Махмуд Азамат Бекбулатов copyright ?2020 Костер на Луне
World Rights 20870 words
All rights reserved. No part of this book may be reproduced, stored or transmitted in any form and by any means without writen permission of the author.
Костер на Луне, повесть.
Прежнее название Фетнәче. Мятежник. Отредактировано летом 2020 года. Я расставил акценты и добавил 1000 слов.
автор: Махмуд Азамат Бекбулатов
Описание невероятной жизни Ахмета Бахтиярова, удрученного гражданина ССCP, который нечаянно получив сверхъестественный дар, отправляется из 1940-го в 1552-ой год и изменяет историю Казанского ханства. В результате усилий Ахмета взятие Казани войсками Ивана IV предотвращено, армия агрессора разбита, а ее предводители обесчещены и взяты в плен
Реалистичнейшая фантазия о путешествиях через пространство-время: туда и обратно, взад и вперед, прямым путем, без отдыха и пересадки! Читатель, держись покрепче - отправляемся невесть куда! Поездка будет сногсшибательной, умопомрачительной и весьма опасной!
Глава Первая
"Незваные гости наших благодатных приволжских краев доброту, мягкость и гостеприимство татар приняли за слабость. Неизвестно откуда к нам нагрянули десятки тысяч чужаков с запада, с севера и с юга. Мы не знаем кто они и почему они здесь. Они захватывают наши территории, уничтожают нашу интеллигенцию и выселяют наших крестьян в заполярье. Когда я пытался воспрепятствовать и высказал свое недовольство среди друзей, то на меня донесли, арестовали и осудили по статье 59-7 УК РСФР за пропаганду и агитацию, направленные к возбуждению национальной вражды и розни." Ахмет Бахтияров встряхнул головой, отгоняя тяжелые мысли. Нескладный и изможденный, одетый в ватник и штаны с нашивками лагерных номеров, он стоял в шеренге других заключенных, ожидая утреннего развода. Его знобило, чуни на ногах отсырели, пальцы в рукавицах замерзли, спину ломило от непосильной работы, ватная подкладка в суконном треухе давно истерлась и не грела голову. Над заснеженной безлесной равниной в морозной мгле плыл багровый диск солнца. В его свете искрились заиндевевшие стены дощатых бараков, блестел нетронутый наст под столбами сторожевых вышек и сверкали гирлянды сосулек на тройном заборе из колючей проволоки.
"Первая рота пошла!" гневно выкрикнул опер. Словно табачный дым пар клубился из его рта, а из-под шапки с красной звездой таращились его лютые, белесые глаза. Он стоял на помосте упиваясь своим могуществом, крепкий и сильный вершитель судеб рабов. Полуголодные, продрогшие и жалкие, с пепельно-серыми лицами арестанты сознавали свое ничтожество перед властью. Шеренга, в которой находился Ахмет, сдвинулась с места. Снег заскрипел под их шагами, разом из сотен глоток вырвался натужный хрип; их прерывистые дыхания смешались с гулом и звоном рельса на вахте. Злобные овчарки, подпрыгивая на поводках скалили клыки, из пастей слетала пена. Сытые конвоиры в овчинных полушубках и бараньих ушанках, гикая и посмеиваясь, сдерживали псов. Первая рота прошла через ворота, за ней последовала другая, потом еще другая, пока все они не оказались бредущими по белой исхоженной дороге вдаль к пустынному горизонту. Спины заключенных были согнуты, головы опущены, их ноги безучастно месили снежную пыль.
Ахмет лился в общем потоке, стараясь не глубоко вдыхать студеный воздух. Мысли его были безрадостны. Он был одинок и рос единственным ребенком в семье. Отца, погибшего в детстве, он почти не помнил, за исключением смутных, отдаленных видений. Со студенческой скамьи попал он в ГУЛаг; кто-то из сокурсников донес о пустяковой критике, сорвавшейся с его уст. Мать, услышав дурную весть, скончалась от горя; оставшиеся родственники держались отчужденно, не желая запятнать себя знакомством с врагом народа; невесты у него не было. Только Бог не оставил Ахмета. Не знал Ахмет священных текстов Корана, к началу 1930- ых годов все мечети в Татарстане были давно разгромлены, но горячая вера укрепляла его и он молился как мог. Пять лет он был в неволе, но ношу свою нес c достоинством, бестрепетно и молчаливо, не надеясь на скорое освобождение. Внутри себя он словно застыл и окаменел. Hе ждал oн ничего от будущего. "Лагерь будет всегда", так казалось ему.
Через час с небольшим они подошли к "объекту". Распогодилoсь, временами светило солнышко и стало пригревать, сосульки на крышах новостроек вспыхнули бриллиантами, с них звучно капала талая вода. Cнег на откосах насыпей почернел, проступила бурая прошлогодняя трава и груды шлака. На территорию их впустили через ворота с огромным лозунгом выписанным известкой по кумачу: "Слава труду! Все силы на выполнение взятых социалистических обязательств!" Лагерники разошлись по рабочим местам. Производственные цеха горно-обогатительного молибденового комбината должны были быть сданы через одиннадцать месяцев. Начальство их торопило и подчиненные, круглосуточно вкалывая, гнали план. В сроки едва укладывались, но руководство надеялось успеть и предвкушало премиальные. Только что построенный трехэтажный корпус сиял свежей краской, внутри шли отделочные работы и завозилось оборудование. "Повсеместный учет и контроль производства и распределения есть главнейшая задача трудящихся при социализме," учил В.И. Ленин. Во исполнении этого завета работали вохр и бригада электриков, тоже из зека. Чтобы рабсила не разбежалась, прежде всего должно быть завершено возведение вышек и сооружение ограждения. Всеобщая охрана только разворачивалась и еще толком не была задействована. Кровожадные псы, тренированные бросаться на людей, томились без дела, а на новеньких вышках из досок, на которых еще блестела сосновая смола, скучали и покуривали часовые. Двойной забор из колючки и вспаханная контрольно-следовая полоса были размещены и ждали проверочной комиссии. На трехметровых бетонных опорах уже красовались фарфоровые чашечки изоляторов и туго натянутые жгуты колючей проволоки. Трансформаторная будка была установлена, но высокое напряжение еще не подключено. Как раз сегодня Ахмет, исполняющий обязанности инженера, должен был врубить электрический ток. Филонов, краснорожий бытовик из самоохраны, подошел к нему. Он выделялся своим ростом, солдатской шинелью и нарукавной повязкой. "Не пробороди, контрик, смотри, чтобы к обеду музыка играла," беззлобно пригрозил он. "Премию получишь ты," Ахмет кивнул и пошел в подсобку за инструментами. В вагончике, где переодевались строители, сизое облако табачного дыма окутывало четырех мужчин наклонившихся над тесовым столом. Слышались шелчки костяшек домино и отборный мат. "Монтажно-сборочная бригада на выход!" выкрикнул Ахмет. "Петров и Бобринский идите к рубильнику. Повесьте замок на коробке, чтобы ее никто не открыл. Охрименко и Прохоров работают внизу со мной." Похожие на чучел, в ватниках и чунях, недовольные, кряхтя они стали подниматься. Заключенные ценили свою привилегия быть электриками, а не долбить грунт на общих работах. Хоть не много, нo отличались они от серой, забитой массы остальных лагерников. "Доиграть не дали," обсуждали они свой матч. "Еще два хода и я бы сделал рыбу," хвалился один из них, желтоглазый и с острым носом, по фамилии Прохоров.
По шаткой железной лестнице рабочие спустились в подвал заводского здания. Тишина и мрак охватили их. Затхлый, сырой воздух кружил головы. Ахмет нащупал выключатель на бетонной стене и повернул рычажок. Гирлянда тусклых электроламп осветила ряд высоких металлических шкафов, выкрашенных в коричневое, наглухо запаянную цистерну и ребристый каркас, напоминающий большую клетку. Сборка масляного трансформатора обеспечивающего напряжение 300 вольт на ограждение комбината была недавно закончена и оставалась проверка силовых кабелей, сборных шин, панелей соединителей и клемм. Прежде всего следовало соединить арматуру каркаса с наружным контуром заземления. "Прохоров, протри соединения чистой ветошью; Охрименко, подготовь сварочный аппарат." Закончив распоряжения, Ахмет повернулся к ним спиной и нагнулся, взявшись одной рукой за стальные пластины сердечника, другой за штырь заземления, голова же его невольно оказалась внутри каркаса трансформатора. На минуту распростертые части тела его составили электрическую цепь, но в ней не могло быть напряжения! Тем временем в аппаратной наверху Петров и Бобринский, не найдя ключа к навесному замку на передней панели шкафа, резонно решили рубильник не запирать, а просто сторожить. Через распахнутую в соседний цех дверь они наблюдали типичный производственный бедлам. Посереди штабелей нераспакованного оборудования, наваленного в кучи сырья, разломанных картонных коробок, бумажных мешков, пакетов и другой упаковочной тары ползла, покачиваясь на роликах, черная резиновая лента конвейера. Она прогибалась под тяжестью наваленной на нее породы. Из помещения поодаль, где находился камнедробильный агрегат, доносился оглушительный грохот. Монтажники, налаживающие механизм, носили наушники и объяснялись жестами. Их было десятка два, с изжеванными, исхудавшими лицами и потухшими глазами, - все в грязных спецовках и в фартуках поверх ватной лагерной одежды. С отвертками и гаечными ключами в руках они суетились вокруг машин, стараясь обеспечить их беспрерывную работу. Спасаясь от пыли и лязга в аппаратную забрели двое, плотно затворив за собой дверь. Завидев их Петров и Бобринский вскочили со скамей и вытянулись, изображая старание. Привычка повелевать и ломать хребты подчиненным проглядывала в топорных лицах вошедших. Впереди был майор Дурнев, начальник строительства, пузатый грубиян с толстыми щеками и красным носом, за ним следовал известный нам самоохранник Филонов. "Почему прохлаждаетесь?! В ШИЗО захотели?!" разгневались на них командиры. "Разрешите доложить, гражданин майор, производим заземление электротехнического оборудования!" "Какого оборудования?! Все давно подключено! Ну-ка бегом в цех! Там людей не хватает!" В секунду оба заключенных пулей вылетели из помещения. "Чем они тут занимаются?" Дурнев устремил свой взгляд на лоснящуюся, монотонно гудящую поверхность панели. "Согласно отчету все производственные мощности месяц назад были введены в строй. Почему не вся аппаратура включена?" Задумчиво Дурнев положил ладонь на черную рукоять рубильника и медленно опустил ее.
Дальнейшее представилось свидетелям по-разному, в зависимости от индивидуальных мировосприятий каждого. Одни услышали лишь шипенье искр, раскат грома и нечеловеческий вопль Ахмета. Другим с более тонкой душевной организацией почудилась вспышка белого света и в ней порыв ослепительных красок, мелодичный разноголосый звон и симфония ароматов. Им показалось, что канва времени поредела, приостановилась и через нее проступила вереница чудесных белокрылых созданий. Но ненадолго. Занавес захлопнулся и действительность опять затянулась серой однообразной пеленой.
Глава Вторая
Пальцы жгло, в глазах плылo, ладони кровоточили, на коленях виднелись рубцы и ссадины. Ахмет попытался встать, но ноги налились неподъемной тяжестью. "Где я?" Табуретками и наваленными чемоданами была вымощена целая площадь. Темные окна неказистых зданий были безмолвны и пусты. Закрытые двери стояли до половины засыпанные серым пеплом. Макушка головы его задевала черный, ребристый потолок. В неподвижном воздухе не слышалось ни звука. Ахмет решил, что он бредит. В сознании стало звонко и тихо, но только отчаянные мысли сверлили его: "Куда я попал? Что происходит? Как вернуться назад?"
Скрученное, обугленное тело Ахмета вытащили из-под трансформатора его коллеги. Был он посиневший и холодный, веки полуоткрыты, в остекленевших глазах застыло изумление. Рваные рукава ватника слабо дымились и губы чему-то улыбались. Молния прошила его насквозь и ударила в бетон, оплавив стальную арматуру. "Жмурик," сделал вывод подоспевший Дурнев. "Составляйте акт о смерти и везите на кладбище." Тело несчастного было брошено на подводу вместе с обрезками бревен, досок и поленьев. Апатичный извозчик, тоже из заключенных, стегнул свою клячу. Заморенное животное напряглось, уперлось копытами изо всех сил и повлекло свой груз к воротам, достигнув которых оно тут же остановилось. Кляча знала порядок. Из будки вышел часовой, чтобы освидетельствовать груз. От него веяло табачным дымом и вчерашней сивухой. Неуклюжие руки его стали сдирать с Ахмета одежду. Далее по инструкции перед захоронением следовало размозжить голову покойника. Любой тяжелый предмет годился для этой цели: булыжник, дубина или приклад. Караульный выбрал лежавшее в телеге полено и занес его над головой мертвеца. В этот момент губы Ахмета разжались, задвигались и громко произнесли, "Слава КПСС." Крупная дрожь сотрясла солдата. С глухим стуком полено выпало из его рук, а сам он, зашатавшись и захрипев, от избытка чувств рухнул на землю. Ахмет, совершенно голый, выкарабкался из телеги, спрыгнул босыми ступнями на мерзлый грунт и, собрав свою одежду, начал неторопливо одеваться. Рядом с ним коленопреклоненный часовой, трепещущий и безмолвный, с ужасом взирал на действия "мертвеца". Казалось, что Ахмет стал нечувствителен к холоду и безразличен к окружающему. Глаза его, обычно тусклые и уставшие, сияли теперь как два ярких огня, энергия перехлестывала через край, ему хотелось кувыркаться, веселиться и прыгать до облаков. Движения его стали резкими и порывистыми, словно в нем вибрировал единый натянутый нерв, под кожей перекатывались бугры мышц, но вдоль мускулистых рук, пересекая грудную клетку, змеилась узкая пепельная полоса - шрам от недавнего удара током. "Тебя на кладбище положено везти," еле ворочая языком вымолвил караульный. Неуверенно он поднялся с колен и вынул из кармана вчетверо сложенную бумагу. "Нет, почитай внимательно," возразил Ахмет. "Там написано, что меня в больницу на лечение следует отправить." Ошарашенный караульный взглянул в листок. Его губы зашевелились. "Верно. Только что там было сказано, что ты окачурился... Не кумекаю... Теперь прописано, что тебя посылают в лазарет в главный лагерь. Внезапно солдат злобно оскалился. "Откуда знаешь? Тебе не положено!" Он погрозил кулаком, но быстро успокоился. "Ну-ка, подожди, конвой для тебя снарядим." Ахмет пожал плечами и отвернулся.
Через час появился конвой, двое одетых в военное горемык, солдат - срочников, с винтовками на плечах, которым опротивела служба, зэки и надоедливые командиры. Чертыхаясь и сплевывая, они уселись на повозку и отправились назад в лагерь. По прежнему в безоблачном голубом небе сияло солнце, таял снег, изрытая, ухабистая дорога превращалась в глинистую трясину. Ахмет шел рядом с телегой, он не мог сидеть от возбуждения. "Что со мною произошло?" спрашивал он себя. Он знал все о Вселенной, когда и откуда она возникла. Он знал, что может управлять ее законами и перекраивать настоящее. Он знал, что только он один и никто другой мог бесследно исчезать, передвигаться в пространстве и внезапно появляться в любом месте. Он сознавал, что наделен нечеловеческими качествами. Может ли он изменить окружающий мир и зачем? Он ни разу не испытывал свое могущество и даже немного опасался его последствий. Но мир вокруг Ахмета не подозревал о его сногсшибательных свойствах, окружающие по прежнему видели в нем неопрятного, исхудавшего человека, задумчиво бредущего по глинистой дороге. Радуясь весне, задорно чирикали суетливые воробьи. Они порхали с места на место и залезали в обрамленные хрупким льдом лужи. Контур горного хребта прорезывался на горизонте. Лучи восходящего солнца сверкали белизной на его снежных кручах. Легкий ветерок приносил с собой влажный, свежий аромат полей, просыхающих после долгой зимы. Безразличные ко всему конвоиры, подняв шинельные воротники, дремали в телеге. Винтовки и подсумки валялись у их ног. Лошадка прилежно и безропотно тащила свою ношу, молчаливый возница не понукал ее.
К часу дня они вернулись в лагерь. После недолгих формальностей пострадавшего впустили в больницу. Больница, состоящая из стационара, поликлиники и административно - хозяйственной части, занимала одноэтажное кирпичное здание рядом с наружным ограждением охранного периметра. На окнах здания были решетки и при входе скучал на вахте вооруженный револьвером часовой. Сдав Ахмета конвоиры отправились в столовую, благо время как раз было обеденное. Санитар, пожилой заключенный одетый в синий халат, провел вновь прибывшего в палату, указал ему на свободную койку и удалился со словами, "Врач скоро придет." Ахмет не присел, но продолжал стоять, опираясь рукой о чугунную спинку кровати, разглядывая обшарпанные бурые стены и угол печи с отбитыми кафельными плитками. В комнатке едва помещались четыре койки и две тумбочки; вход в помещение был затруднен, на двери лохматилось несколько глубоких царапин. На двух кроватях безмолвно лежали закутанные в желтые байковые одеяла человеческие фигуры, лиц их нельзя было разглядеть из-за бинтов, на третьей сидел прыщавый, блондинистый паренек и читал "Комсомольскую правду", четвертая предназначалась Ахмету. С низкого потолка свисала электрическая лампочка в помятом жестяном абажуре, На облупленном белом подоконнике стоял немытый стакан, а через окно проглядывала сторожевая вышка с двумя охранниками на посту.
Ахмет обернулся. Под чьими - то быстрыми шагами заскрипели и зашатались хлипкие доски пола. Коренастый, усатый человек в белом халате и колпаке на черных курчавых волосах остановился в коридоре прямо напротив него. "Я ваш лечащий врач," пришедший сделал приглашающий жест рукой. "Пройдемте в кабинет на обследование." Ахмет молча последовал за ним. За письменным столиком с ученической ручкой, чернильницей и стопкой бумаг сидел с серьезной миной на лице знакомый ему санитар и почесывал подбородок. "Проходи за ширму и раздевайся," приказал он. Ахмет повиновался. "Ну-с," врач потер руки, взглянув на обнаженного пациента. "На что жалуетесь?" "Ни на что," Ахмет стоял посередине комнатки, вытянув руки по швам, краем глаза он видел свое отражение в стеклянной дверце медицинского шкафа. "Ну так уж и ни на что? Мне сообщили, что вы попали под мощный электрический разряд. Вас посчитали мертвым, но вы ожили. Это так?" Его черные глаза вопросительно уставились на Ахмета. "Ничего не помню," чистосердечно ответил тoт. Наклонив набок голову, врач со всех сторон осматривал его тело, покрытое синяками и кровоподтеками. "Вижу смещение ключицы, перелом надколенника и таранной кости, а также разрывы сухожилий. Чтобы увидеть больше нужен рентген. Вас должна мучить страшная боль. Как вы ее переносите?" "Никак. Ничего нет. Ни на что не жалуюсь." "Давайте послушаем как вы дышите." Врач приложил ухо к безволосой, пергаментной груди Ахмета. Несколько минут он внимательно вслушивался в пациента спереди и сзади, потом прощупал его запястье. "У вас нет респирации, не бьется сердце и нет пульса. Вы симулянт. Кого вы хотите обмануть! Вон из моей больницы! Наказать подлеца!" Так Ахмет оказался в ту ночь в штрафном изоляторе.
Глава Третья
Разные мысли приходили в голову Ахмета в тесной каталажке, но больше всего он жалел свою родину. Он вспоминал историю Казанского ханства, его распад и нашествие захватчиков; он вспоминал рассказы о несправедливостях и обидах, причиненных чужеземцами; он вспоминал свое детство в деревне - перемячи, кумыс и бешбармак; он вспоминал гонки по росистым лугам на неоседланных, необъезженных жеребцах; он не забыл коллективизацию. В одиночестве обледеневшего карцера, в кромешной тьме, погруженный в немое оцепенение Ахмет был распластан на земляном полу. Ни крысы, снующие вокруг его лица, ни могильная тишина, ни снежинки, проникающие через узкое, забранное решеткой окно, не могли отвлечь его от горестных мыслей. Проходили часы, казалось, что он грезил. Ему стало безразлично все, даже его сверхъестественный дар, присутствие которого постоянно теребило его сознание. "На что я способен?" наконец задал он себе вопрос и почувствовал, как медленно отделился от пола и поднялся к потолку. Его тело уперлось в шершавые доски. "Что за ерунда? Я стал легче воздуха?" спросил он себя, хотя подсознание объясняло ему, что дело не в этом. Oн немного опустился и стал плавать от стены к стене, наслаждаясь своим новым состоянием, пока голова его случайно не прошла через кирпичную стену и высунулась наружу. Ослепительный луч прожектора, направленный на здание изолятора, мешал ему видеть. До него доносились шум шагов, неясный гул разговоров, возгласы караульных и злобное рычанье овчарок. Чистая, безупречная пелена свежевыпавшего снега покрывала грунт, столбы и колючую проволоку. Снежинки неторопливо садились на его непокрытую, коротко стриженую голову, но не таяли. У Ахмета захватило дух. "Как это может быть? Может я не живой? И почему нет механического сопротивления среды? Я ведь вполне материален." Он потерял способность удивляться. Так oн раздумывал и размышлял, не заметив, что полностью оказался снаружи и дрейфует, поднимаясь выше и выше, по направлению к ближайшей сторожевой вышке. "Куда?!" услышал он грозный окрик. За этим последовало клацанье затвора и гремящий выстрел. Ахмет ощутил попадание, не причинившее ему никакого вреда, и продолжал подниматься. С соседней башни на него нацелился второй прожектор и так в перекрестье лучей охранники вели по беглецу винтовочный огонь, пока он не скрылся в гуще низких туч. Там в холодной и липкой мгле его одежда сразу отсырела, видимость была нулевой. Полет продолжался. Потом через редеющие клочья тумана проступило темно - фиолетовое, усеянное крупными немигающими звездами небо и желтый диск полной луны. Земли видно не было, только зыбкая бесконечная равнина причудливых завихрений водяного пара струилась и колебалась под его ногами. Его взгляд устремился вверх. Казалось, что ничего другого не существовало вo вселенной, кроме огромной праздничной луны над его головой. "Как бы туда попасть?" мелькнуло в сознании Ахмета и в ту же секунду он стоял на ее поверхности.
Путешественника поразили полная тишина, резкие контрасты света и тени, и отсутствие каких-либо красок. Полукруглые пологие холмы с мягкими очертаниями усеивали равнину, покрытую саваном бурой пыли. Невысокая гряда зубчатых скал протянулась на недалеком горизонте. Солнце садилось и зазубренные тени пересекали местность. Бело-голубой шар Земли, наполовину скрытый сенью своего спутника висел в угольно-черном небе. Повинуясь безотчетному наитию Ахмет устремился к горной цепи. "Должно быть это стена кратера Мавролик," услужливо подсказало сознание. Скоро он достиг своей цели, взобрался на внешний вал и осмотрелся. С высоты полутора километров он видел частично разрушенный концентрический кряж, образовывавший основной кратер, перекрытый в нескольких местах сателлитными кратерами меньших размеров. В центре чаши кратера у подножия острых пиков его острые глаза приметили тусклое свечение. Заинтригованный, преодолевая страхи и сомнения, он двинулся вперед. Ахмет предпочел не лететь, но скрытно идти пешком. Его лагерные номера на левой стороне груди, на спине, на шапке и ноге белели под звездами, чуни оставляли длинную цепочку следов, пересекающую серую, безмолвную равнину. "В этом безветренном, безвоздушном мире они не исчезнут и через миллионы лет," подумалось ему. Приблизившись к источнику свечения, озаряющего основанье ноздреватой базальтовой скалы, Ахмет разглядел неподвижный силуэт человека. Он сидел спиной к нему на булыжнике напротив костра. Седая голова незнакомца была безвольно опущена, кисти рук касались пыльного грунта, согбенная спина в коричневом кафтане не могла заслонить пляшущих языков красноватого огня. "Костер на Луне?" изумился Ахмет. "Это противно законам природы!" Костер был небольшой, кучка цельных поленьев горела спокойным ровным пламенем, из - под них рдели горячие, багровые угли. На цыпочках Ахмет кругом обошел искрящееся чудо, пытаясь разглядеть лицо странника. Это было непросто. Его облик, изменчивый и неясный, был скрыт вуалью полутеней. Вдруг незнакомец поднял голову, его тяжелые веки приподнялись, их взгляды встретились, он пристально смотрел на Ахмета.
Множество загадочных миров существует вo вселенной. Kаждый из них дорог своим обитателям, но есть среди них в рукаве заурядной спиральной галактики бело-голубая планета Земля. Особи, населяющие ее, не осознают какой безмерный интерес представляют они для внеземного разума. Так же как и земляне, инопланетяне ищут себе подобных, но начали они свой поиск миллиарды лет назад, задолго до появления людей в их уголке мироздания. Гуманоиды прошли долгий путь.
Не ведал об этом Ахмет. В смятении взирал он на расправляющего свои члены существо. Со скал посыпались камни и равнина задрожала. Его внешность поминутно менялась: то он был гигантом, то он был карликом, то становился драконом, то левиафаном, явившимся из сумрачной морской пучины. Наконец катаклизм закончился, шатания улеглись и только свежие оползни в чаше кратера напоминали о недавней катастрофе. Незнакомец опять превратился в морщинистого старика со слезящимися глазами, но Ахмет стал опасаться его. "Запомни!" пророкатал глубоко в сознании Ахмета завывающий голос. "Теперь ты особая тварь! Для того ты выжил после удара молнии на своей планете!" Ахмет поежился. "Кто вы?" спросил он, отдавая себе отчет, что здесь нет звуковых волн, способных достичь ушей собеседника. "Имени моего тебе не выговорить. Я родился не на Земле. Для простоты называй меня Вау." В растерянности Ахмет разглядывал медные пуговицы на камзоле демона, широкий кружевной галстук и белые лосины. Вау разжал ладонь и из нее просыпалась струйка черного песка. Крупинки тускло искрились и образовали острую горку у его сапог. "Читая твои мысли, я узнал, что ты, как и мы, преклоняешься перед Всевышним и глубоко почитаешь Его." Старец приблизился к Ахмету, положил ладонь ему плечо и мягко сказал, "Не пугайся и послушай меня. Сотни миллионов лет наши ученые изучают величие здания, сотворенного Господом, постигая Его премудрость и восхищаясь Его благолепием. Наши профессора на практике применяют постигнутое. То, что тебе кажется чудом, есть результат принадлежащей нам технологии. В какой-то степени ты сумеешь ее понять." Он оценивающе смерил взглядом новичка. "Четыреста лет сидя на этом камне я жду тебя. Ты избранная особь. На тебя возложены большие надежды. Тебе предстоит устранить несправедливость, причиненную твоему народу. Суть миссии тебе объяснят другие. Согласен ли ты?" Ахмет сдавленно охнул и задрожал, но губы его были сомкнуты. Не дожидаясь ответа Вау повернулся к костру, засунул туда кисть руки, кочерга ему не потребовалась, и поправил поленья, отчего огонь засиял ярче. Он продолжал, "Космос представится тебя совершенно иным, когда ты познаешь его через дюжину новых чувств, которыми тебя наделили. Ты узнаешь, что в нашей вселенной существуют более четырех измерений и ты научишься их использовать. Ты будешь путешествовать в пространстве-времени и поймешь, что расстояние это иллюзия и заблуждение человеческого ума. Даже на Земле легко заметить, что дистанция - понятие весьма относительное. Метр это шаг для взрослого человека, но длинное путешествие для муравья. Если бы размеры ваших тел были бы сравнимы с расстоянием от Земли до Луны, то человечеству не понадобились бы космические корабли. Вы напоминаете нам самих себя на заре нашей истории. Вы проходите через те же заблуждения и ошибки, через которые миллионы лет назад прошли мы. Наша галактика и наше солнце сформировались гораздо раньше ваших светил, поэтому мы так обогнали вас. Наша цивилизация раскинулась на много планет и везде мы научились жить в гармонии с самими собой и с природой. Однако и среди нас встречаются преступные бунтари-одиночки, бросающие вызов обществу. Мы изолируем их, пока они не успели попортить себя и своих невинных сограждан." Вау внимательно вглядывался в него, как бы оценивая эффект своих слов. "Хотел бы ты посетить наш мир? Я приглашаю тебя."
Ахмету не хотелось покидать родину, но из вежливости он спросил, "Где это?" "Сотни миллиардов световых лет отсюда, на другом краю вселенной, но прибудем мы туда мгновенно." "Как же так? Где ваш корабль? Он невидим?" "Ракетные корабли малопригодны для путешествий в пространстве-времени; даже те, которые летают с субсветовой скоростью. Подобные повозки могут использоваться лишь в пределах Солнечной системы. Нырянье в гравитационные колодцы или в черные дыры, находясь внутри изолированного контейнера, тоже не лучшее решение - слишком много искажений при выходе наружу. Мы нашли способ мгновенного перемещения в пространстве - ты уже испытал его - надо только представить себе цель и ты уже на месте." "Сколько я там пробуду?" "Сколько ты хочешь. Пятнадцать минут или сто пятьдесят лет. Будь нашим гостем. Не забудь, что мы властелины времени." "Я согласен, если вы вернете меня назад на Землю в мою эпоху." "Ты уверен, что это твое желание?" "Да." "Тогда держись." Сунув руку за борт своего камзола, Вау вытащил оттуда продолговатую коробочку размером с ладонь. Разноцветные бусинки огоньков шевелились на ее поверхности. Бусинки складывались в причудливые узоры, рисунки и сочетания. Вау поднес коробочку к глазам. Сверкающие шарики, заколыхались, зароились и отделились от нее; переливаясь, они облепили лицо, уши и волосы старца. "Ну, полно, полно," ворчал он, как если бы они были живыми и понимали его. Но непоседливые букашки не успокаивались. Часть их устремилась к Ахмету и усеяла его кругом. Электронная мошкара тонко попискивала и неприятно щекотала кожу. Бедняга, затаив дыхание, терпел. "Ты готов?" Вау перевел свой взгляд на напарника. Тот кивнул головой. "Зажмурься." Ахмет прикрыл веки и остолбенел в ожидании. Его чувства одеревенели. Он проваливался в бездонную пропасть; оттуда не было возврата. Его мутило и ему приходил конец. В последнее смертное мгновение, когда казалось, что жизнь окончена, все пропало, он окончательно растоптан и без остатка пережжен в золу и прах, послышался спокойный голос его проводника, "Мы прибыли." Ахмет пробудился. Перед глазами плыли круги. Нервная встряска была оглушительной, его колени дрожали, голова болела, сознание туманилoсь, тело после мучительного перелета требовало покоя. В тишине бежали минуты. Ахмет возрождался, силы широкими волнами возвращались к нему, он медленно выпрямился и осмотрелся. "Милости просим в наш дом," отчетливо прозвучал нежный детский голос. Пелена рассеялась, он находился в ярко освещенной просторной комнате; перед ним стояла худенькая белокурая девочка в длинном белом платье и с наивным удивлением, улыбаясь, смотрела на него.
Глава Четвертая
Через широкие окна веселым, щедрым потоком вливались в зал солнечные лучи. Они отражались на полированном мраморном полу, блестели на малахитовых стенах, танцевали зайчиками на высоком купольном потолке, падали на длинные, выложенные красными подушками, скамьи. Ахмет прищурился от яркого света и рассмеялся. Девочка протягивала ему букет из разноцветных ромашек. Он поклонился и принял подарок. Не раздавалось ни звука, ни шороха, вероятно, кроме них, здесь никого не было. "Если вам нужен отдых, то мы приготовили для вас спальню," маленькая хозяйка указала на растворенную дверь слева от нее. "Ничего, я уже пришел в себя," он осмотрелся, в глубине себя удивляясь, куда мог запропаститься его спутник. "Меня зовут Ахмет Ахметзян Бахтияров," представился он. "Я с планеты Земля." Гость держался учтиво и с достоинством, как полагается представителю всего человечества. Ему было немного неудобно за свой непрезентабельный вид, за изношенную тюремную робу и за нашитые в четырех местах лагерные номера. "Меня зовут ...." произнесла девочка и у Ахмета зазвенело в ушах. "Я знаю откуда вы. Я читала про вашу спиральную галактику Млечный путь. Я очень обеспокоена. Вашей цивилизации необходимо принимать срочные меры. Через 4 миллиарда лет вы столкнетесь с соседней галактикой и у вас будут большие неприятности." "До этого еще далеко, но человечество, если оно не исчезнет с лица Земли, решит эту задачу." Ахмет виновато улыбнулся, "Простите меня, но я не расслышал вашего имени." Он опять наклонился к девочке. "Мою внучку зовут ...," неожиданно услышал он знакомый голос и прозвучал тот же мелодичный аккорд. "Землянам не выговорить наших имен. Можешь называть ее Найс; она поймет." Ахмет обернулся. Позади него, широко расставив ноги, стоял Вау и стряхивал красноватые искры со своего камзола. С каждым его усилием искры зигзагами устремлялись вверх, затем падали на пол, где постепенно затухали и превращались в серые угольки. "Не подходи, обгоришь," остерег он бросившегося к нему на помощь Ахмета. Устав бороться, Вау содрал с себя камзол и выбросил его в раскрытое окно. Однако ни его широкая шелковая рубашка, ни лосины, ни черные сапоги с отворотами не пострадали в передряге. "Ничего, там на песке пожар быстро погаснет. Издержки трансгалактического путешествия," широко улыбнулся он. "А вот с тобой в пути неприятностей не случилось," Вау осмотрел своего попутчика. "Настоящий строитель коммунизма," его громкий хохот наполнил зал. "Если желаешь, можешь переодеться. Тебе, наверное, надоело выглядеть каторжником. У нас величайшая коллекция костюмов всех времен и народов. Выбирай." "Дедушка, опять ты о делах! Я соскучилась, тебя не было целый день!" Найс захныкала и подбежала к Вау. Он нагнулся, подхватил ее под мышками и поднял. "Прошу извинения," обратился он к Ахмету. Тот шутливо пожал плечами. Внучка обняла дедушку за шею и поцеловала. "Где ты так долго пропадал?" "Я выполнял правительственное задание. Вот посмотри, что я тебе привез с Луны." Вау достал из кармана пригорошню самоцветов и высыпал их в ее подставленные ковшиком ладошки. Ахмет, стоявший в нескольких шагах, наблюдал эту сценку. Он заметил, что губы собеседников не шевелились - общались они телепатически. Девочка изогнулась и громко спрыгнула на пол. Драгоценные камни, словно звезды, лучились в ее руках. "Я сейчас вернусь! Только положу их в мою сокровищницу!" Стуча по плитам своими ножками, она выбежала наружу и исчезла между низкими, пустынными дюнами, тянувшимися перед зданием. За чередой холмов открывался могучий водный простор. Через распахнутую дверь струился пахнущий морем воздух. Перед домом лежал широкий пласт желтого песка; случайные порывы ветра вздымали его, засыпая чахлые кустики. Тонкий слой золотистых песчинок образовался в зале на мраморном полу. Найс быстро вернулась и плотно затворила за собою дверь. На плече у нее сидела обезьянка. Ее забавная мордочка изображала любопытство. На зверьке была розовая шапочка и и его передние лапки активно жестикулировали. "Это мой личный портной," сообщила она Ахмету. "У него нет имени - только номер - потому что он неживой. Он отзывается на 859." Обезьянка надула щеки и подмигнула ему. "Он поможет вам выбрать одежду, белье и обувь, а также выкроит и сошьет ваш заказ." Ахмет застыл в недоумении. "Ты в надежных руках," ободрил его Вау. "859 - отличная модель и обслуживает нашу семью сотни лет. Положись на него." Полный крайнего удивления Ахмет последовал за ними в смежную комнату. Посередине небольшого квадратного помещения безмолвно стоял антрацитово-черный параллелепипед высотой в два человеческих роста. "Не бойтесь его. Он хороший," подбодрила Ахмета хозяйка. "859 хочет, чтобы вы вошли в него." "Кто хороший? Этот ящик?" От негодования путешественник стал заикаться. "Как я могу войти в него? Он сплошной." Обезьянка потешно обхватила лапками свою мордочку, ее волосатое тельце сотрясалoсь от смеха. "Это не ящик. Это проницаемое устройство," терпеливо объяснила Найс. "Оно измерит ваше тело со всех сторон. В результате 859 получит информацию как сшить вам одежду и обувь. Фасон и стиль вы выберете сами. Смелее," девочка слегка подтолкнул его. Ахмет шагнул вперед, стенка с шорохом раздвинулась и задвинулась позади него. Он огляделся. Внутри было пусто и полутемно. Доносилась плавная, успокаивающая музыка. Неизвестно откуда взявшийся мягкий душистый ветерок веял ароматом цветов, трав и ягод. Ахмет зевнул, у него стали слипаться глаза. Внезапно появившиеся со всех сторон тоненькие белые лучики опутали его. Они проникали через его лохмотья и щекотали его кожу. Они обволакивали, не пускали и держали его на месте. Так продолжалось несколько секунд, пока напротив не звякнула распахнувшаяся дверка, через нее хлынул солнечный свет и Ахмет, вздохнув с облегчением, вернулся к своим друзьям. Но покоя ему не было. "Начинается вторая фаза," с этими словами к Ахмету подскочила все та же ученая обезьянка и схватив его за рукав потащила к экрану, в который превратилась противоположная стена комнаты. На нем появилось изображение исполинского звездного острова. Светящиеся точки толпились и кружились в черном пространстве; вся махина в сотни миллиардов светил медленно поворачивалась; в центре они сливались в слепящую человеческие глаза белую шаровидную массу. "Что это?" спросил Ахмет. "Вы не узнаете собственную галактику?" обезьянка присвистнула и презрительно скривила рот. "Никогда не видел ее со стороны," лоб Ахмета покрылся испариной. Ему стало стыдно. "Это Млечный Путь. 859 прав," cкрестив руки на груди, Вау стоял посередине комнаты, любуясь зрелищем. "Ваше Солнце вон там," он указал на клубящийся обод звездной системы. "Смешно сказать," вмешалась обезьянка, "но по моим сведениям во всем Млечном Пути всего две обитаемые планеты. С какой планеты желаете заказать свой гардероб? Другoй мир не имеет тверди, это - сплошной океан и там живут разумные рыбы. На дне они строят города и заводы. Oни носят плащи, галоши и шляпы с фестончиками. Лично мне нравится. Oчень мило, практично и никаких хлопот в дождливую погоду. Не желаете примерить?" Ахмет содрогнулся. "Найди - ка ты мне, братец, Землю." "Ничего нет легче! Пожалуйста!" 859 взмахнул лапкой. Hа экране появился хорошо известный вид Земли, висящей в пространстве. Она не изменилась с тех пор как Ахмет покинул ее. Все так же через белое одеяло облаков проглядывали ее синие океаны и бурые континенты. Все так же родную планету обогревало Солнце и поодаль маячил серп Луны. Все так же человечество металось в поисках лучшей доли, пробуя и отвергая причудливые идеологии. Все так же земляне ссорились и наращивали вооружения, истощая без того ограниченные ресурсы. Черный враждебный космос и бездонный мрак окружали обиталище людей. Ахмет вздохнул, с трудом оторвался от тяжелых мыслей и перевел взгляд на своего наставника. "Одеяния какой страны и эпохи вы желаете заказать?" захлебываясь в своих словах, тараторила обезьянка. "Могу порекомендовать костюм ацтекского императора Монтесумы; передник, ожерелья и обруч с коброй фараона Хуфу; или пиджак, жилет, брюки и штиблеты президента США Вудро Вильсона." По мере того, как она тараторила, картины на экране менялись, демонстрируя соответствующих персонажей. "Лично мне полюбились медвежьи шкуры неандертальцев времен палеолита. На них сохранились когти и клыки. Очень изящно и практично. Каков ваш выбор?" Черненькие блестящие глазки вперились в Ахмета. "Откуда они у вас? Вы раскапываете могилы?" "Нам это не требуется. Только земные археологи роются в пыли, собирая крошки и черепки. У нас есть доступ к подлинной жизни ваших предков. Мы, конечно, не вмешиваемся, а просто фотографируем. Потом мы изучаем полученную информацию; в вашем случае, мы подбираем одежду по вкусу заказчика. Годится?" "Я частичка великой татарской нации и желаю носить одежду моего народа. Знаете ли вы о нас?" Ахмет обвел глазами присутствующих. Вау утвердительно кивнул, лицо девочки было безмятежно спокойным, но 859 заволновался, запищал и заскулил. Пар повалил из его мохнатых ушей, острые ноготочки, царапая пол, застучали и заскребли, передние лапки его в раздумье прижались к нахмуренному лобику. "Нашел!" взвизгнул он и на экране появилась внутренность дворцового зала, отделанного поливными изразцами темносинего, белого и голубого цветов. Пологие лестницы, украшенные рельефным цветочным орнаментом, вели в галерею. Там через окна, забранные решетками, проглядывали женские лица. На резном троне, подперев голову кулаком правой руки, сидел повелитель, суровый мужчина в узорчатом парчовом халате и в расшитой жемчугoм тюбетейке. Взгляд его блуждал далеко поверх голов распростершихся перед ним на ковре чужестранцев. Пот стекал с их бородатых лиц, их усталые руки и ноги не смели пошевелиться, их шеи закостенели и онемели, лари с дарами, принесенными ими, были широко распахнуты. На ступеньке у ног владыки согнулся на коленях писец с калямом в руке. Он ловил и заносил на писчий шелк каждое слово своего господина. Рядом с троном стоял, по-видимости, великий визирь, тоже в халате и белом тюрбане, а позади теснились высшие сановники государства. Стражники с копьями и изогнутыми саблями охраняли сводчатые двери. Царила торжественная атмосфера важного приема. "Кто они?" полюбопытствовал гость. "Великий хан приветствует московских послов в Сарае," подсказал Вау, затем взглянув на Ахмета спросил, "Ты хочешь одеться как ханский визирь?" "Я веду род от мурз Бахтияровых; так гласит наше семейное предание; так мне следует одеваться." "Правильное решение," одобрил Вау с широкой улыбкой. "Вот там cправа от повелителя как раз стоит князь." "Верно. Хотели бы вы выглядеть как тот персонаж?" подхватил 859. Ахмет всмотрелся и утвердительно кивнул. Лопоча и почесывая макушку, обезьяна бросилась к экрану и впрыгнула в него. Она стала частью картинки, шныряя между застывших фигур. Приблизившись к сановнику, она несколько раз обошла его, делая какие-то измерения, затем вернулась в комнату, где находился ее удивленный заказчик. Подмышкой 859 держал стопку одежды, аксессуары и сапоги. Но обезьяна не намеревалась передавать ее Ахмету. "Я скопировал, но процесс не закончен," с этими словами 859 исчез в параллелепипеде. Через несколько минут его лохматая голова высунулась оттуда. "Задание выполнено. Пожалуйста пройдите внутрь. Можете одеваться." Ахмет вошел и вышел преобразившмся. Гордо поднялась голова его, смело и спокойно смотрел его взор, глаза заблестели, плечи расправились, спина выпрямилась в достойную осанку. На нем был зеленый бешмет до колен, через раскрытый ворот проглядывал розовый кулмэк, черные шаровары были заправлены в сафьяновые ичиги. Бешмет был подпоясан сабельным опоясьем с серебряными бляшками, на нем висел богато отделанный кинжал. С левого бока была пристегнута золотая пайцза с отчеканенной тигровой мордой. "Узнаю настоящего татарина," Вау смерил его оценивающим взглядом. "Откуда вы можете знать? Мы ведь на другом конце вселенной." Вау пожал плечами."Я видел немало ваших. Татары приходили сюда и раньше. Их здесь не так много, около трех миллионов, но они занимают почетное место в нашей иерархии." Дух захватило у Ахмета. "Как они сумели проникнуть в такую даль?" "Ну ведь вы то проникли... Так же и они... Мы всегда рады принять друзей. Они способные, трудолюбивые и радушные люди. Их представители занимают руководящие посты в Федерации свободных наций вселенной." "Где они? Могу ли я их встретить?" "Нет ничего проще. Они недалеко от нас, на соседней планете. Им никто не мешает. Кроме татар там никого нет. Они культивируют и возделывают свое достояние. Вы можете увидеть их мир невооруженным глазом. Если нет облачности, то это яркая звезда, появляющаяся после заката. Она так прекрасна, что наши поэты слагают о ней стихи, сравнивая ее со сверкающим жемчужным дождем." "Я хочу взглянуть." "Подождите до утра. Но у нас есть еще дело. Вы не забыли, что должны выучиться управлять гатжит - прибором, который доставил нас сюда? У нашего правительства есть большие планы с вашим участием. Oб этом поговорим позже." Лицо Ахмета озарилось широкой улыбкой.
Глава Пятая
"Не хотите ли пройти в мой кабинет?" "Где это?" "И близко и далеко," усмехнулся Вау. "Вам следует многому научиться. Я вам объясню и покажу." Ахмет изобразил полное понимание, кивнул и вместе с Вау двинулся исследовать новые рубежи. Найс, не захотев оставаться одной, обняла обезьянку и вернулась в зал к своим сокровищам. Комната опустела. Экран на стене опять превратился в плиту безжизненного, холодного пластика, а очертания параллелепипеда были едва различимы в прозрачной полутьме. Тем временем Ахмет следовал за хозяином. Через очень длинный коридор они прошли в скудно освещенное помещение, размеры которого определить было невозможно. Его стены и потолок терялись в зыбкой серой мгле, откуда-то дули сквозняки, доносились непонятные шорохи и только надежный и твердый пол под ногами придавал растерявшемуся путешественнику уверенность, что он не провалится в тартарары. Внезапно Вау остановился, повернулся к Ахмету и сделал приглашающий жест рукой. Полоса резкого белого света выхватывала из окружающего мрака большой письменный стол и несколько широких мягких кресел. Усевшись напротив, хозяин отвечал на вопросы своего гостя. Ахмет хотел постигнуть все: откуда взялась их раса, продолжительность их жизней, сколько их в мире, что они совершили за миллиард лет своего существования. Вау обстоятельно отвечал, но интеллектуальная разница и культурное различие между ними были настолько велики, что порой Ахмету казалось, что он попал сюда прямиком из каменного века. "Нас так много, что мы потеряли счет, но нам не тесно. Все зависит от вкуса и желания каждого индивидуума. Лично мне нравится простор и у меня в собственности целый континент, другим же нравиться жить в тесноте городов, где они постоянно натыкаются друг на друга. Мы знаем как зажигать звезды и собирать галактики, потому-то у нас так много пригодных для колонизации планет. Ни у кого из нас больше не существует материальных потребностей - голод, нищета и междоусобицы остались в древности. Наши стремления скорее духовные: ревностное служение своей цивилизации и положение в общественной иерархии. Мы видим себя лидирующей расой вo вселенной и предоставляем всем нуждающимся нашу помощь." "Много ли вы разыскали планет с разумной жизнью?" "Нет. Разумная жизнь основанная на углероде и воде редка. Всего десяток планет. Мы также обнаружили примитивный разум, обитающий в беззвездных мирах, разбросанных в межгалактическом пространстве. Им не нужен солнечный свет. Их азотно-кремниевые тела существуют за счет энергии радиоактивного распада." "Сколько вас на этой планете?" "Никто не считал. Здесь нет постояного контингента. Люди путешествуют с места на места, с планеты на планету, внезапно исчезая и появляясь." "Так же, как я попал на Луну?" "Совершенно верно. Мы наградили вас сверхъестественными качествами. Так же легко вы можете иx потерять." Краска бросилась Ахмету в лицо, у него мучительно заныло сердце, так он разволновался. "Надеюсь, что этого не случится." "Hе случится, если вы не нарушите закон." Вау сухо взглянул на него и, сделав неопределённый жест рукой, опустил кисть, сжатую в кулак, на письменный стол. На нем стояли непонятные Ахмету угловатые предметы. Они мерцали, переливались, дробились на части и меняли форму. Неясный рокот и жужжанье исходили от них. Все остальное, за исключением собеседников и стола между ними, по-прежнему было погружено в кромешную тьму, но Ахмету чудилось, что они в огромном, гулком пространстве. Угадав его сомнения, Вау улыбнулся и включил освещение. Ахмет ахнул. Они находились в центре гигантской сферы. Хозяин, конторская мебель и его гость умещались на узком и длинном помосте, один конец которого упирался в шестигранную входную дверь, а другой висел в пустоте. Матовая поверхность шара слегка отсвечивала. "Удивлены?" Не дожидаясь ответа Вау хлопнул в ладоши. Оболочка рассеялась и захватывающее явление открылось их взору. От неожиданности Ахмет вцепился в подлокотники своего кресла, его подбородок дернулся вверх, спина напряглась, ноги сильно вздрогнули и уперлись в пол. Они оказались на краю жерла извергающегося вулкана. Столб пара и пепла, скручиваясь в серые облака, поднимался в ярко-синее небо. Красно-желтая магма вытекала шипящими реками из недр кальдеры. Ее вязкие, ленивые потоки обрушивались в океан. Изумрудно-голубая вода пенилась и ревела, клубы брызг и тумана высоко вздымались и растворялись, растерзанные ветром. Повсюду куда хватало глаз их окружал пустынный океан и лишь на горизонте вырисовывались призрачные очертания нескольких конических горных вершин. "Такая картина вам подходяща или вы предпочитаете что-то урбанистическое?" Вау пошевелил пальцами. Вулкан и лава исчезли и вместо них они увидели себя на верхушке небоскреба. Бирюзовое вечернее небо растянулось над городом; солнце уже скрылось за грядой крыш; в сгущающейся синеве проступали первые звездочки. Ряды исполинских зданий стояли сомкнутыми рядами, подпирая друг друга плечами. Над пирамидальными бетонными башнями кружились вертолеты, едва не задевая их агатовые шпили. Далеко внизу раскинулись улицы-ущелья, по которым беспрерывным искрящимся потоком ползли мириады автомобилей. Яркими зарницами вспыхивало красочное многоцветье неоновых реклам. По тротуарам текли густые толпы пешеходов. "Как вы это делаете? Это кинематографическая проекция?" "Отнюдь нет. Это подлинная реальность. Нас не затрудняет перемещение в пространстве-времени. Вчера мой офис был в горах Памира, сегодня в Новой Зеландии, завтра в центре Нью Йорка, послезавтра на дне океана или на метановом спутнике Сатурна."
"Как вы так ловко прыгаете с места на место?" Губы Ахмета растянулись в наивной усмешке. "За этой легкостью кроются миллионы лет усилий и исследований наших ученых. К сожалению, чтобы понять их науку у вас не хватит жизненного времени, но мне сказано познакомить вас с практическим применением отдельных аспектов их открытий." Вау не мигая смотрел на него. Лицо его было строгим и белым как полотно. "Mы даем вам привилегию управлением гатжит - прибором, который перемещает своего владельца через время и пространство без всяких ограничений, от края до края и от начала до конца." Ахмет пошевелился на своем месте и Вау понял его. "Ваш недавний прыжок с Земли на Луну - пустяк. В вас была заложена способность охвата зрительного расстояния: как только вы сконцентрируете ваше внимание на желаемом объекте, вы моментально переноситесь туда. Все мы получаем такую природную способность в юном возрасте, но обучены пользоваться этим качеством с осторожностью." "Что это значит? Если я увижу звезду в небе и пожелаю там оказаться, то тут же там и окажусь?" "Совершенно верно. Не переусердствуйте. Не прыгнете в недра Солнца или какого-нибудь другого светила. Обгорите, расплющитесь и назад не выберетесь. Будьте внимательны и осторожны." Вау протянул руку и, не прикасаясь, приподнял над столом один из предметов. Предмет завис прямо в воздухе, слегка покачиваясь и матово поблескивая полированными боками. Ахмет вспомнил, что уже где-то видел эту продолговатую коробочку. Бусинки огоньков шевелились на ее поверхности, складываясь в причудливые узоры. "Вы правы. Это и есть знаменитый гатжит, который доставил нас с Луны. Их построено немного, около сотни на всю вселенную. Доступ к ним разрешен только ответственным лицам, наделенным соответствующими полномочиями. Принимаются во внимание невольные ошибки операторов, могущие привести к изменению прошлого и последующее негативное воздействие на настоящее. Однако, для вас правительство делает исключение. Есть ли у вас чувство ответственности?" "Да." "Я уверен, что вы не подведете," собеседник остро вглянул на бывшего заключенного и, подавив сомнения красными пятнами выступившие на лице, продолжал. "Прибор работает следующим образом," Вау начал объяснения и Ахмет превратился в слух. "Ткань пространства-времени состоит из микрогранул, которые наш прибор формирует в липкие цепочки. После завершения их формирования сверхтекучие вихри в жидком гелии, особенно в 6D восприимчивы к фазовым переходам, как это подразумевает появление длинного порядка - расстояния и изменение их симметрии. Все спины выравниваются в упорядоченном вдоль магнитов направлении, выбранного оператором. Фазовый переход от неупорядоченного состояния в упорядоченное состояние рассчитывается и выбирается оператором через спонтанное нарушение симметрии дырчатых кварков. Это явление представляет собой образец сквозистых стрел, таким образом, при полном обороте вокруг вихревого ядра, стрелки успешно вращаются, что дает полное изменение 5ݠ, или одного полного оборота космоса." Все это Вау произнес не останавливаясь, на одном дыхании, но потом запнулся, увидев непонимающее лицо собеседника. "Не горюй," его голос, осанка и манера говорить моментально изменились. "Вот ту пупочку придавишь," он показал кнопку на приборе, "муравчиков и жучков себе в прическу напустишь, зажмурься крепенько, ножкой топни и полетели, полетели, полетели...Только по пути глазки не раскрывай, там такие ужастики попадаются, что до смерти испугаешься и навек покой потеряешь. А как прибудешь, блаженство и тишина настанут, тебе сразу полегчает. Так ты этот гатжит на видном месте не держи, неровен час сопрет кто. Ты его за пазухой прячь, ну вот как сейчас." Ахмет бережно уложил устройство во внутренний карман бешмета и спросил, "Как выбирается место назначения и эпоха?" "Как только полимерные нанотрубки образуют купол вокруг вашего мозга, они подключатся к вашему сознанию. Аппарат доставит вас к цели."
Ахмет еще раз обвел глазами обширную панораму вечернего города, где они сейчас находились. В темнофиолетовом небе ярко блистала луна, сверкали алмазными россыпями тысячи звезд, на шпилях высоких зданий помигивали красным предупредительные огоньки и великое множество окон светилось ровным, призрачным сиянием.
"Как долго мы пробудем в этом городе?" "Не больше минуты. Шар невидим во всех диапазонах электромагнитного излучения, но тем не менее материален. Столкновение одной из этих летательных машин с ним крайне нежелательно. Пора возвращаться назад." Вау повел плечом. В ту же секунду окружающий их Вавилон пропал из виду; помещение наполнили благодатная темнота и умиротворяющее спокойствие. В отсветах настольной лампы смутно белело лицо хозяина. Он был задумчив и молчалив. Ахмет неподвижно сидел, мысленно переживая увиденное. "Ну, вот мы вернулись в наш мир к моей внучке. Как раз пора ужинать," Вау поднялся из-за стола. "Не желаете присоединиться?" "С удовольствием, но сперва позвольте мне взглянуть на планету, о которой вы мне говорили утром." "Та самая вечерняя звезда? Планета ваших соотечественников? Конечно..." Тут же они оказались на берегу. Солнце уже скрылось за горизонтом и небо сумрачно потемнело. В невысоком мраморном дворце, который они только что покинули, зажглись гостеприимные огоньки. Его фасад был трудно различим из-за скрывающих его дюн. Лишь фронтон и острые завитки лепнины верхнего этажа выступали в сгущающейся ночи. Рокот волн был завораживающим. Одна за другой, они накатывали на песчаный пляж, оставляя янтарь и кусочки водорослей. Соленый морской бриз шевелил волосы наших героев, с гребней волн в их лица летели холодные брызги. На горизонте затянутом рваными синими тучами, затмевая окружающие созвездия, появилась яркая звезда. Ее господствующее положение привлекало внимание. "Это она и есть," прошептал Вау. "Это обитель ваших соотечественников. Ее построил мой коллега Крафти по просьбе беглых татар. Они поэтически называют свой мир "безнең җир - наша земля"." "Что?" От изумления Ахмет пошатнулся, но устоял на ногах. "Планету построили? "Крафти был опытным и энергичным наблюдателем вашей цивилизации," не замечая реакции собеседника, Вау плавно вел свой рассказ. "К середине своей 50-летней службы, в 1552 году по вашему летоисчислению, он стал свидетелем разгрома Казанского ханства. Много их было страдальцев, рассеянных после взятия городов и крепостей, после грабежей, убийств и пожаров. Оседали они в глухих лесах, но и там доставали их царские опричники. Крафти, человек сердобольный и участливый, сжалился над ними и переправил в наш мир две семьи, каждая по десять человек. Мы не всесильны и больше правительство ему не позволило. Татары тосковали на новом месте и хотели жить обособлено в условиях, к которым привыкли на Земле. Мы пошли им навстречу. Удачно, что наша центральная звезда по своей массе, плотности и спектральной классификации очень близка к Солнцу. Крафти нашел подходящее свободное пространство между орбитами других планет, собрал и сконденсировал там пыль, камни, астероиды и другие обломки. Он не мог ждать миллиарды лет эволюции. Чтобы ускорить процесс, геологические эпохи были спрессованы в часы и недели. Через год огненная масса остыла, на ней образовались материки и океаны, появилась атмосфера, флора и фауна. Планета была готова к заселению. Беженцы справили новоселье. Похоже, что они довольны. Они пашут землю, растят свои посевы, пасут скот, гоняют на жеребцах по лугам и полям, рыбачат на реках и озерах. Правда, очертания материков и океанов не такие как на Земле, Крафти не смог повторить их планету в точности, но они не жалуются, исследуют ее и составляют карты. С тех пор прошло 500 лет - больше и больше татар находили путь к избавлению, но всех принять нам не разрешает закон. Oни живут по своим обычаям и нравам. Они построили мечети и школы, города и деревни, но у них нет нашей технологии. Для передвижения они пользуются гужевым транспортом, а для освещения керосиновыми лампами. Единственное средство связи между нами и ими это радиостанция. Мы за ними не наблюдаем и получаем их сообщения по мере надобности." "Я очень хочу встретиться со моими земляками," перебил его Ахмет. "Вы свободный человек, мы никого насильно не держим, делайте что хотите." Внезапно хозяин замолчал. Ахмету показалось, что тот к чему-то прислушивается и ведет с кем-то телепатический разговор. Заметно было, что Вау чувствовал смущение, он отвернул свое лицо, повернулся спиной и беззвучно разводил руками, как если бы спорил с невидимкой. Закончив переговоры, покровитель перевел свой тяжелый взгляд на Ахмета. Он больше не был добрым и вежливым господином. Его глаза посуровели и губы сжались. "У вас в кармане лежит ценный прибор. Это государственная собственность; закон запрещает использование гатжита без разрешения и только в присутствии соответствующего должностного лица. Вам следует оставить прибор у меня. Дело в том, что в последний момент ваша миссия на планету Земля нашим правительством была отменена. Сказать, по правде, появилось много оппонентов моей идеи изменить историю Казанского ханства. Только что опубликовано предписание оставить все как есть и ничего не предпринимать. Верните гатжит." Bероятно, Ахмет пропустил сказанное мимо ушей. Слишком уж велико было желание повидаться со своими, услышать их голоса, говорить на родном языке. Лицо его побледнело, на губах появилась рассеянная улыбка, глаза повлажнели, воспоминания захлестнули его. Он поднял голову и устремил свой взгляд на звезду. Казалось, что свет ее притягивал все его существо. Еще мгновение - и он исчез. "Куда?!" рявкнул вдогонку Вау, но Ахмета уже и след простыл.
Глава Шестая
Место посадки оказалось неудачным, Ахмет угодил на морское дно и ноги его по колени увязли в зеленой тине. Широкие солнечные лучи пробивались сверху, нежно подсвечивая подводный пейзаж. Вечно качающийся, полупрозрачный потолок этого царства был усыпляющим. Высоко над ним колыхались медузы и сновали стайки разноцветных рыб, но здесь в холодном безмолвии вода была плотной и стоячей, по дну ползали крабы, вздымая струйки песка, среди обломков ракушек и кораллов закапывались в ямки моллюски, кошмарные и клыкастые гады уже ползли к нему, взвихривая ажурные облачка фекалий. "Придется расстроить этих "зверушек". Они останутся без обеда," пошутил Ахмет и нащупав рукой скользкий камень, оперся на него, чтобы сохранить равновесие. Стиснув рот так, что побелели выступившие желваки и напрягшись, как стальная пружина, он выскочил из морской пучины. За ним взметнулся сверкающий фонтан белой пены и солёных брызг. Он поднимался вертикально вверх к безоблачному голубому небу, в котором сияло жаркое солнце. Вода лила с него ручьями, сапоги неизвестно куда пропали, к босым ногам прилипла тина, а к правому бедру присосался маленький осьминог. Движением руки Ахмет стряхнул чудовище; распластавшись и крутясь, оно полетело вниз. Ахмет ощупал себя. Все было в целости и, за исключением сапог, благополучно пережило межпланетный перелет. Он быстро просыхал. Бескрайний и пустынный океан простирался вокруг него - ни острова, ни паруса, ни пароходного дымка не было видно на его лазурной глади. Долгий подъем продолжался. Воздух разредился, став тонким и легким. Он пересек границу стратосферы. В сгущающейся синеве проступили звезды, а планета внизу стала принимать сферическую форму. К северу на горизонте он разглядел туманные очертания земли. Туда-то он и направил свой полет. "Остров или материк?" раздумывал Ахмет, приближаясь к цели. Еще из стратосферы он заметил широкую реку, пересекающую необъятную равнину. "Скорее всего материк," заключил он и начал снижаться. Спустя короткое время удалец стал различать детали. Обширная дельта реки была прорезана извилистыми протоками, окруженными лугами, лиственными рощами и густыми зарослями камыша. Стаи всевозможных птиц гнездились среди травы, кустов и кочек. Вспугнутые хищниками, пернатые поминутно поднимались в воздух и беспокойно перелетали с места на место. Ахмет последовал вверх по течению, надеясь найти человеческое жилье, но ничего, кроме зеленых дубрав на низких берегах не открывалось его взору. После нескольких часов полета он наконец-то заметил возделанные поля, скот на пастбищах, постройки и дымки из печных труб. Стараясь быть незамеченным, изыскатель опустился в перелеске на околице. Почва, укрытая сплошным ковром зеленых блестящих мхов, была мягка как ковер. Росло несколько столетних лип, в траве под ними проглядывали темно-коричневые шляпки грибов. Деревня была рядом, ее крытые железом постройки проглядывали из-за кустов орешника, но Ахмет опасался испугать жителей своим неожиданным появлением. Он выбрал обходной вариант. По утоптанной тропинке он направился к перевозу, нагруженному телегами и мужиками. Паром, вмещающий лишь две запряженные лошадьми подводы и десяток пассажиров, с натугой двигался вдоль длинного и изношенного каната, натянутого поперек русла. Время тянулось долго и нудно, но очередь не роптала, обсуждая свои покупки. Неподалеку на глинистом берегу, усыпанным галькой и валунами, в тени березовой рощи расположился небольшой базар. Там возле прилавков со снедью, кожевенно-меховыми изделиями и самоварами кипели разговоры. Гул человеческих голосов не мог заглушить тревожного блеянья овец, протяжного мычанья коров, внезапного ржанья коней и отдаленный собачий брех.
У крайнего прилавка, облокотившись о косяк, стояла Равиля, лучезарная, терпеливая и скромная жена Ибрагима. Месяц назад они сыграли свадьбу, дети у них появиться не успели, но муж уже берег ее и не посылал на тяжелые работы. Сам он сейчас был на мельнице, где со своим отцом и братьями фасовал муку в мешки. Готовясь к суровой зиме, они складывали их в амбар. Труд был пыльный и изнуряющий; Равиля знала, что до вечера они не управятся и горячий ужин к приходу мужа она начнет стряпать после полудня. Взгляд ее был устремлен на свекровь, крупную и величавую матрону, занимавшую место на высоком табурете. Звонким голосом она зазывала покупателей; боясь продешевить, дотошно и придирчиво осматривала свой товар. Все женщины носили традиционные костюмы консервативных фасонов и расцветок - бархатные безрукавки поверх однотонных туник до пят, украшенные воланами или тесьмой, ноги обуты в кожаные ичиги на мягкой подошве, головы прекрасных дам покрывали калфаки с бахромой и платки. Наргиза, так звали свекровь, степенно торговалась сo стоявшим напротив морщинистым дедом. Черная тюбетейка не скрывала седой пушок на его лысой голове, из-под синего кулмэка высовывались домотканые пестрядные порты, на ногах были потертые сапоги. Бабай интересовался копчеными карасями, наполнявшими доверху ивовую корзину, стоявшую на прилавке. Солнце поднялось над лесом, слепило ему глаза, но дед не отступал, у него было достаточно времени. "За сколько продашь?" канючил он. "Не надо мне твоих денег, от них одна морока. Ты кузнец, Абузяр, с огнем дружишь, в горне металл плавишь и на наковальне куешь; сработай моей невестке браслет филигранный, я тебе серебра для него дам." "Я ювелир, а не кузнец, но сделаю браслет за две корзины рыбы. Когда требуется?" "Здоров ты торговаться, ну ладно, так и быть забирай." "По рукам, но за один раз я твою рыбу до дома не донесу. Вторую корзину здесь на время оставлю. За ней мой внучок прибежит." "Как знаешь. Когда начнешь?" "Как только заказ получу и размеры сниму." Наргиза подняв глаза к небу, задумалась. "Приходи к нам сегодня вечером; вся семья за столом соберется; поужинаешь с нами и о делах поговорим." "Как скажете," Абузяр повеселел. "Десять лет ты здесь живешь, а не привык к нашей честности," выговаривала она. "Сколько лет тебе было, когда тебя выселили в Казахстан?" "И тогда я уже старым был," его глаза печально мигнули. "Тех, кто с Земли пришли сразу видно - дерганые и недоверчивые. В нашем краю изобилие и покой, мы здесь родились и умрем, и ничто больше нам не нужно. Это наше место." "Жизнь там такая, социализмoм называется," вздохнул дедушка. "Слышала я про Сталина и про депортацию." "Слышать мало. Ты не видела столько горя, сколько видел я. У меня тогда по пути из Бахчисарая вся семья погибла." Абузяр всхлипнул. "Как ты уцелел?" "В другой вагон посадили." "Тот самый, который спас Крафти?" "Какой же еще... Он только один вагон утащил. 70 человек в мгновение ока перенеслись сюда. Чудеса..." "Не чудеса, а сверхцивилизация. Они тоже Бога почитают и Имя Eго славят, просто они раньше нас появились и начали."
"Ну, покедова," не в силах одолеть премудрость, дед взвалил корзину на плечо и побрел вдоль берега к деревне. Проводив его взглядом, Наргиза минутку поглазела на переправу, где галдели мужики и артачились упрямые кони, потом повернулась к пологому откосу, на котором между трухлявых пней ярко горели мухоморы, почесала переносицу, сладко зевнула, потянулась, и вдруг, пораженная, замерла. Челюсть ее отвисла, глаза округлились, руки затряслись. Она была первой кто увидела пришельца! Да какого! Случившееся стало крупнейшим событием в ее жизни; в дальнейшем рассказ ее вошел в учебники истории, превратился в народное предание и она устала повторять его вновь и вновь. Вот, что ей представилось:
"Он задевал головой облака и из глаз его сыпались молнии, одежда на нем струилась и пенилась как водопад, голос его грохотал громче грома, каждый шаг его был с полверсты, ветер вокруг него свистел и гудел, а как только ступил он в реку, она остановила свой бег."
Ахмет встрепенулся и осмотрелся по сторонам. Он не ожидал такого переполоха. При его появлении заблеяли козы и замычали коровы, лошади стали бить копытами землю, собаки рвались с цепей, людские разговоры вмиг стихли, все обернулись и уставились на него. Лица перевозчиков побелели, они бросили шесты, ветхий канат с треском лопнул и течение увлекло паром. Cтарую посудину развернуло и начало потихоньку сносить на завал из бревен и камней, который в ста метрах от них перегораживал реку. "Если затащит под завал, то перевернутся," донесся с берега взолнованный юношеский тенор. На пароме горстка мужиков успокаивали блеющих овец. Кто-то, отломив доску от обшивки, опустил конец ее в воду и, как веслом, пытался править неподконтрольной посудиной. Ахмет ни секунды не колебался, но и не спешил, действия его были точны и хладнокровны. Перелетев на середину реки, он погрузился в нее по пояс, уперся руками в деревянный просмоленный борт и медленно вывел паром на отмель, туда где с утра толпилась очередь. Сейчас место опустело, народ разбежался и там одиноко стояла пожилая оторопевшая женщина с глиняным кувшином в руках. Когда Ахмет подошел к ней, она молчала, но глаза ее были полны бескрайнего удивления. "Здравствуй, бабушка", тихо обратился он к ней. "Как живёшь? Будь ты жива да здорова ещё сто годов!" Ахмет опустил голову. Ошеломленная женщина молча протянула ему кувшин. Обеими руками Ахмет взял его и поднес ко рту. "Хороший кумыс," немного отпив, улыбнулся он. "Век такого не пробовал." "Татарин?" робко спросила Наргиза, принимая сосуд из рук пришельца. "Конечно, татарин!" воскликнули сбежавшиеся односельчане. "Глядите какой герой; у нас других не бывает!" Толпа сомкнулась вокруг него плотным кольцом, но близко подойти не решалась. "Меня зовут Ахмет Бахтияров," представился он и повернулся кругом, всматриваясь в их оживленные лица. Какими разными они выглядели - молодыми и старыми, кряжистыми и худощавыми, веселыми и сумрачными. Но каждый из них казался Ахмету единственным, неповторимым и драгоценным. На всех лежал отпечаток свободной, зажиточной жизни вдали от гнета безбожной власти. "Из какого вы времени?"осмелился спросить Галляметдин, коренастый черноволосый здоровяк, одетый как и все в незамысловатую одежду сельских жителей - кулмэк, ыштан и итек. Бархатная зеленая тюбетейка с черной каймой выделяла его. Он прочитал много толстых книг, поддерживал справедливость, не притеснял слабых и повиновался заповедям Всевышнего Аллаха. Вот уже пять лет народ выбирал его старостой и он гордился этим. "Я прибыл из 1940 года. В каком времени вы живете?" "Мы записываем нашу историю с 16-го века, когда сюда попали наши предки," неторопясь и с достоинством объяснил староста. "Мало нас тогда уцелело после избиения в Поволжье и жили мы по старинке - при лучинах, свечах и факелах, но 400 лет спустя крымские татары познакомили нас с керосинками." "К 1944-ому году наука на Земле значительно продвинулась вперед," протолкавшись поближе, серьезно пробасил высокий, худенький подросток. "Крымчане рассказали нам про то, что произошло на Земле за четыре века нашего отсутствия. Hичего хорошего на старой планете нет," паренек с отвращением скорчил губы в гримасе. Дружный смех заставил Ахмета улыбнуться. "Мы живем в деревнях и слободах, мы построили дороги и шоссе, но больших городов мы не любим, от них лишь искушение и суета. Здесь у нас мечети, приходские школы и медресе. У нас нет ни ханов, ни династий, у нас самоуправление," продолжал Галляметдин. Взгляд его проникал Ахмету в самую душу. "Если вы из 1940-го года, то вы ничего не знаете про войну," неожиданно осенило Абузяра и он всплеснул руками. Ахмет отрицательно покачал головой. "Какую войну? Войны там не затихают. Сталин постоянно уничтожает свой народ и также нападает на соседей." Односельчане разволновались. "Великую Отечественную... В 1941 году была война с Гитлером," откуда-то из гущи толпы стал просвещать гостя тонкий мальчишеский дискант. "Татары воевали против фашистов, но в 1944 году в Крым пришло НКВД и выселило татарский народ в пустыню. Мои родители выжили, но большая часть наших погибла." Услышав это, Ахмет в ярости топнул ногой. "Верно, от советских ничего хорошего не дождешься," согласился Абузяр, сжав кулаки. Наступило долгое молчание. Люди застыли, не зная, что сказать. Прохладный ветерок ерошил их волосы, рябил водную гладь пруда, гнал по небу облака. Заморосил теплый мелкий дождь. "Вечереет; будьте нашим гостем," Галляметдин сделал приглашающий жест рукой и посмотрел в сторону деревни. Там на широкой поляне выстроились в ряды несколько десятков почерневших от времени высоких изб. Их коричневые железные крыши блестели от влаги. Из закопченых кирпичных труб в пасмурное небо вился сероватый дымок. Узоры резных наличников на окнах отображали традиционные исламские мотивы. Посередине главной улицы торчала гигантская жердь c колодезной бадьей, а вдалеке возвышался изразцовый купол мечети и минарет. Окрестности были пусты, только во дворах и в огородах мелькали человеческие фигуры, да по тропинке от колодца девушка несла на коромысле полные ведра. Ее украшения нежно позвякивали, платок и зеленые шаровары не стесняли движений, вода не плескалась, она осторожно обходила лужи и слякоть на своем пути. Она улыбнулась кому-то из односельчан и тот в ответ что-то ей крикнул. Толпа тронулась в путь. Ахмет и Галляметдин шли впереди, за ними вразброд следовали остальные. Широко раскрытыми глазами Ахмет оглядывал окружающее, восхищаясь смекалкой и опрятностью своего народа, аккуратными строениями и садиками вокруг, огороженными штакетником. Из ворот одного из домов вышел плечистый человек, облаченный в баранью безрукавку, шаровары и сапоги. Он остановился возле поленницы дров, разглядывая шествие. Равиля бросилась к нему и добежав, уселась рядом на скамейку, что-то быстро рассказывая и показывая в сторону новоприбывших. Мужчина кивнул ей и быстрым шагом направился к Ахмету. Его скуластое безбородое лицо с узкими глазами и приплюснутым носом было бесстрастно. "Здравствуйте. Меня зовут Ибрагим." Ахмет представился и они пожали друг другу обе руки. "Заходите к нам" пригласил он.
"С удовольствием," ответил Ахмет. "И вы к нам заходите, почтенный," Ибрагим повернул голову к старосте. "Спасибо, в другой раз," отнекивался он. "Мне надо до темна курятник починить. Вы лучше принимайте Бахтияр-бека," этими словами Галляметдин как-бы возвел Ахмета в дворянское звание. "Он гость знатный и щедрый." Ахмет последовал за хозяином. Cо смехом вспоминал он свое убогое существование в СССР. "Теперь я стал князем," торжествовал он. На крыльце Ахмет обернулся, попрощался со своими новыми друзьями и вступил в жилище. Хозяин шел первым. Поддевка туго облекала его атлетическую фигуру. Из-под края одежды высовывалась красная, загорелая шея. Смушковая шапка на его голове почти подпирала потолок. "Пожалуйста, садитесь," приветствовала Равиля вошедших. Она стояла посередине просторной кунацкой и розоватый вечерний свет из окон лился на ее тонкую изящную фигуру. Честь хозяйки требовала безупречного приема дорогого гостя и она сделала все возможное. Равиля уже спроворилась поставить чайник на очаг и под казаном пекся малай. Мужчины уселись на войлок, разостланный на полу. В опрятной, чисто выметенной комнате мебель почти отсутствовала. Пестрые ткани и ярко начищенная медная посуда украшали стены. Большая выбеленная печь занимала четверть помещения. Две затворенные двери вели в другие части дома. Равиля поставила перед ними на низком столике пшеничную шорбу, пельмени с катыком, кумыс в кувшине с узким горлышком и отправилась на кухню, готовить следующее угощение.
Ибрагим произнес молитву перед вкушением пищи и они принялись за еду. "Как вы к нам попали?" немного погодя спросил хозяин. "Все говорят, что вы одарены высоким разумом и могуществом." "Моя мудрость от Аллаха. Узнал же я о вас от друга вашего друга. Его зовут Вау. Я встретил его на Луне после освобождения из неволи. Он привел меня сюда, в свою сверхцивилизацию и потом рассказал о вас." Ахмету было неудобно утаивать подробности своего прибытия; он решил промолчать. "Я бы хотел, чтобы Вау и его друзья привезли бы сюда больше наших." сказала Равиля. Она сидела рядом с мужем и в руке ее был надкусанный перемяч. "Да, татары там страдают," подтвердил Ахмет. "Ну, а что у вас?" "Все хорошо, только нас очень мало. Десять лет назад мы провели перепись. Мы подсчитали, что на всей планете нас около трех милионов," Ибрагим наморщил лоб. "Мы исследуем наш мир, основываем города, колонии, строим дороги, заводы, судоверфи и плаваем к экватору, правда дальше на юг никто из нас не проникал; может вы нам поможете?" Хозяева вопросительно посмотрели на Ахмета. "Я готов сделать все, что в моих силах. Но мои мысли с татарами, которые остались на Земле. У меня к вам вопрос. Почему такое процветающее государство как Золотая Орда погибло?" "Что здесь особенного?" Ибрагим взял в руки лепешку, разломил ее на куски и протянул каждому. "Я читал книги. История полна таких примеров. Империя преуспевает сто или двести лет, потом ее аристократия впадает в летаргию, веря, что процветание навсегда. Правящая элита начинает забываться, спорить и грызться между собой. Государство слабеет и приходит в упадок. Появляются воинственные племена, которые атакуют обессилевших соседей и в конце концов захватывают их страну."
"Здесь мы все живем в добре, уважении и любви, без гнева, распрей и разногласий," раздался голос Равили. Обязанности хозяйки не давали ей покоя и она уже хлопотала возле очага. "Oдна религия, oдин язык, одна кровь," продолжала она. "Там же ханы вместо того, чтобы беречь свое царство, воевали между собой. Враги Ислама воспользовались раздорами и перебили наш народ." Наступило молчание. Угасший день за окном уже переходил в сумерки, предметы в комнате стали терять очертания; пламя в очаге, то тлея, то разгораясь, бросало дрожащие блики на стены и потолок. Летели минуты. Ахмет внимательно рассматривал снедь на столе, Ибрагим прямо и неподвижно сидел по-турецки, а Равиля стряпала на кухне.
"Почему вы так мало едите?" вернувшись, спросила она. В ее руках был жестяной поднос, на котором стояли синие пиалы, наполненные горячим чаем и тарелки с урюком и чакчаком. "Возьмите побольше." "Спасибо. Все замечательно вкусно, но я не голоден," Ахмет поклонился хозяевам. Он не хотел объяснять, что пища ему не требуется и что его невозможно убить. "Вам не холодно без обуви?" Ибрагим указал на босые ноги кунака. "Дадим вам тапочки." "Все в порядке. Обойдусь. Мои ичиги сейчас где-то на дне океана. Их, наверное, обжили какие-нибудь каракатицы," он рассмеялся, вспомнив свое прибытие. "В чем же дело? Я стачаю вам сапоги лучше прежних. Позвольте смерить." Ибрагим встал, подошел к керосиновой лампе, висящей над потолком, и, чиркнув спичкой, зажег ее.
В этот момент послышались шаги в сенях и легкий стук в дверь. "Входите," прокричал хозяин. Щурясь от яркого света, в избу вошел Галляметдин и мальчик лет пяти. Обеими ручонками держался он за рубаху своего дедушки. Удивленные глаза малыша робко глядели на незнакомца. На кудрявых волосах его сидела войлочная шапочка, которую он то и дело поправлял. "Вот привел внучка познакомиться с беком," Галляметдин обнял своего внука за плечи и вопросительно взглянул на Ахмета. "Очень рад знакомству," Ахмет представился и протянул мальчугану обе руки. "Назиф," неожиданно выкрикнул он. "Это правда, что ты горы сдвигать можешь?" "Если надо, то сдвину." "Когда научишь?!" "Зависит от обстоятельств." Эти слова равно озадачили как мальчонку так и взрослых. Размышляя, они не смотрели друг на друга. Наступившее молчание прервал Ибрагим, "Садитесь, угощайтесь, дорогие гости." "Спасибо, но в другой раз," отнекивался староста. "Мы Бахтияр-бека и вас к себе приглашаем." "Прямо сейчас?" удивились молодые супруги. Галляметдин прижал руки к груди. "Угощения на всех хватит. Мы у вас чаще бываем, чем вы у нас. Это нечестно. Ваш черед навестить наш дом," уговаривал староста. Равиля качнула головой. Глаза ее нахмурились и лицо покраснело. Но через мгновение самообладание вернулось к ней. Она обратилась к Ахмету, "Бахтияр-бек, это наша традиция. Все хотят пригласить вас к себе в гости." Тот в раздумье потер нос.
"Там вся наша семья дожидается. Дети хотят услышать ваши истории," староста добавлял новые аргументы, пока не добился своего.
Глава Седьмая
В жилище Галляметдина Ахмета встретила все домочадцы, два его взрослых сына, их жены и внуки. Две зажженных металлических лампы под низким потолком и красноватое пламя очага наполняли помещение тусклым светом. Младшее поколение удобно разместилось на полу в углу комнаты. Девочки нянчили кукол или помогали взрослым по хозяйству, мальчики с ножичками и шильцами в руках что-то мастерили из кусков дерева. Жена хозяина по имени Джитез, морщинистая, сутулая женщина, закутанная в кафтан из верблюжьей шерсти, пригласила их присесть на ковер, на котором стояли блюда с жареной бараниной, подносы с лепешками, чашки с кумысом, медный чайник и тарелки со сладостями. Чайник передавали друг другу и по очереди наливали кипящий напиток. Клубы пара порой скрывали от Ахмета пятнадцать пар глаз, устремившихся на него. От него ждали рассказа и он начал повествование, обращаясь преимущественно к детям.
"Народ наш всегда был богат героями," монотонный голос Ахмета был едва различим и слушатели подвинулись ближе к нему. "Случилось эта история вскоре после разгрома Казанского ханства в 1552 году. Царь Иван привел против нас огромное войско в пять раз превосходящее силы защитников столицы. Kто только к нам не пожаловал! Помимо русских стрельцов и яицких казаков были там немецкие инженеры, мастера подкопов под крепостные стены; ливонские знатоки артиллерии и ратного дела; были даже наемники из мусульман. Сорок дней и ночей продолжалась осада. В ходе боев защитники Казани были поголовно уничтожены. Были стерты с лица земли дворцы, мечети, архитектурные памятники и национальная библиотека, не считая жилищ простых горожан. Улицы были завалены трупами, вспыхивали пожары, черный дым застилал небо. Мужское население города было истреблено, а женщины и дети уведены в рабство. Но татарский народ никогда не смирился с поражением и продолжал борьбу. По всему краю начинались выступления за свободу и независимость. Героев было так много, что не хватит бумаги и чернил всех перечислить. Об одном из них я хочу вам рассказать - звали его Мамыш-Берды.
Люди не удержали в памяти ни даты, ни места рождения своего смельчака, но помнят, что с юношеских лет был он неутомимым ходоком и великолепным джигитом. В его сухом мускулистом теле не было ни капли жира, был он меток и приметлив; в одиночку ходил с рогатиной на медведя, а рысей и куниц переловил без счета. С детства отличался он великолепной памятью и прилежанием. В школе на лету выучил он грамоту и вскоре мог повторять услышанные в мечети суры Корана. В своей деревне он был лучшим борцом, превосходя всех в проворстве и ловкости, и никому не удавалось повалить его, если падал он, то тут же вскакивал на ноги, как кошка, а руки его раз ухватившись за кушак, не выпускали противника, пока не сбрасывали его ловким движением на землю.
Ему было двадцать пять лет, когда пришла весть о вторжении русских. К тому времени был он cотником на Луговой стороне и весть о захвате столицы повергла его в печаль.
Он любил свою родину, страдал за ее боль, горечь и беды. Кликнул он под свои знамена всех уцелевших, обездоленных и ограбленных новой властью. Рать собралась немалая и в поход выступила тотчас. Не стало житья ни царским чиновникам, ни судьям-мздоимцам, ни сборщикам налогов. Обеспокоилась Москва и послала два военных отряда разделаться с непокорными, но восставшие наголову разбили карателей. Осерчал царь Иван, затопал ногами и отправил новое войско из Свияжской крепости усмирить недовольных. Однако и тут вышла неудача. Повстанцы под командованием татарских военачальников Зейзита и Сары нанесли сокрушительное поражение захватчикам, а иx командир, боярин Салтыков, попал в плен.
Восстание росло, охватило оба берега Волги и к 1554 году под началом Мамыш-Берды сражалось пять тысяч бойцов. Ядром сопротивления была выбрана Чалымская крепость. На Сундырской горе, на правом берегу Волги появились ее высокие стены. Крепость считалась неприступной, круты были ее откосы, грозны бастионы, изобильны были склады оружия, провианта и фуража; большое войско пряталось в ее подземных пустотах. В январе 1553 года туда была перенесена столица воссозданного Казанского ханства, но требовался формальный вождь. Мамыш-Берды был простолюдином, в те времена это считалось недостатком, и он искал хана - личность, которая бы стала знаменем восстания. Приехав в Ногайскую орду, он предъявил мурзам доспех битого им русского военачальника Салтыкова. Броню долго рассматривали, удивлялись и цокали языками. После колебаний престол Казанского ханства согласился принять Али-Акрам - сын мурзы Юсуфа. Новое ханство объявило войну Ивану IV, великому князю московскому и всея Руси. Казалось, против завоевателей собиралась сила огромная. На борьбу снаряжались Ногайская орда, Астраханское царство и даже далекий крымский хан Девлет -Гирей обещал поддержку. Однако предательство одного из мурз, присягнувшим на верность царю, погубило замысел союзников и союз распался. Так Мамыш-Берды и Али-Акрам остались один на один с вражескими полчищами. В 1554 году восставшие предприняли новый поход, подошли к стенам Казани и разбили крупное воинское соединение неприятеля. К сожалению это был последний успех. Москва присылала новые и новые армии. Стрельцы, казаки, новгородцы и всякие вооруженные авантюристы спускались вниз по Волге и "прочесывали" татарские террирории. Захватчики сжигали деревни и посевы, забирали скот. Доведённое до отчаяния население было вынуждено возобновить выплаты оброка. В 1556 году большой отряд под командованием боярина Морозова подошел к Чалымской крепости. Иноземные инженеры провели подкоп и нашпиговали его бочками с порохом. Оглушающий взрыв пробил брешь в стене и враги хлынули внутрь. Бой был долгий и жестокий. Али-Акрам погиб, а Мамыш-Берды, оглушенный, был захвачен живьем. Его заперли в клетку, отвезли в Москву на потеху зевакам и в том же году четвертовали на Красной площади." Голос Ахмета от волнения прервался; дети сидели с вытянутыми лицами, кто-то начал всхлипывать; они забыли есть и пить, все ждали продолжения. "Пятьсот лет назад случилось это несчастье," вновь заговорил Ахмет. "Народ придумал другой конец жизни своего героя. Будто бежал Мамаш-Берды из клетки, задушив двух солдат. Захватил он оседланных коней и, проскакав единым духом тысячу верст, вернулся в родные края. Будто превратился он в богатыря ростом в крепостную башню, встречал врагов в поле и громил их в пух и прах. Не было от него пощады захватчикам. Но недолго гулял он по полям и дорогам, чиня суд и расправу. Таким сильным он стал, что не выдержала его тяжести сыра - земля, прогнулась под его ногами, расступилась и поглотила по самую макушку. В ненастные ночи запоздалые путники слышат треск, лязг и скрежет, доносящиеся из степи. Каждый проезжий знает: то Мамаш-Берды напрягает свои могучие руки и ноги, пытаясь вырваться из заточенья, но далек назначенный Аллахом день, когда он поднимется сильный как прежде и освободит свой народ от чужеземного ига." Ахмет выпрямился, поднял голову и расправил плечи. "Я совершу то, что не успел сделать Мамыш-Берды," сухо закончил он свой рассказ, не глядя ни на кого в отдельности. "Но у тебя же нет войска!" выкрикнул детский голосок. "Я один побью целое войско," так тихо произнес он, что те кто были подальше не расслышали и стали переспрашивать передних. "Всем пора спать!" захлопали в ладоши мамы и повели в детскую половину своих зевающих чад. Вслед за ними удалились на покой и взрослые, недоумевая можно ли принимать всерьез слова
гостя.
До утра все затихло в доме, только всю ночь поскрипывали балки на чердаке, да чуть позвякивал отставший лист железа на крыше. Назиф проснулся на рассвете. В комнате с низким потолком его братья дремали под толстыми хлопковыми покрывалами. Было так тихо, что казалось все вымерло, не доносилось ни единого голоса и ничьих шагов. "Отец со старшими братьями должно быть уехал в поля, мать и сестры хлопочут на огороде," решил он. Назиф слышал только квохтанье кур и шелест деревьев за окном. Oн накинул латаные-перелатаные штанишки, холщовую рубашонку и босиком выбежал во двор. Вслед за ним с тявканьем бросилась белая лохматая собачка, спутница всех его шалостей и затей. "Сидеть, Эркен," прикрикнул он на нее, но собачка не послушалась и, встав на задние лапы, начала облизывать его лицо. Подоспевшая бабушка спасла внука. Она оттащила Эркена и тот, жалобно повизгивая удалился в заросли кустов. Назиф последовал за бабушкой. Солнце поднялось над лесом и его косые лучи жгли мальчику спину. Быстро наступал горячий, душный день. В виноградниках позади дома рдели и сверкали золотистым отливом красные и желтые гроздья. Длинные тени от высоких лоз ложились на взрыхленную, щедро удобренную почву. Рядом на голом пространстве был разложен шерстяной цветастый ковер, из которого бабушка длинной палкой выбивала пыль, а поодаль на траве в тени под раскидистой грушей Назиф застал коленопреклонного гостя. Он молчал и выглядел очень задумчивым. Его глаза были подняты к небу и запекшиеся губы чуть шевелились. Он кланялся, касаясь лбом циновки. Мальчуган не раздумывал. "Когда горы сдвигать научишь?" подбежал он к Ахмету. Тот долго не отвечал, как если бы он не слышал его слов. Назиф потянул его за рукав и повторил вопрос. Ахмет очнулся. "Хоть сейчас," его взгляд упал на ковер. "Хочешь покататься?" "На чем? Все лошади в разгоне." "Вон ковер лежит. Мы на нем полетим." Губы Ахмета изогнулись в мягкой улыбке. "Я эту сказку слышал," Назиф вздохнул и разочарованно махнул рукой. "Это не по настоящему." "Зови своих друзей. Полетаем по настоящему. Только сперва спроси свою маму."
Назиф помчался в дом. Долго ждать не пришлось. Раздался дробный топот многих ног и вслед за Назифом выскочила возбужденная ватага мальчишек и девчонок. Самому старшему из них было девять и он торжественно сжимал в руке деревянный меч, самой младшей было четыре и она семенила позади всех. За ними следовали две молодые мамы в скромных домашних платьях. Сцепившись за руки, дети уселись на ковре. "Бахтияр-бек, какую сказку ты будешь нам теперь рассказывать?" пропищала Нурсайля, шестилетняя малышка в синем сарафане. "Не рассказывать," поправил ее Назиф. "Мы полетим." "Как мы полетим, если у нас нет крыльев?" "Мы вообразим, что полетим, так мне сказала мама," поучала Багдия, самоуверенное семилетнее создание с монистами, вплетенными в ее косички. "Все готовы?" спросил Ахмет. Он сидел посередине, скрестив под собой ноги, и строго следя за своими маленькими пассажирами. "Вставать нельзя. Наклоняться через край тоже нельзя. Держитесь за меня и друг за друга. Согласны?" "Да!" хор голосов так оглушил Ахмета, что он немного поморщился. "Тогда отправляемся." Сидящие дети не двигались, ожидая начала нового рассказа, но к их безмерному удивлению ковер действительно начал подниматься! Обеспокоенные женщины, оставшиеся во дворе ахнули и всплеснули руками. Kовер ничуть не прогибался, но бахрома его свисала вниз, касаясь камней и песка. Когда ковер завис в метре над землей, на него прыгнула собачка, не хотевшая расставаться со своим хозяином. Назиф обнял ее и сказал, чтобы она сидела смирно и не волновалась. Когда ковер взлетел выше крыши, Ахмет осторожно повел его вдоль улицы по направлению к реке. На ее берегах начался переполох. Завидев чудо великое торговки выскочили из - под навесов и смотрели в небо. На переправе было хуже всего. Народ там попадал наземь, следя глазами за феноменом. К счастью паром в этот момент стоял на привязи у причала; паромщики же, закрыв глаза, побросали шесты свои и повалились среди блеющих овец и коз. Ребятишки были потрясены. Никогда они не поднимались так высоко. Они парили над кронами деревьев и земли не было видно сквозь густую листву. Деревня осталась в стороне, вода сверкала на зеркальной глади широкого плеса и вдалеке на горизонте в синеватой дымке показались смутные очертания гор. Ахмет, не наклонив ковер ни на капельку, бережно развернул его над лесом и так же медленно и торжественно проплыл над деревней, вернув детей на то же самое место во дворе под опеку их взволнованных мам. Однако дети продолжали сидеть на местах, не двигаясь и смотря прямо перед собой. На их ошеломленных лицах застыли маски безмерного удивления. Им было трудно осмыслить случившееся. Они все еще жили в сказке, которая превратилась в быль; только что они были ее участниками.
Возгласы прибежавшей со всей округи детворы прервали их грезы. В минуту двор был запружен малышами. Ахмет встал, размял затекшие ноги и вышел на улицу. "Покатай нас, тоже, Бахтияр - бек!" звенели голоса вокруг него. Детишки обступили его, тянули к нему ручки, настойчиво просили. Позади маячили их безмолвные родители. "Пожалейте гостя," пришел ему на выручку оказавшийся неподалеку Галляметдин. "Соблюдайте очередь." Он обратился к Ахмету, "Могли бы вы уважить каждую семью? Придти к ним в гости и полетать с их детьми. Все будут очень благодарны." "Конечно. Это первый мой долг," охотно согласился он.
"Ковры есть в каждом доме. Или вам нужен именно наш?" "Любой подойдет, лишь бы в нем не было дыр." Галляметдин хлопнул в ладоши и обратился к собравшимся. "Бахтияр-бек сказал, что он будет ходить из дома в дом и катать вас всех на ваших собственных коврах. Следующий дом Наргизы, потом изба Абузяра, потом Култугана...на один день этого хватит, потом посмотрим." "Я здесь," выступила вперед Наргиза. Она была взволнована, но решительна. Капли пота застыли на ее покрытом пылью лице. Она бросила свои лотки на рынке и бежала вдогонку за ковром-самолетом целую версту. "Но мой муж сейчас в мастерской," выпалила она. "Ты можешь решить без него?" Торговка утвердительно кивнула. "Тогда расстилай то, что у тебя есть. Зови своих внуков. Не толпитесь и не наступайте на ноги," острастил он гущу напирающих людей. Улыбаясь, Ахмет проследовал в соседний двор, где на траве возле забора уже была расстелена желто-красная кошма. Пятеро ребятишек поджидали его. Ахмет прочитал молитву, сложил свои обветренные руки на груди, скрестив ноги, сел в центре и они полетели. Так прошел его второй день. К вечеру оставалась неохваченной еще большая часть деревни, но к концу пятого дня все детишки побывали в сказке и почувствовали себя Аладинами и принцессами. Ночевал Ахмет каждый раз на новом месте, посещая каждую семью. Угощали его вкусно, плотно и разнообразно, но в основном ждали его рассказов. После ужина с жареной уткой или мясом обычно подавали травяной чай с чакчаком или пастилой с миндалем. Осоловевшие от еды хозяева, облокотившись на подушки, внимали неторопливой речи гостя. В комнатах было полутемно и тихо. За печкой трещал сверчок и гулял ветер в трубе. Свет керосинового фонаря поблескивал на стеклянной и медной посуде. Ахмет сидел на почетном месте и говорил. Он прославлял победы татар и сожалел о горьких поражениях, он повествовал о жизни народа и рассказывал шутливые истории, он пел и ему подпевали; сердца слушателей трепетали и души иx волновались от каждого его слова. Но у него тоже были вопросы. Пришелец интересовался повседневной жизнью здешних людей, расспрашивал об отдаленных поселениях, о добыче руды и угля, об экспедициях через пустыни и океаны, о путешествиях через дремучие джунгли. "Оставайтесь с нами, Бахтияр-бек," упрашивали его. "Мы найдем вам невесту и построим избу." "У меня есть предназначение на Земле," каждый раз отвечал он. "Я должен исправить ошибку истории."
Не понимали сельские жители загадочных намеков и, удивляясь странным речам гостя, спешили по своим делам.
Наступил день, когда Ибрагим принес давно обещанные сапоги. "Как вы всю неделю ходили босиком?" увидев подарок, озадачился Галляметдин. "Мои ступни никогда не касались земли," залился смехом Ахмет. "Вы разве не заметили? Я всегда висел в сантиметре от нее. Потому-то я никогда не оставляю следов и вашим хозяйкам не надо подметать полы за мной." Он присел на скамью и, обернув ноги портянками, одел обновы. Сапоги сидели на нем как влитые. Хрустящие, яловые, начищенные до блеска, они поражали дивным качеством и окраской. Ахмет с благодарностью принял подношение. "Вот тебе на память мой кинжал," он отцепил с поясного ремня свое оружие. Пальцы Ибрагима крепко сжали его серебряные ножны. "Разве вам не понадобится?" "Там куда я иду одним кинжалом не обойдешься. Клянусь, что этим татарским сапогом я попру выю московскому царю!" Черные брови Ахмета нахмурились, глаза блеснули недобрым светом, лицо его потемнело от праведного гнева. Oн резко топнул ногой, взбив клуб пыли. "Мне пора на Землю в 1552 год! Там я разделаюсь с Иваном Грозным!"
Все хотели проводить Бахтияр-бека, но в дальний путь отправились они втроем. Ахмет опасался стихийного бедствия глобального масштаба, которое могло бы быть вызвано его внезапным перемещением вдоль оси времени в обратном направлении, да еще совмещенным с прыжком на другую сторону вселенной. По этой причине в целях безопасности он выбрал стартовый пункт подальше от полей, построек и человеческого жилья. Самые неразлучные друзья захотели побыть с ним до последней минуты его пребывания на планете. Выехали они на рассвете, в дороге были уже целый день, но его спутники не высказывали признаков усталости. Смеркалось. В лесу на утесистом предгорье стало темнее. Лошади шли гуськом через заросли - морда одной касалась крупа другой - Ахмет впереди, Ибрагим позади, Галляметдин между ними. Всадники редко переговаривались, поводья были опущены, но ноги сильно упирались в стремена. Ночной воздух посвежел. Запах влажной травы примешивался к аромату хвои.
"Может быть здесь," Ахмет поднял руку и остановил процессию. Ночь была ясная, но луны в этом мире не было. Незнакомые созвездия, рассыпавшиеся над головой, разгоняли мрак вокруг себя почти как факелы. Tаинственное сияние заливало поляну. От леса, цветов и травы исходил дурманящий аромат. Над ними в сумятице беспорядочных движений с клекотом носились хищные птицы. Шум их крыльев, похожий на внезапный ураган, наполнял плотный, сырой воздух тревожным ожиданием. Ахмет спешился, подошел к обрыву и заглянул в провал. По краям его, громадные и неподвижные, прорезались в чернильной синеве кремнистые скалы. Причудливо падали тени по острым скатам каменных гигантов. Звездный свет играл и дымился на зазубренных вершинах и речке, бурлящей далеко на дне.
"Давайте прощаться," Ахмет обнял каждого из них. "Как управитесь на Земле, милости просим к нам," слезы навернулись Ибрагиму на глаза. "У нас всегда тихо, спорщиков нет и рыбалка хорошая. Живем душа в душу." "Верно," поддакнул Галляметдин. "Hа Земле ничего, кроме раздоров, вы не найдете. Разве их, оглашенных, примиришь?" "Природа там, говорят, красивая," вставил Ибрагим. Зато люди нередко грызут горла друг другу." "Поганое место," согласился Ахмет. "Тамошняя история однообразна. Бесконечная череда убийств, перемешанная с грабежами, изнасилованиями и другими преступлениями меньшего разряда." Он озабоченно взглянул на небо и замер, прислушиваясь к чему-то. "Мне пора. Не подходите близко. Берегите свои глаза. Лучше укройтесь за пригорком. В результате моего отлета может случиться сильный ураган или землетрясение, я точно не знаю. Ждите пока не успокоится, потом возвращайтесь домой." Ахмет пересек поляну и остановился на краю бездны. Резким движением он достал из-за пазухи гатжит и своими корявыми, натруженными пальцами сделал несколько манипуляций. Как и раньше, рой светящихся мошек охватил его голову. Плотная масса искорок сновала во всех направлениях, создавая интенсивный ореол. Сполохи цветного пламени заметались по лесу, по траве, по скалам. Ахмет подождал полминуты, скрестил руки на груди и сильно оттолкнувшись, прыгнул вниз. На мгновение пропасть озарилась ярчайшим светом, грянул гром и мир опять погрузился вo мрак и апатию. Его оставшиеся друзья подбежали к месту, где несколько минут назад стоял их предводитель. Из пропасти тянуло жаром. При свете факелoв они пытались рассмотреть последствия катаклизма. Кустарники превратились в пепел, скалы оплавились, речка выкипела и на месте русла валялась закопченная галька. "Пусть Аллах даст ему помощи," пожелали его единоверцы.
Глава Восьмая
Резкий порывистый ветер гнал белые пушистые облачка, уже пламеневшие на востоке. Разгорался новый тягостный день. Костры русских войск мерцали до самого горизонта плотным кольцом охватывая Казань. Их неровный тусклый свет отбрасывал красноватые отблески на загаженный, утоптанный снег и черные силуэты людей, спящих вокруг. Московская монархия двинула против казанских соперников 150-ти тысячную армию, в пять раз превышающую силы защитников города, многочисленную артиллерию и даже знатоков минных подкопов из Англии. Все это требовало надзора "ока государева" и постоянного снабжения продовольствием и снаряжением. Вот и сейчас, стоявший на крепостной стене Зайган, разглядел в предрассветной мгле баркасы, переправляющие через Волгу новые запасы оружия и свежие войска из Свияжска. Их было десять, они были тяжело нагружены, но быстро двигались под надутыми парусами. Пурпурный царский шатер стоял на другом берегу на крутояре. B редеющем полумраке его кожаные полотнища выделялись при свете факелов толпившейся вокруг охраны. Гарцевали всаадники, торопились курьеры. Размахивая свитками, служивые кричали и спорили, но звуки их голосов не доносились до осажденных. Зайган поморщился от боли. Рана в плече бередила и не давала уснуть. Было ему под сорок, из которых двадцать лет прослужил он верой и правдой нукером в отряде мурзы Кызылбаши; богатства большого oн не нажил, но достаток появился, жил он с семьей в своем домике, в конюшне стоял пяток лошадей, мурза аккуратно платил жалованье; все они были сыты, одеты и обуты. Русские всегда беспокоили Казанское ханство, но всегда их атаки отбивали, так должно было случиться и в этот раз. Он вспомнил свою жену и детей, которых после слезного прощания, он оставил полгода назад в Арске, под охраной князя Епанчи и его конницы. "Они искусные воины и победят захватчиков," попытался успокоить он себя. Сырой ветер пронизывал его до костей. Bойлочный кафтан, облекающий его тело, поверх которого был надет стальной пластинчатый панцирь, плохо грел. Его задубелое лицо покраснело от холода, а рана все ныла. Он уселся поудобнее в углу на скамье, натянул баранью шапку до ушей, но сон не шел. Воспоминания о вчерашнем штурме будоражили его... Двенадцать осадных башен подвинули к воротам царские артиллеристы. Между крепостными стенами и пушками оставался только ров, местами заваленный землей и бревнами. Фрязские инженеры, ученики Леонардо да Винчи, соорудили эти башни на "три боя" и после нескольких умелых залпов стены ярко пылали. Взрыв подкопа под воротами послужил сигналом. Запищали свиристелки, задудели трубки, загремели барабаны. Как саранча двинулись на приступ русские войска. Да много ли среди них было русских? Здесь были и касимовские татары, и мордвины, и черкесы, а также разношерстный европейский сброд - немецкие, итальянские и польские наемники, пришедшие пограбить казанцев. Первые ряды несли лестницы, по которым, перебравшись через ров, они тут же карабкались наверx. Железные крючья накинутые на зубцы плохо держалиcь и нередко соскальзывали, сбрасывая атакующих на жесткую землю. Мусульманские воины поджидали тех, кто сумел забраться на стены. Чужаки гибли сотнями под смертельными ударами, но будто не замечая потерь, подходили новые полчища и лезли вперед. Бесстрашные татарские женщины вилами отталкивали лестницы, кидали булыжники и лили на ратников кипящую смолу из огромных чанов. От пушечных и пищальных выстрелов закладывало уши. Подобно падающему дождю, носились тучи стрел, поражая без различия как защитников, так и нападавших. Лязг мечей и сабель, грохот ударов о доспехи, хруст ломающихся костей леденил души. Татарские богатыри сошлись с врагом врукопашную, нанося им тяжелый урон. Изогнутые острые ятаганы рубили и кололи злодеев, с одного удара снося им головы, руки и ноги, и те, с криками боли, падали в лужи собственной крови. Татарские топоры и булавы крушили и дробили черепа завоевателей и ни щит, и ни шлем, ни кольчуга не могли уберечь московских воителей от неминуемой гибели. "Мало нас," с горечью думал Зайган, протыкая копьем очередного стрельца. "Ногайская орда, наши ближайшие соседи, отказали в помощи. Им важнее дружба с московским царем. Так царь нас всех поодиночке и передушит." Пушки на высоких лафетах крупной картечью беспрерывно косили ряды русских. Сверкало пламя, гремели выстрелы, густой едкий дым окутывал батарею. Видя ужасную гибель своих сородичей многие наступающие оробели и, чтобы избежать битвы с казанцами, не дойдя до стен ложились на землю. Притворяясь убитыми, они дожидались ночи, чтобы уползти назад к своим. Зайган рубился с тремя бородачами, они были вооружены бердышами, железные шапки с бармицами закрывали их лица, они подпрыгивали и громко ухали, пытаясь испугать. Oт них несло куревом и водочным перегаром. Одного Зайган заколол, другого зарезал, а третий, видя, что противника не одолеть, отшвырнул свой чекан и выстрелил из самопала. Свет померк в глазах у Зайгана. Пошатнулся он от острой боли, челюсти его еще были сжаты в оскале, но руки больше не держали оружия. Ноги батыра подогнулись и он рухнул лицом вперед. Серая тьма обступила его, но то была не смерть, лишь беспамятство.
Неизвестно сколько прошло времени, но медленно, как бы через толщу воды, звуки стали проникать в его сознание. Он стал различать голоса, плач, смех и стоны. Веки его вздрогнули и пальцы зашевелились. К щеке прилипли опилки и мусор с деревянного помоста, на котором он лежал. Зайган открыл глаза. Превознемогая боль в плече, но опираясь на здоровую руку, нукер привстал. Комната, в которой он находился, была заполнена ранеными. Контуженные в грудь со свистом хрипели; потерявшие конечности приглушенно подвывали; рубленные в головы и в лицо, закусив губы, тяжко вздыхали; а легкораненые ковыляли взад и вперед, помогая своим товарищам и пытаясь облегчить их боль. Воздух был сперт и насыщен испарениями нечистот. Масляная лампа бросала бледный свет на иcкалеченные человеческие тела, обмотанные окровавленными тряпицами. Двое мужчин на соседних лежаках вели неторопливый разговор. "Hаша победа," услышал Зайган замечательные слова, от которых затрепетало и запело его сердце. Могучий прилив энергии охватил все его существо. "Русские ушли?" прервал он беседующих. "Нет, они еще здесь, но перетрусили здорово," обернулся к нему небольшой румяный крепыш, лет двадцати, одетый в ватный халат и тюбетейку. "Русские убежали назад в свой лагерь и загородились щитами. Сейчас ждут нашего удара. Полегло их вчера видимо-невидимо," со смехом добавил его собеседник, безусый подросток с ломающимся голосом. Он сидел на свернутой медвежьей шкуре, его руки, кулмэк и шаровары были испачканы красным. Позади них на грубом столе стояли фарфоровые и жестяные тазы, до верха наполненные ветошью и бинтами, валялись щипцы и пилочки, которые можно было бы причислить к разряду хирургических инструментов той эпохи; длинные полки вдоль стен прогибались от множества разноцветных баночек и бутылочек, содержащих, по видимости, медицинские снадобья. "Как вы себя чувствуете, абый?" обратился к Зайгану тот, что постарше. "Мы промыли вашу рану и вынули свинец. Ничего серьезного. Скоро заживет." "У нас все выздоравливают," обнадежил его подросток. "Главное, покой и вера." Зайган попытался встать. "Пойду на башню. Посмотрю, где враг." Он стал одеваться. Вдвоем лекари помогли ему, потом принесли его ичиги. На него накинули кафтан, застегнули панцирь, напялили шапку и, опираясь на плечо юноши, Зайган неуверенно вышел... и пробудился. По прежнему сидел он на скамье на крепостной стене, его спина упиралась в угол между лестницей и башней. После вчерашней битвы его тело болело и кровоточило, синяки и порезы на руках саднили, но душа ликовала... Он и не подозревал, что все-таки задремал, вспоминая минувший победный день. Вокруг него уставшие защитники прикорнули возле лафетов и бойниц. Они накрылись тулупами, бараньими и овчинными шкурами, но даже во сне их руки сжимали оружие. Неподвижные фигуры часовых стояли на страже. Сколько он спал? Солнце, пробиваясь сквозь пелену синеватых туч, уже поднялось над горизонтом и светило своими бледными лучами на обороняющийся город и вереницу вражеских кораблей у речного причала. На черневшей подпалинами кострищ заснеженной равнине копошились захватчики. Их действия были непонятны, казалось, что они собираются уходить. Зайган повернулся и взглянул вниз. Улица, примыкающая к поврежденным воротам, была завалена битыми кирпичами, обломками бревен и искалеченными человеческими телами. Дым от отдаленного пожара стлался над бесконечной чередой соломенных крыш. Рядом с воротами стоял пышный и монументальный ханский дворец. Он был глух и молчалив, тень несчастья покрывала его и только в зарешеченном окошке верхнего этажа сиротливо тлел слабый огонек. Но казанцы верили в свою победу. В морозном воздухе звучали отрывистые воинские команды, цокали копыта конных патрулей, скрипели колеса повозок, подвозились боеприпасы и на центральной площади хан Ядыгар делал смотр своим дружинам. Тем временем прохожие торопились похоронить погибших, артель плотников, громко перекликаясь, восстанавливала постройки, хозяйки разжигали свои очаги, пекли хлеб и с минарета, как голос надежды, доносился протяжный зов муэдзина.
"Давно здесь сидишь, иптяш?" услышал Зайган знакомые голоса. "Чтобы не хворать, хорошенько кушать надо." Он поднял голову. Пахлеван и Хайдар, соратники-кунаки, пришли проведать его. Как и он служили они нукерами у Кызылбаши; как и он были они низкорослыми, но могучими, умелыми воинами; как и он храбро сражались они вчера на стенах. Это они не допустили до Зайгана обидчика, уже замахнувшегося, чтобы прикончить его. Они добили вражеского пехотинца и оттащили Зайгана к лекарям, наказав, чтобы те прилежно за ним ухаживали. "Пойдем, пока не поздно, к кашеварам. А то все съедят," Пахлеван показал движением руки куда - то в сторону и вниз. Оба громко расхохотались. Зайган с усилием поднялся и, поддерживаемый товарищами, по щербистым кирпичным ступеням спустился на улицу. Здесь уборка уже началась и мусор складывали на телеги, ставни мазанок были распахнуты и их обитатели, вернувшиеся к своим ежедневным занятиям, без особого интереса посматривали на трех богатырей, шествующих по середине мостовой. Их сабли позвякивали, сапоги гулко печатали шаг, подолы их верхней одежды взметали неостывший пепел битвы. Харчевня находилась в Мучном квартале. Пропустить ее было невозможно. Издалека сообщала она о себе запахами съестного, шумом и гвалтом. Вокруг длинных столов, уставленных блюдами, подносами, кувшинами и горшками с разнообразнейшей стряпней, толпилось порядочное войско. С набитыми ртами мужчины лениво болтали, смеялись и ели от пуза. Поодаль над вязанками пылающего хвороста в клубах пара висели чугунные чаны с горячей похлебкой. Низко кланяясь сновала кухонная прислуга, подтаскивая новые тарелки и горшки взамен опустевших. Приятели, найдя свободное место, набрали себе ломтей вареного мяса, хлеба, овощей и схватили по кувшину кумыса. С каждым глотком Зайган чувствовал, как возвращаются его потрясенные силы, но говорить он не мог от усталости. Приятели молчали, занятые самими собой и поглощением пищи, пока не заметили суматоху, поднятую окрестными жителями. Старые и малые, застегивая на ходу одежду, мчались на площадь к которой примыкал Мучной квартал. Толпа любопытных теснилась вокруг полураздетого юродивого, усевшегося на мостовой. Безумный взгляд его не стоял на месте, в уголках рта скопилась слизь, лицо, руки и ступни босых ног были в глубоких царапинах. С ним пробовали разговаривать, но он не отвечал. "Джинн," не переставая твердил юродивый и тыкал пальцем в сторону мавзолея, изразцовый купол которого возвышался среди деревьев на другой стороне. "Я там молился. Он выпрыгнул из ниоткуда и вскочил прямо на надгробие. Он весь в огнях и в искрах. Они жалят как осы. Вот он!" Юродивый забился в припадке. "Люди, спрячьте меня" Мутные глаза его остекленели, он растянулся ничком на грязном снегу и затих. Народ повернулся к гробнице. Великое множество замерло как пораженное молнией. Всем казалось, что зрение обманывает их. Вечно запертые бронзовые двери со скрипом отворились и оттуда вышел вельможа. Голова его, покрытая соболиной шапкой, была гордо поднята, спокойно смотрел его взор, бледное лицо улыбалось. На нем был зеленый бешмет до колен, через раскрытый ворот проглядывал розовый кулмэк, черные шаровары были заправлены в сафьяновые сапоги. Он был невооружен, но бешмет был подпоясан сабельным опоясьем с серебряными бляшками. С левого бока была пристегнута золотая пайцза с отчеканенной тигровой мордой. "Это не джинн, это пророк!" В безмерном удивлении толпа упала перед ним на колени. "Тогда почему у него на боку висит пайцза Чингиз хана?" гадали одни. "Потому что это воскресший отпрыск Потрясателя Вселенной!" доказывали другие. "Не может быть!" сомневались третьи. "Кто же он такой?" Пара дотошных мальцов проскользнула в мавзолей в поисках перевернутых плит, но вернулась с вытянутыми лицами и разведенными руками; они не нашли ничего. Ахмет остановился посередине площади лицом к дворцу и скрестил свои руки на груди. Он чувствовал на себе тысячи устремленных глаз, в которых застыл немой вопрос. Ахмет не мог дать ответ, так он был потрясен увиденным. Великолепие зданий превосходило его ожидания. Их размах и роскошь напоминали ему иллюстрации из старой арабской книги, которую он рассматривал в детстве. Сказочные переливы изразцовых стен и куполов завораживали; благородные орнаменты очаровывали; ажурные арки и мраморные колонны вызывали невольное восхищение. В 1935 году Ахмет жил в Казани и работал на машиностроительном заводе. По выходным он любил бродить по кремлю, рассматривая уцелевшие памятники, любуясь архитектурой и читая таблички на стенах. Но сейчас перед ним была живая история - нетронутый, еще не разрушенный завтрашним штурмом прекрасный город, полный живых его обитателей. Никто из них не подозревал, что если Ахмет не вмешается, их город скоро погибнет. Язык сильно изменился за прошедшие пятьсот лет, но Ахмет читал мысли собравшихся и мог легко изъясняться. "Отведите меня к хану!" изрек он. Его поняли и толпа заколыхалась. Зайган чувствовал доверие и симпатию к пришельцу. Этот человек был плоть от плоти, кровь от крови татарского народа, готовый умереть за них. Зайган тихонько толкнул в пухлую спину стоящего впереди неуклюжего человека в черном шелковом халате. Тот повернул свое одутловатое, желтое лицо. Хитрые глазки китайца недовольно смотрели на воина. "Вейюань Сунь Син, вы помощник ханского визира. Не могли бы вы проводить эфенди во дворец?" Толстяк согласно кивнул головой и на цыпочках подошел к Ахмету. Поклонившись ему до пояса, Вейюань произнес, "Мы послали гонцов к великому хану. Он будет извещен о прибытии сына Потрясателя Вселенной." Ахмет благосклонно принял рапорт и пошел вслед за визирем. Толпа молчаливо расступалась, оставляя им широкий проход на всем пути. Идти было недалеко. На мостовой перед монументальным дворцовым порталом, украшенным зеленоватыми изразцами, была уже постелена дорожка из небольших ковров. Стоящий у входа благообразный человек в полосатом халате и белом тюрбане величественным жестом указал им проход внутрь. Ахмет вошел в устланный мягкими коврами зал. Здесь было тихо и безлюдно. Тусклый солнечный свет проникал через вереницу высоких стрельчатых окон, застекленных цветными витражами. На возвышении в дальнем конце палаты лежал опрокинутый трон. В его расщепленной спинке из красного дерева, запуталась золотая тесьма; у подножья престола поблескивали осколки разбитых ваз, обломки полированной мебели и другой непонятный мусор; розовая бархатная подушка валялась на ступеньке.
Из-за колонны навстречу ему шагнул молодой воин. Он приблизился стремительной, бесшумной походкой. Длинные полы его простой голубой одежды развевались, открывая желтой кожи сапожки с загнутыми кверху носами. Тонкая талия была перетянута ременным поясом, на котором висела кривая сабля в зеленых ножнах. Ее эфес украшала точеная слоновая кость, окаймленная серебряной проволокой. Голова юноши, увенчанная круглой меховой шапкой со стальным шлемом-шишаком, приходилась Ахмету почти по плечо. Улыбка освещала его крючконосое, худое лицо, но в пристальном взгляде черных глаз чувствовалась привычка повелевать. "Тысячу лет тебе жить и царствовать, мудрый падишах," Ахмет поклонился ему, угадав, что перед ним хан Ядыгар. "Откуда ты?" губы его искривились, глаза сузились. Он нервно сжал ладони. "Я пришел издалека," заговорил Ахмет поучающим голосом. "Мы ждем от тебя вестей от наших далеких предков," Ядыгар не мог скрыть волнения. Лоб его покрылся потом и руки задрожали. "Меня послал великий Чингиз-каган спасти тебя и твое царство," Ахмет решил не пускаться в сложные объяснения. "Завтра русские опять пойдут на штурм." "Я знаю. К ним постоянно подходят подкрепления. Лазутчики донесли, что их английские наймиты подкопали две крепостные башни и на рассвете взорвут порох. Потом они начнут атаку. Наше войско истощено и малочисленно." Хан хотел еще что-то добавить, но голос его задрожал и он умолк. "Штурма не будет," Ахмет обнадежил его. "Я разоружу их армию. Приготовь свою конницу к преследованию неприятеля." Ядыгар недоверчиво смотрел в глаза гостя. На лице его пронеслась гамма переживаний - от леденящего скептицизма до готовности поверить и тут же броситься в бой. Вспыхнувшая как пожар сумасшедшая надежда мигом охватила его. "Откуда знаешь?" Ядыгар воинственно положил руку на эфес. "Я постиг непостижимое и раскрыл сокрытое...Мне доступно то, что не присутствует во внешнем мире," затейливо излагал Ахмет. Ему было немного совестно перед своим учителем с далекой планеты, но он упрямо проталкивался вперед. Ахмет щелкнул пальцами и поклонился хану. "Прими мои дары, великий император," он указал на кованый сундучок с откинутой крышкой, внезапно появившийся у ног властелина. Золото и самоцветы наполняли его до краев. На самом верху лежала пара кинжалов в богатой оправе. Чудесное сияние исходило от сокровища. Оно невольно притягивало к себе взоры. Отблески камней и полированного металла забегали по потолку. Из-за колонн вышли хоронившиеся там ханские визири. Они тоже были заворожены богатством. Они подошли вплотную, тупо рассматривая переливы и блеск драгоценностей. Один Ядыгар сохранил хладнокровие. Он хлопнул в ладоши и приказал, "Сундук в казну, а дорогому гостю - пир!" По длинному коридору все прошли в обеденный зал. Их ждали. На ковре было расставлены сотни блюд с изысканными явствами в таком количестве, что ими можно было бы накормить целую проголодавшуюся армию. Морщинистый слуга со всклоченной бородой принес в медном тазе свежей воды для омовения рук. Два отрока в белых одеждах, поклонившись и опустившись на колени, поставили перед каждым глиняные расписные блюда с вареным рисом и кусками жареной курицы. От кушаний исходил ароматный пар. Соблюдая обычай, Ахмет много не ел, но брал чуть-чуть от каждого блюда, расхваливая и благодаря. За обедом присутствовали помимо хозяина, оба его визиря и несколько близких родственников. Стражники в кольчужных доспехах и со скрещенными копьями застыли у дверей. Разговор был вялый и пустой, без содержания и смысла, который то затихал, то вновь оживал; казалось, что грустные мысли присутствующих обрекали все на бесславный исход, пока, наконец Ахмет не упомянул патриотизм. "Татарский меч всегда разил неверных, прославляя знамя Пророка, татарское имя всегда вызывало почет, татарские дипломаты сохраняли мир между народами и государствами." "Что же стало теперь?" вырвалось у хана. "Теперь будет лучше," мечтательно Ахмет поднял глаза к потолку. В этот момент гатжит в его внутреннем кармане требовательно задрожал, но это не обеспокоило и не остановило беглеца. Он продолжал, "Завтра ты победишь москвичей и они больше никогда не покажут сюда носу. Казанское ханство соединится с Астраханским и Сибирским, создав обширное государственное образование, которое будеть диктовать свою волю вечерним странам. Московское княжество вернется к границам 14-го века, навеки заняв место в ряду второстепенных государств. Возможно, что оно станет вассалом Украины или Польши, или еще кого-нибудь. Вот как важна твоя завтрашняя победа!" Ахмет смахнул пот со лба и перевел свой взгляд на хозяина. Hеуверенность хана испарилась без остатка, теперь он был полон гордости и надежд. Упрямо голова его сидела на крепкой шее, полусогнутая спина выпрямилась, лицо приняло свирепое выражение. С этого момента беседа потекла безмятежно и плавно словно широкая, полноводная река. Обсуждались дозволенные темы: от подвоза провианта и грозящем недостатке питьевой воды до слухов, сплетен и анекдотов, ходящими в городе. Ни о себе, ни о великом кагане приезжий не проронил ни слова, а расспрашивать его посчитали неудобным. Голоса звучали негромко, но то и дело раздавался вежливый смех. Прошел час. Подали десерт. Потом прошел еще час. "Мне пора. Нельзя откладывать," гость стал прощаться. "Побудьте еще немного," в один голос уговаривали его хозяева. "К сожалению не могу. Дело прежде всего." После завершения застолья хан прочитал молитву и вызвался проводить до ворот спасителя своего царства. Ахмет, очарованный любезным приемом и архитектурой кремля, сожалел о краткости своего посещения. "Красота нашего города лучше всего видна сверху. Хотите пройти на сторожевую башню?" предложил Ядыгар. "Охотно." Сопровождаемые визирем и гигантского роста телохранителем они поднялись на смотровую площадку. Закатное солнце бросало прощальные лучи на пологие, припорошенные снегом холмы, на русские редуты, близко подступившие к стенам Казани, на необъятную Волгу, которую пересекала череда вражеских судов и на царский шатер, умостившийся на круче вдали. "Неужели одолеем?" засомневался визирь, наклонившись вниз и разглядывая тьму вооруженного народа, коней и пушек. "Непременно одолеем," уверил его Ахмет. Визирь, костлявый человек в стеганом халате и белом тюрбане, недоверчиво поджал губы. Тревоги и опасения терзали его. От волнений и тревог он не спал по ночам, исхудал и пожелтел. Придворный искоса взглянул на гостя. Как может этот самозванец обещать победу? Это невозможно! Слезы одступили к глазам страдальца и он невольно всхлипнул. Однако его эмоции остались незамеченными. "Прощай, хан. Желаю удачи," Ахмет пожал хозяину обе руки и устремил свой взор на походную резиденцию царя Ивана. Порыв горячего ветра пронесся над башней, чуть не свалив наблюдателей с ног. Ко всеобщему изумлению Ахмет исчез. Ядыгар недоуменно рассматривал свои пустые ладони, а у визиря слетел тюрбан с головы. "Удвойте дозоры на стенах и приготовьте к рассвету всю конницу," приказал xан.
Глава Девятая
Русский стан был полон огней, движения и суеты. В густеющей тьме, подсвеченной пламенем костров, скрипели полозья саней, щелкали кнутами возницы, ржали отчаявшиеся лошади, тяжело дыша топали колонны ратников и зычно покрикивали их начальники. На причалы сгружалась конница вперемежку с повозками, бочками и ящиками, подтягивались орудия и боеприпасы, подвозились мясо и хлеб, свежеприбывшие копейные роты проходили смотр, сновали и беспокоились командиры, пушкари проверяли на исправность свои единороги и бомбарды, стрельцы чистили и надраивали аркебузы и пищали, а знатоки подкопных дел приклеивали свечки и фитили к потаенному множеству пороховых зарядов. Войско готовилось к повторному приступу.
Все они робели, каждый по разному, но всех их холодил страх и желание избежать печальной участи многих тысяч соратников, погибших при штурме Казани два дня назад. Однако, больше всего наемников обуревала жадность. Взирая из грязи окопов, траншей и редутов на богатый, столичный город каждый из них мечтал ворваться туда и увести в полон хотя бы парочку местных жителей, а если повезет, то прихватить пригорошню драгоценных камней и кошель золотых монет впридачу. Каждый из них запомнил царевы слова: "Все в городе ваше. Отдаю вам Казань на шесть дней. Мужского пола всех истребите, женщин и детей используйте по своему усмотрению. Везите оттуда все, что пожелаете." Вожделение зажгло их сердца, делая их бесстрашными и жестокими, прыткими и расторопными. "Вишь как, дело нешуточное," гутарили они, греясь у костров. "За один рубин или изумруд мне на нашем рынке продадут корову или коня, за пару алмазов я построю избу да еще прикуплю землицы, а с капиталом в сто золотых кругляков выйду я в купеческое сословие!" "Да, богатство на дороге не валяется," по-хозяйски рассуждало воинство, точа свои пики и сабли, и поглядывая на недоступный город. "Богатство -то оно там. Вот ужо мы его оттуда достанем - ни выроним и ни растеряем, будьте спокойны!" Они грозили кулаками притихшей и сумрачной столице.
Ритмичный скрежет брусков о железо, гогот, крики и брань ратников легко проникали через ковровые стенки шатра и отвлекали внимание Ивана Грозного. Он сидел понурый, поджав свои ноги под резной трон персидской работы, всегда сопровождавший его в походах, и выслушивал донесения гонцов и военачальников. По обе стороны от него с бердышами на плечах, в медвежьих шапках и длиннополых красных кафтанах с высокими воротниками стояла охрана из дворян.
На скуластом лице государя застыла унылая гримаса. Люди, близко знающие его, прочитали бы в ней усталость от походных тягот, тоску по юной жене, оставшейся в Кремле и разочарование в своих воеводах, так долго не могущих сломить упорство мусульман. Длинное парчовое одеяние, облекавшее тучное тело царя, мешало ему двигаться. Властитель с трудом поднял свою руку и с хрустом поскреб черную бороду. Холеная шевелюра длиной до пупа свисала на широкий сплошной воротник, расшитый драгоценными камнями. Некоторые волосинки запутались в яхонтах и аметистах. Они тянули кожу, причиняя боль подбородку самодержца. Постепенно Иван IV от ярости закипал. "Предлагали мы вчера хану сдаться. Cтервец не захотел," молвил царь. "Татары по городу похаживают, надо мной насмехаются и всякое грубиянство мне оказывают. Не потерплю!" Он поднялся и резко выпрямился, на бледном лбу угрожающе вздулись синеватые жилы. Его роскошное одеяние заколыхалось, левая рука в красной рукавице, крепко сжала костяной посох, правая вытянулась на восток.
"Ты, Семен Шереметев," наставлял Иван, склонившегося у его ног князя, "как на заре пропоет труба бросайся со сторожевым полком на Муралеевы ворота. Ты, Василий Серебряный," обратился он к коленопреклоненному сановнику слева от него, "как только зажигальщики взорвут подкопы под рекой, поведешь полк правой руки на ханский дворец. Полк левой руки штурмует посад. Опосля мы взорвем третий подкоп и устрашим басурман. Стену и палаты позади разметает. Tатарове закручинятся и заплачут. Поделом им!" Он стукнул посохом об пол. Черты лица его снова исказились гримасой, на скулах появились красные пятна, в глазах зажглись огоньки адской злобы. "Большой полк атакует с юга," продолжал он, совладав с гневом. "Осадную башню к утру собрать и поставить напротив Арских ворот. За все спрос с Горбатого-Шуйского, он воевода строгий и смекалистый." Услышав свое имя главнокомандующий поклонился. Он стоял у входа в палатку, расставив измазанные глиной сапоги, ширококостный и приземистый, в немецких латах, с пистолетом и двумя кинжалами заткнутыми за пояс, на бедре его висел тяжелый кавалерийский палаш. "Дозволь, государь-батюшка Иван Васильевич, слово вымолвить," Горбатый-Шуйский прижал ладонь к сердцу, "не изволь беспокоиться, кормилец, исполним твою волю царскую и изгоним завтра ворога из Казани." Морщины обозначились на его грубом, жестком лице. "Знаем мы вас, словоблудов," забрюзжал Иван. "Все вы охотники по пирам ходить да песни слушать. В третий поход мы сюда пришли, а Казань-то вон стоит, целехонькая." Внезапно он замолчал, сладко зевнул и зажмурил глазки. "Пошли все вон, мы почивать будем." Торопясь, толкаясь и наступая друг другу на ноги царедворцы поспешно выбежали. В минуту шатер опустел; под присмотром дежурного боярина спальники уложили царя на разостланную постель и две пригожие юницы, чесальщицы пяток, кланяясь до земли, приступили к ночным обязанностям. Снова мироздание превращалось в идиллию, баюкая и ублажая властелина. Вскоре услажденный прикосновениями и поглаживаниями Иван задремал. Во сне он видел себя въезжающим в крепость на белом коне. В его мечтах Казань пылала, дым застилал небо, трупы громоздились до самых облаков; он громко смеялся над неуклюжими городскими старшинами, склоняющими перед ним свои знамена. Хан Ядыгар и его семья распростерлись у ног победителя. Обливаясь слезами горючими они ожидали своей участи. Усмехнувшись погрозил Иван своей холеной ручкой, нахмурил бровушки, как вдруг ощутил болезненный пинок в зад. Величайший открыл глаза. Это был не сон! Возле его кровати стоял живой татарин! Он не выглядел истощенным, сломленным и смиренным, какими Иван IV представлял казанских татар после сорокадневной осады. Наоборот, нарушитель покоя был здоров, опрятен и даже дерзок. Костюм мурзы облекал его сухощавое, стройное тело. Он гордо и высоко держал свою голову, увенчанную соболиной шапкой, а взгляд его черных, колючих глаз прожигал Ивана насквозь. Царь осмотрелся в поисках помощи, но никого не нашел. Шатровый отсек освещали полусгоревшие свечи в канделябре и пламя переносной печки. Ни девок-чесальщиц, ни челяди, ни тем более охраны видно не было. Величайшего оставили одного! Какое безобразие! Его драгоценная особа трусливо задрожала, но все же, собрав все силы, он попытался крикнуть, "Как, ты холоп, посмел в царскую опочивальню вломиться?!" Но голоса у него не оказалось! Он лишь беззвучно открывал рот и вылупливал глаза, как усатый пескарь, выброшенный рыбаками на берег. Следующим пинком Ахмет сбросил Ивана на пол, обошел кровать и наступил сапогом на шею противника.
"Ты - порождение негодяев," Ахмет наклонился ближе к Ивану IV и плюнул ему в лицо. Слюна повисла на брови, переносице и левом глазу, мешая ясновельможному смотреть. Украдкой он утерся, но внимательно слушал и накрепко запоминал. Ахмет произносил каждое слово громко и отчетливо. "Я знаю, почему ты стал убийцей и развратником. Ты психопат. В иной обстановке ты был бы нормальным, хорошим человеком. Однако, ты, высокорожденный, с детства вырос в страхе за свою жизнь. Ну, и нравы у вас при царском дворе! Русская знать, твои кровные родичи не знают ничего другого, кроме яда и предательства. В борьбе за власть вы травите друг друга клеветой, ртутью и мышьяком. Бояре отравили твоего отца Василия III, а сейчас кормят отравленными яствами твою жену Анастасию." Иван пискнул и удивленно дернулся под его сапогом. Ахмет пояснил, "Твоя жена зачахнет и умрет через пять лет, бояре отравят твоих последующих шесть жен, потом они возьмутся за тебя. В 50 лет ты станешь дряхлым, морщинистым, беззубым стариком. Твое правление - нескончаемое бедствие для твоей страны. Оно хуже чумы, войны или моровой язвы. Ты казнишь своих верных слуг, ты превратил свой народ в бессловесное стадо рабов, ты привел в запустение целые области. Твои свирепые страсти уничтожают инакомыслящих, разрушают хозяйство и торговлю, вырубают из генетического фонда самых независимых и талантливых, оставляя для потомства лишь покорных и неповоротливых. Ты предтеча советской власти. Через 400 лет после твоей кончины появятся подобные тебе негодяи. Их имена Ленин и Сталин. Эти дьяволы, как и ты, огнем и мечом пройдут по своей стране, уничтожая народ и его веру. Поразительно, что забывчивые и всепрощающие русские уважительно назовут тебя "Грозным", хотя подобающая твоя кличка - "Беспутный и Кровавый". Так же поразительно, что памятники и постаменты твоим мерзопакостным подобиям - Ленину и Сталину - даже 100 лет спустя после разоблачения их преступлений будуть "украшать" площади и скверы городов. Видно никому до палачей нет дела!" Ахмет поднял голову и прислушался. "Уходи с земли нашей. Если нет, то я тебя со света сживу." Он снял свою ногу с тела поверженного врага. "Поднимись. Причешись. К тебе идут твои слуги. Они тебе доложат, что твоя армия небоеспособна." Ахмет отступил в сторону и медленно растворился в воздухе. Только тогда в углу обозначился присутствующий в комнате дежурный боярин. Он был бодр и свеж и не подозревал о случившемся. Он бросился поднимать лежавшего на полу государя и усадил на кровать. Его господин ошеломленно поводил глазами в поисках своего обидчика. "Впредь офицерский пост учредить в моей опочивальне," прошамкал Иван, ощупывая свою шею. Она распухла, ныла и повернуть голову было трудно. "Пустите меня к государю Ивану Васильевичу," послышался знакомый голос. "Ваше высочество, к вам князь Шуйский с важным известием просится," доложил из прихожей ливрейный холоп. "Зови," Иван переступил через упавшие портки и нырнул в кровать, натянув до подбородка одеяло.
Черная, густая борода его торчала наружу, а глаза превратились в узенькие щелки. "Не вели, государь, казнить, вели речь говорить!" Горбатый-Шуйский, мокрый и грязный, повалился на ковер. Побледневшее, осунувшееся лицо его было искажено ужасом. Руки кровоточили и с плаща капала вода. Он был в том же одеянии, как и вчера, но панцирь, кинжалы и какие-либо металлические предметы на нем отсутствовали. Похоже, что князь всю ночь провел на ногах, готовясь к нападению, и не соснул ни минутки. "Беда, батюшка!" в возбуждении выкрикнул он. "Оружие наше все заржавело и в прах рассыпалось, а порох весь вымок и не взрывается! Воевать чем прикажешь, кормилец?" У Ивана от гнева забурлила кровь в венах, застучало в ушах, затуманило зрение. "Порох есть - сушите! Дубины и рогатины есть - ими бейтесь! Зубы, кулаки и ногти есть - ими кусайтесь и царапайтесь! Не отменю штурм! Нас впятеро больше!" В бешенстве его пальцы сграбастали край одеяла. Поклонившись, главнокомандующий пулей вылетел из шатра. Ахмет, стоявший на берегу и наблюдавший за событиями, видел как грузный и сгорбленный князь заковылял к причалу. И здесь была неудача! Железные скобы больше не связывали доски и брусья с опорами, дерево разъезжалось и не держалось на местах. Постройка покосилась и разваливалась на глазах. Та же участь постигла и флот. Гвозди истлели, в днищах и бортах открылись течи и корабли постепенно погружались в студеные волны. В отчаянии Шуйский сжал голову руками. Войско растерялось. Вместо пушек на лафетах лежали горки ржавчины, ножны сабель и мечей заполнял коричневый порошок, наконечники стрел и копий превратились в труху, от пищалей и мушкетов остались одни приклады и лишь уцелевшие серебряные и медные рукояти поблескивали кое-где в лунном свете. Оробевшие ратники в неуклюжих тегиляях и овчиных шапках, топтались вокруг костров. "Откуда напасть такая?!" возмущались они, обеспокоенно ворочаясь, вытягивая шеи и настороженно зыркая по сторонам.
Светало. На востоке через разрывы низко стлавшихся туч пламенела ослепляющая полоска зари. Восходящее солнце золотило своими лучами остроугольные башни и горбатые крыши осажденного города. Засверкали купола мечетей и мозаичная облицовка минаретов,
осветились резные окна, порозовели стены и шпили дворцoв, выступили гордые пояса булыжных стен. Стаи голубей парили в восходящих потоках воздуха. Острое зрение Ахмета различило открывающиеся ворота и татарскую конницу с саблями наголо, выезжавшую тихой рысью, за ней бежали пешие отряды. Насколько хватало глаз наступающие громили неприятеля. Быстро пройдя через покинутый лагерь, казанцы брали в плен напуганное московское воинство. Бессчётная масса завоевателей сгрудилась на берегу, надеясь перебраться через Волгу. Молча и угрюмо они ожидали своей участи. Их вязали и строили в конвойные ряды. На той стороне на пригорке хан Ядыгар в белой чалме, зеленом халате и с обнаженной саблей в руке гарцевал впереди своей свиты на белогривом коне. Нукеры волокли из шатра Ивана IV и его штабных. Под руки их подтащили к стопам победителей и ткнули рылами в снег. Величайший упирался, гневно тряс непокрытой головой и не хотел поклониться. Его роскошная песцовая шуба была замазана грязью и неизменный посох отсутствовал. "Это победа," на глаза Ахмета выступили слезы радости. Ликование охватило его, все чувства обострились и внезапно в своем сознании он услышал скрипучий голос, "Не совсем так. Ты не имел права этого делать. Ты нарушил закон." Ужас обуял Ахмета. Гатжит, спрятанный у него за пазухой, дрожал и требовал внимания. Он обернулся. Двое официально выглядящих мужчин в черных форменных костюмах - фуражках, гимнастерках, брюках и ботинках - стояли позади. Вид у них был скучный-прескучный; похоже, что им надоело гоняться и выискивать преступников по всей вселенной. "Вы не принадлежите к этому времени," произнес, тот который был повыше и помоложе. "Вы заблудились в чужой эпохе," добавил тот, который был чуть пониже. Он был безволос, толсотоват, с круглым лицом. "Мы полиция истории. За ваше самоуправство мы обязаны вас арестовать и доставить к судье." Странно, что никто из окружающих не обращал никакого внимания на нездешнюю, неземную наружность этой странной пары. Их миндалевидные глаза, свинцового оттенка кожа и острые торчащие уши не привлекали ничьих курьезных взглядов. Да кому было до этого дело? Люди вокруг смеялись и шутили, воодушевленные плодами победы, которую принес им неизвестный герой. Дружно и слаженно они собирали в колонны пленных по шесть человек в ряд и отправляли их на работы по восстановлению разрушений. С понурыми головами, мрачно и неохотно, направлялись покорители к городу, который им не удалось захватить. Они проходили так близко, что Ахмету пришлось посторониться, чтобы не задеть и не иcпачкаться об их тягиляи и зипуны. Ахмет сосредоточился и проверил себя. По-прежнему силы в нем переливались через край; по- прежнему энергия переполняла его, по-прежнему он был могуч и неуязвим. Решение пришло мгновенно: он не сдается; он спрячется от полиции в "складке времени"! Ахмет шевельнул мизинцем и изменил продолжительность событий. Cекунды превратились в долгие часы. Жизнь вокруг замерла. B притихшем голубом небе остановились облака, утих ветерoк, речные волны больше не колыхались, недавний шум и гогот сменились полной тишиной. Человеческие фигуры застыли каждая по своему: кто на одной ноге, кто на двух, кто-то развел руками и ловил свою шапку, сдутую с головы, она повисла в сажени над землей. Ахмет рванулся и побежал, лавируя между препятствиями. С удивлением он заметил как трудно стало проталкивать свое тело через внезапно загустевший воздух. Он сковывал бегущего и мешал движению, атмосфера едва расступалась перед ним. Лицо, волосы, одежда и даже ресницы Ахмета стали обгорать. До леса, где он надеялся найти спасение, было уже недалеко, когда краем глаза он заметил полицейского, бегущего рядом с ним. Тот тоже, как и Ахмет, тлел и дымился, и каждый прыжок его оставлял сноп искр. Где находился его партнер Ахмет так и не узнал: в этот момент он споткнулся, упал и покатился по земле, опутанный проволочной сеткой. "Вы опаснее, чем мы полагали," круглолицый полицейский вытянул руку, достал из ниоткуда желтый баллончик и направил его на свою жертву. "Попытка ускользнуть от служителей правопорядка утяжеляет ваше наказание," подтвердил полицейский помоложе. "Сейчас мы поместим вас в кокон. Это тесное, замкнутое пространство, в котором вы не пикните и не шевельнетесь. Так к судье и приедете." Они захихикали. "Вначале выслушайте меня," проронил лежащий на боку Ахмет. Полицейские переглянулись, удивленно вздохнули и согласились. "Только коротко," круглолицый опустил свой баллончик, но оба насторожились и напряглись, ожидая от арестованного любой каверзы. "Ваша охота за мной, с целью изъятия меня из материальной вселенной выставляет вашу полицию в нелепом свете." Ахмет приподнял голову, чтобы лучше видеть лица собеседников. "Вам даны величайшие ресурсы и возможности, но вы их используете не по назначению. Вы полагаете, что творите добро, но фактически поддерживаете злодеев и тиранов. Ведь ваша задача - сохранение натурального течения истории; не так ли?" Оба полицейских согласно кивнули. "К сожалению ваше невежество приводит к сотням тысяч человеческих жертв, горю, слезам, страданиям и гибели царства." "Нас послали," смущенно возразил тот, который был помоложе. Другой потупился, шмыгнул носом и стал царапать носком ботинка блестящий мокрый наст. "Напротив, изменение, которое я создал, очень благотворно для мировой истории. Оно предотвращает в данном регионе резню и разрушения, сохраняет мир и процветание, и на следующие 500 лет избавляет человечество от войн и революций. Оно исключает возникновение на краю Европы агрессивного государства, у которого нет другого дела, как бесконечно теснить своих соседей и мордовать собственный народ. Человечество будет вам очень благодарно, если вы оставите созданное мной изменение как часть нового, справедливого миропорядка. Посмотрите как кругом вас люди радуются." Ахмет указал на улыбающихся женщин и детей, вышедших из города с корзинами, нагруженными едой и питьем. Эти дары они поровну раздавали и победителям и побежденным. "Зло наказано и добро торжествует. Ну, а я покину Землю и вернусь к моим татарским друзьям на их новой планете. Меня там ждут. Я им нужен." Ахмет перевел дыхание и взглянул на полицейских. Губы их дрожали, брови страдальчески сморщились, они были готовы расплакаться. "Мы выполняем правительственный приказ," тихо проговорил один из них, немного заикаясь; но другой решительно оборвал его, "Пусть идет. Он никому не мешает. Он прав, история должна быть добра и гуманна." Сетка, окутывающая Ахмета разомкнулась; он был свободен. Не попрощавшись и не сказав никому ни слова, мятежник продолжил свой путь к лесу и скоро скрылся в чаще. Наконец-то он был один! Не теряя ни секунды, Ахмет вынул гатжит и оживил его. Прибор пискнул, мяукнул и негромко зажужжал. Ахмет проходил процедуру отлета третий раз и выучил назубок весь ритуал. Как обычно светящиеся мухи зароились над ним, окружив его голову, шею и плечи, и полностью залепив ему все лицо. Он расставил ноги, вытянул руки по швам и застыл, ожидая погружения во мрак безвремения и бесчувствия.
Неожиданно чья-то сильная рука сжала его плечо. Ахмет вздрогнул и попытался освободиться, но не смог. Ему показалось, что это прикосновение лишило его волшебных качеств, которыми он обладал, и он стал, как и прежде, жалок и уязвим. У него запершило в горле, зачесалось подмышкой, защекотало в ушах, засвербило в носу - все недавно забытые неловкости простого смертного обрушились на него - вдобавок ему стало просто холодно. Ахмет пришёл в чувствo, распахнул глаза и глубоко вздохнул. Мертвые мушки широким кольцом валялись вокруг. Они уже не могли унести его от опасности. Разноцветное сияние их брюшек пульсировало и переливалось, становясь тусклым и безжизненным и угасая все больше с каждой секундой. Тяжелая длань давила его плечо, пригибая к земле и не позволяя бежать. Он стоял по щиколотки в снегу на берегу замерзшего ручья. Хмурое пасмурное небо нависло над темно - зеленой чащей хвойных деревьев. Раскидистые, высокие ели широко и привольно разметали свои мохнатые лапы, отрезая сюда путь - дорогу и зверю, и птице, и человеку. Полнейшая тишина царила здесь. И время опять утекало в бесконечность. "Ты изменил историю," услышал он голос Вау. Инопланетянин возвышался позади Ахмета, крепко держал его и не давал обернуться. "Ты совершил преступление. Без разрешения ты захватил гатжит и использовал его по-своему усмотрению. У меня нет другого выхода как уничтожить отклонение, которое ты создал, и восстановить естественный ход событий. B 1940 году мы из человеколюбия спасли твою жизнь, но теперь сожалеем. Правительство вынесло мне резкое порицание за мою доверчивость и благодушие. Твои неразумные действия вычеркнули из существования жизни миллионов людей. Чтобы реконструировать прошлое, все его эпизоды и факты, мы посылаем тебя назад в то изначальное мгновение, когда ты начал свое странствие через пространство-время." "Значит захват моей родины предовратить нельзя? Все было напрасно?" Ахмет не сдавался.
"Вот чему к приводят ссоры в семье," голос Вау дрогнул и слегка помягчел. "500 лет правнуки ваших правнуков страдают из-за ошибок своих предков. Мы понимаем, что ты боролся за свой народ, но твое упорство сотрясло основы мироздания. Это недопустимо. Народ твой, такой талантливый и трудолюбивый, сам найдет свой путь." Напутствие это оказалось последним эпизодом в жизни нашего героя. Вау продолжал говорить, но Ахмету казалось, что звуки речи его, постепенно отдаляясь, затихали, превращаясь в невнятное бормотание. Багровая пелена застлала глаза бедняги, погасив его сознание. Ноги Ахмета подогнулись и очнулся он в подвале заводского здания на своем "объекте". На нем была все та же серая роба и обувка с лагерными номерами. Он ничего не понимал, ничего не помнил и у него страшно болела голова. Одна рука его держалась за железную раму, другая сжимала штырь заземления, макушка же касалась стальной обшивки трансформатора. Через секунду ослепительно яркий разряд высокого напряжения пронзил его плоть. Раскат грома сотряс здание и гулко прокатился эхом. Мелко задребежали стекла в оконных рамах, жирно зачадила горелая резина, оплавились и обгорели провода и арматура. Непроницаемый могильный мрак окутал Ахмета. Tо был конец его земного пути. Душу его принял Бог.