Аннотация: Из серии "Рыбинские рассказы"- исправленный и дополненный
Пуганая ворона.
Пуганая ворона глаз не выклюет...
Мы надеемся - очень приблизительно, зато боимся - совершенно точно.
Каждый из нас точно знает, чего ему бояться... в конце концов- страх- это всего лишь отрицательно окрашенная эмоция, связанная с ощущением опасности.
Без страха- нельзя...это горящий кровавым светом индикатор, который говорит :'Не влезай, убьёт!'
Но... есть страх и страх... есть страх вполне реальный.
Мало кто сохранит полное спокойствие, когда он висит на кончиках пальцев над бездонной пропастью...это вполне реальный страх.
И есть страх экзистенциальный... вроде и понимаешь, что это смешно и глупо! Однако мало у кого нет потаённых фобий, способных толкнуть нас на глупые и даже опасные поступки...
Вот я, например- безотчётно боюсь змей.
Казалось бы- чего их бояться? Милые, относительно безобидные животные, избавляющие мир от опасных, переносящих чуму грызунов...
Но вот боюсь и всё!
Вероятно, это идёт из детских воспоминаний - когда меня испугали...
Мне тогда было года три. Я прекрасно помню ряд побелённых домиков , похожих на украинские хаты- тем более, что вдоль улицы росли великолепные пирамидальные тополя, точь -в точь, как украинские раины..
Вот только на Украине вряд ли увидишь мирно пасущегося вдоль арыка, по которому бежит быстрая, мутная вода- мохноногого горбатого конька...
'Ишак!'- радостно вскричал я в московском детском саду, увидев в книжке Конька-Горбунка...
Да, а за домиками - роскошные сады, в которых росли инжир, и айва, и виноград, и черешни...
А ещё в нашем саду была кобра...
Наверное, и теперь я посчитал бы её большой... а тогда, в детстве- почти двухметровая- она казалась мне просто огромной...
Я звал её Маша...или точнее - 'Мася, Мася...'
Когда я впервые увидел её- то она встала, раздула свой капюшон, и зашипела- как огромный закипающий чайник...а я, сидя на корточках, протянул к ней руки... и она совсем легонько, как клюнула- прикоснулась свои раздвоенным язычком к моей детской щеке...
Бедная моя мама... ей и в голову не приходило, что ' сеЛая Мася', для которой я таскаю в сад молоко - вовсе не кошка.
А что вы удивляетесь? В Индии кобры- вполне домашние животные... и своих, домашних- никогда не кусают!
Увы,всё прекрасное недолговечно...однажды мама увидела меня в тот момент , когда я пытался повязать на шею 'Масе' атласный бантик.
С тех пор я и боюсь змей...
Впрочем - не один я такой... почитайте Киплинга! Тоже рос ребёнок в далёкой колонии, и так же его испугали...что в результате? 'Рикки-Тикки-Тави'.
Да... а так я мало чего в жизни боюсь...
Вот и герой моего рассказа, Исаак Абрамович Перельман, в жизни мало чего боялся !
Не боялся маленький Изя злых собак и противных гойских мальчишек, кидающихся камнями, , когда , взяв под мышку свой 'Сидур', пробирался по непролазной жмеринской грязи в ешиву...
Не испугался семнадцатилетний юноша гнева и презрения всей мишпухи, когда вместо того, чтобы , как все почтенные аиды, заниматься факторингом, взял да и - о ужас! Азохан Вей!- пошёл себе работать в депо, подручным слесаря...
Не устрашился слесарь Исак(!) Перельман пьяных от даровой водки и предвкушения крови погромщиков, когда вместе с рабочей железнодорожной дружиной преградил им путь...
Не струсил ездовой товарищ Перельман нападения на будённовский обоз первого разряда оголтелых махновцев- а даже внёс разнообразие в весёлую игру 'Режь жида- большевика!' некоторое разнообразие, в упор резанув 'нэзалэжных' длинной очередью из 'Льюиса', так удачно намедни выменянного им у тех же махновцев на пуд крупчатки...
Не впадал в панику интендант второго ранга Перельман белыми ночами лета от рождества Иешуа Назаретянина одна тысяча девятьсот тридцать седьмого, когда чёрные фары светили почитай каждую ночь у соседских ворот...
Может, потому, что беспартийный большевик не знал за собой никакой вины, а может- потому, что относился ко всему совершенно стоически:'Делай, что должен- и будь, что будет!'
Но был...был один Страх!
На всю свою жизнь запомнил Перельман ледяную, промерзшую Неву... сияющее, мёртвое солнце тридцать третьего года над пустыми, занесёнными снегом улицами, и 'осьмушку' - крохотный кусочек хлеба на ладони...и ужас! Смертельный, сжимающий сердце ужас:'Чем я завтра людей кормить буду?!'
Поэтому не было в РККФ более усердного снабженца, чем Перельман... как запасливый хомяк, забивал он склады положенным по норме пищевым довольствием...и даже не совсем положенным.
Высшим его достижением была доставка во время Финской войны мандаринов бойцам Сводного Флотского отряда, по льду штурмующих шхеры у Выборга - прямо под огнём десятидюймовых финских батарей...
... Исак проснулся посреди ночи... сердце его тревожно билось.
В комнате было тихо- только мерно тикали снятые с 'Автроила' штурманские часы и в ритм им негромко похрапывала рядом Дора Моисеевна...
Перельман , шлепая босыми ногами, вышел в уходящий в безбрежную даль коридор питерской коммуналки, пробрался на кухню, среди восемнадцати чайников, стоящих на пяти плитах, разыскал свой...
Напился прямо из носика, с коричневой облупленной эмалью...ему приснилось что-то ужасное...но что?!
... Если ехать из славного Ярославля по бывшей Виндаво-Рыбинской дороге, то не доезжая города- на последней остановке увидишь из вагонного окна циклопические строения- высотой с двенадцати-этажный дом... на фоне уютных двухэтажных, ещё купеческих домишек, дремлющих над узенькой Черемхой, возвышаются они гордо и величаво...
Это хлебные элеваторы! Построенные её в конце прошлого века, когда здешняя Хлебная Биржа имела самые крупные в России торговые обороты, а в мире- вторые, сразу после Чикагской - они и сейчас несут верную службу республике рабочих и крестьян...
Щурясь на ясное апрельское солнышко, интендант второго ранга легко соскочил с подножки зелёного вагона ...
Оглядевшись по сторонам, Перельман зашагал к виднеющемуся неподалёку длинному трёхэтажному зданию, притулившемуся у высокого, с проволокой поверх, дощатого забора...
На здании гордо сияла золотыми буквами вывеска :'Н.К.Т С.С.С.Р. РыбинскХлебопродукт'
После недолгого препирательства с внимательно прочитавшим (два раза) удостоверение стрелком ВОХР, Исак поднялся по деревянной, скрипучей лестнице...чувствовал он себя совершенно идиотски!
Не то, что он совершал должностное преступление...но его милая Дора, узнав про его эскападу, прижала бы пышные руки в роскошной двуспальной груди и сказала бы просто :'Изя! Я с тебя помираю! И зачем это тебе надо?!'
'Не знаю!'- ответил бы ей Исак.
Потому что и сам не знал, какая злая сила заставила его вначале отпечатать эту мерзкую бумажку, а потом подсунуть на подпись вечно спешащему адмиралу Пантелееву...
В приёмной завитая, как пудель, пергидролевая блондинка внимательно прочитала (два раза) его удостоверение, после чего открыла тяжёлую, обитую коричневым дермантином дверь в чертог...
Чертог сиял!
Сияло и плавилось весеннее солнышко в гранях хрустального графина, пускающих на стены весёлую радугу отблесков...
Празднично сияли на стене портреты Вождей - товарища Сталина, Наркома товарища Микояна и товарища Махрова (Председателя Ярославского Облпотребсоюза).
Сияла ручка с золотым вечным пером, которой постукивал по покрывающему зелёное сукно стола толстому стеклу весело сияющий бритой наголо головой , на мощной , как у борца шее, выглядывающей сквозь вырез флотской тельняшки ответственный товарищ...
Впрочем, тельняшка была поддета под вполне цивильную , перепоясанную наборным кавказским ремешком, толстовку...
Восседающий за двухтумбовым, министерским столом ответственный товарищ, показав приветственно Исаку на стул рядом с собой, продолжал не говорить, а именно что вопить в трубку :'Некуда! Ты меня понимаешь? Некуда мне принимать твоё зерно! Все цилиндры забиты... да я понимаю!
Я понимаю, сколько стоит простой каждого вагона!
А ты понимаешь, что такое взрыв зерна на элеваторе? Мне ведь... да пошёл ты... встретимся в райкоме! Да, и ты туда же...
Надо же, Кагановичем меня пугать вздумал!
Вам что, товарищ командир?'
'Э-э-э...'- робко проблеял Исак.
'Нам бы...хлебца...'
'Сколько?'
'Триста пятьдесят ...'
'Тьфу на тебя...а я уж обрадовался...давай заявку...триста пятьдесят тонн?'
'Нет, пудов...'
'Блядь! Лена! Какого хуя без доклад пускаешь кого не попадя?'
'Триста ...пудов... тысяч...'
'Чего-чего?'
'Триста пятьдесят тысяч пудов...вот заявка, и платёжка к ней...'
Ответственный товарищ онемел...
Потом полез в ящик стола, достал очки в металлической , как у районного гинеколога, оправе, внимательно прочитал заявку (два раза)...
Потом достал 'Феликс', покрутил ручку... потом встал, открыл сейф, вынул из него бутылку армянского коньяку , брякнувши донышком о столешницу, деловито спросил :'Чего хочешь? Учти- денег я тебе много не дам! '
'Так чего тебе надо? Крови моей хочешь? Всё равно я эту заявку приму! Это ведь...это ведь готовый Промфинплан! И переходящий Вымпел Наркомата!'
'Так я ...это...для Флота!'
'Понятное дело! Флоту, браток, мы всегда поможем- особенно за стопроцентную предоплату!'
...Через час по Набережной Красного Флота катился рыбинсхлебовский 'ГаЗ-А' , на заднем сиденье которого , на коленях у в жопу пьяного и счастливого Перельмана , сидела радостно хохочущая и тоже в сиську пьяная Ленка....
И пошли! Пошли через пахнущие свежим бетоном ,со следами опалубки, шлюзы Волголага многотонные баржи, влекомые колёсными буксирами...
И полилось в многоэтажные подвалы Тотлебена, и Обручева, и Милютина тяжёлое золото хлебных зёрен...
И был спокоен и счастлив Перельман... и ничего не боялся!
Он еще ведь не знал, что ему предстоит спасать от голодной смерти весь блокадный Ленинград...
На этом хлебе город продержался три дня! Всего три ...
Целых три! Три страшных дня- когда мороз, сковавший Ладогу льдом - уже не давал пройти в Осиновец кораблям - но лёд был ещё не настолько прочен, чтобы выдержать машины на Дороге Жизни.
Сколько тысяч ленинградцев было 'пуганой вороной' спасено- мы никогда не узнаем...
Пост-Скриптум.
'Уважаемая Дора Моисеевна! С глубоким прискорбием сообщаем Вам о смерти Вашего мужа... причина смерти- алиментарная дистрофия'