Аннотация: Ранний рассказ Г. Беара 1988 г. с корректировкой 1996 года. Частично был опубликован в двух номерах "Студии-1" за 1989 г.
"Итак, я был тогда в Одессе..."
А.Пушкин
"Садясь на унитаз, держитесь за поручень!"
Вагонная мудрость
Нахамизм 1. Вокзальная суета.
Старины, то есть молодые люди двадцати с хвостиком лет, стояли на грязном перроне маленького города и отчаянно скучали. Первый из них - полный, с круглым лицом и в очках - имел вид солидный и преуспевающий, звали его Хэнкинс. Второй мэн - довольно высокий, с непропорционально длинными руками, вытянутым лицом и рыжеватой бородкой - был тем типом, жизненное поприще которого было определить довольно трудно. То он казался солидным и сложным, то вдруг становился шаловливым и глупым. Дженкинс (а именно это имя мы для него придумали) был худ, двигался ненормально быстро и любил бездельничать.
Типы ждали здесь поезда "Билибинск - Одессос", который почему-то опаздывал. Они вспоминали отца Федора, предавшегося обычной вокзальной суете, и тонко шутили. А жизнь на провинциальной станции шла своим чередом... Тетушка с лукошком полчаса терлась о коврик перед входом в какую- ту контору, грязный и заплеванный, но так и не решилась войти. Изрядно потасканный голубь вразвалку шатался по перрону, пока не вляпался в грязь. Местный старожил с опухшим от водки лицом приподнялся на скамейке, заменявшей ему ложе, осмотрел знакомую местность и зевнув, рухнул обратно. Три девицы, одетые по последней моде местного Горторга, прогуливались здесь же, обсуждая подробности чужой жизни.
"Девушки! Когда ближайший до Чикаго?" - прогремел в сонной одури провинциального Пигтауна остроумный вопрос старины Хэнка. Дамы ошеломленно промолчали, Хэнкинс подмигнул им... Но, подошедшая электричка до Билибинска унесла непонятливых девиц, и старины вновь остались одни... Прошло еще два часа. Уже начинало темнеть, и опоздание поезда становилось весьма опасным...
Из конторы, куда не вошла тетка, выпнулся человек в железнодорожной фуражке и поплелся в сторону магазинчика, едва успевая до закрытия. Хэнк сел на деревянные ступеньки конторы и стал проверять документы у входящих в нее... Впрочем, посетителей оказалось лишь двое. Первый мужик сунул под нос Хэнку какой-то сомнительный документ и прошел, второй товарищ, долговязый прыщ, долго рылся в карманах своего пиджака и даже вспотел. "Он вообще-то просто так тут расселся!" - пришел на выручку гражданину старина Дженк. Хэнкинс громко рассмеялся и повел могучими плечами. Сопровождаемый смехом и унизительными репликами, человек без паспорта скрылся в ж/д конторе...
Но все кончается в нашем мире, как и жизнь человеческая. Через сорок минут старины уже загрузились в десятый вагон пассажирского поезда, следующего по маршруту: "Билибинск - Одессос".
Нахамизм 2. В вагоне поезда.
Вткавшись в крутой поворот, поезд стукнул своим железным нутром и снова набрал нужную скорость... Щемящая летняя ночь со своими удивительными запахами на секунду расступилась перед ним и поглотила его. Хотелось мчаться, смотреть в окно и наслаждаться жизнью! Но двум старинам было не до этого: их вагона номер 12 в поезде не оказалось! Еще раз проверив билеты, по которым им отводилось по нижнему месту в третьем купе двенадцатого вагона, старины, осмотрев плацкартную населенность десятого и последнего вагона поезда, кинулись на поиски справедливости, которую ищут все, но находят немногие...
Проводник вагона, пожилой одесский житель с золотой фиксой, повертел в руках их билеты, спросил, любят ли они купаться, и философски изрек : "Море любит смелых! Доедете стоя...". Хэнк обругал проводника и отправился на поиски начальника поезда. Дженк повторно обратился к за разъяснениями, но проводник посоветовал ему не поднимать кипиж в два часа ночи, пообещал утром все обустроить и, зевнув, отправился спать... Начальник поезда долго не хотел отпирать дверь своего купе, где он проводил разъяснительную работу с молодой проводницей, но, прищученный озлобленным Хэнком, пообещавшим взломать дверь, вышел и даже признал, что следить за порядком в поезде все же входит в его обязанности. Вместе с Хэнкинсом они вернулись в десятый вагон, где Дженк уже уютно расположился на трех больших сумках в проходе... Наорав на пожилого проводника, начальник все же пристроил старинушек на боковых полках девятого выгона, заметив, что свои претензии они могут предъявлять только Железной Дороге в целом.
Ругаясь и будучи взаимно невежливы, Дженк и Хэнк стали готовиться ко сну, ибо было поздненько. Молоденькая проводница откровенно хохляцкой наружности, вращавшаяся неподалеку, попала под горячую руку и была отослана за пределы не только вверенного ей вагона, но и, пожалуй, всего поезда. Проводница немедленно показала зубки и навязала старинам, как Лева Троцкий, совершенно неуместную тут дискуссию о правилах поведения на дороге. На предложение Хэнка покончить все миром и выдать белье, она оскалилась и заявила: "Шо, умные што ли?". На что Хэнкинс развел руками и грустно ответил: "Да нет! как вы могли подумать!". В конце концов, белье было выдано, проводница удалена, а старины залегли на поделенные меж собою полки: Дженк - на нижнюю, Хэнк - на верхнюю. Летняя ночь уже подходила к своему завершению, поезд давно спал...
Когда последний луч утреннего солнца коснулся лица проснувшегося старины Дженкинса, тот позволил себе перевернуться на своей полке и громко потребовал квасу. На это сверху послышался нелицеприятный смех Хэнка, а чуть погодя - предложение убираться к чертям! Дженкинс окончательно проснулся и, глядя на шныряющих по вагону лиц противоположного пола, загрустил: нужно ведь брюки одевать, неудобно... Откуда- то пред грустным Дженкинсом возник старина Хэнк и призвал его к подъему. "Я, пожалуй, посплю еще!" - сказал Дженк и отвернулся.
"Кто рано встает, тому бог дает!"- сказал Хэнк, достал банку с квасом и от души напился. Дженку ничего не досталось, как облизнуться... Затем Хэнк взял туалетные принадлежности и пошел занимать очередь к единственной уборной, вторую, возле своего купе, проводницы почему-то не открыли. Дженк, которому ужасно хотелось по-маленькому, заворочался, как уж на сковородке. "Вставать надо, чего все лежишь, как пень!" - неожиданно заметил насупленный сосед по купе преклонного возраста, руки которого сильно дрожали. "Не ваше дело, хочу и лежу!"- огрызнулся Дженк, но все же решил одеваться. Старина всунул под одеяло синие спортивные штаны и стал их мучительно напяливать.
Проходившая мимо Дженка вчерашняя проводница хитро заметила: "Чем это вы там занимаетесь, молодой человек?". От этакого свинского вопроса у нашего героя опустились руки, но поднялось бешенство, объектом коего могла стать и означенная молодка. Старина плюнул и ,присев на постели, надел-таки штаны. Старик с соседней полки, дождавшись, когда Дженк закончил напяливать штаны, немедленно указал на ошибку: они были одеты задом наперед. Дженк, багровея, поблагодарил деда, мысленно пожелав ему скорейшей кончины, и сел переодеваться... Покончив с этим, он взял мыло с полотенцем и бросился к туалету. Но и здесь его ждало разочарование. Навстречу ему шел благоухающий, свежевыбритый старина Хэнк и весело улыбался. Это означало, что очередь упущена и неизвестно, сколько придется ждать... Прокляв на месте подлого Хэнкинса, Дженк дошел до конца вагона и уселся на нижнюю пустую полку перед дверью, ведущей к вожделенному туалету.
Около него сидело и стояло человек семь! В числе ожидающих были две девочки лет четырнадцати, сразу же заинтересовавшиеся появлением бородатого джентльмена. Они были готовы поддержать с ним любой разговор об искусстве, жизни и любви... Но старина тут же Дженкинс опошлил все самым бездарным образом: "Девочки! (Бедняжки заулыбались.) Кто тут крайний в уборную?". Девочки тупо уставились на Дженка и демонстративно промолчали. Это был их слабый протест против пошлости жизни, и это нужно было понять. Дженк не понял и вопрос настойчиво повторил. Он немедленно растаял в глазах маленьких героинь еще не начатого романа... Добрая старушка из туалетной очереди сказала, что последняя она, хотя девчонки могли б и пропустить, что ей за семьдесят, да и молодежь обнаглела! Дженк решил не умываться и не делать пи-пи...
Народец в вагоне поезда подобрался по большей части хороший. Люди пили чай, ели куриц и колбасу, стучали в домино, а кто-то, отрешившись от жизни действительной, погружался в жизнь придуманную: тут были и журналы, и приложения к ним, и книги серьезные, и наоборот, и даже вовсе несерьезные... Всем этим шуршала, наслаждалась и сим жила самая разнообразная публика, одетая прилично, "приятно взглянуть" и "так себе". Один брутальный хлопец был, кажется, и вовсе в трусах.
Товарищи посолидней, поднаторевшие в вопросах самообразования, хмурились и с серьезным видом углублялись в чтение "настоящей" классики, под коей они разумели Валю Пикуля и Юлю Семенова, а также обернутые в газеты издания "Зарубежного детектива". Другие проглатывали советское детективное чтиво, заполнявшее всякие "Искатели" и "Подвиги". Кто-то удовлетворялся и сатирическими статейками "Крокодила" али "Чаяна"... Лишь старины несколько выделялись из стройной картины обожателей уголовно-приключенческого мира; Хэнкинс читал толстый роман Уильяма Фолкнера, а Дженк в который раз перечитывал роман "Солярис" Лема. Очевидно, чтение весьма занимало их, так как они совершенно пропустили вопрос, с которым к ним обратился худощавый сосед с подрагивающими руками.
- Вы что-то сказали? - переспросил вежливый Дженкинс.
- Козла, говорю, давай забьем! - повторил старик.
- Козла? - изумился Дженк. - Мы вообще-то животных любим...
- Эх ты, дурдыла! - махнул рукой старичок. Другой сосед, помладше первого, одобрительно хмыкнул, в руке он держал домино.
- А что, и забьем!- крикнул с верхней полки Хэнкинс.- Или колбасу нарежем...
- Ты, что, свинья, опять жрать захотел?- возмутился Дженк. Дело в том, что продукты были куплены вскладчину, а Дженк всегда подозревал Хэнка, что тот ест много больше половины.
- Эх ты, недотепа, - спрыгнул на пол Хэнкинс. Старики загоготали, и приятель выдал Дженку не совсем лестную характеристику.- Он у нас малый глупый, но добрый!
Сообща доминошники растолковали опешившему Дженку, что "колбаса" и "козел" - суть древней игры, и животного тут никто убивать не собирается, да и где его в поезде найти-то? При объяснении поклонники черных прямоугольников не скупились на нелестные для Дженка эпитеты, характеризующие, впрочем, скорее его умственные способности, нежели душевные качества. Поняв все, Дженкинс стал изворачиваться и оправдываться:. "Я пошутил, я сразу все понял... я - в аллегорическом..", но ему ничуть не поверили! "А ну играть, дурдыла!", - закончил полемику старичок- игровичок.
Дженкинса убедили превратить свою полку в ристалище для сражений, причем, пока он запихивал постель наверх, все места на его полке заняли другие. Пришлось Дженку расположиться на полке напротив, которую занимала весьма моложавая дамочка лет сорока пяти. Дама заметно обрадовалась такому соседу, и на вопрос старика о возможном беспокойстве заметила, что молодой человек на постели ей никак не помешает... Это заставило Дженка густо покраснеть и подвинуться до такой степени, что его N-ное месќто занимало с соседской полкой минимальный сектор соприкосновения. Это стало весьма затруднять внутри вагонные передвижения, так как полки старин были как раз посредине вагона. Но Дженку уж было совсем наплевать на чужие проблемки.
Сама же игра в домино носила для Дженкинса характер мучительный и неприятный. Хотя он быстро уяснил ее нехитрую суть, одобрения других игроков никак служить не мог... Даже, когда ему удавалось закончить партию первым,, старичок-игровичок презрительно хмыкал и замечал: "Вот - ёшкин кот, и везет же дурдылам!". Дженкинс всякий раз норовил заткнуть старичку рот, но умные реплики на его замечания приходили как раз к следующей фразе старика, на которую также необходимо было подыскивать ответ. Хэнкинс, как всегда, сумел быстрее адаптироваться, к игре же он и вправду проявлял интерес неподдельный. Старики как-то сразу приняли его на "вы", в то время как Дженку все безбожно тыкали...
Первый старик, все это и затеявший, имел внешность спокойную и крепкую: седые волосы, осунувшийся, но четкий профиль, бойкие глазки. Ничто не выдало бы его преклонного возраста, кроме безнадежно трясущихся рук. Ходы старичок-игровичок делал с каким-то особым азартом и пристукиванием, хотя вагонная полка мало подходила под доминошный стол... Второму старику было едва за пятьдесят; его поредевшие, но еще темные волосы были тщательно уложены, одет он , в отличие от старин, был по- фирме: рубашка западного производства, выглаженные брючки,, кроссовки "Адидас". Старины, по сравнению с ним, выглядели ужасно по-домашнему: мятые спортивные штаны, изрядно поношенные тапочки, отечественные майки, плохо державшие краску трафарета. И , хотя провожают по уму, но встречают-то - сам знаешь, читатель...
Быстро наскучив подобной игрой,. Дженк все же нашел возможность улизнуть е туалет, предоставив свое место дамочке. Пробравшись в тамбур, старина Дженк сначала отследил однообразный пейзаж за окном, затем решил закурить. Вошли двое мужчин и, не прерывая разговора, закурили по папиросе. Дженк щелчком выбил штук пять сигарет "Вега" на грязный пол тамбура, успев, правда, зацепить шестую. Из соседнего вагона, как чорт из табакерки, выскочила проводница. Заметив свинство, бабенка потребовала у Дженка объяснений. Дженк тут же соврал, что не знает, кто напакостил. Проводница пообещала "отследить свинью" и начистить ему рыло, после чего исчезла. "Дали бы по морде-то, гы- гы," - благодушно заметил один из куривших. Дженкинс матерно взвыл и пропал в недрах следующего (не своего) вагона.
Вагонная жизнь имеет к своим открытым недостаткам еще и некоторые таящиеся до поры достоинства. К ним, безусловно, относятся: беседы с попутчиками о бренности бытия и неустроенности России, возможность несколько дней законно ничего не делать, рассматривание пейзажа за окном, прогулки по несчитанным стоянкам Великой Империи... Недостаткам тоже перечня нет: ощущение как зримого, так и незримого присутствия подле минимум трех абсолютно незнакомых пассажиров, необходимость постоянно "держаться в рамках", лишение привычного комфорта, обще вагонный туалет, вероятная возможность где-нибудь отстать и пополнить, таким образом, число жителей одного из закоулков на достаточно неопределенное время. Наконец, возможность мелочной опеки со стороны умудренных жизнью пассажиров, "мысль имеющих поучать".
Все достоинства вагонного существования обрушились на благодушествующего старину Хэнка, все недостатки - на опешившего Дженка. К вечеру, когда все более-менее успокоилось и перспектива улечься спать замерцала в сознании достаточного количества людей, Дженк разговорился в курилке с каким-то малым лет тридцати. Малый представился коренным одесситом и быстро тараторил что-то, не давая старине вставить слова. Жизнь пнула его далеко в сторону от родного града, но каждое лето он возвращался в сей "альма матер", чтоб погрустить и навестить друзей. Вскоре, изложив свою биографию, малый умолк и, поправив очки, воззрился на Дженка. Дженк молчал и обдумывал день предстоящий: сколько осталось продуктов, выйдет ли поганец дед на какой-нибудь станции, не забыл ли Хэнк адреса...
ќ- Вы, товарищ, может, думаете, что я это так разболтался, скуки ради?
- Ничего я не думаю,- вяло ответил Дженк.
- Ну, вы ,кажется, немного обиделись? - очкарик проявил участие.
- Да ну, нисколько, наоборот совсем...
- Я и говорю, в Одессосе отдых так отдых, это вам не Сочи какой-то и не Краснодар!
- "Где бы ни отдыхать, лишь бы не работать"!... - изрек Дженк.
- А вы где работаете или учитесь, если не секрет, конечно?
- Не секрет! - сказал Дженк-студент и вдруг выдал почему-то.- Мы вообще-то с приятелем на работе тут, а вовсе не...
- На работе, тут в поезде? - изумился малый.
- Короче, если честно, мы из безопасности, - Дженк сделал грозный вид. -Только не сболтните никому, сами понимаете! Слушаем тут, что народ говорит, недовольство проявляет...
- А что он говорит, - засуетился хлопец. - Чего наш народ сказать такое может, нехорошее?
- Всякое люди говорят, и напрасно,ќ - насупился Дженк. - А потом за это огребают, сами понимаете...
ќ- Извините, товарищ! Я сейчас... - очкарик дернул на себя дверь уборной.- Простите...
Малый закрылся в туалете и не высовывался оттуда минут пятнадцать. "Эй ты, выходи, я ведь пошутил!"- постучав в дверь, сказал Дженк, которому захотелось облегчиться на ночь. Ответом ему была так называемая гробовая тишина. Дженкинс прислушался: из туалета не доносилось ни одного звука, хотя, возможно, все заглушал стук колес... "Пусть посидит! ќ- решил Дженк, потоптавшись у туалета,- еще бы деда сюда!". Сладкие мечты посетили старину в этот неудачный для него день, и он с легким сердцем отправился спать. Хлопчик же ночью таинственно исчез из вагона.
Многие пассажиры уже улеглись, кто-то уж сопел и храпел во сне. Другие же лежали так бесшумно, что заставляли усумниться в своем существовании... Летняя южная ночь властно вторгалась в трусливо дрожащий вагон, чтобы до рассвета держать его в своем оцепенении... Итак, все стихло, стихнем и мы.
Нахамизм 3. Одесское семейство.
И вот старины в Одессосе! Портовый город сразу же обрушил на них поток шума и воя... Завывало все и вся: машины, кричащие клаксонами,. люди, громко выражавшие свои мнения по самым разным вопросам, сбесившиеся трамваи и автобусы, прущие куда попало по воле своих нахальных водителей, торговцы и торговки сразу у вокзала или чуть дальше - на Привозе.
Старины взялись за свои полегчавшие сумки и тронулись, их "одессея" только начиналась... Благополучно миновав привокзальную площадь, Дженк и Хэнк очутились на островке зелени, где стояла пара скамеек и висела табличка с буквой "Т". Оставалось лишь выявить нужный трамвай, который бы доставил их до нужного места. Однако другие граждане, находившиеся на остановке, "ничего тут не знали", и старины стали тыкаться возле остановки, как недельные щенки возле сукиных сосцов... Номеров трамваев, едущих в "та сторона" , либо не называлось вообще, либо называлось так много, что это невольно внушало недоверие. Промаявшись с полчаса, старины наконец-то обратились к одной из торговок цветами, которая давно сердобольно за ними наблюдала.
Добрая старуха пообещала сказать им, "все как есть", но при условии, если они обзаведутся букетами цветов неизвестной им породы по три рубля за каждый. Старины поломались, но желание после трехсуточной езды принять душ и завалиться в настоящую постель пересилило меркантильные соображения... Букеты были куплены,, а номер нужного трамвая оказался священной "тройкой". "Ничего! Цветы тетке подарим", - грустно заметил Дженк своему приятелю в трамвае. "Мы уже приобрели тете Гере коробку конфет за пять восемьдесят!" - сообщил Хэнк. "Коробку я сам съем, а цветами пусть подавится," - заметил Дженкинс, намереваясь уж слазить за ними в сумку. "Я те съем! - возмутился старина Хэнк,- все ей подарим!". Так они ехали остановок пять...
На шестой сообразительный Хэнк заметил, что водитель совсем не объявляет названий остановок, полагая, очевидно, в городе приезжих
это делом излишним. После долгих препирательств в поход был отряжен Хэнкинс - инициатива оказалась наказуема, увы. Выскочив на очередной остановке, Хэнк, замирая от страха, бросился к первому вагончику (по глупости, старины уселись во втором) трамвая. Добравшись до кабины водителя, он просунул туда свою очкастую голову и вопросил: "Слушай, товарищ!"... "Что, война началася?" - отреагировал веселый водила.
- Да нет! Когда будет Т-ская улица? - старине было не до шуток.
- При движении трамвая разговор со мной запрещен! - водила быстро закрыл стекло прямо перед носом старины. Пришлось ждать полной остановки трамвая.
- Так, когда остановка, друг?
- Такой остановки нет, приятель!
- Как это нет? Не в тот трамвай, что ли сели? - Хэнк был потрясен.
- Ну что ты прицепился, как энтот лист к энтой ж...?
- Понятно, а все же?
- На этой улице остановки нет, сойдешь на Гварде! Понял?
- А-а... почему на Гварде? - промычал Хэнкинс.
- Она пересекается с Т-ской, там спросите! Понял?
- А-а, так понятно все!
- Отвали, не мешай рулить... - водитель вновь поднял окошко и пропал для общения.
Хэнк выпрыгнул на следующей остановке и пересел в свой вагон "
уже более уверенно. Подойдя к уютно дремавшему Дженку, он, отдышавшись, сказал: "Сойдем на Гварде! Она с Т-ской пересекается". Дженк открыл один глаз и спросил: " Через сколько стопов?". "М-м... надо узнать!"- промямлил Хэнк. "А на х... ты ходил?" - удивился Дженк. "А ты сам иди туда же...". Ругаясь и обвиняя друг дружку чёрт знает в чем, старины все-таки вышли именно на Гварде и, как это не покажется досточтимому читателю странным, быстро нашли Т-скую улицу и нужный им дом. На четвертый этаж старины поднялись на допотопном лифте, и вот они уже стоят перед вожделенной дверью 31 квартиры.
Громко прозвеневший звонок немедленно вселил в наших героев радостные иллюзии, которым скоро едва не пришлось утратиться. Женщина лет пятидесяти, вполне миловидная, но несколько раздобревшая на домашних хлебах, в домашнем халате стояла в дверях и довольно хмуро посматривала на враз перетрусивших старейшин. Молчание становилось уже просто опасным.
- Мы к вам писали, тетя Гера... - промямлил родственник Геры Хэнкинс.
- Откуда, это вы писали? - удивилась дама.
- Из Пигтауна, я ваш родственник, дальние мы...
- А! Вы из Пигтауна... Припоминаю письмо!
- Вы телеграмму дали, что можно приехать! - Дженк подключился к беседе и уверенно входил в игру.
- Это Леня телекс дала, а не я... - тетя немного подумала.- Ну, входите, родственнички, раз все же приехали.
Старины бочком протиснулись в прихожую. Хэнк торопливо вручил тете Гере два букета и мигнул Дженку, чтоб тот не тянул с конфетами. Тетя не одобрила букеты, но, вздохнув, взяла и то, и другое... Отношения несколько потеплели. Помыв руки и удостоверившись, что душ в ванной не работает, старины помчались на кухню. Тетя Гера уже колдовала возле плиты, объясняя старинам, почему питаться в столовых Одессоса им будет выгодней. Хэнк внимательно осматривал моющиеся обои "Петушок" и входившую в моду кухонную мебель, а Дженк старательно поддакивал тете Гере, входя в ее проблемы. "Так что лучше ешьте в столовой внизу, она - до девяти, а фрукты покупайте сами на рынке, у нас еще не поспели..."-закончила тетя.
- Мы со вчерашнего дня не ели, - соврал Дженкинс.
- Ну об чем речь! Садитесь, прокушайтесь на первый раз! - и тетя Гера широким жестом пригласила старин к столу.
Старины радостно хрюкнули и бросились к столу, пока еще довольно пустому. Аппетитное мясцо, извлеченное из кастрюльки, шипя и плюясь, шлепнулось на тарелку. Красные до умопомрачения помидоры были вынуты из холодильника и поставлены в центр стола. Следом сорвалась с плиты кастрюля с разваристой молодой картошкой, политой подсолнечным маслом и посыпанной укропом. Запотевшая банка свежего молока внесла нужную прохладу, забелев на кухонном столике. Черный хлеб в светлой хлебнице, нарезанный тонкими ломтиками, был открыт и также водружен на стол. Тетя Гера выдала старинам тарелки с голубой каймой и пивные кружки для молока. Осатаневшие от голода приятели бросились на еду с такой же яростью, с какой петух иногда бросается на курочку в определенные моменты своей петушиной жизни.
- А вы любите поесть, ребята! - с опаской заметила Гера, увидев, как Дженк и Хэнк шутя опорожнили наполненные тарелки и уже тянулись за добавкой.
- Мы и не только поесть! - брякнул Хэнк, заметно повеселевший после получения питания и даже снявший очки.
- Чего ж еще любите? - удивилась тетя.
- Гм-гм, тетя Гера, тут как сказать... - Хэнк несколько замялся.
- Он еще валяться на кровати любит, как свинья, - пришел на выручку приятелю Дженк.
- С кем это валяться?- игриво подшутила тетя Гера.
- А? - Хэнк покраснел. - А вы сами это... с кем живете? - неудачно сменил он направление беседы.
- Как это - с кем? - испугалась Гера.
- А-аа... - потянул Хэнк. - Ну, с мужем в смысле или как?
- С мужем я живу, с мужем,- тетя Гера пришла в себя, - и с дочкой Леней, у которой уж и жених имеется.
- И хорошо, и правильно! - брякнул Дженк.- А то одному плохо, гадко даже бывает...
- Не знаю, кому там плохо, а лично мне хорошо! - и Гера внимательно поглядела на старину Дженка, который мгновенно смешался.
- Спасибо за все, очень было вкусно,- и Хэнк, кряхтя и сопя, выполз из-за стола.
Беспредметный разговор закончился, и тетя Гера проводила старин в отведенную им комнату. Комнатка была обставлена по-спартански и заключала в себе внушительную кровать, диванчикќ, тумбочку и пошатывающийся стул. Дженк тут же захватил кровать, за что был лишен приятелем тумбочки... Быстро раздевшись, старины решили хорошо отдохнуть с поезда, хотя было еще довольно рано. Вернувшаяся часов в восемь Леня, черноволосая южная девчонка, узнав о приехавших гостях, без стука ворвалась в отведенные им покои и затеяла знакомство с рукопожатиями. Два трусоватых джентльмена изрядно смущались своей новоявленной родственницы, но она не сразу покинула комнату, взяв с них предварительное обещание, что без нее они не пойдут осматривать ресторан "Гамбринус". Старины хором пообещали, и Леня ушла, пожелав им хорошо отдохнуть.
Теперь самое время сказать о семействе, в котором находились наши герои волею судеб. Главой этой семьи, безусловно, была тетя Гера. Сорокавосьмилетняя крепкая женщина, приехавшая в Одессос из уральского городка лет 25 назад, держала в своих пухлых лапках все нити управления в семье. У тети Геры были цепкие руки, громкий голос и достаточно веселый нрав. Она была второй раз замужем, работала начальницей какой-то мелкой конторы и своей жизнью в общем была довольна. Лицо тети Геры, правда, было несколько грубовато, но чем-то милым несло и от него.
Девушка Леня, дочь Геры от первого брака, была двадцатилетней южной девчонкой с их смелостью и одновременной практичностью. Она имела множество поклонников, работая секретаршей в офисе, но рассчитывала лишь на одного - паренька Сашу, по прозвищу Матрос. Прозвище его было не совсем понятно, так как на флоте Саша не служил, и единственное, что его связываю с этим прозвищем, была тельняшка, купленная за десятку на Привозе. Дядя Бася (тут же перекрещенный старинами в Кабана) был когда-то русским парнем из Харькова, но ,отслужив срочную в Одессосе, завис там и несколько объевреился, что выражалось в его говорке и повадках. Это был кряжистый мужик с мощными руками, совсем детской челкой на бугристой голове и ленивыми движениями, когда дело заходило о работе. Дядю Кабана хватало на три вещи - жену, работу и собаку Джульку, четвертого равноправного члена семьи.
Песик при рождении был неудачно назван Джульбарсом - сказалось влияние синематографа. Когда же ошибка выяснилась, сучку переименовали в Джулию. В обиходном употреблении это имя превратилось в Джульку. Джулия занималась тем, что на ее месте стала бы делать любая другая собачка: кушала пять раз в день, бегала по зову природы на улицу, часто ленилась и на судьбу не жаловалась. В таком "святом семействе" и должны были обитать наши старины, находясь на отдыхе.
Вечером старины вышли - немного прогуляться и хлебнуть вкусного одесского пивка... Дом тети Геры оказался неподалеку от знаменитой Потемкинской лестницы, можно сказать в десяти минутах ходу до моря. Мягкая одесская ночь постепенно накатывалась на разомлевший от жары город. Он тотчас ожил! Улицы и аллеи заполнились гуляющими парами, заиграла музыка, у рестораций затолпились страждущие и жаждущие. Одессос быстро забормотал на своем греко-еврейско-хохляцком наречии русского языка... Дюк угрюмо покосился на Черное море с бороздящими его судами, вздохнул, но остался стоять на своем постаменте. Наши герои, видя эти "огни большого города", томно вдыхали страстный воздух Одессоса, предвкушая свою завтрашнюю встречу с морем.
Нахамизм 4. Старины в Одессосе.
Ну что, читатель, ты не устал еще следить за нашими старинами? Не наскучил ты этим чтением или неявными параллелями?! Потерпи! Недолго уж старинам пребывать в этом старинном городе, воспетом и Мишей Зощенко, и любимыми моими Ильфом-Петровым, и Исааком Бабелем. В городе, имя которого я несколько изменил: а ведь ты давно узнал его, догадливый читатель! Вперед...
Вот уже несколько дней в Одессосе жизнь старин была подчинена жесткому, если не сказать жестокому, распорядку. Они вставали, по настоянию Хэнка, в девять ноль-ноль, быстрехонько умывались, и ,не поев, отправлялись в порт, где садились на первый подвернувшимся катер и мчались на первый подвернувшийся пляж. Таким образом, от времени подъема до времени попадания на морской песочек, кое- где заменяемый для разнообразия галькой, проходило от силы два часа, не более... Правда, первая встреча с морем окончилась для старин несколько печально. Нет, они не утонули и даже не попробовали это сделать, так как плавали неплохо.
Взволнованные первым видением прекрасного плескающегося океана воды, старины бросились к нему, напрочь забыв совет тети Геры о необходимости внимательно следить за своими вещами. Выйдя на берег и придя в себя, Дженк и Хэнк с изумлением обнаружили отсутствие в их вещах, брошенных на берегу, монетницы Дженка, кошелька Хэнка и складной сумки "Монтана". Все это, очевидно, стало сувенирами для бойких цыганок, прогуливавшихся между телами отдыхающих и предлагавших им пополнить свои багаж, не забывая пополнить при этом багаж собственный. Но, несмотря на это обстоятельство, старины в конечном итоге остались довольны морем!
В дальнейшем жизнь их в Одессосе мало менялась - пляж утром и днем, вечером - мудрые семейные беседы, прогулки по магазинам, посиделки с шашлычком. Леню в "Гамбринус" они так и не сводили, так как появился ее жених по кличке Матрос, а его поить и кормить старины не захотели. Кинотеатры и театр городка старин также привлечь не могли, а посещение Привоза наши герои отложили на конец своего пребывания в Одессосе.
Так прошло с неделю. Hа седьмой день пребывания старин в древнем городе с ними произошел один забавный эпизод, который мы сейчас набросаем, читатель! Итак, сцена старин с девицами...
- Телки! - испуганно провозгласил старина Дженкинс, лежащий с Хэнком на общей подстилке под лучами южного солнца.
- Где телки, какие? - протянул разомлевший от жары Хэнк.
- За твоей башкой, дурила, сам посмотри!
- Так подать сюда их, - Хэнкинс привстал и поднял голову. Тут же старина встретил дерзкий взгляд двух блуждающих глаз весьма бойкой девицы, обладавшей к тому же парой стройных загорелых ног, на которые смутившийся старина взглянуть уже не решился.- Здрасте...
Две девушки лет по шестнадцать или даже меньше были одеты в легкие, как говорили тогда ќ откровенные, купальники и расположились на отдых прямо в головах старин, едва не касаясь их своими чудными ножками. На вид это были весьма шустрые девочки, однако, несколько все же застенчивые. Они бодро ответили на приветствие старика Хэнка и муторное заявление Дженка о хорошей погоде. Дальше девицы предоставили инициативу в беседе сильному полу, пояснив, что:
- Так, на пляж, наконец, выбрались, одни...
Старины перемигнулись и затеяли живой и весьма умный разговор меж собою. Они говорили о любви в произведениях Назона, Боккаччо, Аретино, Мопассана и некоторых других, причем цитаты из их произведений приводились с завидной точностью. Милые крошки решительно навострили свои ушки и придвинулись ближе, видимо, заинтересовавшись беседой об искусстве. Однако спор, задуманный первоначально для обольщения девушек, неожиданно принял крутой характер и грозился перейти в элементарное мордобитие. Старины принялись вдруг награждать друг друга отнюдь не элегантными эпитетами и сравнениями, а девушки отвернулись, заскучав...
Дженк и Хэнк давно поняли, что их разговор принял черт знает какой характер, но поделать с собой ничего не могли: никто не хотел уступать. Меж тем, трусовато поглядывая на орущих, на весь пляж, старин, к девушкам подсели два длинноволосых подростка и стали устанавливать контакт несколько по-иному. Подростки очень уж быстро принялись хватать девиц за всевозможные части тела и что-то интимно им нашептывать. Сначала девушки негромко выражали свое возмущение, апеллируя к старинам, однако те никак на это не прореагировали. Тогда девочки успокоились и, перемигнувшись, в свою очередь принялись хватать молодых людей, громко смеясь и не совсем воспитанно выражаясь. Старины прекратили никому не нужный спор о Боккаччо и затеяли новую перебранку: "Они для того сюда и пришли, да?"- "А ты бы бздел поменьше!" - "Да пошел ты..." - "Я-то пойду... купаться, а ты стереги тут вещи, конечно, а не этих!"
И старина Дженк ловко вскочил и быстро побежал к морю. Хэнкинс остался грустить в одиночестве... Через пару минут убрались и сами девицы в-обнимку с новоявленными друзьями, так и не окунувшись ни разу. И все же, несмотря на мелкие неудачи, жизнь старин протекала неплохо. Они хорошо загорели, у них несколько поубавились заработанные по пиву животики, появилась некоторая ловкость в движениях. Питались они по-разному: добывали пирожки на пляже, закусывали в одесских забегаловках, покупали кое-что в магазине...
Как-то Хэнк закупил на рынке по-дешёвке полтора килограмма копченой рыбы. Придя домой, он положил рыбу на балкон, так как Герин холодильник был забит абсолютно... На следующий день копченая рыбка стала издавать резковатый запах. Тетя Гера немедленно обнаружила его источник и, призвав Хэнка, стала разбираться в свинячестве:
- Кто притащил сюда эту чёртову рыбу?
- Дженкинс! - не раздумывая, соврал старина.
- Мало, что ты этого дурня сюда привез, он еще и рыбу покупает вонючую! - тетя Гера махнула пакетом. - Выбросить!
- Нет-нет,- заволновался Дженк. - Я лучше его выкину... а рыбку мы съедим, под пиво там.
- Я в своем доме пьянок не потерплю! - пригрозила Гера.
- Никто и собир... Мы с Вашим мужем все тихо, все по-семейному!
- Я тебя по-семейному сейчас так шмякну... копытом!- почему-то добавила тетя. Он тихо заскучал.
Однако рыбу сохранили и даже положили в холод. Вечерком, под предводительством Кабана, был устроен небольшой пивной пир, и рыбка ушла в один момент...
Дни проходили, время отдыха сокращалось все более и более... Дженк и Хэнк не жаловались на это обстоятельство, ибо давно решили, что, где бы ни жить, лишь бы... Последним впечатлением от города должен был стать для старин местный рынок Привоз, где им полагалось слегка отовариться пред отъездом. Выслушав от Геры строгое напутствие о необходимости оберегать свои кошельки и часики на жульническом рынке, наши герои снялись с места утром в субботу и отправились делать нужные или не очень покупки на
Итак, старины на Привозе... Одесский рынок сразу же захваќтил их в свои цепкие корявые пальцы с брильянтовыми перстнями, швыќрнул к своим наглым торговым рядам, затолкал в столпотворении разноќго рода людей, оглушил своей несвязной, но живой и богатой речью. Держась друг за дружку, старины пробирались сквозь эту толчею, опасќливо косясь по сторонам и подмечая потенциальное ворье в толпе.
Хэнкинс, первым заметив торгаша с абрикосами и персиками, вне-запно пропал, бросив ополоумевшего Дженка на произвол судьбы. Быстро закупив себе этих изумительных фруктов, Хэнк пристроился к очереди, стоявшей за яблоками подешевле. Проискавший старину с полчаса Дженќкинс выскочил бог знает откуда и поспешил к Хэнку: "Ты где был?" .
- А ,старина, нашелся? - ответствовал наглый Хэнк.
- Сейчас по очкам вдарю, козел!
- Попробуй, старина, - Хэнкинс повел плечами.- Ты не теряйся больше.
- Яблок захотел, обжора? - Дженк встал в очередь рядом с Хэнком.- Подавишься... - Очередь несколько запротестовала.
- Вставай, старина! А то ничего не купишь...
Взяв пять килограммов яблок, старины походили по рынку, но, кроме вишни, Дженк так ничего и не купил себе. "Персиков тю-тю!"- пожаловалќся он Хэнку. "Есь!"- Хэнкинс показал свою сумку. - "Где взял-то? "- "В п...!" - "А серьезно?" - "Их продали все уже..."- "Поделишься хоть?"- "Вряд ли!". Дженк обиделся на приятеля и несколько минут молчал. Хэнкинс вынул персик и, обтерев его, смачно стал есть. Дженк с негодованием посмотрел на него. "Вишню ешь, она полезней!" - посоветовал ему Хэнкинс. Выйдя за формальные пределы Привоза, старины очутились на барахолке - гармоничном продолжении его.
Вместо аппетитных фруктов и овощей здесь не менее аппетитно лежали и стояли юбки, костюмы, брючки, ботинки, сапожки,, кроссовки, штучки (без точного определения). Старины презрительно фыркнули на юбки и другие женские аксессуары, но долго возились возле продавца маек и кроссовок. Однако на толстяка Хэнка не лезла стандартно пошитая майка в модной надписью, а большеногому Дженку трудненько приходилось в выборе штанов и туфель. Намаявшись и ничего не купив, наши герои отправились к остановке трамваев. Неожиданно на их пути оказался загорелый хлопец в фирменной куртке и попсовых очках. Оглядев старин, он улыбнулся и таинственно представился:
- Луиджи, итальяно продакшн...
- Лупиджи? - тупо переспросил старина Хэнк. Дженк же шепнул на ухо
приятелю: "Мафия итальяно!". Хэнк побледнел и стал мямлить.
- Э-э, френдшип, э-э... пис ин ворлд...
- Ты что, в туалет его зовешь? - спросил Дженкинс, будучи далек от английского языка как международного средства общения.
- Нет-с! - неожиданно Хэнк стал ерс-ать, что было бы объяснимо, если б он говорил с представителем 19 века в России, но казалось совсем неуместным в беседе с итальянцем в СССР века 20-го.
Хлопец давно понял, что имеет дело с простаками, а потому напустил на себя загадочный вид и достал из одного кармана куртки пачку презервативов, а из другого ќ- пачку любопытных фотографий . Хэнк с изумлением воззрился на загадочную упаковку с надписью "Кондом", а Дженкинс с интересом принялся рассматривать карточки с весьма фотогеничными дамами в интересных позах.
- Червонец! - указал "итальянец" на фото.
- Да-с! - поддакнул Дженк, решивший, что иностранец выразил чувства.
- Пятачок, - итальянец, решив, что старины повелись, указал Хэнку на пачку импортных презервативов.
- Ноу! - правильно все понял Хэнкинс. - Не покупаем!
- Фу ты, б..., мудаки! - "итальянец" вздохнул и отобрал у старин свой товар. После чего, заметив сотрудника рынка в форме, стал тихо ретироваться в сторонку.
- Сам ты - б...- послал ему вдогонку парфянскую стрелу осененный Хэнкинс. Дженк лишь презрительно хмыкнул.
После Привоза старины посетили центральный гастроном на знаменитой улице де" Рибаса , где набрали рахат-лукума и других восточных сладостей. Потом они долго тряслись куда-то на трамвае, результатом чего стала новоприобретенная сумка Дженкинса. Хэнк, после долгих мытарств, купил-таки себе западные кроссовки и долго вздыхал, осматривая их в троллейбусе. К вечеру старины могли сказать себе: "ВСЕ!": все покупки сделаны, билеты куплены, последний день в городе остается полностью свободным. Можно еще раз смотаться на море, занырнуть и прочесть напоследок знаменитое "Прощай, свободная стихия!" старины Пушкина.
Нахамизм 5 и последний.
Хотя погода с утра и не задалась: солнца не было вообще, а облачное небо сулило хороший дождик, наши герои решили не тратить время зря. Утренние сборы не затянулись, и в десять часов старины стояли у кассы на морском вокзале, преодолев обычные двести ступенек Лестницы Любовника Екатерины. Не желая терять ни минуты, старины запрыгнули на первый попавшийся им катер и отправились на пляж. Море тоже было не спокойно: волны быстро накатывались на борта катера и с грохотом хлюпались обратно. Старины зевали и плевались в волны Черного моря...
Пришвартовавшись, Дженк и Хэнк быстро убедились, что заплыли
черти куда: место оказалось им совершенно незнакомо. Они было поинтересовались у капитана катера, что это такое, но получили не очень вразумительный ответ. Робко спросив, а можно ли здесь вообще купаться, старины получили исчерпывающий ответ и двинулись к пляжу, довольно пустому. Погода почти не менялась: было пасмурно, солнце лишь изредка показывалось из-за туч. На пляже находилось человек двадцать, не более, хотя в былые дни тут яблоку некуда было пасть.
Раздевшись и удобно устроившись на деревянных ложах пляжа, старины подставляли части своих тел иногда выглядывавшему солнцу. Лезть в неспокойное море особого желания у них не было, а местное пиво уже вызывало рвотный рефлекс. Старины несколько отключились от внешнего мира, почти задремав. Их пробуждение было неожиданным.
- Оглохли что ли, молодые люди?! - Дженк открыл глаза и увидел перед собой весьма симпатичную девушку в джинсах и короткой блузке, с синей повязкой на голове.
- Чего тебе, красавица? - спросил, проснувшись, и Хэнк.
- Я тебе не красавица! За лежаки платить надо, ясно? - и девица пояснила, что за использование лежаков на пляже взимается единовременная плата в двадцать копеек за лежак.
Дженк возмутился такого рода поборами и заявил, что переберется на пляжный песочек, за который, вероятно, пока /?/ деньги не взимают. Разозленная девица сказала, что он может валяться хоть на собачьем дерьме, но за уже использованный государственный лежак должен заплатить немедленно. Дженк хитро спросил, сколько стоит использование самой девушки в качестве лежака, на что покрасневшая работница пляжа пообещала позвать спасателей. Старина почему-то не захотел встречаться с представителями столь опасной профессии и почел за благо отдать девице взыскиваемые деньги.
Надо заметить, что за все время этой дискуссии Хэнкинс не проронил ни писка, как будто его это ничуть не касалось. Когда же девица обратилась за деньгами к нему, Хэнк сполз с лежака на песочек и заметил, что он нищий студент из Дании, не имеющий достаточных средств к существованию. Пляжная девица, вздохнув, отошла, не захотев портить нервы еще раз. Правда, уходя, она еще раз указала старине не ложиться и даже снять свои вещи с лежака. Хэнкинс повиновался, по уходу девушки статус-кво был им немедленно восстановлен.
Черное море в этот день было неприветливо и хмуро. Видимо, разлука была тяжела и для него... Дождик все-таки пошел, чем отменил необходимость для Хэнка вновь ссориться с девицей. Быстро окунувшись, Дженк и Хэнк вытерлись общим полотенцем и поспешили на отходящий катер. Попытка уже с катера прочитать незабвенное "К морю" Пушкина успеха не имела. За ревом моторов и шумом моря слов российского гения никто не услышал.
Следующий день был для старин весьма насыщенным... Сварив кол- басу на дорогу, они прихватили с собой несколько картофелин, щедро пожертвованных им тетей Герой, пачку печенья и пять бутылок пива. Прощание с доброй одесской семьей также не затянулось: сказав все нужные слова, родственники полезли лобызаться. Леня действовала особенно активно, чем весьма огорчала Матроса, бывшего неотступно при ней. Отплевавшись и отсюсюкав, старины наконец-то покинули гостеприимный дом на Т-ской улице, что не так и далеко от славной улицы де Рибаса.
Погрузившись на поезд (на сей раз билеты вполне совпали с местами), наши герои грустно вздохнули, следя за уплывающим вокзалом Одессоса, и затряслись в купейном вагоне. Поездка приближалась к концу, который обещал стать удивительным... Попутчицами старин оказались на сей раз молодая дама лет тридцати с небольшим и ее двенадцатилетняя дочка. Хэнк и дама предложили старине Дженку уступить свое нижнее место девочке, на что последний никак не прореагировал, сославшись на обострившийся радикулит. Остался последний эпизод, а вот и он.
...Когда же пришло время делать вечерний туалет, старины снялись с места и, не доверяя друг другу, отправились в уборную. Людей, как назло, собралось достаточно, и каждый спешил сделать свое нехитрое дело, чтобы залечь на покой. Наконец, Хэнк дождался своей очереди и пропал в месте общего пользования. Люди в очереди, а с ними и Дженк, долго строили самые страшные предположения, чем там можно так долго заниматься. Хэнк, однако, все же вышел, и его место поспешил занять старина Дженк.
Быстро устроившись на унитазе в позе орла, Дженкинс приступил к
выполнению своего большого и важного дела. Поручень, за который следовало держаться, он естественно проигнорировал. Через полминуты, в самый разгар процесса, вагон вдруг резко подбросило: люди в очереди повалились друг на друга, а глупый, беспомощный старина Дженкинс, забывший об инструкции, свалился с унитазного стульчака прямо на пол. Моментально вскочив, он тот час же увидел, что его тапочки и часть пола замазаны его же говном. Лихорадочно соображая, Дженкинс надавил на смыв: в очереди послышалось ликование.
Двумя листами, прихваченными совершенно для иной цели, Дженкинс лихорадочно стал вытирать увазюканный пол туалета. Выбросив изрядно потяжелевшие листочки в унитаз, старина начал нажимать на кран умывальника: в очереди стали выражать нетерпение. Вымыв тапочки, Дженк вдруг с ужасом заметил, что часть унитаза тоже обоср... Застонав, он выхватил из кармана пачку сигарет "Аэрофлот" ("Летайте только самолетами!") и с ее помощью стал уничтожать остатки свинства. В очереди стали беспокоиться, кто-то уж требовательно стучал в дверь.
С взвизгом "Счас" старина вымыл руки и стал осматривать одежду в туалетное зерцало. В дверь уборной замолотили кулаками... Дженк еще раз осмотрелся: все вроде было в норме. Судорожно вздыхая, старина пригладил волосы и отпахнул дверь. С негодующим "Фу-ууу!" люди в очереди отпрянули в сторону. И тогда, именно тогда, в голове Дженкинса и родился тот, ставший теперь всемирно известным афоризм, который он тут же и поведал ошеломленным слушателям:
ќ- Садясь на унитаз, ради всего святого, держитесь за поручень! Он на то, товарищи, и предназначен...
Очередь ошеломленно промолчала, а старина Дженк гордо проследовал к своему месту, забыв в туалете мыло и полотенце, но веруя, что их эпопее с Одессосом приходит конец! Финиш! Финал! А какой он - судить вам, досточтимые друзья!
Итак, наша повесть окончена. Как она тебе, читатель? Ты удивлен, раздосадован, взбешен?! Пойми:
- Дрожать за жизнь и плакать о судьбе мне надоело, будь понятлив! Я мысль одну хотел запечатлеть в тебе...
- Какую, наглый автор?
- Как хорошо, что мы еще смеемся!
- Смеем смеяться?
- Да нет, уже смеемся! и смехом победим.
- Кого мы победим?
- Ну, это ты обдумай сам, а я прощаюсь до свиданья! Надеюсь, скоро