Аплодисменты вежливо стихли, и свет, мягко поубавившись, стал призрачно тусклым. Словно успокоившись наступлению сумерек и не подозревая о хищном, африканском многоглазии темноты, робко ожили и зашевелили сяжками и антеннами пузатые, тропических размеров насекомые - оркестр.
Во время исполнения оперы или балета, мне всегда доставляло большее удовольствие наблюдать не действие на сцене, а возню в этом трескучем инсектариуме внизу, в оркестровой яме.
Например, дирижер - кто он? Дирижер - это пиршеская игра обличий. Это человек опасный, человек без дна. Подкрадись мир к дирижеру хоть одним звеном, персонажем, и миру наступит конец. Этот Гаргантюа будет жадно поглощать, впитывать в себя образ за образом, пока не проглотит мир целиком.
Понаблюдаем за этим чревоугодием. Вот дирижер хищно взмахнул своей палочкой - и он уже художник, бегло наносящий мазки, а затем нюансирующий звукопись эфира. А вот он - китайский каллиграф, фанатично выписывающий чувственные иероглифы. А еще спустя момент он - отважный генерал, влекущий войска звуков в атаку. Бледнолицые юноши-флейты умирают с улыбкой на устах.
Однако это так, верхосытка. Дирижер еще голоден. Найдется место в его объемной субстанции и для темных личностей. И вот уже наш дирижер, - чернокнижник, готовящий ядовитый разнозел: злые щепотки его жестов отображают искусство коварной средневековой кулинарии. Дирижер - инквизитор: cвоими палочками он капает акустические яды на раны еретиков. Дирижер - мизгирь, перебирающий мохнатыми лапками в сладострастном предвкушении: в его паутине беспомощно бьются хрупкие, смычково-струнчатые жертвы, по-мушиному стонут скрипки.
Но довольно, одергиваю я себя. Зачем же так сложно, драматично? Разве не достаточно одной, точной линии? Разве дирижер не просто главное насекомое, жук?
Жук! И разве это не потешное, басенное сборище инсектов на сумрачной поляне? Да и не о дирижере я хочу поговорить.
Оставим его в покое. Тем более, что дирижер вовсе не главный. Это раньше мне казалось, что он держит все нити. Но приглядитесь повнимательнее! В процессе исполнения музыкального произведения, дирижер быстро сдает позиции, а его подчиненные совершают своеобразный дворцовый переворот. Это особенно заметно во время исполнения опер и балета, когда оркестр упрятан в яму, и там, в укрытии, волен делать все, что захочет. Дирижер тогда быстро теряет власть помазанника, а оркестр поглядывает на его пафосные кривлянья с досадным стеснением: так смотрят на слабоумного родственника, дядюшку, который позорит себя на людях. Происходит, так сказать, маленькая ироническая революция. Музыканты скучно влачат рутинную работу. Те, от которых требуется, скажем, один единственный звук за целый час, - а, надо сказать, есть в оркестре и еще большие ленивцы, - те преспокойно читают в промежутке между "работой? газету, сплетничают с коллегами, флиртуют с молоденькими виолончелистками, или отправляются основательно подкрепиться в буфет.
Иногда мне кажется, что эти увольни в сговоре с композиторами, и путем хитроумной взятки получают искомый досуг. Неудивительно тогда, что музыка деградирует! Некоторые из таких музыкантов работают по совместительству. Один звук здесь, другой там. Я знал одного пузатого ломаку, который, покинув насиженное место в окрестровой яме до следующего звука, умудрялся съездить на такси в аэропорт, слетать в другой город, издать скупой, как грош, но напыщенный звук в местной консерватории и вернуться обратно, чтобы поспеть к своей партии.
"Как там погода в N? - cпрашивает коллега у вернувшегося, пока тот, неспеша вымеряя пространство, как тучное насекомое приземляется на свое место. Коллега уточняет: "Я спрашиваю, потому что должен (следует ленивый взгляд на часы) довольно таки скоро там оказаться. Вот и думаю: брать ли c cобой зонтик?