2.(от выражения 'ударный труд') - обозначение работника, показывающего повышенную производительность труда, зародившееся в годы первых советских пятилеток.
3.музыкант, играющий на ударных инструментах
4.разговорное обозначение военнослужащего т. н. ударных частей в России эпохи первой мировой и гражданской войн, имевших нарукавный шеврон с изображением черепа и перекрещенных костей.
С.И. Ожегов. Толковый Словарь современного русского языка.
Поднимаясь на эшафот, бывшая королева случайно наступила мне на ногу: 'Извините, сударь, это я не нарочно!' - печально улыбнулась мне на прощанье Мария-Антуанетта. Кровавая собака Робеспьер, отмечу я, у меня на плахе вовсе не был таким же отважным, безмятежным и вежливым, как она ...'
Мэтр Сансон. 'Записки парижского палача'
... А я люблю сидеть здесь, в тишине, среди вечного покоя, над широкой, как море, волжской гладью, на старом, давно заброшенном кладбище. Сидеть вот здесь, на трухлявой скамеечке у покосившегося, потемневшего от времени дубового креста, который высится над давно оплывшим и заросшим дурнотравьем холмиком. Часами сидеть и печально молчать, слушая посвист ледяного ветра, опустив меж обтянутых серой казенной пижамой худыми коленками свои большие, натруженные руки...
Почему именно здесь? Не знаю, право...
Быть может, потому, что полустертые годами буквы, еще с трудом читаемые, складываются на нём в надпись - Матве... Матвеев, значит. Однофамилец ты мой. Интересно, кем же ты при жизни был? Небось, хорошим, работящим человеком. Здесь, в Заволжье, до Революции был район не из бедных! Стояли вдоль мощеной улицы крепкие тесовые терема, этакие с резными ставнями, островерхие, с пузатыми балясинами на высоком крыльце, какие любили ставить в васнецовском изысканном вкусе на исходе прошлого благословенного века, в царствование Александра Третьего Миротворца, когда пошла мода на всё русское. Вот времечко-то было, а? Тишина, спокойствие, достаток... Водопровод здесь тоже был, ага...
Жили здесь рыбинские купцы средней руки да приподнявшиеся мастеровые, жили себе да не тужили. По вечерам граммофоны слушали, ароматный китайский чай, марки 'Лянсин Чу-Фун Ча' пили у жарко пылающего золотым огнем самовара, непременно с малиновым вареньем. А над головой в клетках голосисто заливались мелодичным свистом зеленые канарейки...
А теперь здесь ничего нет, пустыня-с... лишь бурьян в человеческий рост прячет остатки сложенных из валунов фундаментов... Как Мамай прошел, а? Не Мамай, гораздо хуже.
Во времена рыбинского мятежа здесь от души полютовали латыши с китайцами! Ни единой живой души на развод не оставили от классового врага, черносотенцев проклятых. Счастливы были из жителей слободки те, кто успел до погрома упокоиться на уютном кладбище возле руин сметенной красной артиллерией церкви. У них хоть могилы есть...
Вот, каков крест у тебя, Матвеев, уж сколько лет стоит. И стоять будет еще долго, долго... А моя картонная пирамидка, изготовления фабрики технической бумаги 'Искра Ильича', какие в нашем психневралгическом интернате ново-преставившимся ставят, хорошо, если первую же зиму переживет!
И тут я не в обиде. Потому, у крестников моих и того нет. Ни креста, ни даже таблички с номером... И никто ничего о них так и не знает. Ушли люди со СЛОНа этапом, и как в воду канули! Х-хе... слыхал я потом, сидючи в тюрьме, лагерную парашу, будто утопили тот соловецкий этап в Белом море! Одним словом, концы в воду!
Дураки. Кто же казенную баржу топить-то будет ради какой-то жалкой тысячи каэров? Да и как они это себе с технической точки зрения представляют? Вот взяли, к каждому осужденному балясину привязали, как революционные матросы в Севастополе любили делать, да и шабаш, за борт? А свидетели? Тот же экипаж буксира? Их потом тоже в расход? А зачем такие сложности городить?
Право слово, дураки.
Не знают ничего, а уж свисту-то... Никто не знает. А я вот знаю. Хочешь, Матвеев, я тебе расскажу?
Не помню, говорил я тебе, что я в Че-Ка с самого восемнадцатого года? Ага. Меня туда сам покойный Урицкий сосватал. Да-а-а... Я ж участник штурма Зимнева дворца, а как же! Мне тогда и было-то лет тринадцать, четырнадцатый годок пошел. Я со своим дядькой из любопытства туда забрел... Что ты, какой там штурм. Это только в фильме 'Ленин в Октябре' показано, как революционные матросы да красногвардейцы через ворота лезут, стрельба идет...
Нет, зашли мы тихо да скромно, через боковую калиточку. Да кому её и охранять-то было, коли во всём дворце кроме министров-капиталистов была горсточка романтичных дур из батальона Машки Бочкаревой да столько же желторотых юнкеров, из бывших гимназёров?
Ну, ходил я с дядькой по комнатам, уморился, само собой... Присел на бархатный стул с высокой золоченой спинкой да и задремал... А тут Урицкий идет. Увидал меня и рукой показывает: смотрите, какая символическая картинка! Прекрасный еврейский юноша на кровавом троне проклятых русских царей! И чего он меня за жиденка-то принял? У нас на Пороховых половина парней горбоносые, чернявые да кудрявые... Потому как там цыганский хор квартировал. Вот они, чавелы, всем хором-то и отмечались, пока мастеровые были на смене...
Ну, как не так, а с той встречи и судьба моя решилась... Как раз Моисея Соломоновича шлепнули. Кто, кто... Кто надо, тот и шлепнул. Еврейчик один, Каннегиссер.
Понятно, объявили по сему поводу красный террор, и начали стрелять кого попало. Заложников, то есть...
Как там товарищ Уринсон говаривал? Мол, при вынесении приговора чекист не должен руководствоваться формальными признаками вины, не должен доказывать, совершал ли данный субъект какое-нибудь конкретное преступление, а нужно лишь досконально установить, не относится ли он к эксплуататорскому классу? Короче говоря, не еврей ли он часом, дабы своего случайно вдруг не расшлепать.
Так что работы у нас было много.
Что, Матвеев, говоришь? Утрирую?
Х-хе... Плохо же ты ленинградских чекистов, братец, знаешь.
Вот например, наше ленинградское УНКВД в славном тридцать седьмом году имело строгий вид Бердичевской синагоги! Да вот сам посуди.
В 1937 начальником управления был Леонид Михайлович Заковский ( он же в девичестве Штубис Герш ). В 1938 году его сменил Михаил Иосифович Литвин . Первым заместителем обоих был Натан Евнович Шапиро - Дайховский . Просто заместителем - Арон Меерович Хатаневер . Секретарем парткома и одновременно начальником секретно - политического отдела у нас был Кирилл Борухович Гейман . Начальником контрразведки служил Яков Ефимович Перельмутер , начальником дорожно - транспортного отдела числился Михаил Израилевич Брозголь . В должности заместителя начальника экономического отдела состоял Яков Ржавский . Начальником секретно - оперативного управления, работавшего в основном с интеллигенцией, был Вячеслав Ромуальдович Домбровский . Его ближайший соратник Альберт Робертович Стромин ( он же Аарон Геллер ) вел дела дела академиков Платонова , Тарле , Лихачева , а также дело " Братства Преподобного Серафима Саровского". Начальником водного отдела был Мирон Ицаакович Мигберт , экономическим отделом ведал Григорий Яковлевич Раппопорт. Это всё сорокалетние старики. От них и молодая поросль не отставала! В " бригаде смерти " закопершиками состояли двадцатилетние сержанты ГБ Дима ( Манасия ) Фигур и Соня Гёртнер (она же "Сонька Золотая Ножка ").
Что такое, спрашиваешь, 'бригада смерти'? И почему нашу Софочку так прозвали?Очень просто.
Ежели им подследственного направляли, то всем было ясно: живым ему уже не выйти. Сам себе человек веревку вязал, каялся во всех грехах и шпионаже на семь разведок. Да как тут не покаешься? Дима-затейник любил шурупы в череп вкручивать, а комсомолочка Соня встанет, бывало, над связанным, да и мысочком начищенной до блеска туфельки ему так медленно, медленно половые органы расплющивает... Все признавались...
Но в каком виде они к нам потом в комендатуру поступали... Уж это не человек. Кусок окровавленного мяса.
Так что исполнять приходилось его лёжа. Уложишь страдальца лицом вниз, и под основание черепа ему... Избавишь человека от мучений.
За что? Да в основном, за то, что имел сволочь такая, несчастье русским уродится... Что значит, преувеличиваю? У нас ведь строго было. И приговор, и всё такое... Читаешь, в глазах темно: " Почти при каждой фамилии характеристика : " русский националист ", " ярый шовинист ". Было и похлеще : " махровый антисемит", " ярая антисемитка", " черносотенец ", и даже " великодержавный патриот ".
Что значит, это не преступление?
А как же знаменитый ленинский декрет? От 27 июля 1918 года
Вот, как сейчас помню:
'Совнарком предписывает всем Совдепам принять решительные меры к пресечению в корне антисемитского движения . Погромщиков и ведущих погромную антисемитскую агитацию предписывается ставить вне закона .'
Вне закона, понятно тебе, Матвеев? То есть без суда и следствия, прямо к стенке.
И ставили. Могли привлечь просто за антисемитский анекдот...
Где ты, говоришь, исполняли? Да ты что! Весь Большой Дом тогда бы кровищей провонял аж насквозь! От подвала до самого чердака...
Нет, на Морском артиллерийском полигоне, под Ржевкой. А что? Там удобно, охрана постоянная. Что машины заезжают, никого не удивляет. А стрельба там из орудий постоянно! Так что хлопки револьверных выстрелов мало кто и услышит...
Но ведь я тебе про соловецкий пропавший этап хотел рассказать, да?
Ну, слушай.
В самом конце уже, перед тем как Николая Ивановича батыра Ежова самого в 'ежовы рукавицы' взяли, вызывает меня наш комендант... Нет, этот русским был. Грязную работу товарищи иерусалимские дворяне предпочитали на других свалить... Пил он шибко. Так и сгорел, от грудной жабы. Повезло человеку. А вот помощник мой, Мишаня, как понял, что - всё, так разыграл целую камедь: ночью явился на Лиговку весь извазюканный, к скобе на веревочке кирпич привязал, встал спиной к решетке Обводного канала, руку себе за спину вывернул да и на курок нажал! Пальцы разжались, пистолет в воду упал... Мол, напали на чекиста злые лиговские урки да и ... Умный мужик был, недаром говорят: где хохол пройдет, там трем жидам делать нечего!
Достойно ушел. А вот наших юных затейников Диму да Сонечку я сам потом и исполнял. Ох, как он, бедолага, в голос рыдал, да горько стенал и плакал, да в ногах у нас валялся, сапоги целуя, обещал показать, где ценности, с академиков исполненных снятые, зарыл... Не помогло это ему. Да на что нам те проклятые кровавые цацки? А Сонька и того хуже удумала... Не буду про это говорить. Противно... Только с мозгами у ней явно и раньше не всё нормально было: а перед смертью на сексуальных извращениях у неё просто крыша поехала. Такое у нас напоследок просила, вспомнить стыдно... Самой невинной была её просьба выстрелить ей... ну, туда... Обломалась, однако, со своими фантазиями девушка. Исполнили её как всех, в рабочем порядке.
А вот самого Ежова, говорят, даже ведь и не расстреляли... Просто так, ногами забили нахрен. Было за что! Каков был поп, таков и приход.
Да, так вот начал я и сбился...
Вызывает меня наш комендант да говорит: Матвеев, надо тебе съездить в спецкомандировку. Исполнишь там кое-кого...
Есть, говорю, товарищ старший майор! Кого и когда? А он мне список сует... Господи ты боже мой! Одна тысяча сто шестнадцать единиц!
Э, говорю, я один не справлюсь... Ладно, отвечает мне старший майор, бери с собой и Мишаню! Хоть и не хочу я всё Управление оголять, ну уж ладно, по нужде и сам поработаю... Нас ведь в комендатуре трое работников всего и было, ага...
Чую, начальство слабину дало. Такое количество исполнить, говорю, транспорт нужен! Машин пять... Или четыре, хотя бы. А он мне в ответ: да ты, Матвеев, сдурел? С машинами-то всякий дело сделает. Нет у меня для тебя столько машин. Вот, иди в гараж, возьми там четыре новых покрышки, за них на месте транспорт и изыщешь...Ну, думаю, с паршивой овцы...
Пошли мы с Мишаней в гараж, поругались с завгаром, он нам выдал резину, не новую, но и не наваренную, с хорошим глубоким протектором. Закинули мы те колёса на вокзале в тамбур, да и покатили, выпивая помаленьку, через Петрозаводск до самой станции 'М. Гора'
Ага, так и на крохотном деревянном вокзальчике было написано: М. Гора. Черным по белому. А лучше бы по белому да красным...
Потому что был это поселок Медвежьегорск. Столица Беломоро-Балтийского канала имени товарища Сталина.
Да, как там у Клюева-то было?
'А вот и Беломорский смерть-канал.
Его Акимушка копал,
С Ветлуги Фрол, и тётка Фёкла...
Великороссия промокла,
Кровавым потом до кости...
Там умирал Великий Сиг.'
Хорошие, говоришь, стихи? А ведь написаны тогда же, когда Маяковский завывал: 'И жизнь хороша, и жить хорошо!' Я про Горького уж и не говорю... С его умилительным 'Что же вы сделали, чудо какое, черти вы драповые?'
Чудо, чудо, чудо...
Удивляешься, что я, быдло пролетарское, стихи наизусть знаю? Да ведь с кем поведешься... А водился я и с поэтами, и с писателями... Есенина вот исполнял... А ты, брат, небось думал, что он в петлю сам полез? Ага, после трех приговоров, да все за антисемитизм. Сам полез, с проломленным виском... Да.
Прибыл я по команде, доложился в Управлении БелБалтЛАГа, увидал, что помощи особой ждать от них нечего...
Почему? Да иду по коридору, читаю таблички на дверях: Голуб, Наум Абрамович... Чоклин, Израиль Яковлевич... Сплошь одни представители итальянского рабочего класса!
Ох и торговались же они со мной из-за моих покрышек! А что ты думаешь? Ведь это же настоящий, за инвалюту купленный Гудьир, а не поганая Ярослав- Шина!
Сошлись на 'захаре' с будкой, и шофер в придачу.
Да и тут меня обмишулили: машина-то оказалась газогенераторной! Стоят с обеих сторон кабины высоченные чугунные бочки, и туда надо березовые чурбачки совать... Из них газ получается, на нём грузовик и едет. Медленно, собака...
Поехал я искать место... Нашел, верстах в двадцати от посёлка. Урочище Сандормох называется, там песчаный карьер был, к тому времени уж заброшенный, после строительства 'Повенецкой лестницы'.
Почему название странное? Там дом стоял, крестьянина Александра. Ну, местные лопари его и прозвали: Сандор! А мох...
Сам увидел. Стоит тишайший, покрытый куржаком серебристый бор... А на прямых, как свечи, стволах сосен, до середины, седой мох курчавится...
Да, в сосновом бору только Богу молиться...В березняке гулять да веселиться, в осиннике с горя удавиться...
Ладно, место для операции я нашел. Поехал принимать этап. На знаменитый Рабочий остров, до революции же Поповский. КемьПерЛАГ.
Преддверье Соловков. Когда-то тихой монашеской обители, а ныне столицы СЛОНа. Соловецкого лагеря особого назначения... Смешно, да? У них на рукавах бушлатов был нашит белый слоник... Шутка такая, начальника лагеря Моисея Бермана.
А что Кемь? Уютно там было. Высокие бараки из свежего теса, с огромными окнами, в бараках солдатские койки с белоснежными простынями, дорожки желтеньким песочком посыпаны...
Верный это признак ... Я, как сам в исполнительную хату попал, так мне на первый же завтрак манную кашу принесли! Манную, гуманную... Эх, думаю, Матвеев, тут тебе видать и карачун...Уж больно галерные вертухаи здесь вежливые! Не к добру.
А вот если дрыном трюмят, да в пайку не пропеченный кислый серый хлеб дают, с ржавой селедкой, это хорошо! Значит, поживем ещё. В расстрельной ведь Бутырке хлебушек ох какой духмяный, аппетитный..
Да, принял я этап... Никогда таких заключенных каналоармейцев я не встречал, хоть и трудился в самом Питере...
Народ шибко вежливый, культурный. Интеллигенция...
Погрузил я их в поезд, доехали мы до Медвежки, определили этап в тамошний следственный изолятор. Самоохрана ( те же зэка) назад двинула, а я остался с тысячью сто одиннадцатью единицами на руках... Один зэка дорогой освободился ( ох, волокиты с ним было! Акт о смерти, акт вскрытия, акт о захоронении, всё в пяти экземплярах...), ещё четверых на пересуд дернули, быстренько дали им детские срока (всего-то лет по десять! да плюс пять по рогам!) да и отправили дальше жить.
А с остальными мы с Мишаней стали работать... Да в первый же день вышла осечка. Погрузили мы контингент в 'захар', едем... А он ползет, сволочь, верст тридцать в час.
Ну, люди-то в кузове не дурней паровоза, сообразили, куда их на ночь глядя везут. Порезали заныканной мойкой веревки, да с криками: Бежим, товарищи! и пошли на рывок...
Да что там. Куда они убегут-то, зимой, босиком, по тайге, в одном исподнем? Догнал, каждого исполнил. Кроме одного: он остановился, к заиндевевшей сосне спиной прижался. зыркнул мне по-волчьи в глаза, да этой же мойкой себе по сонной артерии: мол, живым не возьмешь, сволочь красная... Интересное дело. А я его куда вез? Зачем ему самому-то было руки марать? Офицеръё, белогвардейшина, одно слово.
Но, полночи мы проваландались. А исполнили всего двадцать единиц. Что ж, думаю, мне тут до весны куковать с такими отсталыми темпами?
Я ведь чего беспокоился? Ведь пока я здесь, в Сандормохе, занят, так ведь весь фронт работ,дома, в Ленинграде, почитай, брошен!
Не, конечно, наш комендант - чекист старый, заслуженный! Но ведь употребляет же... А после того у него руки просто ходуном ходят.
А коли так, то и прицелиться он толком не умеет. Вместо известного места, снизу вверх, в основание черепа, он и в затылок, бывает, шмальнет. А так смерть наступает далеко не сразу, поправлять приходиться... Зачем же человека лишний раз мучить?
А один раз, Матвеев, и того хуже случилось.
Исполнял товарищ старший майор одну даму... Из Института имени Бехтерева. Пущала антисемитскую пропаганду, что профессор Зигмунд Фрейд есть еврейский шарлатан и неуч!
Ну, поставил он её лицом к стенке, прицелился хорошенько, бах! Мимо. С двух метров промазал! Только щепка из пулеулавлевателя в лицо исполняемой отлетела...
Она стоит спокойно, не шелохнется.
Взял комендант наган обеими руками, собрался... Бах.
Пуля даме пол-уха срезала.
Та обернулась... Лицо у неё всё в крови, но совершенно спокойное. Извините, говорит, голубчик, не хочу вас обидеть, но если вы поближе ко мне подойдете, то вам будет, верно, удобнее целиться...
И улыбнулась ему , печально так... Аристократия, из смолянок...
После этого случая запил наш комендант, совсем уж по-черному, смертно ...
Сели мы с Мишаней, крепко подумали... И вот чего удумали.
Организовали мы передовой, ударный конвейер.
Нашли дом с анфиладой. Вводим по-одному. В первой комнате сверяем данные, чтобы всё по закону. Во второй, раздеваем и связываем. А в третьей... вот и не угадали. Начни мы стрелять, другие, которые своей очереди ждут, всполошились бы, ай нет?
В третьей комнате Мишаня бил связанного деревянной колотушкой по голове. Подхватим мы оглушенное тело, тащим в машину... Давай следующего.
Единиц сорок загрузим за полчаса, прикроем брезентом, сами сверху... Приезжаем в Сандормох, выгружаем самосвалом, раскладываем, я под затылок стреляю... а как же? а патроны как я буду списывать? Один человек, один патрон...
И за следующей партией... Так до двухсотпятидесяти единиц мы вдвоем с Мишаней за ночь и оформляли.
Раз только осечка вышла. Заглох наш 'захар', да на грех, посередь деревни... Последняя ходка была. А народ-от деревенский затемно встает, с петухами... Идут бабы к колодцу, и видят, как на снег с кузова тянутся вниз густые черно-красные капли...А под брезентом кто-то стонет...
Неудобно вышло.
Ну, приехали мы домой. Начальство за рационализацию нас похвалило... Потом начальство наше в камеры пошло, а затем и на Луну.
А на меня в УНКВД письмо из той сраной деревни пришло! И повязали меня, раба Божьего, за злоупотребление властью... Зачем я осужденных бил?! Не имеешь, говорят, такого права. А вот каждый Советский гражданин, даже осужденный к ВМСЗ, имеет полное право на справедливое и гуманное к себе отношение...
Дали мне вышку.
Зачем я живой? А и не знаю... Люди вот ко мне приходят. Женщины, старики... Стоят вокруг, стоят и в глаза мне смотрят, смотрят, смотрят... И молчат.
Смотрят и молчат... А я в калачик свернусь, в уголке, мне не так и больно! Сижу себе, сижу... Один раз неделю так сидел, пока от обезвоживания в кому не впал... Нет, Матвеев, я абсолютно здоров! Во всяком случае, я сейчас не больней, чем был, когда в комендатуре работал.
Вот и ты, брат, всё молчишь...
Зачем ты молчишь? Зачем?! Скажи хоть слово!! Хоть единое слово...
Постскриптум.
'Казнит не палач, его рукой казнит Закон. Поэтому нет крови на палачах! Кровь невиновных - на неправедных судьях.' Мэтр Сансон. 'Записки парижского палача'.