Оказывается, ко всему можно привыкнуть. Может быть это от исступления или просто потому что мальчик оказался сильнее, чем они предполагали.
-Мальчик мой, зачем ты перевернул все тарелки?
-Мам. - Юме потерял дар речи. Давно его не обвиняли в таких глупых вещах. Тем более что с самого утра он не видел этих дурацких тарелок.
-Я просто не понимаю смысла, но если тебе так нравится, то пожалуйста. - Она пожала плечами и даже вроде бы обиделась.
-Завтрак готов!
Юме было плохо почти всю ночь, едва он откидывался на подушку, как к горлу снова подступала тошнота. Еще в комнате было невыносимо душно, потому что окно перестало открываться. Любое окно в квартире просто перестало открываться. Юме тогда просто лежал, слушая, как включается и выключается вода в ванной. Наверное, хорошо было бы просто оказаться в душе, под холодными струями воды, но он не дошел бы до ванной. Перед глазами все плыло, и было очень жарко под теплым одеялом. Но снять его мальчик не мог - тело отказывалось подчиняться, словно сделанное из свинца, словно он сам весь железный. Хотелось тогда тишины и покоя, в этой душной темноте, чтобы впасть в бессознательное состояние от резкого запаха пота и пробыть так до утра или пока не проснется мать. Но на этот случай все было предусмотрено - кто-то включал и выключал воду, навевая мысли о холодной воде, а потом оставил кран незакрытым, чтобы вода сочилась по одной капельки, доводя до исступления. У мальчика резко стучало в голове и болело горло, болели уши и слезились глаза, и этот резкий звук капающей воды, от которого хотелось что-то бить и ломать, лишь бы он прекратился, звук, приводивший Юме в бешенство.
Юме было плохо почти всю ночь.
Задремал он уже тогда, когда комнату стала заполнять не абсолютная чернота, когда появились маленькие голубоватые блики - предупреждение близкого утра, как подходящего к перрону поезда.
Проснулся он далеко за двенадцать, мокрый, усталый и разбитый. Ушел ночной бред, но болело тело, как будто ему выворачивали руки и ломали пальцы, болела голова, в висках, сильно-сильно, волосы прилипли ко лбу а губы совсем пересохли, и, кажется, потрескались. Болело горло, болели застрявшие в нем ночью слова, и теперь надо было что-то сказать, чтобы подтолкнуть этот вибрировавший комок к выходу.
-Мам!
-Ты проснулся, дорогой. - Раздался мамин голос. Как будто кто-то царапал гвоздем по крепкому стеклу.
-Я плохо спал. - Хрипло сказал Юме, приоткрывая дверь ванной. Мальчик с ненавистью посмотрел на кран. С кончика крана сорвалась маленькая капелька воды. Мальчишка рванулся к крану и дернул изо всех сил, но кран не поддался. Тогда Юме, видимо, передумал, и включил воду, прямо в штанах залезая в ванную. Там он моментально поскользнулся и едва успел ухватиться за бортик прежде, чем его затылок встретился с кафельной стенкой.
Выпутываясь из штанов, Юме одновременно старался подставить воде спину и грудь, и лицо, и намочить до конца волосы, и задернуть чертовы занавеску, что никак не поддавалась. Сначала казалось, что вода слишком горяча, потом - холодновата. Но лучше холодновата, и Юме сидел под этими холодными струями столько, сколько пожелал, пока не замерз, и не стал мелко дрожать, согреваясь воспоминаниями об этой ночи и больше не пугаясь. Мальчишка вроде бы решил, что теперь если что он просто пойдет и посмотрит что случилось. Это решение казалось таким простым и ясным под электрической лампочкой на потолке, настолько неуважительно простым, что вода выключилась. Она просто закончилась в кране, но вопреки законам физики стала прибывать откуда-то снизу, через слив ванной, пока не дошла до краев. Мальчишка не замечал сначала, он лежал закрыв глаза, пока не опустил голову и не вдохнул воды. Откашлявшись, он вскочил и хотел вылезти из ванной. Кто-то несильно толкнул его в грудь, и Юме снова оказался с головой под водой. Быть может, он бы даже утонул, если возможно утонуть в ванной, хотя нет, фактически, он был бы утоплен, но он видел кого-то над водой. Кто-то склонился над ним, засучив рукава, схватив одной рукой за предплечье, другой за волосы, и вытащил на пол, оставив мерзнуть, подарив совсем толику своего тепла, проведя рукой по ребрам Юме, как врач. Скоро действительно стало холодно, и Юме все-таки заплакал, уткнувшись лицом в коленку. Почти сразу прибежала мама.
К концу дня мама просто сидела на диване и плакала. Она боялась даже пошевелить пальцами, просто открыть глаза, чтобы увидеть шкаф и стул и все вокруг. Все вокруг, что стояло совсем не так, как было раньше. Ей казалось, едва она отнимет руку от лица, как тут же случиться что-то еще более ужасное, чем уже произошло.
Все вокруг валялось перевернутое, разбитое. Диван, на котором она сидела, стоял посередине комнаты под углом сорок пять градусов к стене. Ковер аккуратно свернут и прислонен к одной из диванных ручек. Книги все вынуты и выложены в спирали. Окна стенки разбиты. На перевернутом кресле сидел Юме и мелко дрожал, обхватив плечи руками. Бедная мать, ей самой было так страшно, страшно даже посмотреть на то, как её единственный сын, полуголый, корчится на кресле, а на его спине тюбик губной помады сам по себе выводит загадочные спиральки и еще какие-то линии, которые что-то все-таки значат.
Вдруг она вскочила и оттолкнула этот тюбик от худенькой спины Юме с острыми торчащими лопатками. Кто-то невидимый летел через всю комнату целую вечность. Время замерло от того момента как её руки коснулись чьих-то еще теплых рук и чьего-то теплого тело, которое оттолкнули всей силой оскорбленной матери. Время замерло надолго, пока этот кто-то не упал на кресло в другой комнате, сломав его, и не покатился дальше, ударившись о кровать.
Юме сидел по-прежнему, и кожа на его лопатках была такая натянутая, что его матери казалось, будто у ее сына режутся крылья. Так казалось и невидимке, скажу по секрету.
Мать схватила сына за руку и потащила за собой, на ходу набросив ему на плечи рубашку своего мужа. Сначала она хотела вызвать лифт, но потом передумала, подтолкнула сына к лестнице, сама запирая невидимку в квартире. По крайней мере, ей так казалось.