Ночную тишину кабинета нарушало лишь тиканье больших напольных часов. Их равномерных ход убаюкивал. Тик-так, тик-так. Он напоминал быстро писавшему пожилому мужчине, что тот еще не успел сделать многое, а завтра его ждут новые дела, часть которых он так же не успеет сделать. Снова будет сидеть тут, в своем любимом и удобном кресле, практически до утра и стараться доделать их. И как обычно, часть все равно останется. Когда он все успеет? Самое для него неприятное было, то, что эту работу не отдашь своим помощникам. Они все профессионалы, конечно, но эти дела им не доверишь, они его личные проекты. Если уж ты хочешь быть императором, то соответствуй. Не перекладывай ответственность на других, какими бы специалистами они не были. Пусть готовят, помогают, но окончательные решения принимай сам. Именно этому его учил отец. Слава Богам, у него еще есть время, близкие, которые его поддержат и помогут, когда он сможет им открыть их, но самое главное у него теперь снова есть ЦЕЛЬ. Хотя он так изнурительно работал не только потому, что не мог ни на кого это переложить. Он просто хотел выкроить себе несколько выходных, когда Великая Азарская Империя сможет прожить несколько дней без своего императора, а он в эти дни сможет побыть со своей семьей в следующем месяце. Потом же его снова закрутит и затянет в омут водоворот дел, которые требуют его личного присмотра или участия.
На этой мысли он недовольно отбросил ручку на стол и посмотрел на листок, на котором его каллиграфическим подчерком было выведено несколько замечаний. Машинально отметил, что его учительница каллиграфии Эмилиа дэ Айнуш могла бы гордиться своим учеником, и не важно, что в юношестве он изучал ее предмет только из-за нее самой. Высокой, статной, невероятной красавицы со смоляными волосами, влажными черными глазами и всегда доброй улыбкой на ее полных вишневых губах. Сразу же вспомнилось ее смерть. Ее отравила маркиза дэ Сагнойц, желавшая стать вместо нее любовницей юного кронпринца. Тогда кронпринца. Сейчас он император Беримир VIII, князь дэ Белозак, могущественный владыка Азарской империи. Хотя для многих он уже старый император, и они ждут, когда на трон взойдёт его сын Милэн. Неблагодарные. Слава богам, что даже такие инакомыслящие не думают о смене династии. Даже эти богатеи без роду и племени, просто ждут только смены властителя.
Беримир устало откинулся на высокую и очень удобную спинку своего рабочего кресла. Положил локти на подлокотники и сцепил свои длинные и тонкие пальцы. Взгляд его был затуманен воспоминаниями и обращен в самого себя. Его стол освещался только рабочей настольной лампой. Можно было бы приказать искину дворца сделать освещение в его личном рабочем кабинете, примыкающим к его спальне, более равномерным, но он этого не хотел. Именно уют, создаваемый этой старой лампой, помогал ему так много работать по ночам. Отчасти. Беримир ни за что бы не признался, что это только часть правды. Другая часть была в том, что это был последний подарок его ненаглядной ласточки, его Эмилии. Эта уже много раз чиненая лампа, в мелких царапинах, с потускневшей синей краской, была для него многим. Она была напоминанием, что когда-то он был всего лишь влюбленным юношей, каких много в мире. Напоминанием, что раньше он тоже был молодым. Напоминанием, что и он просто человек. Точнее имперец. Наделенный властью, но всего лишь имперец. Смерть маркизы дэ Сагнойц была единственным решением в его жизни именно как влюбленного мужчины и простого имперца, а не политика, Императора. Именно этот теплый желтоватый свет обычной настольной лампы помогал ему оставаться самим собой. Этот свет и его первенец Прозор. Сын Эмилии. Он одинаково любил всех своих детей, но Прозор был напоминанием ему о его самой яркой, первой любви.
Император недовольно помотал головой. Столько дел его ждет, а он тут предался праздным размышлениям и воспоминаниям. Впервые за несколько лет отчетливо вспомнилась юность. К чему бы это? Ему чего-то не хватало? Денег? Он один из богатейших людей империи, а значит и всего мира. Власти? Власти всегда мало, но Беримир, прекрасно отдавал себе отчет в своих силах, и больше власти для него стала бы пыткой. Столько ответственности не каждый мифический герой вынесет, сколько было возложено на его плечи с самого рождения. Женщин? Любовниц у него хватало, и, слава богам, еще были и желание и силы быть с ними. Его жена Беата, мать кронпринца Милэна и его дочерей, старшенькой Эдиты и младшенькой, всеобщей любимицы Златы, в свои годы выглядела прекрасно и он ее до сих пор сильно любит. Не такой пылкой и юношеской любовью как Эмилию, но спокойной и тихой любовью взрослого и состоявшегося мужчины. К тому же Беата была достаточно мудра, чтобы не обращать внимания на его периодических любовниц и фавориток. Правда в последние годы у него была только одна любовница, их кухарка Светана, о которой Беата не только знала, но даже одобряла его связь с ней. Хотя и сильно была возмущена в самом начале тем, что он изменял ей с простолюдинкой. Тогда она лично пошла на кухню, что было впервые на его памяти за несколько десятилетий их брака, они поговорили, попили чаю с коньячком, и теперь были едва ли не лучшими подругами. О чем они там говорили, Беримир даже знать не хотел. Ему жить не мешают, скандалов не устраивают? Вот и славно. А лезть в их отношения он считал ошибкой. Покой, он дороже. И с годами он понимал это все отчетливей, хотя даже сейчас был готов практически к любым авантюрам. Ведь даже его личные проекты это как ни крути авантюра.
Беримир встал из-за стола, потянулся. В спине что-то сильно хрустнуло, но без боли, принося лишь некую расслабленность и удовольствие. Он прошелся по кабинету, слегка размахивая руками. Потом стал разминать шею. Снова послышался хруст, но уже в сопровождении боли, которая тут же отдалась в затылок.
- Анжей, - позвал император. Перед его глазами появилось голографическое изображение головы, больше напоминающее манекен. Это было визуальным воплощением искина дома. В последнее время появилась мода эти изображения всячески персонализировать, настраивая ему внешность, эмоции и голос, но Беримир считал это пустой блажью. Главное чтобы искин четко и правильно выполнял свою работу. - Позови ко мне Светану.
Он вернулся и сел за свой рабочий стол, прямо держа голову. Шея начала ныть. Было неприятно, но пока терпимо. Вот минут через десять ноющая боль станет сильнее и это будет уже очень неприятно.
Спустя несколько минут в дверь кабинета постучали.
- Входи, - пригласил хозяин кабинета.
В кабинет аккуратно и бесшумно зашла его кухарка и любовница. Он повернул к ней голову, и в шее стрельнула боль. Мужчина недовольно скривился и стал растирать шею правой рукой. Женщина, не проронив ни слова, подошла к нему, встала за спинку кресла и сказала лишь одно слово:
- Наклонись.
Он послушно склонил голову вперед и тут же его шею начали быстро, но осторожно растирать теплыми рабочими ладонями. Хоть мозолей на них уже давно не было, Светана теперь практически не готовила сама, лишь присматривая за всеми на кухне, но ее руки еще не утратили своей изначальной силы. После растираний она стала мять ее своими сильными и твердыми пальцами. Дальше она стала воздействовать на его специальные точки. Иногда обхватывала его голову обеими ладонями и крутила в нужные и известные только ей стороны. В ответ на эти действия раздавались глухие щелчки, и Беримир чувствовал, как неприятная, ноющая боль медленно уходит. Причиной этого был не только массаж, Беата делала его даже немного лучше, но также те небольшие целебные воздействия, что проводила Светана. Благодарить за это он должен был своего старого друга Луция, бывшего главного целителя императорской семьи. Он первым обнаружил в Светане слабенький целительский дар и настоял на обучении доступным ей азам этого без всякого преувеличения великого искусства. Как же ему не хватает Луция, этого живого и активного друга, что всегда подталкивал их с Патриком на всяческие безумства в молодости.
Он тяжело вздохнул. Светана тут же прекратила массаж, опасаясь, что сделала ему больно. Глупая, за столько лет она еще ни разу не причинила ему боль во время таких сеансов массажа.
- Все хорошо, - он успокаивающе взял ее за руку и потянул. Женщина покорно вышла из-за его спины и встала справа. Он грустно улыбнулся. - Просто вспомнил Луция.
- Ох, - Светана взяла его ладонь в свои руки в невольном жесте поддержки. - Он был замечательным. Люцина сегодня днем приходила, да? Она на него очень похожа, особенно когда улыбается и в ее глазах видны искорки веселья, прямо как у него, по характеру прямо копия. Только внешне, к сожалению, больше похожа на Патрика и его сестру. Была бы еще и внешне как Люций, такой удивительной красавицей бы выросла. Слава Мэйве Дью в ней хорошо разбавили Джоасов.
- Ты всегда недолюбливала Джоасов, - укорил он ее.
- Неправда, - мягко возразила Светана. - Искра мне нравится. Савор мне очень нравился, всегда был таким обаятельным мальчуганом, с легкой улыбкой. А как он пел? Я еще никого лучше не слышала, хоть он и не был профессионалом. Жаль мальчика. Урсула тоже была нормальной для аристократов. Я даже не была удивлена тому, что Люций ее полюбил. Очень светлая девочка была. Они были прекрасной парой, светлой. Это твой Патрик мне не по нраву. Самодовольный и высокомерный слепец.
Император не стал спорить. Он с улыбкой молчал и любовался своей разговорившейся женщиной, что уже давно перестала быть просто любовницей. Она пришла к нему в домашнем, теплом халате, темно-зеленого цвета с серебряным узором из цветов лилий, поверх светло-зеленой ночной рубашки, простого покроя, но с тончайшим каршонским кружевом. Женщина не блистала особенной красотой, но ее округлое, доброе и очень милое лицо с легким румянцем на светлой коже, всегда его волновало. С самой первой встречи. В ее вьющихся каштановых волосах уже давно была видна седина, но это ее не портило, а придавало шарм. Слегка полноватая женственная фигура, добрые карие глаза с лучиками морщинок, аккуратный курносый нос, все это создавало ей такой уютный и домашний вид, что мужчина не удержался и поцеловал кончики ее пальцев и прижал ее ладонь к своей щеке. Светана смутилась, и здоровый румянец на ее щеках стал ярче. Его всегда радовало и умиляло то, как она смущалась. Собственная улыбка, помимо воли стала довольной и озорной, отчего мужчина приобрел более молодой вид и многие смогли бы лично убедиться, почему он в свое время считался одним из главных сердцеедов двора. И его титулы и власть не имели к этому никакого отношения.
- Спасибо, моя милая, - Беримир тепло улыбнулся. - Ты просто меня спасла.
- Бери? - Позвала она его. Только ей он позволял себя так называть. Беата называла его "дорогой", или же когда хотела показать, что обижена на него "мой супруг". Эмилия называла его "демоненком". - Может отдохнешь немного?
- Еще немного посижу и пойду отдыхать. - Он кивнул на бумаги на столе. - Осталось всего пару дел. Просто шея затекла.
- Только не переусердствуй, - она сокрушенно посмотрела на него. - Может тебе что-нибудь принести или приготовить?
- Не нужно, спасибо. Ты извини, что разбудил посреди ночи.
- Все хорошо, - она ласково улыбнулась. - Мне остаться?
- Нет, иди, спи. Тебе завтра рано вставать.
- Тебе тоже, - она взяла его лицо в свои ладони и серьезно посмотрела в его глаза. - Бери, пообещай мне, что ты поспишь хотя бы четыре часа. Твоя выносливость удивительна, но всем нужно отдыхать.
- Обещаю, - весело улыбнулся он. Только Светана позволяла себе такое поведение. Даже Беата никогда не указывала ему, что нужно делать. А ведь если бы попросила или даже приказала, он бы исполнил. Беата была для него той женщиной, которой он отказать бы не смог.
- Хорошо, - Светана приподнялась на цыпочки, она была немного выше него, и ласково поцеловала его в лоб, чтобы лучше работалось, как она всегда говорит. После этого она так же аккуратно и бесшумно вышла из кабинета.
Он еще несколько минут смотрел на дверь, в которую она вышла. Почему она отказывается стать его второй женой? Может из-за ее происхождения? Но она всегда вела себя спокойно и уверено среди аристократов. Этого он понять не мог. Она его любила, он видел это ясно и четко. Он ее тоже любил. С его любовью к Беате это было не сравнить, тем более нельзя сравнить это чувство с любовью к Эмилии, но он ее любил, она была ему очень дорога. И несколько раз уже он предлагал ей стать его второй женой, но всякий раз получал в ответ отказ. Весело усмехнувшись, вспомнил свое первое предложение. Это сейчас, спустя годы, он мог весело посмеяться над этим. Тогда же он сильно обиделся на нее. Это была их первая серьезная размолвка с начала их романа. Он ее демонстративно игнорировал, она же лишь добро улыбалась на все и спокойно занималась своими прямыми обязанностями на кухне, не обращая внимания на свою опалу. Казалось, что это ее совсем не волнует. С работы не гонят и ладно. Когда прошло достаточно времени, чтобы он успокоился, они снова сблизились. Она не строила недотрогу и оскорбленную невинность. Была все также как и раньше ласкова и нежна с ним и даже не вспоминала и не упрекала его за ту опалу, а ведь ей из-за этого пришлось немало пережить. Одни слухи чего стоили. Спустя год, он повторил свою попытку. После чего был повтор событий, за исключением его обиды и ее опалы, с демонстративным игнорированием. Он просто улыбнулся и принял отказ, попытавшись еще пару раз спустя некоторое время. Понять, почему она отказывается, он не мог. Его любит, с его первой женой общий язык нашла и даже подружилась, но второй женой идти не хочет. Быть его любовницей она согласна, а женой нет, как такое можно понять? Ведь у нее кроме него никого нет. Все эти десятилетия он был ее единственным мужчиной, это он знал так же точно, как свое имя. Даже Беата сама пару раз заводила разговор про Светану в роли второй жены, но потом они в который раз пошушукались между собой за "чаем" и она отстала. И ему не говорит причины.
Беримир помотал головой, прогоняя праздные мысли, с удовольствием отметив, что шея больше не болит. Глупости это. Хочется его женщинам такого жизненного уклада? Пусть их, он лезть не станет. В конце концов, именно им двоим он многим обязан, в том числе и за тот комфорт и уют в жизни, что они ему создают. Все, теперь уже он мысленно помотал головой. Нужно поработать, пока сила Светаниного поцелуя не прошла. При этой мысли он весело улыбнулся. Именно эта женщина как никто другой могла поднять ему настроение.
Снова ночную тишину кабинета нарушало лишь тиканье больших напольных часов. Император работал.