Меж Игаркой и Сопочной Каргой (записки енисейского раздолбая) ч. 9. Fin
По высоте Игарки над уровнем Мирового океана
Начало сентября, на Енисее. В Москве не так давно отгремела рекордами Олимпиада - 80. Утерли слезы умиления москвичи и гости столицы, провожавшие Олимпийского Мишку на воздушных шариках в небо.
Советский Союз уже помянул, безвременно ушедшего в Страну вечной охоты Владимира Семеновича Высоцкого. Помянули его и мы с ГунаромКарловичем, не чокаясь. Все мы когда-нибудь также уйдем в закат. Обидно, конечно, что Владимир Семенович не успел сочинить песню о енисейскихлоцсмейстерах. Впрочем, не факт, что он знал о нашем существовании. Жаль, а я надеялся...
Мы двигаемся в район работ, к Енисейскому заливу, планируя попутно списать с нашего дружного коллектива, висящий дамокловым мечом по невнимательности боцмана 'Лота', должок перед Таймырскими колхозными оленеводами.
Боцман по причине недостаточной степени трезвости принял колхозное стадо домашних оленей за настоящих диких северных и подстрелил пять единиц колхозной собственности - две важенки и три хора. И задолжали мы представителям коренной серверной народности ни много, ни мало, а стоимость одного автомобиля 'Жигули' Ваз-2101, в размере пяти тысяч шестисот рубликов.
Собственно задолжал боцман, ну, а мы, как настоящие матросы, потянули одеяло на себя и подписались дружно, всем коллективом, расхлебывать эту берёзовую кашу. А как иначе? На то мы и настоящие матросы!
Капитан с боцманом и шкипером Ницусом два месяца ломали свои многоопытные заполярные головы над поиском наиболее разумного способа погашения долга, с тем, чтобы и волки были сыты и бараны целы. Волки это колхоз, являющийся собственником забитых и съеденных нами оленей, а роль баранов, желающих остаться целыми, исполняем уже мы, енисейские лоцмейстеры.
Как обычно, решение данной дипломатической миссии взял на себя бывший до июня 1941 года латышским буржуем и наследником трех доходных домов в городе Рига, а ныне шкипер самоходной баржи 'Северянка-2' Гунар Карлович Ницус.
По личному составу прошла команда сбросить в общий котел по пятьдесят рублей (вместо положенных двухсот пятидесяти с каждого) и передать их в распоряжение Карловича. Шкипер выдвинул свою кандидатуру для разрешения сложной дипломатической миссии к вящему удовлетворению,пострадавших от боцманского охотничьего беспределатаймырских оленеводов.
Оная же дипломатическая миссия должна была снизить до разумного минимума потери личного состава непричастного к боцманскому беспределу, но причастного к употреблению в пищу забитых пяти диких колхозных оленей.Поначалу Гунар предлагал вместо пяти тысяч шестисот рублей обозначить оленеводам 'средний Сталинский палец'. На мой заинтересованный немой вопрос Карлович поведал веселую байку периода суового сталинизма.
На Ялтинской встрече глав антигитлеровской коалиции Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль и Президент США Франклин Делано Рузвельт попросили Иосифа Виссарионовича Сталина уступить им по-дружески во владение Крымский полуостров. Так уж им в Ялте понравилось. Причем пообещали возместить уступку полуострова аналогичной по площади территорией в западном секторе Германии.
Иосиф Виссарионович пообещал исполнить просьбу коллег по борьбе с Гитлером в том случае, если они отгадают его загадку. Партнеры по антигитлеровской коалиции согласились выслушать предложенный большевистский ребус. Тогда Сталин показал коллегам три пальца на правой руке, а именно большой, указательный и средний, и спросил у мудрых западных политиков, какой из трех пальцев является средним.
Уинстон Черчилль сразу обозначил указательный палец, как средний из трех предъявленных вниманию важных особ. Рузвельт же после легкого раздумья указал на средний палец руки, полагая, что он является средним из пяти пальцев руки. Иосиф Виссарионович разочаровал господ, заявив, что они жутко ошиблись.
Отец народов сложил три пальца в кукиш и показал, какой именно из пальцев на самом деле является средним в данном ребусе. В итоге уступке КрымаЧерчилю и Рузвельту было отказано. Мудрый человек Иосиф Виссарионович. А я бы поменял, но на всю Германию... плюс Финляндия и Норвегия в придачу. Крым потом к нам сам присоединился бы, путем свободного волеизъявления народа.
Капитан 'Лота' просвещенный про 'средний палец Сталина' отверг такой сценарий развития событий. А посему команду сброса денежных средств в 'котёл' мы исполнили еще во время стоянки в Игарке. Мнится мне, что лучше Карловича с этой непростой задачей справиться просто не смог быникто. Он тут с 1941 года по тундре 'горе мыкает' и более опытного доку в заполярных дипломатических перипетиях нам просто не найти днем с огнем.
Упала в 'котёл' сумма ровно в одну тысячу двести пятьдесят рубликов, вместо требуемых пяти тысяч шестисот рублей. Манипулируя сей незначительной суммой, Гунару Карловичу предстояло, каким-то совершенно непостижимым моему разуму способом, удовлетворить требовательность ненецких оленеводов на сумму соразмерную стоимости автомобиля.
Судя по всему Гунар Карлович, в силу своего долголетнего пребывания в статусе врага народа и ссыльного поселенца с поражением в политических правах, уделял немалое внимание изучению трудов Иосифа Виссарионовича. Не удивлюсь, если у Карловича в домашней библиотеке на самом почетном месте обнаружится зачитанное до дыр 'ПoлнoеСoбрaниеСoчиненийИ.В.Сталина' в шестнадцати томах.
К такому выводу я пришел волей-неволей, неоднократно убеждаясь в удивительной компетенции Карловича в вопросах, касающихся этого великого человека. Кстати, Карлович всегда признавал, что Иосиф Виссарионович великий вождь и человек, оставляя за скобками мнение о том, плох, или хорош был Сталин. Привычка вторая натура. Думаю, это жизнь приучила Гунара не высказываться на щекотливые темы. Во времена недавние и хорошо ему памятные такая щекотка могла довести до гроба.
Из его же уст, я как-то услышал еще одну байку имеющую отношение в Иосифу Виссарионовичу. В 1937 году за организацию экспедиции, достигшей Северного полюса и основавшей полярную станцию на дрейфующем льду на Северном полюсе, к званию Героев Советского Союза были представлены восемь человек и к орденам тридцать один.
На банкете в Кремле по поводу знаменательного события Иосиф Виссарионович, прежде, чем поднять тост за Героев, спросил, что они такое употребляли при высадке на Северный полюс, чтобы не замерзнуть в столь суровых условиях. Ответ был кратким- спирт разбавленный водой растопленных арктических льдов до градуса соответствующего широте места, в котором находились полярники.
В Нарьян-Маре крепость спирта составляла шестьдесят семьобъемных процентов, над Маточкиным Шаром семьдесят три, над Землей Франца-Иосифа восемьдесят, на Полюсе девяносто.
Товарищ Сталин очень внимательно выслушал данную информацию и на следующем банкете в Кремле в честь присвоения званий Героев Советского Союза троим из четверки полярников дрейфовавших на станции Северный полюс -1, гости пили спирт, разбавленный по широте Москвы до пятидесяти пяти объемных процентов.
Покупать водку крепостью сорок объемных процентов для парней, живущих у берегов Енисейского залива, это все равно, что выбросить деньги на ветер. При хорошем морозце её придется на дозы рубить топором.
Памятуя опыт товарища Иосифа Виссарионовича Карлович, на имеющиеся средства закупилнесколько ящиков питьевого спирта, дешёвое курево, вроде махорки, сигарет Памир и папирос Беломор-Канал. Капитан из сэкономленных запасов с камбуза, за счет употребления мяса добытых оленей, выделил макароны, гречку, пшено и картошку.
Мне стало очень интересно, и я решил уточнить у Карловича вопрос, по какой конкретно широте, следуя опыту товарища Сталина, он намерен разбавлять спирт при возвращении долга. Было понятно, что поить чистым спиртом, девяноста пяти объемных процентов оленеводов Карлович не собирается. Этого для настоящих полярников кощунство даже на самой пипке Советской Арктики - на Северном Полюсе.
Гунар явно опасался, что плохо усваивающие алкоголь организмы представителей малых народностей Севера могут необратимо пострадать, если разводить спирт даже по широте мыса Сопочная Карга - это без малого семьдесят два градуса северной широты. Широта Игарки 67®27′55″ северной широты шкипера тоже не устроила, не говоря уже об игарской долготе в 86®36′09″ в.д.
И тогда я, абсолютно всерьез пошутил, предложив Карловичу разбавить спирт, по уровню верхней точки города Игарка над уровнем Мирового океана, что составляет чуть более тридцати метров. Сначала заполярный ветеран попытался меня по-свойски ласково обматерить, но потом вник в суть вопроса и задумался. Переспросил цифру и через какое-то время видимо пришел к выводу, что цифра тридцать ему очень даже по душе.
Очень соблазнительно было из одной бутылки питьевого спирта крепостью девяносто шесть объемных процентов, сконструировать три бутылки элитного напитка с тридцати процентным содержанием алкоголя.
Пьют же ребята за Железным Занавесом напитки средней крепости, такие, как амаретто, кампари, писко, текила, мискаль, лимончелла, ром и прочие алкогольные вкусности. И при этом абсолютно не страдают душой от того, что возвращаться домой приходится на своих двоих, а не на четвереньках, растопырившись в позе раздавленного скорпиона. Мы хоть и енисейские парни, но не совсем уж дремучие - книжки почитываем для широты кругозора.
Меня по-свойски Гунар в конечном итоге всё-таки обматерил за соблазнительный совет, присовокупив вывод, что у него, как у старого полярника, ни при каких условиях рука не поднимется разбавлять спирт до тридцати объемных процентов. Как говорится, палка о двух концах - пить чистыйспирт, в девяносто пять процентов, это кощунство, но и разбавлять ниже шестидесяти шести градусов широты Полярного круга просто, выпирающее за рамки приличия, арктическое хамство.
В конечном счете, широкая душа старого енисейского полярника победила в борьбе с бережливой натурой бывшего латышского буржуя. Было принято решение спирт не разводить, а отдать в первозданном виде, а в каких пропорциях туземцы его намерены разбавлять перед употреблением, это уже дело енисейских колхозных оленеводов. Если, даже,они намерены пить спирт абсолютно чистым, это уже их личное дело. Каждый человек творец своего жизненного пути, от рождения вплоть до смертного одра.
Всякий образованный, трезвый, советский человек в курсе, что алкоголь из человеческого организма выводится ровно двадцать один день. Эту научную истину моя замечательная химичка Ариадна Сергеевна Щербакова вбиламне в голову еще в девятом классе. Если мыслить логично, и каждый двадцать первый день наливать себе рюмку водки, то можно достичь вечного кайфа, ни на секунду при этом, не оставаясь трезвым.
Думаю, чтотакой график потребления спиртного был бы наилучшим методом достижения счастья малыми народами Крайнего Севера, нежели употребление алкоголя без меры до состояния общения с духами верхнего мира.
Кровь их носа
У меня были свои задачи, которые я собирался решить во время кратковременной стоянки в Игарке, от чего я за действиями Гунара Карловича по подготовке к возмещению ущерба не наблюдал. Мне предстояло вместе с дедом Юдиным позаботиться о погрузке 'Лота' различным лоцмейстерскимбарахлом, как-то аккумуляторы, ацетиленовые баллоны, запасные фонари и прочее, прочее, прочее.
Помимо того мне предстояло подписать у непосредственного начальства отгулы на парней из лоцмейстерской партии и мои личные, а также оплату десяти гидрографических процентов членам экипажа 'Лота'. А судя по предыдущему опыту это дело весьма и весьма непростое.
В конце прошлой навигации я чуть не вдрызг разругался со своим непосредственным начальником, имевшим намерение отжать у моих парней изрядное количество отгулов. Имел место такой возмутительный казус. Пришел я подписывать отгулы своим лоцмейстерам за период восстановительных работ по средствам навигационного обеспечения, уничтоженным в период ледохода. Помнится, меня на восстановление послали уже без куратора, просто под присмотром техника деда Юдина, объяснив, что он научит меня всему, чего я не знаю.
Дед Юдин меня действительно научил. За работу мы взялись крепко, но начальство постоянно пришпоривало криками, что надо быстрее, сильнее, лучше. Бери больше, бросай дальше, отдыхай, пока летит! Ну, я, естественно, пообщался с парнями, объяснив им, что надо успеть к приходу судов в Енисейский залив, дабы они могли войти в устье Енисея уже при наличии всех предусмотренных средств навигационного обеспечения. Все свелось к тому, что работать предстоит быстро, качественно и так много, сколько нужно.
Парни согласились работать и быстро, и качественно, и много, но при условии, что я всю переработку скрупулезно подсчитаю и загружу на свои плечи труд подписать всю, до последней минуты переработку, у начальства. С меня было взято обещание, что они по любому, хоть кровь из моего носа, но получат-таки свои законные отгулы к отпуску.
Я, честно глядя в глаза своим парням, пообещал им исполнить всё, как на духу. Честно и по справедливости. Тогда я как-то не обратил внимания, с каким сомнением покачивал головой дед Юдин, слушая мои щедрые обещания. Этот заполярный дедок знал, видимо, как будут развиваться события в недалеком будущем. Ему это точно было уже не впервой.
Сергей Григорьевич долго и нудно листал гроссбух заполненный моим аккуратным, почти писарским подчерком, чего-то мозговал над калькулятором, перепроверяя мои расчёты, и в конечном итоге таки подписал отгулы и мне и моим парням. Так что я удалился быстро и подальше от начальства довольно быстро, во избежание дополнительных уточнений и внесения в принятое решение изменений в худшую сторону.
В прошлом году все происходило совершенно иначе, вовсе не так гладко, как сегодня, я бы даже сказал весьма корявым образом. За девяносто дней навигации с 15 июня по 15 сентября я нарисовал парням и себе по четыреста часов переработки, что составило в среднем на каждый день по четыре часа и вытянуло на пятьдесят отгулов к отпуску каждому.
На самом деле парни, конечно, не работали сверх нормы по четыре часа. На переходах в район работ я им вовсе писал по восемь положенных часов. Однако, когда мы приходили к месту работ, уже на берегу они пахали у меня как ломовые лошади, по шестнадцать, а то и по восемнадцать часов в день. Ну, и я вместе с ними впереди на белом коне, как учил Севастьянов Леонид Федорович. Пока несу и долблю я, несут и долбят все и всё. Стоит мне упасть, и валятся все, как один.
Енисейская тундра гудела, а вечная мерзлота плавилась в холодную грязную жижу под нашим молодецким напором. Парни мои просто соколы. Загляденье! Ни до, ни после этого не видел, чтобы люди работали с таким подъемом. Я уж слегка от гордости раздуваться начал, дескать, какой же я молодец, подвинул парней на трудовые подвиги. Не лоцмейстерская партия, а просто взвод Павлов Корчагиных! Глядя на них и я своими ватными от усталости конечностями старался шевелить бойчее.
А ночью конечности мои гудели не хуже трансформаторов высоковольтной ЛЭП. А как иначе? Что посеешь, то и пожнешь.Зато мы и двигались от знака к знаку галопом, аллюр три креста, отсыпаясь на переходах. Я только успевал давать на базу радиограммы с перечнем восстановленных знаков. Думаю, начальник мне почетную грамотку в конце навигации от щедрот своих присовокупил, как раз за темп восстановления снесенных ледоходом знаков, а не за вырубку буев изо льда. Но с грамотой это было позже.
В районе пятнадцатого сентября 'Лот' добежал до Игарки, дед Юдин парнями и боцманом занялся погрузкой оборудования. Утром следующего дня нам предстояло опять двинуть в сторону Дудинки. Я же имел намерение исполнить данное подчиненным в начале навигации моё железное слово и выжать из руководства всё честно сверх меры переработанное времечко.
Тружусь я на радость начальству, и день ото дня у меня опыт прирастает и прирастает. С капитаном 'С-215' нашла у нас коса на камень по поводу экстренного похода до Дудинки в магазин за успокоительными каплями. Карлович со мной побеседовал и понял, что намерен я рогом упереться, а свою свободу на право принятия самостоятельных решений отстоять независимо от капризов заслуженных полярников.
О чем он там беседовал с бывшим боцманом торпедного катера, я не знаю, но вопрос больше не поднимался. Судя по всему заслуженный.уважаемый человек принял решение в бутылку не лезть, во избежание конфликтной ситуации. Ну а я воробей, взъерошенный соответственно оперился сверх меры, уже и чирикаю по-другому, и довольно громко, почти командным голосом.
Вот и к шефу я попёр подписывать отгулы в первый раз, такой весь из себя уверенный в собственной значимости. Взял гроссбух с фиксацией тяжких трудов моих героических парней на благо Родины и Морского флота в личное, свободное от работы время и двинул от причала в здание администрации гидрографической базы. К расчетам присовокупил докладную записку. В записке мои пожелания по часам переработки, обильно политым трудовым потом парней и жидкой грязью расплавленной нашими пятками вечной мерзлоты.
Сергей Григорьевич сначала внимательно прочитал мою докладную записку с обоснованием пятидесяти отгулов на каждого работника партии, затем долго ковырялся в моих конспектах, перемежая перелистывание страниц клацаньем кнопок калькулятора. Потом захлопнул мой гроссбух и, хмыкнув иронически, подвел итог:
'Наплевать и забыть! Парням по пятнадцать отгулов, тебе тридцать, экипажу по десять гидрографических процентов к зарплате. Докладную записку перепиши с указанием объявленных цифр, я потом подпишу. Свободен, дружище!'.
Вот тут я и вспомнил сомнительное покачивание головы деда Юдина под мои уверения личного состава о моем железном слове. Сказать, что я охренел после произнесенной начальником фразы, это не сказать ничего. У меня в лексиконе просто не было слов, в достаточной степени способных передать, взорвавшиеся в моей грудной клетке чувства.
Причем, это касается не только литературных выражений. Мне как-то сразу показалось, что в моем лексиконе отсутствуют даже матерные слова достаточной силы. Сердце мое забухало в грудную клетку ровно так же, как во время моей попытки утонуть с аквалангом подо льдом Лемболовского озера.
Сидел я, молча перед шефом, минут пять, приводя нервы в порядок. Сергей Григорьевич все эти пять минут молча смотрел, как меня раздувает бешенство изнутри. Что-то он, видимо почувствовал или увидел на моем лице. Молчал и ждал - чего же там из меня такое выплеснется наружу.
Честно признаться, не умею я скрывать свои мысли в черепной коробке, они у меня всякий раз выползают наружу, через глаза, прямо на мою физиономию. Оттого начальники меня и не любят, что у меня на лице нарисованы все самые сокровенные мысли о любимом руководстве.
Пауза длительностью пять минут позволила мне хоть как-то взять себя в руки и принять, наверное, не самое мудрое, но, на мой взгляд, единственно правильное решение. Стоила мне это пауза многихтысяч погибших нервных клеток,закрывших, словно амбразуру, трещину в моей готовой лопнуть нервной системе.
Представил я, какие ухмыляющиеся мины скорчат мордашками мои парни, когда я им вместо пятидесяти отгулов железно обещанных, ценою крови из моего носа, принесу жалкие, компромиссные пятнадцать. Я приподнялся со стула и очень аккуратно указательным пальчиком пододвинул шефу мои бумажки назад:
'Сергей Григорьевич, у вас два варианта: либо вы подписываете моим парням и мне все заработанные сверх нормы часы, либо можете уволить меня по статье. Пока вы будете думать над этой проблемой, я пошел домой отсыпаться. Обещал я парням,что все часы, которые они переработали, будут им отданы сполна. В противном случае я с ними работать не буду, потому, как стыдно мне будет смотреть им в глаза.Я не из тех, кому хоть ссы в глаза - всё божья роса. А посему, пока не получу вашу подпись на отгулы для парней, я пальцем о палец не ударю и на 'Лот' ни шага, ни полшага не сделаю'.
Говорю вроде спокойно, а душонка мояпод ребрами у сердца дребезжит мелко, бунтуя, словно готовая порваться контрабасная струна. Повернулся я спиной к шефу и пошел не спеша из кабинета, потом на улицу, через территорию базы и далее на остановку автобуса.
Начальник так и не произнес мне вслед ни единого слова. Ну, это, пожалуй, и к лучшему, а то я в ответ еще понес бы какую-нибудь околесицу. Иду, а сам спиной чувствую, как Григорич мне в затылке взглядом дырку прожигает - окна его кабинета как раз на меня выходят. В сторону 'Лота' даже лица не повернул посмотреть, что там творится... из принципа. Я и 'Лот' уже вычеркнул, до поры. А может и навсегда. У меня таких лотов еще будет с лихвой, выше крыши.
Я-то знаю, что не могут начальники меня уволить до истечения трехлетнего срока, пока я молодой специалист, разве что по моей инициативе, в силу моего собственного горячего желания. Это по закону. А по 'правде русской жизни' любого можно в землю вбить по самые уши, особенно при наличии административного ресурса. Ходи потом по судам и доказывай, что не ты в этой волчьей стае бухарский ишак.
А, если и уволят, так и по хрену. Двину до Красноярска, оттуда в Южно- Сахалинск. Шевчук Саня звал на работу в 'Южморгео'. Есть такая замечательная контора на острове Сахалин. Да и сам остров замечательный. Не пропаду - дурни, вроде меня, всюду требуются.Кореша своего сахалинского, Гариба Захаровича Амбарцумяна заодно повидаю. Он точно ещё бороздит просторы мирового океана на 'Искателе'.
Дома не было никого.Сам Вовка Петрович в рейсе с 'С-215' тундру гусеницами вездехода топчет, жена его с дочерью, скорее всего, к Вовкиной тёще в гости отбыли.Выкурил я на скамеечке пару папирос Беломора в тишине благостной , зашел в подъезд вынул ключик из-под половика и, открыв дверь зашагал через прихожую в коммунальную кухню.
Вскрыл банку килечки в томатном соусе, сальца из холодильника мелко настрогал Вовкиным кухонным финариком и расслабился. Под аккомпанемент двухсот граммов спирта, разведенного по широте Города-Героя Севастополя, отпраздновал предстоящее мне увольнение с позором.
И так у меня на душе спокойно вдруг стало и замечательно - просто не передать. Я собственно, только после этих двухсот граммов по севастопольской широте и понимать себя правильно начал. Не увольнения я вовсе боюсь.По мне - чем хуже, тем интереснее. Сердечко у меня дребезжало лишь из боязни, что духу мне не хватит перед начальством рогом упереться крепко и непоколебимо.
Но вот уперся же. И стало всё легко и просто. Пароход мой под парами стоит, утром 'Лоту' в рейс. А мне вся эта канитель оказывается абсолютно по барабану. Мне в другую сторону. И предстоит мне дальняя дорога. И ждут меня Сахалин и Японское море! А Японское море всяко предпочтительнее Енисея!
Проснулся утром в восемь, сделал зарядку, исполнил водные процедуры, позавтракал и начал помаленьку укладывать свое небогатое имущество в рюкзак и спортивную сумку. Представил, как мой 'Лот' уже бороздит енисейскую водицу, рассекая волну без меня, где-то уже далеко-далеко за мысом Кармакулы.
В одиннадцать часов в моюдверь забарабанилкулачищемкакой-то русский богатырь. Водила гидробазовский на уазике-буханке приехал. Гроссбух от Григорича привез и мою докладную записку. Григорич подписал всё, что я заложил в докладную записку - проценты экипажу, по пятьдесят отгулов парням и мне, соответственно.
Водитель буханки поторапливает, чтобы я шустрее собирался - 'Лот' уже заждался меня у причала. Только чудом мне удалось не прослезиться прямо при водителе от полноты чувств.Сдержался, хотя в глазах защипало. Мелькнуло, правда, легкое сожаление, что не увижу в ближайшее время Сахалин и Японское море. Правильно я все посчитал. Победа! Молодец, что рогом уперся. А и вариантов других у меня не было. А собраться мне - только подпоясаться.
Хлопнул я полтинничек разведенного ледяного, крепостью сорок пять объемных процентовиз холодильника, для снижения частоты пульса, сопроводил его килечкой, да и прыгнул в буханку. Парни на 'Лоте' меня уже заждались. Больше мы с Григоричем к данному инциденту никогда не возвращались. Ни слова, ни полслова - вроде,как и не было ничего подобного.
Большой морской буй
'Лот' бойко бежит Турушинским перекатом в стороне от фарватера, чтобы не путаться между ног у настоящих морских гигантов с осадкой под десяток метров. Мы себе можем позволить сваливать при нужде в сторону от фарватера, на мелководье, за компанию с енисейскими лягушками - осадка у нашего логгера всего два метра. Хотя, какие тут к чёрту лягушки? По фарватеру, буравя дно дреджпайпами трехметрового диаметра гонит волну большой и красивый землесос 'Херсонес'.
В эту навигацию 'Херсонес' обсасывает фарватер Турушинского переката, расположенного в ста тридцати пяти морских милях по Енисею севернее порта Дудинка. На самом деле это называется 'осуществлять дноуглубление', но слово обсасывает, как нельзя лучше отражает фактическую деятельность землесоса. Как там не изощряйся, подыскивая приличные слова для этого действа, но 'Херсонес' таки обсасывает фарватер в самом прямом смысле этого слова. Прямо таки взасос, словно жених невесту в первую брачную ночь!
В прошлую навигацию Турушинский перекат обрабатывал землесос 'Херсонес' а 'Азовское море', был занят на фарватере Липатниковского переката. И 'Херсонес' и 'Азовское море', приписаны к порту Одесса. Это однотипные землесосы, собраны на верфях голландской фирмы 'Industriële Handels Combinatie Holland NV'.
С той лишь разницей, что 'Азовское море' собирали в самом Амстердаме, а 'Херсонес' в голландской деревеньке Киндердейк. Голландцы вообще эксперты высшего уровня в области кораблестроения и дноуглубительных работ. Если по чести, я даже затрудняюсь сказать, в чем голландцы не эксперты.
Они в своей Голландии приступили к осушению земель и копанию в болотной жиже еще в 16 веке. Без малого пятьсот лет черпания ила в болотистых, топких низинах приливно-отливной зоны привело в 19 веке к возникновению первых паровых ковшовых и самоотвозных дноуглубительных земснарядов.
Упорство голландцев в деле отвоёвывания территорий у моря позволило к настоящему времени накопить богатейший опыт в области высокотехнологичного грязеудаления, как в морских, так и в пресных водоемах.
Эти парни просто красавцы, когда вопрос касается дноуглубления какой-либо грязной лужи, либо устройства на месте лужи полноценной суши. Им в этом деле просто нет равных на всей планете Земля. Помнится еще Петр Алексеевич Романов, в будущем император Петр I, не погнушался поучиться с топором в руках науке кораблестроения у расторопных голландцев.
Ходят легенды, что, как раз именно расторопные голландцы, и подменили настоящего Петра Алексеевича на какого-то своего охломона. Того самого, дюже охочего до заграничных париков и тряпок, солдатских походных шлюх и ядреного женевера, именуемого 'голландской храбростью'. Это древний голландский обычай времен битв за 'испанское наследство' накачиваться крепким напитком перед боем.
Эти парни в незапамятные времена первыми в мире поставили на поток самогоноварение и, хлебнув 'голландской храбрости', дляпущей воинственности, влезли в череду из без малого сотни войн, конфликтов, революций, стычек и просто драчек с конца шестнадцатого века по настоящее время.
Голландцы вообще, на мой взгляд, самая драчливая нация в мире, несмотря на то, что прикидываются белыми и пушистыми. Список территорий, от Нью-Амстердама (ныне Нью-Йорк) и до Суринама, находившихся в колониальной зависимости от Нидерландов, ничуть не меньше списка войн, в которых эти любители можжевелового самогона принимали участие.
Как я понимаю, это не мы в Европу, а они к нам в Азию окно прорубили, не спросив разрешения. А потом в это окошко слили на нашу сторону всю свою пенную гопоту. В общем, ребята весьма достойные во всех смыслах, а уж каналы копают и суда строят просто на зависть всему миру.
Дноуглубительные работы на перекатах Турушинский и Липатниковский производятся для создания необходимых судоходных глубин. В частности на Турушинском необходимо исполнить глубину фарватера до десяти с половиной метров, дабы свободно прогонять по нему рудовозы с никелевой рудой Норильского горно-обогатительного комбината, не теряя в объемах перевозок из-за недостаточных глубин.
И 'Азовское море' и 'Херсонес' называются по голландской классификации TrailingSuctionHopperDredger - землесосным самоотводным земснаряд с волочащимся грунтоприёмником.На землесосе имеется труба (дреджпайп) диаметром порядка двух, а то и трех метров. Сам я эту трубу ни разу не имел счастья лицезретьнад поверхностью воды и выдаю информацию с услышанных ранее чужих слов.
В нашем случае на голландцах имеется по одному дреджпайпу, хотя говорят, что бывают суда и с двумя трубами. На конце трубы закреплен приемник грунта, так называемый драг хэд, который в рабочем положении волочится по дну.
Сама труба, удерживаемая посредством гантри, схожими со шлюпочными кранбалками, на тросах, спускается под борт судна. Здесь она подсоединяется к системе труб внутри корпуса землесоса, ведущей в трюм, именуемый Хоппером. Хоппер, в который засасывается грунт со дна, занимает львиную долю водоизмещения судна, являясь,по сути, аквариумом, огражденным бортами землесоса.
Всасывание ила со дна происходит благодаря создаваемому в трубе разряжению посредством мощной помпы. Помпа находится, либо внутри судна, либо на самой трубе. Добытый грунт, после заполнения хоппера, вываливается через днищевые гидравлические двери трюма. Возможен также вариант, когда через специальную плавучую трубу, прикрепленную к носу судна,грунт под давлением выплёвывается на берег.
Как правило, вместе с грунтом в трубу всасывается все, что находится в пределах досягаемости трубы и неспособное сопротивляться создаваемому насосом разряжению в месте смыкания дна с приемником грунта. В трубу достаточно легко засасывается попавшая в зону действия приемника грунта рыба, в том числе и достаточно солидные по размеру особи сомов и осетров. Одной из обязанностей членов экипажа работающих по контролю хоппера, это обнаружение и изъятие попавшей в трюм рыбы и отправка ее на судовой камбуз.
Я вам описываю всё так подробно, для того, чтобы вы прониклись пониманием насколько землесос с дреджпайпом, опущенным в рабочее состояние, и подвешенным на гантри, довольно неказистое, неуклюжее и в достаточной степени трудноуправляемое устройство.
В прошлую навигацию мои непосредственные начальники получили сверху команду снабдить землесосы приемниками гиперболической радионавигационной системы. Система позволяет довольно точно установить место положения судна, что давало возможность вахтенным штурманам обсасывать фарватер судовыми дрейджпайпами не наобум Лазаря, а систематизировано, рядок за рядком. Вот уж воистину, если кого и можно назвать пахарями водной стихии, так это моряков с землесосов.
Меня руководство на трое суток пересадило с 'Лота' на 'Херсонес' и поставило задачу контролировать работу штурмана с приемником гиперболической навигационной системы. Вахтенные штурмана парни образованные довольно быстро приноровились пользоваться навигационной системой, и вполне справлялись без моего контроля.
Я находился на мостике в роли ненужной мебели рядом с вахтенным штурманом. Помимо меня на мостике тусовались от трех до пяти членов комсостава экипажа землесоса, изнывающих от безделья и, стекающихся сюда, ради хоть какой-то имитации 'клубного' общения.
Никогда не думал, что это настолько нудное и тяжкое занятие. Торчать на ходовом мостике судна, сосущего грязь со дна фарватера несколько миль в одну сторону, потом разворот и несколько миль в другую сторону. И так круглые сутки, изо дня в день, из месяца в месяц. Ровно до тех пор, пока глубина фарватера с девяти метров не превратится в десять с половиной. И не факт, что результата удастся достичь еще в эту навигацию. Так собственно и вышло.
Моряки с землесосов, скажу я вам, это железные парни. Стоять четыре часа на мостике, смотреть на приемник навигационной системы, озирать окружающую остановку - вовсе не подарок судьбы. А надо еще осуществлять расхождение с судами следующими фарватером в обоих направлениях, умудряясь при этом не таранить большие морские буи, указывающие границы фарватера.
Ил со дна необходимо снимать ровным слоем, без колдобин и кочек, по всей ширине фарватера. Это большое искусство. Меня от бдения за действиями вахтенного помощника капитана начинало бросать в объятия Морфея уже через час после входа на капитанский мостик.
Вахтенные штурмана снисходительно позволяли мне пребывать на капитанском мостике практически в состоянии анабиоза, либо в процессе тяжкой борьбы с дремотой в вертикальном состоянии. Я выдержал ровно два дня, а потом у меня лопнуло терпение, Ну, не мое это. Избави меня Бог когда-либо взяться исполнять обязанности штурмана или лоцмана. Предпочитаю движение и еще раз движение, пусть даже в противоборстве с вечной мерзлотой.
Поняв, что контролировать такую занудную деятельность этих железных парней мне нет никакой необходимости, я забил на процедуру большой ржавый болт и третьи сутки проспал в выделенной мне каюте. Когда к Борту 'Херсонеса' подошел 'Лот' дабы забрать меня на такой родной борт лоцмейстерского логгера, я едва не описался от счастья.
Бедные одесситы с голландских землесосов, как же я им сочувствую, им предстоит до конца навигации обсасывать ил с фарватера на Турушинском перекате. Бедолаги!
Признаться честно, они меня изрядно разочаровали. Не такие уж одесситы шустрые и на язык острые, какими их в кинофильмах изображают. Против наших слабоваты - мягкотелые южане. Енисейские парни, пожалуй, побойчей, да понапористей.
Пересеклись мы с 'Херсонесом' вновь спустя месяц. В процессе следования через Турушинский перекат, чуть в стороне от фарватера, путем глубокомысленных умозаключений, основанных на вновь приобретенных массивах профессиональных знаний, мною был сделан вывод о том, что один из больших морских буев, ограждения фарватера, отсутствует на своем штатном месте.
Основываясь на том факте, что на данном фарватере уже полтора месяца из стороны в сторону челноком волочит свой дрейджпайп 'Херсонес' я сделал предположение, что именно неуклюжий землесос протаранил и потопил буй. Теория вероятности! И никуда от нее не денешься.
Вероятность, безусловно, величина безразмерная и может принимать значение от нуля до единицы. Исходя из факта, что за период летней навигации осуществляется примерно триста лоцманских проводок, то есть три судна в день, а землесос за сутки успевает пройти по фарватеру раз семь - вероятность повреждения буя именно 'Херсонесом' составляет величину ноль целых, семь десятых - то есть семьдесят процентов.
Нет, конечно, при обнаружении отсутствия буя на штатном месте, ни о каких расчетах речи не было. Была просто банальная интуиция и наглый наезд на вахтенного штурмана по радиосвязи. В результате четвертый помощник капитана чистосердечно признался в допущенном лично им косяке - непреднамеренном таране большого светящего морского буя.
В итоге 'Лот' встал на якорь в стороне от фарватера, а я прыгнул в разъездной катер к боцману и двинул к 'Херсонесу'. Вскарабкавшись по штормтрапу на борт землесоса, поднялся на капитанский мост и составил акт о потоплении штатного навигационного средства. Записи в вахтенном журнале о таране судном буя, конечно же, не было. Сам факт произошел в предыдущую вахту самого молодого и неопытного штурмана, в чем тот и признался. Капитан, скрипя зубами, расписался в моем акте.
Мнится мне, что даже, если буй протаранил кто-либо другой из штурманов, вплоть до капитана, признаваться в косяке по любому предстояло самому младшему и неопытному. Все дело в том, что с молодого и спроса никакого быть не может, за исключением возмещения ущерба.
Вернулся я с бумагами к себе на 'Лот', а там старички мои, капитан с дедом Юдиным и Карловичем встречают меня с лицами постными по какой-то неведомой мне причине. Что взгляды, что физиономии! Смотрят на меня словно у них в организме вместо крови металл расплавленный - как на своего кровника. Абреки! Как есть абреки. Вроде я их единоутробных брательниковбольшим арабским булатным ножичком ханджаромпочикал на кусочки, и они задумали мне страшно отомстить.
На мой вопросительный взгляд Карлович мотнул головой в сторону бака, где каюта наша командирская располагается. Дескать, давай спустимся,побеседовать в спокойной обстановке надо. Ну, надо так надо. Спустились мы в свою каюту,и Карлович устроил мне головомойку страшным шёпотом, изобразив при этом лицом гримасу сурового и справедливого гнева.
Дескать, чего я такое вытворяю? Кто-то протаранил и утопил наш большой морской буй. Кто-то неведомый! Мы не видели кто! Или видели? Нет, не видели! А то, что молодой штурман с землесоса по глупости своей признался, вовсе не означает, что мы его теперь за мужские причиндалы на мачте должны подвесить. Он, Карлович, уже и не помнит, когда последний раз потопленный буй на кого-либо навешивали, хотя были факты затопления.
И вообще это не в традиции енисейских лоцмейстеров совершать такие негуманные подлости. Теперь зеленому штурману, по мною оформленному акту, половину жизни стоимость буя этого предстоит выплачивать. А стоимость немалая, сопоставимая со стоимостью легкового автомобиля. У нас на дворе гидробазы этих буев не считаных валяется вагон и маленькая тележка. Будет там валяться на один буй больше, или на один меньше - кого это колышет?
И, что же мы? За железяку эту ржавую человеку жизнь портить будем и детей его лишим папиных заработков? Вместо того, чтобы детям игрушки и конфетыпо купать, одессит государству денежки отдавать будет? И абсолютно не важно, есть у него дети, или только планируются. Надо же не только лоцмейстером быть, а еще и человеком. Человеком!
Мало ли что наше начальство нам, подчиненным, в ушисвистит. Надо и собственный мозг к делу прикладывать. Не война ведь, чтобы людей так под монастырь подводить! У государства и так денежек немеряно, словно у дурака фантиков конфетных. Все равно оно, государство, и штурманские денежки на никому не нужную хрень, вроде Олимпиады-80, бездарно профукает.
Вот примерно такую лекцию прошипел мне на ухо шкипер. Ну, а я против разумного решения вопроса, что ли? Не мне же молодому поперек старших было инициатором вылезать. Думаю, кто без греха пусть в того штурмана и плюнет. Да и в меня уже заодно. Уменя своих косяков полная торба. Спрашиваю Гунара, типа скажи мне, старичок заполярный, и чего теперь делать-то, и наши парни, и члены экипажа 'Лота' уже в курсе событий.
А он мне в ответ - не надо ни хрена делать, бумажку эту на подтирку пустить и все дела. Люди у нас не идиоты, знают, где свистеть, а где заткнуться надобно. У настоящих матросов нет вопросов, и не будет - на то они и матросы.
Вот такое коллегиальное решение мы и приняли.Я свой голос 'за' подъемом правой руки объявил, а Гунар двумя руками отмашку дал - за себя и за капитана. Убедил меня старый латышский буржуин так, что едва я не прослезился по поводу тяжкой судьбины четвертого помощника капитана одесского землесоса 'Херсонес'. Что уж говорить о тяжком и беспросветном будущем его, лишенных радостей детства, потомков.
Спустил я этот акт в судовую фановую систему, предварительно тщательно помяв. Карлович удалился на мостик к капитану, и о чем они там шуршали, в моё отсутствие, я не знаю. Кости мне точно перемыли изрядно. Однако, на обеде в кают-компании капитан был уже не так суров и неприступен выражением своего лица. Видимо отлегло у Евгения Николаевича от сердца.
Штурманец, он хоть и с чужого парохода, а все же свой в доску брат. Все штурмана, они одной крови и абсолютно не важно, чем они 'рулят', портовым буксиром, рыболовецким сейнером, ледоколом, или атомной подводной лодкой. Ну, и мы лоцмейстеры, да гидрографы им тоже родня довольно близкая - первая вода на киселе.
По лицам Карловича и капитана без затей можно было понять, что успели уведомить уже штурмана молодого, дабы не переживал и душу не рвал по поводу, погибшего в неравном бою с землесосом, буя. Как говорит в таких случаях Гунар Карлович - всё будет чики-пуки!
Мы уже было намылились с якоря сниматься, дабы далее по назначению проследовать, как по радио до нас докричался капитан 'Херсонеса' и попросил перейти на запасной канал радиосвязи. Перешли, конечно, же. Далее из общения маститых капитанов стало известно, что случайно, как раз сегодня, двадцать три года назад произошел знаменательный факт - рождение этого самого четвертого помощника капитана. Бывают же такие чудесные совпадения.
В итоге весь командный состав экипажа 'Лота' и лоцмейстерской партии, за исключением вахтенного помощника капитана, был приглашен на банкет по поводу празднования столь знаменательной даты. В силу удаленности от ближайших торговых точек, приглашенным гостям было дозволено прибыть без подарков.
Подарок мы все-таки прихватили, это была замороженная задняя ляжка одного из добытых боцманом диких колхозных оленей из закромов нашего кока...
Ровно в ноль часов 'Лот', приняв на борт доставленных со дня рождения участников банкета, снялся с якоря и устремился навстречу Ледовитому океану. Вахтенный штурман, пересчитав участников мероприятия по головам и, сверив их количество с, имеющимся в его распоряжении списком, лично убедился в водворении каждого в свою каюту. Большой морской буй, несмотря на приложенные неимоверные усилия, обнаружить так и неудалось.
Ножи и обереги
К месту возмещения ущерба подошли, в требуемые сроки, как было оговорено при расставании с колхозными оленеводами. Имущества, которое необходимо было доставить к чумам, видным в бинокль на удалении в пару-тройку километров от берега, было изрядно. Пришлось для доставки использовать вездеход.