Мои товарищи пишут замечательные рассказы про героев...
А можно, я про героев сейчас не буду?
Герой, это тот, кто совершает нечто , превышающее человеческие силы. Герой возвышается над обыденностью. Герой, это ...герой...
А круглолицая, курносая, голубоглазая девчонка, открывшая сейчас васильковые , огромные глаза- под густыми, длинными без всякого Макс-фактора ресницами, в силу своего скромного роста, а именно 153 см, возвышаться могла только над пятью более младшими отпрысками Героя Труда (не Героя Социалистического Труда, а тёмно -синий, с золотом щит, с золотыми литерами 'РСФСР. Герой Труда') , знатного кривоносовца Нахима Гинзбурга...
Прошу любить и жаловать, 'Верка Москва- Казанская', Вера Николаевна Коршунова, фамилия присвоена по маме, которую из Покрово-Марфинского уезда Тамбовской губернии вывезли в 1925 году на паровозе ...
Тридцатого сентября ('Вера, Надежда, Любовь. И мать их Софья') 1926 года рождения, студентка первого курса факультета движения бывшего Дельвиговского железнодорожного технического училища, которое с 1926 года стало именоваться Московским эксплуатационным техникумом железнодорожного транспорта им. Я.Э. Рудзутака, что в лоб, что по лбу!
Один черт, Вторая Мещанская, в конце...
Правда, при царе-батюшке, и при Александре Освободителе, и при Александре Миротворце, и при Николае Кровавом- Верку к училищу на перегон бы не допустили!
Потому как - нечего!
Движенцы, это знаете ли... Элита. Каста. Паровозники.
Вот идут они в дэпо - кто, в специально построенных особыми тупейными художниками черных форменных фуражках, кто в простонародных кепках... но у каждого в руках- Он. Паровозный сундучок.
Из крепчайшего дерева, окованный железом. Символ. Как фельдмаршальский жезл.
И эту святыню- дать в руки... кому? Бабе?!
Нет, конечно, женские руки могли трогать эту сакральную вещь- укладывая в неё тормозок (кусок хлеба, котлету, бутылку молока), рубаху чистую, носки... но выйти с сундучком на улицу!
Скандал.
Это всё равно, что выйти в мужских брюках...
Как раз отцовы брюки Верка сейчас и одевала, ругаясь про себя, чтобы маленькие не услышали, очень нехорошими словами...
Хорошо, что машинист имел конституцию хлипкую и тощенькую, в отличие от своей законной супруги...
Ухаживая за оной, как-то раз понёс Нахим свою зазнобу через ручей, да не осилил- и с отчаянным криком :'Задавила меня! Труперда тамбовская!' швырнул предмет обожания в бурные волны Гнилуши, названной так за аромат тихих струй ...
Верка подогнула повыше черные форменные брючины, надела старый отцовский китель, взяла опять же отцов заветный сундучок и неслышно выскользнула в длиннющий коридор ЛКЗ...
А где же был заслуженный машинист?
А на Красных Воротах, в здании НКПС. В приемной Народного Комиссара , товарища Кагановича ...
И не просто был, а орал на члена ЦК ВКП(б) ... стуча маленьким, сухим кулачком по огромному столу, заваленному кипами бумаг, графиками, телеграфными лентами...
Кагановича он знал с марта 1936 года... вернее, с этого месяца Лазаря Моисеевича знала , скорее - Верка...
Потому что это она первая увидела его, когда сидела на куче угля при входе в кочегарку дэпо 'Москва -Сортировочная', имени Первого Почина... ну, знаете, на станции Перово, что под Москвой...
Да, сидела и нянчила Лешку, своего меньшого братца, который орал как резанный, требуя пожрать...
Вот на этот крик и обратил внимание Нарком :'Это что за цыганята в дэпо поселились?'
Начальник дэпо, важный, краснолицый, в синей форме с золотыми нарукавными галунами :'Это, товарищ Нарком, не цыганята, это семья нашего машиниста ...'
'А что же они тут сидят, возле рельсов?'
'Так его перевели из дэпо Грязи, жилья у него пока нет, вот он и поселился в кочегарке, временно, на котлах...'
'На котлах,значит... а где же он сам?'
'В рейсе!'
'Хороший он машинист?'
'Отличный машинист! Потому и переведён! '
'Понимаю. Отличный машинист сейчас ведет поезд. И при этом думает, как там его семья, на котлах, в кочегарке мается ...'
'Ищем им жилье!'
'Правильно делаете. А пока ищете- они будут в твоём кабинете жить...'
'Как, как ...'
'Так!!!'
И товарищ Нарком стал говорить начальнику, поминутно краснеющему и бледнеющему, всякие слова- которые Верка даже и от пьяных слесарей не слышала...
И что же? Сей же час перетащили их немудрёный скарб в начальнический кабинет... а на другой день дали две комнаты в путейской казарме, на Спартаковской улице- с одной стороны, мелькомбинат, с другой стороны- станция Москва-Товарная...гудки паровозов, лязг сцепок, неумолчное бормотание репродукторов :'Восьмая! На первую путь!!'
Но ведь жильё. Своё и бесплатное... а еще железнодорожная амбулатория, школа, клуб, магазин, баня и прачечная...
Ну и как тут Гинцбургу было не стать стахановцем, кривоносовцем...
Да он себе задницу напополам рвал!
Потому что понимал - ЭТО его власть. Власть трудящихся...
Водил машинист тяжёлые составы, водил... и заработал себе грудную жабу...
Списали его с паровоза, направили в техотдел...
А тут... Война. Горе-то какое...
'Што ты орёшь на меня, как потерпевший? Сказано тебе- эвакуироваться. Вместе с семьёй...'
'Што?! МЕНЯ?! Знатного машиниста?! На Ташкентский фронт?! Да я тебя, гнида лысая...' и старый, пятидесятилетний машинист схватил пресс-папье...
Товарищ Каганович, действительно не отличавшийся густотой шевелюры, обиделся, зарычал, и плесканул в Гинзбурга чаем из стакана, хорошо, что основательно остывшим... и дошло бы до смертоубийства, да зашёл в кабинет присланный на подмогу Кагановичу, зашивавшемуся с военными перевозками, товарищ Берия...
Как-то очень быстро утихомирив развоевавшихся аидов, Лаврентий Павлович принял соломоново решение. Направить машиниста в резерв, да не в простой- а Особый Резерв НКПС...
Всю войну просидел Гинзбург в этом резерве - который швыряли туда, где было очень лихо... под откос летал неоднократно, в Ладоге тонул, когда рельсы, уложенные по берегу озера, сползли со строением пути в серые ледяные волны, горел, когда рядом рванул наливной состав с высокооктановым бензином - а на звенке был санитарный поезд...
И под пулями пришлось побывать- когда вывозил оборудование сталинградского завода 'Баррикады' , из цеха, где уже шёл бой...
Всю войну прошёл без единой царапины... а Девятого Мая, услышав про Победу- поехал к себе в дэпо, вымыл свой паровоз, вычистил, украсил цветами, , повесил на него портрет товарища Сталина. Сел на сиденье машиниста. Улыбнулся. И умер. Сердце, знаете...
... Да, но до Победы было еще так далеко...
'Ты что это , бесстыдница! Зачем отцовы портки надела и сундучок его взяла! Ни стыда у тебя , ни совести!'- учетчик со станции Москва-Товарная Савелий Крамаров (тот самый, кстати!) от изумления выкатил свои лупатые глаза...
'Отвянь, Савка! Не видишь, в рейс иду...'
'Какой нахрен ещё рейс?!!'
'Комсомольский!'
... И это было действительно так...
ЗапАсные пути Белорусского вокзала. Отдувающийся, астматически хрипящий, плюющийся паром Ов , прямо с паровозного кладбища. Новенький! 1912 года рождения...
И две натуральные блондинки у высоких красных колёс... Верка, воющая ... от того, что кочегар Зинка случайно врезала ей ручником по мизинцу (так на всю жизнь и остался криво сросшийся). И семнадцатилетняя Зинка, здоровая и работящая, как ломовая лошадь, тоже воющая. Из солидарности и жалости...
И машинист Альбина, взрослая, двадцати двух лет , из рубки :'Черти! Кулёмы! Что вы там воете?! Вон синий путевой уж зажёгся! По местам, к отправлению!!'
... Первое, что выяснилось - что тощий подмосковный уголёк, 'земля' - совершенно не желает гореть! Хорошо, что рядышком с железной дорогой Ваганьковское кладбище - быстренько слазали девки, наломали досок из оградок, и скамеечек... Зинка даже крест дубовый приволокла! А что, говорит, предрассудки это все поповские... сгорел в топке и крест! Потому что поезд должен идти!
На фронт, на фронт, на фронт...
Когда прилетели немцы, Верка и не увидела... потому что в топке шуровала. Помощник машиниста- это , знаете, лопата да пика, чем топку шуруют...
Только вдруг палуба рубки встала на дыбы, всё вокруг заскрежетало, завыло, загремело...
'...Пошли вагоны под откос,
И обдал всех смертельным жаром
Красивый новый паровоз...'
...'Вер, посмотри, у меня ноги есть?- Нет, Зин, нету у тебя ног...- Ну и хрен с ним'- сказала кочегар Зина,семнадцати лет. И умерла.
А машинист Альбина- её еще на площадке пулями посекло, кровавые лохмотья на регуляторе висели...
А Верка- ничего... только контузило малость. Нарушение вестибулярного аппарата.
Ей бы инвалидность еще в сорок первом оформили, ежели бы кто подсказал... да ведь какая тут инвалидность? Война ведь... горе то-какое...
Так что продолжала Верка ездить - пока из окна санитарного вагона не увидел её сержант ГБ , которого с белоснежных подмосковных полей везли в Горький... как бы и не единственного из роты курсантов Московского пограничного училища, в чьей крови пробуксовали гусеницы танков Гудериана... идёт себе по перрону метр с кепкой, из-под которой выбивается белокурый локон, и тащит огромный гаечный ключ, больше себя ростом...
'Ежели бы ты была совершеннолетней- выговаривал потом санитарке горьковского госпиталя военком - привлёк бы тебя за дезертирство с транспорта в военное время! А так- ладно уж... '("А где было труднее- в госпитале или на паровозе?!- Да разумеется, в госпитале... на МАШИНЕ что- в оборотное приедешь, зайдёшь в брехаловку, на пол вались и спи... а в госпитале! Целый день таскаешь носилки, а потом в ледяной воде стираешь бинты- кровь в горячей воде не отстирывается... а потом сидишь в палате... ребятки всё молодые, лет восемнадцати... подержи, говорят, сестричка, меня за руку! Я им песни пою, стихи читаю- а они, сволочи, всё умирают, умирают, умирают..." тихо плачет.)
В ЗАГСе 'венчать' не хотели- до восемнадцати лет, только с разрешения родителей невесты, да где же их, родителей, в военной круговерти сыскать...
Ничего, добрые люди и там нашлись... что же? Убьют жениха, а она и аттестат не отоварит?
И осталась она ждать ЕГО ... и всю войну ждала, и после, пока он последнего бандеровца из схрона не выковырял... и потом ждала, на границе...
А пока ждала, двоих сыновей вырастила, и внуков успела...
И всегда оставалась веселой, беспечной ...
Очень любила петь :'Утро красит нежным светом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом, вся советская земля...'