...Тревогу на шоссе обозначала цветомузыка "мигалок". Место автокатастрофы, выхваченное из ночи пульсацией огней, разбивало надвое поток автомобилей, салютовавших красным светом габаритов...
Удар оказался такой силы, что мир, как в ускоренном кино, ринулся ему в лицо, причиняя адскую боль хлесткой сменой кадров.
- В споре рождается истина, но только не споре с женой, - успел сказать он перед тем, как ослепительный свет фар встречной машины странно напомнил о хрупкости жизни как таковой. Встречный джип летел, как "боинг" перед стартом и вряд ли заметил досадное препятствие в виде вполне нового "форда". Тем не менее, водитель мощного джипа продолжил свой полет туда, где забавные атрибуты повседневности не понадобятся уже никому и никогда. Он погиб мгновенно и пение ангелов заменило ему скрежет раздираемого металла....
Наличие героя всегда подразумевало наличие горя. В данном случае горем оказалась человеческая глупость, а героем - врач "Скорой помощи", "вытащивший" его с того света. Пока он ничего не знал - моментально заснул. Крики, вой сирен, истерика жены, только сильнее убаюкивали его...
...Сны по-прежнему выстраивались пространно и объемно. Он посещал сотни мест, где никогда не бывал, чьи волшебные равнины, возможно, никогда не существовали. Но пейзажи обладали такой силой достоверности, "памятью камня", что их многовековая история не вызывала сомнений. Ему являлись люди, как правило, не случайные, напротив - давно знакомые. Их визиты вовсе не были праздными. Страшная и заманчивая одновременно терзала мысль - там было хорошо. Оттуда не хотелось возвращаться...
...Скрипучая ступень, крыльцо, вросшее в траву, став ее естественным продолжением... Мудрый старик-хозяин (его мудрость не вызывала сомнений) с самодельной клюкой, бутылка вина с длинным горлышком, похожая на даму с вытянутой шеей и капризно задранным подбородком, диковинные рыбы, плескавшиеся в пруду, бой башенных часов на горе, распугивающий ежечасно ворон... Там всегда стояло тепло и, лишь, иногда полоскали дожди...
Пробуждение напоминало состояние шока и удовольствия одновременно: как будто, среди слепой и черной ночи, вдруг заиграла скрипка в соседней, нежилой, всегда пустующей комнате. Он не сомневался - глаза болели оттого, что его до сих пор слепили фары летящего по встречной полосе джипа. Белый больничный потолок бил по глазам с силой прожектора...
Она сидела рядом с его койкой. Ее взгляд будто вопрошал: "Ты узнаешь меня?" И тогда он вспомнил все.
- Надо иметь смелость быть слабым и иметь слабость быть сильным - любила повторять она. Явно вычитала это в каком-нибудь бульварном романе. И добавляла:
- Неважно, как закончилось, главное - что было.
- Истина в вине, но в этом не вина истины, - вторил ей он, не без удоволольствия. С погибшим водителем джипа его роднило то, что, как оказалось, оба были в тот вечер мертвецки пьяны. Он-то - наверняка сильнее. Стало страшно. Когда выяснилось, что жена не пострадала, что он не останется инвалидом, страх все равно не отпускал. И стыд. Какой теперь будет его жизнь, простит ли жена, которую он едва не угробил? Как впредь оправдывать свое исконное мужское право выпивать? Сколько и когда вздумается? Прошлые и частые обещания умерить пыл, превращались в бесконечное принятие присяги, причем каждый раз - последний и единственный.
- Плоть слаба, но в этом ее прелесть, - обещания перечеркивались легко и непринужденно. Мир таил все больше загадок, а жизнь прятала их все меньше. Инерция - оставалась великой силой. По инерции можно было прожить всю жизнь и ни разу не спохватиться. А это раздражало. От этого хотелось неременно уйти, спрятаться.
- Знаешь, самобичевание может обернуться разновидностью самолюбования, - жена часто била в точку. Он отказывался верить, что она просто любила его, не пыталаясь перекроить. Или:
- Получать удовольствие - это доставлять его другим.
- Любовь всегда за гранью, всегда "над", а семья - это повседневная реальность, - он набивал шмотками большую спортивную сумку, готовясь к очередной командировке, предвкушая между делом правильный и крепкий мир мужского общения. Казалось бы, другие слова должны были колебать пространство, не те интерьеры радовать глаз, иные мысли будоражить ум, новые песни рвать сердце... Раньше частые перемены в состоянии его настроения и здоровья можно было описать в двух словах, звучавших, как диагноз - война крайностей.
- Скажи, что делать?!- молила она, помогая ему собираться.
- Чернышевского читать! - хихикал в ответ.
- Наши отношения напоминают цветы без аромата.
- Неправда, мы с тобой - семья, - на ходу обнимал за плечи.
-Да, ладно, какая там семья! Наша пара это аномальные составляющие: если все Инь и Янь, то мы - (С)Инь и (Пь)Янь...
Что же держало их вместе? Наверное, магия "плюса" и "минуса", закон притяжения, создающий одно целое из противоположностей. Если учитывать, что однополюсных людей нет и все сотканы из противоречий.
Последняя перед аварией, командировка оставила особенно глубокую борозду. Хотя работа не давала продыха и кино снималось всерьез, народ не забывал о земном. Чего только стоил один из его завтраков в "Ливадии"! Казалось бы, что может быть романтичней?! Но только не полстакана водки, пополам с яблочным соком под первую сигарету в семь утра! И вдобавок, в той самой "Ливадии", что ютится между речкой и железнодорожной станцией "Компрессорная", в городе Казани. Именно таким был его завтрак в санатории, со столь причудливым, по-крайней мере для Татарии, названием. "Причудливым и звучным!" - подумалось тогда.
В столовой, куда некоторые изредка наведывались, звучали реплики типа:
- У нас режим - две бутылки и лежим.
- Лучшее кино - красное вино: "Иверия", две серии.
"У меня рот забыл, как есть". - бормотал он за обедом после двух недель запоя.
Решив завязать, слышал в ответ:
- Нет ничего страшнее, чем "хронь" в завязке!
"У вас кефира нет? Тогда дайте две "Гжелки"! - неоднократно цитируемый впоследствии "перл", выданный в магазине, почему-то названном "Сибирский стан".
- Скучно без водки, - таким был универсальный способ прервать повисшую в воздухе паузу, затянувшееся молчание или возникшую неловкость. Удивительно, но подобная вольница не отражалась на работе. Сказывался профессионализм и съемки протекали по графику. Разумеется, не все вели себя столь радикально. Тихо трудились в группе и почтенные дамы, и, просто, люди с иной философией. Но дело заключалось не в них, а в нем. Он тоже мог позволить себе отказаться от саморазрушения с самого начала командировки, но подобная перспектива навевала скуку и зевоту. Под занавес, отмокнув в номере пару дней и оказавшись снаружи, под целебным, санаторским небом, он ежился, подозрительно озираясь.
- Что ты постоянно смотришь по сторонам?
- Отвык от людей, их так много...
Это напоминало крайний предел. Дальше простиралось безумие. Вот так протекали трудовые будни, вдали от Москвы. Хотя время и место не имело значения...
Потолок все так же бил по глазам.
- Знаешь, есть всякие способы покончить с выпивкой... Медицинские.
В глазах жены мелькнуло облегчение - уговаривать его не пришлось. Заметив, как она украдкой смахивает слезы, он пожалел, что выжил. Сознание крутило и рвало на колючие осколки. Однако, таких задач он до сих пор перед собой не ставил. Чтобы вот так - в ближайшие столько-то лет он будет, вернее, не будет пить? И, скорее, не лет, а, вообще, никогда. Раньше, на столь длительные сроки только государство вмешивалось в его судьбу: направляло на десять лет в школу, забирало на два года в армию. Даже в личную жизнь бесцеремонно распахивало двери, в лице ЗАГСа. А тут, надо же - три года и все сам!
Своей улыбкой он больше не отпугивал растерянное отражение в зеркале, не гримасничал на краю пропасти. Это действительно был он. Видимо, потребуется время, чтобы привыкнуть к обычной вещи - он вернулся. Все в порядке, все по-прежнему, как когда-то... За одним исключением. Высокие чувства - хорошо это или плохо? Высока плата. Стоили они того? Теперь он знал, что -да.
Аномальный февраль терпел очередное фиаско - снег быстро таял. Будто, тонкая, белая салфетка, постеленная на землю, мгновенно пропитывалась водой. Между тем образовалась катастрофическая брешь во времени. Точнее, в его скрытом проявлении. Работа никуда не делась, зато обнаружилась щемящая тоска, зависть и безрезультатные поиски нового досуга, разрядки. И чем затушить тлевший внутри огонь было абсолютно непонятно. Где-то он вычитал: "У "зашившегося" на пять лет писателя N, все чаще встречались подобные идиомы: я пью водку с листа". И вот он стоял на границе большой пустоты, подобно жучку на листке, пытающемуся разгадать перспективы горизонта. Приятное возвращение к физической норме, смазывалось сопротивлением сознания, застрявшего в "астрале".
Пока он был в общей со всеми упряжке, то не задумывался о том, как жил, как дружил, любил. Теперь, выбыв из гонки, увидел - никак. Абсолютно. Звонки друзьям, только убедили в этом. Он понимал, что недавно сам был таким, просто не замечал, что вечные понятия заменил протокол, нехитрый ритуал, ложь. Все делалось для галочки. Принималось, как должное. Народ делал вид. На вечное времени больше не оставалось. Все спешили, бежали, были глухи. Главное преступление и заблуждение - он был глух к своей любви, к ее чистому абсолюту. Однажды его прожгла мысль, простая и по-детски наивная - до чего же красива и молода его жена! Гораздо более мужественная, мудрая и преданная, чем он сам! Пустота, пожираемая огнем нашла покой неожиданно и просто. И красиво.
Причина его бед крылась в том, что он пытался заключить с повседневностью пакт о ненападении. Хотел спрятаться, отгородиться, смешаться с толпой. В итоге, маялся в поисках того начала, той свободы, которыми пренебрег в попытках жить по сомнительным стандартам. Теперь, не отвлекаясь на пустяки, он пойдет к некоей, своей правде, независимо ни от чего, где-то существовавшей, манившей дальним светом встречного авто и время не могло это изменить...