Схема метрополитена красовалась в каждом вагоне, словно карта с театра боевых действий. "Зеленые" встречались с "оранжевыми" в квадрате "Новокузнецкая", "коричневые" окружали плотным кольцом пути отхода в тыл и "серые" отчаянно рвались в ущелье "Владыкино", в то время как "глазурные" пробивались к плацдарму "Крылатское". Стремительный бег по разноцветной паутине обеспечивал ей вожделенное инкогнито.
Галантные кавалеры, будущие заботливые мужья, спрятанные по надорванным конвертам, затаились по выдуманным городам, на контурных картах неразгаданных пространств. Она всегда пребывала в состоянии скорого замужества. Однажды ее руки добивался молодцеватый офицер, со скупой грустинкой в глазах и якорем на плече. Позднее это был квадратный бандит, вырубленный отбойным молотком из стен рабочих окраин. А недавно даже несмышленый, ослабевший без заботы и ласки, вчерашний студент, сгорбленный под тяжелой печатью непризнанной гениальности. Подруги удивлялись, завидуя про себя неприхотливости и широте ее вкуса. Женихи озаряли силой распахнутых душ восхождение к мечте, мозолистые ладони стальной хваткой держали мир в кулаке. И всех ожидал отказ. Они обреченно сыпались в пропасть месяцев и лет, скрывали сдержанные лица за перевалами новых легенд. Андрей, Сережка, Олег Николаевич и даже Зураб - пестрая армия надежных парней, колесившие по земле фантомы, проклятые и неприкаянные. Их трогательные и пугающе одинаковые письма пробивались сквозь дожди и метели со всех уголков постсоветского Вавилона.
Покажи хотя бы одного, - не унимались подруги. Она загадочно улыбалась, обещая предъявить только самого достойного. Ее никогда не видели в обществе спутника, местный гегемон Василий, к неудовольствию подруг, иногда заходивший на огонек, в расчет не брался. Однажды он приковылял к ней, выжженный изнутри похмельем, трясущийся и жалкий, с твердой целью заполучить бутылку, припасенную в холодильнике. Это была последняя станция его многочасовых странствий, последний всхлип измученного организма, надежды и силы умирали вместе с ним, с каждым шагом. Радушная хозяйка, прочитав ему четверостишие Блока, закрыла книгу и взяла гитару. Она стремилась взбодрить гостя, спев романс собственного сочинения. Синяк под глазом не проходил почти неделю, но она не винила Василия:
- Он такой одинокий, его никто не любит.
Подруги нервно размешивали сахар в разнокалиберных чашках:
- У тебя такие ухажеры, а ты пускаешь этого...
После майских праздников ее заметили в компании усатого здоровяка, волочившего к автобусной остановке две беременные ширпотребом клетчатые китайские сумки. Она возмущенно отмахнулась:
Что вы, это челночник, я просто пустила его переночевать, на вокзале могли ограбить, он подарил мне кофточку.
Как же, - качали головами старушки на лавочке, - такого ограбишь...
Раз или два в неделю она спешила к рубиновому свету литеры "М" и метро уносило ее своим течением. Кочевала из состава в состав, вглядывалась в лица мужчин, словно пытаясь пробиться сквозь камень сморщенных лбов и прочитать тайный ход чужих мыслей. Доезжала до конечной остановки, на Юго-западной или Сходненской, выкуривала сигарету у входа, в окружении цветочных лотков, покупала себе букетик и бросала в почтовый ящик пачку писем. На конвертах круглились буквы ее собственного адреса, а обратным был весь мир. Через пару дней она достанет их из почтового ящика, распечатает и позвонит подругам. Она родилась безнадежно некрасивой, оставаясь единственной, кто этого не знал. Никто и никогда не ухаживал за ней, не обернулся на звук ее шагов. Женщина спешила назад, в грохочущее жерло метрополитена, над головой, за бетонным пленом крутилась незнакомая яркая Москва, незнакомая Земля, а в конце тоннеля, за вечерней давкой, струилось по стеклу одиночество кухни...