Бекерский Валентин Иванович : другие произведения.

Мир и Война т4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 1.00*3  Ваша оценка:

В.И. Бекерский

МИР И ВОЙНА

Том четвертый

Одесса

Друк

2010

   ББК 63.3(4Укр-4Оде-2Од)624.11,013
   Б421
   УДК 94(477.74-21) "1939-1943"
  
  
   Б421 Бекерский Валентин Иванович
   Мир и война. [Воспоминания] Т. 4. Одесса: Друк, 2010, - 664 с.: 37 ил. - (мемуары).
  
  
  
   ISBN 966-2907-23-8
  
  
   В четвертый том воспоминаний В.И. Бекерского вошли главы "Одесский политехнический институт", "ОВИМУ (ОНМА)", "С 1981 по 1986 год", "И снова ОНМА", "Дикое предательство трех прохвостов" в которых автор повествует о своей жизни и своих дружьях с 1960 года.
  
  
   0x01 graphic
 ББК 63.3(4Укр-4Оде-
   2Од)624.11,013
  
  
   ISBN 966-2907-23-8
  
  
  
  

No Бекерский В.И., 2010

   No "Друк", 2010
  
  
  
   0x08 graphic
  
  
  

В.И. Бекерский

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Том четвертый

ПОСЛЕ 1960 ГОДА


Часть X

ОДЕССКИЙ ПОЛИТЕХНИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ

КАФЕДРА СОПРОТИВЛЕНИЯ МАТЕРИАЛОВ

I

   Начинаю писать последний том своих воспоминаний "Мир и война". Поистине грустные мысли приходят в голову, когда размышляешь об огромном количестве книг, вышедших в свет, о сладостных надеждах, которые возлагают на них авторы, и о судьбе, ожидающей эти книги. Много ли шансов у отдельной книги пробить себе дорогу в этой сутолоке? А если даже ее ожидает успех, то ведь ненадолго. Один бог знает, какое страдание перенес автор, какой горький опыт остался у него за плечами, какие сердечные боли он испытал и все лишь для того, чтобы его книга часок-другой поразвлекала случайного читателя или помогла ему разогнать одолевавшую его скуку. А ведь если судить по решениям, многие из этих книг превосходно написаны, авторами вложено в них немало мыслей, а некоторые - плод неустанного труда целой жизни. Из всего этого я делаю вывод, что удовлетворение писатель должен искать только в самой работе и в освобождении от груза своих мыслей, оставаясь равнодушным ко всему привходящему - к хуле и хвале, к успеху и провалу.
   Но вместе с войной пришло новое отношение к вещам. Молодежь поклонилась богам, в наше время неведомым, и теперь уже ясно видно направление, по которому двинутся те, кто будет жить после нас. Младшее поколение, неугомонное и сознающее свою силу, уже не стучится в двери - оно ворвалось и уселось на наши места. Воздух сотрясается от их крика. Старцы подражают повадкам молодежи и силятся уверить себя, что их время еще не прошло. Они шумят заодно с юнцами, но из их ртов вырывается не воинственный клич, а жалобный писк; они похожи на старых распутниц, с помощью румян и пудры старающихся вернуть себе былую юность. Более мудрые с достоинством идут своей дорогой. В их сдержанной улыбке проглядывает снисходительная насмешка. Они помнят, что в свое время так же шумно и презрительно вытесняли предшествующее, уже усталое поколение, и предвидят, что нынешним бойким факельщикам вскоре тоже придется уступить свое место. Последнего слова не существует. Смелые слова, которые кажутся столь новыми тому, кто их произносит, были почти с теми же интонациями произнесены уже сотни раз. Маятник раскачивается взад и вперед. Движение неизменно совершается по кругу.
   Бывает, что человек зажился и из времени, в котором ему принадлежало определенное место, попал в чужое время, - тогда это одна из забавнейших сцен в человеческой комедии.
   Ну, кто, к примеру, помнит теперь о Владимире Маяковском? А он был знаменитый поэт в свое время, и многие единодушно считали его гениальным, в наше более сложное время уже немыслимым. Но разразилась февральская революция, затем гражданская и Отечественная войны, и поэты запели новые песни.
   Прежде, чем начать продолжение своей повести, я хочу поделиться с читателем сложившимся у меня мнением о мемуарной литературе и, прежде всего, сказать о том, что придаю огромное значение всяким мемуарам. Человек, оставивший их после себя, как бы он ни был наивен, хорошо или плохо написал, лишь бы искренне передает будущим историкам, психологам и писателям не только картину своей эпохи, но и правдивый человеческий документ, единственный, которому можно верить. Безусловно - это заслуга перед обществом, и любой, кто трудится таким образом для общества, имеет право на его признательность.
   Человеку, который много думает и глубоко чувствует, часто кажется, что стоит только попросту записать свои мысли, и получится нечто незаурядное. А, между тем, как только за это примешься, невольно начинаешь подражать каким-либо стилистическим образцам, и, хотя бы ты писал только для себя, все равно безотчетно используешь какой-то стиль и, чаще всего, ударяешься в банальное фразерство. Мысли не желают переходить на бумагу, и, можно сказать, не голова управляет пером, а перо головой, и при этом с пера текут такие пустые, плоские, фальшивые слова! Этого я всегда боялся. Боялся главным образом потому, что если мне не хватит красноречия, настоящей художественной простоты и так далее, то вкуса у меня достаточно. Впрочем, есть ли он у меня действительно - читатель может судить по первым трем томам моей повести.
   Работа над повестью стала для меня не тяжкой обузой, для исполнения которой я должен был тащить самого себя за волосы к компьютеру, но лучшими, счастливейшими часами дня. Я вошел в ту ладную, гладкую полосу послушного творчества, когда мысль без затруднения переходит в слова, а слова свободно ложатся четкими строками на дисплее без единой заминки, без единой поправки; когда пишешь, не уставая, весь день, даже за обедом, даже среди разговора с двумя-тремя лицами; когда прекрасный аппетит, глубокий сон и так отрадно хочется делать добро, услугу, помощь каждому ближнему.
  

II

   В начале шестидесятых годов Одесский политехнический институт располагался там же, где и теперь - на проспекте Т.Г. Шевченко, но в более скромных, нежели сейчас помещениях. Ему принадлежали всего три небольших трехэтажных корпуса. Один из них был административным, а два других учебными. В большем из них, на первом этаже в правом крыле находилась кафедра сопротивления материалов. Ей принадлежали три комнаты. Меньшая из них была кабинетом заведующего, а две других, примерно одинаковых по площади, использовались - первая как непосредственно помещение кафедры, вторая в качестве учебной аудитории, предназначенной для проведения практических занятий. Под этими тремя помещениями находился подвал, в котором помещалась кафедральная лаборатория. Одна из испытательных машин по высоте не вписывалась в него, и, чтобы ее установить, в полу кафедры было проделано отверстие примерно полтора на полтора метра с деревянным ограждением, чтобы в него никто случайно не свалился, а верхушка испытательной машины возвышалась над полом первого этажа.
   В один из последних дней августа 1961 года состоялось первое в этом году заседание кафедры, на котором я получил возможность познакомиться со своими будущими коллегами. О заведующем кафедры Александре Филипповиче Бабенко я уже говорил в предыдущем томе. Кроме него было еще два доцента: Виталий Тимофеевич Козлов и Марк Юлианович Акивенсон. На кафедре работали две женщины-ассистенты - Раиса Васильевна Зелюкова, совсем недавно защитившая кандидатскую диссертацию, и Нина Степановна Никитенко. Еще три ассистента: Анатолий Чиж, Виктор Грачев и Никита Запольский, как мне стало известно позже, были аспирантами-заочниками первого года обучения. Все они уже достаточно хорошо знали друг друга. Единственным новичком среди них был я.
   В ходе заседания кафедры я узнал, что ее состав еще полностью не укомплектован, и для нормального обеспечения учебного процесса нужен, по крайней мере, еще один преподаватель. В этой связи я тотчас же вспомнил о Викторе Высочине, который, отработав в Башкирии после окончания института положенные три года, возвратился из Стерлитомака в Одессу.

III

   Какое-то время Виктор Высочин был занят безуспешными поисками работы. Возможно, они продолжались бы еще долго, если бы однажды он не встретил в 15 номере трамвая Николая Бобровничего, который в пору нашего студенчества занимался с нами в одной группе. Виктор рассказал ему о своих мытарствах.
   Николай, также как и мы с Виктором, во время оккупации был в Одессе, и хотя людей с таким пятном в прошлом, в КПСС принимали крайне неохотно, он, будучи студентом, легко стал членом партии, а после окончания института сразу получил должность в райкоме. Если верить злым языкам, у него где-то в высоком городском начальстве была, как тогда говорили, "волосатая рука". Ни утверждать, ни опровергнуть этого я не могу. Не исключено, что кто-то помогал Николаю делать карьеру - потому что после райкома он стал председателем райисполкома, а позже управлял огромным строительным трестом "Черноморгидрострой". Скажу только, что студентом он звезд с неба не снимал, но парень был хороший и настоящий товарищ. И как только Виктор рассказал Николаю о возникших у него сложностях с трудоустройством, Николай, который ко времени их встречи был инструктором промышленного отдела райкома партии, тут же в трамвае вынул из кармана блокнот и на райкомовском бланке написал записку начальнику третьего проектного института на Дерибасовской. По этой записке Виктора без всяких возражений приняли туда инженером с максимальной зарплатой.
   Судя по тому, что мне рассказывал Виктор, в Стерлитомаке из нашего строительного института направили семь человек, в число которых вошел и Виктор. В строительном тресте, куда прибыли молодые специалисты, с высшим образованием был лишь один человек - главный инженер треста. Остальные представители инженерного состава зачастую не имели даже среднего образования. В молодом пополнении они видели претендентов на занимаемые ими должности и, чтобы избавить себя от вероятности потерять их, устраивали молодым неопытным инженерам всевозможные каверзы по работе, целью которых было доказать неспособность молодых людей справляться с порученным им делом. Все это закончилось тем, что вскоре после приезда в Стерлитомак из направленных туда семи человек осталось только двое - Виктор и еще одна девушка.
   Сначала мой приятель работал на стройке мастером, затем прорабом и в конце даже старшим прорабом. Его, как и других молодых специалистов, тоже пытались, как говорят, "подвести под монастырь", и он даже намеревался досрочно уехать из Башкирии, но парторг треста уговорил Виктора остаться, пообещав, что впредь оградит его от всяких неприятностей со стороны недоброжелателей. Возможно, что еще одной немаловажной причиной того, что Виктор остался работать на стройках Стерлитомака, послужил его редкий и весьма своеобразный характер. Я знаю своего приятеля без малого семьдесят лет и за все это время ни разу не видел его возмущенным, негодующим, вышедшим из себя. Наверное, случись второй всемирный потоп или еще какой-нибудь подобный катаклизм, он и тогда остался бы спокойным и безразличным. И это не от твердости характера и железной воли, а оттого, что, на всякое самое неординарное событие он смотрел как на вполне естественное явление: "ну что ж, раз так случилось, значит - это кому-то было нужно, ничего не поделаешь", - говорил он обычно в таких случаях.
   В 1957 году мой приятель женился. Я об этом узнал позже с его слов после возвращения Виктора из Башкирии в Одессу. Если судить о его женитьбе по тому, что говорится в восточных сказках, то женился он очень удачно, так как женой моего приятеля стала дочь его дяди.
   Во время нашего студенчества я не раз, бывая у него дома в летнее время, видел, как он с книгой в руках лежал во дворе на кровати у низенького заборчика, высотой не более полуметра, за которым в другом дворе, принадлежавшем его дяде, на лежанке часто бывала девушка лет двадцати - его двоюродная сестра. Их ложа были так близко, что они свободно могли вполголоса переговариваться друг с другом. Но я никогда не слышал от Виктора, что он проявляет к своей кузине какой-то особенный интерес. Впрочем, мой приятель по натуре был человек довольно скрытным. Я мог всегда доверять ему свои секреты в полной уверенности, что о них никто никогда не узнает. Как-то много позже, когда мы превратились в убеленных сединами пенсионеров более чем с двадцатилетним стажем и когда я начал писать четвертый том своей повести, я спросил у него:
   - Извини за нескромный вопрос, ты женился по любви?
   - Разумеется, конечно, по любви.
   - Странно. Я всегда считал себя человеком наблюдательным, в институте мы почти каждый день были вместе, я часто бывал у тебя дома, но никогда не замечал, чтобы ты проявлял хоть какой-то интерес к своей кузине.
   - Ничего странного. Ты ведь при своей наблюдательности ничего не знал и о том, что у Славки с Татьяной - нашей бывшей учительницей в вечерней школе - любовный роман, пока я тебе не сказал об этом.
   - Славка - другое дело. Там, как я понимаю, никакой любви между ними не было. Просто временное увлечение двух молодых людей. У тебя же совсем другое дело, ты обзавелся подругой на всю жизнь. А вообще, до женитьбы, ты влюблялся когда-нибудь, например в школе?
   - Конечно, влюблялся и много раз.
   - И ты помнишь имена девочек, ставших предметом твоих влюбленностей?
   - Ну, это было так давно, что я ни одного имени не помню, - ответил мой приятель.
   - Ты меня извини, но я тебе не верю. Вот так вот всех до одной забыл и это при твоей феноменальной памяти, которой ты всегда гордился! Я тоже в школе был каждый год в кого-нибудь влюблен, и представь себе, до сих пор отлично помню не только имена каждой девчонки, но и многие связанные с этим подробности, хотя всегда считал, что моя память намного слабее твоей. Скажи, а в армии, когда ты после войны служил в Германии, у тебя, наверное, случались любовные истории?
   - Нет, чего не было, того не было. Правда, в Австрии в городишке Зомеринг я дружил с одной девушкой, у которой была сестра на год или на два старше. В нее безумно влюбился мой приятель. Он меня и привел к ним. Мы с сестрами часто играли в карты, а иногда я с их отцом говорил о политике, но так как с немецким языком у меня было туго, то при таких разговорах я ужасно потел.
   В конце лета наш полк из Зомеринга перевели в другое место. Девушка моего приятеля, расставаясь с ним, плакала. Она попросила его, чтобы он писал ей, направлял письма к ее родственникам, которые жили там, куда переезжала наша воинская часть, и обещала, что будет отвечать ему таким же образом. Может быть, именно эта переписка послужила причиной того, что о любви моего приятеля к австриячке стало известно полковому начальству, и его тут же отправили в Союз. Причем он еще хорошо отделался. Молодого парня просто пожалели. Могли бы и посадить. Такая любовь рассматривалась тогда как измена Родине.
   Вскоре наш полк снова перевели в Зомеринг. Однажды сестры встретили меня на улице и та из них, к которой ходил я, сказала:
   - О. Viktor, servus! Du hast uns ganz fergessen. Come zu uns. Hast du remembr, wie schon war es bei uns? Du hast immer gesetzen und geschwitzen.
   Я сейчас уже не помню, что я ей тогда ответил, но, наученный горьким опытом парня, с которым я к ним ходил, я у этих девушек больше не был ни разу.
   Не знаю, как отнесся Виктор к тому, что сказала ему девушка, но я в ее словах почувствовал явную насмешку.
   - А как ее имя? - спросил я у Виктора.
   - Не помню, - ответил он.
   - Сколько времени ты ходил к ним в гости?
   - Пожалуй, почти целое лето.
   - Поразительно! - сказал я. В последние дни войны, после форсирования нашим полком Одера под Штетином, в городе Демине я познакомился с девушкой, к которой у меня возникла, надеюсь, взаимная симпатия. Мы провели вместе немногим более десяти часов, но ее имя я запомнил на всю жизнь. А ты три месяца ходил к девушке и не помнишь, как ее звали. Это выше моего понимания.
   Мы с Виктором знаем друг друга без малого три четверти века. Мне хорошо известны все его положительные и отрицательные качества, как и ему мои. И мне кажется, что он имеет довольно смутное понятие о том, что такое настоящая любовь - с ее волнениями, тревогами, надеждами и восторгами. Любовь - великое, могучее и прекрасное чувство. Чувство любви между двумя людьми может сохраняться всю жизнь, а может быть бурным, скоротечным и медленно либо быстро угаснуть. Любовь иногда дарит людям огромное счастье, но, случается, и огромную беду.
   К сожалению, в последние десятилетия прежнее понятие о любви постепенно исчезает. Девушки и молодые женщины обнажаются сверх всякой меры. Духовность отношений подменяется физиологией. Мужчины становятся инфантильными, а женщины агрессивными. Не исключено, что через какое-то время у людей наступит нечто подобное тому, о чем, повествуя о нравах капп, описывает в своем рассказе "В стране водяных" Акутагава Рюноскэ.
   Мне искренне обидно за моего приятеля, хотя бы потому, что где-то я слышал, что мужчина, не испытавший любви, только наполовину мужчина. Разумеется, это высказывание нельзя воспринимать как безоговорочную истину, но все же доля правды в нем есть.
   Я уже говорил прежде, что отношение к девушкам у Виктора было особенное. Как только он замечал повышенное внимание какой-то из них к себе, он тотчас же замыкался как улитка в раковину. У него по отношению к этой девушке возникала реакция отторжения. Так было всегда. Так случилось и в Стерлитомаке, когда одна из его знакомых проявила к нему интерес. И только дочери дяди моего приятеля, каким-то чудом удалось преодолеть эту его то ли боязнь, то ли странное неприятие близости с представительницами прекрасного пола. В конце 1956 года его кузина приехала к нему на несколько дней в Башкирию. Как она сумела сломить его сопротивление, Виктор мне не рассказывал, но уже летом 1957 года во время приезда в отпуск в Одессу он официально оформил брачный союз с дочерью своего дяди.
   После заседания кафедры я подошел к Александру Филипповичу и предложил ему на вакантную должность ассистента моего давнего приятеля, охарактеризовав его самым отличным образом.
   - Виктор Высочин во время учебы в институте был со мной в одной группе. Почти по всем предметам имел отличные оценки. В частности по математике, физике, теоретической механике и сопротивлению материалов, - сказал я.
   - Хорошо, пусть придет ко мне, я с ним побеседую, - ответил заведующий кафедрой.
   Вскоре такая беседа состоялась. Виктор произвел на Александра Филипповича хорошее впечатление и был оформлен ассистентом кафедры, но удержаться в этой должности ему удалось не сразу и не просто.
   Начну с того, что к проведению занятий он приступил не с первого сентября, а спустя примерно месяц, так как был отправлен со студентами на сельскохозяйственные работы. На первое занятие к нему по собственной инициативе с целью проверки соответствия моего приятеля занимаемой должности пришел доцент Акивенсон. Посидев час в аудитории, он отправился к заведующему кафедры и стал доказывать ему, что Виктор недостаточно подготовлен и не соответствует требованиям, предъявляемым к ассистенту кафедры сопротивления материалов, и поэтому его необходимо уволить, заменив другим более подходящим человеком. Позже я узнал, что у Акивенсрна на место Виктора была своя кандидатура в том же третьем проектном институте, из которого я перетащил своего приятеля. Александр Филиппович рассказал мне об аттестации, данной Виктору Акивеноном.
   - Это неправда! - возмутился я. - За подготовленность Высочина я ручаюсь головой. Если вы уволите его, то увольняйте и меня.
   - Успокойся. Я хорошо знаю Акивенсона и отношусь к тому, что он сказал, с осторожностью, а поэтому не собираюсь увольнять вашего протеже.
   Повышенный интерес к тому, как работает Высочин, не ограничилось только посещением его занятий Акивенсоном. Такое же чрезмерное любопытство к нему проявила и Нина Степановна Никитенко. Это - женщина, среднего роста с короткой стрижкой и лицом, невызывавшем симпатии, которой в ту пору было лет за сорок. Нина Степановна отличалась, мягко говоря, некоторым своеобразием. Какое-то время она находилась в ленинградской блокаде, вероятно, считала это своим личным подвигом. Постоянно к месту и не к месту обращала внимание членов кафедры и не только их на свое блокадное прошлое, надо полагать, ожидая в ответ всеобщего удивления, уважения и восхищения. Ее походка была не женской, а скорее солдатской. Разговаривала она с коллегами по работе и со студентами всегда громко и резко, как старшина с рядовыми своего взвода. Так вот, эта Нина Степановна, не знаю по своей ли инициативе или по просьбе доцента Акивенсона, решила учинить надзор за ассистентом Высочиным.
   Виктор мне рассказывал, что однажды, когда он в аудитории принимал домашние задания и консультировал студентов, Нина Степановна поминутно открывала дверь и заглядывала внутрь особенно часто, когда рядом с моим приятелем была студентка. Затем она вошла внутрь и стала ему при студенте делать какие-то замечания. Я бы ее тут же резко попросил не мешать мне и освободить аудиторию, но мой приятель, человек редкой скромности, промолчал. Только позже он рассказал о поведении Нины Степановны заведующему кафедры. А тот попросил Никитенко никогда больше так не делать.
   Нина Степановна и мне пыталась причинить неприятность. И вот каким образом. Однажды на заседании кафедры она попросила слова и свое выступление начала так:
   - Недавно в нашем буфете выбросили очень хорошую селедку. Я решила купить себе, но у меня не было во что ее завернуть, а в буфете бумаги тоже не давали. Тогда я пошла на кафедру и взяла парочку защищенных студентами домашних заданий и завернула в них селедку. Я пришла домой, но прежде, чем выбросить эти задания, я решила внимательно рассмотреть их. Они были приняты ассистентом Бекерским, и в одном из них я обнаружила не отмеченную ошибку. Это говорит о его невнимательности и безответственном выполнении своих обязанностей. На это надо реагировать товарищи, - закончила Нина Степановна.
   Мне показалось, что все члены кафедры были удивлены обвинением Никитенко в мой адрес не меньше, чем я сам. Я соображал, что ей ответить, вместо меня говорить начал Александр Филиппович.
   - Уважаемая Нина Степановна, - начал он. - Кто вам сказал, что в принятые преподавателями домашние задания, которые должны храниться на кафедре, можно заворачивать селедку? Это, во-первых. Во-вторых, вы, что сами никогда случайно не пропускаете ошибок? Не могу этому поверить. И, наконец, Валентин Иванович мог указать студенту на ошибку, не сделав отметку на чертеже. Поэтому я считаю, что, завернув селедку в студенческие задания, вы заслуживаете большего порицания, чем ассистент Бекерский. Заведующего кафедрой поддержала Раиса Васильевна Зелюкова. Ей после защиты кандидатской диссертации буквально на днях присвоили звание доцента. Раиса Васильевна была на год или два старше нас с Виктором. Во время Отечественной войны она служила в женском авиационном полку механиком. У меня с ней всегда были ровные и хорошие отношения, как, впрочем, и со всеми другими членами кафедры, исключая разве доцента Акивенсона. Мне претило его явное двуличие. Он мог человеку в глаза льстить, а за глаза говорить о нем всякие гадости.
   Раиса Васильевна не относилась к числу женщин, привлекающих внимание мужчин. У нее было простое русское невыразительное лицо и ничем не примечательная фигура, но отличалась она волевым характером, правда не без некоторых странностей.

ПРИЯТНАЯ ВСТРЕЧА

  

I

   Наступил 1962 год. В моей семье ничего не поменялось к лучшему. Мы с моей женой оставались по сути чужими друг другу людьми. Единственным звеном, еще связывающим нас, была дочь. Я к ней был очень привязан. Разорвать брачный союз и оставить ребенка без отца - в моем понимании было просто немыслимо. Такой поступок казался мне жестоким и безнравственным.
   В отношении аспирантуры, ради которой я перешел из Строительного в Политехнический институт, тоже пока ничего не продвинулось. Впрочем, и времени со дня начала работы в ОПИ прошло всего четыре месяца. Так что отчаиваться вроде бы причин вовсе не было.
   Как-то в последних числах марта или в начале апреля я зачем-то приехал в Строительный институт. Возможно, мне нужно было повидать Лапинского или Игоря Педаховского, а может быть и по другому поводу. Я не помню, что там делал и сколько времени пробыл, но когда уже собрался уезжать вдруг, почему-то оглянувшись, увидел Регину Матияк. Она тоже только что вышла из дверей единственного в те годы учебного корпуса. Регина шла не торопясь, опустив вниз глаза, видимо обдумывая что-то свое. На ней было простенькое красное пальтишко, на голове шелковая косыночка. Я остановился и подождал, когда она подойдет.
   - Регина, что ж ты не здороваешься со своим бывшим преподавателем? Неужели уже забыла меня? - спросил я, останавливая ее.
   Она удивленно подняла глаза и, улыбнувшись, ответила:
   - Здравствуйте. Нет, я вас не забыла, просто задумалась, а, кроме того, не ожидала вас здесь встретить. Вы же у нас теперь не работаете.
   - Да я сейчас в Политехническом на сопромате. А ты куда направляешься, наверное, домой? - спросил я.
   - Вы угадали, - ответила девушка.
   - Если не возражаешь, я тебя подвезу, а по дороге поболтаем. У нас же есть, что вспомнить. Не правда ли?
   - Вообще-то я привыкла ходить пешком, - после некоторого колебания ответила девушка, - но нам действительно есть о чем поговорить, и, если вы хотите подвезти меня, я не откажусь.
   Мы сели в машину. Регина сказала, что живет на Молдованке, на улице Болгарской в 41 номере.
   - А какой номер квартиры? - спросил я.
   - Четвертый, - ответила Регина.
   - Какое удивительное совпадение! Я ведь на Слободке тоже родился в доме N 41 и тоже в четвертой квартире. Тебе не кажется, что это неспроста, - пошутил я.
   - Нет, не кажется, - смеясь, ответила девушка.
   Регина была так же хороша, как и в тот год, кода я украдкой любовался ею, проводя занятия в их группе. В лице этой девушки было что-то необыкновенное, что трудно передать словами. В моих глазах она обладала особой красотой, и я понял, почему Гомер ни разу не описывает лицо Елены Прекрасной, - в таких случаях описания бессильны. Лицо Регины восхищало меня потому, что принадлежало ей. Позже мне показались такими же прекрасными ее пальцы, ее уши, прядки ее волос, выбившиеся из-под косыночки. А ее удивительное имя! Мне тогда казались особенными даже цифры, составлявшие номер ее дома, до которого оставалось всего несколько сот метров.
   Я остановил машину на улице Запорожской и сказал:
   - Вот мы и приехали, а затем спросил, - ты очень торопишься?
   - Да нет, - ответила она, - я не тороплюсь.
   - Тогда, может быть, посидим и еще поговорим. Я тебя столько времени не видел, и мне приятно с тобой разговаривать.
   - Ну что ж, давайте поговорим, - улыбнувшись, ответила она.
   - Как ты живешь? Замуж еще не вышла? Как твои успехи в учебе? - снова спросил я.
   - Живу, как все. Хвалиться особенно нечем. И замуж пока не собираюсь. Совсем недавно я похоронила отца. Он долго и тяжело болел. С учебой тоже нормально, сейчас приступила к дипломному проекту. Немного смущает графическая часть. Предстоит вычертить несколько листов, а я чертить не люблю, и, откровенно говоря, не умею.
   -. Утрата отца - очень большое горе. Я тебе искренне от души сочувствую. А с дипломом, если хочешь, могу с удовольствием помочь, - вдруг предложил я. - Мне не совсем понятен твой ответ относительно замужества. Почему ты не хочешь выходить замуж? Ты, насколько я знаю, довольно долго встречалась с молодым человеком, который, с моей точки зрения, рядом с тобой выглядел жалко. Я был уверен, что такая красивая девушка, как ты достойна лучшего парня.
   Мне показалось, что мой последний вопрос был Регине неприятен, и она какое-то время молчала, видимо решая, отвечать на него или нет, и, наконец, решившись, чуть изменившимся голосом, в котором звучала и обида и вызов, сказала:
   - Все получилось очень просто. Его родиые - отец директор техникума в Виннице и старшая дочь кандидат наук решили, что такая бедная девушка, как я ему не пара, и он прервал наши отношения.
   - Ну и наплюй на него. Твой парень мне никогда не нравился, и я тебе об этом, кажется, говорил. К тому же я слышал, что он частенько выпивал и играл в карты. А из молодых людей, так начинающих свою жизнь, как правило, ничего хорошего не выходит.
   А что ты решила относительно того, чтобы воспользоваться моей помощью в дипломном проекте?
   - Пока ничего, - ответила девушка, - я подумаю.
   - Но, чтобы узнать о твоем решении, мне как минимум нужно тебя снова увидеть. Когда ты планируешь в следующий раз быть в институте?
   Задав этот вопрос, я полумал, что моя навязчивость обидела девушку, и она сейчас уйдет, но после непродолжительного молчания Регина сказала:
   - На следующей неделе во вторник, часам к двенадцати.
   - Вот и прекрасно. Я буду тебя ждать там же, где мы сегодня садились в машину.
   После этого мы простились, и девушка ушла, оставив меня наедине с моими мыслями о неожиданной встрече и о том, что нами было сказано друг другу.

II

   В назначенный вторник, которого я ждал с нетерпением, Регина снова сидела у меня в машине. И с этого дня мы стали встречаться систематически. У меня в мыслях не было никаких планов связанных с этой девушкой. Я отчетливо сознавал, что, во-первых, я женат, а во-вторых, старше ее на четырнадцать лет. Просто она мне давно и очень нравилась. В разговорах и общении с нею, я обретал то, чего никогда не получал от своей жены.
   Я видел, что Регина стройна, что у нее мягкие темные волосы. Она вела себя точно так же, как это делала бы на ее месте всякая другая девушка, но у нее была особая манера поворачивать голову, если она слышала что-либо для нее интересное, и ее спокойная уверенность в себе заставляла думать, что ей давно уже известен самый мудрый способ сохранять душевное равновесие. Она не отличалась особым интеллектом, но инстинктивно разбиралась в людях, и в этом отношении была умнее многих, кого я знал. Меня очаровало то, что она совершенно не сознавала, насколько замечательны эти ее качества.
   Она, казалось, понимала, что мне нужно, лучше, чем я сам. Через некоторое время я почувствовал, что могу ее полюбить, но сильно сомневался в том, что я ей интересен или смогу когда-либо ее заинтересовать.
   При наших встречах мы, обычно, сидели в машине и подолгу разговаривали. Наши беседы могли длиться часами и никогда не утомляли нас. Она мне рассказала о себе, о своих родных. От нее я узнал, что ее отец - коренной одессит после окончания техникума в начале тридцатых годов поехал в город Дзержинск Горьковской области, где стал работать инженером на химическом заводе. Там же отец в 1934 году встретил ее будущую мать, которая, будучи ученицей ФЗО проходила на том же заводе производственную практику. Она ему понравилась, он стал ухаживать за ней и вскоре они поженились. Отцу тогда было тридцать лет, а маме восемнадцать. В 1935 году у них родилась дочь Ларочка, но, прожив всего несколько месяцев, умерла. В 1937 году родился брат Регины Геннадий, а в 1939 появилась на свет и сама Регина. Производство, на котором работал отец Регины, было экологически чрезвычайно вредным, и концу войны у отца стали сдавать печень и сердце. Оставаться дольше на этом заводе ему было нельзя, и в 1946 году он, уже будучи, по сути, тяжело больным человеком, переехал с семьей к себе на родину в Одессу. В 1947 году Регина пошла в первый класс, а в 1950, когда она перешла в пятый, я поступил в 10 класс вечерней школы рабочей молодежи. Наверное, именно с этого времени наши с Региной судьбы неуклонно повлекли нас навстречу друг другу. По воле наших судеб после окончания школы сначала я оказался в Одесском инженерно-строительном институте, а затем и Регина там же, причем в прикрепленной за мной группе.
   Чем больше я узнавал Регину, тем больше она мне нравилась. Я уже не мог обходиться без свиданий с ней. Однажды она меня спросила:
   - Скажите, почему вы женатый человек встречаетесь со мной? Согласитесь, ведь это не честно по отношению к вашей жене.
   - Это не совсем так, - ответил я. - Я женат только формально, а фактически у нас с моей супругой у каждого своя жизнь, и мы уже, по сути, давно чужие друг другу люди. Я к этому привык, смирился с этим и решил, что так оно и будет до конца дней моих. Что ж такова, наверное, моя судьба.
   Когда я рассказывал о себе, Регина внимательно слушала меня, часто задавала вопросы и затем осторожно, не навязчиво стала внушать мне, что я еще не глубокий старик, что для меня отнюдь не все потеряно и что нельзя, опустив руки, так мрачно смотреть на свое будущее. Она, несмотря на свою молодость, была явно мудрее меня.
   Недели через три Регина, наконец, пригласила меня к себе. Их квартира была на втором этаже типичного молдованского многоквартирного двора и состояла из единственной полутемной комнаты с окном, выходившим в коридор и кухни, из окна которой можно было разглядывать улицу Болгарскую. Все удобства, разумеется, находились во дворе. В общем, эта квартира была почти такая же, в какой я появился на свет на Слободке-Романовке. Жила Регина с матерью Клавдией Андреевной, которая работала методистом заочного отделения Строительного института, и которую я хорошо знал также как и она меня по работе в ОИСИ. Ее брат - Геннадий был на два с лишним года старше девушки и в это время служил в армии.
   Появившись у Регины, я пристроил чертежную доску у кухонного окна и приступил к выполнению своего обещания относительно графической части дипломного проекта, для чего стал бывать у нее довольно часто.
   Как-то я заехал за Региной в Строительный институт. Ожидая ее, я стоял на втором этаже у лестничной клетки. Вдруг ко мне подошла ее мать. Поздоровавшись со мной, она сказала:
   - Валентин Иванович, мне нужно с вами поговорить.
   - Слушаю вас, Клавдия Андреевна, - ответил я.
   - Я знаю, что вы уже какое-то время часто видитесь с моей дочерью. Я просила бы вас прекратить эти встречи. Вы женатый человек и я не хочу, чтобы у Регины, а значит и у меня из-за таких свиданий были неприятности.
   - Клавдия Андреевна, поверьте, между мною и Региной ровно ничего нет. Я ей просто помогаю с дипломной работой. И уверяю вас, я никогда не допущу по отношению к вашей дочери никаких неприятностей, потому что очень уважаю и вас и ее.
   - Хорошо, я верю вам, Валентин Иванович, и надеюсь, что мне не придется сожалеть об этом.
   На этом наш разговор закончился, и она ушла, а когда Регина освободилась, я решил не говорить ей о том, что беседовал с ее матерью.
  

III

   Кажется в один из дней середины мая, когда большую часть графической работы дипломного проекта я уже выполнил, мы с Региной из-за какого-то пустяка повздорили, и я впервые обнаружил, что у нее волевой и упрямый характер. Решив, что она незаслуженно обидела меня, я ушел от нее, полагая, что теперь между нами все кончено. Я страшно переживал. Казалось, так внезапно появившаяся в моей жизни внушенная Региной светлая, робкая надежда на то, что у меня впереди еще может быть что-то хорошее, рухнула. Что ж, думал я, придется и дальше влачить такое же серое и бессмысленное существование, как и до встречи с Региной. В таком мрачном состоянии я пребывал два дня, а на третий ко мне домой неожиданно приехала Регина. Я не помню, что она тогда говорила мне, но ей легко удалось вывести меня из состояния мрачной меланхолии, и у нас все пошло по-прежнему.
   В июне Регина успешно защитила диплом, а ее мать по этому случаю устроила праздничный ужин, на который Регина пригласила меня.
   - Приходите непременно, - сказала она.
   - Не знаю, как быть. Твоей маме это может не понравиться, - ответил я.
   - Я уже маму предупредила, что приглашу вас, так что приходите часам к шести. Я буду ждать.
   Ужин, на котором были только я с Региной и ее мать, вопреки моим опасениям прошел в теплой непринужденной обстановке. Клавдия Андреевна была счастлива оттого, что дочь окончила институт, и, вероятно, поэтому была со мной приветлива и усиленно угощала меня.
   Ушел я от них поздно, уже после наступления темноты, Стараниями Клавдии Андреевны, смотревшей за тем, чтобы моя рюмка не пустела, я немного перебрал. Когда я решил, что пора уходить, Регина вышла меня провожать. Настроение у меня было прекрасное. Когда мы вышли за ворота, я обнял рукой Регину за плечи, и внезапно воспользовавшись тем, что улица была пустынна, прижал к себе, впервые за время нашего общения крепко поцеловал в губы. Услышал запах ее тела - тот радостный пьяный запах распустившихся тополиных почек и молодых побегов черной смородины, которым они пахнут в ясные, но мокрые весенние вечера, после мгновенного дождя, когда небо и лужи пылают от зари, в воздухе гудят майские жуки.
   Она не противилась. А я, не выпуская девушку из своих объятий, стал возбужденно и быстро говорить ей:
   - Регишенька милая, я тебя очень-очень люблю, я понял, что без тебя жить не смогу. Если ты захочешь и скажешь мне, я разведусь с женой и женюсь на тебе. Я понимаю, что на много старше тебя, и ты вправе ответить нет, но мне так хотелось бы, чтобы ты согласилась.
   В этот вечер Регина мне ничего не ответила, только сказала:
   - Не надо сейчас об этом. Ты сегодня немного перебрал. Это мама виновата, и я тоже, потому что позволяла ей. Езжай домой и отдохни.
   Меня вдохновило уже то, что она впервые, обращаясь ко мне, сказала "ты".
   На следующее утро, вспомнив все, о чем я накануне говорил Регине перед тем, как мы расстались, я вполне отдавал себе отчет в том, что это была чистая правда. Я искренне желал того, о чем говорил ей. Мне казалось, что я могу легко и просто оставить свою жену, и в то же время не представлял себе, как можно бросить дочь, которую, по сути, растил сам, крепко привязался к ней и любил. Все было настолько сложным и запутанным, что самым правильным решением казалось единственное - просто пока не думать об этом. Все должно решиться само собой. Безвыходных ситуаций не бывает, - решил я.
   После того, как Регина получила диплом, необходимо было решить вопрос относительно места, в котором ей нужно будет отработать полагающиеся по закону три года после окончания высшего учебного заведения, и она попросила меня помочь ей выбрать это место из предложенного институтом списка. Я опасался, чтобы ее не отправили куда-нибудь далеко, поэтому, выяснив, что именно предлагают, я посчитал, что самым близким к Одессе городом из всех перечисленных в списке был Херсон, и сказал Регине, чтобы она выбрала именно его. От Одессы до Херсона порядком двести километров, на преодоление которых при наличии машины потребуется не более двух часов, поэтому я решил, что смогу часто бывать у нее.
   Приступить к работе Регине нужно было только в начале сентября, так что у нее впереди было два месяца отпуска, который она могла использовать, как найдет нужным. Мой отпуск приходился на это же время, и мы с нею могли видеться когда угодно и проводить много времени вместе.
   Я с каждым днем привязывался к Регине все больше, после окончания института чувствовал, что как мальчишка влюблен в эту девушку, ставшую мне духовно близкой и необходимой. Я не представлял себе свою дальнейшую жизнь без нее. Наверное, ей со мной тоже было хорошо, потому что
   относилась она ко мне всегда с большой теплотой и вниманием. Однажды ей почему-то вздумалось сделать мне подарок, причем без всякого на то повода.
   Я пытался убедить ее не делать этого, но она была непреклонна в своем решении.
   - Что бы ты хотел получить от меня в подарок? - спрашивала она.
   - Регинка милая, мне абсолютно ничего не нужно, у меня все есть, - отвечал я.
   Но она стояла на своем.
   Знаешь, я не буду тебе дарить безделушек, а куплю тебе рубаху по моему вкусу, а то ты обычно ходишь в каких-то старомодных. И не пытайся меня отговаривать, я непременно сделаю так, как решила, потому что хочу, во-первых, чтобы у тебя было что-то подаренное мной, а во-вторых, чтобы ты всегда выглядел не хуже других молодых людей.
   Сделав мне обещанный подарок, Регина проявила заботу обо мне, чего я от своей жены за двенадцать лет совместной жизни никогда не видел, даже мое белье стирала мама, и я увидел у нее задатки будущей внимательной и рачительной
  
  

0x01 graphic

Регина

(1962 г

   хозяйки.
   А мою супругу по-прежнему нисколько не интересовало, где я бываю и что делаю, впрочем, так же, как и мне теперь было совершенно безразлично все, чем она занимается и как проводит свободное время. Дочке шел уже шестой год. Как правило, по утрам я отвозил ее в детский садик, а вечером забирал оттуда. В субботние и воскресные дни она была с моей матерью.
   С тех пор прошло много лет, и многое из того, что мы с Региной делали в отпускное время, я запамятовал. Помню только, что однажды несколько дней вместе провели в Татарбунарах у близких знакомых Клавдии Андреевны,
   Направляясь туда, из Одессы мы выехали вечером. Я вел машину по незнакомой проселочной дороге, на которой,
   разумеется, никаких указателей не было. Когда солнце опустилось за горизонт, я, чтобы не колесить по незнакомой местности вслепую, решил остановиться в лесопосадке и провести ночь там. В этом была необходимость еще и потому, что до
   выезда из города мы почти весь день провели вместе, куда-то ездили еще, и Регина очень устала.
   Выбрав подходящее место, я остановил машину и, опустив спинки сидений, приготовил места для ночлега. К этому времени наступил задумчивый тихий час. Смуглел и зеленел воздух; темнели листья деревьев. Мы не заметили, в какой момент вечерняя звезда серебряным светом засияла, задрожала на зеленом небе. Точно она повисла на тончайшей невидимой нити. Сразу нежно и властно полился волшебный аромат каких-то трав. Первые летучие светлячки зачертили свои быстрые полукруги. Затем их стало удивительно много. Это было замечательное зрелище. Мне хотелось, чтобы Регина тоже насладилась им, но она, уже засыпая, отклонила мое предложение. А я еще долго молча, боясь нарушить очарование июльской ночи, любовался им.
  
  
  
  
  

0x01 graphic

Регина с папой

Иваном Васильевичем

0x08 graphic
Клавдия Андреевна

мама Регины

  
  
  
  
  
  
  

Мама Регины

Клавдия Андреевна

  

0x01 graphic

Брат Регины Геннадий

0x01 graphic

Регина- школьница

  
  
  
  
   Утром, когда мы проснулись, засветило солнце, и, оставив позади место своего ночлега, двинулись дальше. Дорога, по которой я ехал, была по-прежнему проселочной и настолько пыльной, что, когда мы добрались в Татарбунары, наши лица были черны от пыли. На них блестели только глаза и зубы. Поэтому, добравшись к месту назначения, мы сразу же начали с того, что стали смывать с себя дорожную пыль.
   Клавдия Андреевна к этому времени тоже была там. По ее отношению ко мне я понял, что она теперь спокойно относится к моей дружбе с ее дочерью. Позже Регина мне рассказывала, как мать уговаривала ее прекратить наши отношения.
   - Он на много старше тебя, - говорила она. - Подумай о своем будущем. Когда ты будешь еще молодой женщиной, он уже станет дряхлым стариком. Вот тогда ты вспомнишь, что я тебе говорила.
   - А ты вспомни, какая разница в возрасте была у тебя с папой, - отвечала она ей, - он был старше тебя на двенадцать лет, а я младше Вали на четырнадцать с половиной. Велика ли разница?
   Время в Татарбунарах мы с Региной провели чудесно. Хозяева были на редкость гостеприимны. Мы часто с ней гуляли в каких-то живописных окрестностях этого городка. А когда возвращались, нас ожидал вкусный, сытный обед и красное молодое домашнее вино.
   После возвращения в Одессу, не помню уже при каких обстоятельствах, я познакомился с человеком, который намеревался продать цельнометаллический кузов "Москвича 401". Я задался целью купить этот кузов. Мой новый знакомый, ни имени, ни фамилии которого я уже не помню, жил под Кишиневом, и мы с Региной несколько раз ездили к нему. Кузов я приобрел на определенных условиях, которые заключались в следующем: Поскольку его "Москвич" был на ходу он приехал на нем ко мне в Одессу. А я должен был полностью разобрать его и, оставив себе кузов, все остальное вернуть хозяину. Условия были для меня не очень удобны, но я вынужден был на них согласиться.
   Около двух недель я потратил на то, чтобы полностью разобрать машину этого человека и, поставив кузов на колодки, отвезти ему двигатель, мосты и другие, более мелкие части. Все время, пока я занимался разборкой, мы с Региной виделись реже, чем прежде. Но после этого наши встречи вновь стали частыми.
   В августе я договорился с доцентом Лапинским о том, что он мне на пару дней уступит свой маленький деревянный домик на Каралино-Бугазе. И в один из дней середины последнего летнего месяца лета к вечеру мы с Региной приехали туда.
   Темнеть начало уже после шести часов. Море и земля обменивались воздухом. На минуту мне показалось, что стало прохладнее. Но это была ошибка: потянул слабый береговой ветер, точно легкий вздох, точно дуновение дамского веера; потянул и упал... Жарок по-прежнему прибрежный песок, прикосновение к металлу машины либо камню опаляет руки.
   Помню, мы сидим рядом в коричневой полутьме на лесенке домика. Какие-то птицы - наверное, чайки летают все кругами, кругами и в одном направлении над нашей хижиной.
   Зажглась скромно и затрепетала, задрожала нежным изумрудом скромная далекая звезда, и за нею чинно взошли на небо младшие разноцветные звезды. Мирный, тожественный, сладкий час. Но уже там, направо, золотеет небо выше горизонта. Потом оно краснеет. Это шествует пожиратель кротких прекрасных звезд августовский месяц. Вот он и выкатился весь наружу. В эту ночь он находится в полной силе и власти. Лик его безупречно круглый и кроваво-рыжий - бесстыж, как у пьяного гуляки. Он идет не торопясь, но гигантскими шагами. Скоро он при помощи своих магических чар овладеет всем небом. Робкие, кроткие звездочки теряются, бледнеют от страха и убегают на самый верх неба, где их уже с трудом можно заметить, как острия тончайших серебряных гвоздиков, вбитых во вселенную. Ропот бежит между прибрежными кустами, и море глубоко, печально вздыхает. На Бугазе мы сказочно провели время.
   Однажды, в конце дня вскоре после возвращения с Каполино-Бугаза я зашел к Виле. Он, отдыхая после работы, сидел во дворе в тени старого абрикосового дерева. Увидев меня, Виля улыбаясь, сказал:
   - О, наконец-то ты вспомнил, что у тебя есть старый друг и решил порадовать меня своим визитом.
   - Ну вот, мы еще с тобой не поздоровались, а ты меня уже встречаешь упреками, - пожимая ему руку, сказал я.
   - Тебя не упрекать, а отколотить следовало бы. Я каждый день работаю и все-таки дважды, в выходные дни заходил к тебе, но, увы, не застал. А ты все лето в отпуске, и уже целый месяц носа не показываешь. Хоть бы рассказал, где тебя все это время носило.
   - А я затем и пришел, и, когда ты узнаешь, почему я так долго у тебя не был, сам все поймешь.
   - Ну что ж, давай выкладывай, что там у тебя стряслось.
   - Я начну издалека, и разговор наш будет долгим, как бывало в те далекие школьные годы, когда оба мы только мечтали когда-нибудь взлететь на еще не окрепших крылышках. Так что наберись терпения.
   Я тебе, кажется, никогда не говорил о том, что намерен написать книгу о нашей юности, о начале войны, об оккупации, в общем, о нашем прошлом, хотя иногда сомневаюсь, удастся ли мне выполнить свое намерение.
   - Скажи, а зачем тебе это нужно? Ты что хочешь стать писателем? - спросил Виля. - Ведь правду тебе все равно не позволят написать. Так для чего тогда трудиться, время тратить. Приобретать такую известность тебе, по-моему ни к чему. Что ты с ней станешь делать?
   - То есть как это - что делать?
   - Ну да, ты ее будешь носить на голове, как митру, или на плечах, как мантию, или она будет стоять у тебя на письменном столе, или висеть в гостиной? Я спрашиваю потому, что понятия не имею, что такое известность и что с нею делают те, кому она достается!
   - Если я все-таки книгу напишу, меня узнает определенный круг людей, пусть даже узкий. На массового читателя я не смею рассчитывать, то вот что я тебе отвечу: только человек самого дешевого сорта рядится в так называемую известность, носит ее на голове, на шее, ставит па письменный стол или вешает в гостиной. Вначале она, наверное, льстит самолюбию, но только духовно ограниченным людям она может заполнить жизнь и заменить все остальные виды счастья. Совершенно другое дело - сознавать, что ты сделал нечто, заслужившее у людей признание, вызывающее отклики, это может дать удовлетворение человеку, который хочет трудиться для общества. А я ведь хочу рассказать правду и только правду об истинных патриотах своей Родины, отдавших за нее жизнь. И если я смогу выполнить поставленную перед собой задачу, то буду счастлив не тем, что кто-нибудь, где-нибудь скажет мне с глупой миной: "Ах, то, что вы написали, - так правдиво, так интересно!" А когда я съем что-нибудь неудобоваримое, то какая-нибудь газетенка немедленно напечатает: "Сообщаем читателям печальную новость: у нашего известного писателя болит живот". Неужели это может меня осчастливить? Фи, за кого ты меня принимаешь?
   - Послушай, - возразил Виля. - Я тоже не заражен глупым тщеславием, но каждому хочется, чтобы люди его уважали. Это потребность органическая. Ты меня знаешь, я не пустой человек, но честно тебе сознаюсь: когда кто-то находит во мне какие-то способности, говорит о них, жалеет, что они пропадают даром, - мне это льстит, доставляет некоторую пусть горькую радость, хотя я тогда еще яснее сознаю собственные недостатки.
   - Похвалы тебя радуют потому, что ты себя жалеешь, - впрочем, с полным основанием. Но ты не затемняй вопроса! Я вовсе не стремлюсь тебе доказать, что кто-либо может испытывать удовлетворение от того, что его называют ослом.
   - Но ведь уважение людей следует за известностью. Как же не ценить ее? - спросил Виля.
   Я человек очень импульсивный, во время подобных разговоров с трудом могу усидеть на месте. И в этот раз я поднялся, переставил свою скамейку поближе к приятелю и ответил:
   - Уважение? Ошибаешься, мой милый. У нас общество своеобразное, в нем царит чисто республиканская зависть. Вот, предположим, я все же напишу книгу и приобрету некоторую известность. Но, думаешь, завидовать, мне будут только другие писатели? Ничуть не бывало! Мне будет завидовать инженер, банковский чиновник, педагог, лекарь, железнодорожный служащий, - словом, люди, которые все равно никогда не стали бы ничего писать. Все они, встречаясь со мною, будут стараться дать мне почувствовать, что я, по их мнению, ничего не стою, а за глаза нарочно будут отзываться обо мне пренебрежительно, умаляя мои достоинства для того, чтобы себе придать больше веса. Если кто-нибудь из них ходит к моему постоянному парикмахеру, то при первом удобном случае он, пожимая плечами, скажет: "Бекерский? Подумаешь, какое светило. Он стрижется у того же Яши, что и я!" Вот такие у нас нравы, вот что влечет за собой так называемая известность!
   - Но, должно быть, она чего-нибудь стоит, если люди ради нее готовы шею себе сломать, - сказал Виля.
   Я призадумался на минуту, а потом сказал серьезно:
   - В личной жизни известность кое-чего стоит, из нее можно сделать скамеечку под ноги любимой женщине.
   - Ого, да ты этим изречением стяжаешь себе просто славу! - смеясь, сказал мой друг.
   Я вскочил с места, подошел вплотную к нему и крикнул запальчиво:
   - Да, да! Уложу свою известность в футляр, пойду с ним к любимой и скажу ей: "Вот то, из-за чего люди ломают себе шею, то, что считают за счастье, ценят наравне с богатством, - и это я добыл, а теперь ставь на него свои ножки!". Если я так сделаю, то буду любим всю жизнь, понятно? Ты хотел знать, чего стоит известность, - так вот, теперь будешь знать.
   - Это ты под ножки своей жены собираешься поставить свою будущую известность? Думаю, что для того, чтобы она любила тебя всю жизнь не нужно прикладывать столько усилий. Твоя супруга, насколько я понимаю, "и так влюблена в тебя до безумия". Это я могу подтвердить под присягой. Живя у тебя - сам видел. Послушай, Валька, я тебя знаю много лет, помню твои постоянные увлечения одноклассницами и твою отчаянную влюбленность в Лену во время обороны города. Мне всегда нравились девушки, которыми ты увлекался, но я никогда и подумать не мог, что, выбрав подругу на всю жизнь, ты так вляпаешься.
   Я испытывал настоятельную потребность поговорить на эту тему и ждал, что мой друг в конце концов затронет ее.
   - Нет, моя супруга здесь не причем. Я влюбился как мальчишка в прекрасную девушку и твердо намерен связать с ней свою жизнь, - сказал я ему.
   Затем я вкратце рассказал Виле все о наших с Регинкой отношениях и даже показал ему взятую из дому фотографию, где кто-то сфотографировал нас с ней во время студенческого субботника, после чего спросил:
   - Вот, ты нерушимо веруешь в свои жизненные принципы?
   - Да, теперь более чем, когда-либо. Или, вернее - всегда одинаково, - ответил он и продолжил, - знаешь, на свете нет более затрепанного слова, чем "любовь", так что неприятно даже повторять его. Но тебе, с глазу на глаз, я скажу: любовь в широком смысле слова, любовь в частном смысле - и к черту критику! Да, таковы мои жизненные устои! А философия моя состоит в том, что на эту тему не следует философствовать, и, ей-богу, я вовсе не считаю себя глупее других и глубоко убежден в том, что с любовью жизнь имеет смысл и цену, без нее она не стоит ломаного гроша.
   - Ну, хорошо, поговорим об этой "любви в частном смысле", или, проще говоря, о любви к женщине.
   - Ладно, пусть будет "к женщине".
   - Так вот, дорогой мой, разве ты не понимаешь, на каком хрупком фундаменте строишь ты свои выводы?
   - На столь же хрупком, как и сама жизнь, - не более.
   Но я, говоря о хрупкости, имел в виду не разлуку и не ту пропасть, которую раскрывает перед нами смерть. И он сказал мне:
   - Погоди, зачем же обобщать? Тебе в браке не повезло, а другому может повезти.
   Но я и слышать ничего не хотел. Я безо всякого на то основания утверждал, что в девяноста случаях из ста браки бывают удачны, ибо женщины, за редким исключением, лучше, чище и порядочнее нас, мужчин.
   - Мы просто - дрянь в сравнении с ними! - кричал я, размахивая руками. - Да, дрянь, и больше ничего. Это я тебе говорю, а я умею наблюдать жизнь и мог бы привести тебе массу примеров в подтверждение моих слов.
   Я сел верхом на стул и, напирая им на приятеля, продолжал все с той же горячностью:
   - Дюма говорит, что есть обезьяны из страны Нод, которых ничем не укротишь и не приручишь. Однако на то у нас. глаза, чтобы не выбрать такой обезьяны. Я, к сожалению, не выбирал, а схватил первую попавшуюся.
   Где-то я читал, что женщина никогда не обманет мужа, не изменит ему, если сам он не развратит ее или не растопчет ее сердца, не возмутит и не оттолкнет ее своим ничтожеством, эгоизмом, ограниченностью, дрянной и мелкой душонкой. Кроме того, женщину надо любить! Пусть она чувствует, что для мужа она не только самка, а дорогой человек, его ребенок, его друг. Ее нужно носить на груди, чтобы ей было тепло, - а тогда можно быть спокойным. Она с каждым годом будет крепче льнуть к мужу и, в конце концов, они срастутся, как сиамские близнецы. А если не дать ей этого, испортить ее или оттолкнуть, - она уйдет. Уйдет, как только протянутся к ней чьи-нибудь более достойные руки, уйдет непременно, потому что нежность и уважение ей нужны, как воздух. Вот так я понимаю все это в теории, а на практике у меня получилось все совершенно иначе. Моя супруга до меня вышла замуж, по ее словам неудачно, и я, как мне казалось, протянул ей "более достойные руки", но нормальную семью мы с ней построить не смогли. И поверь мне, в этом виноват не я. А вот теперь я намерен изменить мою жизнь.
   В своем увлечении я так напирал на друга стулом, что совсем прижал его к дереву. Затем я снова вскочил и продолжал:
   - Какой я, однако, глупец! В наш век духовной засухи, век постоянной лжи и всевозможных трудностей, когда единственная возможность обрести если не счастье, то, по крайней мере, покой, можно только в хорошей здоровой семье - этой опоры в жизни. Мне такую семью, к огромному сожалению, пока создать не удалось. Но я не теряю надежды, что она у меня все же будет.
   - Ну что ж, я рад, что ты, наконец, правильно оценил свое положение и решил коренным образом изменить свою жизнь, - сказал Виля. - Как говорят: "лучше позже, чем никогда". От души желаю тебе удачи. У меня мои надежды и планы были нарушены из-за известных тебе причин. А ты сам одел хомут себе на шею, вот теперь сам и сними его.

ВРЕМЕННАЯ РАЗЛУКА

I

   Рано утром двадцать третьего августа мы с Региной выехали из Одессы в Херсон. Эта поездка не была похожа на все другие. Из-за предстоящей разлуки настроение у нас обоих было отнюдь не веселое. Мы почти не разговаривали. Я сосредоточенно вел машину.
   Вдруг Регина прижалась ко мне, потом взяла мою руку и поцеловала ее. Это было настолько неожиданно и так безумно приятно, что у меня даже комок подступил к горлу, и глаза стали влажными. Сознание того, что тебя любит молодая красивая девушка - это для мужчины огромное счастье. Близко зная Регину уже около полугода и достаточно хорошо изучив ее характер, я считал, что она далеко не сентиментальна. Но этот ее неожиданный порыв заставил меня усомниться в том, что я достаточно знаю горячо любимого человека. Я выехал на обочину, остановил машину, обнял девушку, крепко поцеловал ее и тихо сказал ей на ушко: "Благодарю тебя, родная. Я это буду помнить всю жизнь". Регина ничего не сказала мне, только молча подняла на меня свои прекрасные, ласковые, добрые и доверчевые глаза.
   Флюиды, излучаемые из человеческого зрачка, столь близко расположенными к мозгу являются едва ли не самыми мощными. Через глаза передаются гипнотические волны, и не зрение ли, соединившись с воображением, ткет глубокой ночью цветные, многообразные сны? И, наконец, вовсе не выдумка безответственных романистов - способность человеческих глаз к удивительным световым эффектам. Да, действительно, глаза человека в зависимости от душевных эмоций могут сиять, блестеть, вспыхивать молнией, жечь, пронизывать, наводить ужас и повергать ниц. И эту чудесную силу их открыли еще, бог знает, в какой глубокой древности все видевшие, все знавшие и все запоминавшие народы, самые наименования которых стерлись из истории, но которые оставили после себя несокрушимые устные предания.
   В свои двадцать два года Регина была крайне скромна и застенчива. Она не походила на тех девиц, которые умеют добиваться своих целей, расталкивая окружающих локтями. Она не могла ходить по кабинетам, что-то доказывая и чего-то требовая. Поэтому попросила меня, чтобы я в Херсоне помог ей оформиться на работу.
   Наконец, часам к одиннадцати утра мы приехали в город, в котором мне в первый раз довелось быть в 1940 году, то есть без малого четверть века тому назад. За это время он почти нисколько не изменился и, с моей точки зрения, пусть простят меня херсонцы, остался таким же провинциальным, каким я его видел за год до Великой Отечественной войны.
   У херсонского судостроительного завода мы вышли из машины, я взял Регину за руку и с намерением, прежде всего, отыскать главного инженера завода, направился с нею к проходной. Там, для того, чтобы получить пропуск на территорию, нам пришлось предъявить наши документы - Регина предписание института, а я паспорт. С получением пропуска Регине никаких проблем не было, а мне пришлось доказывать цель и необходимость моего посещения завода. Однако я нашел нужные слова и убедительные аргументы для того, чтобы тоже получить его.
   Найти на огромной территории завода главного инженера тоже было не просто, но, как говорят: "язык до Киева доведет". Когда мы наконец отыскали его, и я вручил ему предписание Регины, которое он внимательно прочел. А затем, подняв глаза на меня, спросил:
   - А вы тут зачем?
   - Я очень даже зачем, - ответил я. - Дело в том, что я муж этой девушки.
   - У вас есть документ, подтверждающий это? - снова спросил он.
   - Сейчас нет, но в ближайшее время я его представлю, и вам придется уволить мою жену, так как жена, как правило, должна жить и работать там, где живет и работает ее муж.
   Он снова, не без некоторого интереса посмотрел на меня, и мне даже показалось, слегка улыбнулся.
   - Ну, вот, когда представите, тогда и будем говорить об увольнении. А пока, отправляйтесь в отдел кадров и отнесите туда предписание вашей жены с моей резолюцией, желаю успеха, - сказал в заключение главный инженер, давая понять, что разговор окончен.
   После главного инженера мы отправились в отдел кадров. Подойдя к кабинету начальника отдела, Регина сказала:
   - Валюша, ты подожди здесь, а то снова начнут тебя спрашивать, кто ты и почему пришел со мной. Лучше я одна зайду.
   - Как знаешь, - ответил я, - главное держись уверенно, а если что я за дверью.
   Регина постучала и вошла в кабинет. Пробыла она там не более десяти минут, а когда вышла оттуда, я по выражению ее лица понял, что беседа с начальником отдела кадров была не столь однозначной, как с главным инженером.
   - Ну что, на какую работу тебя определили, - спросил я.
   - Он мне сказал, что с работой нужно подождать несколько дней, а общежития у них вообще пока нет. Так что я просто не знаю, что мне делать.
   - Вот это да, я и представить себе не мог, что здесь так примут молодого специалиста. Ты спрашиваешь меня, что делать? Самое правильное было бы плюнуть на все и уехать домой. Но так поступить нельзя, потому что в Одессе тебя нигде не примут на работу. Наверное, все-таки придется ждать. А вот с жильем дело совсем скверно.
   - Нет, - ответила Регина, - С жильем как раз проще. Я предвидела, что такое может случиться, и взяла у жены моего двоюродного брата адрес ее родственников в Херсоне, а также записку Нилы к ним, в которой она просит, чтобы они позволили мне некоторое время, пока получу место в общежитии, пожила у них.
   - Умница. Ты поступила очень предусмотрительно. Ну что ж, если дело обстоит так, тогда отправимся к родственникам Нилы.
   Хозяйка дома, куда мы приехали, встретила нас хорошо. Регина оставила у нее все то немногое, что взяла с собой из дому, и мы вернулись к машине. Был уже полдень, а мы с утра ничего не ели, поэтому первым делом решили пообедать в ближайшей столовой.
   Затем гуляли по главной улице Херсона. Узнали, что из города на завод и снова в город ей придется ездить автобусом. Во время нашей прогулки я сказал Регине, что у меня здесь есть очень хороший знакомый - Рештан Константин Афанасьевич, с которым я познакомился в Одесском учебно-консультационном пункте днепропетровского железнодорожного института, где подрабатывал, читая курс строительной механики.
   Константин Афанасьевич был более чем на десять лет старше меня и относился к числу тех людей, которые своей порядочностью, доброжелательностью, природным чувством юмора, располагают к себе с первой же встречи. Он управлял в херсонском порту железнодорожным узлом, и я надеялся, что Константин Афанасьевич как начальник сможет помочь Регине поскорее уволиться с работы, которую она пока еще не получила. Кроме того, я полагал, что у него должен быть домашний телефон и надеялся иногда, с разрешения Константина Афанасьевича, воспользоваться им для связи с Региной, а пока решил познакомить Регину с ним.
   Константин Афанасьевич встретил меня радушно, как старого доброго приятеля. Дома у него я был впервые. Он познакомил меня со своей женой, которая тоже оказалась очень симпатичной и гостеприимной женщиной, а я им, в свою очередь, представил Регину.
   У Константина Афанасьевича было двое взрослых детей - дочь Алла лет шестнадцати-семнадцати и сын Виктор, который был года на два младше сестры. Еще один мальчик Сережка, совсем малыш, не более трех лет отроду играл здесь же у ног родителей. Это был очень симпатичный и чрезвычайно подвижный ребенок. Он сразу же подружился с Региной, и, пока мы там были, почти не отходил от нее: то показывал ей свои любимые игрушки, то, взобравшись на колени к ней, что-то рассказывал или о чем-то спрашивал, причем его наивных детских вопросов было так много, что Регина едва успевала отвечать на них. Эта семья казалась мне дружной, крепкой и счастливой. Оказывается, люди бывают счастливыми не только в романах. Мне так хотелось, чтобы и у меня со временем семья была такая же.
   После того, как я объяснил Константину Афанасьевичу причину своего неожиданного визита, он сказал, что сделает все, что в его силах, чтобы помочь нам. Мы условились также о том, что Регина будет приходить к ним вечерами в определенные дни недели и ждать моего звонка. А я, в свою очередь, рассчитывал, что смогу ей звонить с учебно-консультационного пункта.
   Радушные хозяева предлагали нам поужинать вместе с ними, но я, поблагодарив отказался, сославшись на то, что уже поздно, а мне еще надо возвращаться в Одессу.
   Я был молод, энергичен и убежден в том, что все мои планы непременно осуществлятся. А пока очень рассчитывал лишь на то, что смогу часто приезжать к Регине.
   Вернувшись к машине, мы еще долго, до наступления темноты разговаривали сидя рядом, пытаясь в предвидении предстоящей разлуки, сказать друг другу все то, о чем не успели поговорить прежде и о чем думали в тот день, что тогда волновало нас.
   Чем ближе приближалась минута расставания, тем тоскливее становилось у меня на душе. Но пока ничего изменить было невозможно. Когда уже совсем стемнело, я отвез Регинку к Нилыным родственникам, простился с ней и выехал из Херсона.
   По дороге домой меня вдруг начали одолевать сомнения и укоры совести. Но, стараясь быть справедливым, я во всем винил только себя.
   Ко всем мучившим меня мыслям прибавилось еще и опасение, что Регинка в глубине души считает мое поведение безнравственным и не одобряет его.
   - Сама она никогда бы не совершила такого, - говорил я себе, - у нее доброе сердце, прекрасная чистая душа, и она, естественно, того же требует от других.
   При мысли, что Регинка могла обо мне нехорошо подумать, меня охватывал страх.
   Впрочем, она, скорее всего, не считала, что, решив оставить прежнюю семью, я поступаю плохо и непорядочно. Думаю, такие мысли просто не приходили ей в голову. Она молода, хороша собой, у нее много других достоинств, поэтому моя супруга просто не могла соперничать с нею. И. вообще, я подозревал, что женщины не слишком милосердны друг к другу.
   Наверное, оставшись одна, Регинка тоже размышляла о наших отношениях. В студенческие годы она, скорее всего, представляла свое будущее совсем иначе. Ждала в нем новых знакомств, неожиданных приятных свиданий, и при этом непременно встретится "он" - незнакомый, таинственный, являвшийся лишь во сне; разумеется, пылко влюбится, часами будет простаивать под ее окном, дарить цветы и подарки, любить, вздыхать, хранить платочек или прядь волос своей богини, и, наконец, когда все испытания будут позади, упадет к ее ногам и признается в любви.
   Но ничего такого не случилось. Радужные мечты рассеялись. Перед глазами девушки предстал всего лишь ее бывший преподаватель, человек как будто порядочный, но на сказочного принца не слишком, а точнее, вовсе не похожий. Не было ни цветов, ни подарков, ни платочков, ни прядей волос ничего из того, что дурманит, как сон, влечет, как чудесная сказка, радует, как птичка своими трелями, пьянит, как запах свежих роз, так, что кружится голова, пылает лицо, стучит сердце, дрожь пробегает по телу... Увы... Был лишь ассистент кафедры сопротивления материалов ОПИ и, к тому же, женатый, а все остальное пропало, померкло, как меркнет месяц на небе, когда набегут тучи... Конечно, размышляя обо мне, Регинка верила в мое чувство к ней и мои обещания, и все-таки я не мог исключить и того, что у нее возникнет ощущение будто ее обошли, что она обманулась в своих надеждах в какой-то мере по моей вине. И это ощущение, словно зернышко песка, могло лечь на сердце тяжестью и мне, и ей, и чем дальше мы были друг от друга, тем сильнее давило. Иногда в человеческих чувствах какая-то самая незначительная помеха докучает, как укол крохотного шипа, но со временем ранка или заживает, или, наоборот, начинает кровоточить и болеть еще сильнее, наполняя даже самую большую любовь болью и горечью. Но мы еще не были женаты, и горечи не знали. А для меня Регинка была сладким и волшебным воспоминанием, которое следовало за мной повсюду как тень.
   Я знал, что чем дальше уеду от нее, тем она станет для меня дороже, тем больше я буду грустить и тосковать по ней.
   А Регинка, оставшись совсем одна, возможно, размышляла то обо мне, то о том, что могло бы ее ожидать, если бы жребий не был брошен и еще о том, как выглядел бы неведомый мой соперник, прекрасный принц из сказки...
  

II

   Первого сентября на кафедре мне объявили, что меня, вероятно, пошлют со студентами в колхоз на сельскохозяйственные работы, но когда и на какое время неизвестно. Эта новость могла поломать мои планы относительно еженедельных поездок в Херсон. Оставалось рассчитывать только на то, что я хотя бы иногда смогу уехать из колхоза, чтобы из Одессы поговорить с Региной по телефону и еще сходить на почту за ее письмами. Мы с ней условились, что посылать мне свои письма она будет на Главпочтамт до востребования.
   Моя отправка в колхоз затягивалась, а вскоре я получил из Херсона первое письмо (привожу здесь его и последующие письма Регины и мои ответы ей, они все сохранились).
  

30 августа 1962 г.

Валюша, здравствуй!

   Пишу тебе с почты. У меня пока ничего неизвестно. В понедельник была у начальника по кадрам, разговаривала, как ты меня научил. Я им по всей вероятности нужна, так как он распорядился обязательно в ближайшие дни поселить меня в общежитии.
   Разговаривала со своим начальником цеха. Очень милый человек лет тридцати пяти. Я ему сказала, что не могу оставаться в Херсоне, поскольку мой муж живет и работает в Одессе. Он ответил, что без разрешения директора завода отпустить меня не может, но если я договорюсь с директором, то и он даст свое согласие.
   Двадцать восьмого днем на совещании видела Игоря Педаховского, разговаривали о моем увольнении с представителем Совнархоза, который тоже советовал подойти к директору завода, и, если тот опустит меня, то Совнархоз возражать не станет. Мы с Игорем решили, что прежде, чем я пойду к директору, к нему либо сегодня, либо завтра должен сходить его приятель Меламед, поскольку он в отличие от меня хоть и небольшое, но все же начальство.
   Игорь сказал, что пока не решит свои вопросы, отсюда не уедет, а уехать он собирается первого сентября.
   Валюшка, если я останусь здесь, начальник цеха обещает не отправлять меня на стройку, а устроить в цехе технологом. Я не знаю, как мне поступить, Игорь тоже подсказать ничего не может. Ты как получишь это письмо, тут же на почте ответь, как быть?
   О себе больше писать нечего. Как твои дела? Вечером первого зайдешь к Игорю и все у него узнаешь. Мне пиши по адресу: Херсон 22 до востребования.
   Регина.
  

1 сентября 1962 г.

Регинка милая, здравствуй!

   Сегодня наконец получил от тебя письмо. Родная, сразу на почте ответить тебе не смог, так как спешил на занятия - на 17.10, а было уже 16.30. После занятий поехал к Игорю, но не застал его дома. Напрасно прождал больше двух часов. Просил передать ему, что зайду завтра часов в одиннадцать.
   Малышенька, ты мне в своем письме ничего утешительного не сообщила. У тебя пока что нет ни работы, ни жилья. Я тебя очень прошу, сделай все, что можешь, чтобы только тебя отпустили. Я беседовал со своим шефом, и он мне сказал, что может взять тебя на кафедру ассистентом. Нам сейчас крайне нужен человек, но с этим надо торопиться. Желательно успеть до десятого сентября.
   Малышка, меня очень беспокоит, как ты там одна, как у тебя с деньгами? Скучаю по тебе страшно и все время думаю о тебе, родная моя. Если бы ты знала, как мне хочется снова быть рядом с тобой. Маленькая моя Региночка, я тебя очень, очень люблю и надеюсь скоро увидеть. Сейчас ты уже, наверное, спишь. Время 12 часов ночи без двух минут. Спокойной ночи, малышенька.
   Сегодня больше писать не буду, а завтра, повидавшись с Игорем, напишу более обстоятельное письмо. Еще раз прошу тебя сделать все возможное, чтобы тебя отпустили.
   До свидания, звездочка моя ясная. Целую тебя тысячу раз.
   Твой Валя.
  

4 сентября 1962 г.

Здравствуй, моя родная девочка!

   Прежде всего, прости за то, что я так долго задержал это письмо. В воскресенье Игоря снова не застал. Он рано утром уехал рыбачить. Разговаривал я с ним только вчера. К сожалению, беседа эта меня нисколько не удовлетворила. Я, честно говоря, надеялся, что он поможет тебе добиться хоть какого-нибудь положительного результата в вопросе твоего возвращения в Одессу. Он же, напротив, старался убедить меня в том, что предпринимать любые шаги в этом направлении совершенно безнадежно. Меламед, который мог бы как-то помочь в этом деле, по его словам, сейчас тоже в отъезде. В общем, следует вывод, что надеяться мы можем и должны только на себя.
   Ну что ж, на себя, так на себя. Думаю, родная, что тебе все же следует попытаться поговорить с директором завода. Если ничего не выйдет, надо будет искать какие-то другие пути, все равно какие, но непременно что-то предпринимать. Я на тот случай, если тебе все же не удастся уехать из Херсона, в ближайшее время постараюсь выяснить что-либо о филиале там нашего института. Здесь о нем никто ничего не знает. Мне шеф обещал поговорить по этому вопросу с проректором по учебной работе. Он-то уж, наверное, что-нибудь скажет, если филиал не фикция.
   У меня к тебе просьба, малышка. Ты там, на месте тоже попробуй узнать, есть ли такой филиал, требуются ли им преподаватели, и можно ли получить у них жилье? В случае положительного результата я попробую перевестись в Херсон.
   Региша, мне очень тяжело без тебя. Скучаю по тебе страшно. И хотя работы много, настроение далеко не рабочее Единственное лекарство, которым пользуюсь в больших дозах - это надежда на скорую встречу и на все с ней связанное. Благо фантазия, как ты знаешь, у меня богатая.
   Миленькая моя Региночка, очень беспокоюсь о тебе. Как ты там? Что делаешь, как чувствуешь себя? Спрашивал об этом у Игоря. Он сказал, что настроение у тебя хорошее, и это меня несколько успокаивает.
   Так хочется побыть вместе, поговорить с тобой. Помнишь, мы ведь могли беседовать часами. С нетерпением жду 12 число и очень, очень хочу, родная моя малышенька, чтобы все было так, как хотела этого ты.
   Писал бы еще, но нужно собираться в институт. Да, кстати, у меня в этом семестре нагрузка большая, и расписание составлено неудачно. Первые восемь недель буду занят все дни, и только с 9-й недели один день выпадет свободным.
   Но ничего, как-нибудь выдержим. Правда, малышенька? Моя дорогая девочка, я тебя очень, очень люблю и крепко, крепко целую. До свидания, родная.
   . Твой Валя.
  

5 сентября 1862 г.

Валенька, милый, здравствуй!

   Вот уже скоро две недели, как ты уехал, а мне кажется, что прошел целый год, я живу последним днем, проведенным вместе с тобой в Херсоне. Родной мой, я каждый день ходила на почту, в надежде получить от тебя письмо, но его не было так долго, что я уже начала думать, не забыл ли ты меня.
   И вот сегодня письмо пришло. Читала его столько раз, что выучила на память, а вот сейчас села писать ответ.
   Валюшка, если бы ты знал, как мне приятно ощущать твою заботу обо мне. Но, я, кажется, забыла, что тебя сейчас больше интересует, как я устроилась. Мне наконец-то, после того, как я пригрозила, что уеду домой, дали общежитие.
   Поселили меня в том здании, где мы были с тобой - на втором этаже в 20-й комнате на четырех человек. Все девушки, с которыми я теперь живу, работают разнорабочими. Одна учится в вечерней школе - в 10-м классе, две других окончили по 5 классов и дальше учиться не хотят, ходят на танцы. В общем, можешь представить, как я себя чувствую в их обществе. День еще кое-как проходит, в заботах по устройству своего места, вечером же хоть волком вой. Скука ужасная. Книги немного спасают, а то бы я вовсе не знала, куда себя деть.
   С понедельника оформилась на работу пока помощником мастера, а что буду делать, еще не знаю. Осталось получить пропуск, и завтра начну трудиться.
   Кроме прочих формальностей, мне нужно было пройти медосмотр. Послали и к гинекологу. Она посмотрела меня и спросила:
   - Вы замужем?
   - Замужем, - ответила я.
   Она осматривала меня долго, и сначала ей показалось, что я беременна, но потом, сказала, что она ошиблась. Не знаю, прошло всего полтора месяца. Поэтому, если что-то и есть, то, наверное, сейчас еще трудно определить. В общем, будем ждать 12 числа.
   Валюшка, что у тебя нового? Как с колхозом? Почему ты ничего не пишешь, как у тебя дела дома? Валенька, отдал ли ты Люде деньги? А то мне очень неудобно. И вообще, пиши, как ты живешь. Домой и Генке написала тоже только сегодня утром. Раньше просто не было о чем писать.
   Валенька милый, был ли ты у нас дома? Если нет, то не забудь, пожалуйста, зайди пятнадцатого числа, когда приедет мама, ведь она просила. Потом мне обо всем напишешь.
   Ты знаешь, когда я пишу тебе, мне кажется, что я разговариваю с тобой и хочется, как можно дольше говорить. Родной мой, если бы ты знал, как мне тоскливо без тебя. Ты снишься мне каждую ночь, наверное, оттого, что я постоянно думаю о тебе. И так хочу быть с тобой. О, если б ты знал, как мне этого хочется! Иногда мне, почему-то вдруг кажется, что мы никогда не будем вместе, и мне становится страшно, прежде всего, из-за твоей нерешительности. Я так хочу, чтобы ты забрал меня отсюда поскорее.
   Валюшка, отвечай, пожалуйста, сразу, как получишь это письмо, и передай мой привет маме, папе и Люде. До свидания, крепко целую. Всегда с тобой и только твоя, слышишь?
   Обо мне не волнуйся, мне не так уж плохо пока. Вот только тебя нет. Люблю тебя очень и еще раз крепко целую.
  
   Твоя маленькая Регишка.
  
   P. S. Валюша, я стала запечатывать конверт и вспомнила, что не сообщила тебе свой новый адрес: г. Херсон, 22, Казацкий переулок, 19, Общежитие N1, комната 20.
  
  

9 сентября 1962 г.

Валюшка, здравствуй!!

   Получила твое письмо и тут же тебе отвечаю. Кстати, сегодня воскресенье, спешить некуда. Я уже три дня работаю помощником мастера с окладом 95 руб.
   Кто-то из старших начальников направил меня на стройку к мастеру - молодому парню, который тоже окончил наш институт. Он приходил и требовал, чтобы я шла туда, но мой начальник цеха оставил меня на заводе. Сказал, что я должна 2-3 месяца поработать в цехе, а дальше видно будет. Занимаюсь сейчас проектированием расширения нашего цеха. Как видишь, с работой пока не так уж плохо
   Валенька, надежды на то, чтобы уехать, пока нет. Как только я заикнулась о том, что уеду, мне сразу же дали общежитие.
   Здесь работает парень из нашего института, который приехал в прошлом году, а сейчас хочет вернуться в Одессу, по той причине, что у него больная мать, а забрать ее в Херсон некуда. Но его не отпускают и обещают через месяц дать квартиру, чтобы только не уезжал.
   Мне кажется, у нас есть только один выход - расписаться, и тогда ты меня сможешь забрать отсюда или ты должен переехать в Херсон и работать здесь.
   Валюшка, я хочу стать в очередь на получение квартиры. Если работать на стройке или в проектном отделе, ее можно получить скоро, там меньше нуждающихся в жилье. А вот работая в цехе, решить этот вопрос сложнее, так как почти все его работники стоят на очереди.
   Валюша, ты меня спрашивал о филиале - Политехнического института здесь нет. Есть ли такой в Херсоне, и где он находится, никто из тех, кого я спрашивала, не знают, Я думаю, что тебе проще узнать о филиале у себя в институте. А вообще, я не вижу в этом смысла. Я хочу, чтобы ты занялся диссертацией, а здесь такой возможности у тебя не будет.
   На работе меня уважают, считаются со мной, и это меня радует. Мой начальник излишне заботится обо мне, а я этого не люблю и боюсь. Говорят, что он большой бабник и уже имел дело со многими девушками и молодыми женщинами в цехе. Он и ко мне пытался приставать, но я на это не обращаю внимания, а нахальничать, я думаю, он не посмеет, потому что это ему дорого обойдется.
   Валенька, милый, очень скучаю по тебе. Никуда не хожу, только на работу и с работы в общежитие да еще на почту за твоими письмами, которыми ты меня не очень балуешь. Миленький, не задерживай, пожалуйста, ответа..
   Из денег у меня осталось 64 копейки, но я должна через пару дней получить половину оклада - 41 рубль 50 копеек. Оказывается, мне так по закону положено. А я об этом понятия не имела. Меня просветили наши бывшие выпускники. Так что, на эти деньги вся надежда, потому что аванс будет только 25 сентября.
   Валюшка, может мне приехать домой на следующее воскресенье? Только я не знаю, получится ли это у меня. Ведь в субботу работа заканчивается в 14.30. На самолет уже не успеваю, а когда отправляются автобусы, я пока не знаю, да и езда на них займет кучу времени.
   А может быть, ты приедешь ко мне? В общем, реши сам и напиши мне, как поступить.
   Родной мой, не забудь зайти к маме. Я тебе еще раз об этом напоминаю.
   Валюша, очень люблю тебя и очень скучаю. Хочется всегда, всегда быть с тобой, всю жизнь, милый мой. Обнимаю и крепко целую тебя и хочу, чтобы ты, когда будешь читать мое письмо, ощутил это. До свидания и очень надеюсь, что до скорого.
   Твоя малыша.

10 сентября 1962 г.

Региночка, родная моя, здравствуй!

   Наконец получил твое письмецо, малыша. Я так рад этому. Перечитал его много раз. Хорошая ты моя, ласковая. Ты себе не представляешь, как дорого мне твое внимание. Я так ждал это письмо, так волновался из-за того, что оно не приходило. Мне, кажется, я даже на почте надоел, так как приходил туда по два раза на день. Дома у тебя тоже был 7 числа, хотел узнать не получали ли от тебя весточку там. Это было около шести часов вечера, и Генка торопился в институт, а перед самым нашим уходом бабушка принесла твое письмецо. Генка прочел мне его, и я записал твой адрес.
   Регинка, милая, судя по твоим письмам и домой и мне, вряд ли тебя скоро отпустят в Одессу без моего вмешательства. Ну что ж, если другого выхода нет, придется действовать активнее.
   Маленькая, мне хочется тебе многое рассказать, но в голове такой сумбур, что не знаю, с чего начать. Родная, прежде всего, хочу отругать тебя за то, что ты все еще сомневаешься во мне. Ты меня просто обижаешь этим, малыша.
   Мне сейчас так трудно, и так не хватает тебя. Я очень хочу видеть тебя, детонька моя милая, и, если ничего не произойдет непредвиденного, то, наверное, в субботу приеду в Херсон хотя бы всего на несколько часов.
   Я никогда не думал, что наша разлука будет так тяжела для меня, а ты, глупышка, пишешь, что сомневаешься во мне. Правда, тебе стыдно сейчас? И ты больше никогда, никогда не будешь такое выдумывать.
   Поеду ли я в колхоз, все еще не знаю. Работы очень много, и настроение, как ты понимаешь, далеко не радостное. Это пока все, что я могу тебе сообщить. Буду заканчивать свое письмо. Надеюсь скоро увидеть мою маленькую любимую девочку. Целую тебя всю-всю.
   . Твой Валя.
  
  
   В пятницу 14 сентября получил телеграмму, в которой было сказано: "Вылетаю сегодня 16.00 прибытие узнай целую Регина". В семнадцать часов я встретил ее в аэропорту. Мы не виделись больше двух недель, поэтому оба были счастливы оттого, что, наконец, видим друг друга, и каждый из нас стремился задать другому массу вопросов и услышать на них ответы. Мы, покинув аэропорт и приехав на Молдаванку, остановились на улице Запорожской и долго сидели в машине, разговаривая. И только в десятом часу вечера Регина пошла домой, предварительно условившись со мной, что я завтра к десяти часам утра приеду к ней.
   Субботу и половину воскресенья провели вместе. Видя друг друга и поминутно ощущая нашу близость, мы наслаждались ею и были счастливы так, как только могут быть счастливы настоящие влюбленные. А потом был снова аэропорт и снова расставание.

19 сентября 1962 г.

Региночка, здравствуй!

   Извини, родная, что не выслал тебе обещанное с прошлым письмом. У тебя дома никого не было. Поэтому высылаю с этим. Был вчера вечером у тебя. Мама просила передать, что вязанку тебе отправила. Сегодня кучу времени потратил на то, чтобы освободиться от занятий в субботу. Если до воскресенья смогу возвратить права, то через три дня приеду к тебе, малышка.
   Нового пока ничего нет. То, что я люблю тебя, люблю и скучаю, для тебя уже не ново и, повторяя это в каждом письме, я рискую выглядеть в твоих глазах слишком однообразным.
   Извини, что так мало написал. Это потому, что опаздываю в институт, а откладывать письмо для того, чтобы закончить после занятий, не стал. Хочу, чтобы ты его получила на несколько часов раньше.
   Хорошая моя, пиши, как ты долетела, что вообще нового? Как решился вопрос с жеребцом-начальником? Жду твоего письма, кисанька. Целую тебя много, много раз. До свидания, родная.
   Твой Валя.
  
  

17 сентября 1962 г.

Валюша, милый, родной, здравствуй!

   Ты знаешь, ушла я после обеда без разрешения домой, чтобы вставить стекла пока есть стекольщик. Теперь я уже не буду мерзнуть. И вот села тебе писать. Валенька, вчера как приехала сюда, все никак не могу свыкнуться с тем, что я снова без тебя, милый мой, любимый.
   Начальника моего сегодня не было на работе - отгуливает. Валюшенька, пиши, как у тебя дела, смотри за собой и береги себя, чтобы ты был со мной вместе всегда - всю жизнь. Делай это ради нас. Целую тебя крепко, крепко дорогой мой.
   Регина.

20 сентября 1962 г.

Здравствуй, Региночка!

   У меня сегодня по расписанию пара в 13.50. Я вышел несколько раньше, чтобы успеть на почту. Приехав туда и передавая в окошечко удостоверение, я, честно говоря, не очень надеялся на то, что получу письмо. Просто я каждый день бываю на почте, и это вошло у меня в привычку. Я заходил туда вчера, позавчера и все предыдущие дни, но безрезультатно. И представь себе мою радость, кода из окошка мне подали конверт. Он был таким легким, что я вначале подумал, что конверт пуст. Я, как обычно, опаздывал, а, кроме того, желая продлить чувство приятного ожидания, решил прочесть письмо после занятий. Спустя два часа, отпустив студентов, я пошел на кафедру и распечатал конверт. Письмо действительно оказалось очень коротким всего в пятнадцать строчек. Хорошее, ласковое, но обидно короткое. Я из него узнал всего лишь то, что ты без разрешения ушла с работы, чтобы вставить стекла, пока есть стекольщик, что твой начальник в отгуле и что, если я хочу быть с тобой, то должен беречь себя. В результате складывалось впечатление, что ты, очевидно, очень торопилась и не могла написать ничего больше. Я не хочу думать, что у тебя не было чего сказать мне или ты просто не хотела писать.
   Твое письмо я перечитывал много раз. Ты ведь знаешь, что мне всегда так приятно видеть строчки, написанные твоей рукой, но больше того, что в нем было, я узнать не смог.
   Когда я читаю твои письма, мне кажется, ты говоришь со мной, я вижу движение твоих губ, слышу, как ты произносишь каждое слово, и мне, естественно, хочется, чтобы это ощущение близости с тобой длилось как можно дольше.
   Регинка, милая, после того, что я думаю о тебе всегда, каждую минуту, засыпаю с мыслью о тебе и с той же мыслью открываю глаза по утрам, после того, что ты снишься мне каждую ночь, мне кажется, что мое желание оправдано.
   Прошу тебя, маленькая моя, не принимай все написанное мною как упрек. Пойми, я очень люблю тебя, и это объясняет все.
   Кисанька моя, я бы мог писать тебе еще долго-долго. Мне доставляет огромное удовольствие хотя бы так общаться с тобой, и меня пугает, страшно пугает мысль о том, что тебе, возможно, нечего сказать мне.
   Милая, хорошая моя, что случилось с тобой? Я если бы мог, поехал бы к тебе сегодня, сейчас, чтобы узнать причину, которая так взволновала меня, но ты понимаешь, что сделать это я не могу. Завтра у меня занятия.
   Пиши мне, родная, пиши обо всем, моя маленькая. Я хочу знать все, чем ты живешь, о чем думаешь, что чувствуешь. Я тебя очен-очень люблю, малышенька моя милая. Целую твои сладкие губки крепко-крепко. До свидания, родная.
  
   Твой Валя

21 сентября 1962 г.

Региночка, дорогая, здравствуй!

   Опять ты далеко, родная. Опять одиночество. Я долго-долго, до боли в глазах смотрел вслед удаляющемуся самолету и только тогда, когда он превратился в едва заметную точку и затем совсем скрылся из виду, медленно побрел к месту стоянки нашей машины. Описывать тебе мое состояние излишне, а когда я подошел к ней, мне стало еще тоскливее. Казалось, что вид у нее не такой, как обычно, что она такая же мрачная и печальная, как и ее хозяин. Я завел двигатель и еще некоторое время сидел, не трогаясь с места. Сиденье рядом было пустым. Только что ты была здесь, рядом со мной, я видел твои ласковые, любимые глазки, видел чудное, такое дорогое, какого нет, не было и никогда не будет ни у одной женщины выражение твоих милых губ, слышал твой голос, ощущал запах твоих волос. И вот я снова один.
   Милая моя Регинка, я только что держал твои руки в своих, только что целовал тебя. Мне, кажется, что я и сейчас вижу твою милую головку в иллюминаторе самолета, но на душе так печально и пусто, как будто мы простились давно-давно. И хуже всего то, что я знаю - это не пройдет ни завтра, ни послезавтра, никогда, пока я снова тебя не увижу. Даже когда ты бываешь со мной мне страшно. Мне очень хорошо, я счастлив, но в то же время страшно-страшно потому, что я боюсь потерять тебя. Мне просто не верится, что такое счастье может быть долгим. Знаю, я просто болен, болен тяжелой, неизлечимой и чудесной болезнью - любовью к тебе.
   Я тебе бесконечно благодарен, Региночка, за то, что ты зажгла во мне такое чувство. Огромное тебе спасибо за это, родная. Сейчас мне очень грустно, но хорошо. Я хочу только одного - скорее, как можно скорее быть вместе с тобой, милая моя девочка. А пока я буду ждать от тебя письма, ждать с нетерпением, хорошая моя, с огромным нетерпением. Целую тебя крепко-крепко, малышенька. До свидания, родная.
  
   Всегда твой Валя.
  
  

22 сентября 1962 г.

Валюшка, милый, здравствуй!

   Пишу тебе письмо в срочном порядке. Я сегодня разговаривала с начальником насчет моего отъезда. Он советует, чтобы ты подошел к главному инженеру и рассказал ему о нас все, как есть. Сейчас директор в отпуске до 1 числа и все вопросы решает главный инженер. По словам начальника, директор очень сухой и грубый человек, а с главным инженером можно договориться. Может быть, ты отпросишься у своего шефа на пару дней. Я считаю, что если ты приедешь, то можно будет подойти к главному инженеру с Меламедом, он, ведь, хорошо знает его. Идти мне одной не имеет смысла, потому что я ни до чего не договорюсь, меня просто никто не захочет слушать. Здесь очень держатся за молодых специалистов.
   Я эти два дня после возвращения в Херсон хожу в невменяемом состоянии. Так хочется домой к тебе, родной мой. Валенька, попробуй сделать так, как я пишу, может быть, это нам поможет. Надо говорить, что мы женаты, просто не расписаны, так как ты еще не получил развод. В общем, сам все обдумай и реши, как лучше поступить.
   До свидания, мой любимый. Целую тебя и надеюсь увидеть скорее, чем получу ответ на мое письмо. Валюша, милый! Получила от тебя еще одно письмо, не успев отправить то, которое написала раньше в срочном порядке. Поэтому посылаю тебе в одном конверте сразу два письма.
   Валенька, не пиши мне больше таких грустных писем. Мне и так здесь тяжело. Я получила вчера твое первое письмо (пишу первое, потому что сегодня получила второе) и весь вечер проплакала. Я так хочу домой, Валюша, - к тебе.
   Родной, благодарю тебя не столько за резинку, сколько за твое внимание. Я так благодарна тебе. Валюшка, милый.
   Очень надеюсь тебя скоро увидеть, дорогой мой. До свидания, крепко целую тебя.
   Регина.
  
  
   В воскресенье часам к двенадцати я был в Херсоне. Накануне заехал к маме Регины, чтобы сказать, что буду видеть ее и спросить, не хочет ли она что-либо передать через меня дочери. Клавдия Андреевна ответила мне, что кроме привета ничего передавать не надо и, между прочим, сообщила, что к ней заезжал Воронин (парень, который ухаживал за Региной в институте) и взял ее адрес с намереньем повидаться с ней.
   Эта неожиданная новость оказалась для меня крайне неприятной. Настроение мое было испорчено до предела. При всех моих проблемах в текущем месяце, только этого мне сейчас и не хватало.
   По дороге в Херсон я не переставал думать о предстоящей встрече Воронина с Региной и рисовал себе самые мрачные ее последствия для меня. Поэтому, первое, что я сделал, увидев Регину, которую застал в комнате общежития одну, и поздоровавшись с ней, сразу сообщил ей мучавшую меня со вчерашнего дня новость.
   Регина была искренне удивлена и, видимо, понимая насколько внезапное появление Воронина мне неприятно, и какую тревогу при моей богатой фантазии я могу испытывать, стала успокаивать меня.
   - Валюшка, родной, я давно забыла его, а после того, как он со мной поступил, вовсе не хочу его видеть. Я люблю только тебя. Ведь ты мой муж. Может быть, я уже сейчас ношу твоего ребенка. Разве ты все это забыл?
   Понятия не имею, зачем ему вдруг понадобилось приезжать. Я тебе обещаю, что даже разговаривать с ним не стану.
   Я слушал ее, и чувство тревоги, которое второй день сжимало мне сердце, понемногу оставляло меня.
   - Верю тебе, родная, и все-таки я очень не хочу, чтобы ты с ним виделась, - сказал я, выслушав Регину.
   Пока мы так разговаривали, наступил полдень, и я сказал Регине, что нам бы следовало поесть. Она согласилась со мной, и мы поехали в столовую, которую уже однажды посещали. Перекусив, сели в машину и по своему обыкновению долго-долго разговаривали, наслаждаясь такой редкой теперь возможностью быть рядом друг с другом. Уже начало темнеть, когда я отвез Регину к общежитию, мы простились, и я, хоть и в какой-то мере успокоенный, но, опасаясь, что ее встреча с Ворониным все же состоится, отправился в обратный путь.
   Не первый раз я в мыслях невольно сравниваю себя с Ворониным, и это меня даже сердит - настолько я считаю себя выше его. Я и он - жители разных планет. И, думая о наших душах, я сказал бы, что к моей нужно подниматься вверх (при этом легко сломать себе шею). А к душе Воронина такая девушка, как Регина, должна была бы опуститься вниз.
   А может, это было бы ей не так трудно? Гнусный вопрос! Но я видел в жизни такие невообразимые вещи (не только в России, но и на Украине, где женщины стоят вообще выше мужчин), что не могу не задать себе этот вопрос. Я встречал девушек с такими высокими стремлениями, что их можно назвать крылатыми, чутких ко всему прекрасному и нешаблонному, - и эти девушки не только выходили замуж за болванов самого низкого пошиба, но на другой день после свадьбы переходили, так сказать, в веру супруга, заражались от него пошлостью, суетностью, эгоизмом, узостью взглядов, мелочностью. Мало того - некоторые этим щеголяли, как будто считая, что прежние их идеалы следовало выбросить после свадьбы за окно вместе с миртовым венком. Они были уверенны, что именно так следует вести себя доброй жене, и не отдавали себе отчета в том, что каждая из них жертвует взлетами души в угоду склонностям обезьяны. Правда, рано или поздно во многих случаях наступала реакция, но, в общем, шекспировская Титания у нас - тип распространенный и каждый, наверное, встречал его в жизни.
   Мне очень больно, как подумаю, что это самое может случиться с Регинкой. Быть может, скоро и она тоже, вспоминая свои девичьи мечты и порывы, будет пожимать плечами, убежденная, что то, чем занимается Воронин - столь же важно, как и реально, и этим только и стоит заниматься в жизни. При этой мысли я прихожу в дикую ярость
   Из собственного печального опыта знаю, что часто муж и жена сходятся характерами не больше, чем две кривые доски, приставленные друг к другу, а, между тем, живут же как-то. Моя собственная семья - тому яркий пример. Именно потому, что, имея горький опыт, я в счастье не очень-то верю, я мечтаю о том, чтобы хоть во втором браке мне повезло. А возможно ли это? Однако, вспоминая немногие известные мне счастливые браки, я говорю себе: "Да, вот это - настоящее! Не только в книжках бывают счастливы браки! Надо суметь создать такой!". Но будет ли Регинка счастлива со мной?
   Вернувшись из Херсона, я сказал себе: "К черту вcе сомнения! Страх, что Регинка, став моей женой, будет несчастна, должен отступить перед той великой, как мир, правдой, что любовь одна наполняет жизнь, питает ее и во сто тысяч раз дороже, чем жизнь без любви, жизнь в пустоте".
   Уже не одну тысячу лет люди знают: хорошо и нравственно лишь то, что придает силы жить, а пустота и убожество жизни - путь в царство зла. Та минута, когда голова любимой склонится ко мне на грудь и дорогие губы прильнут к моим губам, будет торжеством добра и правды. И в гуще сомнений, заполнивших мой мозг, лишь эта мысль светит ясно, лишь о ней я могу сказать - знаю, что это так. Теперь я постиг, что в жизни - самое надежное. Я прекрасно понимаю, как велик разрыв между этой уверенностью и ходячей условной моралью, выработанной для повседневного употребления в человеческом обществе. Я не смею утверждать, что Регинка будет со мной счастлива, но я, все равно возьму ее за руку и поведу с собой, ибо с искренним убеждением могу ей сказать: "Ты та единственная, кто мне нужен".
   В этих мыслях я нахожу поддержку. Но все-таки большую часть дня я был в очень тяжелом настроении: мучило сознание своего бессилия в тех условиях, в которых мы с Региной теперь находимся. Мне даже думалось: "А может, она все еще любит Воронина?" И одно это предположение сводило меня с ума. К счастью, размышления мои прервал приход моего друга.
   Мы с ним долго говорили о Регинке. А еще он сказал мне, что поставил себе за правило относиться к людям недоверчиво - не потому, что они только этого и заслуживают, но потому, что так для него безопаснее. Однако, судя по тому, что я ему рассказывал о Регинке, он с полным убеждением может сказать, что это подходит мне во всех отношениях. Он вообще говорил о ней с таким жаром, что у меня мелькнуло подозрение, не питает ли он к ней заочно чувство более пылкое, чем восхищение. Это было для меня не ново, потому что ему всегда нравились девушки, в которых я влюблялся. Но я также знал, что единственной его любовью - любовью на всю жизнь была Валя Даниленко. Поэтому, возникшее у меня подозрение ничуть меня не рассердило. Напротив, я был ему признателен за то, что, зная Регинку только по моим рассказам, он сумел оценить ее, и я долго не отпускал его от себя, так как разговор с ним спасал меня на время от тяжких мыслей.
   Во время этой нашей беседы я спросил его:
   - Ты не обидишься на меня, если я задам тебе нескромный вопрос?
   - Оставь в покое свои деликатные вступления. Что мы первый день знаем друг друга? Валяй, задавай свой вопрос.
   - Скажи, как ты живешь без любви? Ведь, я вижу, что ты Лиду не любишь.
   - Вот так и живу, как и ты со своей Валентиной. У вас же тоже, насколько я знаю, ничего похожего на любовь никогда не было. Но сейчас тебе крупно повезло, у тебя появился огромный шанс. Не упусти его. У меня такого шанса никогда не будет. Судя по тому, что ты мне рассказал о девушке, с которой намереваешься связать свою жизнь, одно могу тебе сказать: будет ли она с тобой счастлива, не знаю, но ты с ней, несомненно, будешь счастлив. Пожалуй, это самый разумный шаг в твоей жизни.
   Он пожал широкими плечами, погладил подстриженные волосы и продолжил:
   - Потребность в любви я признаю, но не намерен отводить ей в жизни больше места, чем следует. Каждую потребность можно обуздать.
   Сказав это, он улыбнулся. Однако тон его ответа был вполне серьезен.
   - Но если поглубже разобраться, то, пожалуй, любовь - единственное, ради чего стоит жить, - сказал я.
   Виля подумал с минуту.
   - Нет! Есть много другого, ради чего стоит жить, - вот хотя бы искусство, наука, общественные обязанности. Конечно, каждому нормальному человеку следует создать семью и ради себя, и для того, чтобы иметь детей, это ведь тоже общественная обязанность. Но одно дело - брак, другое - эпизодические романы.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Хочу сказать, что мы - муравьи, строящие муравейник, мы, люди труда, не можем посвящать свою жизнь исключительно женщинам и любви. У нас на это просто нет времени. Это годится только для тех, кто может ничего не делать или не хочет ничем другим заниматься.
   Виля сказал это веско, тоном человека, который выступает от имени мудрейших и деловитейших граждан нашей страны. Я же с удовольствием наблюдал этого здорового духом представителя человеческой породы. Должен признать - то, что он говорил, было вовсе не глупо, хотя меня несколько коробило его слишком уж явная уверенность в себе. Кроме того, я твердо знал, что прежде у моего друга было совсем иное представление о любви. Неопровержимым доказательством этого является его письмо к Вале Даниленко, которое она сначала позволила мне прочесть, а потом, возможно опасаясь того, что письмо случайно может прочесть ее муж, отдала его мне. Теперь, когда я пишу эти строки, ни Вали, ни ее мужа, ни Вили уже нет в живых, поэтому я позволю себе ознакомить читателя с его письмом.

Здравствуй, Валя!

  
   Моя мама сообщила мне твой адрес и вот я, начав писать тебе, вспомнил почему-то лето 1943 года. Оно для меня было самым радостным периодом моей жизни, потому что я мог часто видеть тебя и разговаривать с тобой. Помню один вечер, когда мы с тобой сидели на ступеньках веранды и ждали, когда твоя мама позовет нас ужинать. Ты понимала тогда, что во мне происходит, и мы разговаривали полунамеками, не касаясь этой темы. У меня навсегда осталось чудесное воспоминание об этом вечере. Был еще и другой случай: мы с тобой шли с Базарчика по Споритинской улице к твоему дому, и я нес сумку с купленными тобой продуктами. Я даже не помню, о чем мы говорили. Ты хотела, чтобы я что-то сделал или куда-то пошел. Я не могу вспомнить, о чем шла речь, но в этой минуте было тоже свое особое, неповторимое очарование. И если ты о чем-то меня тогда просила, то, наверное, я сказал "да".
   Потом мы с тобой однажды разговаривали у тебя дома, когда ты ждала прихода Дябки. Это был единственный случай, когда я был рядом с тобой и чувствовал себя почти несчастным. В тот вечер ты была такой далекой, такой отчужденно-спокойной. Но это ощущение прошло прежде, чем я от тебя тогда ушел.
   Много лет я копил эти маленькие радости, бережно сохраняя их в своей памяти. Сейчас я, наконец, могу позволить себе быть эгоистом, поэтому я еще раз, дав себе волю, хочу сказать, что я тебя люблю. Я любил тебя всегда, с тех пор как впервые увидел тебя в нашеи классе. Будь же счастлива, желаю тебе всякого счастья, какое только существует на земле. Если от этого письма тебе станет грустно, поплачь немножко, - и это уже будет для меня счастьем, а потом забудь о нем и по-прежнему оставайся счастлива.
   Я даже не знаю, как ты теперь выглядишь, и не могу сказать, хороший ты человек или дурной. Меня никогда не интересовало, умна ты или нет. Я люблю всем сердцем тебя такую, какая ты есть.
   Всегда твой Виля.
  
  
   0x08 graphic
А еще Виля как-то сказал, мне, что любовь к Вале могла бы сделать его самым счастливым человеком на свете, а вместо этого стала источником зла... Тебе, конечно, трудно понять, каким образом любовь к такой девушке, как Валя, может породить зло? Объяснить это можно одним словом: любовь моя бесмыслена. В конце-концов надо в этом сознаться. Если бы мне, человеку цивилизованному, с впечатлительными нервами, человеку, который всегда жил в ладу с уголовным кодексом уже хотя бы потому, что нравственные понятия не позволяют ему жить иначе, несколько лет назад кто-нибудь предсказал, что я буду целыми днями и ночами думать о том, как бы любым способом избавиться от человека, который стоит у меня на дороге, я счел бы такого пророка сумасшедшим. Однако это так - вот до чего я дошел! Валин муж мешает мне жить, отнимает у меня землю, воду и воздух. Я не могу жить от того, что он живет иа свете, - и потому ни на минуту не расстаюсь с мыслью о его смерти. Если бы он умер, как просто разрешилось бы все! Наступил бы конец всем страданиям. Ведь вот гипнотизер может сказать своему медиуму: "Спи!" - и медиум засыпает. Так почему та же сила, но еще более напряженная, не может усыпить кого-нибудь навеки? Побуждаемый этой мыслью, я даже прочел недавно несколько книг о гипнотизме, а пока невольно каждым взглядом говорю ему: "Умри!" - и если бы такого внушения было достаточно, его давно бы не было на свете. Между тем он жив и здоров, остается, как и был, Валиным мужем, а я сознаю, что мое поведение преступно, глупо, смешно, недостойно порядочного человека, - и все сильнее и сильнее презираю себя.
   Это не мешает мне, однако, по-прежпему "гипнотизировать" моего соперника. Вот так же иногда человек; интеллигентный, когда врачи бессильны излечить его от тяжелой болезни, обращается к знахарям. Я стремлюсь умертвить мужа Вали гипнотизмом, но при этом только яснее вижу свое бессилие, и мне становится еще хуже. Все-таки должен признаться: всякий раз, как я остаюсь один, я ловлю себя на мыслях об уничтожении ненавистного соперника любыми средствами, какие доступны человеку. Я, как самый настоящий преступник, стал обдумывать разные способы избавления от него. И любопытно, что я придумал множество таких, которых не могло бы раскрыть никакое человеческое правосудие. Ах, все это - глупости, пустые фантазии! Он может спать спокойно - мои замыслы никогда не перейдут в действия. Я его не убью, хотя бы знал, что отвечать за это не буду, как не отвечаешь за то, что раздавил паука. Даже если бы мы с ним жили одни на необитаемом острове, я и тогда не убил бы его.
   Но если бы возможно было разрезать пополам череп человека, как яблоко, и увидеть скрытые в нем мысли, - все увидели бы, как червяк преступления точит мой мозг. Более того, я отдаю себе ясный отчет, что не убью его вовсе не из высших нравственных побуждений, выраженных в заповеди: "Не убий!". Эту заповедь я уже в себе растоптал. Нет, не убью я только потому, что, пожалуй, мне этого не позволят какие-то остатки нравственных общечеловеческих ценостей, а еще потому, что я, человек с издерганными нервами, слишком далеко отошел от первобытного дикаря и не способен на жестокость. Словом, физически убить я не способен, но мысленно я убиваю моего соперника каждый день. И потому задаю себе вопрос: не буду ли я отвечать за это перед каким-то судом, который выше всякого суда человеческого, отвечать так же, как за убийство свершенное?
   Правда, если бы можно было, вскрыв череп, увидеть тайные мысли человека, то, вероятно, даже в мозгу самого добродетельного из людей нашлись бы такие мысли, от которых волосы у всех встали бы дыбом. Помню, в детстве в голове у меня проносились всякие греховные мысли, как будто их мне навевал ветер или нашептывал какой-то злой демон. Точно так же меня иногда посещали кощунственные мысли о людях, которых я любил больше всего на свете и за которых без колебания отдал бы жизнь. Для меня, ребенка, это было трагедией, я искренне страдал. Так вот я думаю, что за грешные или преступные мысли мы не ответственны, ибо они порождены злом, которое мы видим вокруг, и вовсе не свидетельствуют о зле, укоренившемся в нашей душе. Вот почему человеку кажется, будто это бес нашептывает ему такие мысли. И человек слышит их, но если он не склонен ко злу, то гонит их от себя. В этом, пожалуй, даже есть некоторая заслуга.
   Но со мной дело обстоит иначе. Мысль избавиться от Валиного мужа приходит ко мне не извне, она растет и крепнет внутри меня. Я уже нравственно дошел до того, что способен убить, и если не решаюсь и не решусь никогда на это, то, как я уже говорил, только из-за своих нервов. Роль моего демона сводится к тому, что он издевается надо мной, шепча мне в уши, будто убийство соперника лишь доказало бы мою способность к действию и вовсе не было бы преступнее, чем желание убить.
   Вот оно, то распутье, на котором я сейчас стою. Никогда я не думал, что зайду так далеко, и с удивлением смотрю в глубь своей души. Не знаю, искупил ли я хотя бы отчасти это падение своими неслыханными муками. Знаю только одно: тот, чья жизнь не укладывается в простой кодекс, признанный Валей и людьми ей подобными, тот, у кого душа перехлестывает через край такого сосуда - самый несчастный человек на свете.
   Виля был прав утверждая, что в жизни людей труда и людей, ставящих перед собой серьезные задачи и цели, женщина и любовь к ней не играют такой огромной роли. Крестьянин женится, чтобы жениться и завести свое хозяйство. Способность его к глубокому чувству очень невелика, хотя поэты и романисты стараются убедить нас в обратном. Ученый, государственный деятель, полководец, политический вождь отводят женщине только небольшое место в своей жизни. Исключение, пожалуй, составляют артисты. Любовь - их специальность, ибо само искусство живо лишь любовью. А в общем, как я понял из книг, только там, вне нашего Союза, в кругу людей состоятельных, где многие уклоняются от всякого труда, женщина властвует безраздельно и заполняет этим людям жизнь. Она занимает все их мысли, становится двигателем их поступков, единственной целью их усилий и стремлений. Иначе и быть не может.
   Но я, ведь, такой же муравей, о каких говорил Виля. Я тоже человек труда, но почему я не могу любить и быть любимым? В годы, прожитые со своей супругой, я чувствовал себя ущербным - калекой, горбуном. Однако, каждый горбун рад бы избавиться от своего горба, но это невозможно, ибо он был горбатым еще в утробе матери. Моим "горбом" наградила меня моя жена. Но, горбатый или прямой, я должен любить и хочу любить!
   Разум мой окончательно подчинился чувству. Бывают минуты, когда чувство, которое таишь в душе, прорывается вдруг необычайно бурно и почти пугает своей силой, хотя ты и раньше знал о нем. Такие минуты переживал я в тот день. Никогда еще Регинка не казалась мне такой прелестной и желанной, никогда еще не чувствовал я так сильно, что она должна быть моей. Она - единственная женщина, которой в силу каких-то таинственных, еще только названных, но не исследованных наукой законов, суждено притягивать меня к себе, как магнит железо, владеть мною, стать целью и содержанием моей жизни.
   Регинка для меня больше, чем женщина, она - воплощение красоты, всех чар и благодатной щедрости природы. И еще я подумал: если природа создала ее такой, что она пленяет меня сильнее, чем всякого другого мужчину, то тем самым она предназначила ее мне. Кто знает, может быть, все уродства жизни порождены нарушением такого рода прав, и не в этом ли причина несовершенства нашего мира.
   Неверно люди говорят, что у любви повязка на глазах. Напротив - ничто, ни одна мельчайшая черта не ускользает от ее взора. В любимом видишь все, все примечаешь, - но это "все", расплавленное в огне чувства, сливается в одно великое и простое "люблю".
   По временам, когда я обнимаю Регинку, у меня бывает такое ощущение, словно я держу в руке голубя и слышу, как под моими пальцами тревожно бьется его испуганное сердечко, и я был готов сделать все для того, чтобы оно было спокойным и счастливым. Однажды в такую минуту я подумал, что женщина в действительности не такая, какой она кажется большинству людей, а такая, какой ее видит влюбленный в нее мужчина. А потому ее безотносительное совершенство напрямую зависит от силы любви, которую она сумела внушить. Я не вполне продумал эту мысль, но она мне очень понравилась, так как из нее напрашивался вывод, что во имя этого женщина должна быть только с тем, кто любит ее больше других.
  

25 сентября 1962 г.

Глупыша моя милая, здравствуй!

   Извини, что пишу тебе во вторник, это не по моей вине. Я хотела тебе написать, когда побываю у Меламеда. Но получилось так, что в понедельник я заходила к нему, а он еще не приехал. А сегодня у нас проливной дождь льет, как из ведра целый день и сильный ветер. Я же пошла на работу без плаща и, когда возвращалась с работы, так промокла и промерзла, что, придя в общежитие, легла в постель, чтобы отогреться. Встала в восемь часов вечера и вот села писать тебе. Боюсь дальше затягивать с письмом, чтобы ты по своему обыкновению что-нибудь не выдумал.
   Валюшка, завтра обязательно после работы постараюсь зайти к нему. Родной мой, что у тебя хорошего? Я очень волнуюсь, как ты доехал. Ведь, когда ты простился со мной, у тебя было такое скверное настроение.
   Валенька милый, обошлось все так, как ты этого хотел. Я задержалась на работе, а в это время действительно в общежитие приходил Воронин и спрашивал меня. Но когда девчонки сообщили ему, что у меня часто бываешь ты, он тут же уехал, сказав, что здесь ему делать больше нечего. Так что я его даже не видела.
   Валюшенька, я начинаю убеждаться в том, что у тебя все получается так, как ты желаешь.
   Роднуля, меня немножко поругали за то, что не была на воскреснике. Через неделю опять поедут. Придется и мне ехать. Поэтому, может быть, на воскресенье прилечу домой, чтобы купить брюки и взять из дому какие-нибудь подходящие туфли. Ты чаще бывай на почте. Если все будет так, как я наметила, то пришлю тебе телеграмму. Все зависит от того, сколько я получу денег в аванс.
   Валюшенька, напиши, что любишь меня и веришь мне, потому что я прочла в последнем твоем взгляде при нашем с тобой расставании отсутствие такой веры. Для меня это ужасно. Хуже всего, когда люди не доверяют друг другу. Я хочу, чтобы ты был спокоен за меня так же, как за самого себя, чтобы даже намека на подозрения не было между нами. Я люблю тебя и никогда не позволю себе омрачить то счастье, которое должно сопутствовать нам всю жизнь.
   Буду заканчивать свое письмо. Я и так написала тебе много - целых семьдесят строк. До свидания. Целую моего милого, дорогого, любимого Валюшку крепко-крепко.
  
   Твоя Регинка.
  
  
   Сегодня снова получил телеграмму со следующим текстом: "Выезжаю пятницу не знаю чем постарайся вечером заехать ко мне домой Регина".
   Я сделал все так, как она просила. Вечер в пятницу и почти полных два дня - субботу и воскресенье мы провели вместе. Только к восьми часам вечера приехали на автовокзал. Автобус на Херсон отправлялся в двадцать один час. А затем снова были тяжелые минуты расставания и снова одиночество.
  

1 октября 1962 г.

Валюша милый, здравствуй!

   Пишу тебе, как обещала в понедельник после работы. Доехала я благополучно, правда, автобус опоздал на один час и пришел ровно в два часа ночи. Я боялась, что общежитие будет закрыто, поэтому быстро добежала туда. Мои опасения оправдались. Входная дверь была заперта. Пришлось стучать. А вот комнату на ночь еще не заперли. Наши девчонки не вернулись с гуляния.
   Утром еле открыла глаза, очень хотелось спать. Не успела прийти на работу, как меня вызвал начальник и отругал. А девчонки на работе рассказывали, что он в субботу целый день рвал и метал из-за того, что я уехала без его разрешения.
   Днем перед обедом мне сказали, что в обеденный перерыв состоится женсовет, на котором будут разбирать поведение нашего начальника. Я, конечно, пошла.
   Валенька, милый, если бы ты послушал, что о нем говорили. Скольких женщин, которые не хотели уступить ему, он уволил, не считаясь ни возрастом, ни с занимаемой в цехе должностью. Ты знаешь, мне было просто страшно все это слушать. Я даже представить себе не могла, что в наше время еще встречаются такие скверные люди.
   На собрании женщины решили направить в партком письменное заявление о поведении начальника цеха, и я, конечно, первая его подписала.
   Во второй половине дня у меня было желание подойти к нему и попросить, чтобы он перевел меня на строительный участок. Там никто не станет меня контролировать. Когда захочу, приду, когда захочу, уйду, но он вероятно пронюхал, что ему готовят, и остаток дня ходил в скверном настроении, поэтому я не решилась подходить к нему со своей просьбой.
   Валенька, милый, что у тебя хорошего? Напиши, как ты там без меня, только не говори, пожалуйста, о том настроении, в котором ты ушел, проводив меня. Любимый мой, у тебя были такие грустные, грустные глаза. Потерпи, скоро мы будем совсем-совсем вместе, и ни тебе, ни мне не придется больше провожать друг друга.
   Валюша, милый, люблю тебя очень-очень и хочу быть всегда только с тобой. До свидания, моя милая глупыша, Целую твои родные руки, я их всегда люблю целовать, потому, что они умеют так хорошо ласкать меня.
  
   Регина
  

2 октября 1962 г.

Малыша родная, здравствуй!

   Письма от тебя еще не получал, надеюсь, оно будет завтра. Региночка, меня беспокоит, как ты тогда доехала. Был такой туман, что я сам едва добрался к дому. У меня нового пока ничего нет. Как всегда скучаю по тебе, маленькая. Относительно колхоза все еще ничего не слышно.
   На душе, по обыкновению, тоскливо. Очень хочу, чтобы ты скорей была рядом. Работать заставляю себя через силу, а сделать необходимо очень много. Вот пишу тебе сейчас и чувствую, что письмо снова получается каким-то хныкающим. Так бы хотелось, чтобы его тональность была другой, более жизнерадостной, Ты уже, наверное, устала от таких моих писем.
   Что хорошего у тебя, маленькая. Пиши мне обо всем, моя хорошая. Я, ведь, буду ждать писем ежедневно (уговор надо выполнять).
   Малышка, милая, как ты себя чувствуешь? Прекратились ли головные боли? Не кашляешь ли? Может быть, тебе необходимо сходить к врачу? Ты береги себя, маленькая.
   До свидания, моя маленькая Регишка. Крепко целую тебя, детонька.
   Твой Валя.
  
  

4 октября 1962 г.

Регинка милая, здравствуй!

   Получил от тебя письмецо. Спасибо, родная, за то, что оно такое хорошее. Маленькая моя, ласковая, ты себе не представляешь, как дороги мне твои письма, особенно такие, как это. Оно очень хорошее и своевременное. Мне, ведь, так нужна сейчас твоя поддержка, малышка.
   Я рад, что доехала ты благополучно, и что начальнику твоему, вероятно, влетит, а еще лучше будет, если он вообще вылетит.
   На этом буду заканчивать, маленькая. Тороплюсь на занятия и как обычно опаздываю. Времени осталось в обрез. Думаю, что завтра снова получу от тебя письмецо, кисанька моя. Очень люблю тебя, родная, и очень скучаю по тебе. Целую тебя крепко-крепко.
   Твой Валя.
  
  

6 октября

Регинка, милая, здравствуй!

   Что же ты молчишь, родная? Я поверил тебе, хожу на почту ежедневно, сегодня был там три раза, а писем все нет и нет. Я не думаю, что ты ленишься написать. Может быть, ты нездорова, или что-нибудь иное случилось? Все равно ты должна бы прислать мне весточку. Если же у тебя все хорошо, то тебе сейчас должно быть стыдно за твое молчание, малышка, правда, стыдно? Ну да ладно, не буду тебя журить.
   Был сегодня у вас, разговаривал с мамой. Генка тоже был дома. Мама думает, что ты на нее все еще сердишься, так как она писем тоже не получает. Передавала тебе привет. Спрашивала, когда я поеду к тебе. Кстати, как точно называется завод, на котором ты работаешь или какой его номер?
   Мой начальник по УКП вызвался помочь мне в вопросе твоего увольнения. Он говорит, что у него в Херсоне есть влиятельные приятели. Вчера он при мне звонил в Херсон, но ему ответили, что там три судостроительных завода, и следует уточнить, о каком именно идет речь.
   После эксперимента с Меламедом, я уже отчаялся верить кому бы то ни было. Но все же постарайся выполнить мою просьбу. Попытка - не пытка. А вдруг на сей раз помощь окажется успешной. В противном случае придется ждать еще два или даже три месяца.
   Вот, малышка, и все мои новости. Сержусь на тебя очень, детонька. Попадись ты мне только в руки, и я покажу тебе, что заслуживают те, кто не выполняет обещаний. А пока что завтра снова пойду на почту, и вдруг снова не будет письма. Эх, малыша, малыша, разве так можно, маленькая! Ну да ладно, пока до свидания, моя вредненькая, любименькая Региночка. Хоть и сержусь на тебя, но целую крепко-крепко, родная моя.
   Твой Валя.

6 октября 1962 г.

Моя милая, хорошая роднуля, здравствуй!

   Получила от тебя сразу два письма, за что очень благодарна. Я, конечно, не выполняю своего обещания писать тебе каждый день, но ты, пожалуйста, не ругай меня. Я постараюсь писать чаще.
   Валюшка, милый, я так привыкла почти каждую субботу быть с тобой, а сегодня я сама. Вот лежим на кроватях и скучаем. Я даже не хочу читать, ничего в голову не лезет.
   Валенька, могу тебя обрадовать тем, что нашего начальника уволили и дали выговор по партийной линии. Но мы женщины хотим добиться, чтобы его выгнали из партии. Перед собранием он меня вызвал и просил, чтобы я выступила в его защиту. А перед этим мне один мастер передал, будто он хвалился ему, что я все равно пройду через его руки, что он меня так из цеха не выпустит.
   На собрании я, разумеется, выступила и сказала о том, что он мне предлагал, и что на коллективном заявлении с просьбой о его исключении из партии я первая поставила свою подпись. Так что с понедельника у нас будет новый начальник, а парень, который в прошлом году окончил наш институт, станет его заместителем, а я с новой недели перехожу работать на строительный участок пока что помощником мастера, а дальше будет видно.
   У меня все в порядке и чувствую себя хорошо. Головные боли прекратились, кашель тоже. А мы с тобой будем ждать 12 числа. Валюшка, ты береги, пожалуйста, себя и чаще пиши мне. Пиши обо всем подробно и не выдумывай глупости, как ты это иногда делаешь.
   Родной мой, буду заканчивать. Постараюсь писать чаще. Крепко целую тебя.
   Регина.
  
  

9 октября 1962 г.

Региша, милая, здравствуй!

   Наконец твое письмо пришло. Я его ждал каждый день, каждый час. Передумал все, что угодно, и пытался как-то объяснить твое упорное молчание. Несколько раз порывался ехать к тебе, хотел телеграфировать, но обстоятельства, которые, как известно, сильнее нас, помешали мне, и судя по твоему письму, к счастью. А телеграмму не послал просто потому, что у меня не было денег, хотя мне и стыдно в этом признаться. И после всего этого, Регинка, милая, твое письмо начинается фразой: "Конечно, каждый день я тебе не писала" Почему же конечно?! Что я сделал не так? Чем обидел тебя? Чтобы ты, пообещав мне сама, причем и инициатива нашего договора тоже была твоя. Ты ведь помнишь это, малышка? Причем, мне ставилось условие едва ли более легкое. И вдруг это "конечно"! Я понимаю, ты могла быть занята. Для меня стараться писать чаще, это тогда, когда делать этого вовсе не хочется.
   Я понимаю, мне надо было стараться не поехать к тебе в субботу, потому что должен был подготовиться к занятиям на понедельник, потому что на воскресенье назначили воскресник, а самое главное - потому, что ты меня просила об этом. Но стараться заставить себя написать тебе письмо - это выше моего понимания!
   Малыша, родная, хорошая моя, кисонька моя дорогая, я тебя очень прошу, если у тебя нет желания писать мне, то не пиши. Делай это только в том случае, если у тебя к этому возникнет потребность. Я возвращаю тебе твое обещание, малышка.
   Региша, милая, прости меня за то, что тон моего письма резок. Я вовсе не хотел тебя обидеть, родная. Мое главное желание состоит в том, чтобы письма мои доставляли тебе только радость. А упрекаю я тебя, наверное, зря, только потому, что мне опять что-то померещилось. Уверен, что завтра напишу тебе письмо совершенно в другой тональности и сообщу обо всех новостях, которых вообще, не так уж и много. А пока до свидания, родная моя.
   Целую Валя.

12 октября 1962 г.

Валенгька, милый, здравствуй!

   Вот только сейчас получила письмо, в котором ты меня, конечно, очень ругаешь за то, что не пишу тебе каждый день, но пойми, что это просто невозможно. Я и так стараюсь писать как можно чаще, а ты все равно сердишься. Вот пусть теперь тебе будет стыдно за то, что ты меня обижаешь.
   У меня все по-прежнему, если не считать того, что с понедельника работаю на строительном участке. И прораб, и мастер здесь - оба выпускники нашего института. Прораб - еврей, холенный и такой важный, будто он не прораб, а, по меньшей мере, начальник строительного треста. А мастер Юра простой симпатичный парень. Он мой непосредственный начальник. Ну а я снова, как и в цехе, помощник мастера.
   Валюша, твою затею с начальником УКП я считаю напрасной, так как вышел на работу директор завода, а он и разговаривать не станет на эту тему. Так что нет смысла даже затевать что-либо подобное и, тем самым, ставить меня в глупое положение. Поэтому пойдет через пару дней твоя девочка на строительный участок работать маляром. Что ж, наберемся терпения и будем ждать. Только чего ждать - не знаю, так как я слышала, что, если мы даже распишемся, директор все равно может меня не отпустить, пока я не отработаю три года.
   У нас стоят дикие холода, идут частые дожди. Я очень мерзну, и уже, похоже, простудилась. Не представляю, в чем я буду ходить на работу. Валенька, постарайся ко мне не приезжать, давай подождем до октябрьских праздников, Не нужно зря тратить деньги, которых у нас с тобой и так нет.
   Я 10 числа получила аванс, правда, мало - всего 39 рублей. Маме я не пишу, чтобы поскучала и не встречала меня в следующий раз так, как в прошлый. Только ты не вздумай сказать ей об этом, чтоб не обидеть ее.
   Вот так я живу. Сегодня познакомилась с новым начальником. Было собрание, на котором он выступал. Не мог сказать толком двух слов. Раньше работал механиком. Можешь представить, как он разбирается в строительстве. В общем, посмотрим, что будет дальше.
   Валюшка, я думаю, что хорошо было бы, если бы ты все-таки поехал в колхоз. Отдохнул бы немножко от всех наших забот.
   Родной мой, буду заканчивать. Пока до свидания. Целую тебя крепко-крепко. Пиши чаще.
  
   Регина.

18 октября 1962 г.

Валенька, здравствуй!

   Я только что пришла с работы, а уже 9.30 вечера. Мы сегодня очень поздно закрывали наряды, а вот сейчас села писать тебе письмо. Я так устала, что даже не ходила ужинать, вот только напишу тебе и лягу спать.
   Завтра меня ожидает день еще хуже, чем сегодня. Завтра кроме того, что снова нужно закрывать наряды, будет еще работать бульдозер до 10 часов вечера, и я должна все это время быть на участке. А мне так нужно вырваться, чтобы сходить к К.А... Может быть, он меня чем-то обрадует.
   Должна тебе признаться, что я по глупости в субботу попала в неприятную историю. Погода после затяжных дождей исправилась, и день выдался солнечным и теплым. Утром я сходила в столовую, чтобы позавтракать, а когда вернулась к общежитию, там стояла легковая машина, из которой вышел мой прораб.
   - Здравствуйте, Ренина Ивановна, я специально приехал сюда и жду вас, Мне нужно с вами кое-что обсудить, - сказал он.
   - Вопрос настолько важный, что нельзя было подождать до понедельника? - спросила я.
   - Представьте себе, что важный, иначе я бы вас не побеспокоил в субботу.
   - Ну, так в чем же состоит вопрос, который вы хотите со мной обсудить? - снова спросила я.
   - Нельзя же так, стоя перед входом в общежитие, об этом говорить. Давайте сядем в машину, проедемся по городу и я вам все объясню, - ответил он.
   Я немного поколебалась, но абсолютно не предполагая никакого подвоха, сказала:
   - Хорошо давайте поговорим в машине.
   Я села рядом с ним, и машина тронулась с места. Мы ехали по городу, и он мне говорил о нашем участке, о каких-то предстоящих у нас изменениях, причем был вежлив и обращался ко мне только на "вы". Потом я обратила внимание на то, что машина выехала из города.
   - Куда мы едем? - спросила я.
   - Да здесь недалеко. На ходу как-то неудобно разговаривать, - ответил он.
   У меня возникло подозрение, что прораб ведет себя как-то не так, как следовало бы при деловой беседе. Но я все еще не хотела думать о нем плохо.
   Не знаю, как далеко мы отъехали от города, может быть на пять, а может быть и на десять километров. И тут он, подъехав вплотную к лесопосадке, остановил машину.
   - Вот мы и приехали и теперь можно поговорить без свидетелей и по душам. Регина, ты очень красивая девушка и очень понравилась мне, как только пришла к нам.
   Меня поразил его резкий переход с "вы" на "ты", я сразу все поняла. Он пытался обнять меня и поцеловать, но я ударила его по лицу, вырвалась из его рук, открыла дверцу машины, выскочила из нее и пошла, толком не представляя в какую сторону мне надо идти. Когда я прошла метров двести, он догнал меня и стал медленно ехать рядом, уговаривая снова сесть в машину.
   - Садись, мы, ведь, от города далеко отъехали. Пешком ты до вечера не дойдешь. Клянусь, я тебя пальцем не трону.
   - Попробуй тронь, и с тобой случится то же, что и с начальником цеха Плевако, - ответила я, однако в машину села. До самого общежития мы не сказали друг другу больше ни слова.
   Валюшка, не думай обо мне плохо. Да я по своей наивности совершила глупость, но не более того, честное слово. Он ко мне после субботы не только не подходит, но даже не разговаривает, а когда все-таки вынужден обратиться ко мне, то называет меня только официально - Региной Ивановной.
   Родной мой, я не хотела писать тебе об этом, но и скрыть от тебя свой дурацкий поступок тоже не могла. Я пытаюсь хоть немного оправдать себя в твоих глазах, но мне кажется, а скорее я даже уверена в том, что ты мне все равно не веришь. Ну что ж винить в этом я должна только себя.
   Валюшенька, ты не обижайся, что я пишу тебе редко. Я сейчас очень устаю. Вот после 28 числа буду приходить домой нормально, и у меня будет больше времени, чтобы писать тебе.
   Пока все, родной. До свидания. Целую тебя крепко-крепко и много-много раз.
   Регина.
  
  
   Получив это письмо в конце дня, я внимательно прочел его. Кончив читать, я долго не мог отвести глаз от письма. Я снова стал его перечитывать, но не мог пойти дальше первых строчек. Я был слишком взволнован. Я, ведь, считал, что у меня нет ничего ближе и роднее Регины, я так любил ее мягкий ласковый смех, но сейчас она казалась мне почти чужой, потому что я увидел ее глазами постороннего мужчины.
   Читая письмо, я невольно поддался обезоруживающей искренности ее слов и вдруг подумал, что лучше бы она не писала мне о случившейся с ней истории.
   Сначала мне стало жаль себя. Потом я сообразил, что такая жалость только унижает меня. Затем мной овладело чувство беспомощности, словно я столкнулся с чем-то таким, что было во много раз сильнее меня. Отдельные фразы из письма все еще стояли у меня перед глазами. После этого на меня вдруг снова нахлынуло чувство тоскливого одиночества. В эту минуту я бешено ненавидел их обоих. И так как их было двое против одного, я в гневе чувствовал себя жалким. Глаза мои были сухи, а сердце ныло от боли.
   Ни на секунду не мог бы я поверить, что Регина была мне неверна. Но какое это имело значение, если есть основание думать, что она вполне сознательно согласилась на эту поездку.
   Во мне вдруг вспыхнуло возмущение. Надо же было узнать об этом именно сейчас, когда я и так переживаю мучительную неуверенность, когда я слишком легко уязвим и как никогда нуждаюсь в поддержке! И я решил, что немедленно отправлюсь в Херсон, но о своих переживаниях, вызванных письмом, не скажу Регине ни слова. Пусть говорит она, - решил я.
   На следующий день в воскресенье 21 октября около двенадцати часов дня я приехал в Херсон, намеренно заранее не предупредив Регину о том, что буду у нее. Когда я, постучав в дверь ее комнаты и услышав: голос Регины: "Войдите" открыл дверь, то увидел, что она, как и в прошлый раз, была там одна. Регина, лежа на кровати, читала книгу. Увидев меня, она обрадовалась моему внезапному появлению.
   - Здравствуй, моя дорогая женушка. Твои соседки опять гуляют, а ты как монашенка в одиночестве читаешь, - сказал я, подходя к Регине и целуя ее.
   - Это так здорово, что тебе удалось вырваться и приехать. Ты себе не представляешь, как я этому рада.
   - Должен тебе сказать, что я этому рад не меньше тебя, и поэтому этот день и не только день, но и ночь мы проведем вместе.
   - Ты что останешься на ночь здесь? - глядя на меня удивленно, спросила Регина.
   - Да, я так решил. Сейчас мы отправимся в город, где-нибудь поедим, затем я договорюсь о комнате в гостинице, а потом мы с тобой погуляем по городу, и, если получится, даже сходим в кино. Не возражаешь?
   - Конечно, не возражаю, - радостно ответила Регинка.
   - Вот и прекрасно. Поскольку между нами достигнуто полное взаимопонимание, то быстренько приводи себя в порядок и вперед!
   Все было так, как я задумал. Мы даже посмотрели какой-то немецкий фильм о конце войны. В нем говорилось о том, как группу немецких школьников - мальчишек старшего класса послали весной 1945 года оборонять мост, и они погибли все до одного. Этот фильм произвел на меня очень тяжелое впечатление.
   Под вечер мы зашли к Константину Афанасьевичу и немного побыли у него. Он мне передал для начальника УКП десятка два прекрасной копченой тарани. Константин Афанасьевич и нам с Региной дал несколько штук. Вечером в гостинице Регина ела ее с огромным удовольствием, не переставая нахваливать. Мне тоже эта тарань показалась на редкость вкусной.
   О том, что было написано в ее последнем письме, я заговорил с Регинкой только перед сном, и она легко убедила меня, что все мои переживания по этому поводу пустая ни на чем не основанная фантазия.
   Выехал из Херсона я рано - еще затемно, так как в понедельник у меня были занятия, к началу которых необходимо было поспеть.
  

22 октября 1962 г.

Валюша, милый, здравствуй!

   Когда ты уехал я, конечно, уже не спала. Встала в половине седьмого одна-одинешенька, умылась, оделась, сдала постели и пошла на работу. День на участке был у меня сумасшедший. Юра куда-то ездил, искал экскаватор, а я не имела права уйти, оставив участок, я даже на обед не ходила. Купила в магазине хлеба, колбасы и перекусила. Вечером после работы осталась закрывать наряды до половины седьмого, пока не стемнело совсем. Потом пошла домой, переоделась и отправилась к К.А. Он позвонил Выбицкому, Однако Выбицкий еще с заместителем директора не разговаривал, а начал говорить с начальством рангом пониже. Оказывается, меня там знают, по всей вероятности, с тех пор, как увольняли моего начальника цеха, и использовали мою фамилию, как кому вздумается. Я женщина, инженер, да еще молодой специалист. Все начальство считает, будто всю эту историю с начальником цеха заварила я, и что он погорел именно из-за меня. Поэтому Выбицкому предложили, чтобы я написала заявление в таком духе, будто в связи с этой историей я хочу поменять место работы и жительства.
   В среду снова буду у К.А., а Выбицкий за это время поговорит с заместителем директора, и тогда мы решим, что делать дальше.
   Вот и все. Пиши, что у тебя хорошего. Ты там все еще не веришь мне? Я почти не сомневаюсь, что это так и есть. Валюшка, ты не обижайся, что я так пишу и, ради бога, не делай ничего мне в отместку.
   Целую тебя крепко-крепко. До свидания, милый. Завтра опять напишу тебе.
   Регина.
  
  
   Утром 25 октября я отправил в Херсон телеграмму, в которой написал: "Дорогая Регина поздравляю днем рождения желаю здоровья счастья целую Валя".
  
  

24 октября 1962 г.

Валюша, милый здравствуй!

   Первым долгом хочу поблагодарить за телеграмму, которую я получила почему-то сегодня, а не завтра, но очень, очень огромное спасибо за нее.
   Валенька, у меня все по-старому. Я должна была зайти к К.А., но не смогла уйти с работы. Мы сидели с нарядами до одиннадцати вечера, а вот сейчас пишу тебе и очень хочу спать. Ты, пожалуйста, извини меня за такую неаккуратную писанину.
   Я Юре сказала, что завтра уйду ровно в четыре часа, что бы там не случилось. И тогда уже схожу к К.А.. Валюша, честное слово я так забегалась, что некогда даже сходить в баню. Валенька, у нас говорят, будто бы заместителя директора по кадрам уволили, так что не знаю, как будет с моим переводом или увольнением. В общем, завтра, наверное, все выяснится.
   Валюша, не забыл ли ты, что тоже завтра ровно в восемь часов вечера мы должны вместе писать друг другу. Смотри же!
   Валенька, сегодня уже среда, а от тебя до сих пор нет письма. Что случилось? Ведь ты мне тоже должен писать каждый день.
   Роднуля, будешь у меня дома, передай привет маме и Генке. На этом буду заканчивать. Меня уже давно ждет постелька. До свидания, целую крепко-крепко.
   Регина.
  
  

25 октября 1962 г.

Валенька, милый, здравствуй!

   Я сегодня проснулась, и никто меня не поздравил с моим двадцати трехлетием. Если бы ты был здесь, все было бы иначе. А так, я привела себя в порядок, оделась и пошла на работу.
   Работалось, как обычно, но ушла с работы рано - в два часа. Пошла в баньку, потом поела и поехала к К.А.. От него позвонила Выбицкому. Он сказал, чтобы я зашла к нему часам к восьми вечера, Поэтому, Валюша, я не писала с тобой вместе, как мы договорились. В общежитии меня ждала поздравительная телеграмма от тебя. Спасибо тебе, родной, за нее.
   Мы с Выбицким очень мило побеседовали, и он мне предложил написать заявление об увольнении, ссылаясь на известную тебе, неприятную историю с начальником цеха Плевако, которого уволили. И я такое заявление написала.
   Выбицкий сказал, что пойдет завтра с ним к нашему новому начальнику цеха и, может быть, ему удастся уговорить его подписать мое заявление. Завтра я буду Выбицкому звонить и узнаю результат.
   Валюшенька, ты, оказывается, звонил К.А.. Он просил, чтобы я впредь сообщала ему обо всем, связанном с вопросом моего увольнения. "А то, - сказал он,- звонит твой благоверный, спрашивает меня, а я не знаю, что ответить".
   Получила от мамы поздравительную телеграмму, в которой она желает мне счастья в личной жизни. Валя, почему до сих пор нет письма от тебя? Это никуда не годится. Пиши, пожалуйста.
   До свидания, родной. Целую.
   Регина.
  
  

27 октября 1962 г.

Валенька, милый, здравствуй!

   Наконец-то дождалась твоего письма, только непонятно почему оно так долго шло, почти целую неделю.
   Вчера был у меня начальник цеха, специально приехал поговорить со мной. Он уговаривал меня остаться, обещал хорошую работу и деньги. Я от всего отказалась и стояла на своем, а когда я ему объяснила ситуацию, в которой мы с тобой оказались, он сказал, что готов пойти мне навстречу, но не хочет брать все на себя. Мы решили, что он сам поговорит с начальником отдела кадров Гриценко, и, если тот действительно согласен уволить меня, то он тоже подпишет мое заявление об увольнении, но это будет не раньше 4 декабря, когда кончится мой срок стажировки в качестве помощника мастера, и я смогу работать самостоятельно. Кроме того, он говорил, чтобы я сама пошла к директору завода, так как окончательное решение все равно принимать будет директор. Я ему ответила, что, если он действительно хочет мне помочь, то не должен посылать меня к нему. В общем, я ему сказала, чтобы он скорее поговорил с Грищенко, написал на моем заявлении да или нет и возвратил его мне.
   Звонила К.А. сегодня два раза и не дозвонилась. Завтра - в воскресенье мы работаем до двух часов, а после работы я пойду к нему и буду просить, чтобы он со своей стороны помог нам.
   Валенька, ты только не воспринимай все так близко к сердцу, как ты умеешь, и не ругай меня за то, что я ничего не делаю, чтобы уехать отсюда. Мне и так тяжело здесь без тебя. Я сегодня прочла твое письмо и расплакалась. Суббота - все ушли гулять, а я одна сижу, пишу тебе и плачу. Так хочется домой, чтобы уже навсегда вместе.
   Валюшка, делай и ты быстрее все зависящее от тебя, чтоб скорее забрать меня отсюда. Родной мой, очень прошу тебя, не падай духом, у нас с тобой впереди еще будет очень много хорошего. Так что не нужно отчаиваться сейчас. Ты береги свбя для меня и наших будущих детей, родной мой, любимый.
   Валенька, я очень люблю тебя и хочу всегда быть только с тобой, а ты должен быть умницей и писать мне обо всем, ничего не скрывая.
   А теперь, Валюшка, до свидания, крепко целую тебя и с нетерпением буду ждать твоего ответа, лапушка моя милая.
   Регина.
  

29 октября 1962 г.

Валюша, здравствуй!

   Я скоро буду дома, но не потому, что уволюсь, а к праздникам. С увольнением пока ничего не слышно. Звонила сегодня в шесть часов вечера Выбицкому. Он сказал, что целый день было совещание, и не смог подойти к начальнику цеха с моим заявлением. Буду опять звонить завтра вечером.
   У меня все по-прежнему, опять работаю в две смены, только никто за это дополнительно не платит.
   Какая все-таки неблагодарная работа мастера. Все наряды уже закрыли, но начинают работать механизмы, поэтому придется быть на объекте до десяти часов вечера.
   Юра уезжает домой, ведь, у него семья, а так как я пока официально не замужем, мне приходится остаться. Самое печальное - это то, что в воскресенье я, кажется, тоже буду работать.
   Валюша, почему от тебя до сих пор нет писем? Что случилось? Почему не пришлешь хотя бы телеграмму? Я уже не знаю, что думать. Позвони К.А., и скажи ему, когда ты будешь снова звонить. Он передаст мне, я приду к ним и смогу поговорить с тобой.
   Валенька, будешь ему звонить, попроси его достать немного тарани для нас. Мне говорить с ним об этом неловко.
   На сегодня, кажется все. До свидания, родной. Целую тебя крепко-крепко.
   Регина.
  
  

29 октября 1962 г.

Валя, здравствуй!

   Ты знаешь, я, кажется, перестану тебе писать. Почему ты мне не отвечаешь? Чего ты этим хочешь добиться? Мне просто непонятно. Если уж молчать, то молчать обоим. Напиши, что случилось, или пришли хотя бы телеграмму. Может быть, мне не нужно приезжать на праздники домой?
   С увольнением пока ничего нового. Сегодня после работы пошла и легла спать, а в шесть часов вечера встала и отправилась звонить Выбицкому. Он сказал, что отдал мое заявление начальнику цеха. Завтра я должна позвонить и узнать, подписал он его или нет.
   А вот сейчас села тебе писать. Валюшенька, ну почему ты не отвечаешь мне? Я уже не знаю, ругать ли тебя или, может быть, действительно что-нибудь случилось? Так сообщи! Зачем же молчать?
   Напиши, как твои дела, как отметил мой день рождения? Ведь, ты обещал в этот день сидеть в восемь часов вечера и писать мне, а я ничего не получаю.
   До свидания, родной. Целую тебя крепко.
  
   Регина.
  
  

27 октября 1962 г.

Малыша родная, здравствуй!

   Просто не знаю с чего начать свое письмо тебе. И начинать ли его вообще. Мне порой, кажется, что ты отвыкла от меня и не ждешь моих писем. Не знаю, пишешь ли ты мне, как обещала. Я бы очень хотел, чтобы это было так. Но пока что целую вечность не получал от тебя весточки.
   Моя болезненная мнительность рождает самые неприятные мысли. И все же я надеюсь, что по приезду домой мне будет стыдно за них и в доказательство того, что моя маленькая Регинка самая хорошая, самая замечательная женушка на свете, я получу целую пачку писем.
   Маленькая, тебе, возможно, не все, о чем я пишу понятно. Попробую пояснить. Дело в том, что твои мысли относительно моей поездки в колхоз, за которые, как мне кажется, тебе самой позже было стыдно, стали действительностью. Сообщаю тебе мои координаты: Савранский район, село Вильшенка, колхоз имени Петровского. Этот адрес я пишу не в надежде получить здесь письмо от тебя. Нет, маленькая, сюда писать не надо. Ты отправляй письма по прежнему адресу.
   Не буду описывать тебе мои впечатления о деревенском житье-бытье. Ты тоже бывала в наших селах и представляешь, какие они. Основное ощущение, под влиянием которого я нахожусь - это полное отсутствие свободного времени при фактическом бездельи. Впрочем, задачу, как можно быстрее вывезти кукурузу, выполняю успешно.
   В первый же день или вернее в первую ночь здорово простыл. Теперь все время шмыгаю носом и чихаю. В комнате, где я сплю, космический холод. Кроме того, постоянная возня с машиной. Из-за боязни разморозить радиатор приходится каждую ночь вставать и прогревать мотор. А надо сказать, что ночами морозец здесь бывает приличный. В колхозе я пятый день, с 23 октября и уеду, наверное, в первых числах ноября, а значит, половина срока уже пройдена.
   По тебе, малышенька, скучаю очень и даже вдвое больше, чем раньше, наверное, потому, что расстояние между нами увеличилось.
   Милая, как там у тебя дела? Я, ведь, из-за этой поездки лишен возможности, быть в курсе того, что происходит в Херсоне. Хочу верить, что все идет хорошо и будет так, как мы этого хотим. Мне не дает покоя мысль о том, что я сейчас мог бы быть полезен тебе там, а я не только не вправе этого сделать, но даже ничего о тебе не знаю.
   Проснусь ночью часа в два, прогрею машину, приду, лягу в постель, а заснуть не могу. Мысли какие-то тяжелые, тревожные в голову лезут. Верю тебе, родная, бесконечно, но на сердце все-таки, почему-то муторно. Так хочется скорей увидеть тебя, лапушка моя милая, убедиться, что права ты, а мои переживание пустое мальчишество. Я так хочу верить тебе, родная моя, так хочу, чтобы ты была лучше всех, чище всех, любимее всех. Я хочу видеть в тебе божество, которому я бы мог всегда поклоняться с чистым сердцем и беспредельной верой. И я знаю, что после нашей встречи так и будет, будет непременно, будет всегда.
   Родная моя маленькая Региночка, я тебя очень-очень люблю, хорошая моя, целую тебя крепко-крепко. Истосковался я по тебе, лапушка, страшно. До свидания, роднулька, до скорой встречи.
   Валя.
  
  

30 октября 1962 г.

Валенька, здравствуй!

   Каждый день после работы иду домой в надеже получить от тебя что-нибудь, но почему-то ничего нет. Я начинаю сомневаться, получаешь ли ты мои письма, а я пишу, не зная даже, как ты реагируешь на них.
   Сегодня встала рано и пошла на толчок. Хотела купить что-нибудь тебе, но ничего не нашла. А в десять часов отправилась на работу. Оделась плохо, день бы очень холодный, пронизывающий, стоял густой туман. Я сильно промерзла. Работала до шести часов вечера, а потом поела, пришла домой и села тебе писать, а глаза уже закрываются, что-то очень хочу спать.
   У К.А. пока не бываю, а звонила ему последний раз в пятницу. Правда, возвращаясь сегодня с толчка, видела его жену, но я с ней только поздоровалась. Вот завтра буду звонить опять Выбицкому, если будет что-то новое, тогда зайду к К.А. и сообщу ему. В общем, все хорошо, если не считать того, что ты все также ничего не пишешь.
   Валюша, если не хочешь писать хорошее письмо, ответь, что я его не заслужила, напиши плохое, только напиши! Это ужасно - каждый день ждать и все зря.
   Пока до свидания. Привет маме и Геннадию, если заходишь еще к ним. Целую.
   Регина.
  
  

31 октября 1962 г.

Валюша, здравствуй!

   Хоть ты продолжаешь молчать, но я все же пишу тебе - держу свое слово. Скоро буду дома. Не знаю совсем ли. Считаю каждый день, каждый час, оставшийся до моего возвращения домой.
   И все-таки я бы очень хотела понять причину твоего молчания. Валя, я нахожусь в каком-то ложном положении. Как дура, тебе пишу, а ты мне в ответ ни единого слова. Для чего тогда писать, не понимаю. У меня пропадает всякое желание делать это. Я сейчас тебе не пишу, а отписываюсь. А через пару дней перестану писать вовсе.
   Звонила Выбицкому. Он сказал, что начальник цеха был у него, они выпили, и он обещал подписать мое заявление, но перед этим посоветуется с начальником отдела кадров. В общем, пока жду. Сегодня думаю зайти к К.А., узнаю, может быть, ты хоть ему звонил.
   Больше не хочу тебе писать и не буду, если ты так относишься ко мне. До свидания, привет маме, если бываешь еще у нас.
   . Регина.
  
  
   Наконец, только накануне праздника - 5 ноября студенты вернулись в институт из колхоза. Я приехал домой часов в десять утра. Я был уверен, что жены моей дома нет, поэтому, не заходя к себе, решил, прежде всего, повидать отца и мать. Войдя к ним и поздоровавшись, я спросил у матери:
   - Мама, что нового произошло у нас за время моего отсутствия? Кто меня спрашивал, кто приходил к нам?
   - А ты к себе еще не заходил? - вопросом на вопрос ответила мне мать.
   - Нет. А что, что-то случилось?
   - Случилось, сынок, - ответила мама, - пойди и посмотри, сам все сразу поймешь.
   Слова матери меня и удивили, и заинтриговали. Из ее слов я не мог понять, что же такое у меня в доме произошло, пока я был в колхозе. Я не стал больше ни о чем расспрашивать маму, а отправился к себе в дом. То, что я, открыв входную дверь, увидел там, одновременно поразило и обрадовало меня. Все комнаты были пусты. Та немногая мебель, холодильник, телевизор, в общем, все, что было приобретено за двенадцать лет так называемой совместной жизни, все было вывезено. В доме оставались: раскладушка, одна тарелка, ложка и вилка.
   Сюрприз мне супруга приготовила отменный. Он, пожалуй, затмил все прежние ее сюрпризы.
   Я не стал задумываться над причиной ее поступка. Было понятно главное - она меня бросила, возможно, встретив более достойного человека. Этого можно и нужно было всегда ожидать. Ведь, она была главным бухгалтером престижного правительственного санатория, в котором отдыхал сам Никита Сергеевич. А кто я? Простой ассистент, каких тысячи. Положительные качества в мужчинах: порядочность, интеллигентность, трудолюбие таких женщин, как моя супруга не привлекало. Если бы это было так, женщины не вступали бы в связь и не выходили замуж за проходимцев, воров, мошенников. Однако таких примеров можно привести сколько угодно. Этим женщинам, вероятно, нужно было нечто совсем другое. Я читал и слышал, что многих женщин привлекают мужчины, легко идущие на контакты с ними и также легко разрывающие эти контакты.
   Впрочем, повторяю, причина ухода моей супруги от меня была мне совершено не интересна. Больше того, я был рад тому, что именно так все получилось. Теперь у меня были развязаны руки. Я мог с полным основанием подавать в суд просьбу о формальном расторжении нашего брака, который фактически давно уже распался.
   Эта женщина, возможно, того не желая, причинила мне столько зла, что я бы должен ее ненавидеть, - но не могу. Во-первых, совесть говорит мне, что, если бы на моем жизненном пути не попалась она, я, возможно, нашел бы какой-нибудь другой, столь же успешный способ искалечить свою жизнь. Во-вторых, так же, как сатана - это падший ангел, ненависть - это выродившаяся любовь, а я Валентину никогда не любил. Теперь же, я ее презираю, но это совсем другое дело. Впрочем, она, вне всякого сомнения, платит мне тем же.
   Я с нетерпением ожидал приезда Регинки, а потому решил сходить постричься. После того, как мастер привел в порядок мою шевелюру, я глянул на себя в зеркало. Темные густые волосы открывали достаточно широкий лоб, за которым рождались добрые и высокие мысли. Лицо - умное от едва выступающих скул с изящным переходом от них к подбородку, не слишком выдающемуся, но и не безвольному. Сдвинутые у переносицы брови капризно разлетались на висках, смягчая строгость умных больших голубых глаз с расширенными зрачками. Такое лицо не стоило бы закрывать рукой от стыда. Правильно очерченный рот. Можно солгать глазами - глаза лживы и скрытны, но рот не поддается маскировке... До Фауста, конечно, не дотянул, Валентин Иванович... Никакого решения у меня все еще не было... Но я уже не чувствовал дряни внутри себя. Вот что значит - побывать у парикмахера! И капелька любви к себе просочилась в мутное состояние моей души.
   Во вторник 6 ноября я в аэропорту встречал Регину. Она была тоже очень довольна тем, как обернулись отношения между мной и пока еще моей супругой. Заявление о разводе я намеревался подать в суд сразу после праздников. А праздничные дни мы провели с Региной вместе.
  
  

12 ноября 1962 г.

Региночка, родная, здравствуй!

   Пишу, как условились. Думаю, что и ты, малыша, сейчас склонилась над письмом мне. Любопытно, что-то ты мне пишешь? Так хочется знать, благополучно ли ты доехала, маленькая? Не было ли у тебя неприятностей на работе? Хотя последнее и не столь важно. Что у тебя нового за текущий день?
   У меня же он выдался очень неудачным. Утром в институте меня ждал неприятный сюрприз. Мне сообщили, что ко мне на занятия придет комиссия в лице шефа и Акивенсона. А я признаться, чувствовал себя не совсем в форме. В результате в четверг на заседании кафедры жду хоть и не сильной, но все же критики. Кроме того, встретил меня Чаругин и сообщил, что из тех пятидесяти шести рублей, которые я получил по НИСу, я должен двадцать кому-то возвратить. Ты меня знаешь и, конечно, не станешь думать, что я пытался возражать ему.
   Сегодня отвратительная погода. Весь день льет дождь и дико холодно. Есть и еще кое-что, но я не хочу об этом писать. Лучше расскажу тебе при встрече.
   А самое главное - это то, что тебя, маленькая, нет рядом со мной, От этого, может быть, и погода кажется мне хуже, и события прошедшего дня особенно неприятными.
   После института был в нарсуде и подал заявление о разводе. Оказывается, необходимо соблюсти целую гору формальностей. Вечером снова пойду туда, чтобы получить направление в редакцию на право публичного объявления в газете. Думаю, что завтра смогу оформить все в редакции.
   Заявление составляла мне адвокат и потребовала, чтобы я изложил ей мотивы, послужившие основанием для ходатайства о разводе. Я ответил, что хотя мотивов можно привести много, мне бы не хотелось говорить о них, и если уж без мотивов не обойтись, то пусть укажет в заявлении, что я алкоголик, выношу вещи из дома и продаю их, чтобы напиться, кроме того, постоянно бью жену, и вообще, что я скверный человек, который не мог создать здоровую семью.
   Она ответила, что, во-первых, правдивость всего мною сказанного очень сомнительна, во-вторых, за такую самокритику меня могут и оштрафовать на приличную сумму, а в-третьих, приводить подобные надуманные мотивы могла бы моя жена, если бы она, а не я захотела расторгнуть брак. Короче и заявление, и мотивы сочинила адвокат сама, довольно таки казенно, но вполне прилично. Во всяком случае, такая редакция меня устроила. Кстати, она мне сказала, что в районном суде нас попытаются мирить, а затем передадут дело в областной суд, где уже вынесут окончательное решение. Я спросил у нее - длинная ли это процедура, и узнал, что, вообще говоря, длинная, но ее можно и ускорить, если очень попросить. И чтобы пояснить это, в качестве примера рассказала мне о деле одного приезжего майора, которое оформили всего за шесть дней. Но "просить" у меня нечем, так что, по всей вероятности, придется потерпеть.
   Вечером заходил в УКП, хотел позвонить К.А., но Сергей Антонович отложил разговор с ним на завтра. Звонила ли ты ему, маленькая, и если звонила, то, что слышно нового? У меня сейчас вся надежда на него. Передай К.А. от меня огромный привет и скажи, что я очень, очень прошу его помочь нам. Методичку по начерталке я у С.А. взял и думаю, что все двенадцать задач выполню в минимальный срок, а перешлет их К.А. Сергей Антонович.
   Вот, малыша, кажется, и все мои новости за день. А то, что я люблю тебя, скучаю по тебе и хочу, чтобы ты, как можно скорее, была снова со мной и уже навсегда - это для тебя не ново.
   Спокойной ночи, родная, крепко целую и с нетерпением жду твоего письма, а лучше всего тебя, малышенька. Еще раз целую тебя в губки.
   Твой Валя.

13 ноября 1962 г.

Валенька, милый, здравствуй!

   Прости, что пишу тебе во вторник в обед, а не в понедельник, как мы с тобой условились. Валюша, во-первых, я дежурила, пришла с работы в шесть часов вечера. А когда убралась, взялась за глажку, которую закончила уже в половине одиннадцатого вечера. Я очень устала, мне страшно захотелось спать, и я легла.
   У К.А. вчера не была - не смогла. А сегодня я вечером, работаю, но, может быть, позвоню ему, если найду его рабочий телефон.
   Валенька, у меня к тебе просьба. Если не хочешь, чтобы я погибла, то выполни ее, как можно скорее. Как только получишь это письмо, сходи к нам вечером, когда мама будет дома, и скажи, пусть она даст тебе мои маленькие ботики с туфлями внутри. И упроси маму, чтобы она взяла у Генки кожушок, пока он ему не нужен, и вышли все это мне посылкой или попроси маму выслать, но это будет дольше. У нас ежедневно дикие проливные дожди, и очень холодно. У меня постоянно мокрые ноги. Сделай это, пожалуйста. Как я уехала, забыв ботики, ума не приложу.
   Вчера наш участок проверяла комиссия, в составе которой был и начальник цеха. Он со мной вежливо поздоровался за руку, но ничего не сказал. Наверное, придется ему звонить насчет моего заявления. Может быть, он ничего не сказал мне, потому что был не один, не знаю. А К.А. я сегодня позвоню, потому что зайти к нему в четыре часа не смогу. Через пять минут кончается обед, и надо идти на объект. А мне так не хочется. Моросит дождь и холодно, а у меня ноги мокрые. Это ужасно. Но ничего, не буду хныкать. Надо, так надо.
   Валенька, я такая свинья. Инка мне прислала чудесную поздравительную открытку, а я ей ничего. Надо будет хоть написать письмо. Валюша, что у тебя хорошего? Как там суд прошел в понедельник? Пиши мне обо всем, я ведь так скучаю по тебе, особенно сейчас, когда ждать осталось совсем немного.
   Валенька, буду заканчивать письмо, так как уже пора идти. До свидания, привет маме и Гене. Крепко и долго-долго, целую мои родные губы и руки, которые сделали мне много хорошего и приятного.
   P.S. Валюша, попроси, чтобы мама выслала мне или вышли сам мой пуховый розовый платочек. Он лежит в чемодане в гардеробе. Только не забудь. Еще раз целую тебя крепко-крепко.
   Регина.
  
  

17 ноября 1962 г.

Малышка, родная, здравствуй!

   Получил сегодня твое письмо. Спасибо тебе за него, маленькая. Между прочим, оно снова валялось где-то, по меньшей мере, целые сутки. А самое неприятное это то, что его кто-то вскрыл, причем вскрыл очень грубо и, по-видимому, читал. Я не верю, что это случайность. Вопрос только в том, где это произошло, в Херсоне или здесь в Одессе. Скорее последнее. Дождусь следующего письма и, если такое повторится, поставлю в известность заведующего почтовым отделением. Или, и я думаю, так будет вернее, тебе следует посылать письма по другому адресу. Если ты не возражаешь, направляй письма моей сестре. Ее адрес Одесса, В-6, ул. Котлеевская, 41, кв. 4, Лопатнишевой Людмиле Ивановне. У нее в их сохранности можешь не сомневаться.
   Малышка, письмо твое получил только в половине четвертого и сейчас же поехал к вам. Мама еще не приходила. Дома был один Гена. Минут через пятнадцать пришла мама. Я передал ей твою просьбу, причем хотел отправить все сам, но, не смотря на то, что я настаивал на этом, она сказала, что вышлет посылку завтра сама. Мне оставалось только еще раз попросить ее не задерживать отправку вещей, о которых ты просишь, так как они тебе крайне необходимы. Вообще, ты была права, когда советовала мне не ходить туда, и если бы не твоя просьба, мне бы не следовало этого делать. Я сегодня был у вас очень недолго и, тем не менее, мама сумела основательно испортить мне настроение.
   Справку в суд, как писал тебе в предыдущем письме, я отвез на следующий же день. Оказывается, суд назначили на 19 число, но, как выяснилось, мое присутствие там вовсе не обязательно, поэтому я туда не поеду.
   Кстати, когда был в суде, отдал газету с объявлением о разводе. Повестку обещали выслать в самом скором времени.
   В четверг состоялось заседание кафедры. Критика в мой адрес была ничтожной. Занятием остались довольны. После этого заседания по ряду соображений уволили ассистента, который был взят на место, намечаемое мною для тебя. Таким образом, оно снова вакантно.
   Сегодня встретил студента вашего выпуска факультета ВК, не помню его фамилию. Он был направлен в Днепропетровск, и, проработав там полтора месяца, уволился, а сейчас работает здесь главным инженером в водоканалтресте. Вот и все мои новости. Позвонить К.А., как я писал тебе в прошлом письме, мне не удалось, так как Тонкошкур уехал в командировку и будет только в понедельник. И тогда я смогу поговорить с К.А. и узнать, как там дела. Судя по твоему письму у тебя нет никаких сдвигов в нашем деле. Я тебя очень прошу, моя дорогая, действуй активнее, звони, надоедай, напоминай о себе каждый день и каждый час К.А., начальнику цеха и кому угодно, только бы ты скорее уволилась. Мне так необходимо, чтобы ты именно сейчас была здесь. Я со своей стороны делаю все возможное для того, чтобы мы скорее были вместе. Я тебе не могу обо всем написать в письме, но, надеюсь, мы скоро увидимся, и ты все узнаешь. После получения твоего письма у меня возникло большущее желание поехать к тебе и отвезти тебе все то, о чем ты просила, а главное повидать тебя и поговорить с тобой. Но сейчас я не могу этого сделать, не имею права. На завтра работы столько, что не знаю, управлюсь ли. Родная моя, я по тебе так скучаю. Сегодня ты мне снова снилась, и так хотелось бы, чтобы ты являлась ко мне каждую ночь хотя бы во сне. Письма от тебя не было так долго и опять, наверное, будет не скоро. Что-то мне не верится, что ты напишешь, как обещала в среду. А так хотелось бы, чтобы ты свои обещания выполняла.
   Маленькая, желание видеть тебя и быть с тобой у меня настолько велико, что причиняет мне физическую боль. Милая моя, родная, хорошая, дорогая моя Региночка, делай со своей стороны все возможное, чтобы ускорить свое увольнение, иди мне навстречу, моя девочка, иди быстрее, чтобы всегда, всю жизнь идти рядом.
   Региша, почему ты ничего не пишешь о 12 числе? Очевидно, опять мое желание не исполнилось. Пиши мне, пожалуйста, обо всем и как можно чаще. Ну а мне, пожалуй, пора заканчивать. Я так расписался, что тебе, вероятно, надоест читать. Пока до свидания, хорошая моя. До скорого-скорого свидания. Целую тебя много-много раз.
   . Твой Валя.
  
  

23 ноября 1962 г.

Валюшенька, здравствуй!

   Что случилось? Почему ты шлешь мне такие телеграммы? Ведь я тебе пишу так, как мы договорились. На прошлой неделе я тебе послала два письма - одно во вторник, втрое в субботу.
   Я с нетерпением жду от тебя посылку. В первом письме тебе писала, чтобы ты выслал мне кожушок, боты и платочек, поскольку я здесь погибаю от холода.
   Я не понимаю, что с нашими письмами творится. Теперь я непременно буду ходить на почту и бросать письма в почтовый ящик там. Может быть, тогда они перестанут пропадать.
   Валюша, не подумай ради бога, что я пожалела денег и не дала тебе телеграмму. Просто в ней бы я не смогла сказать все то, что хотела. Ты, наверное, выдумываешь там черт знает что, а я тебе пишу часто и очень скучаю по тебе.
   Роднулька, мне не понравилось твое письмо, в котором ты писал, будто согласился указать в заявлении о разводе, что ты - пьяница и прочее. Зачем ты говоришь о себе то, чего никогда не было и быть не может? Ведь я стану твоей женой и не хочу, чтобы кто-нибудь мог даже подумать, что это правда. Никак не могу понять, как ты при твоем уме вдруг предложил адвокату написать в заявлении такую глупость.
   Валенька я, может быть, приеду через неделю в воскресенье. Я к этому времени как раз получу аванс (26 ноября). Если буду ехать, я тебе непременно сообщу.
   Валюшка, родной, ты бы лучше вместо той ужасной телеграммы написал письмо, а то я даже не знаю, как ты там, что думаешь обо мне, по-прежнему ли любишь меня? Валюшенька, ты даже не написал в телеграмме "целую". Роднулька, милая, зачем ты так обижаешь меня? Я знаю, что ты очень зол на меня за то, что долго не было писем, но, ведь, я не виновата. Хоть ты и говоришь, что умеешь сдерживать себя, однако, судя по телеграмме, я этого не вижу. В общем, можешь представить, какое у меня сейчас настроение, если хоть немножко осознаешь, как незаслуженно обидел меня.
   Валюша, что касается главного вопроса, то я обо всем написала тебе в предыдущем письме, в субботу. Надеюсь, ты его скоро получишь. Сегодня вечером буду у К.А.. Если узнаю, что-то новое, непременно, напишу.
   До свидания. Крепко целую твои губки много-много раз и пусть тебе будет стыдно за беспочвенные сомнения во мне.
   .
   Регина.
  
  

21 ноября 1962 г.

Региночка, родная здравствуй!

   Сегодня по пути на работу получил твое письмо. Спасибо тебе за него, маленькая. Кисанька, извини меня, пожалуйста, за вчерашнюю телеграмму. Поступок мой был, конечно, глупым. Но, маленькая, так тяжело ждать. С надеждой подходить к окошку и ежедневно, больше того, два раза на день слышать одно и тоже: "Вам ничего нет". Еще раз прошу, прости меня, а самое главное - пиши мне чаще и обстоятельней.
   К сожалению, родная, письмо твое не содержит ничего утешительного. У меня создалось впечатление, что твой начальник просто морочит тебе голову. Если бы он серьезно хотел помочь тебе, зачем бы ему уговаривать тебя остаться и расточать всевозможные посулы? Или опять же, какое имеет значение для решения основного вопроса, закончишь ты стажировку или нет? Это просто предлог оттянуть время, и тем самым пока что не говорить ни да, ни нет. Больше того, после 4 декабря, когда ты приобретешь формальную самостоятельность, на тебя возложат всю ответственность за выполняемую тобой работу, и вопрос о твоем увольнении еще больше усложнится. Короче говоря, если бы желание помочь тебе было искренним, с этим не следовало бы тянуть, и самое правильное было бы решить этот вопрос, как можно скорее. Ну а трюк со ссылкой на директора выглядит просто смешным. Он, видимо рассчитывает на то, что ты абсолютно ничего не понимаешь.
   Региночка, милая, заставь его дать конкретный ответ, не оттягивая. Будь принципиальной, моя маленькая. Ведь ты же можешь быть такой, когда в этом есть необходимость. Внуши ему и всем, кому нужно, что ты не можешь, не хочешь и не будешь там работать, что у тебя есть для этого веские основания и что это дело не месяцев, ни недель и даже ни дней. И если у них есть хоть какое-то желание помочь тебе, пусть помогут. Если же нет, то все равно ты уйдешь.
   Родная моя, объясни всем, что в Херсоне ты в настоящее время не для того, чтобы работать, а для того, чтобы добиться увольнения. И если линия твоего поведения будет именно такой, я уверен, что успех обеспечен. Я же со своей стороны делаю в этом направлении все возможное. Но мне хочется чувствовать, что я в этом стремлении не одинок, что твое сердечко бьется в унисон с моим, что не я один ищу тебя, а мы вместе создаем наше светлое, счастливое завтра.
   Двадцать третьего я вызван на заседание суда, которое состоится двадцать четвертого. Очень хотелось бы, чтобы ты тоже присутствовала на нем, но, к сожалению, ты к этому времени даже не получишь мое письмо. И, наконец, останется последняя инстанция. Таким образом, в переводе на время нам остается ждать еще месяца полтора, самое многое два. Но мысль, которую я постоянно гоню от себя, не дает мне покоя. Что, если решение будет не в нашу пользу? Вот почему я так настойчиво прошу тебя сделать все возможное и даже невозможное, чтобы помочь мне. Настрой себя на то, что ты должна уехать, уехать в самом скором времени, и будь так же непреклонна, как тогда вначале, в вопросе с общежитием. Признаюсь, меня очень беспокоит возможность неблагоприятного решения областного суда, но даже в случае положительного исхода и отсутствия каких-либо осложнений, все это может тянуться еще достаточно долго. А я так устал ждать.
   Сегодня С.А. сказал, что завтра в Одессе будет К.А.. Постараюсь непременно встретиться с ним, хотя и не надеюсь, что он сообщит мне что-то новое, а тем более утешительное. В общем, малышенька, на душе у меня сейчас довольно таки гадко. И хотя твоя любовь, детонька моя родная, согревает меня своим теплом, мне очень тяжело переносить разлуку с тобой, и быть может от этого все остальное кажется мне мрачным, тяжелым и безвыходным.
   Кисанька моя дорогая, вчитайся в эти строки, услышь всю тревогу, всю боль, наполняющую мое сердце, пойми мою тоску по тебе, хорошая моя Региночка, моя малышенька, помоги мне, молю тебя, родная, сделай все от тебя зависящее, чтобы уехать оттуда.
   Уже далеко за полночь. Вокруг тихо-тихо, и мне так приятно писать тебе, родная. Ты, вероятно, уже спишь, малышка, а я еще разговариваю с тобой.
   Да, чуть не упустил. В своем письме ты снова обходишь молчанием 12 число. А какой чудный подарок это был бы для меня. Но я знаю, ты сейчас не слушаешь меня, глазки твои закрыты, и твое дыхание ровное и спокойное. Что-то тебе сейчас снится, малышенька? Но не буду тебя тревожить, детонька моя славная, Тихо-тихо целую твои чудные глазки, губки, шейку и так же тихо, чтобы не разбудить тебя, ставлю точку на своем письме. Еще раз целую тебя всю-всю, роднулька моя милая.
   Твой Валя.
  
  

23 ноября 1962 г.

Региночка, родная, здравствуй!

   Пользуясь случаем, что здесь К.А. хочу черкануть тебе пару строчек. Прежде всего, должен признаться, что ни чем пока не могу тебя обрадовать. Суд сегодня не состоялся, так как ответчик не явилась. Я звонил в санаторий, там мне ответили, что она уехала в Кишинев. Следующее заседание назначили на 9.12. Думаю, что на этот раз оно не окажется безрезультатным. Не могу написать тебе сегодня больше, но К.А. в курсе событий и расскажет тебе сам обо всем более подробно. Я делаю все, что только возможно для того, чтобы добиться наконец положительного результата в нашем деле. Но очень прошу тебя, малышенька, пусть тебя это ни в коем случае не расхолаживает. Будь, как можно активнее, маленькая. Помогай мне, Региночка, как можешь.
   Регисенька, я сильно тоскую по тебе и люблю тебя родная очень-очень. Сейчас мне трудно, но когда ты будешь здесь, все будет по-другому. Помни это, хорошая моя, всегда помни, и это поможет тебе быть твердой и решительной.
   Пока до свидания, моя маленькая, моя хорошая женушка. Целую тебя крепко-крепко.
   Твой Валя.
  
  
   В первый день зимы я снова в аэропорту встретил Регину. Вместе нам довелось быть только несколько часов в субботу и до полудня в воскресенье. А потом в том же аэропорту я провожал ее к самолету. Все произошло, как обычно - была и радость встречи, была и печаль расставания. А когда самолет скрылся из виду, я почему-то вдруг вспомнил, созвучные с моим настроением, две строки из немецкой песенки:
  

Nur ver ferlibtest can es ganz ferstehen,

Schwer ist der abschit schon wiedersehen.

  
   Образ Регинки все еще стоял у меня перед глазами. Я думал о том, что есть в ней что-то неотразимо меня притягивающее. Если бы я увидел ее впервые среди тысячи прекрасных девушек, и мне предложили бы выбрать одну из этой тысячи, я знаю, что подошел бы прямо к ней, Регинке и сказал: "Вот моя избранница!" Есть, быть может, женщины красивее, но для меня ни одна не соответствует в такой степени тому типу женщины, который каждый мужчина хранит в своем воображении.
   Домой я ехал, обуреваемый мыслями, чувствами, впечатлениями. Но в этой сумятице чувств главенствовало одно - значительность предстоящего. Главным было то, что решается моя судьба. Надо начинать новую жизнь. И это ощущение было самым главным. При воспоминании об этом все остальное казалось бесконечно малым, ничтожным, и в голове мелькнуло: найдено все, что нужно для полного счастья. "Жизнь с Региной не может быть в тягость!" - подумал я, и даже сама мысль об этом показалась мне кощунственной. Думал я и о Регининой доброте, ее преданности, о том, что женщине с таким сердцем и характером можно целиком довериться, не опасаясь ничего, она не истерзает, не покалечит душу, сумеет по достоинству оценить все лучшее во мне, будет жить не для себя, а для меня. И, раздумывая об этом, я спрашивал себя: "Да разве можно найти жену лучше?"
   Однако я чувствовал и огромность, серьезность предстоящей перемены, и где-то в потаенном уголке души пробуждалась робость пред этим неведомым еще счастьем.
   Но я гнал беспокойство, говоря себе: "Что за глупости! Я же не рохля какая-нибудь".
  

5 декабря 1962 г.

Валюшенька, родной, здравствуй!

   Прости, что я так поздно тебе пишу, это по той причине, что никак не могла увидеть К.А. до сегодняшнего дня, а писать тебе, не сообщив ничего конкретного, не хотела, так как это явно тебя не устроило бы. Я вечером, когда прилетела в воскресенье, во-первых, очень промерзла (в самолете было страшно холодно), во-вторых, мне было почему-то очень плохо, но я все же пошла к К.А., но застала одного Виктора с Сережкой. Родители ушли в кино. В понедельник я получила основательную взбучку за то, что, когда заболела, никого об этом не предупредила. Они каждый день присылали ко мне людей, но меня в общежитии не было.
   В понедельник я звонила К.А., но не дозвонилась, а сходить к нему не смогла, так как поздно задержалась на работе. Во вторник, зная, что у К.А выходной, я позвонила ему домой днем, но никто не ответил. Вечером зашла к ним сама. Дома были Алла с Виктором. Они сказали, что отец ушел с самого утра, и его до сих пор нет. Я ждать не стала. Сходила в баньку, потом читала. А сегодня с самого утра снова пошла к К.А.. Застала всех кроме него. Он был на работе. Я сидела у них часа два, потом с Аллой и Сережкой пошла гулять и встретили К.А.. Он сообщил мне, что разговаривал с Крученецким, который сказал, что знает Гришенко, и они решили вместе съездить к нему на работу. Потом К.А. при мне звонил судье Васе. Его не было. К.А. разговаривал с его женой. Она сообщила ему, что завтра открывается какой-то пленум, после которого Совнархоз, скорее всего, переедет в Одессу. И вот тогда придется куда-то устраивать работников Совнархоза. Возможно, при этом легче будет уволиться. В общем, сегодня вечером К.А. еще сам подойдет к Васе и будет его просить помочь нам.
   Валенька, как ты там живешь? Меня волнует, каким путем ты передашь ей извещение. Только не делай этого сам. Может быть, я неправа, но я поделилась с супругой К.А. относительно того, что ты собираешься пойти к ней. Зная тебя, она была поражена и сказала, чтобы я написала тебе, чтобы ты не делал этого. Валюша, извини, может быть, тебе это не поннравится, но пойми, что мы правы.
   До свидания, целую крепко- крепко всего.
   Регина.

4 декабря 1962 г.

Малышенька, родная, здравствуй!

   Как ты, наверное, помнишь, я намеревался написать тебе после получения весточки от тебя. Но пишу сегодня, еще не получив от тебя письма. Мне очень хочется побеседовать с тобой о том, что у меня нового только за те два дня, что тебя здесь нет. Кстати, в такой беседе есть важное преимущество. Я могу говорить тебе абсолютно все, что думаю и чувствую, а ты, кисанька, ни слова мне не возразишь. Итак, начну с того, что вчера у меня была серьезная беседа с шефом в основном из-за последней поездки в Херсон, Надо признать, что элемент неожиданности здесь напрочь отсутствовал. При моем отношении к работе в последнее время этого надо было ожидать со дня на день. Думаю, что чем скорее ты будешь здесь, тем скорее исправится создавшееся положение.
   Вечерами прихожу поздно, устаю чертовски. Вчера и сегодня было по пять пар. Кроме того, в институт звонила твоя мама, сообщила, что приехал Стоянов, просил консультацию. Я с ним встретился вчера часов в девять вечера и занимался до часа ночи. Сегодня после занятий консультировал студентов и принимал задания. Вот только приехал домой, поужинал и решил побеседовать с тобой, родная, хотя ты, наверное, уже спишь, так как скоро полночь. От тебя письмо придет, вероятно, не раньше пятницы. На четверг я не очень надеюсь. А так хотелось бы получить письмо шестого, и ты знаешь, конечно, причину моего желания. Завтра занятий нет, буду весь день работать дома. Очень хотелось бы быть с тобой. Ты ведь завтра тоже будешь свободна.
   Думаю о тебе, маленькая, все время и, кажется, что расстались мы давно-давно. Этот дикарь в аэропорту не дал мне даже попрощаться с тобой и поцеловать тебя. В дверях самолета ты обернулась в мою сторону, но мне показалось, что ты меня не видела. Долго стоял и смотрел на самолет, но расстояние было большое, да и место твое возможно было с противоположной зданию стороны. Дождавшись, когда самолет тронулся, побрел к нашей машине и в самом скверном расположении духа поехал домой.
   Вот, маленькая и все мои новости за прошедшие два дня. Основное чувство, которое одно целиком наполняет меня - это ощущение одиночества. И живу я только надеждой на то, что мы уже совсем скоро будем вместе.
   В заключение очень прошу, прости меня, родная, за ту тоску, которой пронизано мое письмо. Ты, ведь, знаешь кисанька, что когда тебя нет, это мое естественное состояние, и поверь мне, роднулька, я сам не рад этому.
   До свидания, маленькая моя девочка, целую тебя много-много раз, с нетерпением жду твоих писем и главное тебя.
  
   Твой Валя.

7 декабря 1962 г.

Регинка, милая, здравствуй!

   Сегодня уже пятница, а ты по-прежнему молчишь. Послал бы снова телеграмму, но, во-первых, в ней ничего не скажешь, а во-вторых, стыдно признаться, но у меня нет денег, поэтому вместо телеграммы посылаю тебе стишки, хотя и неудачные, но написал я правду и от чистого сердца.

Снова день прошел и снова,

И вчера все также было

Ты не пишешь мне ни слова

Ты, наверное, забыла,

Что я жду, что я тоскую

Что пишу тебе я кровью,

Что люблю тебя родную

Сумасшедшею любовью.

Что случилось? В чем причина?

Почему ты мне не пишешь?

Я кричу тебе, - Регина!

Разве ты меня не слышишь?

Может быть, молчишь невольно,

Потому не отвечаешь.

Ты же знаешь, как мне больно

Отвечай же, правда, знаешь?

Каждый день я жду ответа,

Ты меня молчаньем губишь

В том, не вижу я секрета,

Просто ты меня не любишь.

Ты совсем не замечаешь,

Как мне горько, как обидно.

Эти строки прочитаешь,

Знаю, будет тебе стыдно.

   P.S. В связи с событиями последних дней, мне нужно, в самое ближайшее время с тобой поговорить по очень важному для нас вопросу. Надеюсь, ты будешь в Одессе, как обычно, числа двадцатого. Пока до свидания. Жду - целую, целую - жду.
   Твой Валя.
  
  
   Излив свою тоску в написанных на скорую руку стишках, я решил на субботу съездить в Херсон повидать Регинку, поговорить с ней. Скорее всего, я сказал об этом кому-то на кафедре в пятницу. Не знаю, слышала мой разговор об этом сама Раиса Васильевна Зелюкова, или ей кто-то сказал, но она подошла ко мне и спросила:
   - Валентин Иванович, вы, как мне стало известно, собираетесь ехать в Херсон?
   - Да, - ответил я, - хочу отправиться туда сегодня после обеда.
   - У меня к вам просьба, возьмите меня с собой, мне нужно решить там вопрос, связанный с хоздоговорной темой.
   - Пожалуйста, - ответил я, - в разговоре по дороге она и мне, и вам покажется короче.
   Раиса Васильевна сказала мне, что будет готова через час, а я собирался ехать прямо из института, не заезжая домой.
   Часа в четыре мы с ней выехали из города. Погода была отвратительная, холодная. Облака неслись низко над землей, а сверху падал то ли мелкий дождь, то ли мокрый снег, который поминутно застилал лобовое стекло так, что щетки не успевали убирать его. А кроме всего ветер погнал с моря густой туман. Видимость стала такой скверной, что в нескольких метрах впереди ничего нельзя было разглядеть. На асфальтное дорожное покрытие грузовые машины нанесли жидкой грязи и сделали его скользким и ненадежным. Несколько машин съехало в кювет и не могли оттуда самостоятельно выбраться. Видя все это, я стал сомневаться, что при таких погодных условиях благополучно доберусь до Херсона. А тут еще Раиса Васильевна схватила меня за руку и запричитала:
   - Валентин Иванович, миленький, вы видите, что творится, я очень прошу вас давайте вернемся, у меня дети маленькие, я не хочу, чтобы они сиротами остались.
   - Ну что ж, - ответил я, - если вы так просите, я не могу отказать вам. Давайте вернемся в город. Но я все равно, во что бы то ни стало, должен быть в Херсоне.
   - И я тоже должна там быть, - сказала Раиса Васильевна.
   - Предлагаю вам отправиться туда пароходом. Я знаю, что он из Одессы ходит в Херсон, потому что уже однажды добирался туда таким путем.
   - Пожалуй, ваше предложение мне подходит, - сказала она.
   Мы вернулись в город, заехали на морвокзал и купили билеты на пароход, который отправлялся через три часа. Я отвез Раису Васильевну домой, а сам отправился к себе, чтобы оставить машину и предупредить родных о своем отъезде.
   Встретились мы снова с моей спутницей за полчаса перед тем, как наше судно должно было оставить акваторию порта. Как оно называлось, не помню. Память сохранила только то, что поместили нас с Раисой Васильевной в одной каюте, и что плыли мы к Херсону всю ночь. А рано утром, когда судно, наконец, причалило к берегу, каждый из нас отправился по своим делам.
   Погода оставалась все такой же мерзкой. Ночью, вероятно, был небольшой морозец, все, что нападало сверху, подмерзло, поэтому было скользко, и я не мог идти так быстро, как обычно.
   К тому времени, когда я пришел в общежитие, Регина только поднялась. Она не ждала меня, Мой внезапный приезд был для нее приятным сюрпризом.
   - Как ты доехал в такую погоду? - спросила Регина, - это же так опасно.
   - Не волнуйся, малышка, - ответил я, - машина стоит дома в гараже.
   - А на чем же ты приехал? Автобусом? Ведь, самолеты в такую погоду не летают.
   - И не автобусом. На сей раз я к тебе не приехал, не прилетел, а приплыл по морю пароходом, который отправляется назад в Одессу в час с небольшим. Потому времени для свидания у нас с тобой в обрез.
   Регина привела себя в порядок и мы, прежде всего, отправились в столовую позавтракать. Затем я предложил Регине сходить к Константину Афанасьевичу.
   Вся их семья была в сборе. Как обычно, между всеми членами этой семьи царил мир и согласие. Каждый был занят своим делом. Сережка сразу же влез на колени к Регине и за все время нашего визита не отходил от нее. Когда мы пришли, Константин Афанасьевич в своей рабочей комнате разбирал какие-то бумаги. Он извинился, сказал, что сейчас закончит, и тогда мы с ним сможем поговорить. Наш разговор был недолгим, но он вселил в меня огромную радость. Константин Афанасьевич сказал мне: "К концу года Регина обязательно будет уволена. Об этом уже имеется договоренность во всех инстанциях. Так что новый год вы будете встречать вместе в Одессе, и вам уже никогда не надо будет расставаться".
   Я не знал, как и благодарить Константина Афанасьевича, но он только махнул рукой, говоря: "Чего там, мы же с вами друзья, а друзья всегда должны помогать друг другу".
   Позже по дороге в общежитие я передал Регине содержание моего разговора с Константином Афанасьевичем.
   - Какое это было бы счастье, если бы то, что он говорил, осуществилось. Но я в последнее время так часто разочаровывалась в даваемых нам обещаниях, что смогу поверить этому только тогда, когда оно осуществится.
   - А я верю, - сказал я, - На сей раз сердце мне подсказывает, что все будет именно так, как он сказал.
   Когда мы пришли к общежитию, у меня оставалось времени только на то, чтобы успеть к отправлению моего парохода в Одессу. Я простился с Региной, поцеловал ее и отправился в порт.
   А девятого декабря состоялось второе заседание суда. На этот раз ответчица - моя бывшая супруга присутствовала на нем.
   Назвав вопрос, который будет рассматриваться, судья обратилась ко мне:
   - Истец, назовите причины, побудившие вас после двенадцати лет совместной семейной жизни написать в суд заявление о разводе.
   - Гражданин судья, причины указаны в моем заявлении, - ответил я.
   - И все-таки, я попрошу вас изложить их устно.
   - Главная причина, наверное, заключается в том, что наш брачный союз был заключен скоропалительно и необдуманно обеими сторонами, так как до заключения брака мы общались на протяжении всего трех дней. Ни я, ни моя жена тогда не понимали, что у нас абсолютно разные, несовместимые характеры, и что вообще мы совсем не походим друг другу. О других причинах я говорить не хочу и не буду. И все же я, быть может, не настаивал бы на разводе, если бы однажды после приезда из колхоза, где я был со студентами на сельскохозяйственных работах, не обнаружил, что жена бросила меня.
   - Теперь послушаем, что скажет ответчица, - обратилась судья к моей супруге. - У вас есть возражения против того, что сказал ваш муж, и согласны ли вы на развод?
   - Нет, не согласна и никогда ему развода не дам.
   - Почему? Ваш муж сказал неправду?
   - Не в этом дело. Просто я не согласна на развод, вот и все.
   - Но вы же, как он заявил, оставили его, значит, вы тоже не хотите с ним жить?
   - У меня были на то свои причины, о которых я не хочу говорить, однако считаю, что у нас нормальная семья, и поэтому на развод не согласна.
   - Тогда помиритесь и дело с концом, - сказала судья.
   - Это исключено! Я ни за что не возьму назад свое заявление, и ни о каком мире между нами речи быть не может, - ответил я судье.
   - Ну что ж, если вы не хотите прийти к обоюдному соглашению, ни о мире между вами, ни о расторжении брака я вынуждена перенести рассмотрение вашего дела на другое время, а сегодняшнее заседание объявляю закрытым.
   Таким образом, вопрос о разводе пока повис в воздухе, а значит, откладывалась возможность узаконить наши отношения с Регинкой. Но я не сомневался, что моя бывшая супруга, в конце концов, вынуждена будет согласиться на развод. Дело было только в том, как долго она, отлично понимая, что то, что уже давно распалось никак соединить нельзя, может не давать свое согласие на развод. Я не видел смысла в ее упорстве. Ведь, она сама ушла от меня и вдруг отказывается развестись со мной. Единственное, чем можно было объяснить ее упорство - это желанием лишний раз досадить мне. Я полагал, что такое неопределенное положение в наших с ней отношениях может продолжаться не более двух-трех месяцев.
   Еще один неприятный для меня момент заключался в том, что я теперь не мог видеть дочь, которую растил и к которой искренне был привязан.

20 декабря 1962 г.

Регинка, милая, здравствуй!

   Признаюсь тебе по секрету, что я хоть и говорил К.А., что больше не буду ходить на почту, но все же хожу каждый день, и так как писем по-прежнему нет, бываю на себя сердит чертовски. А ты в свою очередь вправе меня теперь еще больше не уважать.
   Но вот сегодня, причем совершенно неожиданно, мне вручили твое письмецо. Сюрприз, конечно, был очень приятный, но несколько испорченный тем, что написала ты письмо, вероятно, не по своему желанию, а по просьбе К.А.. Я с ним в последний раз, когда он был в Одессе, так нехорошо разговаривал, что мне даже сейчас стыдно за себя. Будешь у них, скажи, что я чувствую себя очень неловко за тот разговор и прошу К.А. извинить меня.
   Между прочим, со дня твоего последнего отъезда прошло больше двух с половиной недель, а я вместо с таким трудом выпрошенных и обещанных тобой пяти писем, получил только второе. Я уже несколько ночей почти не сплю. Как только закрою глаза, вспоминаю тебя, твое лицо, волосы, глаза, манеру говорить, улыбку... Вижу тебя так ясно, словно ты стоишь передо мной... Когда же, наконец, эти мучения закончатся?
   Вчера я намеревался позвонить в Херсон, но вечером придя в УКП, никого там не застал. На сегодня мы условились с К.А., что я должен позвонить ему, но повторилась вчерашняя история. Не представляю, где пропадает С.А.. Кстати, он знает, что ты условилась с К.А. созвониться в четверг.
   В общем, у меня сегодня мог быть отвратительный вечер, каких в последнее время бывает очень много, но твое письмецо кординально исправило положение вещей. В нем содержится самое главное и самое замечательное для меня. В этом письме ты мне подарила надежду на сына. Это огромное счастье! Но меня сейчас так преследуют неудачи, что я боюсь верить во что-нибудь хорошее. Мне даже кажется, что ты никогда не приедешь, и я, как ни странно, начинаю привыкать к этой дикой мысли.
   Из УКП я заехал к тебе домой, застал маму и Геннадия. Передал им привет от тебя, немного посидел у них и вот сейчас вернулся домой и пишу тебе. Когда я был у вас, мне все казалось, что ты где-то рядом, вышла куда-то на минутку и вот-вот снова войдешь. И я никак не мог отделаться от этого волнующего чувства.
   Сегодня не был в институте, весь день работал дома и проверял исправность отопления. Мне, ведь, так хочется, чтобы, когда ты приедешь, у нас было тепло и уютно. И знаешь, до скольких градусов я поднял температуру в комнатах? Представь себе до двадцати одного. Правда, здорово? И это с моей-то печью. Кстати, твоя мама интересовалась, приедешь ли ты к новому году. Помня наш с тобой уговор, я ответил, что возможно да, а возможно нет.
   Заканчивая письмо, я чувствую, что написано оно сухо и деловито. Ты не сердись, маленькая. Я тебе намеренно не пишу о своих чувствах, так как на тебя это плохо влияет. Ты в последнее время стала такой воображалой, просто ужас. Возможно, это явилось причиной того, что ты мне не писала так долго. Больше того, ты не хотела получать и мои письма. Я, ведь, тогда в аэропорту намеренно сказал тебе, что буду отвечать на каждое твое письмо, и, таким образом, чем больше ты напишешь мне, тем больше получишь моих писем. Тебя же мои письма, вероятно, не очень интересуют, и поэтому я стараюсь не докучать тебе ими.
   Прости, что снова тебя отчитываю. Пора бы уж мне привыкнуть, что такая уж ты и иной быть не можешь, да и не хочешь. Но главное - это все-таки то, что ты скоро будешь дома. И только тогда я смогу понять изменилась ли ты по отношению ко мне или осталась прежней моей маленькой, любимой Регинкой. До скорого свидания, родная. Крепко тебя целую.
   Валя.
  
   В начале последней недели декабря я сильно простудился и заболел. Поднялась высокая температура, и я дня четыре провалялся в постели. Все это время за мной ухаживала мама. Затем температура спала, но я чувствовал себя все так же скверно.
   В субботу 29 декабря я получил телеграмму от Регины, в которой было сказано, что она уволилась и 31 будет в Одессе. Я, разумеется, был счастлив и в то же время испытывал отчаяние от того, что состояние здоровья не позволяет мне самому встретить ее.
   В самом начале болезни я, чувствуя, что не смогу каждую ночь прогревать двигатель своей машины, чтобы он не разморозился, слил с него воду. А теперь, если бы я решил ехать на ней, надо было заливать в двигатель горячую воду, да еще основательно повозиться, чтобы завести ее. Но сделать это я был не в силах. Поэтому попросил моего школьного товарища Сашу Писаченко, который жил почти рядом со мной, встретить Регину. Кроме того, я поручил ему отправить Регине телеграмму такого содержания: "Болел сейчас лучше попроси Константина Афанасьевича отправить тебя телеграфируй когда чем прибудешь тебя встретят целую Валя".
   Регина сообщила, что прилетит самолетом. А я хоть и договорился с Сашей, что он ее встретит, решил все же отправиться в аэропорт вместе с ним на его машине.
   Мне трудно передать радость, которую я испытал, увидев Регину, направлявшуюся от самолета ко мне, и сознавая при этом, что мне уже никогда не придется ее провожать, что теперь она будет со мной всегда, всю жизнь.
   В то же время я отдавал себе отчет в том, что вид у меня был тогда такой болезненный и, вероятно, жалкий, каким Регина меня никогда прежде не видела. Много позже она призналась, что, увидев тогда, в каком я был состоянии, даже испугалась за меня, за себя и за наше будущее.
   А в тот день Саша отвез нас с Региной к ней домой. Я попросил Клавдию Андреевну и Геннадия приехать вечером к моей сестре, чтобы там вместе с моими родными отметить приезд Регины и встретить новый год. После этого Саша отвез нас с Региной к Люде. Мои мать и отец были у нее. Сестра была уже знакома с Региной, а отцу и матери я ее представил впервые.
   Часам к девяти вечера к нам присоединились мама Регины и ее брат, и я познакомил с ними своих родных. Стол к этому времени был уже накрыт.
   Первый тост я предложил за такое долгожданное возвращение Регинки. Я объявил всем, что она моя жена, и что мы теперь с ней никогда, никогда не расстанемся. Затем отец предложил выпить за то, чтобы я и Регинка жили всегда дружно и счастливо. А в полночь мы все, как принято, встретили новый 1963 год. В общем, наш предновогодний вечер прошел хотя и скромно, но хорошо и весело, если не считать того, что незадолго перед полночью Регинка почувствовала тошноту. Моя мама сказала ей, что это не страшно, и что такое бывает у многих женщин во время беременности. Я же был наверху блаженства оттого, что у нас с Региной будут дети! И у меня сильней забилось сердце, и нахлынувшие чувства вызвали прилив бодрости, какой я не испытывал уже много лет. Я был счастлив вполне. Именно с этого вечера начался отсчет нашей с Региной совместной семейной жизни.
   От моих родных мы шли к себе домой пешком далеко за полночь. Нас окружала глубокая тишина, ботинки наши скрипели по свежему снегу громко, на всю вселенную. На небе не было ни облачка. Страшные звезды необычайно ярко шевелились и дрожали в своей бездонной высоте. Я глядел на них и думал о своей молодой, горячо любимой и такой долгожданной жене. Тонкая, нежная печаль обволакивала мое сердце, и мне казалось, что звезды вдруг начинали расплываться в большие серебряные пятна
  
  
  

ПЕРВЫЕ ШАГИ В НОВОЙ СЕМЬЕ

I

   Итак, с первого января 1963 года мы с Регинкой стали жить вместе в построенном мной доме. Отпала необходимость в постоянных поездках из Одессы в Херсон и из Херсона в Одессу. Теперь у нас была своя крыша над головой, доказывать мое право на которую, мне еще предстояло впереди. Кроме этого мне нужно было решать множество других не менее важных вопросов. Я прекрасно понимал, что, во-первых, моя бывшая супруга, которая пока еще не дала мне развода, непременно заявит на дом свои претензии. Во-вторых, поскольку Регинка пока не работала, и трудно было рассчитывать на то, что она сможет в скором времени где-то устроиться, вся ответственность за наше материальное благополучие полностью ложилась на мои плечи. А зарплата ассистента была довольно скромной, причем часть из нее мне необходимо будет отдавать на содержание дочери. В-третьих, дом был абсолютно пуст. Ни стола, ни стульев, ни кровати. Спали мы вдвоем пока все на той же, оставленной мне сбежавшей супругой, раскладушке. У меня даже не было тарелки, ложки и вилки для моей молодой жены. И сейчас, спустя много лет, вспоминая все это, я испытываю огромное чувство благодарности к Регинке за то, что ни разу ни тогда, ни позже не услышал с ее стороны ни слова упрека в мой адрес.
   Мне было просто необходимо срочно отыскать дополнительную работу, без которой невозможно было выйти из трудного положения, в каком оказался я и по моей вине Регинка. А о том, чтобы, не решив бытовые вопросы, заняться диссертацией не могло быть и речи. И я принялся за их решение.
   Прежде всего, устроился инженером строителем в автопарк N1 на Слободке, а вскоре еще и инженером в технический отдел Облавтотреста. Совмещать эти две должности с основной ассистентской работой, было отнюдь нелегко, тем более, что мои новые обязанности требовали частых командировок в Киев. Но повторяю, я был еще молод, энергичен, трудолюбив, а главное безумно влюблен в Регинку, и эта любовь многократно увеличивала мои силы и возможности.
   Вот в таких нелегких условиях начался и протекал наш медовый месяц. Печное отопление у меня в доме печник сделал крайне неудачно. Для того, чтобы довести в комнатах температуру хотя бы до восемнадцати градусов, требовалось много времени и усилий. Поэтому топить я начинал всегда сразу после возвращения домой с работы. И все равно к утру в доме было очень холодно. А однажды, я уж и не знаю, по моему ли недосмотру или всему виной был сильный мороз в ту ночь, но, утром проснувшись, мы с Регинкой увидели, что вода в радиаторах замерзла и разорвала их.
   Оставаться в доме стало немыслимо, и мы со своей раскладушкой перекочевали в домик к моим родителям, у которых, устроившись в их кухне, уже в тепле, благополучно дождались весны.
   С наступлением теплых дней мы с Регинкой от родителей перебрались к себе, и я, прежде всего, заменил пришедшие в негодность радиаторы, после чего решил, кое-что переделать в доме. У боковой стены, в том месте, куда внутри дома упирался коридор, вырыл котлован для подвала. Возвел в нем шлакобетонные стены, а затем такой же потолок и пол. Над подвалом выстроил веранду и, прорезав в капитальной стене дома проем для двери, соединил ее с остальными помещениями. А из бывшей веранды, утеплив ее, оборудовал для себя рабочий кабинет. С тыльной стороны дома за кухней пристроил небольшое помещение, в котором, приобретя отопительный котел, соорудил котельную, а рядом с ней душевую и туалет. Но поскольку канализации на нашей улице не было, я в конце двора вырыл выгребную яму, соединил ее траншеей с душевой и туалетом. Проложил в этой траншее шестиметровые чугунные трубы и, зачеканив их, соединил между собой. В этой работе мне очень пригодились навыки, полученные в институте во время строительной практики.
   Все это до летнего отпуска в институте, работая в автопарке и автотресте, я делал только по выходным дням и вечерами после работы. Другого времени заниматься домом у меня не было. А Регинка, как могла во всем помогала мне. Кстати, я был приятно удивлен, обнаружив в ней, в отличие от моей первой супруги, прекрасную хозяйку, которая стремилась к тому, чтобы в доме всегда было идеально чисто. Кроме того, пользуясь иногда советами моей мамы, она научилась отлично готовить.
   Одновременно мы начали по-маленьку обзаводиться самой необходимой домашней утварью. Первой нашей покупкой был стол, сделанный в Германии. Он сохранился у нас до сих пор. Затем в доме появились кровать, стулья, простенький шкаф, холодильник, телевизор.
   А в начале марта я устроил Регинку мастером в строительно-монтажное управление N5, начальником которого был Дима Агура. С ним мы пять лет занимались в институте в одной группе. Он был самым близким другом Коли Бобровничего и место начальника СМУ получил, вероятно, не без его помощи. Однако в отношении товарищеской солидарности, Дима, как оказалось к сожалению, не походил на Николая. Узнав каким-то образом, что Регина беременна, он, видимо, чтобы не оплачивать ее декретный отпуск, заставил Регину первого июня написать заявление с просьбой об увольнении по собственному желанию.
   А вскоре муж моей сестры получил в Черноморском морском пароходстве однокомнатную квартиру на улице Варненской, за которой стоял в очереди более десяти лет. Люда сразу же перебралась туда, а мои родители вынуждены были вернуться из домика, который я для них построил в свою прежнюю квартиру, где мы с сестрой родились.
   Таким образом, домик на моем участке, который я построил своими руками в надежде, что отец и мать всегда будут жить рядом со мной, теперь остался пуст. Я понимал, что содержать в должном порядке оба дома не смогу. При всех моих трех работах, я едва успевал управляться со своим домом, в котором постоянно нужно было что-то поправлять, усовершенствовать, доделывать. Поэтому, обсудив с Регинкой этот вопрос, мы решили маленький домик продать, раздать накопившиеся к тому времени долги, а на оставшиеся деньги купить пианино. Мы очень хотели учить нашу маленькую дочурку музыке.
   Покупатель нашелся быстро. И я за две тысячи сто рублей продал творение моих рук с третью нашего земельного участка. После раздачи долгов у нас осталось денег только на пианино, купить которое тогда, впрочем, как и вообще что-нибудь, было совсем не просто. Помню, я долго искал какие-то связи, знакомства и, в конце концов, приобрел желаемое пианино производства одесской фабрики. Обошлось оно нам в пятьсот рублей плюс пятьдесят рублей сверху. Разумеется, его качество было далеко до качества тех инструментов, которые были у меня в клубе в Германии.
  

II

   В первых числах июня я, наконец, получил развод. А двадцать первого этого месяца мы с Региной зарегистрировали свой брак в бюро записей актов гражданского состояния ленинского района. По существовавшему тогда закону после подачи в ЗАГС заявления о желании расписаться до регистрации брака должен пройти месяц для того, чтобы молодые люди могли за это время еще раз хорошо подумать над важностью шага, который они намеренны совершить на своем жизненном пути. Но поскольку Регинка в то время уже седьмой месяц носила ребенка, то есть было очевидно, что мы с ней все уже давно обдумали и решили, нас не заставили ждать и зарегистрировали в день подачи заявления. У нас даже свидетелей было не два, как принято, а только один - мой давний и самый близкий друг Виля. При наших тогда скромных доходах, больших тратах по выплате всевозможных долгов я не мог купить Регинке подвенечное платье, не мог устроить для нее шумную свадьбу, я даже не подарил ей цветы.
   После регистрации мы втроем поехали с Пересыпи в город и там - на Дерибасовской в скромном ресторанчике под кинотеатром в гоодском саду скромно отметили свершившееся в этот день важное для нас событие. Впрочем, в те годы громкие веселые свадьбы, в отличие от настоящего времени, справляли крайне редко.
   Утром одиннадцатого августа Регина почувствовала, что приближаются роды, и я отвез ее в родильное отделение при медицинском институте. А тринадцатого она родила дочь, которую я предложил ей назвать Валерией. После возвращения Регинки с малышкой домой, забот у нас заметно прибавилось, но эти дополнительные заботы были чрезвычайно приятны. Моя мать помогала нам, а я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Ведь у меня теперь была моя родная дочь - маленькая Валерия, которой я не переставал восхищаться и гордиться.
   А время шло, закончилось лето, миновала осень, наступила зима. Теперь после всего того, что я успел сделать в течение лета, отопить дом было много проще, чем прежде, хотя топка углем все равно отнимала много времени.
   После получения развода с прежней женой, я, по уговору с ней, ежемесячно перечислял ей по почте часть своей зарплаты на содержание ребенка. Кроме того, по другому такому же уговору, каждый месяц отвозил и отдавал ей с рук в руки, согласованную между нами сумму за формально принадлежавшую ей половину дома. Если же учесть, что я к тому же еще выплачивал банку, взятую там, на постройку дома ссуду, то станет понятно, что после всех этих платежей из трех моих зарплат на содержание моей семьи оставалось крайне мало.
   Желая мне помочь, Регинка уговорила меня найти ей какую-нибудь работу, и я устроил ее преподавателем производственного обучения в среднюю школу N 116, в которой она проработала всего два месяца, так как преподаватель с такой специальностью нужен был школе только на время летней ученической практики.
   Однажды ранним утром в самый передел лета, когда деревья еще стояли зелеными, но в запахе воздуха, листьев и травы уже слегка чувствовался, точно издали, нежный, меланхолический и в то же время очаровательный запах приближающейся осени. Я глядел на деревья: такие чистые, невинные и тихие, как будто бы бог, незаметно для людей, рассадил их здесь ночью, и они сами с удивлением оглядываются вокруг на спокойную воду, еще дремлющую в лужах после короткого, летнего ночного дождя, оглядываются на высокое, точно вновь вымытое небо, которое только что проснулось и спросонок, улыбается розовой ленивой, счастливой улыбкой, радуясь разгоравшемуся солнцу.
   День обещал быть прекрасным. Регинка рано утром ушла на Новый базар, а я остался один с нашей дочуркой. Она была очаровательным ребенком. Я в ней души не чаял, но именно в этот день едва не погубил ее. А случилось это так. Лерочка едва только начала самостоятельно ходить. А я решил побриться. Чтобы чем-то занять дочурку на время своего бритья, я поставил перед кухонным окном детскую ванночку, наполнил ее водой, а когда вода достаточно нагрелась на солнце, посадил в ванночку свою дочь, набросал ей туда игрушек, а сам пошел в кухню, сел у кухонного стола, намылил щеки и приступил к бритью. И тут я почему-то решил выглянуть в окно. Каково же было мое удивление, когда в ванночке я не увидел своей дочери. Я моментально вылетел во двор и то, что представилось моим глазам, ошеломило меня. Моя девочка, видимо, нечаянно соскользнув в воду и не в силах сама снова сесть, лежала теперь на дне ванночки с расширенными - огромными от страха глазами уже глотала воду. Такие же глаза в эту минуту, наверное, были и у меня самого. Я схватил ребенка на руки, и с колотящимся сердцем всматриваясь в нее, постепенно убеждался, что с ней к счастью еще ничего страшного не случилось. Она, конечно, не понимала, что с ней произошло, и выражение испуга вскоре исчезло с ее личика. Лерочка еще не умела говорить и не могла ничего рассказать мне. Но я то понимал все, и мне стало жутко от мысли, что опоздай я на несколько секунд из-за своей беспечности, мог бы стать причиной огромного горя для нашей семьи. Я даже колебался, не зная, следует ли говорить о случившемся Регинке, но утаить от нее не мог и рассказал ей все, как было. Она не стала выговаривать меня, хотя я по выражению ее лица мог легко представить, что бы с ней случилось, если бы с нашей дочуркой произошло несчастье, да еще по моей вине. А Лерочка с тех пор стала бояться воды.
  

III

   Мое увлечение фотографией началось еще в школьные годы. Затем с началом войны и оккупации города, когда одесситам заниматься фотографией было запрещено, в моем увлечении наступил долгий почти шестилетний перерыв. После войны в Германии я приобрел фотоаппарат и иногда, от случая к случаю, фотографировал. Вернувшись домой после армии, в студенческие годы я купил себе довольно приличный по тому времени фотоаппарат "Зоркий" и часто пользовался им, нисколько не думая о том, что сделанные мной снимки, порой не совсем удачные, составят зримую память о времени моей молодости.
   Однажды, я решил съездить в город, чтобы купить фотоматериалы. Приобретя все необходимое, я вдруг вспомнил о своем приятеле Игоре Педаховском и решил навестить его. Спустя минут пятнадцать я уже стоял у двери квартиры Игоря и нажимал кнопку электрического звонка. Дверь мне открыла его жена Галя.
   - Привет, гостей принимаете? Давно Игоря не видал, вот и решил повидаться, - сказал я.
   - Заходи, Игоря сейчас нет, но он должен скоро прийти, подожди его, а мы с тобой пока поболтаем. Ты у нас был, если я не ошибаюсь, только в прошлом году, не так ли?
   - Возможно, но я в последнее время так занят, что не то, что по гостям ходить, некогда в гору глянуть.
   - Знаю, Игорь мне говорил, что у тебя теперь молодая жена, маленькая дочь и что вообще, ты блаженствуешь.
   - Он тебя правильно информировал, но помимо блаженства у меня появилась масса забот. Только ты ради бога, не подумай, что я жалуюсь на судьбу. Напротив, я действительно очень счастлив.
   - Ну, тогда, и я рада за тебя.
   - А как Игорь? Мы с ним так давно не общались.
   - У Игоря в последнее время случилось масса неприятностей, но сейчас как будто все утряслось.
   - А что же с ним стряслось, если не секрет?
   - Во-первых, он испортил отношения с Прокоповичем, в споре с которым его поддержал Егупов. А закончился этот спор тем, что оба они в конце учебного года вынуждены были уйти из строительного института. Это, при его ранимом характере, так тяжко подействовало на Игоря, что он, придя домой и рассказав мне, что случилось, пошел в другую комнату, наглотался люминала и лег. Если бы я, почуяв неладное, вовремя не зашла к нему, и поняв в чем дело не вызвала неотложку, все могло бы закончиться очень плохо. Но сейчас не без моей помощи он устроился в технологический институт имени Ломоносова и, похоже, обрел твердую почву под ногами и уверенность в себе.
   - А в чем же была причина его спора с Игорем Евгеньевичем?
   - О, эта длинная и не совсем понятная для меня история. Я знаю только то, что мне говорил Игорь. А он рассказывал следующее: Прокопович, разрабатывая теорию ползучести бетона, использовал очень сложный математический аппарат. Игорь же, как только начали появляться электронно-вычислительные машины, со свойственной ему увлеченностью начал заниматься составлением программ для этих машин. Затем он принялся решать задачи, которыми занимался Прокопович, численными методами и пришел к выводу, что выбранный им путь позволяет получить те же решения, что были у Прокоповича, намного проще и, естественно, стал ему это доказывать. Вот именно на этой почве между ними возник разлад. Как и зачем к этому подключился Егупов, я так и не поняла. Но все закончилось тем, что Прокопович уволил их обоих.
   - Галя, я никогда не спрашивал ни Игоря, ни тебя о том, как и когда вы с ним познакомилась? Если ты считаешь мой вопрос нескромным, можешь не отвечать мне.
   - О, это было давно, почти двадцать лет тому назад. Тринадцатого марта 1946 года дочери моей дальней родственницы исполнялось восемнадцать лет, и родственница намеревалась в день рождения дочери устроить небольшой званый вечер. Не знаю, известно ли тебе, что я, впрочем, как и мать Игоря, по национальности караимка. Должна тебе сказать, что в то время караимы все праздники обычно отмечали в своем узком кругу. Моя родственница и в день рождения дочери не собиралась отступать от этого правила. Но ее дочь выразила недовольство тем, что на такие собрания всегда приходят, в основном, только взрослые и пожилые люди. На них совсем не бывает молодежи. И тогда я сказала родственнице, что эту проблему решить проще простого. Достаточно попросить взрослых, чтобы в день рождения девушки они привели с собой молодых людей. Моим советом воспользовались. И, в частности, брат матери Игоря привел своего племянника, который только незадолго перед этим демобилизовался из армии. Вот на этой вечеринке я с ним и познакомилась. Мы понравились друг другу, и наша с ним дружба продолжалась вплоть до 1949 года, когда я перешла на пятый курс холодильного института. Вот тогда мы с Игорем и заключили наш брачный союз.
   Потом речь между нами зашла о детях. Я рассказал Гале о своей дочурке, о том, какая она у меня умница, как я люблю ее, и выразил уверенность в том, что у нас с Региной, непременно, будут еще дети. И тут вдруг Галя почему-то решила посвятить меня в некоторые деликатные подробности ее отношений с Игорем.
   - А вот мой муж после нашего первенца Сережи категорически никого больше не хотел, - сказала она, - и делал все от него зависящее, чтобы детей у нас больше не было. А когда однажды обнаружил, что я беременна, без всяких на то поводов с моей стороны, заподозрил меня в измене и решил, что будущий ребенок будет не от него. С этого дня впервые между нами пропало прежнее согласие и взаимопонимание.
   Достаточно давно зная Игоря и его жену, у меня сложилось твердое убеждение, что она в нем души не чает. Галя всегда смотрела на него восхищенными глазами, как на божество, и, наверное, была уверена в том, что он, по меньшей мере, гениален.
   А Игоря, между тем, все еще не было, и только, когда я, потеряв надежду повидаться со своим приятелем, уже поднялся, чтобы уходить, он наконец пришел. Но говорили мы с ним недолго, так как я и так засиделся у них, а меня дома ждала Регинка. Единственная новость, которую я от него узнал, и которая заставила меня внести коррективы в свои планы на будущее, было его сообщение о том, что Илюша Темнов защитил кандидатскую диссертацию. Я прекрасно знал Илюшу и уровень его подготовки, поскольку мне часто приходилось работать с ним при выполнении хоздоговорных тем. Одновременно я вспомнил вопрос, который задал Игорю вскоре после его защиты:
   - Скажи, работа над диссертацией трудная штука?
   На что он мне ответил:
   - Очень трудная, Валька.
   Я впервые усомнился в справедливости его слов и сказал себе:
   - Если диссертацию защитил Илюша, то мне сам бог велел сделать то же, причем, как можно скорее.
   И я твердо решил в этом же году поступить в аспирантуру.
  

IV

   Немного позже Игорь, решив навестить меня, приехал ко мне на Слободку, но, к моему удивлению, не сам, а с молодой девушкой. Знакомя меня и Регину с ней, он назвал ее Викой. Кроме того, Игорь сказал нам, что она - студентка строительного института. Мне, откровенно говоря, Вика совсем не понравилась. Но, как говорят: "На вкус и на цвет товарищей нет". Игорь же был явно увлечен ею. Позже он рассказал мне, что встречается с Викой давно, познакомился с нею совершенно случайно, когда однажды под вечер, мечтая о чем-то своем, гулял по берегу моря в парке Шевченко и вдруг увидел юношу и девушку, которые громко о чем-то спорили. Игорь остановился неподалеку от них и стал наблюдать за молодыми людьми. Спор тем временем превратился в настоящую ссору, а когда стало очевидным, что парень вот-вот может ударить свою подружку, мой приятель посчитал, что оставаться просто сторонним наблюдателем этой неприятной сцены больше нельзя. Он подбежал к ним и защитил девушку. Парень, пригрозив ей продолжить выяснение отношений в другой раз, ушел, а Игорь предложил девушке проводить ее.
   По дороге он узнал, как ее зовут, и что ей семнадцать лет, что она, окончив школу, собирается поступать в строительный институт. Девушка ему понравилась, и Игорь, в свою очередь, рассказал ей, что работает в этом институте преподавателем и что в ближайшее время намерен защищать кандидатскую диссертацию, работу над которой уже завершил. С этого дня начался их роман. Их отношения зашли так далеко, что он даже снял для Вики комнату.
   - Слушай! - вдруг сказал он мне, - я просто поражен огромной переменой, которая произошла в тебе за последние годы, и пытаюсь понять, от чего у тебя внезапно появились какие-то новые внутренние силы. Сказалось ли на этой перемене просто течение времени или чье-то благотворное влиянию. Не Регина ли этому причина. Знаешь, - продолжил Игорь, - она сейчас красивее, чем была в 1962 году, когда я познакомился с ней в Херсоне, но больше всего меня поражает в Регине утонченная честность, с какой она относится ко всему, включая тебя - своего мужа, ваших дочурок и к себе самой. Поэтому я убежден, что именно в ней кроется причина того, что ты стал заметно более энергичным и целеустремленным, - закончил он.
   Затем Игорь снова стал говорить о себе и Вике. В том, что он рассказал мне о своих отношениях с ней, в общем-то, не было ничего удивительного - обычная житейская история. Но Игорь не был бы Игорем, если бы поступил, как все. Любой нормальный мужик непременно утаил бы от жены, что обзавелся любовницей. Игорь же не только не пытался скрыть от Гали свои отношения с Викой, но напротив познакомил их, после чего произошло нечто совсем уж непонятное. Галя вместо того, чтобы возмутиться и закатить мужу вполне оправданный скандал, отнеслась к его внезапной влюбленности совершенно спокойно. Она приняла Вику у себя, как свою подругу, они втроем ходили в кино, после чего возвращались к Игорю домой, пили там чай, а затем Игорь уходил ночевать к любовнице. В общем, у них происходило нечто подобное триумвирату, состоявшему из Лили Брик, ее мужа и Маяковского. Только там женщина управляла, как ей вздумается двумя мужчинами, а здесь мужчина удобно устроился между двумя женщинами.
   Вика закончила школу и поступила в ОИСИ. Ее родители, вероятно, рассчитывая заполучить зятя кандидата наук, смотрели весьма благосклонно на связь своей дочери с человеком, который был старше их дочери на девятнадцать лет. Ну, а то, что этот человек был еще и женат, они, возможно, полагая, что никакая жена не сможет конкурировать с молодостью их дочери, жену Игоря вовсе не принимали во внимание.
   Такое необычное содружество продолжалось на протяжении нескольких лет, до тех пор, пока Игорь вдруг не решил оставить Галю и уйти к Вике. Однако семейное счастье молодоженов было недолгим. Оно продолжалось всего месяц.
   Как известно, жизнь в семье всегда сопряжена с множеством бытовых неурядиц, которые Игорь не хотел, да и не мог решать. Они-то и побудили его оставить Вику и вернуться к жене, которая без всяких возражений приняла его.
  

IV

   Как-то беседуя с Игорем, я услышал от него любопытную историю, связанную с его отцом. А рассказал он мне вот что:
   - Представь себе, - начал Игорь, - Одесский технологический институт имени М.В. Ломоносова и аудиторию, в которой сидят человек двадцать преподавателей. Идет семинар по "Научным проблемам коммунизма". На этом семинаре я впервые, так как предыдущие два занятия пропустил. Но после вызова в партбюро и соответствующей "выволочки" на третий вынужден был пойти. Семинар проводит высокий интеллигентного вида старик, опирающийся на палку и смотрящий в аудиторию через очки с очень толстыми стеклами. В нашей профессорской я его никогда прежде не видел. Вероятно, он был приглашенным специалистом "высшей квалификации" в этой псевдонауке. Обычно, такими семинарами руководили бывшие секретари райкомов, обкомов, председатели горсоветов и прочие партийные бонзы. Им просто давали возможность подработать. Но этот старик явно отличался от перечисленных мною лекторов, прежде всего необычной для них интеллигентностью. Он, начав с переклички и дойдя по списку до моей фамилии, внимательно посмотрел на меня через свои очки-телескопы. Закончив перекличку, старик приступил к изложению темы лекции.
   Обычно на таких семинарах, занятиях, конференциях, собраниях слушатели занимались своими делами (читали книги, журналы, газеты, писали письма или тихо переговаривались). А я в тот день намеревался программировать очередную задачу, для чего захватил с собой програмные бланки.
   Но в этот раз лекция была необычной. Бланки оставались пустыми, а я слушал, если не сказать, заслушался. Старик говорил без конспекта и плана семинара. Но, как говорил! Такой язык на семинаре по "Научным проблемам коммунизма" не вписывался в стиль подобных мероприятий. Это был язык Тургенева, Гончарова, Булгакова - (я только недавно прочел "Мастера и Маргариту"). Иногда в манере его речи угадывался Салтыков-Щедрин. Сложные, красивые фразы, изящно и вовремя законченные причастные и деепричастные обороты, торжественная, но не пафосная дикция.
   Самым главным и совершенно непостижимым было то, что язык изложения никак не был связан с содержанием излагаемого материала. Бредовое, бессмысленное содержание (вроде "Экономика должна быть экономной") оставалось в стороне и, как всегда, не воспринималось. В сознании оставался только прекрасный русский язык. Было совершенно очевидно, что внимательно слушал его не только я один. Моментами мне казалось, что язык и прекрасное ораторское мастерство лектор использует лишь для того, чтобы подчеркнуть бессмысленность и абсурдность излагаемой темы. Но утвердиться в этой мысли было невозможно - глаза докладчика были наглухо зашторены очками-телескопами, а его лицо оставалось строгим и торжественным, вполне соответствовавшим содержанию лекции.
   Опираясь на палку, он свободно перемещался по аудитории. А когда в какой-то момент оказался у меня за спиной, вполголоса спросил меня:
   - Как здоровье Ивана Лукича? - и добавил, - передайте ему от меня привет.
   После окончания занятия я побежал к Партбюро и на доске объвлений прочел, что семинар проводил кандидат исторических наук, доцент А.Ф. Жолудев. Эта информация мне ничего не говорила. Я только узнал от кого передать привет папе.
   Дома отец поблагодарив за привет и услышав мое восторженное мнение о прослушанной лекции, улыбнулся и сказал:
   - Да, Саша всегда умел красиво говорить.
   Затем я увидел, что он задумался о чем-то очень далеком.
   Через несколько дней мы с отцом вечером сидели на балконе и он, спросив, не видел ли я вновь Александра Феоктистовича, неожиданно сказал:
   - Было это, Игорь то ли в 1918, то ли в 1919 году. Из Одессы срочно эвакуировались, а вернее бежали остатки Добровольческой белой армии, так как утром или даже раньше в город должны были вступить гайдамаки.
   Ночью, во двор дома на Раскидайловской. где я тогда жил, въехали дрожки, и молодой человек в студенческой форме постучал ко мне в дверь. Должен тебе сказать, что в то время по ночам никому дверей не открывали, но студент попросил позвать "Жанна" (так меня называли близкие друзья и подруги), и Мария Федоровна - мать отца впустила его. На стук выскочил и я. Неожиданным гостем оказался хорошо мне знакомый молодой человек. Мы до войны вместе учились в коммерческом училище Файта, но близкими друзьями никогда не были из-за слишком большой разницы в нашем социальном положении. Сашин отец - юрист, содержал на Екатериненской улице адвокатскую контору. Но несколько раз Саша бывал у меня на Раскидайловской. Затем грянули Мировая, а после нее и Гражданская войны. Саша куда-то исчез и вновь объявился только той ночью. Он очень спешил и просил бросить к нам в сарай чемодан с его личными вещами. Он сказал мне: "Мы скоро вернемся и я его заберу. Хохлы на Молдаванке лазить по домам не станут. Они будут грабить в центре города".
   С большим трудом (чемодан был большой и очень тяжелый) мы втроем вместе с извозчиком перетащили его с дрожек в сарай. Саша поблагодарил меня и уехал.
   Он не сдержал обещания и не вернулся "скоро". В Одессе сменились еще несколько властей, а чемодан стоял и пылился в сарае. В городе ожидали "красных". Вскоре они пришли и остались в нем на 75 лет. Когда уже была слышна артиллерийская канонада и перестрелка со стороны Хаджибеевского лимана, я решил на всякий случай заглянуть в чемодан.
   Взломав замки, я увидел Сашины "личные" вещи. В чемодане в полном комплекте (от обуви до фуражек) лежали две парадные формы сухопутного и флотского офицера Добровольческой армии, включая полагающиеся шашку и кортик, наган и флотский браунинг, а также две коробки патронов к ним.
   Этого было более чем достаточно для того, чтобы первый же захудалый комиссаришко "поставил к стенке" не только меня, моих родителей, но и ближайших соседей.
   Однако, это были лишь "цветочки". "Ягодки" находились в туго набитом большом портфеле из крокодиловой кожи. В отдельной папке там лежали десятки рекомендательных писем, адресованных генералам Мамонтову, Шкуро, Врангелю и другим генералам. Несколько паспортов и воинских удостоверений с фотографиями Саши, но с чужими фамилиями. Коробка с визитными карточками Савенкова, адмирала Колчака, генерала Маннергейма. Остальные отделения этого обширного дорогого портфеля были заполнены пачками денег разных правительств, имевших хождение на юге России.
   Портфель тянул уже не на элементарный расстрел, а на предварительную "беседу" в большевистской контрразведке.
   Спешно была растоплена плита. Пачки денег в банковской упаковке, позументы, канитель погон, кокарды, аксельбанты не хотели гореть. Бабушка возилась у плиты, а я с дедушкой, дождавшись темноты, вынесли два мешка и чемодан с тем, что не хотело гореть, и утопили их в ставке Дюковского сада.
   После завершения ликвидации "Сашиного имущества", бабушка спешно замесила тесто и спекла какие-то булки для того, чтобы при необходимости можно было объяснить чрезмерно любопытным соседям, зачем у нас всю ночь топилась плита.
   Конники Котовского начали подниматься с Балковской к Старопортофранковской по Раскидайловской тогда, когда булки еще были горячими. Их "котовцы" не "национализировали".
   Из всех Сашиных вещей я оставил себе только портфель, который сохранился до 1943 года. В нем мы держали семейные документы. А в 43-м году, во время оккупации, я отдал его знакомому сапожнику, который, скомбинировав подметки со стальными шипами от немецких сапог с куском портфеля, смастерил для тебя Игорь крепкие полуботинки. В них ты весной 1944 года ушел на фронт.
   К этому могу добавить, что у бабушки "не поднялась рука" бросить в плиту пачку настоящих царских денег (100 ассигнаций по 25 рублей с Александром III на них). Она припрятала эти деньги. С тех пор прошло много лет, я познакомился с твоей мамой, мы поженились, родился и подрос ты и только тогда бабушка, смирившись с тем, что царя в России больше никогда не будет, подарила тебе эти 2500 романовских рублей, и они вошли в твою детскую коллекцию денег.
   Спустя около 15 лет я неожиданно встретился с Сашей во входных дверях нашей коммунальной квартиры на Кузнечной. Но он шел не к нам, а в гости к нашему соседу Афанасьеву. В этот выходной день у Александра Дмитриевича собиралась интеллигентная компания (профессора, врачи, архитекторы) для игры в карты. Саша был в кожаной фуражке, реглане из того же материала и в полувоенном френче. В те времена такие френчи являлись "униформой" партийного и советского начальства. Саша приветливо поздоровался со мной, сказал, что знал, кто является соседом Афанасьева, что рад увидеться вновь и при необходимости готов помочь мне в решении любых вопросов. О чемодане не было сказано ни слова.
   На другой день я узнал, что Александр Феоктистович Жолудев недавно прибыл из Москвы и назначен в Одессе на должность председателя Горсовета.
   В период своего председательства, Александр Феоктистович жил на втором этаже в доме Папудова на углу улиц Нежинской и Коблевской. Окна его квартиры были обращены в сторону Соборной площади, но не на ее каштановые аллеи, а на Кафедральный Собор. Не знаю, может быть, именно это и явилось причиной уничтожения им Кафедрального Собора. А, возможно, он сделал это по указанию Горкома. Как бы там ни было, но уничтожение собора оказалось самым большим его деянием в должности мэра Одессы. После этого перед его окнами вместо прекрасного мраморного собора оказалась пустая неухоженная площадка. По распоряжению самого Александра Феоктистовича и по его эскизам, на этой площадке был сооружен безобразный фонтан с вазой в виде цветка лотоса в центре. Он почти никогда не действовал, так как в этой, высокой части города, воды всегда не хватало. А когда его все же запускали, во всех близлежащих домах, включая и дом Папудова, в водопроводе исчезала вода.
   Сколько лет Александр Феоктистович был мэром Одессы, я не помню. Но в один прекрасный день он исчез из города. В те времена причиной исчезновения чаще всего был арест.
   Однако еще во время председательства Саши, произошла еще одна моя встреча с ним. На этот раз по моей инициативе. И связана она была с тем, что наступило время обмена различных документов, удостоверяющих личность, на единый всесоюзный "сталинский" паспорт. Для нашей семьи это было волнительное мероприятие.
   Причина заключалась в том, что у мамы был, так называемый "трудовой паспорт". В этом документе, кроме идентификационных данных о его владельце, приводились также сведения о трудовой деятельности. Он представлял собой некую комбинацию обычного паспорта и трудовой книжки.
   В мамином трудовом паспорте было записано, что после окончания высших медицинских женских курсов она получила на Бирже труда назначение в "АРА" (Американо-Российская Ассоциация). Эта международная благотворительная организация "нансеновской волны" боролась с голодом и эпидемиями тифа на всей территории России. Мама попала в бригаду, которую возглавлял французский врач-эпидемиолог. Бригада работала в Одессе и занималась прививками, распространением медикаментов, гигиенических средств и тому подобного.
   АРА просуществовала недолго. Большевики быстро состряпали "дело о шпионаже". Иностранцев выслали за границу, а своих специалистов, занимавших в АРА руководящие посты, сослали на Соловки. Рядовых врачей тогда не тронули, но у всех у них (в том числе и у мамы) на всю жизнь остался страх, что к этому "делу" еще могут вернуться в особенности в период "обострения классовой борьбы", которая предшествовала времени выдачи "сталинских" паспортов.
   С этим маминым "трудовым паспортом" я пошел к Александру Феоктистовичу с тем, чтобы посоветоваться, узнать, в какой мере сейчас опасна запись о работе в АРА. Прочтя паспорт и не говоря ни слова, Саша вынул из письменного прибора чернильницу и вылил ее содержимое на правую сторону паспорта, но так искусно, что залитой оказалась только запись о работе в АРА, а следующую запись о работе в железнодорожной больнице можно было прочесть. Когда чернила подсохли, была вызвана секретарша, которой он дал указание напечатать копию паспорта, которую Александр Феоктистович подписал и скрепил свою подпись гербовой печатью Городского Совета трудящихся города Одессы. "Сталинский" паспорт мама получила без всяких осложнений на основании предъявленной копии. Это была последняя встреча Саши и Жанна, а через тебя Саша передавал Жанну привет.
   Я с изумлением прослушал папин рассказ и задал ему только один вопрос:
   - Кто же он все-таки был на самом деле?
   Папа долго думал, затем улыбнулся и ответил:
   - Наверное, очень искусным "авантюристом".
   Закончив свой рассказ, Игорь какое-то время молча сидел, глядя куда-то поверх моей головы, а затем вдруг сказал:
   - Мой отец умер в 1974 году. Он долго болел и медленно умирал на протяжении полугода. Перед его концом я переносил отца на руках, как ребенка, хотя он всегда казался мне крупным мужчиной. Я привык к мысли о его смерти задолго до того, как он умер, и он это видел по моим глазам, но мы оба притворялись, будто ничего не понимаем. Я, конечно, плакал на похоронах, но вместе с тем спрашивал себя, действительно ли я любил отца. Это было ужасно. В общем,: когда умирает близкий человек, то, прежде всего кажется, что ты недостаточно любил его, и это невыносимо.

V

   Забегая вперед, скажу, что после Вики у Игоря возник новый роман с Ариадной, с которой он был знаком по работе в строительном институте. О своем новом увлечении Игорь снова сообщил жене, и она, как и в прошлый раз с Викой, установила с Ариадной дружеские отношения.
   В 1975 году Игорь по каким-то известным только ему причинам решил оставить место работы в Одессе, подал документы на конкурс в киевский строительный институт, прошел там по конкурсу и уехал в Киев. Позже туда к нему несколько раз ездила Ариадна якобы для консультаций по вопросам, связанным с их совместной научной работой. Но Галя отлично знала, что причина поездок Ариадны к ее мужу более прозаична. Эта одинокая женщина, как и любая другая такая же на ее месте, питала надежды на нечто большее, отнюдь не связанное с наукой.
   Проработав какое-то время в Киеве и хорошо зарекомендовав себя, Игорь внезапно преподнес всем очередной сюрприз. Он сжег все свои научные наработки и исчез из института. Гале оттуда звонили, пытаясь выяснить, не дома ли он, а когда установили, что в Одессе Игорь не появлялся, его поисками занялись всерьез с подключением милиции, звонками в больницы и даже морги. Они продолжались больше двух недель, но никаких результатов не дали.
   И тут вдруг один из молодых сотрудников киевского строительного института, работавший вместе с Игорем, каким-то образом узнал, что разыскиваемый беглец обретается в Крыму. Этот молодой человек, получив предварительно согласие своего начальства, поехал в Крым, чтобы вернуть сбежавшего доцента. Как ему удалось убедить Педаховского вернуться в Киев, знает только он сам.
   В общем, очередная странная выходка Игоря закончилась тем, что он снова приступил к исполнению своих обязанностей. Но отношение к нему руководства ВУЗа с этого времени заметно изменилось. Оно, вероятно, не исключало, что впредь от него можно ожидать какого-нибудь нового экстравагантного поступка. Галя несколько раз ездила в Киев, пытаясь убедить институтское начальство в том, что у ее мужа был случайный срыв, связанный с семейными проблемами, и подобное никогда больше не повторится.
   Дважды в Киев к Игорю ездил его младший сын Юрий. Став взрослым, он был очень похож на своего отца, и только теперь Игорь, наконец, понял всю абсурдность прошлых сомнений относительно своего отцовства и стал с особой теплотой относиться к сыну.
   Частые непредсказуемые действия Игоря утомили Галю. Отчаявшись сама удержать мужа от новых чудачеств, Галя решила, что, может быть, постороннему человеку это удастся проще, и поэтому попросила свою знакомую - бывшую сокурсницу по холодильному институту Валентину поехать к Игорю, в надежде, что та окажет на него благотворное влияние.
   Валентина охотно согласилась помочь ей, отправилась в Киев и сразу, как говорят: "Взяла быка за рога". Будучи женщиной предприимчивой, она начала с того, что пробила для Игоря самостоятельную квартиру, а закончилась ее помощь тем, что спустя какое-то время Игорь позвонил жене и сообщил ей, что Валентина согласна вступить с ним в интимные отношения только после развода с женой. А поскольку он не знает, как ему следует поступить, то хотел бы узнать мнение Гали по этому поводу.
   Не знаю, как эту, мягко выражаясь, странную просьбу мужа восприняла Галя и что почувствовала после его звонка, но закончилась эта история тем, что она дала ему согласие на развод.
   В 1978 году я, будучи с начала сентября этого года четыре месяца на стажировке в киевском инженерно-строительном институте, решил повидаться с Игорем. Узнав в отделе кадров института его домашний адрес, купил бутылку вина и отправился на свидание со своим старым приятелем. Я застал его дома и он, судя по всему, был рад моему визиту. Игорь познакомил меня со своей новой женой Валентиной, которую я прежде никогда не видел и был не мало удивлен тем, что он предпочел эту женщину Гале. Мало того, что она была некрасива, у этой особы, судя по ее предательскому поступку по отношению к Гале, отсутствовало чувство элементарной порядочности. После короткого общения с нею, услышав, как она, обращаясь к Игорю, постоянно неуклюже старалась подчеркнуть свое превосходство над его бывшей женой, я понял, что Валентина еще и безнадежно глупа. Мне трудно было понять, чем ей удалось соблазнить Игоря.
   Нам с Игорем было, что вспомнить и о чем поговорить. Попивая вино и беседуя, в основном, о прошлом, мы приятно провели время. Во время этой беседы я, между прочим, спросил Игоря о причине его бегства из института в Крым и вот что услышал в ответ:
   - Знаешь, Валька, мне трудно не только говорить об этом, но даже вспоминать, однако я попытаюсь объяснить тебе мотивы, послужившие причиной моего отезда в Киев. У меня тогда постепенно появилась такая страстная ненависть к людям, что когда мне случалось пройти по оживленной улице, я чувствовал себя потом совершенно измученным. Ужас перед людской массой был во мне так же силен, как и ненависть. Внешний мир - и в глухую ночь, и среди бела дня - казался мне джунглями, кишащими неведомыми существами, и не в переносном, а в самом прямом смысле. Мне казалось, что меня окружали двуногие звери в юбках или брюках, людоеды, которые с одинаковым удовольствием сами пожирают свои жертвы и смотрят, как другие пожирают себе подобных. Их пасти были постоянно окровавлены, но прожорливость все не уменьшалась. Я чувствовал, что звериная ненависть беспрестанно проступает сквозь поры их кожи, точно пот. В настоящих джунглях, по крайней мере, можно укрыться в чаще. Здесь, в городе, единственной защитой для меня были мои личные качества. Мне пришлось затаить свои страхи и ненависть под внешностью автомата с бесстрастпым лицом, ходить, как все, не показывая вида, что ноги мои подгибаются от страха, а сам я в любую минуту готов обратиться в бегство, хладнокровно смотреть на совершающиеся вокруг зверства, не выказывая никакого неодобрения.
   Единственным тихим пристанищем для меня оказалась институтская библиотека. Тут, уйдя с головой в книги и идеи, я мог воспарить к таким высотам, куда ни одно человеческое существо не могло подняться, не оставив внизу все то, что делает людей отвратительными. Каждое свободное от занятий утро я приходил в библиотеку первым. По вечерам, когда она становилось безлюдной, я еще долго сидел один и в конце концов откладывал журнал или вычисления с чувством осужденного, покидающего камеру, чтобы идти на плаху. В течение последнего получаса во мне неизменно нарастал страх, и каждый вечер я переживал одну и ту же пытку,
   Когда я выходил в темный пустой коридор и гулкие шаги отдавались в моем сердце, ужас сковывал все мое тело и превращал лицо в непроницаемую маску. Преодолевая последнюю ступеньку, я входил в притаившуюся ночь, обволакивавшую меня холодной черной пеленой. Я шел с застывшим лицом, глядя прямо перед собой, и в этом была моя маскировка. Я торопливо возвращался домой в свою крохотную комнатенку, раздевался, не зажигая света, и бросался в постель. И тогда маска медленно сходила с моего лица. Сердце еще некоторое время продолжало тяжко стучать, но постепенно я приходил в себя, ум мой снова поднимался к чудным вершинам абсолютного познания, и там я свободно, без всякого страха бродил среди удивительных созданий человеческого ума, среди своих собственных гипотез, и, наконец, ко мне приходил сон.
   А впрочем, кто скажет нам, где граница между сном и бодрствованием? Да и на много ли разнится жизнь с открытыми глазами от жизни с закрытыми? Разве человек, одновременно слепой, глухой, лишенный рук и ног, не живет? Разве во сне мы не смеемся, не любим, не испытываем радостей и ужасов, иногда гораздо более сильных, чем в рассеянной действительности? И что такое, если поглядим глубоко, вся жизнь человека и человечества - не краткий ли, узорчатый и, вероятно, напрасный сон? Ибо рождение человека - случайно, зыбко наше бытие, и лишь вечный сон непреложен.
   Каждый день передо мной разверзались бездны человеческой душевной грязи, в которой копошились ложь, обман, предательство, продажность, ненависть, зависть, беспредельная жадность и трусость. Почтенные старцы, дедушки с видом патриархов, невинные барышни, цветущие юноши, безупречные многодетные матроны, добродушные толстые остряки, отцы города, политические деятели, филантропы и благотворительницы, передовые писатели, служители искусств и религий - все они в подвалах своих мыслей бывали тысячекратно ворами, насильниками, грабителями, клятвопреступниками, убийцами, извращенцами, прелюбодеями. Их полуосознанные, мгновенные часто непроизвольные желания были похожи на свору кровожадных и похотливых зверей, запертых на замок, ключ от которого находится в неведомой и мудрой руке. И каждый день я чувствовал, как во мне нарастает презрение к человеку и отвращение к человечеству.
   Но я научился таить все свои мысли в себе и был вынужден отказаться от всякой личной жизни, чтобы какое-нибудь случайно вырвавшееся у меня слово не послужило ключом к моей душе, где бродили темные силы. Мне пришлось столько пережить, что в сердце моем скопилась неподвижная густая чернота. Так при получении некоторых сильных едких кислот на стенках сосуда создается изоляционный слой, нейтрализующий их разрушительное действие.
   Рассказ моего друга и удивил, и тронул меня. А когда он закончил его, мы еще какое-то время молча сидели, думая каждый о своем, после чего я сказал:
   - Полностью согласен с тобой, что решать научные вопросы много проще и благодарней, чем житейские. В науке все ясно, логично, оправдано. А вот в человеческих отношениях, установленных и узаконенных самими людьми, порой ох как трудно разобраться. Возьмем, к примеру, все эти ненужные, шутовские профессии, выдуманные культурным человеком для охраны моего гнезда, моего куска мяса, моей женщины, моего ребенка. Эти разные надзиратели, контролеры, инспекторы, судьи, прокуроры, тюремщики, адвокаты, начальники, чиновники, генералы, солдаты и еще сотни и тысячи названий. Все они обслуживают человеческую жадность, трусость, порочность, рабство, узаконенное сладострастие, ленность - нищенство! Да, вот оно настоящее слово: человеческое нищенство! А какие пышные слова! Алтарь отечества, христианское сострадание к ближнему, прогресс, священный долг, священная собственность, святая любовь. Тьфу! Ни одному красивому слову я теперь не верю, и тошно мне с этими лгунами, приспособленцами, трусами до бесконечности!
   Человек рожден для великой радости, для беспрестанного творчества, в котором он - бог. Для широкой, свободной, ничем не стесненной любви ко всему: к дереву, к небу, к человеку, к собаке, к милой, кроткой, прекрасной земле, ах, особенно к земле с ее блаженным материнством, с ее утрами и ночами, с ее прекрасными ежедневными чудесами. А человек так изолгался, изпопрашайничался и унизился! Эх, Игорь, тоска!
   И я сам думаю в теории: пускай люди людей бьют, обманывают и стригут, как стада овец. Пускай! Насилие породит рано или поздно злобу. Пусть топчут ногами творческую мысль, пусть рабство, пусть воруют, глумятся, проливают кровь... Пусть! Чем хуже, тем лучше, тем ближе к концу. Есть великий закон, думаю я, одинаковый, как для неодушевленных предметов, так и для всей огромной, многомиллионной и многовековой жизни человечества: сила действия равна силе противодействия. Чем хуже, тем лучше. Пусть накопляется в человечестве зло и месть, пусть они растут и зреют, как чудовищный нарыв - нарыв во весь земной шар величиной. Ведь лопнет же он когда-нибудь! И пусть будет ужас и нестерпимая боль. Пусть гной затопит весь мир. Но человечество или захлебнется в нем и погибнет, или, переболев, возродится в новой, прекрасной жизни.
   Ценность каждой отдельной человеческой жизни - это так себе, бесконечно малое число в математической формуле. Но когда я вижу, что обижают ребенка, красная кровь ударяет мне в голову от бешенства. И когда я гляжу на труд крестьянина или рабочего, меня кидает в истерику от моих алгебраических выкладок. Есть, черт его побери, что-то в человеке нелепое, совсем не логичное, но что во много раз сильнее человеческого разума.
   Мы говорили еще о чем-то, и только к концу дня, я, решив, что пора уходить, простился с Игорем.
   Человек - существо столь переменчивое, что о нем ничего, наверное, знать нельзя, и все же поступку Валентины нетрудно было подыскать правдоподобное объяснение. Что же касается Игоря, то тут, сколько я ни ломал себе голову, я все равно ничего не понимал. То, что он сделал, прямо противоречило моему представлению о нем. Мне не казалось странным, что он так жестоко обманул доверие Гали и, не задумываясь, причинил страшное горе человеку, только бы удовлетворить свою прихоть. Такова была его натура. О благодарности он, скорее всего, не имел ни малейшего понятия. Он не знал сострадания. Чувства, обычные для каждого из нас, ему были несвойственны, и винить его за это было так же нелепо, как винить тигра за свирепую жестокость. Но самая прихоть - вот что было непостижимо.
   Я не мог поверить, что Игорь влюбился в Валентину. И не верил, что он вообще способен любить. Любовь - это забота и нежность, а Игорь не знал нежности ни к себе, ни к другим; в любви есть милосердие, желание защитить любимое существо, стремление сделать добро, обрадовать, - если это и не самоотречение, то, во всяком случае, удивительно хорошо замаскированный эгоизм, - но есть в ней и некоторая робость. Нет, в Игоре ничего этого не было. Любовь - всепоглощающее чувство. Она отрешает человека от самого себя, и даже завзятый ясновидец хоть и знает, что так оно будет, но реально не в состоянии себе представить, что его любовь пройдет. Любовь облекает в плоть и кровь иллюзию, и человек, отдавая себе отчет в том, что это иллюзия, все же любит ее больше действительности. Она делает его больше, чем он есть, и в то же время меньше. Он перестает быть самим собою. Он уже не личность, а предмет, орудие для достижения цели, чуждой его "я". Любви всегда присуща доля сентиментальности, но Игорь меньше, чем кто-либо, был подвержен этому недугу. Я не верил, что он может подчиниться чьей-то воле, никакого ига он бы не потерпел. Я знал, что он вырвет из сердца, может быть со страшной мукой, которая обессилит и обескровит его, все, что станет между ним и тем непонятным влечением к науке, которое не давало ему покоя ни днем, ни ночью. Если мне удалось воссоздать образ Педаховского во всей его сложности, то я возьму на себя смелость добавить к этому, что Игорь, как мне казалось, был слишком велик для любви и в то же время ее не стоил.
   Впрочем, представление о страсти у каждого складывается на основе его собственных симпатий и антипатий и, следовательно, у всех разное. Такой человек, как Педаховский, должен был любить на свой лад. И потому копаться в его чувствах бессмысленно.
   Последняя моя встреча с Игорем была в 1992 году, когда я по какому-то делу приехал в Киев, а он собирался ехать к сестре в Германию.
   - Ты туда надолго? - спросил я.
   - Не знаю. Все будет зависеть от того, как меня там примут.
   А когда я спросил, что думают коллеги по кафедре о его работах, он улыбнулся:
   - Они в них ни черта не понимают.
   - Ты и здесь ведешь какой-нибудь семинар?
   - Да. Этот зануда - я имею в виду моего заведующего кафедрой - когда познакомился с моей работой, только брови поднял и произес: "ладно, валяйте дальше".
   Игорь фыркнул. Он отнюдь не был обескуражен. Мнение других его не интересовало.
   Из-за этого-то я всякий раз и становился в тупик, общаясь с Игорем. Когда люди уверяют, будто они безразличны к тому, что о них думают, они по большей части себя обманывают. Обычно они поступают, как им вздумается, в надежде, что никто не узнает об их чудачествах, иногда же они поступают вопреки мнению большинства, ибо их поддерживает признание близких. Право же, нетрудно пренебрегать условностями света, если пренебрежение - условность, принятая в компании ваших пpиятелей. В таком случае человек проникается преувеличенным уважением к своей особе. Он удовлетворен собственной храбростью, не испытывая при этом малоприятного чувства опасности. Но жажда признания - пожалуй, самый неистребимый инстинкт цивилизованного человека. Никто так не спешит набросить на себя покров респектабельности, как непотребная женщина, преследуемая злобой оскорбленной добродетели. Я не верю людям, которые уверяют, что в грош не ставят мнения окружающих. Это пустая бравада. По сути дела; они только не страшатся упреков в мелких прогрешениях, убежденные, что никто о таковых не узнает. Здесь передо мной был человек, которого действительно нимало не тревожило, что о нем думают, условности не имели над ним власти. Он походил на борца, намазавшего тело жиром - его никак не ухватишь, - и это давало ему свободу, граничившую со святотатством. Помнится, я сказал ему:
   - Если бы все поступали, как ты, мир не мог бы сущест вать.
   - Чушь! Не всякий хочет поступать, как я. Большинству нравится все делать, как люди.
   Я пытался съязвить:
   - Ты, видимо, отрицаешь максимум: "Поступайте так, чтобы любой твой поступок мог быть возведен во всеобщее правило".
   - Первый раз в жизни слышу! Чушь какая-то.
   - Между тем, это сказал Кант.
   - А мне что. Чушь, и ничего больше.
   Ну, стоило ли взывать к совести такого человека? Все равно, что стараться увидеть свое изображение, не имея зеркала. Я полагал что совесть - это страж, в каждом отдельном человеке охраняющий правила, которые общество выработало для своей безопасности. Она - полицейский в наших сердцах, поставленный, чтобы не дать нам нарушить закон. Шпион, засевший в главной цитадели нашего "я". Человек так жаждет признания, так безумно страшится, что собратья осудят его, что сам торопится открыть ворота своему злейшему врагу; и вот враг уже неотступно следит за ним, преданно отстаивая интересы своего господина, в корне пресекает малейшее поползновение человека отбиться от стада. И человек начинает верить, что благо общества выше личного блага. Узы, привязывающие человека к человечеству, - очень крепкие узы. Однажды уверовав, что есть интересы, которые выше его собственных, он становится рабом этого своего убеждения, он возводит его на престол и под конец, подобно царедворцу, раболепно склонившемуся под королевским жезлом, что опустился на его плечо, еще гордится чувствительностью своей совести. Он уже клеймит самыми жесткими словами тех, что не признают этой власти, ибо теперь, будучи членом общества, он сознает, что бессилен против них. Когда я понял, что Игорю и вправду безразлично отношение, которое должны возбудить в людях его поступки, я решил, что изменить его никогда не смогу.
   Писатель, пока долголетняя привычка не притупит его чувствительности, сам робеет перед инстинктом, внушающим ему столь жгучий интерес к странностям человеческой натуры, что он не в состоянии осудить их и от них отвернуться. То артистическое удовольствие, которое он получает от наблюдения за людьми, его самого немного пугает. Впрочем, честность заставляет его признать, что он не столько осуждает иные недостойные поступки, сколько жаждет доискаться их причин. Образ, который писатель создал и наделил логически развитым и завершенным характером, влечет его наперекор требованиям законности и порядка. По-моему, Шекспир придумывал Яго с большим смаком, нежели Дездемону, точно сотканную из лунного света. Возможно, что, создавая, в частности, образы мошенников и негодяев, писатель стремится удовлетворить инстинкты, заложенные в нем природой, но обычаями и законами цивилизованного мира оттесненные в таинственную область подсознательного. Облекая в плоть и кровь создания своей фантазии, он тем самым как бы дарует отдельную жизнь той части своего "я", которая иначе не может себя выразить. Его радость - это радость освобождения. Писатель скорее призван знать, чем судить.
   Педаховский внушал мне неподдельный интерес и наряду с этим холодное любопытство. Он меня озадачивал, и в то же время я жаждал узнать мотивы его поступков, а также отношение к чувствам, которое он внушал людям, близким ему. И я смело вонзил скальпель.
   - Галя говорила мне, что ты в своей работе достиг удивительных успехов.
   Игорь вынул изо рта сигарету, в глазах его промелькнула улыбка.
   - Да, похоже, у меня что-то получилось.
   - Почему ты ее не публикуешь?
   - Я ее еще не закончил, - ответил он.
   - А скажи, я спрашиваю из чистого любопытства, чувствовал ты хоть малейшие угрызения совести после того, как оставил Галю?
   Я внимательно следил за выражением его лица, но оно оставалось бесстрастным.
   - Чего мне, собственно, угрызаться?
   - Сейчас я приведу тебе ряд фактов. У тебя была здоровая семья - жена, два сына. Мне всегда казалось, что Галя боготворила тебя и даже спасла от смерти.
   - Бедняга обожает делать что-нибудь для других. В этом ее жизнь.
   - Предположим, что ты не был обязан жене благодарностью, но разве ты был обязан оставлять ее?
   - А почему ты думаешь, что мы были счастливы?
   - Это было очевидно.
   - До чего же у тебя проницательный ум! По-твоему, у нас было все так прекрасно?
   - Что ты хочешь сказать?
   - Ничего особенного, кроме того, что она мне всегда все прощала.
   - Зато тебе не грозит опасность остаться непрощенным.
   Чуть заметная улыбка тронула его губы.
   - Ты всегда готов пожертвовать своими принципами ради красного словца, - сказал он.
   Тут я спросил о том, что всегда было для меня самым непонятным.
   - А почему, скажи на милость, ты заинтересовался Валентиной?
   Он не отвечал так долго, что я уже собирался повторить свой вопрос.
   - Откуда я знаю? - проговорил он, наконец. - Я ее терпеть не мог. Это было забавно.
   - Понимаю. - Игорь вдруг разозлился.
   - Черт подери, я ее хотел.
   Но он тут же овладел собой и с улыбкой взглянул на меня.
   - Сначала она делала вид, что не понимает меня.
   - Ты ей сказал?
   - Зачем? Она и так знала. Я ей слова не говорил. В конце концов, я взял ее.
   По тому, как он это сказал, я понял, до чего неистово было его желание. II невольно содрогнулся. Вся жизнь этого человека была беспощадным отрешением от материального, и, видимо, тело временами жестоко мстило духу. И в случае с Валентиной сатир возобладал в нем, и, беспомощный в тисках инстинкта, могучего, как первобытные силы природы, он уже не мог противиться своему влечению, ибо в душе его не осталось места для благоразумия.
   - Но зачем тебе вздумалось бросать семью? - поинтересовался я.
   - Я этого не хотел, - отвечал он, нахмурясь. - Но она заявила, что будет моей только, если я разведусь с Галей. А я ей сказал, что, когда она мне надоест, ей придется собирать свои манатки, и она ответила, что этого никогда не будет.
   - А что она действительно любила тебя?
   Он вскочил и зашагал по комнате.
   - Я в любви не нуждаюсь. У меня на нее нет времени. Любовь - это слабость. Но я мужчина, и случается, хочу женщину. Удовлетворив свою страсть, я уже думаю о другом. Я не могу побороть свое желание, но я его ненавижу: оно держит в оковах мой дух. Я мечтаю о времени, когда у меня не будет никаких желаний, и я смогу целиком отдаться работе. Женщины ничего не умеют, только любить, любви они придают, бог знает, какое значение. Им хочется уверить нас, что любовь - главное в жизни. Но любовь - это малость. Я знаю вожделение. Оно естественно и здорово, а любовь - это болезнь. Женщины существуют для моего удовольствия, но я не терплю их дурацких претензий быть помощниками, друзьями, товарищами.
   Я никогда не слышал, чтобы Игорь подряд говорил так много и с таким страстным негодованием о любви.
   - Тебе бы жить в эпоху, когда женщины были рабынями, а мужчины рабовладельцами, - сказал я.
   - Да, я просто нормальный мужчина.
   Невозможно было не рассмеяться этому замечанию, сделанному с полной серьезностью; но он, шагая из угла в угол, точно зверь в клетке, все силился хоть относительно связно выразить то, что было у него на душе.
   - Если женщина любит вас, она не угомонится, пока не завладеет вашей душой. Она слаба и потому неистово жаждет полновластия. На меньшее - она не согласна. Так как умишко у нее с куриный носок, все абстрактное для нее непостижимо, и она его ненавидит. Она занята житейскими мелочами, все идеальное вызывает ее ревность. Душа мужчины уносится в высочайшие сферы мироздания, а она старается втиснуть ее в приходо-расходную книжку. Моя Галя очень скоро пустилась на те же штуки. С потрясающим терпением готовилась она заарканить и связать меня. Ей надо было низвести меня до своего уровня; она обо мне ничего знать не хотела, хотела только, чтобы я целиком принадлежал ей. И ведь готова была исполнить любое мое желание, кроме одного - отвязаться от меня.
   Я довольно долго молчал.
   - А как по-твоему, что она должна была сделать после того, как ты ее бросил?
   - Ничего, продолжать спокойно жить дальше.
   - Возмутительное рассуждение, - отвечал я. - Впрочем, толковать с тобой о таких вещах - все равно, что расписывать красоту заката слепорожденному. - Он остановился и посмотрел мне в лицо с презрительным недоумением.
   - Неужто тебе и вправду не все равно, оставил я семью или нет?
   Я задумался, ибо, во что бы то ни стало, хотел честно ответить на этот вопрос.
   - Наверно, я черствый человек, потому что этот вопрос не слишком меня огорчает. Жизнь обещалала ей много хорошего. И ужасно, что все это с такой бессмысленной жестокостью отнято у нее, что же касается меня, то, к стыду моему, ее трагедия оставляет меня сравнительно спокойным.
   - Взгляды у тебя смелые, а отстаивать их смелости не хватает. Но я больше не хочу говорить о Гале. Не такая уж она важная персона.
   Он говорил со мной, как с ребенком, внимание которого надо отвлечь. Я был зол, но больше на себя, чем на него. Мне все вспоминалась счастливая жизнь четы Педаховских. Жестоко, что безжалостный случай все это разрушил. Но самое жестокое - что ничего не изменилось. Жизнь шла своим чередом, и мимолетное несчастье ни в чьем сердце не оставило следа. Все это было так бессмысленно и глупо.
   - Ты не обиделся на меня за некоторые мои вопросы? - спросил я.
   Он добродушно ухмыльнулся.
   - Ты злишься только из-за того, что мне наплевать, какого ты обо мне мнения.
   Я почувствовал, как кровь прилила у меня к лицу от гнева. Нет, этот человек не в состоянии понять, что его безжалостный эгоизм вызывает злость. Я хотел пробить броню этого полнейшего безразличия. Но, увы, зерно истины все-таки было в его словах. Ведь мы, скорей всего, бессознательно свою власть над другими измеряем тем, как они относятся к нашему мнению о них, и начинаем ненавидеть тех, которые не поддаются нашему влиянию. Для человеческой гордости нет обиды жестче. Но я не хотел показать, что слова Игоря меня задели.
   - Дозволено ли человеку полностью пренебрегать другими людьми? - спросил я не столько его, сколько самого себя. - Человек в каждой мелочи зависит от других. Попытка жить только собою и для себя заведомо обречена на неудачу. Рано или поздно старым, усталым и больным ты приползешь обратно в стадо. И когда твое сердце будет жаждать покоя и сочувствия, тебе станет стыдно. Ты ищешь невозможного. Повторяю, рано или поздно человек в тебе затоскует по узам, связывающим тебя с человечеством.
   - Ты когда-нибудь думаешь о смерти?
   - Зачем? Она того ие стоит.
   Я смотрел на него в удивлении. Он стоял передо мной неподвижно, в глазах его мелькнула насмешка, и, несмотря на все это, я вдруг прозрел в нем пламенный, мученический дух, устремленный к цели более высокой, чем все то, что сковано плотью. На мгновение я стал свидетелем поисков неизреченного. Я смотрел на этого человека в обшарпанном костюме, с горящими глазами и всклокоченными волосами.
   На прощание он сказал мне следующее:
   - Передай Гале, чтобы она сюда не приезжала. Впрочем, я все равно съеду с квартиры, и ей не удастся меня разыскать.
   - Мне лично кажется, что ей следует бога благодарить за то, что она от тебя избавилась, - сказал я.
   - Валька, я очень надеюсь, что ты ее заставишь это понять. Впрочем, женщины - народ бестолковый.
   Сестра Игоря тоже Галя вышла замуж за еврея и уехала с ним в Германию. В начале девяностых годов она пригласила туда брата погостить. А когда он оказался в Дюсельдорфе, уговорила его остаться там, и Игорь принял ее предложение. Думаю, он прекрасно сознавал, что, оставаясь в Германии, ставит крест не только на свою многолетнюю связь с высшей школой, но и на возможность получения любой другой работы, превращаясь, по сути, в безработного пенсионера. Этот его поступок был таким же странным, как и все прежние.
   Вскоре за Игорем последовала в Германию и Валентина. Она ездила туда несколько раз и даже некоторое время жила там, но право на постоянное жительство так и не получила. А в 2002 году туда поехал и Юрий и, не смотря на то, что в Одессе у него была жена и дочь, не пожелавшие следовать за ним, остался там с отцом.

VI

   Отношения Игоря с Валентиной были далеко не безоблачными. Это следует из кратких записей Игоря, сделанных им незадолго перед смертью, которые передала мне Галя, и которые я привожу ниже без всяких правок.
  

19 мая 2004 г.

   Часто Валя мне говорила: "Твоя мама вообще не имела даже среднего образования. Никаким врачом она не была и никогда не работала".

21 мая 2004 г.

   Однажды Валя спросила меня: "Как отчество твоего дяди? Ты говорил, что Моисеевич? Наглая ложь! Его отчество Мордухаевич. Думаешь, я не помню? Это он устроил брак между твоими папой и мамой!
   Вся Одесса знала, что твоя мама и твоя сестра были сумасшедшими! А твой дядя работал в КГБ. Тогда при Троцком все жиды работали в КГБ.
   Если твой "крашенный петух" (так она называла моего младшего сына Юру) появится возле нашего балкона, я его оболью водой и вызову полицию.
   В вашей семье единственным нормальным человеком был твой папа".

22 мая 2004 г.

   Как-то Валя мне заявила: "Я прочла много книг разных авторов. Когда в какой-нибудь из них имя персонажа было Игорь, то он непременно оказывался подонком или мерзавцем".

24 мая 2004 г.

  
   Однажды после Валиного разговора с кем-то по телефону она заявила мне:
   - Оказывается Толя (муж нашей знакомой в Дюсельдорфе Ады) умер еще в феврале месяце. Тебе об этом было известно, но мне ты почему-то не сказал. Больше того, вы со своей сестрой в день его смерти танцевали.
   Дикое обвинение! Во-первых, я ничего не знал о смерти Толи. Во-вторых, я и моя сестра всегда хорошо относились к нему, а в-третьих, я не танцевал уже лет двадцать.

25 мая 2004 г.

   Я сказал Вале, что мне нужно показаться дерматологу, потому что у меня жутко чешется тело и проявляются какие-то очаги раздражения, и спросил у нее:
   - Дерматолог, к которому ты ходишь, понимает русский язык? - А в ответ услышал:
   - Теперь вам с Галей понадобился дерматолог. Ты лучше скажи своей сестре, чтобы она сообщила дерматологу Кратке, что я сумасшедшая. Предупреждаю тебя, если ты переступишь порог кабинета Кратке, то пеняй на себя! Я переступлю пороги других дверей! Ты был уже у многих врачей, но они у тебя ничего не нашли. Ты симулянт и вся ваша семья симулянты. Это знала вся Одесса, а теперь знает весь Дюссельдорф. Кто не симулянт, тот умирает как Толя.
   Похоже, что после всего услышанного от Вали, я должен чувствовать себя виноватым за то, что не умер.
   После возвращения Вали из Киева, происходит какая-то дурацкая история. В своей постели я постоянно нахожу, спрятанные под простыню или под подушку стручки красного или зеленного перца. Я, не задавая Вале никаких вопросов, кладу их в кухне на видное место, считая, что такой демонстрации достаточно. Отсутствие вопросов с моей стороны, наверное, злило Валю и вынудило ее к откровенности. Она сказала мне:
   - Я это делаю для того, чтобы ты меня не сглазил и перестал питаться моей энергией.
   Если к этому добавить, что у меня давно, еще до перца, очень чешется тело (Литвак говорит, что это следствие больных почек, а Валя считает это очередной симуляцией), то подтекст этих действий очевиден. Зная, что зуд тела это не моя симуляция, а перец, раздражающий кожу реагент, то он подкладывается в мою постель для увеличения раздражающих ощущений. В это не хочется верить, но факты слишком очевидны.
   Когда я сказал Вале, что намерен сходить к дерматологу, то в ответ услышал вопли, из которых понял только то, что к дерматологу я хочу пойти лишь для того, чтобы сообщить ему, что она сумасшедшая, как это уже было сделано с урологом (то ли мною, то ли моей сестрой, то ли Юрой).
  

30 мая 2004 г.

   В этот день, в послеобеденное время и вечером мы с Валей много говорили о дяде Яше (мамином старшем брате). В ее изложении, по каким-то, только ей известным сведениям, дядя Яша при Троцком был чекистом. Она утверждала, что все жиды, а тем более караимы, при Троцком работали в ЧК. А потом он, якобы, вышел из партии, и уже, будучи беспартийным, занимал крупные государственные посты, вплоть до заместителя председателя Совнаркома. Она просто не понимала, что беспартийный в те годы не мог быть чиновником такого высокого ранга.
   А когда Валя сказала, что вообще, его фамилия была не Кара, а, кажется Карась, или что-то в этом роде, я с иронией спросил ее, - не Шнеерзон ли? - на что она с возмущением ответила:
   - Вся семья Педаховских существовала только благодаря твоему дяде. Он многократно мирил твоих родителей, когда доведенный до отчаяния твоей мамой, Иван Лукич сбегал из дома и хотел развестись с этой сумасшедшей. И ты поступил в аспирантуру только благодаря дяде Яше, так как туда не принимали евреев, караимов и лиц, бывших в оккупации.
   Это уже был натуральный злобный бред, противоречащий исторической правде. До Революции караимы были одной из самых верноподанных наций империи. Они пользовались абсолютно всеми правами, дарованными гражданам России. Для них не существовало "черты оседлости", они могли проживать на всей территории России, включая две столицы, могли без ограничения обучаться в любых средних, специальных и высших учебных заведениях. Могли быть государственными чиновниками, офицерами (были даже генералы в свите императрицы Александры Федоровны), одна из фрейлин царицы была караимка. У караимов не было причин чего-то бояться. С чем-то бороться, тем более состоять в таких левых экстремистских организациях, как партия Троцкого.
   Этим, кстати, объясняется одна из причин взаимной исторической ненависти евреев к караимам. Евреи были лишены почти всех гражданских прав и всегда стремились доказать, что евреи и караимы это одно и тоже. На татарско-караимском языке евреев называют "чуфутоми", и этот термин - явно презрительного характера.
  
   После того, как я дал жене Игоря Гале два первых тома своей повести, и она прочла их, Она попросила меня еще экземпляр этой книги, а когда я выполнил ее просьбу, выслала их Игорю. В январе 2004 года я получил от Игоря пространное письмо, в котором он высказал свои впечатления от прочитанного. Это письмо я полностью привел в начале третьего тома. А всего четыре месяца спустя Галя сообщила мне, что 31 июня того же года Игоря не стало.
  

VII

   А теперь попытаюсь коротко рассказать о своем соседе по дому Гупалове Анатолии Ивановиче или, как его все назывли в нашей округе, Тосике, о котором я уже вкратце упоминал в третьем томе своей повести. Возвращаюсь снова к нему по той причине, что хотя Тосик не имел даже неполного среднего образования, он, тем не менее, был человеком в каком-то смысле незаурядным - очень прагматичным, предприимчивым, а, в частности, по отношению ко мне хорошим соседом. Мы с ним часто в наших хозяйских делах по мере возможности помогали друг другу.
   Прежде всего, следует отметить такой существенный для того времени факт. Когда я начал строить дом рядом с единственным освоенным в тот год земельным участком Тосика, у него уже кроме дома была личная легковая автомашина "Победа", что для того времени являлось большой редкостью. Пожалуй, Тосик тогда был на Слободке единственным счастливым обладателям такой современной и престижной легковой автомашины.
   Позже мне его старший сын рассказывал, что до "Победы" у Тосика был "Москвич", на котором он ездил по селам одесской области и за ее пределами, покупал там свиней, которых дома забивал, разделывал и продавал мясо соседям. А следует сказать, что с мясом тогда, да и не только с мясом, было очень плохо.
   Я отлично помню, что когда мы с Региной бывали в мясном корпусе на Новом базаре все прилавки там обычно бывали пусты. И когда в корпус вдруг привозили свиную тушу, люди моментально выстраивались в огромную очередь и терпеливо ожидали в надежде, что им что-то достанется, когда рубщики эту тушу разделают и, оставив лучшие куски для себя и своих знакомых, выставят то, что от нее осталось на продажу томящимся в очереди людям.
   При мне Тосик уже свиньями не занимался. Он выращивал помидоры и розы, которые вместе со своей женой Надей - симпатичной блондинкой, такой же, как он сам деловой молодой женщиной, возил на продажу в Прибалтику или Ленинград. Позже Тосик начал разводить норок. При этом делал он все это капитально и основательно. У него были хорошо оборудованные и отапливаемые в холодное время теплицы и полностью отвечающие всем необходимым требованиям клетки для пушных зверюшек. То есть, как теперь сказали бы, он постоянно занимался бизнесом, разумеется, подпольным. Тогда подобного рода деятельность преследовалась и строго каралась.
   Тосик нигде не работал, что в те годы с точки зрения закона тоже было абсолютно непозволительно. Для работы на государство у него просто не было времени. Вместо себя он на каком-то предприятии оформил под своей фамилией другого человека, который получал там государственную зарплату. Возможно, ему и Тосик еще сколько-нибудь доплачивал за то, что благодаря этому человеку сам он формально считался нормальным советским тружеником, к которому никто не мог иметь никаких претензий.
   Уже при мне у Тосика в 1958 году родился второй сын - Виктор, который был на тринадцать лет младше первого - Анатолия. Кроме того, Тосик сначала поменял свою "Победу" на "Волгу 21", а позже ее на "Волгу 24". К этому времени и я уже обзавелся стареньким "Москвичем".
   В начале июня 1963 года в семье Тосика вдруг произошла тяжкая трагедия - покончила счеты с жизнью его жена. Насчет того, что послужило причиной смерти молодой женщины на Слободке ходили самые разные слухи. Но слухи, как известно, это всегда только слухи. Настоящую причину самоубийства жены знал только сам Тосик. Я, разумеется, его об этом никогда не спрашивал.
   После смерти жены мой сосед остался с двумя сыновьями, один из которых был еще совсем малыш, с домом, теплицами и прочими заботами, разрешать которые ему одному было просто не под силу. Видимо поэтому он вскоре привез откуда-то из района новую хозяйку, заметно уступающую внешностью его первой жене, но спокойную, покладистую, работящую женщину. У нее тоже был сын Саша на шесть лет младше Анатолия. Так что теперь Тосик мог рассчитывать не только на помощь новой хозяйки, но при необходимости и на двух парней-подростков.
   Для меня Тосик был хорошим соседом. В подтверждение этому приведу хотя бы такой пример. Как-то осенью я и мой добрый приятель Ваня Козеренко решили съездить на моем "Москвиче" куда-то на Днестр, куда именно я теперь уже не помню, чтобы купить рыбы. Ваню вместе с Дябкой, Вилей, Илюшей и многими другими моими близкими друзьями я отношу к числу самых прекрасных людей, встретившихся на моем жизненном пути. Знакомство, общение и дружба с такими людьми для каждого человека, безусловно, - подарок судьбы, и ее нужно за это постоянно благодарить.
   Итак, однажды, довольно поздно, уже во второй половине дня, мы с Ваней отправились покупать рыбу. А когда проехали километров тридцать, в моей машине вдруг сломалась задняя полуось. Ехать дальше, естественно, было невозможно, и мы стали думать, что следует предпринять в создавшейся ситуации.
   - Ванюша, - сказал я, - видимо, у нас есть только один выход. Я останусь здесь с машиной, а ты на попутной отправляйся ко мне домой. У меня в гараже есть запасная полуось. Ты ее возьми и попроси Тосика, чтобы он привез тебя сюда.
   - Да, пожалуй, такое решение самое верное, - ответил Ваня, - думаю, что Тосик выручит нас. Только бы он оказался дома.
   - А где ж ему еще быть? Ведь уже почти вечер, Ванюша, - сказал я.
   На том мы и порешили. После чего Ваня встал с поднятой рукой у обочины дороги, пытаясь остановить какую-нибудь из проезжавших в сторону Одессы машин, которых тогда, не в пример нынешнему времени, было немного. Проезжали они редко, и долго никто не останавливался. И когда водитель какого-то грузовика, наконец, затормозил, уже совсем стемнело. Мой приятель перемолвился с водителем, сел с ним рядом в кабине и уехал, а я остался ждать его у своего неподвижного "Москвича".
   Мое ожидание длилось очень долго. Только около часу ночи ко мне подъехала "Волга" Тосика с Иваном и полуосью. Еще добрых часа полтора мы втроем потратили на замену вышедшей из строя полуоси и смогли отправиться домой. Разумеется, ни о какой рыбе уже нечего было и думать. В добавок, ко всему прочему, пока мы занимались ремонтом, на землю опустился туман да такой густой, что в нескольких шагах ничего не было видно. Каждый водитель знает, что собой представляет езда в тумане, когда рассмотреть дорогу впереди практически невозможно.
   Из своего личного опыта, связанного с ездой в тумане, могу рассказать такой характерный эпизод. Как-то я с Региной и нашей старшей дочуркой, которой к тому времени едва исполнилось полтора года (Вика тогда еще не родилась), были в городе у моего давнего приятеля Вили, отмечавшего свой день рождения. Часов в десять вечера, когда пришло время возвращаться домой, городские улицы окутал густейший туман, сквозь который едва пробивался свет уличных фонарей. И только благодаря этому свету можно было как-то ориентироваться при езде. Но когда мы приехали на Слободку, то на улице Полевой, где электрическое освещение вообще отсутствовало, я совершенно потерял ориентировку и, чтобы все-таки двигаться дальше и добраться к своему дому, вынужден был попросить Регину выйти из машины и, идя впереди нее, показывать мне дорогу. Так мы и двигались: она с малышкой на руках не более чем в трех шагах перед машиной, а я, освещая их фарами, ехал за ними.
   Так что туман ночью для водителя - очень-очень неприятная штука. Однако ехать нам с Ваней домой после ремонта машины все равно было необходимо. Тосик подождал, пока с нами поравнялся какой-то грузовик, и увязался за ним, ориентируясь по его заднему фонарю, а я таким же образом прилип к машине Тосика. И хотя двигались мы с минимальной скоростью, двигаться таким образом было много проще. Главная задача заключалась в том, чтобы не потерять из виду задние фонари впереди идущей машины.
   На Слободку мы добрались лишь в четвертом часу утра. Я поблагодарил Тосика за оказанную помощь и пытался, простившись с ним, отправиться домой, намереваясь уговорить Ивана дождаться у меня наступления дня, но Тосик запротестовал.
   - Нет, хлопцы, так не пойдет! - сказал он. - Чего одна дорога в таком тумане стоит. То, что мы благополучно добрались домой, надо отметить. У меня, кстати, славная самогоночка есть. Вот выпьем по стопочке, закусим, чем бог послал, тогда можно и по домам.
   Возражать ему было бесполезно. Впрочем, после нашей ночной поездки в тумане и связанного с ней нервного напряжения завершить ее способом, предложенным Тосиком, было вполне разумно.
  

VIII

   Только первого сентября 1964 года мне удалось найти для Регины постоянную работу. С этого дня она стала преподавателем технической механики в ПТУ N20 на второй заставе. Добираться туда со Слободки, особенно зимой, было отнюдь не просто, но ничего лучшего я для нее найти тогда не смог.
   Неожиданно среди бабьего лета, со стороны моря двинулся туман молочною стеною на бульвары. Морские птицы появились на улицах. Над кирхой летело стадо лебедей, протяжно крича. Туман, сухой и желтый, перевалил через крыши, пополз вдоль улиц и закрыл город.
   В полдень зажгли электрические фонари, и они засветились фосфорическим бледным светом. С перекрестков не было видно домов, прохожие блуждали, как в пустыне, окруженные облаками. Из пустоты слышался их говор, осторожно проползали невидимые трамваи, все время звеня.
   Подходящее время для мечтателей. Казалось, будто город опустился на морское дно, и между людьми замешались неземные существа. Но вскоре туман рассеялся, и снова наступили ясные солнечные дни.
   Заканчивался сентябрь. Вот уже почти месяц, как я снова после отпуска работал на кафедре, по-прежнему одновременно совмещая две других своих инженерных должности - в автопарке и облавтотресте. Кроме того, я вплотную занялся вопросом поступления в аспирантуру и уже первого ноября 1964 года стал аспирантом с заочной формой обучения по специальности - сопротивление материалов и строительная механика. Срок аспирантуры заканчивался первого ноября 1968 года. Моим научным руководителем был назначен Александр Филиппович Бабенко. Когда я обратился к нему по поводу темы моей диссертационной работы, он ответил, что не готов что-либо мне предложить и посоветовал обратиться с этим вопросом к профессору Глушко Михаилу Федоровичу - заведующему кафедрой подъемно-транспортных машин нашего института.
   Я воспользовался советом Александра Филипповича и отправился к профессору Глушко. Отлично помню, с какими надеждами и планами шел я к нему. Я был убежден, что все ошибки остались позади и только теперь можно будет по-настоящему начать жизнь. Вопрос для меня был только в том, какое научное направление выбрать. Ведь мне уже стукнуло тридцать девять лет, прожито больше половины жизни, израсходовано много сил и энергии. Если остальное время, которое мне суждено прожить, промелькнет так же быстро, значит, мне осталось еще несколько мгновений жизни, и это так мало, что нельзя тратить время на раздумье и долгую подготовку. И в то же время бесполезность даваемых себе обещаний и суетность всяких успехов являлись для меня слишком очевидными. Это был главный урок, который я извлек для себя из своего прошлого. Я отдавал себе отчет в том, что нормальный порядочный человек должен на протяжении своей жизни сделать как можно больше разумного, полезного, доброго, прежде чем наступит его неизбежный конец. Поэтому надо пользоваться своей смертной плотью, выжать из нее все до последней капли, иссушить ее, пока не будет слишком поздно.
   Михаил Федорович, которого я видел впервые, оказался еще совсем молодым человеком чуть выше среднего роста, с живыми, умными глазами, интеллигентным лицом, с простой манерой общения, лишенной даже намека на превосходство над собеседником.
   Позже я узнал, что он на три года младше меня и родился в городе Луганске. В 1947 году поступил, а в 1951-м окончил Харьковский горный институт, получив специальность горного инженера-машиностроителя. В этом же году Михаил Федорович был направлен на крупную урановую шахту в Германии в качестве главного механика. После окончания заграничной командировки в 1954 году М.Ф. Глушко поступил, а в 1957-м окончил аспирантуру при кафедре горной механики Харьковского горного института. В 1958 году успешно защитил диссертацию, и ему была присвоена степень кандидата технических наук. После чего Михаил Федорович посвятил себя научным исследованиям в области повышения прочности и надежности стальных подъемных канатов. В 1961 году он был приглашен на должность главного инженера Одесского канатного завода.
   В 1963 году М.Ф. Глушко успешно защитил докторскую диссертацию на тему "Основы строительной механики стальных подъемных канатов" и был избран по конкурсу на должность заведующего кафедрой подъемно-транспортных машин Одесского политехнического института. За короткий период Михаил Федорович сумел создать научную школу, получившую вскоре известность во всем Советском Союзе. Им впервые были разработаны учебные программы для подготовки специалистов сталепроволочно-канатного производства, которых готовили только в Одесском политехническом институте.
   М.Ф. Глушко был научным руководителем совместной научно-исследовательской лаборатории стальных канатов Черноморского Совнархоза и кафедры подъемно-транспортных машин политехнического института. На базе этой лаборатории проводились ежегодные Всесоюзные семинары по проблемам динамики, прочности и развития технологии стальных подъемных канатов.
   Профессор М.Ф. Глушко считался одним из лучших лекторов политехнического института. Кроме того, он был председателем бюро секций машиностроения Одесского областного отделения Всесоюзного общества "Знание" и широко известным специалистом в области исследования стальных канатов.
   Выслушав меня, Михаил Федорович сказал:
   - В вопросах конструирования, прочности и динамики канатов сделано уже немало, и этими вопросами занимаются много исследователей, а вот в области их долговечности еще пока остается широкое поле деятельности. Поэтому я советую вам, займитесь этим вопросом, изучите всю имеющуюся по этому поводу литературу и подумайте над проблемами, которые пока не решены, и после этого приходите ко мне. Вот тогда мы и поговорим с вами о теме вашей диссертации.
   Кстати, я намеревался по-прежнему совмещать работу над темой со своими двумя побочными инженерными должностями, но Регина категорически воспротивилась этому.
   - Ни в коем случае, - сказала она, - Тебе мало того, что помимо диссертации ты будешь тянуть ассистентскую нагрузку? Ты что хочешь довести себя до изнеможения и свалиться с ног?
   - Но, ведь, у нас столько долгов, как же мы сможем с одной моей зарплаты отдавать их? И на что мы будем жить?
   - Почему с одной твоей, а разве я не работаю? Ничего, проживем как-нибудь, а из автопарка и облавтотреста немедленно увольняйся, я очень тебя прошу. Я не хочу, чтобы ты заболел от непосильной работы, подумай о нас с дочуркой. И потом, я в диссертациях ничего не понимаю, но мне кажется, что работа над ними требует много сил и времени. От тебя она, разумеется, потребует того же, и это является главным основанием к тому, чтобы ты непременно оставил все побочные работы. Против того, что сказала и на чем настаивала Регинка, я ничего не мог возразить и обещал ей, что последую ее совету.
  

IX

   Как-то в конце июля около восьми часов утра к нам приехала Клавдия Андреевна. Она в этом месяце отдыхала, в каком-то одесском то ли доме отдыха, то ли в санатории и в этот день намеревалась отправиться на пляж. А к нам приехала потому, что решила взять с собой Лерочку, которой тогда не исполнилось еще и двух лет. Регина чем-то занималась по хозяйству и поехать с ними не могла, однако не возражала, чтобы бабушка взяла с собой на пляж нашу дочурку, разумеется, после того, как сама покормит ее.
   Не в моих с Региной правилах было отпускать от себя с кем-то нашу Лерочку. Пусть даже этот кто-то была ее мама и моя теща. Но на сей раз, Регина не стала противиться решению матери, а я в свою очередь вынужден был с ней согласиться. Впрочем, никаких оснований для того, чтобы не отпускать внучку с бабушкой у меня не было, особенно в такой по-летнему жаркий безветренный день, когда морской воздух и купание в море нашей Лерочке будет только на пользу, Мы с Региной уже несколько раз возили ее в Лузановку, и дочурка всегда, сидя у самого берега в морской воде, с удовольствием хлюпалась в ней.
   Я с утра занялся ремонтом машины и поэтому не мог ни отвезти их к морю, ни забрать Лерочку домой после морского купания. Поэтому бабушка с внучкой были вынуждены добираться к пляжу на трамваях, а мы с Региной вернулись к своим занятиям.
   Регина не условилась с мамой, когда та привезет дочурку домой. Но мы оба считали, что они возвратятся не позже часу дня хотя бы потому, что в это время Лерочку нужно было кормить. Но наступил час, потом два, три, четыре, а бабушка с внучкой все еще не вернулись.
   Мы с Региной уже не знали, что и думать. Моя машина была разобрана, поэтому ехать искать их я не мог. Да и где искать - тоже не знал, а о мобильных телефонах тогда еще понятия не имели. Оставалось одно - ждать.
   Только около пяти часов дня бабушка, наконец, пришла. У Лерочки, которую она несла на руках, глазки были закрыты, и мы с Регинкой сначала подумали, что наша дочурка просто спит, но все оказалось гораздо хуже. Наша малышка не спала, а была практически без сознания.
   - Что с ней произошло? - в сильном волнении спросил я бабушку.
   - Не знаю, - ответила она. - Мы купались, загорали, и вдруг Лерочка, наверное, почувствовала себя плохо. Она сказала мне, что у нее болит головка, легла на коврик, закрыла глазки и после этого, как я не пыталась с ней говорить, ничего мне не отвечала. Может быть, это потому, что мы с ней долго были на солнце.
   - Конечно потому! - В сердцах воскликнул я. Меня удивляет другое. Как вы, Клавдия Андреевна - взрослая женщина, вырастившая сына и дочь, не сообразили, что может случиться, если целый день держать на солнце такого маленького ребенка.
   - Я и подумать не могла, что такое может случиться. Регина говорила мне, что вы с Лерочкой не раз бывали на пляже, и ничего подобного не происходило. И вдруг такое...
   - Да, на пляже мы с дочуркой бывали и не раз, но никогда не держали малышку столько времени на жгучем солнце, - резко ответил я.
   На этом разговор с бабушкой был закончен. Она уехала в свой санаторий, а мы с женой принялись выхаживать нашу девочку от перегрева.
  

X

   Мне теперь трудно вспомнить, почему мы с Игорем вдруг увлеклись подводным плаванием, и кто из нас был инициатором нового увлечения. Возможно, его причиной стало появление в 1959 году у нас в продаже книги Джона Суини "С аквалангом на глубину" (в Англии ее издали в 1956 году). Эта книга сохранилась у меня до сих пор.
   Следует отметить, что когда я со своим приятелем вдруг решил заняться подводным плаванием, в наших спортивных магазинах еще не было ни масок, ни трубок для дыхания под водой, ни ласт. Кое-какое подводное снаряжение у нас в продаже появилось несколько позже, и тогда я купил себе не только маску, трубку и ласты, но даже ружье для подводной охоты. А в начале мы с Игорем смастерили себе собственными руками только маски.
   Подводный спорт в нашей стране стал широко развиваться с 1957 года, когда страстные энтузиасты подводного спорта - пионеры подводной охоты, фотографирования и киносъемок, вооруженные самодельными аквалангами, масками, ружьями, водонепроницаемыми футлярами для кино и фотоаппаратами в одиночку или небольшими группами начали наступление на "голубой континент".
   В числе энтузиастов подводного спорта можно было встретить людей самых разных возрастов и профессий, школьников и студентов, деятелей искусств и ученых, но инициатором в развитии этого нового вида спорта стала молодежь, которая всегда первая берется за всякое дело, таящее в себе много нового, неизведанного, а порой опасного. К тому времени ни я, ни Игорь причислить себя к молодежи уже не могли, так как каждому из нас перевалило за тридцать пять.
   Итак, мы прежде всего внимательно прочли книгу Джона Суини, которая представляла собой полезное пособие для начинающего ныряльщика. Автор обобщил в ней богатый личный опыт подводного плавания, накопленный им в течение длительного времени, начиная с юношеского увлечения нырянием у Бермудских островов и кончая инструкторской работой в военно-морском флоте. В своей книге он говорит о необходимых каждому спортсмену-ныряльщику навыках работы и правилах поведения под водой, о технике ныряния, подводного плавания.
   Отличие книги Джона Суини от других книг, таких, например, как "В мире безмолвия" Кусто и Дюма, заключается в основном в том, что она содержит много полезных практических сведений, необходимых любителям подводного спорта, сохраняя занимательность и популярность изложения.
   В своей книге Джон Суини пишет следующее:
   Доводилось ли вам когда-нибудь сделать открытие или видеть то, что до вас не видел никто?
   А хотите ли вы стать человеком, который первым в мире войдет в новое ущелье, откроет невиданное прежде животное, увидит сад, прекраснее которого нет на земле? В таком случае советую вам стать подводным пловцом-спортсменом.
   Вы станете исследователем. Вы будете раскрывать волнующие тайны страны, гораздо более таинственной, чем любая страна на суше. Даже Черная Африка, далекие истоки Амазонки и пещеры Франции не раскроют перед вами ничего, что могло бы сравниться с миром, который вы увидите под водой. Вы будете созерцать сокровища, более чудесные, чем бриллианты, и встретите фантастические существа, тела которых не подчиняются естественным законам строения обычных животных. Там есть пещеры и расщелины, густые, мерцающие леса, горные вершины, более величественные, чем Эверест, раковины, более запутанные, чем кружево. Вы увидите под водой такие краски и свет, о которых не подозревают художники. Вы поверите легендам о затонувшей Атлантиде и сокровищах древнего Перу.
   Здесь, в подводном мире, который по площади вдвое больше земной суши, сделают самые большие открытия геолог и биолог, географ и просто любитель туризма.
   Помочь вам, начинающим в подводном спорте, погружаться на дно моря самым безопасным из всех возможных способов - такова основная цель этой книги. Кроме того, автор надеется, что книга познакомит вас с жизнью океана и опасностями подводного путешествия. Действительно, под водой могут встретиться опасности, но нужно научиться избегать их и бороться с ними. Нужно знать, что может ожидать вас под водой и как путешествовать в воде. У подводников существуют определенные строгие правила, точно так же, как имеются определенные правила, которые необходимо выполнять при исследовании джунглей или подъеме в горы. Нужно хорошо изучить снаряжение, уметь им пользоваться и знать, как вести себя в любых обстоятельствах.
   Только научившись всему этому, вы будете готовы к подводным путешествиям и, получив необходимый опыт, сможете называть себя подводным спортсменом.
   Старый царь Нептун с нетерпением ждет вас. Он покажет вам необычайную страну, полную чудес и восторгов!
  
   По утверждению Джона Суини под водой можно было увидеть то, чего не видел никто другой, всем существом воспринимать опьяняющее великолепие природы, идти все дальше и дальше навстречу самым невероятным неожиданностям - такими желаниями преисполнены все настоящие исследователи. Правда, исследования пещер, альпинизм, путешествия в джунглях и подводное плавание имеют и важное практическое значение, но все-таки именно очарование неизвестного и стремление к открытиям пробуждают в людях волю и настойчивость в поисках невиданного прежде. Плавание под водой сочетает в себе достоинства всех видов исследований: это и поиски пещер, и подъем на горы, и странствия в джунглях морских водорослей.
   Три четверти поверхности нашей Земли - подводный мир - еще совсем мало изученный. Мир глубин имеет большее разнообразие живых существ, более обильную растительность и более сложное геологическое строение, чем любая область суши.
   Ну, как можно было, прочитав на одном дыхании эту книгу, не увлечься подводным плаванием! И мы с Игорем, смастерив самодельные маски, принялись осваивать азы подводного спорта.
   Мальчишкой я часто нырял и плавал под водой с открытыми глазами, но видел там все, как будто в густом тумане. Первое мое погружение с маской было в Отраде.
   В тот безветренный день жаркое солнце стояло в зените, а море было похоже на сверкающее зеркало, и мы с Игорем могли легко разглядеть даже морское дно на глубине, наверное, не менее двух метров. Место, которое мы выбрали для своего подводного дебюта, было слишком заманчивым, чтобы обстоятельно не обследовать его в маске.
   Картина, представившаяся мне после того, как я опустился под воду, было настолько удивительной и прекрасной, что у меня даже дух захватило от восторга. Неожиданно открывшаяся способность все отчетливо видеть под водой поражала уже сама по себе. Морские водоросли, стайки маленьких быстрых рыбешек, снующих вокруг, морские коньки, медленно плывущая рядом медуза, мидии, присосавшиеся к бетонным плитам волнолома, бычки и крабы на дне и все это в цвете!
   Видели вы когда-нибудь блистающий весельем, яркими костюмами и такими же яркими декорациями театральный спектакль, снятый на кинопленку и показанный в кинотеатре? Экран на мгновение совершенно гаснет, а затем внезапно вспыхивают многоцветные прожекторы и со всех сторон заливают светом прелестных девушек в чудесных нарядах; звучит музыка, девушки начинают медленный танец, мягкие волны облаков и теней надвигаются на вас из глубины, и вдруг вся сцена устремляется к вам из темноты в фантастических красках и образах...
   Примерно то же вы увидите, когда впервые сможете нырнуть (разумеется, с маской) под воду, где роль сцены, хотя бы, как в нашем случае, выполняет волнолом. Вначале вас поражают окраска и красота рыб, и вы не сразу сможете отличить одну от другой, потому что всегда до этого видели их только через туманную дымку. Появляются совсем другие краски; нежно-розовые, желтые, пурпурные и красные цвета, и оттенки убранства подводного сада мелькают перед глазами, и вдруг все это принимает реальные формы, и безмерная красота наполняет душу...
   Известно, что мировой рекорд по времени задержки дыхания составляет 15 минут 13 секунд (это время было достигнуто после того, как спортсмен прибегнул к "усиленному дыханию" и вдохнул большое количество кислорода). Мы с Игорем могли оставаться под водой несколько больше полутора минут. Это время зависело от количества расходуемого кислорода, что, в свою очередь, зависело от нашей подвижности. Мы обнаружили, что если перед погружением мы дышим глубоко и быстро до тех пор, пока у нас слегка не закружится голова, то можно задерживать дыхание на довольно долгое время - около минуты; затем мы делали медленный выдох в течение полуминуты, избавляясь, таким образом, от скопившегося в легких углекислого газа. Ясно, что чем больше движений мы производили под водой, тем меньше времени мы могли там оставаться. Чтобы сэкономить на времени, мы разработали специальные приемы, Так, вместо того, чтобы заплывать на глубину 5 или 10 метров, мы ныряли с тяжелым камнем. Это сохраняло нам запас кислорода для пользования на дне.
   Однако было очень досадно ограничиваться полутора минутами. Мы перепробовали все приспособления, какие только смогли придумать, чтобы продлить время пребывания под водой. Мы пытались дышать через трубку, один конец которой был зажат во рту, а другой находился над водой. Но давление воды даже на глубине чуть более полуметра было слишком велико для наших легких, и этот способ также был отвергнут. Испробовали мы и надутый шар, но уже на глубине в 3 метра он стал лишь немного больше шарика для пинг-понга.
   Таким образом, мы вынуждены были довольствоваться емкостью своих легких и тем запасом кислорода, который смогли набирать, глубоко вдыхая перед погружением.
   Мы стали практиковаться в нырянии и вскоре обнаружили, что теперь уже можем опускаться на глубину до 10 метров почти так же легко и быстро, как раньше, когда ныряли с камнем. Этот способ заключается попросту в том, чтобы отвесно нырнуть с поверхности так, как это делает утка. Таким образом, мы бесшумно опускались с поверхности воды, не делая всплеска, который распугивает рыбу.
   Усовершенствовав этот способ, мы увидели, насколько более многочисленным стал живой мир под водой. Раньше мы сильно пугали наших подводных друзей, обставляя свои визиты к ним такими оглушительными приветствиями, как прыжки с причала или с прибрежных камней. И это естественно. Ведь едва ли вы посчитаете дружеским визитом со стороны живущих этажом выше, если они внезапно появятся в вашей комнате, проломив дыру в потолке.
   К этому времени у нас уже были купленные в спортивном магазине, а не самодельные маски, трубки для дыхания и ласты. Плавать мы стали медленнее. Вместо того, чтобы состязаться в скорости, стараясь плыть как можно быстрее и дальше, мы умерили скорость и улучшили управляемость за счет более длинных, свободных и сильных гребков ластами. Благодаря этому мы могли проплыть такое же расстояние, как и раньше, но зато могли пробыть под водой на целых 15 секунд дольше. У нас появилось и больше друзей.
   Мы всегда думали, что рыбы постоянно бродят в поисках пищи, никогда не оставаясь подолгу на одном месте. Теперь, когда мы не распугивали их, нам казалось, что встречается несколько рыб, которых мы уже видели раньше. Все они были слишком малы, чтобы охотиться на них с острогой, так что мы просто ныряли, смотрели и наслаждались красотами подводного мира.
   Весной 1964 года я случайно узнал, что три студента из моей группы тоже увлечены подводным плаванием. Они мне рассказали, что состоят в секции аквалангистов, база которых находится в парке Шевченко. Аквалангов в свободной продаже тогда не было, да и быть не могло, так как большое партийное начальство, вероятно, полагало, что аквалангами могут воспользоваться враги народа. Хотя это была такая же глупость, как и опечатывание пишущих машинок перед всеми праздниками из боязни, что те же мнимые враги народа, пока трудящиеся будут отдыхать, непременно используют пишущие машинки в своих коварных целях.
   А я, услышав об аквалангах, решил, во что бы то ни стало узнать, что чувствует ныряльщик, имея возможность оставаться под водой не полторы минуты, как с маской и трубкой, а много дольше. Мои студенты обещали мне помочь в этом, предупредив, что прежде я должен представить медицинскую справку, разрешающую мне заниматься подводным спортом.
   В первой половине июня наконец наступил долгожданный день. Я приехал в парк Шевченко с Региной и своей маленькой дочуркой, которой только через два месяца должен был исполниться годик. Мои студенты вынесли для Регины стул, и она, сев на него, приготовилась с дочуркой на руках ждать, пока я поплаваю с аквалангом, который уже был приготовлен, и мне объяснили, как им пользоваться. Затем я снял с себя одежду, надел ласты и сел на табурет.
   Двое студентов закрепили у меня на спине акваланг, и я просунул руки через хорошо затянутые плечевые ремни. Ярко сияло солнце, было жарко: температура воды 23 градуса. На шее у меня лежал резиновый шланг, через который я должен был дышать. С ним соединялась маска.
   - Пускайте воздух! - сказал я.
   Страхующий студент повернул воздушный клапан на баллонах, и я стал вдыхать прохладный, сухой воздух.
   Я поднялся и, качаясь как утка, подошел к трапу, повернулся спиной к морю и спокойно опустился в воду. После чего выпустил лишний воздух, всплыл на поверхность, показал страхующему большие пальцы рук, обращенные вверх, сделал несколько сильных гребков ластами, чтобы отплыть от причала, согнулся в пояснице для того, чтобы отвесно нырнуть, и ушел на дно. Вот это была жизнь!
   Неожиданно я почувствовал острую боль в барабанной перепонке правого уха, словно ее пронзила большая металлическая игла. Какая нелепость! Раньше я так много нырял без всяких баллонов, что теперь, имея прекрасное снаряжение, по привычке инстинктивно задержал дыхание. Давление воды на глубине 10 метров (почти вдвое больше, чем на поверхности) оказалось слишком большим для моей барабанной перепонки и чуть не разорвало ее. Я сделал быстрый вдох и сильно выдохнул в нос. Раздался треск, и боль быстро исчезла. Я продул уши.
   Оглянулся вокруг. Видимость была хорошей. Я мог видеть метров на пять. Чудесно! Можно было поворачиваться в любую сторону, трогать все, что угодно, рассматривать, плыть дальше. Я снова живу! Я подводная птица, я не имею веса, я свободен! Я влюблен в каждую каплю воды, в каждое существо в этом божественном море!
   Я пронесся над опрокинутым ведром, над старыми канатами и еще каким-то хламом. Я гонялся за рыбами, срывал морские водоросли. Я был в своей стихии. Выше и выше! Вниз и в сторону! Я мог плыть дальше сколько угодно...
   Затуманилась маска: сигнал опасности. Оказывается, я дышал слишком часто и неглубоко, накапливая углекислый газ. Я перестал плыть и только тогда понял, как радостно, но лихорадочно я воспринимаю все окружающее. Лег на дно, несколько раз вдохнул глубоко и медленно, промыл туман на стекле маски и вспомнил, как надо плыть. Всплыл со дна и направился дальше, но на этот раз так, как мы плавали с Игорем. Выпрямившись, я поплыл медленными сильными гребками ног, прижав руки к бедрам, чтобы улучшить обтекание тела водой, и начал осматриваться.
   Вот огромный камень, густо усеянный мидиями. Вдруг ко мне подплыла маленькая рыбка и уставилась прямо в мою маску. Кто не видел, как рыба из аквариума смотрит на человека? Но на этот раз я и сам оказался в аквариуме!
   А дальше, в вырытой землечерпалками аллее высокие и стройные морские растения с красивыми качающимися стеблями и листьями - это ламинарии, достигающие в высоту два и более метров. Я слышал, что некоторые виды этих водорослей, называемые морской капустой, съедобны.
   А это что? Камбала. Сначала она напугала меня, проплыв прямо под рукой, когда я протянул зачем-то руку, она метнулась по дну, как выхлоп старой автомашины. Я погнался за ней. Камбалы прекрасно маскируются. Они лежат на дне, и их трудно обнаружить - так хорошо их пятнистое черно-коричневое тело сливается с песчаным дном, на котором они живут. Это игривые плоские рыбы. Они рождаются нормальными как и все другие рыбы, но по мере роста у них один глаз переходит на другую сторону головы, и они начинают плавать на боку. Такими они и остаются на всю жизнь.
   Я потерял камбалу в клубке тросов. Надо мной прошла тень, быстро взглянув вверх, я обнаружил, что проплыл под большой лодкой. Я вышел из тени и всплыл на поверхность, чтобы определить свое местонахождение. Оказывается, я уже отплыл на порядочное расстояние от причала. Помахал рукой Регине и снова показал большие пальцы рук вверх, давая знать, что у меня все отлично. Затем, нырнув на дно, стал плыть к причалу и вскоре уже подниматься по трапу на поверхность в окружении серебристых пузырьков воздуха. Солнечный свет струился через перекладины трапа, и пузырьки выдыхаемого воздуха играли около ступенек с маленькой ставридкой. Я легко поднялся, сел на табурет и быстро разделся.
   - Как ваше самочувствие? - спросил меня мой студент.
   - Как никогда! - ответил я.
   На сей раз, это было правдой. Я мысленно благодарил человека, усовершенствовавшего подводный дыхательный аппарат настолько, что я получил возможность так свободно двигаться, находясь в самой интересной из всех стихий...
   С началом работы над диссертацией я, к сожалению, вынужден был отказаться от подводного плавания.
  

XI

   Однажды в начале чудного осеннего дня я, закончив подкапывать во дворе кусты и деревья, сел на скамью в тени широко простершей свои ветви вишни, чтобы немного отдохнуть.
   Так я сидел, поглядывал сквозь обвисшие ветки на жену, которая, держа в руках большую белую эмалированную миску, клала в нее персики, которые снимала с дерева. А я, глядя на нее, испытывал гордость и огромное удовлетворение оттого, что моя жена - женщина редкой красоты, и что мне наконец так повезло в жизни. Плавные и уверенные движения ее рук были удивительно грациозны.
   Я был влюблен в жену, как юнец, и глядел ей вслед преданным взглядом, словно пес на хозяина. При этом я то и дело невольно улыбался своим мыслям о ней.
   Неподалеку от меня в тени большого виноградного куста на коврике играла своими игрушками наша маленькая дочурка, которой только в прошлом месяце исполнился годик.
   Тишину во дворе нарушали лишь стук падающих на землю спелых плодов да жужжание пчел. Было начало сентября. Солнечные лучи, не такие жаркие, как прежде, освещали все вокруг мягким: золотым светом. В этом: золоте среди матовой листвы поблескивали оранжевые персики в таком изобилии, что казалось, дерево усыпано ими сверху донизу. Ветки сливы прогибались под плодами, покрытыми сизым налетом. Первые предательские нити паутины на ветках чуть вздрагивали от дуновения ветерка, такого легкого, что на деревьях не шелохнулся ни один лист.
   Возможно, и эта на редкость чудная погода наполняла мое сердце радостью. Мне было так хорошо, что, наверное, даже мое лицо светлело от счастья. Находясь во власти таких чувств, я вдруг позвал жену:
   - Регишенька, иди сюда! Я тебе что-то скажу по секрету.
   - А чего это ты вдруг надумал секретничать? - улыбаясь и подходя ко мне, спросила Регина.
   - Наклонись ко мне, я тебе все объясню на ушко.
   Сказав это, я обнял жену одной рукой, коснувшись щекой ее милого лица, и прошептал:
   - Я верю, что у нас после Леруськи непременно родится сын, и мы его назовем в честь твоего и моего отца Ванечкой. Согласна?
   Она засмеялась и в свою очередь шепнула:
   - А почему бы нам не назвать его твоим именем?
   - Ты, как всегда, абсолютно права, поэтому второго сына мы непременно назовем Валентином.
   - Я вижу ты решил сделать меня многодетной матерью, даже не спросив, хочу ли этого я, - смеясь, ответила Регина и хотела было высвободиться из моих объятий, но я еще сильнее прижал ее к себе и стал целовать ей глаза, губы, повторяя при этом:
   - Ах, ты, мое солнышко ясное, любушка моя дорогая, радость ненаглядная!
   Дальнейшая наша беседа была прервана появлением у калитки дома моего старого друга Вили, с которым после того, как он с семьей перебрался в город, мы выделись значительно реже, чем когда он жил у меня или почти рядом со мной на Слободке. Поэтому я был искренне рад его приходу и уже заранее настраивал себя на долгую интересную беседу с ним. Но когда он подошел к нам, меня удивило жесткое, если не сказать каменное, выражение его лица. За долгие годы нашей дружбы таким я своего друга видел только раз. Это было еще во время обороны Одессы в тот день, когда его тетя погибла в трамвае от попавшего туда снаряда.
   - Здравствуй, что с тобой? - воскликнул я, крепко пожимая ему руку.
   Но Виля прежде, чем ответить, взглянул на Регину, и она, догадавшись, что при ней он не решается заговорить, сказала мне:
   - Я оставлю вас, пойду, займусь дочуркой.
   А я сказал своему другу:
   - Виля, я по твоему лицу вижу, что у тебя что-то случилось. Если тебе нужна моя помощь, можешь полностью на меня рассчитывать.
   - Случилось, Валька. У меня огромное горе. Вчера внезапно умерла мама, и я приехал просить тебя, чтобы ты помог мне, потому что я сам едва ли смогу справиться со всеми, связанными со смертью матери, тяжкими, но неизбежными заботами. Кроме тебя у меня больше не к кому обратиться.
   - О чем речь! Конечно, помогу. Сейчас только быстро приведу себя в порядок, и поедем к тебе.
   Я сбегал в дом, сказал Регине, чего приехал Виля, оделся, вывел машину из гаража, и мы отправились в город. Все, что было после того, как мы приехали к нему домой, я помню довольно смутно уже хотя бы потому, что с тех пор прошло без малого пол столетия. Единственное, что сохранилось в моей памяти, это вынос покойницы из дому. Мой друг жил в "хрущевке", где лестничные пролеты были так узки, что вынести гроб вместе с телом было невозможно. Поэтому гроб и покойницу выносили отдельно. Каждое такое печальное событие и связанная с ним скорбь людей, потерявших своих близких, и сопутствующие этому горестные заботы оставшихся в живых каждый человек непременно испытывает на своем веку порой и не один раз, - очень схожи. Любой из нас непременно сталкивается с ними на протяжении своей жизни. Людская радость может проявляться по-разному, а людское горе, связанное с утратой близких, всегда одинаково - это только огромная скорбь и горькие слезы.
   А в моей семье все, слава богу, было хорошо. Жили мы пока бедно, но оба работали, а главное любили и понимали друг друга. Наша чудесная дочурка росла и была крепенькой и здоровенькой. Тридцать первого декабря 1964 года, когда ей исполнилось почти полтора годика, мы с Регинкой поставили в доме первую елку. Трудно передать словами, какое огромное счастье мы испытывали, наблюдая, как наша малышка с широко открытыми от удивления и восторга глазками, смотрела на огромную до потолка ель, блестящие елочные игрушки, разноцветные лампочки, деда мороза. Она что-то лепетала по-своему, наверное, старалась поделиться с нами впечатлением от первого в жизни увиденного чуда, пыталась все потрогать своими маленькими ручонками.
   У нас была замечательная дочурка, но я по-прежнему не переставал мечтать о сыне. Регинка разделяла мою мечту и тоже хотела, чтобы у нашей девочки появился братик. И вот, пятнадцатого августа, когда Регина была на девятом месяце беременности, а я, как обычно работал в кафедральной лаборатории, она, почувствовала, что у нее начинаются роды. К счастью, у нас в это время была моя двоюродная сестра Оля, которая сразу же сбегала на почту, где был телефон, и вызвала машину скорой помощи, которая отвезла Регину в родильный дом в парке Шевченко.
   Придя домой и узнав от сестры, которая дожидалась меня, о том, что произошло во время моего отсутствия, я тотчас же поехал к Регинке. Когда я в роддоме спросил о своей жене, мне сказали, что она уже родила и плачет.
   - Почему плачет? - с удивлением спросил я.
   - Потому, что родился не мальчик, а девочка.
   - Какая глупость! - воскликнул я, - передайте моей жене, что я счастлив, что очень люблю ее и хочу, чтобы имя второй мой дочери было Виктория.
  
  
  

РАБОТА НАД ДИССЕРТАЦИЕЙ

I

   Сразу же после зачисления в аспирантуру я со всей свойственой моему характеру энергией принялся за научную работу. Изучив все отечественные и зарубежные материалы, связанные с долговечностью стальных канатов, я, как мне показалось, нашел слабое звено в исследованиях авторов, с работами которых познакомился. После этого я снова подошел к профессору Глушко, рассказал ему о своем видении состояния вопроса, котрому собирался посвятить диссертационную работу, и спросил его, считает ли он, что задача, которую я намерен перед собой поставить, стоит того, чтобы искать пути ее решения. Михаил Федорович выслушал меня, задал несколько вопросов и сказал, что я выбрал правильное направление, но что мои догадки непременно нужно будет подтвердить лабораторными испытаниями, а для этого, прежде всего, следует создать испытательную установку, и именно с этого нужно начинать.
   К моему счастью у нас на кафедре работал лаборантом Андрей Степанович Пашута - прекрасный человек, у которого к тому же были поистине золотые руки. Он согласился помочь мне и воплотить в металл мои задумки, связанные с необходимой мне для проведения опытов испытательной установкой.
   К концу февраля следующего года моя установка была готова. Причем, она имела ряд существенных преимуществ перед пробежными машинами, на которых обычно испытывали стальные канаты у нас и за рубежом. Я не буду утомлять читателя описанием этих преимуществ, поскольку такие детали могут представлять интерес только для специалистов, работающих в данной области. Скажу лишь, что как только моя машина была опробована, я тотчас приступил к выполнению намеченных опытов.
   В начале апреля мы с моим приятелем Виктором Высочиным, который тоже совсем недавно поступил в аспирантуру, стали посещать курсы немецкого языка для предстоящей сдачи кандидатского экзамена по иностранному языку. Это было так давно, что я уже не помню, сколько аспирантов и кто именно кроме нас с Виктором посещал эти курсы. Кажется всего человек шесть или восемь. Единственное, что сохранилось в моей памяти, это - заведующая кафедры иностранных языков, старший преподаватель С.Л. Корде, кажется, чешская немка, на редкось красивая женщина лет около сорока. Позже мне случайно довелось увидеть ее взрослую дочь, тоже очень красивую девушку, но ее красота не могла сравниться с внешностью ее матери. Уверен, что все посещавшие курсы аспиранты, а среди нас были только представители сильного пола, на занятиях любовались этой женщиной.
   Из всех аспирантов, посещавших со мной и Виктором курсы иностранного языка, мы с ним запомнили только одного. Виктор - поскольку-постольку, а я крепко и на всю жизнь. Это был Колька Молодцов. Он собственно ничем среди нас не выделялся, если не считать его порой излишней и навязчивой активности. У него было простоватое русское лицо, холенное и круглое, белобрысый, волосы, сквозь которые просвечивалась розовая кожа: этакий, на первый взгляд - обыкновенный, безобидный йоркширчик! И глаза у него были какого-то мутно-голубого поросячьего цвета. На этой короткой зарисовке могло бы и закончить наше с ним короткое знакомство, но не знаю, какие уж злые потусторонние силы виноваты в том, что наши жизненные пути снова пересеклись. И тогда я воочию убедился в том, что он был единственным самым гнусным, самым подлым, самым отвратительным, самым двуличным, самым жадным существом в человеческом облике, которого мне по несчастью довелось повстречать на своем долгом жизненном пути. А главное, он был круглым дураком, но дураком хитрым. Однако более пространно и аргументировано я расскажу об этой отвратительной личности позже.
   А кандидатские экзамены я сдал успешно: 25 мая 1965 года - немецкий язык, 14 октября диалектический и исторический материализм, а 30 июня 1966 года сопротивление материалов и строительную механику.
  

II

   В июне 1965 года на одном из последних заседаний кафедры в том учебном году я сделал свое первое сообщение о полученных результатах. Наша кафедра к тому времени пополнилась двумя новыми кандидатами наук, совсем недавно защитивших кандидатские диссертации: Анатолием Чижом - ставшим кандидатом физико-математических наук и Виктором Грачевым - кандидатом технических наук. Но работы ни того, ни другого никакого отношения к стальным канатам не имели. Таким образом, специалистов в вопросах исследования стальных канатов тогда среди моих коллег по кафедре еще не было, поскольку доцент В.Т. Козлов, который только начинал работать над докторской диссертацией, и мой приятель Виктор Высочин, в качестве его аспиранта, тоже как и я, только приступили к работе в этой области, причем направление их исследований не имело ничего общего с моими. Поэтому никто из моих коллег не мог высказать каких-либо соображений или замечаний по существу проделанной мной работы. И я вновь вынужден был обратиться к профессору Глушко.
   Я ему рассказал обо всем, что сделал после первой беседы с ним. Михаил Федорович нашел, что полученные мною результаты являются новыми, интересными, сказал, что выбранный путь исследований правилен и перспективен, и что, основываясь на результатах выполненных испытаний можно определиться с темой диссертации: "Исследование некоторых динамических факторов, влияющих на долговечность стальных канатов". Кроме того, он предложил мне подготовить небольшой доклад и выступить с ним на предстоящем в начале июня будущего года Всесоюзном симпозиуме по проблемам прочности и долговечности стальных канатов, который будет проводиться на базе Одесского сталепроволочно-канатного завода. А вскоре наступило летнее отпускное время, но я и летом не прекращал лабораторных испытаний. Позже я узнал, что эта всесоюзная конференция проводится в Одессе ежегодно с 1964 года, и что Михаил Федорович является постоянным научным руководителем этой конференции.

III

   Тринадцатого марта 1966 года я после института зашел к своим родным за дочурками, которых мы с Регинкой, когда оба уходили на работу, оставляли у них. Отец в этот день был очень плох. Мать сказала мне, что он на днях был в бане, и его там сильно протянуло, так как он мылся, сидя на скамье у окна с открытой форточкой, чего при его астме ему ни в коем случае нельзя было делать. А вот теперь отцу все хуже и хуже. Я подошел к нему, взял его за руку и спросил:
   - Папа, скажи, чем я могу тебе помочь. Я для тебя все сделаю.
   Ему было трудно дышать и говорить, но он с трудом мне ответил:
   - Мне, сынок, уже ни чем не поможешь. Это, наверное, конец.
   - Не говори так, папа, не надо. Ты должен обязательно поправиться.
   Отец на мои слова ничего не ответил, только чуть-чуть сжал мою руку. Я видел, что он очень плохо, чувствовал, что он умрет, и все-таки не хотел верить, что это его пожатие было последним прощанием со мной.
   Глубоко несчастлив человек, чья душа и чувства утратили простоту! Как угрызения совести мучает меня воспоминание о том, что, когда отец умирал у меня на глазах, во мне словно сидели два человека: искренне горевавший сын, который кусал губы, пытаясь удержать подступающие к горлу рыдания, и холодный умник, изучавший в эти минуты психологию умирающего. И это раздвоение причиняло мне невыразимую боль.
   Рано утром, когда было еще совсем темно, к нам пришла мать и сказала, что поздно ночью отца начало мучить сильное удушье, что он потерял сознание и, не приходя в себя, умер. Мама поросила, чтобы я пришел к ней, потому что она не знает, что и как теперь надо делать, и после этого сразу же ушла.
   Эта первая смерть в нашей семье была для меня огромным ударом. Я прошел в темную кухню и залпом выпил стакан воды. Потом вернулся в холодную комнату, подошел к окну, выходившему во двор, открыл створку и, не зажигая света, сел возле него, дрожа мелкой дрожью. Я жадно вдыхал колючий ветерок, но сейчас ничто не могло прогнать запомнившегося мне еще со времен войны терпкого привкуса, стянувшего мне рот, запаха тления, щекотавшего мне ноздри, и глухой тоски, овладевшей моим сердцем, - всех ощущений, навеянных смертью.
   Смерть... Мы знаем, что всем придется сойти в эту бездну. Но всякий раз, когда в ней исчезает кто-нибудь из близких и дорогих нам людей, у нас, оставшихся в живых, сердце разрывается, от тоски, страха, отчаяния. Все логические рассуждения обрываются на краю этой бездны, и хочется только взывать о спасении, которое ни откуда прийти не может. Единственным спасением и утешением могла бы быть вера. А тот, у кого ее нет, кому этот свет не светит, может просто обезуметь при мысли об ожидающей нас вечной ночи. Десять раз в день я говорю себе, что этого не может быть, что было бы слишком страшно, если бы со смертью кончалось все. И десять раз в день я чувствую, что это именно так.
   Когда я пришел к матери, там была папина сестра и еще какие-то старухи, которые в кухне на полу обмывали тело отца. Начались обычные в таких случаях необходимые и печальные хлопоты по подготовке к похоронам. Оглушенный свалившимся на нас горем, я словно заведенный автомат куда-то ходил, оформлял какие-то документы, а мой мозг неустанно сверлила одна и та же мысль: у меня нет, и никогда больше не будет отца - самого дорогого мне человека, доброго, веселого, работящего и плохо приспособленного к жизни. Он никогда не принадлежал к числу людей, которые всегда готовы вступить в борьбу за существование и нередко шагают по головам своих ближних.
   Все, что происходило дальше, казалось мне нереальным быть может, потому, что я все еще не хотел верить в смерть отца. Даже когда гроб с его телом вынесли во двор, я напряженно всматривался в его лицо, пытаясь разглядеть в нем подтверждение моему неверию. Но, увы! Затем была похоронная процессия к слободскому кладбищу, возня кладбищенских служащих у открытой могилы, последнее прощание с отцом, глухие удары комьев земли о крышку гроба и, наконец, невысокий холмик, укрытый погребальными венками и цветами. А потом был поминальный обед, на который могли прийти все желающие помянуть отца соседи и знакомые. Из всех, кто присутствовал на нем, я помню лишь мать, сестру отца и его давнего приятеля - дядю Ваню-рыбу. Он сидел рядом со мной, много говорил об отце и, как мог, старался утешить меня. А еще помню, что двое молодых и неприятных мне мужчин из дома на противоположной от нас стороне улицы, пользуясь тем, что водки было много, напились и затем, что-то не поделив между собой, устроили во дворе драку. Это было отвратительно.
   Моей сестры на похоронах отца не было. Когда он умер, она находилась в длительной командировке. Так что, оставив отца живым, возвратившись, сестра могла увидеть лишь его могилу и только там проститься с ним.
   Мать, подавленная горем из-за утраты мужа, не хотела оставаться одна в доме, где она прожила с ним без малого пол столетия, и они с сестрой решили разменять обе свои квартиры на одну, чтобы жить вместе, и вскоре этот план претворили в жизнь, переехав на улицу Одесскую, здесь же на Слободке.
  

IV

   Я поступил в полном соответствии с советом, данным мне профессором Глушко: подготовил доклад и на трех листах графики, наглядно иллюстрирующие полученные мной результаты лабораторных испытаний. Но после пленарного заседания докладывать решил не на секции эксплуатации стальных канатов, что было бы совершенно естественно и правильно, а на секции динамики, на которой собрались известные специалисты в этой области, всего около двадцати человек во главе с академиком Г.Н. Савиным, уже не молодым, склонным к полноте человеком, вполне сознающим свою значимость в научном мире и привыкшим к тому, что все относятся к нему с глубоким уважением. Мне он в тот день показался флегматичным и утомленным.
   Когда подошла очередь моего доклада, я быстро развесил листы и довольно бодро начал излагать суть выполненной мной работы и полученных результатов. Все меня слушали внимательно, лишь академик Савин, казалось, был совершенно безучастен к тому, о чем я говорил. Я даже подумал, что он заснул, так как его глаза на протяжении моего доклада были полузакрыты. Но как только я закончил говорить, он открыл глаза и, не задав мне ни одного вопроса, не сделав ни одного замечания по существу, обращаясь к ведущему секционное заседание, сказал:
   - Я не совсем понял, о чем говорил докладчик, - и все также сидя протянул руку и указывая пальцем на доску, где были развешены мои графики, продолжил, - там у него на листах какие-то графики, интегралы. Зачем это нужно? Мне кажется, что этот молодой человек несколько преждевременно оказался на нашем высоком собрании. Ему следовало начать с кафедры, с институтской конференции, а уже потом, если его работа будет там одобрена, докладывать на нашей секции.
   А я, пока академик все это говорил, делал свои выводы из его слов: ни одного вопроса, ни одного замечания, а сразу всю проделанную мной работу, все полученные результаты посчитал ненужными, не имеющими практического значения. Почему же тогда Михаил Федорович одобрил их? Неужели он ошибся? Этого не может быть! Но, ведь, так утверждает сам академик Савин. А профессора Глушко, к несчастью, здесь нет. Значит все, что мною сделано - сделано впустую. Значит, впустую потрачено столько времени, и все придется начинать сначала.
   После академика Савина с места поднялся профессор Г.М. Шахмалиев и спросил меня:
   - Почему вы решили провести такие опыты?
   - Ознакомившись с работами, целью которых являлось экспериментальное определение работоспособности канатов, я обратил внимание на то, что все проводившиеся опыты выполнялись на испытательных машинах одинаковых по принципу действия, но скорость вращения рабочих шкивов этих машин была различна. И я решил выяснить, не является ли она причиной существенного расхождения в опытных данных названных исследователей. Я сконструировал машину, которая позволяла испытывать образцы при разной частоте их перегибов на блоках, а полученные мною результаты говорят о том, что изменение частоты значимо влияет на долговечность образцов, - ответил я.
   После моего ответа профессор Шахмалиев, уже обращаясь к академику Савину, сказал:
   - Извините, Гурий Николаевич, но позвольте с вами не согласиться в оценке работы молодого человека. Мне лично кажется, что в представленном докладе содержится совершенно новый подход к экспериментальному определению долговечности стальных канатов и вполне разумное объяснение существенных расхождений, к сожалению, все еще имеющих место в экспериментальных работах исследователей выносливости канатов. Я бы предложил молодому человеку продолжить его опыты.
   После профессора Шахмалиева с места поднялся профессор Ф.В. Флоринский. Он высказал мнение, полностью согласующееся с тем, что говорил предыдущий выступающий. Затем меня поддержала профессор Н.М. Белая, после которой так же сидя подвел итог обсуждения моего доклада академик Савин. Он сказал:
   - Уважаемые коллеги, а разве я сказал, что работа плохая? Ничего подобного. Я полностью согдасен с тем, что о ней было сказано, и желаю автору дальнейших успехов в его исследованиях.
   Я был страшно обрадован таким заключением и в то же время удивлен тем, с какой легкостью академик изменил свое мнение. Я подумал, что такие резкие повороты в высказываниях могут позволить себе только академики.
   В этом же году в третьем сборнике "Стальные канаты" была напечатана моя первая статья "К вопросу о динамической долговечности стальных канатов", связанная с темой диссертации.
   Я в процессе работы никогда не обращался с вопросами к моему научному руководителю, потому что он практически не знал, чем я занимаюсь, а, кроме того, моим руководителем фактически был Михаил Федорович. Но я все же счел необходимым включить Александра Филипповича в качестве соавтора в свою статью, предварительно спросив его, не будет ли он против этого возражать. На что мой шеф ответил:
   - Ну что ж, если вы считаете, что там все правильно, я согласен.

V

   Весь 1967 год я посвятил лабораторным испытаниям и теоретическим разработкам, связанным с темой моей диссертации. Зимой несколько раз ездил в Москву в библиотеку Ленина и, находясь там по четыре-пять дней - от момента ее открытия и до позднего вечера, когда всех, кто еще оставался в читальных залах, просили покинуть их, изучал и записывал необходимую мне информацию из литературных источников, авторов и названия, которые, предварительно отыскав в каталоге, получал из библиотечного хранилища. Работать в библиотеке было интересно и удобно. В читальном зале стояла полная тишина, изредка нарушаемая моими соседями только шелестом перелистываемых страниц. Каждый из них был, так же как и я, сосредоточен на своем деле. В утренние и вечерние часы в залах работали при мягком свете настольных ламп под зелеными абажурами.
   Находясь в библиотеке, я всегда старался как можно продуктивнее использовать время, поэтому никогда не ходил обедать в столовые. В лучшем случае покупал что-нибудь в библиотечном буфете или тут же за рабочим столом, на котором возвышалась стопка книг и журналов, взятая мной для просмотра, съедал принесенный с собой бутерброд.
   Вернувшись из Москвы, я анализировал и обрабатывал привезенные оттуда материалы. Работы было так много, что обычно мне никогда не хватало дневного времени, и я часто трудился по ночам, когда Регинка и дочурки уже спали. Это было прекрасное и продуктивное время.
   Из освещенной комнаты ночь казалась еще темнее, еще глубже, еще таинственнее. Теплый, порывистый, но беззвучный ветерок шевелил внизу, под окном, черные листья невысоких кустов. А в мягком воздухе, полном странных весенних ароматов, в тишине, темноте, в преувеличенно ярких и точно теплых звездах чувствовалось тайное и страстное брожение, угадывалась жажда материнства и растительное сладострастие земли, растений, деревьев - целого мира.
   Мысль в эти часы бежит так прихотливо, так пестро и так неожиданно. Ум становится острым и ярким, воображение - точно стремительный горный поток!
   Я засиживался далеко за полночь, но мой мозг в эти часы работал ясно и четко, рождая новые, неожиданные интересные мысли и решения поставленных вопросов. Они давались удивительно легко и быстро. Мне трудно передать словами ощущение огромной удовлетворенности и даже счастья,
  

0x01 graphic

Старшая дочь Валерия

0x01 graphic

Младшая Виктория

  

0x01 graphic

Глушко

Михаил Федорович

0x01 graphic

Сергеев

Святослав Тимофеевич

   когда в результате такого творческого процесса я получал что-то новое, свое - такое, что никому еще до меня не приходило в голову. Таким образом, моя работа продвигалась успешно, и я был уверен, что не только управлюсь с диссертацией в отведенный мне срок, но, возможно, даже закончу ее досрочно.
   В мае я докладывал о полученных результатах на Всесоюзном симпозиуме, а к концу года в сборнике "Стальные канаты" были напечатаны еще две мои статьи.
  

VI

Лето было жаркое и пышное, стояли ясные солнечные дни, во дворе на деревьях шелестела сочная зеленая листва. Раскаленное, словно выцветшее небо дышало сухим зноем. С востока над Слободкой, подгоняемые легким ветерком, медленно двигались пухлые, бесформенные облака. Иногда они почему-то возвращались обратно и проплывали высоко в небе, холодные и округлые, как надувшиеся паруса.

   Я сидел под деревом, обдумывая план постановки и проведения очередного эксперимента. Обе наши дочурки бронзовые от загара играли со своими куклами рядом со мной. Виктория была еще совсем малышка, а Валерия, которой уже в следующем месяце должно было исполниться четыре года, и которая отличалась редкой для своих лет любознательностью, часто буквально заставляла меня и Регину рассказывать или читать ей все новые сказки.
   Наблюдая, как она, широко открыв глазенки, внимательно слушает меня, я смотрел на нее с нежностью и любовью, потому что Лерочка была прелестным ребенком. А однажды мне пришло в голову, что мой отец, должно быть, вот так же наблюдал за мною и, может быть, тоже размышлял о своем чувстве ко мне. При этой мысли мне вдруг стало больно; неужели, подумал я, когда-нибудь и я сам буду казаться Лерочке таким далеким, каким мне сейчас кажется мой отец?
   Я не мог припомнить, чтобы этот большой, в молодости веселый человек когда-либо отрывался от работы, чтобы посмотреть на
   сына; потом меня вдруг осенило: отец оставляет после себя у ребенка тем большую память, чем чаще ребенок смотрит на отца, а не наоборот.
   Эта мысль обдала меня холодом.
   - Леруська! - позвал я.
   Дочурка подняла головку. Я помахал ей рукой, и личико ребенка расплылось в улыбке.
   - Это я так, - сказал я. - Но ты время от времени посматривай на меня. Слышишь?
   Лерочка засмеялась, поняв по моему голосу, что я шучу. Я снова взялся за работу.
   - Хорошо бы всегда так легко проникать в сердца своих дочурок, - с грустью подумал я.
  

VII

   По тому, как продвигалась моя работа, я понял, что закончу ее как минимум на год раньше срока и, честно говоря, был даже удивлен, что так быстро справлюсь с ней. Я ведь знал случаи, когда диссертации делались по десять и больше лет. Я снова вспомнил слова Игоря Педаховского: "Работать над диссертацией очень тяжелый труд". Оказывается, так бывает не всегда. Наверное, это все-таки зависит от целого ряда факторов: удачно выбранного научного руководителя или консультанта, удачно выбранной темы, правильно поставленных опытов, значимости полученных решений. В общем, я почти уверен, что помимо необходимого объема специальных знаний присутствие элемента удачи в подготовке диссертации имеет отнюдь не последнее значение.
   А в конце мая 1968 года Всесоюзное совещание по проблемам прочности и долговечности стальных канатов устроили на Каралино-Бугазе. Арендовали там большой зал для проведения пленарных заседаний, два помещения: поменьше для секционных и больше десятка дачных домиков на самом берегу моря, в каждом из которых могло поместиться до четырех человек - участников совещания.
   Мысль устроить симпозиум, на который съезжались специалисты по исследованию стальных канатов со всего Советского Союза, в таком чудесном месте принадлежала профессору С.Т. Сергееву. Он был всего на год старше меня. Родился Святослав Тимофеевич в городе Старобельске Луганской области. Среднее образование получил в Луганской средней школе, после окончания которой в 1942 году был призван в армию - в пехоту. Принимал участие в боевых действиях. Дважды был ранен. Второй раз тяжело. По инвалидности уволен из армии. Затем окончил Харьковский автодорожный институт по специальности "Ремонт и эксплуатация автомобилей".
   После окончания института в 1948 году в течение 10 лет работал во Всесоюзном научно-исследовательском институте организации и механизации шахтного строительства (ВНИИОМШС), где занимал должности старшего инженера, старшего научного сотрудника, начальника лаборатории подъема и транспорта.
   Работая во ВНИИОМШС, Святослав Тимофеевич в 1954 году окончил Всесоюзный заочный политехнический институт по специальности "Горное машиностроение". В 1951 году Святослав Тимофеевич защитил кандидатскую диссертацию, а в 1952 был утвержден в ученом звании старшего научного сотрудника по специальности "Машиностроение".
   В 1958 году С.Т. Сергеев был переведен на работу в Донбасс на шахту "Пролетарская-Глубокая", где работал в должности заместителя главного инженера шахты по автоматизации и новой технике. В 1961 Святослав Тимофеевич был избран по конкурсу доцентом кафедры "Детали машин" Одесского политехнического института, затем - профессором кафедры "Подъемно-транспортные машины". Работал деканом машиностроительного факультета. В 1966 году защитил докторскую диссертацию и был назначен проректором по научной работе Одесского политехнического института и одновременно научным руководителем отраслевой лаборатории гидропривода Минстройдормаша СССР.
   Святослав Тимофеевич обладал несомненными административными и организаторскими способностями и к тому же имел огромные связи в Киеве и Москве. Организация всех союзных совещаний с 1964 года и позже, как и издание прекрасных сборников трудов этого семинара, является непосредственной и несомненной заслугой профессора Сергеева.
   Однако необходимо отметить, что симпозиум на Каралино-Бугазе нисколько не походил на все прошлые и последующие подобные конференции. Он проводился не в городе, а в прекрасном курортном месте. Кроме того, там для участников совещания профессором С.Т Сергеевым было не только обеспечено более чем приличное трехразовое питание, но в дополнение к нему, помимо горячительных напитков, которые заготовили к предстоящему прощальному банкету, купили большую бочку прекрасного шабского вина. Она стояла в обеденном зале, и каждый желающий мог брать его к обеду и ужину, наливая в чайник или графин столько, сколько пожелает.
   Все заседания - пленарные и секционные проводились только до обеда. Во второй половине дня никаких докладов уже не было. И вообще ни о какой научной продуктивной работе не могло быть и речи. Виной тому, вне всякого сомнения, являлось содержимое бочки.
   Участники конференции отдыхали, наслаждаясь прекрасной погодой, южным солнцем, морем. В вечернее время наш лагерь уже не был похож на место, где собрались для работы ученые и специалисты в определенной области науки. По всему огромному пляжу раздавались громкие мужские и женские голоса, веселые крики, разухабистые песни. И так продолжалось далеко за полночь. Только после двух часов ночи наш лагерь постепенно затихал и под мерный, монотонный шум набегающих на берег волн наконец погружался в сон.
   На второй день симпозиума один из его молодых участников явился на заседание секции с исцарапанным лицом. Поскольку диких кошек на Бугазе никто никогда не видел, то глубокие царапины на щеке молодого человека были результатом отнюдь не ласкового прикосновения к нему ногтей четырех пальцев одной из участниц научной конференции. Известно, что хорошее вино придает хорошее настроение и толкает молодежь на поиски приключений, в частности, любовных. Молодой ученый, вероятно, проявил излишнюю напористость по отношению к выбранному им объекту, но не встретил ни понимания, ни взаимности, в результате чего стал до конца симпозиума предметом шуток и насмешек со стороны своих коллег.
   А однажды молодые ленинградские ученые, не удовлетворившись выпитым вином, пошли по Бугазу искать водку. Их поиски закончились скандалом, который они учинили в местном магазинчике и, в довершение ко всему, разбили там витрину. Появилась милиция, составили протокол, и на следующий день профессору Сергееву с трудом удалось замять эту неприятность.
   В качестве еще одного примера неординарного поведения одного из участников научного семинара, могу привести купание по утрам в море академика Савина. Дело в том, что он, нисколько не смущаясь тем, что среди участников конференции были женщины, каждое утро ходил от своего домика к морю нагишом и также возвращался назад. Никто не решился сделать ему по этому поводу замечание. Все ограничивались только тем, что втихомолку посмеивались над ним.
   Я по этому поводу как-то сказал Виктору Высочину:
   - Когда кто-либо считает, будто безразличен к тому, что о нем думают, он по большей части себя обманывает. Обычно человек поступает, как ему вздумается, в надежде, что никто не обратит внимание на его чудачества. Иногда же он поступает вопреки мнению большинства, потому что его поддерживают близкие ему люди. Имея такую поддержку, вероятно, нетрудно пренебрегать условиями приличия. В таком случае человек проникается преувеличенным мнением о своей особе. Он убежден, что его поступки естественны, разумны, и даже испытывал при этом удовлетворение. Но жажда своей правоты - пожалуй, самый неистребимый инстинкт цивилизованного человека. Впрочем, никто так не спешит набросить на себя покрывало приличия, как непотребная женщина, преследуемая злобой оскорбленной добродетели. Я не верю людям, которые уверяют, что в грош не ставят мнения окружающих. Это пустая бравада. По сути дела, они только не страшатся упреков за мелкие проступки, убежденные, что никто не посмеет осудить их. Здесь перед нами был человек, которого действительно нисколько не тревожило, что о нем думают: условности не имели над ним власти.
   Помнится, я еще сказал Виктору:
   - Если бы все поступали, как наш академик, мир не мог бы существовать.
   - О мире ты не тревожься. Не всякий захочет поступать, как Гурий Николаевич. Большинству нравится все делать, как принято у нормальных людей.
   Я решил, что академику и вправду безразлично, что думают люди о его поведении, прежнее уважение к нему у меня напрочь исчезло.
   0x08 graphic
Работая над диссертацией, я иногда выкраивал немного времени для того, чтобы отвлечься от нее и насладиться какой-нибудь книгой, не связанной с моей работой. Однажды во время такого кратковременного отдыха я прочел роман "Потерянный рай", и меня глубоко взволновали те внушающие невольный страх места, где описывается, как Сатана был низринут с небес в мировое пространство; эти строчки вызвали во мне жуткое ощущение космической бесконечности, и я почему-то решил непременно перечитать библию, так как ни в какой другой литературе я никогда не мог найти такого величия и такой сверхъестественной жути.
   Я не верил в бога и не боялся, что мне за свои грехи придется держать ответ перед божьими ангелами, но всегда страшился ответственности перед лицом грозных этических законов. Поэтому совершенно бессознательно старался ограничить свои интересы только теми научными вопросами, над которыми тогда работал. Тут я мог вполне доверять себе. Заботы и волнения, связанные с внешним миром, отошли на второй план. Я медленно, но верно приближался к вполне определенной ступени своей научной карьеры и верил в то, что, достигнув ее, смогу в какой-то мере материально обеспечить жизнь своей семьи.
  

VIII

   Моя сестра из-за обострившейся болезни в тот год уволилась с работы. Она привела в идеальное состояние свою квартиру, после чего целиком отдалась своему любимому занятию - рисованию и, разумеется, помогала маме по хозяйству. Четвертого апреля сыну сестры исполнилось шестнадцать лет. И она в честь дня его рождения устроила скромный праздничный обед, на котором кроме мамы, сестры и
  

0x01 graphic

  

Моя сестра

  
   именинника в качестве приглашенных были: я с женой и нашими дочурками (Лере уже шел пятый год, а Вике третий) и самый близкий школьный товарищ моего племянника - Юра Фокас. Отец Саши был в рейсе, поэтому день совершеннолетия моего племянника отмечали без него.
   Не смотря на свою болезнь, моя сестра чувствовала себя вполне удовлетворительно, и казалось, что в их семье все обстоит благополучно. Каждый раз в день прихода в Одессу судна, на котором плавал ее муж, сестра ходила в порт, чтобы встретить его. Так между ними было заведено с самого начала их совместной жизни. Люда всегда тщательно готовилась к таким встречам и, желая порадовать мужа, придумывала и шила для себя какое-нибудь новое оригинальное платье. Он же всякий раз, когда судно пришвартовывалось к причалу, стоял на палубе и, пока Люда поднималась на борт судна, вновь и вновь восхищался ею, будучи горд оттого, что у него такая красивая и хорошо со вкусом одетая жена. Так было и в середине августа 1968 года. Сестра узнала день прихода в Одессу долгожданного судна и отправилась в порт встречать мужа.
   Но на сей раз, когда судно ошвартовалось, и спустили трап, он, к удивлению Люды, не стал дожидаться ее наверху, а сам сбежал вниз на причал и, не обняв, не поцеловав ее как обычно прежде, сухо поздоровавшись, сказал:
   - Спасибо, что ты встретила меня, - и замолчал, видимо подыскивая нужные слова, чтобы продолжить, и глядя куда-то в сторону, снова заговорил. - Люда, я перед тобой очень виноват. У меня другая женщина, она ждет ребенка, поэтому я не пойду домой. Прости меня, если можешь.
   Пока он говорил, сестра побледнела и, широко раскрыв глаза, почти с ужасом на лице смотрела на него, а когда теперь уже бывший ее муж закончил, не сказав ему ни слова, повернулась и пошла к выходу из порта. Что у нее тогда творилось на душе, и какие мысли и чувства одолевали ее теперь - уже никто никогда не узнает.
   Вернувшись домой, она слегла. Я навещал сестру ежедневно и видел, что с каждым днем ей становится все хуже. Мне она ничего не говорила о том, что произошло, а я боялся задавать ей вопросы, чтобы лишний раз не бередить ее душевную рану. Обо всем этом я узнал от мамы. Я очень любил сестру и каждый раз, посетив ее и возвращаясь к себе домой, молился богу, в которого не верил, чтобы он помог ей поправиться.
   А примерно через неделю после той злополучной встречи в порту, на рассвете раздался громкий стук в дверь нашего дома, а когда я открыл ее, то увидел рыдающую мать, которая сообщила мне, что Людочка умерла. Мама сказала, что под утро ей стало плохо, она пыталась сделать себе укол, который как обычно делала сама, но не смогла, отбросила шприц, откинулась на подушку и умерла.
   После всего, что я услышал от мамы, я был ошеломлен. У меня внутри как будто все застыло - замерло, остановилось. Мои поступки перестали быть осмысленными действиями нормального человека. Я уподобился автомату, механизм которого завели на определенный срок.
   О том, что происходило дальше, память сохранила только отдельные болезненно скорбные яркие воспоминания. Помню, что когда мы приехали с мамой к ней, я подошел к кровати горячо любимой мною сестры, поднял на руки, в последний раз прижав к груди ее тело, и перенес его на стол. Оно показалось мне необычно тяжелым. Затем занялся необходимыми предпохоронными заботами: на канатном заводе заказал гроб, оформлял какие-то документы, сообщил о смерти сестры своим близким друзьям. Когда я во второй половине дня вернулся к маме, гроб уже привезли, и тело сестры переложили в него, а в комнату, где лежала покойница, приходили и уходили какие-то люди. Всю ночь я вместе с мамой оставались у гроба. С нами был еще кто-то, но кто именно я теперь не помню.
   В конце лета дни ясные, жаркие, но для меня день похорон сестры был печален, как улыбка гаснущей от чахотки женщины. Оставшиеся в живых продолжают чувствовать и думать за своих умерших и в том обретают утешение. Поставив себя на место Люды, я подумал: лучшего прощального дня она не могла бы пожелать, и испытал некоторое облегчение. До сих пор я не осознавал всей тяжести утраты. Сознание этого приходит позже, после возвращения в опустевший дом, когда любимое существо остается на кладбище. К тому же хлопоты, связанные с похоронами, не оставляли времени для размышлений. Даже такой естественный акт, как смерть, люди сумели обставить разными затруднительными формальностями. Но мне хотелось отдать Людочке последний долг. У мамы все жизненные силы, благодаря которым человек мыслит, действует, принимает решения, со смертью дочери будто иссякли. Унесший ее дочь ветер оказался слишком силен для матери. К счастью, от непосильного горя сердце не только разрывается, но и цепенеет, становясь бесчувственным. Это именно и произошло с мамой. Я заметил, что лицо ее словно застыло: в нем читался один беспредельный ужас. Она не плакала, не жаловалась, лишь трагический и вместе наивно-детский лепет срывался изредка с ее губ, подтверждая: ум еще не в силах постигнуть несчастье во всей его безмерности, а цепляется за какие-то мелочи, занимаясь ими с таким усердием, точно дочь еще жива. В комнате на столе в гробу, утопая в цветах, покоилось тело, которое уже ни в чем не нуждалось; между тем впавшая от горя в детство мать все беспокоилась, не забыла ли чего. Когда ее пытались оторвать от гроба, она не сопротивлялась, только начинала жалобно стонать, будто теряя от боли рассудок.
   Когда гроб с телом сестры вынесли из дому во двор, мать, рыдая вышла вслед за ним, и пока он стоял там, она держалась рукой за его край, словно опасаясь, что от нее навсегда заберут дочь. Мои друзья: Виля, Лида, Илюша, Фая и мамина соседка по этажу, с которой у мамы сложились дружеские отношения, хотели было убрать ее руку, но она стала звать Люду по имени, и у них не хватило духа настоять на своем.
   Наконец мужчины подняли гроб на плечи, и многолюдная процессия тронулась со двора, Сразу же стеклась толпа зевак, которые во все времена любили с интересом наблюдать зрелище человеческого горя, как в древности тешились льющейся на арене цирка кровью. Мать с Фаей и Лидой, поддерживавших ее под руки, шла за гробом с отрешенным, безучастным лицом. Глаза ее и мысли были прикованы к белокурой прядке Людыных волос, которая случайно выбилась в сторону. Всю дорогу бедная мать смотрела на нее и твердила не переставая: "Боже мой, волосики бы доченьке поправить!"
   От горя, усталости, нервного напряжения, еще усиленного бессонницей, мне было до того тяжело, что по временам: меня охватывало непреодолимое желание остановиться и волком завыть, ничего больше не зная, не думая, не требуя, не любя и вообще не чувствуя. Но это желание меня самого удивило и возмутило; я знал, что не остановлюсь и не завою - не только потому, что так непринято, а потому, что горе и любовь к сестре всего сильнее. Все остальное побледнело, отступило на задний план, стало для меня, по крайней мере, в те минуты совершенно безразлично. Все внутри у меня словно смешалось и закостенело: горе и печаль чисто механически сосуществовали с мимолетными внешними впечатлениями, отрывочными наблюдениями. Я смотрел на дома, мимо которых двигалась похоронная процессии, и отмечал про себя, какого они цвета, то неизвестно зачем читал вывески, попадавшиеся на глаза, то вдруг спохватывался, что процессия почему-то вдруг остановилась, и с суеверным страхом ждал, когда она снова двинется. То начинал рассуждать, как будто только что очнулся и пытался понять, где я и что со мной происходит. "Это дома, это вывески, - говорил я себе, - это запахло цветами, которые всю дорогу бросали под ноги, а там, наверху, лежит Люда, и мы идем на кладбище..." И меня внезапно захлестывала жалость к сестре, которая была мне так дорога, с такой нежностью мне улыбалась. Я припоминал ее прежней, когда еще в детстве оберегал от обид со стороны мальчишек и девчонок, и школьницей потом, когда она часто помогала мне в трудные минуты, и, наконец, за несколько часов до смерти, когда Люда попросила меня достать для нее какое-то новое лекарство.
   Я никогда ни на минуту не сомневался, что сестра любила меня также, как и я ее. Она была с самого раннего детства и до последнего дня искренне привязана ко мне. И так как утрату даже самых близких людей мы, прежде всего, измеряем уроном, какой она причинила нам, я стал твердить себе: "Только мать и она любили меня по-настоящему! Теперь у меня осталась одна мать!" И, глядя на гроб, на развевающуюся белокурую прядь, называл ее всеми ласковыми именами, какие только знал при жизни. Но зов остался без ответа, и меня начали душить слезы. Есть что-то надрывающее душу в безразличии мертвых. Когда существо, откликавшееся на каждый твой взгляд и слово, становится безучастным, вчера еще любившее - охладелым, сердечно и повседневно близкое тебе - величественно-недоступным, повторяй-не повторяй себе слово "Смерть", - легче от этого не будет. Вместе с болью утраты растет разочарование, как бы душевная обида, наносимая покойником, который глух к нашему горю, к нашим стенаниям. И у меня возникло такое же чувство: как будто Люда, удаляясь в лучший мир, сделавшись из близкой - далекой, возвышенно-нсдоступной, как святая, и вместе с тем совершенно равнодушной к отчаянию матери и горю покинутого брата нанесла нам кровную обиду. Отчасти это было чувство эгоистическое, но, не будь этого эгоизма, который мучается раньше всего собственной болью и собственным одиночеством, люди - особенно верящие в загробную жизнь и райское блаженство, - наверно, и не оплакивали бы покойников.
   Наконец похоронная процессия, миновав длинную больничную стену, потянулась вдоль кладбищенской ограды, у которой стояли нищие, и гроб понесли к свежее-вырытой могиле, рядом с которой был похоронен наш отец.
   Пустота и тишина, которые обычно обступают лишь дома по возвращении с похорон, на сей раз, казалось, поджидали уже на кладбище. День был ясный, по-летнему жаркий, безветренный. Ярко освещенные летним солнцем листья на кустах и деревьях были неподвижны. Погребальное шествие словно растворилось среди усеянных крестами печальных просторов, которым, казалось, нет конца, будто кладбище уходило в бесконечность. Похожие на привидения кладбищенские деревья с покрытою пылью листвой, серые и белые надгробия, ковер из пожухлой от жары травы, устилавший узкие запутанные тропинки между могильными холмиками, - все это, как Элизиум, было исполнено глубокого покоя и дремотной меланхолии, вызывая образ тех "стран холодных и печальных", к которым в мрачных раздумьях устремлялся Цезарь, и куда готовилась вступить еще одна чистая, светлая душа.
   Гроб приблизился, наконец, к открытой могиле. Послышались надрывающие душу рыдания матери. Сквозь пелену горя и туманившую зрение путаницу мыслей и впечатлений я смутно, как во сие, различал ее застывшее лицо и остановившиеся глаза, слезы женщин, которые меня почему-то раздражали, восковую бледность моего друга Вили: обычное философическое настроение покинуло его у входа на кладбище. Когда на крышку гроба со стуком упала первая гореть земли, я последовал общему примеру, но едва его на веревках опустили в могилу и зарыли, горло у меня снова перехватило: сознание почти оставило меня - я ощущал только полнейшую пустоту. "Прощай, Людочка!" - повторял я, и два эти простые слова показались мне позже такими жалкими и ничтожными в сравнении с обуревавшей меня душевной мукой. Все было кончено. Погребальное шествие стало быстро таять. Меня привел в себя ветер, налетевший откуда-то из-за могильных крестов. У могилы остались только мать, Фая - жена Илюши, Виля с Лидой и я, мысленно все время повторявший: "Прощай, Людочка!" Я думал о смерти, о том, что и мне суждено стать обитателем этой обители надгробий - вернее, океана, который поглощает все людские мысли, стремления, чувства... И мне представилось, будто я сам и все, кто стоял рядом и уже разошедшиеся, все плывут на корабле, несущемся в бездну. Загробная жизнь... До нее ли сейчас было.
   Меж тем день подходил к концу. Очертания крестов стали еще призрачней. Фая и Лида повели маму к выходу безо всякого сопротивления с ее стороны. 0x08 graphic
Я, повторив еще раз: "Прощай, сестричка", направился следом.
   Выйдя за кладбищенские ворота, я подумал: "Страшно даже представить себе, как это Люда теперь там одна. Слава богу, мать ничего не сознает. Мертвые покидают нас, - и мы их тоже покидаем".
   Я глядел на уходившую маму. И мне чудилось в этом нечто противоестественное. Я решил на минутку забежать домой, где не был уже почти сутки, повидать Регину и девочек.
   По дороге к дому при мысли о том, что мучительный и тяжелый обряд совершен, и теперь можно отдохнуть, почувствовал облегчение. Дома все показалось мне мрачным и неприютным: нечему радоваться, нечего ждать, не на что надеяться. Но, сев у стола, чтобы выпить стакан чая, я испытал чисто физическое наслаждение человека, отдыхающего после тяжких трудов, и на душе вновь стало легче, даже покойней: ну вот, похороны состоялись, с этим покончено. И память тут же подсказала изречение одного мыслителя: "Каковы преступники, не знаю, зато порядочные люди омерзительны". И я сам себе стал противен.
   Пробыв дома не более получаса, я сказал жене, что снова иду к маме.
   - Иди, ее нельзя сейчас оставлять одну, - ответила Регина, - и вообще мне кажется, что хорошо бы забрать маму на несколько недель к нам.
   - Я тоже так думаю, Региша, не знаю, согласится ли она но попробую уговорить.
   Перед уходом из дому, я увидел на столе фотографию сестры и поцеловал ее. А четверть часа спустя уже звонил в мамину квартиру.
   Открыла мне Фая растрепанная, с покрасневшими глазами. Кроме нее в гостиной были Лида с Вилей, сестра отца с дочерью и мамина соседка.
   - Тетя Оля в спальне и с ней там Илюша, - тихо сказала мне Фая. - Она плоха, но стала хоть понимать, когда к ней обращаешься. Илюша пытается успокоить ее и, кажется, у него это получается.... Ты пока не ходи туда.
   - Хорошо. Я только хочу узнать, как она.
   - Наверное, мама захочет тебя увидеть... Подожди минутку, я схожу к ней.
   - Хорошо, - ответил я.
   Фая исчезла в соседней комнате, но, видимо, ей не сразу удалось вставить слово: через полуотворенную дверь доносился голос Илюши, убежденно, настойчиво толковавший о чем-то, будто пытавшийся пробиться сквозь броню оцепенения и горя.
   - ...Как бы вышла в другую комнату за чем-нибудь и вернется сейчас... - говорил Илюша. - Она не вернется; но вы последуете за ней. Дорогая тетя Оля, попробуйте взглянуть на смерть не с нашей, житейской, а с высшей, небесной точки зрения. Людочка продолжает жизнь в вечности и счастлива, потому что разлука с вами для нее - одно мгновение. Она там, - продолжал он убежденно, - и счастлива; она видит, что вы направляетесь к ней, и уже простирает к вам руки, зная: еще миг - и вы соединитесь, ибо с божественной, высшей точки зрения страдания наши и сама жизнь преходящи, за ее порогом нас ждет вечность... подумайте, вы навеки будете с Людой, в покое и блаженстве... не страшась ни болезней, ни смерти. Века пройдут, а вы будете неразлучны.
   "Если бы так... - с горечью подумал я, удивляясь тому, с какой внутренней верой говорил Илюша. Я никогда не подозревал, что он верующий. - Не пойду туда, - подумал я, - зачем, если я не разделяю таких чувств!"
   Но наперекор себе все-таки вошел, даже не дожидаясь Фаи, подумав: пусть поступок его бессмыслен, но продиктован чувством долга, и сторониться чужого несчастья недостойно. Эгоизм, "уши заткнув средь стенающих ближних", ищет себе оправдания в том, что в настоящем горе никакие утешения якобы все равно не помогут. И я это отлично понимал.
   Войдя, я увидел мать, сидевшую на кровати внука; рядом стояла пальма, бросавшая на голову матери тень, похожую на гигантские растопыренные пальцы. Илюша сидел рядом с мамой, держа ее за руки и глядя ей в лицо. Я отнял у него ее руки и, склоняясь над ними, молча стал целовать их.
   Мама замигала, будто прогоняя сон, и в новом приливе горя воскликнула:
   - Помнишь, как она...
   И зарыдала - надрывно, ломая руки и задыхаясь. Силы ее оставили, сознание снова помутилось. Едва она пришла в себя, папина сестра сказала:
   - Валентин, идите с Илюшей домой, мы с Фаей останемся с мамой, а вам надо отдохнуть.
   - Я хочу маму забрать к себе, - возразил я.
   - Не сегодня. Ты же видишь, в каком она состоянии. Идите, и Виля с Лидой пусть тоже уходят.
   Когда мы вчетвером подошли к трамвайной остановке, Виля крепко пожал мне руку и сказал:
   - Крепись, Валька. Больше ничего говорить не буду. Понимаю, как тяжело, когда такое горе в доме, и слова здесь бессильны.
   Они с Лидой сели в трамвай. Мой друг получил квартиру от предприятия, на котором работал, и они уже давно переехали со Слободки в город. А мы с Илюшей пошли по направлению к моему дому.
   На землю пал туман, который густой пеленой заволок улицы и радужными ореолами окружил фонари. У обоих на уме была Люда, которая первую свою ночь проведет вдали от матери, среди сонма мертвецов. И мне стало страшно - не за сестру, за мать, которая не могла не думать о том же. Одновременно вспомнил я слова Илюши, обращенные к несчастной.
   - Я слышал, что ты маме говорил. Если ей от этого легче, тогда хорошо. Но, видишь ли, будь все это так, нам сейчас бы впору... ну, пир, что ли, устроить и ликовать по поводу Людыной кончины.
   - А откуда ты знаешь, может, после смерти мы и будем ликовать.
   - Скажи лучше, откуда ты это знаешь?
   - Я не знаю, я верю.
   Возразить на такой ответ было нечего, и я заговорил, словно рассуждая сам с собой:
   - Милосердие, небесный свет, вечность, соитие душ... Все это слова, а на деле что? Труп молодой женщины в могиле и убитая горем мать. Как может смерть укреплять веру, если она, напротив, возбуждает сомнения? Тебе вот жалко мою сестру, мне - тем более, и сам собой возникает вопрос: зачем она умерла, к чему такая жестокость? Знаю, вопрос не нов, миллиарды людей уже им задавались, и нет на него ответа. Но если единственное утешение в смерти, на черта мне оно! Оттого зубами хочется скрежетать и выть от отчаяния... Рассудок отказывается это понимать и бунтует - и все тут! Вот мой вывод, и вряд ли тебя он устроит.
   - Христос воскрес, ибо был богом, - промолвил Илюша тоже как бы про себя, - но, как человек, он перенес смерть. Что же мне, жалкому червяку, остается, как и в смерти не восславлять волю и промысел божий?
   - Нам никогда друг друга не понять, - отозвался я.
   - Темно тут у вас, а дорога - ноги поломать можно. Ты свои улицы лучше знаешь, дай-ка руку, - сказал Илюша и, опершись на меня, продолжал: - Я знаю, у тебя доброе, любящее сердце, ты был очень привязан к сестре и все сделал бы для нее, правда, ведь? Так вот, сделай теперь хотя бы такую малость - помолись за упокой ее души. Если, по-твоему, ей это не поможет, скажи себе в оправдание: больше я ничего для нее сделать не могу.
   - Ах, да перестань ты говорить о том, во что я не верю! - сказал я.
   - Верить или не верить - твое дело, но ты все-таки слушай. Твоей сестре, может, и не нужно это, но память твоя ей будет дорога, и, благодарная тебе, она станет заступницей твоей перед богом.
   Я вспомнил, как, узнав о последнем Людыном приступе, Илюша сказал, будто ей что-то предназначено свыше, и она не могла умереть, не исполнив своего предназначенья. Я уже готов был напуститься на него, но вдруг остановился, подумав: "А если он прав, только я не знаю, что было ей предназначено".
   И спросил себя невольно: "Может, для того и жила она на свете?" Но тут же с возмущением отбросил эту мысль. И внезапно ощутил прилив гнева на Людыного мужа, даже презрение к нему.
   "Гадкий, вероломный человек! - подумал я, стискивая зубы. - Нет! Довольно и я настрадался из-за него. Нужно навсегда выбросить этого типа из своей жизни и памяти"
   - Шагу нельзя ступить, ни черта не видпо, - сетовал между тем идущий рядом Илюша. Сплошные горбы и выбоины. Без тебя я давно бы упал.
   - Видишь ли, дорогой мой, - уже поостыв, сказал я, - уж если ходить по земле, надо под ноги смотреть, а не устремлять глаза в небо. Неужели ты действительно верующий?
   - Это долгий разговор. Видишь ли, многие то, во что я верю, кажется, называют буддизмом... Да назови как угодно, но все мы втайне во что-то веруем, на что-то уповаем, на какое-то там милосердие божье, - тем и жив человек. А на деле что получается? Жизнь, что ни день, бьет нас по физиономии, и это порождает душевный разлад, неудовлетворенность, подавленность. Здесь поневоле к кому-то привязываешься, начинаешь сочувствовать чужому горю, это все слишком мучительно. А ты крепко на земле стоишь?
   - И вижу хорошо, даже в потемках. Все мы блуждаем во мгле, а что за ней - черт его знает. И рассуждать об этом - все равно, что ветки сухие ломать да в воду бросать и утверждать, будто они зацветут. А они сгнивают, и больше ничего. Мне тоже иногда что-то такое мерещилось, да вода унесла. Глупости все это! Ну вот, и мой дом, оставайся на ночь у меня.
   - Нет, спасибо, туман вроде рассеялся, и дорога здесь лучше, так что минут через пятнадцать буду на Пересыпи. Потопаю домой, спокойной ночи!
   Мы расстались. Я зашел во двор своего дома еле живой от усталости, а когда лег в постель, меня стали преследовать мучительные мысли и картины. И все представлялась убитая горем мать с тенью от пальмовых листьев на лице, похожей на гигантскую, хищную лапу. "Так можно философствовать до самого утра, - бормотал я. - Жизнь - такая вот лапа, которая бросает свою тень на нас! Лапа зловещая, потому что, будь она помилосердней, сестра не умерла бы, а разговоры Илюши - это все курам на смех!"
   Тут мне вспомнилось, что Илюша не только о смерти рассуждал, но и просил помолиться за упокой Людыной души. Я заколебался и долго боролся с собой. Я не верил, что молитва моя может быть услышана Людой и как-то поможет ей, и это сковывало язык. Кроме того, я не умел молиться, Молитвы, которые знал в детстве, давно забыл. Да и стыдно было произносить неискренние слова, но и бездействовать казалось не лучше. "В конце концов, что мне об этом известно? - размышлял я - Ничего! Тьма и тьма кругом. Пользы никакой, но что я могу еще сделать для моей сестрички?"
   Несколько минут я крепился, потом мысленно произнес:
   - Упокой, господи...
   Но спокойней не стало, напротив, только еще больше жаль стало Люду, и одновременно поднялось раздражение против Илюши, который поставил меня перед дилеммой: изменить самому себе или предать в каком-то смысле сестру. Наконец, почувствовав, что сыт по горло этими терзаниями, я решил завтра с утра вплотную заняться диссертацией, лишь бы вырваться из томительного, заколдованного круга своих мыслей.
  

IX

   После смерти сестры я посчитал своим долгом взять на себя ответственность, по крайней мере, за ближайшее будущее ее сына, так как его отец не проявил к этому ни малейшего желания.
   Много позже я узнал, что его вторая жена плавала с ним на одном судне. А он сам незаконно занимался каким-то мелким, как сказали бы сейчас, бизнесом, связанным с валютой, о котором судовая дама знала, а возможно принимала в нем участие. Она и поставила ему условие, что если он не бросит семью и не женится на ней, то она "заложит" его, и ему не тоько закроют визу, но и выгонят из пароходства. Думаю, выбора у него не было. Знаю, что спустя какое-то время ему по какой-то причине ампутировали ногу, и вскоре он умер.
   Приятель моего племянника - Юра вдруг почему-то решил оставить после девятого класса школу и перейти в среднее мореходное училище. Не знаю, уговорил ли он Сашу последовать своему примеру, или тот сам решил поступить также, чтобы по-прежнему оставаться рядом с другом. Как бы там ни было, но новый учебный год они начали вместе в новом учебном заведении. Однако к учебе они относились по-разному. Юра, вероятно, поставив для себя цель - успешно закончить мореходное училище - серьезно и целенаправленно стремился к ее достижению, а Саша, напротив, отнесся к учебе крайне легкомысленно. Я всякий раз готовил его к экзаменам, и он кое-как, с грехом пополам, закончил первый курс, но на втором курсе просто не пошел сдавать экзамены и в результате из училища был отчислен. Затем более полугода проболтался без дела, после чего был призван в армию в воздушно-десантные войска.
  
  
  

ДОЛГОЖДАННАЯ ЗАЩИТА

I

   Работа над диссертацией шла успешно и быстро подвигалась к концу. У меня было полное основание рассчитывать, что диссертацию я закончу более чем на год раньше отведенного мне срока. В начале октября она находилась в стадии завершения, и я уже подумывал о том, кто будут моими оппонентами. Михаил Федорович посоветовал мне обратиться по этому вопросу к профессору С.Т. Сергееву и доценту Н.В. Олейнику. Я последовал его совету, и от обоих получил согласие.
   Моя защита была назначена на 29 октября. В этот же день защищал диссертацию аспирант Михаила Федоровича - кореец Хоанг Ван Хоанг, - я первым, а он вторым. С тех пор прошло сорок лет, поэтому я смутно помню ее детали. Все было как обычно на защитах диссертаций: мой доклад, выступление оппонентов, мои ответы на их замечания, на вопросы из зала, голосование членов Совета и, наконец, результат - за присуждение степени кандидата технических наук единогласно.
   В те годы, впрочем, как и сейчас, было принято отмечать подобные события застольем. Поэтому я, уверенный в том, что защита пройдет гладко, одолжил у соседа по дому Тосика довольно приличную по сравнению с моей ассистентской заработной платой сумму. Сделал все необходимые приготовления, а после защиты я пригласил членов Совета, своих оппонентов и сотрудников кафедры сопротивления материалов вечером на банкет в малый зал ресторана гостиницы "Лондонская".
   К началу банкета я приехал на Приморский бульвар вместе с Региной на своем "Москвиче".
   Званный вечер прошел дружно, непринужденно и весело. Было много тостов и добрых пожеланий в мой адрес. Помню, кто-то из присутствующих потребовал, чтобы следующий тост предложила моя жена. Зная ее чрезмерную скромность и застенчивость, я подумал, что она смутится и ничего не скажет. Но к моему искреннему удивлению Регинка с бокалом в руке поднялась со своего места, намереваясь выполнить прозвучавшее требование. Громкие разговоры за столом прекратились. Все, и я в том числе, ждали, что она скажет.
   - Прежде всего, - громко и уверенно произнесла Регина, - мне хочется поблагодарить всех присутствующих в этом зале за то, что вы пришли, чтобы отметить с нами это радостное для нас с мужем событие. Я всегда знала, что мой муж человек способный и трудолюбивый. Сегодня он лишний раз убедил меня в этом. Поэтому предлагаю выпить за его здоровье, а также за успех и удачу в будущем всех, кто здесь сегодня с нами.
   Ее тост был награжден громкими дружными аплодисментами, а я испытал чувство гордости и одновременно благодарности за сказанное в мой адрес.
   Банкет закончился около полуночи. Выпито было много, но так как я, заботясь о том, чтобы в спиртном не было недостачи, заказал его с запасом, то к концу вечера, когда уже приглашенные начали расходиться, оставалось еще с десяток бутылок коньяка и шампанского. Аспирант нашей кафедры Толя Киршанков вызвался унести его в институт, чтобы на следующий день после работы было чем похмелиться. Он заполнил бутылками свой вместительный саквояж и отправился в свое общежитие. Проводив гостей, мы с Региной ушли последними. По дороге домой я ехал хотя и уверенно, но все же осторожно.
   На следующий день похмелья не получилось. Толя Киршанков появился на кафедре со следами побоев на лице, Он сказал будто по дороге в общежитие еще что-то пил и смутно помнит, что произошло накануне, и кто отобрал у него саквояж с бутылками вместе с курткой, которая была на нем, поэтому ничего определенного сказать не может.
  

II

   После смерти сестры мы c мамой каждую неделю ходили на кладбище. А в начале декабря, ночью сестра мне приснилась, и утром я решил сходить на ее могилу. Мать была нездорова, поэтому я спросил Регину:
   - Как ты смотришь на то, чтобы пойти со мной к Люде?
   - Смотрю положительно, конечно пойду.
   Полчаса спустя мы уже подходили к кладбищенским воротам. День был для начала зимы теплый, но серый и ветреный. Слободские домишки выглядели уныло и неряшливо. Подтаявший снег на кладбище пластами сползал с могил, обнажая жухлую, полусгнившую траву. С могильных крестов и голых ветвей падали крупные капли, и налетавший порывами ветер бросал их в лицо Регине и мне. Ветер так трепал ее юбку, что приходилось придерживать рукой. Наконец мы остановились у Людыной могилы.
   И тут было мокро, уныло, грязно; из-под раскисшего снега вылезла осклизлая земля. Никак не умещалось в голове, что сестричка, которую я так любил, лежит здесь в сырости и непроглядной тьме. "Пусть смерть и естественное явление, - размышлял я, - но примириться с этим - невозможно". Всякий раз, побывав на Людыной могиле, возвращался я, ропща и негодуя в душе. И теперь меня осаждали те же мысли: любить Люду, зная, что на глубине двух метров лежит в земле ее почернелое, разлагающееся тело, - в этом было для меня нечто чудовищное. "Не надо мне тут бывать, - твердил я себе, - только в ярость слепую приходишь от своего бессилия, всякая охота жить пропадает". Но еще больше мучило другое сознание того, что, сколько ни думай о смерти - а не думать о ней невозможно, - без веры все равно ничего не придумаешь, кроме каких-то безнадежно глупых, жалких, пошлых пустяков. Речь ведь идет ни много, ни мало, как о самом существовании, а на ум приходят одни избитые, общие места. Какой-то порочный круг! И в самом деле: если при мысли о смерти все в жизни лишается смысла, а, к сожалению, это так, и если тысячи людей до меня, приходя к тому же заключению, не находили ни отрады, ни удовлетворения, какое дает познание истины... Что же я мог тогда сказать по этому поводу утешительного и не банального? Легко было увидеть, что вся жизнь человеческая, история, философия - в сущности лишь борьба со смертью, борьба неустанная, отчаянная, вполне объяснимая, но одновременно безмерно глупая и бесцельная, ибо исход ее заранее предрешен. Но понимание этого, в свой черед, не давало никакого облегчения, возвращая в тот же замкнутый круг. "Единственная цель всех усилий в том, чтобы выжить, а единственный результат - смерть. Полнейший абсурд, невероятный в своей нелепости, если б не сама отвратительно беспощадная действительность, которая живые, любимые существа обращает в тлен".
   Такими и подобными мыслями терзался я при каждом посещении кладбища. Но сегодня я надеялся, что меня избавит от них присутствие Регины, а оказалось совсем не так. Стоя с ней у Людыной могилы, я вдруг с удвоенной силой вновь ощутил присутствие и тлетворное дыхание смерти, о которой успел было позабыть. И снова жизнь, а с нею любовь показались мне миражем, а повседневные хлопоты - тщетой и суетой. Если не милосердие и разум правят миром, зачем тогда трудиться, любить, иметь семью? Неужто, лишь затем, чтобы, произведя на свет детей и привязавшись к ним всем сердцем, беспомощно взирать потом, как слепая, нелепая, грубая и возмутительная сила душит их, как волк ягнят, и воображать себе, приходя к ним на могилу, как они гниют там во мраке и сырости. Лежит же вот моя сестра в земле!
   На редкость унылый день еще больше растравлял душу. В прежние приходы сюда кладбище представлялось мне некой бескрайней пустотой, которая поглощает всякую жизнь, но вместе с тем и печаль, навевая сон и покой. Но сегодня умиротворения и покоя не было. Со стволов и могилъных памятников кусками отваливался снег; среди мокрых деревьев с карканьем кружило воронье. Внезапные сильные порывы ветра срывали капли с какой-то суетливой безнадежностью, кропя ими скопище бесстрастно застывших каменных и железных крестов.
   Постояв у могилы, Регина сказала, понизив голос, как говорят обычно на кладбище:
   - Быть может, теперь ее душенька здесь витает над нами.
   Я не ответил, мне пришло в голову, что мы с Региной - точно обитатели разных планет. II еще подумалось: будь в ее словах хоть крупица правды, все ее душевные терзания не стоят выеденного яйца. Ибо тогда выходило бы, что люди умирают, их зарывают, но смерти нет.
   Регина стала раскладывать на могиле искусственные цветы, которые мы купили у кладбищенских ворот, а на меня нахлынули не мысли даже, а смутные ощущения. "Нет в этом мире ни на что ответа, - следя за ними, думал я, - замкнутый круг, из которого нет выхода".
   И внезапно поразился: а ведь не будь Региныно представление о смерти известным допущением веры, выскажи его как гипотезу какой-нибудь философ, эту гипотезу сочли бы гениальнейшей из всех. И правда: все объясняет, на все даст ответ, освещает не только загадку жизни, но и темную тайну смерти. Человечество в изумлении преклонялось бы перед таким мудрецом и его теорией.
   Но, с другой стороны, и сам я, казалось, чувствовал незримое присутствие сестры. Сама она стала прахом, но ее мысли, желания, чувства остались жить, разойдясь волнами. Вот мы с Региной стали мужем и женой, стоим сейчас у ее могилы и будем жить вместе, у нас родились две дочери, которые, в свою очередь, будут жить, любить, производить потомство, - что это, как не волны, идущие от моей сестрички вдаль цепью явлений, которым нет конца. Но как же смертный может источать эту нескончаемую, бессмертную энергию, как это понять? Регина в своей подсознательной вере нашла ответ, а я не находил.
   В одном Регина права: душа Люды с нами. У меня даже забрезжило некое смутное, не имевшее четких логических очертаний предположение, что, может быть, все передуманное, перечувствованное нами в жизни, все наши помыслы, стремления, привязанности преображаются в какую-то материю, стократ более неуловимую и тонкую, чем эфир, и из нее возникает некое наделенное самосознанием астральное сверхбытие, которое извечно раз от раза себя воспроизводит, усложняясь и совершенствуясь до бесконечности. Может быть, мысли и чувства могут, как атомы, слагаться в отдельные особи, ибо родственны по происхождению, исходят из мозга и сердца и тяготеют друг к другу, как простые вещества, которые по столь же необъяснимой причине образуют, соединяясь, физическое тело. Размышлять об этом было, правда, некогда, но мне почудилось, буд0x08 graphic
то завеса перед глазами чуть раздвинулась. Я мог, конечно, заблуждаться, но, чувствуя в ту минуту, что Люда с нами, не видел, как это иначе истолковать.
   На кладбище показалась похоронная процессия... Я подал руку Регине, и мы направились к воротам.
   - Я уверена: мы с тобой будем счастливы, - очевидно, все еще с мыслью о Люде сказала Регина и прижалась к моему плечу, быть может, оттого, что становилось трудно идти против ветра, который все усиливался.
   Внезапным порывом ветра конец ее шарфика забросило мне на шею, и это вернуло меня к действительности. Я взял под руку любящую меня женщину, думая: если любовь и не спасает от смерти, то, во всяком случае, примиряет с жизнью.
   По дороге домой я не выпускал Региныной руки. Во мне вновь стала оживать надежда, что эта милая, бесконечно добрая девушка сумеет исцелить меня, вернуть утраченную полноту чувств. "Жена моя!" - повторял я про себя, глядя на нее, и читал в ее глазах: "Твоя!"
   И все же, вернувшись к себе, я долго не мог избавиться от раздумий, одолевавших меня на кладбище. Я взял Регину за руку и привлек к себе.
   - Ты сказала, что Люда с нами, и это правда! - заметил я под впечатлением своих мыслей. - Я всегда возвращался с кладбища совершенно разбитый, а теперь вот нет. Хорошо, что мы там были.
   - Как будто она нас благословила, - отозвалась Регина.
   - И у меня такое же чувство. И еще мне кажется, это крепче связало, больше сблизило нас.
   - Да. И с грустью, и с радостью будем: ее вспоминать.
   - Если ты уверена, что мы будем счастливы, - продолжал я, взяв ее руки в свои, то я тем более верю в это. Моя хорошая, чудесная, я тоже верю, что нам всегда будет хорошо.
   Я привлек Регину к себе, ища ее губы. И она, закрыв глаза, подставила их, словно давно жаждавшая этого поцелуя.
  
  
  

ЖИЗНЬ НАЧИНАЕТ МЕНЯТЬСЯ К ЛУЧШЕМУ

   После защиты диссертации для меня в материальном отношении ровно ничего не изменилось. До подтверждения моей защиты Высшей Аттестационной Комиссией Советского Союза я по-прежнему оставался ассистентом кафедры сопротивления материалов с прежним окладом, которого мне едва хватало на погашение банковской ссуды, выплату долга своей бывшей жене за часть выстроенного мной на мои личные деньги дома и алиментов дочери. Иными словами, моей новой семье в это время приходилось довольно туго. Мы, по сути, жили только на то, что зарабатывала в училище Регина, а этого явно не хватало. Поэтому, чтобы как-то дотянуть до очередной ее зарплаты приходилось к концу каждого месяца просить у соседей взаймы.
   В таких условиях прошел последний месяц осени 1968 года и начало зимы. Новый 1969 год мы с Региной и дочурками встретили предельно скромно. А я все это время чувствовал себя крайне скверно и отнюдь не физически. На здоровье, я слава богу, не жаловался. Меня постоянно мучила совесть. Имея молодую красивую жену, двоих маленьких, прелестных дочурок, я мужчина - глава семьи, не только не мог обеспечить их материально, но больше того, сам жил на то, что зарабатывала Регина. Сознавать это и переносить было невыносимо трудно, может быть, еще и потому, что я ни разу не услышал со стороны Регины ни единого слова упрека. Она безропотно трудилась на работе и дома, в котором была идеальная чистота, а дети и я всегда ухожены. Регина была верной подругой, прекрасной матерью и идеальной хозяйкой, а вот я сам явно не соответствовал собственному представлению о главе семьи.
   Так продолжалось до наступления весны, когда 5 марта 1969 года я, наконец, получил из ВАК СССР утверждение моей защиты. Это было серьезное событие в моей жизни, и его нужно было отметить, естественно, по нашему русскому обычаю. Но в доме не было денег и, чтобы все-таки соблюсти обычай, я, кажется, у Тосика одолжил три рубля, добавил к ним 15 копеек, купил четвертинку водки, и мы с Регинкой устроили семейное торжество.
   А вскоре на кафедре сопротивления материалов произошли перемены. Прежде всего, Александра Филипповича Бабенко и меня перевели на кафедру теоретической механики - его заведующим кафедрой, а меня избрали по конкурсу старшим преподавателем с соответствующим увеличением заработной платы. Вместо А.Ф. Бабенко кафедру сопротивления материалов возглавил профессор В.Т. Козлов, недавно защитивший докторскую диссертацию. Кроме того, мне предложили командировку на три года в Алжир для чтения лекций по сопротивлению материалов на французском языке. Однако, предварительно этот язык надо было выучить. Поэтому первая десятимесячная командировка намечалась в киевский университет.
   Моя предстоящая долговременная поездка с семьей в Африку была связана с необходимостью решения некоторых возникших в связи с нею вопросов. В первую очередь надо было решить, что делать с домом. На основании приобретенного мною опыта в качестве домовладельца я знал, что дом требует постоянного ухода. Почти всегда возникает нужда что-нибудь починить, исправить, доделать. Я уже не говорю о приусадебном участке. Поручить кому-нибудь на время своего отсутствия присмотр за домом я не мог. А оставлять его без присмотра на такой длительный срок было не разумно. Поэтому я просто не знал, как мне поступить. И, наверное, я еще долго самостоятельно решал бы этот трудный вопрос, если бы вместо меня его не решил другой человек.
   Именно в это время кто-то познакомил меня с Василием Будылкиным. Он был человеком примерно одних со мной лет, среднего роста, коренастый, смешливый, с виду простак, но, как выяснилось позже, Вася был всегда себе на уме. Он, как и я, окончил Одесский инженерно-строительный институт и работал инженером в Одессельстрое, а жил на соседней со мной улице.
   Однажды я ему рассказал о своей проблеме с домом, и он тут же изъявил активное желание помочь мне в этом вопросе.
   - Зачем тебе лишние заботы и переживания пока ты будешь за границей, - сказал он. - Возьми лучше да продай его. У меня, кстати, уже и покупатель есть. А ты с семьей пока поживешь в трехкомнатной квартире своей матери. Ведь ты говорил, что твой племянник сейчас в армии, и мама там одна. А когда вернешься из Алжира то или останешься жить с мамой, или квартирный вопрос решится каким-нибудь другим способом.
   И так он убедительно все это мне доказывал, что я согласился с предложенным им вариантом. Тут же он познакомил меня со своим приятелем, который согласен был купить мой дом за десять тысяч рублей.
   Родственница моей соседки, узнав, что я собираюсь продавать его, тут же предложила мне за дом пятнадцать тысяч, но Будылкин, каким-то образом, убедил меня продать его не ей, а своему приятелю.
   Купля-продажа совершилась быстро - буквально в течение недели. После чего я с женой и детьми переехал к маме. И почти сразу же после этого вернулся из армии мой племянник.
   Вспоминая эту операцию с недвижимостью теперь, я не могу понять, почему тогда совершил такую глупость. Я ведь истратил на постройку дома не только те десять тысяч рублей, которые взял в качестве ссуды в банке, но и еще примерно столько же, если не больше. Это не считая собственных сил и труда, которые на него затратил. Так почему же надо было продавать дом всего за десять тысяч? Тем более, как мне стало известно позже, новый хозяин года через два продал его за сорок пять тысяч. Единственный вывод, который из этого следует - в бизнесмены я никоим образом не гожусь и перед тем, как совершать продажу дома, мне следовало хотя бы с Тосиком посоветоваться.
   Второй, уже не столь сложный вопрос, который мне также предстояло решить, был связан не только с тем, где теперь держать свой "Москвич", поскольку гараж я, разумеется, продал вместе с домом, но и как быть со стареньким кузовом "Москвича 403", который я купил в конце лета. Дело в том, что я периодически модернизировал свой автомобиль. Сначала кузов "Москвича 400" поменял на "Москвич 401", а вот теперь решил его поменять на "Москвич 403", поэтому надо было куда-то пристроить не только автомобиль, но и вновь приобретенный кузов. Но повторяю, решить этот вопрос было уже много проще, чем первый. Не без помощи Будылкина я легко договорился с новым хозяином дома о том, что могу по-прежнему какое-то время держать автомобиль в своем бывшем гараже, а купленный кузов во дворе проданного дома.
  
  
  

В КИЕВСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ

   В конце сентября я приехал в Киев. Получить представление о том, как проходило мое скоростное изучение французского языка в киевском университете, читатель сможет по моей переписке с женой. Ниже я привожу копии писем, сохранившихся у нас с того времени.

1 октября 1969 г.

Мои дорогие, здравствуйте!

   Доехал благополучно. Занятия начались, по сути, 29 сентября. Сегодня они шли в полную силу. Судя по всему, я в нашей группе, похоже, не самый слабый. Однако, судить об этом пока еще рано.
   Первую ночь спал неважно. Где-то рядом с общежитием громко, не переставая, лаяли собаки. Настроение в эти первые дни сносное. Сейчас закончил готовить домашнее задание и вот теперь пишу вам письмо.
   Региночка, оказывается, мне надо было сняться с военного учета и взять с собой военный билет. Возможно, тебе придется сходить в военкомат. Если в этом возникнет необходимость, я тебе напишу в следующем письме.
   Как вы там? Как девочки? Пусть слушают тебя и будут умницы.
   Из Одессы я здесь на курсах один, и сопроматчик тоже один. Наше общежитие не Рио-де-Женейро, но жить можно. Меня еще с одним парнем из Харькова поселили в комнате на двух человек. Обстановка примерно такая, какую нам описал Иванов. Ездить отсюда в институт очень далеко, но пока погоды хорошие, такие поездки вполне терпимы.
   Мне уже кажется, что я из дома уехал давно и скоро непременно буду скучать за вами, родные мои. Смотри себя и девочек. Целую вас крепко. До свидания, приеду, скорее всего, на праздники.
   Ваш папа.

5 октября 1969 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

   Регишенька милая, завтра начинается новая неделя моего пребывания на курсах. Вчера и сегодня мы формально отдыхаем. Однако работаем с магнитофоном, учим слова и простенькие предложения. Пытаемся задавать друг другу вопросы и отвечать на них. Получается страшно коряво, но все полны желания научиться говорить по-французски. Нагрузка довольно большая, но пока терпимая. Вот собственно и все о себе.
   Теперь о вас. Как вы там без меня? Здорова ли ты и дочурки? Слушают ли они тебя? Я знаю, что тебе, родная, не легко. Непременно пиши мне обо всем.
   Пришло ли уже к вам мое первое письмо? С нетерпением жду весточку от вас. Как жаль, что у нас нет телефона. Ребята, у кого он дома есть, разговаривают по автомату почти через день. А мне остается только завидовать им.
   Как бабушка, работает и занимается ли Сашка, бывает у вас Иван? Мне, кажется, я не дождусь, когда, наконец, наступят праздники, и я снова вас увижу, мои дорогие. Ты мне обязательно пиши обо всем, ничего не скрывай. Купила ли ты картошку? Как устраиваешься с базаром? Как кушают дети? Занимается ли Валерочка с учительницей по музыке? Какие у нее успехи? Сильно ли шкодит Витуська? Что у тебя нового на работе?
   Ну, на сегодня, пожалуй, все, мои дорогие. Целую вас крепко-крепко. Целуй за меня дочурок. Большой привет бабушкам и Саньке. С нетерпением жду вашего письма.
  
   Ваш папка.

8 октября 1969 г.

Валенька, родной, любимый, здравствуй!

   Наконец пришло твое долгожданное письмо. Мы так ждали его и очень беспокоились о тебе. Письмо читала вслух дочкам. Витика все ходит с твоей фотокарточкой и говорит: "Бедный наш папочка похудел".
   Валерочка занимается с учительницей музыки, которая ею довольна. Говорит, что она девочка толковая, но ручками работает пока плохо, а головкой хорошо. После твоего отъезда у нее было уже два урока.
   Девочки каждый день гуляют во дворе. У нас сейчас сильно похолодало, выходить в платьях уже нельзя. Сашка сегодня второй день работал, а вечером пошел встречать папу. У бабушки все по-прежнему. Закончила красить ограду на кладбище. В воскресенье к нам приходил Игнат. Разобрал и прочистил в кухне слив в мойке, который был сильно забит.
   А сегодня утром к нам зашел Ваня Козеренко, сказал, что на наш "Москвич" уже поставили мотор и задние колеса. Теперь он должен повидаться с Ромой, чтобы решить вопрос с покраской кузова, который стоит пока во дворе. На старой машине Ваня ездить боится, так как у нее не в порядке тормоза. Он мне показывал образцы внутренней обивки кузова - белый на потолок и зеленый, кофейный и синий для салона. Мы остановились на зеленом, как было в нашей прежней машине. Я Ване сказала, чтобы замерил, сколько надо материала, а затем пусть поедет и купит. Деньги ему я дам.
   Валенька, я очень скучаю по тебе, иногда даже плачу. Так мне одиноко и тяжело без тебя. С Сашкой не разговариваю, поругалась. Называет детей дубина, дурная. Я ему два раза делала замечания, но он продолжает так говорить. Я не вытерпела и сказала, что если он еще раз это повторит, то ноги моей здесь больше не будет. Бабушка, конечно, его защищает.
   Девочки тоже скучают по тебе. Целый день только и разговоров: "Наш папочка". А Витика говорит: "Надо папочку любить, а то гостинцев не привезет".
   В субботу была у Васи Будылкина, отнесла домовую книгу. Бабушкиного паспорта у него нет. Он утверждает, что отдал его тебе в тот день, когда вы после того, как выписали Веньку, вышли из военкомата, ты положил его в портфель. Посмотри хорошо в портфеле, если там паспорта нет, придется оформлять новый. Вася по-прежнему воюет с женой. Они, то сходятся, то расходятся. А в воскресенье я ходила с девочками в кино.
   Валюша, ты совсем мало пишешь о себе. Как устроился с питанием? Ешь, пожалуйста, не меньше четырех раз в день, и все питательное. Не жалей денег. Смотри себя. По возможности отдыхай. Переменил ли ты, наконец, рубаху или ходишь все в той же? Смотри, будь аккуратным, чтобы мне не было за тебя стыдно. Чаще меняй белье, носки. И вообще, одевайся потеплее, чтобы не простудился. Если нужны деньги, непременно напиши, и я вышлю. За твоей зарплатой не ходила.
   Ваня взял у меня твой адрес, сказал, что хочет написать тебе. Получишь мое письмо, сразу же ответь. Мы будем очень-очень ждать. До свидания. Целуем тебя все крепко-крепко.
   Твои Региша, Валерика, Витика

10 октября 1969 г.

Муженька дорогой, здравствуй!

   Получило твое второе письмо и удивилась тому, что ты прислал его, не дождавшись ответа на мое первое. Я подумала, что ты, наверное, сильно скучаешь за нами. Мы тоже очень хотим тебя видеть, но мне скучать не дают наши разбойницы. Витика стала просто невозможной. Бьет Валеру, обзывает ее всякими словами и к тому же плохо ест.
   Валерочка выучила маленькую в две строчки песенку. Сначала она плакала, не хотела учить, потому что Вика гуляла во дворе, а она нет, но теперь, когда у нее получилось, от пианино не отходит.
   Валенька, к нам приходил Рома. С понедельника, если Иван загонит к нему в мастерскую нашу машину с новым кузовом, то он приступит к его обработке. Шпаклевать его во дворе из-за плохих погод нельзя, поэтому Иван уже договорился с Ромой о том, чтобы поставить машину в мастерской Ромы, но сам по какой-то причине не пришел. Я ходила в наш бывший дом, думала застать его там, но не застала.
   Сашка работает, к вечеру приходит чумазый. После работы ходит в школу, но дома книги в руки и близко не берет. А бабушке его жалко. Говорит ему: "Сашенька, может ты бросишь работу?".
   Квартиру уже убрали, все у нас сияет, готовимся к встрече нашего папки. Валенька, ты очень мало пишешь о себе, а мне так хочется знать, как ты там? Бабушка просит, чтобы ты поискал в Киеве туалетную бумагу. А ее паспорт пока не нашелся. Прости за такую грязную писанину. Я очень устала, болит голова, и рука совсем не слушается меня. Родной мой, люблю тебя по-прежнему и жду на праздники обязательно. О том, что ты сможешь приехать на мой день рождения, не надеюсь. А пока до свидания, милый, надеюсь до скорого. Будем ждать твоего ответа, и все крепко тебя целуем.
   Твоя женушка, Витика и Лерочка.
  
  

11 октября 1969 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

   Сегодня у меня большой праздник, получил, наконец, ваше письмо. Я заждался его. Очень волновался и хотел уже лететь к вам, мои хорошие. Роднулька, ты умница, что написала обо всем так подробно. Мне тоже сейчас хочется так много тебе сказать, что просто не знаю с чего и начать.
   Девочки мои дорогие, соскучился за вами страшно. Если бы можно было, то уехал бы домой сегодня же, но, к сожалению, этого сделать нельзя. Родная моя, я непременно постараюсь приехать ко дню твоего рождения. В этот день я хочу быть с вами. Очень рад, что дочурки меня помнят, и что у Валеськи хорошие успехи по музыке. Целуй их, солнышко, за меня крепко-крепко.
   Я живу по-прежнему. Сегодня суббота, и мы не занимаемся. Работаем в общежитии. Успехи у меня средние. Запоминание слов и чтение как будто получается, а вот с письмом конфуз. Вчера писали под диктовку, и я умудрился сделать десять ошибок. Никак не могу запомнить написание некоторых слов. Наверное, зрительная память подводит. Но я не отчаиваюсь. По-моему, прежде всего, следует научиться разговаривать, а уметь правильно писать, конечно, нужно, но это уже дело второстепенное.
   Сегодня у меня был банный день, поменял белье и переодел рубаху, хотя она еще совсем чистая. Заказал себе другие очки, так как необходимо иметь запасные. Оправа не очень, но это не столь важно.
   Ем я, как будто, нормально, хотя пища в столовых сама знаешь какая - дрянь страшнейшая. Иногда хожу в город обедать в забегаловке "Кулiш та ковбаса", там питательно, вкусно и сравнительно не дорого. Вот только меню там постоянное - кулеш и домашняя колбаса с тушенной капустой, а кроме того не всегда есть время туда ходить.
   Просыпаемся мы обычно в начале седьмого. На скорую руку делаем зарядку и мчимся в университет. Ездим туда автобусами, но толчея в них страшная. На место обычно прибываем без десяти восемь, летим в столовую завтракать, затем на занятия до половины третьего, если еще не оставят без обеда на консультацию. Вчера меня оставляли впервые за "чудесно" написанный диктант. После занятий обедаем и домой. Приезжаем, как правило, часам к пяти. Отдыхаем минут сорок-час и за домашние задания до половины одинадцатого. Учим слова, которые мы слышим, надев наушники. И так каждый день кроме субботы и воскресенья
   Вот так я живу, мои дорогие, и не совсем представляю, как смогу выдержать десять месяцев. Но самое главное - не то, что это трудно, а то, - что тяжело без вас. Без тебя, родная, и без моих дорогих разбойниц.
   Пока на сегодня все, девочки мои. Целую вас много-много раз и очень жду вашего письма. Привет бабушкам и Саньке. Скажи ему, пусть не болтает глупостей, а лучше хорошо работает и занимается.
   Ваш папа.

13 октября 1969 г.

Здравствуйте, мои дорогие девочки!

   Спасибо, родная, за письмецо. Я как раз сегодня ждал его. Ты пишешь, что была удивлена, получив от меня второе письмо. Регишенька моя милая, если бы у меня было больше времени, я писал бы тебе ежедневно. Конечно, дорогая, я за моими девочками очень скучаю.
   Кое-кто из наших ребят собирается поехать домой в конце этой недели. Я же хочу подождать еще недельку и приехать к твоему дню рождения. Как ты смотришь на это, Регишенька, правильно ли я решил или нет?
   Сегодня встал в шесть часов утра. Сейчас уже половина десятого вечера, а работы еще много. Вряд ли успею полностью выполнить заданное. Но я решил все оставить и прежде всего написать тебе. Это для меня важнее всяких заданий, дорогая моя.
   Регишенька, не утомляй слишком Валеську музыкальными уроками, она ведь у нас слабенькая. Пусть больше гуляет на воздухе. Песенку, которую она выучила, с удовольствием послушаю, когда приеду, и очень горжусь тем, что моя дочь уже играет. Витульке скажи, чтобы слушалась и хорошо ела, а то не привезу ей подарок. Пусть так и знает. Бабушкино поручение, если увижу бумагу, обязательно выполню. Саньке тоже скажи, пусть уроки делает непременно. Работа - работой, а школа - основное. Он должен это понять, если не хочет оставаться чумазым всю жизнь.
   Домовую книгу надо отдать обязательно. Если сможешь, сделай это сама. С этим надо покончить раз и навсегда. Иван, подводит, вероятно, не без уважительной причины. Возможно, у него что-то дома случилось. Если увидишь его, скажи ему, что я буду 24 октября, пусть заедет к нам.
   Позавчера сюда приехал Женя Кожевников. Оказывается, он первого октября защитил кандидатскую диссертацию и потому опоздал. Теперь придется догонять нас. Я ему не завидую.
   Регишка, почему ты не пишешь, как у тебя дела на работе? Все ли хорошо? Как ты туда добираешься? Не ходи, пожалуйста, сама, Договаривайся со своей сотрудницей - нашей соседкой, чтобы встречаться с ней утром и идти вместе. Не холодно ли тебе ходить? Как у тебя с обувью? Напиши, какие отметки у Саньки?
   Уже десять часов вечера. Ты, наверное, укладываешь спать наших дочурок. А может быть, Витика уже спит? Поцелуй их за меня. А я, пожалуй, буду заканчивать. До свидания, моя родная, любимая, желанная. Очень хочу к тебе, к дочуркам, а еще столько ждать! Привет бабушкам и Саньке. Надеюсь, что твой ответ придет скоро, моя дорогая. Целую вас крепко-крепко.
   Ваш папуля.
  
   Евгений Кожевников и Борис Лысенко, имя которого будет упомянуто Региной позже в одном из писем, мои коллеги-преподаватели по ОИСИ. Женя родился в Сибири в городе Чите. После войны его семья переехала в Одессу, где он в 1955 году поступил в Одесский инженерно-строительный институт и, хотя был младше меня на семь лет, окончил его на год раньше и остался в нем работать сначала на кафедре графики, а затем на кафедре железобетонных конструкций. Будучи студентом, Женя занимался в одной группе с Игорем Еременком - сыном ректора ОИСИ, входил в круг близких приятелей Игоря, возможно, эта дружба в какой-то мере и определила его дальнейшую карьеру.
   Я близко сошелся с Женей только на курсах французского языка. Он оказался симпатичным, толковым, веселым и компанейским человеком. Однажды при нашей беседе он сказал:
   - Ты знаешь, меня всегда возмущает, когда в разговоре между сотрудниками института речь заходит обо мне, то обычно говорят: "А, Кожевников - так он же друг Игоря Еременка". А я хочу, чтобы меня принимали и уважали просто, как Кожевникова, а не потому, что я чей-то друг.
   С Борисом Лысенко - ровесником Жени у меня в институте отношения были более близкими, чем с Кожевниковым. Мы там часто встречались с ним и, как мне казалось, испытывали взаимную симпатию. Борис окончил киевский политехнический институт и по приглашению ректора ОИСИ, дружившего с отцом Бориса - министром строительства Украины, приехал работать в ОИСИ, сначала, как и Женя, на кафедре графики, а затем на кафедре строительных машин. В конце пятидесятых годов у него случился инфаркт, и он уехал в Киев. После выздоровления Борис работал начальником НИСа в Киевском инженерно-строительном институте. Жил он в Киеве сам в небольшой однокомнатной квартире. Во время нашего с Женей обучения на курсах мы частенько бывали у Бориса, грешным делом выпивали там, а иногда даже оставались ночевать, наверное, потому, что от него было много ближе к университету, чем из нашего общежития.
  
  

14 октября 1969 г.

Валюшенька, роднусенька, здравствуй!

   Только что по дороге на работу получила твое письмо и еще не читала, не хотела возвращаться. А вот сейчас в училище в свободное время прочла его и пишу тебе ответ. У нас дома все по-прежнему, Я работаю, а Сашка ходит в вечернюю школу, но уроков не делает. В свободное от работы и учебы время всегда дома. Видно устает на работе и поэтому гулять не ходит. Валерочка занимается уже с меньшей охотой. Без меня за пианино не садится. Мне каждый раз приходится ее уговаривать. Сейчас, правда, все заданное Анной Андреевной выучила, но надо играть - отрабатывать технику рук. А головка у нее отличная. Все схватывает моментально, а вот играть, чтобы добиться правильного и красивого положения рук, не хочет. Плачет, говорит: "Витка гуляет, а я должна играть". Она уже выучила две песенки и этюд. Как видишь, успехи у нас налицо. Кроме того, если раньше руки ее слушались плохо, то сейчас они плавно ложатся на клавиши. А Витика стала страшно непослушной. Кормить ее - для меня пытка, не хочет жевать ни в какую. Наберет в рот и сидит.
   Валенька, ты писал, что хочешь приехать 25 числа. Я была бы, конечно, счастлива, но если не сможешь, то не надо. Будем праздновать день рождения и октябрьские праздники вместе. В общем, смотри сам. Кстати, 25 число удачно выпадает на субботу. Если будешь ехать, захвати с собой все свое белье, чтобы я смогла его выстирать. И непременно дай телеграмму, мы придем тебя встречать.
   Видела Васю. Бабушкиного паспорта так и нет, ни у него, ни у тебя. Придется, наверное, оформлять новый. Иван не приходит, Рома должен был с понедельника начать шпаклевку кузова. Начал ли - не знаю, а сходить к нему, у меня нет времени.
   Погоды у нас стоят сухие и очень теплые, но хожу на работу в плаще. Денег с твоей книжки еще не брала. Пока, обхожусь своими. Но перед праздниками, наверное, возьму.
   Кажется, написала тебе обо всем и теперь буду с нетерпением ждать твоего ответа. Пока до свидания. Целуем тебя крепко-крепко. Привет от бабушки и Сашки.
  
   Твои девочки.

19 октября 1969 г.

Здравствуйте, мои дорогие девочки!

   Регишенька, спасибо за письмо. Только почему, солнышко, ты его два дня в кармане носила? Написала 14.10, а отправила 16.10. Ты ведь знаешь, с каким нетерпением я жду твоих писем. Прости, родная, что начал письмо с упрека. Надоело все до чертиков, и домой хочу ужасно. А завтра только двадцать дней, как я здесь. Скучаю за вами страшно. Просыпаюсь и первая мысль о тебе, ложусь - тоже самое. А часто и ночью проснусь, и снова все мысли с вами, с тобой, моя дорогая. Очень хочу в пятницу уехать домой. Вот только не знаю чем. Поездом долго, а самолетом рискованно. В эту пятницу у нас один полетел во Львов, но самолет пролетел над Львовом и вернулся в Киев. Львов не принял. Кроме того, на наших курсах страшные строгости. Нас категорически предупредили, чтобы никто никуда не уезжал. Но на это я, конечно, чихать хотел. В общем, настроение у меня дрянное, особенно в субботу и воскресенье, когда больше свободного времени.
   Ругаю себя каждый день за то, что влип в эту французскую историю. Ну да теперь уже ничего не поделаешь. В любом случае доучиться заставят.
   Регишенька милая, почему ты так мало пишешь о себе? Я хочу знать все: что ты делаешь, о чем думаешь, в общем все-все. Роднулька, Валеську особенно не принуждай к занятиям. Она ведь, в сущности, еще совсем маленькая. Пусть больше играет, и главное на воздухе. А Витику, если не слушается, наказывай. Впрочем, она еще глупенькая, поэтому и характер показывает.
   Сейчас закончу тебе писать и буду выполнять домашнее задание. Мой сосед, правда, зовет меня завтракать, но у меня на это нет никакого желания. А вообще, с питанием здесь скверно. В столовых готовят отвратительно. А ты, ведь, знаешь какой я привереда в еде. Есть заставляю себя насильно, а вот мой напарник по комнате всегда голоден. Для меня это смешно и непонятно. Я есть, никогда не хочу.
   С продуктами в Киеве примерно так же, как и в Одессе. Впрочем, с остальными товарами то же самое. Хочу что-нибудь купить дочуркам, но в магазинах везде такая же дрянь, как и у нас. Просто не знаю, что и делать. Попробую еще походить, посмотреть, но надежды на успех нет.
   Последний диктант написал на четыре. А как у меня получится в следующую пятницу, не знаю. Между прочим, в эту субботу нас заставили заниматься. Это уже совсем неприятное нововведение.
   Регишенька, если увидишь Василия, попроси его сделать что-нибудь в отношении бабушкиного паспорта. Пожалуй, буду заканчивать свое письмо. Надо приниматься за выполнение домашнего задания. До свидания, мои дорогие. Обнимаю и целую Витьку и Валеську крепко-крепко. А тебя целую всю-всю, мое солнышко дорогое. Постараюсь быть дома в пятницу или в субботу. Привет бабушкам и Саньке.
  
   Ваш папуля.

27 октября 1969 г.

Валенька, любимый, здравствуй!

   Ты уехал, и у меня внутри, как будто, все оборвалось. К восьми утра я была уже на работе. Там ничего нового. Просто Ильич действительно всех собирал, чтобы рассказать, как вести классные журналы, составлять перспективные планы и другие такого же рода бумажки. А так как занятия у меня будут только на четвертой паре, он отпустил меня. Вышла из училища в 9.30 утра и стала думать, что делать дальше? Идти так рано домой, вроде бы, незачем. Поэтому решила пойти в кино, в кинотеатр "Одесса". Посмотрела фильм "Жираф в окне". Дрянь - страшнейшая. В час дня была уже дома. Покормила детей, уложила спать и сама прилегла. Встали в пять часов. Лерочка села за пианино. Выучила еще одно упражнение, а я написала планы уроков на завтра и теперь вот пишу тебе письмо.
   Валенька, ты еще успеешь ответить мне на него. Напиши, как твои дела, как доехал, что нового в университете? Я очень соскучилась по тебе. Не знаю, как и дождаться 5 числа. А пока, до свидания, родной. Мы все обнимаем и крепко целуем тебя, дорогой наш папуля.
   Твоя Регишка.

27 октября 1969 г.

Здравствуйте, мои девочки!

   Доехал благополучно. Хотя спал в поезде очень плохо. Долго не мог заснуть. Все думал о вас, о доме. Затем кое-как задремал. Но около трех часов ночи в купе ввалилась компания каких-то грузин и, вероятно, пользуясь тем, что их языка не понимают, затеяла во весь голос оживленный разговор. Я некоторое время терпел, но затем не выдержал и возмутился. После чего эти беспокойные пассажиры перешли в другое купе и стали говорить тихо, но я уже почти до утра не спал.
   Поезд опоздал минут на пятнадцать. Кроме того, я проехал два лишних пролета на троллейбусе. Возвращался пешком и поэтому в университет пришел только на второй час первой пары. Такое неудачное начало трудового дня меня немножко расстроило, и я решил пойти в столовую, где съел с чаем всю рыбу, которую ты мне дала.
   Итак, на занятия я пришел после второго часа. К моему счастью, усвоение нами гипнопедии еще не проверили. Просто удивительно! Обычно такая письменная проверка происходит на первом часу, а тут вдруг перенесли на третий. Как будто специально, чтобы меня подождать. Так что, кроме мадам Картель никто из преподавателей не знает, что я опоздал. Надеюсь, она меня не продаст. Написал я неважно, не смотря на то, что в поезде повторял все слова про себя раз пять. Сделал в общей сложности на тридцать слов четыре ошибки. Француза, который вел нашу группу, по какой-то причине уволили. Сегодня с нами работал заведующий кафедрой четыре часа без перерыва. Нагрузка сногсшибательная. И как результат - одного из наших ребят в пятницу забрала скорая помощь. Сердечный приступ от переутомления. Сейчас он лежит в больнице. Не знаю, сможет ли заниматься дальше. Мой напарник по комнате тоже заболел. Ему дали освобождение на три дня.
   Погода здесь портится. Сегодня шел дождь с градом, и очень похолодало. Настроение - дрянь. Выполнять домашние задания заставляю себя с трудом. Хочу домой. В субботу мы занимаемся за шестое октября. Лучше придумать не могли! О себе, кажется, все. Как вы? Как ты доехала домой? Зачем вызывали в училище? Надеюсь, ты мне сегодня обо всем напишешь, моя дорогая. Валеська и Витика, наверное, уже спали, когда ты вернулась. Все мои мысли с вами, родные. Единственное, что меня заставляет держаться, это надежда на скорую встречу с вами. Регишенька, жду твоего письмеца. Целую тебя крепко, поцелуй за меня малышек. Привет бабушкам и Саньке.
   Ваш папуля.

31 октября 1969 г.

Здравствуйте, мои родные

   Региночка, получил твое письмецо, которого ждал еще вчера. Мое ты, наверное, тоже получила. Прости, но все-таки ты лентяйка. Написала мне маленькую писульку, которую только с большой натяжкой можно назвать письмом. В нем ты пишешь, что скучаешь за мной, а написать мне побольше поленилась.
   Еще раз прошу прощения, родная, что я начал с упреков. Ведь, я все равно рад, что ты мне написала, и очень-очень тебе благодарен. Просто я хотел бы, чтобы твои письма были более обстоятельными. Ты же знаешь, что, читая их, я всегда как бы разговариваю с тобой, родная.
   Успехи мои, по-прежнему скромны. Настроение, как правило, плохое. Билет уже взял на такой же рейс, как и в прошлый раз. Только не знаю, будет ли мне благоприятствовать погода. Здесь сейчас холодно, почти каждый день идут дожди и сильный ветер. Со вторника я хожу в пальто. Сегодня вышел из общежития около семи часов утра. И хотя времени у меня в запасе было много, я почему-то решил догнать автобус. Догнать-то я его догнал, но в результате чуть глаза на лоб не вылезли. До сих пор не пойму, зачем мне это было нужно.
   Завтра у нас рабочий день. По-моему, вместо шестого ноября. Будем сдавать зачеты. Каков результат будет у меня, не знаю. Впрочем, надеюсь, разумеется, на положительный. Сейчас вот сижу и вместо подготовки к зачету пишу тебе. Понимаю, что готовиться нужно, поэтому придется себя заставить, хотя сильно болит голова.
   Я тебе уже писал, что у нас сейчас модно болеть. Вчера один парень улетел совсем. Сегодня отправился в аэропорт мой сосед по комнате. У него освобождение по 5 ноября. Но он еще, может быть, вернется.
   А я, как только закончу писать тебе, схожу в буфет, чего-нибудь перехвачу и попытаюсь заняться подготовкой. Ты получишь это письмо, наверное, числа третьего-четвертого. Так что отвечать на него тебе уже не придется. Думаю, что все будет благополучно, и я пятого буду дома. Ну, а если нет, то шестого утром непременно.
   Как там у вас дела? Как мои маленькие разбойницы? Завтра утром хочу походить по магазинам, поискать им книжонок или что-нибудь из игрушек. Только вот не знаю, найду ли что-то подходящее.
   Кисанька милая, на этом, пожалуй, буду заканчивать свои излияния. Не хочу больше передавать тебе свое плохое настроение. Люблю вас очень, родные мои, и живу надеждой на скорую встречу с вами. Целую моих девочек много-много раз.
   Ваш папуля-мученик.

11 ноября 1969 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

   Хотел написать вам вчера, но не хватило времени. Сегодня было бы то же самое. Поэтому я все оставил и пишу моим дорогим девочкам. Я ведь знаю, как вы ждете моих писем, родная.
   Доехал я благополучно. Правда, пассажиров в вагоне было очень много. Кое-кто, кажется, даже всю ночь стоял в проходе между тамбурами. В купе, разумеется, теснота не ощущалась, только было очень жарко. Но это, как ты знаешь, для меня не самое страшное, поскольку я легко переношу любую жару.
   Приехали мы с Кожевниковым, как и предполагалось, с опозданием. Пошли, позавтракали и на занятия, которые начались со второй пары. Два человека из нашей группы еще не прибыли. Говорят, будто они больны. Насколько это правда, не знаю. У нас снова поменяли преподавателей. Кроме того, двоих наших ребят переводят в другую, вновь созданную группу. Таким образом, в нашей осталось всего пять человек.
   Количество получаемой нами информации продолжает увеличиваться. Причем, как мне кажется, без определенной системы. И вообще у меня создается впечатление, что я постепенно тону во всех этих французских сведениях. Если так пойдет дальше, то на серьезный успех рассчитывать не приходится.
   Сегодняшний день начался у меня неважно. Прежде всего, я решил не завтракать в столовой, а пить чай с пирожками в общежитии. Поэтому вышел из общежития не около семи утра, как обычно, а в семь тридцать. Насколько сложна была посадка в автобус, можешь судить хотя бы потому, что мне порвали брюки и измазали грязью выше колен. В добавок ко всем этим неприятностям, я сделал семь ошибок при письменной проверке усвоения гипнопедии. Ну и бог с ней.
   Брюки свои я уже зашил со всей тщательностью, на какую был способен, а вот домашнее задание на завтра едва ли успею выполнить. Слишком уж много задают.
   Вот и все о себе. А как вы там, мои хорошие? Все ли дома в порядке? Очень хочу к вам. Не знаю, выдержу ли до 5 декабря. Я все время живу воспоминаниями о том, как мне хорошо было с вами, с тобой, родная, любимая моя. Мысленно обнимаю и целую тебя тысячу раз. Очень жалею, что не остался еще хотя бы на пару дней дома.
   Региночка милая, пиши мне, солнышко, обо всем подробно. Как ты, как девочки? Что нового у нас дома? Все ли в порядке у тебя на работе? Прости, что мое письмо такое сумбурное. Сейчас половина десятого вечера, и поэтому я тороплюсь. Хочу еще успеть что-нибудь приготовить к завтрашним занятиям. У меня остался всего один час, так как в десять тридцать начнется гипнопедия. Поэтому буду закругляться. Целую вас крепко и много раз. Когда будешь писать мне, пусть дочурки тоже от себя что-то нацарапают. Привет бабушкам и Саньке. Еще раз целую.
   Ваш папуля.
  
  

12 ноября 1969 г.

Валенька, дорогой, любимый, здравствуй!

   Если бы ты только знал, как тяжело без тебя. В понедельник не пошла на работу и правильно сделала. Мне потом сказали, что на мою четвертую пару пришли всего три человека. Я целый день писала доклад, потому что в четверг будут политзанятия и его непременно потребуют, поэтому и решила написать. А вечером все время украдкой плакала, чего-то тяжело было на сердце. Все думаю о тебе и о нас. Всякие дурные мысли лезли в голову.
   Во вторник утром убрала квартиру и пошла на работу. Там все в порядке. Никто даже не знает, что я пропустила занятие. А когда возвращалась домой, встретила учительницу по музыке. Она шла от нас. Валерочкой очень довольна. Задала много нового материала. Даже не знаю, успеем ли подготовиться к пятнице. Пианино расстроилось. Две струны не то растянулись, не то лопнули. Я в этом ничего не понимаю, но надо срочно что-то делать. А я ведь никого не знаю. Придется ждать твоего приезда.
   Во вторник после работы зашла в автоинспекцию чтобы отдать Толе деньги, но там никого не было. А на двери висело объявление: "По всем вопросам обращаться в Дюковский парк". Пошла туда пешком, нашла нужную будку, но и там было закрыто. Зайду в четверг, так как сегодня я дома и кроме базара решила никуда не ходить.
   Девочки по-прежнему мучают меня своей едой. Сегодня пока покормила, чуть не плакала. Погоды у нас в эти два дня стоят очень хорошие: сухие, солнечные и теплые.
   Валюшенька, напиши подробно, как вы доехали. Не опоздали ли? Не было ли неприятности за то, что уехали самовольно? И вообще, пиши, как твои дела. Скучаешь ли? Роднулька, смотри себя. Я очень за тебя буду переживать. Если ты не сможешь приехать, я тогда обязательно сама приеду к тебе. После того, как тебя проводили, домой доехала благополучно. Правда, по дороге нас остановил автоинспектор. Мы с Иваном переживали, чтобы мальчику не попало, так как у него не было техталона, но, к счастью, все обошлось.
   Дочки спят, а я тебе пишу, но буду заканчивать. Обнимаем и крепко целуем тебя. До свидания. До скорой встречи наш дорогой, любимый папочка. Привет от бабушки и племянника.
   Твоя женушка.

16 ноября 1969 г.

Папочка наш дорогой, здравствуй!

   Вот только что получила твое письмо, читала вместе с дочками и села писать ответ. Очень волновалась, потому что письма от тебя так долго не было. Хотела уже посылать телеграмму.
   Дома у нас все относительно благополучно. Только вот девочки немного простудились. Сидят дома с насморком и кашлем. Учительница по музыке недовольна последним Валерочкиным уроком. Что-то там у них не получилось. А бабушка узнала, что у Люси Кудренко есть знакомый фортепианный настройщик, и оставила ей наш адрес.
   В четверг была на политзанятиях. Заходила к маме на работу. Говорила с ней в отношении памятника отцу. Иван к нам не приезжал, поэтому, делается ли что-то с машиной, не знаю. Несколько раз заходила в автоинспекцию, но там по-прежнему никого нет. Похоже, у них ремонт, и поэтому они переехали в Дюковский парк, В общем, когда приедешь, сам возвратишь Толе деньги. И тогда же вместе зайдем к Будылкину. Я не знаю, о чем с ним говорить.
   Валенька, ты пишешь о своих неприятностях в учебе. Не надо так остро на все реагировать. Это произошло потому, что ты пропустил день и, к тому же, приехал неподготовленным. В течение недели восстановишь пробелы, и все будет хорошо. Я ведь люблю тебя и в тебя верю. Мы все очень скучаем по тебе, а я больше всех. Родной мой, мои мысли только о тебе. Если бы ты только знал, как мне тяжело без тебя, дорогой мой человек.
   Валюсенька, напиши, сможешь ли ты приехать до 5 декабря. Если нет, то я пришлю тебе деньги, а если приедешь, возьмешь их из дому сам.
   У нас сегодня день скучный: пасмурно, моросит мелкий дождик. И на душе у меня тоже тоскливо и муторно. Я думала, ты нас совсем забыл. Но теперь, когда я получила твое письмо, все моментально изменилось. Как будто в ненастную погоду вдруг из-за туч внезапно появилось солнышко.
   Лапусенька, береги себя, ешь, одевайся потеплее, чтобы не простудиться, отдыхай по мере возможности. Так хочется, чтобы этот год закончился благополучно. Не знаю почему, но мне иногда становится страшно. Помни, наше благополучие зависит только от тебя.
   До свидания, дорогой и любимый наш папуля. Крепко обнимаем и целуем тебя. Дочки тебе тоже написали. Привет нашим общим знакомым в Киеве.
   Твоя женушка.
  
  

16 ноября 1969 г.

Родные мои, здравствуйте!

   Получил твое письмецо, моя маленькая, и очень тебе за него благодарен. Я думал, что ты напишешь мне только тогда, когда получишь мое письмо, и очень рад, что ошибся. Регишка, скучаю за вами страшно, хочу домой и считаю каждый оставшийся день до встречи с вами. У меня намерение приехать в следующую субботу, но не знаю, получится ли. Занятия, что я пропустил в прошлый раз, мне все-таки вспомнили - пришлось писать объяснение. Я, разумеется, обещал исправиться. Если только будет возможность, приеду обязательно, ну, а если нет, то придется мучиться до 5 декабря.
   В эту пятницу опять писали контрольную работу. Как написал, не знаю. Результаты скажут в понедельник, но думаю, что на приличную оценку рассчитывать не следует. Это, конечно, очень неприятно. Думаю, завтра придется оставаться после обеда. Трагедии, разумеется, никакой нет, но неприятен сам факт. У меня двоек, как ты знаешь, никогда не было, и вдруг может появиться. Неужели я такой слабак! Я боюсь, что даже в твоих глазах буду выглядеть не так, как мне хотелось бы. Но, честное слово, я делаю все, что могу.
   Регишка милая, меня очень обрадовала фраза, подчеркнутая тобой в письме. И я, грешным делом, решил по возможности использовать этот метод в будущем, конечно, при условии, что ты будешь согласна, моя дорогая.
   В субботу я был в нескольких игрушечных магазинах. Хотел купить что-нибудь своим разбойницам, но ничего не нашел. Просто не знаю, как быть. Боюсь, что опять придется делать скоропалительные покупки в Одессе. Я очень рад, что Валеська успешно занимается. Только смотри, чтобы она не переутомлялась. Пусть больше играет на воздухе. А как ведет себя маленькая шкодница? Обними и поцелуй их вместо меня.
   Ты пишешь, что скучаешь и переживаешь за меня. Я тебе так благодарен за это, дорогая моя женушка. Теплота твоих слов мне так дорога сейчас, и я люблю тебя больше прежнего.
   Моя, самая-самая родная Регинка, ты мне написала, что пианино не в порядке. Я затрудняюсь тебе что-нибудь советовать в письме. Но приеду домой, и мы как-то этот вопрос решим.
   Ты сомневаешься в том, что я приеду в субботу. У меня тоже в этом нет уверенности. Но я очень хочу, чтобы мне удалось вырваться домой. Пока все, родная моя, иду отдыхать. Сейчас три минуты первого. Гипнопедия давно закончилась, а завтра рано вставать. Вы уже, наверное, спите, мои родные девочки. Целую вас, любимые мои.
  
   Ваш папуля.

25 ноября 1969 г.

Солнышко наше ясное, здравствуй!

   Вот только пришла с работы и села тебе писать. Настроение очень плохое. Во-первых, потому, что тебя нет рядом, во-вторых, потому, что в четверг в шесть часов вечера надо идти в дом культуры на вечер, посвященный Ленину. Чтобы обеспечить явку на это мероприятие всех сотрудников училища сегодня заставили расписаться в том, что они придут, в-третьих, с работы пришла поздно, мама почему-то была не в духе, не приготовила обед, пришлось заняться этим самой.
   Ну, а в остальном у нас все по-прежнему. Люблю и думаю только о тебе. Детки играют, шалят, во двор сегодня не ходили, так как погода сырая, прохладная. Учительница по музыке почему-то не пришла, наверное, будет завтра.
   Когда возвращалась е работы домой на минутку заходила к маме. А вот только что, едва я тебе успела написать, как Витика разбила губу Валеське вертолетом.
   Валюшка, пиши подробнее о себе. Как занятия, как здоровье, о чем думаешь? Когда получишь это письмо, сразу же ответь. Ведь ты знаешь, с каким нетерпением я жду твоих писем.
   Не забыл ли ты мою просьбу о том, чтобы в предстоящую пятницу и субботу не ходить к Борису. Я тебя очень прошу об этом. Пойди лучше вечером в кино и возвращайся в общежитие, выспись и отдохни за ночь как следует.
   Валюшенька, письмо буду заканчивать, пора укладывать спать деток. Да и мне завтра рано вставать. Крепко обнимаем и целуем тебя все много-много раз. Ждем тебя скоро домой. Витика каждый день говорит:"Папа приедет сегодня".
   А если кто позвонит, кричит: "Это папка!".
   До свидания, родной. Еще раз крепко тебя целую.
  
   Твоя женушка.

25 ноября 1969 г.

Региша, девочки мои дорогие, здравствуйте!

   Снова я уже вторично опаздываю на занятия, прихожу только на второй час первой пары. Оба эти дня прошли как обычно. Сидим-зубрим, зубрим-сидим, вот и все. Вчера после занятий был в магазине игрушек и кое-что купил там дочуркам. Скажи им, пусть будут послушными и хорошо кушают, а то отдам их игрушку кому-нибудь другому. Так им и передай и, конечно, поцелуй их за меня.
   Успехи мои обычные, Хвалиться особенно нечем. В пятницу снова будет контрольная работа, а значит, снова представится возможность "отличиться". Но я сейчас выучил очень полезную французскую фразу: "La sante d`abord" (здоровье, прежде всего). Руководствуюсь только ею, и стараюсь быть выше всяких повседневных неприятностей.
   Регишенька милая, я здесь только вторые сутки, но уже снова хочу к вам, родные мои. Сегодня купил билеты на поезд (туда и обратно). Так что мысленно я уже в пути. Заказал их Кожевников еще в пятницу. Он очень жалеет, что не поехал в прошлый раз вместе со мной, и думаю, даже завидует мне.
   То, что у меня есть обратный билет, - очень удобно. Дома я буду, наверное, на час-полтора раньше, чем обычно, и значит, на целый час буду дольше с вами, родные мои, с тобой моя хорошая, ласковая, любимая Регишка. Как Витуля? Ты мне пиши обо всем, как можно подробнее.
   Погоды здесь пока что тоже хорошие. В пальто ходить жарко. Но думаю, что это не надолго. С питанием прежняя история. Вчера обедал в "Кулiш та ковбаса", а на ужин была картошка в мундирах и селедка. Сегодня ел в университетской столовой. А сейчас закончу тебе писать и пойду жарить картошку. Ничего не поделаешь, сегодня моя очередь. В общем, все стало на свои места (брюки снова падают), а ведь прошло только два дня.
   Вчера и сегодня уже ходил узнавать, нет ли от тебя письма, моя маленькая. Знаю, что его еще не должно быть, а все-таки проверяю, и завтра и каждый день буду делать то же, а иногда хожу и не по одному разу. Так что ты пиши мне, кисанька. Я очень жду твоих писем.
   Буду заканчивать, а не то мой напарник по комнате взбунтуется Он и теперь уже многозначительно посматривает в мою сторону. Наверное, как всегда, сильно хочет есть. До свидания, мои дорогие. Целую вас крепко и много раз. Привет бабушкам и Саньке. Еще раз целую.
  
   Ваш папуля.

28 ноября 1969 г.

Валюшенька, родной, любимый, здравствуй!

   Дома после работы меня ожидал приятный сюрприз - получила твое письмо. Я на него ответить сегодня уже не надеялась, так как с утренней почтой письма не было. Видно почту разносили вторично. Читала письмо сама, так как детки пошли во двор немного погулять.
   У нас сегодня очень похолодало. Девочки одели уже шубки, варежки, и я ходила на работу в сапожках. Шубу, правда, еще не одевала. Живем по-прежнему. Учительница по музыке по какой то причине пропустила два занятия. Не было ее во вторник и сегодня. Глазик у Валерочки уже не болит, а Витика по-прежнему шалит и не хочет жевать.
   Помнишь, я писала, что в четверг должна идти на торжественный вечер в дом культуры. Была там со своей соседкой по двору. Вернулась в девять часов. Вечер прошел очень хорошо. После официальной части артисты из филармонии выступили с концертной программой. Присутствовали почти все наши преподаватели и завуч. Директора почему-то не было.
   Я очень довольна, что вы с Женей приобрели билеты на поезд, но ты не пишешь, когда приедешь, четвертого или пятого декабря. Ведь я хочу встречать тебя. Мы же говорили с тобой об этом.
   Сегодня на работе набралась храбрости и позвонила Лиде. Трубку взяла Флора. Я ей сказала, чтобы передала маме, что мне нужны деньги. Она ответила, что мама давно собирается приехать на Слободку, но все по разным причинам у нее не получается.
   Мы очень скучаем по тебе. Валерочка каждый день по календарю смотрит, сколько еще дней осталось до папиного приезда. А Витуля как-то подошла ко мне и говорит: "Когда уже папа, наконец, выучит этот язык и приедет к нам совсем". Я тоже считаю каждый день, считаю, но не говорю об этом вслух. Я очень люблю тебя и жду с нетерпением. Ничто мне не мило, когда тебя нет рядом, хороший мой. Мне так не хватает твоих ласковых глаз и рук.
   На это письмо ответ получить уже не надеюсь. Думаю, что увижу тебя самого, и все, о чем ты хочешь сказать мне, услышу из твоих уст.
   Иван не приходит. Толя билеты тоже еще не принес. Но надеюсь, что и тот и другой в ближайшие дни должны быть обязательно. Дочки ждут и говорят: "Когда папа приедет, мы пойдем в цирк. Он нам обещал". До свидания, наш дорогой папулька. Крепко обнимаем и целуем тебя.
  
   Твои девочки.

29 ноября 1969 г.

Здравствуйте, родные мои!

   Только что пришел мой сосед по комнате и принес твое письмо. При этом он потребовал выкуп, утверждая, что оно непременно хорошее. Я был очень рад, так как ждал его уже давно, дорогая моя Регишенька. Но относительно содержания письма сосед, к сожалению, ошибся. Читая его, я пожалел, что вчера не поехал домой. А теперь ждать еще целых шесть дней. И это с моим-то характером.
   Родная моя, спасибо, что ты пишешь мне обо всем. Зря ты не послушалась моего совета после первого случая. Делай так, как я тебе говорил. И если ты до сих пор сама не поставила все на свое место, это непременно сделаю я, когда приеду.
   Теперь о себе. Со вчерашнего дня настроение у меня было неважное, а после того, что ты мне написала, и вовсе испортилось.
   Вчера мы писали контрольную работу. Получил четверку. После занятий пообедал и решил один сходить в кино, так как Кожевников ушел к Борису. В двух кинотеатрах шли картины, не вызвавшие у меня интереса, а в третий можно было бы пойти, но, хотя было только около трех часов дня, билеты продавали на шесть с чем-то. Ждать я не захотел и вернулся в общежитие. Письма от тебя не было, и я лег спать. Вечером ребята из нашей группы организовали у себя в комнате выпивку. Много болтали на самые разные темы. Разошлись около двух часов ночи. Утром встал и кое-что выполнил из того, что задали на дом. Потом мой напарник нажарил картошки (накануне я купил 8 килограммов). Немного поел и снова завалился спать. Проснулся оттого, что снова захотел есть. Сколько было времени, не знаю, так как вчера уронил часы, и они стали. Прибавилась новая забота - нужно отнести их в мастерскую.
   Зашел к соседям по комнате, Немного почесали языки. Собрался позаниматься, но тут пришло твое письмо. Я прочел его несколько раз и сразу же сел писать тебе ответ. Обедать уже не пойду. Пропал аппетит. Да и время позднее, скоро шесть часов вечера. А в восемь, согласно установленной очередности, мне придется жарить картошку, будь она неладна. Затем немного позанимаюсь и спать. Завтрашний день, вероятно, будет похож на сегодняшний. Но завтра я уже не получу письма от тебя, родная моя, поэтому и день будет тоскливее. В общем, скорей бы понедельник. Занятия отвлекут от мрачных мыслей. После всего, что я тебе пишу, ты поймешь, что у меня есть все основания сожалеть о том, что в пятницу я не уехал домой.
   Со вчерашнего дня здесь сильно похолодало. Шел мокрый снег, а ночью и сегодня днем держится небольшой мороз. На улицу не выходил. Снег вижу из окна. Пожалуй, начинается настоящая зима. С утра в общежитии нет воды даже холодной, и говорят, что она будет еще не скоро. Ни попить, ни сходить. Не жизнь, а сказка.
   Прости, родная, что письмо мое такое грустное. Тебе, ведь, и так нелегко, а тут я еще со своей хандрой. Понимаю, что это не по-мужски. Дня через два-три после того, как ты его получишь, я буду дома, смогу обнять тебя, моих дочурок и снова обрету уверенность в себе. Еще раз очень прошу, прости мне, солнышко, тон моего письма. Крепись, радость моя. Скоро будем вместе целых три дня. А пока целую и обнимаю крепко-крепко тебя, моя самая-самая хорошая, и моих славных дочурок. Привет бабушкам.
   Всегда ваш папка.

9 декабря 1969 г.

Валенька, здравствуй!

   Прошел всего один день, как ты уехал, а мне кажется, что тебя нет уже целую неделю. В понедельник я не пошла на работу, бабушка Оля с утра белила кухню. Днем я покормила деток, положила их спать и поехала в город, чтобы купить бабушке Клаве на платье. Шел дождь, и было очень грязно. На обратном пути заехала к ней на работу. А там Непомнящий сделал мне неприятный комплимент. Он сказал, что я растолстела. Теперь решила - есть поменьше. Сегодня утром выпила бутылку кефира, и теперь буду поститься до вечера. Только, когда приду с работы, что-нибудь перекушу. Письмо пишу на работе, так как учащиеся еще обедают за счет урока.
   Девочки наши пока еще во двор не ходили. Дождь и грязь. Валерочка вчера утром и сегодня повторяла упражнения по музыке, ждет учительницу.
   К маме приехала Соня из Татарбунар. Плачет, Павла Антоновича положили в областную больницу на операцию. Будут удалять одну почку. Это очень серьезно.
   Валюська, твой вчерашний звонок застал меня в тот момент, когда я писала тебе письмо, и вот только теперь, на другой день вечером, я села дописывать его.
   Приготовила на завтра детям еду (мне теперь приходится готовить самой). Бабушка от меня отмежевалась, так как Сашка ей не отдал зарплату, и она ему не готовит, держит на постном супчике и жаренной картошке без масла. Хочет его проучить. Бабушка очень расстроена. Ведь 30 рублей его зарплаты - это для нее большие деньги. Непонятно, где он их мог деть?
   Сашка в понедельник пришел в два часа ночи и сегодня даже не ужинал, так спешил гулять. Бабушка плачет, говорит, что он совсем отбился от рук.
   Так что мы теперь вынуждены доедать индюшку сами. А сегодня Иван с женой привезли пять килограммов свинины. Я просила его жену привезти через неделю, а они приехали сегодня. Хорошо, что пришла моя мама, и я часть мяса отдала ей. Свинина хорошая, нежирная, без единой косточки. Приедешь, наделаем шашлыков.
   Ну, а теперь главное. Была утром у Мороза. Он оказывается послал две телеграммы на имя ректора университета, чтобы тебя откомандировали на два дня в Одессу срочно. Но, как видно, тебе это не передали. Перед праздником он случайно встретил человека из министерства, который заведует курсами, и просил его позвонить тебе в Киеве. Возможно, тот и звонил, но почему-то тебе не передали. Я Мороза дважды спросила, зачем ты ему нужен, но он уклонился от ответа. Сказал только, что должен поговорить с тобой сам, и что на кафедре тебя тоже хотят видеть. Видно ничего серьезного, потому что Мороз сказал, что срочно вызывать тебя не надо, но как только будешь в Одессе, чтоб непременно зашел к нему. Я сообщила, что ты приедешь 20 числа.
   Учительница по музыке ни вчера, ни сегодня не приходила. Я уже начинаю возмущаться. У нас сегодня очень похолодало. На работе по-прежнему не топят, а у меня завтра шесть часов. Не знаю, как выдержу. Завуч ушел в отпуск и распределил между нами свою нагрузку. Кстати, забрала сегодня из ремонта твои часы. Пока идут.
   Солнышко наше любимое, письмо буду заканчивать. Завтра рано вставать, а надо еще к урокам подготовиться. До свидания, крепко обнимаем и целуем тебя.
  
   Твои девочки.

9 декабря 1969 г.

Здравствуйте, мои девочки!

   Регишенька, как жаль, что ты меня плохо слышала, и я не мог поговорить с тобой. Это тем более обидно потому, что я тебя слышал вполне сносно.
   Ты, конечно, помнишь, что из дому я вышел, как всегда так, чтобы спокойно успеть к своему поезду, но трамвая не было так долго, что к вокзалу добрался только за минуту до его отправления, У меня даже не хватило времени, чтобы отыскать свой вагон, и я влез в первый попавшийся. Когда я, пройдя по вагонам, вошел в свое купе, Кожевников, пожимая мне руку, сказал: "Ну, наконец, ты явился, а я уже думал, что у тебя что-то дома случилось, или ты от поезда отстал". Он же мне сообщил, что в день, когда я уехал домой, меня разыскивала секретарь наших курсов и просила передать мне, что звонили из министерства в Киеве и поручили ей сообщить мне, чтобы я зашел в институте к Морозу. Меня естественно заинтересовала причина такого приглашения. Поэтому я поехал в министерство, разыскал чиновника, который звонил на курсы и пытался выяснить у него, в чем все-таки дело. Однако он мне ничего не мог сообщить, так как, вероятно, сам ничего не знал. Сказал только, что ему якобы звонил Мороз и говорил, что послал телеграмму на имя ректора киевского университета с просьбой направить меня в институт. Но так как я не приехал, он позвонил в министерство и просил ускорить мой приезд через начальство курсов и, таким образом, это дошло до меня. В чем причина -я понятия не имею. Грешным делом я уже думаю, что меня решили отозвать с курсов совсем. Вчера и сегодня я пытался созвониться с институтом. Звонил Морозу в приемную ректора, на кафедру сопротивления материалов, но безрезультатно, после чего решил позвонить тебе, и все было бы прекрасно, если бы ты меня слышала. К сожалению разговора не получилось. Слышимость была отвратительная, но ты все же поняла в чем дело, и я смогу дней через пять, получив твое письмо, тоже разобраться во всем этом хотя бы в общих чертах.
   За пропущенные дни у меня требуют объяснительную записку, но не слишком настойчиво, так что не знаю, придется писать или нет. Сегодня заказал билеты на 18 декабря. Вот только ходят слухи, что скидка на билеты по нашим справкам ликвидирована. Трудно сказать, насколько это верно. Узнаю послезавтра, когда пойду за билетами. Если эта неприятная новость подтвердится, то я, скорее всего, не приеду (от поездки придется воздержаться из-за отсутствия денег). Хотя это будет очень и очень тяжело. В общем, посмотрим.
   Валерочке купил тетрадь для рисования и карандаши. Витуле пока ничего подходящего не нашел. Но постараюсь приехать не с пустыми руками. Целуй их крепко за меня. Родная моя, любимая Регишенька, непременно пиши мне подробно, что у вас нового, и все ли здоровы.
   Только второй день, как я здесь, а соскучился за вами так, как будто не был дома, по крайней мере, месяц. Мне даже страшно подумать, что, возможно, придется ездить к вам только раз в месяц.
   Пока до свидания, мои хорошие. Целую вас крепко-крепко. Привет бабушкам и Саньке.
   Ваш папуля.

13 декабря 1969 г

.

Валенька родной, любимый, здравствуй!

   Пишу тебе и плачу, так мне тяжело, все вокруг чужое, не с кем поговорить, поделиться. Я перед сном всегда вспоминаю тебя и плачу.
   Бабушка с Сашкой помирилась, он сказал ей, что катался на мотоцикле своего приятеля, случайно разбил в чужой легковой машине ветровое стекло, должен был его восстанавливать и поэтому не отдал ей зарплату. С тех пор она покупает и готовит все только для него. Ну а я, конечно, для нас. Они садятся есть сами, а мы - сами. Ужасно чувствовать себя в доме посторонней. Жить в таких условиях очень тяжело. Особенно мне, родной. Ведь ты знаешь, как легко я ранима.
   Если у тебя будет возможность приехать домой 19 декабря, непременно сообщи мне заранее. Я к твоему приезду приготовлю что-нибудь вкусненькое. Я, конечно, буду очень ждать тебя.
   Вчера целый день лил дождь, и я снова не пошла на работу, поскольку у меня была всего одна пара. Погода выдалась такая гадкая, что я решила никуда не выходить. Впрочем, и сегодня она нисколько не лучше. Занималась тем, что стирала белье. Без дела сидеть не могу и не хочу. Когда много свободного времени, в голову лезут всякие нехорошие мысли. В общем, на душе тяжело, и настроение - дрянь. Если бы ты знал, как мне не хватает тебя в такие минуты.
   Сегодня, наконец, впервые после десятидневного перерыва пришла учительница музыки. Валеська опять занималась неважно. Да это и понятно. Такие длительные паузы ничего хорошего не дают, только расхолаживают ребенка. Детки днем гуляли во дворе, сегодня подсохло и сильно похолодало. Анна Андреевна сказала, что у них в музыкальной школе можно достать билеты на елку в филармонии (на 3 и 9 число). Как ты считаешь, на какое лучше взять? Мне кажется, что на третье. Ведь ты тогда будешь дома, и мы сможем пойти вместе.
   Завтра утром решила с детьми поехать к бабушке Клаве и побыть там до вечера, и мне, по крайней мене, не придется целый день оставаться наедине со своими мыслями.
   Сашка, когда сорится с бабушкой, заявляет, что уйдет жить к папе, так как ему надоели постоянные разговоры о работе и учебе. Вот только я не уверена, примет ли его папа. А ты, ведь, еще питаешь пустую надежду на то, что он поступит в институт!
   Валюшенька, буду заканчивать свое сумбурное и грустное письмо, Лерочка уже спит, так как не отдыхала днем. Надо ложить Витику. Крепко целую и обнимаю тебя, родной.
  
   Твоя жена.
  
   Когда у меня выпадало немного свободного времени - порой это случалось днем, а бывало и поздним вечером, я любил побродить по Киеву и понаблюдать, как живет своей обычной повседневной жизнью этот древний русский город: прекрасный в морозе и тумане, на горах, над Днепром. Я ходил по улицам, и снег весело скрипел под ногами. А на моем пути в пять, в шесть, и в семь этажей громоздились дома. Днем их окна были черны, а ночью горели рядами в темно-синей выси. Цепочками, сколько можно было видеть, как драгоценные камни, сияли электрические фонари, высоко подвешенные на серых длинных столбах. Днем с приятным ровным гудением бегали троллейбусы и автобусы, в часы пик переполненные. А где-то глубоко под землей в разных направлениях мчались поезда киевского метро. Здесь же, наверху, со ската на скат, порой сигналя, сновали автомобили, спешили по своим делам горожане. Темные воротники, меховые и вязанные шапочки делали женские лица загадочными и красивыми.
   Деревья в садах и парках стояли безмолвные и спокойные, отягощенные белым, нетронутым снегом. И было их в Киеве огромное множество. Они раскинулись повсюду садами и парками: аллеями, каштанами, кленами и липами.
   Сады красовались на прекрасных горах, нависших над Днепром, и уступами поднимались, расширяясь, порою пестря миллионами солнечных пятен - казалось в нежных сумерках царствовал бесконечный сад. С обрывов на страшной высоте были видны отвесные стены, заметенные вьюгой. Они опирались на нижние далекие террасы, а те расходились все дальше и шире, переходили в береговые рощи над шоссе, вьющиеся по берегу великой реки, и темная узкая лента уходила туда, в дымку, где даже с городских высот трудно было что-либо разглядеть. Туда, где седые пороги, Запорожская Сечь, и Херсонес, и дальнее море.
   Зимою к концу дня затихали улицы и переулки верхнего города, на горах, и города нижнего, раскинувшегося в излучине замерзшего Днепра, и весь дневной гул, как будто, уходил внутрь каменных зданий, смягчался и ворчал довольно глухо. Вся энергия города, накопленная за солнечное жаркое лето, выливалась в свете. Свет с четырех часов дня начинал загораться в окнах домов, в уличных электрических фонарях, в фонарях домовых с ярко освещенными номерами. Играл светом и переливался, светился, и танцевал, и мерцал город по ночам до самого утра, а утром угасал, одевался легким дымом и туманом.
   Но лучше всего сверкал белый крест в руках громаднейшего Владимира на Владимирской горке, и был он виден далеко, и, наверное, часто летом в черной мгле, в путаных заводях и изгибах седого Днепра, из ивняка лодки видели его и находили по его свету водяной путь на город, к его пристаням. Зимой крест сиял в черной гуще небес и холодно, и спокойно царил над темными пологими далями восточного берега, от которого были перекинуты два громадных моста. Один ведущий в слободку на том берегу, другой - высоченный, стреловидный, по которому приходили поезда оттуда, где очень, очень далеко стояла, раскинув свою пеструю шапку, столица нашей великой родины Москва.
  
  

15 декабря 1969 г

.

Здравствуйте, мои дорогие девочки!

   Возможно это письмо, как и в прошлый раз, придет позже моего приезда домой, но я все же пишу его. Мои опасения относительно стоимости билетов, к счастью, пока не оправдались. Дома буду в субботу утром. У меня все по-прежнему, никаких новостей нет. В пятницу писали изложение, и я, разумеется, не столь самонадеян, чтобы рассчитывать на то, что оно будет лучшим.
   В Киеве выпало много снега (шел, не переставая, более двух суток). Погода хорошая, небольшой морозец при полном безветрии. Так что я пока не мерзну.
   Меня немного удивляет, почему Мороз не сказал тебе, зачем я ему нужен. Приеду, надо будет с ним повидаться. Теперь о тебе Регишинька. Я на тебя ужасно сердит. Как не стыдно обращать внимание на слова каждого болвана. Ему, видишь ли, показалось, что ты пополнела, а ты и поверила. Это он, вне всякого сомнения, поглупел, Впрочем, я его всегда считал человеком недалеким. Так что, успокойся, пожалуйста, выбрось из головы все, что говорил Непомнящий, и ешь, как следует. А еще, прошу тебя, ни в коем случае на работе не снимай пальто. Я очень боюсь за тебя, родная, и потому, что сейчас снова ожидается вспышка гриппа. Если ты, не дай бог, заболеешь, я точас же все брошу и приеду домой. И вообще, нам всем тогда будет очень плохо.
   Как наши малышки? Здоровы ли? Все также шалят, наверное? Скорей бы уже пятница, и снова к вам. Завтра намереваюсь заказать билет на следующую - новогоднюю поездку домой. Нам дают всего три отпускных дня. Я постараюсь свой отпуск увеличить дня на два. На худой конец напишу очередное объяснение.
   А вообще настроение у меня дрянное. Опять начинаю нервничать. В первую неделю чувствовал себя нормально, а сейчас что-то неважно. В субботу и воскресенье запоем читал книгу, которую привез из Львова сосед по комнате. Ты, ведь, знаешь, что я при наличии хорошей книги забываю и о еде, и о сне. Закончил читать в воскресенье вечером, и даже легче стало, как будто выполнил какую-то важную работу.
   Сейчас все уже спят, а я пишу тебе. Так хочется тебя обнять, быть с вами, поцеловать моих разбойниц, а еще ждать целых четыре дня. Скорей бы они прошли!
   Купил Валеське тетрадь для рисования и карандаши, а Витуле пару книжонок. Да! Наконец выполнил бабушкину просьбу.
   Как вы провели воскресенье? Как прошла твоя поездка с дочурками к маме? Все ли у вас благополучно? Надеюсь, на свои вопросы получить ответ в субботу. А пока буду заканчивать. Пора ложиться, так как завтра снова подъем в шесть утра. Целую вас всех крепко-крепко. До субботы, мои самые-самые хорошие. Привет бабушкам и моему несамостоятельному племяннику.
   Ващ папуля.

   Впервые услышав фамилию Мороз, я сначала подумал, что это - мой старый товарищ Василий Мороз, с которым я учился до войны в школе, и который теперь работал в ОПИ доцентом кафедры химии. Но, когда я в очередной раз, приехав в Одессу из Киева, пришел в институт, чтобы повидаться с ним, оказалось, что это не Василий, а его однофамилец - чиновник, курирующий преподавателей института, изучающих на курсах в Киеке иностранный язык.
   Когда я пришел к нему и, поздоровавшись с ним, спросил, почему он так настойчиво хотел меня видеть, он сказал:
   - Видите ли, к нам в институт на имя ректора пришло письмо, касающееся вас, с которым мне поручено вас ознакомить.
   И он подал мне несколько листов писчей бумаги с текстом, написанным от руки.
   В конце этого так называемого письма подписи не было, но почерк его автора мне был отлично знаком. Он принадлежал моей бывшей супруге. Я сразу понял, что это кляуза, - и ничего хорошего там обо мне написано быть не может. Я, разумеется, сейчас не могу привести содержание дословно, но ее суть полностью сохранилась в моей памяти.
   Описание моей биографии в ней начиналось со времени оккупации Одессы. Там было сказано, что в начале сорок второго года меня арестовали румыны, которые никогда никого так просто не отпускали, а меня вдруг почему-то отпустили. А дальше я не боролся с оккупантами, как всякий честный советский человек, а напротив, работая в театре, развлекал их. Что я часто выказывал антисоветские настроения, что выгнал из дома семью, не платил алиментов... Было там описание и еще каких-то надуманных мелких гадостей. А заканчивалась эта кляуза вопросом: можно ли посылать за границу человека с таким отрицательным моральным обликом и тем самым позорить за рубежом нашу великую страну.
   Закончив читать эту галиматью, я сказал Морозу:
   - Все это сплошная ложь и, тем не менее, от меня, наверное, требуется объяснение по существу этого, так называемого документа. Я готов дать такое объяснение, хотя не уверен, что это нужно делать, поскольку то, с чем вы меня ознакомили, всего лишь анонимка, а анонимку, как принято у всех порядочных людей, всегда отправляют только в мусорную корзину.
   И, тем не менее, я подготовил пространное письменное объяснение, где документально опроверг каждый пункт этой гнусной кляузы, оставил его Морозу и уехал в Киев.

18 января 1970 г.

Здравствуйте, дорогие мои!

   Регишенька, ждал я от тебя письмецо, но ты, очевидно, первая писать не хочешь, поэтому, не дождавшись, пишу сам. Извини, что не написал раньше. Совершенно не было времени. Ты знаешь, как много я пропустил, а догонять не так-то легко. Надеюсь, телеграмму мою ты получила и поняла в чем дело. Тебя, конечно, интересует, как у меня обстоят дела. К сожалению, я и сам толком не знаю. Ты ведь помнишь, что я отправился в Киев, чтобы оформить свое отчисление с курсов. Приехав, сообщил обо всем нашему начальнику, а он сказал мне, чтобы я немедленно связался с Москвой. Я заказал междугородний разговор, и мы вместе с ним говорили с Дониным, которому я сказал, чего от меня хотят в институте, и спросил, как мне быть. Он на это ответил, что о кляузе знает, что в институт послано письмо с указанием во всем разобраться. Но ответа пока нет, и приказа о моем отчислении тоже нет. Поэтому мне следует оставаться на курсах и до выяснения вопроса продолжать заниматься. А дальше будет видно.
   Все будет зависеть от решения министерства. Я спросил у начальника курсов, как мне реагировать на требование начальства своего института. Он мне ответил, что приказом министра я числюсь на курсах. Никто этот приказ пока не отменял, и я обязан продолжать занятия. Если же институт по отношению ко мне будет предъявлять какие-либо претензии, то он сам сообщит о нашем разговоре с министерством и о решении, которое принял Донин. Так что, пока я сам ничего не знаю.
   Занимаюсь много, хотя это и довольно трудно, когда находишься в таком неопределенном положении. Завтра будет неделя, как я здесь. Что напишет институт, если он еще ничего не написал, и какое будет решение министерства - неизвестно. В общем, время покажет.
   Вчера взял билеты на поезд. Так что, если все будет благополучно, то в субботу приеду домой на выходные. И все-таки зря ты мне ничего не пишешь, а я так жду твоего письма. Смотрю почту каждый день. Как там у вас дела? Как детки? В субботу мы занимались, а сегодня надо выполнять домашнее задание. Задали очень много и, конечно, сделать все я не успею. Поэтому писать заканчиваю. Целую тебя и девочек. Привет бабушкам и Саньке, До свидания, родные мои.
   Ваш папа.

28 января 1970 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

   Регишенька, извини, солнышко, что не написал сразу, как только приехал. Я ждал, а вдруг будет что-то новенькое, но пока все по-прежнему. Наши ребята проговорились, что я ездил домой, и наш полковник устроил мне небольшой разнос. И вообще, он сейчас в отношении дисциплины курсантов пытается еще туже затянуть гайки. Поэтому пока не знаю, как у меня получится с поездкой домой на 7 и 8 число. Да, кстати, я совершил большой ляпсус, не взял из дома полотенце. Здешние, как тряпки. Ими противно вытираться. К тому же, они еще и грязные. Ими впору ботинки вытирать, а не лицо. Я, когда уезжал домой, просил одного парня поменять мне постельное белье, но он тоже уехал, и поэтому еще дней восемь надо спать на прежнем.
   Вчера в нашей комнате произошла кража. К счастью у меня не взяли ничего. Воды горячей нет. В общем, бытовые условия назвать удовлетворительными никак нельзя.
   Начальник курсов, когда меня выговаривал, сообщил, что приезжал Мороз. Я спросил, зачем. Он ответил, что тот интересовался, почему я еще здесь. На что Соколовский сказал,, что иначе и быть не может, так как пока что есть только один приказ - министерства. И подобного рода вопросы Мороз может адресовать только туда.
   Мой сосед по комнате случайно видел, как машинистка печатала какую-то бумажку, связанную с министерством, где стояла моя фамилия, но о чем именно в ней шла речь, не успел прочесть. Мне же ее спрашивать неудобно. Да она вряд ли и скажет, в чем дело. Так что, пока по-прежнему ничего не знаю.
   По дороге в Киев встретил в поезде Педаховского. Он ехал на защиту Кирилла. Вчера Кирил защитился. Мы с Кожевниковым были на защите. Она прошла успешно. Прибавился еще один кандидат. После защиты немного выпили. Кстати, Кожевников спрашивал меня, правда ли, что у нас 14 февраля будут шашлыки. Я ответил ему, что будут, разумеется, если Регине удастся купить мясо. Вот собственно и все.
   Регишенька, что нового у вас? Все ли здоровы? Как дела у тебя на работе? Как ведут себя дочурки? Что еще поломала Витика? Прошло только трое суток, а я уже скучаю за вами. Не представляю, как выдержу три недели, если не получится приехать на восьмое. С завтрашнего дня начинаю ждать твое письмо. А пока до свидания, родные мои. Целую вас крепко-крепко. Привет бабушкам и Саньке.
   Ваш папуля.
   Если бы проректором по учебной работе нашего института был нормальный здравомыслящий человек, то анонимную кляузу, которую я в своей объяснительной записке документально опроверг по всем пунктам, скорее всего, оставили бы без внимания, а я бы закончил курсы и благополучно уехал в Алжир преподавать арабам сопротивление материалов. Но некий Корытин, который в те годы в нашем институте был проректором и, в частности, претендендовал на работу за рубежом, принадлежал к числу людей, подобных чеховскому Беликову. А вдруг, вероятно, думал он, хотя бы малая часть из того, о чем было написано в кляузе, правда. И для того, чтобы "как бы чего не вышло", и его - Корытина, не дай бог, не обвинили в отсутствии бдительности и не поперли с проректорского кресла, он не поленился поехать в Москву в министерство, чтобы убедить тамошнее начальство, что я действительно человек с сомнительной репутацией. Я не знаю, что он там говорил обо мне, но только после его визита туда, меня с курсов отчислили. Таким образом, моя бывшая супружница с помощью перестраховщика Корытина добилась своей цели - лишила меня возможности поработать за границей.
   Итак, в результате стараний двух моих недоброжелателей, один из которых стремился напакостить мне из чувства мести, а второй из страха потерять свое кресло, я в последних числах января вернулся в Одессу и со второго семестра стал читать курс теоретической механики. В общем-то, ничего страшного не произошло. Ну не поехал в Алжир, и бог с ним. Позже там работал мой приятель Виктор Высочин, и судя по его рассказам о тамошних условиях, я бы со своим характером вряд ли их выдержал. Так что я, пожалуй, даже был рад тому, что все случилось так, как случилось.
   Для меня, правда, оставалось загадкой, откуда автор кляузы узнала о моих планах в отношении Алжира, но эта загадка легко разрешилась после того, как я однажды встретил Виктора Скалацкого - своего коллегу по работе в ОПИ. Кроме того, и я, и он какое-то время водили своих чад в один и тот же детский садик. Там, кстати, Виктор и познакомился с моей первой супругой. В нашем разговоре при встрече с ним, он сказал мне:
   - Видел как-то, правда, достаточно давно - еще осенью, твою бывшую и сказал ей, что ты защитил кандидатскую диссертацию, на что она ответила:
   - А я никогда не сомневалась в его способностях. Поэтому и замуж за него вышла. И что же он теперь?
   - Ничего, нормально. Работает пока старшим преподавателем и вот в Алжир собирается ехать.
   - А в Алжир зачем?
   - Как зачем, - ответил я, - Там ведь у него зарплата будет много больше, чем здесь.
   - Ну, что ж, пусть зарабатывает больше. У него теперь молодая жена, и деньги ему очень нужны.
   - На том мы с ней и расстались, - закончил Виктор.
   После этого разговора мне все стало ясно. И теперь я, прежде довольно часто навещавший свою дочь, решил никогда больше не бывать у них.
  
  
  

ЖИТЕЙСКАЯ СУЕТА

I

   И все же, главные неприятности ожидали меня и мою семью совсем с другой стороны. Свой дом я скоропалительно продал и жил у матери, но мой племянник вернулся из армии и вместо того, чтобы вплотную заняться учебой, решил, судя по всему, что разумнее обзавестись женой. Совсем как Митрофанушка в "Недоросле" Д.И. Фонвизина - "Не хочу учиться, а хочу жениться". Однажды в начале лета поздно вечером он даже привел в дом некую сомнительную молодую особу с мамашей. Девицу мой племянник сразу же отрекомендовал своей невестой.
   Обе гостьи имели довольно скучный и потрепанный вид. Сейчас таких представительниц прекрасного пола непременно назвали бы бомжихами. Ничего не могу сказать об интеллекте девицы, поскольку с той минуты, как она появилась у нас, потенциальная невеста ни разу не открыла рта. А вот ее мамаша сразу же проявила бурную деятельность. Она на правах будущей тещи стала бесцеремонно расхаживать по комнатам и оценивающе все рассматривать. После того, как осмотр был завершен, новоявленная родственница изрекла:
   - Ничего, подходит. Я у вас тут наведу свои порядки.
   К этому времени Регина уже уложила наших дочурок спать, а сама с моей мамой сидела на диване, и обе молча, с недоумением глядели на все происходящее. А главный виновник появления у нас непрошенных гостей, спокойно, как будто все это его нисколько не касалась, готовил себе в кухне вечерний чай. И я понял, что пришло, наконец, время вмешаться мне.
   - Послушайте, - сказал я, обращаясь к мамаше "невесты", - кто вы, собственно, такая, и кто вам дал право так бесцеремонно вести себя? Немедленно убирайтесь отсюда к чертовой матери вместе со своей дочкой, и чтоб я вас здесь никогда больше не видел. А если вы еще раз хотя бы подойдете к нашей двери, я вас спущу с лестницы. Вон отсюда!
   Мои слова, вероятно, показались нашим гостьям достаточно убедительными, потому что они тут же молча, в спешном порядке покинули нас. А мой племянник отнесся ко всему, что произошло, так, как будто его это вовсе не касалось. И я подумал, что вся описанная мною сцена, возможно, была лишь провокацией с его стороны. Так это или нет, не знаю. Мне было ясно только одно - надо немедленно второй раз в моей жизни решать квартирный вопрос.
   Вскоре после описанной мной сцены я встретил Будылкина и рассказал ему о том, что отмочил мой племянник.
   - Мало у меня своих забот, так теперь и с ним надо что-то делать, - сказал я, - просто не знаю, как мне быть.
   - А я знаю, - ответил Василий. - Женить его надо, и как можно быстрей. У меня, кстати, и невеста хорошая есть на примете - зовут Валей. Хорошая дивчи?на, и живет почти рядом - на Новой слободке. Учится на последнем курсе института народного хозяйства. Папаша у нее из простых работяг, но мужик хозяйственный, и хотя работает всего лишь мастером-сантехником, сумел уже на своем участке два дома выстроить. Наверное, один для дочки, а другой для сына. Если не возражаешь, я возьмусь за это дело. Сначала поговорю с родителями дивчины, потом познакомлю с Валей твоего племянника, и если они понравятся друг другу, быстро все улажу.
   - После того, как я увидел, какую невесту Сашка привел в дом, разумеется, не возражаю, хотя не уверен, что имею право навязывать ему кого-либо.
   - Почему навязывать? Я их познакомлю, а дальше пусть сами решают, подходят ли они друг другу. Ну как, согласен?
   - Что ж, давай действуй, была бы только девушка стоящая.
   - Ну, стоящая или не стоящая - это вопрос трудный. Перед замужеством все девушки ангелы, и черт их разберет, какие они внутри на самом деле. Их достоинства, а чаще всего недостатки проявляются позже. Я, как ты знаешь, женат и испытал это на себе, - заключил Василий.
   - Тут я с тобой полностью согласен, и во что может превратиться ангел после замужества, тоже знаю не с чужих слов, а убедился на своем горьком опыте.
   Таким образом, решение было принято, и Будылкин со всей присущей ему энергией и поспешностью принялся за сватовство. Он действовал столь стремительно, что не прошло и месяца, как молодые зарегистрировали свой брак в ЗАГСе.
   Свадьбу отмечали в доме невесты. Во дворе под тентом были расставлены столы и скамьи. А поскольку теперь уже тесть моего племянника перед свадьбой зарезал кабана и наделал колбас, то угощения были, хотя не изысканными, но обильными. Со стороны родственников жениха был только я один вместо его отца, который никогда им не интересовался и теперь тоже не нашел нужным присутствовать на свадьбе сына.

II

   В летнее время мы с Регинкой и нашими дочурками не раз ездили отдыхать на Каралино-Бугаз. Там во дворе дачи Игоря Педаховского я ставил большую палатку, которая во время отдыха на Бугазе служила нам домом на все время пребывания на этой замечательной узкой песчаной косе, отделяющей море от Днестровского лимана.
   Часто наша семья отдыхала там по целой неделе, а порой даже дней по десять. Впервые мы смогли позволить себе такой отдых с детьми, когда Лерочке исполнилось уже четыре года, а Вике два. Свежий морской воздух, чистое море и прекрасный песчаный пляж, в те годы почти безлюдный, что могло быть лучше для нас и наших дочурок!
   Случалось я, Игорь и Кирилл уходили на лодке далеко от берега. Они - заядлые рыболовы ловили рыбу, а я, никогда не увлекавшийся этим, просто для того, чтобы составить им компанию.
   В последний раз такую поездку с детьми мы с Региной совершили, когда моей старшей дочери вот-вот должно было исполниться семь лет, и она уже готовилась к поступлению в первый класс, а Вике было почти пять.
   Выехали мы из дому в пятницу с тем, чтобы на Бугазе провести субботу и воскресенье. Когда мы приехали туда, ни Игоря, ни его домочадцев на их даче не было. Но это ничего не меняло, так как у меня с ним была договоренность о том, что я могу приезжать к нему на дачу независимо от того, есть там кто-либо из хозяев или нет.
   Когда я, как обычно, установил палатку, наступил вечер. Поужинав, мы стали укладываться на ночлег с намерением, хорошо отдохнув за ночь, приятно провести два выходных дня.
   Утром, наскоро позавтракав, сразу же отправились на пляж. Погода была прекрасная: ярко светило солнце, перед нами расстилалось спокойное, почти зеркально гладкое море, голубой купол безоблачного неба соединялся с водной гладью далеко на линии горизонта. Лучшие условия для отдыха трудно было представить.
   На пляже мы провели весь день, исключая лишь перерыв на обед. Наши девочки плескались в море, играли на песке, загорали. Воскресный отдых был таким же чудесным, как и в предыдущий день. Неприятности начались позже - ближе к вечеру - после того, когда мы с Региной, уже собираясь домой, свернули и уложили в багажник машины палатку, усадили дочурок на заднее сидение и двинулись в обратный путь. Во-первых, при выезде из Бугаза мы внезапно натолкнулись на шлагбаум, которого прежде здесь никогда не было. Во-вторых, у шлагбаума стоял часовой. Он сказал нам, что не имеет права пропустить нас, так как в Одессе вспышка эпидемии холеры, во всем одесском регионе объявлен карантин, в соответствии с которым въезд в город и выезд из него строго запрещен.
   - А сколько времени продлится карантин, - спросил я у часового.
   - Этого пока никто не знает. Наверное, столько, сколько понадобится, - ответил он.
   Ситуация складывалась для нас очень неприятная. Отправляясь на Бугаз, мы, разумеется, не могли предвидеть такого поворота событий и взяли с собой продуктов и денег только на два дня. Дорога была одна, и объехать шлагбаум не представлялось возможным. Поэтому теперь главная проблема заключалась в том, чем кормить детей, и что есть самим во время карантина, который неизвестно сколько времени может продолжаться. А пока оставалось только одно - возвратиться назад на дачу Игоря, вновь ставить палатку и готовиться к ночлегу.
   Не стану утомлять читателя деталями нашего вынужденного и теперь уже не столь приятного пребывания на Бугазе, которое, к счастью, длилось всего неделю. Тех немногих денег, что мы с собой взяли, хватило нам лишь на покупку хлеба и вина. А ели мы только крабов, которых я ежедневно по утрам ловил в море, а Регинка варила их. Благо - в крабах у прибрежной полосы пляжа недостатка не было.
   Итак, после того, как мы провели на Бугазе на положении робинзонов целую неделю, нам, наконец, разрешили покинуть косу и возвратиться домой в Одессу, предварительно предупредив, что туда разрешен только въезд, а выезд из города по-прежнему запрещен. После ежедневной крабовой диеты нас это вполне устраивало, и спустя час с небольшим мы были у себя дома.
  

III

   Я уже писал в начале своей повести, что с детства испытывал потребность в общении с живыми существами. Моих друзей, которых я в разное время держал дома, берег, кормил, с удовольствием ухаживал. Это были: кошка, собака, певчие птички, аквариумные рыбки, кролики, ворона, суслики, ежик, черепаха. Я убежден, что общение с живой природой благотворно влияет на любого ребенка, и поэтому очень хотел, чтобы присущая мне любовь к животным передалась моим детям.
   Когда мы жили в своем доме, у нас был аквариум с рыбками. Но контакт детей с ними был ограничен. С рыбками нельзя было поиграть, потрогать, услышать. На них можно было только смотреть. Продав дом, я подарил аквариум Ване Козеренко, а вместо рыбок купил клетку с чижиком. К певчим птичкам этой породы я всегда испытывал особое пристрастие. Они прекрасно поют и легко привыкают к человеку. Наш новый маленький пернатый друг вскоре тоже стал совсем ручным. Его часто выпускали из клетки, он летал по комнате, а когда мы обедали, прыгал по столу и даже клевал из рук все, что ему давали. Думаю, что моим дочуркам он доставлял радость.
   Однажды в середине августа я поехал на Староконный рынок, чтобы купить нашему любимцу-чижу конопли. Одесситы этот рынок часто называют "охотницкая", и он является, в некотором роде, достопримечательностью нашего города. Там всегда можно было купить всевозможных птиц и рыб, кроликов, морских свинок, хомячков, белых мышей и крыс, черепах, собак, кошек и многое другое, поэтому одесситы постоянно охотно посещали и посещают Староконный рынок.
   В тот день, о котором идет речь, я, купив коноплю, тоже не торопился покидать его. Медленно идя между рядами, я разглядывал содержимое прилавков, как вдруг меня кто-то взял за локоть.
   - Что же это ты идешь и своих старых друзей не замечаешь? - сказал остановивший меня человек, которым оказался Слава Егупов.
   - О, привет, Славик, извини. Я так увлекся попугаями, что не заметил бывшего коллегу по ОИСИ. Но Игорь мне говорил, что ты уже там не работаешь, - сказал я, пожимая ему руку.
   - Да, давно. Я теперь в вышке, защитил докторскую и заведую там кафедрой сопротивления материалов. Ну, а ты как живешь и что делаешь?
   - Я по-прежнему в ОПИ, защитил кандидатскую, но тружусь теперь не на сопромате, а на теоретической механике. В общем, живу неплохо, если не считать того, что надо срочно искать жилье. А это, как ты знаешь, совсем не просто.
   - А зачем тебе жилье? Насколько я помню, у тебя же есть дом.
   - Был, да я его по глупости продал, и вот теперь надо срочно искать, где жить.
   - Слушай, а ты переходи ко мне на кафедру, я сейчас как раз подыскиваю себе преподавателя. Я о тебе поговорю с нашим проректором по учебной работе.
   - А какой в этом смысл, Слава. Бросать вдруг институт, в котором я проработал десять лет?
   - Смысл большой, Валя. У нас ты запросто можешь получить квартиру. Кстати, сейчас заканчивают строить новый дом для преподавателей училища. Так что давай перебирайся к нам, не раздумывай. Вот прямо завтра же и приходи ко мне. Моя кафедра на первом этаже. Договорились?
   - Ну, если есть надежда получить у вас квартиру, то тогда другое дело. Ладно, непременно приду, - сказал я.
  

IV

   На следующий день около десяти часов утра, когда я уже подходил к училищу, почти у самого входа я встретил Адольфа Орлова, который, вероятно, шел к себе в ОИСИ. Я его знал по совместной работе на кафедре строительной механики. Мы поздоровались, и он спросил меня:
   - Что ты делаешь в наших краях? Может, снова в свой родной ВУЗ собираешься перейти?
   - Нет, ты не угадал. Я хочу перебраться к вашим соседям - в вышку на сопромат к Егупову.
   - А чего это ты надумал уходить из политеха? Чем он тебе не подходит?
   - Понимаешь, Адик, у меня сейчас с жильем плохо, и я надеюсь в вышке получить квартиру,
   - Так почему именно в вышку? Квартиру и у нас могут дать. А с Егуповым, боюсь, тебе трудно будет. Ты ведь слышал, какую войну он с Прокоповичем устроил.
   - Кто-то мне рассказывал об этом, и я, честно говоря, был удивлен, потому что, когда мы вместе с ним работали в ОИСИ на строительной механике, он был как будто вполне спокойным и коммуникабельным человеком - таким как все другие сотрудники кафедры.
   - Ну, смотри, я тебя предупредил, а, кроме того, с ним вместе в вышку от нас перешел некий ассистент Голобородько, так вон он, должен тебе сказать, настоящее дерьмо. За Егупова держится, как вошь за кожух, и всячески старается ему услужить в надежде, что тот его в люди вытащит, потому что сам по себе он, мало того, что дрянной человек, но еще и полнейшее ничтожество - ничего не знает и ничего не умеет. А, в общем, познакомишься с ним, сам увидишь. Но я бы на твоем месте хорошо подумал, прежде чем менять ОПИ на вышку.
   - Я бы не менял, да нужда заставляет, Адик.
   - Ладно, тебе видней. Ну, будь здоров, желаю тебе удачи.
   Мы пожали друг другу руки и разошлись каждый в свою сторону. Разговор с Орловым оставил у меня неприятное впечатление и даже заставил призадуматься над тем, правильно ли я поступаю. Но решение уже было принято. Я накануне обещал Славе прийти, а не сдержать обещание - противоречило моим принципам. Я решительно открыл входную дверь здания вышки, без труда нашел кафедру сопротивления материалов, которая располагалась тогда в помещении, где теперь размещается отделение Имексбанка. Слава Егупов уже был на месте. Мы поздоровались, и он сказал, что уже говорил обо мне.
   - Иди на второй этаж к проректору по учебной работе Василию Михайловичу Залетову. Он у нас решает все кадровые вопросы. А после разговора с ним, спустишься ко мне и расскажешь, чем закончилась ваша беседа.
   В.М Залетов, как мне стало известно спустя какое-то время, был на три года младше меня. После первой моей встречи с ним я, разумеется, не мог составить о нем определенного представления, но поскольку я склонен во всех людях видеть только хорошее, то он произвел на меня вполне благоприятное впечатление.
   Когда я представился ему, он сказал, что начальник кафедры сопротивления материалов уже говорил ему обо мне. Он знает вас по совместной работе в ОИСИ, и характеризовал с самой хорошей стороны, а затем спросил меня:
   - Так почему вы хотите перейти к нам?
   - Единственная причина заключается в том, что у меня нет жилья, а у вас, говорят, его можно получить, - ответил я.
   - Да мы сейчас заканчиваем строительство очередного дома для преподавателей, а поскольку нам нужны молодые кандидаты наук, я вам обещаю в нем квартиру. Так что пишите рапорт, с просьбой зачислить вас на кафедру, и готовьте все необходимые для перехода к нам документы. Какие именно, вам скажут в отделе кадров.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть XI

ОВИМУ (ОНМА)

НА НОВОМ МЕСТЕ

I

   Оформление моего перехода из ОПИ в ОВИМУ прошло быстро и без каких-либо сложностей. И с 1 сентября 1970 года я стал старшим преподавателем кафедры сопротивления материалов. А поскольку так уж получилось, что мне довелось проработать в Высшем инженерном морском училище без малого сорок лет, я позволю себе дать о нем краткую историческую справку.
   Одесское высшее морское училище было создано 18 апреля 1944 года по постановлению Государственного Комитета Обороны СССР от 5 марта, и сначала его назвали - Одесское высшее морское училище (ОВМУ). Оно размещалось в бывшем здании Комитета обороны города на улице Дидрихсона, 13. Его первым начальником был Анатолий Петрович Швед, который в 1930 году окончил Одесский политехнический институт, получив специальность инженера-судостроителя с механическим уклоном.
   В июне 1944 года приказом Наркомморфлота начальником ОВМУ назначили доцента ОИИВТ, кандидата технических наук Владимира Федоровича Кравчука, который в это время в составе оперативной группы Чрноморского морского пароходства занимался восстановлением Ждановского, Новороссийского, Ростовского и Таганрогского портов.
   В июле 1944 года был освобожден от работы в Каспийском филиале ЦНИИМФа Всеволод Константинович Лысенко и направлен в ОВМУ, где ему поручили создать судомеханический факультет.
   Училище готовилось к первому набору курсантов и началу учебного года. А в конце августа Наркомморфлот направил доцента, кандидата технических наук Александра Антоновича Мирющенко в ОВМУ на должность заместителя начальника училища по научной и учебной работе, освободив его с поста начальника проектно-конструкторского бюро ЧМП в Туапсе.
   29 августа 1947 года Приказом Министра морского флота N 575/л начальником ОВМУ назначают капитана первого ранга, доцента Ивана Гавриловича Слепченко.
   Поскольку училище развивалось, корпуса на Дидрихсона, 13 и Пастера, 16 становятся тесными для растущего ВУЗа. Власти города настаивали на вынесении училища за черту Одессы в район Сухого лимана. Но Слепченко с единомышленниками доказали разумность и необходимость иметь морской ВУЗ в центре приморского города, и за училищем закрепляются площади между улицами Градоначальницкой, 20, Дидрихсона, 13 и далее вниз по четной стороне Дидрихсона, 8 до Балковских склонов. А для развития экипажа курсантов - массив по улице Маловского, 10 в районе Дюковского парка. На выделенных участках срочно строятся: учебно-лабораторный корпус, здания дизельных, турбинных установок и котельный зал, два курсантских общежития и два жилых дома для профессорско-преподавательского состава.
   Создав необходимые условия для учебного процесса и научно-исследовательской работы, И.В. Слепченко в 1960 году ввел отдельную должность - заместителя начальника училища по научной работе и назначил на нее доктора технических наук, профессора Владимира Владимировича Завишу, который с 1938 по 1946 год был репрессирован. Вряд ли И.Г. Слепченко позволил бы себе назначить своим заместителем врага народа, пусть даже бывшего. Но прошло уже семь
  
  

0x01 graphic

Швел

Анатолий Петрович

0x01 graphic

Лысенко

Всеволод Константинович

0x01 graphic

Кравчук

Владимир Федорович

0x01 graphic

Мирющенко

Александр Анатольевич

0x01 graphic

Слепченко

Иван Гаврилович

0x01 graphic

Завиша

Владимир Владимирович

0x01 graphic

Залетов

Василий Михайлович

0x01 graphic

Голубев

Виталий Константинович

   после смерти Сталина, и наиболее смелые руководители начали обретать самостоятельность. А я позже, поближе узнав Владимира Владимировича, смог убедиться, что он был замечательный, прекрасной души человек.
   Назначением профессора В.В. Завиши ректор предпринял серьезный шаг в направления развития в ОВИМУ научной
   работы. А Министерство высшего и среднего специального образования СССР открывает в училище ученый совет по морским специальностям и разрешает защиту кандидатских диссертаций.
   Выполнение обязанностей заместителя начальника училища по учебной работе, которые до своего нового назначения исполнял В.В. Завиша, Слепченко поручил секретарю парткома училища, кандидату технических наук, доценту Василию Михайловичу Залетову.
   Родился В.М. Залетов 10 марта 1927 года в селе Ново-Симбирка Оренбургской области. После окончания средней школы поступил в Одесское инженерно-морское училище, а закончив его, остался на преподовательской работе. Старший лаборант, заведующий лабораторией кафедры "Судовые паросиловые установки", старший преподователь кафедры "Паровые судовые котлы"...А с 1955 года совмещал преподавательскую деятельность с работой освобожденного секретаря парткома. В 1963 году защитил кандидатскую диссертацию и был назначен заместителем начальника ОВИМУ по учебной работе. Позже было ученое звание доцента, должность начальника Одесского инженерно-морского училища.
  

II

   Корпус, в котором находилась административная часть Одесского высшего инженерного морского училища, кафедра сопротивления материалов и ряд других кафедр выглядел довольно грустно и мало соответствовал рангу высшего учебного заведения. Такое здание скорее подошло бы для какой-нибудь захудалой средней школы. Но это тогда не имело для меня никакого значения. Мне, во что бы то ни стало, нужно было получить квартиру.
   В течение ближайших дней Слава познакомил меня с преподавательским составом кафедры, на которой он был единственным человеком с ученой степенью и званием. В его подчинении находились два старших преподавателя: Владимир Леонидович Чопп и Павел Константинович Ефимов, два
   ассистента - Диана Пипченко, к которой Егупов относился подчеркнуто уважительно, возможно потому, что она женщина, а, скорее всего, из-за того, что ее отец представлял, некоторым образом, начальство училища, он был начальником медицинской части ОВИМУ. О втором ассистенте - Владимире Голобородько я уже имел некоторое, далеко не лестное, представление благодаря характеристике, данной ему Адиком Орловым,
   Вспомогательный состав кафедры состоял всего из двух человек - заведующего лабораторией Бориса Богданова и лаборанта Анатолия Тихонова.
   Помимо всего прочего, я узнал, что кафедра сопротивления материалов была основана в 1945 году профессором Борисом Леопольдовичем Николаи, о котором я уже писал в третьем томе своей повести. Он руководил ею до 1955 года. После него до 1968 года кафедру возглавил профессор Леонид Константинович Кудряшов. После него начальником кафедры стал профессор Вячеслав Константинович Егупов;
   С 1944 по 1950 год, когда кафедра не имела своего лабораторного оборудования, лабораторных опытов курсанты вообще не выполняли. С 1951 по 1954 год лабораторные занятия проводились в лаборатории Одесского нефтяного техникума. В 1955 году сотрудники кафедры спроектировали и изготовили первые четыре лабораторных установки.
   В 1956 году кафедра сопротивления материалов была объединена с кафедрой деталей машин и в подвале котельной получила под свою лабораторию помещение всего в 12 квадратных метров. В 1962 году дисциплину сопротивление материалов с кафедры деталей машин передали на кафедру теоретической механики.
   При вводе в эксплуатацию вновь построенного корпуса "В" под лабораторию сопротивления материалов выделили три помещения площадью уже в 118 квадратных метров. В канун 1969 года лабораторное оборудование кафедры (насчитывавшее уже более десятка испытательных машин) разместилось в подвале нового корпуса I, введенного в эксплуатацию в 1968 году.
   Итак, с первого сентября 1970 года я, пребывая в надежде, что, возможно, в самом скором времени получу квартиру, с головой погрузился в повседневную преподавательскую работу. Я был полон энергии и с удовольствием читал лекции. Поначалу мне казались необычными: аудитории, заполненные только молодыми людьми в морской форме, команды "встать!" и "смирно!" дежурных и старшин перед началом занятий и их доклады преподавателю о готовности к ним. Не могу не отметить, что в первый год моей работы в ОВИМУ там - на судоводительском факультете обучались две девушки, принятые туда в виде исключения, но их вскоре из училища отчислили, якобы, за аморальное поведение, и они перевелись в водный институт. Так это или нет, не знаю, и поэтому ни утверждать, ни опровергнуть то, что слышал от кого-то не вправе.
   Выполняя учебную нагрузку я, разумеется, не оставлял и научную работу. И не только потому, что мне, как любому другому преподавателю обязательно планировалось на это 300 часов в год. Просто я увлекся решением вопросов, которым была посвящена моя кандидатская диссертация, и продолжал работать в этом направлении.
   В начале декабря у меня возникла необходимость поговорить с профессором Глушко о том, что я собирался предпринять в дальнейшем. И вот, когда я после разговора с Михаилом Федоровичем уже вышел из политехнического института, меня вдруг остановил Молодцов, с которым я был знаком только потому, что мы, будучи аспирантами, вместе посещали занятия по немецкому языку. Я слышал, что он к тому времени тоже защитил кандидатскую диссертацию.
   - Здоров! - обратился он ко мне, - Что тебя привело к нам? Я слышал ты перешел в "Вышку"?
   - Да, - ответил я, - уже пошел четвертый месяц, как я там работаю.
   - Ну и как?
   - Нормально. Я доволен.
   - Слушай, у меня к тебе просьба. Ты не мог бы поговорить со своим начальством обо мне. Я бы тоже с охотой ушел отсюда. Потому что, я чувствую, здесь мне ничего не светит. Не любит меня Филон, до сих пор не могу добиться у него перевода на должность старшего преподавателя. Поговори, а я тебе позвоню. Сделай доброе дело.
   - Ладно, отчего не поговорить. Я скажу о тебе проректору по учебной работе. Он у нас занимается кадрами.
   И я дал ему свой рабочий телефон.
   Действительно, я специально пошел к В.М. Залетову и сказал ему, что у меня в политехническом институте есть приятель, который хотел бы перейти в училище. Причем, совершенно не зная Молодцова, охарактеризовал его с самой лучшей стороны. В.М. Залетов задал мне только один вопрос:
   - Состоит ли Молодцов в партии, - а получив утвердительный ответ, сказал, - пусть приходит.
   Я и представить себе не мог, какую огромную глупость совершил, какой вред нанес не только себе самому, но и многим другим людям. А Молодцов уже в конце декабря был зачислен старшим преподавателем кафедры технологии материалов, начальником которой тогда был Иван Лукич Педаховский - отец Игоря.
   В марте 1971 года я снова был в политехническом институте, и мне по какому-то вопросу нужно было обратиться к проректору по научной работе Филоненко Серафиму Никоновичу. Он же заведовал кафедрой "Металлорежущие станки и инструменты". Идя к нему, я себя чувствовал несколько неловко из-за того, что увел с его кафедры преподавателя.
   Решив свой вопрос, я сказал:
   - Серафим Никонович, вы, наверное, сердитесь на меня?
   - За что? - удивленно глянув на меня, спросил он.
   - Я ведь забрал у вас Молодцова.
   - Сержусь! Да я вас за это благодарить должен. Скажу вам по секрету, у меня на кафедре было два, мягко говоря, неприятных человека. Правда, один из них не глуп, а вот второй кроме наглости и глупости ничем больше не отличался. Так вот вы увели у меня второго, и я вам очень за это признателен.
   - Но Молодцов же был вашим аспирантом! И если он такой, как вы говорите, зачем же вы его приняли к себе в аспирантуру?
   - А я его не принимал. Его ко мне направили, так сказать, целевым назначением. Только поэтому я и вынужден был сделать из него кандидата. Но умнее и порядочнее он от этого не стал. Так что низкий вам поклон за то, что вы избавили меня от этого проходимца, а вашему училищу после такого ценного приобреиения можно только посочувствовать. Думаю, Молодцов там еще себя покажет.
   Разговор с Серафимом Никоновичем заставил меня призадуматься над вопросом, а хорошо ли я поступил, подсунув "кота в мешке" В.М. Залетову.
  

III

   Ежедневно общаясь на кафедре со своими колегами, я, естественно, лучше узнавал их. Старший преподаватель Владимир Леонидович Чопп работал в училище со дня его основания. Это был интеллигентный исполнительный и коммуникабельный человек, общаться с которым было всегда легко и приятно. Старший преподаватель Павел Константинович Ефимов пришел в училище из Строительного института вскоре после Егупова, который, скорее всего, уговорил Ефимова перейти к нему на кафедру. Павел Константинович, с которым я был знаком еще по работе в ОИСИ, был простым и весьма добродушным человеком. Он часто говорил, что во время войны в армии работал военным корреспондентом. Возможно именно поэтому, Егупов назначил его секретарем кафедры, в обязанности которого входило написание протоколов кафедральных заседаний. Позже, когда Павел Константинович перешел от нас в одно из административных подразделений училища, я, перечитывая написанные им протоколы, не мог понять, как его могли назначить корреспондентом пусть даже самой захудалой армейской газетенки? Все им написанное в протоколах кафедры было так неуклюже, коряво, смешно и годилось разве что для выходившего в ту пору юмористического журнала "Крокодил".
   Насколько я помню, Павел Константинович после достижения пенсионного возраста завершил свою карьеру в ОВИМУ в должности гардеробщика в корпусе училища на улице Пастера, 16.
   Ассистент Голобородько пока ничем себя не проявлял, если не считать его очевидного желания и стремления всегда и во всем быть полезным Егупову, как на кафедре, так и на приусадебном участке дома Вячеслава Константиновича. У него хватило ума сообразить, что только Егупову возможно удастся сделать из него, как для меня позже стало совершенно очевидно, - человека, на редкость тупого и подлого, кандидата технических наук.
   А вот ассистент Пипченко, напротив, вела себя совершенно независимо. У нее, явно, не было ни желания, ни нужды утруждать себя написанием диссертации, вероятно, потому, что ее муж плавал капитаном на одном из судов Черноморского морского пароходства, и материально она, по тому времени, была вполне обеспечена. Нельзя было не заметить теплых дружеских отношений между Дианой Пипченко и заведующим лабораторией Борисом Богдановым. Они обращались друг к другу только по имени, всегда поддерживали и защищали один другого. В 1972 году, вскоре после смерти своего отца, Диана Пипченко уволилась из училища.
   После прихода на кафедру я узнал, что Борис Богданов окончил школу с золотой медалью, а Водный институт с красным дипломом. Он пытался заниматься наукой под руководством Егупова, но у них ничего не получилось. Отчасти, может быть, потому, что Егупов работал в области учета сейсмических явлений при строительстве зданий и сооружений, то есть, в области, ничего общего не имеющей со специальностью кораблестроителя Богданова.
   Вячеслав Егупов по-прежнему поддерживал дружеские отношения с Тамарой Александровной Командриной, которая часто приходила к нам на кафедру из Строительного института. Они вместе работали над своей второй монографией, и Тамара Александровна оказывала Егупову серьезную помощь, в частности, приводя в должный порядок его черновые научные наработки и решения. Но вскоре по какой-то причине их отношения настолько испортились, что дело дошло даже до суда.. Борис Богданов, который присутствовал на нем, говорил мне, что верный "оруженосец" Егупова - ассистент Голобородько, выступавший на суде в качестве свидетеля со стороны своего шефа, полностью проявил там свои отвратительные способности, возводя на Тамару Александровну всякие надуманные гадости и мерзости.
   А, вообще-то, характер у Егупова, как я убедился, работая под его началом, был не из лучших. Мне было известно, что в Водном институте он из-за чего-то судился с Игорем Педаховским, в ОИСИ уже вместе с Педаховским воевал против Прокоповича. В ОВИМУ новый суд с доцентом Командриной. Он и по отношению ко мне стал вести себя, отнюдь, не по-товарищески. И вот тогда я понял, как справедлива пословица: "Хочешь узнать человека - сделай его начальником".
   Чем дальше - тем больше. Начались с его стороны по отношению ко мне всевозможные безосновательные придирки, вероятно, вызванные тем, что я не мог и не хотел угождать ему во всем, как это делал Голобородько. В частности, Егупов долго отказывался вынести решение кафедры с предложением о присвоении мне звания доцента и сделал это лишь после настоятельного требования В.М. Залетова. Дело дошло до того, что я даже решил уйти из училища. Я поставил об этом в известность проректоров по научной и учебной работе. Но и В.В. Завиша и В.М. Задетов уговаривали меня не делать этого. Больше того, Василий Михайлович сказал мне, что скоро из училища уйдет Егупов, и мне нужно только немного потерпеть.
   Двадцать шестого марта 1971 года я бы переизбран на ученом Совете училища и утвержден в должности доцента кафедры, а десятого апреля 1972 года Президиумом ВАК приказом N48/п утвержден в ученом звании доцента.
  
  
  

В ПОИСКАХ ЖИЛЬЯ

I

   Настоятельная необходимость решения квартирного вопроса с каждым днем становилась для меня все острее. Мне было неловко напоминать В.М. Залетову о его обещании, но я, в конце концов, вынужден был сделать это. Войдя к нему, я сказал:
   - Василий Михайлович, я пришел, чтобы напомнить вам о причине моего перехода из политехнического института в ОВИМУ. Поверьте, я обращаюсь к вам только потому, что нужда заставляет. Скажите, когда, хотя бы приблизительно, я смогу получить квартиру?
   - К сожалению, Валентин Иванович, пока ничего определенного сказать вам не могу, - ответил он.
   - Но ведь вы обещали, что я получу квартиру в ближайшее время, а с тех пор прошло уже без малого два года. Когда я переходил к вам, я мог попросить у вас официальной гарантии за подписью ректора, парткома и месткома.
   - Но вы же этого не сделали. Я от своего обещания не отказываюсь, но нужно потерпеть.
   После такого разговора я понял, что, во-первых, проректор по учебной работе меня попросту обманул, и надежды на помощь с его стороны, по крайней мере, в ближайшее время нет, а, во-вторых, что "спасение утопающих, дело рук самих утопающих", и решать квартирный вопрос придется самостоятельно. Я начал с того, что обратился к ректору строительного института, которого знал еще с той поры, когда он был ассистентом кафедры строительных машин. Я спросил его, не даст ли он мне квартиру, если я перейду в филиал ОИСИ в городе Николаеве. Он ответил, что в Николаеве сейчас вакансий нет. И еще сказал:
   - Я тебе могу предложить вот что: отправляйся в Новую Каховку, где у нас тоже филиал. И там сразу будешь обеспечен жильем, это я тебе гарантирую.
   Но квартира в Новой Каховке меня не прельщала, поэтому я отказался, решив продолжить свои поиски.
   Кто-то из моих друзей сказал мне, что в Каменец-Подольске есть политехнический институт, и я решил попытать счастья там. Примерно в середине мая я поехал туда, но почему-то не на своей машине, а рейсовым автобусом. Прибыв в первой половине дня в Каменец-Подольский, отыскал институт, а там кабинет ректора, который встретил меня очень хорошо. Сказал, что им нужны преподаватели с ученой степенью, и сразу предложил мне должность доцента и четырехкомнатную квартиру.
   - Заявление о приеме на работу можете написать прямо сейчас, - сказал ректор.
   - Большое спасибо, - ответил я, - но мне хотелось бы сначала немного посмотреть город. Я знаю, что Каменец-Подольский - один из древнейших городов Украины, а после этого вернусь к вам и напишу заявление.
   - Да, конечно, посмотрите. Я у себя буду до конца дня.
   Поскольку с тех пор прошло сорок лет, я совершенно не помню, сколько времени ходил по городу и что видел в нем. Единственная его достопримечательность, которую сохранила моя память - это огромный мост и узенькая речушка, бегущая где-то глубоко внизу по дну такого же узкого и глубокого оврага. Она-то и поставила точку на моем намерении переехать в Каменец-Подольский. Мне, выросшему на просторном берегу прекрасного синего моря, поселиться до конца дней своих у этой захудалой речушки было равносильно тому, как если бы человеку, родившемуся и жившему в огромном дворце с просторными светлыми залами, пришлось переехать в маленькую тесную, темную, ветхую коморку. В общем, я не пошел писать заявление, а снова сел в автобус и отправился домой в свою родную Одессу.
  

II

   Почти все лето я пытался решить квартирный вопрос, но увы - результат был прежний - нулевой. Однако я не отчаивался, убеждая себя в том, что выход из создавшегося тупика рано или поздно все равно будет найден. А пока, мне показалось разумным и полезным до начала нового учебного года с женой и детьми куда-нибудь съездить хотя бы дней на десять. Я поделился своими мыслями с Региной, и она полностью согласилась со мной.
   Новый вариант моего "Москвича 403" был уже давно осуществлен, и задуманная мной поездка давала возможность испытать его. Вопрос заключался лишь в том, в какую сторону нам направиться.
   Мне почему-то снова - уже в третий раз захотелось побывать в лесу под Винницей. Очень уж он мне понравился, и я хотел, чтобы его красотами смогли полюбоваться жена и дети. Я сказал о своем плане \Регине: после того, как мы с недельку поживем в лесу, можно будет проехать по Молдавии и Западной Украине. И Регина одобрила мой план. Собирались в дорогу мы недолго. Кроме самого необходимого я уложил в багажник машины небольшую брезентовую палатку. Рано утром 18 августа усадили на заднее сидение "Москвича 403" своих дочурок, старшей из которых в этом месяце уже исполнилось девять лет, а младшей - семь, и мы отправились в путь.
   Первую остановку сделали в Умани, где решили осмотреть знаменитый Софиевский парк.
   Однако, прежде чем говорить о красотах парка, я позволю себе вкратце рассказать о незаурядной женщине - Софии Потоцкой, для которой парк был построен. Эту историю, со временем превратившуюся в легенду, я очень давно от кого-то слышал, а быть может, где-то читал.
   Некоторые называют Софию украинской Анжеликой, другие - Матой Хари, вероятно, потому, что она оказывала заметное влияние на происходившие в Европе события. Для одних - она просто распутная греческая девка, для других - символ мудрости, женственности и вечной загадки.
   В 1775 году, измученная тяжким горем гречанка, а возможно, турчанка, - мать двух девчушек - тринадцати и пятнадцати лет, у которой умер первый муж, затем второй, сгорел дом, решила продать своих дочерей на невольничьем рынке. В ту пору он находился в турецком районе Перу, где размещались все иностранные посольства.
   В день продажи девочек по рынку прогуливался королевский посол Польши Кароль Боскам-Лясопольский, который и купил обеих сестер, решив подарить их королю Станиславу Августу. Однако красота Софии так очаровала посла, что он оставил ее в своем дворце и нанял ей учителя французского языка.
   Вскоре из неотесанной и запуганной девушки София превращается в прекрасную, развитую не по годам барышню. Она сопровождает посла на приемах, украшает своим присутствием светские вечера и загородные прогулки. Ее уважают и почитают в дипломатических кругах. Но вскоре король отзывает Лясопольского в Варшаву. А чтобы юная особа не была в чем-либо ущемлена, посол оставляет ей роскошный дом, а на тот случай, если она захочет выйти замуж, открывает для нее счет в банке на сумму в 1500 пиастров.
   Однако замужество пока не входит в планы Софии. Не смотря на юный возраст, она умело и настойчиво ведет переписку с послом, и вскоре убеждает его забрать ее в Варшаву. Твердо решив устроить свое будущее, София, прежде всего, выдумывает историю собственного происхождения. Она представляется всем, как дочь правнучки знатного греческого рода Панталиса Маврокордато и греческого магната Челиче.
   Выехав в Польшу в сопровождении двух слуг, юная София останавливается отдохнуть в одном из старинных городов Украины Каменец-Подольском и вскоре становится постоянной гордой и недоступной гостей сорокалетнего коменданта города Юзефа Витта. Не имея опыта в любовных делах, София, однако, понимает, что главным словом в таких отношениях должно быть слово "нет". Молодая девушка изучает польский и французский языки, знакомится со знатью города, а достопочтенный майор Витт тратит почти год, чтобы добиться взаимности Софии. Однажды, когда майор повел себя слишком уж настойчиво, юная паненка выхватила нож, и угрожая им майору, заявила, что будет принадлежать ему только после свадьбы. И Юзеф решает жениться на рабыне! Венчание, проходившее в Зиньковецком костеле, послужило началом вражды майора с его родителями. Отец называет невестку "константинопольской мадам", а мать - неравный брак сына свел в могилу.
   После свадьбы майор Витт с молодой женой отправляется в турне по Европе. Во время этого путешествия София придумывает еще одну версию своего происхождения. Она утверждает, что принадлежит к знатному роду византийских царей. Возможно, именно эта версия сыграла решающую роль в жизни молодой гречанки, после ее знакомства с графом Потемкиным.
   Путешествия по Европе принесли Софии множество новых знакомств. Остановившись в Варшаве, она знакомится с самим королем Станиславом Августом, на одном из светских балов ее представляют королю Пруссии Фридриху II. В курортном городке Спа за чашечкой чая София проводит время в обществе австрийского императора Иосифа II, а вскоре в своей загородной резиденции ее принимает королева Мария Антуанетта.
   Говорят, что карьеру многих мужчин делают их умные жены. После рождения Софией первенца, польский король приезжает поздравить старика Витта с внуком, а самому коменданту присваивает звание генерал-лейтенанта. Лишь одно омрачает радость Юзефа - Каменец-Подольский становится слишком тесным для его жены. София решает заняться дипломатической миссией и, путешествуя из Вены в Стамбул, все чаще встречается с иностранными послами. В Крыму ее представляют императрице Екатерине II, и за оказанные Екатерине услуги она получает от нее в подарок - дворец в Белоруссии. В возрасте 27 лет Софии присваивают звание генерала русской армии.
   Заняв такое высокое положение, пани Витт пытается примирить враждующие военные лагеря, стоящие возле Хотыни, и это ей удается. Очень скоро София попадает в штаб главнокомандующего русской армией генерала-фельдмаршала Григория Потемкина и вскоре начинает выполнять поручения политического характера. Ее жизнь совершает новый виток, когда любовь совмещается с политикой. Преодолев сотни километров дорог и выполнив множество поручений весьма сомнительного свойства, София величается теперь не иначе, как госпожой де Витт, а это значит, что бывший муж просто продает жену за звание. В ходе переговоров Потемкин просит австрийского императора присвоить Юзефу Витту звание графа Священной Римской империи, а сам получает исключительное право иметь своей постоянной спутницей его жену.
   София становится правой рукой Потемкина, за что вскоре получает в подарок большое греческое поселение Массандру, земли в Симеизе и Мисхоре, дачу вблизи Симферополя и чудесный дворец в Петербурге. Некоторые историки утверждают, что результатом этого союза становится рождение ее дочери.
   Посылая возлюбленную на очередное задание, Потемкин еще не знает, что оно поставит точку в его отношениях с Софией.
   В 1791 году Польша принимает первую конституцию и это, естественно, не нравится России. И Софию направляют в Варшаву с целью соблазнить графа Потоцкого и заставить его перейти на сторону Екатерины. Станислав-Феликс Потоцкий, полностью плененный несравненной красотой Софии, подписывает акт конфедерации. На церемонии подписания его гордо сопровождает новая и последняя любовь всей его жизни - София. А Потоцкий теряет не только свою голову, но и родину... Вскоре, в день тридцатилетия Софии, граф полностью выкупает госпожу де Витт у прежнего мужа за два миллиона злотых. И София Потоцкая становится полноправной владелицей и госпожой несметных богатств графа.
   Будучи большой ценительницей прекрасных парков и садов, еще задолго до венчания с Потоцким, София просит графа построить в одном из его имений парк и назвать его в ее честь. Обожая жену, Потоцкий приглашает лучших архитекторов Европы и в маленьком городе Умани Черкасской области воздвигает величественный памятник их любви. В парке воедино собраны частичка Эллады, родины Софии, и Елисейские поля, дивные растения Африки и скульптуры греческой мифологии. Здесь до сей поры можно прокатиться по подземной реке Стикс, которая, по старинным преданиям, ведет в царство мертвых. Парк "Софиевка", согласно энциклопедии Брокгауза и Эфрона, входит в четверку самых красивых парков мира, состязаясь в роскоши с парками Версаля, "Сан-Суси" в Потсдаме и "Боболи" во Флоренции.
   Дендрологи?ческий парк "Софиевка" расположен в северной части города Умань на берегах реки Каменки. Подъехав к парку, я оставил свою машину у главного входа, увенчанного сторожевыми башнями, сооруженными в 1850-1852 годах и сохранившихся до наших дней вместе с въездными воротами. Верхняя часть конусообразной крыши башен увенчана украшениями, напоминающими факелы. По одной из версий, главный вход в парк напоминает вход в Афинский рынок, а детали, которые завершают сторожевые башни, заимствованы из храма богини Весты в Тиволи (Италия).
   Говорят, что долгое время вход в парк украшали итальянские пирамидальные тополя, которые завез в Умань Станислав Потоцкий. Именно из "Софиевки" они позже распространились по всей России. Об этом свидетельствует письмо императора России Александра I к Софии Витт-Потоцкой, в котором он благодарит ее за транспорт с саженцами пирамидального тополя, который прибыл в Санкт-Петербург. Теперь у главного входа высажены две двадцатилетние колонновидные туи.
   Мы начали осмотр парка с Центральной аллеи. Сразу за главным входом открывается вид на гранитные скалы и небольшое Женевское озеро. На поляне выше озера в 1841 году была построена деревянная беседка для караульного солдата. По своей форме она напоминала грибок, поэтому территория склона, на которой находилась беседка, получила название "Грибок".
   По Центральной аллее парка, по пути от главного входа до Тарпейской скалы, растут ели и болотный кипарис. Ранее этот участок парка называли Малой Швейцарией.
   Далее по ходу расположена Тайперская скала. На ней стоит деревянная беседка легкой конструкции. Скала названа так же, как стена Капитолийской крепости древнего Рима.
   Центральная аллея заканчивается павильоном Флоры. Перед ним мы увидели источник "Серебряные ключи", оформленный в античном стиле. Это подковообразное сооружение из гранита увенчано двумя вазами с декоративными растениями по краям. В средней части вертикальной стенки вмонтированы декорированные бронзовые трубки, из которых течет ключевая вода.
   От площади перед павильоном Флоры, огибая его, расходятся несколько дорог. По асфальтовой дороге через Венецианский мосток мы вышли к Верхнему озеру и затем вдоль оранжерей на видовую площадку около обелиска. Оттуда по Верхней аллее попали на террасу Бельвью, а затем снова вернулись на площадь к павильону Флоры.
   По другой дороге поднялись от павильона круто вверх к полянке Дубинка.
   Вблизи павильон Флоры выглядел изысканно, благодаря своим точным архитектурным формам, высоким колоннам в дорическом стиле, барельефу на фризе, который изображает листья и грозди винограда. Гранитные ступени ведут к просторному овальному залу. В промежутках белых колонн открывается панорама Нижнего озера, вдоль которого тянется Нижняя алея.
   В основу композиционного решения центральной части парка положены сюжеты из мифологии Древней Греции и Рима, а некоторые места символизируют жилище греческих богов, героев, писателей и философов.
   Здесь же у павильона Флоры находится Венецианский мост, украшенный гранитными пилонами, между которыми свисают тяжелые кованые цепи.
   В середине Нижнего озера из широко раскрытой пасти бронзовой змеи, свившейся кольцами на камне, высоко вверх бьет фонтан, рассыпаясь мириадами алмазных струй, падающих на зеркальную поверхность озера. В лучах солнца они переливаются всеми цветами радуги.
   Далее, около подножья крутого склона, вытекал источник Гиппокрены. По греческой мифологии источник Гиппокрены появился от удара копыта крылатого коня Пегаса. Источник посвящен Аполлону и музам.
   На квадратном пьедестале около источника установлена статуя купающейся Венеры, а под ней из гранитного пьедестала бежит ключевая вода, которая в любое время года имеет одинаковую температуру. Вода наполняет бронзовую получашу, украшенную декоративным изображением ужей, и, переливаясь через ее края, стекает по гранитному подземному каналу в Нижнее озеро.
   Через нижнее озеро к Площади сборов ведет металлический мостик, с которого открывается вид на Большой водопад. Площадь сборов украшают разнообразные архитектурные элементы, а сама она находится на полуострове овальной формы. В ее центре мы увидели бассейн, в середине которого возвышалась большая гранитная ваза. В бассейне плавают декоративные рыбы, вазу украшали яркие цветы, около бассейна высится статуя Париса.
   Рядом с площадью устроен Грот страха и сомнений. Большая многотонная гранитная глыба зависает без опоры и держится только на трех точках. Надежность этого сооружения проверена временем. В 1838, году, когда в Умани произошло сильное землетрясение, грот остался неповрежденным.
   Над Гротом страха и сомнений, около Большого водопада на гранитном пьедестале установлена статуя Амура. Она изображает мальчика, который разбросал все свои стрелы, тетива лука разорвана, а сам отклонился назад и ломает свой лук.
   От Площади сборов гранитные ступени вдоль большой гранитной глыбы привели нас наверх, к Западному гроту Сциллы. Он выполнен из розового гранита. В нем устроены гранитные скамеечки и стол.
   Тут же находится площадка, вырубленная в скале на краю крутого обрыва. Площадку называют Бельведер, потому что на ней некоторое время стояла статуя Аполлона Бельведерского. В период военных поселений, в 1847 году площадку обнесли ажурной металлической оградой, которая сохранилась до нашего времени. Перед входом на площадку открывается вид на нижнюю часть скалы, которая напоминает профиль человеческого лица. По одной версии - это профиль архитектора Людвига Метцеля, построившего парк, по другой - Станислава Потоцкого. Обзорную площадку на Бельведере украшает мраморная античная статуя Орфея.
   Чуть выше Бельведерской скалы соседний с ним участок называется Кавказской горой. На ней когда-то была установлена статуя руководителя польского восстания 1794 года Тадеуша Костюшки. Но в 1847 году по приказу Николая I, который тогда посетил Умань и "Софиевку", статую Костюшки отправили в Гомель. Вместо них царь пообещал прислать статую своей жены Александры Федоровны, в честь которой "Софиевку" начали называть "Царицын сад". И в 1850 году эту, выполненную в бронзе статую, изображавшую царицу, сидящую в кресле, установили. В советский период ее как высокохудожественное произведение, отправили в Эрмитаж. В 1939 году здесь поставили памятник В. И. Ленину. В 1941 году его уничтожили немцы.
   На восток от статуи Амура по левой стороне расположены гранитные ступени, которые привели нас к гротам Локетек и Орешек.
   Грот Орешек завершает композицию Долины гигантов. А рядом с ним устроен трехступенчатый водопад, ниже которого находится грот Локетек - массивная скала, в которой выбита скамеечка и круглый стол. Грот устроен в честь короля Польши Владислава.
   Далее по аллее мы вышли на мост через русло речки Каменки, который привел нас в Темпейскую долину. В этом месте Людвиг Метцель попытался создать прообраз греческой Темпейской долины. Здесь росли девять берез, которые аллегорически отображают девять сыновей Потоцкого. Двое из них (Константин и Николай) умерли в раннем возрасте, как и его дочь Гелена. Как память об их ранней смерти в долине установлен гранитный обелиск, который назван "Усеченной колонной". У основания обелиска положен могильный гранитный камень, который напоминает спящего льва, а рядом протекает ручей речки Каменки, разбитый на три отдельных маленьких водопада. Называются они "Три слезы" и аллегорично выражают скорбь матери по трем умершим детям.
   Правее мы увидели на гранитном постаменте мраморный бюст древнегреческого философа Платона. В парке также установлены бюсты Аристотеля, Гомера и Сократа.
   Отсюда мы перешли в часть парка, которая называется Елисейские поля. У входа туда лежит гранитный валун естественной формы, а рядом с ним тесаная четырехгранная шлифованная гранитная колонна. Эти два камня называются композицией "Природа и искусство".
   В Елисейских полях неподалеку от гранитной вазы на зеленом лугу набросаны огромные камни. Они покрыты мхом, а между ними растут одинокие деревья и кусты. Это место в парке когда-то называли Критским лабиринтом.
   За Елисейскими полями мы попали в самый большой высеченный в скале Львовый или Громовой грот. Недалеко от входа в него на стене выдолблены две строчки на польском языке: "Забудь тут о несчастье и прими счастье, если же ты счастлив, так будь еще счастливее".
   Из Громового грота мы перешли в грот Фетиды. Четыре колонны в нем удерживают на себе гранитную плиту с овальным окном. Середину грота украшает скульптура Венеры Медицейской.
   По одну сторону от грота Фетиды стоит статуя Аполлона Флорентийского. По другую - перед нашими глазами открылся круглый павильон, который называется Фазанником. Внутри павильона находится небольшой бассейн с фонтаном в центре.
   В северо-восточной части парка мы подошли к Верхнему озеру с островом Любви и Розовым павильоном на нем, окруженным экзотическими растениями. Берега острова и озера обложены гранитом. На остров мы перешли по деревянному мостику на каменных опорах.
   Затем, мы попали в Английский парк или арборетум, расположенный в северной части парка. Он занимает небольшую территорию в форме треугольника. Его вершина прилегает к воротам Уманской сельскохозяйственной академии. Одну сторону треугольника ограничивает широкое асфальтированное шоссе, обсаженное столетними липами. Другая сторона граничит с партерным амфитеатром, а на линии основы находится поляна с бюстом Сократа. Территория арборетума густо порезана довольно сложным лабиринтом дорожек.
   На участках арборетума растет самое большое количество экзотических древесных и кустовых растений ценных пород.
   Вместе с Английским парком здесь находится Партерный амфитеатр и оранжерея.
   В западной части парка мы увидели Фонтан Семи струй - небольшой круглый бассейн с ажурной бронзовой вазой в середине. Из центра вазы вырываются вверх семь мощных струй воды. За фонтаном установлена статуя "Зима". Она изображает старого человека, лицо которого выражает боль и страдание. Он пытается прикрыться хитоном, чтобы защитить себя от холода. Считают, что это - аллегория и времени года, и жизни человека. Ранее статуя называлась скульптурой Вечного Жида.
   Из Партерного амфитеатра мы перешли на Террасу Муз, знакомством с которой завершилась наша экскурсия по парку "Софиевка". Я в нем много фотографировал, но все фотографии, к сожалению, получились не совсем удачными.
   Проведя в парке весь день почти до наступления темноты, мы решили переночевать под Уманью, и только утром двигаться дальше. В первой половине следующего дня мы были уже в лесу на том же месте, где я останавливался в 1959 году.
   Не стану вновь описывать красоты этого леса, так как достаточно много сказал о них во втором и третьем томах своей повести. Он был все таким же прекрасным, как в 1944 и 1959 годах.
   Я поставил рядом со своим "Москвичем" палатку, по сути, для себя одного, поскольку Регина с девочками ночевали в машине. Мы пробыли в лесу целую неделю. Днем дети бегали, играли в нем, собирали лесные орешки, а вечерами я разжигал костер, и мы, глядя на огонь, с Региной разговаривали, а чаще всего оба отвечали на бесчисленные и порой самые неожиданные вопросы наших дочурок.
   Однажды я в Буге наловил немного рыбы. А когда пришел с рыбалки, уже совсем стемнело, поэтому мы с Региной решили оставить рыбу до утра в кастрюле с водой, чтобы она могла заняться ею при свете дня. Но каково же было наше удивление, когда утром мы увидели, что крышка, которой была накрыта кастрюля, валяется на земле, а наша рыба исчезла. И, разумеется, можно было только гадать, кто унес мой улов. Может быть, это его утащила лиса, а возможно какой-то другой лесной зверек.
   В лесу было так хорошо, что мы покидали его с большой неохотой. Но, как известно, и хорошему, и плохому всегда наступает конец. Время шло, и надо было двигаться дальше. Мы решили ехать в Западную Украину. Там я намеревался заехать в Ивано-Франковск и повидать своего приятеля Толю Киршанкова, того самого, который после банкета в ресторане Лондонской гостиницы потерял портфель с горячительными напитками. После зашиты диссертации он с семьей жил и работал в этом городе.
   Толя встретил нас очень радушно. Мы, естественно, по русскому обычаю отметили нашу встречу, вдоволь наговорились, вспоминая нашу совместную работу в Одесском политехническом институте. Наше застолье закончилось довольно поздно, и Толя оставил нас у себя ночевать. А утром он предложил показать нам горный курортный городок Яремчу, сказав, что это очень живописное место, и не полюбоваться им, находясь совсем рядом, - просто грех. Толя взял с собой дочь, поэтому в машине было несколько тесновато. Но это ничуть не обескуражило нас. Ведь известная пословица верно утверждает: "В тесноте, но не в обиде".
   Яремча действительно оказалась прекрасным уголком природы. Быстрая шумная горная река Прут, через которую переброшен мост. Крутые спускающиеся к ней с обеих сторон склоны, поросшие густым девственным лесом, представляли собой удивительную по красоте завораживающую картину. Все мы, пожалуй, только за исключением Лерочки получили огромное удовольствие. А она была очень расстроена тем, что уронила в реку свой огромный красивый мяч, который быстро уплыл вниз по течению.
   Пробыли мы в Яремче более двух часов, после чего отвезли Толю с дочкой в Ивано-Франковск, там, поблагодарив за гостеприимство, простились с семьей Киршанковых и продолжили свой путь. Мы ехали по незнакомым горным дорогам Западной Украины, пили воду из подземного источника. Причем были немало удивлены тем, что вода в нем оказалась газированной. Нельзя было не заметить опрятность и ухоженность домов и улиц в населенных пунктах, через которые мы проезжали. Здесь явно сказывалась традиционная, присущая Европе аккуратность и чистота, и в этом не было ничего удивительного. Ведь отдельные части Западной Украины несколько столетий входили в состав таких европейских государств, как Австро-Венгрия, Польша, Румыния.
   При въезде в Молдавию картина заметно изменилась в худшую сторону. Тут все было таким же, как в городах и селах той части Украины, которая когда-то называлась Новороссией.
   В последнюю ночь накануне возвращения домой нам пришлось провести в открытом поле. А поскольку в конце августа ночи уже стали прохладными, мы устроились на ночлег в огромном стогу соломы.
   Усталые, но переполненные впечатлениями от всего увиденного в процессе десятидневного путешествия, 28 августа во второй половине дня мы вернулись в Одессу.
   К этому времени квартирный вопрос не стал для меня менее острым, поэтому с первых дней сентября я снова усиленно занялся поисками путей его разрешения. И тут кто-то из моих знакомых сказал мне, что в этом году был создан жилищно-строительный кооператив "Экономика", который строит дом на седьмой станции Большого фонтана. Но самое главное, представляющее огромный интерес для меня, заключалось в том, что в этом доме восемнадцать квартир были пятикомнатными, и с их заселением у правления кооператива возникли проблемы. Дело в том, что по советским законам мало было не только иметь деньги на покупку квартиры. Кроме денег требовалось еще доказать право, подтвержденное количеством членов семьи, на ее приобретение. Чтобы обрести такое право, я при помощи все того же Будылкина переписал квартиру мамы на своего племянника, а маму включил в состав своей семьи. Кроме того, я как кандидат наук и доцент мог претендовать на дополнительную комнату для кабинета. Таким образом, я получил все законные основания претендовать на одну из восемнадцати пятикомнатных квартир и не преминул этим воспользоваться. Связавшись с правлением ЖСК "Экономика", я получил у них согласие на освоение сразу пяти пятикомнатных квартир, которое и передал начальству ОВИМУ. Оно, в свою очередь, три квартиры из пяти отдало Черноморскому морскому пароходству, а две оставило у себя, Причем одну из них предложили профессору В.В. Завише, а вторую - мне. После того, как я внес в кооператив необходимую сумму денег и стал полноправным его членом, с этого времени у меня появилась гарантия, что не позже, чем через год, я, наконец, буду жить в собственной пятикомнатной квартире, к тому же в доме расположенном не на Слободке, а в достаточно престижном районе города.
  

III

   Я со своей семьей по-прежнему жил у мамы, и моя жизнь текла своим чередом. Из-за усложнившихся отношений с Егуповым на работу ходил без прежнего желания и все еще подумывал о том, чтобы уйти из училища в другой институт. А пока я соорудил в небольшом переулке-тупичке рядом с домом, где мы жили, металлический гараж для своего автомобиля. Кроме того, мой бывший студент в политехническом институте, а теперь приятель и директор автопарка Михаил Зайцев помог мне вполне законно купить новый кузов "Москвича 412", который я поместил в своем гараже. Таким образом, после более чем десяти лет езды на старье у меня впервые появилась возможность, приобретя новый двигатель и основные агрегаты, собрать новую, достаточно современную по советским меркам автомашину.
   Купить что-то нужное для своего автомобиля тогда было невозможно. Поэтому приходилось все "доставать", как говорил Аркадий Райкин в одной их своих миниатюр: "Через директор магазина, через товаровед, через задний кирыльцо". Так вот в день, о котором идет речь, я с одним из моих друзей ехал из города в сторону автовокзала что-то "доставать". Вдруг мой спутник крикнул мне:
   - Сейчас нас трахнут!
   Каким образом он это определил, не знаю, То ли почему-то оглянулся назад, то ли глядел в боковое зеркало со своей стороны. Во всяком случае, он оказался прав, и сразу после его восклицания нас действительно сильно ударили сзади. Удар был настолько мощным, что багажник моего "Москвича 403" был наполовину смят, но машина хоть и с трудом все еще могла двигаться.
   Мне теперь трудно вспомнить, куда я направлялся до удара, но после него, полюбовно разобравшись с зазевавшимся виновником аварии, я поехал в автопарк к Мише Зайцеву, где и оставил свой злополучный автомобиль.
   А спустя несколько дней, меня вдруг вызвали в районную прокуратуру. С прокурорами я, к счастью, прежде никогда дела не имел и, разумеется, попытался сообразить: что могло послужить причиной внезапного интереса прокурора к моей скромной особе. Поразмыслив, я пришел к выводу, что единственным моим поступком, который правоохранительные органы могли посчитать незаконным, была покупка без соблюдения надлежащих формальностей списанного кузова "Москвича 403". Поэтому, отправляясь к назначенному часу в прокуратуру, я взял с собой документы, подтверждающие мое право на покупку кузова "Москвича 412", и квитанцию об уплате его стоимости.
   Мое предположение о причине вызова в прокуратуру оказалось верным. После того, как прокурор официально удостоверился, что я именно тот, кто ему нужен, он обратился ко мне с такими словами:
   - Нам сообщили, что вы приобрели кузов "Москвича 403". Скажите, кто вам дал разрешение на его покупку, и где вы его купили?
   - Я не стану спрашивать вас об источнике вашей информации, прекрасно понимая, что вы мне на такой вопрос не ответите, но вас явно намеренно или невольно ввели в заблуждение. Я действительно купил кузов "Москвича", но не 403-го, а 412-го, и вот документы, ознакомившись с которыми вы убедитесь, что моя покупка вполне законна, - ответил я, передавая прокурору принесенные с собой бумаги.
   Он внимательно прочитал их, и возвратив мне ,сказал:
   - Да, похоже, нас неверно информировали. Ну что ж, у меня к вам больше вопросов нет. Можете быть свободны.
   Возвращаясь домой, я по дороге пытался сообразить, кто бы это мог написать на меня донос в прокуратуру? Ведь я никогда не имел ни врагов, ни явных недоброжелателей. Но так и не найдя ответа на этот вопрос, решил, что донос, возможно, дело рук совсем незнакомого мне человека. Такие любители всегда и везде, подсматривать, подслушивать, замечать все, кажущееся им противозаконным, и сообщать "куда следует", к сожалению, во все времена были - не такая уж редкость. Не зря ведь говорят: "Мир не без добрых людей". Правда, в моем случае, слово "добрых" надо понимать в отрицательном сысле.
   А я, спустя всего немногим более недели, выехал из гаража впервые, в который уже раз собранной своими руками, новой автомашине приятного василькового цвета.
  
  
  

ССОРА друзей-профессоров

   В 1967 году профессор С.Т. Сергеев, к тому времени проректор по научной работе, готовил к опубликованию свою третью монографию, рассчитывая, что три монографии дадут ему возможность получить звание члена-корреспондента академии наук Украины. Работая над своей последней книгой, С.Т. Сергеев пригласил к себе в кабинет аспиранта профессора В.Т. Козлова - С.И. Козового и спросил его, над чем тот работает, не станет ли он возражать, если в монографии Сергеева будет упомянуто о новом направлении исследований, которому посвящена его диссертация. Обо всем этом мне рассказал сам Степан Козовый. Он же сообщил о своей беседе с профессором С.Т. Сергеевым и своему научному руководителю. А Виктор Высочин говорил мне, что на кафедре вся эта история излагалась бывшими и настоящими аспирантами профессора В.Т. Козлова несколько иначе. Они утверждали, будто С.Т. Сергеев потребовал от Козового, чтобы тот подготовил нужный ему материал в печатном виде и представил его, а В.Т Козлов запретил Козовому передавать что-либо С.Т. Сергееву. И вот, возможно, именно эта, казалось бы, совсем пустяковая причина послужила первым признаком разногласий, возникших между тремя профессорами-друзьями, которая позже превратилась в откровенную непримиримую вражду.
   В следующем году профессор С.Т Сергеев опубликовал свою монографию, разумеется, без материала аспиранта Козового.
   В 1969 году ректором ОПИ избрали К.И Заблонского, старого приятеля М.Ю Акивенсона, о котором я упоминал в начале X части своей повести. В связи с названными мною двумя приятелями очень кстати вспомнить пословицу: "Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты". А еще мне всегда было невдомек, как это еврей Заблонский стал Константином да еще Ивановичем.
   В своем первом выступлении на ученом Совете Заблонский, которому явно был не по душе огромный научный успех канатчиков, руководимых профессором М.Ф. Глушко, о каком сам Заблонский и мечтать не мог, сказал: "У нас институт не канатный, а политехнический". Из чего следовало, что он впредь сделает все, чтобы свести этот успех на нет.
   А в 1972 году в одном из номеров газеты "Вечерний Киев" была напечатана статья "Высшая математика стальных канатов", в которой говорилось о представлении на государственную премию ученых-канатчиков: академика Г.Н. Савина, профессоров М.Ф. Глушко, С.Т. Сергеева, О.А. Горошко и К.И. Заблонского. После появления этой статьи профессор Глушко написал письмо в комитет по представлению к государственным премиям, в котором заявил, что отказывается от премии, поскольку считает для себя унизительным быть в одном списке с некоторыми указанными там лицами. После письма Михаила Федоровича комитет по государственным по премиям отказал в премии всем, о ком шла речь в газетной статье.
   Примерно в это же время Заблонский, следуя старому проверенному принципу: "Разделяй и властвуй", назначил С.Т. Сергеева научным руководителем отраслевой лаборатории политехнического института на канатном заводе, где начальником был Михаил Федорович. Тем самым, подчинив профессора М.Ф. Глушко С.Т. Сергееву, что было верхом несправедливости, и не могло остро не задеть самолюбие Михаила Федоровича. В ответ на причиненную обиду профессор Глушко подверг уничтожающей критике третью монографию С.Т. Сергеева и вдобавок обвинил его в плагиате. В общем, страсти накалились до предела.
   И как следствие, в газете "Социалистическая индустрия" за 29.05.74 г. была напечатана статья "Издержки эмоций", выдержки из которой я привожу ниже:
   "...От конфликтов в институте все уже устали. Устал от них и ректор института профессор К. И. Заблонский. Он даже распорядился по некоторым из них не принимать писем, заявлений и рапортов. Словом, появилась своеобразная болезнь - конфликтобоязнь. Она привела к тому, что конфликты не локализуют, а загоняются вглубь. И как ни пытаются руководители института придать им частный характер, из этого ничего не получается. В институте идут закулисные толки и перетолки, вплоть до разного рода сплетен. А вот вынести разговор на коллектив ректор и партком не решаются. Они предпочитают другой путь - доказать свою правоту в вышестоящих организациях, сделать все, чтобы не появилось второго выступления об институте в печати. За последнее время в редакции побывали ректор тов. Заблонский, и проректор тов. Сергеев, и секретарь парткома тов. Тодорцев. И все с одной целью - убедить редакцию, что в институте полный порядок, а жалобы отдельных лиц субъективны. При этом никто из этих работников не ведет речь о сути дела. Не проявляет заботы о судьбе изобретений и открытий, которые повисли в воздухе. Не идет речь и об ученых, отстраненных, по сути дела, от большой творческой работы. Одним словом, интересы дела принесены в жертву эмоциям...
   Несколько профессоров не поладили по "пустяку". Один обвинил другого в плагиате и потребовал открытого обсуждения на ученом совете очередной его рукописи. Как же на это реагировал ректор? Отрицательно. Почему? Да ведь обвинение было брошено в адрес его заместителя тов. Сергеева! А когда недовольные решением ректора профессора М.Ф. Глушко и В.Т. Козлов стали оспаривать подобный подход к делу, ректор обиделся. И вот партком принимает решение - профессора М.Ф. Глушко освободить от занимаемой должности заведующего кафедрой и объявить ему строгий выговор. Профессора В.Т. Козлова - вывести из состава парткома и тоже строгий выговор. За что? За "разжигание конфликта". Помилуйте, какое разжигание? Возможно, уважаемые профессора занимались клеветой, писали анонимки? Да нет, они просто добивались от вышестоящих инстанций решения вопроса, на который в институте отреагировали неправильно.
   Быть может, профессора Глушко, Козлов, поддерживающие их коллеги по кафедре, факультету - не правы. Но почему же тогда не вынести этот вопрос на широкое обсуждение? "А зачем разжигать страсти?" - говорят руководители института. Спокойнее, видимо, вынести решение парткома, издать приказ ректора, а дальше пусть разбираются в жалобах недовольных вышестоящие организации. Ректор уверовал, что его там поддержат.
   А ведь как показывают факты, обвинения в адрес профессора Сергеева не были досужим вымыслом, они зафиксированы в. выводах комиссии парткома в первом его решении. За "неэтичность" тогда тов. Сергееву "указали". А вот впоследствии за "разжигание конфликта" объявили строгие взыскания его оппонентам. Есть ли тут логика?
   - Теперь, - говорит ректор, - профессор Сергеев уходит с должности проректора по собственнму желанию.
   Ректор не возражает. По его мнению, он не тянет дела. А как же Глушко и Козлов: они работают, но уже не так инициативно, как раньше, крылья им подрезали. А ведь профессор Глушко известен не только в Одессе. Это ученый с большим именем, прекрасный лектор и педагог. Признает это и К.И. Заблонский, но... здесь... эмоции оказались на первом плане, а дело на втором
   О моральных издержках затянувшихся конфликтов хорошо знают в обкоме партии. Знают, но не находят путей локализации. Что же касается дела, то оно страдает...
   Мы вовсе не склонны предполагать, что ректор института К.И. Заблонский не способен разобраться как в описанном конфликте, так и в тех многочисленных коллизиях, о которых мы здесь не рассказали, но которые хорошо известны в институте. Собственно, для такого предположения и нет оснований. Константин Иванович все хорошо видит и понимает. Он знает, как по справедливости можно разрешить конфликтную ситуацию. Но ему это сделать мешает одна закавыка - эмоциональная некомпетентность руководителя, как говорят социологи. Это из-за нее "доказательность в суждениях и делах" подменена, по сути дела, эмоциями.
   Заблонский - неукротимый в своей ненависти к канатчикам - не ограничился тем, что объявил строгие выговора профессорам М.Ф. Глушко и В.Т. Козлову, уволил Михаила Федоровича из института, освободил от занимаемой должности С.Т. Сергеева, он вопреки решению коллектива кафедры ПТМ назначил заведующим этой кафедры вместо Михаила Федоровича профессора В.Г. Верстакова из города Перми. Но и это еще не все. Заблонский создал комиссию, которой поставил задачу: во что бы то ни стало доказать несостоятельность диссертаций профессора В.Т. Козлова и его аспирантов В.Д. Высочина и П.М. Калиниченко с целью лишить В.Т. Козлова докторской степени, а доцентов В.Д. Высочина и П.М. Калиниченко кандидатских степеней. И подвластная Заблонскому комиссия, разумеется, вынесла угодное ему решение.
   Осуществиться гнусным планам Константина Ивановича помешала комиссия более высокого ранга под председательством профессора А.А. Уманского, присланная в ОПИ из Киева, который легко и быстро разобрался, в чем дело, и не позволил Заблонскому осуществить свое грязный замысел. Однако, в результате устроенной Заблонским войны, кроме Михаила Федоровича из института вынуждены были уйти доценты М.А Козлов, И.А. Шилин, В.П. Балан, а защитившего докторскую диссертацию А.А. Чижа не утвердил ВАК. Ему предложили руководство кафедрой в институте им. М.В. Ломоносова, и он тоже ушел из ОПИ.
  
  
  

НЕОЖИДАННОЕ назначЕНИЕ

I

   В труде и поисках жилья 1971 год и первая половина 1972 года прошли для меня быстро. В моей семье, слава богу, все было благополучно. Регина по-прежнему работала преподавателем технической механики в профтехучилище. Старшая дочь Валерия перешла в третий класс. Ее успехи в учебе и музыке были отменны, и я безмерно гордился ею. Младшая Виктория только пошла в первые классы общеобразовательной и музыкальной школ. Но, пожалуй, самое значимое для меня событие, исключившее мое намерение уйти из ОВИМУ, было связано с внезапным увольнением из училища в конце учебного года Славы Егупова. Вскоре после этого, когда я по какому-то поводу был у В.М. Залетова, он мне, как бы между прочим, сказал:
   - Если бы вы только знали, какие гадости говорил о вас Егупов.
   Однако, мне трудно было поверить, что даже при тех шероховатостях, которые в последнее время имели место в наших отношениях, Слава мог говорить обо мне что-либо подобное.
   Егупов вскоре устроился на работу в Киеве. Спустя еще какое-то время он переехал в Магадан, а из него снова вернулся в Одессу в водный институт, где начинал свою трудовую деятельность, и уже работал там до конца дней своих. Мы с ним часто встречались и после того, как он перестал быть моим начальником, наши отношения снова стали почти приятельскими.
   А 10 сентября 1973 года совершенно неожиданно для меня я был назначен начальником кафедры сопротивления материалов. Необычность моего назначения заключалась еще и в том, что заведующим кафедрой в те годы мог быть только член КПСС - партии, в которой я никогда не состоял и не имел желания состоять.
   В этом же году на кафедру вместо Егупова пришел доцент Завьялов Алексей Афанасьевич - скромный, общительный прекрасный человек, способный преподаватель и хороший товарищ. Кстати, Алексей Афанасьевич, который был года на три младше меня, являлся курсантом первого набора училища и занимался в одной группе с В.М. Залетовым.
   Я начал, прежде всего, с приведения в надлежащий порядок помещений кафедры и лаборатории. В бытность Егупова, возглавляя кафедру, он намеревался проводить в лаборатории испытания, связанные с его научной работой. Слава руками курсантов-заочников соорудил в одном из помещений лаборатории огромный, сваренный из швеллеров и двутавров стенд, на котором планировал испытывать панели, используемые в строительстве, а во втором - более просторном помещении, затратив еще большее количество металла и курсантского труда, изготовил для каких-то совершенно непонятных целей вибропол, которому после ухода Егупова из училища невозможно было найти разумного и полезного применения. А стенд для испытания панелей я намеревался убрать вовсе, чтобы использовать помещение, в котором он находился, как учебную аудиторию, но Егупов успел поставить его на баланс. Стенд оценили в 12 тысяч рублей, поэтому Залетов запретил мне его убирать. Позже я все же нашел ему применение,
  

0x01 graphic

Кафедра сопротивления материалов ОВИМУ

  
   вмонтировав в него испытательную машину, необходимую для моей научной работы.
   Возвращаясь к Егупову, должен признать, что он всегда казался мне далеко не плохим человеком, особенно в ту пору, когда не был моим начальником. Способный исследователь, подготовивший докторскую диссертацию и две монографии, несколько несобранный и, пожалуй, излишне неуживчивый. Наверное, поэтому он без видимой причины пять раз менял место своей работы. А еще Егупов не сумел правильно оценить отношение к себе подчиненных. В частности, он не понимал, что собачья привязанность к нему Голобородько далеко не бескорыстна. Впрочем, не следует обижать и унижать собак, сравнивая их с Голобородько. Собака никогда не предаст своего хозяина, а он предатель по гадкой натуре и на генетическом уровне. С малых лет Голобородько всегда и во всем, любыми путями, включая самые низменные, стремился исключительно к личной выгоде. Много позже он мне рассказывал, что, будучи мальчишкой, украл в гараже радиатор от автомашины, продал его и купил футбольный мяч. А когда сверстники просили у него мяч, чтобы поиграть, он позволял им это только после того, как они выполнят вместо него какую-нибудь работу по дому или в огороде. Не знаю, понимал ли Егупов, что, сделав Голобородьке добро, он всегда мог ожидать от него какой-нибудь гадости. В том, что это именно так, я позже убедился на собственном горьком опыте.
   Ну, а Егупов, и, скорее всего, вместе с Тамарой Александровной Командриной написали Голобородьке кандидатскую диссертацию. Я убежден, что написали именно они, поскольку абсолютная бездарность Голобородько написать что-нибудь сам - был не в состоянии. Его никчемность я имел возможность наблюдать на протяжении достаточно долгого времени. Этот человек не только неспособен был самостоятельно подготовить диссертацию, он не мог составить простое заявление. Любой другой начальник кафедры непременно избавился бы от такого балласта. Только я со своим излишним человеколюбием и нежеланием причинить кому-либо неприятность мог не только много лет терпеть у себя это ничтожество, но и всячески помогать ему.
   Итак, диссертацию Голобородьке написали, и он даже докладывал ее на кафедре. Тема работы была сугубо строительной. Более жалкого доклада мне слышать не приходилось. Я был абсолютно уверен, что на защите, которая, по моим представлениям, должна была проходить в ОИСИ, Голобородько непременно провалится. Это, по-видимому, понимал и Егупов. Кроме того, он в свое время поссорился с И.Е. Прокоповичем - проректором по научной работе в ОИСИ. Поэтому, используя свои связи, устроил Голобородьке защиту в одной из среднеазиатских республик, где толком не знали русского языка, и вот там, курам на смех, из этого дурака, а как выяснилось позже еще и подлеца, вопреки здравому смыслу, в 1975 году сделали кандидата технических наук.
   Однажды он на кафедре проговорился, что очень короткое время был женат. Вероятно, молодая жена вскоре после начала их совместной жизни, ощутив на себе его скаредность и другие отнюдь не лучшие качества, ушла от него. А он сам был так напуган необходимостью кормить, одевать жену, а там, не дай бог, еще и детей, что больше никогда даже не помышлял о новой женитьбе, но порассуждать о женщинах любил. Правда, говорил о них всякие скабрезности, и всегда только плохо. Впрочем, за сорок лет, на протяжении которых я знаю Голобородько, я не помню, чтобы он когда-нибудь отозвался о ком-то хорошо.
   Еще одной из характерных черт характера Голобородько была его патологическая скупость. Получая довольно приличный оклад доцента и прибавку к нему за якобы выполненную им работу по хоздоговорным темам (в этом мне следует винить исключительно свой альтруизм), он стригся в курсантской парикмахерской в экипаже, потому что там было на несколько копеек дешевле.
   А вот, Борис Богданов - умница, закончивший школу с золотой медалью, а институт с красным дипломом, хорошо владевший английским языком, тоже несколько лет работавший с Егуповым, так ничего и не сделал, поскольку знал себе цену и никогда, подобно Голобородьке, не пресмыкался перед ним.
   Мне Борис был симпатичен, и я понимал, что он может и должен заниматься наукой, поэтому решил убедить его включиться в решение вопросов, над которыми работал сам. При нашем первом разговоре на эту тему, он сказал мне:
   - Валентин Иванович, но я же совершенно ничего не знаю в той области, в которой вы предлагаете мне работать.
   - Это не беда, - ответил я, - начинать всегда трудно. Я подскажу вам тему, работая над которой вы непременно добьетесь положительного результата. А на мою помощь можете рассчитывать всегда и во всем.
   В общем, Борис Богданов включился в мою научную работу. Он был очень хорошим заведующим лабораторией, но я решил перевести его в ассистенты и обратился с этим вопросом к В.М. Залетову, который в 1975 году стал уже ректором ОВИМУ. Но он почему-то был настроен против Богданова. Мне пришлось долго убеждать его в целесообразности такого перехода, пока он, наконец, дал свое согласие.
   - Ладно, - сказал Залетов, - Пишите рапорт о переводе, но под вашу личную ответственность.
   Так Богданов стал очень хорошим ассистентом, а на его место я перевел лаборанта Тихонова.

II

   Однажды в первой половине дня совершенно неожиданно ко мне в кабинет пришел доцент Лапинский. Мы с ним не общались уже достаточно давно, и я был искренне рад его приходу. С тех пор, как мы виделись в последний раз, он почти не изменился. Его внешность и манера поведения остались все такими же, как и прежде.
   - Ну, здравствуй, - сказал Владимир Филиппович, пожимая мне руку. - Ты я вижу, большим начальником стал, собственным кабинетом обзавелся. Если так пойдет дальше, то скоро к тебе без разрешения секретарши и не попадешь.
   - Не переживайте, этого никогда не случится, хотя бы потому, что моя секретарша находится на кафедре вместе с преподавателями. Вы лучше скажите, каким ветром вас ко мне занесло, и чем я обязан удовольствию видеть вас?
   - Я к тебе по делу, Валентин. На завтра в Водном институте на ученом совете факультета назначен мой доклад, посвященный постановке судов в док, а поскольку ты знаешь эту работу лучше, чем кто-либо другой, я хочу, чтобы ты присутствовал на нем и высказал свое мнение об этой работе. Придешь?
   - Что за вопрос! Разумеется, приду. Скажите только на какое время назначено ваше выступление?
   - На одиннадцать часов, - ответил Владимир Филипповия и назвал номер аудитории, где он будет докладывать.
   Затем мы немного поговорили о другом, и он, сославшись на то, что куда-то торопится, ушел.
   Оказывается, доцент Лапинский решил представить материал, над которым мы вместе с ним работали более двух лет в виде докторской диссертации. Я считал, что результаты, которые мы получили, в лучшем случае тянут на кандидатскую диссертацию, но не стал убеждать в этом Владимира Филипповича, заранее зная, что если уж он что-то решил, то пытаться убедить его отказаться от своего мнения, дело совершенно безнадежное. Поэтому я присутствовал на его докладе и в своем выступлении дал его работе самую положительную оценку. Я уже не помню формулировку решения ученого совета по работе Владимира Филипповича, но, кажется, она была положительной. Знаю только, что он со своей работой ездил то ли в Днепропетровск, то ли в какой-то другой город, намереваясь и там получить одобрение предлагаемой диссертации, но к ректору ВУЗа, в котором собирался докладывать, явился в пьяном виде. В результате вместо доклада вышел серьезный скандал, о котором сообщили в ОИСИ. В общем, как я и предполагал, с докторской диссертацией у Вдадимира Филипповича ничего не вышло. А в 1975 году он вдруг снова пришел ко мне и сказал:
   - Возьми меня к себе на кафедру, но предупреждаю, делать я ничего не буду.
   - А что случилось, вы решили уйти из строительного института?
   - Не я решил, а за меня решили, Я им - барбосам давно поперек горла стою из-за своих "художеств". Так берешь меня?
   - Владимир Филиппович, я бы, помня о нашей старой дружбе, с удовольствим взял вас, но в нашем училище даже уборщицу без разрешения ректора принять нельзя. А если я заговорю с ним о вас, он непременно созвонится с начальством ОИСИ. Что ему там ответят, вы догадываетесь. Так что при всем моем желании - взять вас к себе на кафедру - думаю у меня ничего не получится.
   - Пожалуй, ты прав, дорога в высшие учебные заведения мне заказана, придется, видимо, искать другую работу.
   Позже я узнал, что Владимир Филиппович устроился главным инженером Ильического порта, где работал до конца своей жизни.

И ОПЯТЬ В МОРЕ ПОД ПАРУСАМИ

  
   Весной 1973 года я узнал, что училищу принадлежит собственная водная станция и более десятка яхт разного класса. Я тут же вспомнил свое увлечение яхтенным спортом в школьные годы и решил непременно заняться им снова, для чего, прежде всего, познакомился с начальником кафедры физического воспитания Александром Ивановичем Шамраем, кстати, тоже большим энтузиастом парусного спорта и прекрасным человеком. Я рассказал ему о своем намерении и нашел у него полное понимание и одобрение.
   - Валентин Иванович, - сказал он мне, - у нас в числе прочих яхт есть четыре фолькбота. Два из них - "Ассоль" и "Грей" - абсолютно новые. У "Ассоли" сейчас нет хозяина. Вот и берите ее и плавайте на ней в свое удовольствие.
   Я от души поблагодарил Александра Ивановича и в ближайшее воскресение отправился на водную станцию знакомиться со своей лодкой. А там совершенно неожиданно увидел яхту "Шмидт", на которой еще в 1940 году в числе команды, состоящей из 31 человека, ходил в Херсон и Николаев, а 22 июня 41-го, находясь на "Шмидте", услышал о начале Великой Отечественной войны. То, что эта прекрасная, построенная в Англии до революции 17-го года, яхта, пережив военное лихолетье, сохранилась до наших дней, казалось чудом. При виде "Шмидта", с которого началось мое увлечение парусным спортом, на меня нахлынули воспоминания более чем тридцатилетней давности. Память вернула меня в школьные годы, в беззаботную юность, кода все представлялось в розовом цвете, а будущее - радужным и счастливым. Я вдруг вспомнил и первую влюбленность, и верную беззаветную дружбу, которая возможна, наверное, только в молодости, и чарующую прелесть плавания под парусами. Но всему этому положила конец внезапно нагрянувшая страшная война.
   Глядя тогда на "Шмид" - эту лучшую в Одессе яхту, которую тогда капитально ремонтировали, невозможно было представить, что совсем скоро от нее ничего не останется.
   На "Шмидте" установили вторую мачту, дизельный двигатель, заново выкрасили белой краской корпус, покрыли лаком все во внутренних помещениях. Когда яхту спустили на воду, она казалась мне совершенством.
   Однажды летом помощник капитана яхты решил покатать на "Шмидте" своих друзей, хотя погода в тот день была мало подходящей для подобной прогулки. Как она проходила не знаю, но перед заходом в бухту водной станции помощник капитана совершил непростительный для опытного яхтсмена поступок. Он спустил паруса не в бухте, как это всегда делалось, а перед волнорезом, и яхта точас же стала неуправляемой. Ее начало бить о бетонные глыбы волнореза. В результате от прекрасной яхты остался только свинцовый киль, и в довершение беды один из пассажиров яхты погиб. У начальства училища в связи с гибелью яхты и человека было много неприятностей. Для меня же, с неожиданным и бессмысленным крушением "Шмидта", как будто умерла частичка моего прошлого.
   Ну, а в тот день, когда я впервые посетил водную станцию, все яхты и моя в том числе, без мачт и рангоута еще стояли на стапелях, на берегу. Я взял небольшую деревянную лестницу приставил ее к корме "Ассоли", влез на ее палубу, открыл дверцу каюты и проник внутрь яхты. В маленькой уютной каюткомпании был столик, два спальных места и шкафчики для одежды. А на баке располагался такой же маленький кубрик с двумя диванчиками. Из кубрика на палубу можно было попасть через специально для этой цели сделанный люк. Яхта мне очень понравилась. Управлять ею мог даже один человек, а ходить на ней - десять и больше.
   К началу навигации корпус яхты надо было заново окрасить, мачту покрыть лаком, проверить и подготовить рангоут. Для выполнения этих работ я организовал из курсантов, желающих заниматься яхтенным спортом, небольшую группку, которая сразу же принялась за дело, и к концу апреля все необходимое было сделано.
   В первой половине мая на водную станцию пригнали мощный автокран, и все готовые к летней навигации яхты спустили на воду. Мои ребята поставили "Ассоль" на мертвый якорь, установили мачту и рангоут, а я к тому времени получил права яхтенного рулевого 1-го класса и закончил организованные при училище курсы яхтенных капитанов.
   Трудно передать словами ощущение, испытанное мною при первом выходе в море на своей яхте. Она была легка в управлении и прекрасно слушалась руля. Ее мореходные качества были отличны, и ходить на ней при свежем ветерке с хорошим креном - кажется, что яхта не плывет, а летит по воздуху. Только шум журчащей за бортом воды и длинная пенистая дорожка за кормой свидетельствовали о скорости яхты.
   С этого дня я получил отличную возможность чудесно отдыхать с семьей летом на море на протяжении более, чем пятнадцать лет. При этом я никогда не испытывал особого желания принимать участие в яхтенных гонках и занимать в них какие-то места. Меня вполне устраивало одиночное плавание.
   С курсантами тоже ходил редко. У меня был помощник из их числа, который, как и я, имел права яхтенного рулевого. Намереваясь выйти в море, он приходил ко мне на кафедру или звонил мне домой, и, получив мое разрешение, сам с ребятами ходил на яхте.
   Я предпочитал выходить в море с Региной и моими дочурками. Только иногда мы брали с собой наших друзей. Обычно предварительно заготовив еду и питье, мы утром на нашем "Москвиче" отправлялись на водную станцию, а там подняв паруса на моей "Ассоли", на целый день уходили в море. Отойдя далеко от берега, я ложил яхту в дрейф, и пока она дрейфовала, оставаясь почти на одном месте, мы купались, отдыхали, загорали. Яркое солнце, легкий ветерок, морской воздух и чистое море - что может быть прекраснее! Лучший летний отдых трудно себе придумать. Если на море бывало небольшое волнение, Лерочка иногда укачивалась, а Вика очень боялась крена. Когда яхта при крутом галсе сильно кренилась, она всегда, обращаясь к маме, просила:
   - Мамочка, я буду тебя слушаться и делать все-все, что ты скажешь, только пусть папа выровняет яхту, я боюсь, что она перевернется, и мы утонем.
   Однажды в конце дня после нашего очередного выхода в море, я, убрав паруса, пришвартовав яхту и записав в журнале у вахтенного время возвращения яхты на водную станцию, решил умыться. Сделать это тут у нас было невозможно из-за высоких причалов. Поэтому я решил пойти к соседям в городской яхтклуб. Граница между территорией яхтклуба и нашей была чисто символической, и определялась всего лишь сетчатым забором двухметровой высоты.
   Я сказал Регине, чтобы она с дочурками подождала меня в машине, но она возразила мне, ответив:
   - Нет, мы с девочками тоже пойдем с тобой и подождем тебя там.
   За сетчатым забором спуститься к воде можно было по нескольким бетонным ступеням. Последние ступени, уходившие в воду, были густо покрыты морскими водорослями. Когда я сошел на нижнюю ступень, мои ноги вдруг скользнули по водорослям, я упал навзничь, ударился затылком об угол верхней ступени и потерял сознание. Потом Регина говорила, что я начал сползать в воду, а она испугалась, бросилась ко мне, схватила за руку и удержала. В этот момент я пришел в себя, понял, что со мной произошло, и снова мысленно поблагодарил мою добрую фею, которая еще раз спасла мне жизнь, правда, теперь ей помогала Регинка.
   Удар пришелся не по черепу, а на пару сантиметров ниже - на шею, и именно благодаря этому я не погиб, голова все же болела страшно, и Регина боялась, что я не смогу вести машину, но я превозмог головную боль, сел за руль, и мы благополучно доехали домой. А спустя несколько дней, хотя голова все еще сильно болела, я на крейсерской яхте "Рубин" отправился в поход вдоль северных берегов Черного моря в сторону Кавказа. Капитаном яхты был Александр Иванович Шамрай, а в состав команды входили всего четыре человека: Слава Носов, Володя Кулик, Витя Капнист и я.
   Из Одессы мы вышли утром. Весь день немного штормило, но к ночи море успокоилось, ветер утих, оставаясь достаточным для того, чтобы яхта под гротом и стакселем с небольшим креном словно летела по волнам галсом бейдевинд. Когда совсем стемнело, мы зажгли красный и зеленый боковые огни и белый кормовой. Затем все за исключением вахтенного на румпеле отправились отдыхать, а он, сверяя ход яхты по компасу, вел ее заданным курсом. При появлении встречных или попутных судов, чтобы нашу яхту оттуда лучше видели, освещал парус фонариком.
   С утра ветер почти совсем упал, и яхта едва двигалась. До Ялты добирались целую неделю, а при подходе к ней наступил полный штиль. Паруса повисли, немилосердно жгло солнце, а мы купались, загорали и утомленные зноем и бездельем передвигались по палубе, как сонные мухи.
   Из всей нашей команды готовить еду толком никто не умел, поэтому на протяжении всего пути она была однообразной и невкусной. Мои друзья, хлебнув перед едой водочки, которую запасли на дорогу более чем достаточно, казалось, этого не замечали. А меня к водке, особенно в жару, никак не тянуло. Я ел через силу, заставляя себя. В общем, такое плавание начало утомлять и даже раздражать меня.
   Наконец подул слабый ветерок, и мы смогли зайти в порт. Пришвартовавшись к ялтинскому причалу и сойдя на берег, я обнаружил, что здесь, неподалеку от нас, стояло учебное судно, принадлежащее нашему училищу, которое в конце дня должно было уйти на Одессу. И тут я решил воспользоваться удобным случаем и, прервав свое, изрядно надоевшее мне плавание под парусами, отправиться восвояси. Когда я сообщил об этом Александру Ивановичу, он пытался уговорить меня остаться на яхте, но я твердо настоял на своем и уже через сутки был дома.
   А в начале осени, когда в море появлялась ставрида, Регинка очень любила рыбачить. Взяв с собой рыболовные снасти, мы выходили в море, и я искал место с косяком ставриды. Найдя его, останавливал яхту, а Регина забрасывала леску с рыболовными крючками в воду. Почти тотчас же леска натягивалась и начинала вибрировать. Тогда Регина быстро выбирала снасть, а на ее крючках, отливая серебром, трепыхалось пять-шесть, а то и все десять ставридок. Иногда в течение часа Регинка могла наловить целое небольшое ведерко этой замечательной рыбки. В жареном виде она была очень вкусной, и, когда после очередного улова Регина дома готовила ставридку, все мы с огромным удовольствием ели ее.
   Как-то после лекции я встретил Молодцова. Поздоровавшись со мной, он вдруг сказал:
   - Я слышал, ты обзавелся яхтой. Расскажи, как тебе это удалось? Мне бы тоже хотелось походить под парусами. Юра Боев говорил мне, что лучше парусного спорта еще ничего не придумали.
   - Поговори с начальником кафедры физвоспитания, - ответил я, - уверен, что он поможет тебе осуществить твое желание.
   А еще через неделю я увидел Молодцова на водной станции. Ему Александр Иванович отдал старенький фолькбот "Дообь", на котором Молодцов плавал несколько лет и, кажется, даже ходил на нем по Днепру в сторону Киева.
  
  
  

КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС РЕШЕН

   В августе 1974 года мы, наконец, вселились в новую пятикомнатную квартиру. Чтобы воздух был чище, а кругозор шире, я выбрал ее на девятом этаже. И действительно, с нашего балкона, обращенного на восток, открывался прекрасный вид на море до самого горизонта. Когда я ходил на яхте, Регина с балкона могла видеть в бинокль "Ассоль" а я, в свою очередь, мог любоваться своим домом. Ночью, когда на море был туман или волнение, мы, находясь у себя, отчетливо слышали повторяющиеся через короткие промежутки времени тревожные сигналы, подаваемые морским буем, установленным в море на мертвом якоре в зоне видимости из нашего дома.
   Регинка была счастлива и горда. Она говорила мне:
   - Нет, ты только представь себе! В Одессе редко, кто имеет квартиру, состоящую из пяти комнат, а вот у нас есть.
   Но справедливости ради надо отметить, что наш дом, кстати, первый девятиэтажный на седьмой станции Большого фонтана строился не где-нибудь в Европе, а в Советском Союзе по нашей скоростной технологии. Поэтому потолки и углы в комнатах были кривые, в щели оконных рам можно было просунуть палец, в стыках между половыми плитками постоянно выступала смола. В общем, кроме того, что нам требовалось срочно обзаводиться самой необходимой мебелью, поскольку кроме пианино и старенького книжного шкафа у нас больше ничего не было, мне пришлось сразу же после новоселья заняться капитальным ремонтом комнат, в котором Регинка, помогавшая мне всегда и во всем, принимала посильное активное участие.
   В первое время лифт в доме еще не работал и все, в том числе и пианино, приходилось тащить на девятый этаж на себе. Мне тогда было уже сорок девять лет, но я еще легко взбегал по лестнице на свой этаж.
   Только через несколько лет мы впервые ощутили неудобство девятого этажа, которое заключалось в том, что крыша дома, покрытая толью, прохудилась, и потолки в комнатах стали замокать. Кроме того, исчезло и другое преимущество нашего девятого этажа - широкий обзор с видом на море. Сначала совсем рядом с нами построили шестнадцатиэтажный дом, а позже перед нами возвели еще больше десятка высотных домов, совершенно исключавших прежнюю нашу возможность любоваться морем.
  
  
  

ЮБИЛЕЙНЫЙ 1975 ГОД

I

   Этот год был знаменателен и для всего Советского Союза и для меня лично. Страна отмечала тридцатилетие окончания Великой Отечественной войны, а мне в феврале месяце должно было исполниться пятьдесят лет. В жизни каждого человека эта круглая дата - значимый рубеж, когда должно оглянуться на прошлые прожитые годы, осмыслить их и хотя бы в общих чертах оценить перспективы на будущее своей семьи и, прежде всего, своих детей.
   Мысленно перелистывая страницы прошлых лет и глядя на них сквозь призму приобретенного жизненного опыта, я, если не считать время наивной беззаботной юности, не нахожу там ничего хорошего. Конец двадцатых и тридцатые годы запомнились мне нищетой, а 1932-1933 - лютым голодом, затем десять самых лучших, самых продуктивных лет в жизни каждого человека забрала война и служба в армии. Еще почти тринадцать лет, которые были потрачены на учебу и поиск своего места в жизни, я испортил сам скоропостижной неразумной женитьбой, превратив эти годы, так называемой, "семейной жизни" в нечто абсолютно не соответствующее моим представлениям о нормальной семье. И только последние двенадцать лет благодаря, прежде всего, Регине, можно было считать - прожитыми продуктивно и счастливо.
   Умом, чутьем и инстинктом знаю, что первичные детские впечатления входят в восприимчивые души младенцев и ребятишек с такой необычайной силой и с такой стихийной мощью, которые не имеют себе ничего равного в мировом здании. Каждый свет и цвет, каждый музыкальный звук, каждый оттенок человеческого голоса, каждый запах и каждое движение воздуха, каждый предмет, к которому сознательно или полусознательно прикасается будущий человек, каждое услышанное и сказанное слово, каждая мысль, слабо шевельнувшаяся в несовершенном еще мозгу, каждое подобие сна во сне, каждый атом пищи, проглоченной неумелым и жадным ртом, - все эти явления, образы и предметы идут на созидание того могущественного здания, которому имя - человек, и перед которым все созданное людьми является жалким ничтожеством.
   Я с нежной и веселой радостью стал замечать, как входили в детские умы и сердца те избранные книги, которые я им читал: русские, умело подобранные сказки, сказки Андерсена, рассказы Марка Твена и чудесного Киплинга, "Хижина дяди Тома", приключения Жюль Верна, "Серебряные коньки", "Капитанская дочка" Пушкина и тому подобные вещи, легко и свободно входящие в ум и воображение детей.
   Обычно все наши семейные праздники мы всегда отмечали очень скромно. Но в феврале года, о котором идет речь, в канун моего дня рождения Регина решила достойно отметить этот день.
   - Мы сейчас вполне можем позволить себе устроить званный вечер, на который ты пригласи свою кафедру и близких друзей, - сказала она мне.
   Я, разумеется, был благодарен ей за такое решение и на 14-е февраля - день святого Валентина пригласил к нам всех своих подчиненных. Из близких друзей у меня к тому времени остались лишь один - Виля. Поэтому на званом вечере у меня был только он без жены, так как она захворала. Виля пришел ко мне со своей дочерью. Мне трудно объяснить почему, но так уж получилось, что наша встреча с ним в день моего пятидесятилетия была последней. Позже каждый год мы поздравляли друг друга с днем рождения по телефону: я его 21-го января, а он меня - 14-го февраля.
   Однажды, когда Виле не исполнилось еще и шестидесяти лет, я как обычно 21 января позвонил, чтобы поздравить его. Телефонную трубку взял Вилин зять. Я попросил его позвать к телефону моего друга и в ответ услышал от него неожиданный страшный, ошеломивший меня ответ.
   - Мама пошла на базар за продуктами, - сказал он, - а папа лег отдохнуть и во сне умер. Мама этого еще не знает, и я не представляю, что будет, когда она вернется.
   Так я потерял самого давнего и самого близкого моего друга. Я не прмню, чтобы он когда-нибудь жаловался на сердце, но удары судьбы, которые начали обрушиваться на Вилю еще в ту пору, когда он был мальчишкой, и не раз настигали его на протяжении всей жизни позже, привели к роковому исходу.
   Ну, а мое пятидесятилетие в 1975 году отметили шумно и весело. Я к своим починенным всегда относился ровно, стараясь быть для них не начальником, а товарищем, помощником в работе и верил в то, что они отвечают мне тем же. Впрочем, так оно и было на самом деле. Теплые дружеские отношения и взаимное уважение сохранилось между нами и после того, как кафедру сопротивления материалов в ОВИМУ упразднили. Но, как выяснилось много позже, справедливой оказалась пословица: "В семье - не без урода".
   Я, разумеется, знал о некоторых прошлых далеко не благовидных поступках В. Голобородько, но, стремясь во всех людях, с которыми мне приходилось общаться, видеть только хорошее, относился к нему по-доброму и, понимая, что он сам не в состоянии выполнить требуемую от преподавателя часть нагрузки, связанной с научной работой, всегда выручал его. Поэтому даже представить себе не мог, что тогда среди моих гостей находился мерзавец, по сравнению с которым Тимонина - просто ангел небесный. У нее вся глупость и наглость была налицо. А у этого субъекта подлость и змеиное жало таились внутри, и он, как скорпион, был всегда готов в удобный для себя момент пустить их в ход. Наверное, именно из сомнительных личностей такого сорта оккупанты во время войны легко находили на захваченных ими территориях предателей, ставших полицаями и карателями.
  

II

   Однажды, когда я в очередной раз приехал в политехнический институт, чтобы обсудить какой-то вопрос с профессором Глушко, один из моих бывших студентов, которого я хорошо помнил, как человека добросовестного и старательного, и который после окончания института остался в нем работать, встретив меня и поздоровавшись, обратился ко мне с вопросом.
   - Валентин Иванович, - сказал он, - нельзя ли мне перейти к вам в вышку?
   - В принципе, это вполне возможно, - ответил я. А на какой кафедре ты хотел бы работать?
   - Ближе всего мне было бы что-нибудь связанное с инструментами и обработкой металлов, - сказал он.
   Я всегда готов был помочь любому человеку, обращавшемуся ко мне за помощью, разумеется, если только мог это сделать. Услышав ответ своего бывшего студента, я сразу подумал о Молодцове, которому тоже помог перейти в училище. Я пообещал своему бывшему студенту выяснить обстановку и дал ему свой рабочий телефон для того, чтобы он смог позвонить мне и узнать о результатах моего посредничества.
   После ухода на пенсию Ивана Лукича Педаховского в 1971 году кафедрой технологии материалов до 1975 года руководил доцент Титов, а в этом году В.М. Залетов, который сразу после ухода бывшего ректора ОВИМУ И.Г. Слепченко занял его место, назначил начальником этой кафедры Молодцова. Я был уверен, что после того, что я помог ему перейти в училище, он с готовностью выполнит мою просьбу и возьмет к себе на кафедру человека, в котором я принял участие. Но не тут то было! Оказывается, я глубоко заблуждался, и трудно передать словами мое удивление и разочарование, когда, выслушав меня, Молодцов ответил:
   - А нахрена он мне нужен. Я к себе на кафедру людей по протекции не беру. Предпочитаю подбирать их сам и только тех, которые мне подходят.
   Говорить с Молодцовым о чем-то еще было бесполезно, но с этой минуты у меня начало складываться о нем определенное, далеко не лестное мнение. К этому времени я уже был наслышан о, мягко говоря, своеобразном управлении Молодцовым кафедрой. Я понял, что совершил большую ошибку, оказав ему помощь в переходе из ОПИ в ОВИМУ. Не трудно было предположить, что всем, кто окажется в его подчинении, и не только им, он еще доставит много неприятностей и даже горя, а главное, что именно я буду косвенно виноват перед этими людьми. С его стилем руководства ему больше подошла бы не роль преподавателя ВУЗа, а надзирателя в тюрьме или исправительно-трудовом лагере.
   И тут я почему-то вспомнил слова, сказанные мне давным-давно Игорем Евгеньевичем Прокоповичем: "Так вы решили стать преподавателем, значит, собираетесь заняться наукой?" Без малого двадцать лет я не думал об этом случайном, почти бессмысленном вопросе. Лищь иногда, в хорошие времена, он мне казался надуманным и вызывал только усмешку, Теперь я нашел исчерпывающий ответ. И найдя его, почувствовал на себе тяжкую ответственность.
   Издавна, быть может с самого начала своей жизни, я везде и во всем чувствовал борьбу за существование. Вокруг меня шла война, и не только между людьми: это была стихийная, первобытная борьба жизни со всеми физическими законами, обрекавшими ее на смерть. Жизнь хрупка и зыбка, жизнь - случайный результат нескольких совпадений, крохотный водоворотик в огромном потоке вселенной. Во мраке и холоде таинственной, безмолвной бесконечности жизнь - только нежный розовый бутон; но жизнь упряма, обреченные живые существа упорно цепляются за этот теплый хрупкий клочок и бросают вызов врагу - вечной ночи. Ни один человек не может сказать, когда он впервые почувствовал, что вокруг него происходит борьба, но в первую же осень своей сознательной жизни он видит ее в меняющейся окраске листьев на деревьях. Он может ощутить ее в разрушительных вихрях гигантских бурь, внезапно проносящихся над землей, в падающих звездах, в извержении вулканов, в обмелении рек, в обвалах, разрушающих горы, в засухах, наводнениях, в бледном, мертвенном свете луны и нестерпимо палящих лучах солнца. И в солнечном летнем утре, и в теплых весенних вечерах есть смерть - тысячи, миллионы смертей.
   Рано или поздно возникает вопрос - почему? Есть ответы, внушенные безвольной покорностью или тупой невозмутимостью. Но в тех людях, которых не так-то легко удовлетворить подобными ответами, недовольство порождает желание бороться, и они вступают в борьбу. Некоторые из них, забыв о враге, занимаются грабежом, насилием и убийством в собственном стане, но самые смелые уходят вперед, во тьму, открывать неизвестные земли. Группами или в одиночку, они поднимаются к звездам, они изучают и используют маниакальную жизнеспособность микроскопических клеток, они исследуют огромный шар, который медленно вращает их в безмолвном космическом пространстве.
   Это настоящая война, в которой люди становятся в ряды бойцов без знамен и сражаются без боевых кличей и без героизма. Они наивно спрашивают: "А чем же еще можно заниматься в жизни?" Но разве мыслимо, участвуя в такой войне, уважать окопавшихся в тылу людишек, которые используют для личной наживы трофеи, добытые ценою огромного труда, которые подымают визг из-за того, что задето их мелочное самолюбие, убивают, обозлившись на то, что к их добру прикасаются скептические руки? До каких пор можно терпеть существование этих зачинщиков кровавых схваток, этих противников всего нового?
   Трудно и тоскливо бойцам сражаться в этой войне. Не смотря на всю свою целеустремленность, они ведь только обыкновенные люди - мягкие, податливые, обладающие всеми человеческими слабостями. Собственные недостатки досаждают им, как вши. И так как они просто обыкновенные люди, то, даже смело шагая вперед, они страдают, чешутся и корчатся от этих зудящих укусов. Их не ждут никакие личные награды, кроме сознания, что дело выполнено хорошо. Но и эта медаль быстро стирается и тускнеет. Заслужить прочное уважение невероятно трудно, почти немыслимо. Это требует особого внутреннего напряжения, которое зачастую может искалечить человека. Очень трудно найти в себе для этого мужество, и, таким образом, внешняя борьба повторяется в миниатюре в сердце каждого человека.
   Но не только вечная борьба, труд и материальное положение определяют статус личности в современном обществе. К тому же, как известно, трудятся в нем далеко не все. Пожалуй, более значимым фактором в отношениях между людьми является любовь. Я где-то читал, что любовь побеждает даже смерть, но бессмертие дано только роду. А что мне из того, что род сохранится, если я, человек, познавший любовь, обречен на неумолимую и неизбежную гибель? Разве не утонченно жесток закон, в силу которого чувство, доступное только индивиду, служит лишь сохранению рода? Чувствовать в себе трепет этой бессмертной силы и при этом знать, что ты должен умереть, - что может быть ужаснее? В действительности существуют только индивиды, а род - понятие отвлеченное и для отдельной личности - совершенно то же, что представление о нирване. Мне понятна любовь человека к своим детям, внукам, правнукам, то есть к отдельным людям, смертным, как и он. Но патриотизм по отношению к своему роду - чувство надуманное, искренне его может питать только глупейший доктринер. Теперь становится понятно, почему после Эмпедокла, через много веков появились в мире Шопенгауэр и Гартман.
   От подобных мыслей мозг мой наболел так, как может наболеть спина грузчика, таскающего непосильные тяжести. Но этот рабочий хоть зарабатывает себе таким трудом кусок хлеба и покой!

III

   В мае месяце на торжественном собрании в училище, посвященном дню великой победы, мне и другим участникам войны вручили медаль "Тридцать лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.". С 16 по 28 июня повышал квалификацию на совещании-семинаре заведующих кафедрами сопротивления материалов, строительной механики и теории упругости в МВТУ им. Баумана в Москве.
   А в конце августа я со своим коллегой по работе зашли к его приятелю - директору автодорожного техникума, с которым он меня познакомил. Мой новый знакомый принадлежал к числу людей, располагающих к себе с первой встречи, и произвел на меня приятное впечатление. Во время нашего разговора я вдруг подумал: а почему бы мне не попытаться перевести Регину из профтехучилища в техникум? Если мне это удастся, то, во-первых, она будет работать в учебном заведении, статус которого выше статуса профтехучилища, а, во-вторых, поскольку техникум находится на Траспольской улице почти рядом с площадью того же названия, то с переходом туда у Регины отпадала необходимость ежедневно тратить уйму времени на дорогу от Большого фонтана до второй заставы.
   Не откладывая дела в долгий ящик, я решил тут же выяснить, как отнесется директор техникума к внезапно возникшему у меня намерению перевести к нему Регину. Я сказал ему, что моя жена читает в профтехучилище техническую механику, что она там на хорошем счету, и что единственная причина, из-за которой я хотел бы перевести ее в техникум - это желание сократить ей путь от дома к месту работы. А закончился мой разговор с директором тем, что уже 1 сентября Регина была переведена к нему.
   Все, казалось бы, сложилось так, как было мною задумано. Однако в техникуме Регина столкнулась с неожиданной неприятностью в лице начальницы секции технической механики - некой Тимониной, в подчинении которой она оказалась.
   Эта женщина, судя по тому, что мне о ней говорила Регина, представляла собой редкий экземпляр самодура в женском обличье. Она была чрезмерно властолюбива, глупа, вздорна и, как разъяренный бык, напориста. Даже подчиненные ей мужчины стонали под руководством Тимониной. Сам директор техникума не в силах был ей противостоять и, похоже, боялся этого фельдфебеля в юбке. Что уж тут говорить о подчиненных этой мегере представительницах слабого пола! Работа под ее началом для всех, кем "руководила" Тимонина, представляла собой постоянную нервотрепку. К Регине, как к новенькой, она проявляла особое злобное внимание, ежедневно третируя ее безосновательными придирками и глупыми замечаниями.
   После того, как Регина все это мне рассказала, у меня возникло желание самому познакомиться с ее начальницей, и я стал думать над тем, как практически осуществить такое знакомство. После недолгих размышлений я нашел, как мне казалось, законный и вполне осуществимый способ поближе узнать деспотичную начальницу моей жены.
   Прежде всего, я подумал о кафедре сопротивления материалов ОПИ, о которой у меня остались самые добрые воспоминания. Кстати, в прошлом четыре преподавателя этой кафедры: Виктор Грачев, Анатолий Чиж, Виктор Яглинский и я после защиты кандидатских диссертаций стали заведующими одноименных кафедр: Грачев и Яглинский в ОПИ, Чиж в Технологическом институте пищевой промышленности, а я в Одесском высшем инженерном морском училище.
   Кафедра сопротивления материалов политехнического института являлась в Одессе опорной по этой дисциплине. Ежемесячно заведующие одноименных кафедр одесских ВУЗов собирались там, чтобы обсудить возникшие в процессе работы вопросы учебно-методического характера и получить рекомендации, касающиеся изменений в методике изложения курса сопротивления материалов, если таковые были разработаны опорной кафедрой. В ее задачи входило не только курирование всех одноименных кафедр высших учебных заведений города, но также секций технической механики техникумов. Именно этим обстоятельством я и решил воспользоваться.
   Прежде всего, я условился с Анатолием Чижом о том, что он поможет мне в задуманном предприятии. Затем, я попросил Виктора Грачева, который в то время заведовал опорной кафедрой, дать нам официальное направление на проверку секции технической механики автодорожного техникума, и Виктор мою просьбу выполнил без всяких возражений.
   Получив в ОПИ предписание для проверки секции технической механики в автодорожном техникуме, мы с Толей в условленный день утром отправились туда для знакомства с мадам Тимониной и выяснения, в какой мере ее апломб и нахрапистость по отношению к своим починенным соответствуют знанию ею предмета, которому она учит студентов, и постоянно подчеркивает свое превосходство во владении им над подчиненными ей преподавателями.
   С нашим предписанием о проверке мы обратились к директору, а уж он познакомил нас с главной героиней этой истории. Услышав от директора, кто мы и зачем прибыли, Тимонина заметно изменилась в лице, но с присущим ей нахальством старалась показать, что предстоящая проверка ее нисколько не беспокоит.
   После звонка, оповещавшего о начале двухчасового урока, мы с Тимониной вошли в класс. Она оглядела вставших у своих столов студентов грозным взглядом старшины, оценивающего выправку солдат взвода, которым он командует, громко поздоровалась с ними и разрешила сесть. Мы с Чижом устроились за одним из задних столов. Перед началом занятия мы намеренно не стали спрашивать у Тимониной плана урока, тем самым, дав ей возможность выбрать материал, который она знает тверже всего, и, таким образом, в лучшем свете продемонстрировать перед нами свое педагогическое мастерство.
   Тимонина начала урок с того, что объявила классу:
   - Тема сегодняшнего занятия расчет балок на изгиб, - после чего нарисовала на доске расчетную схему балки и принялась за построение эпюр поперечных сил и изгибающих моментов, одновременно поясняя учащимся свои действия.
   По лицам студентов и их реакции на действия преподавателя было очевидно, что они, механически переписывая с доски "художества" Тимониной, абсолютно не понимают, о чем она говорит. И в этом не было ничего удивительного, потому что и мне и моему приятелю было совершенно ясно, что она понятия не имеет, как строить графики внутренних усилий для балок, испытывающих изгиб. Слушая чушь, которую несла эта, так называемая преподавательница, мы с Чижом только диву давались.
   За урок Тимонина "решила" три примера, и все три ее решения были неверными. А когда после окончания первого часа мы, дождавшись, пока все студенты вышли из аудитории на перемену, в очень деликатной форме сказали ей о допущенных ею промахах и пытались показать допущенные ошибки, то поняли, что это совершенно пустая трата времени. Она была настолько глупа и самоуверенна, что все наши старания объяснить ей что-либо - были совершенно бесполезны и бессмысленны.
   Однако при всей своей ограниченности у Тимониной хватило ума понять, что на уроке она молола чушь, а главное, что доказательство этому зафиксировано в тетрадях всех присутствовавших на занятиях студентов. И тут, сработавший у нее инстинкт самосохранения выразился совсем уже в дикой выходке. Не смущаясь нашим присутствием, она начала обходить столы и из лежащих на них тетрадей выдирать страницы, на которых были злополучные, переписанные с доски примеры.
   После этой, не укладывающейся в понимании любого нормального человека сцене, мы с Чижом решили, что оставаться на второй час занятий Тимониной абсолютно бессмысленно. О своем впечатлении от ее урока мы рассказали директору, но он только развел руками.
   - Я предполагал, что у Тимониной именно так и обстоят дела, - сказал он, - а уволить ее я не могу, потому что это сопряжено с огромным скандалом не только в республиканском масштабе, но даже в союзном.
   После завершения истории знакомства с Тимониной я думал, что мне пришлось стать свидетелем исключительно редкого случая, когда к обучению молодых людей был допущен человек, который не знал своего предмета, и, к тому же, был еще груб и нагл. Только много позже я убедился, что педагоги такого рода, и даже много хуже Тимониной - далеко не редкость, и не только средних, но и высших учебных заведений.
   А Регина смогла выдержать Тимонину всего два года. В августе 1978 Будылкин, который работал в Одессельстрое на Преображенской улице, помог Регине перевестись туда инженером в производственный отдел.

СПУСТЯ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СНОВА В ПОЛЬШУ

I

   В начале семидесятых годов простые граждане Советского Союза впервые получили право не только принимать у себя родственников и знакомых из стран социалистического содружества, но и самим ездить к ним при наличии официального приглашения с их стороны. Для того, чтобы воспользоваться такой небывалой свободой советскому гражданину было необходимо: во-первых, иметь от предприятия, где он работает, характеристику, удостоверяющую и гарантирующую его политическую благонадежность, пописанную председателем профкома, секретарем парткома и руководителем предприятия, а во-вторых - и это главное, получить разрешение ОВИРа на выезд за пределы Союза. Желающих хотя бы короткое время побывать за рубежом, посмотреть на европейские страны, которые еще недавно были капиталистическими, узнать, как живут люди там, оказалось множество. Поэтому, для того, чтобы подать прошение в ОВИР советскому гражданину необходимо было несколько дней простоять в очереди, отмечаясь в ней, чтобы ее не потерять, днем, а порой даже ночью, и ждать около месяца решения на свою просьбу, какое, кстати, далеко не всегда бывало положительным.
   Один из моих друзей, у которого ранней весной 1976 года гостили муж с женой из города Вроцлава в Польше, познакомил меня с ними. Фамилия их была Похватка, а звали - женщину Зося, а мужчину Стась. Позже от них я узнал, что в Польше выезд за рубеж не был связан с такими сложностями, как у нас, и они часто посещали Советский Союз, ГДР и даже Турцию, используя свои поездки с некоторой экономической пользой для себя. Что-то привозили из Польши и продавали здесь, а что-то от нас везли в Польшу и сбывали там. Причем, если граждане Советского Союза имели право ездить за границу только один раз в году, то в Польше подобных ограничений не было.
   Зося была женщина средних лет и самой заурядной внешности. Суетливая, говорунья и чрезвычайно практичная она целиком подчинила своего мужа - высокого плотного флегматичного и добродушного увальня, который всегда и во всем был согласен со своей женой, никогда ни в чем ей не перечил. Да она бы ему этого и не позволила.
   Я познакомил с ними Регину, которая, не зная польского языка, поначалу их совершенно не понимала. Но спустя какое-то время уже могла, хотя и не совсем свободно, объясняться с ними. Мы условились с нашими новыми знакомыми о том, что они в самом скором времени приедут к нам погостить, а затем, по возвращении домой, сразу же вышлют приглашение для нас.
   Вначале мая Зося и Стась приехали к нам. Я теперь не помню, предупредил ли меня о том мой приятель, познакомивший меня с поляками, или мы с ними уговорились, что пока они будут у нас гостить, мы обеспечиваем их жильем и питанием, а когда сами приедем в Польшу, они тем же обеспечат нас. Этот договор мы с Региной выполняли неукоснительно. Она старалась готовить вкусную и разнообразную еду. К столу всегда подавался коньяк, к которому Стась был большой охотник. Мы даже дважды водили наших зарубежных друзей в известный, по крайней мере, во всей Европе, наш прекрасный одесский оперный театр. Поэтому, у меня есть все основания полагать, что поляки остались довольны нашим русским гостеприимством. Гостили они у нас около месяца, а вскоре после возвращения в Польшу прислали нам приглашение посетить их.
   Получить на предприятиях у своего начальства положительные характеристики, необходимые для задуманной нами поездки, ни для меня, ни для Регины труда не составило. Теперь следующей главной инстанцией, которая одна решала: позволить или нет советскому гражданину выехать за границу, был ОВИР, и я, выстояв, сколько потребовалось в очереди, подал туда прошение, а, спустя примерно месяц, получил разрешение на поездку в Польшу.
   Вскоре после этого, я не помню уже по какому поводу, зашел к своему другу - капитану дальнего плавания Владиславу Фисуну. Во время нашей беседы с ним я сказал ему о своей предстоящей поездке за границу.
   - Так ты поедешь во Вроцлав? - спросил он.
   - Да, - ответил я. - Сразу после войны наш полк стоял неподалеку от этого города. Так что, возможно, мне удастся побывать и в памятных тех местах.
   - А я в прошлом году был в столице Польши. Почти месяц гостил в Варшаве у своего приятеля - полковника Околовского. Когда я не в рейсе, мы с ним частенько общаемся по телефону, - сказал Владик и вдруг спросил, - а чего бы и тебе, раз уж ты будешь в Польше, не посетить Варшаву. Я позвоню Адаму насчет тебя, хотя заранее уверен, что он будет рад знакомству с моим другом. Ну, что согласен?
   - Даже не знаю. А удобно ли это? - вопросом на вопрос ответил я.
   - Конечно, удобно. Можешь не сомневаться. Так я позвоню, после чего сразу же сообщу тебе о результатах нашего с ним разговора.
   И действительно, дня через три Владик сказал мне, что уже говорил с полковником Околовским, и что тот будет рад познакомиться со мной.
   Мы намеревались ехать в Польшу на своем "Москвиче", поэтому мне необходимо было заменить на нашей машине советские номера на заграничные, а также оплатить страховку. Кроме того, зная от наших польских знакомых, что бензин у них много дороже, чем в Союзе, я запасся несколькими канистрами бензина. Все это заняло немного времени. И вот, раним утром во второй половине июля мы были полностью готовы отправиться в путь. Однако для меня начало нашего путешествия оказалось крайне неудачным. Единственное, что мне оставалось сделать перед отъездом - это долить в бак горючего. И вот, когда я поднял канистру и стал через лейку заливать бензин, то влруг почувствовал резкую, почти нестерпимую боль в позвоночнике. Превозмогая ее, я кое-как заполнил бак доверху. Регина, видя мое состояние, стала настаивать на том, чтобы мы отложили поездку. Но я, не смотря на то, что боль в позвоночнике не унималась, решил ехать. С огромным трудом влез на свое сидение, захлопнул дверцу, включил двигатель, и мы выехали со двора.
   Трудно передать словами, с каким трудом мне приходилось вести машину. Боль в позвоночнике была едва переносимая. Я то полусидел, то полулежал, то поворачивался на один бок, то на другой, нажимал педаль газа то правой ногой, то левой. Наконец, проехав немногим более ста километров, почувствовал, что больше не могу, что должен хоть немного передохнуть. Я остановил машину у какого-то населенного пункта, с трудом вылез из нее и, превозмогая боль, оперся на кузов. Регина вышла вместе со мной и стояла рядом. В это время мимо меня проходил какой-то пожилой человек. Он, вероятно, поняв по моему лицу, что мне плохо, остановился и спросил:
   - Що з вами таке?
   - Не зню, - ответил я, - радикулит, наверное.
   - А, та то нiчого, ви трохи потерпiть, i воно через деякий час розiпнеться.
   - И мне так кажется, - сказал я.
   - Ну бувайте здоровi, щасливо§ вам дороги, - пожелал мне прохожий и двинулся дальше по своим делам.
   Отдыхая, я простоял минут пятнадцать и, поскольку ни в коем случае не хотел возвращаться назад, хотя Регина по-прежнему пыталась склонить меня к этому, снова влез на свое сиденье, и мы двинулись дальше.
   Так иногда останавливаясь и позволяя себе немного отдохнуть, мы к концу дня, когда солнце уже готовилось опуститься за горизонт, проехав почти восемьсот километров, оказались в окрестностях Львова. Въезжать в незнакомый мне город не входило в наши планы. Поэтому я решил искать подходящее место для ночлега и въехал на опушку леса, тянувшегося вдоль дороги, который показался нам подходящим для ночевки, где мы решили дождаться утра.
   Стрелки на часах показывали десять вечера, и в лесу наступила полная темнота. При свете фонарика в потолке кузова мы подкрепились захваченными Региной из дому бутербродами и запили их чаем из термоса. После чего я разложил в машине сиденья, мы улеглись и утомленные долгой дорогой крепко уснули. Пробудившись с рассветом, я почувствовал, что мне как будто стало немного легче, и мы, наскоро позавтракав, снова тронулись дальше.
   Намереваясь посетить Польшу, я решил получить хотя бы краткие исторические сведения об этой стране. Ее территориия в 312,7 тысяч квадратных километров, расположена в Центральной Европе. В административном отношении Польша делится на 17 воеводств и 5 городов, выделенных из воеводского подчинения.
   Польское государство образовалось в X веке в результате объединения правителями из династии Пястов, части западнословянских племен. После периода феодальной раздробленности (XII-XIII века) и повторного объединения с целью борьбы против германской агрессии Польша заключила персональную унию с Литвой (конец XIV века) и стала обширным многонациональным государством.
   Войны с Россией, Швецией и Турцией, а также все углублявшийся экономический и политический кризис привели к упадку Польши, расчленению ее земель в трех очередных разделах (1772, 1793 и 1795 годы) и захвату их Пруссией, Россией и Австрией.
   Польша как государство перестало существовать. Период неволи длился более 120 лет. Неоднократные попытки обрести независимость были жестоко подавлены захватчиками. Польское государство возродилось лишь в 1918 году. Однако в 1939 в результате гитлеровского нападения Польша вновь утратила независимость. Несмотря на героическое сопротивление, Польша была оккупирована гитлеровской Германией. Освобождение из-под гитлеровской оккупации пришло лишь в 1944-1945 годах в результате наступления Советской Армии. Послевоенное развитие Польши началось в условиях огромных разрушений, вызванных военными действиями и оккупацией. Более 6 миллионов польских граждан погибли в борьбе против гитлеровских захватчиков. На Потсдамской конференции были установлены западные границы Польши по Одре и Нысе Лужицкой. Возрожденная Польша сформировалась как государство народной демократии. Окончательную общественно-политическую структуру страны определила Конституция, принятая в 1952 году.
   Часам к десяти утра добрались к государственной границе - городку Чоп, где сначала подверглись довольно пристрастной проверке со стороны наших таможенников. Они самым тщательным образом осмотрели салон нашей машины, затем перевернули все вверх дном в багажнике и даже с помощью специальных зеркал оглядели днище автомобиля. Не найдя, естественно, никакой контрабанды, нам позволили переехать на польскую сторону, предоставляя возможность теперь уже польским таможенникам вплотную заняться нами. Но к нашему великому удивлению, они не проявили к нам ни малейшего интереса и, пожелав доброго пути, без всяких хлопот пропустили на свою сторону.
   Теперь наш путь лежал на Краков. День выдался пасмурный. Небо было затянуто облаками, а мокрое шоссе свидетельствовало о том, что ночью прошел дождь.
   Мне теперь трудно вспомнить, от кого я узнал, что вблизи этого старинного польского города находятся обширные соляные копи, в которых когда-то добывали соль, но теперь они не эксплуатируются, а являются лишь одной из достопримечательностей Кракова, охотно посещаемых польскими и зарубежными туристами. Я сказал об этом Регине и спросил, не хочет ли она тоже посмотреть их, на что жена охотно согласилась.
   Поскольку все это происходило более тридцати лет тому назад, я, впрочем как и Регина, теперь уже смутно помню все детали посещения соляных копей. Наша память сохранила лишь длинные узкие шахты с белыми стенами, потолком и полом, и огромные залы такие же белые, освещенные исскуственным светом, в стенах которых множество кристалликов соли, отражая этот свет, сверкали, как крошечные драгоценные камушки. Кроме того, там было много человеческих изваяний, выполненных из соли, глядя на которые я невольно вспомнил жену Лота, превращенную, согласно библейскому сказанию, иудейским богом в соляной столб. Все увиденное нами было чрезвычайно интересно, и мы потом еще долго обменивались впечатлениями, сохранившимися у нас после посещения этой краковской достопримечательности.
   Познакомиться с красотами города Кракова - нетронутого войной благодаря спасению его советскими людьми от полного уничтожения по приказу Гитлера немцами, мы решили на обратном пути. Сейчас нам нужно было, как можно скорее, добраться до Вроцлава.
   Нельзя было не обратить внимание на отсутствие в Польше свободного пространства между мелкими населенными пунктами, которого у нас на Украине, а особенно в России так много. В Польше колхозов не было, а небольшие фермерские хозяйства практически примыкали вплотную друг к другу. А вот дороги в Польше хорошие, ухоженные, но в большинстве своем очень узкие. Вдоль дорог по обочинам часто стояли кресты с распятым на них спасителем. Кроме того, польские дороги были так узки, что на них сложно было разъехаться двум машинам. И часто случалось так, что если впереди оказывалась повозка, запряженная идущей шагом лошадью или парой лошадей, то за нею выстраивалась длинная колонна из десятков автомашин и, не имея возможности обогнать ее, подолгу следовала за этой повозкой. Поэтому, чтобы преодолеть сравнительно небольшое расстояние от Кракова до Вроцлава, нам не хватило светлого времени.
   Наступившие сумерки снова заставили нас съехать в тянувшийся вдоль дороги лес и заночевать в нем. Около восьми часов утра вдруг поднялся сильный вихрь и затмил свет облаками пыли. Он дул не все время, но редкие его порывы были так часты и так сильны, что деревья гнулись до земли. Опушка леса наполнилась треском ломавшихся сучьев, среди клубов пыли кружились тучи сорванных ветром листьев. Могучая липа, росшая у самой дороги, раскололась надвое. Было нестерпимо душно, легким не хватало воздуха. Казалось, этот ветер выходит из пасти какой-то раскаленной печи и несет с собой смертельный угар. Когда буря внезапно утихла, и мы выехали на дорогу, с востока по небу поползли огромные гряды туч, то траурно-черные, то медно-красные с золотой опушкой. Потом мрак сменялся зловещим красным светом. Вся природа как будто замерла от страха. И тут мы услышали в этом затишье перед бурей жалобное мычанье коров, доносившееся откуда-то издалека.
   Мы уже были достаточно далеко от нашей ночной стоянки, когда первые удары грома покатились по небу. Через несколько минут грохот стал непрерывным. Создавалось впечатление, будто гром ударяет по настилу из туч, настил этот каждый миг рушится и с неописуемым треском валится на землю. Молния ударила в пруд справа от дороги, мимо которого мы проезжали, а затем тотчас же - вторая где-то поближе, и мне показалось, что даже наша машина задрожала. Глянув на Регину, я подумал, что ей страшно, и в естественном страхе слабой женщины - не было ничего удивительного. Впрочем, возможно я ошибался, приписывая ей страх, так как ее лицо было спокойным и ясным. И я подумал: быть может, она знает много меньше меня, но, если мерить ее обычной человеческой меркой, знания Регинки стоят в разы больше моих. Она подобна книге с небольшим числом страниц, но полной ясных и простых правил, а я - многотомному изданию, в котором нет ни единой бесспорной истины, и в каждой из этих истин я первый готов сомневаться.
   Но такие размышления продолжались очень недолго - их рассеяла гроза, принимавшая все более угрожающие размеры. Снова налетел ветер, да такой сильный, что деревья вдоль дороги клонились под его напором. В иные минуты ветер вдруг утихал, и тогда потоки дождя поливали землю. Мы видели не капли, а непрерывные струи воды, словно сетью соединявшие небо и землю. Дорога превратилась в бурную реку. Порой внезапный страшный порыв ветра распылял влагу, висевшую в воздухе, и все кругом закрывал туман, такой густой, что впереди ничего не было видно, и я вынужден был резко снижать скорость. Оглушительная канонада грома не утихала ни на мгновение. Воздух был насыщен электричеством. Я чувствовал, как кровь стучит у меня в висках, - даже в машине ощущался тот удушливый запах бури, который распространяется после ударов грома. Вдруг наступил сплошной мрак, и каждые несколько секуид этот мрак рассекали молнии, ослепительно багровые, открывая глубину небес, освещая на миг наши лица и залитый дождем мир за окнами машины. Регинка была cuoкoйна, и с каждым блеском молнии, освещавшим ее, казалась мне все более желанной.
   - Нe страшно тебе? - тихо спросил я.
   - Нет.
   - Дай руку.
   Она удивленно посмотрела на меня. Еще миг - и я остановил бы машину, схватил бы ее, прижал к себе и губами припал к ее губам.
   А, между тем, буря принесла немало бед: по дороге еще текли желтые пенящиеся ручьи, унося сломанные ветви. Кое-где лежали сваленные деревья, поэтому ехать приходилось медленно и осторожно. А на уцелевших стволах даже издалека заметны были ссадины, точно зияющие раны. Куда ни глянь, везде опустошение и смерть, как после боя.
   Мы ехали медленно, и ночь застала нас снова в пути. А дождь все лил и такой сильный, что щетки не успевали очищать лобовое стекло, поэтому я вынужден был остановиться, чтобы переждать его. Но водные хляби разверзлись основательно, и ливень продолжался так долго, что мы оба, убаюканные частым монотонным постукиванием крупных дождевых капель по крыше машины, лобовому, заднему и боковым ее стеклам, задремали. А перед рассветом, когда дождь уже почти прекратился, нас внезапно разбудил стук в боковое стекло. Открыв глаза, я увидел, что у нашей машины стоят два молодых человека. Когда я, опустив стекло, вопросительно молча посмотрел на незнакоцев, тот, что постучав разбудил меня, сказал:
   - Дзиен добри! Може быц, пану потшебуе цось спшедать альбо поменять пенензы - доляры, рЩбли на польски звоты, то проше пана.
   - Нет, спасибо, - ответил я ему, - мы ничего не продаем, и денег для обмена у нас нет.
   После чего, обращавшийся ко мне молодой человек, произнес лишь одно слово: "пшепрашам" и, скорее всего, ничуть не разочарованный постигшей его неудачей, вместе со своим приятелем оставил нас в покое.
   Молодые люди по номерам нашей машины определили, что мы из Советского Союза, поэтому и обратились к нам с вопросом о продаже и обмене. Они, вероятно, занимались такого рода комерцией, и мы были не первыми, кого они побеспокоили таким образом.
   А между тем наступил рассвет, с ясным детски-чистым и неподвижным прохладным воздухом. Деревья, влажные, окутанные чуть видным паром, молчаливо просыпались от своих темных, загадочных ночных снов. И когда я глядел на них, и на небо, и на мокрую, седую от росы траву, то чувствовал себя слабым и бесконечно чужим среди этой невинной прелести утра, улыбающегося спросонок.
   Итак, проведя тревожную ночь, мы с Региной снова двинулись дальше и к концу дня въехали во Вроцлав. В этом городе я был трижды только проъездом более тридцати лет тому назад. Он тогда назывался Бреслау и лежал в руинах после бомбежек и артиллерийских обстрелов. Теперь же в нем от прежних зловещих последствий войны не осталось и следа. Вроцлав представлял собой огромный современный город, совершенно мне незнакомый, в котором я должен был отыскать улицу Сухарды. И тут я почему-то вдруг вспомнил, что очень давно меня уже приглашала в этот город к себе в гости Анелька - молодая девушка, с которой однажды ночью мы ехали в поезде из Бреслау до Лодзи.
   Мои попытки отыскать улицу Сухарды самостоятельно оказались тщетныи, и, поплутав некоторое время по городу, читая названия улиц на прикрепленных к стенам домов табличках, я вынужден был обратиться к посторонней помощи. Остановив машину у обочины, я вышел из нее и обратился к первому попавшемуся мне навстречу прохожему с вопросом:
   - Проше, мне повиедиец где улица Сухарды?
   - То всале близко, - довольно любезно и охотно ответил он. - Вам потшебуе ехац цевый час просто,.
   Я понял, что нахожусь почти у цели нашей поездки, и поблагодарил прохожего. Однако, меня на первых порах немного смутило некоторое несоответствие в ответе человека, к которому я обратился с вопросом. Он сказал, что улица Сухарды совсем близко, и в то же время, что ехать нужно целый час. Поэтому я некоторое время не знал, что предпринять. Ехать ли дальше или спросить еще кого-нибудь о нужной мне улице? Только немного поразмыслив над ответом прохожего, я наконец понял, что его слова "ехать целый час" можно перевести, как "ехать все время", то есть, что если я буду ехать все время прямо, то попаду на нужную мне улицу очень скоро. Поэтому я стал двигаться очень медленно, читая название каждой следующей улицы. И действительтно минут через пятнадцать я нашел ее. Ну, а отыскать шестой номер дома и в нем седьмую квартиру, уже вовсе не составляло никакого труда.
   Оставив машину у тротуара, мы поднялись на второй этаж, и я позвонил. Наши польские знакомые - Зося и Стась оказались дома и встретили нас очень приветливо и радушно. Они, прежде всего, предложили нам после долгой дороги принять ванну и отдохнуть в отведенной для нас комнате.
   Моя спина все еще побаливала. Из-за частых болей в позвоночнике я даже не мог нормально ходить. Это заметила Зося и спросила у Регины, здоров ли я? А когда Регина рассказала ей, как трудно для меня началась наша поездка в Польшу, и что стало причиной этому, та дала Регине какую-то мазь, чтобы она растерла мне ею спину, сказав при этом - что такое растираниие непременно поможет. И действительно, после того, как Регина, следуя совету Зоси, проделала все, как та велела, я почувствовал себя абсолютно здоровым.

II

   Гостили мы у наших польских друзей более двух недель. Многое в этом городе было не таким, как у нас в Одессе. Казалось, что даже воздух чем-то отличался от воздуха в наших городах. В 1945 и 1946 годах я этого различия не замечал потому, что тогда долго находился здесь и не имел возможности осуществить такое сравнение. Просыпаясь по утрам, удивительно приятно было слышать доносившийся в открытое окно нашей комнаты мерный, медленно плывущий над крышами городских домов, звон колокола ближайшего костела. Позже на улице часто раздавался веселый гомон детворы, игравшей там и перекликавшейся между собой на чужом для нас, но приятном и благозвучном славянском, как и наш, языке.
   Помню, в пору моей военной службы в Фаульбрюке в далеком первом послевоенном году меня всегда удивляли выставленные без присмотра у обочины дороги бидоны с молоком. И вот теперь во Вроцлаве я увидел нечто подобное, но уже не бидоны, а бутылки с молоком, которые кто-то ежедневно оставлял у входных дверей квартир в нашем доме. Традиции и обычаи поляков заметно отличались от наших.
   Зося познакомила нас со своей сестрой Яной - одинокой женщиной, с такой же, как у Зоси, заурядной внешностью, которая сразу же попросила меня выслать ей приглашение в Советский Союз. Несколько раз Зося и Стась, чтобы показать нам Вроцлав, отправлялись с нами в экскурсию по городу. К сожалению, из всего, что мы тогда с Региной увидели в нем, память сохранила только величественные костелы и прекрасно ухоженные кладбища советских воинов, погибших во время войны при освобождении города.
   Наши хозяева, вероятно, в благодарность за то, что мы их в Одессе водили в наш оперный театр, решили тоже развлечь нас каким-нибудь зрелищем и однажды предложили нам сходить посмотреть стрептиз. В те годы в Советском Союзе что-либо подобное не только увидеть, но даже представить, что такое возможно, было немыслимо. Но, как известно, все что запретно, непременно вызывает нездоровый интерес, поэтому мы приняли предложение наших польских друзей.
   Должен сознаться (это наше с Региной обшее мнение), что увиденное нами шоу показалось нам жалким, убогим и нисколько неинтересным. По-видимому, тогда в Польше это было лишь началом, робкими попытками зарабатывать деньги на использовании молодых женщин в такого рода зрелищах.
   А однажды я предложил Регине съездить туда, где мне довелось проходить военную службу сразу после войны, благо до Фаульбрюка и Лангебилау от Вроцлава было, как говорят: "Рукой подать". И вот, как-то сразу после завтрака, сказав нашим хозяевам, куда и почему хотим поехать, мы вдвоем сели в свой "Москвич" и отправились в путь.
   Сначала мы приехали в Фаульбрюк, который теперь назывался Мостисько. За прошедшие тридцать лет этот небольшой поселок нисколько не изменился, если не считать того, что от пребывания здесь нашего минометного полка не осталось и следа. Фаульбрюк выглядел так, как будто нас там никогда не было. Тот же магазин на площади, те же опрятные ухоженные домики по обеим сторонам улицы, в одном из которых в конце мая 1945 года капитан "смерша" пытался сделать из меня сексота, те же две школы - евангелистская и католическая, в которых когда-то размещались наши дивизионы. Я показал Регине ту из них, в которой жил и работал на армейской телефонной станции, и стоявший особняком просторный двухэтажный дом, где размешался наш полковой клуб, начальником которого меня назначили в том же 1945 году. Единственное, что еще напоминало о нашем присутствии здесь - была печальная пустошь, на месте которой стоял прекрасный замок, по пьянке сожженый кем-то из нашего полка в день подписания акта капитуляции с Японией.
   Из Фаульбрюка по хорошо знакомой мне дороге мы отправились в городок Лангебилау, называвшийся теперь Билава. В нем, как и в Фаульбрюке, почти ничего не изменилось. Его главная улица по-прежнему соответствовала началу немецкого названия городка - "ланге" (длинный). А вот следы нашего пребывания здесь тоже начисто исчезли. Причиной тому были не столько три прошедших десятилетия, а, главным образом, стремление поляков к тому, чтобы память о пребывании здесь немцев и русских была стерта навсегда. И все же хорошо памятное мне здание казино стояло на прежнем месте, а рядом с ним и двухэтажный особняк, который в 1946 году занимал капитан - полковой контрразведчик.
   Единственное, что мне особенно хотелось показать здесь Регине, был дом, в котором я провел больше года, и который воскресил в моей памяти множество самых разных воспоминаний - приятных и грустных.
   Когда мы стояли возле этого дома, к нам подошел какой-то поляк средних лет, невысокого роста, склонный к полноте. Его лицо относилось к разряду тех лиц, которые при знакомстве с ними не вызывают симпатию. На нем легко можно было прочесть любопытство, вызыванное у него незнакомыми ему людьми, внимательно рассматривающими дом, в котором, возможно, находилась его квартира. Он подошел к нам почти вплотную и, глядя на нас, молча постоял рядом, наблюдая за нами, а затем вдруг сказал:
   - Пшепрашам. Цо панство ту огляда?
   - Мы оглядем дом, в кторем я киедиц мешкав, - ответил я.
   Приняв нас не за русских, а за немцев, которых все поляки ненавидели лютой ненавистью, называя их не иначе, как швабами, он, услышав мой ответ, тут же, ехидно улыбаясь и вызывающе глядя на меня, сказал:
   - Може пан ту мешкав, Але юж ниегди не бенде ту мешкаць.
   Я, разумеется, не стал с ним спорить и не видел смысла в том, чтобы что-то объяснять ему. У меня просто не было желания говорить с этим несимпатичным мне человеком. Я молча взял Регину под руку, и мы направились к тому месту, где оставили нашу машину. Там сели в нее и двинулись в обратный путь.
  

III

   Итак, после Вроцлава я решил ехать в Варшаву, рассчитывая остановиться там у адама Околовского. Зная этого человека только по разговору с Владиком, я, разумеется, не вправе был рассчитывать на широкое гостеприимство со стороны незнакомого нам полковника. Мне очень хотелось показать Регине Варшаву. Да и сам я был непрочь посмотреть, как она теперь выглядит. Я был в столице Польши в 1945 году. Тогда от этого старинного европейского города практически ничего не осталось, и мне казалось, что восстановить его из руин и вернуть ему прежний вид, едва ли будет возможно. После варшавского восстания немецкая авиация, артиллерия, танки сравняли Варшаву с землей.
   - Но восстановили же у нас Сталинград, - думал я, - быть может, и столица Польши, как Феникс, восстала из пепла. И я решил увидеть собственными глазами, насколько верны мои предположения.
   Единственным человеком в Варшаве, у которого я, по словам Владика, мог остановиться был адам Околовский. Не зная толком, как он примет меня и примет ли вообще, я все же решил рискнуть и поехал к нему. На худой конец, проведем ночь в машине. Нам это было не впервой.
   - Днем посмотрим город, - думал я, - а вечером двинемся в сторону границы.
   Приняв такое решение, мы одним ранним погожим утром, простившись со своими польскими друзьями во Вроцлаве, направились в сторону польской столицы, в которую въехали уже во второй половине дня. Никаких руин здесь уже не было, и ничто не напоминало о той страшной картине, какая предстала передо мной при моем первом знакомстве с Варшавой в 1945 году. Теперь - это был новый современный европейский город с прекрасными домами, широкими проспектами, бульварами, парками, в котором мне нужно было отыскать улицу Маршиевскего, а на ней дом с номером 61, поэтому я медленно ехал по огромному незнакомому городу, только иногда останавливаясь для того, чтобы спросить у кого-нибудь из прохожих, в каком направлении двигаться дальше.
   Наконец наши поиски увенчались успехом. Я нашел нужный мне дом. Оставив машину у тротуара, мы с Региной вошли в него, без труда отыскали в нем квартиру, и я нажал кнопку электрического звонка. На мой звонок дверь нам отворила женщина средних лет с приятным интеллигентным лицом, которая молча вопросительно посмотрела на нас.
   - Проше повиедец, ту мешкае пан адам Околовский? - спросил я женщину.
   - Так, проше пшеходице, - ответила она, пропуская нас внутрь.
   Женщина провела нас в просторную комнату, судя по всему гостиную, где на диване с газетой в руках сидел мужчина.
   - адам, то до тобие, - сказала она.
   Мужчина отложил в сторону газету и поднялся с дивана. Это был человек примерно моих лет - среднего роста, плотного телосложения с очень приятным округлым и опрятным лицом, с тонким прямым носом. Его светлые волосы были гладко зачесанны на косой пробор. Основное, что определяло лицо адама, это было, пожалуй, выражение добродушия, которое временами нарушали глаза, или, вернее, не глаза, а его манера глядеть на собеседника. Глаза свои неопределенного цвета он держал под прикрытыми, немного странноватыми, как будто припухшими, веками. Тогда в щелочках этих глаз светилось добродушие и лукавство. Надо полагать, что он был склонен к юмору. Но по временам, совершенно изгоняя поблескивающий этот юмор из щелочек, он широко открывал веки и взглядывал на своего собеседника внезапно и в упор, как будто, с целью быстро разглядеть на его щеке или лбу какое-то вдруг появившееся там родимое пятнышко. Это продолжалось одно мгновение, после чего веки опять опускались, суживались щелочками, и в них начинало светиться добродушие и лукавый ум. Так же, как и его жена у двери, он теперь молча вопросительно смотрел на нас.
   - Дзен добри!, - поздоровался я с мужчиной и сказал, - мы з Одессы, я Валентин Бекерский, а то моя жона Регина. Вам про нас повьядав Владик Фисун.
   При этих моих словах его лицо расплылось широкой улыбкой, он протянул мне руку и сказал:
   - Так, я знам. То бардзо добже, цо вы пшиехали. Познайти ши з моей жоной.
   Пожимая нам с Региной руки, женщина назвалась Ядей.
   В общем, Владик оказался прав. Полковник адам принял нас очень хорошо с широким польским гостеприимством. По случаю нашего приезда он даже решил устроить званный ужин, на который пригласил трех своих друзей с женами. За давностью лет я теперь не помню ни имен, ни лиц приглашенных. Единственное, что сохранила моя память, - это высокого, очень худого мужчину с когда-то красивым, а теперь страшно исхудавшим печальным лицом, явно измучеиого какой-то давней и, скорее всего, неизлечимой болезнью, и его жену - довольно привлекательную женщину лет около сорока, цветущую, веселую и взбалмошеную. Именно, благодаря этой женщине, оба они сохранились в моей памяти. Дело в том, что она почему-то проявила по отношению ко мне настолько повышенное внимание, что этого никто из присутствующих, включая ее мужа, просто не мог не заметить. Он, возможно, наблюдал подобное поведение своей жены не впервые и относился к нему совершенно безразлично. Все же остальные, похоже, делали вид, что ничего не замечают. Однако я, честно говоря, чувствовал себя крайне неловко. Меня несколько успокаивало лишь то, что повышенное внимание, которое настойчиво оказывала мне взбалмошеная дама, судя по всему, лишь забавляло Регину.
   А в целом вечер, организованный адамом в нашу честь, прошел удачно - шумно, весело, и приглашенные им гости разошлись по домам далеко за полночь.
   На следующее утро мы с адамом проснулись рано. Он сказал, что ему надо к девяти часам быть в каком-то военном ведомстве, и спросил меня, не желаю ли я пойти вместе с ним, чтобы по дороге хотя бы немного посмотреть город, на что я, конечно, охотно согласился. Из этой совместной прогулки моя память сохранило лишь то, что после того, как адам закончил свои дела, и мы уже возвращались домой, он предложил мне зайти в костел. Там он, преклонив колена, совершил молитву, чем крайне удивил меня. Образованный интеллигентный человек, офицер - полковник, и вдруг костел и молитва на коленях. Я еще со времени своего первого пребывания в Польше сразу после окончания войны имел возможность убедиться, что поляки в большинстве своем религиозны и скрупулезно соблюдают все, предписываемые католической церковью обряды. Впрочем, сказать то же о своих вроцлавских знакомых - у меня нет никаких оснований.
   Когда мы с адамом вернулись к нему, женщины уже встали, и завтрак ждал нас на столе. Он и его жена настоятельно рекомендовали нам непременно посмотреть Старе място, которое является одной из главных достопримечательностей Варшавы. адам извинился, что не может сопровождать нас, так как у него были еще какие-то неотложные дела. Он сказал, что от их дома туда сравнительно недалеко, и что туда следует идти пешком, поскольку автомашинами в этой части города ездить запрещено, и он очень подробно объяснил нам, как туда добраться.
   Воспользовавшись подробным описанием адама пути к старому городу, мы с Региной без труда попали туда и были поражены тем, как тщательно и с какой огромной любовью к своему прошлому поляки восстановили его. Все, что во время варшавского восстания немцы стерли с лица земли, поляки воссоздали из пепла. Мы, как будто, попали в средневековую Варшаву. Старинная городская площадь, здание ратуши, массивные крепостные стены с башнями, мощенные булыжником мостовые узких улиц, по обеим сторонам которых много лавок, где можно купить всевозможный антиквариат. В одной из таких лавок мы купили в качестве сувениров оригинальный черный вороненый металлический подсвечник и несколько художественно выполненных массивных свечей.
   Вернувшись перед обедам к адаму, мы поделились с ним и его женой своими впечатлениями от посещения Старого мяста, поблагодарили их за гостеприимство, просили непременно заехать к нам, если они будут в Одессе, и стали собираться в обратную дорогу. адам уговаривал нас еще хотя бы пару дней погостить у них, но я сказал, что и сам бы рад получше познакомиться с Варшавой, но не могу позволить себе этого. Я даже вынужден отказаться от своего намерения посетить Гданьск, который освобождал в 1944 году, и на который очень хотел бы посмотреть сейчас, побывать в местах, запомнившихся мне по отдельным грустным эпизодам, имевшим место во время боев за эот город. К тому же мне еще на обратном пути непременно нужно заехать в Краков в Горничу академию.
   Тепло простившись с семьей Околовских, мы двинулись в сторону Кракова и к вечеру добрались к нему. Поскольку рабочий день уже закончился, ехать в академию было бессмысленно. Беспокоить же дома вечером своего польского коллегу, который тоже работал над близкой мне научной тематикой, и с которым у меня были исключительно деловые отношения, я счел неприличным. Поэтому мы решили дождаться утра, переночевав в машине.
   Следующий день выпал на воскресенье, и я решил, что Йозеф Гансель, с которым мне необходимо было побеседовать, скорее всего, дома. Придя к такому заключению, я отыскал улицу Скарбиенскего и дом 10/32, где он жил. Мое предположение полностью оправдалось. Йзеф был рад моему неожиданному визиту, поскольку нам обоим было о чем поговорить, и мы с ним потратили около двух часов, обсуждая интересующие нас вопросы. Все это время Регина ждала меня в машине.
   Времени, чтобы посмотреть Краков, у нас не оставалось и мы отложили знакомство с этим старинным европейским городом до следующего посещения Польши.
   Времени, отведенного для нашего пребывания в Польше, оставалось в обрез, поэтому я ехал с максимально возможной скоростью и даже начал лихачить, Это закончилось тем, что меня остановила польская дорожная полиция, и один из полицейских довольно строго попросил предъявить мои документы, а затем, ознакомившись с ними, спросил:
   - Для чего пан наруша пшеписи руху? Цо он в Польшце по раз впиерше?
   - Влип, - решил я, - этого мне только и нехватало. Интересно, какой штраф мне придется заплатить? Но все же ответил полицейскому:
   - Ние в по раз впиерш, - ответил я, - я ту вальчив, вызвольняв Гданьск и Шцетин.
   - Пан ту вальчив! То бардзо добже. Пан може ехаць далие. Счастливей подрожи!
   Мы снова двинулись вперед. Я был рад тому, что так легко отделался от представителей польской дорожной полиции, и мне было очень приятно оттого, что многие поляки еще помнят, какой огромный вклад внесла советская армия в освобождение их родины от немецких оккупантов, и сколько наших солдат и офицеров отдали свои жизни ради этой свободы.
   Во второй половине дня мы подъехали к пограничному пропускному пункту. Теперь нам необходимо было сначала предстать перед польскими таможенниками, а затем - перед отечественными. На сей раз, в отличие от того, как было при въезде в Польшу, таможенный чиновник, прекрасно и почти без акцента говоривший по-русски, не только проявил себя чрезвычайно дотошным, но повел себя по отношению к нам грубо и даже надменно. Его поведение вызвало во мне молчаливое возмущение, так как ничего другого противопоставить ему я не мог. И тут, совершенно неожиданно для меня, Регинка, обращаясь к таможеннику, сказала ему:
   - Меня удивляет ваше поведение. Я много слышала, что польские мужчины, по крайней мере, к женщинам относятся с большим уважением и всегды бывают вежливы с ними, Выходит, вы просто какое-то исключение из правил?
   Слова Регинки произвели на поляка просто ошеломляющее впечатление. Казалось, он сначала даже немного растерялся, но затем, придя в себя, вежливо извинился, сказав, что напрасно пани плохо подумала о нем, прекратил свой досмотр и отпустил нас. А меня просто распирало от смелости и находчивости, проявленной моей молодой женой. Ну, а наши таможенники при въезде в Союз нас практически не досматривали.
   Теперь торопиться у нас не было нужды, и я спросил Регину:
   - Как ты смотришь на то, чтобы заехать во Львов, к Алексею Верховцеву? Ведь отсюда до Львова рукой подать. Очень уж мне хочется повидать своего старого армейского друга, с которым мы не виделись уже лет десять.
   - Давай заедем, если хочешь, я не возражаю, - ответила Регинка.
   К концу дня мы были во Львове. Без особого труда нашли улицу Юбилейную, дом N 7 и квартиру 68. Нет нужды говорить о том, что мой друг был приятно удивлен моим неожиданным визитом и встретил нас с огромной радостью. Со времени нашей последней встречи у меня в Одессе Алексей заметно изменился. И в этом не было ничего удивительного. Ведь и ему, и мне перевалило на шестой десяток. Он по-прежнему служил в армии по финансовой части в звании то ли подполковника, то ли полковника. Его жена приготовила ужин, а он сходил в магазин за бутылкой. В этот раз, вспоминая о прошлом, мы с ним проговорили далеко за полночь. И нам действительно было, что вспомнить. Регинка осталась ночевать у них, а я, не помню уже по какой причине, решил спать в машине.
   Утром, позавтракав, мы простились с гостеприимными хозяевами и направились домой. По дороге Регина мне сказала, что, по словам жены Алексея, он в последнее время стал частенько выпивать, и это ее сильно тревожило. Да и мне тоже показалось, что его в отличие от меня слишком уж сильно тянет к выпивке. А я знал, на примере хотя бы Толи Киршанкова, что такое влечение - штука страшная и чрезвычайно опасная. Мне вовсе не хотелось потерять еще одного старого доброго друга. К вечеру этого дня мы были уже дома и смогли обнять наших лорогих девочек.
   Следующим летом у нас дважды гостила Зосина сестра Яна. Сначала она приехала к нам одна, а в другой раз вместе со своей племянницей Ивоной - девочкой лет десяти. А в 1978 году мы с Региной снова решили съездить в Польшу теперь уже с нашими дочурками. Я, как и в прошлый раз, подал прошение в ОВИР и стал ждать разрешения на поездку. Но в ОВИРе мне сказали:
   - Мы считаем, что вам лучше провести отпуск в Союзе.
   Такой ответ удивил и возмутил меня. Какие-то ничтожные чиновники - мелкие канцелярские крысы присваивали себе право решать за меня, где мне лучше отдыхать в летнее время. Впрочем, в те годы в нашей "самой свободной стране" за нас решали все: что нам читать, что слушать, что смотреть, что говорить и даже что думать. И, тем не менее, я не собирался послушно следовать данному мне "совету", а стал искать возможность все-таки осуществить свое намерение. Я перебирал в памяти всех своих друзей и знакомых в надежде, что кто-то из них сможет мне помочь. И вдруг вспомнил, что Ваня Шилин как-то в разговоре со мной обмолвился, будто он водит дружбу с каким-то начальником ОВИРа, и я тотчас же обратился к нему с просьбой помочь мне в решении вопроса о выезде за границу. А буквально через пару дней Ваня сообшил мне, что я могу пойти в ОВИР и получить разрешение на поездку в Польшу. Я, разумеется, был крайне признателен моему приятелю за помощь, и уже в июле мы всей семьей отправились во Вроцлав. На сей раз мы смогли познакомиться с достопримечательностями Кракова, а наши девочки более двух недель жили во Вроцлаве и имели возможность получить некоторое представление и об этом большом польском городе, которое, надеюсь, сохранилось у них на долгие годы.

Часть XI

С 1981 ПО 1986 ГОД

НА ЛАЙНЕРЕ "АЗЕРБАЙДЖАН"

I

   В 1980 году гражданам Советского Союза власть даровала возможность не только выезжать в страны социалистического содружества, но и в качестве туристов побывать в других зарубежных государствах. Следует отметить, что получить разрешение на подобную, до этого немыслимую вольность - было совсем не просто. И все же при большом желании и материальных возможностях такая туристическая поездка стала вполне осуществима.
   Мы с Региной тоже решили повидать свет, и я начал с поисков возможности осуществить наше желание. Помог мне в этом, как и в случае с ОВИРом, другой мой приятель - бывший коллега по строительному институту Василий Рекша, жена которого была каким-то большим начальником в ведомстве, разрешающем, кому - ехать, а кому- отказать в поездках в страны загнивающего капитализма. Таким образом, с помощью Василия у меня появилась возможность отправиться в круиз по Средиземному морю. Я уже говорил, что мы с женой хотели совершить это зарубежное турне вместе, но не тут-то было. Оказалось, что разрешение на морской круиз могут дать только кому-то одному из нас. Второй должен оставаться дома, надо полагать, в качестве гарантии того, что морской турист, оказавшись за границей, не сбежит, а вернется в Союз. Видимо, остающихся дома детей считали недостаточной для этого гарантией. Впрочем, следует признать, что на два билета у нас просто не хватило бы денег.
   Мы с Региной долго спорили, кому отправляться в круиз, а кому нет. Я хотел уступить ей первенство, но Регина настояла, чтобы поехал я. Она привела кучу всевозможных доводов в пользу своего решения, и я вынужден был согласиться с ней, но лишь при условии, что в следующий раз в подобную туристическую поездку непременно отправится она.
   Когда вопрос о заграничной поездке был окончательно решен, всех туристов разбили на отдельные группы, и каждую группу в отдельности пригласили на инструктаж о правилах поведения советских граждан в капиталистическом зарубежье. Специально подготовленный для этой цели чиновник предупредил нас, чтобы мы не подавались на вражеские провокации, которые по его словам были очень вероятны в тех странах, какие нам предстоит посетить, чтобы ходили там непременно в составе не менее трех человек во главе со старшим, и еще молол какую-то ерунду. Во время этого инструктажа я узнал, что в нашей группе оказалась жена Азаркина - моего коллеги по политехническому институту Валентина, которая, как и я, вынуждена была отправиться в круиз одна. Кроме того, выяснилось, что одну семейную пару все-таки рискнули выпустить за рубеж вместе. Вероятно потому, что жена была секретарем горкома партии, а муж - директором завода. Власти надеялись, что уж они-то, оказавшись за рубежом, не сбегут. Наконец инструктаж, в котором страны, какие нам предстояло посетить, были описаны в столь мрачных красках, что впору было отказаться от круиза, закончился.
   Итак, на следующий день - 20 ноября часам к десяти утра с билетом в кармане на пассажирский лайнер "Азербайджан" я прибыл на морской вокзал. После длительного ожидания начался таможенный досмотр. Досматривали долго, нудно и тщательно. Одного пассажира, который имел при себе несколько баночек черной икры, вероятно, с целью продать или обменять ее за границей, сняли с рейса.
   К часу дня вся эта канитель закончилась, и туристам позволили подняться на судно. В скромной двухместной каюте я занял верхнюю койку, уступив нижнюю своему соседу - человеку немного старше меня. Когда мы с ним познакомились, он мне сказал, что работает преподавателем в медицинском институте.
   После обеда, довольно посредственного, я побродил по судну. Оно мне было хорошо знакомо, поскольку я уже дважды ходил на нем по Крымско-Кавказской линии - один раз сам, а в другой - вместе с Региной и дочурками. Судно было современным и комфортабельным, даже с бассейном на палубе. Тогда оно шло с польскими туристами и, видимо, именно поэтому еду в ресторане подавали много лучше нынешней и частенько даже с вином. Обычно вечером по всему лайнеру из репродукторов гремело:
   - Увага! Запрошамо панство до коляции. Зычимо смачнего.
   Впрочем, у нас всегда так - перед иностранцами стараемся блеснуть, а на своих - наплевать. Они, ведь, ко всему привычны.
   Помню, в том рейсе с поляками я был свидетелем комичного случая. Когда лайнер пришел в порт Ялту, и все пассажиры сошли на берег, чтобы полюбоваться этим курортным городом, на набережную выкатили небольшой ларек, подобный тем, в каких обычно продают мороженое. Но на сей раз в ларьке привезли бутылочное пиво. У меня появилось желание купить пару бытылок для нас. Мы с Региной и девочками направились к ларьку, к которому за минуту до меня с тем же намерением подошел поляк.
   - Пиво, - сказал он продавцу.
   - Сколько? - спросил его тот.
   - Тши, - ответил поляк.
   - Не понял, сколько вам бутылок? - снова повторил продавец.
   - Тши, - опять сказал поляк.
   Продавец все так же, не понимая, что от него хотят, недоуменно глядел на необычного покупателя.
   - Ши-ши, а что такое ши, не понимаю.
   - Он просит, чтобы вы дали ему три бутылки, - вмешался в их разговор я.
   - Три! Так бы и сказал, а то шикает, - и он подал поляку три бутылки пива.
   А тот, обращаясь уже ко мне, вежливо произнес:
   - Дзенькую пана за помоц.
   Но все это было в прошлом, а теперь, чтобы как-то скоротать время, я снова ходил по палубам лайнера, заглянул в магазин и в один из баров. Мне там с моими деньгами можно было только глядеть. А в 17 часов судно, наконец, отошло от причала и оставило Одессу за кормой. Ниже я привожу нечто вроде дневника нашего круиза.
  

21 ноября.1980 г

   Утро прекрасное, солнечное, теплое. Вошли в Босфор. Этот пролив соединяет Черное и Мраморное моря. Его длина около 30 км. ширина от 750 м до 3,7 км. В нем находится бухта Золотой Рог и город-порт Стамбул с населением около трех миллионов. Здесь Босфор пересекает автомобильный мост длиной 1,5 км, соединяющий Европу с Азией.
   Берега Босфора сказочно красивы. Живописные, выкрашенные в разные цвета дома с гаражами для катеров у самой воды на фоне зеленых склонов просто очаровывают. Крепостные стены и башни времен средневековья. А в Стамбуле Голубая мечеть, мечеть Святой Софии, ажурная арка огромного моста впечатляют своими размерами и архитектурой.
   Стамбул - крупнейший город Турции, главный торговый, промышленный и культурный центр страны. Он был основан около 660 года до нашей эры и назван Византий. С 330 года нашей эры был переименован в Константинополь в честь римского императора Константина (в средние века в русских и литовских текстах Константинополь называли Царьградом). До 395 года Константинополь - столица Римской империи. С 395 по 1453 - столица Византии (с перерывом с 1204-1261 годах, когда был центром Латинской империи крестоносцев). В 1453 году захвачен турками и до 1918 года стал столицей Османской империи, а затем Турции.
   Миновав Босфор и Мраморное море, через пролив Дарданеллы (длина 120 км, ширина от 1,3 до 27 км) вошли в Эгейское море.
  

22 ноября 1980 г.

   В 9.30 утра пришли в греческий порт Пирей, входящий в состав Больших Афин (в нем около 200 тыс. жителей). После завтрака на автобусе отправились в Афины - столицу Греции (население составляет около трех миллионов). Первые поселения на месте современных Афин относятся к 16-13 векам до нашей эры. В древней Греции Афины - город-государство древней Аттики, игравший ведущую роль в экономической, политической и культурной жизни Греции; классический образец рабовладельческой демократии, достигший расцвета при Перикле (2 половина 5 века до нашей эры). С 146 года до нашей эры по 395 год нашей эры Афины находятся под властью Рима, а с 395 по 1204 под властью Византии. С 1204 по 1458 Афины - столица афинского герцогства. В 1458 году Афины захватили турки. С 1834 года Афины - столица независимой Греции.
   В Афинах мы посетили национальный музей Акрополя, храм Зевса Олимпийского (2 век до нашей эры - 2 век нашей эры), музей Агоры, полюбовались некоторыми средневековыми византийскими церквами.
   Современная часть столицы Греции особого впечатления на меня не произвела. Наша Одесса, пожалуй, лучше. Удивляла лишь очень теплая для конца ноября погода и зеленые деревья с плодами лимонов на ветвях. Да еще греческие
  

0x01 graphic

На лайнере Айдзербаджан.

Греция, Афины, у Акрополя

  
   караульные у какого-то административного здания с винтовками на плече в фесках и юбочках
   В археологическом музее экспонировалось огромное число разных античных скульптур, многие из которых, к сожалению, были с дефектами. Затем мы посетили Акрополь. К этому замечательному сооружению древности, возведенному в так называемом верхнем городе на высоком холме как крепость на случай войны, нельзя оставаться равнодушным, хотя он и сильно пострадал от времени. И еще нам показали огромный открытый театр, в самом низу которого помещалась круглая сцена на манер цирковой арены, только значительно больших размеров, а к ней сверху полукругом спускались в виде лестниц два яруса мест для зрителей. В этом театре прекрасная акустика.
   После всей увиденной древности и экзотики наши люди, разумеется, устремились в магазин, уже кому-то ранее известный. Там продавалось всякое тряпье по сравнительно умеренным ценам, а его хозяйка отлично говорила на русском языке.

23 ноября 1980 г.

   Утром мы на автобусе отправились осматривать Арголис - древнюю греческую крепость. На пути нашего следования меня поразила убогость греческой флоры. Голые почти без всякой растительности каменные холмы утомляют и наводят на грустные размышления.
   По дороге к Арголису нам показали Коринфский канал (длина 6,3 км), соединяющий Эгейское и Ионическое моря. Он, отнюдь, не впечатляет. Мы смотрели на канал сверху. Где-то глубоко внизу узкая полоска воды, вот и все. По каналу могут ходить только сравнительно небольшие суда - водоизмещением до 5 тыс. тонн. Однако, панорама Эгейского моря с множеством островов прекрасна.
   Древнегреческая крепость Арголис нисколько не похожа на средневековые европейские замки. Она размещена на высоком холме. Ее стены невысоки. Они просто, без всякого связывающего материала, выложены из камней разной величины.
   Имея представление о Греции только из школьных уроков по географии и из мифов Эллады, я, честно говоря, ждал от непосредственного знакомства с нею большего. Хотя конечно, два дня для того, чтобы составить хоть какое-нибудь реальное представление даже о заурядном областном центре, слишком мало, не говоря уже о маломальском знакомстве с целым государством.
   В 20.00 судно оставило за кормой Пирей.
  
  

24 ноября 1980 г.

   Ночью вышли из Эгейского моря в Средиземное и направились к республике Мальта, расположенной в центральной части Средиземного моря между Африкой и Сицилией на Мальтийском архипелаге (острова Мальта, Гоцо, Комино и другие). Ее площадь 246 кв. км. С 13 века до нашей эры Мальтой владели финикийцы, с 6 века карфагеняне, с 3 века до нашей эры - римляне, с 4 века нашей эры - Византия, с конца 11 века - норманны, присоединившие ее к Сицилии, с 16 века - орден ионитов (Мальтийский орден). В 1798 году Мальта была захвачена Францией, в 1800 - Великобританией, превратишей ее в свою колонию и военно-морскую базу. В 1921 году Мальта получила самоуправление, а в 1964 - независимость.

25 ноября 19.80 г.

   В 8.00 пришли в столицу Мальты Валлетту. Это сравнительно небольшой город с красивой стариной архитектурой. В нем всего около 15 тыс. жителей. Валлетта была основана рыцарями-ионитами в 60-х годах 16 столетия и названа в честь магистра ордена иоаннитов Ж. Паризо де Ла Валет.
  
  
   Мы посетили собор и дворец магистра. В соборе захоронено много известных рыцарей. Причем их останки лежат под мраморным полом собора, а на полу над могилами выложены черным мрамором надписи, указывающие кто и когда здесь захоронен. Так что, посетители собора ходят просто по надгробиям. Я был удивлен тем, что здесь в отличие от наших государственных музеев посетителей не заставляют поверх обуви надевать бахилы, чтобы не портить пола. Ведь мрамор со временем тоже стирается.
   Во второй половине дня наши туристы гуляли по городу. Я купил в качестве сувениров кое-какие мелочи.
   В 18.30 судно оставило Валлетту за кормой, взяв курс на Африку.
  

26 ноября 1980 г.

   В 8.00 пришли в порт Тунис - столицу Тунисской республики (Аль-Джумхурия ат-Тунисия), расположенной в Северной Африке. Ее площадь 164,2 тысячи кв. км, численность населения составляет свыше шести миллионов. Население арабы, религия - ислам.
   Около 12 века до нашей эры на территории Туниса были основаны финикийские колонии, главная из которых Карфаген. Во 2 веке до нашей эры римляне захватили северо-восток Туниса, а к середине 1 века нашей эры - весь Тунис. С 5 века Тунис находился под властью вандалов, затем Византии. С начала 8 века входит в состав Арабского халифата, с 800 года - самостоятельное государство. В 909 году в Тунисе основано государство Фатимидов, а с 1160 по 1229 год - государство Альмохадов. С 1229 по 1574 в Тунисе правили Хафсиды. В 1574-1881 годах - Тунис под властью Османской империи; фактически с 1591 года страной управляли тунисские беи, в 1612-1702 - беи из династии Мурадидов, с 1705 - беи из династии Хусейнидов. С 1881 по 1956 Тунис находился под протекторатом Франции. С ноября 1942 по май 1943 года он был оккупирован итало-германскими войсками. 20 марта 1956 провозглашена независимость Туниса, а с 25 июля 1957 - Тунис самостоятельная республика.
   После завтрака туристы нашего лайнера знакомились с его столицей. Лично я ничего примечательного в ней не нашел. Разве что узкие, типично мусульманские улочки с белыми высокими стенами почти без окон по обеим сторонам, чтобы никакой посторонний, не дай бог, не увидел что там внутри, а главное - запертых в доме женщин.
   Кто-то из наших туристок, будучи в перчатках, зачем-то сорвала красный круглый, как небольшая дыня, плод кактуса и, попросив меня поймать его, бросила мне. Я схватил его в обе руки. Перчаток у меня на руках не было, - в мои ладони и пальцы впились тысячи мелких иголок. Чтобы избавиться от них, я потом долго протирал руки спиртом.
  

0x01 graphic

Тунис, остатки Карфагена

  
   Наскоро осмотрев город, мы совершили экскурсию в то место, где когда-то стоял Карфаген - город-государство, основанный в 825 году до нашей эры финикийцами. К началу 3 века, завоевав Северную Африку, Сицилию (кроме Сиракуз), Сардинию и Южную Испанию, Карфаген превратился в могущественную рабовладельческую державу Средиземноморья, что привело к столкновению между Карфагеном и Римом, после поражения в войнах Карфаген был разрушен. Римский полководец и государственный деятель Катон Старший, обычно выступая в сенате, постоянно повторял: "Карфаген должен быть разрушен", и римляне действительно его разрушили очень основательно. От Карфагена, если не считать места, где он находился, и жалких обломков, по которым никак невозможно было представить, каким был этот, когда-то великий город, до наших дней практически ничего не осталось.
   В 15.00 порт Тунис остался за кормой нашего лайнера.
  
  

27 ноября 1980 г.

   К концу дня пришли в город Пальму на острове Мальорка (Испания) - самого крупного из группы Балеарских островов. Его площадь равна 3640 кв. км. Число жителей в Пальме около 300 тысяч.
  

28 ноября 1980 г.

   Туристы совершили экскурсию по острову. Наш гид показал нам собор 13-17 веков, биржу ("Лонха" 15 век), остатки дворца королей Мальорки (14-15 века). Затем мы посетили фабрику искусственного жемчуга. Нам показали готовую продукцию этой фабрики. Чем искусственный жемчуг отличается от настоящего, сказать не могу, так как настоящего никогда не видел.
   После фабрики мы спустились в пещеру с подземным озером, которое освещалось цветными прожекторами. По озеру плавали лодки с музыкантами и певцами. Они в сопровождении струнных инструментов исполняли серенады, наверное, на испанском языке. Все это сопровождалось радиокомментариями на испанском, немецком и английском языках. Комментария на русском, естественно, не было.
   По завершению экскурсий нас сфотографировали у какой-то крепостной башни. После чего все вернулись на судно.
   В 23.00 порт Пальму оставили за кормой судна.
  
  

29 ноября 1980 г.

   В 9.00 пришли в Валенсию - испанский порт и главный город провинции Валенсия (число жителей в нем около 800 тыс.). Валенсия была основана римлянами во 2 веке до нашей эры.
   После завтрака на теплоходе к судну подогнали автобусы, и нам предложили занять в них места, сказав, что мы отправляемся в Мадрид. В автобусах мы пересекли более трети всей Испании (с востока на запад). Местность, по которой проходила автомобильная трасса, была равнинной, унылой и однообразной. Почти без всякой растительности. Только изредка вдоль дороги попадались отдельные довольно угрюмые одно либо двухэтажные строения и огромные рекламные щиты с изображенными на них черными быками.
   После полудня прибыли в столицу Испании, расположенную на реке Мансанерес, главный город Н. Кастилии и провинции Мадрид. Его население насчитывает около четырех миллионов. Мадрид сложился вокруг мавританской крепости Маджирит (впервые она была упомянута в исторических источниках в 932 году); отвоеван в 1083 испанцами у арабов. В 14-15 веках резиденция кастильских королей. К достопримечательностям Мадрида относятся: церковь Сан-Хинес (барокко, 17 век, живопись Эль Греко, А. Кано и других), Сан-Исидро эдь Реаль (барокко, 17 век), ансабль площади Пласа Майор (17 век), королевский дворец (18 век); церковь Сан-Франсиско эль Граде (18 век), Эритье де Сан-Антланто де ла Флорида (18 век, фрески Ф. Гойи), музей Прадо.
   Нас разместили в гостинице "Residencia Convencion". Обедали здесь же в ресторане. Обед и обслуживание были просто восхитительны и несравнимы с питанием и сервисом на судне. Официанты - молодые парни в белых перчатках работали профессионально быстро. Особенно мне запомнились: огромные сочные отбивные, свежайший исключительной белизны хлеб и на редкость вкусное красное сухое вино в литровых бутылках. Причем, все это подавалось без всякого ограничения.
   Здесь мне бы хотелось сообщить читателю, что в те годы в каждую туристическую группу непременно под видом туриста включали сотрудника КГБ для того, чтобы он следил за тем, как советские граждане ведут себя, слушал, о чем говорят между собой, и старался выяснить, что думают, а затем, по возвращении в Одессу, написал бы своему начальству обстоятельный донос.

0x01 graphic

Мадрид, памятник Гое

  
   Разумеется, все мы знали, что и в нашей группе есть такой "турист", но кто он - можно было лишь предполагать. Каждый из нас мог подозревать кого угодно. Поэтому в своем поведении и разговорах приходилось осторожничать, чтобы по возвращению домой не иметь неприятностей. Но вот однажды я завел разговор с одним из наших туристов, который сказал мне, что он работает в каком-то одесском высшем учебном заведении. Я без всякой задней мысли задал ему кучу вопросов, связанных с его работой, и так донял, что он, наконец, не выдержал и конфиденциально сообщил мне, что я его принимаю не за того, кем он есть на самом деле, и на многие мои вопросы попросту не в состоянии ответить. Вот так совершенно случайно я "вычислил", думаю не совсем удачно, выбранного для определенной цели сотрудника специальной службы.
   После обеда мы совершили экскурсию по городу. Были у памятников Христофору Колумбу, Франциску Хосе Гойе и Мигелю Сервантесу с героями его романа Дон Кихотом и Санчо Панса.
   Мадрид показался мне городом, совершенно лишенным пешеходов. Там их почти нет. По проспектам и улицам снуют только легковые автомашины. Реже встречаются автобусы. В одном месте неожиданно увидел длинную очередь. Пожалуй, больше сотни людей стояли не толпясь один за другим, чего-то дожидаясь.
   Ужинали снова в ресторане гостиницы.
  
  

30 ноября 1980 г.

   После завтрака посетили всемирно известный художественный музей Прадо, основанный в 1819 году. В нем собрана великолепная коллекция испанского искусства, картины итальянских, нидерландских, фламандских мастеров. Я далек от того, чтобы считать себя знатоком живописи, но экспонаты музея, особенно картины Гойи, Веласкеса, Эль Греко, Робера, Мурильо. Рафаэля, А. дэль Сорто, Рубенса и другие произвели на меня огромное впечатление.
   В этот же день совершили экскурсию в резиденцию испанских королей близ Мадрида - Эскуриал, построенную в 16 веке для Филиппа II. Там спускались в склеп, в котором в мраморных саркофагах хранятся останки правивших Испанией монархов, прямых и побочных королевских наследников. Склеп представляет собой сравнительно небольшое, круглой формы хорошо освещенное помещение. По его стенам внутри по всему помещению в три ряда размещены мраморные саркофаги. На них сделаны надписи, по которым можно узнать, кто и когда в них погребен.
   Вечером нас повезли в какое-то кафе, где мы смотрели зажигательные испанские танцы фламенко.

1 декабря 1980 г.

   Утром после завтрака снова прогулка по улицам Мадрида. Затем погрузка в автобусы и возвращение в Валенсию.
  
  

2 декабря 1980 г.

   Экскурсия по городу. К числу его достопримечательностей относятся: собор (13-конец 14 веков), укрепления: ворота Торес де Серанос (13-14 века) и Торес де Куарте (15 век), колхино дель Патриарка (16 век, в интерьере живопись Мурильо, Сурбарана, Эль Греко), дворец Агуас (барокко, 18 век).
   В 19.00 судно оставило Валенсию за кормой.

3 декабря 1980 г.

   В 17.00 пришли во французский порт Тулон (в нем около 200 тысяч жителей). В древности - греческая, затем римская колония. С конца 17 - начала 18 веков первоклассная морская крепость. В 1942 году французские моряки затопили здесь свои военные корабли, чтобы их не захватили немцы.

4 декабря 1980 г.

   Утром на автобусах отправились в Марсель, расположенный близ устья Роны, административный центр департамента Буш-дю-Рон. В нем свыше миллиона жителей. Основан - около 600 года до нашей эры.
  

0x01 graphic

Франция, Тулон

  
   До ужина мы успели погулять по припортовым улицам Тулона.
   Прогулка по городу была скоротечной, и ничего толком посмотреть не удалось. Обедали в каком-то небольшом ресторанчике на втором этаже. Еда была приличной, а простенькое сухое вино подавали в кувшинах.
   Перед возвращением в Тулон нам показали замок Иф, в котором по роману А. Дюма долгие годы был заключен граф Монте-Кристо. Мрачный замок по сей день стоит в море неподалеку от берега. А вдоль побережья Марселя у прекрасно оборудованных причалов было пришвартовано множество яхт самых разных размеров и оснастки.
   По дороге в Тулон мы посетили кооператив по производству вина в Боньоле. Там состоялась беседа с председателем кооператива и рабочими. Работников совсем немного - не больше десятка, не считая огромной собаки неизвестной мне породы. Во время нашего разговора я с удивлением узнал, что в отличие от наших председателей колхозов французский руководитель работает на равных со своими подчиненными. Затем нас угощали вином, которое кооператив производит. Мне оно показалось слишком кислым.
  

5 декабря 1980 г.

   В 14.00 судно оставило Тулон и направилось на восток - в сторону дома.

6 декабря 1980 г.

   В 8.00 пришли в Чивитавеккью (итальянский порт на Тирренском море в центральной Италии в провинции Лацио). Город небольшой. Всего около 50 тысяч жителей. Здесь расположен аэропорт Рима.
   Из Чивитавеккьи на автобусах отправились в Рим.
   Здесь я позволю себе привести краткую историю этого когда-то великого государства - древнего Рима. Согласно преданию, город Рим основан братьями Ромулом и Ремом около 754/753 годов до нашей эры. В преданиях упоминаются семь правивших в 8-6 веках царей. После изгнания последнего царя Тарквиния Гордого была установлена республика (510/509 года до нашей эры). К середине 3 века, подчинив всю территорию Италии, Рим превратился в крупное государство, добивавшееся гегемонии во всем центральном Средиземноморье, что привело к его столкновению с другой крупной державой - Карфагеном. После трех Пунических войн, одержав победу над Карфагеном в 146, году Рим становится крупнейшей средиземноморской державой.
   0x01 graphic

Италия, Рим, внутренняя часть Колизея

  
   К этому времени рабский труд стал играть преобладающую роль в производстве римского государства. К середине 2 века в Риме имели место крупные восстания рабов (во 2 веке Сицилийские, в 1 веке - восстание Спартака и другие).
   В социально-политической жизни Рима в 1 веке до нашей эры все больщую роль стали играть армия, и ее вожди (Л.К. Сулла, Г. Марий, Г. Помпеи и другие). В результате гражданской войны 49-45 годов неограниченным правителем государства стал Цезарь; в 44 году в результате заговора сторонников республики Цезарь был убит. Новый период гражданских войн завершился победой Октавиана, получившего от сената в 27 году до нашей эры титул "Августа". Со времени правления Августа Рим стал империей. При Траяне во 2 веке Римская империя достигла максимальных границ. Затем она разделилась на Восточную и Западную (395 год). Восстания внутри в сочетании с вторжениями варваров потрясали Рим. В 476 году вождем германских варваров Одоакром был низложен последний император Западной Римской империи Ромул Августул. Восточная Римская империя - Византия просуществовала еще около 1000 лет.
   Город Рим (Roma) - столица Италии, административный центр провинции Рим и области Лацио, на реке Тибр получил название "вечный город". В нем около 3 миллионов жителей.
   В пределах Рима находится город-государство Ватикан. В 756-1870 (с краткими перерывами) - Рим столица Папской области. В результате Рисорджименто в 1870 году был присоединен к итальянскому королевству Рима с 1871 - столица объединенного Итальянского королевства, с 1946 - Итальянской республики. Богатые архитектурные комплексы разных эпох: руины римских и императорских форумов (Триумфальная арка Тита, 81 год; колонна Траяна, 111-114 года), Колизей, Пантеон, термы Каракаллы, Аппиева дорога и другие. Раннехристианские катакомбы, христианские базилики. Ренессансные дворцы (Канчеллерия, Фарнезе), виллы (Фарнезина, Мадама), ансамбль площади Капитолия (с 1546 года), собор святого Петра (1506-1614 года), динамичные ансамбли (площади св. Петра, 17 век), церкви (Сан-Карло алле Куатро Фонтане, Санто-Андреа) и дворцы эпохи барокко.
   В Риме нас разместили в гостинице "President". Обедали в ресторане гостиницы. Кормили нас национальным итальянским блюдом - спагетти, довольно посредственным на вкус, которое мы запивали кисловатым красным вином.
   После обеда гуляли по городу. Я пытался обращаться к прохожим на французском языке, но получалось не очень удачно - меня не понимали.
   После обеда нам сообщили, что сегодня мы посетим Колизей. Валя Азаркина еле могла усидеть на месте, взволнованная тем, что увидит Капитолий.
   Отправились мы туда лишь после того, как наступил вечер. Шли, разумеется, пешком. И вот, перед нами открылся Форум и Колизей при лунном свете. Он впечатлял своими размерами. И не удивительно. Ведь в нем когда-то вмещалось 50 тысяч зрителей. Через несколько минут мы уже шагали к его руинам по освещенному электрическими фонарями Корсо.
   Была тихий теплый вечер, - и ни души близ Форума и Колизея. Неподалеку от церкви Санта Мария Либоратриче из какого-то ресторанчика доносилась плавная грустная мелодия, и в тишине отчетливо слышалась каждая нота. Передняя часть Форума была в глубокой тени от Капитолийского холма и храма на нем, но задний план заливал яркий зеленоватый свет, и Колизей казался в этом освещении серебряным. Наша группа вошла под аркаду исполинского цирка и направилась к центру арены, обходя громоздящиеся у стен обломки колонн и фризов, груды камня, кирпича и торчащие там и сям низкие цоколи. Тишь и безлюдье невольно побуждали к молчанию. Через своды внутрь проникали снопы лунного света, сонными бликами озаряя арену и стену напротив, высвечивая выемки, трещины, серебря покрывающие ее мох и плющ. Терявшиеся в таинственном мраке остатки стен вдали напоминали черные разверстые пасти. Из низко расположенных куникулов веяло духом запустения. В лабиринте стен, арок, чресполосице света и теней терялось ощущение реальности. Развалины гигантского здания казались чем-то призрачным - вставшим в тишине и лунном сиянии грустно-величавым видением мучительного и кровавого прошлого. Мой сосед по каюте, шедший рядом со мной, первым нарушил молчание.
   - Сколько слез, сколько страданий видело это место, - сказал он, понизив голос. - Какая безмерная трагедия! Что там ни говорите, а есть в христианстве некая сверхчеловеческая сила, - этого не приходится оспаривать.
   И продолжал вполголоса, обращаясь ко мне:
   - Вообразите себе римскую державу: целый мир, миллионы людей, жестокие законы, сила, невиданная ни до, ни после, образцовая, не сравнимая ни с чем организация, величие, слава, сотни легионов, огромный город - властелин этого мира, а вон там - Палатин, властитель города. Казалось, нет такой мощи, которая сокрушила бы все это. А вот являются два иудея - Петр и Павел и побеждают не оружием, а словом. Взгляните: кругом развалины. Палатин - в руинах, Форум - в руинах, а над городом - кресты, кресты и кресты...
   Снова воцарилась тишина; только со стороны Санта Марии Либератриче доносились звуки музыки.
   - И тут тоже, наверное, был крест, - указал на арену мой сосед, - но они его снесли...
   Я задумался над его словами, которые показались мне полными глубокого смысла.
   - Да, в этом есть что-то сверхчеловеческое, - продолжал он, следуя за ходом своих мыслей. - Тут истина светит, как эта вот луна.
   А, между тем, наша группа медленно направилась к выходу из Колизея.
  

7 декабря 1980 г.

   В гостиницу мы вернулись около полуночи. После полученных за день впечатлений я намеревался хорошо отдохнуть, но моему желанию не суждено было сбыться. Дело в том, что меня поселили в одном номере с человеком, который дико храпел, и я из-за его храпа почти всю ночь не сомкнул глаз.
   Утром, собираясь умыться, я был удивлен тем, как старательно итальянцы экономят воду. Кран в умывальнике был так устроен, что умыться под ним оказалось невозможным. Для того, чтобы вымыть лицо и руки, необходимо было закрыть пробкой слив в раковине, набрать туда воды и только после этого умываться, как в обыкновенной миске.
   В этот день мы посетили Собор святого Петра и Ватикан государство-город в пределах столицы Италии - Рима, на холме Монте-Ватикано. Его площадь 0,44 кв. км., число жителей одна тысяча, центр римско-католической церкви, резиденция ее главы - папы римского. В Ватикане сосредоточены ценнейшие сокровища культуры и искусства. Собор святого Петра (Сан-Пьетро, 15-18 века); барочная площадь святого Петра (17 век, Л. Бернини); дворцовый комплекс; Скала Реджа (17 век, Л. Бернини). Зала Реджи (16 век, А. да Сангалло Младший); капеллы: Паолина (16 век), Сикстинская (15 век, Дж, Дольчи, фрески Микеланджело и других), Николая V (15 век); апартаменты Борджа со станцами Рафаэля; дворы: Сан-Дамазо с лоджиями Рафаэля, Бельведера (16 век, Д. Браманте); сады с казино Пия IV (16 век, П. Лигорио). Во дворцах Ватикана имеется библиотека, художественные музеи. Свое название Ватикан получил от одноименного дворца-резиденции римского папы как главы католической церкви и правителя до 1870 Папской областью. Она образована в 1929 по Латеранским соглашениям на части Рима. Ватикан имеет даже свою денежную единицу - ватиканскую лиру и свою гвардию, экипированную в форму средневековых воинов.
   За несколько часов экскурсанты осмотрели внутренность собора святого Петра, обошли многочисленные залы Ватикана, любовались замечательными работами Леонардо да Винчи, Рафаэля, Батичели и многих других знаменитых живописцев. Но за то короткое время, что мы провели в Соборе святого Петра и в Ватикане, осмотреть все это, к огромному сожалению, можно было только мельком. И, все же, впечатление от увиденного, наверное, у всех без исключения осталось огромное.
   Вечером ужинали в типичном итальянском ресторанчике TEMPIO DI GIOVE (Terme di Caracalla) на via Antoniniana, 14. Кроме нас в ресторане были люди и других национальностей и, в частности, японцы. Ужин сопровождала музыка. Музыканты подходили к столикам посетителей и играли для них, а те давали им деньги. Было очень неудобно, когда музыканты подошли к нам. Потому что из тех копеек, которыми располагали русские, выделить что-либо для музыкантов было просто невозможно.
  

8 декабря 1980 г.

   Весь день гуляли по улицам Рима. Сознание от того, что имеешь возможность вот так свободно ходить по улицам этого древнего - вечного города, дышать его воздухом, любоваться памятниками глубокой старины, доставляло огромное удовольствие. Я находился так, что едва добрел до гостиницы. Лег рано и спал, как убитый.
  
  

9 декабря 1980 г.

   После завтрака посетили виллу Боргезе, где получили возможность увидеть картины знаменитых живописцев: Лоренцо ди Креди - Мадонна с младенцем; Синдро Баттичели - Мадонна с младенцем, крестителем и ангелами; Фри Бартоломео - Поклонение младенцу; Франческо Франче - Святой Стефан; Пинтурикио - распятие со святыми Иеронимом и Кристофоро; Пьетро Перуджио - Мадонна с младенцем; Рафаэля Санти - Портрет молодой женщины с единорогом, Портрет неизвестной, Снятие с креста; Доего Десси - Волшебница Цирцея; Корреджо - Даная; Антонелло де Мессина - Портрет неизвестного; Виторре Кирпаччо - Куртизанка; Тициана Вечеллио - Любовь небесная и любовь земная. Венера завязывает глаза Амуру. Святой Доминик, Христос у позорного столба; Паоло Веронезе - Проповедь Иоанна Крестителя; Джованни Джиролано Савальдо - Товит и ангел; Караваджио (Микельанжело) - Юноша с корзиной фруктов, Больной Вакх, Давид с головой Голиафа, Мадонна Парафоеньеры; Джованни Лоренцо Бернини - Похищение Прозерпины, Аполлон и Дафна, Бюст кардинала Боргезе, Диана.
   До обеда возвратились в Чивитавеккью. А в 15.00 оставили ее за кормой судна.
  

10 и 11.декабря 1980 г.

  
   Морской переход из Италии в последний пункт нашего круиза.

12 декабря 1980 г.

   В 8.00 пришли в Стамбул. После завтрака совершили небольшую прогулку по городу. Его улицы довольно узкие и неухоженные с частыми крутыми поворотами. А поскольку Стамбул расположен на холмах - то и с частыми крутыми подъемами и спусками. Однако, водители стамбульских автобусов лихо справляются и с тем, и с другим.
   После первого знакомства с городом посетили дворец султана. Там увидели много интересного и необычного. Особенно мне запомнились выставленные в застекленных нишах большущие блюда, на каждом из которых лежала гора крупных изумрудов.
   До обеда мы еще успели посмотреть восточный базар, который произвел на меня большое впечатление. Это огромный, пожалуй, значительно больше нашего одесского Привоза, крытый рынок с десятком ворот и внутренним, скудным освещением. В нем новичку очень просто заблудиться. Базар разбит на отдельные длинные узкие улочки, на каждой из которых продают один какой-нибудь товар: на одной - золотые украшения, на другой - посуду, на третьей - ковры, на четвертой - предметы одежды и так далее. По обеим сторонам этих улочек тянутся бесконечные ряды маленьких лавок со всевозможными товарами. Покупателей почти нет - одни продавцы. Здесь тихо и как-то даже таинственно. Я долго бродил по нему и даже купил Регине кожаное пальто. Бывалые люди меня предупредили, что при покупке чего-либо на восточном базаре непременно следует торговаться, так как продавцы обычно заламывают двойную цену. Тех, кто не торгуется, они не только не уважают, но просто считают дураками. Поэтому я торговался долго и довольно успешно.
  

0x01 graphic

Турция, Стамбул, Голубая мечеть

  
   После ужина нас повезли в Караван-Сарай, где показали восточные танцы и, в частности, танец живота, который, наверное, увидел тогда впервые не только я.
  

13 декабря 1980 г.

   В этот день мы посетили Голубую мечеть и Мечеть Аль Софии. Перед тем, как зайти в мечеть, непременно надо снять обувь и оставить ее у входа. Обычно там находятся несколько десятков пар обуви, аккуратно сложенных одна возле другой. Мусульмане, перед тем как войти внутрь еще непременно моют ноги. Для этого у мечети имеются специальные краны. В самой мечети разложен огромный ковер, на котором на коленях стоят молящиеся - отдельно мужчины и женщины.
   После посещения мечетей нас на автобусах возили по Босфорскому мосту на азиатскую сторону Турции. Там мы побывали в нескольких небольших магазинах, после чего вернулись назад.
   В 13.00 наш теплоход оставил Стамбул за кормой. А вечером, когда мы уже шли на Одессу, нам в ресторане устроили прощальный ужин.
  

14 декабря 1980 г.

   В 10.00 пришли в родной город, но прежде, чем нам позволили разъехаться по домам, мы вынуждены были пройти через скрупулезный таможенный досмотр, продолжавшийся несколько часов.
  
  
  

НА СУХОГРУЗЕ "Николай Добролюбов"

   В Одесском высшем инженерном морском училище раз в три - четыре года практиковалась стажировка преподавателей, как правило, высшей категории - в первую очередь деканов факультетов и начальников кафедр. Проходила она, как на на учебных судах, которых тогда в ОВИМУ было пять, так и на судах Черноморского морского параходства самого разного назначения. Преподаватель, получивший право на стажировку, утверждался в этом качестве приказом ректора, включался механиком или штурманом в судовую роль как член судовой команды в ранге офицера с соответствующим денежным окладом. Он совершал плавание на судне, к которому был приписан на протяжении всего рейса, продолжавшегося часто несколько месяцев. Обязанности стажирующегося ничем не регламентировались. В зависимости от своей должности по судовой роли преподаватель мог осваивать или усовершенствовать практические навыки механика либо штурмана, а мог и ничего не делать, фактически находясь на судне в роли туриста.
   В конце 1981 года у меня тоже появилоь право отправиться на такую стажеровку, и я не преминул им воспользоваться. Я был приписан к судну-сухогрузу, носившему название "Николай Добролюбов". Мой приятель Владислав Фисун, который в 1976 году познакомил меня с польским полковником Околовским, теперь представил капитану (мастеру) судна "Николай Добролюбов" - Шитову Ивану Михайловичу. Я на протяжении всего рейса вел дневник, который позволю себе предложить вниманию читателя.

1 октября 1981 г

   Утром прибыл на свое судно, которое стояло в Ильичевском порту. Это был сухогруз водоизмещением в двалцать тысяч тонн. До 17-ти часов оно догружалось хлопком. Я же занимался хозяйственными делами: купил две пары плечиков для одежды и почтовые конверты. Команду отпустили до нуля часов, поэтому съездить домой я уже никак не успел бы. В 23.00 позвонил своим и простился с ними.
  
  

2 октября 1981 г

   Нас подняли в три часа ночи, необходимо было заполнить декларации. До пяти часов утра ждали прибытия властей. Затем начался таможенный досмотр. Меня вызвали по радио в офицерский салон и там отобрали 25 рублей, а вместо них вручили квитанцию, по которой я смогу получить мои деньги по возвращению в Одессу. - Оказывается, вывозить "столь крупную сумму" в одной купюре по советским законам - запрещено.
   В 6.00 досмотр закончили. В семь пошли на Одессу. В одесском заливе до 14.30 проходили девиацию - размагничивание судна. Часа полтора проторчал на мостике. Все ново, все интересно. Любопытничал во всю. Затем долго беседовал с доком (судовым врачем) - Сашей. Постепенно вхожу в судовой распорядок дня. Подъем в 7.00, в 7.30 - завтрак, в 12.00 - обед, с 15 до 16 - отдых, в 17.00 - ужин и в 19.30 чай.
   Пока еще не благоустроился. Ванной пользоваться нельзя. Забита сливная труба. Наверное, поэтому в каюте, куда меня поселили, отвратительный запах. "Дед" (стармех) - Крюк Василий Федорович, очень милый человек, обещает в ближайшее время дать команду все исправить.
   Погода стоит хорошая. По словам чифа (старшего помощника капитана) завтра в первой половине дня будем проходить Босфор. А дней через семь дозаправимся в Адене (Йемен).
   Питание приличное. В луке и чесноке, которые я на всякий случай взял с собой из дому, нет необходимости. Не привыкнув еще к распорядку судовой жизни, пропустил чай. Часов в десять вечера сильно захотел есть, и, возможно, перешел бы на самообслуживание, если бы захватил с собой нож, но, увы! А так поздно ходить по судну и просить нож у кого-нибудь из команды, - не отважился. До полуночи читал.

3 октября 1981 г

   Проснулся около 7.00. Быстро привел себя в порядок и отправился в каюткомпанию на завтрак. После завтрака поднялся на мостик, долго беседовал с "дедом", после чего отправился к себе в каюту и занялся чтением.
   Сегодня на обед был мой любимый гороховый суп. Похоже, что кормят здесь лучше, чем на пассажирском лайнере "Азербайджан", на котором я совершал круиз.
   Погода стоит чудесная. Я поднялся на самую верхнюю надстройку. Солнце, тепло, вокруг вода. Такое впечатление, что стоишь один среди моря. Только шум работающей машины напоминает о близкой цивилизации. Примерно через час будет Босфор. Меня включили в "вахту бдительности" на время прохождения пролива. Зачем она нужна - не совсем понятно. Наверное, те, кто ее придумал, опасались либо диверсантов, которые вдруг на ходу полезут на судно, или чтобы, не дай бог, кто-то из своих не сиганул за борт и не уплыл к туркам.
   Уже третий раз любуюсь Босфором - одним из красивейших проливов в мире. Подошли к нему в 14.00. Взяли лоцмана. На втором катере прибыли карантинные власти. Проверка документов длилась минут десять. По Босфору шли час десять минут, Затем лоцман покинул судно, и машина заработала в полном режиме. При выходе из Босфора повстречали кантейнеровоз "Инженер Ермошкин", которым командует мой приятель Владик Фисун.
   Капитан предложил мне после прохождения проливаДарданеллы включиться в группу "здоровье", которая в послеобеденное время, примерно час, занималась ходьбой и бегом по палубе, после чего можно было принять душ Шарко. Я дал согласие, хотя не был уверен, что у меня получится с бегом.
   Днем читал, а вечером в каюткомпании показывали кинофильм, который, кажется, назывался "Случай из семейной жизни" (в первом слове не уверен). Минут пятнадцать не было звука. Потом он появился. Смотрели картину человек пять - не больше, и я в том числе. После фильма читал книгу "Острова, нетронутые временем" Лауренса Грина. Литературой меня снабжает док - на редкость симпатичный и во всех отношениях приятный молодой человек.
  
  

4 октября 1981 г.

   Проснулся в 6.00. В 7.00 встал, побрился, умылся. Помня предупреждение "деда" о том, что в кают-компанию опаздывать нежелательно, отправился на завтрак, после которого поднялся на мостик. Еще только начало светать, и я с удовольствиим дышал морским свежим воздухом. Благо, погода была чудная. До 10.30 читал. Затем снова на мостик. Идем где-то в Эгейском море.
   Гулял по палубам. Зашел поболтать к доктору. В 12.00 позвонил "дед". Попросил зайти. А когда я пришел к нему, он вдруг поздравил меня с днем учителя! Я сказал, что этот праздник ко мне отношения не имеет. Но все же - без ста граммов не обошлось. После чего мы с ним отправились обедать. Еще раз обратил внимание на то, что питание в круизе не выдерживает никакого сравнения с тем, как готовят на "Добролюбове". Мои опасения в этом отношении оказались совершенно несостоятельными.
   После обеда читал. Затем часок соснул. В 17.00 снова еда, а в 19.30, как обычно, чай. И так все время, и, вероятно, будет до конца рейса. Страшно подумать о результатах - так ведь и растолстеть можно.
   В 18.15 собрание экипажа - знакомство с командованием судна. На собрании выступили помполит и капитан.
   В 20.30 демонстрировали кинофильм "Пираты двадцатого века" в черно-белом варианте. Видел его раньше в цветном. Звук барахлил. Но все же я честно высидел весь сеанс. На судне 60 кинофильмов. Любопытно, сколько понадобилось бы времени на берегу, чтобы просмотреть такое количество кинокартин даже по телевизору? О кинотеатрах я уже не говорю.
   После кино опять отправился на мостик. Ночь просто замечательная: спокойное море, месяц, звезды и удивительная теплынь - только бы не сглазить. С 23-х до 24-х читал.
  
  

5 октября 1981 г.

   Вчера долго не мог заснуть, наверное, потому что отдыхал днем. Проснулся в 6.00. Сегодня понедельник. По традиции на судне в этот день на завтрак была картошка в мундирах, селедка и чай (селедка неважная - очень соленая). После завтрака поднялся на мостик. Идем Средиземным морем. До Порт-Саида у входа в Суэцкий канал осталось двадцать часов хода.
   Навел порядок у себя в каюте. Потом опять на мостик. Море спокойное, как по заказу. Впервые видел летучих рыб. Вода 23 градуса, воздух 32. Вместо брюк надел шорты. Начинаю загорать, а скоро, наверное, можно будет купаться.
   Как будто бы только что обедал, а уже нужно идти на ужин. Не жизнь, а "каторга": поел-поспал, поспал-поел... Одуреть можно.
   Летучих рыб целые стаи. За семь часов хода до берега появились птицы. Они даже садились на судно. К Порт-Саиду подошли уже в сумерках. Это город в Африканской республике Египет, административный центр мухафазы Порт-Саид, основан в 1859 году при строительстве канала, в нем около 300 тыс. жителей.
   Суэцкий канал проложен через Суэцкий перешеек и соединяет Красное море у города Суэц со Средиземным морем у города Порт-Саид. Открыт в 1869 году.
   В 20.30 стали на рейде. Вдали видны огни порта. Когда войдем в Суэцкий канал - неизвестно. То ли часа в два ночи, то ли утром. Все зависит от того, как сформируют караван судов, и в какой караван мы попадем. В 22 часа ушел в каюту и принялся за книгу. По радио передали команду задраить иллюминаторы и двери, так как будет включена установка кондиционирования воздуха.
  

6 октября 1981 г.

   В 6.00 на судно поднялся лоцман, и мы пошли по Суэцкому каналу. Его длина 161 км., глубина 12,5-13 м., ширина 120-150 м. Я вышел на палубу. Вскоре первого лоцмана сменил другой. Кроме того, приняли на борт две лодки с арабами-швартовщиками. С 8-ми до 10-ти у меня была вахта бдительности. После нее я поднялся на мостик. Мы, к сожалению, пошли по новому рукаву канала, который в стороне от Порт-Саида, поэтому набережную порта видел только издалека. Сам канал довольно узкий. Правый берег мало населен. Там проходят две шоссейных дороги и одна железная. Через определенные промежутки устроены станции обслуживания канала. Левый берег представляет собой унылейшее зрелище. Почти сплошная пустыня, с очень редко встречающимися селениями. И на левом и на правом берегу, куда бы не бросил взгляд, песок и только песок. Кое-где видны следы израильско-египетской войны 1967 года: разрушенные строения, искореженная и сгоревшая военная техника.
   В 12.00, пройдя небольшой порт Исмаилия, остановились. Мы в караване первые. Остальные одиннадцать судов шли за нами и тоже швартовались у берега. Будем пропускать встречный караван и только после его прохода пойдем дальше. По берегу канала ходят солдаты с автоматами. Что они охраняют - непонятно. Возможно, египтяне опасаются, что кто-нибудь возьмет да и утащит немного песка из пустыни.
   Ремонт сливной трубы у меня в ванной продолжался три дня, и вот сегодня, наконец, успешно закончился. Я произвел черновую уборку ванной комнаты, после чего док убрал ее начисто. Он видимо посчитал это своим долгом, поскольку помещение, куда меня поселили, находилось в его ведении. Как хорошая хозяйка, Саша вымыл и вычистил все: умывальник, унитаз, ванну и даже переборки.
   Кстати, пренеприятная штука египетские мухи - маленькие, кусачие и злые, как черти. На палубе они донимают ужасно. В каюте их, к счастью, нет.
   Отстоял еще одну вахту бдительности. Вечером после чая демонстрировали кинофильм "Чужая".
   Встречный караван судов двигается очень медленно, отдельными группами. Уже 22 часа, и только сейчас по радио передали: "Палубной команде занять места согласно швартовного расписания". А я пошел мыться, стирать и читать.
  
  

7 октября 1981 г.

   Думал отдыхать, да не тут-то было. Оказывается с нуля часов мне опять на вахту бдительности (до двух ночи). Дежурил с доктором.
   Идем каналом, на правом берегу видны силуэты пальм и других деревьев. Путь судна освещается прожектором, и в его свете множество чаек - больших, похожих на летучие приведения. Зрелище - впечатляющее.
   Около двух часов на палубу вышли "дед" и помполит, который сказал нам, что пока гости (арабы) спят, мы с доком можем отдохнуть. Если будет нужно, нас разбудят.
   Проснулся в 7.15, выглянул в иллюминатор. Канал прошли, порт Суэц тоже. Идем в Суэцком заливе. После завтрака поднялся на мостик. Подул легкий ветерок, воздух 24 градуса, вода 25.
   До обеда читал. Смотреть почти не на что. Видны берега континентов: левый - азиатский, высокий и пустынный, правый - африканский, пологий, унылый, песчаный. В море много нефтяных вышек, над ними постоянно горят факелы.
   Неожиданно появилась возможность поговорить по телефону со своими. Сегодня день конституции, и поэтому все должны быть дома. В 14.30 разговаривал с Регинкой. У них вроде бы все в порядке, главное - все здоровы. Можно спокойно продолжать путь на восток. Жаль, что нельзя поговорить со своим училищем.
   В 15 часов вышли из залива в Красное море. Сегодня начала работу секция "Здоровье". В ее составе пока всего три человека: капитан, первый помощник и я. Сущность спортивной программы следующая: ходьба быстрым шагом по палубе 20-25 кругов (около пяти километров), затем бег. Шагом - я, как все, бегом - поменьше. Что ни говори, а капитан на пятнадцать лет моложе, первый помощник - на 24 года. После этого душ Шарко. Ощущение чудесное: морская вода теплая, но очень соленая. Значительно солонее, чем в Черном море. После этого пресная ванна.
   Вечером демонстрировали фильм "Выстрел в спину", но я не смотрел, так как капитан пригласил к себе, чтобы отметить праздник - открытие спортивного сезона. Посидели, "потравили", разошлись в начале двенадцатого. До полуночи читал.
  

8 октября 1981 г.

   Семь часов утра. Погода чудесная. Температура воздуха 28 градусов. Море спокойное и совсем не красное. Появляются дельфины.
   Начал читать новую книгу "Возвращение на Бикини" Андре Кутена. Хотел немного позагорать, но облака часто закрывают солнце, поэтому читал. Часа через полтора облака рассеялись. Море гладкое - полный штиль. Температура воздуха 36 градусов. Вода, примерно, 30 (вот это для меня). Видимость не очень хорошая - марево.
   После обеда снова читал, затем отдыхал. В 16.00 проводились занятия по ГО. Присутствовал в качестве наблюдателя.
   Море такое спокойное, что когда пролетают летучие рыбки, за ними остается полоса ряби на воде, созданная их крыльями. Если рыб бывает несколько, то такие полоски напоминают веер. Часа в два судно сопровождала стая акул.
   Вечером снова секция "здоровье". Мне, как ее члену, выдали кеды. Ходить и бегать в них значительно легче, чем в туфлях. И все-таки я натер пальцы на ногах. Наверное, потому, что не надел носок. Я на судне среди мужчин - самый старший по возрасту. Прыгать от восторга по этому поводу не тянет, однако успокаивает то, что в процессе физических занятий - пока не последний.
   Вечером снова фильм "Схватка в пургу". Плохо, что по причине занятий в секции приходится пропускать чай. Чай моя слабость, особенно вечером. Вчера выручил док, организовал чай у себя в каюте. После чая болтали до начала первого. Саша обещал и впредь выручать меня. Он тоже включился в секцию.
  

9 октября 1981 г.

   В 7 часов утра меня разбудило радио. Море чудесное. Температура воздуха рано утром 31 градус, воды - 32. У нас бы такая вода. Говорят в Красном море она самая насыщенная солями и самая целебная. По прогнозам штурманов завтра к вечеру будем в Адене, а сейчас книжка.
   С обеда погода начала портиться. Встречный ветер до 6 балов. Море 4 балла. Немножко качает.
   Вечером, как обычно, секция и душ. Капитан не участвовал - у него разыгрался радикулит. А у меня болят ноги. Видимо, переусердствовал в ходьбе. Вечером демонстрировали кинофильм "Двое в новом доме". Лег в 23 часа. Долго не мог уснуть.
  

10 октября 1981 г.

   Погода примерно такая же, как и накануне во второй половине дня. В семь часов утра обогнали китайца. Записи становятся короче. Новых впечатлений почти нет. Время проходит медленно и однообразно. Ветер 7 баллов. В 13 часов вышли из Красного моря в Бабель-Мадебский залив. В 20 часов бросили якорь вблизи Адена. Было уже довольно темно, и просматривались лишь силуэты скал, а потом только огни порта и судов на рейде. В 21 час стали под бункеровку. После бункеровки смотрел по телевизору арабские фильмы без звука. А действующие лица там, очень некстати, вели длинные беседы. Много места занимали титры. Я, разумеется, ничего не понял, и поэтому все, что увидел, показалось мне нудным и совсем не интересным.
  

11 октября 1981 г.

   Утро. Половина восьмого. Вышел на палубу, чтобы рассмотреть порт при свете дня. С моря Аден (столица Йемена, 365 тыс. жителей) показался мне совсем небольшим городком, прилепившимся у подножья скал, почти лишенных растительности. В порту среди других судов - два наших транспортных и два военных. Лоцманская служба тоже наша (лоцмана русские).
   Погода опять чудесная. Док ночью ловил с борта рыбу. Поймал много мелочи и сома килограммов на пять. Вода в море чистая и прозрачная. Хорошо видна рыба. Ее много и разной - от мальков до крупных экземпляров длиною более полуметра. Но днем она совсем не ловится. Может быть, потому что сыта.
   Часам к десяти бункеровку закончили. Взяли 950 тонн. В 12.00 вышли на рейд и взяли курс на Индийский океан. Теперь около двух недель вокруг нас будет только вода. Надеюсь, погода не испортится. Видел плавник акулы, но он быстро исчез. Читаю "Альгамбру" Вашингтона Ирвинга.
   Температура воздуха 36 градусов, воды 29. Сразу после ужина меня пригласили на уху из сома. Это мероприятие началось в 17.30 и закончилось в 19 часов. Сразу после ухи - секция, водные процедуры и кинофильм "Будьте моей тещей". В 23.00 намеревался лечь спать, но пришел док и пригласил на чай. Чаевали до нуля часов 30 минут. Затем читал.

12 октября 1981 г.

   Шесть часов тридцать минут. Погода хорошая. Учился пользоваться секстантом. Скоро будем менять судовое время. Сейчас оно отличается от Гринвичского на четыре часа (сверял с судовым хронометром). В 13 часов прошли мыс Гвадарафуй и вышли в Индийский океан. Он вроде бы спокойный, но небольшая качка все же есть - неприятно. Мне выделили персональную раскладушку, и я до обеда около часу загорал вместе с капитаном. Затем читал, отдыхал. Спортивным занятиям, наверное, будет мешать качка. От нее двери из каюты в ванную непрерывно хлопают. 24 октября должны быть в Бангкоке. Но в городе вряд ли придется побывать. Он стоит на мелкой реке, а осадка судна большая. В общем, посмотрим.
   Спортивные занятия прошли неважно. Почему-то чувствовал себя усталым. Возможно, перестарался накануне, а может быть сказывается качка. Она кажется незначительной, и все-таки неприятно. Душ не принимал по той же причине. В 20.30 кино "Ралли", после него - книга.
  

13 октября 1981 г.

   Ночью под простыней немножко мерз, а натянуть одеяло или прикрутить кондиционер - было лень. Океан абсолютно гладкий, и непонятно почему качает. Летучих рыб уйма. Из воды выскакивают целыми стайками. Иногда по нескольку десятков. Видны всплески от рыб, которые их гоняют, но что это за рыба - не видно. Когда смотришь на "летучих" сверху, они кажутся ласточками. И летят довольно далеко - на сотни метров. Даже не верится, что это рыба. Близко возле судна играла стая дельфинов. Больше сегодня вроде бы ничего интересного не было.
   Читал, отдыхал, вечером секция. Похоже, что после доктора (он на двадцать лет моложе меня) я самый здоровый мужик в нашей спортивной группе. Вечером кинофильм "Твой сын". Перед сном - книга.
  

14 октября 1981 г.

   Среда. У Леры в этот день в институте вечерних занятий нет, а значит и Регине проще. Как они там без меня? Накануне вечером хотел поговорить с ними по телефону, но не получилось. Может быть, удастся сегодня. Только две недели в плавании, а уже начинаю скучать по дому.
   Снова совсем близко от судна видел стаю дельфинов. На мостике мне сказали, что слева по борту плавали два кита. Жаль, что не смог поглядеть на них. В 8.00 пошел дождь. Воздух около плюс 29 градусов, вода - 28. Океан не такой спокойный, как вчера, и качает сильнее. Но к такой качке уже привык и почти не замечаю ее. Ем с аппетитом. О длительности рейса стараюсь не думать. Меня беспокоят лишь мысли о том, как там дома, как на кафедре.
   В конце дня заказали телефонный разговор. Опасался, что никого не застану дома. Лерочка может быть на курсах, а Регина - на работе. Разговор дали в 19.55 по московскому времени. Слышимость была неважная, но понял, что дома все в порядке. Теперь на душе стало спокойнее.
   Океан все такой же, однообразие утомляет. Встречных судов мало. Вчера шло наше из Сингапура в Ильичевск. Обменялись радио-информацией. Каждый новый день похож на предыдущий, как близнецы. Читаю новую книгу "По следам морских катастроф" Скрягина. Вечером смотрел фильм "Ералашный рейс". Видел его раньше по телевизору. В 21.00 часы перевели на час вперед.
  

15 октября 1981 г.

   Спал плохо. Начинаю тосковать, наверное, от безделья. Вроде бы рановато. Впереди еще почти три месяца. По мере сил стараюсь сохранять форму. А вокруг все тоже - вода и вода.
   К концу дня жара понемногу спадала. Казалось, что с поверхности океана поднялся легкий ветерок. Солнце садилось в пожаре пурпурного пламени и растопленного золота; когда же яркие краски зари потухли, то весь горизонт осветился ровным нежно-розовым сиянием. Наконец и это сияние померкло и только в том месте, где закатилось солнце, осталась длинная розовая полоска, незаметно переходившая наверху в нежный голубоватый оттенок вечернего неба, а внизу - в тяжелую сизоватую мглу, подымавшуюся от воды. Воздух сгустился, похолодел, откуда-то донесся и скользнул по палубе слабый запах рыбы и морских водорослей. На востоке за линией горизонта разрастался золотой свет луны, готовой взойти. Она показалась только одним краешком и потом выплыла - большая, огненно-красная и как будто бы приплюснутая сверху.
   На судне зажгли электричество и засветили на бортах и мачтах сигнальные огни. Вода казалась светлее неба. Она была совершенно спокойной, только от винта судна расходились по ней волны, такие чистые и гладкие, как будто бы они рождались и застывали в жидком стекле. Луна поднялась еще выше и побледнела; диск ее сделался правильным и блестящим, как отполированный серебряный щит. По воде протянулся от горизонта к судну и заиграл золотыми блестками и струйками длинный дрожащий столб.
   Вечером смотрел фильм "Маленький сержант", снятый, вероятно, для детей-первоклашек.
  
  

16 октября 1981 г.

   Наконец на штурманских картах появилась земля - Индия. До этого на протяжении нескольких дней карты представляли собой одну лишь сетку. А вокруг - все то же и все так же. Единственное, что хоть немного разнит дни, похожие один на другой, как близнецы - это встречные, либо реже обгоняющие нас суда.
   У меня вдруг по непонятной причине началась аритмия. Возможно, виною тому - тоска по дому и нервы. Что-то рановато. Ведь в море мы только две недели. Чего же тогда следует ожидать к концу рейса? Впрочем, ничего страшного пока не случилось. Все это - обычная хандра от безделья.
   Прошел еще день. Вечером демонстрировали кинофильм "Кража". Видел его раньше несколько раз прежде по телевизору. Однако, как и все, кто был свободен от вахты, посмотрел еще. Чем-то же скоротать время надо. А качка все усиливается. Перед сном, как обычно, книга.
  

17 октября 1981 г.

   Ночь прошла беспокойно. Качает все сильнее. Все время надо быть настороже, чтобы не свалиться с койки. Благо, пока не мутит. В этом смысле чувствую себя хорошо. Часов в восемь утра должны проходить Цейлон. Вчера узнал, что, к сожалению, в Бангкок не зайдем. Будем стоять милях в сорока от него - жаль.
   Однообразие надоело до чертиков. День тянется как в замедленном фильме. То ли дело дома. Там времени не замечаешь вовсе. Но тосковать за домом не имею права. Ведь обратный путь, ох, как не скоро.
   Читаю "Корабль обреченных" Гюнтера. Часы перевели еще на час вперед. Читал до половины четвертого утра и впервые чуть не проспал завтрак. Спасибо доктору разбудил меня.
   Вечером смотрел фильм "Будни уголовного розыска".

18 октября 1981 г.

   Воскресенье. Попытаюсь поговорить по телефону со своими. Регинка сегодня заменяет меня в УКП, но девочки, наверное, дома. Завтра войдем в Малаккский пролив. Там качка должна уменьшиться. 20 октября вроде бы будем отмечать юбилей судна.
   С телефоном ничего не вышло. Из-за сильных помех поговорить не удалось. А жаль, очень скучаю. Целый день читал.
   Погода пасмурная. На спортивные занятия не пошел. Нет настроения, и к тому же зарядил мелкий дождь. Палуба мокрая. Ходить, а тем более бегать - тяжело.
   Вечером демонстрировали кинофильм "Не плачь девчонка" - чепуха несусветная, но все равно смотрел. Хоть какое-то занятие. Ну а сейчас опять за книгу. Читаю "Ринг за колючей проволокой" Свиридова.
  

19 октября 1981 г.

   Ничего нового. Сильный ветер и снова дождь. Качает. До обеда читал. Наверное, буду продолжать чтение и после обеда. Как там дома? Что на кафедре? Неприятная штука - неведенье. Не знаю, удастся ли еще поговорить с домом до обратного пути, а это будет еще так не скоро.
   Целый день - книга. В 18.00, когда уже стемнело, вошли из Индийского океана в Малаккский пролив между островами Малакка и Суматра. Его длина 1000 км, ширина 40 км. Слева - маленькие, наверное, красивые днем островки, справа - Индонезия.
   После физупражнений и чая (начинаю раньше, чтобы успеть на чай), будет кинофильм "Сыновья", затем снова чтение.

20 октября 1981 г.

   Идем Малаккским проливом. Море успокоилось, и мы отдыхаем от качки. В проливе много разных судов, встречных и попутных. По воде плывет много всяких предметов: ветки деревьев, бревна, куски бамбука, циновки и прочее. Вероятно, все это смыто с берега штормом. Вчера вечером над островом Суматра были видны яркие зарницы. Может быть, над ним бушевала тропическая гроза.
   Вечером намечается торжество - четырнадцатилетний юбилей судна. Говорят, что по такому случаю к столу подадут даже сухое вино (по пару стаканов на каждого члена команды). Сегодня "дед" обещал дать указание четвертому механику, чтобы тот обеспечил мне подачу морской воды в ванну.
   Вчера начал читать книгу "Последний полустанок" Немцова, которую взял из дому. Похоже, что книга пустая, примитивная, но читать продолжаю, так как что-то же читать надо. Впереди - еще куча времени.
   Сейчас 20.30 вечера, однако, солнце стоит еще довольно высоко. Скоро снова будем переводить часы. Днем немного загорал, пользуясь тем, что небо облачное. На солнце без облаков - можно подгореть. Воздух плюс 31, вода 29.
   Торжественный ужин состоялся. Было произнесено много тостов, в том числе и мой. Читали стихи, отрывки прозы, пытались даже петь хором.
   Часов в одиннадцать вечера, после ужина мы с доктором, находясь на палубе, наблюдали интереснейшее зрелище - непрекращающиеся, очень яркие зарницы, постоянно озарявшие небо с небольшими промежутками, и поэтому казавшиеся непрерывными. Они вспыхивали то над горизонтом в стороне Индонезии, то в зените. При этом остальная часть небосвода оставалась совершенно черной. Иногда где-то у самого горизонта блистали молнии, однако грома не было слышно. Говорят, что такие зарницы для Малаккского пролива - обычное явление.
  

21 октября 1981 г.

   Шесть часов утра, море какое-то зеленое. В проливе, как и накануне, много судов. Попадаются и рыбачьи лодки. Слева по борту на фоне спокойной воды, в дымке у горизонта просматриваются небольшие островки.
   В 12 часов на расстоянии, примерно, шести миль прошли Сингапур. Панорама города красивейшая. Очень много высотных зданий. Большое количество судов на рейде. Есть надежда рассмотреть этот город-порт более детально на обратном пути.
   Из пролива вышли. Идем Сиамским заливом в Южно-Китайском море между островом Малакка и юго-восточной частью полуострова Индокитай. В нем находится порт Багкок на реке Менам-Чао-Прая.
   Вечером демонстрировали фильм "Осенние колокола" - экранизация сказки А.С. Пушкина "Спящая царевна и семь богатырей". Часы перевели еще на час вперед.
  
  

22 октября 1981 г.

   Погода чудесная, море спокойное. Слева далеко у самого горизонта по-прежнему просматриваются острова. А ближе - редкие суда и рыбачьи лодки.
   Рейс длится всего три недели, а кажется, что прошло уйма времени. До начала обратного пути ждать еще очень долго, а тоска по дому начинает одолевать все сильнее.
   Повехность воды такая гладкая, что порой напоминает застывшее ледяное поле, мнимое спокойствие, которое только иногда нарушают стайки летучих рыб или играющих дельфинов.
   Сегодня была общесудовая учебная тревога, а затем после ужина капитан провел собрание. На нем он познакомил экипаж с инструкциями пароходства, согласно которым плавание в этих водах и стоянки в ближайших портах считались очень опасны, так как здесь возможны пиратские нападения на суда, встречи с контрабандистами, кражи на судах с применением оружия и другие неприятности.
   Выгружаться будем у какого-то острова, милях в сорока от Бангкока. Сможем ли сойти на берег - неизвестно.
   Утром разговаривал с Регинкой. Дома вроде бы все в порядке, поэтому мое настроение заметно улучшилось.
   Вечером смотрел кинофильм "Осенние сны".
  
  

23 октября 1981 г.

   Погода по-прежнему хорошая. Правда, временами в небе вдруг возникают огромные грозовые облака, но узкие полосы сильного тропического ливня видны далеко у самого горизонта. Сегодня в море было много больших, диаметром около метра, оранжевых медуз. Часто встречаются рыбацкие суденышки. Они по форме корпуса напоминают собой небольшие ярко раскрашенные буксиры, с двухэтажной в виде домика надстройкой на корме. Крыши этих домиков, как правило, красные.
   Скоро придем в Таиланд. Часов в шестнадцать должны подойти к остову Сичанг. Там будем стоять на рейде и выгружать хлопок (700 тонн).
   После обеда меня ожидал приятный сюрприз: в мою ванную провели морскую воду, и я тут же открыл купальный сезон. Вода была просто горячая. Даже не верилось, что такая вообще возможна.
   После ванны отдыхал, а, проснувшись в 16.30, поднялся на мостик. Справа по борту, сравнительно недалеко от нас, плыли несколько рыбачьих суденышек, которые тянули на буксире такое же суденышко, вероятно, с пробоиной в корпусе. Оно имело сильный деферент на корму. Постепенно его корма и вовсе ушла под воду, но буксировка все же продолжалась, хотя над водой виден был только нос. На помощь ему подходили все новые и новые спасатели. Я наблюдал эту печальную картину, пока все они не скрылись далеко позади нашего судна.
   Погода начала портиться. Горизонт впереди постепенно стал черным, а на этом черном фоне появилась огромная радуга. Вдруг слева вдалеке море резко изменилось. В бинокль было видно, как за четко очерченной границей поверхность воды покрылась множеством белых барашков пены, которые походили на большущих чаек, а на самой границе стали возникать небольшие водяные смерчи. Надвигался шквал, который под острым углом пересекал путь нашего судна. Через минут десять мы вошли в его полосу. Сначала море покрылось, как бы крупными хлопьями снега. Затем налетел ветер, и начался настоящий тропический ливень. Молнии разрезали небо, поминутно раздавались оглушительные раскаты грома. Видимость стала практически равной нулю. Судно шло в густом тумане. Остров Сичанг был близко, и мы начали подавать громкие звуковые сигналы через каждые две минуты. В общем, картина была с одной стороны жуткая, а с другой - величественная. Все это продолжалось минут тридцать-сорок. Затем шквал прошел, и в нескольких милях впереди мы увидели остров.
   На рейд стали часов в восемнадцать. Бросили якорь. Все вокруг - очень красиво. Много мелких живописных островков. Закат солнца был просто чудесным. Рядом с нами на рейде больше десятка судов. Одно наше - одесское "Сочи". Связались с ним по радио. Нам сообщили, что на острове все в два раза дороже, чем в Бангкоке, поэтому увольнения на берег не будет. На катерах стали прибывать портовые власти и другие службы. К судну пришвартовалось штук пять или шесть различных суденышек, и на борт поднялось десятка два таиландцев. Затем прибыли стивидоры, грузчики с сумками, печками и другим хозяйственным скарбом и тальмана. Они расположились на палубе. Сначала развели огонь и стали готовить еду, а затем прямо на крышах трюмов завалились спать. Только некоторые из них, видимо начальство, устроились в собственных гамаках, привязанных где и как, подсказала им фантазия. Завтра с утра начнут выгрузку. Есть с ними и женщины.
   Вечером смотрел кинофильм "За все в ответе". Видел его дома по телевизору. Завтра с двенадцати у меня вахта.
  
  

24 октября 1981 г.

   Сегодня проспал, наверное, потому, что на судне непревычно тихо - не работает судовая машина. Разгрузку еще не начали. Почему - не знаю. К работе приступили только часов в одиннадцать. Крановщик-таиландец устроил себе между кранами нечто, вроде насеста, над ним - навес из какой-то тряпки, уселся в него, и работа закипела. Хлопок перегружают на баржи, на которых полно женщин и ребятишек. Днем и ночью грузчики отдыхают прямо на палубе - кто где. Постелелят кусок бумаги, какой в трюме перекладывают хлопок - и постель готова.
   Кроме грузчиков и тальманов на судне постоянно находится вооруженная пистолетами охрана, которая, учитывая местные нравы, смотрит, как бы чего не вышло.
   Перед вахтой начались мелкие неприятности: торопился поесть и обжегся очень горячим супом, разделывая кость, испачкал себе шорты. Вечером пришлось их стирать. Вахта проходила в том же ключе. Матрос из нашей команды в теневой стороне чистил борт судна какой-то электроштуковиной. Кроме того, что она страшно визжала, оттуда на палубу летела пыль, состоящая из окалины и ржавчины. Так что стоять в тени было невозможно. А на солнце было жарко, как в печке. Четыре часа показались мне сташно долгими. Разболелась голова. Кстати о пыли. У нас еще чистота. А вот на судах, которые грузятся "навалом" - вот там действительно пыль! Как летом на немощенной проселочной дороге, когда по ней едут с большой скоростью много грузовых автомашин. Под такой загрузкой, к примеру, зерна - судно полностью исчезает в пыли.
   Вечером кинофильма не было. Читал, стирал, опять читал. Книжку из дому пока оставил. Муть несусветная. И кто только издает такие, с позволения сказать, книги? Теперь читаю "Земля, до востребования" Воробьева.
   Команде сообщили, что можно воспользоваться судном "Сочи", которое стоит неподалеку от нас и идет во Владивосток, передать домой письма. Многие срочно принялись писать. Я, разумеется, тоже. Второй помощник катером отвез письма на "Сочи". Думаю, что мое письмо получат дома числа десятого-пятнадцатого ноября.
  

25 октября 1981 г.

   Воскресенье - день рождения Регинки. Все мысли дома, скучаю. Ох, как долго еще до прихода в Одессу. Выгрузку закончили сегодня, и сегодня же, наверное, уйдем в Гонконг. Скоро месяц, как я не ступал на землю.
   Около двенадцати пополудни собрались у стармеха. Он организовал стол. Были "дед", капитан, первый помощник, я и доктор. Там я выпил за здоровье Регинки. Проболтали часов до шестнадцати (за выпивкой время проходит быстро). Примерно в семнадцать часов прибыли власти, я тоже где-то, за что-то расписался, и Таиланд остался за кормой. А я сразу же пошел отдыхать. Спал так крепко, что даже пропустил кинофильм и чай.

26 октября 1981 г.

   Идем параллельно берегам Камбоджи. Около двадцати четырех часов обогнули южную оконечность Вьетнама. День прошел как обычно - читал. В девятнадцать часов полил сильный дождь. Вечером смотрел кинофильм "Человек, которому всегда везло", затем читал.
  
  

27 октября 1981 г.

   Южно-Китайское море. Дождь как начался вчера, так и не перестает до сих пор. Бывалые люди говорят, что в этих широтах и в такое время года - это обычное явление. Дождь может идти неделями. Видимость минимальная. Включили ревун. Вообще погода тоскливая. Самое главное, чтобы дождь не помешал выгрузке хлопка. Это - дополнительные дни стоянки, дополнительные дни рейса, а он и так не короткий. Это мое желание не совпадает с желанием всей команды. У них лозунг: "больше суток - больше шмуток". Буду читать. Снова началась аритмия. В 18.15 все ушли на политзанятия, а я сел за свой дневник. Дождь не прекращается. Качает. Качка килевая. Говорят, что она переносится легче. Посмотрим.
   После ужина зашел к стармеху. У него сидел "первый". Обратил внимание на одну особенность поведения членов команды (замечал ее здесь уже неоднократно). Несколько человек могут быть долго вместе и молчать 15-20 минут. Каждый думает о своем, но все же в компании. Видимо им так приятней. На берегу такого коллективного времяпровождения не встречал.
   Погода дрянная, и настроение тоже. Благо, пока есть, что читать. Вечером смотрел фильм "Дела сердечные" (видел дома по телевизору). Часы перевели еще на час вперед. Теперь уже разница с московским временем пять часов.
  

28 октября 1981 г.

   Море расхулиганилось еще больше. С утра мутило, поэтому не ходил обедать. Обед доктор принес мне в каюту, но есть, не мог. На ужин все-таки пошел, однако съел только первое. Голова болит, ноги разъезжаются, как у коровы на льду. В Гонконг придем послезавтра. Заходили меня проведать стармех и старший помощник. До обеда и после обеда спал. Читаю мало. Болит голова. Вечером все же смотрел кинофильм "Профиль и анфас", снятый по мотивам рассказов В. Шукшина.
  

29 октября 1981 г.

   Ночь прошла в сплошной болтанке. Днем море расходилось еще сильнее. Не мутит, но ем с трудом. Со столов все слетает. В каждой каюте что-нибудь бьется. Высота волн достигает пяти метров. Не ходим, а карабкаемся. Не в своей тарелке - даже бывалые моряки. Говорят, что десятибалльный шторм они переносился ничуть не тяжелее. Капитан позже доверительно сообщил мне, что порой сомневался, выйдет ли судно из очередного крена.
   И все же, вечером, как обычно, смотрел Фильм "Возвращение сына".
  

30 октября 1981 г.

   Ночью глаз не сомкнул. Все время держался за поручни койки, чтобы не вылететь из нее. "Чиф" вчера вылетел. Все гремит, кресло бегает по полу и ударяется то о койку, то о переборку.
   10.30 подходим к Гонконгу (английское название территории Сянган). Качка ощутимо уменьшилась. При входе в бухту прошли мимо американского авианосца. Военный корабль такого класса я увидел впервые. У нас в Союзе авианосцев почему-то пока нет.
   В Гонконге должен сойти на берег во вторую смену. Очень хочется походить по земле, которую не чувствовал под ногами целый месяц. После двух с половиной суток шторма и бессонной ночи чувствую себя не так, чтобы очень. Поэтому, как пройдет моя экскурсия по городу, сказать трудно.
   Бухта очень красивая, панорама города тоже. Часам к двенадцати стали на якорь вблизи порта. В 15 часов объявили, что утром снимаемся, поэтому увольнение на берег будет в одну смену. После чего команде выдали паспорта, деньги (гонконгские доллары) и катером отвезли на берег. Ощущать под ногами обычную твердую землю после почти месяца палубы было более, чем приятно. Ступив на набережную, я с огромным интересом стал рассматривать все на своем пути. Но что можно увидеть в таком огромном городе всего за три часа!
   Его припортовая часть (а кроме нее мы в Гонконге из-за недостатка времени ничего больше посмотреть не успели) была не похожа ни на один европейский или азиатский город, в которых мне приходилось бывать. Она удивляла и одновременно привлекала своим необычным и весьма интересным для европейца своеобразием. Прежде всего, нельзя было не обратить внимание на совершенную чистоту улиц, по обеим сторонам которых преимущественно на первых этажах зданий почти непрерывно один за другим располагались магазины. Тут же, прямо на тротуарах, китайцы готовили еду на продажу: из мяса, рыбы и еще из чего-то. Но нигде ни одной мухи, ни намека на какой-нибудь мусор. На улицах много машин, двухэтажных автобусов и троллейбусов, как в Англии. Часто встречал китайцев в соломенных шляпах-зонтом с ношей на коромыслах. Но город вполне европеизирован. За то короткое время, что мы были в Гонконге, не увидел ни одного нищего или попрошайку. Все хорошо одеты и, судя по всему, жизнью вполне довольны. Обратил внимание на длинную очередь на автобус. Все стояли спокойно один за другим без малейшей толчеи. Так же спокойно производилась посадка. Стоячих пассажиров не было. Те, кому не хватило мест, остались ждать следующего автобуса. Невольно сравнил наши посадки в общественный транспорт - день и ночь!
   Вечерняя панорама города была удивительно хороша - море огней. В фирменных магазинах цены, разумеется, не для нас. В ларьках "ройся-копайся" - все намного дешевле. Купил Регине несколько лифчиков и трусиков в упаковке. На судне, распаковав, выяснил, что меня и других из нашей команды надули. Трусики оказались детскими (в ларьках показывали такие же, но для взрослых).
   От долгой непривычной ходьбы очень устал, но после ужина все же решил немного почитать (закончил "Вражда" Иванова), и не смотря на то, что трюм был рядом с моей каютой, а из него выгружали хлопок, и всю ночь непрерывно громыхало, визжали лебедки, я лег и сразу же заснул, как убитый. Это была первая спокойная ночь после трех штормовых. Особенно тяжело далась мне последняя.
  

31 октября 1981 г.

   Проснулся после семи часов. Выгрузка закончилась. Матросы чистят трюм, готовимся к отходу. Впереди Япония. Первый порт Нагойя. Вчера "мастер" говорил, что, возможно, после Японии пойдем в Индонезию - в Джакарту.
   Никогда раньше не думал, что здания в тридцать-сорок этажей можно строить в горах. В Гонконге это делают сплошь и рядом.
   В десять часов с помощью лоцмана начали покидать бухту. В двенадцать вышли из нее. Прошло уже полчаса, как судно покинул лоцман. У всей команды одно желанье - хотя бы не было снова такой болтанки, как в последние сутки перед Гонконгом. К счастью, день прошел спокойно. Вечером демонстрировали кинофильм "Хроника одной ночи". Видел его дома по телевизору. Начал читать новую книгу "Последняя ночь в Сьюдад Трухильо" Анджея Виджинского.
  
  

1 ноября 1981 г.

   Октябрь месяц закончился. Ночью спал хорошо. Под утро судно начало раскачивать. Качка килевая и переносится сравнительно легко. Погода пасмурная. Идем Тайваньским проливом. В шестнадцать часов должны войти в Китайское море. Настроение неважное - сильная аритмия. Взялся за книгу. Вечером меня попросили прочитать команде лекцию. Говорил минут сорок. Сильно шумела машина, и ее приходилось перекрикивать. Слушали внимательно. Лекция, похоже, понравилась. Даже заработал аплодисменты. Попросили прочесть еще одну лекцию. Вечером смотрел кинофильм "Чужие дети". Около полуночи качка усилилась.
  

2 ноября 1981 г.

   Пошел второй месяц рейса. Сегодня болтанка бортовая и килевая. Ходить трудно, а до Японии еще суток двое. Неприятно. Погода осенняя, пасмурная. Вчера утром вышли из тропиков, и это чувствуется. В шортах ходить уже нельзя. Надел брюки, майку и рубаху. Спать тоже не жарко даже под одеялом. Сильно качает, поэтому читал лежа, однако есть ходил. После ужина поступило распоряжение капитана закрепить все, что можно, так как по прогнозу погоды ночь будет тяжелая. Вечером демонстрировали кинофильм "Позади Москва" - чушь собачья. Во время кинофильма из-за качки стулья со зрителями перемещались по залу. Сразу после кино лег в постель, до которой совсем не просто было добраться.
  
  

3 ноября 1981 г.

   Ну и ночка была, - даже вспомнить тяжко. Всю ночь держался за поручни койки, чтобы не вылететь из нее. О сне не могло быть и речи. Только перед утром, когда зашли за гряду мелких японских островов, качка поутихла, и я немного задремал. "Чиф" предупредил, что пока можно, следует поспать, так как после выхода из-за островов, а это будет часов в двенадцать, стихия начнет "работать". Тихий океан - это уже не Японское море.
   В Японию придем завтра в конце дня, так что острые ощущения еще будут. Все-таки тяжкий у моряков труд, и зарплата у них в нашей стране далеко ему не эквивалентна.
   Вчера вечером часы снова перевели на час, таким образом, всего уже на шесть часов. Больше переводить часы вперед не будем - только назад на обратном пути. Сейчас девятнадцать часов, качка незначительная. Пока что Тихий океан свое название оправдывает. Все ушли на заседание профгруппы, а я бездельничаю. Жду чай. Аппетит в последние дни неважный, самочувствие такое же. Виной всему очевидно погода и болтанка. Поговорить с домом не было возможности. Все ли там в порядке, все ли здоровы? Сильно скучаю. Все идет так, как я и предполагал. А до дома еще больше двух месяцев. Впрочем, деваться все равно некуда. Надо будет завтра послать домой телеграмму.
   Вечером смотрел кинофильм "Белорусский вокзал". После фильма - книга, кстати, отвратительная. Читаю и ругаюсь. За такое литературное творчество надо по роже бить.

4 ноября 1981 г.

   Ночь прошла на удивление спокойно. Сегодня впервые за много дней появилось солнце. Океан тоже спокоен. Во второй половине дня придем в порт Нагоя. Он расположен на острове Хонсю. Число жителей в нем свыше двух миллионов.
   Ходят слухи, что увольнения на берег не будет, а жаль. С домом поговорить нет возможности. В двенадцать часов вошли в пролив (названия не помню). За нами идут еще два судна. Много рыбачьих лодок. Солнце баловало недолго. Погода почти все время пасмурная, осенняя. Часов в семнадцать пришвартовались к бочкам. Порт тянется, сколько видит глаз, на многие километры. Пристани, краны, нефтяные вышки, элеваторы и другие портовые сооружения. Жилые районы порта находятся где-то далеко, куда надо ехать электричкой, поэтому увольнять нас на берег не будут. Сэкономим плату за катер. Стоять здесь будем трое суток. Выгрузим тысячу тонн хлопка, а затем в Кобе.
   После обеда до полуночи смотрел телевизор. Изображение не всегда качественное (вероятно, у нас плохая антенна), но передачи интересные. Посмотрел несколько мультфильмов, кажется американских (о кошке и мышке). В телевизионных передачах много времени занимает реклама. Перед сном опять началась аритмия. Что-то часто она меня стала беспокоить.
  

5 ноября 1981 г.

   Утром, как и накануне, не надолго показалось солнце. Солнце, - но все же прохладно. Жаль, что не взял с собой свитер. С восьми часов началась разгрузка (японцы работали только в одну смену).
   Доктор принес кучу лекарств. Очень не люблю принимать таблетки, но придется, так как чувствую себя неважно. Похоже, начал расклеиваться всерьез.
   На палубе делать было нечего, и к тому же день выдался холодным. Поэтому я ушел к себе в каюту, намереваясь читать.
   С 12 до 16 часов стоял вахту бдительности. Какой в ней смысл - здесь в Японии понять трудно. К концу моей вахты пошел дождь, и, чтобы не намок хлопок, выгрузку прекратили. Команда довольна, все мечтают, чтобы дождь продолжался как можно дольше. А мои желания совершенно противоположны. Я ведь не могу и не хочу на много опоздать на работу, а главное - сильно скучаю по дому.
   После ужина смотрел японское телевидение. Интересных передач было меньше, чем накануне. В фильмах много диалогов и мало действия. Исключение составляют лишь мультфильмы. Одолевает реклама, которая постоянно повторяется.
  

6 ноября 1981 г.

   Дождь шел всю ночь, не прекращается и сейчас. Разумеется, разгрузку хлопка не производят, так как хлопок в дождь "горит". Если так будет долго продолжаться, следует подумать о том, чтобы перейти на другое судно в Кобе или в Корее. Иначе, мне никак не уложиться в три месяца, отпущенных на командировку. В общем, погляжу. Возможно, при переходе в Кобе дам телеграмму в ОВИМУ и проконсультируюсь на предмет перехода с судна на судно.
   День прошел тоскливо. Вечером как обычно сидел у телевизора.
  

7 ноября 1981 г.

   По телевизору обещали дождь, но с утра ясно. Разумеется, до конца дня еще далеко, и все может быть, но грузчики уже начали работу. По предварительному плану мы сегодня должны были уйти, но погода внесла свои коррективы. Выгрузку едва ли закончат до вечера даже при хорошей погоде. А завтра воскресенье, и японцы не работают. В лучшем случае уйдем послезавтра. Я, скорее всего, намного опоздаю с возвращением в Одессу, и это меня сильно беспокоит.
   Вчера выяснял вопрос о переходе на другое судно у своего начальства. Узнал, что это процедура совсем не простая. Нужно связаться с училищем, а оно, в свою очередь, с пароходством, согласовать судно и получить разрешение на переход. Боюсь, что из этого ничего не выйдет.
   Сегодня день Октябрьской революции. Из дому ничего нет. По обыкновению читаю. Аритмия каждое утро и вечер (вечером сильнее). Ежедневно принимаю лекарства, но эффект нулевой.
   Праздник отмечали в столовой команды: сначала торжественная часть, затем ужин. Предпринимались попытки веселиться. Не знаю - как юнцы, а семейные мыслями были не на судне, а дома, и веселье выглядело достаточно грустным. А ведь, по сути, прошел только всего лишь месяц, как мы в рейсе (треть его). Дальше будет еще труднее.
   Телеграммы из дому не получил. Не знаю, что и думать.
   После ужина команда разбрелась по столовой небольшими группками, и почти в каждой из них начались разговоры на одну и ту же "вечную для мужчин тему" - о женщинах.
  
  

8 ноября 1981 г.

   Утро солнечное осеннее, однако, как я уже упоминал ранее, в воскресение здесь не работают. Еще день проторчали по-пустому. Должны были уйти в Кобе вчера, но если уйдем завтра, будет большая удача. Японцы обещали закончить разгрузку к концу дня, если не помешает дождь.
   Ничего не поделаешь, придется ждать. А ждать и догонять, как известно, самое скверное занятие, поэтому настроение у меня не самое лучшее, а ко всему этому еще аритмия донимает. Примусь-ка я лучше за книгу. Все же, какое не есть занятие.
   Весь день читал, затем смотрел телепередачу (целых три фильма) и опять читал. В каюте холодно. Сплю под тремя одеялами.
  

9 ноября 1981 г.

   Погода хорошая. Японцы работают. Если ничто не помешает, должны сегодня уйти. Холодно. На палубе вечером было плюс шесть градусов. Все ходят в свитерах, пиджаках, а я в рубашке и гольфе. Сказывается отсутствие опыта в такого рода путешествиях. Знал бы, захватил с собой и свитер, и пижаму, но, увы, поздно. В каюте читать можно, только укрывшись одеялом. Старший механик обещал запустить котел. Скорей бы. И все же, этот холод не надолго. Впереди Корея, а после нее снова тропики.
   В три часа дня закончили выгрузку. В 18 часов оставили Нагойю за кормой. В пути телевизор работает с большими помехами, смотреть трудно, поэтому отправился читать "Приключения 1970".
  

10 ноября 1981 г.

   Слева по борту видны берега. Через пару часов будем в Кобе. Возможно, удастся посмотреть этот город-порт. С ознакомительной точки зрения наш рейс для меня пока не очень удачный. За пять недель плавания я был всего три часа на берегу. Но с точки зрения знакомства с бытом и психологией моряков имелись огромные возможности для наблюдения.
   Погода осенняя, солнечная. Временами небо застилают облака. Море спокойное. В десять часов вышли на рейд в Кобе и приняли на борт лоцмана. Город-порт Кобе расположен на том же острове, что и Нагоя. Число жителей в нем около полутора миллионов. Панорама города приятнее, чем в Нагойе. Местность умеренно гористая, живописная. Очень красивый вход в бухту. Здесь нас лихо встретили два буксира и в 11 часов повели к причальной стенке. Швартуемся и ждем дальнейших распоряжений. "Док" принес мне несколько фотоснимков, сделанных им у Бангкока. Только один из них он сделал позже - 9-го ноября в Нагойе.
   За день ничего интересного не произошло. Японцы начали выгрузку в час дня и до четырех часов выгрузили 650 тонн. Завтра обещают выгрузку закончить. Диву даешься, наблюдая за четкостью их работы, и это - без всяких понуканий и подстегиваний. Зарплата у тальмана 140 тысяч иен, у грузчиков до 189 тысяч. В зависимости от семейного положения грузчика она может и увеличиваться. У наших моряков (валютой) на порядок меньше. Японцы перед работой делают зарядку на свежем воздухе. Ну, и ну! На причале чистота идеальная. Все здания и складские помещения выглядят новенькими, как будто только что построены. Молодцы японцы!
   Вечером смотрел телепередачу. Показывали гангстерский фильм - американский, затем развлекательную программу. Ничего особенного, если не считать довольно экстравагантную певицу, которая появилась на эстраде только в ночной рубашке и чулках. Свой первый номер она исполняла настолько эмоционально, что даже вспотела. Перед второй песней ей принесли халатик и полотенце вытирать пот. Вытираясь, она нечаянно сняла свою накладную ресницу, но это ее нисколько не смутило, и она продолжала петь в том же ключе. Позже показали волейбольный матч (Китай - Южная Корея).
  
  

11 ноября 1981 г.

   День чудесный, сегодня увольнение в город. Похожу, погляжу хотя бы на один японский город. Буду фотографировать, "мастер" дал мне фотоаппарат.
  

0x01 graphic

Япония (Кобе)

  
   А из дому телеграммы все нет. Обидно, что никто - ни Регина, ни девочки не подумали послать ее.
   Гулял по городу пять с половиной часов, устал чертовски, ноги болят зверски. Увидел много, и все интересно: своеобразие жилищ, чистота, ухоженность земли, дисциплинированность жителей. В городе был не один, и поэтому экскурсия в основном ограничилась посещением торговых заведений. В отличие от принятой у нас разбросанности магазинов, здесь они собраны в одном месте. В магазинах, в отличие от советских, есть все, что можно пожелать, но не по нашим деньгам. Рынок (торговая улица) вытянут в длину, потому что устроен под огромным мостом, по которому ходит электричка. Все магазинчики, парикмахерские, маленькие кофе, мастерские очень аккуратны и национально самобытны. Относительно дешевы ковры, радиоэлектронная техника, часы, фототехника (уцененный кассетный моно магнитофон можно купить рублей за десять). В двух небольших магазинчиках - один Мишин, другой - Колин (их хозяева сносно говорят по-русски). Такие магазины называют "Магазинами дружбы". Они специализируются по продаже товаров морякам, и в частности русским. Миша целый день всем русским говорит "доброе утро". У него в лавке много небольших, написанных от руки фломастером лозунгов, есть и на русском языке.
   Здесь же я встретил Образцова с женой и еще какой-то старушкой. И поскольку мы были соотечественники - они мило поздоровались с нами. По рынку ходили и другие артисты из его кукольного театра. Правду говорят, что мир тесен.
   Почти рядом с рынком расположен Торгово-промышленный центр. В нем все магазины находятся под одним перекрытием (как у нас в Одессе в Пассаже), но этот Центр намного больше Пассажа. Здесь магазины крупнее, чем на рынке, эффектнее оформлены, товары дороже. Продавцы предлагают красочные проспекты товаров. Все очень красиво и необычно. В городе много заведений с игорными автоматами, и они, судя по всему, не пустуют. Удивляюсь простодушию людей, посещающих подобные заведения в надежде выиграть.
   Находился так, что еле добрался до судна, поэтому телевизор почти не смотрел. В десять вечера ушел отдыхать.
   Наконец получил долгожданную телеграмму. Она была отправлена 9-го ноября, очевидно, после того, как пришла моя. Дома, слава богу, все в порядке.
  

12 ноября 1981 г.

   Проспал. Чуть не опоздал на завтрак. Сказалась долгая вчерашняя прогулка. Если будет такая возможность, сегодня пойду опять, и снова с фотоаппаратом. Выгрузку вчера закончили. Ну и японцы! Работают на удивление быстро и слаженно. Бригадир руководит ими не говоря ни слова - только свистком. Как они его понимают, знает один бог. Следует отметить, что каждое утро они одевают свежий рабочий комбинезон и белые вязанные перчатки. Теперь японцы начали ремонт крышек трюмов на нашем судне.
   В город не ходил. Не получилось. Пойду завтра. Капитан сообщил нам план обратного рейса: Северная Корея (Чхонжин), Индонезия (Джакарта) и Сингапур. Надеюсь увидеть много нового, интересного. "Дед" сказал мне, что плавает уже тридцать лет, а в Джакарте будет впервые.
   Все это примерно на две недели удлинит мою командировку! Как буду оправдываться в училище, - ума не приложу.
   Вечером сидел у телевизора. Смотрел жестокий американский фильм. Затем был треп с доктором и опять телевизор. По-прежнему донимает аритмия. Начал принимать новое, более эффективное, с точки зрения "дока", лекарство. Если не прекратится, то значит, я расклеился основательно.
  
  

13 ноября 1981 г.

   Очень плохо спал, хотя лег в половине второго ночи. Наверное, виной тому - тоска по дому. А, ведь, еще не пройдена и половина пути. Впереди - долгих два месяца, если не больше. Как выдержу, не знаю.
   Сегодня снова ходил в город. Сделали с доктором несколько снимков. Опять с огромным интересом глядел на жизнь и быт японцев. Особенно бросается в глаза чистота в городе и дисциплинированность японцев. Видел группу, человек в десять-пятнадцать, очевидно, монахов в черных одеждах и традиционных японских шляпах, похожих на шляпку гриба. Наблюдал сидячую забастовку японцев. Бастующих было немного, от силы полсотни. Двое или трое раздавали прохожим цветные листовки (нам не предложили). Остальные с повязками на головах мирно сидели без обуви под порталом (навесом) у входа в солидную гостиницу. Они ели, читали, разговаривали.
   Затем я бродил по второразрядным улочкам, с очень маленькими кафе, цветочными магазинчиками, небольшими мастерскими.
   После посещения города сидел у телевизора. Интересных (динамичных) кинофильмов не показывали. Видел роды японки и появление на свет очень маленького япончика. Наши младенцы, наверное, рождаются большими. Затем читал.
  
  

14 ноября 1981 г.

   День опять замечательный. Японцы вчера и позавчера работали до двух часов ночи (для них необычно). Возможно, сегодня закончат ремонт крышек, и мы уйдем на Корею. Достал учебник японского языка, - интересно, но жаль, что не раньше.
   Такое впечатление, что в телевизионной рекламе больше всего внимания уделяется еде и питью, какой-то культ еды и питья. Похоже, что сегодня смотреть фильм не удастся, В шесть вечера должны сниматься с якоря.
   Отход отложили на утро, экономим деньги. Поэтому вечером снова сидел у телевизора. Ничего интересного. Суперженщина, варварская потасовка, борьба девиц в жидкой глине. Вот и все, что я увидел. Потом "мастер" пригласил отметить успешный ремонт крышек трюмов.
  
  

15 ноября 1981 г.

   Утро пасмурное. В 9 часов снялись с якоря. Немного погодя из-за облаков выглянуло солнце. На длинном узком молу много рыболовов. Наверное, их привезли сюда с берега рано утром. В 10 вышли в открытое море. Здесь, быть может, по случаю воскресного дня курсирует с десяток яхт.
   День прошел в тоске зеленой. Читаю "Удивительная история Мери Стенз" Роберта Уейда. Чувствую себя плохо. Что-то пошаливает сердце.
  
  

16 ноября 1981 г.

   Погода обещает быть хорошей. Через час войдем в пролив Коммон. Самочувствие все такое же. Сердце молотит свыше ста ударов. Дышать тяжело. Понятия не имею, чем это может быть вызвано. То ли причиной всему нервы, то ли резкая перемена климатических условий.
   В 9.30 взяли лоцмана и вошли в пролив, через который перекинут мост, похожий на босфорский, но меньших размеров. Берег холмистый - сплошные сопки, покрытые сплошь зеленой растительностью. Только кое-где можно увидеть желтые и коричневые тона. На фоне этой зелени тянутся доки, причалы, нефтяные резервуары и другие припортовые сооружения. В 10.30 из пролива вышли в Японское море. Завтра вечером придем в Северную Корею - в порт Чхонжин. Часов в 19 началась болтанка. Чувствую себя так неважно, что даже не пошел смотреть кинофильм. Лег рано, но заснуть не мог часов до двух ночи. Одолевают мысли о доме и о кафедре. При всем желании и старании никак не могу от них избавиться.
  

17 ноября 1981 г.

  
   К утру, качка уменьшилась. День обещает быть хорошим, однако, в каюте холодно. Иллюминатор задраил еще ночью и на себя одел все, что у меня было, чтобы не простыть. На воздухе более чем свежо, а нам еще плыть на север часов двенадцать.
   В 17.00 пришли на рейд Чхонджина - северокорейский порт в Японском море. Число жителей в нем свыше 250 тысяч. Лоцмана не дали и в порт не пустили. А по радио сообщили, что мы должны ждать и стоять на якоре до утра. Ну и порядочки! Снова часов 12-15 потеряем, за здорово живешь. И это в то время, когда я желаю только одного, чтобы рейс был, как можно, короче.
   Вечером смотрел кинофильм "Секундомер", - дрянь несусветная. Затем сидел у телевизора, смотрел часть корейского фильма. Сказать о нем что-нибудь определенное не могу, так как ничего не понял.
  

18 ноября 1981 г

   Утро чудесное, солнечное. Море абсолютно спокойное. В 11 часов снялись с якоря. В 12 нас поставили чуть ближе к берегу. Вдали в тумане проглядывают сопки. Будем стоять до завтра! Необходимо ждать, пока уйдет от причала еще одно наше судно, заканчивающее погрузку. В общем, это не Япония. Фотоаппаратами пользоваться запрещено даже на борту судна, а в городе и подавно (здесь все засекречено!). Чувствую себя плохо, донимает аритмия, не смотря на принимаемые лекарства.
   Много читаю, в книгах недостатка нет.
   Радист принял сообщение о том, что в Одессе буран и сильный снегопад. Душа болит о доме. Как там они без меня? Все ли у них в порядке, здоровы ли? В 11 часов по московскому времени позвонил домой, но никого не застал. Позвонил Регинке на работу, ответили: "Ее пока нет, будет позже". Пробовал связаться с ОВИМУ, там линия оказалась занята. Позже меня вызвали в радиорубку и все-таки соединили с училищем. Разговора не получилось, поскольку ни я ничего не слышал, ни меня не слышали. Теперь придется ждать недели две - не меньше, так как, пока будем стоять "в этой прекрасной стране", разговаривать и телеграфировать здесь запрещено.
   Вечером сиотрел кинофильм "Поворот" - фильм посредственный, но когда занять себя ничем, то и такой сойдет.
  

19 ноября 1981 г

   Снова хорошее красивое утро, и вершины сопок парят над туманом. Вчера закончил читать "Боевые подруги мои" Чечневой (у меня дома есть первое издание этой книги). К обеду появилась облачность. В 12 часов прибыли лоцманы (два!). Пообедали. В 12.30 снялись с якоря и в 13.30 пришвартовались у причала. Берег Кореи в районе Чхонджина далеко не живописный. Высокий, скалистый, обрывистый. Вдалеке просматриваются горы, по высоте, как наши крымские, а может и выше. Растительность на сопках у берега почти отсутствует. Порт небольшой. Много домен и еще каких-то печей, дымят заводские трубы. Дыма здесь много.
   Мы стали в метрах 20-30 впереди одесского судна "Севан". Оно до сих пор так и не закончило погрузку. Непонятно, зачем нас заставили ждать на рейде.
   Члены команды, побывавшие здесь раньше, показали нам здание интерклуба. Оно находилось примерно в полукилометре от причала. Серое, бетонное, скучное - оно походило на огромное складское прмещение. Ребята говорили, что это единственное общественное место, какое мы сможем посетить во время стоянки в Чхонджине. В самом городе иностранцам бывать запрещено!
   Часов в 16 объявили по радио, что в 18.00 будет увольнение. Я заявки не делал, однако "чиф" записал меня по собственной инициативе. У трапа проверили паспорта и пропуска (у судна стояли два вооруженных солдата). Для чего они были там поставлены - понять трудно. Из всех стран, в каких мне удалось побывать, вооруженных винтовками солдат у трапа судна я видел, только прежде у нас в Союзе и вот теперь в Северной Корее.
   Оказывается, интерклуб, о котором я упоминал выше, сейчас уже не работает, и нас в автобусе повезли в новый. Ехали минут пять, если не меньше! Окна автобуса были зашторены. Но, если бы они даже были открыты, мы все равно ничего бы не увидели. Вне автобуса - полная темнота. Впечатление такое, будто в городе светомаскировка. Только кое-где, очень далеко мерцал свет слабых электроламп, или вдруг фары нашего дряхлого автобуса высвечивали, как будто в страхе, куда-то бегущих в темноте редких прохожих.
   Мы подъехали к сносно освещенному, относительно современному четырехэтажному зданию. Его довольно просторный вестибюль был устлан красным паласом, а лестницы такими же дорожками. В вестибюле на стене против входа висела огромная картина, на которой был изображен уважаемый товарищ Ким Ир Сен на фоне горного пейзажа с озером.
   В новом интерклубе нам любезно объяснили, что в изображенных на картине горах скрывались партизаны во время войны с японскими империалистами. А в озере была питьевая вода, которой партизаны пользовались. И еще сообщили, что уважаемый товарищ Ким Ир Сен не так давно посетил Чхонджин, Он увидел, что старый интерклуб находится в неудачном месте, где много пыли и дыма. "Моряки же, - сказал он, - работают в трудных условиях и даже иногда рискуют жизнью, поэтому для их отдыха нужно создать лучшие условия.
   Затем он поехал вот на это место (примерно в полукилометре от старого интерклуба) показал на него рукой и сказал:
   - Здесь мы построим новый, современный интерклуб.
   Помог материалами, оборудованием, и вот благодаря заботам уважаемого товарища Ким Ир Сена, моряки теперь имеют возможность приятно и хорошо отдыхать.
   На втором этаже был размещен магазин с рестораном, а на третьем - можно было поиграть на бильярде, в настольный теннис или воспользоваться игральными автоматами. Четвертый этаж был отведен под кинозал.
   Сначала мы, разумеется, прошли на второй этаж. Кроме нас - других посетителей в интерклубе не было. Продавцы и обслуживающий персонал (довольно немногочисленный) - исключительно мужчины. У всех на груди значок с изображением уважаемого товарища Ким Ир Сена. В магазине можно было купить народные художественные вышивки либо картины корейских живописцев. Все это было не очень эффектное и довольно дорогое. А еще в магазине было выставлено на продажу много хорошо выполненных чучел всевозможных птиц, а также меховые изделия - в основном шапки, перчатки, лисьи шкурки. Я в мехах ничего не понимаю, да и денег у меня было маловато. Шапку или лису мог бы купить, но не стал. А "дед" купил две лисы. Еще здесь продавали женьшень, настоянный на меду и на спирту, и алкогольные напитки (водку со змеей в бутылке и другие, не представляющие интереса мелочи).
   После магазина все пошли в ресторан. Заказали водку (наши называют ее "кимирсеновка"). Взяли самую дешевую (около рубля на наши деньги) и пиво. Я ограничился пивом. В качестве еды - были только крабы и креветки (жареные и пареные). Мне не понравились ни те, ни другие. Крабы, как жесткая, сухая, волокнистая говядина, только белого цвета. Креветки жареные напоминают обычную жирную, жареную рыбу, а пареные были с каким то неприятным привкусом. В ресторане мы тоже сначала были одни, но позже появилась еще компания, не то японцев, не то филиппинцев. Они "пировали" недолго. В углу зала работал цветной, небольшой телевизор, по которому много показывали уважаемого товарища Ким Ир Сена.
   После ресторана мы с доктором поднялись на третий этаж и минут двадцать поиграли на бильярде в американку. До четвертого этажа не дошел. Часов в десять вечера нас снова в полной темноте отвезли на судно. По дороге в свете фар видел группу детишек лет семи-девяти, шедших строем и пытавшихся нас приветствовать. Когда мы поднимались на палубу, паспортов уже не проверяли (явное упущение уважаемого товарища Ким Ир Сена).
  
  

20 ноября 1881 г

.

   Сегодня опять чудесное, осеннее, солнечное утро. Однако к обеду погода испортилась, солнце спряталось за облака. Выгрузка идет через пень-колоду. Корейцы не столько выгружают руду, сколько ремонтируют грейферы. Если так пойдет дальше, а, наверное, так оно и будет, страшно подумать, сколько мы здесь простоим. Меня так и подмывает перейти на "Севан", но для этого необходимо разрешение пароходства, а послать туда запрос невозможно, телеграфировать во время стоянки уважаемым товарищем Ким Ир Сеном запрещено. Вообще-то "Севан" должен быть в Одессе только в конце января. По понятным причинам меня это тоже не устраивает, так как в соответствии с командировочным предписанием училища мне необходимо вернуться туда не позже первых чисел января.
   День прошел буднично - ничего интересного не случилось. Грейферы отремонтировали, начали выгрузку. А я читал. Кроме того, решил отпечатать свои путевые заметки. В последние дни часть своего времени уделяю именно этому занятию.
   Вечером смотрел кинофильмы "Трембита" и "Операция Ы". Эти фильмы мы взяли на "Севане". Это судно будет здесь стоять до понедельника, почему - непонятно, поскольку работы на нем уже закончены.
  

21 ноября 1981 г.

   Утро ясное, а настроение пасмурное. Донимает аритмия. Вчера первый помощник намекнул, что у меня с восьми утра будет вахта бдительности. К назначенному часу я вышел на палубу, но там уже был вахтенный. Может быть, мою вахту перенесли на другое время. Если так - то сообщат.
   Выгрузка судна, хотя и медленно, но продолжается непрерывно. За сутки, выгрузили 1200 тонн. Если ничего не произойдет, не испортится техника, не помешает погода, возможно суток за шесть опустошат трюмы. И хотя я прекрасно понимаю, что мой контроль на процесс выгрузки абсолютно не влияет, все же контролирую выгрузку систематически. Очень уж хочется быстрее отсюда уйти.
   Сегодня получил письмо из дому. Очень рад, что там все здоровы, и все в порядке.
   Во время такой длительной стоянки заметно влияние корабельного быта на взаимоотношение между членами команды. Наблюдаю за этим с интересом. Считаю, такие наблюдения поучительными и полезными.
   Вечером снова смотрел два фильма: "Огарева 6" и "Последний гайдук", оба с "Севана", который сегодня пытался уйти, но все еще стоит.
  

22 ноября 1981 г.

   И опять замечательное, солнечное утро, температура на пару градусов выше нуля. Гладкое, как каток, море. У подножья сопок по воде стелится туман, поэтому видны только их вершины. Впереди скучный, похожий на предыдущие день. Выяснил, сколько за сутки выгрузили руды (1100 тонн). Осталось еще 6000. Час гулял па палубе, пытаясь таким образом лечить свою аритмию. Затем печатал на машинке и читал. Вечером смотрел фильм "Стажер".
  

23 ноября 1981 г.

   Утром был сильный туман. Позже он рассеялся. Я, как и накануне, час гулял по палубе с оздоровительной целью. Помогает мало. Аритмия замучила. По приезду домой что-то надо будет делать, поскольку чувствую себя скверно.
   За прошлые сутки выгрузили 1300 тонн.
   Капитан просил часов в шесть вечера зайти к нему, он сегодня отмечает день рождения своей жены. Пытался отказаться, ссылаясь на то, что неважно себя чувствую, но понимания не нашел.
   - Ведь я же был у вас, когда вы отмечали день рождения вашей жены, - сказал он, - поэтому теперь вы просто обязаны прийти ко мне.
   Загодя написав текст небольшого тоста, я вечером, примерно в половине седьмого, отправился к капитану. К этому времени в его каюте уже собралась небольшая компания в своем обычном узком кругу.
   Я намеревался уйти к себе часов в десять, однако меня не отпустили. Пришлось оставаться дольше. Кстати, мой стихотворный тост всем понравился. Капитан взял его у меня, чтобы, вернувшись домой, прочесть жене. А написал я вот что:
   Не беда, что не типична
   Тоста моего трактовка,
   Согласитесь, необычна
   И такая обстановка.
   Наше судно у причала,
   Буду спорить, твердо зная
   Нет абрека без кинжала,
   Нет китайцев без Китая.
   Не наступит день без ночи,
   Без зимы весны не станет,
   Но заметьте, между прочим,
   "Добролюбов" в океане.
   В море ж всякое бывает.
   Правил нет без исключенья.
   Именинница - не знает,
   Мы ж справляем день рожденья.
   Никогда не видел лично.
   Понимаю - поправимо,
   Но уверен симпатична.
   Твердо знаю, что любима.
  
   Я хочу, чтоб в тосте этом,
   От души произнесенном,
   Расстоянием согретым,
   Доброй мыслью окрыленном,
   Словно в песне отразились
   Чувства наших пожеланий:
   Чтобы встречи дольше длились,
   Меньше было расставаний.
   Чтоб досадные ошибки
   Реже в жизни совершались,
   Чтобы губы и улыбки
   Никогда не расставались.
   Годы мчатся, как река.
   И ее камней не счесть.
   Все бывает, а пока
   Отмечаем тридцать шесть.
   Пусть же у реки твоей
   Будет чистая вода
   И чхонджинский юбилей
   Вспоминай хоть иногда.
  
  

24 ноября 1981 г.

   Вчера разошлись довольно поздно, наверное, поэтому сегодня проспал завтрак. Проснулся в десять часов. Зашел к "деду". И выпил у него пива. В одиннадцать позвонил "мастер". Пригласил к себе. У него в гостях было два агента - корейца. Пили пиво и закусывали рыбой. Затем к капитану в каюту принесли обед. После обеда ушел к себе.
   За последние сутки выгрузили 1480 тонн. Дальше бы так. Чувствую себя неважно, но как ни странно - сегодня аритмии нет. Вроде бы начинает беспокоить зуб под пломбой. Вот только этого мне и нехватало.
   Читаю "Ушедшие годы" М.Черного. Вечером смотрел кинофильм "Пламя" (первую серию).
  
  

25 ноября 1981 г.

   Утро пасмурное, холодное, а жаль. На сегодня намечается экскурсия в горы. Будем надеяться, что, может быть, еще распогодится. В десять часов за нами должен прибыть автобус. Поеду непременно, хотя чувствую себя неважно - снова появилась аритмия.
   Выгрузка идет хорошо. Уже освободили первый трюм - это составляет всего 560 тонн. Осталось выгрузить третий и четвертый трюмы. Вряд ли за два дня успеют закончить выгрузку.
   В десять часов автобус уже стоял у трапа. Я быстро собрался, на всякий случай получил причитающиеся мне "воны". На обратном пути мы должны заехать в интерклуб. Возможно, там, в магазине я что-нибудь куплю.
   Итак, у нас впервые появилась возможность увидеть город, корейцев, их быт.
   Глядели на Чхонджин из окошек автобуса. Впечатление малоприятное. Общественного транспорта в городе, по сути, нет. Пара автобусов, которые повстречались нам, были какими-то ободранными и грязными. Тот, на, котором ехали мы, выглядел намного лучше. Трамваев и троллейбусов не было и в помине. Только изредка проезжают грузовые машины. Легковые же - большая редкость. За время нашего пути видел только две. Часто встречались повозки, запряженные быком или буйволом, реже велосипедисты. Дома четырех либо пятиэтажные, безликие и унылые, напоминают наши "хрущевки". Балконов почти нет. Окна первых этажей, как правило, замазаны белой краской. Полотняные белые занавески на окнах кажутся грязными. По ходу автобуса пытался заглядывать в окна магазинов, которых очень мало. Похоже, что в них с товарами не густо. Убожество дикое! Народ одет, мягко сказать, бедно. Особенно жалкое впечатление производят женщины. Все в однообразных вязаных шарфах. Может быть, здесь так принято. Часто они на головах несли поклажу. А вообще улицы почти пусты. Мы проезжали мимо двух или трех школ. Детвора тоже серая, бедно одетая. Многие были почему-то в белых штанах. Вряд ли это практично. Портреты и картины с уважаемым товарищем Ким Ир Сеном, а также всевозможные лозунги сопровождали нас всю дорогу. Часто под окнами вторых и третьих этажей висят вязки вяленой рыбы, заготовленной впрок. Справедливости ради следует сказать, что видел стройки нескольких новых домов этажей на десять и даже более. Хотя Северная Корея совсем близко от Японии, но по уровню жизни - временной перепад между ними, лет, как минимум, двести, если не больше.
   Автобусом проехали километров 10-15 за город. Привезли нас в уютный уголок среди холмов, поросших карликовыми хвойными деревьями. Через небольшой горный поток со скромным водопадом был переброшен висячий мостик, а неподалеку - еще несколько таких же. Для удобства отдыхающих здесь стояли и каменные скамеечки. "Док" сделал более десятка фотоснимков. Боюсь только, что он засветил пленку, когда пытался перезарядить аппарат.
   Берега ручья были уже скованы льдом, а в лощинках даже лежал снежок. На вершинах гор снега было много.
   Прибыв на место, наготовили шашлыки. А под шашлыки с собой прихватили водку и пиво. Таким образом, устроили себе пикник на природе. Затем молодежь играла в волейбол. В общем, отдых на свежем воздухе в горной местности получился удачным. Было бы еще лучше, если бы погода выдалась потеплее.
   Часа в три дня поехали на судно. По дороге завернули в интерклуб. Там я истратил все свои "воны". Теперь можно было спокойно покинуть Северную Корею. Вот только, когда это будет, сказать трудно. Слишком медленно разгружаемся.
   Вечером пошел мокрый снег, а я в это время смотрел кинофильм "Пламя" вторую серию.
  

26 ноября 1981 г.

   Небо затянуто облаками. Земля покрыта жиденьким снежком. Температура четыре градуса ниже нуля. За прошедшие сутки выгрузили 1200 тонн. Завтра к утру разгрузку вряд ли закончат, а значит, к первому декабря из Чхонджина не уйдем. Хорошо, если это случится числа второго. Зуб по-прежнему беспокоит. Пока еще есть возможность - нужно обратиться к корейскому врачу. В Джакарте и Сингапуре - это исключено (слишком дорого).
   День прошел как обычно. Вечером снова пошел снежок. После чая смотрел кинофильм "Зимний отпуск", потом читал.
  
  

27 ноября 1981 г.

   Ясное солнечное утро. Вчерашний снег растаял, но лужи на причале замерзшие. Аритмия не дает покоя. Выгрузку не закончили. Осталось свыше двухсот тонн. Сегодня закончат обязательно.
   Ездил в такси (японская тайота) к зубному врачу. Машина шла не по тем улицам, по которым ездили автобусом. Снова смотрел на город из окна. Видел даже нескольких регулировщиков на перекрестках. Не понятно только, что они регулируют. Движение - как у нас в Одессе часа в три ночи. Общее представление о городе примерно такое же, как и в прошлый раз.
   Поликлиника, куда меня привезли, вероятно, рассчитана на обслуживание иностранных моряков, но бедна и убога. Врач тщательно осмотрел мой зуб и не нашел в нем никаких изьянов. Это - не плохо, но отчего же он дает о себе знать? Дай-то бог, чтобы зуб не разболелся в дальнейшем пути.
   Выгрузку закончили в 15.30. В 17.00 должны были перешвартоваться под загрузку. Запустили машину, Прибыли лоцманы. Но снова невезенье. Осталось отдать два шпринга, но тут вдруг поднялся ветер, и судно начало прижимать к причалу. "Мастер" решил не рисковать и перешвартовку отменил на следующий день.
   Вечером повалил густой снег Температура минус семь градусов. Ветер семь баллов. Настоящая зима. Позволит ли завтра погода перешвартовываться? Об этом можно только гадать.
   В конце дня демонстрировали кинофильм "Чужие письма".
  

28 ноября 1981 г.

   Хороший солнечный день. В 10 часов перешвартовались и начали загрузку судна. Вот только, когда закончим, сказать трудно. Скорее всего, не раньше четвертого декабря. Ну и ну!
   До обеда занимался с доктором фотографиями. Вечером смотрел кинофильм "Концерт для постороннего". Фильм киностудии ГДР - этим все сказано. Начал читать "Звучащий след" Вальтера Горриша. В каюте холодно. Отопление не включили, потому что загружают пятый трюм.
  
  

29 ноября 1981 г.

   Пасмурно, холодно. Ночью закончили загрузку двух трюмов (второго и пятого). Остались еще два больших (третий и четвертый). За сегодня и завтра вполне можно загрузить. Нужно, конечно, еще время, для того чтобы разровнять руду в трюмах. Но все равно не ясно, чем будем здесь заниматься до четвертого декабря.
   С утра судно перетягивали вдоль причала. А часов в одиннадцать снова повалил сильный снег, и загрузку прекратили. В общем, как говорят на Украине: "Як бiдному женитись, то i нiч мала".
  

0x01 graphic

В Северной Корее Чхонжин я с капитаном на судне под снегом

  
   Скоро полночь, а чертов снег все сыпит и сыпит. Толщина снежного покрова, наверное, уже сантиметров тридцать-сорок. Поэтому ни о какой загрузке не может быть и речи. Опять потеряем сутки, если не больше. Где гарантия, что завтра снега не будет? В 18 часов желающих повезли в интерклуб смотреть кинофильм. Показали границу (укрепленную линию) между Северной и Южной Кореей. Фильм длился минут 10-15, а затем демонстрировали "Красоты Северной Кореи". Фильм цветной. Природа живописная. Но я глубоко убежден, что люди, которые показаны в фильме, - обыкновенная массовка (для рекламы). Фильм демонстрировали только для нас, но все наши покинули зал. Мне неловко было оставаться там одному, и я тоже ушел. Пару партий сыграл на бильярде, а затем часа полтора болтался по интерклубу без дела, пока наши сидели в ресторане. В девять вечера возвратились на судно. Перед сном, как обычно, читал.
  

30 ноября 1981 г.

   Снег шел всю ночь, идет и сейчас. На причале сугробы. Да и не только на причале. Судно все под толстым слоем снега. Настроение отвратительное. Такое ощущение, как будто "Добролюбов" застрял здесь до весны. Гнетет абсолютное бессилие что-либо изменить. А снегопад продолжается. Ветра нет. Крупные хлопья снега падают совершенно отвесно. Погода, как будто, издевается надо мной. Впору завыть от тоски.
   Читал. Перед ужином зашел к "мастеру". Капитан, видя мое подавленное настроение, предложил поехать в интерклуб, чтобы немного отвлечься от грустных мыслей. Желания ехать не было, но, понимая, что это все-таки какая-то возможность рассеяться, согласился. Отправились туда небольшой группой: капитан, я, "дед", первый помощник и два агента-корейца. Наша машина с трудом, как бульдозер, преодолевала более чем полуметровый слой снега. В интерклубе по цветному телевизору показывали выступление уважаемого товарища Ким Ир Сена на каком-то партийном съезде. Без великого вождя не обходится ни одна телепередача. Возможно, северным корейцам это нравится.
   Шипшандер пригласил нас в ресторан (это было ответное приглашение). Мы оказались в довольно приличном помещении, но столы в нем были покрыты белыми грязными скатерками. На стульях такие же грязные чехлы. Сервировка - тарелки, ложки, вилки (ножей не было вовсе) - нищенская. Угощали нас пивом, жареными креветками и солеными арахисовыми орешками. О мясе здесь, наверное, и представления не имеют. Нет даже хлеба. "Мастер" взял бутылку женьшеневой водки, для которой выше перечисленные блюда были закуской не очень подходящей. Мы с "дедом" на судне не поужинали и в ресторане очень сожалели о допущенной оплошности.
   В половине девятого вечера возвратились на судно. В одиннадцать я пошел отдыхать. Примерно в это же время прекратился снегопад. Снег шел более полутора суток. Когда в связи с этим теперь закончат погрузку - можно только гадать. Шипшандср ориентировал нас на пятое декабря.
  
  

1 декабря 1981 г.

   Первое число месяца. Первый день зимы. Утро пасмурное, но снег прекратился. Воздух минус восемь градусов. Возможно даже, что еще появится солнце. После ресторанных креветок всю ночь беспокоила изжога. И в целом ночь прошла мерзко. В три часа я проснулся и долго не мог заснуть. До половины пятого читал. И лишь под утро снова задремал с мыслью, что часов в девять начнут загрузку.
   Скоро полдень. Ярко светит солнце. Температура воздуха около нуля. На судне ни одного корейца. В порту тоже как будто все вымерло. Ну и работнички!
   После ужина приехал лектор из нашего представительства в Чхонджине (выпускник МИМО). Прочел лекцию о Северной Корее. Я с доктором не слушали. Позже нам рассказали о содержании лекции. Речь в ней шла о выдающейся семье уважаемого товарища Ким Ир Сена. Все его родичи, включая отца, мать, деда и бабку, были убежденными революционерами и очень много сделали для революции. Сам же Ким Ир Сен настолько был гениален, что уже мальчиком в возрасте семи лет выдвигал такие выдающиеся идеи, которые потрясают воображение. Теперь же, когда он взрослый (сейчас ему сорок лет), "гениальность" его руководства страной проявилась в полной мере: Жизнь в Северной Корее крайне тяжелая. Карточная система на продукты и товары первой необходимости. А главное, все засекречено, потому что сюда много засылают врагов и диверсантов. В общем, мы это уже проходили.
   Одиннадцать часов вечера. Только что закончился кинофильм "Петр Рябинкин" - муть несусветная.
   И все же странный народ корейцы. Сегодня они так ничего и не делали. Поэтому строить прогнозы относительно того, когда мы отсюда, наконец, уйдем - по меньшей мере несерьезно.
   Читаю "Пираты" Хайнца Нойкирхена.
  
  

2 декабря 1981 г.

   Восемь часов утра. День ясный. Сегодня начало третьего месяца рейса. Грузчиков еще нет. Будут ли вообще, - сказать трудно.
   Пока ничего нового. Часов в одиннадцать капитан разговаривал со стивидором насчет загрузки, и тот обещал, что грузчики придут в три часа на совещание по вопросу оперативной обработки судна. На что "мастер" ему сказал:
   - Зачем совещаться, вы грузите.
   - Нет, - ответил стивидор, - без совещания никак нельзя. Надо все продумать, наметить план.
   Молодцы корейцы! Дело свое знают туго.
   В пятнадцать часов ко мне в каюту прибежал радист и пригласил в радиорубку (заказали разговор по телефону). Московское время - начало девятого утра. По моим расчетам к этому часу из дома уже все ушли. И я оказался прав. Мне никто не ответил. Пробовал позвонить Регине на работу, но ее там не оказалось. В училище телефон был занят. Сплошные неудачи.
   На обед и на ужин в качестве приправы подали кимчу (национальное корейское блюдо). Приготовляется она из лука, капусты, чего-то еще и сдабривается солью и перцем. Это блюдо вкусом немного напоминает моченые яблоки. По словам лектора, о котором я упоминал выше, здесь ее заготавливают по тонне в год на каждого корейца. Вероятно, это их основная еда. Как можно после этого не верить в гениальность уважаемого товарища Ким Ир Сена.
   Наконец, разумеется, после обстоятельного совещания "лед тронулся" - начали загружать четвертый трюм. Правда, это произошло только в половине седьмого вечера. Еще день коту под хвост. И таких дней уже четыре.
   Вечером смотрел кинофильм "Шельменко денщик".
  
  

3 декабря 1981 г.

   Утро чудесное. Настроение отвратительное. Первое, что я сделал после завтрака - это выяснил, сколько уже загрузили в трюм. Сведения получил далеко не утешительные. Всего 650 тонн. Впрочем, чего еще можно ожидать от несчастных корейцев, когда питаются они одной кичей.
   Если и далее пойдет так же, то околачиваться здесь будем еще как минимум неделю.
   Часов до двух дня грузчики не работали. Затем час трудились. Загрузили двести тонн, и снова перекур до шести вечера. В 18.00 приступили к погрузке. Все это так действует на нервы, что словами не выразить.
   Вечером демонстрировали кинофильм "Котовский". После кинофильма "мастер" предложил мне походить по берегу, подышать свежим морозным воздухом. Прохаживались мы у судна ровно час. Вот только воздух называть свежим - можно было с большой натяжкой. Пыли и дыма здесь было больше допустимого. И все же ходить по земле, покрытой снегом, доставляло истинное удовольствие, даже не смотря на то, что было очень скользко.
   Часов до двух ночи читал "Борьба в тылу врага" Богатыря.

4 декабря 1981 г.

   Тишь да гладь Солнце светит ярко. За ночь загрузили 1200 тонн. Если бы не полусуточные перекуры, было бы значительно больше. В четвертый трюм осталось догрузить еще 500 тонн, а затем третий трюм - самый большой (около четырех тысяч тонн).
   В восемь часов работу прекратили. Когда начнут - неизвестно.
   За день закончили загрузку четвертого трюма. Обещают завтра загрузить пятый. Теоретически это возможно, но интенсивная работа для корейцев не типична.
   Ким и Пак - агенты корейцев (мы их называем "Чук и Гек" ходят только вдвоем) целый день болтались на судне. Все решали, как быстрее закончить погрузку.
   Рядом с нами пришвартовалось небольшое японское судно. Его начали загружать железом.
   Вечером смотрел кинофильм "Большой трамплин" (фильм для детей младшего школьного возраста). Когда он закончился, доктор пригласил к себе, чтобы отметить день рождения свой жены. У него в каюте так накурили, что у меня в глазах ощущалась резь, даже спустя час после того, как я ушел от него. Перед сном читал.

5 декабря 1981 г.

   Погода ясная. Ветрено. Не надуло бы снова снега. Прежде всего, выяснил, сколько грузчики сделали за ночь. Оказалось, что загрузили 2000 тонн - неплохо. Осталось ровно столько же. Закончить загрузку могут сегодня. Но уйдем все равно не раньше шестого декабря. И то, если ничего не помещает. Может пойти снег, испортится техника или произойдет что-нибудь еще. Пора бы уйти из Чхонджина. Восемнадцатый день торчим здесь. Причем, неделю совершенно неоправдано. Если бы наши друзья-корейцы не тянули намеренно, вполне можно было бы проститься с Кореей числа тридцатого или первого. Но, увы!
   День прошел как обычно. И как всегда вечером кинофильм "Палата". Смотрел с интересом. Хотя и видел его раньше. Фильм хороший.
   Погрузку закончили часов около одиннадцати вечера. Осталось разровнять груз в третьем трюме. Наверное, сделают это завтра утром. Надеюсь, что завтра уйдем из Чхонджина.
  
  

6 декабря 1981 г.

   День отличный. В десять часов утра. На судно поднялись представители порта. Похоже, что скоро уйдем. Но корейцы были верны себе. Разрешение на отход дали только около семнадцати часов. По-дурному пропал еще один день. Эта, мягко говоря, не совсем обычная страна так мне надоела, что я впервые в текущем рейсе не был на мостике при отходе, чтобы не видеть осточертевших ее берегов, ушел в машинное отделение. В 17.30 легли на курс. Машина работает в ходовом режиме.
   После ужина "мастер" пригласил на уху. Корейцы презентовали ему свежую рыбу. Отказаться не мог. Уха всего второй раз за два с лишним месяца. Чуть-чуть выпили за благополучный уход из Северной Кореи и за начало пути домой.
   Вечером демонстрировали первую серию кинофильма "Операция "Трест".
  

7 декабря 1981 г.

   Утро почти ясное. Идем хорошим ходом. Пока не качает. Температура воздуха плюс четыре градуса. Вечером часов в девятнадцать войдем в Корейский пролив. Самочувствие удовлетворительное. Наверное, потому, что теперь каждый день приближает к дому. Начал читать новую книгу из серии ЖЗЛ - "Черняховский". Днем ничего интересного не произошло. Вечером смотрел вторую серию кинофильма "Операция "Трест". После фильма - книга.
  

8 декабря 1981 г.

   Пасмурно. Температура плюс десять градусов. Слегка качает. Ночью качнуло так, что с тумбочки попадали на пол книги. Идем Восточно-китайским морем.
   Весь день читал. В 19.30 неожиданно пригласили в радиорубку. Появилась возможность поговорить по телефону с домом. В таких случаях, обычно, возникает небольшая очередь, в пять-шесть человек. Московское время было половина второго дня. Дома, как я и предполагал, никого не оказалось. На работе у Регинки был обеденный перерыв. Мне повезло, - разговор с ней состоялся. Слышимость была скверная. Сначала вообще нельзя было ничего разобрать. Затем в наш разговор включилась телефонистка. Она попросила подождать, пока наладят связь. Через несколько минут я снова пытался разговаривать. Но слышали друг-друга очень плохо. Я понял, что дома вроде бы все нормально, и все здоровы. Спросил, как у Леры в институте. Узнал, что ей нужна справка о работе. Посоветовал обратиться Мише Зайцеву. Ответа не понял. То ли уже связались с ним, то ли только собираются. Главное - знают, что делать.
   После чая смотрел третью серию кинофильма "Операция "Трест". После фильма читал.
  

9 декабря 1981 г.

   День обещает быть хорошим. Температура воздуха в восемь утра шестнадцать градусов. Значит, днем перевалит за двадцать. Слегка качает. Во второй половине дня пойдем параллельно Тайваню. На сей раз не проливом, а со стороны Тихого океана. Вечером войдем в тропики. В Джакарту приход намечался пятнадцатого, но по радио сообщили, что груз там обеспечат только шестнадцатого. Поэтому спешить нечего. Иными словами теряем еще сутки. Боюсь, что на сессию в УКП не успею.
   Сегодня много был на воздухе. Тепло. В шестом часу вечера плюс двадцать три градуса. Днем занимался стиркой. Завтра собираюсь перейти на летнюю форму.
   В восемнадцать часов вышли из Восточно-китайского моря в Филиппинское (оказывается, есть и такое). Часов в девять вечера пересекли северный тропик.
   У доктора полистал рекомендации для моряков, составленные кафедрой Одесского медицинского института им. Пирогова. Натолкнулся на любопытный для себя абзац. Не зря говорят: "Век живи, век учись". ^
   Начал читать новую книгу. Опять из серии ЖЗЛ - "Фолкнер". Вечером демонстрировали кинофильм "Монолог". Видел его раньше, но смотрел с интересом. Фильм старый, страшно изодранный, но интересный.
   Часы опять начали переводить теперь уже в обратную сторону - назад (пока на час). Перед сном читал.
  
  

10 декабря 1981 г.

   Ночью спал беспокойно. Сны вижу очень редко. Однако, сегодня исключение. Снилась какая-то гостиница, ресторан, перевернутые столы, драка, кровь. В половине третьего проснулся и читал почти до четырех утра. Затем в шесть часов, когда уже светало, снова проснулся.
   Меня одолевают, особенно ночью, всякие мысли, в основном неприятные, и никак от них не могу избавиться. Сейчас около семи утра. Пишу, лежа на койке. Какой будет день, пока сказать трудно. Надеюсь, хороший.
   Девять часов. Температура воздуха плюс двадцать четыре градуса. Болтать начинает сильнее. Ходить трудно. Опять занялся стиркой.
   Уже несколько дней, как начал ограничивать себя в пище. Аритмии почти нет. После ужина меня уговорили возобновить физические упражнения. Вроде бы получается. Только после этого пульс зашкаливает за сто двадцать. Впервые после перерыва начал принимать морские ванны.
   Услышал, что в радиорубку вызывают стармеха, и понял - будет телефонная связь с Одессой. Я, разумеется, тоже поспешил к радисту, и очень кстати. Московское время было около трех часов дня. Разговаривал с Региной. Дома все - нормально. Но справку для Леры еще не взяли.
   Идем Южно-китайским морем. Слева на траверзе Филиппины.
   Вечером смотрел кинофильм "Мой первый друг" (фильм для школьников). Перед сном принял морскую ванну, затем читал.
  

11 декабря 1981 г.

   Утро хорошее, но качает (пять баллов). После вчерашних физических упражнений все болит.
   Закончил стирку. Предстоит глажка. Кондиционеры еще не работают, поэтому в каюте жарковато.
   Час загорал, принял морскую ванну (забортная вода плюс двадцать шесть градусов), затем душ. В двенадцать часов включили кондиционер. В пятнадцать погода испортилась. Пошел небольшой дождь, который то прекращался, то начинался снова.
   Все стираное, которого было немного, перегладил. В восемнадцать тридцать присутствовал на профсоюзном собрании. В двадцать тридцать смотел кинофильм "Мачеха Саманишвили". Затем болтали за чаем у доктора.
   Через полчаса наступит полночь. Буду читать.

12 декабря 1981 г.

   Идем где-то в средней части Южно-китайского моря. Облачность переменная. Влажно. Наблюдал сейчас интересное природное явление. Нас догонял дождь. Причем, догонял не ровной полосой - фронтом, а как-то полукольцом. Начало дуги находилось впереди судна. Она огибала нас справа и заканчивалась за кормой. И вдруг появилась радуга, но не такая, какие мне прежде приходилось видеть неоднократно, и которые всегда смотрелись на фоне неба. Эта радуга продолжалась и на поверхности моря. Ее основание достигало линии движения судна. И оно как бы шло по ней. Картина была изумительно красивая, впечатляющая. Затем пошел сильный дождь, который, как мне казалось, будет не долгим.
   Море такое же, как вчера и так же качает. А у меня начались позывы на аритмию.
   Половина двенадцатого дня. Дождь действительно прекратился, но небо покрыто облаками. Качка усиливается. Читаю лежа, переваливаясь с боку на бок. Кроме того, от работы машины все вибрирует. Койка трясется, и я, естественно, с ней вместе. Двери - входная и в ванную непрерывно хлопают. В общем, сплошной кайф.
   Скоро обед, но при такой болтанке - это мероприятие будет нелегким.
   С обедом все же справился. Потом читал, отдыхал и снова читал. После ужина беседовал с доктором до кинофильма. "Док" - мой постоянный собеседник. Впрочем, в наших беседах я больше слушаю. Вечером смотрел кинофильм "Жнецы" (почему жнецы, не понятно).
   Часы перевели еще на час назад. Перед сном, как обычно, читал.
  

13 декабря 1981 г.

   Море, море и море. Идем седьмые сутки. Судно сейчас находится между 1-м и 6-м градусом северной широты и 106-м и 108-м градусом восточной долготы. Время около девяти часов утра, погода солнечная. Качать стало меньше. Температура воздуха плюс 28, а воды плюс 27 градусов. Появились стаи летучих рыб. Но, так как море неспокойное, их плохо видно.
   Загорал. Принял морскую ванну и пресный душ. Так провел время до обеда. Затем читал, отдыхал и опять читал. Сегодня снова был на занятиях физкультурной секции. К концу занятий пошел сильный дождь. Вечером смотрел документальный кинофильм "Шел солдат". После фильма доктор притащил гитару. Я пытался вспомнить то, что умел еще мальчишкой. Но почти ничего не получилось. Гитару в руках держал, наверное, лет тридцать тому назад. Я едва ее настроил.
   Полночь, слева на траверзе Индонезия (остров Калимантан). Справа Сингапур. Естественно, ни тот, ни другой не видны потому, что темно (расстояние до них в обе стороны свыше сотни миль). Утром часов в пять пересечем экватор. Праздник Нептуна устраивать не будут. По той причине, что в артелке мало вина (оставляют для встречи нового года).
  
  

14 декабря 1981 г.

   Лег в два часа ночи, а проснулся, еще и шести не было. Всю ночь лил дождь, и основательно болтало. Сейчас семь часов утра. Пасмурно. Море немного успокоилось. Экватор пересекли в пять тридцать.
   Выходил на палубу. Нашел там летучую рыбку. При большой волне они часто залетают на палубу судна и погибают. Попрошу доктора, чтобы он сделал из нее чучело.
   До обеда все было так же, как и вчера. Около двух часов дня бросили якорь в проливе Каримата в виду острова с тем же названием. Учитывая, что у нас много свободного времени (приход в Джакарту запланирован на шестнадцатое), пытаемся красить борт судна. Занятие довольно нелегкое. Хотя море и спокойное, но зыбь довольно ощутимая. Судно закладывает до десяти градусов. Так что матросы на подвесках, наверное, чувствуют себя неуютно. И производительность окраски, соответственно, невысокая.
   Стоять будем, очевидно, до темноты. Опять начался ливень. Похоже, здесь они бывают каждый день (сейчас сезон дождей). Был на мостике. Читал телеграмму, которую только что получил "мастер". Мы должны в Сингапуре взять три тысячи тонн каучука и тысячу тонн труб. Это значит, что рейс снова затягивается. В дождь грузить каучук запрещено. От всех этих задержек - двинуться можно. Завтра днем снова намечается стоянка.
   Вечером смотрел кинофильм "Океан" Скоро полночь, буду читать.
  

15 декабря 1981 г.

   Проснулся около половины шестого. Утро пасмурное, возможно позже распогодится. В шесть часов снова легли в дрейф в двухстах милях от Джакарты. Сколько будем стоять, пока неизвестно.
   И был дождь, и было солнце. Что-то у меня получается, как в библии. Кстати, оказывается вчера капитан получил еще одну телеграмму, в которой говорилось, что в Сингапуре каучука, которым я вчера был так обескуражен, догрузят меньше. А взамен возьмут какие-то аэроконы (кондиционеры). В общем, у диспетчеров нашего пароходства семь пятниц на неделю, поэтому ответить однозначно на вопрос, что же будем в действительности грузить в Сингапуре, может, пожалуй, один всевышний.
   Кое-кто из наших офицеров отрастил усы, а доктор - бороду, третьи - и то, и другое.
   В семнадцать часов, наконец, как у нас здесь говорят, "посунули". Утром будем в Джакарте. Интересно, что нас там ожидает?
   Полночь, идем Яванским морем. А я приму ванну, почитаю, и буду отдыхать.
  

16 декабря 1981 г.

   Шесть часов утра. Достаточно светло. На горизонте появились берега Индонезии (остров Ява). Около восьми часов подошли к Джакарте. В девять бросили якорь на рейде.
   Слева по борту судна при выходе на рейд видел в море сотни странных сооружений - помостов, сделанных из бамбука. Глубина здесь порядка двадцати метров, поэтому трудно себе представить, как по ним ходят люди. Все эти постройки венчают легкие хижины. Во время шторма, если он кого-то там захватит, то они чувствуют себя очень неуютно. Доказательством тому служат, торчащие кое-где из воды остатки таких помостов.
   На рейде десятки судов - английские, японские, греческие и прочие. Сначала это меня расстроило. Я думал, что нам долго придется ждать своей очереди. Но, к счастью, большинство из этих судов танкера. В бинокль разглядел у причала одно наше судно.
   Когда подходили к берегу, то вдали в глубине острова видел очень высокие горы. Вершины одних покрыты снежными шапками, другие терялись в облаках. Но часам к девяти воздух стал прозрачным, и дымка полностью скрыла горы. Впечатление такое, будто их нет вовсе.
   Встречают нас довольно странно. Уже больше часа пытаемся связаться с сушей по радио. Однако, ни ответа, ни привета. Поглядим, как события будут развиваться дальше.
   Часов в десять, наконец, появились власти. В одиннадцать уехали. Будем стоять на рейде, пока наше судно "Муса Джалиль", которое я видел в бинокль у причала, не освободит нам место.
   День прошел в нуднейшем ожидании. Вечером смотрел кинофильм "Архимеды" - редкая муть. После фильма снова ожидание. В ноль часов увидел с мостика, что "Муса Джалиль" покидает порт. Значит, скоро появится лоцман, и нас будут ставить к причалу. В половине первого ночи заработала машина, а без пятнадцати два мы пришвартовались. Теперь можно и отдыхать.
  

17 декабря 1981 г.

   Проснулся без пятнадцати шесть и снова задремал. Когда опять открыл глаза и глянул на часы, было уже половина восьмого. Быстро привел себя в порядок и бегом в кают-компанию. Там было пусто. Я подумал, что опоздал на завтрак. Оказалось, нет. Просто часы еще раз перевели на час назад. И время только половина седьмого. Ну что ж, бывает. Оставалось вернуться к себе в каюту.
   Справа по борту на японском военном судне команда делала зарядку. Впереди нас стоит грек, сзади голландец.
   Девять часов. На греческом судне работы идут полным ходом. На голландском - тоже, хотя он пришвартовался этим утром. А к нам только сейчас прибыл стивидор. Он сообщил, что погрузку начнут в час дня. Чертовы резинщики! И этим у японцев надо бы поучиться. Вот где умеют ценить время. Работают четко, молча, красиво. А у нас сейчас готовят трюмы под загрузку - матюки слышны на весь причал. Знай наших!
   С двенадцати я на вахте. Грузить начали после двух часов. Народу вроде много, а толку мало. Пожалуй, учетчиков больше, чем грузчиков. Большинство ходят с бумагами и бланками или просто так, без всякого дела.
   День жаркий, душный. На солнце поджарил себе лицо. В четыре часа дня решили послать делегацию на голландец, чтобы обменяться кинофильмами. Меня попросили зайти к "мастеру" и выяснить вопрос относительно пропуска. У него сидел "чам" (представитель нашего консульства в Джакарте, курирующий флот) и кушал водку. Имел удовольствие познакомиться с ним. Фигура довольно колоритная.
   Принесли фильм с голландца. Просмотрели. По смыслу - побег из тюрьмы. По существу - ерунда.
   Одиннадцатый час вечера. Погрузка движется черепашьими темпами. Ханурик из представительства еще на судне. Персональная автомашина ждет его на причале. А жена возможно дома. Жаль жену.
   У трюма под моей каютой громыхает лебедка. Но для меня это сладкая музыка. Согласен терпеть всю ночь, только бы грузили. Увы! В ноль часов работничков, как ветром сдуло. Черт бы их всех побрал.
  

18 декабря 1981 г.

   Шесть часов утра. Ясно в Джакарте, и тихо на судне. А голландец, который швартовался позже нас, разгрузился и уже ушел. Нам за прошедшие сутки погрузили всего около сорока тонн. С такими темпами, хорошо, если уйдем двадцать второго декабря.
   Кстати, по слухам алкаш основательно натрескавшись, покинул судно часов после двенадцати ночи. Причем, спустившись по трапу на причал и едва держась на ногах, начал показывать вахтенным матросам приемы каратэ. В общем, окончательно и убедительно доказал, что он ханурик и дурак.
   Намечается увольнение в город. Говорят покупать здесь нечего. Просто похожу, погляжу. Уже десятый час дня, а на погрузку и намеков нет. Ну и ну!
   Грузить начали в десять часов.
   В час команду отпустили в увольнение. Порт, кстати, довольно, современный, находится, очевидно, далеко от центра города. Когда подходили к Джакарте, я в бинокль видел высотные здания. Но вблизи порта ничего подобного нет. Поэтому сказать, что побывал в городе, нельзя. Здесь, какой-то захудалый пригород с двумя-тремя достаточно длинными улицами и рынком. Самые высокие здания не выше второго этажа. Да и таких всего несколько. Причем все они административные. Движение транспорта здесь интенсивное, но для нас - левостороннее. Очень много мотоциклов, велосипедов, есть и рикши. Главная улица представляет собой большое скопище тянущихся по обеим ее сторонам прилепившихся друг к другу лавочек, мастерских и прочих подобных заведений. Все это, ни в какое сравнение не идет с тем, что я видел в Японии. Хотя и та, и эта - страны востока. Здесь по обеим сторонам "проспекта" тянутся не широкие, около полуметра шириной, сточные канавы. С одной стороны такая канава открыта, и из нее, по-видимому, недавно выгребали содержимое, которое уложено аккуратными кучками вдоль канавы и, естественно, "благоухает". На базаре экзотики столько, что просто жуть берет. Товаров много: различные ткани, тюль, джинсы, обувь, овощи, фрукты, мясо, рыба, птица, цветы - трудно перечислить, что еще. Однако, лавочки, лавчушки, лавчуленьки, прилавки - крайне убоги. Проходы между ними (улочки) не шире метра, длинные и запутанные. Всюду грязь. Мальчишки-попрошайки одолевают. Преследуют целой гурьбой. От них приходится отмахиваться, как от назойливых мух. И в то же время жалко на них смотреть. На рынке предлагают все: деньги (обмен), товары, женщин. И самое главное, там какой-то особый, приторный запах при почти сорокаградусной жаре. У меня не только не было желания разглядывать здесь что-либо, мне хотелось затаить дыхание, чтобы не слышать этого запаха, и скорей бежать отсюда. Что я и сделал. Уже вне базара набрел на два магазинчика. Один был хоть и маленький, но довольно приличный. В нем продавались всевозможные, очень красивые резные изделия из дерева, чучела морских черепах, подделки из рога, картины и прочее в том же духе. Все это стоило достаточно дорого (по крайней мере, для нас). Мимоходом заглянул в боковую улочку. Там такой же канал (сточная канава), только более широкий. Мне еще никогда не приходилось видеть таких лачуг, как здесь. Я и представить себе не мог, что такое, вообще, возможно.
  

0x01 graphic

Индонезия. Джакарта.

  
   Гулял на берегу два часа. Больше из-за сильной жары выдержать не мог. Основное впечатление от прогулки - грязь и нищета.
   Сегодня опять обменялись фильмами. Теперь уже с греком. Опять взяли муть, только в другом плане. Некий переросток пытается стать эстрадным певцом. Гвоздь его программы - рок. Кажется, он достиг своей цели.
   В пять часов вечера погрузку прекратили (перерыв). Утром начали в восемь, а в половине девятого пошел дождь, который закончился минут через двадцать.
   Сейчас около часу ночи, а работу так и не возобновили. В общем, "хорошо" было в Северной Корее, а в Джакарте - не хуже. Но все эти неприятности - детские игрушки по сравнению с тем, что я узнал после кинофильма. Оказывается, пришла радиограмма, в соответствии с которой мы должны догружаться каучуком в Пинанге. Это, видимо, удлинит рейс еще недели на две. Просто не знаю, как быть, и что делать, и чувствую себя все хуже.
  

19 декабря 1981 г.

   Время - девять утра. Часа два тому назад было пасмурно, накрапывал дождь. Сейчас, как будто, проясняется. Погрузку еще не начали. Пытаюсь убедить себя в том, что сетовать на вчерашнее сообщение из ЧМП бесполезно. Пешком отсюда домой никак не уйдешь, как бы я этого не хотел.
   Грузчики начали трудиться только в десять. А я все гадал, когда же буду дома и в училище? По самым оптимальным прогнозам получается числа двадцатого января. Это трехнедельное опоздание, не считая УКП. Кстати, только что второй помощник забраковал десять машин с каучуком (сто тонн) - каучук был подмочен.
   В половине первого снова пошел дождь. Трюма закрыли. Похоже, против меня ополчились все силы земные и небесные. Трудно точно сказать, сколько на протяжении дня дождь начинался и прекращался.
   На экскурсию в Джакарту нас не повезут. Алкаш-каратэшник говорил "мастеру", что с представительского автобуса сняли номера. А получить их назад ему некогда. Водку трескает каждый день с утра и до самой поздней ночи. Причина вполне уважительная. Остальным сотрудникам посольства заняться этим тоже видимо недосуг. Да им это и не к чему. Они и без автобуса в город ездят, когда вздумается.
   На греческом судне взяли два остававшихся у них фильма. Оба смотрелись с интересом, даже при том, что никто из нас, за редким исключением, не знал английского языка. Читаю последнюю из имеющихся на судне книжек из серии ЖЗЛ "Герои-пограничники". Не уверен, что смогу дочитать до конца - ерунда редкая.
   Половина первого ночи. Грузят пятый трюм (под моей каютой).
  

20 декабря 1981 г.

   Лег вчера, а по сути уже сегодня, в три ночи - читал. Как раз в это время закончили работать грузчики. Крышку трюма закрыли. Утром узнал, что погрузку прекратили из-за отсутствия груза.
   Сейчас около семи утра. Погода хорошая. Работать начали часов в девять. Снова ходил в так называемый город. Основание говорить, что я видел Джакарту, у меня такое же, как если бы кто-то, побывав у нас на Кривой Балке, утверждал, что видел Одессу. Вылазку на берег совершил с единственной целью - сделать пару снимков в этой дыре. Бродили с доктором долго. Он кое-что купил. Фотографировались у судна. Ума не приложу, зачем, спрашивается, я снова болтался по этому богом забытому району Джакарты, жарился три часа на солнце и вдыхал экзотические миазмы. Кучи дерьма на главном "проспекте" до сих пор не убраны и по-прежнему распространяют вонище. В общем, находился всласть. Давно, ведь, известно, что если плохо соображаешь - ногам всегда горе.
   В восемнадцать часов закончили погрузку всех трюмов. Завтра уйдем из Джакарты. Скоро двадцать два часа. Почитаю и отдыхать.

21 декабря 1981 г.

   Идет дождь. Но теперь он уже не страшен. Погрузка закончена, трюмы закрыты. В двенадцать дня отвалили от причальной стенки. Итак, Джакарту видел только издали, когда выходили из порта. В час миновали рейд и вышли в открытое море. Теперь направляемся в порт Пинанг на Малаккском полуострове (Малайзия). Число жителей 800 тыс. Время хода к нему около трех суток.
   Небо покрыто облаками, но дождя нет. Ветрено. В четыре часа дня стало совершенно темно, и снова полил дождь. Включили ревун. Дождь продолжался часов до семи вечера.
   Вечером смотрел кинофильм "По следу властелина". Дождь продолжается. Погода под настроение. Тоска дремучая. Думать ни о чем не хочется. Кажется, обо всем уже передумал, и все мысли - безрадостные и тревожные.
  
  

22 декабря 1981 г.

   Лег в час ночи. В три разбудила болтанка. Убрал все, что может свалиться на пол. Но заснуть уже не мог. Дождь льет по-прежнему. Задремал только под утро.
   Двенадцатый час дня. Впечатление такое, будто разверзлись хляби небесные. Теперь я знаю, каков самый настоящий, тропический ливень. Порой бывает так темно, что капитан вынужден сбавлять ход судна и включать сирену. Вот будет здорово, если такая погода в Пинанге. Тогда уж точно придем домой ко дню Советской армии.
   Снова началась аритмия. После полудня дождь прекратился. Но зато усилилась качка. Приходится принимать меры, чтобы ничего не побилось и не поломалась. В семнадцать часов пересекли экватор в обратном направлении. Идем уже в северном полушарии.
  

23 декабря 1981 г.

   Не жалует нас Южно-Китайское море. Оно, вероятно, такое же ненадежное, как и сами китайцы. Третий раз я в нем, и третий раз "голова-ноги". Ночью не сомкнул глаз - держался за поручни койки. Только под утро, когда вошли в Сингапурский пролив, чуть вздремнул. В восемь часов прошли Сингапур теперь уже правым бортом. В Чхонджине рассчитывал, что при самом неблагоприятном стечении обстоятельств, уйдем из Сингапура 25-го декабря. А теперь только при благоприятных условиях будем в нем числа двадцать восьмого, двадцать девятого. А уйдем из него в этом году, а может и в следующем.
   Вошли в Малаккский пролив. Завтра утром Пинанг. Строить прогнозы в связи с этим портом - бессмысленно. Поживем - увидим.
   День прошел, как обычно. Вечером кинофильм "Прыжок с крыши". Кинолента была такая старая, что почти ничего не понял. Хотя видел его раньше и помню, что фильм неплохой.
  

24 декабря 1981 г.

   Ясно. Спокойно. В восемь утра бросили якорь примерно в тринадцати милях от Пинанга. До одиннадцати часов будем ждать прилива. Затем еще час хода. А там видно будет, как все завертится.
   Справа от нас достаточно большой, гористый, покрытый густой растительностью остров. Впереди еще несколько небольших островков. Их детально рассмотреть трудно, так как яркое солнце светит прямо в глаза.
   Вопреки ожиданию лоцман поднялся на судно не в одиннадцать, а в половине десятого. И мы "посунули" дальше. Подходы к порту довольно живописные. Сам порт больше похож на курортный городок. В нем стоят два наших судна: одно - балтийского пароходства на якоре и второе -черноморское "Вукуриани" у причала.
   В одиннадцать стали на якорь на рейде. Прибыли власти. Сегодня обещают начать погрузку. Завтра у них не то рождество, не то новый год. Но, как будто, работать будут. В час дня к борту пришвартовались две баржи с каучуком. Часа в четыре дня начали грузить.
   Вечером меня позвали в радиорубку. Пытался разговаривать с домом. Трубку взяла Лера. Но мы друг друга не слышали, и разговора не получилось. Только настроение испортилось на весь вечер.
  

25 декабря 1981 г.

   Вторые сутки в Пинанге. Стоим, грузимся не слишком интенсивно. С утра объявили, что сегодня будет увольнение в город. После завтрака выдали паспорта. В девять часов к судну подошел катер, и нас перевезли на берег. Как обычно, ходил с доктором. Город небольшой. Его можно сравнить с каким-нибудь районным центром у нас в Одесской области. Однако, с точки зрения архитектуры он чем-то напоминает Кобе. Небольшая часть города находится на острове, который связан с центром паромной переправы, очень оживлённой. Паромы двухэтажные, оригинальные и довольно быстроходные. Город-порт чистый. Некоторые второстепенные улицы страдают оттого, что по ним проходят сточные канавы, хотя и закрытые, но через люки там, где они есть, содержимое канав напоминает о себе. Но, конечно, Пинанг с пригородом Джакарты сравнить нельзя. Движение транспорта здесь интенсивное: машины, мотоциклы, много рикш. Как водится, побывали на рынке, тоже довольно чистом. Товаров много. Были бы деньги. Посетили солидный магазин типа универмага - четырехэтажный с лифтами, эскалаторами, кинозалами, полицейскими. Во многих магазинах и магазинчиках уже стоят новогодние елки в "снегу", которого здесь, наверное, никто никогда не видел. Иногда встречные поздравляли нас с новым годом. По крайней мере, мне так казалось. Мы с доктором часто встречали европейцев. Похоже скандинавов. Все легко одеты (в отличие от нас). В шортах, тапках и с женами. Иностранных судов в порту и на рейде много. Значительная часть населения Пинанга - индусы и китайцы. Страна отсталая (развивающаяся). Но рынки и магазины переполнены товарами. Большинство товаров из Японии. В этом незавидном городишке видел четыре больших магазина (возможно, есть и еще) по продаже автомашин японских и немецких. В этих магазинах стоят десятки машин различных марок - и никакой очереди. На рынке много овощей, фруктов, мяса, птицы, рыбы (живой), креветок и ещё много такого, чему не знаю ни названия, ни применения.
  

0x01 graphic

Малайзия, Пинанг

  
   Бродили по городу пять с половиной часов. После почти полной неподвижности на судне такая прогулка, протяженностью не менее, чем в двадцать километров, да еще по сорокаградусной жаре (и это зимой) - штука совсем не простая. Кроме того, меня все время беспокоила аритмия. Устали оба до чертиков. Пришли на судно с головной болью. Ко всему опоздали на обед, так что у нас с "доком" сегодня получился разгрузочный день. А вообще-то, последнее время есть я стал плохо. Затягивающийся рейс действует на нервы, чем дальше - тем больше. Похоже, что и отсюда уйдем не раньше двадцать восьмого декабря.
   После ужина печатал с доктором фотокарточки, получились неважно. Частично - из-за не качественных негативов, а частично - из-за плохого проявителя. Если представится возможность, попробуем их переделать. А нет, и так сойдут. Какие ни есть, а все же будет память.
   Сейчас полночь. Приму ванну, почитаю, и отдыхать - устал.
  

26 декабря 1981 г.

   Вчера меня снова, без моей просьбы, записали в увольнение. Идти в город - желания не было. Накануне достаточно находился. Получил основательное представление о Пинанге. Сделали несколько фотографий. Покупать здесь тоже ничего не собираюсь. Так что особых причин для гулянья - не видел. К счастью, меня не внесли в журнал и я, таким образом, вполне законно мог остаться на судне.
   Рядом с нами стоит черноморский контейнеровоз "Петр Старостин". Его приход в Пинанг как-то связывают со столкновением судов: "Герои Панфиловцы" (нашим) и либерийцем в Сингапурском проливе. Деталями этого столкновения я не интересовался.
   Зондировал вопрос о своем переходе на судно "П. Старостин". Оказалось, что перейти можно, но смысла нет, так как оно будет в Ильичевске, примерно 24-25 января. Мы же, возможно, придем туда даже на день-два раньше.
   В семнадцать часов "П. Старостин" ушел на Италию. А мы все стоим. В общем, день прошел буднично. Ничего интересного не произошло.
  

27 декабря 1981 г.

   Всю ночь под окном каюты тарахтела лебедка. Но во все остальные трюмы не загружали. Боюсь, что и сегодня погрузку не закончат и, таким образом, уйдем из Пинанга только завтра ночью с приливом. Опоздание мое растет. А настроение падает.
   Сегодня каучук вообще не грузили. В чем причина - не знаю. То ли потому, что воскресенье, то ли в городе какой-то праздник. Так что сейчас под сомнением уход даже завтра ночью.
   Перед ужином меня пригласили в радиорубку. Разговаривал с Региной. Там все в порядке и, самое главное, с УКП не будет осложнений. К сожалению, не понял, как дома решат вопрос с елкой. После разговора по телефону немного ожил. Но чувствую себя все равно неважно.
   Вечером смотрел кинофильм "Сдается квартира с ребенком". Сейчас, одиннадцать вечера. Почитаю и на отдых.
  
  

28 декабря 1981 г.

   Ничего нового. Полная неизвестность. Прямо, как у Мицкевича:
  

"Тихо вшенде, глухо вшенде..."

  
   За ночь погрузили около ста тонн. Если так и дальше, то хватит до нового года. Сейчас час дня. Приехал "мастер". Был в городе. Вроде бы говорил (я лично с ним не разговаривал), что сегодня уйдем, независимо от того, сколько загрузят каучука. Что-то не очень верится. Хорошо бы!
   День прошел обыденно. Около двенадцати ночи прибыл лоцман, и мы оставили Пинанг за кормой. Стоя на мостике, я наблюдал красивейшее природное явление. Ночь безлунная, темная. Черное небо с огромными звездами, а на поверхности воды корпус судна окружен ярким светящимся ореолом - фосфорицируют какие-то мельчайшие морские организмы в океане. В этом рейсе я такое увидел впервые.
   Сейчас половина второго ночи. Приму ванну, почитаю и спать.
  

29 декабря 1981 г.

   В третий, предпоследний раз идем Малаккским проливом. Возвращаемся к Сингапуру. Будем в нем ночью. Завтра утром начнутся заботы в последнем порту этого рейса. В нем же встретим и Новый год. А затем, еще раз Малаккский пролив и домой.
  

30 декабря 1981 г.

   Стоим на рейде Сингапура, достаточно далеко от города. Готовимся в увольнение.
   Но прежде, чем нас туда отвезут, я позволю себе как можно подробнее описать этот удивительный город.
   Республика Сингапур - это небольшое островное государство, расположенное на стыке Индийского и Тихого океанов в 137 км к северу от экватора. Помимо основного острова Сингапур, к его территории относятся еще более 50 мелких островов и рифов. Общая площадь территории государства - 617,8 кв. км постепенно увеличивается за счет осушения прибрежных мелководных участков моря.
   Остров Сингапур (длина с востока на запад - 41,8 км, с севера на юг - 22,5 км, общая площадь - 571,6 кв. км) равнинный, с невысокими холмами. Высшая точка - холм Букит Тима (оловянный холм) - 165 метров над уровнем моря. Через пролив Джохор на севере проложена 1056-метровая дамба, связывающая Сингапур с Малайзией. По дамбе проходят шоссейная и железная дороги, а также водопроводная магистраль для подачи воды в Сингапур.
   Климат в Сингапуре типично экваториальный. Температура воздуха колеблется от +33 в полдень до +24 утром. Относительная влажность превышает 90-95% ночью, к полудню опускается до 70%.
   Быстрое экономическое развитие Сингапура отразилось на его флоре и фауне. Густые тропические леса, некогда покрывавшие весь остров, сохранились лишь в заповедных зонах. Крупные млекопитающие, населявшие естественные джунгли (тигры, кабаны, косули и т. п.), полностью истреблены. В заповедных лесах и парках иногда встречаются обезьяны, мелкие животные и птицы, такие как древесная землеройка, летающий лемур, несколько видов белок. Пресмыкающиеся представлены более широко. На острове зарегистрировано 40 видов змей, но лишь 6 из них являются ядовитыми. В прибрежных водах обитают различные виды рыб, морских животных и водяных змей.
   Население на конец 1981 года составляло 2,48 млн. человек. По этническому происхождению оно состоит из 77% китайцев, 15% малайцев, 6% индийцев и 2% представителей других этнических групп. Средний возраст населения - около тридцати лет, ожидаемая продолжительность жизни - 71 год.
   Официальными считаются 4 языка: малайский, китайский (пекинский диалект - мандарин), тамильский и английский. Малайский язык является национальным языком, английский - административным.
   Сведения о ранней истории Сингапура весьма скудны. В древности Сингапур носил название Тумасик (что означает Морской город), который впервые упоминается в яванских хрониках. В конце XIII века появилось новое название - Сингапура. Согласно легенде, во время одного из нашествий пришельцев на остров их предводитель увидел на берегу странное животное, напоминавшее льва, и решил основать на этом месте поселение под названием Сингапура, что в переводе с санскрита означает Город Льва.
   До ХIX века Сингапур оставался небольшим поселением. Современная история Сингапура начинается с 1819 года, когда один из создателей Британской империи Томас Стэмфорд Раффлз высадился на острове. По достоинству оценив выгодное географическое положение Сингапура, он решил основать здесь стратегический центр и путем интриг и подкупа выкупил остров у султана Джохора. В 1867 году Сингапур стал колонией британской короны. Особое развитие Сингапур получает после того, как в 1869 году был открыт Суэцкий канал, что способствовало ускоренному расширению торговли между Европой и Азией. Начиная с последней четверти XIX века, Сингапур развивался быстрыми темпами.
   Во время Второй мировой войны - 15 февраля 1942 года Сингапур был захвачен Японией. Падение Сингапура премьер-министр Великобритании У. Черчиль расценил как "величайшее несчастье британского оружия". Японская оккупация Сингапура продолжалась три с половиной года. Остров был освобожден в сентябре 1945 года и вновь стал британской колонией.
   В 1955 году Сингапур получил от Англии конституцию, которая предполагала большую меру самоуправления. В июне 1959 года Сингапур обрел статус самоуправляющегося государства в рамках Содружества наций. Первым премьер-министром стал лидер Партии народного действия Ли Куан Ю. В сентябре 1963 года Англия объявила о создании Федерации Малайзии, в которую вошли Малайская Федерация, Сингапур, Саравак и Сабах.
   В августе 1965 года было объявлено о выходе Сингапура из Федерации (этот день отмечается как Национальный день Сингапура). Сингапур стал независимым государством. В сентябре 1965 года Сингапур был принят в ООН, а в декабре того же года провозглашен Республикой. Английские войска и их военная база сохранялись в Сингапуре до 1976 года.
   Советско-сингапурские отношения стали развиваться после получения Сингапуром независимости. В июне 1968 года установили дипломатические отношения между Советским Союзом и Сингапуром.
   Сингапур является парламентской республикой. Высший законодательный орган - парламент, который избирает главу государства - президента. В 1981 году им стал Деван Наир. Парламент состоит из 75 членов и избирается раз в 5 лет путем всеобщих выборов Голосование на выборах является обязательным для всех граждан, достигших 21 года.
   Президент назначает премьер-министра, которым с 1959 года неизменно был Ли Куан Ю, лидер правящей Партии народного действия. В Сингапуре зарегистрировано 19 оппозиционных политических партий, однако, влияние их незначительно. Под контролем правительства функционирует Национальный конгресс профсоюзов с числом членов 224 тысячи человек. Коммунистическая партия в Сингапуре запрещена.
   У Сингапура есть собственная армия, ВВС и ВМФ (42 тысячи человек в 1981 году), большое количество резервистов и полицейские силы.
   Характер развития экономики Сингапура в значительной степени определялся особенностями географического положения и отсутствием собственных естественных ресурсов. Удачное расположение Сингапура на одном из важнейших мировых торговых путей способствовало превращению его в крупнейший порт мирового значения и международный финансовый центр.
   Не имея собственных минеральных ресурсов, Сингапур в огромной степени зависит от внешних рынков. Он издавна был известен также как важный центр реэкспортной торговли, которая процветала благодаря отсутствию пошлин на ввоз и вывоз товаров. Развитие промышленности было ориентировано на обслуживание торговли, то есть на первичную обработку, сортировку и упаковку реэкспортируемых товаров.
   После получения независимости правительство Сингапура объявило одной из важнейших экономических целей индустриализацию страны. Для достижения этой цели был взят курс на активное привлечение иностранного капитала. В начале 80-х годов доля иностранных капиталовложений в общем объеме ежегодных инвестиций в экономику Сингапура составляла более 70%.
   Промышленность Сингапура производит 23% его валового национального продукта. Наиболее динамично развивающимися отраслями промышленности являются транспортное машиностроение, нефтеперерабатывающая, электронная, приборостроение. Сингапур занимает третье место в мире по переработке нефти и по производству буровых платформ. Дальнейшее развитие получили и такие традиционные отрасли промышленности, как деревообрабатывающая, текстильная, пищевая, производство латекса.
   Внешняя торговля занимает важное место в экономике страны. Основными торговыми партнерами Сингапура являются Япония, Малайзия, США, Саудовская Аравия и страны Европейского союза.
   В сельском хозяйстве Сингапура основное внимание сосредоточено на развитии высокопродуктивных отраслей, не требующих больших земельных угодий: птицеводстве, свиноводстве, гидропонном овощеводстве. Важной экспортной отраслью сельского хозяйства является выращивание орхидей. Благодаря усилиям, направленным на интенсификацию существующих отраслей сельскохозяйственного производства, Сингапур в последние годы добился значительных успехов в области обеспечения населения продуктами питания за счет собственного производства.
   Сингапур является крупнейшим финансовым центром в Юго-Восточной Азии. Сингапурский доллар, введенный в оборот в 1967 году вместо индийской рупии и серебряного доллара, отличается стабильностью. На конец 1981 года в Сингапуре насчитывалось 108 коммерческих банков и отделений крупнейших банков мира. В Сингапуре функционирует отделение Московского Народного банка, который был основан в Лондоне в 1919 году.
   Огромное значение для развития Сингапура имеет транспорт, особенно морской и воздушный.
   В 1981 году морской порт Сингапура вышел на второе место в мире по тоннажу заходящих судов (после Роттердама). Он обслуживает более 300 морских линий, связывающих Сингапур практически со всеми частями света. В 1981 году число заходов в порт судов составило более 56,6 тысяч.
   Общие грузы поступают через 6 основных районов порта: Кеппель, Пасир Панджанг, Телок Айер, Сембаванг, Джуронг и Восточный контейнерный терминал. Контейнерные грузы в 1981 году составили 47% всего объема грузов, не считая нефти.
   Власти порта уделяют особое внимание расширению мощностей по обработке контейнеров. Помимо Восточного контейнерного терминала, перегрузочное оборудование для контейнеров имеется на причалах Кеппель и Пасир Панджанг. Контейнерный причал строится также в Телок Айер. С 1981 года погрузочно-разгрузочные операции на Восточном контейнерном терминале осуществляются с помощью компьютера, что ускоряет обработку контейнеров. Всего за 1981 год в Сингапурском порту было обработано 1,088 млн. контейнеров, что более чем в 4 раза превышает показатель 1978 года.
   Порт располагает обширными складскими помещениями, площадь которых постоянно увеличивается в соответствии с ростом грузооборота портае
   В порту осуществляются разнообразные работы по обслуживанию судов на Восточном и Западном рабочих рейдах порта. Буксирный флот порта в 1981 году был задействован в 41400 операциях. Судам было продано 1,4 млн. тонн топлива и 1,7 млн. тонн воды. Осуществляется также очистка танкеров от остатков нефти.
   Морской торговый флот, плавающий под флагом Сингапура, занимает 14 место в мире и насчитывает 849 судов. Общая численность плавсостава - около 4 тысяч человек.
   Гражданская авиация за годы существования республики получила огромное развитие. В июле 1981 года вступил в строй новый международный аэропорт Чанги, по своим размерам в 5 раз превышающий старый аэропорт Пая Лебар. Аэропорт способен принять до 10 миллионов пассажиров в год, или 5 тысяч пассажиров в час.
   В Сингапуре имеют свое представительство 34 авиакомпании, осуществляющие 658 полетов в неделю и связывающие Сингапур непосредственно с 66 городами 43 стран мира. Среди них - Аэрофлот.
   Правительство Сингапура придает большое значение развитию туризма, рассматривая его как один из важнейших источников поступления в страну валютных средств: доходы от туризма составляют 1,5-2 миллиарда сингапурских долларов ежегодно. Сингапур занимает I место в Юго-Восточной Азии по количеству туристов. В 1982 году его посетило почти 3 миллиона человек. В основном туристы едут из Азии, Европы, Австралии и Океании.
   В Сингапуре насчитывается 141 гостиница, которые предоставляют в распоряжение туристов около 14 тысяч комнат. К 1986 году ожидается завершение строительства туристического комплекса "Раффлз Сити", одна из гостиниц которого будет самой высокой в мире (71 этаж).
   В Сингапуре имеется 471 школа, из них 466 являются государственными школами или школами с государственной дотацией.
   Начальное образование в государственных школах бесплатное, и начинается с 6 лет. Родители выбирают основной язык обучения, которым может быть любой из 4-х официальных языков Сингапура. Обязательно также изучение второго языка.
   В соответствии с новой системой обучения, внедряющейся в школах с начала 80-х годов, в первые три года начальной школы основное внимание уделяется изучению языка, а не получению фактических знаний. В конце третьего года обучения учащиеся делятся на три потока в зависимости от проявленных ими способностей, что фактически и определяет их дальнейшую судьбу. Так, попавшие в третий, низший поток после завершения начального образования (для них - 8 лет) направляются в технические и ремесленные училища; учащиеся же первых двух потоков после 6 лет учебы и сдачи выпускных экзаменов в начальной школе могут продолжить свое образование в средней школе.
   Обучение в средней школе также проводится по потокам и занимает 4-5 лет. Успешно сдавшие выпускные экзамены в средней школе могут поступить на 2-х или 3-х годичные подготовительные курсы для поступления в высшие учебные заведения. Высшее образование дают: Национальный университет, технологический и педагогический институты, два политехнических колледжа.
   Профессионально-техническое обучение ведется в 17 учебных заведениях, которые готовят работников для промышленности, торговли и сферы обслуживания. Для подготовки кадров морского флота действует морская школа, в которой организованы 4-месячные курсы для моряков торгового флота и 2-годичные курсы для офицеров. Специализированное отделение для подготовки офицеров морского флота имеется также в Сингапурском политехническом колледже.
   В Сингапуре практически нет безработицы. Более того, государство испытывает нехватку рабочей силы, особенно высококвалифицированных специалистов и чернорабочих. В связи с этим разрешается привлекать иностранную рабочую силу, основными источниками которой являются Малайзия, Филиппины и Индонезия.
   Государственное законодательство устанавливает минимальные стандарты, которые должны выполняться при найме рабочей силы, в частности, 8-часовой рабочий день или 44-часовая рабочая неделя, предоставление работающим 11 праздничных нерабочих дней в год, предоставление ежегодного оплачиваемого отпуска (7-14 дней в зависимости от стажа работы), оплата больничных и отпуска по беременности и прочее.
   Социальное обеспечение осуществляется путем отчисления работающими части своей ежемесячной заработной платы в централизованный Фонд социального обеспечения (СПФ). Отчисления в фонд являются обязательными и составляют 45% заработной платы, из которых 23% вычитается из заработной платы работающего, а 22% вносит работодатель. Эти средства могут быть выданы работнику лишь по достижении им пенсионного возраста (55 лет) или в случае потери трудоспособности. Такая система социального обеспечения весьма выгодна правительству, так как она имеет возможность использовать средства СПФ на свои нужды в течение 35-40 лет, пока не подойдет срок их выплаты владельцу.
   Медицинское обслуживание осуществляется как государственными, так и частными медицинскими учреждениями. Лечение у частных врачей и в частных клиниках дорого и доступно немногим. Основная масса населения пользуется государственными медицинскими заведениями, где плата за обслуживание ниже.
   В Сингапуре насчитывается 26 общих и специализированных госпиталей (13 из них частные), 27 поликлиник, 29 женских и детских консультаций. Самым крупным медицинским учреждением страны является новый комплекс Сингапурского главного госпиталя, открытый в 1981 году и состоящий из 10 корпусов.
   Сингапур - один из самых здоровых городов в тропиках" Здесь практически покончено с такими эпидемическими заболеваниями, как холера, малярия и другие. Сингапур - один из немногих городов тропического пояса, где можно пить воду прямо из-под крана.
   Сингапурское правительство проводит жесткую политику ограничения рождаемости в стране. Разработана общенациональная программа семейного планирования, осуществлением которой занимается Национальный центр по семейному планированию. Пропагандируются более позднее вступление в брак, увеличение срока между рождением первого и второго ребенка, ограничение количества детей в семье двумя. Широко применяется добровольная стерилизация, которой в период с 1966 по 1980 годы подверглись более 86 тысяч мужчин и женщин. Помимо активной агитации и пропаганды среди населения, правительство использует также и материальные стимулы, например, резкое увеличение платы за медицинское обслуживание при родах третьего и последующих детей, увеличение процента подоходного налога с многодетных семей и прочее. В результате этих усилий уровень рождаемости в Сингапуре за сравнительно короткое время сократился почти в два с половиной раза.
   Жилшлищное строительство ведется как государством, так и частными предпринимателями. К концу 1981 года 1,69 млн. человек, или почти 70% населения Сингапура, проживало в государственных квартирах. Закончено строительство шести жилых районов, в ближайшие годы предусматривается завершение строительства еще шести таких районов. При этом 63% государственных квартир принадлежит жильцам, то есть куплены у государства, остальные сдаются государством в аренду. Возможность приобретения государственной квартиры ограничивается уровнем дохода жильцов. Так, трехкомнатная государственная квартира может быть продана семье при условии, что ее общий ежемесячный доход не превышает 1500 сингапурских долларов. Сингапурцы, получающие доход выше установленного предела, не имеют права на государственные квартиры и должны обеспечивать себя жильем за счет частного строительства, стоимость которого в несколько раз превышает государственное. В 1980 году в частных домах проживало около 510 тысяч человек.
   Культура Сингапура складывается из религиозных и культурных традиций различного происхождения, поддерживаемых основными этническими группами населения (китайцами, малайцами, индийцами). Не препятствуя развитию этих традиций, правительство вместе с тем прилагает усилия, направленные на формирование общенациональной сингапурской культуры, что рассматривается им как важный этап становления Сингапура как нации.
   В Сингапуре работает один профессиональный творческий коллектив - Сингапурский симфонический оркестр. Наибольшей известностью из любительских коллективов пользуется Национальная танцевальная группа, которая часто выезжает на гастроли за рубеж . Имеется Национальный театр на 3400 мест и закрытый театр на 900 мест, где нередко выступают приезжие артисты. Профессиональной драматической труппы в Сингапуре нет. Работает Национальный музей и картинная галерея, есть несколько частных музыкальных и танцевальных школ.
   В Сингапуре функционируют 78 кинотеатров, в которых демонстрируются иностранные фильмы, поскольку своей киностудии в Сингапуре нет. Фильмы закупаются в основном в Гонконге, США и Индии. В 1981 году на экранах Сингапура было показано 8 советских фильмов. Порнографические фильмы в Сингапуре запрещены. Национальная библиотека насчитывает более 1,4 млн. книг на четырех языках, ее услугами пользуются 445 тыс. сингапурцев, в основном учащиеся.
   В Сингапуре издается 11 газет (4 китайские, 3 английские, I малайская и 3 на индийских языках) общим тиражом более 615 тыс. экземпляров в день.
   Основные религии, исповедуемые жителями Сингапура - буддизм, ислам, христианство и индуизм. 13% населения являются атеистами. В Сингапуре много храмов, мечетей, соборов, различных христианских миссий. Основные религиозные праздники являются праздниками государственными и объявлены нерабочими днями.
   Сингапур располагает многочисленными сооружениями для занятий спортом. Проводятся массовые соревнования по бегу, спортивной ходьбе, плаванию и велосипедному спорту, а также ежегодный Сингапурский марафон. Помимо этих видов спорта, наиболее развитыми и популярными являются футбол, теннис большой и настольный, бадминтон, сквош, легкая и тяжелая атлетика. Спортивному совету, который является правительственным органом, принадлежат Национальный стадион на 60 тыс. зрителей, 5 легкоатлетических центров, 30 спортивных площадок и полей многоцелевого назначения, 11 плавательных комплексов, 47 теннисных кортов, 22 площадки для игры в сквош. Много спортивных сооружений находится в частном владении.
   Достопримечательностями Сингапура являются:
   Национальный музей находится в центре города, на Стэмфорд роуд. Построен в 1887 году. Первоначально был преимущественно историческим музеем, в 1972 году превращен в музей этнологии, истории и искусств Сингапура и Юго-Восточной Азии.
   В музее можно увидеть коллекцию фотографий старого Сингапура, образцы старинной китайской одежды и мебели. В здании музея располагаются знаменитая коллекция яшмы и коллекция произведений искусства бывшего Сингапурского университета. В картинной галерее выставлены работы современных художников Сингапура и Юго-Восточной Азии, а также работы местных студентов.
   Ежедневно, кроме субботы, воскресения и праздничных дней, в I1.00 проводится бесплатная экскурсия по музею.
   Форт Кэннинг, или Гора Императорской Семьи, находится в центре города. По преданию, в XII веке принц Сан Нила Утама построил здесь свой дворец, а в 1859 году был сооружен форт, названный в честь английского генерал-губернатора Кэннинга. В настоящее время в этом районе расположены Национальный музей, Национальная библиотека, Культурный центр, Центральный парк, Национальный театр, аквариум Ван Клифа.
   Мемориальный парк форта Кэннинг - одно из самых старых христианских кладбищ. Первые похороны состоялись еще в 1830 году. Стены с арками вокруг кладбища построены в 1846 году инженером Фабером. С 1865 года кладбище объявлено мемориальным. Сохранилось около 200 могил, имеющих определенную историческую ценность, с интересными надгробными памятниками, в том числе могила русского поручика В. Астафьева.
   Площадь Императрицы (Эмпресс Плэйс) расположена у устья реки Сингапур. Фасад площади создают здания старой колониальной застройки, среди которых Выставочный зал и театр (Виктория Мемориал Холл), бывший муниципалитет (Сити Холл), здание парламента. Перед зданием Сити Холла расположено спортивное поле - Паданг, бывшее ранее местом для прогулок, описанное в рассказах английских писателей Моэма и Конрада. Сейчас Паданг используют для проведения спортивных мероприятий и парадов.
   Мерлайон парк находится на правом берегу устья реки Сингапур. Достопримечательность этого небольшого парка - фонтан в виде туристического символа Сингапура: восьмиметровой стилизованной фигуры льва с рыбьим хвостом, обращенной в сторону моря. С набережной открывается вид на рейд с сотнями судов из разных стран.
   Аллея королевы Элизабет (Элизабет Уок) - так называется отрезок набережной слева от устья реки Сингапур. На ней находятся: мемориальный памятник в честь погибших в первой и второй мировых войнах; фонтан, построенный в честь Чень Цень-шена, много сделавшего для организации снабжения города питьевой водой; монумент в честь героя второй мировой войны Линь Бо-шена, открытый в 1954 году в 10-ю годовщину его гибели.
   Клифйорд-пирс построен в 1933 году, имеет прямоугольную форму, сооружен из железобетона. Он выходит в район центра Сити с множеством высотных зданий, в которых размещаются банки, различные компании, рестораны, магазины. С Клиффорд-пирса осуществляются поездки на острова вокруг Сингапура, организуются круизы на судах различного класса.
   Военный мемориал Краньжи - братская могила и памятник павшим в боях иностранцам. Расположен в северной части острова. Открыт в 1957 году в память о 24 тысячах военнослужащих английской армии, погибших в Малайе, на Яве, Суматре и в других районах Юго-Восточной Азии. Это многоступенчатое сооружение, увенчанное шаром, на котором укреплена пятиконечная звезда. На постаменте высечено 20 тысяч имен. В братской могиле захоронено 4 тысячи человек, рядом отдельные могилы. Мемориал открыт круглосуточно.
   Вилла Сунь Ят-сена расположена на Тай Джин роуд. В этом доме в 1905 году останавливался Сунь Ят-сен, здесь была организована Наньянская ячейка Союзной Лиги Китая и разрабатывался план борьбы с Цинской династией. Затем дом долгое время пустовал.
   В 1936 году генеральный консул Китая Гао Линь-бо решил сохранить дом как памятник. Во время войны дом был разграблен японцами. В 1964 году после реставрации в нем были размещены экспонаты, рассказывающие о революционной деятельности Сунь Ят-сена. На втором этаже размещается библиотека и зал заседаний. Перед зданием установлен бронзовый бюст Сунь Ят-сена.
   Орчард роуд (длина 1,6 км) - самая известная улица Сингапура. На ней расположены лучшие отели города, множество современных торговых центров, кинотеатры, рестораны. Орчард роуд - парадная витрина туристического Сингапура, она всегда многолюдна и оживленна. Название улицы ("орчард" по-английски - фруктовый сад) отражает одну из страниц прошлого Сингапура, когда первые переселенцы, ошибочно решив, что местный тропический климат подходит для выращивания апельсинов, разбили здесь фруктовые сады.
   Сингапурский культурный театр находится на Грэндж роуд. В нем ежедневно проводятся для туристов и всех желающих представления, знакомящие зрителей с историей и культурой Сингапура.
   Чайна Таун (Китайский город) - старый район поселения китайцев. Некогда называемый китайцами "большим городом", в настоящее время он сократился до нескольких кварталов. Старые обветшалые двухэтажные дома сносятся, уступая место современным высотным зданиям. Вечером улицы Чайна Тауна превращаются в рынок, где торговля ведется на переносных лотках или прямо на земле. Центральный район Чайна Тауна (6 га) предполагается сохранить в неприкосновенности как исторический памятник Сингапура.
   Здание медицинского заведения Тун Чай находится на Вэйян стрит в Чайна Тауне. Построено в 1892 году как бесплатная больница для бедных богатыми китайскими купцами. При реставрации был сохранен первоначальный облик здания с мощными колоннами, богато украшенной крышей, обильной резьбой по дереву. В настоящее время в здании размещается галерея, где можно осмотреть и купить предметы традиционного китайского искусства и китайский антиквариат.
   Здание Китайской Торговой Палаты расположено на Хилл стрит. Построено в 1906 году. Примечательно тем, что "Стена девяти драконов" у входа является точной копией знаменитой стены в Императорском дворце в Пекине.
   Парк Тигрового бальзама расположен на юго-западе Сингапура, на холме у моря. Основан в 1937 году на средства братьев Ху Вэнь, разбогатевших на производстве и продаже тигрового бальзама. В парке множество скульптурных групп, беседок, гротов, отражающих сцены из китайской мифологии. Не обладая хорошим вкусом, создатели парка-музея собрали в нем скульптуры разных стилей и эпох, не представляющих художественной ценности.
   Зоопарк расположен в северной части острова. Зоопарк молодой, открыт в 1976 году. В открытых вольерах парка, имитирующих естественные условия, содержится 1200 животных I30 видов. В 1981 году открыт Дом пресмыкающихся, где собрана богатая коллекция различных видов змей, ящериц, рептилий и других. Зоопарк имеет большую красивую парковую зону. Оборудованы специальные открытые вагончики, совершающие экскурсии по территории зоопарка.
   Птичий парк расположен в западной части острова, в районе Джуроыг. Занимает площадь в 20 гектаров и является одним из самых больших птичьих парков в мире. В парке содержится более 7000 птиц 350 видов. Часть территории парка (2 га) с 30-метровым искусственным водопадом окружена сетчатым заграждением, где над прогулочными дорожками и мостами через ручей свободно летают около 1000 птиц. Недавно открыт первый в Азии Дом ночных птиц. Озера и лагуны на территории парка населены фламинго, пеликанами, лебедями, райскими птицами и другими редкими и экзотическими породами птиц. Прогулки по птичьему парку можно совершать пешком или на специальном трамвайчике.
   Аквариум Ван Клифа находится на Ривер Вэлли роуд. Открыт в 1955 году и назван в честь его основателя, который оплатил большую часть строительства этого сооружения. В аквариуме имеется 71 резервуар, в которых содержится более 3000 видов рыб, морских животных и кораллов. Здесь представлены самые редкие виды рыб, амфибий, рептилий, черепах, ракушек и т. д. Здание кондиционировано и интересно оформлено.
   Крокодилариум (расположен на Ист Коуст Паркуэй) насчитывает около 1000 крокодилов четырех видов, привезенных из Индонезии, Новой Гвинеи и Таиланда. Здесь их выращивают для получения крокодильей кожи. Вдоль водоема оборудована смотровая дорожка. По вторникам с 11.30 до 12.30 проводится кормление крокодилов. В демонстрационном зале выставлены многочисленные изделия из крокодильей кожи.
   Ботанический сад - один из интереснейших парков Сингапура, основан в 1822 году и занимает 32 гектара. С 1877 года участок сохраненной естественной флоры начал пополняться искусственными насаждениями из деревьев, привезенных из других тропических стран. Помимо чисто декоративных кустарников и цветов, в настоящее время в саду насчитывается около 30 тысяч видов флоры тропических стран. Сохранен участок естественных джунглей площадью в 4,5 гектара. Он насчитывает 3000 видов растений, бамбуковую рощу, сандаловую рощу. Имеются большая коллекция пальм, созданные из лиан орнаментальные фигуры, два озера с лилиями. Особое место занимает коллекция орхидей, насчитывающая 800 видов, включая гибриды. Уникальный гербарий сада насчитывает 500 тысяч видов засушенных растений. Библиотека сада имеет литературу о флоре всего региона.
   Китайский и японский парки расположены по соседству друг с другом в районе Джуронг. Китайский парк занимает 13 гектаров, имеет три пагоды в стиле Летнего дворца в Пекине, девять арочных мостов через ручьи, чайный домик, ресторан на реке в виде каменного корабля. Японский парк является самым большим из существующих вне Японии, с типично японским ландшафтом: каменные сады, заросли лотосов в воде, японские домики, пагоды, летние домики.
   Парки орхидей имеются по всему острову, но наиболее примечательный парк расположен в северной части острова на улице Мандай Лейк. Парк занимает 4 гектара, в нем представлено множество видов орхидей, водяные тропические растения, а также другие виды тропических и субтропических растений.
   Водохранилище Селетар расположено в северной части острова. Это самое крупное водохранилище Сингапура находится на территории национального заповедника, где сохранились естественные джунгли с типичной для этого региона древесной и кустарниковой флорой. Из водохранилища в город поступает питьевая вода. Селетар является одним из самых любимых мест отдыха сингапурцев. На берегу водохранилища построена смотровая башня, на которую можно подняться по винтовой лестнице.
   Гора Фабер - прекрасное место для обозрения панорамы города днем и ночью. Высота холма - 115 метров, площадь - 40 га. С холма открывается прекрасный вид на море, острова и город. Смотровая площадка оборудована биноклями, в которые можно увидеть даже Индонезийские острова. С горы Фабер начинается подвесная канатная дорога до острова Сентоза. Длина подвесной дороги - 1267 метров, время передвижения - 8,5 минут.
   Остров Сентоза, в переводе с малайского - остров "мира и спокойствия", раньше служил прибежищем пиратов. В 80-х годах прошлого столетия остров был превращен в военно-морскую крепость, а в настоящее время является туристическим центром и местом отдыха сингапурцев. Площадь острова - 290 гектаров. На острове имеются следующие музеи:
   Морской музей, в котором посетители могут познакомиться с историей развития мореходства в районе ЮВА. В музее выставлены некоторые экспонаты, подаренные Советским Союзом.
   Саррендер Чембер - небольшой музей, посвященный истории сдачи Сингапура японцам и англичанам во время второй мировой войны. Главной достопримечательностью музея является зал восковых фигур, воспроизводящий сцены подписания актов о капитуляции Великобритании в 1942 году и Японии в 1945 году.
   Коллариум, в котором собрана богатая коллекция редких морских кораллов, тропических рыб и раковин.
   Форт Селосо - большая военно-морская крепость с сохранившимися пушками и фортификационными сооружениями.
   На острове Сентоза оборудовано несколько пляжей, создана искусственная лагуна длиной 1,2 км. Здесь расположены также поле для игры в гольф, центр гребли на каноэ и каток для катания на роликовых коньках. По острову можно совершить путешествие по монорельсовой дороге. Вечером работает светомузыкальный фонтан.
   Остров Кусу, или Черепаший остров - прекрасное место отдыха с оборудованными пляжами и беседками. На острове находится буддийский храм, построенный в честь бога китайских переселенцев То Пе Конга. В девятый лунный месяц по китайскому календарю тысячи сингапурцев китайского происхождения приезжают сюда на традиционную ночную молитву этому богу. На холме находится гробница - святое место для малайцев.
   В Сингапуре множество храмов, соборов, церквей и мечетей, отражающих многоликость верований сингапурского населения. Самые интересные из них:
   Армянская церковь (расположена на Хилл стрит) - самая старая христианская церковь Сингапура, построена в 1835 году на средства армянской колонии. Вначале церковь имела четыре портика с дорическими колоннами и колокольней, затем были внесены некоторые изменения в восточном духе. Церковь не действущая, сохраняется как историческая ценность.
   Собор Святого Андрея - англиканский собор, построенный европейцами в 1838 году. В 1862 году был перестроен. В соборе имеются мемориальные доски со списками восставших и расстрелянных в 1915 году индийских солдат.
   Храм Тянь Хок Кен - самый старый китайский храм Сингапура, находится в Чайна Тауне на Телок Айер стрит. Построен в 1842 году богатыми купцами - переселенцами из Китая в честь богини моря Ма Чу, которая считается покровительницей путешествующих. Здание сооружено из материалов, привезенных специально для этого из Китая, в типично китайском стиле, с четырьмя каменными драконами - китайским символом мужества - на крыше. Сохраняется как историческая ценность. Храм является действующим, но открыт для посещения публикой.
   Храм Тысячи Огней - храм Будды, для которого характерна смесь индийской и китайской архитектуры, находится на Серангун роуд. Это нарядный храм с большим количеством религиозной символики и изречений Будды. Статуя Будды высотой 15 метров окружена множеством огней, которые зажигают в праздничные дни.
   Храм Мариамман - самый старый индуистский храм в Сингапуре. Расположен в Чайна Тауне, на Саус Бридж роуд. Первоначально был построен из дерева в 1827 году, в 1862 году перестроен. Посвящен богине Мариамман, которая является одним из обликов богини Деви, жены Шивы. Храм действующий.
   Храм Перумал - индуистский храм, построенный в 1855 году на Серангун роуд. В 1966 году был реставрирован, для работ были приглашены известные скульпторы из Южной Индии. Посвящен богу Вишну.
   Мечеть Султана - самая большая мечеть в Сингапуре. Находится на Норе Бридж роуд.
  
   Около девяти часов утра прибыли два катера. Примерно, час времени ушло на переход от судна до берега. Набережная в том месте, где нас высадили, и примыкающий к ней район города впечатляют. Высотные здания, хорошие дороги, по сторонам которых растут пальмы. Торговля начинается чуть ли не у причалов. Несметное количество магазинов и магазинчиков. В их числе несколько таких, которые обслуживают, в основном, русских. Здесь же находится и, так называемый, Малай-базар. Это крытая узкая, длинная улочка, по обе ее стороны размещены ларьки и магазинчики. Многие продавцы на Малай-базаре сносно говорят на русском языке.
  

0x01 graphic

Сингапур

  
   В городе интенсивное движение машин, мотоциклов. Есть и рикши, но их очень мало.
   Мы, разумеется, не бросились осматривать достопримечательности Сингапура. Во-первых, туда надо было чем-то добираться. А это, естественно, не даром. И, кроме того, плата за вход в любое из них стоит от трех до пяти долларов. А это для нашего брата - советского моряка слишком дорогое удовольствие. Все наши сразу направились в магазины - те, что попроще, и где цены поменьше. Только там можно "отовариться", порыться в тряпках, поторговаться, и пока у наших моряков не закончатся деньги, их от этого занятия не оторвешь.
   Я терпеть не могу магазинов и базаров, но часа два ходил следом за всеми, испытывая состояние какой-то пришибленности. Товаров такое обилие, что можно потерять голову. Я в них ничего не понимаю. В ценах не ориентируюсь. А что и за сколько можно продать у нас, меня совершенно не интересует. Мне это ни к чему, а для наших ребят такие знания очень важны, и они, кажется, в этом вопросе "собаку сьели".
   В общем, все что-то ищут, покупают, а я, как в известной песне, "все гляжу, глаз не отвожу" - и только. Но, в конце концов, в одном из магазинов тоже сделал покупку, на которую ухлопал почти все свои деньги. Думаю, что дома меня за нее вряд ли похвалят. Не гожусь я для таких мероприятий. Кстати, в этом магазине стояли несколько автоматов с разными соками, которые можно было пить сколько угодно, а главное - бесплатно. Члены палубной команды и мотористы тотчас же воспользовались удобным случаем - бесплатно вволю попить соков, и долго не отходили от названных автоматов.
   Все увольнение прошло в одном ключе. И длилось до шести часов вечера. Устал дико. Ко всему еще, сволочная аритмия не дает покоя. На судне, наконец, получил письмо, которого столько ждал.
   Дневные впечатления долго не давали мне заснуть.

31 декабря 1981 г.

   Сегодня объявили увольнение для второй половины команды. Решил отправиться в город вместе с этой группой и хоть немного побродить по улицам Сингапура, а не по его магазинам. Благо денег у меня нет, покупки делать не на что. Бродил с девяти до часу дня. Конечно, увидел слишком мало, так как город огромный, и четыре часа - слишком ничтожное время для знакомства с ним. К тому же я, по сути, кружил на одном месте. Та часть Сингапура, которую сумел осмотреть, крайне не однородна. Рядом с небоскребами двух и трехэтажные здания. Видел много новостроек (старые дома сносят, строят новые). В городе очень много торговцев. Они на каждом шагу предлагают свои товары. Сделал несколько снимков. Хотелось бы, чтобы они получились удачными. В два часа дня вернулись на судно. Пообедал, затем отдыхал.
   Сегодня канун нового года. А я совершенно не чувствую этого. Наверное, потому, что нахожусь за тысячи километров от дома, от родных и близких, не испытываю предпраздничных забот. А, кроме того, вместо привычного снега - жарища. На судне намечается праздничный ужин. Думаю, все это будет сугубо формальным мероприятием.
   Страшно хочу домой. Уйдем из Сингапура, вроде бы, третьего января, но будем идти экономным ходом. Поэтому домой попадем не раньше двадцать третьего.
   Часов в десять вечера по местному времени собрались в столовой команды. Здесь уже стояла купленная загодя в Чхонджине нарядная елка. Сначала, как водится, была торжественная часть с короткими новогодними поздравлениями команде, выступили капитан и первый помощник. Затем их сменила простенькая судовая художественная самодеятельность, в режиссуре которой я, по просьбе доктора, принял посильное участие. После нее я прочел свои вирши, написанные на скорую руку после обеда по настоянию доктора. Это мое скромное поздравление команде я привожу ниже.

Экипажу "Н. Добролюбова" в новогоднюю ночь

  
   Братцы, волею господней,
   Светлый праздник новогодний,
   И дэ факто, и дэ юре
   Мы встречаем в Сингапуре.

   Полночь, елка из Чхонджина,
   Пьем вино - на то прнчина.
   Добрых тостов не жалеем,
   Веселимся, как умеем.
   И народ вокруг отличный,
   Закаленный, симпатичный.
   Молодец к молодцу,
   "Добролюбову" к лицу.
   А теперь долой уловки,
   Предлагаю зарисовки.
   Так сказать, портрет с натуры.
   Постараюсь без халтуры.
   Но с критических позиций,
   Так что просьба - без амбиций.
   Ведь известно, как бывает.
   Шутка слабых задевает.
   Если только между нами
   Есть такие за столами,
   Я прошу мне не пенять,
   А пойти в каюту спать.
   Я держусь такого плана
   Начать прямо с капитана,
   Вспыльчив, строг, порой суров,
   Избегает лишних слов.
   Море любит, дело знает,
   Рейсы, грузы пробивает.
   В общем, что еще сказать?
   Наша просьба - "Так держать!"
   "Первый" - молод, но способный,
   По фамилии - съедобный,
   А на деле молодец.
   Для команды как отец:
  
  
   Учит нас и опекает
   Да! Идейно повышает.
   Ну, чего ему желать?
   Разве снова - "Так держать!"
   Двинем дальше. Всем знакома
   Личность нашего старпома;
   Ходит быстро, смотрит властно.
   Не боимся, не опасно.
   Прост и прям, в пути надежен.
   Сбой - как и у всех возможен.
   Вовсе не самолюбив,
   Но зато трудолюбив.
   Ход машины, блеск успеха,
   Так завиит от стармеха,
   Что порой уже победа,
   Коль иметь такого "деда",
   Он умен, фундаментален,
   Весел и принципиален,
   И без дела не бывает.
   Все то пишет, все считает.
   Кстати, только между нами,
   Я любуюсь штурманами.
   И число их не большое
   В штатном списке - только трое:
   а) Идет у нас "Второй"
   С пышной рыжей бородой:
   б) Вы в курсе сами
   - Тот, что с модными усами;
   ц) "Четвертый", вроде русый,
   Безбородый и безусый:
   г) "Четвертых" два оклада.
   Но о том пока не надо.
  
  
  
   Не люблю тянуть резину,
   Поглядим теперь в машину.
   Здесь не просто всех отметить
   Почему? Могу ответить.
   Я не буду вам трепаться,
   Тяжело к ним добираться.
   В результате, мало знаю,
   А обидеть не желаю.
   Да! Я думаю заметно,
   Все пока было конкретно,
   А сейчас, если хотите,
   Без меня сообразите,
   Кто он? С черными усами
   И такими же очками,
   Ну, а если глубже вникнуть,
   То не промах "чекалдыкнуть".
   Или вот еще - женатый,
   Симпатичный, бородатый.
   Спору нет, большой трудяга.
   Он один для всех, бедняга
   Лечит нас, кропит карболкой
   И в трюмах метет метелкой.
   А вот этого не трожь,
   На боку огромный нож.
   Руководствовать, как станет,
   Стынет кровь, и ухо вянет.
   В целом же, меня повесьте,
   Если хлопец не на месте.
   Догадайтесь, кто такая?
   Не совсем уж молодая.
   Между тем, скажу без спору,
   Даст юнцам любую фору.
  
  
  
   И готовить мастерица,
   И заправская певица.
   Так, на этом точку ставлю.
   Или нет, еще добавлю:
   Тем, кто быт наш делал краше
   - Кате, Наде и Наташе
   Помещу в свои куплеты
   Ваши флотские приветы.
   Что ж друзья, пожалуй, будет.
   Пусть никто меня не судит.
   Если где-то, что-то, как-то
   Не совсем согласно факта,
   То поверьте мне без прений,
   С самых лучших побуждений
   Написал я эти вирши,
   Уж, как мог, бувае гирше.
  
   Мое "творчество" понравилось всей компании, и я был награжден дружными аплодисментами. Около полуночи разошлись по каютам. Часа два слушал музыку. Ругал сингапурских торгашей, которые всучили мне халтурные кассеты. Здесь они самые дешевые, но многие с дефектами.
  
  

1 января 1982 г.

   Первый день нового года. Последний день третьего месяца рейса. Погода мрачная. Льет дождь. Дожди здесь идут почти каждый день, но они скоротечные. Только вот сегодняшний почему-то оказался затяжным. Грузить начали после обеда.
   Весь день просидел в каюте. Надоело все до чертиков. Никого не хочу видеть. Тоска зеленая по дому причиняет почти физическую боль. Аритмия тоже меня не забывает.
   Вечером пришел доктор, и мы долго с ним болтали. Симпатичный молодой человек. Если бы не он, я бы чувствовал себя совсем скверно.
  

2 января 1982 г.

   Начался четвертый месяц рейса. Погода мрачная. Настроение под стать погоде. Намеревался просидеть весь день в каюте. Однако, доктор сегодня увольняется на берег, и уговорил меня пойти вместе с ним. Болтались по городу с десяти утра до трех часов дня почти все время под дождем. В четыре часа вернулись на судно. Обед, естественно, прогуляли. Пришлось поститься до ужина. Единственным положительным моментом нашей вылазки в город можно считать совершенный мной обмен кассет.
   Погрузка судна из-за дождя неоднократно прерывалась. Но тальман уверяет, что к нолю часов работу закончат. А значит, завтра утром двинем домой.
   Чувствую себя неважно. Утром доктор снова пользовал меня сердечными таблетками. Скоро одиннадцать часов вечера. Немного почитаю "Осажденная Одесса" М. Азарова и отдыхать.
  

3 января 1982 г.

   Проснулся около семи утра. Пасмурно, но дождя нет. В половине восьмого на борт поднялся лоцман. В восемь Сингапур оставили за кормой. Началась дорога домой. Каждый оборот винта теперь приближает к нему. Если недолго задержимся в Суэце, то двадцать третьего утром должны прийти в Ильичевск. Теперь бы только - спокойное море.
   Поздравительной телеграммы из дому нет. Перед ужином поднялся на мостик и увидел, что начальство разговаривает с Одессой. Пытался сделать то же и я. Но телефонистка ответила, что телефон не срабатывает. Радиорубку покинул "не солоно хлебавши".
   День прошел буднично и незаметно. Скоро полночь. Буду читать.

4 января 1982 г.

   Долго не мог заснуть, хотя лег поздно - около двух часов ночи. Мысли одолевают. Волнуюсь. Как там дома, как на работе? Ночью снились кошмары. Будто едва не перевернулось судно, и прочая ерунда. Все надоело. Писать тоже нет желания. Здорово донимает аритмия.
   Еще раз идем Малаккским проливом. В восемь утра далеко справа остался Пинанг. До Ильичевска восемнадцать суток (начинаю считать дни до возвращения домой).
   Скоро девять. Погода, как и в прошлые дни, пасмурная. Но похоже, что сегодня появится солнце. Море пока спокойное. Впрочем, в проливах оно всегда такое. А что будет в океане - увидим. Нового ничего нет. Читал, загорал, принял морскую ванну, снова читал. И так целый день. В общем, бездельничаю. А дома ведь столько работы!
   Вечером, наконец, получил телеграмму из дому. Сейчас двадцать два часа. Начал читать "Небо Одессы 1941-й" А. Череватенко. Итак, за книгу.
  

5 января 1982 г.

   Опять заснул только часа в два ночи. В три проснулся, так как началась сильная бортовая качка (вышли в Андамское море). До рассвета провел в полудреме.
   Утро ясное, солнечное. Волнение примерно четыре балла. Однако, нашу махину в двадцать тысяч тонн раскачивает, как детскую колыбельку. И это, если не будет хуже, суток на девять. Так что надо набираться терпенья. Воздух плюс двадцать девять, вода двадцать восемь градусов.
   Сейчас около девяти утра. Доктор принес фотографии, которые сделал в Пинанге. Молодец "док"! Начинаю коротать день. А поскольку определенных занятий у меня нет, то это - совсем не просто.
   В конце дня мне преподнесли неприятный сюрприз. Виной тому была моя неопытность в коммерческих делах. В остальном, все так же, как и вчера. Часы перевели на час назад (разница с Москвой три часа). Вечером смотрел кинофильм "Выстрел в спину". Затем читаю новую книгу "Встречи в пути" Э. Краснянского. Сильная бортовая качка, и такая же сильная аритмия.

6 января 1982 г.

   Спал плохо. Сильно качает. Днем этого почти не замечаю - привык. Однако ночью, когда тебя поминутно переваливает на койке с боку на бок, спать не совсем уютно.
   Погода солнечная, ветреная. А, впрочем, она меня, как и красоты природы, сейчас совершенно не занимает; Сижу как бурундук в своей каюте целый день. Все мысли дома, до которого осталось шестнадцать суток пути. Весь в предстоящих делах и заботах; Вот только чувствую себя скверно - дикая аритмия, сумасшедший пульс. Как буду дома работать, - ума не приложу.
   В шестнадцать часов "мастер" попросил меня выручить команду и заступить на ходовую штурманскую вахту. Стоял до двадцати часов. Такая выручка, очевидно, продлится до Суэца. Ну что ж, все-таки, какое-то занятие.
   Кинофильмы начинают крутить по второму разу. Скоро полночь. А ведь сегодня ночь перед рождеством. Однако, колядовать здесь ни я не пойду, ни ко мне не придут.
  
  

7 января 1982 г.

   Шлепаем Бенгальским заливом. Погода стоит прежняя. На горизонте cправа проглядывают горы Шри-Ланки (Цейлон). Он у нас на траверзе, и будет около полудня.
   Сейчас десять утра. Только что написал и отнес в радиорубку телеграмму в училище с просьбой перенести дату окончания стажировки на двадцать второе января. До прихода в Ильичевчк остается пятнадцать суток.
   День, как и должно быть, когда ждешь, прошел медленно и нудно. С шестнадцати до двадцати стоял на вахте. А затем не знал, куда себя деть. Идем Аравийским морем. Сильный ветер. Болтанка увеличилась.
  

8 января 1982 г.

   Утро ясное, солнечное. Качает меньше. Однообразие раздражает - вода, вода, кругом вода. Восьмые сутки в море, а до Баб-Эль-Мандебского пролива еще целая неделя пути. Оформил уже все документы, которые меня связывают с судном. Осталось только пройти таможенный досмотр. А до Ильичевска еще четырнадцать суток.
   До вахты ничего нового не было. Море стало спокойнее. Качает значительно меньше. В девятнадцать тридцать, на расстоянии около двадцати миль, прошли у острова Миникой (остров прокаженных). Определялись по его маяку. Он находится в юго-восточной части небольшого атолла. На восточном его берегу много кокосовых пальм высотой свыше тридцати метров. Город Миникой расположен в средней части острова. По переписи 1961 года на острове 4138 жителей. Там сильно распространена проказа. В миле к северу от города - двадцать лепрозориев. Имеется аптека. Эти данные взяты мною из лоции.
   Часы перевели еще на час назад. После чая неожиданно получил телеграмму из дому с успокоительным сообщением. Она пришла очень кстати.
   Сегодня демонстрировали кинофильм "Подарки по телефону". После фильма читал.
  

9 января 1982 г.

   Проснулся в половине шестого. Ничего нового. Время тянется медленно и нудно, но все же с каждым днем, с каждым часом приближаюсь к дому. В восемь утра снова сюрприз. Получил еще одну телеграмму из дому с советом относительно продления стажировки. Фамилия, кому адресоваться, указана неясно. Но это не важно, поскольку такую просьбу я уже отправил позавчера на имя начальника училища.
   Около четырех часов дня вызвали в радиорубку. Разговаривал с Региной. У них, как будто, все хорошо. С УКП тоже осложнений не будет. Теперь меня только беспокоит вопрос о том, как начальство в училище отреагирует на мое опоздание.
   В шестнадцать часов, как обычно, отправился на вахту. Затем книга. Начал читать "Три реки" Ванчуры. До окончания рейса осталось тринадцать суток.
  

10 января 1982 г.

   Утро началось с активной аритмии. Ничего неожиданного, и все равно неприятно. Впереди длинный, нудный день. Как хотелось бы, чтобы он, как и все остальные дни плавания, прошли, как можно, быстрее. Оптимальным вариантом было бы - заснуть и проснуться в Ильичевске. Сколько кому отведено дней жизни, никто не знает. А в моем возрасте, их осталось не так уж и много. И все же я без сожаленья, даже с удовольствием проспал бы оставшиеся дни рейса.
   Полночь. Совершенно ничего нового. Вахта, фильм, который раньше уже крутили (смотреть не пошел). И почти непрерывная аритмия. До конца пути - двенадцать суток.
  
  

11 января 1982 г.

   Чувствую себя неважно, аритмия не дает покоя. Снова попросил у доктора каких-нибудь лекарств, так как больше невмоготу. Писать нет желания.
   Одиннадцать часов вечера. За день ничего заслуживающего внимания не произошло. Часы перевели еще на час назад. Около часу ночи начнем проходить остров Сокотру. До Ильичевска одиннадцать суток пути.
  

12 января 1982 г.

   Проснулся в половине шестого утра. Читал. Утро хорошее, солнечное. Море спокойное, но уже чувствуется, что идем на север. Не жарко. Вчера вечером выключили кондиционеры. К концу дня одеваю рубашку.
   Остров Сокотра проходили ночью на достаточно большом расстоянии, поэтому видели его очертания только на экране локатора. Сейчас справа по борту, на горизонте просматривается остров Абде-Эль-Кури. На нем выращивают алоэ. К обеду, миновав мыс Гвардафуй, войдем в Аденский залив. Команда приводит в порядок судно. После полудня отстоял свою вахту. Часы в последний раз перевели на час назад. Начинаем жить по московскому времени. Осталось десять суток пути.
  

13 января 1982 г.

   Лег поздно, но с половины пятого утра уже бодрствую. И чтобы отвлечься от мыслей о доме читал. Впереди длинный день. На судне перед концом рейса все усиленно работают. Офицерский состав готовит отчеты. Торопятся, чтобы успеть до прихода в Ильичевск. Один я бездельничаю, если не считать одну мою вахту в сутки.
   Вчера попросили сдать в библиотеку книги. Так что теперь придется перебиваться случайными. Буду перечитывать то, что взял из дома.
   В восемнадцать часов, на моей вахте, вошли в Бабель-Мандебский пролив. Нас догоняло судно черноморского пароходства "Академик Туполев", на котором, по словам "мастера", находится капитан-наставник ЧМП. Прибавили скорость, чтобы уйти от него (от начальства лучше быть подальше). Но ничего не получилось. Нас вызвали по радио, и "мастер" получил указание после того, как минуем Суэцкий канал, провести на судне учение экипажа.
   К концу вахты вошли в Красное море. После чая зашел к "деду". Там уже были "мастер" и первый помощник. Вспомнили, что сегодня новогодний вечер по старому календарю. По этому поводу выпили по сто граммов и разошлись по каютам. Осталось девять суток пути.
  

14 января 1982 г.

   Погода пасмурная, но дождя, скорее всего, не будет. Так как по слухам в Красном море дождей вообще не бывает. Настроение неважное. Лекарство пью, однако аритмия не прекращается.
   Подумываю, не бросить ли мне свои записи. Я ведь отлично понимаю, что содержат они к концу рейса не дорожные впечатления, а одну тоску.
   Правда, писать уже осталось всего ничего. Так что, наверное, все же дневник свой домучаю.
   Сейчас девять часов вечера. Пожалуй, буду читать. До конца рейса осталось восемь суток!
  

15 января 1982 г.

   Проснулся, как во все последние дни, рано - в половине шестого утра. До завтрака читал "Ключи от заколдованного замка" К. Бадигина. Утро ясное. От вчерашних туч не осталось и следа.
   День тянется, как тянучка, ровно, ничего интересного. После обеда усилился ветер до пяти-шести баллов. На крыльях мостика даже в рубашке уже прохладно. Вахты и вообще все надоело. Если бы не книги - впору сигать за борт. Осталось семь суток пути.
  

16 января 1982 г..

   Не спится. Шесть часов утра, а я уже на ногах. Пытаюсь найти какое-нибудь занятие. Начинается день, начинается бессмысленная трата времени, которого на берегу так недостает. Нормальному человеку в плавании на судне не так уж и плохо. А я в этом рейсе твердо понял, что людей с такой излишне восприимчивой нервной системой, как у меня, в длительные рейсы ни в коем случае выпускать нельзя.
   Девять часов утра. Что-то Красное море вдруг "развеселилось". Началась довольно ощутимая килевая качка. На моей вахте ветер достигал девяти-десяти баллов, и болтало нас уже основательно. Сейчас около одиннадцати вечера. Пока никаких изменений. Наверное, станет тише лишь, когда войдем в Суэцкий залив. А это будет во второй половине ночи. Буду читать. До Ильичевска осталось шесть суток.
  

17 января 1982 г.

   Поднялся, как обычно, рано. В каюте довольно прохладно. На воздухе, тем более. Температура на палубе в восемь часов утра была плюс десять градусов. Для Африки даже зимой - это необычно. Вероятно, причиной тому какой-то циклон. Я вынужден был расстаться с шортами, надеть брюки и майку.
   Идем Суэцким заливом. Самочувствие чепуховое. Пью и глотаю лекарства, но никакого проку от этого нет. В двенадцать тридцать подошли к Суэцкому каналу. Будем стоять на рейде и ждать, пока сформируют караван. Войдем в канал, видимо, завтра утром часов в одиннадцать.
   До дома осталось пять суток пути.
  

18 января 1982 г.

   Сегодня проснулся почему-то поздно и едва не опоздал на завтрак. Впрочем, потеря была бы небольшая, так как в понедельник была селедка с картошкой в мундирах. А я не ем ни того, ни другого, поэтому только пил чай.
   Сегодня день теплее, чем вчера. Ветра нет, и температура воздуха плюс шестнадцать градусов. Сейчас девять пятнадцать. В канал вошло пятое судно каравана. Мы - семнадцатые. В десять часов запустили машину. Впереди сто шестьдесят километров канала.
   В тринадцать тридцать вошли в Соленое озеро. Похоже, что останавливаться для встречи встречного каравана не будем. На сей раз, повезло. А значит выйдем из канала часам к девяти вечера.
   Шестнадцать часов. Закончил читать "Не измени себя" В. Брумеля, А. Лапшина. Гляжу из окна каюты, которое выходит на корму. Безрадостный, пустынный пейзаж канала, по-которому за нами идут другие суда каравана. Погода начинает портиться. Сообщили, что мне с восемнадцати часов заступать на вахту "бдительности".
   После вахты опять пошел кратковременный дождь. Наблюдал необычное природное явление: на редкость красивую, двойную радугу, а после нее прекрасный и продолжительный закат солнца.
   Долгий осенний закат, каких в наших местах никогда не бывает, догорал почти час. Погасла последняя, багровая, узенькая, как щель, полоска, рдевшая на самом краю горизонта, между сизой тучей и пустынным берегом. Уже не стало видно ни земли, ни неба. Только над головой большие звезды дрожали своими ресницами среди черной ночи, да голубой луч от далекого маяка подымался прямо вверх тонким столбом и точно расплескивался там о небесный купол жидким, туманным, светлым кругом. Ночные бабочки бились о стеклянные колпаки судовых фонарей. Из темноты и прохлады острее запахло солью и морскими водорослями
   В восемь вечера вышли из Суэцкого канала. Теперь перед нами Средиземное море. Скоро полночь. Почитаю и отдыхать. До Ильичевска осталось всего четверо суток.
  

19 января 1982 г.

   Утро в Средиземном море выдалось, как по заказу, ясное, солнечное. Только бы не сглазить. Температура воздуха такая же, как вчера. Безветрено, тепло. Море чуть-чуть пахнет солью и осенью. А у нас дома зима перевалила за середину.
   Удручает безделье. Все перечитал, все передумал. Хожу по судну, как привидение. Мостик, палубы, каюта - и снова по тому же маршруту. А вокруг меня кипит судовая жизнь. Правда, не слишком заметная, но явно ощутимая. Она иногда и меня краем задевает. Сталкиваются страстишки, проявляются эмоции. Перед приходом домой каждый, кто как может, старается обеспечить себе достойную концовку рейса. Мой же удел - воспринимать все это с философской снисходительностью. Что я и делаю.
   В восемнадцать часов присутствовал на профсоюзном собрании экипажа, "гвоздем" программы которого была речь первого помощника -замполита, касающаяся приобретенных членами команды в рейсе магнитофонных кассет. Примерно в это же время судно участвовало в учениях, проводимых капитаном-наставником. Потеряли на этом два часа. Наверное, и еще потеряем, так как должны где-то кого-то брать с другого судна.
   Сейчас почти полночь. Пока больше не задерживались. Вероятно, пересадки неизвестной личности не будет. Идем в Эгейском море. Буду готовиться ко сну. До дома осталось трое суток пути.
  

20 января 1982 г.

   Почти всю ночь не спал. Не могу. Наверное, сказывается нервное напряжение, связанное с сознанием совсем близкого окончания рейса.
   Утро пасмурное. Моросит мелкий дождик. Слегка покачивает. Температура воздуха плюс четырнадцать градусов. Воды - плюс двенадцать. Движение в северном направлении все больше дает себя знать.
   Читаю. Начал "Нас было тринадцать" Л. Боброва.
   Семнадцать часов. Немного распогодилось. Часто видны острова. Пустынные, без всякой растительности. В Эгейском море их очень много. Часов в двадцать войдем в Дарданеллы.
   Восемнадцать тридцать. Темнеет. Больше часа глядел в окно своей каюты. За кормой судна серое море, серое небо и чайки, которые все время летят за судном, ожидая, когда с камбуза будут выбрасывать в море объедки.
   Двадцать два тридцать. Идем проливом Дарданеллы. Скоро будет Мраморное море, а утром Босфор.
   Немного почитаю и попробую заснуть. До Ильичевска осталось двое суток пути.
  

21 января 1982 г.

   День такой же скучный, как и вчера. Снова моросит дождь. Около половины десятого утра вошли в Босфор. Сегодня он не так красив, как обычно в хорошую, солнечную погоду. Нет присущих ему ярких красок, все серо. В одиннадцать вошли в Черное море. Встретило оно нас неприветливо. Сразу началась качка. Теперь курс на Ильичевск.
   Навел порядок в каюте. Вечером печатал фотоснимки, сделанные в Сингапуре. До конца рейса остались считанные часы.
  

22 января 1982 г.

   Лег в три часа ночи. Проснулся, когда еще не было шести. За окном иллюминатора месяц, звезды. Наверное, день будет ясным. Холодно. Ночью мерз. Натянул на себя второе одеяло.
   И так за сто тринадцать суток пройдено двадцать три тысячи триста двенадцать морских миль. И вот, наконец, последний день рейса. Впечатлений много, но значительную часть пути их омрачала тоска по дому и тревога о кафедре.
   По расчетам штурманов в Ильичевске будем к девяти часам утра. Сейчас семь тридцать вечера. Пора пить чай. Кстати, за рейс просмотрел пятьдесят четыре фильма (не считая иностранных и телевизионных) и прочел двадцать четыре книги. Дома такое было бы невозможно.
   В половине девятого утра показался Ильичевский рейд. В половине десятого легли в дрейф и вызвали лоцмана. В де сять часов прибыл лоцман. Пошли к причалу. В половине двенадцатого на борт поднялись власти.
   После таможенного досмотра на судно пустили ожидавших на причале жен и родственников членов команды-одесситов. Я был очень-очень рад тому, что меня встречать в Ильичевск приехала Регина со старшей дочуркой. Я им показал свою каюту, после чего мы, покинув "Николай Добролюбов", отправились к себе домой.
  
  

ВСЕСОЮЗНЫЙ СИМПОЗИУМ В ОДЕССЕ БУДЕТ

  
   К концу 1975 года я собрал много материала, который по моим представлениям можно было опубликовать в виде монографии. Но прежде, чем приступить к работе над ней, я решил узнать, как к моему намерению отнесется профессор Глушко. С этой целью ранней весной я отправился в ОНИОСК. Там поднявшись на четвертый этаж, где находился кабинет Михаила Фелоровича, я открыл дверь и вошел к нему. Профессор Глушко был один. Он сидел за столом и просматривал какие-то бумаги. Увидев меня, он протянул мне руку, предложил сесть и сказал:
   - Давненько вы у нас не появлялись, совсем к нам дорогу забыли. Ну, а как вам работается в мореходке, я слышал, кафедрой заведуете?
   - Не забыл дорогу, Михаил Федорович. Иной раз и хотел бы приехать к вам с ребятами повидаться, у меня же здесь много друзей, да не получается, потому что забот полон рот. А кафедру мне действительно доверили, но поскольку мой предшественник делами кафедры практически не занимался, мне теперь, чтобы довести ее до ума, приходится потрудиься еще и потому, что это дело для меня новое. Вот и сейчас я тоже к вам по делу.
   После чего я изложил профессору цель моего визита.
   Выслушав меня, он сказал, что мое решение - подготовить монографию - дело весьма полезное, но определить свое мнение о ней он сможет только после того, как познакомится с моей рукописью.
   - Если вы не возражаете, и у вас есть минут двадцать свободного времени, - сказал я, - то я вам вкратце изложу план своей моногафии, а вы решите, - стоит ли мне начинать работу над ней.
   - Ну что ж, рассказывайте, что вы там собираетесь писать, - ответил Михаил Федорович.
   Я на сколько мог, сжато изложил суть предполагаемой рукописи, после чего Михаил Федорович, как всегда моментально уловил суть и полезность намеченной мной цели, сказал, что я задумал полезное дело и пожелал мне успеха в моей работе.
   Затем мы поговорили еще о чем-то, и вдруг я спросил профессора:
   - Не кажется ли вам, что, прекратив собирать в Одессе Всесоюзные совещания, как это ежегодно на протяжении долгого времени практиковалось, совершили большую ошибку, которая отрицательно сказалась на всех канатчиках? Ведь на эти симпозиумы всегда съезжалось так много ученых со всей нашей огромной страны. Теперь же обмен информацией между ведущими учеными в области исследования прочности и долговечности стальных канатов значительно усложнился, а главное, от этого страдают молодые исследователи, только начинающие работать в данной области. Да и мне полезно было бы доложить свою работу на таком совещании и получить его отзыв, - закончил я.
   - Разумеется, это плохо, - ответил Михаил Федорович, - но что поделаешь. Вы же знаете, что с политехническим институтом, на базе которого проводились Всесоюзные семинары, у меня порваны все связи. С Сергеевым, главным организатором и администратором симпозиумов, тоже. Так что, как видите, приходится мириться с создавшимся положением.
   - А как вы смотрите на то, чтобы в качестве базы для Всесоюзных совещаний вместо ОПИ использовать ОВИМУ, - спросил я.
   - Допустим, что так. А кто возьмет на себя обширные и совсем не простые обязанности организатора семинаров?
   - Если вы ничего не будете иметь против, то я могу предложить на эту роль себя.
   Михаил Федорович с видимым интересом внимательно посмотрел на меня и спросил:
   - А вы думаете, у вас получится?
   - Не знаю. Я полностью отдаю себе отчет в том, что у меня нет таких связей и возможностей, как у профессора Сергеева, но желания и энергии для осуществления поставленной цели, думаю, хватит. Почему бы нам не попытаться?
   Михаил Федорович какое-то время помолчал, видимо обдумывая мое предложение, после чего сказал:
   - Ну что ж, дерзайте. С сегоднешнего дня я вас буду считать председателем организационного комитета совещания. Принимайтесь за работу, держите со мной связь и информируйте меня о ваших успехах.
   Я был полностью удовлетворен нашей договоренностью и уже обдумывал пути осуществления намеченного плана. Прежде всего, надо было решить главный вопрос: где будут собираться для проведения пленарных и секционных совещаниий приглашенные на симпозиум. Я подумал, что, проще всего, это осуществить в актовом зале и других помещениях училища, и был почти уверен, что ректор ОВИМУ в этом вопросе непременно пойдет мне навстречу, поскольку такие всесоюзные совещания на базе училища повысят его престиж. К огромному моему сожалению, я ошибся. Не знаю, какими соображениями руководствовался Залетов, но, выслушав мою просьбу, он отказал мне.
   Итак, уже в самом начале осуществления намеченного плана меня постигла первая неудача. Но я не отчаивался, а, напротив, еще с большей энергией и настойчивостью стал искать возможности его осуществления. Мне сейчас трудно вспомнить детали всех дальнейших поисков. Скажу лишь, что рабочие помещения для первого после вынужденного перерыва Всесоюзного симпозиума я нашел в Ильичевске. Теперь нужно было подумать, где будут печататься пригласительные билеты, куда размещать приезжих, об их питании, транспорте и о других подобных вопросах. Забегая вперед, скажу, что все они были успешно решены.
   Наряду с этими хозяйственными заботами и делами меня постоянно мучила еще одна мысль, казавшаяся мне чрезвычайно важной. Дело в том, что я, и не только я, остро переживал ссору между профессорами Глушко, Сергеевым и Козловым. Я всегда считал ее чем-то противоестественным, и очень хотел помирить бывших друзей. Мне казалось, что я должен и смогу это сделать.
   Для осуществления своего намерения я пытался убедить в необходимости мира каждого из них в отдельности. В разговорах с ними с глазу на глаз я доказывал всем трем, что причина возникшей между ними ссоры выеденного яйца не стоит, что она инспирирована постронними людьми, преследовавшими свои недобрые корыстные интересы, и мне казалось, что в своих стараниях я добился успеха. Михаил Федорович, Святослав Тимофееевич и Виталий Тимофеевич обещали мне, что восстановят между собой былые отношения, и я искренне поверил им. Однако, меня ожидало огромное разочарование. На первом же пленарном заседании симпозиума, состоявшемся в Ильичевске весной 1976 года, все они снова стали сводить счеты друг с другом. Я в это время сидел в зале рядом с профессором В.Д. Белым и сказал ему:
   - Как же так, они же обещали мне, что помирятся, и опять взялись за свое.
   - Понимаете, - ответил он, - вражда у них зашла так далеко, что теперь их помирит только могила.
   Если не считать описанную мной вторую мою неудачу, то работа совещания в Ильичевске, продолжавшаяся три дня, было успешной. После ее окончания по установившейся прежде традиции был организован прощальный ужин, который прошел в теплой дружеской обстановке.
   Весной 1977 года профессор Козлов, возвращаясь в Одессу из Магнитогорска, где он был на защите кандидатской диссертации своего аспиранта-заочника трагически погиб в авиакатастрофе.
   Во время Великой Отечественной войны Виталий Тимофеевич был штурманом бомбардировочной авиации и совершил много боевых вылетов. Однажды его самолет сбили немцы. Выпрыгнув из горящего бомбардировщика, он спустился на парашуте на территории, занятой врагом, и с огромным трудом перебрался через линию фронта к своим. И вот, по иронии судьбы, в 1977 году - через тридцать два года после страшной войны, по счастью уцелев в ней, в мирное время, погиб на гражданском авиалайнере.в Москву, все билеты на одесский рейс были уже распроданы, и ему с огромным трудом удалось попасть на тот злосчастный самолет. Сразу же после того, как он поднялся в воздух, приборы показали, что в двигателе неполадки, и пилот запросил авиадиспетчера разрешения на экстренную посадку. Получив ее, самолет начал снижаться, но у самой земли зацепился за линию электропередачи. Когда Виталий Тимофеевич прилетел из Магнитогорска
  
   0x01 graphic
  

Заседание секции. Докладывает М.Ф. Глушко

  
   В результате кабина с летчиками была оторвана от остальной части самолета, так что он приземлился без нее и на огромной скорости понесся по полю. При этом, по словам оставшихся в живых пассажиров, находившихся в конце самолета, камни и комья грязи, подобно артиллерийским снарядам влетали в

0x08 graphic
0x01 graphic
  

XIV Всесоюзная конференция посвященная памяти

Михаила Федоровича Глушко

  
  
  
   салон, калеча и убивая находившихся там людей. Один из камней попал в голову Виталия Тимофеевича.Следующие симпозиумы я организовывал уже в Одессе. К сожалению, они теперь собирались не ежегодно, а с некоторыми временными интервалами. Профессор Сергеев участия в них уже не принимал. Но самое печальное заключалось в том, что Всесоюзное совещание 1989 года проходило без Михаила Федоровича, и было посвящено его памяти. Основатель строительной механики канатов ушел из жизни весной 1988 года. После его смерти дальнейшая работа по организации симпозиумов потеряла для меня всякий смысл, поскольку, по моему представлению, эти совещания лишились могучего центра, вокруг которого вращалась, постоянно совершенствуясь и развиваясь по спирали, вся наука о стальных канатах в нашей огромной стране.
   На прощальном ужине после последнего 14-го Всесоюзного совещания в 1989 году, организованном в помещении столовой одного из одесских пансионатов, произошел досадный случай, о котором можно было бы и не упоминать, так как его почти никто из присутствовавших на вечере не заметил. Но я все же рассказажу о нем. А случилось вот что. Мой давний приятель и бывший коллега по работе на кафедре сопротивления материалов ОПИ Анатолий Чиж в этот вечер, перебрав лишнее, отпустил двухсмысленную плоскую шутку по адресу одной из представительниц слабого пола, которая о
   чем-то его спросила. Чиж был пьян и говорил громко, но в шумном зале на его слова не обратили внимания. Так как я сидел за столом против Чижа, то отчетливо их слышал, и они покоробили меня. Я поднялся со своего места, подошел к нему и не громко, но внятно, чтобы до него дошло, сказал ему:
   - Толя, мы давние друзья, извинись перед женщиной, и если ты еще хоть раз позволишь себе что-либо подобное - я набью тебе морду.
   Он вполне осмысленно посмотрел на меня и спросил:
   - Чего ты, что я такое сказал?
   - Подумай и сообрази, - ответил я и добавил, - к женщинам всегда и везде следует относиться с уважением.
   После моего предупреждения Чиж все-таки извинился и до конца ужина вел себя вполне прилично.
   В заключение мне осталось сказать, что Михаил Федорович был по моей просьбе первым оппонентом у моего аспиранта Б. Богданова, который в 1984 году успешно защитил кандидатскую диссертацию, а в 1986 я издал свою первую монографию, которую после того, как я выступил с докладом о ней на симпозиуме, прорецензировал и одобрил Михаил Федорович. В 1995 году ушел из жизни профессор Сергеев. Мрачный прогноз профессора Белого оказался пророческим.
  

ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

I

   Учительницу музыки моей старшей дочери Валерии в музыкальной школе на Слободке - Анну Андреевну Ключевскую, я знал еще по совместной учебе в 98-й школе. Когда я перешел в 9-й класс, Анна Ключевская уже закончила школу. Я запомнил ее, как красивую гордую девушку, на которую заглядывались многие старшеклассники. Ее родители в то трудное время смогли дать дочери музыкальное образование, и вот теперь она в свою очередь учила музыке моих дочурок. Анна Андреевна утверждала, что у Лерочки блестящие музыкальные способности, и что после окончания музыкальной школы она непременно должна поступать в консерваторию. Я всегда присутствовал на концертах, в которых принимала участие моя старшая дочь, слушал ее игру и был счастлив, что она у меня одарена такими незаурядными способностями.
   После того, как мы переехали со Слободки на Большой Фонтан, Лерочка и Вика перешли в музыкальную школу на 9-й станции Большого Фонтана, которую Лера закончила в 1978 году, а Виктория в 1980. Поступать в консерваторию Лерочка отказалась наотрез. На наш с Региной вопрос, почему вдруг наша дочь решила прекратить занятия по музыке, она ответила, что виною тому преподаватели музыки на 9-й станции.
   - Если бы я как в начале занималась с Анной Андреевной, - сказала Лера, - я бы непременно пошла в консерваторию. А так называемые фонтанские музыковеды за четыре года не только ничему меня не научили, но и напрочь отбили былую любовь к музыке.
   Младшая дочь Виктория и в музыкальной и в общеобразрвательной школах шла на два класса позже Валерии, которая в 1980 году закончила школу с золотой медалью и поступила в Строительный институт, в котором обучались и мы с Региной.
   Вскоре после этого я решил повидать декана ее факультета - Игоря Еременка - сына ректора ОИСИ. С ним у меня еще со времени моей работы здесь преподавателем сложились добрые отношения. Поскольку и он, и я были на кафедре профессора Прокоповича.
   - А, заходи-заходи, - увидев меня, сказал Игорь, - я тебя давно жду.
   - Ждешь? - удивился я. - А зачем я тебе понадобился?
   - Как зачем! Твоя дочка уже студентка.
   - Да, - ответил я, - ну, и что?
   - А то, что согласно давнему неписанному закону или давней традиции с тебя полагается магарыч.
   - Не возражаю, - ответил я, - но и с тебя тоже полагается.
   - А с меня за что?
   - За то, что я тебе дал не просто студентку, а студентку, окончившую школу с золотой медалью.
   - Ну что ж, ты, пожалуй, прав, и так как отрицать сказанное тобой бессмысленно, я согласен тоже поставить магарыч. А два магарыча всегда лучше, чем один. Это тебе самый тупой студент подтвердит.
   Во время этого шуточного разговора к Игорю в кабинет зашел Женя Кожевников, с которым мы вместе были на курсах французского языка в киевском университете.
   Когда Игорь рассказал ему, о чем мы с ним говорили до прихода Жени, тот охотно подтвердил, что обоюдный магарыч совершенно справедливо необходим, что это мероприятие ни в коем случае нельзя оставлять на потом, и что он с удовольствием примет в нем участие.
   Не откладывая дела в долгий ящик, Игорь тут же достал из сейфа бутылку коньяка и стаканы. К коньяку у него нашлось только три апельсина, каждому из нас по одному. За разговорами и коньяком мы просидели часа полтора, а когда бутылка опустела, я сказал:
   - Ну что ж, друзья, Игорь свой долг выполнил. Теперь моя очередь. Поехали!
   - Куда поехали? Как ты сможешь ехать после бутылки на троих, да еще с такой скудной закуской?
   - Прошу мне не возражать. Как я буду вести машину - это мое дело. Оставаться в долгу не в моих правилах. Так что, вперед!
   Они пытались уговорить меня перенести ответный магарыч на другой день, но я был непреклонен. Все эти препирательства закончились тем, что мы сели в мой "Москвич", и я отвез моих приятелей в кафе на Старопортофранковской, где мы "уговорили" еще одну бутылку коньяка, но теперь уже с приличной закуской. После чего мои друзья, наотрез отказавшись от того, чтобы я их развез по домам, пожелав мне самому благополучно добраться восвояси, простились со мной. А я, стараясь ехать как можно аккуратнее, поступил также. К моему счастью машин в то время на улицах города было много меньше, чем теперь. И все же я смутно помнил, как приехал к себе, как завел машину в гараж и как поднялся на свой девятый этаж, где тотчас же, не говоря никому ни слова и не отвечая на вопросы Регины, упал на постель и заснул, как убитый.
   После первого курса, который Лерочка успешно окончила, я, не помню уже по какой причине, решил перевести ее из Строительного в Одесский технологический институт им. М.В. Ломоносова. Регина очень просила меня не делать этого, но я настоял на своем, о чем поже, когда уже ничего изменить было нельзя, весьма сожалел.
   Специальность, которую я для нее выбрал, была только на вечернем отделении, поэтому она стала заниматься по вечерам. Кроме того, ей нужно было представить в институт справку о том, что она работает. И мне пришлось решать еще и этот вопрос, хотя в том, чтобы она работала, у нас в семье никакой необходимости не было.
   Моя младшая дочь Виктория тоже закончила музыкальную школу с грамотами и, как и Лера, с отвращением к музыке. А спустя два года получила аттестат зрелости с круглыми пятерками, но без медали. Она, как и старшая сестра, поступила в Строительный институт на сантехнический факультет, который успешно окончила в 1987 году.
  

II

   Если мне не изменяет память, это было в 1982 году. Как-то в середине лета мой приятель Виктор Яглинский, у которого под Ильичевском на берегу моря был курень, пргласил нас погостить у него.
   - Я бы с охотой принял твое предложение, - сказал я ему, - но к нам сейчас приехали из Польши наши польские друзья - Стась и Зося. Мы не можем уехать и оставить их.
   - А вы и не оставляйте. Берите поляков с собой. У меня места всем хватит. А заодно, я с ними заведу знакомство, если ты, конечно, не возражаешь.
   - Не городи глупости, - ответил я. - Чего ради мне возражать? Напротив, я с удовольствием познакомлю тебя с ними.
   На том мы с Виктором и порешили. А уже во второй половине следующего дня ближе к вечеру я с Региной, дочурками и поляками приехал к нему. Там, кроме Виктора и его жены Наташи, я впервые увидел молодого симпатичного парня - брата Наташи Геннадия, который был всего на год старше Леры.
   Летние сумерки наступили быстро, и хозяева принялись устраивать гостей на ночлег, а затем после легкого ужина все отправились отдыхать.
   Первая ночевка у моря была чудесной. Мы с Виктором поднялись рано - едва только солнце выглянуло из-за горизонта, пошли на мелководье, и менее чем за час насобирали там целое ведро мидий. Регина с Наташей очистили их от ракушек, помыли, почистили и приготовили на завтрак полное блюдо этих вкусных моллюсков.
   Когда все сели за стол Виктор поднялся со своего места и сказал:
   - Друзья, я считаю, что мы просто обязаны отметить приезд к нам зарубежных гостей по христианскому обычаю. К тому же под такую экзотическую, по крайней мере, для Зоси и Стася закуску, просто грех, по чуть-чуть не выпить. У меня, кстати, для такого случая есть разведенный спирт. Разумеется, к нашим детям мое предложение не относится. Возражения есть?
   Как и следовало ожидать, возражений не последовало. Однако я, зная, что мне необходимо ехать в город для того, чтобы поставить на учет моих польских друзей, - таковы тогда были правила для приезжающих в Союз из стран социалистического содружества, выпил совсем немного, для того, чтобы поддержать компанию.
   После завтрака я с документами Стася и Зоси отправился на своем "Москвиче" в районное отделение милиции. Сравнительно быстро выполнив там все необходимые формальности, я уже в начале двенадцатого возвращался назад. И на моем пути вдруг случилась огромная неприятность, которую никак нельзя было ни ожидать, ни предвидеть. Это произошло на Фонтанской дороге между четвертой и пятой станциями Большого Фонтана, когда я ехал на скорости около шестидесяти километров в час. Ни впереди, ни сзади меня других автомашин не было. Справа тянулся длинный забор военного училища, слева - трамвайная линия, по которой вдоль тротуара, как солдаты, выстроенные в одну шеренгу с небольшими интервалами, высились старые деревья. Поэтому я был убежден, что ни справа, ни слева никаких помех для меня просто быть не могло.
   И вдруг из-за дерева, обросшего у земли чем-то вроде густого кустарника, прямо под колеса моего автомобиля выехал велосипедист - паренек лет тринадцати. Избежать столкновения было невозможно. Я ударил его, велосипед опрокинулся, паренек упал, затем быстро вскочил на ноги и пытался бежать, вероятно, чувствуя свою вину в том, что произошло. Но бежать он не смог. Похоже, у него была повреждена ступня. Тут откуда-то появился приятель пострадавшего, поднял и увел его велосипед, а я усадил парня в машину и отвез на седьмую станцию в отделение скорой помощи, помещавшейся рядом с моим домом. Там пареньку оказали первую помощь. А когда я рассказал, что явилось причиной его травмы, сотрудник скорой помощи тут же вызвал по телефону ГАИ.
   Я понимал, что во всем случившемся виноват был сам паренек, хотя и с водителя, как правило, в таких случаях вина никогда не снимается. Но меня очень беспокоило лишь то, что я могу быть подвергнут экспертизе на наличие алкоголя. И тогда все это обернется для меня очень плохо.
   Представители ГАИ не заставили себя ждать. Приехав, они предложили мне рассказать, как все произошло, после чего мы выехали на место происшествия, где гаишники долго что-то измеряли, рисовали и записывали. Все это продолжалось несколько часов. После чего уже в конце дня один из гаишников повез меня на медицинскую экспертизу. Экспертом оказалась женщина лет пятидесяти с немногим. Она, прежде всего, предложила мне подышать в какую-то пробирку. Проверка дыхания наличия у меня алкоголя не показала, наверное, потому, что с утра, когда я пил спирт, прошло много времени.
   Затем женщина-эксперт, обращаясь к сопровождавшему меня гаишнику, сказала:
   - Я не вижу необходимости брать у него кровь на анализ. Судя по всему, он человек интеллигентный, положительный, и анализ крови даст, скорее всего, отрицательный результат. Но, если вы настаиваете...
   - Нет, я не настаиваю, - ответил гаишник.
   На этом экспертиза закончилась, и меня отпустили с миром. Я же, в свою очередь, в душе благодарил и женщину-эксперта, и гаишника, которые по доброте душевной избавили меня от серьезных неприятностей. Единственным следствием дневного происшествия оказались забранные у меня водительские права.
   Когда я уже с наступлением темноты приехал к Виктору, там Регина и дочурки не знали, что и думать, и чем объяснить мое долгое отсутствие.
   На следующий день я узнал на пункте скорой помощи адрес сбитого мной велосипедиста и поехал к нему, чтобы побеседовать с его родными. Травма ноги была у парня незначительной, а так как он рассказал родителям, что был сам виноват в том, что с ним случилось, то они никаких претензий ко мне не выдвинули. Таким образом, вся эта история закончилась для меня весьма благополучно. А дня через три мне вернули мои водительские права, и помог мне в этом мой давний и добрый приятель - начальник районной инспекции ГАИ Анатолий Подшивайло.
  

III

   Мы гостили у Виктора несколько дней. Загорали на солнце, купались в море, дышали чудесным морским воздухом. За это время моя старшая доч и брат жены Виктора Геннадий часто проводили время вместе. Между ними возникла дружба, к которой и мы с Региной, и Яглинские относились одобрительно. Больше того, и мы, и они сначала вроде бы в шутку, а позже и всерьез стали говорить о том, что неплохо было бы, чтобы они со временем соединили свои судьбы. Однако, через какое-то время такая перспектива, по крайней мере, нам с Региной, не казалось уже столь привлекательной. А причиной тому стало более близкое знакомство с семьей нашего потенциального зятя и с его характером в частности.
   Виктор после женитьбы на Наташе жил в доме жены вместе с ее отцом, дедом и братом. Матери Наташи к тому времени уже не было в живых. По слухам она пристрастилась к алкоголю, и по причине, известной только членам их семьи, покончила жизнь самоубийством.
   Бывая у Виктора, когда один, а когда и вместе с Региной, я обратил внимание на то, что отец Наташи и ее дед тоже нередко попивали, а Геннадий был очень груб по отношению к своему отцу. И у меня начало складываться о нем весьма нелестное мнение.
   А однажды в этой семье произошел совсем уж дикий случай. Как-то вечером мне позвонил Виктор и сообщил, что дед убил своего сына - отца Геннадия, когда тот спал, а сам себе перерезал горло. Я тотчас же поехал к ним на Молдованку. Дед был еще жив, он умер, спустя несколько часов. Страшная, нелепая и необъяснимая трагедия этой семьи поразила меня до глубины души. Помочь я ничем не мог, разве что выразить им свое искреннее сучувствие и соболезнование. Геннадия вместе с его большой черной собакой охотничей породы я застал на улице у их дома. Не помню, что он мне тогда говорил, но до сих пор у меня сохранилось в памяти, как Геннадий зачем-то сильно ударил ногой в бок собаку, жавшуюся к его ногам. При виде беспричинной жестокости по отношению к принадлежавшему Геннадию животному я невольно подумал о том, что этот молодой человек жесток по натуре, и что вряд ли он будет хорошим мужем для моей дочери. Позже мне довелось еще несколько раз наблюдать подобные отрицательные проявления характера нашего потенциального зятя. Он иногда совсем без видимой причины в сердцах хлопал дверцами моей автомашины или дверьми моего дома. Все это убеждало меня в том, что брак моей дочери с Геннадием будет несчастливым и недолговечным.
   Отчетливо осознав это, я много раз подолгу беседовал с Валерией, пытаясь уговорить ее отказаться от такого замужества, но, увы. Молодые люди, как правило, никогда не слушают старших. Я ведь в свое время тоже не послушал советов матери. А теперь моя дочь, в свою очередь, ни в какую не хотела слушать меня. На все мои уговоры я слышал от нее одно и то же: "Мы любим друг друга. Он без меня не сможет жить", и прочее в том же духе.
   В общем, мы с Региной, в конце концов, вынуждены были согласиться на брак, который оба теперь считали неудачным. К этому времени Виктор и Наташа уже около года жили в своей новой квартире, так что Геннадий остался в отчем доме один. Предпологалось, что после свадьбы Лера переедет к нему, и нам с Региной было далеко не все равно, в каких условиях она будет там находиться. Поэтому мы решили до бракосочетания получше узнать нашего будущего зятя. То, что мы у него увидели, свидетельствовало о полном отсутствии у Геннадия элементарной склонности к чистоте и порядку. Его жилище находилось в страшном запустении. Всюду была грязь, паутина, в углу одной из комнат навалена куча пустых консервных банок, блохи от собаки, за которой он не ухаживал, моментально набрасывались на всех, кто рискнул переступить порог этой квартиры-берлоги. Мы не могли понять, как здоровый молодой человек мог жить в таких условиях. Ясно было одно - отпускать сюда дочь - просто немыслимо. Поэтому мы с Региной условились сами привести в порядок будущее жилье нашей дочери. На то, чтобы это осуществить, мы потратили больше недели, а с целью уничтожения блох - предложили Геннадию продать или подарить кому-нибудь свою собаку, на что он легко согласился. К этому остается добавить, что в июне 1983 года бракосочетание моей старшей дочери с Геннадием Козерацким все же состоялась. В церкви они не венчались, но свадьба по тому времени была вполне приличной: с красивым подвенечным платьем у невесты, с фотографиями на память, с торжественным вечером в кафе на проспекте Т.Г. Шевченка.
   На следующий день торжество было уже в более узком кругу в доме жениха. После того, как он на радостях перебрал, его вдруг потянуло на откровения. Мне хорошо запомнилось одно его высказывание, покоробившее, наверное, не только меня: "Работать! Ну, нет, я не дурак, пусть тракторы работают".
   Говорят: "Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке". Эти его слова лишний раз убедили меня в том, что брак моей дочери неудачен, будет недолгим, и я снова и снова корил себя за то, что не сумел убедить ее отказаться от него. А много лет спустя, она говорила, что мне нужно было не уговаривать ее, а категорически запретить тогда даже думать о том замужестве.

IV

   Итак, моя старшая дочь создала свою семью и покинула отчий дом. К тому времени Валерия была студенткой третьего курса и одновременно работала. Заработная плата, которую она получала, являлась единственной материальной основой молодой семьи. Ее муж - студент четвертого курса Политехнического института с его отношением к любой работе как таковой, вероятно, воспринимал такое положение вещей как должное, поскольку я никогда не слышал от него даже намека на то, чтобы чем-то помочь жене в материальном отношении.
   В 1984 году я решил перевести своего зятя из ОПИ в ОВИМУ, где у него, по моему представлению, были бы лучшие перспективы на будущее. С этой целью я обратился к своему ректору. Василий Михайлович, выслушав мою просьбу, спросил:
   - А с какими показателями ваш зять закончил третий курс?
   - Все отметки у него 4 и 5, за исключением одной тройки, - ответил я.
   - Ну что ж, - сказал ректор, - я не против принять его к нам, но прежде он должен исправить свою тройку.
   О своем разговоре с ректором и о поставленном им условии я рассказал Геннадию, прибавив, что теперь дело только за ним. А спустя немного времени, он сообщил мне, что тройка исправлена на четыре, и я пребывал в полной уверенности, что теперь вопрос о его переводе в ОВИМУ практически решен. Здесь нужно заметить, при поступлении в училище все абитуриенты проходили строгую медицинскую комиссию. Поэтому, встретив однажды начальника нашей медицинской части, с которым у меня были неплохие отношения, поздоровавшись с ним, сказал:
   - Я хочу перевести к нам из Политехнического института зятя, так вы уж там будьте к нему полояльней.
   - При всем уважении к вам, Валентин Иванович, я его непременно не пропущу, так как в соответствии с приказанием ректора я пропускаю только тех, кого он мне укажет, - ответил он. - Так что, советую вам утрясти этот вопрос с Василием Михайловичем.
   Я был немало обескуражен таким оборотом дела, и мне ничего не оставалось, как снова идти к ректору.
   - Василий Михайлович, - начал я, - мне очень неловко обращаться к вам повторно по вопросу, решение по которому вы уже вынесли. Я это делаю только потому, что боюсь, как бы кто-то из ваших заместителей или помощников по забывчивости или вопреки вашему решению не поступил по своему личному усмотрению, и перевод, о котором я вас просил, не состоится.
   Выслушав меня, ректор вдруг спросил:
   - Кто начальник училища?
   - Вы, - ответил я.
   - Правильно. Поэтому, как я решил, так и будет. Идите и не волнуйтесь.
   Выслушав ответ ректора, я был полностью удовлетворен и ушел от него с уверенностью, что теперь-то мой вопрос решен окончательно и безповоротно. Но каково же было мое удивление и досада, когда, опять встретив через несколько дней начальника медицинской службы училища, я узнал от него, что он никаких указаний от ректора относительно Козерацкого не получал, поэтому тот медицинскую комиссию не прошел и переведен к нам не будет.
   Узнав эту новость, я не знал, что и думать. Наверное, случилось досадное недоразумение, решил я и снова отправился к ректору, которому рассказал все, что услышал от начальника медслужбы.
   - Как! - с видимым удивлением и возмущением воскликнул Залетов, - я же ему говорил о вас.
   Затем он схватил телефонную трубку, набрал номер медчасти и принялся распекать ее начальника, обвиняя того в якобы совершенной им оплошности, которую теперь, к сожалению, невозможно исправить. Но я уже прекрасно понял, что передо мной разыгрывают пошлую, расчитанную на простачка, комедию. Я себя таковым никогда не считал, да и не был им. А о моральном облике ректора, использующего такие дешевые приемы в отношениях с подчиненными любого ранга у меня начало складываться вполне определенное, отнюдь, не лестное мнение. Ведь я уже дважды, без видимой на то причины с его стороны, был им обманут. Впрочем, ничего иного нелья было ожидать от партийного функционера в масштабах ВУЗа. В те годы нередко трамплином к ректорству служила должность секретаря парткома. А эти секретари чаще всего представляли собой болтунов и интриганов. Я прекрасно помню, как на заседаниях ученого Совета Залетов не раз повторял, что для него главное, чтобы курсанты были идеологически подкованы и физически здоровыми. Все остальное ректор считал второстепенным. И еще он говорил: "Мы знаем все и обо всех в учебных группах". И в этом не было ничего удивительного, так как тогда в каждой группе было по несколько стукачей. Об этом я говорю не по-наслышке. Мне об этом конфеденциально рассказывал сотрудник 1-го отдела училища, с которым в конце войны мы вместе служили в армии. Кроме того, он неоднократно обращался ко мне с просьбой использовать мой кабинет для встреч и получения очередных отчетов от курсантов-стукачей.
   На основании приведенных выше фактов и соображений я полагал, что руководитель с такой моралью, а вернее с полным отсутствием таковой, не может и не должен пользоваться уважением своих подчиненных.
  

V

   День 4-е февраля 1985 года стал для меня и Регины знаменательным. Этот день был связан для нас с важным радостным событием - Валерия родила сына - моего внука и назвала его в мою честь Валентином. Я, разумеется, был горд и счастлив. Помню, когда мы забирали Леру с новорожденным из родильного дома на Старопортофранковской. Стояла февральская стужа, и улицы покрывал глубокий снег.
   Теперь мы с Региной стали часто бывать у Козерацких. Регина учила молодую маму пеленать малыша, мы купали его, стирали и гладили пеленки. К сожалению, как я и предполагал, эта идиллия длилась недолго. Когда Валентину младшему исполнилось полтора года, Лера ушла от мужа и с этого времени забота о внуке полностью легла на наши плечи.
   Валюшка рос славным, хорошеньким и послушным мальчиком, а я, по сути, заменил ему отца. Еще спустя полтора года Валерия подала на развод и официально развелась с мужем.
   В апреле того же 1985 года моя младшая дочь - студентка третьего курса ОИСИ тоже вышла замуж за курсанта четвертого курса судомеханического факультета ОВИМУ, которого я хорошо знал. У меня было достаточно времени, чтобы узнать его, и на этот раз я нисколько не опасался за будущее новой молодой семьи. Мой второй зять был скромным, добрым и работящим молодым человеком, и я полюбил его едва ли не больше своей младшей дочери.
   Оба они получили высшее образование. После чего Владимир плавал сначала совсем недолго мотористом, затем механиком, а Вика работала инженером-технологом на заводе "Эпсилон". Какое-то время они жили вместе с нами, а после смерти матери Регины переехали в ее однокомнатную квартиру.
  

0x01 graphic

Регина Ивановна

  
   Все у них, как будто, сложилось хорошо. Нас с Региной беспокоило лишь то, что у Виктории и Владимира долго не было детей. И только через восемь лет Вика, наконец, забеременела. Незадолго перед родами при осмотре дочери с помощью УЗИ ее уверили, что родится мальчик. В день, когда Вика разродилась, я, Регина и Владимир решили отметить это знаменательное событие и выпить за внука. А когда торжество было в полном разгаре, я вдруг решил позвошить в родильное отделение и справиться о том, как себя чувствует молодая мать и наш мальчик. Трудно передать мое и не только мое изумление, когда на вопрос, как там наш внук, услышал:
   - Какой внук? У вашей дочери родилась девочка.
   Больше всех был доволен Владимир. Он очень хотел именно девочку. Ее назвали Анной. Черты характера у моей внучки были чисто мальчишескими. Вероятно, именно благодаря им - УЗИ и ошиблось.
   Девочка росла шалуньей и чрезвычайно любознательной. Она очень любила слушать сказки, которые я ей рассказывал, и книги, которые читал позже. Она была любознательна и обладала незаурядной памятью. Читать Аннушка научилась, чуть ли не в четыре года, и в этом она очень походила на Валерию. Ну, а я, разумеется, был счастлив.
   Когда у нас с Региной родились обе дочурки, я мечтал лишь о том, чтобы судьба позволила мне вырастить их хотя бы до окончания школы. И вот теперь у меня уже взрослые внуки. Валентин окончил на круглые пятерки Одесскую морскую национальную академию и плавает механиком. Аннушка - лучшая ученица в школе, свободно владеет английским и немецким языками, перешла в одиннадцатый класс. Разве это не огромное счастье! И я от всей души благодарил судьбу за оказанную мне милость.
  
  
  

МОСКОВСКИЙ СЕМИНАР ПОВЫШЕНИЯ КВАЛИФИКАЦИИ

   С 5 июня по 14 июня 1984 года я был на семинаре повышения квалификации заведующих кафедрами сопротивления материалов, строительной (технической, прикладной) механики, теории упругости и теории пластичности высших учебных заведений при МВТУ им. Баумана. В нем принимали участие представители почти всех Союзных республик. Их имен теперь, спустя четверть века, я, к сожалению, не помню за исключением одного грузина - Михаила Мухарадзе, утверждавшего, что он только что закончил докторскую диссертацию и готовится в ближайшее время защищать ее.
   Одессу представляли я из ОВИМУ и мой хороший приятель и бывший коллега по политехническому институту Виктор Яглинский. О названном семинаре можно было бы не упоминать вовсе, если бы я не встретил там интересного человека - казаха по национальности, заведующего кафедрой какого-то ВУЗа в столице Казахстана Алма-Ате. Это был уже не молодой человек лет шестидесяти с небольшим. От всех слушателей семинара, а нас было там около двадцати человек, он отличился тем, что приехал в Москву не один, а со всем своим довольно многочисленным семейством - женой и чуть ли не десятком ребятишек, которые постоянно бегали по коридорам нашего общежития, играя и шумя.
   Так вот именно благодаря тому, что мне рассказал казах о своей республике, я и решил написать о семинаре. Его рассказ содержал такие сведения, которые были для меня не только неожиданными и по тому времени очень рискованными, но и совершенно невероятным по своей сути откровением со стороны этого человека, поскольку он меня совсем не знал. Но, как говорят, обо всем по порядку.
   В процессе семинара этот человек ничем среди нас не выделялся. И только накануне нашего отъезда из Москвы, когда мы решили по русскому обычаю отметить окончание семинарских слушаний, казах вдруг выразил желание угостить нас настоящим казахским пловом. Отправляясь на рынок, он попросил Виктора Яглинского сопровождать его. Позже Виктор мне рассказывал, что на рынке казах долго выбирал по каким-то, одному ему известным критериям часть бараньей тушки, а нужный сорт риса искал так долго, что Виктор устал ходить за ним. Когда баранина и рис были, наконец, куплены, они приобрели большой казан, в котором можно было приготовить плов на два десятка человек, и только после этого вернулись в общежитие. Нет нужды говорить о том, что готовил национальное блюдо казах сам.
   Следует признать, что плов действительно получился отличный. Лично я ни до, ни после московского семинара уже никогда такого не ел. Но дело, разумеется, не в плове. Ради одного плова я бы не стал утомлять читателя всеми этими кулинарными подробностями.
   Вечером за столом провозглашали много тостов: за процветание советской науки, за интернациональную дружбу, за наших жен и детей, за то, чтобы мы смогли снова встретиться. А затем, когда выпито было уже достаточно много, мы с казахом вышли в другую комнату. Он покурить, а я просто, намереваясь поболтать с ним. Сначала мы говорили о всяких пустяках, и вдруг мой собеседник сказал:
   - Я родился в степях Казахстана. Казахстан! Вы знаете, где это?
   - Только из школьного курса географии. Расскажите мне о нем.
   - Я ждал этой просьбы, - и в глазах моего собеседника мелькнуло подобие улыбки. - Через десять минут после того, как я называю свою родину, со мной обычно заговаривают о Пакистане, об Афганистане... Моя страна находится в Центральной Азии. В ней всего 14 миллионов жителей, а площадь во много раз превосходит Францию с ее 60 миллионами.
   Я еще раз повторю, что Казахстан замечателен тем, что там никто не жалуется на скученность.
   В течение всего двадцатого столетия там вообще никто не имел права жаловаться ни на что. Во-первых, когда коммунисты отменили частную собственность, все поголовье скота оказалось брошено в степях, и почти 50% жителей погибли от голода. Представляете? В 1932-1933 годах почти половина населения вымерла.
   Такое начало произвело на меня тягостное впечатление. Однако, я с огромным вниманием слушал его рассказ.
   - На что похожа степь? - спросил я.
   - Это огромные равнины, на которых почти ничего не растет. Разве вы не знаете?
   - Да, кое-что знаю, конечно.
   - Я сейчас вспомнил, - говорил мой собеседник. - Не так давно мне прислали рукопись одного нашего писателя. Книга была посвящена ядерным испытаниям в степи.
   Должен вам сказать, что на земле нашей страны - кровь, и в душе ее - тоже кровь. Она изменила то, что менять нельзя, и вот уже несколько поколений моего народа расплачиваются за это. Мы умудрились уничтожить целое море.
   - А разве можно уничтожить море? - спросил я.
   - Я живу на свете немногим более шестидесяти лет, и уже на моей памяти воды, существовавшие на протяжении тысячелетий, превратились в пыль. Наши коммунистические правители решили изменить течение рек Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи, чтобы они орошали хлопковые поля. Цели своей они не достигли, но было уже слишком поздно - море исчезло, а возделанная земля стала пустыней. Отсутствие воды привело к изменению климата. Мощнейшие пыльные бури ежегодно приносят по 150 тысяч тонн соли и песка. Пятьдесят миллионов человек в пяти странах пострадали от этого безответственного и необратимого решения советских бюрократов. Оставшаяся вода загрязнена и стала источником всякого рода болезней.
   Я отмечал про себя все, что говорил казах, - может пригодиться для каких-нибудь лекций. Он же продолжал, и я понял, что речь уже не об экологии, а о настоящей трагедии:
   - Мне рассказывал дед, что в старину Аральское море называлось Синим из-за цвета воды. Теперь воды там нет вовсе, но люди не хотят оставлять свои дома и перебираться на новое место: они все еще мечтают о волнах, о рыбах, они все еще хранят удочки и снасти и разговаривают о лодках и наживке.
   - А насчет ядерных взрывов - это правда? - допытывался я.
   - Думаю, что все, кто родился в моей стране, знают, что пережила их земля, - она вся в крови. Несколько десятилетий подряд наши степи сотрясались от взрывов атомных и водородных бомб, они продолжаются и теперь, и к этому времени было взорвано более 400 зарядов. Из них 116 - в атмосфере, и совокупная сила этих зарядов в две с половиной тысячи раз превосходит мощность бомбы, сброшенной на японский город Хиросиму во время Второй мировой войны. В результате многие тысячи людей пострадали от радиоактивного излучения и таких его последствий, как рак легких, а многие тысячи детей родились умственно или физически неполноценными - проще говоря, уродами.
   Он взглянул на часы:
   - Прошу прощения, но, пожалуй, уже поздно и пора отдыхать. Спокойной ночи, - сказал он, пожимая мне руку, и, задержав ее в своей, добавил, - я понимаю, что все, о чем я говорил, страшная крамола, и узнай о моей откровенности "компетентные органы" - мне пришлось бы очень худо. Но, во-первых, вы ничего обо мне не знаете, а во-вторых, и это главное - вы кажетесь мне человеком порядочным, поэтому я совершенно спокоен.
  
  
  

НЕЛЕПОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ

I

   С некоторых пор по указанию Министерства высшего и среднего образования почти ежегодно в учебную программу училища стали вводить новые дисциплины: социологию, экономику, экологию, эстетику и ряд других. Но поскольку общее число учебных часов для курсантов оставалось постоянным, то все эти нововведения происходили за счет сокращения часов на общеобразовательных и инженерных кафедрах. В связи с этим я стал опасаться, что в самое ближайшее время на кафедре сопротивления материалов останется всего четыре преподавателя, и наша кафедра перестанет существовать как самостоятельная единица. Мы войдем в состав какой-нибудь другой кафедры. Со стороны лектората просочилась даже неофициальная информация, будто, Залетов намерен присоединить нас к кафедре технологии материалов.
   Я не хотел верить в возможность такого объединения, так как у нас с технологией материалов не было совершенно ничего общего. Хорошо бы нас объединили с теоретической механикой или с деталями машин, - думал я. Эти дисциплины тесно связаны с сопротивлением материалов и вместе составляют самостоятельную дисциплину - техническую механику. Но слухи относительно технологии материалов были упорными, поэтому я решил на всякий случай выяснить, какова у них там обстановка. Я знал, что эту кафедру возглавляет доцент Молодцов - человек, мягко говоря, малоприятный, неуживчивый, склочный, а главное - известный во всем училище как редкий самодур.
   Бывало, кто-нибудь спросит у сотрудника кафедры технологии материалов:
   - Где вы работаете?
   А услышав в ответ:
   - У Молодцова, - сочуственно глядя на собеседника, скажет:
   - Ох, я вам не завидую.
   Сведения, которые мне легко удалось получить, оказались скверными.
   Я узнал, что Молодцов вдруг решил состряпать докторскую диссертацию. Такое амбициозное решение с его стороны было и неожиданным, и слишком смелым, потому что он - человек ограниченный, недалекий, был совершенно неспособен самостоятельно поставить какую-либо серьезную задачу, не говоря уже о проблеме, и тем более что-нибудь решить.
   С целью осуществления своего карьерного замысла Молодцов для начала украл у своих подчиненных - доцентов А.А. Левченко, В.М. Лукьянова, В.В. Тарапаты целые разделы из выполненных ими научных работ. Такое хамское поведение Молодцова им, разумеется, не понравилось, и они подали коллективный рапорт ректору с требованием избавить кафедру от такого нечистоплотного начальника. Но Залетов не убрал Молодцова. Он отстранил его от заведывания кафедрой, но на кафедре оставил. Кроме того, ректор запретил трем доцентам препятствовать Молодцову в его "научной" работе. Иными словами, он отнесся к плагиату - то бишь, воровству Молодцова, как вполне нормальному и законному поступку. Такое решение ректора можно объяснить несколькими причинами: Во-первых, Молодцов, как и Залетов, был членом КПСС, и это для ректора было, пожалуй, важнее всего остального. Я - беспартийный пришел в училище раньше Молодцова и раньше его был назначен начальником кафедры, но мне ректор, нарушив свое обещание, квартиру не дал, а Молодцов получил ее без особого труда. Ректор всегда благоволил к Молодцову и всячески покровительствовал ему. Во-вторых, не исключено, что в добрых чувствах ректора к Молодцову не последнюю роль сыграла недюжинная способность последнего пресмыкаться перед начальством. Кроме того, ходили слухи, что жены Залетова и Молодцова работали вместе, но поскольку это только слухи, то я их ни подтвердить, ни опровергнуть не могу. А быть может, ректор просто почувствовал в Молодцове родственную душу.
   Первый проректор ОВИМУ Виталий Константинович Голубев: прекрасный и глубоко порядочный человек в своей книге "Размыщления" так характеризует Залетова:
   "Вспоминаю его знаменитую фразу: "Самое главное - не ошибиться в человеке". Пожалуй, именно он, по нашим наблюдениям, смог действительно ни разу не ошибиться в людях".
   При всем моем глубоком уважении к Виталию Константиновичу я не могу согласиться с этим его утверждением. В выборе Молодцова Залетов точно совершил колосальный промах.
   "Докторант" Молодцов остался на кафедре, а на должность начальника технологии материалов пригласили из технологического института им. М.В. Ломоносова профессора В.Д. Евдокимова. С этого времени на кафедре установилась нормальная рабочая обстановка, а Молодцов стал вести себя, как говорят: "ниже травы и тише воды". Наряду с работой в училище, он пытался подрабытывать в качестве консультанта в каких-то частных фирмах, но так как полное отсутствие каких-либо знаний он пытался заменить нахальством, то его, продержав там два-три месяца, отовсюду выгоняли.
  

II

   В 1986 году случилось то, что я предвидел и чего больше всего опасался. Количество учебных часов по сопротивлению материалов уменьшилось, их хватило только на четырех преподавателей, и, как следствиие, наша кафедра в ОВИМУ перестала существовать. А нас, вопреки всякой логике, присоединили к технологии материалов, которая теперь стала называться кафедрой технологии и сопротивления материалов. Я, естественно, лишился должности начальника кафедры, и теперь стал начальником секции на общественных началах.
   Работать под началом профессора Евдокимова было легко. Он не вникал в дела нашей секции, а мы были далеки от всего, что касалось технологии материалов. Молодцов на кафедре бывал редко, только в дни, когда его присутствие в училище было определено расписанием занятий, и раз в месяц на заседаниях кафедры, причем, он всегда сетовал на то, что такие заседания проводятся слишком часто.
   Когда попытки Молодцова представлять себя в частных фирмах научным консультантом с треском провалились, он заключил хозяйственный договор с Черноморским морским пароходством на разработку темы, которой дал довольно длинное и мудренное название: "Организация и проведение эксплуатационных испытаний в судовых условиях запасных частей и технических средств, изготавливаемых и восстанавливаемых на СРЗ, отрасли с целью определения их надежности и технического ресурса". Сам Молодцов, естественно, вследствие своей ограниченности ничего рпзрабатывать не мог, поэтому он уговорил некоторых толковых преподавателей принять участие в разработке вопросов, указанных в договоре. Мне он тоже предложил принять участие в этой дополнительно оплачиваемой работе в качестве ответственного исполнителя, и я, к тому времени уже достаточно хорошо зная, что собой представляет этот человек, все же принял его предложение.
   Не могу не упомянуть еще об одной одиозной фигуре на кафедре - заведующем лабораторией Терещенке. Насколько мне известно, где-то нашел его, привел в училише и доверил ему кафедральную лабораторию сам Молодцов.
   За время моей работы на кафедре сопротивления материалов у меня сменилось несколько завлабов и вовсе не потому, что они были плохими и неустраивали меня. Первого я перевел в ассистенты, второй - после окончания заочного факультета ОВИМУ ушел плавать, третий и четвертый нашли себе более высокооплачиваемую работу, последний добросовестно выполнял свои обязанности вплоть до ликвидации кафедры. Все они были добросовестными и исполнительными людьми.
   Завлаб Терещенко представлял собой нечто особенное и даже уникальное среди вспомагательного состава всех кафедр училища. Он обладал амбициями, превышавшими молодцовские, и к тому же был выдающимся казуистом, считавшим себя знатоком всех юридических тонкостей. Возможно, такое высокое самомнение о себе внушил ему родной дядя - юрист. Он держал себя в нашем сравнительно небольшом коллективе, по меньшей мере, как заместитель начальника кафедры. Но самое любопытное заключалось в том, что у него было несколько необычное хобби. Терещенко вел досье на всех коллег по кафедре, и не только на них, причем никогда не скрывал этого. Напротив, частенько говорил вслух о своей "творческой работе", вероятно, для того, чтобы его боялись.
   Однажды я спросил Молодцова:
   - Коля, зачем ты ему платишь деньги по теме? Он ведь не только по науке ничего не делает, он и свою основную работу не выполняет.
   - Понимаешь, - ответил Молодцов, - если ему не заплатить, он такое может на меня накатать, что до конца жизни не отмажешься.
   - Ты что боишься его?
   - Не боюсь, но как говорят: "Береженного бог бережет".
   - Тебе, конечно, виднее, но я этому бездельнику и болтуну ни за что не платил бы.
   А про себя подумал: "Если бывший начальник кафедры опасается своего завлаба, значит, для этого есть какое-то основание. Лично я перед этим грозным завлабом не испытывал никакого страха. При всем желании он не смог бы найти хоть какую-нибудь зацепку, чтобы состряпать на меня кляузу".
   Здесь я не могу не рассказать об одном, из ряда вон выходящем, заседании кафедры, Профессор Евдокимов в это время был в краткосрочном отпуске. И хотя он в этот день тоже присутствовал, заседание вел я. После обсуждения очередного вопроса слова попросил Терещенко и начал поучать меня, как надо правильно управлять кафедрой. Но главная критика по этому поводу была адресована профессору Евдокимову. Терещенко привел целый перечень промахов, которые якобы допустил в своей работе начальник кафедры. Профессор Евдокимрв пытался возражать ему, но Терещенко сказал:
   - А вы, вообще молчите, потому что, хоть вы здесь фактически присутствуете, юридически вас нет - вы в отпуске.
   После такого хамского ответа начальнику кафедры я не в силах был сдержать себя и, обращаясь к присутствующим сказал:
   - Товарищи, сколько мы будем терпеть разглагольствования этого бездельника и болтуна? Мне кажется, он в своем хамстве переходит всякие границы. Я предлагаю убрать его с кафедры, причем сделать это следует, как можно скорее.
   В защиту Терещенко никто не выступил, и с этого дня предпринимались неоднократные попытки избавиться от него. Но осуществить это было далеко не просто. Он стал во все инстанции рассылать грязные кляузы, в которых обвинял во всех смертных грехах не только профессора Евдокимова, но и ректорат училища. А закончил свою бурную деятельность по самозащите тем, что опубликовал в одной из центральных газет большую статью, в которой облил грязью начальника кафедры, ректора и все училище в целом. Командованию ОВИМУ только с большим трудом удалось избавиться от Терещенко.

На БАЛКЕРЕ "Владимир Гаврилов"

  
   Следует отметить, что у нас в училище преподавателей включали в состав судовых команд для участия в плавании не только с целью стажировки и руководства курсантской практикой, но и для выполнения научных работ. Так, в 1986 году я в качестве ответственного исполнителя тоже принимал участие в одной из таких работ, в связи с выполнением которой мне необходимо было провести исследования в условиях рейса.
   Я поставил об этом в известность руководителя темы - Молодцова. Он оказался верным себе. Выслушав меня, стал в позу и заявил:
   - Пока не сдашь мне первую часть отчета, о рейсе даже не мечтай.
   - К чему такая спешка? - удивился я, - после рейса я смогу составить более полный и содержательный отчет.
   - Бесполезный разговор. Пока не сдашь первую часть, никуда не пойдешь.
   Я понял, что говорить с ним больше не о чем, молча пожал плечами и отправился на кафедру. За три дня оформил требуемую Молодцовым часть отчета, и, поскольку задерживать меня дольше оснований у него не было, я быстро завершил все связанные с предстоящим рейсом формальности. Ниже я привожу краткий дневник своего плавания теперь уже на запад.
  

24 октября 1986 г.

   Судно, в состав команды которого я был включен в качестве второго механика, стояло в латвийском порту Вентспилс (до 1917 года назывался Виндава). В этом городке аэропорта не было, поэтому мне пришлось лететь на Ригу. В самолете рядом со мной сидел молодой человек. Позже из нашего с ним разговора я узнал, что фамилия его Баскаков Алексей Васильевич, что ему едва исполнилось 35 лет. Но самое неожиданное для меня заключалось в том, что он тоже направляется в тот же, что и я латвийский порт и на то же судно, поскольку является старшим механиком на "Инженере Гаврилове", то есть, моим непосредственным начальником, а я его первым заместителем.
   Около 16.00 мы прилетели в Ригу и сразу же отправились на автовокзал. Но билетов на Вентспилс в кассе не оказалось. Тогда мы пошли на железнодорожный вокзал и взяли билеты на электричку. В вагоне было холодно, а ехать предстояло четыре часа. С нами в купе оказался еще один попутчик - латыш. Человек общительный, приятный и словоохотливый. Он всю дорогу занимал нас рассказами о Вентспилсе, о его немногих достопримечательностях: музее морского рыболовства и памятнике архитектуры - орденском замке, построенном еще в 1290 году, о жителях Вентспилса и давних традициях этого порта. Когда электричка, наконец, прибыла в Вентспилс, уже совсем стемнело. Наш попутчик провел нас почти до "Трансфлота", помещающегося в небольшой комнате, в которой к тому времени была лишь одна женщина-дежурный. Она сообщила нам, что наше судно стоит на рейде, и что попасть на него можно только катером. А это обойдется нам свыше 300 рублей.
   Получив такую информацию, мы со стармехом решили ждать, пока судно поставят к причалу. На ночлег устроились в гостинице рядом с "Трансфлотом". Взяли номер на двоих. Время приближалось к полуночи, и буфет был уже закрыт. Поэтому мы наскоро закусили тем немногим, что у нас еще осталось, а затем, продолжили нашу беседу. Стармех рассказал мне, что судно "Инженер Гаврилов" - это балкер водоизмещением в тридцать пять тысяч тонн, и что его капитан - Савуляк Юрий Павлович. Заснули мы с моим новым начальником далеко за полночь.
  

25 октября 1986 г.

   Порт Вентспилс находится в устье небольшой реки Вьента. Городок совсем маленький. Пожалуй, меньше Ильичевска. Утром я отправил телеграмму домой. Потом мы со стармехом погуляли по городу. Узнав в "Трансфлоте", что "Владимир Гаврилов" уже у причала, отправились в порт. На проходной порта судовой роли еще не было, поэтому нам пришлось ждать, пока с судна начали выходить члены команды. Они и принесли судовую роль, из которой я узнал, что капитан на десять лет младше меня, и что команда судна состоит из 31-го человека. Я в судовой роли был последним. К тому времени, когда мы поднялись на судно, его уже начали выгружать. Стармех сразу же представил мне нескольких своих близких приятелей.
   Поселили меня пока в лоцманской. Перед программой время стармех зашел ко мне и пригласил в свою каюту на чай.
  
  

26 октября 1986 г.

   Утром я наметил для себя план работы, которую мне предстояло выполнить в этом рейсе. Затем знакомился с судном. В одинадцатом часу ко мне зашел стармех и предложил купить у него костюм, который ему был мал. Я решил взять его, хотя брюки нужно будет немного переделать. После этой сделки мы с ним отправились в город. Ему надо было в "Трансфлот", а я просто, ради прогулки. На судно возвратился один. Мой попутчик зашел к каким-то своим знакомым.
  
  

27 октября 1986 г.

   Судно продолжает выгружаться, а я с утра знакомился с машиной и механиками. Затем читал, а в конце дня долго беседовал с капитаном.
  

28 октября 1986 г.

   Первую половину дня снова посвятил машине. А после обеда опять ходил в город, но теперь уже с капитаном. Там он купил для своей "Волги" противоугонное устройство. А я решил, что непременно куплю такое же устройство для своего "Москвича".

29 октября 1986 г.

   С утра на судне ожидают какую-то комиссию. Она прибыла только после обеда. Долго что-то проверяла, но все, вроде бы, оказалось в порядке за исключением хозяйства третьего штурмана. "Мастер" по этому поводу рвал и метал, хотя лично ему никаких замечаний не сделали.
   На конец дня выгрузили 17000 тонн.
  

30 октября 1986 г.

   Продолжаем разгружаться. А я снова был в городе. Купил противоугонные устройства для своей машины (сразу два).

31 октября 1986 г.

   Выгрузили два трюма (из шести). В машине меняют поршень в 6-м цилиндре. У меня пока никаких занятий нет. Начинаю скучать по дому. Особенно за Валюхой.
  

1 ноября 1986 г.

   Сегодня все так же, как и вчера. Разгрузка подходит к концу. Стармех, "чиф" - Валерий Гуров и 1-й электромеханик - Владимир Калиниченко предложили мне перед уходом в море сходить в город. Я согласился, а там мы зашли в ресторан, заказали выпивку и закуску. Спустя какое-то время официант, который обслуживал нас, наклонившись к стармеху, тихо спросил его:
   - Может быть, молодые люди желают, чтобы к ним присоединились девушки?
   - Нет, спасибо, - ответил Алексей, - мы желаем побыть сами. Если нам что-то будет нужно, я вас позову.
   Официант, видимо рассчитывавший на совсем иную реакцию четырех подвыпивших мужчин на свое посредничество, с разочарованным выражением лица отошел от нашего столика.
   Из ресторана мы ушли около полуночи. Мои новые друзья - все молодые люди (стармеху -35 лет, "чифу" - 38, электромеханику - 41 год) шли быстро, и я (а мне в ту пору уже исполнился 61 год) без особого труда поспевал за ними. Но когда мы почти достигли порта, я вдруг почувствовал, что далее такой темп мне не выдержать, и понемногу стал отставать от них. А спустя несколько лет, я понял, что вынудили меня к этому первые признаки начинавшейся у меня тогда стенокардии.

2 ноября 1986 г.

   Утром погода была скверная. Позже, однако, распогодилось. Появилось солнышко. Разгружались до 5-ти часов дня. В этот день меня из лоцманской переселили в каюту, хорошую, просторную, со всеми удобствами. В 19 часов на судно поднялись пограничники. Они начали с того, что заставили нас поиграть "в жмурки". Команда должна была искать на борту судна мнимого диверсанта.
   В 20.00 прибыли власти, и начался досмотр. В 21.30 буксиры потянули судно на широкое место реки для разворота. В 22.30 мы прошли створ маяка и оказались в Балтийском море.
  
  

3 ноября 1986 г.

   Получил первое "боевое крещение" в этом рейсе. Около часу ночи прихватило так, что даже "мастер" побежал на мостик. Все срывалось с мест, гремело. Дикая бортовая качка. В общем, будет, что вспомнить. Все это продолжалось часов до семи утра.
   После обеда немного заснул. Вчера из-за присутствия на судне властей не было вечернего чая. А сегодня из-за скверной погоды - завтрака. Однако, после "веселой" ночи есть в обед тоже не хотелось. В 22 часа на острове Бронтхольм взяли лоцмана. Пойдем Датским проливом. Вечером долго сидел у телевизора. Но ничего интересного не увидел. Я полагал, что в телевизионных программах много говорят только у нас в Союзе. Но, увы, оказывается в этом отношении везде одно и то же.
  

4 ноября 1986 г.

   Море относительно спокойное. Но день с утра пасмурный. Часам к 10 стало проглядывать солнышко. Через три часа будет немецкий порт Киль. Там мы должны бункироваться. С обеда до вечера стояли в Кильской бухте.
  

5 ноября 1986 г.

   День мрачный. Серое небо, серое море, идет дождь. На палубе почти не бываю. Там нечего делать. Идем уже Северным морем. Его вид оправдывает название. Прогноз погоды ухудшается, а до Ламанша идти еще около двух суток. Работаю, разбираюсь с судовой документацией.
  

6 ноября 1986 г.

   Всю ночь штормило. На завтрак пошел, но есть ничего не мог. Выпил только чай. Вернулся в каюту, и сразу стошнило. Обедать тоже не ходил. И только часам к шести вечера, когда шторм немного утих, отправился на ужин. Но есть снова не смог. Сейчас половина девятого вечера (время московское). Кажется, вошли в Ламанш. Качает терпимо.
  

7 ноября 1986 г.

   Сегодня в нашей стране праздник. А здесь небо серое, море серое, моросит дождь. Идем между Англией и Францией. Качка почти не ощущается. До обеда интенсивно работал над отчетом. Тороплюсь, так как, если опять будет болтанка, делать ничего не смогу. Скверно себя чувствую при качке не только я. Балкер вообще качает значительно больше, чем обычный сухогруз. Поэтому моряки называют такие суда "валкерами". А наше "Инженер Гаврилов" еще и не в балласте, отчего болтает его намного сильнее.
   Вечером в каюткомпании устроили праздничное кофе и даже танцы. Я пригласил на танец буфетчицу - Евгению Сергеевну, довольно интересную женщину лет около сорока. Во время танца она мне сказала:
   - А с вами приятно танцевать, вы очень легко ведете.
   - Знаю за собой такой грех, - ответил я, - благодарю вас за то, что вы это заметили.
  

0x01 graphic

На балкере "Владимир Гаврилов"

  
   После танцев смотрели телевизионную передачу - английский телефильм (чепуха дикая).
  
  

8 ноября 1986 г.

   В час ночи вышли из пролива, и тут началась дикая болтанка. Утром позавтракал. Обедать не мог, ужинать - тоже. Если так будет дальше, можно и отощать (особенно, при моей комплекции). Живу без воздуха, как космонавт в капсуле. На палубу не выхожу. Да, по-моему, и никто не выходит. А я-то, грешным делом, рассчитывал в рейсе загорать. В машине тоже никого нет. Закрыта. Трудится автоматика. И только на мостике работают штурманы.
  

9 ноября 1986 г.

   Мрачное утро. Мрачное небо. Мрачный океан, мрачное настроение. Качает здорово (качка и бортовая, и килевая). Понемногу начинаю привыкать. Сегодня завтракал, обедал и ужинал. Читаю, думаю.
   Днем были где-то на параллели с Испанией и Португалией. Идем на юго-запад. Телеграмм нет. Время перевели назад уже на четыре часа.
  

10 ноября 1986 г.

   Ночью и целый день судно кидает, как грешную душу. Шторм 9 баллов. Ночью почти не спал.
  

11 ноября 1986 г.

   Сегодня в полдень проходим Азорские острова. Спрятались за ними. Поэтому болтанка чуть поменьше. Время перевели еще на час назад.
  

12 ноября 1986 г.

   Опять все то же. Почти ничего не ем. Пища, как противное лекарство. В каюткомпанию влетаешь так, как будто бы получил солидный пинок в зад, и несешься, пытаясь за что-нибудь ухватиться, к креслу у своего стола. Внутри, естественно, все тоже переворачивается. И так постоянно, каждый день, и каждую ночь.
  

13 ноября 1986 г.

   Ничего нового. Болтает все так же. Из-за волнения идем очень медленно, 5-6 узлов (вместо 15). Уже одиннадцать суток, как в погремушке. Надоело до чертиков, и не только мне.

14 ноября 1986 г.

   Все то же, если не считать, что время перевели еще на час назад.

15 ноября 1986 г.

   Болтанка не прекращается, капитан говорит, что такое явление бывает крайне редко. Обычно штормит двое-трое, ну, в крайнем случае, четверо суток. Здесь же уже две недели, как будто бы специально для меня по особому заказу. Ежедневно 8-10 баллов, и никакого просвета.
  

16 ноября 1986 г.

   Шлепаем все так же. Время перевели еще на час назад. Тоска зеленая.
  

17 ноября 1986 г.

   С утра дождь. Болтанка усилилась еще больше. Хотя кажется, больше некуда. А по радио объявили штормовое предупреждение.
   Часы перевели еще на час назад (уже на 8 часов).

18 ноября 1986 г.

   Идем заливом Святого Лаврентия. Моросит дождь. Наконец после более двух недель сплошного шторма море начало успокаиваться. Сегодня стал известен пункт назначения - порт Сорель. На карте его нет. Очевидно, какая-то деревня. Он расположен в 80 милях от Монреаля.
  

19 ноября 1986 г.

   Утро ясное, справа виден берег Канады. Вчера весь день и сегодня занимаюсь отчетом.
  

20 ноября 1986 г.

   Московское время четыре часа дня, а здесь только 8 утра. Идем по реке Святого Лаврентия с лоцманом (взяли его вчера вечером). Река при входе в устье - неширокая. На берегах уже снег. Температура наружного воздуха 16-18 градусов ниже нуля. А пару дней назад было плюс 18. Погода хорошая, светит солнце. Вечерами смотрим канадские телевизионные программы - как правило, чепуха. В основном разговоры и реклама. Скоро, наверное, будем на месте. Ходят слухи, что причалы заняты, и придется ждать несколько дней, пока начнут загрузку. В порт Сорель прибыли около трех часов дня по местному времени. Стоим на речном рейде. Вечером, как обычно, телевизор. Передачи ерундовые. Все те же разговоры, и все та же реклама. В этот вечер началась настоящая пурга.
  
  

21 ноября 1986 г.

   Погода такая же, как и вчера. Все время метет снег. Целый день работал над отчетами. Вечером по телевизору смотрел фильм ужасов - "Вампир". Рассчитан, явно, не для серьезных людей.

22 ноября 1986 г.

   День чудесный солнечный. Команда убирает снег с палубы. На воздух не выхожу. Работаю, пока тихо. Я уже убедился, что на ходу не поработаешь. Поэтому стараюсь сделать, как можно больше, чтобы не оставлять на дом. Когда станем под погрузку - еще неизвестно. Вчера перед нами было пять наших судов. Заходить куда-нибудь кроме Канады не будем. А здесь, говорят, купить нечего. В этом отношении рейс - хуже не придумаешь.
   Вечером и до половины второго ночи сидел у телевизора. Опять побоища, ужасы и кое-что похуже. А, в общем, фильмы дрянные, и рассчитаны они, по-моему, если не на дегенератов, то, по крайней мере, на неполноценных людей.
  
  

23 ноября 1986 г..

   Все то же. Ожидаем, пока нас поставят к причалу. Дни стоят очень хорошие. Однако, очередь судов почему-то не уменьшается. Отчеты, за исключением мелких недоделок, закончил. И теперь бездельничаю, и поэтому время начинает тянуться, Хотелось бы скорей в обратный путь.
  
  

24 ноября 1986 г.

   Ничего нового. Ждем. Перед нами все еще пять судов. У меня работы нет. На палубу не выхожу. Нет желания. Погода в основном хорошая. Правда, днем был небольшой дождь. Городок Сорель у нас слева по борту. Что он из себя представляет, - на таком расстоянии судить трудно. Видны большие склады и другие портовые сооружения. Горят два огня, как у нас в Одессе на Крекинге. Видно какое-то здание типа храма с двумя стрельчатыми башнями. Что это в действительности, можно только гадать. Хочется на твердую землю. Да и вообще хоть какой-нибудь перемены обстановки.
  

25 ноября 1986 г.

   В начале одиннадцатого утра мне неожиданно предложили поездку (платную) в Монреаль - торговый и культурный центр Канады. Как известно, в этом городе три университета, созданных еще в 17-18 веках, в нем можно увидеть постройки Всемирной выставки 1857 года и Олимпиады 1976. Число жителей в Монреале около трех миллионов. На сделанное мне предложение я, разумеется, согласился.
   Катером нас (восемь человек) доставили в Сорель к причалу. Там уже собрались члены команд еще двух наших судов. В Монреаль ехали автобусом примерно час. Город мне показался каким-то неоднородным. Много высотных зданий этажей по пятьдесят и даже больше. И рядом - домишки в два либо три этажа. Все высотные дома имеют какую-то мрачную темно-коричневую окраску. Общее впечатление такое, как будто город построен без всякого плана, будто каждый строил, как ему вздумается и где вздумается. Бульвар святого Лаврентия - единственный, с которым мы за отпущенное нам время имели возможность познакомиться, выглядел так же. В довершение ко всему, он был грязен, на нем даже встречались пустыри. Больших магазинов здесь я не видел, мелких же на бульваре было много. В двух из них - один принадлежал польке Ванде, второй - еврею Яше - их хозяева отлично говорили по-русски. Все товары у них по нашим деньгам были очень дороги. И все же я купил у Ванды зимнее пальто для Регины.
   К автобусу вернулись разочарованными. Хотя особых надежд на Монреаль никто из нас не возлагал. Покупки делали только по необходимости, потому что больше заходов не будет. А валюту потратить надо.
   Ноги в новых ботинках я намучил так, что едва дошел до судна. В общем, этот вояж с познавательной, экономической и прочих точек зрения не идет ни в какое сравнение с теми, что были в рейсе на восток. И хотя я от этого плавания не ждал ничего особенного, действительность превзошла все мои ожидания.
  

26 ноября 1986 г.

   Утомительное ожидание погрузки продолжается. Ничего нового. Читаю. Вечером сижу у телевизора. Очень не хватает французского словаря. Значение многих слов позабыл. К концу дня пошел дождь со снегом.

27 ноября 1986 г.

   Утро наступило ясное, солнечное. Но позже солнце закрыли облака. Все еще стоим на рейде. Надоело. Хочу домой. Вчера в судовой библиотеке нашел Паустовского. И хотя кое-что, содержащееся в этой книге, я уже читал, с удовольствием перечитываю снова.
   Судя по ряби на поверхности реки, которую я вижу сквозь иллюминатор каюты, погода ветреная. Об этом же свидетельствуют и два крекинговых огня на берегу, сильно наклоненных влево. Рядом с ними высится мачта высоковольтной электропередачи, переброшенной с левого на правый берег реки.
  

28 ноября 1986 г.

   Новый день серый, но без дождя. Стоим. Впереди появился еще какой-то иностранец. Команда длительной стоянкой довольна. Все хотят постоять хотя бы еще недельку, а лучше две. Тихо. Не качает. Смотрят телевизор. А главное - идет валюта. У меня желание совершенно противоположное. Поскольку отчет завершен, делать мне на судне больше нечего.
  

29 ноября 1986 г.

   Утром выглянуло солнышко, но чуть позже все опять стало серым.
   Закончил последние графики к отчету. Осталось немного дополнить одну из таблиц. Однако, ее можно завершить только по приходу в Одессу.
   Наконец в семь часов вечера нас поставили к причалу.
  
  

30 ноября 1986 г.

   Солнечный хороший день. В восемь утра начали погрузку. В начале одиннадцатого мы со стармехом отправились в Сорель. Городок небольшой, но магазинов много. Сегодня они не работают по случаю воскресенья. Людей почти нет. Мы встретили лишь двух-трех сорельцев. Чистенькие небольшие домики преимущественно двухэтажные, не похожие один на другой. И все самой причудливой архитектуры. А еще церковь (католическая). В центре городка скромных размеров парк с голыми деревьями. В нем стоит пушка, вероятно, как-то связанная с историей городка. На деревьях прыгали две белочки.
   Почти за час до обеда вернулись на судно. Оно было окутано пылью, непременной при погрузке зерна. Похоже, что я уже увидел в этом рейсе все, что можно было в нем увидеть. А в общем, вся эта западная "экзотика" надоела. Особенно телевизионные программы с пошлой, назойливой рекламой и фильмами, в которых только и слышишь ля ржан, доллар, а увидеть можно сплошной мордобой, убийства, иногда просто горы трупов.
  

1 декабря 1986 г.

   Итак, первый день последнего месяца года и тридцать девятый день моего плавания. Проснулся ни свет, ни заря (в половине шестого утра). Наши сегодня рано утром едут в Монреаль. Поэтому завтрак перенесли на полчаса раньше обычного (на семь часов утра). Я от поездки отказался. О городе общее представление уже имею. И вряд ли, увижу что-либо новое. Так как все связаны обязательными группами, и придется ходить по тем же магазинам, что и в прошлый раз, включая Ванду и Яшу. И ждать, пока члены моей группы будут что-то искать, торговаться и делать покупки. Решил лучше еще раз пройтись по Сорелю. По городку гулял около трех часов. Истратил почти все деньги и по сути ничего не купил. Умные люди говорили мне еще в Одессе, что это мое плавание - пустая затея. Теперь я убеждаюсь, что они были правы. Мое решение пойти в этот рейс было опрометчивым шагом.
  
  

2 декабря 1986 г.

   Туман. Все еще стоим у причала. Почему погрузку не закончили вчера, непонятно. Работы осталось всего на пару часов. Эта пара часов растянулась до половины десятого вечера. Обратил внимание на любопытное совпадение - из Сореля вышли того же числа, что из Венспилса. Не была бы такой же обратная дорога. Старпом говорил, что пришла радиограмма о том, что заход нам планируют в Ленинград. Только этого и не хватает для полного счастья.
   Перед самым уходом судна из Сореля в каюткомпании, где собралось более половины команды, я вместе со всеми смотрел по телевизору кинофильм (как называется, не знаю, так как телевизор включили после того, как на экране уже шли титры). По сравнению с той ерундой, что мы видели здесь до этого фильма, смотрелся с интересом. Он был посвящен жизни первобытных людей в каменном веке: их борьбе за огонь и огромным трудностям, связанным с его добычей и сохранением. Наряду с мамонтами и саблезубыми тиграми в фильме были и довольно откровенные сцены. И вот, когда фильм закончился, повар Тамара - женщина немногим более тридцати лет, вдруг громко спросила:
   - Что уже конец, разве продолжения не будет?
   Ее бесхитростный вопрос, в котором так явно прозвучало сожаление и надежда, вызвал громкий смех всех присутствующих в каюткомпании.

3 декабря 1986 г.

   Идем по реке Святого Лаврентия. Погода мрачная - дождь со снегом.
   После 14 часов вышли в залив и оставили лоцмана. Время перевели на час вперед.
  

4 декабря 1986 г.

   Небо облачное. Но день обещает быть хорошим. Температура воздуха плюс четыре градуса, но крышки трюмов покрыты ледяной коркой. Довольно ощутимая килевая качка.
  
  

5 декабря 1986 г.

   Ночью началось! Почти не спал. Из залива вышли. Вопреки ожиданию идем не на юго-восток, а на восток (порт разгрузки Ленинград). Целый день безвыходно просидел в каюте, как уголовник в камере. Выхожу только поесть. Часы перевели еще на час вперед.

6 декабря 1986 г.

   Шлепаем. Качка уменьшилась. Прошли больше тысячи миль. Лежу - читаю, читаю - лежу.

7 декабря 1986 г.

   Солнечно, тепло (плюс тринадцать градусов). Болтает. Время перевели еще на час вперед. Читаю, дни считаю.
  
  

8 декабря 1986 г.

   Ничего нового. Снова пропал аппетит. Это не удивительно. Так как на воздухе не бываю и мало двигаюсь.

9 декабря 1986 г.

   Снова все то же. Часы перевели еще на час вперед.
  
  

10 декабря 1986 г.

   Пароходство подтвердило порт назначения Ленинград. Мне только этого и не хватало. Невезуха какая-то. Не рейс, а мечта.

11 декабря 1986 г.

   Солнечный, погожий день. Относительно спокойный океан, но качает стабильно. Время перевели еще на час вперед.
  

12 декабря 1986 г.

   Погода по-прежнему хорошая. Бискайский залив проскочили спокойно. В семнадцать часов Ла-Манш.
  
  

13 декабря 1986 г.

   Солнечная хорошая погода. В двенадцать дня вышел погулять на воздух. Сначала видел берег Франции (прошли Булонь). Подходим к Па-Де-Кале (самое узкое место пролива, и самое оживленное). Параллельно с нами в том же направлении идут в зоне видимости еще шесть судов.
   Часы перевели еще на час вперед.
  

14 декабря 1986 г.

   Идем Северным морем.
  

15 декабря 1986 г.

   Проходим Датские проливы.
  

16 декабря 1986 г.

   Идем Балтийским морем. Погода мрачная. Серое небо. Свинцовое море. Днем темно, как в сумерки. В пять часов вдруг объявили, что идем не в Ленинград, а в Ригу. Время уже московское.

17 декабря 1986 г.

   Взяли лоцмана. Идем к Риге. Погода все такая же. Метет снег. Только примерно в половине десятого утра немного развиднелось. В шестнадцать часов стали на якорь на рейде. Завтра утром обещают пришвартовать к бочке. В реке Даугава стать к причалу не позволяет осадка. Надо частично разгрузиться.
  

18 декабря 1986 г.

   Снялись с якоря почти в десять часов утра. В половине первого, на пятьдесят шестой день плавания, пришвартовались к бочке. У меня на судне никаких дел больше не было, поэтому я, попрощавшись с капитаном и людьми, с которыми успел сдружиться за время рейса, катером отправился на берег.
   В рижском аэропорту билетов на самолет на Одессу не оказалось, поэтому я, чтобы не терять времени в ожидании следующего самолета, а он должен был отправиться почти через сутки, решил лететь на Кишинев. Там я пересел на поезд и уже поездом добрался до Одессы.
  
  
  

НОВЫЙ "ДОКТОР" НАУК

  
   Молодцов, надо отдать ему должное, при всей своей ограниченности и никчемности в ряде случаев достигал поставленных перед собой целей. Причем цель у него всегда оправдывала самые низкие и неблаговидные средства. Так, в 1988 году, он, используя украденный у трех доцентов научный материал, все же состряпал вожделенную диссертацию и доложил ее на научно-техническом Совете факультета, на котором присутствовал декан факультета - милейший, добрейший и честнейший человек - Владимир Иванович Самсонов, профессора Г.А. Канаков В.Ф. Коваленко, В.Д. Евдокимов и другие. Заслушав доклад "докторанта", присутствующие сделали Молодцову целый ряд замечаний и вынесли решение, согласно которому представленная работа требует кардинальной доработки, так как пока не соответствует требованиям, предъявляемым к докторским диссертациям.
   Спустя всего четыре дня Молодцов пришел к профессору Евдокимову и предложил ему подписать новый вариант решения Совета, в котором говорилось, что его работа отличная, и может быть представлена к защите, а в конце уже стояла подпись декана.
   - Позвольте, - сказал профессор, - то, что вы предлагаете мне подписать, не соответствует истине. Совет принял совсем иное решение.
   - Как хотите, - ответил ему Молодцов, повернулся и вышел из кабинета.
   А профессор Евдокимов поднялся на второй этаж в деканат с тем, чтобы выяснить у декана, каким образом и почему кардинально изменилось решение Совета, и как мог Владимир Иванович подписать его.
   Декан был мало сказать не в духе, он пылал от негодования.
   - Ну, ее к черту эту диссертацию с Молодцовым вместе, - в сердцах крикнул он, - а с подписью моей все просто. Меня вызвал к себе ректор и заставил подписать эту фальшивку. Так что ждите, вас тоже вызовут и тоже заставят поставить под ней подпись. Мне жаль страну, которая станет плодить докторов, подобных Молодцову.
   Декан оказался прав. Профессора Евдокимова тоже пригласили к ректору, и тот вынудил его поставить свою подпись на липовом решении Совета, на котором уже стояло ряд подписей других уважаемых в училище людей. Диктатура "пролетариата" была налицо.
   В ОВИМУ в то время Совета по защитам докторских диссертаций не было, поэтому Молодцов отправился защищать свою "докторскую работу" в Ленинград. Там, по словам моего бывшего студента в политехническом институте, которого Молодцов уговорил перейти в училище, и который не только много помогал ему в оформлении рукописи, но и сопровождал Молодцова в Ленинград, защита проходила тяжко. Только перевес в один голос спас сомнительного докторанта от провала. И это еще не все. Когда диссертация Молодцова попала в ВАК, к ней там отнеслись с недоверием и отослали ее на рецензию "черному" оппоненту, который, ознакомившись с молодцовским трудом, написал на него разгромный отзыв. Казалось бы, на этом все потуги так называемого докторанта должны были закончиться. Но Молодцов с его нахрапистостью и огромной способностью пускать пыль в глаза, да еще при поддержке Залетова, у которого были влиятельные друзья, как в Ленинграде, так и в Москве, вовсе не собирался признавать свое поражение. Он отправился в Москву, в Министерство высшего и среднего образования, кого-то там ублажал, упрашивал и, в конце-концов добился своего. После повторной защиты страна получила нового "достойного" доктора наук, который не только представлял пустое место для науки, но и толком не знал курса, который читал курсантам ОВИМУ, и за который ему государство платило деньги.

БУДНИ ОВИМУ

  
   В конце 80-х годов в училище вдруг объявили, что все сотрудники нашего ВУЗа, желающие приобрести участок земли под сад и огород могут получить его на берегу Хаджибеевского лимана. Я рассказал об этой новости дома и, хотя Регина отнеслась к ней без особого энтузиазма, решил все же обзавестись собственным дачным участком.
   В ближайшее воскресенье я и потенциальные дачники, которых в училище набралось больше двадцати человек, во главе с инициативной группой выехали на училищном автобусе на место будущих дач с целью знакомства с местом, выделенном нам городской властью, чтобы размежевать его на отдельные участки по шесть соток и закрепить их за каждым будущим хозяином.
   Первое разочарование, которое ожидало не только меня одного, когда мы приехали на пожалованную нам землю, заключалось в том, что она было много дальше от лимана, чем мы все предполагали. Мы увидели ровную голую степь, никогда прежде не вспахиваемую. Нам предстояло решать вопрос не только по устройству хоть какой-нибудь крыши над головой, но и проблему снабжения участков водой и электричеством. И хотя все это заметно поубавило хорошее настроение убудущих дачников, ко второй половине дня вся выделенная нам земля все же была поделена на участки, каждый из которых закрепили за конкретным хозяином.
   Мне теперь трудно назвать кого-нибудь из моих коллег, кто был доволен в тот день приобретением земельной собственности. Помню только, что вместе со мной участок получил молодой симпатичный человек, с которым я до этого был практически незнаком. Им оказался проректор по заочному отделению училища - Миюсов Михаил Валентинович, невысокого роста, худощавый, с располагающей к себе внешностью и манерой разговора. Он произвел на меня очень приятное впечатление. И хотя по возрасту он годился мне в сыновья, я стал изредка заходить к нему в кабинет, чтобы поболтать на сельскохозяйственные темы. Он всегда приветливо принимал меня, был прост и доступен в разговорах на любую тему, и вызывал во мне все большую симпатию. Вскоре и он, и я от своих дачных участков отказались, посчитав, что игра по их освоению и обживанию - не стоит свеч. Но хорошие и, как мне казалось, даже в какой-то степени доверительные отношения между нами сохранились.
  
  
  

"ДОБРЫЙ СОВЕТ"

  
   В самом начале 90-х годов в соответствии с планом повышения квалификации преподавателей мне полагалось идти на стажировку. Я напомнил об этом ректору и услышал от него следующее:
   - Да, конечно, сейчас будете стажироваться вы, а профессор Евдокимов после вас.
   Ответ ректора вполне удовлетворил меня. Я посчитал, что вопрос относительно моей стажировки полностью решен, и даже телеграфировал своему другу капитану, что, как только он вернется в Одессу, а это должно было случиться в самое ближайшее время, в следующий рейс я пойду вместе с ним, и стал готовиться к предстоящему плаванию. И тут я вдруг узнал, что вопреки данному мне обещанию Залетов отправляет на стажировку не меня, а профессора Евдокимова. Я не мог понять, почему ректор вдруг изменил свое решение, и поэтому отправился к нему на прием, чтобы выяснить причину такой внезапной перемены. Но ничего выяснить мне не удалось. На мои вопросы он отвечал что-то невразумительное. Он говорил, что сейчас очень трудно с валютой, и еще нечто в этом роде. Мне было совершенно непонятно, почему трудно с валютой для меня, и легко для профессора. Думаю, что упоминание о валюте было со стороны ректора лишь пустой отговоркой. Истинную причину отказа мне в стажировке я так никогда и не узнал.
   А в другой раз, когда я по какому-то вопросу был у ректора, он мне вдруг сказал:
   - Валентин Иванович, почему бы вам вместо установленного оклада не перейти на почасовую оплату? Вам это материально было бы значительно выгоднее. Я для вашей же пользы настоятельно советую вам это сделать.
   - Василий Михайлович, - ответил я, - мне как-то не приходило в голову искать дополнительную выгоду. Но если вы, заботясь обо мне, так настойчиво рекомендуете перейти на почасовку, я последую вашему доброму совету. Огромное вам спасибо.
   В полной мере оценить "доброту" совета, данного мне ректором, я смог только в 1996 году, когда резко уменьшилось число учебных часов, как по сопротивлению материалов, так и по технологии материалов, и встал вопрос о необходимости сокращения одной ставки по кафедре. Работая на почасовой нагрузке, я фактически был внештатным преподавателем, и поэтому при отсутствии достаточного количества учебных часов автоматически лишался работы. Предвидел ли ректор, давая мне свой совет, такой финал для меня? Думаю, что предвидел и уговорил меня перейти на почасовую нагрузку потому, что считал, что я, не будучи членом КПСС, всегда являлся для него преподавателем второго сорта. А возможно, к нему дошли слухи о крамольной книге, над которой я тогда работал.
   Как я уже упоминал раньше, ректор уже не раз обманывал меня и, вероятно, не только меня. Видимо таков был стиль его управления подвластными ему кадрами. Итак, добросовестно проработав в училище двадцать шесть лет, я внезапно оказался не у дел.
   Примерно через год мне позвонил Молодцов и сказал:
   - Послушай, мне нужно сократить одного человека из твоих сопроматчиков - Богданова или Голобородьку. Ты с ними проработал много лет. Дай мне на них краткую характеристику.
   - Богданов очень хороший преподаватель, обладающий серьезной базой знаний, - ответил я. - Он способен выполнить любую работу, какую ты ему поручишь. А Голобородько - нуль. Он ничего не знает и ничего не умеет. Он даже не в состоянии написать самостоятельно обыкновенный рапорт. Вот все, что я могу тебе сказать. А кого из них увольнять - решай сам, на то ты начальник кафедры.
   На том наш телефонный разговор с Молодцовым закончился. Позже я узнал, что он оставил обоих - каждого на пол ставки.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть XIV

И СНОВА ОНМА

ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК

   В начале сентября 2000 года у меня в кабинете зазвонил телефон. Я взял телефонную трубку и услышал голос Молодцова.
   - Привет! - сказал он.
   - Здравствуй, - ответил я.
   - Вчера в самом начале учебного года уволился один из моих преподавателей, и мне срочно нужно его заменить. Не согласишься ты выручить меня. Я могу предложить тебе пол ставки доцента.
   - Пожалуй, соглашусь. Спасибо, что ты меня вспомнил. Я ведь уже третий год сижу без работы.
   - Вот и порядок. Приезжай прямо сейчас, напишешь рапорт, я подпишу, и принимайся за дело.
   Так я снова вернулся, но уже не в ОВИМУ, а Одесскую государственную морскую академию (ОГМА), которую вскоре росчерком пера Кучмы превратили в Одесскую национальную морскую академию (ОНМА).
   Когда я прибыл на кафедру, и мы закончили со всеми формальностями моего вступления в должность, разговор между мною и Молодцовым продолжился.
   - У меня будет к тебе еще одна просьба, - сказал Молодцов. - На кафедре страшный бардак со всеми видами документации. Ты много лет руководил сопротивлением материалов, и я знаю, что твою кафедру награждали грамотами за образцовый порядок. Считай, что ты мой заместитель. На ближайшем заседании кафедры я поставлю об этом в известность всех преподавателей, скажу, чтобы все вопросы, связанные с планами и отчетами по учебной, учебно-методической и научной работе они решали только с тобой.
   При заведывании кафедрой профессором Евдокимовым Молодцов часто возмущался тем, что кафедральные заседания, которые проводились тогда раз в месяц, слишком часты. Теперь же такие заседания собирались еженедельно. Очень уж он любил руководить людьми и давать всевозможные указания, нередко не только бестолковые, но просто глупые. Обычно такие заседания представляли собой театр одного актера. Что бы кто ни говорил, Молодцов всегда отвергал. Правильным и решающим он считал только свое мнение.
   Итак, помимо своей основной нагрузки, я, выполняя просьбу Молодцова о наведении порядка на кафедре, работал очень много, исправляя то, что мне давали преподаватели на проверку, составляя планы и отчеты, зачастую просиживал до двух и даже до трех часов ночи. Результат моего труда увенчался успехом. Весной следующего года по направлению учебной части академии на кафедру прибыла комиссия, выводы которой оказались более чем положительны. За образцовый порядок во всех кафедральных делах нас наградили грамотой и подарили лазерный принтер.
   Вскоре после этого я представил Молодцову составленный мной годовой отчет о полном выполнении преподавателями запланированных им нагрузок. Однако, он его не подписал, поскольку внес туда целый ряд исправлений, заключавшихся в том, что нагрузку по учебно-методической и научной работе выполнили только мы с ним. У всех остальных преподавателей он якобы обнаружил недовыполнение и потребовал, чтобы я отчет переделал. Я и другие преподаватели на заседании кафедры пытались ему доказать, что он неправ, уже хотя бы потому, что комиссия, которая проверяла нашу кафедру, ничего подобного не обнаружила, и что отправлять на факультет отчет с недовыполненной нагрузкой после того, как мы получили грамоту за отличную работу, по меньшей мере, просто не умно. Но это на Молодцова не подействовало. Отчет мне все-таки пришлось исправить. Благо на факультете на глупость заведующего кафедрой никто не обратил внимания.
   Кстати, Молодцов даже спасибо мне не сказал за то, что получил грамоту и премию, но, возможно, в нем все же зашевелилось некое подобие чувства благодарности, потому что примерно за месяц до окончания учебного года он вдруг спросил меня:
   - Как ты смотришь на то, чтобы перейти на полную ставку?
   - Разумеется, положительно, если ты намерен сделать мне такой подарок, - ответил я. - Пенсия у меня более чем скромная, поэтому лишняя прибавка к зарплате будет очень даже кстати.
   После этого разговора я пребывал в полной уверенности, что мой "приятель" выполнит свое обещание. Но данное кому-то обещание для Молодцова никогда ничего не значило. Буквально за неделю до конца учебного года он пригласил на кафедру нового преподавателя на полную ставку, а я снова оказался не у дел. Говорить с ним по этому поводу и взывать к его совести было совершенно бессмысленно. Поэтому я, лишний раз убедившись в непорядочности и лживости этого человека, молча проглотив обиду, ушел из академии.

НОВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

I

   В последних числах августа мне, как и в прошлом году, снова позвонил Молодцов.
   - Здравствуй, чем занимаешься, хорошо ли отдохнул за лето? - спросил он.
   - Спасибо, отлично, - ответил я. - И в свою очередь задал ему вопрос. - Ты что, вспомнил обо мне только для того, чтобы спросить, как я провел лето?
   - Нет, не только для этого. Дело в том, что у меня уволился инженер первой категории, и я решил выяснить у тебя, не захочешь ли ты занять эту должность, а еще я мог бы выделить для тебя небольшую, в пределах 0,25 ставки, учебную нагрузку из почасового фонда. Давай соглашайся.
   - Поразительно! - подумал я, - какую же это нужно было иметь совесть, чтобы после того, как он поступил со мной в конце прошлого учебного года, позвонить мне.
   Впрочем, совести у Молодцова вообще никогда не было и в помине. Не знаю, понимал ли он, что предлагать мне - доценту с многолетним стажем должность инженера - значит унижать меня и в моральном, и в материальном отношении. Едва ли. Он вообще, никогда не думал о подчиненных ему людях. Для него главными и решающими всегда были только собственные интересы и выгоды, Я также отлично знал, что зарплата у меня будет маленькая, а на кафедре придется бывать каждый день и целый день. Все это, разумеется, представлялось малопривлекательным. Но сидеть дома, ничего не делая, мне надоело до чертиков, да и представившуюся возможность хоть немного пополнить домашний бюджет тоже не хотелось упускать. Поэтому я ответил:
   - Спасибо, Коля, что ты меня, все-таки, не в лаборанты, а в инженеры приглашаешь, прекрасно при этом зная, что выбирать мне не из чего.
   - Ладно, чего ты обижаешься. Пока инженером, а там смотри и преподавательская нагрузка появится. Соглашайся, приезжай и приступай к работе.
   - Хорошо, приеду, - ответил я и повесил телефонную трубку.
   Так я стал инженерить, вся огромная нагрузка: контроль за выполнением преподавателями индивидуальных планов и представленных ими отчетов, всевозможная кафедральная текущая документация, протоколы заседаний кафедры и прочие кафедральные дела, осталась по-прежнему на мне. В качестве инженера я проработал 2001-2002 и 2002-2003 учебные годы. А весной 2003 года Молодцов вдруг сказал мне:
   - Валентин Иванович, у меня преподавательской нагрузки для тебя из почасового фонда больше нет. Кроме того, я хочу, чтобы ты написал рапорт с просьбой о переводе на пол ставки инженера.
   Я тогда не знал, что существует Закон о статусе инвалидов Великой Отечественной войны, в соответствии с которым он не имел права делать мне свое предложение, поскольку я являлся инвалидом ВОВ 2-й степени. Поэтому я просто спросил:
   - А зачем я должен писать такой рапорт?
   - Ну, тебе, наверное, тяжело тянуть целую ставку. Считай, что я проявил заботу о твоем здоровье. Я хочу, чтобы у тебя было больше свободного времени для отдыха.
   - Спасибо тебе, Коля, за доброе намерение, но я чувствую себя вполне здоровым, и мне твоя забота ни к чему, и времени для отдыха мне больше не надо.
   - А мне надо, понимаешь надо!
   - Ну, тогда ты, как мой товарищ, хотя бы объясни мне причину такой внезапной необходимости.
   - Никаких объяснений я тебе давать не собираюсь. Я начальник кафедры, и ты обязан выполнить мое требование. Повторяю, мне надо!
   - А мне, в таком случае, не надо, - ответил я твердо. - Ты лучше скажи, какие у тебя ко мне претензии? Я полностью выполняю свои инженерные обязанности. Претензий к моей преподавательской работе ты мне тоже предъявить не можешь. Кроме того, я тяну и часть твоих обязанностей.
   - А я плевать хотел на все это (словом "плевать" я заменил более скверное слово, которое употребил "профессор"), ты знаешь, что сейчас у нас рыночная экономика?
   - Ну, рыночная, и что из этого вытекает?
   - А то, что для меня сейчас главное "зеленые", понял?
   - Нет, не понял, и писать рапорт не буду, - ответил я.
   - Ладно, как хочешь, но запомни, я не привык к тому, чтобы мои приказания не выполнялись.
   - Хорошо, постараюсь запомнить.
   На том этот наш, отнюдь, не дружеский разговор закончился, а вскоре наступило окончание 2002-2003 учебного года. Достаточно долго зная Молодцова, я понял, что у него было два основных критерия оценки любого человека, с которым он входил в контакт: первый, - что он с этого человека может иметь, и второй, - какую гадость сможет ему сделать? Я точно знал, что Молодцов давно и систематически обирает курсантов, особенно заочников. Впрочем, он этого никогда особенно не скрывал.
   До выделения Украины из состава Советского Союза, о взятках со студентов в высших учебных заведениях я никогда не слышал. А вот после того, как мы стали "самостийными" - пошло-поехало. Говорят: "Рыба гниет с головы", и "Дурные примеры заразительны". В полном соответствии с этими пословицами, некоторые преподаватели ВУЗов, лишенные чести и совести, глядя на то, как воруют и берут взятки там наверху, решили, что и им не следует отставать от власть имущих.
   Нашу кафедру дважды обворовывали - унесли два компьютера, которые нам передали по распоряжению командования академии. На то, что после этих краж мы получим третий, рассчитывать не приходилось. Вероятно, поэтому Молодцов решил выйти из создавшегося положения иным присущим ему способом. Однажды он мне сказал:
   - Я заставлю заочников купить нам новый компьютер.
   При этом Молодцову, судя по всему, в голову не приходило, что его намерение противоправно и уголовно наказуемо.
   Вскоре он нашел общий язык с заочниками и отправил за покупкой вместе с ними молодого парня, который работал у нас на кафедре компьютерщиком-программистом. Заочники купили не только компьютер, но принтер и сканер. Однако, все это досталось не на кафедру, а Молодцову. Свое же старье он из дома привез на кафедру, нисколько не заботясь о том, что о нем в связи с этой неприглядной операцией подумают его подчиненные.
   У Молодцова чувство элементарной порядочности напрочь отсутствовало. Кроме того, я глубоко убежден, что за всю свою жизнь он помимо учебников не прочел ни одной книги, поскольку такое чтение не сулило ему выгоды. Возможно, поэтому некоторые его высказывания граничили с полным идиотизмом. К примеру, такие: "Чем курсант меньше знает - тем лучше". Это означало, что с курсанта можно будет содрать больше денег. На кафедре ни для кого не было секретом, что полное ничтожество и патологический взяточник - В. Голобородько, каждую сессию вынуждавший курсантов давать ему взятки, платил Молодцову немалую мзду и только тем держался на кафедре. Легко себе представить, чему могли научить курсантов такие горе преподаватели, как Молодцов и его "дойная корова" Голобородько.
   Однажды кого-то или чего-то ожидая, я присел на скамью во дворе третьего корпуса. Рядом со мной собралась небольшая группка курсантов, которые о чем-то оживленно громко разговаривали. Внезапно один из них стал хвалиться тем, что сдал сопротивление материалов на пятерку. Меня приятно удивил и заинтересовал этот курсант и я, обратившись к нему, сказал:
   - Молодой человек, это очень похвально, что вы так хорошо выучили предмет, который я много лет читаю. Можно задать вам пару простеньких вопросов по этому курсу?
   - А я ничего не знаю, - бодро, пожалуй, даже весело ответил тот.
   - Как же вы тогда, ничего не зная, получили пятерку? - удивился я.
   - А вы разве сами не догадываетесь, - улыбаясь и нагло глядя мне в глаза, ответил мнимый "пятерочник".
   - Допустим, догадываюсь, - едва сдерживая негодование, сказал я и спросил, - и много у вас на потоке было таких "отличников"?
   - На нашем потоке только пять человек сдали сопротивление материалов нормально. Все остальные, так же, как и я, - то ли простодушно, то ли с издевкой над моей наивностью заключил многоопытный потенциальный инженер-мореплаватель.
   После этой короткой беседы мне стало страшно за мой предмет, за академию в целом, за всю систему высшего образования в Украине. Я понимал, что в академии основная масса преподавателей честные и порядочные люди, что Молодцовых, Голобородек и иже с ними - меньшинство, и все-таки мне, проработавшему в высшей школе без малого пол столетия, стало действительно страшно.
   Я не исключаю, что Молодцов требовал и от Бориса Богданова такой же дани, как и от Голобородьки, а когда тот отказал ему, убрал Богданова с кафедры. И все же я даже не допускал мысли, что он когда-нибудь рискнет обратиться и ко мне с подобным требованием. Но я глубоко заблуждался. Однажды в конце первого семестра следующего учебного года, после того, как я по какому-то делу зашел к нему в кабинет, в процессе нашего разговора он заявил:
   - Валентин, ты мне после каждой сессии должен давать 500 долларов.
   Я был одновременно удивлен и возмущен его наглостью. Стараясь говорить спокойно, я ответил ему:
   - Коля, если бы я даже согласился выполнить твое требование, то не смог бы этого сделать. Во-первых, потому, что я взяток не беру и не даю, а во-вторых, чтобы собрать требуемую тобой сумму, я вынужден был бы не только отдать тебе свою полугодовую зарплату, но еще и из своей пенсии кое-что добавить. И вообще, ты не удельный князь, а я не твой вассал, поэтому никакой дани отдавать тебе не обязан.
   - Ну что ж, как знаешь, - многозначительно заключил "профессор" Молодцов.
   После этого "рыночного" разговора мой "приятель" принялся систематически изощренно травить меня. Эта травля была настолько тяжкой, что вскоре я с инфарктом оказался в кардиологической клинике.
   После выхода из больницы я пошел на прием к ректору, рассказал ему, что творится на кафедре, и в какой сложной ситуации я оказался. Реакция ректора на мою информацию была для меня несколько неожиданной. Он сказал мне:
   - Вот вы говорите, что некоторые преподаватели на кафедре берут взятки. Но у вас же нет неопровержимых доказательств, и если вы сделаете об этом официальное заявление, то на вас могут подать в суд за клевету.
   На это трудно было что-нибудь возразить. Я ожидал от ректора помощи и поддержки, но он или не поверил мне, или, скорее всего, его устраивало описанное мною положение вещей. Единственный приятный момент в нашей беседе заключался в том, что ректор сообщил мне о своем решении представить меня к званию профессора. Он сказал, что дал Молодцову указание подготовить для этого соответствующий рапорт.
   Молодцов, разумеется, долго тянул с выполнением распоряжения ректора, но все же после нескольких напоминаний последнего вынужден был написать рапорт и подать его в ректорат для того, чтобы после резолюции ректора мой вопрос был рассмотрен и утвержден на ученом Совете академии. Копию рапорта я привожу ниже.
   Дня через три я подошел к секретарю ректора, чтобы узнать у нее, подписал ли ректор рапорт Молодцова. Она ответила, что подписал, и принялась искать его, чтобы показать мне, но он исчез. Я спросил у секретаря, не заходил ли к ней Молодцов и не спрашивал ли о том же, что и я.
   - Да, заходил, спрашивал, и я ему рапорт показывала.
   Мне стало все ясно. Он рапорт видел и без ведома секретаря взял его с собой. Поэтому я пошел к нему и спросил:
   - Рапорт, подписанный ректором о присвоении мне профессорского звания, у тебя?
   - А чего он должен быть у меня?
   - Потому что ты взял его у Ирины Юрьевны и унес его с собой.
   - Ничего я у нее не брал. Ты сам, наверное, взял этот рапорт и завернул в него бутерброд.
   После такого дурацкого заявления - разговаривать с Молодцовым дольше не имело смысла. Было ясно, что таким низким приемом, свойственным лишь мелким воришкам, он старался хоть немного оттянуть присвоение мне профессорского звания.

0x01 graphic

   Ничего не оставалось иного, как снова идти к ректору и сообщить ему об исчезновении рапорта. После того, как я рассказал ему о странной пропаже рапорта, у него, судя по всему, состоялся с Молодцовым нелицеприятный разговор, после которого был написан повторный рапорт, завизирован ректором, и вскоре меня пригласили на заседание ученого Совета, где вручили аттестат профессора.
  

II

   При планировании нагрузки на следующий учебный год Молодцов, как и следовало ожидать, для меня не выделил ни часа. Я знал, что говорить с ним по этому вопросу совершенно бесполезно, и чтобы отстоять свои права 10.06.03 г. обратился с рапортом к ректору.
   Ректор с указанием "разберитесь", отправил его первому проректору, а Виталий Константинович 13.06 адресовал мой рапорт декану факультета и Молодцову с резолюцией: "Прошу включить в план работы кафедры на 2006 г. 0,5 ставки профессору Бекерскому В.И.".
   Мой недоброжелатель, если не сказать лютый враг, не мог ослушаться проректора, но и часов мне, по крайней мере, сам выделять не хотел. Поэтому на ближайшем заседании кафедры он зачитал резолюцию проректора на моем рапорте и спросил:
   - Кто согласен отдать из своей учебной нагрузки немного часов профессору Бекерскому?
   Почти все преподаватели с готовностью согласились помочь мне и легко собрали необходимые 300 часов. К тому же, такое доброе дело было даже им выгодно, так как уменьшение учебных часов - лекционных и практических занятий, которые они должны были бы провести, никак не сказывалось на их зарплате.
   После заседания кафедры в кабинете Молодцова остались только он, я и Голобородько. Молодцов сидел за своим столом, а его фаворит за столом, перпендикулярным к молодцовскому, через стул от меня.
   Любой уважающий себя заведующий кафедрой никогда не держал бы в своем коллективе такое бездарное ничтожество и потенциального мерзавца, как Голобородько, и при первом же удобном случае избавился бы от него. Только я со своим гипертрофированным альтруизмом, безмерным человеколюбием и желанием видеть в каждом человеке одно хорошее - никогда не пытался уволить его, но, напротив, на протяжении многих лет, закрывая глаза на его никчемность и полную бесполезность, всячески помогал ему. А тогда после заседания кафедры, в кабинете Молодцова сказал Голобородьке:
   - Удивляюсь тебе, Володя. Никому из тех преподавателей, кто сегодня поделился со мной своей учебной нагрузкой, я никогда не делал никаких одолжений. Тебе же я помогал многие годы, а ты пожалел для меня десяток часов.
   Он, не ответив мне ни слова, поднялся со стула, обошел стол и, став рядом с Молодцовым и указывая на меня, сказал:
   - Когда его выгнали из политеха, и когда он к вам приполз...
   Его слова были настолько неожиданными, дикими и лживыми, что я в первую минуту на мгновение опешил. Даже Молодцов понял их злобность и нелепость.
   - Не мели ерунду, - сказал он, - ни кто, ни кого не выгонял, и ни кто ко мне не приползал.
   А я в свою очередь к этому добавил:
   - То, что ты, Володя, дерьмо, я знал всегда, но никогда не думал, что ты дерьмо до такой степени.
  

II

   Так я поработал еще один год. А в феврале 2005 года на кафедре отмечали мой восьмидесятилетний юбилей. Я организовал скромное застолье. Пришел ректор, Виталий Константинович, заведующие кафедр нашего факультета. Было сказано много добрых слов в мой адрес. Даже Молодцов, вероятно, чтобы не выглядеть белой вороной, и в душе ненавидя меня, все же сказал несколько хвалебных слов по случаю моего юбилея.
   Но, как и следовало ожидать, весной преподавательской нагрузки на 2005-2006 учебный год для меня не нашлось. 800 часов, то есть много выше нормы Молодцов отдал Голобородьке. Разумеется, поступил он так не без умысла. Больше часов - больше взяток получит его фаворит, а значит и ему перепадет больше. Еще полставки по сопротивлению материалов он отдал молодому инженеру, немногим более года работающему на кафедре и к указанному предмету не имеющему ровно никакого отношения. Кроме того, был объявлен конкурс на замещение ставки доцента. Причем Молодцов на заседании кафедры предупредил меня, что она предназначена для Голобородьки, и мне бесполезно подавать документы на конкурс. Больше того, он добился от всегда перепуганных им преподавателей решения кафедры в пользу его данника - Голобородько. Вероятно также, что этот вопрос он предварительно согласовал и с деканом, и с ректором, поскольку однажды, когда я был у ректора, он как бы между прочим сказал мне:
   - Вам, Валентин Иванович, наверное, уже тяжело работать. Я бы на вашем месте ушел на заслуженный отдых, рыбку половил и вообще...
   - Михаил Валентинович, спасибо вам за хорошее расположение ко мне и добрый совет, но рыбная ловля никогда не входила в круг моих интересов и слабостей, - ответил я.
   В день конкурса, перед самым его началом, встретив Молодцова, я спросил его:
   - Так ты для меня так и не нашел часов?
   - К сожалению, - ответил он и добавил, - я настоятельно не советую тебе участвовать в конкурсе, потому что шансов у тебя нет никаких.
   - Спасибо, Коля, за совет. Я непременно им воспользуюсь.
   Конкурс на Совете судомеханического факультета начался сразу после окончания учебных занятий. Декан объявил, что на конкурс по кафедре ТСМ выставлена одна ставка доцента. Для участия в конкурсе подали документы два претендента - профессор Бекерский Валентин Иванович и доцент Голобородько Владимир Николаевич. Слово об участниках конкурса имеет заведующий кафедры - профессор Молодцов.
   Молодцов уверенно вышел к столу президиума и начал примерно так:
   - На кафедре резко сократилась учебная нагрузка, поэтому на следующий учебный год у нас имеется только одна вакантная ставка. Так получилось, что на нее претендуют два человека - Валентин Иванович и Владимир Николаевич. Валентин Иванович много сделал для кафедры и в частности оказывал мне большую помощь. Но сейчас меня больше устраивает Владимир Николаевич. Мы обсуждали этот вопрос на заседании кафедры, и решение, принятое кафедрой, совпало с моим мнением. Поэтому я прошу членов Совета поддержать предлагаемую мною кандидатуру.
   После Молодцова с места поднялся заведующий кафедрой теоретической механики профессор Козицкий.
   - Я не совсем понимаю, что здесь сейчас происходит, - сказал он. - Заслуженного человека, который тридцать пять лет проработал в академии, больше пятнадцати лет заведовал кафедрой сопротивления материалов, наконец, ветерана и инвалида Великой Отечественной войны, вдруг ни с того, ни с сего, по прихоти и личным мотивам профессора Молодцова, лишают работы. Я считаю, что это не только незаконно, но и аморально. Лично я буду голосовать за Валентина Ивановича и прошу всех членов Совета присоединиться ко мне.
   Я, честно говоря, не ожидал такой мощной поддержки со стороны профессора Козицкого. Мы с ним вообще едва были знакомы, поэтому неожиданная помощь с его стороны мне была особенно приятна.
   После профессора Козицкого примерно в том же тоне выступили профессора: Гречко, Харин, Иванов и еще кто-то. В поддержку Голобородько никто не сказал ни слова. После этого один из членов Совета предложил вынесенную на конкурс ставку поделить пополам, чтобы на кафедре могли остаться оба претендента на нее. Но декан категорически воспротивился этому.
  

0x01 graphic

Мои мама и бабушка

  

0x08 graphic

Внук Валентин

0x08 graphic

Внучка Аннушка

   - Ничего делить не будем. На конкурс выставлена ставка, и мы будем голосовать за претендента на нее, - сказал он.
   После этого члены Совета приступили к голосованию. Его результаты превзошли все мои ожидания. За меня проголосовали 14 человек, за Голобородько - 4. Молодцов сидел красный, как рак. Казалось, от него летели искры. Когда мы после голосования вышли в коридор, я тихо сказал ему:
   - Коля, ты себя перехитрил.
   Он что-то буркнул мне в ответ, кажется, какую-то непристойность. А молодой человек, сидевший во время оглашения результата голосования рядом с ним, слышал, как он сказал: "Я такого не ожидал. Он точно "отстегнул им".
   Других отношений между нормальными людьми Молодцов просто не понимал. Чувства порядочности, справедливости, честности, доброты были ему недоступны. Его характерными чертами являлись - патологическая жадность, ненависть, вероломство, мстительность, злобность. С такими качествами характера самое подходящее место для него была бы должность тюремного надзирателя или вертухая в исправительно-трудовом лагере сталинского времени. А еще он всегда на кафедре, а возможно, и за ее пределами намечал для себя врагов. За время моей пятидесятилетней преподавательской деятельности мне довелось работать на кафедрах строительного и политехнического институтов, я сам пятнадцать лет руководил кафедрой в ОВИМУ, у меня было много друзей и знакомых заведующих кафедрами, но я никогда не слышал о врагах в кафедральных коллективах. С наличием врагов я столкнулся только на кафедре Молодцова. Когда я пришел к нему в 2000 году его лютым врагом был доцент Тарапата - один из тех трех доцентов, что писали ректору рапорт с требованием избавить их от нечистоплотного начальника. В день защиты Тарапатой докторской диссертации, Молодцов с испещренным многими пометками рефератом диссертанта ринулся на заседание ученого Совета с намерением разгромить его и провалить защиту, но, сообразив по ходу защиты, что своими выпадами против диссертанта он только опозорит себя, моментально перестроился, а в таких быстрых перевоплощениях Молодцов был великий мастак, тут же изменил свое гнусное намерение и, хоть по-прежнему держал камень за пазухой, все еже похвалил работу своего давнего врага. Следующим его врагом стал молодой человек - ассистент, которого он незадолго перед тем взял к себе на кафедру. Он потребовал от него, чтобы тот вписал его как руководителя в свою кандидатскую диссертацию. Примазаться к чужой работе - всегда было одним из главных стремлений Молодцова, потому что сам он был ни на что не способен. А когда диссертант отказал ему, Молодцов посчитал того своим врагом. Однажды на заседании кафедры он даже, обращаясь к нему, воскликнул: "Будь проклят тот день, когда я взял тебя на кафедру". Ну, а вслед за этим молодым человеком, врагом номер один стал я.

ГРУСТНЫЙ ФИНАЛ

   После провальных результатов конкурса для Голобородьки Молодцов страшно запаниковал. И не мудрено, "дойная корова" оказалась без работы, и дурные доллары, которые Голобородько "отстегивал" ему со взяток, взымаемых им с курсантов, Молодцов не будет получать,
   В сердцах и явно по глупости, он мне однажды выболтал свой каверзный план, предпринятый с целью избавиться от меня.
   - Я же со всеми договорился, и все было решено, а ты своим участием в конкурсе все поломал, - с негодованием сказал он.
   Думаю, что и ректор, с которым Молодцов все решил, и который настойчиво советовал мне заняться рыбной ловлей, тоже был мной недоволен, поскольку я нарушил и его планы.
   Но Молодцов не был бы Молодцовым, если бы оставил все, как есть. Он не относился к числу тех людей, что легко мирятся с поражением. Учебные часы, которые Молодцов рассовал так, чтобы мне ничего не досталось, отобрал назад, состряпал из них полставки, побежал к ректору и убедил его объявить еще один конкурс персонально для Голобородьки. Тот, разумеется, не знаю уж почему, опять выполнил то ли просьбу, то ли требование этого профессора-проходимца. И так как теперь у "дойной коровы" конкурентов уже не было, он тоже прошел по конкурсу. Ну, а Молодцов продолжал создавать новые условия, которые позволили бы ему, наконец, избавиться от меня. Так, мне, выигравшему первый конкурс, Молодцов утвердил продолжительность пребывания в должности доцента только на год, а Голобородьке на его полставки обеспечил работу на три года. И это не все. С первых дней начала нового учебного года он начал постоянно и жестоко давить на меня с целью заставить написать рапорт о переводе на полставки. Вторую половину он, естественно, намеревался передать своему даннику, разумеется, с пользой для себя. А когда я категорически отказался выполнить его требование, он заявил:
   - Ты не потянешь такую нагрузку - сдохнешь.
   - Заботься, Коля, о своем здоровье, а я о себе как-нибудь сам позабочусь, и все, что мне запланировано, выполню полностью, - ответил я.
   Кстати, такое же требование, как и ко мне, он предъявил и старшему преподавателю и хорошему добросовестному и исполнительному человеку Виктору Ковтуну. Тот не выдержал натиска держиморды Молодцова и согласился перейти на полставки. Но это согласие ему - человеку, на котором держалось благосостояние его семьи - обошлось слишком дорого. Он умер, и смерть его целиком лежит на совести Молодцова - монстра в человеческом обличье.
   Ко всему сказанному мне остается добавить лишь то, что нагрузку свою, вопреки надеждам и желаниям Молодцова, я выполнил полностью. Кроме того, издал методическое пособие для курсантов, опубликовал четыре научных статьи и.вторую монографию Больше того, подготовил докторскую диссертацию.
   Выписку из протокола заседания Международной научно-методической конференции "Современные проблемы судовой энергетики" (секция - "Судовые энеогетические установки и техническая эксплуатация флота") от 16 мая 2007 года, когда я докладывал свою диссертационную работу привожу ниже.
   А когда я спросил Молодцова, какую нагрузку он намерен мне запланировать на следующий учебный год, этот прохвост заявил:
   - Тебе не нагрузка нужна, а катафалк.
   - Катафалк нужен каждому в свое время и тебе он тоже понадобится. Думаю, что ты до моих лет не доживешь, - ответил я.
   В конце учебного года был составлен план на следующий год, и Молодцов отправил с этим планом Голобородько к первому проректору на подпись. Ознакомившись с планом, Виталий Константинович спросил у "дойной коровы":
   - А почему в плане нет профессора Бекерского?
   - Не знаю, - ответил этот болван.
   - Так вот, отнесите его обратно к Молодцову и скажите ему, что пока в плане не будет Бекерского, я его не подпишу.
   А дальше все развивалось по обычному сценарию. Молодцов побежал к ректору, что он ему говорил, не знаю, но после этого разговора ректор вызвал к себе профессора Голубева и приказал ему план подписать.
   Я пытался искать справедливости у ректора, но тот повел себя так некрасиво и неумно, что я диву давался и задавал себе вопрос, как умный и, как мне всегда казалось, порядочный человек мог попасть под влияние явного фальсификатора, ни на что неспособного пустозвона и проходимца? И не находил на него ответа. Вот на этом и прекратилась моя работа на
  

0x01 graphic

Доклад докторской диссертации на Международной конференции

"Материалы международной научно-методической конференции судовые проблемы судовой энергетики"

  
   кафедре "профессора" Молдодцова - никчемного педагога, патологического взяточника и негодяя.
   Закончив описание таких двух уникальных в своем роде субъектов, как Молодцов и Голобородько, мне вдруг пришла в голову мысль о том, что подобные индивиды, способные только разрушать, воровать и брать взятки, встречаются в самых разных слоях человеческого общества и портят его, как поганая овца здоровое стадо. "Доктор" Молодцов - подхалим, прожектер, лжец, трус и мерзавец. Он сомнительным путем дорвался до власти и, упиваясь ею на протяжении многих лет, губит и калечит судьбы других людей. Голобородько - такое же, ни на что, кроме вреда и предательства, не способное ничтожество. Он сидит в институте только благодаря денежным
   поборам, которые постоянно берет у курсантов и делится ими с Молодцовым.
   А закончил Молодцов свою карьеру так, как и должно было быть. Он попался на взятке. Решать его судьбу будет ректорат.

0x01 graphic

0x01 graphic

  

Часть XIII

Дикое ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТРЕХ ПРОХВОСТОВ

ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ

I

   В первом томе своей повести я уже писал и о голоде 1932-1933 годов, и о страшных 1937-1938 годах, и все же к началу Великой Отечественной войны я и миллионы моих сверстников, а возможно, и многие граждане Советского Союза старшего поколения искренне верили, что мы живем в самой демократической, самой свободной в мире стране, и как следствие - большинство граждан Советского Союза считало себя счастливыми людьми. Именно поэтому 22-го июня 1941 года, когда Германия вероломно напала на нашу Родину, у военкоматов выстроились огромные очереди желающих добровольно идти на фронт. Я все это видел собственными глазами и очень хорошо помню. Помню я и оборону Одессы, и оккупацию города, одесское подполье, и свое участие в боевых действиях до дня Великой Победы. Обо всем этом я рассказал в первых двух томах своей повести, нигде ничего не приукрасив, и ни о чем не умолчав.
   К огромному сожалению, сейчас в горемычной "самостийной" Украине история нашей бывшей Великой Родины цинично извращается и опоганивается. Более того, с явного одобрения и попустительства украинского "президента"-самодура, обуреваемого манией величия, а ко всему еще и предателя (чего в нем больше самодурства или предательства - судить трудно) махрово расцветает фашизм, реанимированный новоявленным местечковым фюрером Тягнибоком. Даже в нашем городе-герое горстка этих молодых зомбированных кретинов все чаще и назойливей заявляет о себе.
   Приятно констатировать, что именно в это же время есть в Одессе такие чрезвычайно полезные телевизионные программы, как "Правда", которую ведет Г.В. Кваснюк, и аналитическая программа "Беграунд" Ю. Селиванова. Одновременно прискорбно, что в последней, очень редко, но все же допускаются досадные промахи. Так, года полтора тому назад в программе "Беграунд" речь шла о временной оккупации Одессы, причем, почти все, что говорилось о ней, не соответствовало действительности. Я понимаю, что Ю. Селиванов и сотрудники его программы не могли быть очевидцами того, о чем говорилось в телепередаче, но они должны были более избирательно и осторожно относиться к использованным архивным материалам.
   Я пытался связаться с Ю. Селивановым по телефону и обратить его внимание на допущенные промахи, но меня к разговору с ним, не знаю уж по какой причине, не допустили. - Ну что ж, - подумал я, - если он не хочет выслушать мнение очевидца того времени, это его личное дело.
   Я не исключаю, что Ю. Селиванов беседовал с "очевидцами", но, ведь, "очевидцы" бывают разные, так что не мешало бы ему услышать и мое мнение или прочесть то, что я написал об оккупации нашего города в своей повести. Там, кстати, говорится и о том, какие бывают "очевидцы".
   А уже совсем недавно я смотрел и слушал авторскую программу Ю. Селиванова, посвященную 22-му июню - дню начала Великой Отечественной войны. Он говорил уверенно, его утверждения были безаппеляционными, как будто Юрий сам участвовал в боях с первого до последнего дня войны.
   При всем моем уважении к программе "Беграунд" и, в частности, к Ю. Селиванову, со многим, о чем он там говорил, согласиться нельзя ни в коем случае. Я это заявляю с полной ответственностью, как участник и инвалид ВОВ. Я не буду говорить о всех промахах Ю. Селиванова. Остановлюсь лишь на самых существенных.
   Сравнивая вооруженность германской армии с нашей, он утверждал, что оказывается немецкие танки никуда не годились, так как на них были установлены только пулеметы. А вот у нас было очень много самых современных танков. Примерно то же Ю. Селиванов говорил и о немецких и наших самолетах. Спрашивается, почему же тогда почти до конца войны на один подбитый немецкий танк приходилось десять наших. А если говорить об авиации, то на счету лучшего немецкого асса было 250 сбитых самолетов, а у наших лучших летчиков-истребителей - Покрышкина - 59, у Кожедуба - 62.
   Впрочем, свое виденье причины такого несоответствия, я высказал во втором томе повести "Мир и война".
   Следующее утверждение Ю. Селиванова, которое нельзя оставить без внимания, касается его одобрения того, что Сталин в 1937-1938 годах расстрелял почти всех советских маршалов и генералов. Ю. Селиванов считает, что потеря для страны была невелика, поскольку они все равно никуда не годились, так как имели устаревшие взгляды на ведение войны. А вот новые - те, которых Сталин назначил вместо уничтоженных, были, по мнению автора программы, просто замечательными военачальниками, и именно поэтому война закончилась нашей победой.
   Это что же, лейтенанты и капитаны, которым доверили командовать дивизиями, были лучшими?! Такая точка зрения свидетельствует только о том, что Ю. Селиванов ровно ничего не смыслит в военном деле. Вновь назначенные генералы так "мудро" командовали доверенными им войсками, что при потерях немцев за всю войну 7 миллионов человек, мы ухитрились погубить 35 миллионов. Чем не Пиррова победа! И почему же тогда Ю. Селиванов ничего не сказал о Рокоссовском, которого Сталин не успел расстрелять, и Жукове, тоже относящимся к числу, по утверждению автора телепрограммы, к старым, никуда негодным генералам.
   Я не стану больше полимизировать с Ю. Селивановым и закончу эту тему тем, что позволю себе утверждать: тремя решающими факторами, позволившими Советскому Союзу разгромить гитлеровскую Германию являются - безграничный патриотизм населяющего нашу страну народа, огромное пространство бывшей нашей Родины, и ее безграничные человеческие ресурсы, о сохранении которых у нас никто никогда не заботился.
  

II

   Однажды сотрудник ОНМА - один из трех оставшихся в академии коммунистов-ортодоксов, у которых была даже своя партийная ячейка, прочитав первых два тома моей повести, сказал мне:
   -Валентин Иванович, что же это вы написали, что у нас в Советском Союзе все было плохо, у нас же было и хорошее.
   - Да, - ответил я ему, - хорошее действительно было, и о нем писали очень много, а вот о плохом почти никто никогда не пытался писать, поскольку такое творчество сулило автору огромные неприятности. Вспомните хотя бы Александра Солженицына и Василия Аксенова. Начиная свою повесть, я отлично это понимал, но твердо решил довести задуманное до конца.
   Вы, совершено, правы, в Советском Союзе было и хорошее: бесплатное и лучшее в мире среднее и высшее образование, бесплатная медицина, были пионерские лагеря и дворцы пионеров, много доступных для всех спортивных обществ. Государство даже обеспечивало многих граждан бесплатным жильем (я, к сожалению, в число таких счастливцев не попал), иногда трудящихся одаривали бесплатными или частично оплачиваемыми путевками в дома отдыха и санатории, а главное - в стране полностью отсутствовала безработица. Ее в Советском Союзе ликвидировали еще в начале 30-х годов.
   Но вы же не станете отрицать, что было и много такого, что говорило об ущербности и нежизнеспособности системы власти в нашей стране. Вот именно об этом я и написал.
   Мой оппонент действительно не стал возражать мне, и наш разговор с ним, который, если я не ошибаюсь, происходил во время правления Л. Брежнева - в "эпоху застоя", на том и закончился.
   А вскоре Брежнев и подвластное ему Политбюро приняли решение "помочь" Афганистану, для чего ввели туда наши войска, которые заставили выполнять там какой-то "интернациональный долг". А наши граждане, в том числе и военнослужащие, за годы Советской власти настолько были приучены к беспрекословному послушанию власти, что никому из них даже в голову не пришло спросить, у того же Брежнева, что мы брали взаймы у Афганистана, и почему долг, который должны отдавать ему, расплачиваясь сотнями тысяч человеческих жизней, назван интернациональным.
   Как известно, после смерти Брежнева очень короткое время страной правили представители старой гвардии большевиков-ленинцев К. Черненко и Ю. Андропов, после смерти последнего генеральным секретарем стал человек, олицетворяющий более молодое поколение коммунистов - М. Горбачев.
   Судя по всему, Горбачев в отличие от своих престарелых предшественников понимал, что существующая в стране система власти ущербна и нежизнеспособна, что крайне необходимо что-то менять, причем немедля. И он пытался осуществить такие перемены. Но в отличие от Ден Сяо Пина в коммунистическом Китае, у него не хватило на это ни ума, ни воли. Чем закончились его неуклюжие попытки реформирования власти хорошо известно.

СОБЫТИЯ 1991 года

I

   Вот уже без малого 20 лет, как Великая страна - Советский Союз канул в лету. От некогда могучей и всесильной партии КПСС, единолично управлявшей Союзом, остались жалкие осколки. Это произошло потому, что шайка мерзких предателей - алкоголик Ельцин, тайный бандеровец - Кравчук и примкнувший к ним "шестерка" - белорус тайно, как блатные на "малине", собрались в Беловежской пуще и подписали договор о развале Советского Союза, о чем тут-же в первую очередь позвонили президенту США Бушу-младшему, и только после этого сообщили о своем предательстве М. Горбачеву.
   Затем бывший первый идеолог КПУ и тайный пособник УПА Кравчук сварганил так называемый референдум о самостийности Украины (в подтасовке голосов избирателей он был великий мастер) и стал первым ее президентом.
   Могу с полной ответственностью заверить читателя, что ни я, ни моя семья за выделение Украины из Советского Союза не голосовали, поскольку никто из нас никогда комплексом недостатка самостийности не страдал, а став самостийными, мы, отнюдь, не почувствовали себя более самостийными, чем до развала великой державы. Уверен, что таких, как мы, в Украине - подавляющее большинство.
  

II

   А вообще, что это за страна - Украина? Откуда она вдруг возникла как государство? Ведь до начала XX века никто о ней не слыхал. А еще раньше, территория, принадлежащая теперь Украине, представляла собой обширные причерноморские степи, простиравшиеся от Азовского моря до берегов Днестра, которыми в разное время, отвоевывая друг у друга, владели литовцы, поляки, крымские татары, турки.
   Границы владений вольностей запорожских казаков были довольно скромными и в разное время постоянно менялись, поэтому точно определить земли низовых казаков довольно сложно, а порой, при отсутствии каких-либо достоверных сведений, и вовсе невозможно.
   Малороссийские летописцы, говоря об этом, ограничиваются слишком общими указаниями: "Поляки, принявъ в свою землю Кiевъ и малороссiйскiя страны в 1340 году, спустя н?которое время, вс?х живущих в ней людей обратили въ рабство, но т? изъ этихъ людей, которые издревле считали себя воинами, которые научились владеть мечомъ и не признавали над собой рабскаго ига, т?, не вынесши гнетя и порабощения, стали самовольно селиться около р?ки Дн?пра, ниже пороговь, въ пустыхь м?стахъ и диких полях, питались рыбными и зв?риными ловлями и морским разбоемъ на бусурманъ. Польский король Сигизмундъ I (1507-1548) прежде вс?хъ даровал козакамъ въ в?чное владение землю около пороговъ, вверхъ и внизъ по об?нмъ сторонам Дн?пра, чтобы они, ставъ въ пол?, не позволяли татарамъ н туркамъ нападать на русско-польскiя земли. За Сигизмундомъ I король Стефанъ Баторий (1576-1586), кром? давняго стариниаго складового города Чигирина, далъ въ пристанище низовымъ козакам городъ Трехтемировъ съ монастыремъ, для постоянного жительства въ немъ въ зимнее время". К сожалениию, грамота короля Стефана Батория, на пожалование запорожцам означенных земель и городов, в подлиннике не дошла до нас; копия же с грамоты, вызывает большое сомнение и ничего не добавляет к тому, что сказано было по этому поводу малороссийским летописцем: "Надает его королевское величество (1576 года, августа 20 числа) козакам низовым запорожским вечно город Терехтемиров с монастырем и перевозом, опричь складового старинного их запорожского города, Чигирина, и от того города Терехтемирова на низ по-над Днепром рекою до самого Чигирина и запорожских степей, к землям Чигиринским подошедших, со всеми на тех землях насаженными местечками, селами, хуторами, рыбными по тому берегу в Днепре ловлями и иными угодиями, а вширь от Днепра на степь, доколе тех местечек, сел и хуторов земли издавна находились".
   С тою же неопределенностью границ вольностей запорожских козаков встречаемся мы и шестьдесят восемь лет спустя после смерти польского короля Стефана Батория, когда запорожцы из-под власти Польши перешли под протекцию России, заодно с малороссийскими козаками и их гетманом Богданом Хмельницким. В царской грамоте на этот счет говорится лишь, что запорожские козаки будут пользоваться прежними правами и привилегиями, каковы даны были им от королей польских и великих князей литовских. Впрочем, год спустя после этого, в 1655 году, 15 января, запорожские козаки получили будто бы универсал от гетмана Богдана Хмельницкого, дошедший до нас также в копии. Он впервые более или менее точно определяет границы вольностей запорожских козаков: "А теперь также владеть им старинным городком запорожским, Самарь называемым, с перевозом и с землями вверх Днепра по речку Орель, а вниз до самых степей ногайских и крымских, а через Днепр и лиманы Днепровые и Буговые, как из веков бывало, по очаковские улусы, и вверх реки Буга по реку Синюху, от Самарских же земель через степь до самой реки Дону, где еще до гетмана козацкого Предслава Ланцкоронского козаки запорожские свои зимовники имели, и то все, чтобы не нарушимо во веки при козаках запорожских осталось". Содержание приведенной копии гетманского универсала подтверждается лишь тождественным указанием границы вольностей запорожских козаков по Бучачскому миру, заключенному в 1672 году, 18 октября, в Галиции: по этому миру польский король Михаил Вишневецкий уступил турецкому султану Мухаммеду IV всю Подолию и Малороссию, а пограничною чертой владений, вернее резервации запорожских козаков определена была речка Синюха, впадающая в Буг.
   Только очень короткое время после заключения гетманом Богданом Хмельницким договора с Россией Украина могла считать себя независимой. Его сын Тимофей (1632-1653) продолжал дело отца, но он погиб в войне с поляками. Однако второй сын Юрий (1641-1685) разорвал союз с Россией, подписав с Польшей Слободищенский трактат в 1660 году. В результате народного восстания он был смещен с гетманства, а в 70-х годах перешел на сторону Османской империи. Как говорится: "В семье не без урода".
  

III

   Год 1647 был год особенный, ибо многоразличные знамения в небесах и на земле грозили неведомыми напастями и небывалыми событиями.
   Тогдашние хронисты сообщают, что весною, выплодившись в невиданном множестве из Дикого Поля, саранча поела посевы и траву, а это предвещало татарские набеги. Летом случилось великое затмение солнца, а вскоре и комета запылала в небесах. Над Киевом являлись в облаке могила и крест огненный, по каковому случаю назначалось поститься и раздавали подаяние, ибо люди знающие пророчили, что мор поразит страну и погибнет род человеческий. Ко всему еще и зима наступила столь мягкая, какой и старики не упомнят. В южных воеводствах реки вообще не сковало льдом, и, каждодневно питаемые снегом, тающим с утра, они вышли из берегов и позаливали поймы. Часто шли дожди. Степь размокла и сделалась большою лужею, солнце же в полдни припекало так, что - диво дивное. На Диком Поле луга и степь зазеленели уже к середине декабря. Рои на пасеках колотились и гудели, а по дворам мычала скотина. Поскольку ход натуры вовсе, казалось, повернул вспять, все на Руси, ожидая небывалых событий, обращались тревожной мыслью и взором к Дикому Полю, так как беда могла прийти, скорее всего, оттуда.
   На Поле же ничего примечательного не происходило. Никаких особых побоищ или стычек, кроме привычных и всегдашних, не случалось, а об этих ведали разве что орлы, вороны, ястребы и полевой зверь.
   Уж таким оно, это Поле, было. Последние признаки оседлой жизни к югу по Днепру обрывались вскоре за Чигирином, а по Днестру - сразу за Уманью; далее же - до самых до лиманов и до моря - только степь, как бы двумя реками окаймленная. В днепровской излучине, на Низовье, кипела еще за порогами казацкая жизнь, но в самом Поле никто не жил, разве что по берегам, точно острова среди моря, кое-где попадались "полянки". Земля, хоть и пустовавшая, принадлежала номинально Речи Посполитой, и Речь Посполитая позволяла на ней татарам пасти скот, но коль скоро этому противились казаки, пастбища то и дело превращались в поле брани.
   Сколько в тех краях битв отгремело, сколько народу полегло - не счесть, не упомнить. Орлы, ястребы и вороны - одни про то и знали, а кто в отдалении слышал плескание крыл и карканье, кто замечал птичьи водовороты, над одним кружащиеся местом, тот знал, что либо трупы, либо кости непогребенные тут лежат... На людей в травах охотились, словно на волков или сайгаков. Охотился, кто хотел. Преступник в дикой степи спасался от закона, вооруженный пастырь стерег стада, рыцарь искал приключений, лихой человек - добычи. Казак - татарина, татарин - казака. Бывало, что и целые дружины стерегли скот от бесчисленных охотников до чужого. Степь, хоть и пустовавшая, вместе с тем была не пустая; тихая, но зловещая; безмятежная, но полная опасностей; дикая Диким Полем, но еще и дикостью душ.
   Порою прокатывалась по ней большая война. Тогда волнам подобно плыли татарские чамбулы, казацкие полки, польские или валашские хоругви; по ночам ржание коней вторило волчьему вою, голоса барабанов и медных труб долетали до самого Овидова озера, а то и до моря, а на Черном Шляхе, на Кучманском - тут, можно сказать, просто половодье людское. Рубеж Речи Посполитой стерегли от Каменца и до самого до Днепра заставы и "полянки", так что, если дороги грозились наводниться пришельцами, об этом узнавали по бессчетным птичьим стаям, всполошенным чамбулами и устремлявшимся на север. Но татарин - выступи он из Черного Леса или перейди Днестр с валашской стороны - появлялся все-таки в южных воеводствах вместе с птицами.
   Однако в зиму ту шумливые птицы не устремлялись к Речи Посполитой. В степи было даже тише обычного. Солнце уже садилось, и красноватые лучи его озаряли округу, пустынную совершенно. По северному краю Дикого Поля, по всему Омельнику до самого его устья наизорчайший взгляд не углядел бы ни живой души, ни даже малейшего движения в темном, сохлом и поникшем бурьяне. Солнце теперь только половиною круга своего виднелось над горизонтом. Небо меркло, отчего и степь помалу погружалась в сумрак. На левом берегу, на небольшой возвышенности, скорее похожей на курган, чем на холм, еще виднелись остатки каменной твердыни, поставленной некогда Теодориком Бучацким и разрушенной затем войнами. От руин этих ложились длинные тени. Внизу поблескивали воды широко разлившегося Омелышка, в месте том сворачивавшего к Днепру. Но свет все более меркнул и на небе, и на земле. С высоты доносились клики журавлей, тянувших к морю, более же ни один голос безмолвия не нарушал.
   Ночь легла на пустыню, а с нею пришло и время духов. По заставам не смыкавшие глаз рыцари рассказывали тогда друг другу, что ночами являются в Диком Поле призраки тех, кто погиб или умер без покаяния напрасной смертью, и крушатся вереницами, в чем не помеха им ни крест, ни храм господень. Поэтому, когда шпуры, указывавшие полночь, начинали догорать, на заставах по этим несчастным служили заупокойную. Еще рассказывали, будто такие же тени, но всадников, скитаясь по глухим местам, заступают дорогу проезжим, стеная и моля о знаке креста святого. Бывали призраки, пугавшие людей воем. Искушенное ухо издалека могло отличить их завывания от волчьих. Еще видали целые воинства теней - эти иногда столь близко подходили к заставам, что часовые трубили тревогу. Такие случаи предвещали, как правило, немалую войну. Встреча с одиночной тенью тоже не сулила ничего хорошего, но не всегда следовало предполагать недоброе, ибо перед дорожными иногда и живой человек возникал и пропадал, как тень, так что только призраком и мог быть сочтен.
   А поскольку над Омельником спустилась ночь, ничего не было удивительного в том, что сразу - возле заброшенной крепости - возник не то дух, не то человек. Луна, как раз выглянувшая из-за Днепра, выбелила пустынную местность, головки репейников и степные дали. Тотчас ниже по течению в степи появились какие-то ночные создания. Мимолетные тучки то и дело застили луну, и облики эти то белелись во тьме, то меркли. Иногда они пропадали вовсе и как бы таяли во мраке. Приближаясь к вершинке, на которой стоял упомянутый всадник, они, то и дело останавливаясь, тихо, осторожно и медленно крались.
   В движении этом было что-то пугающее, впрочем, как и во всей степи, с виду такой безмятежной. Ветер порою задувал с Днепра, поднимая печальный шелест в сохлых репьях, клонившихся и трепетавших точно с перепугу. Но вот поглощенные тенью развалин облики пропали. В бледном сиянии ночи видать было только недвижимого на взгорье всадника.
   Однако шелест привлек и его внимание. Подъехав к самому крутояру, он внимательно стал вглядываться в степь. Сразу улегся ветер, шелест умолк, и сделалась тишина мертвая. Этот всадник был бежавший из Чигирина казацкий полковник Богдан Зиновий Хмельницкий, который пробирался в Запорожскую Сечь, чтобы поднять казаков против Речи Посполитой.
  

IV

   После победоносной войны России с Турцией причерноморские степи окончательно отошли к России и стали называться Новороссией. То, что находилось западнее Днестра, никогда Украиной не было. Отдельные куски Подолии и Галиции сотни лет принадлежали Австрии, Польше, Венгрии, Румынии. Украину, как таковую, создали большевики-ленинцы после захвата власти в России.
   В составе Советского Союза Украина была самой индустриально развитой и богатой республикой, жить в которой почитали за счастье многие граждане СССР.
   До развала Союза, по крайней мере, любой гражданин Украины мог говорить на своем родном языке и жилось нам - простым людям, честным трудом зарабатывающим хлеб свой, ничуть не хуже, чем до обретения хваленой самостийности. Допускаю, что воры, бандиты, мошенники, легальные и нелегальные, думают по-другому. Кроме них самостийности могли желать только украинцы из крайних западных областей Украины. И их можно понять, поскольку на протяжении столетий они находились под властью иностранных держав. Больше того, галичане ее даже провозгласили в 1941 году, когда во Львов вместе с немцами вошли сформированные из западно-украинских предателей батальоны "Nachtigall и "Роланд", но просуществовала эта самостийность всего один день, так как она отнюдь не входила в планы Гитлера, и он батальоны разогнал и самостийность ликвидировал.
   Наивный читатель может подумать, что после того, как немцы, которых галичане встречали с цветами и со слезами радости на глазах, так круто обошлись с "самостийниками", они разочаровались в них и порвали с ними всякие отношения. Но ничего подобного не произошло. Самостийникам, видимо, очень уж нравилось пребывать в статусе холуев бесноватого фюрера.
   Сторонники Бандеры сформировали из самых отпетых предателей Великой Родины дивизию СС "Галычина" в 12000 вояков и кинулись помогать фашистам убивать своих кровных братьев-славян. В первом же бою с Красной армией от этой "самостийной" дивизии остались одни ошметки. Ее пополнили новыми подонками, но в боях на восточном фронте она уже не участвовала. Ей гитлеровцы поручили выполнять полицейские функции. И тут уж этот галичанский сброд предателей проявил себя в полной мере, расстреливая, вешая, сжигая мирных граждан Украины, Белоруссии, Чехословакии и других европейских стран, куда эту гнусную дивизию направлял Гитлер.
   К огромному сожалению, предатели всегда были, есть и будут. Но почему-то среди украинцев их особенно много: гетманы Юрий Хмельницкий, Виговский, Мазепа, самостийники Бандера, Кравчук, Ющенко, Тимошенко. Называть имена современной предательской мелочи не буду, так как их список получился бы слишком длинным.

V

   Кстати, недавно на страницах "Украинской электронной библиотеки" появилась книга "Витоки козацтва" некоего наукообразного предателя, скрывающего, вероятно, не без основания свое настоящее имя под псевдонимом Дана Береста и позиционирующего себя как писателя и исследователя.
   Казалось бы, рядовой случай для "желто-блакитной" Украины. Так вот, этот "исследователь-историк" на основании разного рода измышлений и домыслов создал очередную украинскую сказку об "этническом происхождении казаков от сарматов - амазонок - антов", а украинский язык и "украинскую люднисть" вывел из "Антiчно§ доби", в основе которой лежит "построенная выходцами с Украины держава Шумер в Месопотамии"!
   Со времен Грушевского "талантливые подделки великих художников" больше никого не удивляют. Но для исторической судьбы Руси, истинную историю которой с помощью таких невинных на вид фантазий пытаются всячески исказить, - это выглядит далеко не безобидно.
   Псевдоисторик Берест, не первый, кто из ряда гипотез и предположений строит Украину, как анти-Русь, утверждая, что "Царство Русь с центром в Киеве было известно еще до нашей эпохи под названием царство Антов.
   - Анты, - пишет он, - это этноним украинцев-русичей - представителей арийской расы, а украинский язык - праславянский, и его носителем были наши праотцы - анты. Украинский язык - древнейший из индоевропейских языков, и он является ключом к пониманию санскрита, латыни, греческого и других более поздних языков.
   В своем "гениальном" творении сей "исследователь", ссылается на многочисленных врагов, которые погубили "древних украинцев" (последнее упоминание об антах историками датируется 602 годом).
   Смутные времена всегда кишат жуликами и проходимцами, в том числе и такими, которые, разумеется, за плату готовы в угоду любому высокопоставленному дурню исковеркать историю. Примером такого доброхота может служить "первооткрыватель" Берест, который на полном серьезе утверждает, что историческое забвенье Антов определяется двумя главными причинами:
   Во-первых, "лукавые историки российско-имперской эпохи". Это они, "чтобы лишить украинскую нацию древнейшего этнического корня", изменили название народа.
   Во-вторых, "церковники-поборники чужой религии", которые во времена утверждения христианства "на Украине-Руси" внедрили мысль, будто в дохристианские времена на Руси жили "дикие племена". Именно они организовали "уничтожение письменного наследия украинского народа: исторические, научные, медицинские, знахарские и все другие книги украинцев-русичей дохристианского времени". Эти "злодеи" "переписывали византийские хроники", вводили в оборот "византийское видение нашей истории". Поэтому "так называемый "расцвет" Украины-Руси в середине XI столетия очень быстро обернулся стремительным и необратимым закатом".
   "Гениальная" мысль относительно "царства антов" появилась у "историка" Береста несомненно после "творческого" прочтения мюнхенской "Енциклопедi§ укра§нознавства". В ней утверждается, что название Украины и украинцев "принадлежит генетически" "к типу географическо-этнических названий" (конец, край, предел - "люди с пограничья"). С VI-VII веков "в чужой иранской форме" оно существует как анты (пограничное племя, "краяне"). Понятно, тождественность здесь с названием украинцев - чисто формальная, но в руках историка-жонглера "из исторических, географических, ономастично-филологических и других соображений" превращается в чудодейственную Украину-Анти-Русь.
   Академик АН УССР И.П. Крипьякевич (1886-1967) в "Племенных объединениях" отмечал, что письменные источники "не дают об антах убедительных сведений". Но археологи утверждают - анты имели свои главные центры у Черного моря, тогда как в VI-VII веках славянские племена "стихийной силой передвигались с севера на юг", то есть навстречу антам.
   П.М. Третьяков подчеркивает, что названия "Русь" и "анты" являют собой совершенно разные понятия, относящиеся к тому же к разному времени, поэтому их нельзя рассматривать как одно общественное явление. Анты размещались в Западном Причерноморье (Дунай, Балканы), а росы-русы в Северо-Восточном (Дон, Приазовье, Крым).
   С одной стороны, Берест "в чужой иранской форме находит украинцев не славянами, а с другой - указывает на их галицийские корни, которые географически ближе всего к Балканам. Червенна Русь, наследие антов, по мнению Береста, погибла от "церковников-поборников чужой религии", Кирилла и Мефодия, разрушивших "украинский язык".
   Наконец, этот "великий мыслитель" находит и третью, самую главную причину, а именно - "истребление выходцев из Анти-Руси-Украины, которые заселили и построили города в Палестине". Затем иудеи украли и исказили "наш Е-Руса-лим", назвав Землей обетованной. И, в конце концов, "варварская акция официальной христианской религии" установила монополию на образование, которое в конечном счете приобрело "иудо-христианский характер". Все это якобы было сделано для уничтожения древнейшего украинского языка праотцов-антов, их "единого языка (с многочисленными диалектами)". Берест называет "христианство - троянским конем иудаизма".
   Откровения Береста, ни что иное, как чисто спекулятивные мысленные упражнения наукообразного характера. При исследовании реально существующих языков бессмысленно исходить из их пределов, которых нет. Не существует ни истинно примитивных языков, ни древнейших. Современные изыскания в области археологии так далеко проникли в прошлое человеческой культуры, что "в целом лингвисты утратили интерес к этой проблеме". Э. Сепир, один из авторитетнейших филологов, говорит о том, что дар речи характеризует "все известные человеческие общности". Нигде и никогда не удалось обнаружить "ни одного племени, которое не знало бы языка, и все утверждения противного - не более как сказки".
   Если же говорить о диалектах, то есть смысл остановиться на этом вопросе подробнее. Термин "диалект" относится к форме речи, при употреблении которой люди понимают друг друга. Русский, украинский, белорусский, русинский, галицийский, слобожанский или северянский являются диалектами или группами диалектов единого народного языка. Русский, польский, чешский, болгарский и сербский - диалекты общеславянского языка, и "условно считаются отдельными языками" по причине требований государственно-национальных. Все романские, кельтские, германские, славянские и индоарийские языки - не что иное, как группы диалектов общеарийского, общеиндоевропейского языка.
   Все известные языки в разной степени подверглись распаду на диалекты, многие из которых приобрели даже статус отдельного языка, и понятно, что иудеи в этом не виноваты.
   Вопрос языка - это вопрос состава культурной и этнической группы, которая веками адаптирует и поглощает местные традиции. Язык обычно основан на одном из диалектов, распространившемся за счет других диалектов, ставших менее престижными и культурно значимыми. По выражению Макса Вайнрайха, язык - это диалект, обладающий собственной армией и флотом.
   Современный стандартизованный язык - это нормализованная форма устного общения, утвердившаяся относительно недавно. Поэтому среди национальных языков во всем мире господствует двуязычие: значительная часть людей, в качестве общепризнанного средства официального общения использует стандартный язык, а в повседневном общении - местный диалект.
   Но лишь в Украине, благодаря таким "деятелям" от науки как Берест, пришло в голову назвать варварством христианскую религию, а основателю концепции языкового терроризма пану Мовчану - законодательно настаивать на уголовной ответственности за употребление местных языков. За "неукраинский" язык - штраф, за "суржик" - тюрьма. Одновременно президент-пчеловод торопит кабмин с созданием языковой полиции - сюжеты из разряда дьявольского наваждения времен инквизиции.
   О степени культурно-цивилизационной деградации борцов с Русью говорит навязывание обществу мысли, будто украинский язык древнее, чем его "собрат" - русский язык (В, Селезнев). Академик Иван Дзюба договорился до того, что население Украины, 83% русскоязычное, культурно не консолидировано. Немногие знают и о том, что в прошлом составе парламента нынешний "пророссийский" спикер В. Литвин требовал уголовной ответственности за нарушение статуса украинского языка.
   Скоро будет уже двадцать лет, как из русских в Украине сделали нацменьшинство, забывая, что "язык меньшинства" - это не местный диалект, а исторически совершенно самостоятельный язык, который в культурном отношении намного выше так называемой "державно§ мови".
   В то время, как русский язык переживает небывалый подъем на постсоветском пространстве, в Киеве, разглагольствуя о культурной консолидации, его пытаются загнать в резервацию. Все это Берест, конечно, понимает. Но уж очень ему хочется услужить Ющенко. И я не удивлюсь, если в результате следующего "научного изыскания" шустрого "историка" будет установлено, что прародителями рода человеческого являются не Адам и Ева, а Виктор и Екатерина - семейная чета нашего вельможного "президента".

VI

   Берест и подобные ему прихлебатели, пресмыкающиеся перед властью, как бы они не пыжились - ничего изменить не смогут. Мы жили и живем у себя дома, и нас эта, навязанная бандеровцем-Кравчуком самостийность, а тем более в таком уродливом виде, какой она приняла сейчас при Ющенко, вовсе не устраивает. Да, мы гордимся, что мы русские, и хотим говорить на родном языке, учить детей и внуков своему языку. Не могу не вспомнить в этой связи слова замечательного русского писателя Ивана Сергеевича Тургенева:
   Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбе моей родины, - ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя - как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!
   Мы не позволим сделать из нас людей второго сорта, какими являются русские в Литве, Латвии или Эстонии. Мы здесь родились, здесь родились наши отцы и деды. Мы защитили свою Родину от иноземных захватчиков. Это наш дом!
   И не по нашему желанию был подписан преступный договор, растерзана великая держава. После чего появилась куча никому ненужных ущербных президентов, действия которых можно определить короткой поговоркой: "Как хочу, так и ворочу". А их главная цель состоит в том, чтобы как можно больше украсть.
   Первый президент России - перевертыш и пьяница провернул приватизацию, вернее прихватизацию, развалил экономику, развязал войну в Чечне, привел страну к дефолту. Наш президент-бандеровец тоже не ударил лицом в грязь. При его мудром правлении люди потеряли все свои годами накопленные сбережения, как по мановению волшебной палочки, мгновенно исчез куда-то огромный черноморский торгово-пассажирский флот, простой народ обнищал, но зато появились миллионеры и даже миллиардеры, так называемые олигархи. А бывший первый идеолог коммунизма в Украине стал управлять самостийной суверенной та унитарной...
   Первому белорусскому президенту-"шестерке" после договора "на троих" развернуться не дали. Его быстро выкинул с президентского кресла бывший председатель совхоза - батько Лукашенко, но это уже проблема белорусов.
   Президент Грузии Саакошвили - очень инициативный и деятельный платный прислужник США. Он из кожи лез, чтобы угодить Бушу-младшему. Ну, как тут не вспомнить известную цитату из басни "Услужливый дурак - опаснее врага". Слишком инициативный дурак не менее опасен, только не для Буша, а для Грузии.
   Очень многие теперь "кусают локти", корят себя за легкомыслие, тупоголовие, косоглазие и бездумную доверчивость к дутым "авторитетам". Но, как говорится, поезд уже ушел. Конечно, не навсегда, не безвозвратно. А вот надолго ли - это зависит, прежде всего, только от простых людей и от того, как скоро они покончат с позорным для гражданина свободной страны обывательским самообманом: "моя хата с краю". И сумеют сделать правильный выбор.
   Кравчук, ставший идеологом и "крестным отцом" олигархов так сформировал суть своей программы: "Я хочу обратиться с такой просьбой, чтобы все поняли, что пока идем к рынку, у нас будут богатые и бедные, более богатые и менее богатые, и что будут у людей деньги и по миллиону, и будет по 100 гривен. И ничего не поделаешь - так во всем мире. То, что вы имеете, то вы и имеете. То, что имею я, то я и имею".
   Это же целая наука ограбления народа, чудовищного социального расслоения общества, подчинения десятков миллионов, ставших бедными, кучке скоробогатеньких. Позднее он замаскировал ее под вроде бы безобидную коротенькую фразу: "Маємо те, що маємо". Однако, она содержит в себе целую стратегию ограбления по-украински: не останавливаясь ни перед чем, завладеть общенародным богатством, созданным многими поколениями трудящихся, поставить его на службу своим шкурным интересам. В этом ее стержень, а поскольку простые люди - доверчивы, смиренны, покорны, то и ее сила.
   И так, о первом президенте Украины все вроде бы ясно. Второй президент производил на меня и, наверное, не только на меня жалкое впечатление. Про таких в народе говорят: "Ни рожи, ни кожи" или "Ни богу свечка, ни черту кочерга". Но на то, чтобы воровать и воровать много - мозгов у него хватило.
   Нет нужды говорить о том, что занимать высокий пост президента должен умный, деятельный, а главное порядочный человек. Однако Кучма, несмотря на свой жалкий вид и явную ограниченность усидел в президентском кресле два срока, причем себя не забывал и зятя своего Пинчука тоже. Это именно при нем был премьером такой "достойный" человек, как Лазаренко, и приближенная к нему, не менее "достойная", Тимошенко. Тот же Кучма где-то на пасеке отыскал и вытащил на политическую авансцену ущербного Ющенко. В благодарность за это тот называл Кучму батьком, но затем, поскольку он был человек "порядочный", взял да и предал его, а сам по результатам придуманного незаконного третьего тура выборов, на волне, так называемой, "оранжевой революции", а вернее оранжевого государственного переворота, стал на горе Украины третьим президентом нашей горемычной страны.
  
  

ПРЕЗИДЕНТ "ФАЛЬСИФИКАЦИЯ"

I

   Начнем с того, что Ющенко сделал все, чтобы слово "президент" стало в Украине неприличным, поскольку это "все" делалось исключительно во вред Украине. Ну что ж, как говорится: "каждый народ имеет такого президента, какого он заслуживает". Все здравомыслящие люди отлично понимали, что собой представляет Ющенко, однако, здравомыслящих оказалось чуть меньше, чем поверивших в обещанные им "Десять шагов навстречу народу" и другие лживые посулы.
   А может быть правы французы, которые утверждают, что для того, чтобы понять причину всевозможных казусов, происходящих в человеческих взаимоотношениях, chercher la fam. Возможно действительно американские жены президентов Грузии и Украины сыграли весомую роль в возникновении цветных спектаклей. Кроме того, у нас есть собственная - не заморская fam. Нет сомнения в том, что она с помощью своей колоссальной энергии, иезуитской демагогии и сверхъестественным амбициям, решающим образом способствовала тому, чтобы из колхозного бухгалтера и любителя-пчеловода Ющенко получился президент. Какой президент - это уже совершенно другой вопрос.
   Мигель Сервантес написал прекрасную книгу о рыцаре печального образа - честном, благородном, кристальной души человеке, у которого, к сожалению, с мозгами было не все в порядке. Нашего президента с полным основанием можно считать клоуном печального образа. О его мозгах говорят разное, но то, что в них явно недостает извилин, понятно каждому здравомыслящему гражданину Украины.
   Да! чуть не забыл еще про одну примелькавшуюся на майдане fam - бабу Параску, которая, вероятно, за мизерную плату молола там всякую чушь.
   Теперь, когда я пишу четвертый том своей повести, люди разных национальностей, которые сотни лет жили вместе на территории нынешней Украины, помогали друг другу, обменивались богатствами своих культур, а в годы самой страшной в истории человечества войны вместе отстояли не только независимость своей Родины, но и всего мира в целом, расплодившиеся в огромном количестве по вине трех проходимцев президенты и поддерживающие их кланы доморощенных олигархов пытаются сделать из нас, если не врагов, то, по меньшей мере, недоброжелателей России. А когда своим борцам за "самостийность" не под силу достичь этой цели, им на помощь тотчас же спешил добрый дядюшка Сем в образе президента Буша-младшего. Он и денежки давал на розовые и оранжевые революции и поучал, как проще и быстрее избавиться от неугодных ему правительств. Иллюстрацией результатов дружеской помощи доброго дядюшки могут служить события, которые произошли в Грузии, на Украине, в Киргизии.
   Так вот эти "президенты" в угоду американскому дядюшке Сему постоянно и назойливо внушали гражданам своих суверенных государств, что им русскими были умышленно нанесены кровные обиды, и поэтому Россия очень плохая страна, которая всегда притесняла, ущемляла и обирала другие, входящие в ее состав республики. И, конечно же, Украину Россия обобрала особенно сильно, прежде всего, заплатив за ее освобождение от гитлеровцев сотнями тысяч жизней своих граждан, а затем передав ей огромную часть территорий с исконно русскими городами: Черниговом, Харьковом, Полтавой, Днепропетровском, Запорожьем, Донецком, Измаилом, Одессой, Николаевом, Херсоном, Севастополем и многими другими. К их числу следует также отнести и столицу киевской Руси - Киев. Ведь даже в период, когда Сечь запорожская при гетмане Богдане Хмельницком достигла пика своего могущества, столицей гетманства и резиденцией гетмана был всего лишь Чигирин. А чтобы уж совсем обидеть и унизить украинский народ, Россия взяла да и подарила ей Крым. Вот и думайте, дорогой читатель, как после всего перечисленного мною "зла", которое Россия причинила Украине, ее население должно относиться к России - этому "ужасному государству-тирану". Разумеется, если не с ненавистью, то уж, во всяком случае, с неприязнью. Я не уверен, что наш "гарант конституции" и его "оранжевые" прихлебатели думают именно так, но они очень стараются убедить в этом народ Украины.
   А вот Соединенные Штаты, по утверждениям "оранжевых", это настоящие добрые и бескорыстные друзья. И только с их помощью можно добиться благополучия, благоденствия и свободы в своем доме. Правда, возникает закономерный вопрос, какой свободы? Такой, какую США варварскими бомбежками принесли в Югославию, которая после этого вообще перестала существовать, как единое государство, или такую свободу, какую они устроили в Ираке?
   А еще "гарант конституции", несомненно, по настоянию того же дядюшки Сема, считает, что Украине непременно нужно вступить в НАТО, потому что только эта замечательная организация может защитить суверенность отделившихся от России республик.
   Но правомерен новый вопрос, от кого защитить? На нас, вроде бы, ни сейчас, ни в обозримой перспективе никто, кроме члена НАТО - Румынии, и нападать не собирается. Впрочем, не обязательно, чтобы кто-то нападал. На Югославию тоже никто не нападал, а НАТО ее "защитило". Что, нас тоже так хотят защищать? Упаси боже и избавь от такой защиты!
   Ну, а главным результатом помощи, оказанной Соединенными штатами Украине, как уже отмечалось выше, является приход к власти "оранжевой команды", которая после восторгов, объятий и поцелуев на майдане, получив власть, тут же перессорилась, переругалась, и власть, которую она так долго всеми правдами и неправдами старалась получить, потеряла. Единственным представителем "оранжевых", сохранившим властные полномочия, остался президент - "гарант конституции". Во время своего президенства он хлопочет только об одном, как бы отменить политреформу, чтобы получить больше полномочий. А зачем они ему? Что он с этими полномочиями будет делать? Впрочем, на этот вопрос не трудно ответить. Он будет по-прежнему продавать Украину американцам, разворовывать все, что еще не разворовано, и разваливать то, что еще уцелело. Так что украинскому народу от увеличения полномочий "гаранту" - ожидать хорошего не следует, поскольку за время своего президентства он не сделал для страны ничего разумного и полезного. А вот вреда нанес столько, что по нему давно тюрьма плачет. В результате его "мудрого" руководства Украина раскололась на две враждующих между собой части и как следствие не может выйти из нескончаемого кризиса власти. Я глубоко убежден, что весь украинский народ, за исключением "оранжевого" окружения "президента", подонка Тягнибока и немногих баб Парасок, к этой враждебности не имеет никакого отношения. Потому что простым людям делить нечего. Что им делить, если у них попросту ничего нет. И к России, где живут наши братья по крови и по вере, простые украинцы тоже не могут испытывать неприязни, как бы того не хотелось всяким Тимошенкам, Зварычам, Турчиновым, Бессмертным, Тарасюкам, Луценкам, Яворивским, Вакарчукам, Вовкунам, Мовчанам, Тягнибокам и прочим политическим перевертышам и подонкам, преследующим свои корыстные цели, и приносящим Украине только вред. А "гарант конституции" вместо того, чтобы прекратить это бессмысленное взаимное обливание помоями, которым постоянно занимаются политические лидеры, как правило, или ничего не делает, или подливает масло в огонь.
   Во время "цветной комедии" на майдане, пожалуй, самым употребляемым словом оранжевого претендента на президентское кресло было слово "фальсификация". С этим словом он и нападал на второго претендента на вожделенный пост, которого добивался сам и защищался от него. Со словом "фальсификация" он постоянно взывал к народу Украины, прося у него поддержки. Так что, получив после третьего незаконного, непредусмотренного конституцией тура выборов очень сомнительное большинство голосов в свою пользу и став, таким образом, под торжествующий гвалт майдана президентом, он с полным правом может называться "президент-фальсификация".

II

   С первых же шагов своего президентства "гарант конституции" в качестве панацеи решения всех вопросов обзавелся словосочетанием "державна мова". Ее стали вводить насильно и повсюду, нисколько не смущаясь тем, что, как минимум, половина населения Украины, если не больше русскоговорящее. "Гаранту" и его ретивым "оранжевым" прихвостням, видимо, не приходит в голову, что всякое насилие непременно вызывает отрицательную реакцию. Но главное - в этом насилии нет ровно никакого смысла. Живут же люди с двумя государственными языками в Канаде, с тремя в Швейцарии и даже с четырьмя в республике Сингапур. В Финляндии всего триста тысяч шведов, а шведский язык - там второй государственный, и ничего - не гибнут эти государства, а напротив, процветают и благоденствуют, слава богу. Нам до них по уровню жизни - так далеко. А наш "гарант" почему-то решил, что если у нас введут русский язык, как второй государственный, то Украина непременно погибнет.
   И еще "президент", как курица с яйцом, носится с новым словом "голодомор". Смысл, вкладываемый в него "гарантом", когда он обращается к народу Украины, предельно ясен. Глядите! Вот какие гадкие русские. Взяли и умышленно уморили голодом десять миллионов украинцев.
   Казалось бы, коротко и ясно. Ясно, да не совсем. Хотелось бы знать, а откуда сам "гарант" об этом "голодоморе" знает? Ведь его тогда и на свете не было. Может быть, ему о "голодоморе" эксперты-советники насоветовали? Но они тоже слишком молоды, чтобы иметь об этом времени личные воспоминания. А для того, чтобы подтасовать цифры, факты и даже фотодокументы, - много ума не надо. Мы это уже проходили. Возможно, "гаранту" батько с мамой рассказывали о "голодоморе", который испытали на себе? А как же они тогда сами живы остались, если был голод и мор? Интересно было бы услышать, что ответил бы на эти вопросы "президент". Скорее всего, он ограничился бы двумя словами "фальсификация" и "голодомор".
   Кстати, несколько слов о папаше и тесте "президента". Как известно, оба они во время войны находились в немецких концлагерях якобы в качестве военнопленных. Весь мир знает, как в таких лагерях содержались и погибали сотни тысяч наших пленных солдат и офицеров. А вот папаша президента попивал в концлагере хорошее кофе, а его тесть и того больше - умудрялся оттуда с приятелями уходить на танцы. Пусть читатель сам сообразит, чего бы это у папаши и тестя нашего "гаранта" были такие привилегии.
   Но вернемся к "голодомору". Мне в 1932 году было уже семь лет, и я прекрасно помню, как тогда жили в Одессе - моя семья и многие такие же семьи, как моя. Воспоминания, связанные с 1932 и 1933 годом описаны в первом томе моей повести "Мир и война". Могу лишь добавить, что основную часть населения города составляли тогда русские, а потом уже украинцы, евреи, греки, поляки, болгары, молдаване, немцы, французы и представители других национальностей. То же самое можно сказать о других больших городах Украины: Киеве, Харькове, Чернигове, Полтаве, Днепропетровске, Запорожье, Донецке и прочих. Что же выходит - русские в Украине специально морили голодом только украинцев, а все остальные национальности голода не испытывали? Ерунда какая-то. Да голод был и сильный. И страдали и гибли от него не только в Украине, но и в других регионах Советского Союза. Особенно тяжелый урон голод нанес Украине, Краснодарскому краю, Поволжью - главным поставщикам зерна в СССР. О том, сколько людей погибло в Казахстане, я рассказал в главе "Московский семинар повышения квалификации".
   Советская власть отбирала зерно у крестьян и экспортировала его за границу, а вырученную валюту вкладывала в индустриализацию страны. И ей было глубоко наплевать, кто умирает от голода: русские, украинцы, татары узбеки или кто-то еще. Так почему же "гарант" постоянно, как попугай, твердит о "голодоморе", направленном только против украинцев? А самую ретивую поддержку в этом вопросе ему оказывают представители западных регионов страны, которые в 1932-1933 годах в состав Украины не входили, и о "голодоморе" могут судить только по слухам и притянутым за уши, так называемым, "архивным документам". Президентская компания, связанная с "голодомором", представляет собой обычную политическую дешевку, с помощью которой украинский народ, во-первых, в угоду Соединенным Штатам хотят настроить против России, а во-вторых, его пытаются отвлечь от других, более важных и насущных проблем, которые президент решать не хочет, а скорее всего, не может. Поэтому и партия его развалилась, и поддерживает "гаранта" всего 1,5% населения Украины - в основном из западных областей. Но самое нелепое и дикое во всей этой истории заключается в том, что наш счетовод-пчеловод, по огромному недоразумению вылезший в президенты, все еще продолжает считать себя отцом нации. Спрашивается, какой? Тех полутора процентов населения?! Всякий честный, уважающий себя человек давно бы сознался, что "не по Сеньке шапка", извинился бы перед народом и уступил президентское кресло другому - более опытному, способному и порядочному человеку. Но наш "гарант" не из таких, ему нравится рулить. Ему наплевать, что в стране все разворовано и разрушено, что фашизм, как чума, распространяется по Украине. Причем насаждают его с самого верха. Ющенко никогда в своих публичных выступлениях не говорит о народе. Он обращается исключительно к "нации", призывает "думать по-украински", формировать единую национальную церковь, хотя не может не знать, что Украина многоконфессиональное и многонациональное государство.

III

   Незадолго перед новым 2007 годом, оценивая не действия нашего "гаранта", поскольку никаких полезных дел за ним не числится: он либо ничего не делает, либо совершает глупости и гнусности, приносящие вред Украине, я однажды подумал: "Наш "президент" настолько, мягко говоря, неординарен, что в своем новогоднем поздравлении, обращенном к народу Украины, чего доброго, снова воспользуется своими привычными и единственными козырными краплеными картами: "фальсификация", "державна мова" и "голодомор". И, как в воду глядел - был в его поздравлении и "голодомор", и "мова".
   Правда, сказав о "голодоморе", гарант сослался на Верховну Раду. Мол, она подтвердила факт "голодомора". Да, как это не прискорбно - подтвердила. Прискорбно потому, что в Верховной Раде сидят взрослые дяди - избранники народа, которым впору бы сообразить: надо или не надо было подтверждать то, что они подтвердили. Каждому способному логически мыслить человеку понятно, что если "голодомор" действительно имел место, то никаких подтверждений Рады не нужно. А если его не было, то любая Рада, сколько бы раз она не подтверждала, не сможет доказать обратное.
   Итак, в новогоднем поздравлении президента отсутствовала лишь "фальсификация". Вероятно, советники, писавшие "гаранту" текст поздравления, просто не нашли куда ее воткнуть. Впрочем, "голодомор" и "мова" тоже в нем были, как говорят, "ни к селу, ни городу". Может быть, составители текста хотели по злому умыслу подложить свинью "президенту". Если так, то они в этом преуспели.
   Но умный президент мог бы и сам сообразить, что за ерунду ему подсунули. Мог бы. Должен был, но не сообразил. Разве "гарант" не знает, что большая часть населения Украины русскоговорящая, и единой "мовой" он отталкивает эту часть от себя. Кроме того, любой нормальный человек понимает, что, поздравляя людей с новогодним праздником, как, впрочем, и с любым другим, говорить о покойниках не принято.
   А эта бутафорная помпезность, в сопровождении которой "гарант" явился народу! Она, конечно, не прибавила ему уважения граждан Украины, потому что чем-то очень напоминала чудачества Леонида Брежнева в пору, когда он уже впал в маразм.
   Единственным заслуживающим внимания словами в новогоднем поздравлении президента можно было бы назвать сообщение о том, что жизненный уровень простых людей за время его правления возрос на 20%. Сколько процентов при этом составила инфляции, он естественно, умолчал.
   О благополучии граждан любой страны проще всего судить по тому, как там относятся к пожилым людям. Я могу с уверенностью говорить, как к ним относятся у нас, поскольку сам давно пенсионер. Так вот, повторяю, словам президента можно было бы поверить, если бы они были правдивыми. В действительности к пенсиям прибавили всего-то по семь гривен, то есть возросли они меньше, чем на 2%. А составители обращения взяли да и увеличили эту прибавку на порядок, видимо, рассчитывая на то, что публика дура - не поймет.
   В заключение могу лишь добавить, что у меня нет никакого сомнения в правильной оценке гражданами Украины новогоднего поздравления "президента". Пожалуй, только баба Параска могла не понять, что адресовано оно не всему населению нашей страны, а лишь той его части, которая проживает в крайних западных областях. Ну что ж, пусть это останется на совести "гаранта", а также на совести дураков и подлецов - его советников.
   А в марте месяце 2007 года "гарант" "отмочил", другое слово здесь подобрать трудно, именно "отмочил" новую штуку. Он по примеру своего грузинского собрата по любви к США, кстати, по любви за деньги, а все знают, как называются те, кто продает свою любовь, решил устроить в ряде городов Украины музеи оккупации Украины Россией. Получается так, что я и мои предки, которые жили в Одессе со дня ее основания Россией, - оккупанты. И все остальные одесситы и жители всех других русских городов Украины - тоже оккупанты. А вот ветеранов дивизии СС "Галычина", батальона "Нахтигаль" и доблестных воинов УПА, "гарант" считает освободителями. Такую чушь только он со своими "оранжевыми" придурками мог выдумать. Дай волю ему и его прихвостням, они не только в НАТО вопреки желанию огромного большинства населения Украины наперегонки побегут, они по примеру эстонских радикалов воинов, освободивших Украину от гитлеровских захватчиков, тоже назовут оккупантами и памятники им уничтожат.
   Одновременно с музеями оккупации наш "гарант", не поинтересовавшись мнением ни народа, ни парламента, любезно предложил США разместить в Украине систему ПРО, чтобы защитить ее, разумеется, от России.
  

IV

   Пока Ющенко у власти, он и его "оранжевая" банда будет делать все, чтобы превратить Украину в европейские задворки. Ее ждет стагнация промышленности, обнищание основной массы населения, языковая неурядица и другие оранжевые прелести.
   Но наш "гарант" - человек упрямый. Вот хочет он вопреки желанию подавляющего большинства народа Украины в НАТО, и все тут. И министров себе подбирает только таких, которые тоже хотят туда же. Выгнали Тарасюка с поста министра иностранных дел, он сует на этот пост Огрызка. Того в парламенте не хотят, а он с подачи "гаранта" снова суется. Ну, просто как в одной из классических украинских постановок сказано: "Лiзе й лiзе. Йому плюнуть межiочi, а вiн обiтреться й знову лiзе".
   А весной, когда внезапно "оранжевые" стали перебегать к "бело-голубым", наш "гарант" испугался того, что парламентское большинство получит триста голосов, и сможет не только преодолеть любое его вето на решение парламента, но и объявит ему импичмент. Он вдруг, по настойчивому требованию дамы с косой, издал незаконный указ о роспуске и досрочных перевыборах парламента. Затем стал трясти Конституционный Суд, менять генеральных прокуроров, чтобы те ему не мешали творить беззакония. За первым указом последовал такой же, не законный второй, затем третий и четвертый. В общем, его, что называется, понесло. Очень уж нашему "гаранту" понравилась власть, и он все делает для того, чтобы получить ее, как можно больше. Поэтому и решил вбухать в досрочные выборы без малого пол миллиарда народных денежек. А на то, что Украина устала от его художеств, что в стране сотни тысяч, если не миллионов, обездоленных, нищих, сирот - "гаранту" наплевать. Лично у него все в порядке. Живет во дворцах, очень дорогой самолет купил, разумеется, за народные деньги, свои чада прекрасно устроил. Только власти маловато. Вот он и пыжится добыть ее побольше. Мне, кажется, к нему хорошо бы подошла слегка перефразированная реплика Ивана Карася из постановки "Запорожец за Дунаем" Гулака-Артемовского: "Так мало влади, а вже дурисвiт. Що ж з нього буде, як воно §§ бiльше отримає?". Его ни в коем случае нельзя оставлять у власти. Потому что, действительно страшно даже представить "що ж з нього буде", каких еще дров он может наломать со своей "оранжевой" шайкой в угоду американским хозяевам.
   Если президентский секретариат при Кучме ежегодно обходился налогоплательщикам в двадцать пять миллионов долларов, то при нашем "обожающем свой народ президенте-демократе", расходы на содержание секретариата зашкаливают за восемьсот миллионов. А обещанные на майдане десять шагов навстречу народу, наш "гарант" делает явно в обратную сторону.
   Ющенко управлять Украиной очень даже нравится, хотя данные у него к этому напрочь отсутствуют. Будь моя воля, я бы ему руководство колхозом не доверил.
   За первую половину срока своего правления он ровно ничего не сделал, если не считать того, что надвое расколол Украину, разогнал Конституционный Суд, устроил чехарду с генеральными прокурорами и совершил много других глупых и вредных для страны поступков.
   Он собрал в Киеве бандитов и военных преступников, называющих себя членами УПА. Присвоил звание героя Украины фашистскому прихвостню Шушкевичу, по-прежнему, как дурень с писаной торбой, "гарант" носится с "голодомором". Даже в Израиль полетел с тем, чтобы убедить израильское правительство признать "голодомор" геноцидом, но там ему указали от ворот поворот. Но "гарант" не теряет надежды добиться своей цели. А его подхалимы создали даже хоровой коллектив, который пел только о "голодоморе". Он гастролировал в том же Израиле. Я не удивлюсь, если вскоре стараниями президентских придурков в Украине появится гопак, символизирующий "голодомор".
   А самое удивительное заключается в том, что, не смотря на все эти художества, "гарант", судя по всему, намерен оставаться президентом на второй срок. Какие же надо иметь мозги, чтобы рассчитывать на продление президентского срока при поддержке 1,5% населения страны!
   Чтобы верноподданные постоянно помнили о своем "президенте", его часто показывают по телевидению. И каждый гражданин Украины может воочию убедиться, что на лице "гаранта" отсутствует какое-либо, свойственное обычному нормальному человеку, выражение. Он, что-то почти не раскрывая рта бормочет себе под нос, часто сопровождая свою речь движениями рук балаганного фокусника. Мне кажется, никто никогда не видел на его лице улыбки, оно являет собой застывшую неприятную маску.
   Я уже говорил о том, что на майдане "гарант" обещал сделать "десять шагов навстречу народу". Обещание малопонятное и такое же бестолковое, как все его действия. И все-таки "гарант" шагает. И шагов сделал он не десять, а много больше, только не в сторону народа, а в сторону Соединенных Штатов, куда он, скорее всего, рванет после своего президентства от греха подальше.
  

V

   Перед саметом в Румынии, к нам приехал лучший друг "гаранта" и "благодетель" Украины - дурачок Буш-младший. Он твердо пообещал Ющенко, что Украину примут в НАТО. Поверив Бушу, наш "гарант" пребывал в телячьем восторге. Он полагал, что теперь то уж затащит туда нашу несчастную страну против воли ее народа. В Бухаресте Буш долго уговаривал Меркель и Саркози поддержать нашего "гаранта", но уговоры не помогли. "Гаранту" снова показали от ворот поворот.
   А вскоре кто-то из его подхалимов подбросил ему мысль, согласно которой самой первостепенной и неотложной задачей, решение которой сразу избавит население нашей горемычной страны от всех существующих проблем, является составление списка великих украинцев. И когда граждане Украины ознакомятся с ним, то, позабыв о диком росте цен на самое необходимое для их нормального существования, о небывалом росте инфляции и других прелестях правления тандема Ющенко-Тимошенко, преисполнятся национальной гордостью и счастьем от внезапно открывшегося им собственного величия, и будут, поплевывая свысока, смотреть на все прочие народы, не сподобившихся такого счастья.
   Гениальное решение! Ни один правитель, ни в одной стране до такого еще не додумался. Разве что иудеи, гордящиеся своими великими предками. И у них есть для этого полное основание. Моисей, Иисус Христос, Иосиф Флавий, Барух (Бенедикт) Спиноза, Генрих Гейне, Феликс Мендельсон, Нильс Бор, Карл Маркс, Зигмунд Фрейд, Альберт Энштейн - евреи. А кто же в нашем списке украинских мировых гигантов? И кто и по каким критериям его составлял? Первым идет Амосов - чистокровный москаль. Вторым - бандит Бандера, третьим - тренер футбольной команды - москаль Лобановский. Последним - великий русский князь Святослав мудрый. Если бы он только мог знать, в какой дурацкий список и рядом с кем его включили, он бы в гробу перевернулся. Существенно, что в перечень великих украинцев не включили Богдана Хмельницкого. И это понятно. Он ведь заключил союз с Россией. А Россия для "оранжевых" все равно, что красная тряпка для быка. Создается впечатление, что названный список составлял человек с нарушенной психикой. Обращает на себя внимание, что Николай Васильевич Гоголь, так прекрасно в своих произведениях описавший Украину, в список великих людей тоже не включен. Автора или авторов списка, видимо слишком уж покоробили слова Гоголя: "О великий и могучий русский язык!".
   "Оранжевые" не в состоянии осознать всю глубину позора, связанного с устроенным на заокеанские деньги Ющенко, Тимошенко и иже с ними при активном участии бабы Параски бедламом. Бесполезно надеяться, что они попросят прощения у народа Украины за содеянную ими несусветную глупость, расколовшую надвое народ этой страны и приведшую ее к нескончаемому политическому кризису. А, между тем, ретивые подхалимы, которых, к сожалению, во все времена и при любой власти, как говорил И. Бунину В. Катаев "За шляпу и хорошие ботинки и отца родного зарежут", поторопились детально описать в школьных учебниках по истории, как она - эта самая "оранжевая комедия" совершалась. Впрочем, может быть, не так уж и плохо, что недобрая память об этой "оранжевой" камарильи сохранится в так называемых учебниках. Благодаря им наши дети, внуки и правнуки будут знать поименно проходимцев, которые пытались посеять национальную ненависть между людьми, населяющими Украину, насильно затолкать ее в НАТО, чтобы наши сыновья где -то умирали ради интересов США, чтобы американцы строили на нашей земле направленные на Россию ракетные комплексы и вообще чувствовали бы себя у нас хозяевами, а мы бы пресмыкались перед ними так же, как наш "гарант" и его "оранжевая" шайка.
   Ярые приверженцы нацизма с интеллектом неандертальцев, с лицами, перекошенными злобой и ненавистью ко всем не чистокровным украинцам, вызывают отвращение. Их идеолог - новоявленный фюрер Тягнибок, похожий на оскалившего зубы волка, требует, чтобы украинскую нацию считали титульной - иными словами, как у Гитлера высшей расой. Кстати, мысль о высшей расе впервые возникла вовсе не у Гитлера, а у Ленина. Ведь это он сказал, что умные люди - только евреи или с примесью еврейской крови. Вот они то, так же, как и сам вождь мирового пролетариата, и были для него высшей расой.
   На черных рубахах последышей Бандеры, Шукшевича и прочих фашистских прихвостней написано "Свобода". Им бы куда лучше подошла коричневая форма и красная повязка на рукаве с черной свастикой в белом круге. Поскольку, очень уж они похожи на штурмовиков Рема в гитлеровской Германии. Бесполезно спрашивать, у них свобода "от чего"? Их "свобода" - "для чего". Гитлер в Германии уничтожал только евреев, оставляя чистокровных арийцев. Нацики собираются истреблять людей всех национальностей за исключением чистокровных галицийцев. Они похожи на свирепых, натасканных на человечину псов. Говорить о каких-либо идеях в их головах бессмысленно. У них столько же идей, сколько у бабы Параски. Ими движут не идеи, а ненависть ко всему русскому. Рыбьи мозги этих "поборников свободы" не в силах понять, что их Украина - это всего лишь Галиция. Вся остальная часть страны, которую нацики считают своей Украиной, - Новороссия, и они к ней не имеют и не могут иметь никакого отношения. А те нормальные граждане, что живут в Новороссии, никогда не были заражены нацизмом. Напротив, они все вместе отстояли свою землю от нашествия немецких нацистов, вместе залечивали послевоенные раны и, несомненно, отстоят ее вновь от посягательств на нее, на их права и свободу новоявленных галицийских нацистов, возглавляемых навязанными нам Соединенными Штатами Америки предателями и авантюристами.
   "Оранжевые" прихвостни "гаранта" как будто специально подобраны для того, чтобы вызывать у нормальных людей как можно больше отвращения. Это и постоянно небритый Турчинов, похожий на сбежавшего из тюрьмы уголовника. И внезапно, как черт из шкатулки, появившийся в Украине Зварыч - записной лжец и казуист. И смахивающий на откормленного кабанчика, неизменно самодовольный, наглый и лживый В. Кириленко. И суетливый, как мелкий воришка, Луценко - пьяница и дебошир, возомнивший себя великим политиком и даже собравший какой-то сброд, которому прилепил дурацкое название "Самооборона". От кого Юрко намерен самообороняться - понять трудно. А глава секретариата президента Болога? Как говорил Иван Алексеевич Бунин, "одна фамилия чего стоит". Ему больше подошла бы другая - к примеру, Барыга или Забулдыга. Все эти прихвостни "гаранта" представляют собой алчную, тупую и лживую породу двуногих существ. Мне кажется, что даже в зоопарке трудно найти четвероного, которое было бы столь же дурно организовано, слабо развито, незакончено и неполноценно, как они. Вся эта "оранжевая" компания из кожи вон лезет, чтобы угодить Соединенным Штатам, затащив Украину в НАТО вопреки воле ее народа, и тем самым окончательно развалить страну.

VI

   Апофеозом гнусностей, совершенных Ющенко, можно считать поставку в Грузию танков, боевых машин пехоты, зенитных установок с обслуживающими их расчетами и другого вооружения, с помощью которого бесноватый Саакашвили в августе 2008 года убивал мирных граждан Южной Осетии и русских миротворцев.
   А сейчас "гарант" и "оранжевая" компания пытаются отменить результаты Нюрнбергского трибунала, пересмотреть итоги Великой Отечественной войны, принизить роль Советского Союза в разгроме фашизма. Героями хотят сделать тех, кто воевал на стороне оккупантов, а "оккупантами" представить советских людей, которые изгнали фашистов с нашей земли. Это целенаправленная политика нынешней власти, которая из кожи лезет, чтобы замарать героическое прошлое советского народа.
   Государственная власть ненавидит тех, кто считают русский язык родным, и приверженцев Украинской Православной Церкви Московского патриархата, тех, кто не разделяет идеологических установок "гаранта". Похоже, что национал-фашизм - это последнее прибежище Ющенко и его окружения. Только опираясь на профашистски настроенные силы, они рассчитывают удержаться в политике.
   В этом году во Львове появились плакаты, восхваляющие дивизию СС "Галичина". Ответственность за их размещение взял на себя лидер ультраправой организации "Свобода" Тягнибок.
   Похоже, что нашей стране уготована судьба Югославии, так как действия высших государственных чиновников направлены на разъединение, а не на объединение государства. Уничтожение памятников советским воинам-освободителям, предпринимаемые на западе, в частности, во Львове, непременно вызовет соответствующую реакцию на востоке Украины. Поэтому есть все основания утверждать, что осуществляются попытки усилить дезинтеграционные процессы в стране. Это стратегия, реализуемая на основе плана Збигнева Бжезинского, который в своей работе "Большая шахматная доска" прямо пишет, что не видит будущего для Украины. "Гарант" и компания поняли, что им не удастся навязать стране свое видение прошлого и будущего украинского государства. И они решили навязать его хотя бы какой-то части Украины, даже ценой ее распада.
   В Украине идет борьба за политический вектор будущего развития страны. И совершенно очевидно, что крайне радикальные, националистические, откровенно профашистские силы используют эту борьбу для популяризации своих идей. Возможно, очень богатые люди, финансирующие сегодня "гаранта", считают, что именно упомянутые политические силы помогут им получить некие дивиденды в будущем. Но так ли это?
   В стране все прекрасно понимают, что пока Ющенко контролирует глав областных государственных администраций и силовиков, в его распоряжении находится так называемый админресурс. В парламенте много спорят об открытых партийных списках, однако никто не говорит о списках избирателей. Более того, именно благодаря усилиям секретариата "президента", предпринимаются огромные усилия, чтобы единого реестра избирателей не было. Это свидетельствует о том, что "гарант" делает ставку на фальсификацию результатов будущих выборов. В Тернополе они уже опробовали на практике систему подтасовки результатов голосования. Теперь хотят применить ее в масштабах всей страны. Это даст возможность Ющенко и его шайке получить депутатские мандаты и уйти от уголовной ответственности за содеянное. Имея в своем распоряжении админресурс, а также систему электоральной фальсификации, три-четыре процента гипотетическому "блоку Ющенко" всегда нарисуют. С этой целью делается все возможное и невозможное, чтобы удержать на плаву стремительно скатывающуюся в небытие политическую силу "гаранта". И они сделают все, чтобы она была представлена в будущем составе Верховной Рады.
   А у подавляющего большинства граждан Украины совсем иные цели: это внеблоковый статус страны, признание русского языка вторым государственным, создание единого экономического пространства с Россией, Беларусью и Казахстаном.
   Ни для кого из представителей высшей власти Украины и ее окружения не существует ни Конституции, ни законов, ни норм морали и нравственности. "Гарантом", но не Конституции, а ее нарушителем и нарушений является "президент". Сам он - первый нарушитель. Без законных на то оснований назначает досрочные выборы в Верховную Раду. Подмял под себя Верховный Суд.
   Превратил в карманный Конституционный Суд. Увольняет неугодных и назначает лично преданных ему судей. Разглагольствует о демократии и свободе и в то же время грозит, в нарушение конституционных прав граждан, наказанием каждому, кто не признает геноцидом украинцев голод 1932-1933 годов. То же самое обещает и за негативное отношение к головорезам УПА. Он из кожи лезет, чтобы установить в Украине тоталитарный националистический режим.
   За время своего президентства и деятельности на прежних постах Ющенко натворил столько бед и беззакония, совершил такое количество нарушений Конституции, что будь Украина действительно демократическим, правовым государством, то давно к нему был бы применен целый ряд статей Уголовного Кодекса. А если бы он был морально-нравственным человеком, то сам бы подал в отставку. Внял бы требованию миллионов граждан: "Ющенко - чемодан - Америка!". Облегчил бы тем самым душу себе и снял бы тяжкое бремя с народа. Но куда там, он ведь "мессия"?! Надо же возомнить о себе такое!

VII

   Немудрено, что после всех шагов, которые нашагал "навстречу народу" наш "мессия" отношения между Украиной и Россией достигли в последнее время невероятного напряжения, о чем свидетельствуют многочисленные исследования.
   Словно сговорившись, ведущие социологические службы страны решили выяснить, как относятся к Украине в России, и в Украине к своему северо-восточному соседу. Результаты оказались достаточно неожиданными. В общем и целом респонденты нарисовали такую картину: недружелюбно относятся к России - 8-9 процентов украинцев, Украину считают не дружественным государством от 80 до 90 процентов россиян.
   Что дало повод откровенному фашисту Тягнибоку заявить:
   - Видите, с кем вы хотите дружить! С теми, кто вас ненавиди,т! С теми, которые при первой возможности сотрут вашу "независимость" с карты Европы. С теми, кто до сих пор являются носителями "бiльшовицько-iмперського" менталитета.
   А совсем недавно во время одной из печально известных шустеровских телепередач даже милейший и осторожнейший дипломат, Чрезвычайный и Полномочный Посол Украины в Российской Федерации господин Грищенко, растолковывая простодушным телезрителям суть данного межгосударственного феномена, позволил себе такое его хитрое объяснение - убедительное, но совершенно непонятное:
   - Система власти в Российской Федерации значительно отличается от нашей, законодательство по средствам массовой информации - тоже, менталитет народов, естественно, тоже отличается, поэтому вот такая и сложилась ситуация. Но, - добавил посол, - не стоит драматизировать ситуацию - все обязательно вернется на круги своя, и мы заживем так, как жили два десятка лет назад: во взаимоуважении и во взаимной любви.
   Хорошо сказал дипломат - главный претендент на кресло руководителя украинского Министерства иностранных дел! Оптимистично! Уверенно! Спокойно! Как и подобает профессионалу такого уровня...
   Вот только слукавил немного. Вероятно потому, что правильный ответ на этот вопрос он знает, но слишком уж он неприятен и неудобен для его высокого босса - "президента" горемычной Украины.
   Но оставим дипломата в покое и попробуем сами ответить на вопрос, а за что собственно россиянам любить нынешнюю Украину?
   Вопрос вроде бы корректный, поэтому попробуем на него ответить, не влезая в дебри взаимоотношений двух братских народов, используя лишь факты последнего времени, окрашенные в оранжевый цвет майданной "революции".
   Вот только некоторые примеры:
   Один из депутатов Ривненского горсовета сорвал бурные аплодисменты, заявив, что он "гордится" тем, что среди 1500 карателей в Бабьем Яру было 1200 полицаев из ОУН и только 300 немцев". А Ярослав Стецько неоднократно заявлял, что "Москва и жидовство - это самые большие враги Украины..."
   Теперь вспомним, с каким поистине сатанинским удовлетворением разрываются на нашей земле могилы тех, кто отдал жизнь за освобождение Украины от немецко-фашистских захватчиков. Выбрасываются из воинских захоронений, с давних-предавних пор называемых братскими могилами, останки не только русских, но и украинцев, белорусов, татар, грузин, армян - всех тех, кто защищал свою великую Родину. Прах славного патриота, разведчика от Бога Николая Кузнецова переносится в Россию... Дочери генерала Ватутина предлагается перенести прах выдающегося полководца в российскую землю... Могила Героя Советского Союза, легендарного партизанского командира Ивана Бовкуна - потомка казака запорожского войска - переносится с центральной аллеи Славы Лычаковского кладбища во Львове на самый дальний участок, а ее место занимают плиты с именами совсем других "героев"...
   Кто из здания на столичной Банковой хотя бы словом обмолвился об этом национальном позоре? Да никто!
   А демонстративное почитание "ветеранов" формирований СС? А высшая награда Украины - гитлеровскому палачу? А героизация Бандеры? А весомые добавки к пенсиям воякам ОУН-УПА в Западной Украине? А парады тех же "воякiв" в той же форме, в которой они расстреливали сотни тысяч патриотов Родины? А переулок Грибоедова в Одессе, переименованный в переулок Шушхевича?
   А как должен реагировать нормальный россиянин - самый обычный учитель, рабочий или фермер - на то, что из библиотек "независимой" Украины изымаются и уничтожаются по высочайшему повелению как "политически вредные" книги русских и советских всемирно известных писателей?
   И способствует ли формированию доброты и уважения к Украине демонстративная военная помощь грузинскому президенту-агрессору, виновному в смерти сотен российских солдат-миротворцев и южноосетинцев - мирных жителей?
   А тема "голодомора"... Здесь, как говорится, комментарии излишни. Наш "оранжевый" "президент" своими гробокопательскими начинаниями и патологическим стремлением ввести в ранг национальной политики пляску на великой общей беде славянских и других народов способен вывести из себя не только граждан России. А его вояжи по городам и весям лишь с одной целью - добиться признания "голодомора" "геноцидом украинского народа" со стороны России... А пресловутые "музеи советской оккупации"? Как после всего этого дети и внуки россиян, отдавших жизни за освобождение Украины, могут относиться к такому государству?
   Есть еще и запрещение трансляции российских телеканалов. Вот уж где наши "державники" и русофобы погуляли на славу! Сколько копий сломали вокруг того, что они якобы "не адаптированы к национальному украинскому законодательству", но даже не удосужились разъяснить, что это за овощ такой - адаптация. Зато без краски малейшего стыда заявили, что международный российский канал ОРТ "поймался" на том, что в три часа ночи, вопреки целомудренному законодательству Украины, демонстрировал... что бы вы думали? В жизни не догадаетесь! Нет, не крутую порнуху, а пятнадцатисекундную рекламу какого-то там водочного изделия!
   В то же время без каких-либо осложнений по всей необъятной территории Российской Федерации транслируются украинские каналы "1 + 1" и "Интер", и ни у кого из российских чиновников не возникает мысль "адаптировать" их непонятно к чему или же запретить как "идеологически чуждые".
   Любой непредубежденный гражданин Украины может привести десятки примеров того, как пещерная политика наших руководителей - практически всей так называемой вертикали власти - формирует у северных соседей чувство даже не опасения, а открытой угрозы, исходящей от единокровных славянских братьев. Легко представить, какая вакханалия поднялась бы во всех наших властных эшелонах, а тем более в наших "самых демократических средствах массовой информации", если бы россияне осуществили сотую долю того, что творится сегодня на политическом украинском поле. Наш вывихнутый "гарант" вместе со всем своим окружением тут же побежал бы ябедничать в Совет Европы, Международный Гаагский суд и, конечно, не упустил бы возможности слетать на своем сверхдорогом персональном воздушном лайнере за океан, где сначала пролил бы горькую слезу обиды перед престарелой "диаспорой", а потом - перед вежливой сенаторской публикой. И призвал бы все мировое сообщество заклеймить позором "новых российских шовинистов, покушающихся на самое святое - нашу выстраданную, обильно политую кровью украинскую независимость".
   А Россия молчит. И только проводимые время от времени социологические исследования показывают, насколько далеко зашли в своей безобразно-неряшливой политике люди, которым выпал случай стоять у руля, всего двадцать лет назад процветающего славянского государства - Украинской Советской Социалистической Республики.
   Великий россиянин Федор Тютчев за шесть лет до смерти написал знаменитые строки о том, что "умом Россию не понять, аршином общим не измерить". Но давайте все же попытаемся не только умом, но и сердцем понять наших то ли старших, то ли младших - но все равно братьев!
   Россияне много раз могли убедиться в убожестве, тупости и патологическом неистовстве, по выражению Булгакова, "невесть откуда взявшихся у людей, люто ненавидящих Москву". Они, тем не менее, вполне терпимы к нашим проблемам и прекрасно понимают, что все это, если не сегодня или завтра, то послезавтра обязательно уйдет в небытие.

VIII

   Ющенко и Тимошенко максимально поддерживают спекулятивный банковский капитал и практически не выделяют средств на развитие промышленности Украины. За Блоком Юлии Тимошенко стоит банковский капитал, за Партией регионов - промышленный. Поэтому они вряд ли когда-нибудь смогут найти общий язык.
   Сейчас крайне необходима антикризисная программа, но проблема людей, находящихся у власти, заключается в том, что они не могут пойти против воли олигархов, от которых полностью зависят. А выйти из кризиса можно, только увеличив роль государства в реальном секторе экономики. Представители власти, которые находятся на содержании у крупных финансово-промышленных корпораций, просто не способны выдвинуть подобную программу. Более того, они не смогут ее реализовать!
   Есть такое выражение: "После нас хоть потоп". Вот это как раз тот случай. Сегодня правительству необходимо срочно заткнуть дыры в бюджете, для чего нужно как можно быстрее раздерибанить очередной транш Международного валютного фонда. А расплачиваться за эти займы придется нам с вами, нашим детям и внукам. В мире нет ни одной страны, которой бы эта организация помогла своей финансовой поддержкой. Мы помним дефолты, которые произошли в Аргентине, Мексике и странах Юго-Восточной Азии. Те государства, которые сотрудничали с МВФ по программе stand-by, оказались на экономическом дне.
   Ведь, что такое Международный валютный фонд? Это даже не банк, а политико-финансовый клуб, который за свою финансовую "помощь" выдвигает политические и экономические требования. После их выполнения Украина станет еще более зависимой и управляемой извне страной. Другими словами, окончательно лишится своей хваленой "самостийности". Вот почему эту организацию надо взашей гнать из Украины, а не заискивать перед ней. Складывается впечатление, что те, кто сегодня стремятся вырвать у МВФ несколько миллиардов, понимают: эту кашу будут расхлебывать не они. Им сегодня нужны деньги из Фонда для осуществления своих экономических и политических махинаций.
   Ющенко с его намозолившими всем глаза "руками, которые никогда не крали" говорит: "Да, я богатый человек, и заявляю, что бедных во власти не будет". Бедных во властных структурах нет - это понятно. Но если "руки никогда не крали", то тогда откуда богатство, которым гордится Ющенко? Из банка "Украина", который обанкротили, когда он был в нем заместителем председателя правления? Или из "газовой трубы", в которую руками и зубами вцепился клан Ющенко? Скорее же всего, из возможностей всех государственных должностей, которые занимал и занимает пан "президент". Но уж никак не с оклада колхозного бухгалтера и даже не с президентской зарплаты.
   Многим, без сомнения, известен удивительный, блестящий парадокс Прудона: "Собственность - это воровство", парадокс, до сих пор никем не опрокинутый.
   Миллион гривен - это в потенциале миллион рабочих дней, а стало быть, - право ни с того ни с сего на труд, на пот, кровь и жизнь огромного числа людей. Зачем? За что? Почему? Но воры и взяточники таких вопросов себе не задают.
   В одной из своих обращенных к нации речей Ющенко заявил: "У меня двенадцать резиденций, дорогой личный самолет, и я продамся любому, чтобы только все это сохранить". Ни один нормальный человек не мог бы сделать такого дикого и циничного заявления. Выходит у нашего "гаранта" "крыша поехала", и Украиной управляет псих!
   А вообще то, давно известно, что любая политика - занятие аморальное. И идут в нее, как правило, в большинстве своем далеко не самые лучшие представители рода человеческого, которые делать ничего не умеют и не хотят. Главная 0,цель, к которой они всегда стремятся, это управлять другими людьми, получать огромные зарплаты, решать свои личные дела, а при удобных случаях брать взятки и даже приворовывать.

IX

   А недавно многодетный пасечник, который числится президентом Украины, соизволив наконец-то появиться в Верховной Раде, обратился с пространной речью к парламентариям. Но подразумевалось, что речь лидера нации и всего прогрессивного украинства, включая основателей мировой культуры трипольцев и укров, обращена ко всему украинскому народу.
   Пространная "промова" недалекого человечка, который в результате обмана и шантажа стал президентом страны, вот уже четыре с лишним года определяет, как всем нам, украинцам, нужно жить.
   0x08 graphic
Можно предположить, что конспект речи "гаранта" - эту напыщенную белиберду не один месяц денно и нощно сочиняли лучшие умы президентской канцелярии. Во главе с самим Виктором Ивановичем Бологой - знаменитым украинским "антикризисным менеджером" и авторитетным закарпатским политиком-бизнесменом.
   Но ведь все, о чем говорил "гарант", наглая ложь. Ложь в глаза. Он называл белое даже не черным, а серо-буро-малиновым. Да еще видимо рассчитывал, что все-все-все ему поверят, и непременно будут кричать "Ура!" на чистейшем украинском языке с галичанским акцентом, держа правую руку на левом сердце, как это любит делать сам "гарант"! И думать будут в этот волнительный момент исключительно по-украински... Разделяя должным образом возвышенные мысли и чувства Виктора Андреевича и Виктора Ивановича - обоих наших благодетелей, потому что "разом нас багато"...
   Беспардонная ложь "гаранта" вроде бы уже не должна удивлять. К сожалению... Украинцы за годы пребывания Ющенко у власти должны были к этому привыкнуть. Потому что наш "гарант" не лгать - просто не может. Допускаю, что хочется ему иногда и сказать правду, но не получается. Отвык, видать, за долгие годы вранья? В самом деле, легко ли постоянно выдавать желаемое за действительность, все время обещать невыполнимое, забывая, разумеется, об этих обещаниях сразу же после того, как слова сорвались с языка?
   Верный себе, "гарант" в своем "историческом" (как понимал это слово герой Гоголя, печально знаменитый Ноздрев...) послании сделал несколько крупных исторических открытий. Украинцы и граждане всего мира узнали, что подлинная, всамделишная, настоящая и правдивая история независимой Украины начинается с 2004-го года! Все, что было до этого, нельзя назвать независимостью... На основе высказанных Ющенко соображений единственно возможным оказывается именно такой вывод. Не было до него "благодетеля" украинской истории! Зато, как вы понимаете, сразу же после прихода на царство-гетманство "гаранта" началась подлинная история страны!
   Поражает безмерный цинизм "гаранта" и тех борзописцев, которые сочиняют ему подобного рода речи. Но мы, украинцы, ко всему привыкли. "Гарант" нас приучил к тому, что от него можно ожидать всего... Однако в данном случае он переплюнул сам себя! Обанкротившийся бездарный квазиполитик, очень быстро скатившийся с заоблачных вершин народной поддержки (чего греха таить, было в Украине и такое, из песни и истории слова не выкинешь...) до рейтинга, граничащего с элементарной статистической погрешностью, свято убежден, что только его точка зрения является правильной! Поэтому, со свойственной ему самоуверенностью, городит несусветную чушь... Вот уж действительно верна пословица, утверждающая, что "простота хуже воровства"!
   Ющенко - злобный и мелочный человечек, политический пигмей-лузер, единственный из всех мировых лидеров современности, кто при жизни появился на деньгах (речь идет о монете с его физиономией вместе с Патриархом...), давно уже не имеет ни ума, ни такта, ни совести, поэтому он позволяет себе все!
   Кстати, нельзя не согласиться с теми специалистами по дизайну денежных знаков, которые утверждают, что на новой 100-гривневой купюре изображен не Тарас Шевченко, а Виктор Андреевич Ющенко, и что Леся Украинка на другой банкноте подозрительно напоминает Екатерину Михайловну Ющенко-Чумаченко-Клэр? Вот уж прихлебатели постарались, вот уж самое достойное семейство Украины было довольно и счастливо!
   Но вернемся к поражающей своим цинизмом "промове". В ней "президент" фактически оскорбил всех нас, украинцев, которых, впрочем, он давно уже, презрительно скривив рот, называет "маленькими украинцами". Чем именно оскорбил? Да тем, что объявил наш выбор, выбор народа, неправильным! Когда граждане Украины голосовали за политиков, за которых они считали нужным и имели право голосовать. Это, по утверждению "гаранта", не было настоящей историей страны! Политики эти, следуя логике его рассуждений, не были "настоящими" политиками... А украинцы не были "настоящими" украинцами, так, что ли?
   Подобного хамства, замешанного на смеси чванства, глупости и неадекватного восприятия действительности и себя в ней, в истории Украины еще не было. Ну, не было еще у нас такого политика, который позволил бы себе так открыто презирать народ! Понятное дело, абсолютно все новоявленные украинские "дерьмократы", воспитанные своими американскими хозяевами в духе рабской преданности дяде Сэму и лютой ненависти к своему народу, на самом деле никогда не будут отстаивать интересы украинцев. По определению. Не будет эта политическая шайка-лейка уважать народ, на службе у которого (согласно Конституции) должны находиться. Однако, даже они не позволяют себе говорить об этом открыто. А вот наш, возомнивший о себе черт знает что, "гарант" позволяет! Ему, "первому народному президенту Украины", можно все! Он сам позволил себе это.
   Не идеализируя Леонида Кучму как президента Украины, нельзя не признать, что он почти всегда вел себя адекватно. Ющенко же, увы, неадекватен всегда и во всем. Он напрочь забыл, что Украинская ССР в составе Советского Союза была процветавшей республикой. "Гарант" утверждает, будто прошлое нашей страны было ужасным. Оправдывая свой ничтожный рейтинг, полное отсутствие народной поддержки, "гарант" заявляет, что это, якобы, вызвано тем, что он и в Украине, и в мире "говорит правду" о голодоморе, о НАТО, о прошлом и будущем страны. А народ до этой президентской "правды" еще не дорос! Это ли не цинизм?
   Граждане Украины хотят знать подлинную историю своей страны, а не переписанную и извращенную в угоду заокеанским кукловодам "гаранта". Они чтят память жертв, но не хотят устраивать "пляски на костях".
   А страдающий манией величия человек, занимающий пост президента Украины, откровенно "не дотягивает" до украинского народа.
  

X

   "Гарант" патологически ненавидит и постоянно поливает грязью коммунистическое прошлое Украины, в котором, по утверждению бывшего члена КПСС, отличника университета марксизма-ленинизма Ющенко, не было и не могло быть ничего человеческого. "Народ страждав"! Любимая фраза украинских ура-патриотов, первым из которых давно уже стал наш "президент".
   А на деле Ющенко только тем и занят, что стаскивает в свою нору старинные иконы, покупает дорогостоящие произведения искусства - и все это на зарплату чиновника?!
   А вообще-то не очень понятно, за что так сильно ненавидит Виктор Андреевич Советский Союз и коммунизм? Ведь лично он в "коммунистическом аду" преуспевал, да еще как преуспевал!
   Может быть, папа-учитель в детстве объяснил младшенькому сыну-отличнику, что "хороший кофе" в немецком концлагере - это намного лучше, чем жизнь в СССР? Возможно и так... Но ненависть Виктора Андреевича к коммунизму носит, просто зоологический характер. Причем без всяких на то обоснованных объяснений и комментариев. Ненавидит и все тут...
   "Гарант" требует от украинцев безжалостно уничтожать "коммунистические символы" на украинской земле! Уверяет, что "перед нами стоят большие задачи". Очевидно, при этом "гарант" имеет в виду себя самого, брата Петю, супругу Катю, сыновей Андрюшу и Тараса, а также тех "друзiв", которые не смотались только потому, что им некуда деваться, ибо они никому не нужны.
   "Президент" Украины клеймит прошлое своей страны, считает ее подлинную историю преступлением... Об этом он заявил в день скорби, когда все нормальные граждане Украины чтили память погибших... Разве это не кощунство? Но, как говорят: "Дуракам - закон не писан".
   Полагаю, что Ющенко и его своре и в самом деле жизненно необходимо выжечь каленым железом память о том времени, когда Украина была не "банановой республикой" под управлением бессовестных заокеанских доброхотов, а самой процветающей составной частью одной из могущественнейших стран мира. Для потомков и духовных наследников недобитых нацистов, для нынешних политических маргиналов, героями которых являются предатели своего народа, это и в самом деле жизненно важная задача. По-другому они не могут.
   Ненависть "гаранта" к нашему прошлому - это страх. Душонка человека, предавшего свое прошлое, всегда судорожно сжимается, когда прошлое возникает перед ним.
   История Украины началась не с нашего "гаранта". И, к счастью, им не закончится. Политические авантюристы могут преуспеть, но все их достижения - временны... Это ненадолго. Время Ющенко-политика заканчивается, и трусоватый "гарант" все сильнее и сильнее проявляет свою подлинную сущность. Ему есть чего бояться!

XI

   0x08 graphic
А еще, просто нельзя не заметить, что у нашего "дорогого гаранта" имеет место явная тяга к женскому полу. Едва только сбежал Болога, как на его месте появилась некая особа - Вера Ульянченко, которая отвечая на вопрос ведущего "Свободы на Интере" о первоочередных задачах руководителя секретариата президента Украины. заявила:
   - Я только несколько дней назад заняла пост "главы державы".
   Ведущий тут же поправил Веру Ивановну, мол, пост руководителя секретариата главы державы, и дама ошибку признала, но как-то без особого смущения, не меняя выражения лица. Оговорочка, конечно, получилась знатная, однако не слишком фантастическая.
   Пан Болога в аналогичной должности практически был главой державы, а в недавнем интервью, уже после отставки, так прямо и сказал:
   - Тот, кто меня сменит, должен быть "эффективным менеджером главы государства".
   То есть, это конкретно означает, что глава государства нуждается в человеке, который будет им управлять. Ну, как регент при малолетнем наследнике, например. Или нянька при коронованном, но еще не правящем, инфанте. Что же, Вера Ивановна с этой ролью не справится?
   Ведь женщина. И не просто, а мать. В стане девушек президента были боевые подруги, сестры, соратницы, имеется в наличии одна жена и одна лиса Алиса. Но мамок в полном смысле слова пока в его арсенале не числилось. А как были нужны! Вразумлять, хвалить, ласкать, все прощать, гладить по головке, нежно журить - кто, спрашивается, все это делал доселе? Конечно, Вера Ивановна и раньше перечисленные функции выполняла честно, но как-то факультативно. А теперь - в полном государственном праве. Она, Вера Ивановна, где можно - сгладит, где нужно - заступится, где реально - откорректирует и даст правильную трактовку. Женщина-берегиня, мать, проверенная годами верной и преданной дружбы. Очередная фея, призванная спасти Виктора Андреевича от поругания, провала, неприлично низкого рейтинга и даже обеспечить викторию на предстоящих президентских выборах. Смущает одно - не поздновато ли вынут из рукава последний кадровый козырь?
   Виктор Андреевич уверен - не поздновато. В самый раз. Пример Бориса Ельцина, стартовавшего с 6% и очутившегося в итоге во второй раз Президентом России, окрыляет и нашего "гаранта". Он глибоко пєрєконаний, что нация, столько раз подводившая его своим тупым непониманием и равнодушием к мессианским посылам, наконец прозреет и чудесным образом вновь призовет на царство. А Виктор Андреевич с честью это испытание пройдет. При поддержке верных Катерины, Веры, Ирины, Марины, Раисы. Впрочем, насчет Раисы - уже полной уверенности нет. Напротив, складывается впечатление, что Раиса Богатырева, временная фаворитка, капризом судьбы вознесенная едва ли не на самый властный верх, уже перешла в категорию сбитых летчиц. С августа прошлого года влияние секретаря СНБО явно пошло на убыль, а с января, бывшую регионалку - вовсе не видно и не слышно. Войны с ней, как с Юлией Владимировной, нет, но и прежняя приязнь, надежда и вера явно остались в прошлом.
   Не слыхать более и прерывистого от волнения и любви голоса бывшей пресс-секретарши, а нынче народного депутата Ирины Геращенко, всегда со слезой в голосе вступавшейся за президента. И эта девушка, похоже, получила отставку. А может, и сама разочаровалась в патроне. Впрочем, не без вкусного сухого остатка в виде мандата. Ее место заняла железная леди Ирина Ванникова, вынужденная то и дело чеканно доносить до нас позицию президента, которую сам он сформулировать мало-мальски четко, как правило, не может. Но все эти дамы хуже или лучше играют роли второго плана. За них тоже, бывает, дают "Оскара", но главную героиню все равно заменить не могут. Юлия Владимировна ежесекундно невротически присутствует в сознании и подсознании Ющенко. Под аккомпанемент заклятий и призывов о взаимопонимании, толерантности и руке, подаваемой даже врагам, у которых за пазухой камень, Виктор Андреевич в упомянутой "Свободе на Интере" не меньше 15 раз дал ей виртуального щелчка, не меньше 10 раз дернул за косу и не менее 5 раз явственно и увесисто пнул свою бывшую соратницу. Разоблачил непрофессионализм правительства, его коррупционные схемы, его сговоры с Москвой, сдачу национальных интересов, сокрытие экономической статистики и обман граждан Украины. В сравнении с прошлым кабмином, ностальгировал "президент", - везде провалы. Вопрос - зачем же было разгонять Верховную Раду и отправлять в отставку такое успешное правительство - президенту никто не задал...
   Тут еще другая подруга подводит. Тоже по-своему главная, хотя до Юлии Владимировны ей, кажется, далеко. И все-таки самая что ни на есть близкая - жена Катерина. Журналисты, эксперты и даже соратники уже открыто говорят о том, что миллионы на Детскую больницу будущего, собранные по добровольно-принудительной схеме олигархами и от всей души простыми "маленькими украинцями", тихо осели в доверенных банках, принося Фонду "Украина - 3000" немалые проценты. А больница по-прежнему только на бумаге. Пессимисты говорят - там и останется. В отличие от денег.
   В общем, явно запутался в своих девочках "президент". Психоаналитик, несомненно, найдет причину сугубого его предпочтения дам и барышень джентльменам. Там, в детских страхах пороется, в юношеских травмах... Оно, может, и Фрейд замешан, но сермяжный факт налицо - никакого конкурентного мужского присутствия рядом с собой Виктор Андреевич не терпит.
   Апофеозом указанного эфира стало заверение Ющенко о том, что ради Украины он продастся любому. Не бескорыстно жизнь отдаст, не место под солнцем, не пасеку, не трипольские черепки и 12 резиденций, а именно продастся. Ошеломляющее, ключевое признание! Впрочем, не для того ли Виктор Андреевич взял себе новую наложницу, то есть, нового менеджера, чтобы он, то есть она, Вера Ивановна, убедительно растолковала нам даже такие откровения босса?
  
  
  

КОРОТКО О МАДАМ Ю.

I

   Всем известно, что любовь иногда превращается в ненависть, и примеров тому можно привести сколько угодно. Но чтобы ненависть снова превратилась в любовь - это что-то из ряда вон выходящее. Не для кого не секрет, что разбитый горшок склеить - сделать точно таким, каким он был прежде, невозможно. И тем не менее, у нашего "гаранта" после того, как он со своей ближайшей соратницей, которая посадила его в президентское кресло, а он ее вытолкал с премьерского за полный развал экономики в стране, вероятнее всего, по инициативе дамы снова возникла "любовь". Они как прежде на майдане обнимаются и целуются. Поведение дамы с косой можно понять. У нее "любовь с интересом". А он взрослый человек никак не сообразит, что между ними теперь не только любви, но и ни малейшего доверия быть не может.
   Какой масти эта дама - определить трудно. Когда ее при Кучме посадили за решетку, она была брюнеткой с короткой стрижкой, потом вдруг стала блондинкой (у женщин это бывает). Затем у нее появилась коса. Судя по всему, эта - сначала пиковая, а затем то ли червовая, то ли бубновая - дама считает, что благодаря светлым волосам и косе в придачу народ Украины будет думать о ней лучше.
   Волосы можно перекрасить, а вот глаза никак нельзя. Как она до сих пор не сообразила - темные очки носить. Ведь глаза у нее страшные - глаза кобры, приготовившейся нанести смертельный укус. Любую женщину, даже не очень хорошенькую, красит улыбка. Любую, но не даму с косой, о которой идет речь. Она улыбается крайне редко, и ее улыбка всегда или злая, или лживая, или ехидная. Однажды, выступая по телевидению, Тимошенко сказала: "Я все для людей, все для народу. Для себе я нiколи копiйки не взяла". А откуда же, как утверждает бывший госсекретарь Соединенных штатов Кисинжер, у нее появились одиннадцать миллиардов долларов?. Честно заработать такие деньги нельзя, и вряд ли мадам Тимошенко получила их в наследство от своей бабушки.
   Она ненавидит Украину, ненавидит народ Украины, ее парламент, правительство, ненавидит "гаранта", ненавидит всех и вся, кроме личной власти, которую стремится получить, во что бы то ни стало. Дама с косой ради власти даже сносно украинский язык выучила. Так, по крайней мере, утверждают ее почитатели из украинской диаспоры в США. Она, если бы понадобилась, ради достижения власти выучила бы и иврит, и даже китайский. Дама - политик-казуист, а вернее, чрезвычайно талантливый демагог высшей пробы. Этого отрицать нельзя. Тимошенко может говорить часами без умолку и на любую тему. Причем всегда цинично врет. Такие "политики" кроме вреда своему народу и своей стране ничего иного принести не могут. Ленин, Сталин и Гитлер тоже были по-своему талантливы. А во что обошлась их талантливость России, Германии и не только им - хорошо известно.
   И вот именно этой одиозной даме "гарант" после ее отставки с поста премьер-министра дает добро на поездку в США, чтобы она там лишний раз облила грязью парламент и правительство своей страны, а возможно, и договорилась об организации нового майдана, разумеется, на американские деньги. Администрация США всегда покровительствует подобным субъектам, оценивая их по единственному критерию: "Он, конечно, сукин сын, но он наш сукин сын". Возможно, в отношении дамы с косой тоже решили, что "она, конечно, сукина дочь, но она их сукина дочь".
   Дама с косой даже обзавелась личным штандартом - белым флагом с красной кляксой посредине. Как известно, белый цвет синоним чистоты, но чистота и Тимошенко - понятия абсолютно несовместимые. В мировой истории женщина-политик, и даже политик выдающийся - не редкость. К примеру, Екатерина вторая, Индира Ганди, Маргрет Тетчер,. Ангела Меркель и другие. Прекрасными политиками, находящимися в оппозиции, можно назвать Бенадир Пхутто и Сегелен Руаяль. В частности, Руаяль и представители ее партии социалистов в отличие от Тимошенко на заседаниях парламента не устраивали бедлама, не поднимали вой десятками сирен, не выключали электричество, не закрывали туалеты, не бросали в спикера яйцами, не пользовались пиротехникой. Иными словами, Руаяль вела себя как нормальная цивилизованная женщина и умный политик. Нашу даму с косой называть женщиной нельзя. Это монстр в юбке, сосредоточивший в себе хитрость, лживость, ненависть, глупость и злобу. Она - позорное пятно на прекрасной половине рода человеческого.
   По замыслу этого монстра в образе женщины красную кляксу на ее штандарте граждане Украины должны воспринимать как горячее сердце. Однако на знамени Тимошенко более уместен был бы другой внутренний человеческий орган, к примеру, слепая кишка. А красную кляксу на ее штандарте следует воспринимать не как сердце, а как красный зад известной породы обезьян.
   И все-таки, надо отдать должное поразительной способности этого злобного существа в женском облике добиваться намеченной ею цели. Она не только не давала возможности работать парламенту пятого созыва, но и убедила "гаранта" в необходимости издать указ о его роспуске и досрочных выборах, напугав его тем, что если он этого не сделает, то потеряет власть.

II

   Однажды Тимошенко с генетически чуждой ей откровенностью заявила: "В Укра§нi вкрадено все, що можна було вкрасти". Себя участницей этого уголовно наказуемого преступления "радетельница" за народ, конечно, не считает. А ведь, на ее совести, если о таковой в отношении данной особы вообще можно говорить, и миллионы гривен Единых энергосистем Украины, за присвоение которых Ющенко фактически назвал ее воровкой еще тогда, когда они были соратниками по Майдану, и неблаговидные махинации вкупе с П. Лазаренко. О последних в заключительном документе Окружного суда американского штата Северная Каролина зафиксировано, что П.И. Лазаренко и его сообщница Ю.В. Тимошенко совершили преступления против иностранного и своего государств. Видимо, не без основания самым богатым человеком Украины ее называют зарубежные знатоки нашей "элиты". "Революционерка-миллиардерка" - такова Тимошенко по мнению известного политика 3. Бжезинского. "Женщиной стоимостью в 11 миллиардов долларов" оценивает ее в книге "Казино "Москва" американский журналист М. Бжезинский.
   Послушаешь же саму Тимошенко, да если еще и бездумно поверишь ей, ч то она бедна, как церковная мышь, даже жилья своего не имеет. И ведь находятся политические простофили - верят. Прямо-таки классический парадокс: чем брехливее и наглее ее социальная демагогия, тем фанатичнее ее сторонники. К счастью Украины, в последнее время их становится все меньше. Есть надежда, что к президентским выборам (а она спит и во сне видит себя президентом) число юлелюбов еще поубавится. В противном случае граждан Украины ждут самые страшные за все годы "независимости" испытания. Ибо Тимошенко очень энергичный, но не созидатель, а разрушитель, мастер конструировать сложности и порождать кризисы, которыми характерны оба ее премьерствования. Последний - особенно.

III

   Факты ограбления страны красноречиво подтверждает высказывание эксглавы Фонда государственного имущества В. Семенюк-Самсоненко: "У нас сейчас такая практика: главное - побольше продать, а деньги проесть". Что верно, то верно. Один пример для размышления: гигант металлургии "Криворожсталь" продали за 24 миллиарда гривен. А где они, эти самые миллиарды? В бюджет страны не попали. Народ о них власть не проинформировала. На социальные нужды их не потратили, иначе все СМИ трубили бы об этом, как минимум, неделю. Значит, есть все основания считать, что осели эти деньги на счетах хапуг чужого добра.
   А сколько этих "криворожсталей" оттяпали у народа через ваучеризацию-прихватизацию-растащиловку! Более 80 процентов всей государственной, общенародной собственности.
   Бывший глава правления "Проминвестбанка" В. Матвиенко, не смотря на то, что он из той же обоймы нуворишей, однажды разоткровенничался. То ли заговорила в нем совесть бывшего управляющего Украинской конторы "Стройбанка" СССР, то ли возникло желание отмежеваться от нынешних, позорящих страну, финансовых деляг. Он заявил: "Что же это за патриотизм, если готовы продавать, где угодно и кому угодно? И ради чего? Ради того, чтобы понравиться Европе. Когда смотрю на происходящее, мне просто жутко становится... И маму родную продадут, если выгодно". Ну, как тут не вспомнить никем не опровергнутое изречение американского финансиста Р. Хайнлайна: "На любой вопрос "почему", ответ всегда один - "деньги!"
   И ведь верно. В Украине продается и покупается все: заводы, фабрики, энергосистемы, теле- и радиокомпании, пароходы, депутатские места и сами депутаты, газеты, должности, звания... Пошли с молотка честь, совесть, достоинство, стыд, женское тело, добрососедство, товарищество, дружба и сама жизнь. Сегодня у киллеров куда больше "работы", чем у палачей эпохи инквизиции.
   Как известно, деньги любят тишину, однако просто нельзя не назвать хотя бы некоторых паханов современных воровских кланов: Жеваго, Коломойский, Гайдук, Жвания, Хорошковский, Фирташ... По подсчетам профессора И. Грущенко, в Украине орудуют 7,5 тысяч миллиардеров и миллионеров. Невозможно себе даже представить, чтобы в советское время 10 "новых украинцев" владели капиталом, в 20 раз превышающим доходы 10-ти миллионов человек бедной части населения. Такого и сегодня нет ни в одной цивилизованной стране. А в нашей самостийной, унитарной, соборной можно. Словно так и надо; будто так и должно быть. Богом что ли дано? И ничего поделать нельзя?
   Наши скоробогатенькие, процветающие за счет неправедным путем приобретенного капитала, не имеют ни стыда, ни совести. Они уже забыли, если и знали когда-то, что это такое - стыд. Для них нет Родины ни с большой, ни с маленькой буквы. Все затмили доллары, евро, на худой конец - гривны. К финансовым воротилам как нельзя лучше подходит меткая характеристика, которую А. Довженко дал предателям Родины: "Есть сыны Украины, сыны своего народа, а есть сукины сыны".
   Деньги правят Украиной. Такое управление, такая власть - безнравственны и аморальны. Они преступны, чрезвычайно опасны для государственности и народа.
   Финансовые воротилы верховодят в экономике страны с выгодой только для себя. Они сосредоточили в своих руках гигантскую нетрудовую собственность. Так, три олигарха - Ахметов, Пинчук и Тарута - владеют всеми основными металлургическими и смежными с ними предприятиями. Порошенко - монополист всего, что связано с сахаром. А когда в руках огромные богатства, их владельцам нет дела ни до Родины, ни до ее народа. Их главная забота - прибыль и сверхприбыль. Любым путем. Это вампиры, акулы-людоеды, а население для них - мелкая рыбешка. О людях они думают только как о рабсиле. Хороший крестьянин о скотине заботится лучше. Эти же держат работников в черном теле и страхе оказаться безработными.
  

IV

   Никто из членов правительства Украины, кроме Тимошенко, не прибедняется. Появившиеся же в прессе даже далеко не полные сведения об их доходах, недвижимости и банковских счетах неопровержимо доказывают, что данные богатства имеют криминальное происхождение. Ибо честным трудом всего этого за столь короткие сроки никак не заработать - хоть лопни. Прямо-таки поразительно, что люди, честно добывающие хлеб свой насущный, в упор не видят, как власть предержащие обворовывают их на каждом шагу. И не делают из этого политических выводов. А уже пора бы за 18 лет "самостийности" научиться различать, где - праведное, а где - грешное, наказуемое.
   О главах региональных администраций можно судить по мэру Киева Л. Черновецкому. Он, "любящий" бабушек и дедушек, сильнее всех их, вместе взятых, обожает деньгу. И выбивает ее из жителей столицы, как только может. Он стал взимать плату с киевлян даже за вход на кладбища!
   Коррупция в Украине стала основой функционирования всей государственной системы. Усилиями финансовых воротил в стране создан самый настоящий, всеобъемлющий олигархат - дикий, преступный, воровской. По уровню коррумпированности Украина занимает "передовые" места среди наиболее коррумпированных стран - членов ООН.
   Рядовые граждане страны и представители парламентской оппозиции давно "мечтали" увидеть премьер-министра Тимошенко в прямом эфире телеканалов "Интер" или "Украина", чтобы услышать ее реакцию на антиправительственную критику в связи с продолжающимся развалом экономики и срывом переговоров лидеров Блока Юлии Тимошенко и Партии регионов о создании широкой коалиции в Верховной Раде. Однако, этого "чуда" не случилось. Ибо, судя по словам парламентских оппонентов БЮТовцев, хозяйка кабмина выдвинула неприемлемые условия появления своей персоны в указанных телестудиях. Она потребовала избавить ее от ершистых вопросов.
   Судя по всему, даме с косой гарантировали соблюдение поставленных ею условий, и вскоре мадам Юлия все-таки "осчастливила" телевизионных поклонников, представ пред ними, как говорится, во всей своей дамской, политической и "проповеднической" красе в центральной студии частного телеканала 1СТУ.
   Повелительница Кабинета Министров с энтузиазмом произнесла трогательную речь о том, каких воистину выдающихся успехов за последнее время достигла ее правительственная команда, невзирая на углубляющийся мировой финансово-экономический кризис и происки влиятельных внутренних врагов. А потом с улыбкой ответила в основном на доброжелательные по тону и безобидные по содержанию вопросы допущенных в студию журналистов и политологов. При этом "на орехи" досталось и верховному "оранжисту" сотоварищи, и предводителю регионалов, и тем олигархам, которые поддерживают "апельсиновых" и "бело-голубых" политических деятелей.
   Основная идея выступления неофициального кандидата в президенты Украины пани Тимошенко заключалась в следующем. Она утверждала, что первые 18 лет независимости нашей державы принесли большие дивиденды лишь политическим авантюристам, казнокрадам и "прихватизаторам" - расхитителям всенародной собственности. В то же время рядовые сограждане оказались вовсе не в буржуазном раю, который националисты обещали им в конце 80-х годов прошлого столетия, а в адских условиях "дикого капитализма", при котором реальные доходы населения постоянно понижаются.
   Управленческая "бригада" БЮТ предпринимает, дескать, титанические усилия для развития экономики и социальной защиты трудящихся, но сталкивается с осатанелым по накалу страстей и безнравственности сопротивлением со стороны президентской "рати" и "придворных" толстосумов. Поэтому, увы, далеко не все благие начинания тимошенковцев завершились успешно. Следовательно, если украинский народ желает вырваться из почти двадцатилетней нищеты и разрухи, то обязан, со слов ораторши, поддержать на предстоящих президентских выборах единственную, настоящую защитницу его интересов - главную радетельницу за счастье и процветание Украины!
   Мадам премьерша раскрыла ошеломленным обывателям страшные предвыборные тайны Мариинского дворца. Оказывается, Виктор Ющенко - это всего лишь "технический" кандидат Арсения Яценюка. Она сообщила, что основная предвыборная задача Виктора Андреевича заключается в том, чтобы, используя административный ресурс главы государства и политическое влияние на владельцев частных электронных и печатных СМИ, успеть до дня голосования вылить как можно больше грязи на кристально чистую головушку БЮТовской "белоснежки". Между тем сам Арсений Петрович, якобы, также является всего лишь "техническим" кандидатом регионалов, которого запустили на общенациональную политическую сцену с главной целью - отбирать в западно-украинских и центральных областях голоса у "истинно народной" соискательницы президентской "булавы" - пани Тимошенко.
   Единственным серьезным соперником "премьерки", судя по ее словам, является Виктор Янукович, позиции которого за последнее время несколько укрепились вследствие планетарного экономического катаклизма. Но это не смущает мадам Юлию, так как она "верит и знает", что, опираясь на доверие широких народных масс, сумеет обойти в предвыборной гонке олигархическую колесницу, запряженную этими тремя относительно ретивыми политическими "рысаками".
   После своей "неизбежной победы" на президентских выборах пани Тимошенко намеревается пойти по стопам канцлера ФРГ - Ангелы Меркель. А именно, она планирует укрепить исполнительную ветвь власти, завершить прерванные не по ее инициативе переговоры БЮТ и Партии Регионов о создании широкой правящей коалиции в парламенте и начать долгожданное возрождение нашей многострадальной Отчизны.
   Премьерке был задан вопрос о том, из-за чего, собственно, в разгар "померанцевых" событий 2004-2005 годов неожиданно изменилась внешность одного из соискателей президентского "трона" - Виктора Ющенко. Известно, что данный факт сыграл существенную роль в победе Виктора Андреевича. И что он публично обещал найти и наказать своих "отравителей". Однако время идет, имена изуверов все еще не обнародованы. В связи с этим многие украинские аналитики полагают, что, возможно, никакого преднамеренного отравления вообще не было. Так ли это?
   Мадам Юлия лукаво улыбнулась в ответ, но тут же взяла себя в руки и поведала, что глубоко сочувствует пострадавшему, перенесшему тяжелое заболевание, причем пока неизвестно, какого рода. Дело в том, что зарубежные врачи высказывали разные точки зрения по поводу случившегося, а в Украине не было проведено надлежащее изучение проблемы, хотя национальное правительство, дескать, приобрело за границей соответствующую медицинскую аппаратуру для этого. Очевидно, раз Виктор Андреевич контролирует Генеральную прокуратуру, специалисты которой детально изучали данный вопрос, значит он, судя по всему, давно и точно знает, что именно и почему случилось с ним почти пятилетие назад. Не исключено, что со временем всю правду об этом инциденте узнает и широкая общественность. А пока нам остается только посочувствовать бывшему страдальцу и пожелать ему; больше не хворать.
   Обозреватели патриотических изданий, следившие за политическим выступлением мадам Тимошенко по телевидению, отмечали, что она произвела неизгладимое впечатление на по-детски впечатлительных и доверчивых обывателей. Причем, не только благодаря искусному владению ораторским мастерством, но и вследствие ряда эффектных приемов.
   В частности, руководительница правительства фактически признала тот факт, что, начиная с 2001 года, и по сей день, наша страна находится во власти антинародных политических сил. И что давно пора вышвыривать их на свалку истории и возвращать к рычагам управления государством истинных защитников интересов трудового народа. Однако непонятно, причем здесь владычица БЮТ сотоварищи? Ибо всем известно, что в конце 2004 года эта компания принимала активное участие в коллективном политическом насилии над державой. И что вследствие сомнительного с юридической точки зрения прихода к власти "высокоморальных" господ - "оранжистов" (с пятернями, которые "никогда не крали") в Украине разразились: идеологический вандализм, управленческое головотяпство и крупномасштабное воровство.
   В первой половине 2005 года непрофессионализм первого тимошенковского правительства нанес такой колоссальный удар по экономике, что даже "апельсиновый" президент был вынужден отправить эту "команду" в отставку.
   В конце 2006 года и первой половине 2007-го именно БЮТ пытался сорвать работу Верховной Рады пятого созыва, в которой сформировалась левоцентристская правящая коалиция, и подталкивал главу государства к разгону неугодного националистам состава парламента. В результате заблокированным оказался процесс возрождения экономики, и начался ее спад, который существенно усилился после второго прихода мадам Юлии в кабмин.
   Наконец, сейчас, пребывая в тяжелых условиях планетарного финансово-экономического катаклизма, президент и премьер-министр вновь проводят сомнительную политику. Засекретив фактически всю государственную статистику, они направляют, по данным независимых экспертов, десятки миллиардов гривен на поддержку вовсе не малоимущих слоев населения и отечественных товаропроизводителей - аграриев и промышленников, а баснословно богатых владельцев частных банков! Таким образом, мадам Юлия, с одной стороны, тысячу раз права, когда гневно костелит антинародный режим Кравчука-Кучмы-Ющенко, а с другой - явно пытается в очередной раз обмануть украинский народ, призывая его голосовать на предстоящих президентских выборах именно за нее. Ибо очевидно, что, опираясь на приднепровских и мировых толстосумов, мадам Тимошенко даже теоретически не сумеет выполнить свои воистину сказочные предвыборные обещания. А впрочем, мадам Юлия всегда дает обещания не для того, чтобы их выполнять, а с единственной целью - в очередной раз надуть поверивших ей сограждан.
   Впрочем, сказанное не означает, что Украина обречена на окончательное сползание к полунищим африканским критериям жизни. Даже при условии того, что наша страна угрожающими темпами деградирует и закабаляется лишь в петлюровско-бандеровской, то есть в неоколониальной по форме и буржуазной по сути, системе координат. Если вывести украинскую державу на действительно нормальный и разумный путь развития, по которому Украина успешно продвигалась в XX веке, а сейчас по этому пути идут Беларусь, Бразилия, Венесуэла, Вьетнам, Индия, Казахстан, Китай, Россия и другие страны планеты, то свет в конце туннеля появится и у нашего Отечества.
   Известно, что элементы социалистического хозяйствования используют сейчас даже ведущие государства Евросоюза, например, Германия и Франция. Значит, реальные изменения к лучшему у нас могут начаться.
   Апофеозом безответственной риторики пани Юлии могут служить обещания, сделанные ею 14-го июня 2009 года на съезде БЮТовцев. Премьерка, в частности, сказала, что когда ее изберут президентом (в чем она нисколько не сомневается), украинский язык будет единственным государственным, а с Россией она будет разговаривать только с позиции силы. Вот так, дорогие соотечественники. Если кто-нибудь еще сомневался, что дама с косой не только воровка, патологическая брехуха, но и дура набитая, то теперь такие сомнения должны исчезнуть.

НЕОКОНЧЕНАЯ ГЛАВА

  

I

   Политическая обстановка в Украине далека от благополучной. Не родившись, тихо умерла так называемая "широкая коалиция". После недолгой паузы, видимо, связанной с осмыслением этого неприятного как для мадам Юлии, так и для Виктора Януковича факта, главные политические игроки сошлись в бескомпромиссной схватке... И грянула гроза!
   Для начала "президент" с опозданием на четыре дня поздравил журналистов Украины с профессиональным праздником и закатил по этому поводу пресс-конференцию под открытым небом, посвятив ее в основном своему месту и своей роли в новейшей истории государства. А попутно клеймил подзабытым ругательным словом "ГКЧПисты" Тимошенко и Януковича, которые якобы собирались в течение ближайших дней осуществить с помощью пресловутого "союза" государственный переворот в стране. И только его, Виктора Андреевича, личное участие в блокировании переговорного процесса, а также лично его увещевательные телефонные звонки главному регионалу страны позволили "Украине и ее нации вновь выйти на путь подлинно демократического развития", нейтрализовать возможность "реального покушения на нашу соборность, на наш суверенитет, на нашу независимость".
   Во всех этих малопонятных рассуждениях "гаранта" было очень много самолюбования, снисходительности, неумеренной жестикуляции и очень мало конкретики и осознания себя не неким фантомом, не пришельцем с чужой планеты, а высшим должностным лицом государства, несущим главную ответственность за все, что в нем происходит.
   А происходят дела чудные... По мнению "президента", падение валового внутреннего продукта уже превысило все мыслимые пределы, инфляция растет неконтролируемо, отток инвестиций из страны вплотную приблизил ее к опасной черте возможности дефолта. Для того, чтобы расплатиться с россиянами за газ, пришлось на полную катушку включать печатный денежный станок и пустить в оборот необходимые 3,8 миллиарда гривен... Что называется, под горячую руку досталось и недавнему собранию председателей сельских советов, которое с легкостью необыкновенной "гарант" Конституции обозвал "сборищем".
   Много внимания уделил и своему проекту Основного Закона государства, с дрожью в голосе заявив, что готов до последней капли крови защищать его, не жалея ни сил, ни средств, ни личного времени.
   Мадам Юлия в свою очередь не упустила прекрасного шанса "по горячим следам" выдать "президенту" по первое число. Благоразумно дождавшись завершения президентского монолога по поводу удручающей ситуации в стране и "гнусных помыслов" лично премьер-министра, леди Ю. тоже провела пресс-конференцию - благо, что обласканным президентским вниманием журналистам добираться от скверика на Банковой (места встречи с главой государства) до клуба Кабинета Министров (места встречи с главой правительства) было проще простого.
   Для начала мадам Юлия представила свой проект Конституции и заявила при этом, что именно этот вариант отвечает всем самым высоким европейским и мировым стандартам и способен вывести страну "на просторы демократии и экономического процветания". При этом не особенно стеснялась в выражениях, обозвав Генеральную прокуратуру "санпропускником", позицию президента - "черными мыслями и действиями, работающими против Украины", а его самого - "истериком", главного своего соперника-оппонента по приближающейся гонке президентских выборов - Виктора Януковича - "безответственным человеком, который боится взять на себя ответственность за судьбу Украины".
   Нельзя не отметить, что ответной реакции со стороны председателя Партии регионов не последовало.
   Может быть, устал от встреч с неистовой главой кабмина, а может, просто так и не осознал, чего все-таки добивалась от него мадам Юлия, затаскивая в это странное "содружество" под многообещающим названием "широкая коалиция".
   Впрочем, передавать все нюансы богатейшего ругательного лексикона дамы с косой, наверное, нет особого смысла. Обратим внимание лишь на одну очень маленькую, но красноречивую деталь. Дважды в своем "грозовом" выступлении она повторила одну и ту же мысль, суть которой заключалась в том, что в период избирательной компании, которую она лично и ее команда "обязательно выиграет", каждое учебное заведение, каждый поселок, каждое село - вообще каждый гражданин Украины обязательно получит возможность лично ознакомиться с ее, пани Юлии, проектом Конституции. А это означает, что в ближайшее время в каждый почтовый ящик обязательно будет брошена книжечка, отпечатанная не на самой худшей бумаге - естественно, с сердечком красного цвета на обложке и фотографией самой "героини нашего времени" - Юлии Владимировны Тимошенко.
   Если исходить из заявленной ею программы пропаганды "своей" Конституции, то тираж этой книжечки составит, по самым скромным подсчетам, около сорока миллионов экземпляров и обойдется нашему нищему на глазах налогоплательщику в сто миллионов гривен - это по минимуму.
   Вспомним, что точно такую же акцию собирается провести и "гарант". С той лишь разницей, что вместо сердечка на его книжечке будет оранжевая подкова и его изрядно подукрашенный портрет. А обойдется эта акция точно в такую же сумму, если не больше...
   Вот вам и девальвация. Вот вам и кредиты Международного валютного фонда. Вот вам и все остальное, непосредственно вытекающее из политической схватки за главное кресло государства. И это далеко не основная статья расходов украинского народа в связи с намерением власть предержащих побороться за пост президента страны. Схватки, за которой не видно ни реальных действий, ни жестких, но необходимых управленческих решений, ни конкретных шагов, направленных на объединение Украины.
   А есть вот только это - взаимные наезды и обвинения, за которыми элементарная неспособность руководить государством. И не более того...
  

0x08 graphic
II

   Выборы третьего президента Украины - позорным результатом которых стало превращение нашей страны в подотчетный третьестепенным американским чиновникам "форпост дымократии" на постсоветском пространстве, раскололи надвое Украину. Это произошло потому, что безнравственные, лишенные чести и совести деляги от политики, придя к власти, задались целью разрушить нормальные, добрые отношения между людьми. Инициированный "оранжевыми" подонками раскол в обществе давал им возможность безнаказанно "дерибанить" страну, воровать или продавать за бесценок все то, что самоотверженным трудом создавали многие поколения честных людей.
   Народу, который победил фашизм, эти перевертыши, эти моральные уроды и предатели нанесли тяжелый удар, который может быть решающим для всего украинского общества. Примитивные, ограниченные, аморальные самозванцы и проходимцы, ворвавшиеся в коридоры власти, устроили в нормальной до этого стране настоящий бедлам. Они всячески стремятся прикрыть свою политическую импотенцию красивыми словами, и, судя по тому, что происходит в стране, немало в этом преуспели.
   В новейшей истории Украины весомую и неблаговидную роль сыграли многие европейские и особенно заокеанские доброхоты. Теперь, когда "оранжевые" переругались между собой и заговорили во весь голос, с пеной у рта разоблачая себя и бывших друзей", эта роль хорошо известна. Впрочем, новоявленные "друзья Украины" никогда не прятались, никогда особо и не скрывали своих истинных целей.
   Весь мир прекрасно знает, что престарелый спекулянт Сорос, американец венгерского происхождения, никогда не был филантропом. Этот благообразный седовласый джентльмен никому и никогда не давал деньги за красивые глаза. Его так называемая хваленая "благотворительность" представляет собой самый настоящий подкуп какой-то части общества, целью которого является формирование в этом обществе послушной и легко управляемой "пятой колонны". Никаких секретов здесь нет, и не было.
   Кстати, бывший украинский распорядитель "троянских денег" американского спекулянта Сороса (которого давно уже не пускают в ту же Англию) - Григорий Немыря - в настоящий момент явно не последний человек в правительстве мадам Тимошенко, поскольку занимает должность вице-премьер-министра.
   Этот БЮТовец фактически заправляет и внешней политикой нашей страны, и гуманитарной сферой внутренней политики. Может ли человек с таким послужным списком отстаивать в правительстве национальные интересы? Вопрос, естественно несерьезный.
   Издавна известно, что холуи и прихлебатели всегда свято соблюдают интересы своих хозяев за то, что те бросают им объедки с барского стола. Интересы украинского народа этих откормленных на наши с вами деньги дам и господ не волнуют, им бы жалкие сребреники отработать...
   Ни для кого не секрет, что Сорос постоянно консультирует премьер-министра Украины мадам Юлию. "Добрые советы" "благодетеля" Сороса приводят к еще большему обнищанию и окончательному ограблению украинского народа.
   Перевертыши, самоуверенно называющие себя "политической элитой" Украины, на самом деле являются всего лишь "агентами влияния" крупного мирового капитала в нашей стране. Им глубоко наплевать на то, к чему приведет такая, с позволения сказать внутренняя и внешняя политика государства, потому что для них Украина - только территория! Ведь все наши высшие руководители именно так понимают Украину. А мы с вами для этой бессовестной публики всего лишь "маленькие украинцы".
   Социологические опросы убедительно свидетельствуют о том, что буквально за последние год-полтора большая часть избирателей окончательно разочаровалась в своих прежних "кумирах". Сейчас же, когда "оранжевые" показали свое вопиющее неумение руководить страной в условиях экономического кризиса, рейтинги отдельных политиков и партий-блоков из этого лагеря снизились самым существенным образом. Зато на поверхность выплыл пещерный националист пан Тягнибок, программа которого как будто списана с "Маин камф" Гитлера.
   Подобная радикализация части украинского общества безусловно тревожит тех немногих политиков, которые действительно, реально, не на словах, а на деле защищают интересы украинского народа и государства Украина. Да и большая часть украинского общества начинает понимать, что в сложившейся политико-экономической ситуации нельзя рассчитывать ни на доморощенных "Рокфеллеров", которые готовы на все ради сохранения украденных у народа денег, ни на "нацистов", стремящихся развязать в Украине гражданскую войну.
   Вместе с тем, поведение тех украинцев, которые некогда поверили в искренность и профессионализм "оранжевых" деятелей, не может не удивлять. Мало кто сомневается в том, что во время выборов третьего президента сами "оранжевые" заговорщики очень быстро оказались бы на нарах, если бы им не удалось объединить вокруг себя большое количество народа. Создать своеобразный "живой щит", который самоотверженно прикрывал их от опасности. Идея, конечно, не новая: фашисты, бывало, тоже прятались за спинами женщин и детей, когда шли в атаку.
   "Живой щит" - это, ясное дело, мы с вами, граждане Украины. "Биомасса", как нас называет уже давно "железная леди Ю.".
   Вне всякого сомнения "оранжевые" оказались отличными исполнителями. Кукловоды, которые руководили государственным переворотом в Украине, хорошо изучили опыт Югославии и Грузии, сделали правильные выводы. Поэтому украинскому народу предлагались лозунги, буквально захватившие честных и порядочных людей, уставших от произвола и безнаказанности представителей антинародного режима, ограбившего страну. Украинцы выходили на майдан не ради победы Виктора Ющенко, потому что уже тогда многие понимали его подлинную сущность. Люди выходили на борьбу в надежде на то, что "новые-старые" руководители, как они обещали, смогут сделать так, чтобы в Украине каждый честный человек ощутил свою защищенность, смог полностью реализовать свои права, чтобы любой гражданин мог честно работать ради благосостояния своей семьи, ради будущего детей и внуков. Как известно, всем этим надеждам очень быстро пришел конец...
   Происходившие после "назначения" Ющенко президентом Украины события, в центре которых оказывался он сам, его семья и его приближенные, большей частью носили скандально-криминальный характер. Дорвавшиеся до власти "оранжевые" воровали и воруют так, что предшественник Ющенко на их фоне, кажется, чуть ли не святым человеком. Хотя раньше украинцам казалось, что превзойти Леонида Кучму нельзя. Все познается в сравнении, и сравнение это оказывается не в пользу нынешнего "гаранта".
   В общем, на предстоящих выборах нового президента украинцы должны быть готовы к тому, что различного рода "залежалый политический товар" нам снова будут навязывать в виде самого "первосортного".
   Такое отношение к украинцам оскорбительно, но оно абсолютно естественно для тех, кто беспардонно вмешивается в жизнь суверенной Украины. И не только потому, что американцы вообще никого не уважают, что они относятся так ко всем. Строго говоря, мы сами сделали так, чтобы нас воспринимали в качестве не народа, не граждан своей страны, а, прошу прощения, "лохов", которым можно "всучить" вместо президента-бухгалтеришку прожектера-неудачника, который во всем и всегда подчиняется воле жены, свято отстаивающей интересы Соединенных Штатов. Или бойко скачущего по телеканалам "киндер-сюрприза", от многочисленных талантов которого глаза разбегаются...
   Несомненно, что даже самые рьяные сторонники "оранжевых" смогли понять, чего стоят обещания этих политических авантюристов-неудачников. Разумеется, разочаровываться всегда неприятно, но все зависит от того, какие выводы сделают разочаровавшиеся в своих "кумирах" сторонники "майданной дымократии". Найдут ли они мужество и силы, чтобы признать свои ошибки, исправить их, подумать не о "местечковых приоритетах", а о будущем своей страны?
   Очень хочется верить, что жестокая "прививка Майданом" не погубит Украину, а сделает ее сильнее. Что наши дети и внуки будут жить в подлинно демократической стране, где все подчинено интересам простого человека. Сейчас же мы сами виноваты в том, что мы, как сказал пан Кравчук, "маємо те, що маємо"...
  

III

   Однако, грядут новые президентские выборы, поэтому граждане Украины, должны быть бдительны, поскольку "благодетели" из США снова суют нам очередную "дохлую кошку", которая уже организует свой "личный фронт", для чего и прибыла в Николаев. Сие дарование - политик известный. Из телевизионных экранов не вылезает, такой себе говорливый и задиристый петушок - золотой гребешок.
   Встреча с киндер-сюрпризом проходила в Доме детского творчества, замечательном здании в самом центре города, построенном в конце 70-х годов для системы политпросвещения, в котором сохранился отличный, хоть уже нуждающийся в ремонте зал. Его аренда, между прочим, стоит очень дорого. Это к вопросу о том, что высокоморальный киндерполитик усиленно позиционирует себя как кристально честного человека, которого поддерживает "трудовыми копейками" исключительно простой народ. Он клянется, что, став президентом, будет защищать интересы этого самого простого народа - "маленьких украинцев", то есть нас с вами, уважаемые читатели. А в сторону ужасных "олигархов" "вундеркинд" даже не посмотрит.
   Впрочем, мы кое-что знаем о самозванном "радетеле" о простом народе и его потенциальном "защитнике".
   Проворный политкиндер, кузнечиком попорхав в самых разных коридорах власти, проявил себя талантливым говоруном, местечковым острословом. А еще - чрезвычайно обидчивым человеком. Увидел однажды, едучи в авто, даже не жезл, а просто палец милицейского начальника, показавшийся ему кукишем, и тут же побежал жаловаться на бяку-милиционера не кому-нибудь, а самому президенту. Тот, прихватив с собой главу МВД и самого обиженного киндера, отправился куда следует и моментально уволил милиционера, обидевшего нежное дитятко, и только после этого оно вздохнуло спокойно. А к своему всемогущему спасителю от милицейского пальца до сих пор испытывает огромную благодарность.
   Между тем, довольно давно в высших кругах украинской политической элиты бытует вполне обоснованное мнение, будто бы перепуганный киндерполитик должен рано или поздно стать преемником главного пчеловода страны. Якобы так решили за океаном. Там, в оплоте демократии, решили, что нынешний "политический лузер" с Банковой, на которого в свое время Штаты потратили кучу денег, должен красиво уйти, а преемником своим назначить понравившегося Вашингтону киндерполитика.
   Уже давно известно, что промотавший народное доверие обер-пчеловод Украины может, образно говоря, пустить ко дну любого, даже самого успешного, украинского политика. Для этого лишь нужно сказать, что он этого политика чуть-чуть поддерживает...
   Поэтому, от греха подальше, многообещающего киндера пустили в самостоятельное политическое плавание, обеспечив влиятельными и денежными "спонсорами". Один из которых оказался владельцем самого популярного телеканала страны, на каковом давно уже каждую пятницу часами вещает заслуженный киндерсюрприз Украины, отпраздновавший недавно 35-летие и получивший, как это предусмотрено Конституцией, возможность на гетманскую булаву.
   Высокоморальный "отец нации" - обер-пчеловод Украины вроде бы открестился от вундеркинда, но на деле по-прежнему тайно и явно помогает ему, ибо так ему приказали заокеанские хозяева.
   В частности, "гарант" помогает киндерсюрпризу кадрами. Теми самыми, которые и в самом деле решают все. От которых напрямую зависят достижения и неудачи в любом деле.
   Как оказалось, создаваемый шустрым вундеркиндом личный фронт - политическая сила в масштабах Николаевщины и олицетворяется заместителем "оранжевого губернатора", назначенного сразу же после "великой победы "дымократии" в Украине. Человек вроде бы неплохой, бывший яхтсмен, примерный семьянин. Но, увы, чиновником-управленцем оказался никудышным. Как, собственно говоря, и сам губернатор, которого чаще видели не на рабочем месте, а в ночных клубах Николаева и в прочих "тусовочных" местах города и области.
   А на встрече с вундеркиндом был еще один большой человек из бывших областных начальников. Он тоже довольно долго подвизался в заместителях губернатора, но и его в результате "попросили"... Как видите - очень ценные кадры!
   На встречу, о которой идет речь, для массовости и выражения всенародной любви к киндерсюрпризу привели также студентов николаевских вузов. Были там и студенты того вуза, в котором за несколько часов до встречи с народными массами вундеркинд собирал местных журналистов и рассказывал им о своих планах. Интересный вуз! В период "помаранчевого дурдома" тамошний ректор, до выборов щедро рассыпавший слова благодарности в адрес Виктора Януковича и тогдашнего губернатора, моментально перекрасился. Ездил, как оно было принято, на сам Майдан, проник в святая святых, где с трепетом душевным революционные ленточки на шею наматывал. Всячески "замаливал грехи" перед "майданутыми". Замолил и преуспел. Вуз процветает, ректор держит нос по ветру и чутко реагирует на пожелания "вышестоящих товарищей". Теперь вот помещение предоставил и студентов привел.
   А почему бы нет? Почему, если в Киеве, вся страна знает, был случай, когда ректор лично возглавил колонну студентов, которая шла на Майдан? Правда, получил за этот "революционный подвиг" не вожделенный портфель министра образования и науки, а самую настоящую фигу с маслом, но, ведь, на предателей - пирожков не всегда хватает.
   Очевидцы утверждают, что встреча с политкиндером длилась ровно час. Вероятно, необходимость платить за аренду зала внесла свои коррективы, вот оратор и прервал на полуслове самого себя. Это вам не Ющенко, который в Донецке больше семи часов вещал!
   Киндерсюрприз, которого сейчас народ зовет Сеня-кролик, был демократичен, говорил напористо. Отвечая на вопросы, снял пиджак. А их, задающих слушал благосклонно, попивая водичку из горлышка пластмассовой бутылочки.
   Премьерка в Николаеве была со своими стаканами, которые перед выступлением охрана тщательно проверяла, и весь город об этом событии целую неделю говорил. Недоработали "пиарщики" нашего героя, недоработали!
   А если говорить по существу, то сидящие в зале не услышали ничего нового. Затасканные фразы, дежурные остроты, откровенно пренебрежительные жесты, тщательно подготовленные вопросы... Но вот интересная деталь, отмеченная очевидцами: возле одного микрофона вопросы задавали только женщины, возле другого - только мужчины. Случайно ли?
   Что ожидает нас всех и Украину, если народ в очередной раз купится на красивые слова, обманется, после чего к власти снова придут никчемушные болтуны-демагоги, отрабатывающие деньги заморских хозяев и "сдающие" им Украину? Всякие там "пчеловоды", "косоголовые дамы", "киндерсюрпризы"?
   Может быть, нам, украинцам, пора уже, хлебнув второсортной заморской "политбаланды", жить своим умом? Без телекиндеров и прочих кошмаров!
  

IV

   Попробуем разобраться в причинах жалкого состояния украинского общества и обостряющихся в нем противоречий. Начнем с того, что нас пытаются заставить забыть свое прошлое и втянуть в придуманное преступным пчеловодом-"президентом" зловещее будущее. Кроме того, попытаемся понять, почему это происходит, и что необходимо предпринять, чтобы наше государство развивалось в правильном для простых его граждан направлении.
   Украинское общество, оказавшееся в условиях чудовищного противостояния между здравым смыслом и нелепостью, властью и народом, исторической правдой и чудовищной ложью, богатством немногих и бедностью большинства, стоит сегодня перед необходимостью немедленного принятия радикальных решений по устройству своей дальнейшей судьбы. Нынешнее состояние страны ее граждан уже не устраивает, а деляги от политики, как властные, так и оппозиционные, путем обмана взобравшиеся на политический Олимп и уверовавшие в свою всесильность и безнаказность, все еще пытаются заставить нас жить по их установкам и желаниям.
   Мы сами виноваты в том, что они установили в Украине национал-олигархический оккупационный режим, отдали страну на поругание клике циничных и алчных политиканов, в результате чего оказались чужими на родной земле. Среди них нет порядочных людей. Все они, дорвавшиеся к власти, воры, лжецы и проходимцы.
   Они, периодически сменяя друг друга, оказываются у "кормила" власти то в виде властной коалиции, то оппозиции, заигрывают с народом, давая ему ложные обещания, и тут же предают его, а, по сути - устроили государство "для себя".
   Это сборище псевдополитиков, состоящее из националистов и олигархов, ограбила граждан нашей страны материально и морально. Оно задалось гнусной целью изменить мышление подавляющего большинства украинского народа. Эти предатели, дураки и подонки пытаются заставить нас забыть свою историю, родной язык, оторвать от русской цивилизации и навязать абсолютно чуждые нам "ценности". Вся государственная мощь направлена на то, чтобы уничтожить нашу память о совместном великом прошлом, заменив ее дурацким вымыслом мазепинско-бандеровского толка, прославляющих низость, предательство и измену.
   В основу бредового плана создания "титульной нации" ими положен галицийский хуторянский национализм, сохранившийся на этой окраине России с того времени, когда там хозяйничали австрийцы, венгры, поляки и румыны. Этот национализм в самой примитивной и отвратительной форме насаждается в Украине как государственная идеология во всех сферах жизни страны. Самая отсталая часть нашего общества, представленная в основном выходцами из крестьянства, вдруг стала "мозгом нации" и пытается поучать нас, как нам следует жить.
   Нам - жителям Новороссии всегда, независимо от национальности, считавшим себя по духу и по менталитету русскими - приверженцами и продолжателями русской культуры свихнувшийся "гарант" и его "оранжевые" придурки пытаются внушить, будто нас веками угнетала Россия. Более дикое утверждение трудно себе представить. Любому грамотному человеку известно, что в XVII и XVIII веках земли, на которых мы живем, осваивались русскими и украинцами, и здесь в отличие от самой России никогда не было крепостного права. Они заселялись людьми многих национальностей с целью освоения этого благодатного края. И полагать, что Мазепа, Бандера или ОУН-УПА могут восприниматься новороссиянами как "борцы против российских угнетателей", могут только круглые идиоты и лживые подонки.
   Правомерен вопрос - почему произошло так, что наиболее научно и промьшленно развитая часть страны, в которой проживает более 50% граждан Украины, и где всегда был сосредоточен интеллект нашего общества, практически без активного сопротивления отдала власть кучке замшелых националистов и местечковых манкуртов?
   Ответить на него просто. Во-первых, виною тому наша инертность и попустительство. Именно благодаря им фашиствующие националисты пытаются убедить нас в том, что русские представляют в Украине национальное меньшинство. Большую нелепость трудно придумать, так как свыше половины жителей страны - русские или считают себя таковыми. И нам нет нужды тащить за уши в свою защиту хартии о национальных меньшинствах.
   Во-вторых, и это главное, мы почему-то забыли о своих корнях и позволили галичанским националфашистам во главе с "гарантом" с помощью их дурацкой выдумки о какой-то надуманной "титульной нации" надвое расколоть население Украины. Здесь, пожалуй, уместно привести выдержку из статьи "Земляки! Дончане! Дон-бассовцы!", опубликованной в газете "2000" (N47 от 21.11.2008 г.). В ней автор пишет:
   "Мы - неотъемлемая часть единого русского мира. Мы чувствуем это своим сердцем, душой... Мы - одно целое, разорванное на разные государства. Мы - разделенный границами народ, с общей историей и с общими надеждами на будущее".
   Граждане Новороссии должны помнить, что они являются частью огромного русского мира и твердо отстаивать свою древнюю богатую культуру и мировозренческие ценности от посягательств убогих галичанских националистов. Эти болваны постоянно пытаются обвинять нас в сепаратизме, не в силах понять своими рыбьими мозгами, что стремление народа Новороссии к своим корням и единству с единокровными братьями называть сепаратизмом могут только круглые дураки и беспросветные невежды.
   Настоящий сепаратизм в сегодняшней Украине - это галичанский "окраинный" сепаратизм, любыми самыми грязными способами стремящийся оторвать нас от России, от наших единокровных братьев, посеять вражду между нами, превратить в ее врагов. Идеологи галичанского сепаратизма в течение многих веков ничего не создали и ничего не добились. Они сохранили в памяти лишь поражения, обиды и унижения, нанесенные им в прошлом отнюдь не Россией. В своей злобе на всех и вся эти представители "титульной нации" пытаются "осчастливить" нас, отбросив в средневековье. Но им никогда не удастся переделать на свой лад великий народ, с богатейшей культурой, отстоявший в самой страшной в истории войне свою самобытность.
   Мы не станем ждать этнических чисток "от всех "инородцев", какие вояки ОУН-УПА проводили на землях Галиции, Волыни и Польши, называя их "национально-освободительным движением". Мы слишком долго молчали, и окраинные сепаратисты приняли наше молчание за согласие подчиниться их воле. Но они глубоко ошибаются! У нас огромный опыт по приведению в чувство зарвавшихся недобитых бандеровцев. Мы живем на исконно своей земле и не позволим устанавливать на ней чуждые нам порядки.
   Вместе с Россией мы огромная сила, с которой не справиться местечковым неофашистам. Воля народа Новороссии восторжествует, а "окраинные" сепаратисты или будут жить по нашим правилам, или мы избавимся от них. Пусть уж они сами строят свою "великую" Галицию.
   Я назвал эту главу неоконченной, так как никому неизвестно, что будет дальше. Совсем скоро грядут новые выборы президента Украины. Кто им станет и как он себя поведет - сейчас сказать трудно. Наш вывихнутый "гарант" со своим рейтингом в 1,5% объявил, что тоже намерен баллотироваться в президенты на второй срок, и что он уверен в своей победе. Но, как говорят: "Дурень думкою богатiє". А вообще то, этот его очередной шаг "навстречу народу" неопровержимо доказал, что у него нет ни совести, ни чести, ни здравого смысла, и каждый гражданин Украины лишний раз может убедиться, что нашей страной четыре с половиной года управлял не только предатель итересов Украины, но и человек абсолютно неспособный оценивать реальную ситуацию.
   В начале августа 2009 года Украину прсетил Святейший патриах русской православной церкви Кирилл - человек глубоко эрудированный, владеющий двумя иностранными языками и прекрасный оратор. Наш ущербный "гарант", встретив его, не нашел ничего умнее, как начать разговор с патриархом на излюбленную "гарантом" тему о голодоморе. Он настолько неодекватен, что его серьезно не воспринимают ни в одной цивилизованной стране. Как ни страно, но Ющенко это вроде бы понял и вдруг заговорил о том, что будущее Украины полностью зависит от того, как скоро мы сумеем исправить наши отношения с этой великой страной. Может показаться, что "президент" начал осознавать реальное положение вещей. Но не тут то было. Заговорив о дружбе с Россией, он тут же дал распоряжение кабинету Министров подготовить план вступления в НАТО, где его никто не ждет, и куда пускать не собираются. Однако, "гарант" не унывает. Напротив, в последнее время он стал чересчур деятельным. Так, недавно приехал в Одессу на какой-то съезд пчеловодов. Здесь ему в здании театра собрали лояльных слушателей, и он по своему обыкновению начал их чему-то поучать, но "гаранта" там забросали яйцами! Достойный кандидат на второй президентский срок!
  
  
  

КОНЕЦ "ОРАНЖЕВЫХ"

  
   17 января 2010 года прошли первые выборы президента Украины, а 7 февраля вторые. Мадам Ю. пыталась внушить себе и всем гражданам самостийной и унитарной разворованной и забитой страны, что она уже президент и даже выбрала для себя премьер-министра - Тигипко. Напечатала бюллетень, на котором все это было написано. Но вторые выборы глубоко опечалили мадам Ю. - она их проиграла. Она стала говорить, что выборы фальсифицированы, но затем отказалась от такой постановки вопроса и ушла в категорическую оппозицию. Но мадам Ю. уже не была депутатом, и появляться ей в верховной раде уже не было возможности. Тогда она назначила лидером своего блока ближайшего помощника ?- болтуна Соболева, а сама руководила оппозицией со стороны.
   После подписания договора с Россией о газе и Военно-морском флоте, пребывание которого определили на 25 лет после 2017 года, оранжевые придурки из Юлиной оппозиции решили заблокировать этот вопрос в Верховной Раде. Они принесли на заседание рады яйца и дымовые шашки. Забросали яйцами спикера парламента, набросали шашек, устроили дымовую завесу. То есть, вели себя не как депутаты парламента, а как дикари в африканском лесу, но договор с Россией был ратифицирован.
   А сейчас мадам Ю. вызывают в прокуратуру за взятку, которую она в свое время хотела дать судье. Так что немудрено, что мадам Ю. еще может оказаться за решеткой.
   После избавления от дурака "президента" Ющенко и всей оранжевой сволочи, расколовшей страну, насаждавшей фашизм, переписывавший нашу историю у нас появилась надежда на лучшее будущее.
  
  
  

ЧТО ЖДЕТ УКРАИНУ В БУДУЩЕМ?

   Не люблю газет и телевизионных политических програм. Я считаю, что они - бич человечества. Быстрота, с какой они осведомляют публику о событиях, не искупает поверхностности этих сообщений и того, что, вводя в заблуждение общественное мнение, они создают неслыханную путаницу в умах. Этого не может не заметить всякий непредубежденный человек. Газеты виноваты в том, что люди разучились отличать правду от лжи, исчезло чувство справедливости, понятие о законности и беззаконии, зло обнаглело, кривда заговорила языком правды, - словом, душа человечества стала слепой и безнравственной.
   Читая или смотря телепередачи, перед мысленным взором предстают военные бойни, кровавые ритуалы, художники, которые страдали, писатели, которые напивались, философы, которые кончали с собой, военные, которые замышляли покорить весь мир, предатели, которые одним движением руки свергали династию, истории, которые позабылись, а теперь опять воскресли в памяти и рассказываются на новый лад.
   Я не включал телевизор посмотреть ночные новости, потому что новости эти я знал с детства: одна страна угрожает другой, кто-то кого-то предал, экономика переживает упадок, Израиль и Палестина за протекшие шестьдесят лет так и не пришли к соглашению, еще один взрыв, еще один ураган оставил тысячи людей без крова.
   Я вспомнил, как утром, поскольку террористических актов не случилось, в виде главной новости преподносили переворот в какой-то африканской стране. Какое мне дело до нее?! У меня своих проблем внепроворот. Какое отношение это имеет ко мне, к моей жене и детям, к ценам на хлеб в Одессе? Как можно истратить пять драгоценных минут жизни на то, чтобы слушать о мятежниках и президенте, смотреть на уличные манифестации, репортажи о которых крутят бесчетное количество раз и преподносят как важнейшее событие в истории человечества.
   Когда-то я в это верил! И досматривал до конца! Нет, в самом деле, дуракам следует выдавать особые удостоверения личности, поскольку именно они поддерживают коллективную глупость.
   Я стоял у окна и смотрел в сторону моря, уши слышат собачий лай, завывание сирен, человеческую речь, в которой, впрочем, не мог разобрать ни слова.
   Я не был в эти мгновения самим собой и никем другим. И это было прекрасно. Потом я зашел к жене, и мы говорили о каких-то пустяках. А затем я сказал:
   - Регися, много лет назад я прочел одну книгу, в которой было написано, что будто Гитлер выиграл войну, уничтожил всех евреев в мире и убедил свой народ в том, что он в самом деле принадлежит к высшей расе. Переписываются труды по истории, и вот сто лет спустя наследникам Гитлера удается истребить всех индийцев до последнего. Проходит триста лет - и не остается ни одного чернокожего. Еще пятьсот - и вот могучая военная машина начинает сметать с лица земли азиатов. Учебники истории глухо упоминают о давних сражениях с варварами, но на это никто не обращает внимания - никому нет до этого дела.
   По прошествии двух тысяч лет от зарождения нацизма в одном из баров города Токио, уже пять веков населенном рослыми голубоглазыми людьми, пьют пиво Ганс и Фриц. И в какую-то минуту смотрит Ганс на Фрица и спрашивает его:
   - Ты как считаешь, Фриц, всегда так было?
   - Как так? - уточняет Фриц.
   - Ну, мир всегда был такой, как сейчас?
   - Ну, ясное дело, всегда! Что за чушь тебе в голову лезет, - говорит Фриц.
   И они допивают свое пиво, и обсуждают другие предметы, и забывают о теме своей беседы.
   - Но зачем так далеко заглядывать в будущее? Не лучше ли вернуться на две тысячи лет назад. Ты способна была бы поклоняться гильотине, виселице, электрическому стулу?
   - Знаю, знаю, - ответила Регина, - ты имеешь в виду распятие - жесточайшую из казней, изобретенных человечеством. Помнится, еще Цицерон называл ее "отвратительной", ибо перед смертью казнимый на кресте испытывает чудовищные муки. И теперь, когда люди носят крестик на груди, вешают распятие на стенку в спальне, видя в нем только религиозный символ, они забывают, что это - орудие пытки.
   Или взять другое: двести пятьдесят лет должно было пройти, прежде чем кому-то пришла в голову мысль о том, что необходимо покончить с языческими празднествами, которые устраивались в день зимнего солнцестояния, когда солнце максимально удалено от земли. Апостолы и их преемники-последователи были слишком заняты распространением учения Христова - им и дела не было до древнеперсидского празднества в честь рождения солнца, празднества, устраиваемого 25 декабря. Но вот какой-то епископ счел, что оно представляет собой угрозу истинной вере - и готово! Теперь у нас служатся проповеди, дарятся подарки, читаются и поются гимны, пластмассовых пупсов кладут в деревянные ясли, и все пребывают в совершенной и непреложной уверенности, что в этот день родился Христос.
   - А вспомни елку! Знаешь, откуда она к нам пришла?
   - Понятия не имею.
   - Святой Бонифаций решил "христианизировать" ритуал в честь бога Одина: раз в год германские племена раскладывали вокруг дуба подарки, которые потом доставались детям. Язычники считали, что этот обряд тешит их суровое божество.
   - Но вернемся к Фрицу с Гансом: ты считаешь, что цивилизация, отношения между людьми, наши желания, наши завоевания - суть всего лишь скверно перетолкованная история?
   - Но, ведь, ты как-то говорил мне, - ответила жена, - что пришел к этому же самому выводу? Разве не так? Ведь прежде ты был уверен, что значение магических символов внятно лишь кучке избранных, а теперь знаешь, что смысл этот открыт каждому из нас, просто мы его позабыли.
   - Знаю, но это ничего не меняет: люди прилагают огромные усилия, чтобы не вспоминать его, чтобы не использовать огромный магический потенциал, которым наделены. Потому что это нарушило бы равновесие их обустроенных вселенных.
   - И все же, неужто все обладают этой способностью?
   - Все без исключения. Просто им не хватает отваги идти вслед за своей мечтой, внимать приметам и знакам.
   - Не знаю. Я люблю тебя и наших девочек, хорошо отношусь к своей работе. Но иногда мне и впрямь делается невыносимо грустно, и порой эта грусть сопровождается чувством вины или страха. Потом это проходит, но обязательно накатит вновь, а потом опять пройдет. Я вроде нашего с тобой Ганса тоже задаю себе вопрос, а поскольку ответить не могу, то просто забываю о нем.
   - Оставим Ганса в покое. Вернемся в май 1945 года. Второй том книги "Мир и война" я закончил нашей победой в Великой Отечественной войне. Я был молод. Мне исполнилось двадцать лет. Впереди у меня была целая жизнь. Я не думал, что мой год будут еще пять лет держать в армии. Мне казалось, что скоро меня отпустят, и я вернусь в свой театр. Как дальше проходила моя жизнь, я описал в третьем и четвертом томах.
   Наступил новый год. Что за предрассудок? Чему радоваться? Чего ждать? Все равно каждый человек с момента рождения уже приговорен к смертной казни. Почему же все люди не сходят с ума при мысли об этой обреченности? Не одно ли и тоже ждать рокового момента девяносто лет или два дня? В бесконечности времени оба срока одинаково ничтожны.
   Февраль две тысячи десятого года стоял морозный, но сухой, белым покровом толщиною в локоть одела нашу Одессу суровая зима; под тяжестью инея гнулись и ломались деревья, днем на солнце снег слепил глаза, словно искры пробегали по насту; белые птицы стучали клювами в запущенные украинским морозным узором окна.
   14 февраля я начал восемьдесят шестой год моей жизни. В своем кабинете я читал. Иногда я отрывался от книги и прислушивался к метели, разгулявшейся на дворе. Всегда есть что-то ужасное, какая-то угрюмая и злобная угроза в этих звуках, начинающихся глухим рыданием, восходящих по хроматической гамме до пронзительного визга и опять опускающихся вниз. А деревья в это время качаются и гудят своими вершинами, ветер свистит и плачет в трубах, и при каждом новом порыве бури кажется, будто кто-то бросает в ставни горсти мелкого сухого снега.
   17 января 2010 года прошли первые выборы президента Украины, а 7 февраля - вторые. Украинцы думали о своих судьбах и своем будущем, которое было темным.
   Во время правления оранжевых я ненавидел их всех: "определенных, самонадеянных, шаблонных, трезвых людей", знающих все наперед опозиционных ораторов, старых, волосатых, румяных профессоров, кокетничающих невинным либерализмом, милицейских полковников, радикальных дам, твердящих впопыхах куски из прокламаций, но с душой холодной, жестокой и плоской, как мраморная доска. Когда я слушал их, я чувствовал, что на моем лице лежит противной маской чужая улыбка, отзвук прежних ноток. Души этих людей мертвы, мысли окоченели в прямых, твердых линиях, и сами они беспощадны, как только может быть беспощаден самоуверенный и глупый человек.
   Тепер же повеяло новыми, молодыми словами, буйными мечтами, свободными, пламенными мыслями. Мой ум с жадностью развернулся им навстречу, но моя душа была уже навеки опустошена, мертва и опозорена. Низкая неврастиничная пустота впилась в нее, как клещ в собачье ухо: оторвешь его, останется головка, и он опять вырастет в целое гнусное насекомое.
   Не я один погибал от этой моральной заразы. Я, может быть, был слабее других. Но все прошлое поколение выросло в духе тишины, насильственного почтения к старшим, безликости и безгласности. Будь же проклято это подлое время, время молчания и нищенства, это благоденственное и мирное житье под безмолвной сенью благочестивой реакции! Потому что такое оподление души человеческой ужаснее всех баррикад и расстрелов в мире.
   Странно: когда я один на один с моей собственной волей, я не только не трус, но даже я мало знаю людей, которые способны так легко рисковать жизнью. Я помню дни оккупации и свой фронтовой путь. А после войны я ходил ночью с пистолетом по Хабаровску, ища встречи с бандитами "Черной кошки", плавал так далеко в море, что руки и ноги отказывались служить мне, и я, чтобы избегнуть судороги, ложился на спину и отдыхал. И многое, многое другое. Но я презираю мерзких людей. Я всю жизнь ненавижу что-то, что есть в некоторых людях, и чего я не умею объяснить. Моя ненависть была глубока, страстна, но бесплодна, и была похожа не безумную влюбленность неуверенного в себе любовника.
   Я знаю, что нет в мире ничего страшнее этого страшного слова "предатель", которое, идя от уст к устам, заживо умерщвляет человека.
   Я видел, как в детях, школьниках просыпалось и загоралось священное уважение к своему радостному, свободному, гордому "я", именно к тому, что из нас вытравила духовная нищета.
   Собака лает на дворе - раз, два, потом помолчит и снова - раз, два, три. Может быть, когда угаснет мое сознание и вместе с ним навеки исчезнет для меня все: города, площади, паровозные гудки, утра и вечера, номера гостиниц, тиканье часов, люди, звери, воздух, свет и тьма, время и пространство и не будет ничего, даже не будет мысли об этом "ничего", - может быть, эта собака долго будет лаять - сначала два раза, потом три. Ничего не останется ни от меня, ни во мне, но останется только одно, самое последнее - может быть, боль, может быть, звук, может быть, голый, дикий ужас, но останется навсегда, на тысячи миллионов веков, возведенных в миллиардную степень.
   Не буду, однако, злоупотреблять этими грустными мыслями, так как хочу говорить о Регисе. Я совершенно уверен, что любовь моя к ней не ослабела, а между тем она сейчас и в мыслях моих тоже словно окутана голубой мглой, не так реальна, как была раньше. Исчезла непосредственность чувственного восприятия. Сейчас Регинка стала для меня скорее дорогой и близкой душой, такой же близкой, как горячо любимые мной дети и внуки.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

СоДержание

   Часть Х. Одесский политехнический институт
   Кафедра сопротивления материалов 6
   Приятная встреча 18
   Временная разлука 39
   Первые шаги в новой семье 120
   Работа над диссертацией 183
   Долгожданная защита 214
   Жизнь начинает меняться к лучшему 220
   В киевском университете 224
   Житейская суета 265
   Часть XI. ОВИМУ (ОНМА)
   На новом месте 275
   В поисках жилья 286
   Ссора друзей-профессоров 304
   Неожиданное назначение . 309
   И опять в море под парусами 316
   Квартирный вопрос решен 322
   Юбилейный 1975 год 323
   Спустя тридцать лет снова в Польшу 360
   Часть XII. С 1981 по 1986 год
   На лайнере "Азербайджан" 351
   На сухогрузе "Николай Добролюбов" 385
   Всесоюзный симпозиум в Одессе будет 500
   Дела семейные 507
   Московский семинар повышения квалификации 521
   Нелепое объединение 525
   На балкере "Владимир Гаврилов" 530
   Новый доктор наук 549
   Будни ОВИМУ 551
   "Добрый совет" 552
  
  
  
  
  
  
   Часть XIII. И cнова ОНМА
   Телефонный звонок 555
   Новое предложение , 557
   Грустный финал 571
   Часть XIV. Дикое предательство трех прохвостов
   Взгляд в прошлое 577
   События 1991 года 581
   Президент "фальсификация" 597
   Коротко о мадам Ю. 630
   Неоконченная глава 641
   Конец "оранжевых" 657
   Что ждет Украину в будущем? 658
  
  
  
  
   О. Виктор, привет! Ты совсем нас забыл. Приходи к нам. Помнишь, как тебе было хорошо у нас? Ты всегда сидел и потел.1
   В этой стране каппы ходили обнаженными, самки, увидев самцов гнались за ними и, догнав, насиловали, а, к примеру, яишницу считали важнее и полезней любви.
   Только влюбленные понимают,
   Как тяжело расставание и радостна встреча.
   В греческой мифологии обитель блаженных, загробный мир для праведников.
  
   В Древнем Риме отвесный утес с западной стороны Капитолийского холма, откуда сбрасывали государственных преступников, осужденных на смерть.
   В римской мифологии богиня цветов и весеннего цветения.
   В греческой мифологии сын царя Трои Приама.
   Сцилла и Харибда, в греческой мифологии два чудовища, жившие по обеим сторонам узкого пролива и губившие проплывающих между ними мореходов.
   В греческой мифологии фракийский певец, сын музы Каллиопы.
   В греческой мифологии морская богиня, одна из нереид. Вопреки ее воле была Зевсом выдана замуж за смертного Пелея, имела от него сына Ахилла.
   То же, что дендрарий.
   Центральное понятие буддизма и джайнизма, означающее высшее стремление.
   Древнегреческий философ, поэт, врач.
   Немецкий фолософ-иррационалист, представитель волюнтаризма.
   Немецкий философ-идеалист, основоположник так называемой критической онтологии.
   Отдел виз и разрешений.
   Германская демоератическая республика
   Здравствуйте! Может быть, господину нужно что-то продать или поменять деньги - долары, рубли на польские злоты, то - пожалуйста.
   Извините.
   Скажите, пожалуйста, где улица Сухарды?
   Это совсем близко. Вам надо ехать все время прямо.
   Извините. Что господа тут рассматривают?
   Мы глядим на дом, в котором я когда-то жил.
   Может господин тут жил, но уже никогда не будет тут жить.
   Скажите, пожалуйста, тут живет господин Адам Околовский?
   Да, пожалуйста, проходите.
   Адам, это к тебе.
   Здравствуйте!
   ... а это моя жена Регина. Вам о нас говорил...
   Да, я знаю. Это очень хорошо, что вы приехали. Познакомьтесь, с моей женой.
   Старый город.
   Горную академию.
   Почему господин нарушает правила движения? Что он в Польше впервые?
   Нет не впевые, я тут воевал, освобождал Гданьск и Шцетин.
   Господин здесь воевал! Это очень хорошо. Господин может ехать дальше. Счасливой дороги!
   Внимание! Приглашаем господ на ужин. Желаем вкусного.
   Благодарю господина за помощь.
   Тихо везде, глухо везде...
   Китайский революционер-демократ, создал партию Гоитньдан.
   Фамилия первого помощника была Борщ.
   Деньги, франц.
   Город (с 1795) в Черкасской области на реке Тясмин. Известен с 16 века, в 1648-57 резервация Б. Хмельницкого, разрушен во время Чигиринских походов в 1677-1678.
   Соловей.
   Ищите женщину.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

6

  
  
  

505

  

6

  

664

  
  
  
  
  
Оценка: 1.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"