Предыдущее отчего-то не фиксируется в памяти. Однако, как блестящей теореме жизненно необходимы твердолобые и пыльные аксиомы, так не могла, конечно же, возникнуть из ничего и эта очередная попойка (вечеринка, посиделка, полежалка).
Потихоньку наступала весна. Мы брели по очень мокрым лужам, пили пиво, болгарское вино "Рубин", а вокруг горело великое множество лупящих в глаза огней. Слезились опухшие от коньюктевитов автомобильные фары, нахохлившиеся светофоры умиляли нас своей принципиальностью, грязные пешеходные перебеги вдохновляли, - наверное, на подвиги. Хорошо на такой улице быть просто не могло, - происходило действительно что-то важное.
И тут появился: откуда? Почему? Именно! Появился Славка. Славуня. Славуся. Замерла желчь, - и весь прыщавый выпердос замер вместе с ней. Друг. Дружище. Дружище не просто появился. Дружище сообщил.
Космический бродяга, многодневно вымоченный садистскою волею мэтра Брэдбери, в мутных потоках венерической воды, а затем обретающий теплое и солнечное одиночество внутри домика с пышным названием, - вот кто бы понял и оценил. Получив сырой компресс во весь рост, начинаешь ценить, откуда ни возьмись появившийся волшебный оазис с магическим названием: ХАТА!
И была радость. Господи, почему мы теперь никогда и ничему так не радуемся? Разве нам все время плохо? Наверное, я радовался не событиям, а тому, что жизнь впереди? Да. Я радовался. А теперь нет.
Квартира (ХАТА!) Славика. Две (три?) комнаты. Младший брат удален. ОНА восседает в кресле. (Тулуз-Лотрек. "Клоунесса Ша-Ю-Као"). Я самозабвенно парю в районе поручня этого кресла. Почему-то мы смотрим телевизор и разговариваем с кем-то напротив. Наверное, все уже выпито? Вечеринка исчерпывающе переходит в отъезжалку и провожалку, но все, конечно же, медлят. Моя левая верхняя (конечность) опирается на спинку (кресла, конечно). Вот здесь-то мы и остановимся. Потому что здесь-то вся эта великая странность и начинает происходить. Осознание происходит незаметно: рука не столько служит опорой в моем шатком положении. Эта рука скорее обнимает! Пальцы этой руки меланхолично перебирают теплое плечико под пушистой тканью. Ткань удивительно мягкая. Плечико удивительно жаркое. ОНА до крайности увлечена разговором с абстракцией напротив: губки шевелятся, пальчики жестикулируют. Телевизор подбубнивает и подмигивает своими марганцовокислыми красками. Рука моя внезапно холодеет и начинает подергиваться в такт телевизору. Не переставая открывать пухлый ротик, ОНА удивленно косится на меня.
Из массовки выкатывается Славик (а может, это он сидел напротив?). Он устал намекать: под дверью хныкает младший брат, стрелки часов давно уже в пиковом положении, а уж его, Славика, положение - ну просто.... И так далее. Шумный и пьяный водопад лихо катится по темным ступенькам. Кто-то кого-то толкает. Возня. Грохот. Размытые стоп кадры на фоне проема, пахнущего мокрой весенней землей, дальше - провал. Но это не важно. Уже случилось.
Манную кашу весенней распутицы сменяют подсохшие корочки тротуаров. Дни наполняются. Первое ощущение ветерка на перезимовавшей коже. Yes! Я в футболке! А что же сделала со мной моя клоунесса? Победное шествие в угаре первых пятилеток - отдыхает. Раньше я просто был. Теперь я - стал
Я стал бритым (словно мартовский снежок вдруг исчез с лица... пушок!). Я стал замкнутым (часами лежу на зеленом диване, прислушиваюсь к гулким ударам собственного сердца). Оно готово. Выскочить. Нет. Вылететь. Оно - из груди, а кое-что, не менее трепетное и бьющееся, - из штанов. Я стал... Я достал своих друзей (не пью пиво, не расписываю пульку, не подхожу к телефону - у нее нет телефона!!!). Я в контрах с Борей (опаздываю на репетиции, играю как последний мудак). О чем я думаю? Кто из нас мудак? С мамой (шляюсь, не появляюсь, не занимаюсь, огрызаюсь, не помогаюсь - каюсь, каюсь). С папой (как я с матерью обращаюсь?).
Зато, какая масса нового и слабительного! Это, прежде всего окно. Маленькое такое окошечко. С географически ободранным подоконником. Нет, не в Европу, ага?
Это - радиационно-опасные стенды, казарменные полы и насмешливые взгляды. Олигофрены! Мне плевать! Я жду!
Пейзажик вместе с мельчайшими заоконными натюрмортами - идеальный полигон для моих ежедневных (ежевечерних) медитаций. Туфли, конечно, малость жмут (прости, отец!) влажные пальцы мучительно щупают заскорузлый комочек из трешниц, рублей и пятерок. А хватит ли потом на тачку? До ее дома. Я - потом, как всегда. Случайными ночными троллейбусами (трамваями?) или ножками, my friend, ножками!
Училищная жизнь замирает. Натюрморты экспрессионистически темнеют. Суровые, но справедливые люди на стендах утомленно ждут от меня команды "отбой" и вот уже ее каблучки тихонько печатают застарелый линолеум. Их стук отчего-то заставляет мою грудь исторгнуть сладостное - фу-ух! Внимание: выход.
Аккуратные швейцарские домики бровей, линия губ, прихотливо застывшая в повелительном наклонении. Несколько шагов - насмешливый взгляд, спина прямая - поворот. Крупным планом: старенькая вахтерша (в глазах сочувствие). Еще несколько шагов - и немного легкомысленные двери, ведущие в храм Советского Искусства, остаются за спиной.
Сквозь улиц оторопь сквозную
Под зыбкий гром спешили мы
И это был полет вслепую
Сквозь пустоту, сквозь капель шум
Во власти мысли оробелой, - по тротуарам, наобум
...
Чьи стихи? Не помню. Но такими они были. Мои мечты. А НЕ-мечты?
-... Куда? Сегодня? Я устала. Проводи меня, пожалуйста, домой! Ну, вот.... Опять эти детские обиды. Ну, прости! Сегодня мы не погуляем по этим твоим дурацким улицам! Через парк? Хорошо. Ладно. Зайдем в этот твой парк. Ты хотя бы на каруселях девушку прокатишь?
Не думайте, будто я ничегошеньки не понимал. Я не хотел понимать. Не хотел понимать, что мы ровесники только по возрасту. Не хотел понимать обращенных в ее сторону (восхищенных), в мою (удивленных) мужских взглядов. Уместнее всего, наверное, припомнить здесь дедушку Гоголя с его гениальным: "...знаете ли вы...". Так вот: знаете ли вы? Представляете ли вы цветущую 17-летнюю украинскую девушку? Сочную, как те самые фрукты с загадочным названием J 7 (семь раз подумай - один отпей?). В одном, конечно, старый националист был прав: есть, господа, вопросы, на которые просто невозможно ответить пассивным словом: знаю.
А плюгавого 17-летнего подростка со вздувшейся ширинкой и тривиальной мизансценой вы знаете? То-то.
Иногда на нее что-то такое находило: вспоминается попахивающий мышами подъезд у облупившейся зеленеющей (Матисс, ты бы рыдал) стенки которого передо мной разворачивался эдакий целовально-мануальный ликбез:
- Я посасываю твою нижнюю губу, а ты мою верхнюю. Положи, наконец, свои руки сюда!
Или на укромной мохнатой полянке:
- Хочу еще шампанского! - протянутые ручки. - Целуй! Целуй пальчики! Целуй ручки! О, Боже, у меня вся задница мокрая! Скорей лови тачку!
Вся ирония - это нынешнее. А тогда была боль. Жестокая и огромная. Ведь меня фактически держали за подружку! А подружки для того и существуют, чтобы сообщать им абсолютно безжалостные подробности. Например, по поводу встречи с бывшим другом:
- Пашка только и смотрел на меня. Глаза - тебе не передать. Потрясающе - грустные! Вздохнул так, знаешь, ну короче - вообще. Потом горько так: береги то, что я тебе сохранил,... представляешь?
Или, например:
- Ну, ты меня вчера и в тачку посадил... Ты думаешь, он повез меня домой? Ха! Три ХА-ХА-ХА! Мы до утра по городу катались! Прикол! Он мне всю свою жизнь рассказал! Такой мужик классный!
Еще вариант:
- Короче, нога разболелась - ну, пришлось к хирургу. Захожу, - а там мужик! И смотрит на меня.... Ну, знаешь, так, в общем, смотрит. Потом стал ногу смотреть. Трогает, знаешь, так, мнет, а сам на меня так - раз, раз... полный улет! Руки, знаешь, такие - ну мужик одним словом...
На очередном культпоходе в пустынный, пахнущий нафталином, театр Оперы и Балета. Балет (опера?) "Гром с Путивля" (смотрели?):
- Ой! Пока ты там, в буфет бегал, ко мне такой мужик подкатился! Из Киева! Солидный такой, знаешь, лет так наверное около сороковника.... Представляешь? Прикол! Подходит - взгляд - ну чисто глазуновский взгляд! Ох, ну ты же знаешь, как меня тащит от Глазунова! Короче, бородка такая, костюм, галстук - все дела. Прямо мне так и говорит! Вы, девушка, ни в чем нуждаться не будете!
А тем временем совсем уже наступало лето. На пляже я молчаливо обожал ее роскошное тело, - я его уже даже не хотел. Просто болел. От постоянной хронической эрекции в ее присутствии у меня ныл низ живота. Потели ладони, подмышки и прочие промежности. В каком-то тифозном угаре я сдал экзамены, отыграл смотры, выпускные, отпускные - и впал в устойчивое диванное оцепенение. И тут она вдруг сообщила о своем отъезде. В Кисловодск. По путевке. Мама достала. Очень приличный санаторий. Надо ехать! Не так чтобы очень хотелось.... Завтра? Ой, завтра мне нужно справки собирать. Послезавтра? Вообще дел куча. Надо же в чем-то ехать? Я же абсолютно голая! Давай денька через два, а? Как уезжаю? Точно! Слушай! Я же через два дня уезжаю! Это жопа! Короче, я тебе позвоню...
Позвоню.... Ну конечно. Разве что - в рельсу! День ее отъезда помнится с какой-то ненормальной четкостью. Опускаем утреннюю репетицию - коллектив готовился к гастролям по Карпатам, - и переходим ко времени обеденного беспредела: как проблемный, не поддающийся дрессировке, снежный барс из передачи "В мире животных" я бросался на стены, стараясь все-таки оттянуть момент постыдного марафона. Трубка - летает с рычага и обратно. А вдруг позвонит? Вместе с трубкой летает хоровод обалдевших друзей, несчастный Эрве Базен со своей "Супружеской жизнью", впавшие от непонимания в каматоз, родители. Вдох - выдох. Вдох - выдох. Стоп. Я бегу. К ней.
Улица не приносит облегчения: взгляд налево, направо - ничего кроме южного черносливного вечера. Быстрый шаг. Очень быстрый шаг. Мысли во время перехода на аллюр: "вот Вовке-басисту 22. С ним она бы так не смогла. Если бы мне было... When I"m... 20...22...25". Справа пролетела клумба - трамвай, трамвай! Двери открываются - есть. Ждать или...? Побежал. Вернулся. Троллейбус. Темнота разбегается в разные стороны. На простоватом лице ее родителя искреннее недоумение: не имею ни малейшего представления! А может, что-нибудь случилось? (Случится! Непременно случится, но ты, папик, узнаешь об этом как всегда...)
Ждать, - это я приучен. Будем знакомиться, окрестности? Мимолетом во рту возникает забористое слово "краевед". Этакий Сусанин, вдумчиво водящий по родному краю. Меж березок, рябинок и прочих гербариев. А далеко ли тем временем до края? Мой край, похоже, - вот это самое проходное парадное. Редеет хлопанье дверей, сипенье сверчков, то ли птички, то ли бабочки вспорхнули, - тикает тишина. Гаснут окошки. Приобретается жизненный опыт. Подъехала машина. Хлоп - дверка. Поехала себе дальше. Торопливые шаги - ля-ля-ля...
- Ой! Ты чего? Здесь? Ну, ты даешь! У подруги! У Наташки - ты же ее знаешь! Пыталась себе шмоток наковырять.... Ну и что, что завтра! Ну, прости, - не погуляем мы по этим твоим улицам. Короче, не занимайся фигней! Слушай, - хватит, а? Давай - чмокни сюда.... Все. Пока. Завтра вставать рано. Я тебе сразу напишу...
А потом были все-таки Карпаты - гуцульские пляски, шашлыки, купоросное небо, песни про рябиновое что-то там у нее (у меня? у тебя?). Кружевные червоточины горных дорог несли себе наш раздолбанный автобус, наполненный непередаваемым ароматом многодневных гастролей, а я читал ее письма. Их было целых 2 (два!). Но за нудными описаниями непонятных процедур и неизбежных экскурсий не было ничего. Хотя нет. Вру. Была одна новость. О том, что ей удалось договориться, и она остается в этом скучнейшем санатории еще на один заезд. Спасло меня чудо: не успев по приезду отделить загар от грязи и отоспаться, я срочно и неожиданно улетел. В Липецк. А говорят, - чудес не бывает! Бескрайние липецкие колхозы причудливо переплетаются с патетическими пассажами песни про комсомольский балет и чистеньким, гулким, как музей, переговорным пунктом:
- Привет, ма! Все нормально. Ничего. Не звонила? Да хрен ее знает. Пока...
Наконец наступает немного оплывшее и абсолютно парафиновое утро, когда мы все, не очень уверенно, (декалитры выпитого самогона дают о себе знать) идем сквозь знакомое фойе родимого аэропорта. И попадаем прямиком на Главную Сцену: среди немногочисленных встречающих, в первых рядах партера, я вижу... я действительно вижу... Ее? Все-таки известная реклама не врет: потому что сочнее сочного может быть только подкрашенная анилином лабуда - и не более того. Отчего-то сразу становится понятно, что заветы Паши не выдержали проверку временем, - по-видимому, так происходит со всеми заветами вообще.
Мы сидим в типичной застойной кафешке на берегу Днепра. Перед нами жареное мясо (остатки карпатских денежек!) мыльное пивко, чайки и полнейшее отсутствие людей. Повествование моей клоунессы лишено обычного напора:
- Да, инструктор! Короче - простой инструктор по плаванью! Работал.... У нас.... Там.... В санаторском бассейне. Я ведь всегда хотела, чтобы это было именно так: красивый взрослый мужчина, соответствующая обстановка.... Ну, там, интерьер... Кресла там всякие, ковры, широкая кровать.... Чтоб все красиво, (быстрый взгляд поверх сковороды) казалось, что действительно в меня втрахался...
Банальнейшая история привычно скользит по накатанной, не вызывая ничего, кроме скуки:
- Короче, это был такой ужас! Кошмар!!! Настоящий кошмар! Ему ничего кроме моей задницы было не нужно! Представляешь? Только в задницу! Только это место его и интересует! А я, простите, попросту сидеть не могу! А он - насильно. Схватит, скрутит, - и ставит раком! Пришлось даже пару раз притворяться, что в обморок падаю!
- Еле-еле добыла оставшиеся дни! А он! Уже чуть ли ни при мне! Других девок стал прихватывать! Самочувствие у меня - полнейший финиш. Надо бы, наверное, к хирургу, (осеклась) а может ... не надо?
- Обязательно сходи! Если будут, какие проблемы, сразу мне брякнешь, лады? - это уже я.
Последнее время я часто думаю: а может быть эти долбанные марксисты в чем-то правы? И в мире не обойтись без революций? Вот и у нас - класс рабочих барыг и колхозной братвы установили свою классовую диктатуру. Только на этот раз к ним примкнула не только продажная интеллигенция, а и многие, и многие другие. А куда деваться, ежели не примыкать? Об этом, кстати, всем нам убедительно рассказывают телевизионные репортажи - о несчастных белых воронах, не успевших или не захотевших примкнуть к предложенным жирным объедкам.
Я недавно навестил училище своего детстве. Оно все также носит имя великого русского композитора Михаила Ивановича Глинки, но при этом почему-то называется ДЭРЖАВНЭ. Я постоял. Посмотрел. Глядя на лица "дэржавных учнив" возникало сумасшедшее ощущение, что я стою у входа заштатного сельскохозяйственного техникума, где с минуты на минуту должен открыться внеплановый слет комбайнеров. Я постоял еще. Плюнул. Понял - ушла эпоха. Ушел. Больше не приду.