В палате онкологической больницы свет горел до самого утра, словно для того, чтобы подчеркнуть крайнюю уродливость облупившихся, заплесневелых стен и потолка.
У постели умирающей сидели двое. Он держал прозрачную руку женщины, которая приходилась ей тётей, не давая пальцам, пока ещё на удивление сильным, сжаться, чтобы не мешать работать капельнице, безуспешно пытающейся через едва обозначающиеся вены влить жизнь в угасающий организм. Она же, истощённая за неделю круглосуточного ухода за матерью физически и душевно, тихо причитала, уже смирившись с неизбежностью смерти.
Умирающей было 65 лет. Борясь со смертью, женщина с шумом хватала ртом воздух и тяжело выдыхала его. Что-то изнутри, видимо, изгрызало её, причиняя ужасную боль - каждые 3-4 минуты умирающая издавала резкий стон. Они пытались заговорить с ней, звали её, но женщина уже не отвечала. Каменная маска смерти постепенно покрывала лицо, сквозь полуоткрытую щель глаз смотрели неподвижные стеклянные зрачки.
Шёл третий час. Свежесть ночи приправлялась холодным дыханием смерти. Но смерть не спешила забирать душу, словно наслаждаясь агонией. Она невидимо стояла у изголовья женщины, терпеливо ожидая своего часа.
Вдруг умирающая слабо чихнула. Потом ещё и ещё раз. Проблеск надежды?! Дочь сказала, что это повторится ровно десять раз. Действительно, умирающая чихнула ровно десять раз. Привычка сильнее человека и не изменяет ему даже в экстремальных ситуациях.
Врача не было. Ему позвонили, предупредив, что пациент умирает. Он обещал придти лишь к утру, наказав дежурной медсестре сделать укол и следить за капельницей.
Медсестра входила каждые полчаса, делала с меланхоличным видом то, что назначил врач, и, прождав ради приличия минут пять, уходила к себе в соседнюю комнату - подремать. Потом снова приходила, смотрела как по прозрачной жиле капельницы, похожей на человеческую, течёт неторопливая жидкость, трогала и поправляла стойку и саму капельницу... Он глядел вслед уходящей сутуловатой медсестре и думал, как трудно работать в этом мрачном переправочном пункте из жизни в смерть и как тяжело умирать в царящем здесь холоде и безнадёжности.
- Хорошо, что ты рядом... - прошептала ему двоюродная сестра. - Иначе я выбросилась бы в окно...
Он не ответил, продолжая сжимать в своей ладони уже сдающуюся руку. На соседних койках лежали ещё трое больных - старушкам было уже за семьдесят. Практически их ждала та же участь - просто, жизнь их, а вернее, смерть, была растянута во времени. Словно понимая это, они продолжали спать, делая вид, что не замечают присутствия в палате смерти и человеческого страдания. И лишь старушка напротив проявила участие в происходящем, подвинувшись и пригласив сходящую с ума дочь умирающей прикорнуть у себя на койке.
Он держал руку, из которой почти уже вышла жизнь, и вместо крови (умирающая страдала лейкемией) текла жидкость, выдавливаемая капельницей из себя. Эта маленькая, невесомая рука неизменно дарила окружающим радость и тепло, не уставая и не оскудевая никогда... Теперь смерть заявляла своё право на эту заботливую и любящую руку, и она медленно уступала ей.
"Отчего с такой болью разрываются невидимые нити, связывающие человека с жизнью, и почему так жестоко обходится напоследок жизнь с людьми, в которых сама жила на протяжении десятилетий? Разве она, эта добрая и безобидная женщина, заслуживает таких странных и ужасных мучений, - он держал безвольную руку умирающей в своей крепкой ладони и пытался понять, в чём секрет силы жизни, где берёт своё начало эта сила и куда уходит. - Почему человек не остаётся вечно молодым и сильным на протяжении всей отпущенной ему жизни?.. Ведь чем взрослее человек, тем беззащитней он перед жизнью. И не было бы разумнее, если бы, дожив до сорока, люди умирали, а вернее, исчезали или растворялись в воздухе в расцвете сил и здоровья, чтобы никто не стал свидетелем их агонии, беззащитности, стыда и унижения перед смертью. Ведь в такие минуты сама жизнь кажется жалкой и бессмысленной..."
Когда забрезжил рассвет, подошли и другие родственники. Он вышел на больничный двор и закурил.
"Странная вещь - смерть... Как можно вдруг перестать быть хозяином своих ощущений, чувств и переживаний?.. Не владеть каждым движением тела и души... Не быть хозяином самого себя, своего естества... Не чувствовать более себя, отречься от себя, того не желая... Превратиться в ничто - навеки раствориться в великом Ничто... Лишиться даже такого вот маленького и странного удовольствия, как потягивать эту дурно пахнущую, дрянную сигаретку... Это непонятно и ужасно..." - думал он, стараясь не слышать стенаний, доносящихся сверху.
Смерть, забрав своё, ушла. На душе оставались пустота, обида и какая-то невысказанность.