Если рассказывать эту историю кому-нибудь за чашечкой чая (кофе, рюмашечкой виски, молочным коктейлем в жаркий день - сколько напитков на любой вкус!), то не хватит никакой абсолютной веры в человечество, чтобы в неё поверить. И даже в устах честнейшего из живущих на земле людей, этот рассказ будет звучать крайне нелепо и абсолютно невероятно; и дело не в том, что он абсурден или глуп, вовсе нет: мы живём в такое время, когда возможна любая невозможная ситуация, нелепости и гротескный вздор тесно сплелись с обыденностью, а фантазёрам и сумасшедшим вовсе не обязательно брать свои невообразимые мысли из головы - достаточно лишь оглядеться по сторонам, чтобы увидеть их воплощение. Нет, эта история кажется дикой и фантастической как раз именно благодаря своей немыслимой человечности; и вот как это было.
Мистер Скотт перестал надеяться на свою ближайшую кончину с того самого момента, как умерла последняя из его внучек - больше родственников у него не было, да и откуда? ребёнком он был единственным в семье, а его покойная жена (да храни Господь её душу!), в муках родив последнюю свою дочь (шестую по счёту - Роза была младше первой из дочерей, Марии, на целых двадцать четыре года), так расстроилась отсутствию сыновей-наследников, что впала в депрессию, да ещё и прокляла сдуру дальнейший свой род. Ошибка оказалась роковой, ибо дочери рожали плохо: Мария осталась бездетной старой девой, Анжелика рожала сплошь инвалидов и душевнобольных, которые не доживали до своего двадцатилетнего юбилея, Лаура оказалась бездетной, единственный сын Нэнси погиб на войне, а она была как раз в таком возрасте, когда больше рожать и не получалось, Кэролайн разбилась сама, а Роза ушла в монастырь, не выдержав всех этих потрясений. И вот, совсем недавно мистеру Скотту пришло скорбное письмо от друга его внучки - внучка была неродной, дочерью мужа Анжелики от его первого брака: в нём сообщалось, что та погибла смертью, достойной такой талантливой поэтессы, как она - повесилась на бюстгальтере своей несчастной любви, который она умыкнула в одном из своих душевных порывов (мужу её любовного объекта, правда, пришлось увезти свою жену - на всякий случай).
"Действительно, - подумал мистер Скотт. - Достойная для поэтессы смерть".
И протёр тыльной стороной ладони слезящиеся глаза.
Сам мистер Скотт стихов не сочинял даже будучи юношей, и вообще натурой он был крайне прозаичной: любил читать детективы (увы, приходилось перечитывать одни и те же: мистер Скотт уже десять лет как был инвалидом, передвигающимся в инвалидной коляске, и ходить в магазин за новыми детективами ему было попросту невозможно), ругаться на власть, не обеспечивающую свободу передвижения таким же инвалидам, как он сам (впрочем, ругаться вслух с его немотой было крайне затруднительно), и смотреть телевизор (несколько раз просил девочку из службы поддержки престарелым вызвать электрика, но всё почему-то никак, и транслировал в итоге он один-единственный канал "Романтика", по которому круглые сутки показывали мексиканские сериалы).
Иногда его одиночество разбавлялось девочкой, приходящей к нему из службы поддержки, которая всякий раз порывалась его отвезти в дом престарелых, справедливо объясняя своё желание тем, что уж там-то ему будет не столь одиноко и вообще будет чем заняться; он отказывался наотрез, приходя в смертельный ужас от одной лишь мысли, что ему придётся навсегда покинуть квартиру, в которой он так долго жил со своей женой и детьми - к его сожалению, он довольно крепко привязывался к местам и крайне не любил их менять. Девочка на это очень расстраивалась и затем молча помогала ему в каких-то бытовых вещах: готовила еду (на порядок вкуснее, чем готовил сам мистер Скотт), смазывала пролежни, убиралась в квартире, наводила чистоту - в общем, нельзя сказать, что она уж так сильно ему досаждала.
В какой-то момент мистер Скотт вдруг пришёл к мысли, что теперь его жизнь так и будет состоять из чувства тотального одиночества, немых споров с жаждущей ему помочь девочкой из службы помощи престарелым, незнания, какой сейчас день и сколько времени (из часов были только песочные, и те сломанные в одной из своих стеклянных половинок, так что весь песок высыпался на стол, если их перевернуть), и так оно будет до самой его смерти, казавшейся ему теперь практически невозможной, но ошибался.
Утро началось с настойчивого и громкого звонка в дверь. Мистер Скотт понятия не имел, кто бы это мог быть, ведь соседи к нему не ходили (кроме мистера Джордана из соседнего дома, но тот вскоре тоже разучился передвигаться на собственных ногах, и более к нему не заходил), сектанты и рекламщики так и подавно, как узнали, что тут им не откроют, а ведь больше и некому - у девочки из службы есть свой собственный ключ...
И самое отвратительное в этой ситуации было то, что мистер Скотт при всём желании не смог бы открыть ему дверь - обычно ему помогала сесть на коляску та самая девочка из службы поддержки, сам он при попытке хотя бы привстать на руках на кровати в итоге скатывался с неё вниз; поэтому ему просто оставалось терпеливо ждать, когда же новый гость перестанет так усердно звонить в дверь, а просто уйдёт подобру-поздорову.
Но всё оказалось совсем не так: мучить звонок незнакомец действительно перестал, однако начал шуровать в замке, периодически отчего-то вскрикивая (ногти сломал, что ли?). Сердце мистера Скотта от ужаса упало вниз.
"Воры", - подумал он. Совершенно неясно, что они собирались у него воровать (пенсию ему, конечно, платят, причём весьма приличную, но он этими деньгами не мог воспользоваться никак; неужто кто-то узнал?...), но было ясно одно: если дело дойдёт до грабежа, живым ему из этой переделки не выйти точно. Это, конечно, грело душу с одной стороны (наконец-то!), но с другой - не на такой конец своего жизненного пути рассчитывал мистер Скотт...
Он в страхе заозирался по сторонам: телефон ему давно отключили за неуплату, из тех соображений, что "а зачем немому телефон?", поэтому он, даже если бы хотел, не смог бы сбросить вызов в полицию; а чем ещё можно было бы защититься от нахального грабителя, он не знал...
Вскоре дверь в прихожей поддалась напору, и через некоторое время в комнату мистера Скотта ввалился молодой мужчина. Ростом он был невысок, на лице - колючие пеньки небритости на неровной, шероховатой коже, одежда представляла собой поношенную выцветшую смесь из хлопка в катышках, полиэстра и прожжённой сигаретами шерсти. Человек посмотрел на испуганного старика и заговорил:
- Ах, ну да, я совсем забыл. Дядя, я прошу меня простить за опоздание, но я слегка на вас обижен: Вы ни слова мне не написали, что не можете открыть мне сами дверь. Теперь уж нечего ругаться, что я вам её сломал: хорошая была дверь, между прочим. Это неприлично с Вашей стороны.
Тут в него полетела подушка; это было единственное, что мог в него метнуть напуганный до смерти старик. Впрочем, вышло у него это не очень удачно: мужчина подушку всё-таки поймал.
- Ну да, - проговорил он, - я и не думал, что ты мне обрадуешься. Мне на свете кто-нибудь может обрадоваться? Нет, конечно! Но, дядя, тогда бы и не приглашал.
"Дядя? - удивился мистер Скотт. - Позвольте, молодой человек, но я единственный в семье ребёнок".
Молодой человек, к сожалению, мыслей читать не умел, и, помогая хрупкому старику усесться на коляску, продолжал что-то говорить; но мистер Скотт был настолько шокирован его поведением, что услышал далеко не всё.
- Вот так другое дело, - произнёс этот странный мужчина, накидывая старику одеяло на ноги. - Прости, я не привёз с собой твоё письмо - потерял по дороге. Ох, надо бы тебя расчесать, ты так выглядишь совсем как пугало. И вот, я совсем не знал как поступить... Впрочем, какая разница, расчёсываться тебе или нет, ты и так одной ногой в могиле, и, судя по виду, не слишком задаешься вопросами внешнего вида, ведь так? Ты бы мог рассуждать, например, о духовном. Прости, я перескакиваю с темы на темы; так вот - в твоём письме была куча вещей, которые я не в состоянии понять... Я сначала твоё "я стар и умираю" прочитал как "я страстен в Рае". Извини, я всегда читаю письма по диагонали. Когда я ехал к тебе, я даже не знал, жив ты или нет. Всё бросил, абсолютно всё ... Ну ладно, так и быть, расчешу тебя. Ведь тридцать лет не виделись!
"Молодой человек, - злился мистер Скотт, - тридцать лет назад мне было сорок, а Вам же не больше трёх. Я точно никак не мог Вас видеть!".
Он хотел было спрятаться от этого странного мужчины под одеяло, но тот оказался шустрее - едва только расчёска коснулась волос старика, как тот оттолкнул его и гневно посмотрел через очки, стараясь выразить в своём взгляде всё: презрение к этому типу, брезгливость к его внешнему виду, неприязнь к его такому откровенному мошенничеству. Мужчина немного постоял, а затем обиженно заговорил:
- Дядя, ты очень несправедлив ко мне. Разве я виноват, что сын ненавистного тебе брата, бросившего семью в шестнадцать лет? Можно подумать, я сам выбирал, у кого мне родиться - поверь мне, такое бы я себе не выбрал, уж скорее наметил себе в отцы какого-нибудь действительно богатого олигарха. Но куда там, я вообще никогда сам ничего себе не выбираю... И сейчас ты ведешь себя не лучше моего отца. Как свинья. Как последняя свинья, смею тебе напомнить. Хотя нет, последняя свинья - это я, а ты всего лишь предпоследняя. Примчался к тебе на поезде через тысячи километров. Моментально, как только смог. Угнал у мальчика велосипед на станции. Я же говорю, мне нужно было ехать к тебе поскорее. - Он немного прищурил глаза, стараясь рассмотреть остолбеневшего от его слов старика получше. - А ты не сильно изменился. Я сильнее. Хотя в детстве, кажется, был симпатичнее. Надо тебя расчесать.
Мистер Скотт слушал его, открыв от изумления рот. Он никак не мог принять и понять то, что этот странный и умалишенный молодой человек вообще ему говорил; с другой стороны, его внезапно озарила робкая надежда, и слабое "Неужели всё-таки не один?..." прорвалось через пелену гнева и скептических вопросов в духе "Ну кто этот мошенник?". Поэтому мистер Скотт не стал сопротивляться заботам своего "племянника"; более того, он даже вспомнил какого-то двоюродного брата, пропавшего черт знает сколько лет тому назад - тот, правда, был бездетный, но а вдруг? Мог же он наследить какой-нибудь красотке и оставить ей в подарок сына? Мог вполне. И видеть он его в принципе мог тридцать лет тому назад - ни черта, правда, не помнит об этом событии...
- Вот так, - и мужчина, довольный собой, отложил расчёску. - Знаешь, ты даже красивый. Теперь и хоронить не жалко - вот представь: ты в гробу с такой аккуратной прической, и как-то, знаешь, даже выглядишь солидно... Ты что-нибудь ел? Кивни мне, ты хочешь есть или нет? Просто ты учти, я человек занятой, готовить себе не привык. Ну, хорошо, не смотри на меня так, мне просто лень, и я к тому же не умею. Ты будешь блинчики? Только давай не будем ни о чём тяжелом говорить, хорошо? - Молчание. - Скажи, ты хочешь, чтобы тебя кремировали?
Мистер Скотт не знал, на что ему из этого словесного потока кивать; а мужчина тем временем поставил на сковороду замороженные котлеты, и всё это время говорил, не замолкая ни на секунду - создавалось ощущение, будто его эта тишина в доме его "дяди" гнетёт невероятно. Или же чувствует себя в чём-то виноватым. Например, за тот энтузиазм, с которым он говорит о похоронах мистера Скотта.
"Мог бы и поуважительнее себя вести, между прочим, - был недоволен мистер Скотт. - Раз уж всё равно расковырял дверь".
За то время, пока этот человек готовил котлеты, он успел рассказать едва ли не всю свою биографию (Тэд Л.Джордан - как странно, ведь его брата звали Льюис! а Джордан, наверное, фамилия матери), менеджер средней руки (недавно медленно, но верно завалил проект на работе, и с тех пор должность его держится едва ли не на соплях), последний неудачник, которому не с кем было поговорить последние несколько лет, и теперь он никак не может заткнуться, "уж извини"...
Вроде всё сходится. Однако непонятно одно - о каком письме-приглашении идёт речь?
- Вот, - сказал Тэд, ставя поднос с едой на стол. - Кстати, ты решил, куда отправишь свои органы? Ты можешь завещать их науке, например. Мне бы такое польстило, если бы вел здоровый образ жизни. Зачем ты солишь котлеты? Их не солят, они и так солёные. Зачем ты смотришь на меня как на предателя, меня это раздражает! Да, я плохой человек, и ты, кажется, это видишь. Между прочим, ты сам виноват в том, что вместо рагу по-голландски я подаю тебе котлеты: мог бы в честь приезда своего племянника закупиться в магазине едой. Это очень некрасиво с твоей стороны, я расстроен до слёз. Но ладно, ты прав, это сущая ерунда. Надо поговорить о чём-нибудь действительно приятном, да. - Он помолчал. - Какую музыку ты хочешь услышать на похоронах?
Мистер Скотт поперхнулся.
- О, понимаю, - похлопал ему по спине Тэд, пожалуй, даже чуть более усердно, чем того требовалось. - Ну, хватит. Ты не хочешь об этом думать. Я понимаю. Но, послушай, не всё же бояться смерти! Иногда она бывает неожиданно приятной. Как освобождение. Понимаешь? Тебе бы тут инвентаризацию провести, ни черта ничего не работает... Тебе что-то не нравится? Ааа, мой внешний вид тебя не устраивает! Ну прости, у меня денег нет на получше. Я у тебя в доме всего час, а ты смотришь на меня, как будто бы я злодей. Ты меня очень обижаешь этим взглядом, между прочим.
Мистер Скотт отодвинул от себя тарелку.
- Я не хочу тебя травить! - воскликнул Тэд, активно махая руками. - Думаешь, я бы убил тебя за наследство? А вот и нет! Я ведь очень трусливый, на самом деле. На самом деле, - повторил он. - Вот и взгляд твой меня пугает, о каком убийстве может идти речь? Нет, я не такой, совсем не такой. Я хуже. Червяк слабохарактерный. Ну всё, мы снова говорим о неприятном! Кстати, ты в курсе, что не можешь дойти до метро? Ты знаешь, что такое метро? Почему у тебя нет ни одной моей фотографии? Ни одной! И фотографии отца у тебя нет, везде ты один. А ты, оказывается, эгоист, дядя. Я не удивляюсь тому, что ты не чтишь память моего отца. Он это, честно, заслужил. Ты их все выбросил, фотографии? Ты не любишь память на картинке? И правильно. Моя мама хотела, чтобы я стал модельером, а я хотел вырасти в кардиолога. Все модельеры гомики, мне бы это не подошло. Я вообще хотел себе семью всегда, с кучей детишек и любящей женой. Но дело в том, что я не люблю детей, и очень бы их испугался.
Он наконец-то замолчал, и мистер Скотт печально вздохнул.
"Мой племянник идиот", - подумал он, взглянув в безмолвную серость экрана его сломанного телевизора.
Тэд Л.Джордан прожил у него около трёх дней. Мистер Скотт не мог вспомнить никого другого, чьё бы присутствие напрягало бы его так сильно - несмотря на бесконечную самокритику, руки у него были толковые, он умел работать по дому, готовить еду, и даже почти починил телевизор - теперь он показывал три канала, по которым никогда не крутили новостей. Он бесконечно утомлял мистера Скотта разговорами о похоронах, периодически отвлекаясь на мимолетные вещи или явления, и от этого он создавал впечатление взбесившегося радиоприемника, транслирующего все станции подряд.
У мистера Скотта от этого ужасно болела голова.
В такие моменты ему хотелось отправить мужчину куда подальше, сказать ему, что тот ошибся адресом, что катился бы он к чёрту, и вообще - как же без него было лучше; но. во-первых, проклятая немота, заставлявшая его замалчивать даже самое необходимое, во-вторых, это желание проходило довольно быстро, и оно затем менялось на глубокую преданность этому странному человеку, радость от появления хоть какого-нибудь родственника и благодарность за проделанный им труд - он отдавал себе отчёт в том, что Тэд, несмотря на такую же робкую привязанность у него к дядюшке, куда больше мотивируется корыстными интересами, нежели реальными чувствами, но его успокаивало то, что они у него есть вообще - это невероятно грело старика. Это было видно в сущих мелочах - как Тэд, пока спит мистер Скотт, чинит входную дверь, не имея навыков в ручном труде вообще (распорол до крови себе палец, но дверь починил); как жалуется на дядюшкину неблагодарность ("Ни одного подарочка, ни единого! Хоть бы на Новый Год! Хоть бы, я не знаю, на Хеллоуин одеколон! Мне ведь нужно не так много, правда!") - это всего лишь от недостатка внимания, успокаивал себя мистер Скотт, дрожащими руками начав вязать Тэду шарф, мальчик просто очень одинокий. Как он сам. И разговоры о его похоронах, думает мистер Скотт, просто желание забить чем-то одинокие паузы. Все родственники иногда бывают невыносимыми.
Но так же мистер Скотт знал, что всё хорошее когда-нибудь кончается. Кончилось оно и в этот раз.
Мистер Скотт почти довязал шарф Тэду, когда тот вернулся из магазина, с неровным взглядом испуганного помешанности и рассеянными дрожащими руками. Что-то внутри у мистера Скотта ёкнуло, когда он увидел его, и почему-то у него сразу возникла мысль, что сейчас будет что-то страшное.
Тэд уронил пакет с едой себе под ноги и неровной, шатающейся походкой прошёл в комнату мистера Скотта.
- Почему ты не сказал свою фамилию? - спросил его Тэд.
Мистер Скотт молчал.
- Я понимаю, что ты немой, но ты же мог написать свою фамилию, - повторил Тэд. - Как тебя зовут?
Мистер Скотт по-прежнему молчал.
- Я искал Джорджа Джордана. Мистер Джордан сегодня умер, так мне сказала соседка. У него в руках была фотография мальчика со своим отцом, его братом.
Мистер Скотт прерывисто вздохнул.
- Я ошибся квартирой. Понимаешь? Я ошибся квартирой. Мой настоящий дядя умер.
Мистер Скотт рассеянно гладил руками шарф. Тэд облокотился на стол, и, кажется, начал плакать.
- Это был неверный адрес, - проговорил он, едва сдерживаясь от того, чтобы не разрыдаться, как маленький ребёнок. - Господи, где я был, что я делал?... Мой дядя ждал меня. Три дня ждал! Смотрел в окно, не отрываясь! А я... я...
Он уронил голову на стол.
Мистер Скотт не знал, что ему на это следовало делать. Наверное, ему что-то надо было сказать: например, что он очень сожалеет... нет, слишком официально. Так не говорят людям, которые потеряли родных, себе бы он такого не сказал, присутствуй он на похоронах жены. Что то, что произошло, это ужасно... уж куда очевидно. Наверное, твой дядя был хорошим человеком - утешил, нечего сказать, какая ему разница от этого? Или, наверное, так: во всём случившемся виноват я - ведь я же знал, что не отправлял тебе письма, и что не было у меня никакого брата, должен был сказать тебе об этом...
Вероятно, даже слова не всегда помогают в беде.
Мистер Скотт осторожно дотронулся до плеча Тэда: тот никак не отреагировал на прикосновение старика, хотя тот ожидал, что он от него отдёрнется, или ударит, опрокинув с коляски, или начнёт горько плакать - да нет, ничего. Как лежал на столе до этого, так и продолжал лежать абсолютно молча, что пугало мистера Скотта в разы.
"Ну ты и дурак, - думал он про себя. - Такой ничтожный человек, а ты о нём заботишься, как о родном".
Внезапно Тэд вскочил с места. Мистер Скотт впервые схватился за сердце, так неожиданно он это сделал.
- Ладно, - сказал Тэд, вытирая слёзы тыльной стороной ладони, - хватит переживать. Ты что-нибудь будешь есть?
Их ужин прошёл в абсолютной тишине. Мистер Скотт ел как обычно, помалу и не спуская глаз с "племянника", а Тэд в сей раз ковырял еду, смотрел то на неё, то на какую-то точку в поблеклых шершавых обоях. Выглядел он куда растерянней обычного, и мистера Скотта это очень расстраивало; "всё в порядке, - повторял он про себя, - посмотрелбы я, мистер Скотт, как бы ты себя вёл в такой ситуации".
Периодически Тэд вставал с места и включал телевизор, чтобы хоть чем-то заполнить царившую в комнате тишину; телевизор быстро ему надоедал, и он так же резко вставал, чтобы выключить его. Он ходил по комнате, садился обратно на место, пытался есть, снова вставал, смотрел на старика, отворачивался, выходил из комнаты, возвращался, вертел в руках какие-то вещи - в общем, вел себя адекватно ситуации, как вел бы себя сам мистер Скотт, будь у него ноги, и будь он Тэдом Джорданом.
- Я идиот, - воскликнул внезапно Тэд.
Мистер Скотт побоялся кивать, как раньше делал в таких случаях.
- Прости, я действительно не знаю, что ещё сказать.
Мистер Скотт пожал плечами. Он сам не знал, что бы говорил в такой ситуации.
- Ты правда не умеешь говорить? А ходить?
Мистер Скотт сердито взглянул на Тэда, съежившегося ещё меньше, чем обычно.
- Прости. Я правда не знаю, что сейчас делать и где тут правда.
Он замолчал.
- Мне нужно развеяться. Тебе нужно развеяться? Мы бы могли съездить в парк. Сейчас как раз осень, красиво.
Мистер Скотт взглянул в окно и слегка поёжился.
- Или в кино, если замерзаешь. Чёрт возьми, я не хочу сидеть в этом доме! - внезапно вспылил Тэд, ударив кулаком о стену. - Это ты во всём виноват! Почему ты мне ничего не сказал? Ты нарочно меня здесь держал, чтобы хоть кто-то за тобой ухаживал!
Мистер Скотт смотрел в окно, не шевелясь.
- Ладно, - внезапно успокоился Тэд. - Ладно. Ладно. Прости. Я сам не свой. Ничего не понимаю.
Мистер Скотт повернулся в его сторону, попытался улыбнуться, протянул вперёд руку и погладил его.
- Ой, - вздрогнул Тэд. - Зачем ты это сделал? Для чего? ...Ааа, понимаю. Я очень испугался, уж прости. - Он немного молчит. - Так поехали в кино?
Когда они выехали из подъезда, мистеру Скотту на секунду показалось, что он вот-вот задохнётся: иногда он проветривал свою квартиру, открывая в комнате окно, но чтобы вот так вдыхать осенний городской воздух... Как долго он не выходил на улицу, пять лет? Десять? Давно, в любом случае очень давно.
Он со смесью восторга и удивления смотрел на окружающий мир: в какой-то момент он почувствовал себя ребёнком - вообще старики, по его мнению, очень напоминают детей, такие же беспомощные, удивляющиеся миру, но только если про детей говорят, что они "уже" едят сами, "уже" ходят на ногах, а не на четвереньках, то старики - это вечное "ещё": "ещё пока" ходят сами, "ещё пока" едят без посторонней помощи...
Всего-то одно слово поменять, а такие разные состояния.
Мистер Скотт искоса посмотрел на Тэда: тот опять о чём-то болтал, как обычно - говорил в основном о несущественном, как казалось самому Тэду, но мистеру Скотту всё равно было очень приятно его слушать.
- ...у меня родилась отличная идея. Знаешь, если будем сидеть в тёплом месте, то осень нас не догонит, мы не состаримся и не замёрзнем окончательно. Как тебе такой вариант событий? Я понимаю, что тебе это и так не грозит, уже всё это пережил, но лично мне ещё пока пожить хочется. Ну, наверное. Чуть поменьше, чем тебе, я не такой выносливый, на самом деле. Я это вот к чему - мы пойдём в кафе после фильма?
Мистер Скотт кивнул ему в ответ.
- Вообще завидую тебе, старик, - внезапно признался Тэд. - О тебе есть кому позаботиться. Ну, ты понимаешь ведь, да? Обо мне некому позаботиться, а я сюда приехал за этим, на самом деле. Ты думаешь, я сюда приехал дядю хоронить? Вести себя с ним, как веду с тобой? Нет же! Ну, да, квартира в первую очередь. Смотрел на неё, приценивался - свой уголок лучше съемной комнаты, верно же? Но не только поэтому. Долго рассказывать, почему... А тут - привык, как ни странно. Я в детстве младших хотел себе, сёстрёнку, брата - или старших. Представляешь, здоровый хрен приходит к маме и говорит: "Мама, хочу старшего брата". Что бы ты подумал? Наверное, именно поэтому она считала меня гомиком и мечтала записать в модельеры. Но всё же не так скучно, как одному.
"Понимаю", - кивнул мистер Скотт.
- Ладно, старик, - вздохнул Тэд. - Я понимаю, я хреновая замена семье. Бездарность настоящая. Наверно. Ничего, умрёшь, и там свою семью увидишь. У тебя же была семья?
Мистер Скотт растерянно и даже немного обиженно посмотрел на Тэда.
- Ну-ну, старик, - застеснялся молодой человек. - Не смотри на меня так. Мне становится слишком стыдно.
"И это я понимаю, - кивнул мистер Скотт. - Я же всё понимаю. Но, пока я жив, не смей так говорить".
- Ладно, не буду, - словно лениво протянул Тэд.
Он тоже всё понял.