Литературовед Макич Клоян чувствовал, как его полные щёки заливаются густой горячей краской. Такое он и вообразить не мог: чтобы ему, известному в городе человеку, не суметь должным образом принять гостя, накормить его до отвала, напоить отборными винами, коньяком?! Да ещё какого гостя - депутата, прозаика, старого своего друга - Сероба Каблукяна!
Сейчас он, прославленный своим хлебосольством, потерянно сидел за столом, на котором небрежно валялась огромная уродливая обглоданная кость, и не смел поднять голову и взглянуть гостю в глаза.
Каблукян, не молвя ни слова, сочувственно вздохнул и, сунув руку за пазуху, достал небольшой свёрток.
Так и знал, что ничего путного у тебя не будет, - говорил он, разворачивая свёрток и выкладывая на стол сочный свиной окорок.
Клоян, выпучив от изумления глаза, хищно уставился на окорок. Затем случилось непредвиденное: известный литературовед, тяжело перегнувшись через стол, схватил лоснящийся жиром кусок мяса и с жадностью впился в него зубами.
Сероб Каблукян, небольшого роста, юркий до невозможности, моментально вспрыгнул на стол и вцепился за ещё выступающий изо рта хозяина дома, но готовый в любой миг исчезнуть конец окорока.
- Макич, Макич, пусти! - металлическим голосом кричал он и тянул изо всех сил окорок.
Макич Клоян попятился назад, и депутат, который приходился ему чуть ли не по пояс, повис в воздухе.
Пытаясь отделаться от назойливого гостя, хозяин отчаянно встряхивал головой, с силой отталкивал его руками, но тот держался цепко, дрыгал в воздухе ногами, неистово барабанил ими по ярко выраженному пузу литератора и вдруг стал умолять... трагическим женским голосом:
- Макич-джан, миленький, отпусти - будь умницей!
Клоян ещё крепче сомкнул челюсти и сильнее затряс головой.
- Отпусти, старый чёрт, совсем что ли очумел? - вновь прозвучал 'металл' Каблукяна и, освободив одну руку, продолжая висеть на другой, депутат закатил своему другу увесистую пощёчину.
Тот, укрощённый, разнял челюсти, выпустил окорок и... проснулся.
Над ним стояли нахмуренная жена Нунуфар и задыхающийся в приступах смеха Сероб Каблукян с домашней туфлей во вскинутой руке.
- Ты чего? - испуганно спросил Клоян, протирая глаза.
- Ну и крепкие у тебя, старого хрыча, зубы - еле с Нунуфар смогли вырвать! - депутат наконец взял себя в руки и потряс в воздухе 'трофеем' - туфлей.
Жена недоумённо качала головой:
- Совсем на старости лет стыд потерял. Вставай живее, одевайся - Вячеслав Иванович прилетел, в гостиной сидит. Я уже на стол накрываю.
'Вот странный сон! Не к добру, говорят, во сне мясо видеть', - одеваясь, бурчал себе под нос литературовед.
- Коньяк, водку: домашнюю или разливную? - предлагал хозяин гостям - Серобу Каблукяну и Вячеславу Дуплетову - поэту, другу и единомышленнику из России.
- Начнём с домашней - тутовая? - спросил депутат.
- Кизиловая... Славик, не против?
Дуплетов согласно кивнул.
Наливая Каблукяну из пузатого хрустального графина, Клоян неотрывно следил за его изящными, тонкими, небрежно обхватывающими рюмку пальцами.
'Вот сволочь, - думал хозяин, - писака несчастный, брехун - ничего полезного не сделал этими руками, а надо же - депутат! И при прежней власти был на виду, и при нынешней'.
'Скотина! - думал в свою очередь депутат, перекладывая в свою тарелку исходящую паром кюфту и обильно поливая её топлёным маслом. - Республика голодает, а у него стол ломится от изысканных яств'.
Дуплетов же в предвкушении 'жгучего удовольствия' о посторонних вещах не думал.
Хозяин грузно поднялся из-за стола.
- Друзья мои! У меня уже стало традицией поднимать первый тост за независимость нашей республики. За независимость, которую мы так долго ждали, за которую вместе боролись!..
- Конечно! Конечно! - вскочил депутат. - Этот тост нужно пить из бокалов - я всегда делаю так.
Каблукян вылил содержимое своей рюмки в фужер. Его примеру последовали и остальные.
- За независимость!
Чокнулись, выпили. Приятная теплота разлилась по всему телу. Лица порозовели.
- Великолепная водка! - не удержался Каблукян.
- Прелесть! - поддакнул Дуплетов с набитым ртом.
- Вот... живём, как можем, - не без самодовольства изрёк польщённый хозяин.
Несколько минут ели молча. Слышалось только постанывающее чавканье старого поэта, поглощавшего долму.
- У меня тост! - воскликнул депутат, энергично расправившись с кюфтой.
- Молодец! - одобрил хозяин, облизав пальцы от сока хашламы и наполнив бокалы.
- Я хочу выпить за наше руководство!
- Ну, это уже нечестно, - обиженно произнёс Дуплетов, вытирая салфеткой губы. - Я сам собирался поднять этот тост.
- Дорогой ты наш товарищ Дуплетов, - засмеялся Клоян. - Ты, наверное, хотел выпить за ваше руководство?
- Ну да, - не понял поэт. - А вы за какое?.. Ах, да-да! - вконец смутился он.
- Вот именно, - съязвил Каблукян. - Пора отвыкать от имперских замашек.
Дуплетову ничего другого не оставалось, как запить свой конфуз малиновым соком.
- Так вот, - самодовольно продолжал Каблукян, - не знаю, как ты относишься к своему правительству, - он покосился на Дуплетова, - но я горд за наше! Будучи представителем власти, знаю, как тяжело управлять молодой независимой республикой, - депутата слегка качнуло - то ли от выпитой водки, то ли от чрезмерной гордости за себя и республиканское руководство. - Ещё в бытность секретарем бюро нашей творческой организации я не упускал случая покритиковать на партсобраниях ошибки прежнего правительства... Вот Макич подтвердит - он всегда был в курсе моих дел.
- Да, конечно, Сероб-джан!..
- Да что хвалиться, не я один такой. Сам-то Макич сколько от прежних властей пострадал за свою принципиальность, сколько палок в колёса ему вставляли... Почему он до сих пор профессор, а не академик?!
Растроганный Клоян подскочил к своему другу и обнял его. Оба они прослезились.
Чокнулись, выпили.
Тикин Нунуфар внесла на подносе зажаренного в духовке поросёнка. При виде его хозяин зашёлся в кашле. Поэт старческим кулачком несколько раз тихонько ударил его по спине.
- Водкой поперхнулся?
Хозяин замахал руками.
- Убери его, убери сейчас же! - велел он жене.
- Кого?
- Поросёнка!
- Ты что, веру сменил? - засмеялся Каблукян, принимая поднос с поросёнком.
Поставив поднос на стол, он ловко отрезал жирный окорок и хищно впился в него зубами.
- А ну положи на место! - глухо зарычал хозяин и стал вырывать окорок изо рта гостя.
Ошарашенный Дуплетов выкатил глаза.
Не выпуская из зубов окорока, Каблукян запустил в Клояна маринованным огурцом. Озверевший вконец хозяин залепил гостю звонкую пощёчину, и тот разжал челюсти. Злополучный окорок выпал из его рта.
Все трое сразу отрезвели.
- Ты что, с ума спятил? - взвизгнул депутат, потирая покрасневшую щеку.
- Товарищи! Товарищи! Что вы в самом деле?! - потрясённый поэт встал между ними.
Хозяин наконец пришёл в себя.
- Прости, - едва слышно произнёс он. - Проклятый сон... он во всём виноват...
Но Каблукян и слушать его не хотел.
- Простить... тебя простить?! - кричал он с перекошенным от злобы лицом. - Привык рукам волю давать! Подумать только - из-за паршивого куска мяса... Был ты сапожником, сапожником и остался. И храм науки в мастерскую превратил... За независимость пьёшь, а сам до путча всю прессу статьями в защиту обновлённого Союза наводнил! Паршивец ты этакий!
Лицо хозяина пошло пятнами.
- Ты говори, да не заговаривайся... Сам хорош! - взорвался он. - Творческий цех в райком партии превратил, должности и звания раздавал направо и налево. Хорошо, что вовремя вышвырнули... А теперь что - дифирамбы поёшь новому руководству?! Оборотень!
- Да как ты смеешь меня, депутата, народного избранника, такими словами честить! Я лицо неприкосновенное!.. Сам-то как жил при прежнем правительстве припеваючи, так и при нынешнем живёшь... Перевёртыш!
Смена поз, обмен колкостями и выпадами, вспоминание старых обид продолжались бы бесконечно долго, если бы враждующие стороны вдруг не заметили, что Дуплетова за столом нет.
Литературовед и прозаик бросились на лестничную площадку, выбежали на улицу. Дуплетова не было.
'НЕ ВЫНЕСЛА ДУША ПОЭТА...' - он уехал.
Раздосадованные и подавленные, старые друзья вернулись к столу и почти по-прежнему, почти по-дружески чокнулись, утопив досаду и старые обиды в глубоком бокале.