Терракотовый дельфин. Глава 18. О тотальном отсутствии самурайского духа.
Вместо того чтобы двигаться от устья Леонидовки строго курсом на юг-юго-восток (SSE по картушке компаса) к устью Пороная и, как итог, к выходу в залив Спокойствия, штурманец, понукаемый какими-то своими ложными представлениями о местной географии, взял курс строго на восток.
Ночь была такая, что и с чистым до хрустального звона сознанием никто не разобрался бы, что и где находится, а штурман еще и пребывал в своей надстройке с иллюминаторами на четыре стороны света, да после неоднократного дозированного прикладывания к 'фляжке'.
Команда нашего оранжевого парохода в ожидании прибытия к 'Искателю' дружно прикладывалась к 'фляжкам' и со вкусом закусывала. Мы легли на 'боевой' курс. Мне и Олегу временный командир велел выбраться из колпака наружу, как наименее злоупотребивших напитками, и, играть роль впередсмотрящих, не забывая смотреть и взад и по сторонам.
Необходимо было поймать момент, когда появится по правому борту в косе отделяющей реку от моря прогал, по которому мы сможем выскользнуть нашей лодочкой в залив Спокойствия Охотского моря. И мы таки роль впередсмотрящих играли весьма энергично.
При скорости пять узлов за четыре часа прочесывания 'шхер' реки Поронай в поисках выхода в залив мы кругами намотали не менее двадцати морских миль. Мы периодически утыкались форштевнем в какие-то мелкие островки и относительно крупные острова, в речные мысы и песчаные косы и так происходило ровно до четырех часов утра под монотонный стук дизеля и разухабистый мат второго штурмана.
Экипаж шлюпки уже выхлебал все стратегические запасы, приобретенные впрок на перспективу, и мирно дремал по местам под жаропрочным кожухом шлюпки. Только иногда со стороны отдыхающей публики доносились вялые риторические вопросы - ну, когда уже мы будем дома.
Не было покоя ни белым днем, ни темной ночью только нам троим - мне, Олегу, да нашему кормчему в лице второго штурмана. Второй крутил до пота штурвал, а мы с Олегом на свежем воздухе мокли и мерзли, как брошенные на произвол судьбы бездомные цуцыки.
Так это продолжалось ровно до того момента, пока я не увидел в небе чудо чудное. Есть всё-таки Бог на свете! Яркий луч прожектора, под моим взглядом методично поднимался вертикально вверх, а затем резко падал на какую-точку на берегу. Через какое-то время он снова взлетал в зенит неба и после двухминутного спокойствия снова падал в ту же точку на берегу.
Я как-то сразу догадался, что кто-то пытается оказать помощь заблудившимся в шхерах пьяным долбоящерам от морской геологии с геофизическим уклоном. Либо это парни из порта поняли, что мы тут не от хорошей жизни по акватории ёрзаем, либо стражи рубежей Родины, морские погранцы.
Не исключено, что к этому мог быть причастен страж за морским порядком смотритель полосатого Поронайского маяка с биноклем на шее и трубкой в зубах.
Я уж и не знаю, есть ли погранцы в Поронайске. Хотя кому как не пограничникам не спать ночью и замечать всякие несуразности вроде, заблудившихся на Поронае пьяных морских геофизиков?
Ну, да это и не важно, кто нам путь в светлое будущее указал, важно, что указал. Спасибо вам парни грандиозное, а то бы мы тут неделю среди островков блуждали, системно утыкаясь в камыши носом.
Видимо мы не первые тут заблудились в трёх соснах, да под алкогольными парами. Ничто не ново под луной, вот нас цуцыков и ткнули носом, показав дырочку в которую нам было необходимо протиснуться. Показал я второму штурманцу луч прожектора, указующий нам путь и мы под тарахтение шлюпочного дизелька бодро помчались искать ту самую дырочку.
Через пару миль мы таки выскочили из мешка, воспользовавшись указкой пограничного прожектора. А наши благодетели так и держали луч, пока мы не вышли через узкое горлышко устья Пороная в залив Спокойствия.
Добрались мы до Искателя, когда уже светало. Причем, пока мы шарахались в шхерах Пороная и шли морем к родному пароходу, разгулялся изрядный ветерок. Это он по шкале Бофорта называется умеренным, скоростью 6-7 метров в секунду, а по мне так он довольно свежий.
По заливу дружным стадом побежали барашки, что явно указывало на ветер примерно в четыре балла, волна гуляла на глаз высотой порядка полутора метров, ну, может чуток больше.
Главная проблема заключалась в том, что при подходе катера под кранбалки, на волнении мы с Олегом должны были зацепить носовой и кормовой гаки на рымы одновременно. В противном случае катер зависнет на одном из тросов лебедки, а не зацепленная сторона окажется в воде. И пойдут тогда наши дела набекрень, или, как говорят в Сибири, сикось-накось выкуси.
Юнги мы с Олегом опытные, с пятилетним стажем. Помимо всего прочего, у нас курса с третьего имеются удостоверения матросов первого класса. А потому сыграли мы с Борисычем дуэтом на тросах кранбалок, как два еврея на скрипках Страдивари, абсолютно в унисон, виртуозно, а главное синхронно.
Подцепили-таки гаки к шлюпке на волне в самой её верхней точке. Как говорят в советской Одессе: Народный артист США Яша Хейфец с Народным артистом СССР Давидом Ойстрахом, глядя на нашу наше штормовое пиццикато, просто нервно курят в сторонке русскую махорку. И завидуют. Мне и Борисычу завидуют.
И началась неистовая свистопляска на пенных гребнях волн. 'Искатель прикрыл нас от волны своим бортом, однако, несмотря на то, что находились мы с подветренной стороны штевало здесь весьма ощутимо. Приходилось придерживать гаки ногами, чтобы они не соскочили с рымов, когда шлюпка поднимается на гребень волны и трос дает слабину. Катер бросало волной то вверх, то вниз.
Этот маленький кораблик, водоизмещением в три с половиной тонны, то и дело с размаха обрушивался в ямы, оставляемые, ушедшими из под киля волнами. А помимо трех с половиной тонн собственного веса катера, имелись ещё пассажиры внутри катера плюсом не меньшим, чем полторы тонны живого веса.
В результате, каждый раз, происходил рывок, передававшийся через тросы подъемного устройства, на вываленные за борт кранбалки. В общем происходила сплошная практика по теоретической механике и сопротивлению материалов, в простонародии именуемом сопроматом. И так рывок за рывком, удар за ударом, мат за матом.
Одним словом, без ядрёного мата со стороны второго штурмана и от боцмана Вовы с борта 'Искателя' не смотря ни на что, всё-таки не обошлось. Тросы кранбалок, натягиваясь при падении катера в провал волны, гудели не хуже контрабасных струн. Создавалось впечатление, что ещё секунда и троса лопнут окончательно и бесповоротно.
Работа лебедки не совпадала с ходом волны и потому подъем никак не ладился. Лебедке при провале катера не хватало мощности вытянуть его наверх, а когда он подпрыгивал на гребне, мотор не успевала смотать прослабленный трос.
Кранбалка над моей головой содрогалась от чередующихся ударов, подобно гигантскому удилищу, на крючке которого метался клюнувший на приманку пьяный кашалот. В какой-то момент, я вынужденно, с совершенно свободной от мыслей головой снял ногу с придерживаемого мною гака, чтобы он не соскочил при ударах, когда волна уходила из-под катера, и он обрушивался в пустоту.
Я снял ногу с трепыхающегося гака и сделал два шага в левую сторону из-под нависающей надо мной кранбалки под давлением неведомой мне и неизвестно откуда взявшейся силы. Произошло это абсолютно не по моей осознанной воле, словно меня в правый бок толкнул кто. На следующем провале в пустоту с гребня ушедшей волны троса, как ожидалось, не лопнули.
Троса с маркировкой производителя 'Made in Japan' выдержали. А вот кранбалка над моей головой, весом в полторы тонны, не выдержав очередного удара, вырвалась из пазов и рухнула ровно на то место, где ещё секунду назад стоял я собственной персоной.
Упав, кранбалка грянула в колпак и со скрежетом соскользнула в воду между шлюпкой и бортом, повиснув на тросе, зацепленном к шлюпке и лебедке. Жопа у меня и до того была мокрая от немилосердно хлещущих волн, а в этот момент меня просто бросило в жар, словно в кипяток седалищем окунули. Чудом я сперепугу в 'галифе' не нагадил.
Не знаю уж кто меня толкнул в сторону на пару шагов из-под нависающей кранбалки. Не думаю, что это был Сам Господь Бог. Не по рангу мне, чтобы Он за мной лично присматривал. Хотя бабушка именно по таким гипотетическим поводам обращалась именно к нему, да ещё к Деве Марии, Матери Божьей.
Наверное, это был Ангел Хранитель. Да и то, много мне чести, конечно. Но я ума не дам, кто бы ещё это мог сделать. Все равно, спасибо ЕМУ! Без НЕГО точно не обошлось. Не Золотая же рыбка вытолкнула меня из-под, упавшей с борта кранбалки. Да и не ловил я никакой Золотой рыбки и паче того на волю не отпускал. И исполнения трех заветных желаний мне никто клятвенно не обещал.
А если бы и обещал, так я ничего пожелать перед падением кранбалки не успел бы, поскольку в тот момент у меня в голове царил просто космический вакуум. Судя по всему, кто-то еще за меня молится, помимо мамы и бабушки.
Если бы не этот толчок нежданный в бок, меня бы точно кранбалкой, как муху, в цыпленка табака расплющило. А и то! Моряк, он ещё тот пингвин гордый, пока кранбалкой по заднице не шлепнут, полетать не соизволит.
Выдающийся японский администратор, полководец и не последний из японских поэтов Сиба Есимаса, проживавший в этом суетном мире с 1350 по 1419 год высказал как-то довольно мудрую мысль.
Гласила эта по-японски мудрая мысль, пятисотлетней давности, следующее: 'В высшей степени достойно сожаления, если самурай упускает момент, когда ему следует умереть'.
Я конечно не самурай, но если исходить из логики Сиба Эсимаса, сегодня мной определенно был упущен вполне подходящий момент для смерти, достойной настоящего самурая.
И что примечательно, я как-то не заметил глубоко внутри себя сожаления по данному поводу. Как все-таки замечательно, что я вовсе никогда даже рядом с настоящими самураями не стоял. Ну, нет во мне самурайского духа. Да и Слава Господу, что нет!
Впрочем, в ком он сейчас есть? Настоящий самурайский дух сгорел в пламени взрывов самолетов 'Зеро', управляемых камикадэе и торпед кайтенов со смертниками тэйсинтай. И окончательно его добило пламя атомных взрывов в Хиросиме и Нагасаки в августе 1945 года.
Настоящий самурайский дух завял в японцах ровно на половине шестого, если позволительно измерять силу духа во временнОй системе координат. Оттого яппы и братаются по сию пору с америкосами, завалившими их острова атомными бомбами. Ну, да пусть с ними разбирается весь сонм их синтоистских Богов во главе с верховной Аматерасу. А у нас тут есть дела поважнее.
Посуху, как положено настоящим мареманам, взойти на 'Искатель' нам не удалось. Пришлось народу, одев спасательные жилеты, прыгать в воду и плыть к шторм-трапу, спущенному с борта парохода. И мы с Олегом не обошлись без жилетов, поскольку не снимали их от самого Поронайска.
Вода была далеко не парная, да только пенсионеров у нас на борту 'Искателя' не водится, а посему не запланированная водная процедура никого особо не испугала, хотя и прибавила адреналина в крови.
Одно плохо, все стратегический запасы горячительных напитков остались на борту спасательного катера, и получить их во владение удалось только через три часа. Произошло это после того, как палубная команда под руководством консилиума из капитана, старшего механика и боцмана, явила в противоборстве со стихией смекалку и недюжинные морские таланты.
Употребив в дело весь свой морской словарный запас, консилиум под натруженное кряхтение матросов поднял катер и деформированную кранбалку на борт.
Мы с Олегом, переоделись после купания в сухие вещички и отобедали в кают-компании. А затем, разбавив обед парой жигулевского бутылочного, я завалился спать, поскольку до захода на галс и моего заступления на вахту было еще достаточно времени, чтобы не думать о работе.