|
|
Маг его сиятельства
Он был высок, худощав и невозмутим. В своем черном, отороченном белой каймой плаще и украшенном галунами камзоле с ослепительно блестящим рядом пуговиц он казался персонажем из театра теней. Движения его были скупы и отточены; никогда он не позволял себе ту беспокойную нервозность, какая часто появляется в вынужденной спешке или, наоборот, в долгом ожидании.
Также он никогда не повышал голос, этого не требовалось: всякий, слышавший о сире Андре, с трепетом и почтением внимал его речам, боясь вызвать неудовольствие или, упаси небо, прогневить мага сиятельного графа де Витт.
Как известно, маги специализируются в разных областях, больших и малых, ведомых простым людям и тайных. Есть среди них фундаменталы-теоретики, что сидят день-деньской в собственных башнях, выбираясь лишь на симпозиумы, или, если не бегут мирской жизни, занимаются преподаванием в коллегиумах и университетах, где строго и безжалостно вдалбливают в безалаберных студентов премудрости волшебной науки. Есть маги практики: исследователи и экспериментаторы. Есть те, кто весьма слабо преуспев в магических дисциплинах, подается в ремесленники - вроде обычных горшечников, бондарей или кожевников - и, продавая волшебство, кому за медяки, а кому и за весомое золото, живет, казалось бы, припеваючи, выплакивая собственное бессилие по ночам одной только подушке, когда рядом нет ни жены, ни детей. Есть и подлинные мастера. Такие не служат никому, если не связаны клятвой или долговым обязательством.
Андре был практикующим магом редкой, забытой уже специализации. О ней вам с удовольствием поведает пышная матрона и крикливая базарная торговка, седовласый отец семейства и бродячий музыкант, шляющийся по ярмаркам в поисках заработка. И они же - рассмеются в лицо, по крайней мере, торговка и бродяжка, если вы спросите, верят ли они в то, что рассказывают.
То, что хорошо для легенд и преданий, какие приятно вспомнить длинным ненастным вечером, когда в печи, исходя жаром, трещат березовые поленья, когда за окном беснуется ветер и льет дождь, но сквозь плотно затворенные ставни не проникает ни звука, и можно, сидя в тепле и спокойствии, не думать о непогоде на дворе, а рассуждать на отвлеченные темы - о героях и великих битвах, о чудовищах и отъявленных злодеях, о дальних странах, где будто бы живут трехногие безголовые люди, о морских путешествиях и сопряженном с ними риске... В общем, обо всём том, что не здесь и не сейчас, и избави Зиждитель, чтобы когда-нибудь надежно похороненное в ворохе сказаний прошлое обернулось вдруг буднями. Нашими серыми, непримечательными буднями.
Бесконечным страшным подвигом, когда герой - ты! Великая битва ждет - тебя! Чудовища и злодеи встречаются на каждом шагу, а трехногих и безголовых из дальних стран ты видел лично еще в позапрошлом путешествии.
О своих умениях Андре предпочитал помалкивать. Те же, кто волей случая знал о них или догадывался, не могли уже спокойно относиться ни к каким, пусть даже самым явным побасенкам. А вдруг - о небо! вдруг! - и это окажется правдой?
Сир Андре был магом боевой персонификации.
Джехангир-ага встречал свою пятьдесят первую весну в седле. Великий тенгиз, пред которым склонили колени и юг и восток, направил тумен во главе с нойоном Гунджи на закат, к Морю Тьмы в диких и неизведанных землях.
Мудр тенгиз, не любит лишней крови - родной крови! Мало ли что шепчут, мало ли где, но... Скачи, Гунджи, завоевывай во славу Повелителя вселенной страны и народы, неси кочевой порядок. Хочешь? - стань новым солнцем, но, заклинаю, Гунджи, не лезь, не суйся! - да проклянет ослушника небо! - в дела империи, думать забудь о следующем курултае, тайных переговорах и верных сподвижниках.
Нойон забыл и не думал, а кто в здравом рассудке желает отведать угрюмую ласку плети и - рассветом позже - быть разодранным четырьмя молодыми кобылицами? Слушаю и повинуюсь, почтительно ответствовал он и, покорный воле господина - да умножатся его годы, - не допуская ни в чем промедления, начал готовиться к походу.
Лучше сразу аркан на шею, говорили старики и плевались, едва заслышав о долгой дороге на запад.
Выжившие из ума пугливые тарбаганы, прилюдно усмехался нойон. Выбора у него не было.
К весне значительно поредевшее войско достигло обрывистых берегов, за спиной - вплотную - высились горы, привычный сухой воздух давно сменился гнилостной хлябью, а родная степь осталась в далеких мечтах, снах и тяжком молчании на привале. Взятый в проводники местный, худой как жердина арат, урод уродом - колченогий, горбатый, с шестью пальцами на руках, клялся провести к узкому - уже горлышка кувшина! - проливу, за которым... Тут пастух закатывал глаза, и речь его делалась совершенно невнятной.
На седьмой день, пройдя вытянутый трехпалым когтем саджи полуостров, конница споткнулась о раскинувшиеся до горизонта и отливающие медью воды. Пастух взвыл от ужаса и замолк навсегда: бледная голова покатилась по гальке. Нойон мрачно смотрел на волны.
Разменивать силу Джехангира-аги на эту "никчемную лужу"? И потом, встретив врага... что?! В тумене осталось три тысячи воинов. Хвала небу, зрившему за детьми своими, пусть не пристально, вполглаза. Пусть. Три тысячи - не две, и не одна. И не кучка испуганных оборванцев. Всё могло быть гораздо хуже.
Путь на закат проклят от века; сюда, где рогатый дракон Хо каждодневно глотает солнце, а змея Шу скользит меж пенными гребнями, охраняя покой мертвых, вход живым заказан. Только безумцы или герои... Нойон не был ни тем, ни другим. "Никчемная лужа", красноватое, будто от пролитой крови, Море Тьмы, ворочалось беспокойным младенцем, ярилось - при стихшем ветре, вздымало тугие валы, с грохотом рассыпая соленые брызги.
Младенцу не сиделось на кошме, младенец тянулся к замершим на берегу людям. Агукал, требуя жертву. Прибой захлестывал обезглавленное тело, утаскивая на глубину.
Зовите, наконец скрипнул зубами Гунджи. Ведь выбора у него...
Голем получился замечательный, а ничего иного - как бы ни злословили горожане, браня выскочек и недоучек вроде аптекаря, пушкаря и фортификатора - и быть не могло. Андре подмигнул соскочившему с мраморной тумбы льву и вновь посуровел взглядом. Лев зевнул, широко открыв пасть, встряхнулся и, издав звучный рык, распростерся у ног мастера в ожидании приказа. Окрас зверя, пятнистый, черного и белого цветов, в точности повторял расцветку пьедестала.
Маг "повел" ожившее изваяние, сливаясь с ним чувствами и мыслями. Начиная с простых, животных: хочется есть, и заканчивая собственными, человеческими: взмыленная лошадь гонца... резкий вопросительный прищур графа... бестолковая суета прислуги. Прознав о недобрых вестях, сервенты заметались по замку, будто шныряющие в подвале крысы.
И - аудиенция у его сиятельства. Скупые фразы бьют навылет, в куски разнося панцирь хладнокровия.
Кавалерия. Не рейтары, не драгуны, не кирасиры. Непонятно кто. Пять полков. Навскидку. Может, больше. Огнестрельного вооружения не имеют. Луки, копья, сабли. Одежда... странная. Весьма. Идут широким облавным фронтом. Осадных и метательных орудий у врага нет: ни таранов, ни воронов, ни фашин, не говоря уже о баллистах и пушках. Но рубежные крепости пали одна за другой. Приграничные поселения уничтожены. Два-три дня, и всадники станут лагерем у стен. Замок не готов к осаде. В гарнизоне триста человек, боеприпасов в обрез, провиант не доставляется, теперь ясно - почему. Городское ополчение? Да какое там ополчение! От комедиантов пользы больше, чем от этих снулых буржуа. Пока известие дойдет до короля, пока регулярные войска двинутся на подмогу... И еще - враг убивает женщин, стариков и детей; молодые и крепкие мужчины присоединяются к захватчикам. Словно опоили их чем-то, словно...
Двадцать пять лет - достаточный срок, чтобы забыть и не верить. Чтобы забыть и не бояться хватит и десяти зим. Маг скривился, дернул щекой. Но кто дерзнет перечить Curia Magus?
По лицу Антуана, темному, будто высеченному из базальта, пробежали трещины.
Андре, я даю вам официальное разрешение. С подписью и печатью.
На высшую степень?
Граф слепо уставился в окно, цветной витраж полыхал багрянцем.
Степень? - с нажимом повторил маг.
Море на витраже отблескивало медью; медью гудели колокола на башнях; от кислого привкуса меди во рту сводило скулы.
По обстоятельствам... - Граф перекладывал ответственность, и маг понимал терзания Антуана.
Значит, если артиллерия не справится, если доблесть защитников, валы и рвы, частокол и камень не остановят нападающих, будем действовать по ситуации. А действия настоящего боевого мага - не грошовая алхимия, не куцый набор служебных заклинаний выпускника батальной кафедры и не мнимые чудеса иллюзиониста. И уж тем более не доморощенное колдовство умельцев-самоучек. Это настолько серьезно, что после Готфридова побоища в Лотарингии, где обе враждующие стороны потеряли убитыми и ранеными до четверти миллиона человек, Базельский собор очередным эдиктом наложил на таковые деяния бессрочный мораторий, и Чаровные приказы уже четверть века тщательно следят за его исполнением.
Отвлекшись, маг перестал "вести" льва, и тот оцепенел, грузно осев на траву. Маг нахмурился: квалификация без должной тренировки падает, из разряда навыков и умений переходя в обычное знание. Сосредоточься, Андре.
Он стоял на двух ногах и четырех лапах, глядел четырьмя глазами и нервно подергивал хвостом.
Общим. Одним на двоих.
Джехангир-ага служил нойону не за страх, а за совесть: много вёсен назад, когда еще большой той не провозгласил старшего из рода Гунджи тенгизом, юный брат Повелителя вселенной спас шамана от гнева... Впрочем, Джехангир-ага предпочитал думать о насущном. Прошлое - блёклая тень, будущего - нет. Но у колдуна всё же имелись некоторые сомнения насчет грядущего, недосягаемого и далёкого. Потому что земли, лежащие за Морем Тьмы... вернее, те земли, где очутились нойон и воины его улуса, когда стараниями шамана преодолели злые бурные воды по призрачному мосту в мире духов...
Сомнения Джехангир-ага держал при себе и отбросил без сожаления, едва лишь дозорный отряд разграбил и сжег первый встреченный по дороге юрт, с легкостью перебив не успевших облачиться в тяжелые доспехи неповоротливых всадников. Однако сомнения возвратились и вновь завладели душой колдуна: тьмоморцам был ведом порох и огненное оружие, с каким армия тенгиза столкнулась при завоевании царства Цзинь. Тьмоморцы использовали хитроумные машины и возводили искусные укрепления. Пленные же смотрели на завоевателей как... на дикарей. Недолго.
Шаман трясся в седле, перебирая бусины сомнений. Любовался формой и цветом, выискивал огрехи, откидывая негодные зерна. Колебания не терзали его: местные жители могли быть сколь угодно храбрыми и умелыми воинами, могли оказаться потомками чжуржэнов из царства Цзинь, могли поклоняться не высокому небу, а своим выдуманным божкам, какая разница? - Джехангир-ага не чуял здесь ни капли подлинной волшбы. А значит, чужеземцы обречены.
Кости ныли, моля о покое, и шаман сбавил ход. Мимо - отряд за отрядом - скакали новообращенные степняки. Хей-я! - отсалютовал колдуну бородатый и белокожий юзбаши. Хей-я-а! - подхватили остальные. Джехангир-ага махнул им рукой и замер, следя за вьющимся в клубах пыли бунчуком нойона: под прядями конских волос колыхалось узкое и длинное полотнище с разинувшим пасть...
Хей-я-а! Хей! - Бородатые и белокожие всё не кончались, и шаман довольно улыбнулся: скоро они по праву станут называться туменом.
Маг весьма редко применял свое грозное искусство, а уж наивысшую ступень - ни разу: не возникало необходимости. И запрет, запрет курии висел над головой мифическим мечом. Однако теперь, когда враг у порога - больше, много больше пяти кавалерийских полков - и готовится к приступу... Когда город в страхе и трепете молится на рыцарей графа, крепость стен и ругаемых почем зря магистров батальной кафедры - пушкаря и фортификатора... Когда сам граф - ни кровинки на лице - говорит, а кажется, что умоляет: мессир, ваш долг...
Андре не нужны слова. Он коротко кивает: это его честь. Голос мага тверд и решителен.
Ужель он - здесь и сейчас - не оборонит, не убережет замок? Город? Людей?
Неужто допустит - здесь и сейчас, - чтобы в начале нового столетия, когда расцветают науки и искусства, страна скатилась к дикости и варварству прежних веков?
Разве позволит беде войти в двери? И хлынуть дальше подобно моровой язве? Тьма непроглядная! Если это случится, то Готфридово побоище сочтут детской забавой. Те, кто выживет. Выживут ли? Враг убивает женщин, стариков и детей; молодые здоровые мужчины присоединяются к захватчикам.
О небо! Направь и упрочи руку мою, дух мой и помыслы.
Он напрягся и ощутил тяжелую глыбу крепости, двор и хозяйственные постройки, каждого человека в ней, начиная с графа и заканчивая менестрелем, собак на псарне, почтовых голубей и множество крыс в подвалах. Дома, базарчики и улицы города остались вовне. Начнем с малого: големов. Каменные изваяния, зарычав, спрыгнули наземь; вздыбился булыжник - строем грубых истуканов; тянут корявые длани голиафы-деревья... Химеры дались сложнее. Основную часть составили крысы, а когда серых бестий не хватило, пришлось позаимствовать толику живности у почтенных обывателей. У кого свинью, а у кого и верхового коня. Даже уткам нашлось место.
Бросив визжащую армаду в горнило сражения, мастер утер вспотевший лоб: пальцы предательски дрожали. На щеках пунцовел румянец, вены набрякли, галуны камзола растрепались. Винтовая лестница, ведущая наверх, казалось, уже истомилась в ожидании, и ступени чутко вслушивались: не идет ли кто? Ну? Скорее!
Приведя себя в порядок, сир Андре, маг боевой персонификации, коннетабль графа, немолодой и неулыбчивый, вышел на донжон.
Шаман умел признавать ошибки, оттого и прожил полвека. И рассчитывал жить еще и еще. Ни капли подлинной волшбы? О мудрый нойон, не вели казнить!.. Не распознал, не различил вовремя, кругом виноват перед тобой старый Джехангир! Но суди по справедливости, нойон, - разве я подводил тебя? Разве не сопутствовала тебе удача в походах? Разве не брал ты золото и пленников, сколько хотел?
Клянусь, так будет и на этот раз! Духи благоволят тебе, нойон. Я слышу их радостный смех, я вижу... знаю!
Мы утопим чужаков в их собственной крови! Пусть захлебнутся, шакалы.
Хорошо, бросил Гунджи, у которого не оставалась другого выбора.
С полотнища под бунчуком скалился рогатый дракон Хо, владыка мертвых, повелитель загробного мира, чей гребень пронзает твердь небес, а взмах могучих крыльев рождает ураганы и бури.
Пожиратель луны и солнца одобрял выбор нойона.
Замок был окружен конной лавой. Номады, из Азии или иных восточных земель, решил Андре и уже не думал о необычности появления степняков здесь, в Европе: он еле успевал раздавать приказы. Големы и слепленные из подвернувшейся под руку живности химеры - вот собака с крыльями и раздвоенными копытами, вот боров с кублом змей на загривке - рвали несметное войско. Солнце клонилось к западу, вычерчивая на земле длинные фантасмагорические тени. Бой продолжался.
И... кажется, враг наконец дрогнул? Отступил? Нет! Раздавшиеся по сторонам группы всадников - и люди, и их низкорослые мохнатые лошади - поодиночке и вместе принимают звериное обличье. Твари до того ужасны, что маг, дрогнув, теряет связующие нити. Челнок рассудка уже не скользит по основе магического уподобления: химеры и големы пятятся под натиском орды. С небес летит, обрушиваясь тараном, хищный клёкот - стаи беркутов пикируют на сотворенных по науке сира Андре созданий, и те окончательно обращаются в бегство.
Кошмарные полчища настигают беглецов и... с легкостью вобрав в себя! присоединив! - как часть к целому - набрасываются на частокол. Преодолев валы и рвы, штурмуют стены.
Андре потрясен и обескуражен. Так значит, молодые сильные мужчины... и боевые големы, и химеры, и... Сверху льется густой обжигающий вар, летят камни и стрелы; разрываются ручные гранаты. Самых резвых ублюдков, карабкающихся на парапет, встречают бойцы гарнизона. Дикая волна, поредевшая, помятая, откатывается назад, сдает позиции - чтобы вернуться заново: неистовым прибоем.
Медные сполохи в глазах; надрывается медь колоколов; кровь из прокушенной губы отдает медью.
Андре не обойдется третьей ступенью, не решится взять управление гарнизоном и - если понадобится - иными горожанами; рыцарь-исполин не сразит зубастую стаю. Задавят числом, сожрут в мгновение ока. Колосс рухнет, охотник превратится в добычу, а затем - и в жертву, едва подкосятся его глиняные ноги. Только высшая ступень, только объяв всё и вся...
Орда, наводнившая поле, растеклась грязной лужей; прибой медлил. И вдруг взорвался бурной круговертью, складываясь чертами гигантской фигуры. Третья... - с облегчением понял маг, недозволенная четвертая, высшая, ступень вне родных земель им не под силу.
А ты? В силах ли ты? - глядя, как встает напротив небывалое чудовище, вопросил себя. Пот струился по лбу, заливая глаза; шатаясь от безумного напряжения, маг смотрел. Смотрел...
...увенчанная костяным гребнем морда - выше донжона, шесть лап - шесть вывороченных с корнями деревьев, крылья хлопают парусами на ветру, торс размером с гору, а каждый коготь - с протазан.
Забыли? Не помните?! - кричал маг остолбеневшим в ужасе рыцарям. А ведь когда-то... Обыденная, как солнце в небе? Нож наточить, телегу починить? Чудес не бывает, чудесам не обучают в университетах? Правильно, так и есть. Двадцать пять лет назад эдиктом Curia Magus запретили и низвели до балагана, расплодив неучей. И что? Что теперь?!
Напрасно канониры горбятся у бойниц, напрасно содрогаются стволы пушек, и дым выстрелов застилает облака. Впустую. Тщета и суета сует. Монстр неуязвим: раны затягиваются на глазах, вырванные куски плоти обращаются тварями поменьше и вновь сливаются с общим телом.
Сотрясая землю, Он движется к крепости. Замахивается... и, даже не перешагнув палисад, проламывает фас бастиона.
Осадные орудия?! Маг зло усмехается. Ярость клокочет в сердце: требует выхода.
Ты же мечтал - втайне! - о героях и битвах? Надеялся, что когда-нибудь... и тихо ненавидел монотонность будней. Примерял на себя былые подвиги, думал о славе, которую уже не снискать? Костерил шепотом Базельский собор и злосчастный указ? Так получай! Сразу. Сполна.
Не трехногих и безголовых, нет - пострашнее. Ну, справишься?!
У тебя официальное разрешение. С подписью и печатью. И не надо бояться расследования: обстоятельства таковы, что любой дознатчик Чаровного приказа сочтет их более чем убедительными. Не стоит печалиться и о тайных происках доброхотов - доброхоты непременно найдутся, пусть их: его сиятельство граф Антуан замолвит словечко. Но потянешь ли ты высшую ступень?
Ты!
Здесь и сейчас.
Он воздвигся навстречу противнику всей громадой замка, его стенами и башнями, зубцами и бойницами, камнями кладки и окованными железом воротами, а главное - людьми: рыцарями и сонными горожанами, горластыми лавочниками и ярмарочными комедиантами, трактирщиками и бродяжьим отребьем. Каждой шавкой и шлюхой, цветком и травинкой, мелкой пичугой и ее гнездом в кроне старого вяза.
Родной землей.
Тем кровом и очагом, что вовек недоступны захватчикам.
Маг "вел" пробудившийся город, сливаясь с ним чувствами и мыслями. Начиная с простых, обыденных: выклянчить у жены несколько су на выпивку, подоить корову, спрятать в погребе щегольские туфли с пряжками, а потом, после осады... - и заканчивая собственными, никакими. В голове было пусто; по спине полз неприятный холодок; ступни и ладони жгло, точно он угодил в заросли крапивы. Отчаянно хотелось пить. Эдикт Базельского собора казался сущим пустяком по сравнению с неподъемной ношей луга, и перелеска, и далекой реки, и уж, конечно, с раздиравшими мага интересами и стремлениями тысяч людей, которые упрямо не желали подчиняться.
Кто заливал горе вином, кто перевязывал раны тряпками, у кого-то болел выбитый зуб. А какая-то сволочь, и не одна, - мучилась с похмелья.
Бесконечный страшный подвиг? Когда герой - ты? Великая битва ждет - тебя? Чудовище - о небо! как вы похожи! - готовится рвать и крушить, а злодеи и отъявленные интриганы остались только в Curia Magus. Эдикты сочиняют, чтоб их!
Андре стиснул зубы и шагнул вперед, с хрустом вминая в землю колья палисада.
18 - 21.08.07
|
|
|