Поначалу я внимательно наблюдал и замечал все, связанное с ней. Например, как она, если видела что-то смешное, обязательно смотрела на меня, чтобы убедиться что мне смешно, разделить со мной радость. Или как у нее поднималось настроение с утра, если она знала, что день свободный, и мы можем посвятить его своим маленьким ритуалам.

Помню, мы сидели с ней на скамейке в парке. А потом она наклонилась и легла мне на живот. Я рассказывал что-то серъезное. Внезапно она засмеялась. Я удивленно на нее посмотрел. Она сообщила, что мой желудок тоже с ней разговаривает. Тогда я понял, что женщины действительно слушают ушами.

На моей левой груди, рядом с подмышкой, есть уплотнение диаметром один миллиметр. Оно уже неживое. Иногда я нащупываю его. Я вспоминаю, как в течении нескольких лет уплотнение регулярно сжимали ее пальцы.

Это обычно происходило после занятий любовью. Тело млело от молочной тяжести внутри. Ее пальцы устало и влюбленно путешествовали по моей груди, пока не добирались до заветной точки. Они останавливались. Она наклонялась ко мне. Ее волосы щекотали мне лицо. Ее глаза со смешным, серъезным видом изучали уплотнение. И потом голос, заставляя меня улыбнуться, строго говорил: "Опять накопилось. Не двигайся. Сейчас..."

Немного щипало. После осторожного нажима из уплотнения выползал белый червячок миниатюрной зубной пасты. По окончании процедуры ранка прижигалась. Совершенно не приходило нам в голову обращаться к врачам. Это был наш маленький фетиш. Хрупкая, белая косточка в наших отношениях.

Потом, когда вокруг стал нарастать нелепый и усталый шум, мы продолжали цепляться за эти трогательные интимные ритуалы.

Во время занятий любовью, перед оргазмом, она видела картинки. Она никогда мне не рассказывала, что именно она видела. И я ей тоже. Мы уважительно относились к картинкам друг друга.

Когда она ласкала меня, мне больше всего нравилось то, как она при этом смотрит на меня исподлобья. Взгляд отражал предельно искреннее желание сделать мне максимально хорошо. Здесь нет ничего сложного. Но сложнее ничего и быть не может. Я знаю, что такое Нобелевская премия, но она недостойна этого маленького подвига искренности.

Внизу моего живота, справа, есть пятисантиметровый шрам. Перитонит. Когда меня привезли в больницу в 5 утра, там словно никого не было. Прищлось очень долго ждать. Было темно в глазах, она держала меня за руку. Когда меня, наконец, осмотрел хирург, то заявил, что необходимо делать операцию. Я спросил: "Когда?" Он cпокойно ответил: "Немедленно." Я почти улыбнулся от счастья, облегчения. И услышал ее плач.

Я понимал, что причина проблем во мне.
Однажды у нас с ней состоялся самый откровенный диалог. Точнее, дело в том, что он так никогда и не состоялся. Я придумал, каким бы он был, потому что так легче. Мне хотелось бы сказать ей обдуманную правду. Я, скорее всего, сказал бы так.
- Мне кажется, что некогда был другой я, более верный экземпляр. И он бы жил с тобой. Ты настоящая. А у меня теперешнего есть налет вины мошенника, актера. В связи с этим ощущением я почти всегда чувствую себя чересчур искушенным. Как будто я был совращен.
И возможно она бы ответила: - То, о чем ты говоришь, испытывают многие.Я понимаю тебя.

Когда мы уже расстались, я один раз представил, как мы встречаемся случайно, много лет спустя. Два старых человека. Она вся в морщинах и с палочкой. Я - седой старик. Мы неспеша прогуливаемся по темной, зимней петербургской улице. И потом она, после долгой паузы, говорит:
- А ведь мы могли всю жизнь прожить вместе.
Лучше бы этого не было.

Однажды мы откинулись навзничь, горячие, мокрые. Я долго не мог отдышаться. Слишком много курил. Как мушкетер она опустила свою ладонь поверх моей руки. Я почувствовал, как ее рука нащупала тонкую, пульсирующую жилку между моим большим и указательным пальцами. Она тихо сказала:
"Лягушечка".