Моя Торнякалнская Палестина

Нельзя сказать, чтобы происшествие стало для меня неожиданностью: оно вполне было предсказуемо. Инцидент имел место быть на пересечении улиц Робежу и елгавского рэйлвея, прям у отороченного алюминиевыми трубами пешеходного перехода через рельсы, в том же самом месте, где незадолго до памятного футбольного поединка между сборными Латвии и Турции я попеременно повстречал сразу двух Ангелов - сначала Падшего, а затем и "Полноценного" в облике разношерстной кошки с лицом моего домашнего чада Металлики. На сей раз я был без сопровождающих представителей потусторонних сил и рассчитывать, следовательно, мог только на самого себя.

Эту парочку - один года на два постарше меня, чем-то напоминал булгаковского Фагота, только без потрескавшихся нелепых очков, второй, напротив, был несколько младше - я заприметил заранее, метров эдак за 200-230 до встречи. Я только что распрощался со своим спутником по более чем 13-часовому и 50-километровому переходу из чужой провинциальной Иецавы в буржуазную, но родную Ригу Саней, а расстались мы в нашем "кабаке", "открытом зимнем кафе", где стойкой для двух традиционных бутылок темного баускского пива нам служила примыкающая к детской республиканской больнице уютная, словно приспособленная для подобных целей трансформаторная будка. Оставшись наедине после изнурительного прежде всего для давно травмированных ног (привычно зудели правое колено и оба ахилла) похода мое утомленное воображение в который за истекающие сутки раз вообразило меня бредущим по занесенной песками средневековой Палестины среди белеющих под солнцем от костей соратников-франков холмов Одиноким Храмовником, мрачным черным рыцарем со львиным сердцем, отрекшимся от слов любви солдатом, чьи небритые скулы так и не познали слез, ловящим цокот копыт сарацинских лошадей, бросающим вызов пустоте, кроящейся в каждом шорохе, тамплиером.

Вызов пустоте бросать пришлось недолго - едва выплюнув в подтаявший февральский сугроб чинарик, я, как только что упомянул, заприметил подозрительную парочку. Фагота, несомненного лидера дуэта, и его пажа, молоденького пастушка. Они, единственные ночные прохожие уже своими повадками напомнили мне излюбленные мишени сказочного Карлсона, Филле и Рулле - легко можно было предположить, что ничего хорошего встреча не предвещала. Единственное, что предстояло уточнить, для кого именно она ничего хорошего не предвещала - для двух носителей Сущего Кошмара, в лучшем случае воспитанных на ликеро-водочных виноградниках, а в худшем - на анфитаминовой лозе, или же для уставшего от перехода Одинокого Храмовника, которому в его вечной неизменности было глубоко наплевать на то, что, может, именно в этот миг рождаются светила и агонизируют звезды, умирают и рождаются не то что люди - планеты, которому уже ничто не могло причинить боли, ибо его эгоизм и одержимость выглядели забронированными.

Я так и не запомнил, с чего начался выход на серьезный базар. Вроде бы оппонентами упоминалось наличие денег в моих карманах, а также мобильника, еще вроде бы их интересовало содержимое моего рюкзака. Произнесенное на словах я не зафиксировал в памяти, я не жаждал желанием превращать ее в подобие городской свалки Гетлини-2, там запечатлился лишь эмоциональный посыл со стороны визави. Я раздумывал не больше пары секунд. Мог, конечно, пойти дальше, сделать вид, что не расслышал вопросов, только что бы это мне дало? Минуту отсрочки? Нет уж, thanks a fuckin lot, я в слишком раннем возрасте эмпирическим путем познал, как выкручиваться из подобный ситуаций. А потому практически без раздумий перешел непосредственно к делу.

"ОК, раз уж так, тогда я реально выхожу на ваш, господа, базар и играю по вашим понятиям." Больше я не произнес ни слова, за исключением заключительной фразы, эдакого финального аккорда, увенчавшего манифест моих жестов. Жесты были неторопливыми. Абсолютно не суетясь, я остановился. Развернулся. Плавно перебросил через плечи лямки рюкзака на сгибы руки, скинул runduks (так латыши называют рюкзаки) за спину. Оглянулся, убедившись, что он приземлился на наст самым что ни на есть аккуратным образом. Вновь выпрямился. Повернул парадную бежевую адидасовскую кепку козырьком назад. Расстегнул до уровня солнечного сплетения молнию на куртке. Запустил внутрь правую оперчатченную руку в левый карман. Извлек оттуда ножны, а уже из них - непосредственно нож. Учитывая неторопливость движений, на все про все у меня ушло не более десяти секунд.

Пауза чуть подзятанулась. Я с откровенным удовольствием растягивал время, словно жвачку с вкусной начинкой, словно плавленный сыр в доброй порции спагетти. Я вновь вспомнил, что я - всего лишь солдат, сдающийся только после того, как у него не осталось и последнего патрона (за неимением патронов их роль выполнял шведский армейский нож), и, будто Одинокий Храмовник на холодной ночной равнине, обессиленно опирающийся на собственный меч, поднял глаза и (благо, козырек бейсболки больше не мешал) посмотрел на небо - черное, как отчаяние.

В тот момент, когда я обнажал единственное свое оружие, я даже не шутил. Мир и идеи тех, дорожных, шуток, пролегавшие в диапозоне между Иецавой и Ригой, которыми я жил там, очень далеко, очень давно и теперь уже очень недоступно, перестали существовать, будто их накрыл многоцветный грибок ядерного взрыва. Суровый мужчина вновь вернулся в ту жизнь, где на данную секунду он был относительно молод и относительно беден, где он никогда и не при каких обстоятельствах старался не играться в разочарованного героя. После долгой дороги по земгальскому бездорожью зарезать человека по его же, подчеркну, правилам, было настолько же незатруднительно, как, скажем, выкурить сигарету, коих у меня оставалось ровно три. Да и то не моих, а Саниных - он поделился со мной на дорожку.

Все эти мгновения ребята онемело стояли. Потом, наконец, Фагота прорвало - он подобрал несколько нелепых слов для общения. "Да ты че, - заикнулся он. - Да нет проблем. По-честному говорю. Серьезно. Давай выпьем лучше. Водки. С нами."

- Ничего в этой жизни вы так и не поняли, - глубокомысленно промолвил я, упаковывая скандинавское холодное оружие в ножны и следом застегиваясь. - Не буду я со всяким говном водку пить. Вот и весь базар.

Я вернул козырьку бейсболки исходное положение, лямки рюкзака вновь воцарились на чуть отдохнувших плечах, а между обветренных губ загуляла одна из трех оставшихся сигарет. Я прикурил с первого же раза и побрел дальше - до дома оставалось никак не больше семи минут ходьбы, до ближайшего поворота было и того меньше. На перекрестке я обернулся, но никого уже не увидел. Одинокий Храмовник выпустил в отчаянно-черное ночное небо струйку дыма и побрел себе на ночлег. Спустя полчаса тапмлиер засыпал непобежденным.

12 февраля 2004-го