Беглова Марина Александровна : другие произведения.

Многоточие отсчёта. Книга третья. Глава пятая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Забрав Веронику из детского садика и размышляя, как убить остаток вечер, Лада не спеша шла домой. Вероника молча скакала рядом. Лада придерживалась того мнения, что её дочка вообще не умеет ходить как все нормальные детки, а передвигается исключительно вприпрыжку или бегом. Однако, никаких планов по воспитанию Вероники она никогда не строила, лишь желала видеть её здоровой, радостной и счастливой, а потому потеряла надежду, что из той когда-нибудь получится нечто более или менее путное. Вероника могла сколь угодно долго витать в своих детских грёзах, никто ей этого не запрещал и с хорошими манерами не приставал.
  
   Вокруг обречённо сыпал и сыпал мелкий осенний дождичек. Город стоял молчаливый и мрачный, как всегда бывает в такую пору. Арыки были переполнены мутной, пузырящейся жижей. Пахло прелой листвой, а набухшая влагой замшелая земля по обочинам тротуара источала свои неповторимые запахи тлена.
  
   Лада успела продрогнуть и ощущала дискомфорт из-за того, что в её лёгкие, не по сезону, туфельки просочилась вода; чувство было не из приятных. Всё это вкупе ужасно портило настроение.
  
   На незнакомого мужчину во дворе ни Лада, ни Вероника в силу своей природной рассеянности не обратили ни малейшего внимания. Лада толкнула дверь в подъезд и пропустила дочь вперёд. Внутри было темно и сыро; у порога намело охапки листьев.
  
  Дома, разоблачив Веронику, Лада, как обычно, командирским голосом отдала указание:
   - Руки с мылом!
  
  После чего стала раздеваться сама. Туфли, естественно, оказались абсолютно мокрыми, хоть выжимай. А ведь завтра с утра опять на работу...
  
  Она поставила туфли на батарею, и тут от входной двери раздался настойчивый стук. Странно, подумалось ей, ведь звонок прекрасно работает, зачем так тарабанить? Вот что за люди!..
  
  В какой-то момент ей даже стало тревожно на сердце. А вдруг это почтальон принёс срочную телеграмму с нехорошей вестью? Нет, ну, в самом деле, мало ли...
  
  - Кто там? - осторожно спросила она и посмотрела в глазок.
  
  Не площадке стоял здоровенный бычина в распахнутой куртке и свитере с толстым воротом.
  - Кто!!! Она ещё спрашивает. Открывай, давай!
  
  Ага, сейчас!..
  
   - А вам кого? - как можно вежливей продолжила она расспрос.
  
  С какой стати она станет открывать кому попало дверь?
  
  - Здесь живёт человек по фамилии Михайлов?
  
  - Нет. Вы ошиблись.
  
  Ну, вот и разъяснилось. Это не её. Наверное, перепутали адрес.
  
  - Девушка, лучше откройте по-хорошему, а то с милицией приду.
  
  Незнакомец коротко выругался.
  
  Эта угроза её рассердила. Тупость какая! Милицией ей ещё никто никогда не угрожал, потому что она никогда никому не давала такого повода.
  
  - Приходите на здоровье. Бог в помощь, - сказала Лада и отодвинулась на шаг от двери. Голый паркет холодил ноги, ведь она так и не успела надеть тапочки.
  
  Однако в дверь продолжали стучать всё напористей.
  
  Этот звук на лестничной площадке разносился далеко вокруг и отдавался слабым эхом по всему подъезду.
  
  Лада на всякий случай заперла дверь на второй замок и, ещё более недосягаемая для внешнего мира, решила проверить, вымыла ли Вероника руки с мылом или просто сполоснула. А то ведь с этой хитрюги станется!
  
  Она понюхала дочкины влажные ладошки. Ладошки пахли чем надо - нежным и лёгким ароматом мыла "Dove". Поцеловав хрупкие девчачьи пальчики, Лада велела себе больше не думать о странном происшествии и о прозвучавшей в её адрес угрозе.
  
  Она услышала, как хлопнула подъездная дверь. Ушёл, что ли?..
  
  В ванной из незакрытого до конца крана в раковину с противным звуком падали капли; это ужасно действовало на нервы.
  
  Лада металась по пустой квартире из комнаты в комнату, не зная, что ей делать, и ничего не могла сообразить. Её снова начало трясти от страха; это был какой-то животный, не регулируемый сознанием страх. Всё валилось из рук, вдобавок, возясь на кухне с ужином, она умудрилась обжечь палец. Волдырь вскоре лопнул, из него потекла липкая гадость. Вечно она устраивает себе какие-то сложности! Это вконец доконало Ладу. Она почувствовала себя никому не нужным ребёнком, неприспособленным и никудышным, беззащитным перед любой опасностью, и всё больше погружалась в отчаяние.
  
  А ещё брошенная на произвол судьбы Вероника хныкала, просила почитать или поиграть с ней. Совершенно растерявшаяся от страха Лада ни за что наорала на неё, а потом, уже совсем не соображая, что делает, села на пол, спиной прислонившись к косяку межкомнатной двери, и расплакалась. Вероника с недоверчивым изумлением посмотрела на маму, уселась рядышком, уткнулась головой Ладе в колени и машинально заплакала тоже.
  
  Её простодушные слёзы вернули Ладу в действительность.
  
  Ну, почему в её жизни всё так ужасно, что даже самой верится с трудом? И что им, двум одиноким и бедным особам женского пола, прикажете теперь делать? А если этот, за дверью, не отстанет? И вообще неизвестно, что этому бугаю было надо? И как назло, отец с мамой опять в своём Мурунтау; в Ташкенте - бабуля с дедом, но не их же звать на помощь! Достанет ли у неё силы справляться со всем самой, по собственному разумению, как оно должно взрослой, самостоятельной женщине? Видимо, никогда... Потом, на свежую голову, надо будет хорошенько это обдумать.
  
  А сейчас - стоп! Только без паники!
  
  Невероятным усилием воли Лада заставила взять себя в руки, всхлипнула в последний раз, потом бессознательным движением утёрла слёзы, встала, отыскала в комнате телефонную трубку и дрожащими пальцами набрала номер Марика, который сначала никак не могла вспомнить.
  
  - Марик, не спите ещё с Мариной? Извини. Срочное дело, - Она всегда переживала, как бы не допустить бестактность. - На меня наехал какой-то подозрительный тип. Не знаю, чего хочет. Короче, Марик, я боюсь.
  
  - Ты, мать, на время смотришь хоть иногда? "Не спите..." Я, что, по-твоему, как малолетка, отхожу ко сну в восемь нуль-нуль?
  
  - Марик, я без понятия, который сейчас час. Мне не до этого.
  
  Он, видимо, это понял, потому что прикалываться и доводить её своими шуточками не стал, а серьёзным голосом сказал:
  - Скоро буду. А ты, подруга, пока не ной. Потерпи до моего прихода. Мне поноешь.
  
  Его слова её обнадёжили. У Лады слегка отлегло от сердца.
  
  В этот момент из прихожей раздался тожественный бой часов - ...шесть, семь, восемь.
  Вероника наплакалась, хотя всё ещё продолжала по-детски хлюпать носом, и теперь её клонило ко сну, но Ладе было не до неё.
  
  К приходу Марика она умылась, потому что у неё самой тоже нос вспух от слёз, привела себя в порядок, причесалась. Быстро навела уют в квартире, собрав разбросанные Вероникины вещички, потому что эта шалунишка уже успела устроить повсюду свинарник. Пусть Марик не думает, что она какая-то там размазня, а то потом будет ему над чем всласть повеселиться.
  
  Глупости. Это, конечно, не так - Марик не такой, чтобы веселиться над чужим горем, - но всё-таки...
  
  Марик приехал за две минуты до участкового. Было четверть девятого.
  
  Участкового, его звали Дильшод-ака, Лада знала в лицо; он изредка ходил по квартирам, проверял паспортный режим. Вошёл один, оставив "этого типа" на площадке и прикрыв за собой дверь, недоверчиво оглядел Марика, однако, с самой Ладой обошёлся весьма вежливо и зачем-то долго вертел её паспорт в руках. Изучал. Расспрашивал. Не передавала ли кому? Не оставляла ли в залог? Не теряла ли?
  
  У неё даже успело сложиться устойчивое впечатление, что интересовала его не она сама, а её паспорт.
  
  Нет, нет и нет. Не передавала, не оставляла, не теряла, и вообще... Она ничего не понимала. Что не так-то?
  
  Держалась она с преувеличенной уверенностью, причём, даже не прилагая к этому особых усилий. Как-никак, рядом всё-таки Марик, тем более что он был абсолютно спокоен; его невозмутимость постепенно передалась и ей.
  
  Дильшод-ака ушёл, извинившись и у самой двери козырнув Ладе. Лада успела заметить, что, слава Богу, того бандюгана в свитере он забрал с собой.
  
  Едва за ним закрылась дверь, Лада повернулась к Марику и доверительным шёпотом сказала:
  - Марик, я вспомнила! В самом деле, была с паспортом какая-то чертовщина. Понимаешь, ни с того ни с сего потерялись два листика. Но это было давно, ещё в универе.
  
  - Правда? - обрадовался он, будто она поведала ему некую жгучую, щекочущую нервы тайну.
  - Да что ты говоришь? Давай рассказывай всё по порядку.
  
  Действительно, было дело. Как-то несколько лет назад Ладе позвонил её бывший одноклассник Толик Морозов и предложил "отовариться клёвыми шмотками". Прямо так и сказал: "Ладка, хочешь отовариться клёвыми шмотками"? "А кто ж не хочет?" - ответила она. Он стал рассказывать. Мол, у него есть одна задумка. Невинная афера, ни к чему не обязывающая. Дел - на копейку. Для этого и надо всего ничего: пойти с ним в загс и подать заявление на бракосочетание. И тогда им, как впервые брачующимся, тут же выпишут пропуск в привилегированный салон для новобрачных, что на проспекте "Дружбы народов", а там - кому ж это не известно? - не шмотки, а загляденье. Все так делают, добавил Толик. А в день свадьбы просто не явиться и всё.
  
  Они сговорились на субботу. Утром, собираясь с Толиком в загс, Лада достала из ящика стола свой паспорт, машинально перелистала. Что за фигня? В паспорте явно не хватало страничек. Она перелистала ещё раз. Так и есть. После двенадцатой шла сразу семнадцатая. Она перерыла весь ящик, перетрясла каждую тетрадку, хотя это была форменная глупость.
  
  С загсом и "клёвыми шмотками" тогда так ничего и не вышло. А ведь мысленно она уже успела скупить весь магазин (она никогда не контролировала себя в расходах), исключая, конечно, наряды для невесты. К чему они ей? Толик пошёл в загс с другой, а Лада без проблем получила новый паспорт и вскоре об этом происшествии напрочь забыла.
  Теперь пришлось вспомнить. И не только вспомнить, но и в красках рассказать об этом Марику.
  
  Его Ладина история с загсом весьма позабавила.
  
  - А если б вас раскусили в загсе? Та ещё хохма была бы.
  
  Посмеялись вместе.
  
  Потом он уже серьёзным тоном сказал:
  - Так. Уже теплее, мадам. Кое-что проясняется.
  
  - Что у тебя проясняется, Марик? У меня ничегошеньки не проясняется.
  
  - Давай вспоминай дальше. Твои листочки сами по себе оторваться и испариться не могли. Так? Так. Значит, кто-то это сделал.
  
  - Да, но зачем?
  
  - Зачем, это уже другой вопрос. Сейчас основной вопрос - кто? Кто мог? Кто вхож в этот дом? Откуда корни растут?
  
  - Тебе что, всех по-фамильно перечислять?
  
   - Нет. Фамилия-то как раз известна. Некто Михайлов, - сузил он круг подозреваемых.
  
  - Не знаю никаких Михайловых.
  
  - Допускаю, что не знаешь...
  
  - И что?
  
  - И ни хрена.
  
  Они сидели на кухне. Пока Лада укладывала Веронику, Марик сварил кофе.
  
  - До утра они больше не придут, - сказал он ей, когда она вошла и аккуратно прикрыла за собой дверь. - Но на всякий случай я у тебя останусь. А завтра я всё устрою, чтобы к тебе никто больше не совался.
  
  Он позвонил жене, сказал, что ночевать не придёт. Коротко и ясно.
  
  Пока она пила кофе, Марик наблюдал за ней. Тайком, но жадно. Этот взгляд мешал ей. Какой-то он был неправильный.
  
  - Марик, а твоя Марина не будет ревновать? - спросила она.
  
  Он поднял голову, придавив пальцем дужку очков к переносице, медленно, в открытую, оглядел её с ног до головы и ответил:
  - Понятия не имею. А, впрочем, не будет. И знаешь, почему? Я тебе не подхожу. Потому что я - еврей, а ты отнюдь не дщерь Израилева.
  
  Сказал очень конкретно, как точку поставил.
  
  - Марик, почему я никогда не понимаю, иронизируешь ты или говоришь правду?
  
  Вот так: он, видите ли, еврей. А в этом никто и не сомневался. Успокоил, называется. Так ей и надо, нечего спрашивать всякую чепуху.
  
  - Вы меня с ней, что ли, за юдофобку держите? Ты у нас, значит, еврей, а я, стало быть, гойка. Раз еврей, значит, не мужчина, так? Интересная у вас с ней постановка вопроса.
  
  Ну, Марик, ну, прохвост!
  
  - Слушай, гойка, национальный вопрос мы с тобой обсудим в другой раз. Давай думать про паспорт.
  
  - Не думается у меня что-то, Марик. Никаких версий. Абсолютно глухо.
  
  - Во-во. У меня пока тоже. Как в танке.
  
  Ну, надо же! А она надеялась, что ему в голову уже успела прийти какая-нибудь очередная сногсшибательная идея. Как же это Марик так оплошал?
  
  Сваренный Мариком кофе был с терпкой горчинкой. Интересно, он что-то туда добавил?
  
  Умиротворённость и спокойствие от присутствия Марика тёплой волной разливались по её телу, однако притихшая было тревога упорно не оставляла Ладу. Что-то ведь от неё хотели?
  Спать она легла не раздеваясь - в купальном махровом халате, сказав себе, что так ей будет удобнее. Всю ночь её не покидало ощущение, будто она каждый час просыпалась; кроме того, она ни на миг не забывала, что в соседней комнате спит Марик, и всё время чувствовала его незримое присутствие. Иногда она прислушивалась, но в квартире было тихо - тихо до напряжённого звона в ушах, и тогда ей в голову прокрадывались омерзительные провокационные мысли, которые, впрочем, она без особых усилий прогоняла от себя.
  Утром он ей подарил плакат - нарисованный чёрным маркером на листе ватмана силуэт лежащей на правом боку обнажённой женщины; надпись внизу гласила:
  
  
   Наша Лада спозаранку,
   С ложа пышного восстав,
   Изогнула свой изящный
   Тазобедренный сустав.
  
  
  - Вот, получайте, мадемуазель, презент. Пока вы изволили почивать, срисовал с натуры, только слегка усовершенствовал.
  
  - Ну, ты прямо Стасис Красаускас у нас. Это, что ли, я? А что ты усовершенствовал? Что во мне не так?
  
  Их глаза встретились на мгновение - его карие и её зелёные, после чего зелёные тут же отпрянули, будто споткнулись, и заметались лихорадочно по комнате в поиске спасения.
  Испугавшись неожиданно повисшей паузы, Лада покраснела до кончиков волос и невольно отшатнулась от Марика из боязни какого-нибудь более смелого шага с его стороны. Нельзя же опускаться до общего уровня... Не она ли мнила себя единственной в своём роде благочестивой натурой?
  
  Но никакого, даже мизерабельного, шага не последовало.
  
  О Боже!.. Она умерла бы от стыда, если бы Марик догадался сейчас о её мыслях.
  Врёт он всё, не мог он с натуры; она точно знает, что, ложась спать, она закрылась на замок. Не то чтобы она думала, что он станет её домогаться... Просто, на всякий случай. От греха...
  
  Она пожарила Марику яичницу с колбасой и помидорами, как сама любила, сварила кофе. Потом пошла поднимать Веронику и долго уговаривала её сегодня в виде исключения одеться и причесаться самой: зато, привела она неопровержимый аргумент, на свой вкус.
  За завтраком Марик говорил непринуждённым тоном, как всегда безмятежно шутил и язвил, а она ждала от него чего-нибудь более сердечного, более нежного. Такое Марикино поведение привело Ладу в замешательство, однако, она предпочла об этом не говорить, хотя ей, собственно, было совершенно незачем что-либо говорить. Как же, дождёшься!.. О вчерашнем происшествии не было сказано ни слова. Его невозмутимость Лелю просто убивала; в голове она представляла себе, что всё должно быть обставлено по-иному. Зато Вероника за своё усердие неожиданно заработала от Марика комплимент:
  - Классный у тебя причесон!
  
  Сонная Вероника тоскливо грызла причитающееся ей по утрам яблоко, а потом вдруг сказала ни на кого не глядя, хотя с чужими никогда не была словоохотливой:
  - Что ли у дяди Марика своего дома нет?
  
  Лада проигнорировала вопрос, а Марик сказал:
  - Подруга, а твой ребёнок-то, оказывается с воображением.
  
   Лада наспех выпила кофе, потом собрала сумку, подошла к окну, отодвинула слегка занавеску, и с наслаждением прислонилась лбом к прохладному стеклу с водяными разводами, машинально отметив, что начавшийся накануне вечером монотонный дождь так и не прекратился, поэтому обычно такой ухоженный двор теперь представлял собой довольно тоскливое зрелище; зато - благодарение Богу! - возле подъезда никто не караулил. Снаружи на подоконнике уныло мокли два флегматичных голубя; заметив её впечатанную в стекло физиономию, они с глухим цоканьем и подрагивая крылышками, засеменили в противоположный угол, а затем спилотировали на соседнее окно.
  
  Сначала отвели Веронику в садик, где Ладе традиционно пришлось пережить ежедневно повторяющуюся муку отрывания от себя истово цепляющихся детских рук, потом на Марикиной машине поехали в редакцию.
  
  В машине Марик городил всякую ерунду, к делу не относящуюся, но Лада знала, что всё неспроста. Изолировавшись стеклом от беспорядочной сутолоки улиц, она с отсутствующим видом сидела рядом - очень прямо, крепко сжав губы, как индеец, скрестив на груди руки, и была не способна отвлечься от своих мыслей.
  
  - Лада, тебе известна загробная тайна Диккенса - "Тайна Эдвина Друда"? - ни с того ни с сего спросил Марик и посмотрел на неё в упор.
  
  Лада эту вещь Диккенса читала, но помнила смутно, поэтому промолчала. Чего это он вдруг о ней заговорил?
  
  - В общих чертах так: задумал человек написать детектив, а потом взял да умер не вовремя. И вот уже более ста лет толпы его почитателей гадают: так в чём же тайна? Не помню, я тебе говорил своё мнение на этот счёт?
  
  - Нет, Марик, ещё не успел, - мотнула она головой.
  
  - Тогда слушай сейчас. Лада, тебе не кажется, что общепринятая версия, будто бы главный злодей - это дядя, накурившийся опиума, несколько примитивна для Диккенса? Ведь он обещал написать такой ошеломительный детектив в своём духе, от которого мир содрогнётся. А тут с первых же строк ясно, что дядя... Ноль фантазии. Прямо какая-то "миссионерская позиция" в детективе, ты не находишь?
  
  Поскольку Лада никак не среагировала, Марик продолжил свои рассуждения:
  - Какое золотое правило жанра, знаешь? Преступник тот, на кого меньше всего думают. Если отталкиваться от этого, то напрашивается вывод: убийца - Розовый Бутончик. Конечно, ты можешь сказать: а мотивы? Ну, давай, спроси меня про мотивы.
  
  - Да, Марик, а мотивы? - послушно спросила Лада, хотя на данный момент жизни это её интересовало меньше всего.
  
  - О! Мотивов у этой мисс было сколько угодно, - обрадовался Марик. - От возвышенных до самых низменных. Во-первых, ею пренебрегли. Какое гордое женское сердце стерпит такое унижение? Во-вторых, как ты знаешь, пока она жениховалась со своим Эдвином, весь женский состав пансиона упивался этим. И вдруг - всё, конец. Как же низко она должна будет упасть в глазах подруг! Её тщеславие никак не могло этого допустить. Вот тебе и второй мотив. Ты считаешь: гордость - раз, тщеславие - два...
  
  - Я считаю, Марик.
  
  - Ну и умница. А теперь пора вспомнить о кольце. Я говорю о том самом матушкином кольце с рубинами и бриллиантами. И с какой стати оно должно достаться не ей, единственной дочери, а кому-то другому? Ты бы стерпела?
  
  - Кто, я?
  
  - Ты-то, может, да, а вот она - нет. Это - три. Я тебе обещал низменные мотивы? Сейчас будут. А пока вот тебе ещё один из возвышенных: жестокая и изощрённая месть дядюшке. За что, спросишь, она его невзлюбила? Очевидно, было у них в прошлом что-то такое, что пока нам не известно. Таким образом, Роза убила и всё подстроила так, что дядюшка в опиумном бреду решил: убийца - он. Тут уж одним махом двоих убивахом: и племянничек мёртв, и дядюшка в тюрьме. А она - свободная и независимая, сама себе хозяйка. Ещё о кольце... Известно, что кольцо золотое, с рубинами и бриллиантами, но ни слова о его стоимости или на крайний случай, о каратах. Так?
  
  - Ну, так, - согласилась Лада.
  
  - А если ему цена - целое состояние? Вдруг она на него питает надежду, а оно уплывает из её рук. Знала ли она о материнском кольце? Думаю, знала. Даже наверняка знала. Не могла не знать. При таком честнейшем и дотошном опекуне. Ведь знала же она об условиях первого завещания, значит, вероятно, знала и о втором. Вот тебе и самые низменные мотивы - кольцо. Диккенс, как мы уже договорились считать, ничего не писал просто так. И не спроста, я думаю, он так детально описал кольцо. Помнишь: розанчик из драгоценных камушков. А что, если розанчик это намёк на Розу - Розовый бутончик? Ещё одно золотое правило детектива: все до единой детали повествования должны служить одной цели - развязке. И ничего лишнего. С какой стати Диккенс стал бы так подробно описывать кольцо?
  
   - Ну, знаешь, Марик, ты провокатор... - не выдержала Лада его сентенций. - Если послушать тебя, так можно назвать ещё более невероятного кандидата в убийцы. Например, фарфоровая пастушка - матушка того самого... Как его там... А теперь ты давай, спроси меня о мотивах?
  
  - Ну-с, мадам, спрашиваю: и какие же были мотивы у фарфоровой пастушки - матушки того самого, как его там... убивать Эдвина Друда?
  
  - О! Сколько угодно! Ну, например, эта чокнутая своим материнским умом вычислила, что он может встать на пути её сыночка, и поэтому его следует срочно убрать. Или какая-нибудь история её молодости. Вдруг она каким-нибудь непостижимым образом стала хранительницей тайны Розиной матери, и та ей завещала никоим образом не допустить этого брака, дабы не свершилось кровесмешение, а об их разрыве она не знала. Или знала? Я уже не помню...
  
  - А вы, знаете, мадам, что-то в этом есть. Надо будет сегодня же перечитать книгу с этой точки зрения... - задумчиво сказал Марик.
  
  Они ещё поговорили о книге.
  
  Когда подъехали к редакции и парковались, он сказал Ладе:
  - Тебя подставил кто-то из своих. Вставил твои листочки с пропиской в паспорт взамен оригинала, немного подделал фамилию и всё шито-крыто. Готов новый человек. Что же он успел намухлевать, интересно знать?
  
  Можно было и не говорить. Она сама уже обо всём догадалась.
  
  Фамилия Лихо легко и просто переделывается в фамилию Михайлов, были бы чёрные чернила; кроме того, других аферистов ей в жизни встречать не приходилось.
  
  Тут и пришлось ей Марику во всё признаться.
  
  - Вот такие пироги, Марик.
  
  Он долго молчал. Потом сказал:
  - Хотел бы я посмотреть на эту мразь.
  
  - Почему мразь, Марик?
  
  - Он своего ребёнка подставил.
  
  - Он ничего о Веронике не знает.
  
  - Тем лучше для него.
  
  - Вот что, Марик, я сама облапошилась, сама и буду расхлёбывать. В редакции чтобы никто ничего не знал.
  
  Она взяла с него честное слово и даже заставила поклясться здоровьем.
  
  - Только ты, дружище, не слишком фанфаронь. И так ты у нас - одно сплошное недоразумение. Сама она... Ладно. Спокойствие, только спокойствие.
  
  Однако сам Марик не успокоился.
  
  Прошло два дня.
  
  - Я по своим каналам выяснил: в Кутаиси никакие Лихо не значатся. Ни одного. И никогда прежде не значились. Так-то, мать. Хреново.
  
  - Понимаешь, Марик, я это подозревала раньше. Как-то я говорю ему: у вас там море, пляж и всякое такое, а он меня не поправил. А ещё однажды я оговорилась. Сказала, мол, у вас, в Тбилиси, а он меня опять не поправил. Будто ему до лампочки: Кутаиси, Тбилиси... Я это почему-то запомнила, только всё никак не могла собраться с силами жёстко и трезво оценить ситуацию.
  
  Ладе подумалось, что хоть её подсознание никогда и не прекращает своей деятельности, однако и не настырничает. А надо бы...
  
  - Ладно, проехали, - сказал Марик. - Ну что, будем искать твоего Лихо дальше?
  
  - Как хочешь. Мне самой это не надо. Мне надо, чтобы меня оставили в покое.
  
  - Ну, тогда мне нужна твоя помощь. Напряги мозги. Вспомни что-нибудь.
  
  - Он родился в Кушке. Про Кушку он много и подробно рассказывал. Похоже на правду. А ещё он мне рассказывал, что его отец - военный.
  
  - Уже что-то.
  
  Вскоре Марик уехал в творческую командировку. Когда приехал, принёс ей отчёт. А к отчёту были приколоты скрепкой её заветные странички из старого паспорта.
  
  - Ну, ты, Марик, даёшь! Что мне с ними делать?
  
   - Сначала порвать, затем сжечь, а пепел спустить в унитаз. Сама справишься или как?
  
  - Ты его нашёл?! Где? Как? Уму непостижимо! Марик!
  
  - Подожди. Не терпится ей. Потерпишь, не маленькая. Тем более что это долгая история. Когда-нибудь, когда я стану маститым писателем, я напишу роман и назову его "Под сенью развесистой клюквы". И пусть великий Дюма на меня не обижается, это не есть моветон, потому что ничего лучше в качестве названия, чем придумал он, я выдумать не могу. Это будет роман о герое нашего времени. Итак, слушай фабулу. Однажды в Кушке в семье бравого военного Сан Саныча с вечно облупленной на солнце физиономией и его верной жены - не знаю её имени, но думаю, что ей подошло бы зваться Василиса Егоровна - родился сын. Фамилия от родителей ему досталась не какая-нибудь там Иванов, Петров, Сидоров и даже не Михайлов, а Лихо. Очень бравая и говорящая фамилия...
  
  Пока Марик говорил, Лада отрешённо думала о своём, хотя суть рассказа краем уха ей всё же уловить удалось.
  
  - ...Так что вот, мадам, я с ним провёл толковый разговор, а потом проводил до самолёта и убедился, что оный самолёт благополучно взлетел и взял курс на Брюссель. Когда мы с ним беседовали за бутылкой - без этого какой разговор? - я ему на память кое-что подарил от себя. Дружеский шарж. Прости, не сдержался. Видела бы ты его. Весь из себя такой деловой, а у самого на лбу аршинными буквами написано: гад. Прилетит в свой Брюссель и повесит на стенку. А это тебе. Авторская копия. Держи.
  
  Он протянул ей свёрнутый наподобие старинного манускрипта в трубочку и перевязанный голубой ленточкой лист формата А4.
  
  - Марик, я твоя должница навек.
  
  - Да ладно, ты это брось, мать, - Марик изобразил, что смущается. - Я ж любя. Если я буду знать, что ты у меня есть, я всё смогу.
  
  Вот так: оказывается, это он любя, а она думала, что по-дружески. Вот и понимай как знаешь.
  
  Ополчившийся вдруг против неё разум приказал ей сделать вид, что она не расслышала последнюю фразу, потому что это неправда, и послушная Лада, негодуя на своё малодушие, быстро переменила разговор.
  
  Как Марик обещал, никто больше её не беспокоил.
  
  Жизнь потянулась своим чередом не спеша, будто экономя силы на будущее, - жизнь, как жизнь, когда каждый следующий день и каждый следующий год похож на предыдущий, и поздно уже на что-то решаться, а она всё больше проникалась уверенностью, что так будет всегда и что, если пустить время вспять, никто и не заметит; не оттого ли как нельзя более кстати пришлась эта неожиданная путёвка в Англию?.
  
  И только потом ей, Ладе Коломенцевой, дано будет понять, что это её тогдашнее бытие было сродни ожиданию праздника, ожиданию того, что взамен нудного дождя вот-вот начнёт пригревать солнышко, - почти, как у Фазиля Искандера, "праздник ожидания праздника".
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"