Аннотация: Сон-фильм, в котором перед героем ставится нетривиальная моральная задачка. Скорее всего, в европейской системе моральных координат на неё нет ответа. Это своего рода коллизия.
Если у меня грустное лицо, то это не значит, что я обязательно в плохом настроении. Но в этот раз настроение, действительно не из лучших. Ну а как иначе, в такой ситуации?
Хорошо, могу и рассказать. Тайны тут никакой нет. Теперь уже нет.
С чего бы начать? Пожалуй, началом можно считать моё обучение в университете. Это сейчас быть студентом университета значит то же, что быть идиотом. Тогда, конечно, подозревали, что система образования должна быть построена иначе, но никто ещё не знал как именно. Мне повезло -- я не столько отсиживал зад на лекциях, сколько занимался полноценной практикой. Такой практикой, что на всю жизнь отпечатывается. Мда. Место подвернулось благодаря моим хорошим отношениям с профессором. Вообще-то он просто скинул на меня работу, которую ему стоило делать самому. Прибыли всего ничего, а вот опасность была в наличии. Нужно было следить за больными в медицинском исследовательском центре.
И не просто больными. Большая часть из них уже не имела никаких шансов стать здоровыми. Собственно, там их не столько лечили, сколько исследовали. Хотя лечить, конечно, тоже пытались. Иногда даже получалось.
А мне, как самому везучему, досталась палата нуль. Входить туда можно было только в спецкостюме, а выходить только после весьма жестокой дезинфекции. Везением я это называю хотя бы потому, что мальчишку лаборанта туда бы не пустили ни за что. Но больным был нужен психолог. Да, именно психологию я тогда изучал. Помимо прочего.
Там я и познакомился с Пабло Эстебаном. Он мне, девятнадцатилетнему оболтусу, казался уже стариком. Ещё бы, почти тридцать четыре. Хотя, честно говоря, он и выглядел действительно как старик. Зараза, которой он заболел, уже угробила всех его товарищей по несчастью. Сам же Пабло то ли заболел позже остальных, то ли в силу каких-то особенностей организма сопротивлялся лучше. Болезнь убивала его медленнее, но так же надёжно. Даже сейчас эту дрянь не удостоили особого названия. Просто штамм такой-то.
Пабло называл болезнь Тварью. И с ним трудно было не согласиться. Исходя из того, что я узнал от исследователей -- Тварь медленно меняла клеточную структуру его тела, подобно раку или проказе. Болезнь пожирала его органы один за другим. Когда я видел Пабло в первый раз, у него уже не хватало трёх пальцев, и он ежедневно подключался к искусственной почке.
Трудно было ожидать оптимизма от человека в подобном состоянии, особенно если учесть, что Пабло не был верующим. На помощь его родных и знакомых тоже рассчитывать не приходилось. Выяснилось, что, ложась в палату, он договорился об официальном признании мёртвым. Им неделю назад сообщили, что он воспользовался правом на эвтаназию. И не так уж этих родных было много -- мать, отец, да младший брат. Ни жены, ни детей... На официальных похоронах было меньше десяти человек. Да и по биографии Пабло не производил впечатления исполина духа. Простой клерк, таких тогда метко называли офисным планктоном, чуть ли не в первый раз покинул насиженное место, исполняя обязанности курьера. Оказался в неудачное время в неудачном месте. В самолёте оказался заразный больной. Банально и, увы, фатально.
Тем больше было моё удивление, когда я увидел целеустремлённого, несломленного и просто обаятельного человека. Пабло не ждал от исследователей чуда. Он знал, что умрёт. Но, возможно, впервые в жизни, у него был враг. Тварь. Пабло сражался с Тварью не за свою жизнь -- он стремился прикончить этого врага ценой своей жизни. Тварь нельзя было ударить, но можно было "отдать в лапы эскулапов", как он выражался.
День за днём Пабло просвечивали, резали, наблюдали.. А он не просто терпел это, он с энтузиазмом пытался помочь исследователям в любой мелочи. Даже сам подбадривал их. Неудивительно, что меня взяли к нему штатным психологом. Казалось, что ему вообще не требуется помощь.
Но это, конечно, было не так. Как я теперь знаю, многие люди могут собрать себя в кулак под действием ярости, ненависти или даже отчаяния. Но длится этот эффект недолго. Так и Пабло начал давать слабину. Я думаю, что дело было в невозможности принимать обезболивающее, мешавшее исследователям в каких-то анализах. Боль обладает свойством вытрясать из головы всё лишнее, даже ненависть и ярость. Пабло плакал от этой боли и всё чаще смотрел на портрет одной девушки. Выяснить кто она такая оказалось не слишком просто. Это была не жена, не невеста и даже не подруга. Просто тайная любовь всей его жизни. Она даже на его похороны не пришла.
Как-то раз, когда приступ боли был особенно сильным, Пабло схватил меня за воротник и прижался лицом к стеклу моего шлема. Это словно давало ему гарантию, что я услышу его лучше. Он боялся, что ад всё-таки существует, и что мы уже находимся в этом аду. Я успокоил его -- сказал, что не слишком-то похож на беса. И тогда он попросил меня, попросил не позволить ему сдаться, если вдруг воля оставит тело. Я, опрометчиво согласился.
Когда я всё это рассказываю, у тебя может создаться впечатление, что случилось чудо, и Пабло вылечили. Нет, такого чуда не произошло. Я наблюдал за этой самоотверженной агонией до конца. Не буду расписывать все подробности, не в них суть. Скажу лишь, что за несколько дней до смерти Пабло ко мне обратился старший группы исследователей, доктор Ортега. На основании работы с Пабло они создали вакцину. Можно было прекратить мучения человека. И Ортега интересовался моим мнением, следует ли сообщать об этом Пабло? Я был уверен, что стоит. Ведь именно этой победы добивался Паблок, как мне казалось.
Казалось мне неправильно. Пабло лишь спросил о настоящем лекарстве. Ортега начал объяснять, что никакое лекарство уже не поможет Пабло. Пабло лишь отмахнулся. "Что я могу сделать, чтобы вы сделали лекарство? Не для меня. Просто лекарство. Настоящее." Опыты продолжились.
Через несколько дней Пабло навсегда потерял сознание, и ещё через неделю умер. Его кремировали, и я лично доставил урну с прахом (гарантированно обеззараженным, но и запечатанным) на кладбище при институте. Хоть Пабло и не был верующим, я молился за него. Сам себе я признавался, что мне подобный подвиг самоотверженности повторить не получится. Даже от того что Пабло умер я уже испытывал облегчение.
Думаешь это конец? Дудки! Неделю назад я был в этом институте. Из-за моих ребят, чтобы устроить им хорошую практику. Ну и хотелось самому посмотреть как всё изменилось. Представь себе моё удивление, когда я увидел, что институт теперь носит имя Пабло Эстебана. Конечно, я спросил, почему именно в его честь. Он ведь был не единственным таким пациентом. Или его триумф духа особенно поразил научную братию? Учитывая, что я сам работал с Пабло, меня посвятили в подробности, даже провели по лабораториям. И если названием я был просто удивлён, то увиденное сразило меня наповал. В каждой лаборатории сидел свой Пабло Эстебан. Их там были десятки. И все больны разными смертельными хворями. Я ужаснулся, но мне разъяснили детали.
Это не было клонирование -- ментограммы Пабло вкупе с современными технологиями позволяли сделать точные копии, на момент поступления. А лекарство от Твари уже не представляло проблемы.
Это не было принуждение. Каждой копии подробно рассказывали о ситуации и просили содействия в исследованиях. В случае отказа предоставлялись пенсия и терминал от института
Раньше копировали многих. И многие отказывались отдавать свою нежданную жизнь науке. Только ни одна из копий Пабло не пожелала покинуть институт. Так что со временем стали копировать только его.
В ужасе покинул я это место бесконечных страданий. Я не мог найти изъяна в логике учёных, но душа бунтовала против этого филиала ада для хорошо знакомого мне человека. Уверен, что каковы бы ни были прегрешения Пабло, он не заслужил вечных мучений. То ли я стал слишком стар для современной морали, то ли моя мораль устарела для современности. Не знаю. Но даже Иисусу Христу хоть и пришлось пережить распятие, всё же не суждено проходить его ежедневно...