...Когда я закрываю глаза в предвкушении долгожданного сна, я вижу под веками фиолетовые круги, величественно выплывающие откуда-то из глубины моей головы и падающие куда-то по направлению к кончику моего носа. Они настолько привычны, что я считаю их чем-то вечным и незыблемым, чем-то вроде замороженной вечности, опоры в жизненной текучести и изменчивости. Поэтому когда они пропадают, меня мучает бессонница и приходится пить снотворное.
Снотворное - тоже одна из опор, на которых покоится мое существование. Но все же я предпочитаю круги под веками, внутри головы, потому что зависимость от них в сотни раз меньше, чем от таблеток. И она скорее психическая, нежели физическая.
Можно не думать о том, что будет, если круги исчезнут.
Если же исчезнет снотворное, будет катастрофа.
Утром я как всегда стоял на остановке и ждал, когда подойдет трамвай. На асфальте были лужи.
...Я стоял на остановке и смотрел в небо. После грозы оно было таким же, как мои воспаленные мозги. Оно отражалось в одной из луж. Один из голубей подошел к ней и стал клевать небо. Он клевал мой мозг, и каждое движение сизой птичьей шеи отдавалось жуткой болью в моей голове.
Кроме меня на остановке был старик, который что-то бормотал себе под нос. В моих наушниках играла музыка, а ветер, символ непостоянства, заставлял тополиные листья показывать небу свое серебристое брюхо.
Я стоял и думал о чем-то. Мои мысли были путанны, и я не мог зацепиться ими за что-то одно. Я думал о том, что придет трамвай, оставив еще пару царапин на рельсах, я уеду на нем, потеряв свое состояние покоя, небо в лужах покроется рябью, звук в наушниках растает, а старик умрет.
Тут краем уха, сквозь причмокивание звуков, я услышал, как он бормочет: "Этому миру не хватает постоянства. Пропадает последняя опора... Он скоро порвется на части. Нет ничего, что оставалось бы неизменным". Меня это позабавило - почти мертвый старик упрекает мир в неверности и измене.
...Я ищу спокойствия и вечности. И меня не устраивает вариант "смерть".
...Садясь в трамвай, я подумал, что причиной моего состояния, должно быть, является моя болезнь. Пульсирующая, то нарастающая, то убывающая боль в висках не дает ни привыкнуть к ней, ни вовсе забыть про нее.
В сущности, боль тоже непостоянна, как и жизнь. К ней нельзя привыкнуть и забыть о ней.
Наверное, мне нужен сон.
...Уже неделю я не могу нормально заснуть. Стоит мне улечься и закрыть глаза, как в голове начинают роиться образы, мысли и обрывки мелодий. Черепная коробка становится чересчур тесной для опухоли, именуемой человеческим мозгом - все ЭТО требует немедленного выражения, оно разрывает меня на множество частей, и я просто не знаю, что делать: то ли шарить по полу в поисках ручки и листа бумаги, то ли кидаться к смутному остову фортепиано, которое стоит в моей комнате, чтобы позволить моим дрожащим пальцам коснуться клавиш и успокоить воспаленный мозг. Но звук фортепиано в ночной темноте будет таким оглушительно громким и гулким, что порвет мои барабанные перепонки... Поэтому чаще всего ничего не происходит, и я, промучившись с полчаса, проваливаюсь в липкий и пористый сон.
...Самое ужасное - это мои сны. Они всегда разворачиваются по определенному сценарию. Самые страшные из них я называю "безумный лифт" и "оранжерея".
Оранжерея - странное сооружение с переходами из хлипких металлических конструкций, которые насквозь проржавели от времени. Они утыканы шипами и жалобно скрипят при любом, даже самом малейшем, прикосновении. Внизу - заросли каких-то растений и фонтаны, которые шипят как змеи. Я пытаюсь выйти из оранжереи по этим конструкциям, неизменно срываюсь, падаю с огромной высоты и... не умираю. Я бессмертен и заточен в ней навечно. Вечная тюрьма - вот чем оказывается в моем случае эта пресловутая вечная жизнь.
Безумный лифт - самый кошмарный из моих снов. Сначала я сажусь в лифт какой-то обшарпанной девятиэтажки и нажимаю кнопку 1 этажа. Внезапно лифт словно сходит с ума: сначала он вдруг бешено несется вниз с ужасным шумом, затем начинает выписывать пируэты в пространстве, он едет не только вверх-вниз, но и назад, вперед, в сторону, по диагонали... Двери лязгают перед моим носом, как хищная пасть какого-то диковинного цветка, у которого венчик утыкан зубами. Затем лифт останавливается, мигает кнопка "приехали" и я вижу, что за дверями лифта - ничто. После долгих последующих метаний двери открываются еще раз - "Последний", - мелькает у меня в голове, - и я вижу перед собой бетонную стену с двумя скобами, хватаюсь за них, и тут лифт вновь ухает вниз, размозжив мне голову своей крышей и оторвав руки.
...Фиолетовых кругов больше нет. Вместо них - какие-то пурпурные кляксы, которые расползаются по черному полю и исчезают, словно радужные крылья бабочки, брошенной в чан с серной кислотой.
Весь день я думал о чем-то. Вечером пришел домой, принял душ и лег спать. Ушел к спасительным фиолетовым кругам под веками. Они - единственное, что остается неизменно чудесным в моей жизни, застоявшейся, как болото, и одновременно столь изменчивой. Несмотря на всю ее унылую однообразность и скуку, каждый мой прожитый день гадок по-своему.
...Я закрыл глаза, и через несколько минут увидел, как в глубине тьмы появляются, а затем исчезают, проваливаясь вниз, фиолетовые круги. На миг я почувствовал, что безгранично счастлив. Но в этот раз я вдруг ощутил какую-то странность. В этот раз круги не были статичны сами по себе, внутри себя же, они оказались спиралью. Гигантской пурпурно-черной зубчатой спиралью, похожей на раковину чудовищно бесконечной ракушки. Она водоворотом уходила вникуда. Черный и фиолетовый больше не существовали по отдельности, они были слиты воедино.
Что-то внутри меня оборвалось.
PS: ...иногда я смотрю вокруг себя и у меня в мозгу пробегает гадская мысль о том, что я уже прозрела главную истину этого мира: суть ее - Движение. Все находится в движении. Великие мира сего великие потому, что поймали ощущение Движения и двигаются вместе с этим миром, обгоняя его на шаг, не больше. Будешь отставать, умрешь. Будешь идти слишком быстро - потеряешь с ним связь, что тоже означает смерть...