Я думал, что папа спит, но он приоткрыл один глаз и сказал:
- Пятьдесят первый.
- Что? - сначала не понял я.
- Пятьдесят первый коробейник, - прокомментировал папа и отвернулся к окну. На папе были камуфляжная куртка в пятнах белой краски и рваные черные джинсы, заправленные в высокие шнурованные ботинки.
Высокий мужчина, обвешанный пакетами и сумками появился в дверях и закричал:
- Дорогие граждане! Вашему вниманию предлагаются отличные гелевые ручки! Цена трех таких ручек десять рублей. Если вы возьмете такую ручку...
- То она обязательно протечет вам в карман, - пробурчал папа. Мужчина увлеченно продолжал:
- В продаже имеются пальчиковые батарейки. Упаковка из четырех батареек стоит всего двадцать рублей. Это значит, что цена каждой батарейки - всего пять рублей! Внимание! Всего по пять рублей!
- И по целых пять минут работы на каждую - опять не удержался папа. Мужчина покосился в его сторону, но продолжал:
- Прекрасные пакеты по три и по пять рублей...
- За три рубля рвется дно, а за пять - отлетают ручки, - пояснил папа. Я хихикнул и глянул за окно. Электричка подъезжала к Калуге.
Папа надел рюкзак и мы вышли. Нас никто не встречал. Когда мама отпускала нас с папой на три дня, то он сказал, что нас обязательно будут встречать. Но перрон был пустым. Солнце садилось, где-то в вокзале по радио пели: "Я буду долго гнать велосипед, в глухих полях его остановлю..." В такт песне постукивала папина кружка, привязанная к боковому клапану папиного рюкзака. Мне представилось, что мы сейчас поедем куда-то в глухие поля и леса, где страшно, темно и холодно. Сразу захотелось есть и пить.
- Пап, - сказал я. - Я хочу есть. И пить хочу. И писать.
- Помолчи, - огрызнулся папа, оглядываясь. Мы подошли к памятнику, где стоял паровоз. От паровоза, правда, остался только перед, с трубой, крышкой и двумя передними колесами. Папа бросил рюкзак об землю так, что там все загремело, и стал бешено озираться, как будто те, кто нас должны были встретить, прятались за паровозом или за деревьями парка. Но из-за деревьев так никто и не выскочил. Папа пнул несколько раз рюкзак ногой и ушел куда-то, сказав, чтобы я ждал и ни с кем не говорил.
- Куда же это едет такой маленький мальчик, - появилась вдруг откуда-то толстая бабка-цыганка с кривым носом, закутанная в грязный цветастый платок. Она улыбнулась мне, и я увидел, что у нее передние зубы большие, как у кролика. Она взяла меня за руку, я начал вырываться и закричал:
- Па-апа! Помоги-ите!
- Издалека, огромными скачками, теряя по дороге пирожки из пакета, ко мне несся папа. С другой - два милиционера в серых мундирах, с автоматами. Все добежали до меня одновременно, а цыганка, отскочив, мигом куда-то исчезла.
- Ваш ребенок?!
- Мой ребенок!
- Почему кричал?!
- Я испугался!
- Вас испугался?! Документы!
- Мои?
- Ваши, ваши.
Папа стал рыться по карманам, плюхнув пакет с пирожками и лимонадом на рюкзак. Побледнел.
- Они там! В кошельке! Я у кассы оставил, когда крик услышал. Я сейчас, мигом...
- Стоять!
- Пустите! - закричал папа, когда милиционеры стали заламывать ему руки.
- Папа! - завопил я, бросившись к ним, запнулся об лямку рюкзака, схватился за что-то...
- БУМ! - раздалось вдруг очень громко, и по асфальту, звеня, покатилась дымящаяся гильза.
Как потом оказалось, пуля из автомата милиционера попала прямо в памятник паровозу, в железную крышку с красной звездой.
Вдруг стало очень тихо, и я увидел, что от вокзала к нам идут несколько человек. Здоровенный усатый дядька в высокой серой фуражке и сером мундире с какими-то орденами держал в руке папину сумку-кошелек с веревочкой, чтобы вешать ее на шею. За ним шел еще один усатый дядька, но не высокий, а, скорее, очень толстый, тоже в фуражке и в мундире, только в зеленом, и тоже с какими-то значками и орденами. Между ними шагал веселый молодой человек с рыжими волосами, в кожаной куртке. Едва увидев нас, он схватил за рукав серого дядьку и показал ему на папу рукой. Серый крикнул.
- Отпустите его немедленно!
Милиционеры расступились, и папа встал с растерзанного рюкзака. Его повалили прямо на пакет с пирожками, и теперь на заду у папы было большое масляное пятно. Серый дядька показал ему кошелек.
- Ваш?
- Мой, - протянул папа руку.
- Товарищ корреспондент, - улыбнулся парень в кожанке. - Мы вас везде ищем. Милицию, комендатуру на ноги подняли. (Дядька в зеленом важно кивнул). Вы же не на тот вокзал приехали. Мы вас на Калуге-1 ждали.
- Как на Калуге-1? - потер папа лоб рукой.
- Кто стрелял, - грозно спросил дядька в сером.
Милиционер показал на меня.
- Полез, понимаешь, под руку, товарищ майор...
- Вас машина ждет, товарищ корреспондент, - засуетился рыжий парень.
Дядька в сером и дядька в зеленом переглянулись и пожали плечами.
В это время у папы в кармане зазвонил телефон.
- Мама, - сказал я, услышав мелодию. Папа достал трубку.
- Да. Доехали. Все хорошо. Просто прекрасно, - говорил папа, прилаживая на место оторванный карман и направляясь по аллее за парнем в кожаной куртке, который с натугой тащил его рюкзак. - Меня встретили, - продолжал он. - Тут люди просто прекрасные... Нет, с Андрюшкой тоже все хорошо...
Его догнал дядька в сером и повесил ему кошелек на шею. А дядька в зеленом, усмехнувшись, подобрал гильзу и сунул мне в руку.
- На память, сынок.
Нет, что бы ни говорила мама, у папы все в конце концов получается хорошо.