В городе Н., где мы жили долгое время, нашим соседом был мистер Келли. Он был само изящество, элегантность, и, что самое удивительное, совершенно невозмутим. Уверен, спроси я у любого старожила, помнит ли он, чтобы мистер Келли дал волю чувствам и расплакался или расшумелся, старожил нахмурится и отрицательно покачает головой: наш сосед никогда не выходил из себя. На его розовых губах всегда играла подобающая случаю улыбка, и губы эти не ведали, что такое отчаяние, от которого они бы превратились в сплошную саднящую и кровоточащую рану, или что такое волнение, когда пытаешься унять учащенное дыхание, которое превращает рот в Сахару и их приходится постоянно облизывать. Нет, губы мистера Келли были всегда розоватые и чуть влажные, и их выражение, правда, чуть статичное, было всегда к месту. В лучших домах города об этой особенности нашего соседа говорили не иначе как о "хороших манерах".
Неудивительно, что я, тогда еще десятилетний мальчишка, постоянно следил за ним в надежде перенять что-нибудь этакое, мистеркеллиевское. Хотя и видел что-то ненастоящее в этом. За прожитые десять лет я каким-то образом научился многому. По-моему, я уже понимал в полной мере, что, например, традиции и церемонии в своей сути - пустая форма, за которой ничего нет, и неважно, чем ты ее заполняешь. Можешь трясти самого уважаемого старого пердуна за руку и при этом вместо вежливого "Здравствуйте, мистер Н., как поживаете?" говорить "Гори в Аду!". Поэтому лет в шесть я перестал целовать мать и желать ей спокойной ночи.
Но несмотря на это, я все же хотел быть похожим на мистера Келли, потому что мне постоянно говорили о том, что я должен брать пример с него, если хочу добиться в жизни заоблачных высот. Не знаю, почему все думали, будто мистер Келли благодаря своим манерам их добился - он был всего лишь мелким землевладельцем.
Однажды я шпионил за ним, подглядывая в окно первого этажа, где как раз находилось его трюмо из вишневого дерева с драгоценными инкрустациями. Он кружился возле него, собираясь уходить - каждый последний четверг месяца он ходил собирать плату за участки со своих арендаторов. Мистер Келли сдувал невидимые пылинки со своего сюртука и приглаживал помадой волосы. Затем, озираясь, подошел к дубовому шкафу с толстыми дверцами (тут-то я и заметил странную вещь, хотя сейчас не уверен, не было ли это обманом зрения - у мистера Келли не было рта), открыл его, быстро взял оттуда что-то (я не успел разглядеть) и вернулся к зеркалу. Проделав какие-то манипуляции, он повернулся в сторону окна - на лице его сияла язвительная и холодная усмешка - и вышел.
Я тут же влез через открытое окно в комнату и бросился к шкафу. Дубовые створки поддались, и я увидел, что же мистер Келли хранил в своем таинственном шкафу: там были улыбки всех мастей! И улыбка благодетельно-доброжелательная, и улыбка для соседей N6, и ядовитая саркастическая усмешка, и даже похотливо-жалостливая гримаса, с которой, как говорят, он беседовал с мадемуазель И., которая неосмотрительно призналась ему в любви. Я созерцал все это, открыв рот, как вдруг меня накрыла тень мистера Келли и голос раскатисто прогремел над моей головой:
- Что ты здесь делаешь, негодный мальчишка?!
Я обернулся и увидел мистера Келли. Он был рассержен и язвительно улыбался мне последнечетверговой арендаторской улыбкой. Потом его пальцы цепко схватились за мое ухо, и он пинком спустил меня с крыльца и захлопнул двери.
И я решил мстить. Через месяц, в очередной арендаторский четверг, я пробрался в комнату на первом этаже и поджог дубовый шкаф - он был для меня символом мирового лицемерия. Когда мистер Келли вернулся, он обнаружил обгорелый дубовый остов и обуглившийся вокруг него паркет. Все, что он смог сделать - это покачать головой и язвительно выплюнуть: "Тааа-ак, тааа-ак!".
С тех пор про мистера Келли начали говорить, что он - желчный человечишко, который только и может, что еле слышно шептать колкие шуточки - от постоянного пребывания в одном и том же положении его лицевые мышцы полностью атрофировались, и лицо превратилось в кислую недовольную маску. Люди в нашем городе говорили, что мистера Келли, продуло, и из-за сквозняка ему защемило нерв - наш сосед любил через приоткрытую дверь балкона любоваться розами. Но я-то знал, что этот лицемер просто лишился своего чудесного шкафа, и поэтому вынужден носить на лице изо дня в день одну и ту же улыбку, будто говорящую: "Да что вы?".
Прошло два десятка лет, но даже сейчас, когда мистер Келли превратился в старика, разбитого параличом, прикованного к инвалидному креслу, он улыбается, и его губы все такие же розовые и чуть влажные.