Странное дело: живут себе студент и студентка по отдельности - и забот никаких, и сложностей. Но стоит им завести семью - сразу перестает хватать денег, продуктов, посуды, времени и терпения. А если появится ребенок - вообще туши свет. Особенно, если до пятого курса - как до Луны, а жить приходится в общежитии.
Как-то осталась у нас с женой к середине месяца связка сушеных грибов, пачка творога и четыре рубля мелочью. Грибы жена замочила и изжарила. Поели мы, и стали думать, что делать дальше.
Пошел я к соседу Лешке. Лешка сидел и что-то шил из пожарного шланга, который украл из ящика на лестничной клетке.
- Лешка, - сказал я ему. - Деньги нужны.
- Никаких проблем. У ребят халтура подвернулась, как раз для тебя.
Надо сказать, что Леша был на короткой ноге со студентами физтеха, и частенько наведывался на Долгопу. Присмотрел он там себе одну студентку. А ведь в физтехе девушки - вообще редкость. Впрочем, это особая история. Физтех с незапамятных времен подрабатывал на верхолазных работах. У каждого уважающего себя студента на антрессолях обязательно валялись: монтажный пояс, сделанный, как правило, из пожарного шланга, сидушка, спусковик, добрый крепкий трос (как правило, не один) и связка карабинов, как связка бубликов.
- Что надо делать?
- Ерунда. Стыки герметиком промазывать. Три рубля метр.
- Как?
- Да, ерунда. Свешиваешься и промазываешь себе кисточкой.
- На высоте?
- На высоте. Трехэтажки, где-то под Клином. Несерьезно.
- Но я же не умею.
- Ерунда, научишься.
У Лешки все было ерундой: учеба, работа, его мимолетные увлечения...
В тот же день мы доехали до станции Долгопрудная и пришли в общежитие Физико-технического института.
В общежитии были низкие потолки, обшарпанные синие стены, и удобства в конце коридора. Пахло супом и ацетоном. По коридорам бродили студенты преимущественно двух типов: мрачные, мосластые, в очках, и веселые, здоровенные, как баскетболисты, чуть не царапающие макушками потолок, без очков. И в напарники мне достались: один веселый, и один мрачный. Сначала они час учили меня вязать узлы. Потом еще час скептически наблюдали, как я свешиваюсь с крыши общежития, и осторожно потравливая трос, спускаюсь. А еще через час за нами пришла машина.
Осень. Ветер. Грязь. Поле, заканчивающееся у горизонта. Посреди поля бугорок, а на нем три трехэтажных дома.
Мы стояли на крыше одного из них. Слава, Лева и я. Лева дал мне на время работы свой комбинезон. Оба мы были довольно субтильной комплекции, поэтому комбинезон мне пришелся впору. Слава дал мне два своих карабина. Сначала мы напали на антенны. Долго решали, какая же из них не работает. Не повезло крайней - мы ее разломали на хорошенькие, длинненькие палки. Берешь палку, вкручиваешь в нее кисточку, и инструмент готов. Обвязываешь вокруг чего-нибудь большого и неподвижного веревку и бросаешь вниз свободный конец. Потом пристегиваешь к себе сидушку - это просто сиденье от стула с лямкой и карабином. Пропускаешь через спусковик - такая штука, вроде буквы "ю" петельку и защелкиваешь ее в карабин. Все, ты на веревке. А если хочешь зафиксироваться - закладываешь пару петель вокруг рогов буквы "ю".
Подходишь к краю крыши, кладешь рядом с собой ведро с герметиком и кисточку. Фиксируешься и свешиваешься. Пристегиваешь к боку ведро на карабин, кисточку в руки - и пошел. Работая, ты как бы сидишь на сидушке, а пояс - дополнительная страховка, чтобы не вывалиться. Ничего сложного, если теоретически.
А на практике - тебя качает и нужно в стену упираться. Все время глядишь наверх - как там веревка, не трется ли об край. Руки мерзнут, герметик капает, и линия, которую ты ведешь, получается извилистой, как твой жизненный путь. К тому же снизу собралась куча любопытных подростков, которые громко кричат: "Эй, юный, чего красишь?!" "Пацаны, давайте, кто первый до него добросит!" "Слушай, побежали на крышу, давай позырим, на чем он там висит..."
Спускаешься и радуешься, что под ногами земля. Пацаны прыскают врассыпную, потом опять подбегают, чтобы познакомиться. Нет уж, увольте. Поднимаюсь по лестнице на крышу, и обнаруживаю, что украли одну из банок с растворителем. Веревку каждый раз приходиться перевязывать по-новой. Если ерзать туда-сюда, она быстро перетирается. А то находятся каждый сезон любители работать враскачку. Раз - в одну сторону, раз - в другую. В одну, в другую, в одну, в другую. А потом пришли друзья с обеда, и смотрят, один такой висит головой вниз. Веревка разлохматилась о край крыши, оборвалась, студент уже падал, да штанами зацепился за какой-то крюк и повис. Историю потом передавали из поколения в поколение физтеховцев.
Жить нас поселили на первом этаже одного из домов. В коридоре и в ванной ходить приходилось по досточкам - унитаз треснул внизу, все вытекало и запах получался соответственный. Ванна была черная и ржавая. На кухне имелась газовая плита без ручек, которую приходилось включать плоскогубцами, стол из неоструганных досок и два голых провода на потолке. В средней комнате - длинная скамья, изрезанная ножами, и три железные кровати с панцирными сетками (на одной спал местный электрик). Еще одну кровать нам внесли, выдали матрасы, подушки, армейские одеяла и по две простыни. Из посуды мы нашли кастрюлю в ванной (в ней электрик замачивал свои носки), два стакана и одну железную кружку. Вечером мы заняли у соседей посудину, вскипятили в ней воду и заварили чай.
Несколько раз к нам заглядывали любопытные и сообщали чтобы мы:
1. Прятали веревки, потому они тут всем нужны - скотину привязывать пастись.
2. Не поили электрика водкой, потому что он всегда просит выпить, а от него потом никакого толку в смысле работы.
3. Не давали никому тут в долг, потому что денег не отдадут.
Ели мы один раз в день в местной колхозной столовой, которая готовила человек на пятьдесят - потом выходила тетка с толстым животом, перепоясанным фартуком, и объявляла, что еда закончилась. Порции были какие-то лошадиные. Раз при мне сунулся в столовую человек со стороны, проезжий мужчина, и попросил супа не целую лоханку (тарелки там огромные, таких ни в одной столовой, наверное, больше нет), а половину - так поварихи на него закричали, что половинки у них только слабые больные женщины и дети берут, а ему, мужчине, стыдно.
Работали мы с рассвета, когда уже что-то было видно, до заката, когда уже ничего вокруг видно не было. Рассвет на крыше дома - это очень красиво. Только холодно. А руки я потом от герметика месяц не мог отмыть. Тело с непривычки ломило, потому что, свешиваясь, совершаешь, сам того не замечая, разнообразные гимнастические упражнения, чтобы удержаться на месте или дотянуться туда или сюда. Спуск занимал минут тридцать-сорок, а потом еще минут двадцать - отвязывание и привязывание веревки в новом месте. Это одна из причин, по которой все физтеховцы работают без страховочного конца - в классическом монтажном поясе он закрепляется справа, у плеча, и если веревка рвется, резко фиксируется. Посчитайте время на закрепление второй веревки. То-то. Раз я поспешил, и веревка принялась развязываться сама. Слава с Левой (они по счастью были еще на крыше) подбежали и втянули меня обратно. Молча. Молча же я привязал по-новой веревку и опять полез свешиваться.
Ребята все не отставали - видимо здесь заняться им было особо нечем. Сначала они соревновались в метании в меня железок (я пообещал, что самому меткому я вылью герметик на голову), потом в обзывании меня всякими обидными городскому человеку словами. Затем самые настырные начали допытываться, как меня зовут. "Ваня", - отвечал я, чтобы они отстали. Ребята куда-то убежали и притащили малыша - грязного, сопливого, в красной шапочке. "Это тоже Ваня, это твой тезка!" - закричали они. Тут подоспела тяжелая артиллерия - куча девчонок, младшие и старшие сестренки. "Ага, Федя, и ты здесь, - закричала одна из них противным тонким голоском. - Я все сейчас маме расскажу-у!" "Сергей, тебя уже родители ищут!" - начала другая. Подростки тихо, по одному, стали рассасываться. Остался только мальчик Ваня. "Дядя, как тебя зовут?" - спрашивал он меня, не веря, что я тоже Ваня.
Как ни считай, а выходило, что помочь мы своей работой - никому не помогали. Дома кто-то шибко умный построил второпях, на зимнем фундаменте, и стыки "поехали" на следующий же год. Ремонтировать их было бесполезно. А замазывать герметиком щели можно до бесконечности - пройдет сезон, почва "поиграет", вспучится, и опять стыки потрескаются и начнут промерзать углы.
Дома ждала жена и маленький ребенок, поэтому я торопился. А ребят в общежитии ожидали только учебники и грядущая сессия. Поэтому они и работали и оттягивались одновременно. На третий день пошел дождь. В дождь работать нельзя - герметик на мокрую поверхность не ложится. Но я посчитал, что пока дождь косой, одна из стен дома сухая, и я успею сделать хотя бы один спуск. Вышел на крышу, закрепил конец троса, и свесился. Ветер с дождем налетали порывами, раскачивали веревку. Я успел сделать совсем немного, когда ветром с меня сорвало панаму и унесло куда-то далеко. Я чуть не заплакал. Без головного убора работать нельзя - одна капля герметика и волосы потом придется просто выстригать. Огляделся. Кругом были поля - грязно-серые, залитые водой, и поросшие травой. Где-то на горизонте ржавела уборочная техника, дождь заливал правление колхоза, какие-то пристройки, столовую, куда мы ходили. Вдруг я увидел в поле маленькую фигурку в плаще - ребенка. Его почти не было видно за сплошной стеной усилившегося дождя. Я быстро, скользя по намокшей веревке, спустился вниз. Ребенок бежал по направлению к дому. Я отстегнул карабин сидушки, ведро с герметиком, и пошел навстречу. Он был уже в нескольких шагах от меня, когда я узнал мальчика Ваню. В руках он держал мою панаму.
Мы отработали несколько дней, потом долго ждали, пока нашу работу примут, получили деньги и разъехались. Денег хватило на два месяца. Воспоминаний - на год. А мальчика Ваню с моей шляпой в руках я запомнил на всю жизнь.