В воздухе еще приятно пахло свежестью после ночной грозы. Дул ветер, и парашюты одуванчиков распадались на ветру как пасмы тончайших персидских нитей. Эти нити взметались в воздух, чтобы там иногда вновь объединиться в крошечные, пушистые аэростаты, и летать долго-долго, порой щекоча лица прохожих.
Андрей прогуливался в парке. Парковая дорожка кое-где еще уютно пошаркивала в озерцах свежих луж. Ноги прохожих оставляли возле луж гофрированные следы. Голуби дополняли роспись трехпалым суетливым орнаментом. Выискав свободную, чистую скамейку, Андрей сел на нее.
В парке было людно. Перед Андреем двигалась целая живая панорама. Больше всего было молодых мамаш, которые катили перед собой детские коляски. Иногда мамаш сопровождали супруги. Супруги лениво перезевывали паузы во время скучного ритуала. Внутри колясок, под туго натянутыми балдахинами, возлежали крошечные, священные мумии. Обычно мумии спали, но периодически оживали, и тогда, властно вытянув вперед миниатюрную, полнокровную ручонку, издавали приказания странным, смутно ласковым хиньканьем. Жрецы-родители должны были моментально исполнить желание карликовых монархов. Не всегда им это удавалось. Протянутая яркая побрякушка могла быть встречена подозрительным взглядом властного лиллипута, чьи глазки смотрели теперь по-монгольски злыми, черными бусинами, а малюсенькие ноздри начинали пузыриться от негодования. Далее следовал истошный плачь, полный самой горькой обиды и отчаяния. Коляски безутешно тряслись, родители-жрецы шипели, и наконец, развернув коляски, спешили домой, чтобы взамен им появились новые.
Помимо родителей с чадами, в парке были и другие персонажи. Вымистая, говорливая тетя в смешной шляпке, кормящая голубей со своей подругой. Толстый, самодовольный бизнесмен в светлом костюме, сдобно диктующий наставления по мобильному телефону. Одинокий, патриархального вида дед в берете и с газетой. Двое выспренных, дичливого вида юношей, о чем-то яростно споривших. Красивая молодая пара. И, наконец, одинокая девочка с черной бархоткой на тонкой шейке, надетой словно в знак заклания самой себя.
Андрей думал. Из под внешних одежд, оболочек всех этих людей, уже исходил наружу затхлый душок нички. Чувствовался кислый запах старости. Ее, старости, как таковой, еще не было, но она им определенно предстояла. Андрей пожалел о том, что назначил свидание именно в этом месте, в парке. Ему постепенно захотелось скрыться от всего этого. Пойти в шумное кафе. На дискотеку. Спрятаться от этих странно грустных людей.
Внезапно запрыгал через дорогу мяч, чтобы победоносно плюхнуться в глубокую лужу. Пошаркав боками в жиже как бегемот, мяч с удовольствием замер. Если бы у мяча было ухо, подумал Андрей, то он бы теперь, наверное, ритмично им подергивал, отпугивая надоедливых насекомых, и пребывая в прохладной неге. Но тут подоспел худой и белобрысый мальчик-погонщик. Брезгливо вытянув вперед длинную, голенастую ногу как цапля, мальчик задал мячу некоторое движение в сторону суши. Мальчик явно переусердствовал: мяч перескочил лужу, и прокатившись через всю парковую дорожку, подкатил к самым ногам Андрея. Андрей едва услышал, как мальчик, не желая совершать лишних телодвижений, крикнул ему.
- Эй, дедушка! Да, вы, в берете! Пните мне мяч!