Он был стар и слаб. И даже, неяркий, отбрасывающий причудливые тени, свет факелов заставлял его глаза слезиться.
А снисходительное отношение со стороны жены и сына оскорбляло его достоинство. Боевой меч, висевший на стене, прямо над его головой, которым он совершил немало подвигов, ржавел в ножнах. Почему он, в прошлом прославленный герой, не погиб в одном из многочисленных сражений, а попал в неумолимые лапы старости? Если бы ему суждено было погибнуть на поле брани, его душа отправилась бы в Валлгаллу и сам великий Один высоко поднимал в его честь чашу с медом за столом героев. Он окинул взглядом своих некогда голубых, а теперь напоминающих цветом штормовое море, глаз скорбные лица родственников. Ему не нужно было их сострадание, старательно написанное на лицах. Старый воин отворачивался к стене и беззвучно плакал. И, в эти трудные для него минуты, воспоминания тревожили его сердце.
Когда-то он был великим героем, о котором скальды слагали песни, а теперь стал немощным, никому не нужным стариком. Его, покрытое шрамами тело, ныло по ночам и он не мог заснуть. Старик лежал на своей, опротивевшей ему постели, и вспоминал.
Коридор, освещенный факелами.
Мужественные, словно высеченные из камня, и тревожные лица воинов. Он входит в плохо освещенную залу, где подняв кубки с медом, застыли, словно восковые фигуры, многочисленные герои, не раз проверенные в битвах.
Его встречает седой, но сохранивший силу, уверенность и ясный ум, один из славных Скильдингов, король Дании Хродгар.
— Для меня счастье видеть тебя, вождь геатов, — говорит он и стремительно пройдя несколько шагов, отделяющих их, крепко сжимает его в своих могучих объятиях. Среди воинов не принято такое проявление чувств. Он помнит, как слегка отстраняется от короля, но лишь настолько, чтобы не обидеть его.
— И я рад видеть тебя, славный король Хродгар.
Именно так он отвечает одному из Скильдингов.
— Садись за стол, — приглашает его король.
— Не время пировать, — произносит он, обводя встревоженные лица взглядом, — у вас горе, и я помогу.
Он остается один в зале, которую поспешно покидают воины короля. Один в полнейшей и зловещей темноте.
Ожидание чудовища, появившегося из гнилых болот и поедающего людей, тянется невыносимо долго. И в эти минуты, сомнение, как червь точит сердце. И возникают сотни вопросов, которые и героя могут превратить в труса. Что он думал в те минуты? Старик напряг свою память. Он думал о том, сумеет ли справиться с Гренделем, питающимся трупами, устоит ли в смертельном бою?
Он переворачивает стол, с которого летят пустые кубки и остатки еды, и пододвигает его к двери. Он понимает, что это слишком жалкое препятствие для чудовища из зловонных болот. Но даже если оно, хотя бы на мгновение, задержит его, он сможет приготовиться к обороне.
Дверь, а вместе с ней и стол разлетаются в щепки после удара могучей лапы. Холодные и злые глаза колосса, горящие в темноте, ищут свою очередную жертву. Никогда он не сможет забыть этот взгляд! И первым желанием его, в эти напряженные минуты, было убежать и спрятаться. Он казался себе маленьким мальчиком, слабым и беззащитным, встретившим жестокого и безжалостного зверя. Грендель видит его и издает торжествующий вопль. Пища стоит перед ним и не делает никаких движений, чтобы защититься. Но странное дело, этот вопль не испугал его тогда, а подстегнул к решительным действиям. Меч со звоном выскакивает из ножен, обретая свою собственную жизнь. Человек и сталь становятся союзниками. Но Грендель не обращает на этот звук ни малейшего внимания.
Все его помыслы и движения подчинены одному — желанию схватить пищу и унести в свое страшное болото, где его дожидается голодная мать. Меч описывает угрожающие полукруги, обещая жестокий бой. Зверь одним ударом выбивает его из руки.
Старик помнит это неприятное чувство беззащитности, которое посещает его в эти мгновения. Он отступает к стене.
Сердце гулко бьется в его груди, медленно опускаясь вниз. Почему тогда судьба пощадила его? Может быть, в поединок вмешались боги, решив, что подобной твари не место на Земле? Никто этого не знает. Он только помнит, как его тело наполняется могучей силой. Его тело становится телом божества, а руки подобны всесокрушающим молотам Тора.
И дальнейшее противоборство происходит словно не наяву, а во сне. Он ловит когтистую лапу, крепко сжимает ее в руке и рванув на себя, отрывает от ужасного, покрытого чешуей, тела.
Все это видения прошлого, теперь живущие своей жизнью. И они часто преследуют его, больного и несчастного старика.
Хродгара давно уже нет в живых, как нет в живых еще многих воинов, которые молча благодарили его в темной зале, стоя над телом поверженного Гренделя. А для чего же он продолжает жить теперь? В чем смысл его существования?
Какое же это было благо, если бы люди не доживали до старости!
Так думал Беовульф, некогда могучий и непобедимый герой, поверженный костлявой старухой-старостью.
Но звук шагов он расслышал хорошо и повернулся к вошедшему в его опочивальню сыну, высокому и стройному воину, напомнившему Беовульфу о днях своей молодости.
— Не смотри на меня, как на живого мертвеца, Виглаф. Лучше расскажи, что делается в мире?
— Все спокойно, — ответил сын, явно что-то скрывая от старого воина.
Но отца не проведешь. Он видит сердцем, чувствуя, что что-то беспокоит Виглафа.
— Говори!
Взгляд отца суров. Виглафу ничего не остается, как открыть свой секрет.
— Хранитель клада. Кто-то потревожил его. Дракон уже сжег три селения.
Беовульф резко приподнялся на кровати. Его мутные глаза заблестели от возбуждения.
— А что же воины?
Виглаф безнадежно махнул рукой.
— А ты? — старик посмотрел на сына с осуждением.
— Я собрался с ним биться и перед боем зашел к тебе попрощаться.
Беовульф кряхтя, поднялся с постели.
— Помоги мне одеться, — сказал он сыну тоном, не терпящим возражений.
Виглаф послушно принес отцу доспехи и снял со стены его тяжелый меч. Отец, с помощью сына, облачился в доспехи, со звоном выхватил меч из ножен. Все его существо радовалось возможности умереть с честью.
— Я пойду с тобой, — похлопав по плечу, сказал старый воин сыну, — Боюсь, что один, ты с драконом не справишься.
И он, опираясь на крепкое плечо Виглафа, поспешил навстречу своему последнему подвигу