Аннотация: Встреча товарища О. Бендера и мадам Грицацуевой не была бесплодной. В 1942 году Фильке Грицацуеву 14 лет.
Где-то вдали раздавались мерные удары, и их звук заставлял завхоза 2-го дома собеса Александра Яковлевича втягивать голову в плечи. Он стоял перед открытой полуторкой и запихивал в кузов зингеровскую швейную машинку. В кузове уже находились дубовые стол и стулья, буфет, циммермановский рояль и даже фикус в горшке. Там же находились четверо его родных братьев и Паша Эмильевич, двоюродный брат его жены, которые помогали ставить вещи. Вышеупомянутая же Александра Яковлевна суетливо выносила из дома коробки со всякой утварью. Когда последняя коробка оказалась в кузове, супруги бросились в кабину и машина понеслась на восток, подняв тучу пыли.
Немцы вошли в Старгород как-то тихо и незаметно. Не было боя, никто не защищал каждую улицу и каждый дом, не бросался под танки. Просто двухдневный поток обтрепанных, голодных, усталых и злых красноармейцев как-то иссяк и на западном конце улицы Энгельса показались первые мотоциклы, на которых восседали вооруженные шмайссерами солдаты в серо-зеленой форме. Промчавшись по центральной улице города, немцы разбрелись по домам, из которых вскоре начало доноситься печально известное "матка, курка, яйка, шпиг". На крыше горсовета появился новый флаг, тоже красный, но с белым кругом посередине, в котором разлапился черный крючковатый крест. На столбах - немецкие приказы. О сдаче оружия и теплых вещей (за несдачу - расстрел), о расстреле за сотрудничество с партизанами. Бургомистром был назначен Чарушников, "из бывших", как говорили в городе, пожилой, но еще крепкий мужчина.
Отто Шмидт родился в Старгороде в 1904 году. Детство его прошло в лавке, которой владел его отец; в семь лет он пошел в гимназию. Учился он средне, получая когда пятерки, а когда и единицы, корпел над историей Иловайского и мучался с чистописанием, дрался, влюблялся до потери памяти и на всю жизнь, а потом, когда он был в третьем классе, он как-то сразу почувствовал, что он немец. Его заставили это почувствовать в первый же день нового учебного года, хорошо отмутузив. Началось новое время. По улицам маршировали полки, отправлявшиеся на германский фронт, плакали молодухи, газеты разражались патриотическими лозунгами, а Отто сидел дома, боясь показаться на улице и думал, как было бы хорошо, если бы немцы пришли сюда, в маленький провинциальный Старгород. Он собирал газеты и вырезал из них фронтовые фотографии. Нет, его не интересовали подвиги лихого казака Козьмы Крючкова. Его интересовали фотографии немецких солдат. Чаще это были фотографии голодных пленных, но, бывало, в газетах встречались и фотографии немцев, ликующих в захваченном городе. Иногда в газетах печатали фотографии знаменитого летчика Германа Геринга - такие газеты Отто ценил особо.
Так прошло еще три года, а потом на улицах Старгорода появились красные флаги. На площади ораторы призывали к мировой революции. Затем ораторы стихли, а в город вошли немцы и гайдамаки пана гетмана Павло Скоропадского. Отто был в восторге. Теперь уже его бывшие обидчики боялись лишний раз выйти на улицу. Однако все проходит, прошло и это. Как-то осенним днем на улице в отрытую запели издевательскую песенку, за которую еще вчера расстреливали без разговоров:
"Ще не вмерла Украина
От Киева до Берлина.
Гадамаки ще не сдались -
Дойчланд, Дойчланд юбер аллес!"
Шмидт-старший вбежал в дом и велел немедленно собираться.
Поезд, пропахший карболкой, шел долго и мучительно, сутками простаивая на каких-то Богом забытых полустанках. В один из холодных декабрьских дней семейство Шмидтов выгрузилось на вокзале Мюнхена.
Началось мучительное обустройство на новом месте. 14-летний недоучившийся гимназист долго искал работу. Ему приходилось браться за что попало. Цены на все росли как на дрожжах, миллион марок ничего не стоил. Огромные репарационные налоги откусывали большую часть от тех денег, которые Отто удавалось раздобыть. Так прошло несколько лет.
Однажды Отто зашел в пивную "Бюргерброй". Молчаливый кельнер принес заказанную кружку и удалился. Медленно опорожнив кружку, Отто окинул взглядом огромный зал с низким, покрытым лепниной потолком. За столами сидели обычные его посетители - мелкие торговцы, подсчитывающие суточную убыль, отставные солдаты в поношенных френчах, безработные - все те, чей привычный жизненный уклад разрушили четыре года войны, а поражение в войне лишило и надежды на то, что старая жизнь вернется в сколь-либо обозримом будущем.
Внимание Отто привлекла группка людей в дальнем углу зала, по виду - отставных военных. Они внимательно слушали человечка лет тридцати пяти, который что-то говорил самозабвенно, яростно жестикулируя. Человечек был невысокого роста, одет он был в старый мундир с погонами ефрейтора, на котором висел Железный крест, лицо у него было кругловатое, под острым носом виднелась щепотка резко подбритых усов. Челка волос прилипла к вспотевшему лбу. Отто пересел поближе. Отставной ефрейтор яростно клеймил еврейских плутократов, грабящих немецкий народ и как заведенный твердил о грядущей национальной революции. Отто заинтересовался и подошел еще ближе. Тем временем ефрейтор закончил речь и окружавшие его люди зааплодировали. Лицо одного из слушателей, полноватого военного в форме капитана авиации, показалось Отто знакомым. Он попытался вспомнить, где мог видеть этого человека, но так и не смог. Лишь ночью его озарило. Он вспомнил: это лицо не сходило со страниц газет во время войны. Кумир его юности, знаменитый летчик-ас из полка Рихтгофена Герман Геринг на его глазах слушал странные речи странного нескладного человечка и аплодировал им.
Двадцать лет прошло с тех пор. Маленький человечек теперь был известен всему миру; немало людей произносило его имя с обожанием, но гораздо больше - с ненавистью. И он, Отто Шмидт, гордился тем, что ему выпало находить тех, кто ненавидит фюрера и истреблять их. Многие завсегдатаи "Бюргерброя" теперь были известны всему рейху, всему миру. Шмидт не рвался к славе. Он искренне считал себя простым солдатом фюрера. Он умел делать две вещи: охранять и бить. Он охранял фюрера ноябрьским днем 23 года. Он бил на улицах мелких еврейских лавочников. Он охранял фюрера во время предвыборных митингов. Он бил своих бывших соратников, которых фюрер посчитал врагами, в 34 году. В ноябре 38 года, когда витрины магазинов, принадлежавших евреям, превратились в кучу осколков, Отто тоже бил, но уже не на улицах. К нему приводили тех несчастных, которые пытались бежать от погромов, но были пойманы, и он бил их самозабвенно. Год спутя в небольшом местечке под Краковом Отто бил поляков. Евреев он уже не бил - он перепоручил это множеству своих подопечных, которые от нечего делать заходили в гетто и, расстреляв двух-трех первых встречных, отправлялись в офицерский клуб. Однажды гетто было загнано в вагоны и отправлено в Треблинку. А затем Отто вызвал (кто мог его вызвать - вот в чем вопрос) и спросил его, откуда тот родом. Так Отто и стал комендантом Старгорода, а заодно - владельцем поместья, подлинным немецким хозяином, призванным обеспечить neues Ordnung в данной части рейхскомиссариата Украина.
В кабинет коменданта Старгорода ?фюрера Отто Шмидта ввалился фельдфебель. В одной руке он держал помятый листок и химический карандаш, другой держал за ухо отчаянно вырывавшегося мальчишку лет четырнадцати. "Осмелюсь доложить, господин ?, - выпалил он, - эта русская свинья делала какие-то рисунки". Офицер развернул листок. На нем был карандашный набросок, изображающий двух солдат, курящих на лавке. Набросок был очень хорош. Лицо немца потемнело.
-Мальчик - на хорошем русском языке с небольшим акцентом произнес он - ты зачем рисовал немецких солдат? Ты партизан?
-Найн, найн, герр официр - заверещал мальчишка - нихт партизан! Их бин... он замялся - художник.... малер...
-Полесов! - гаркнул офицер
В кабинет вбежал мужичок лет шестидесяти, невысокого роста, в коричневом пиджаке. На рукаве у него была повязка с надписью "Polizei".
-Полесов - заговорил немец - ты знаешь этого мальчишку? Кто он?
-Осмелюсь доложить, герр офицер, это Филька Грицацуев.
-Пионер? Комсомолец?
-Нет, нет, герр офицер. Детдомовский он. Можно сказать - от советской власти пострадавший, маму его еще в 36 арестовали.
-А папа? Кто его папа?
Полесов вытянулся по стойке смирно.
-Осмелюсь доложить, герр офицер, его отец - белоэмигрант, офицер русской армии и руководитель подпольной антибольшевитской органиизации. Тайный союз меча и орала... э-э-э... Geheime Bund von der Schwert und der Brullen.