Аннотация: Рассказ о простых людях...Продолжение от 28.02.10
Полёт ночной бабочки.
('Потому что вся наша жизнь- словно краткий и бестолковый полёт ночной бабочки через ярко освещенную дачную веранду- из одной внешней тьмы в другую...')
Фотография первая.
Предутренние сумерки. Коммуна имени Дзержинского. Бывший Свято-Николаевский Угрешский монастырь, что в бывшем Люберецком уезде,в ныне районе, бывшей Московской губернии, а теперь- области. Лазарет. Февраль 1929 года.
'И этот подох.'
Ян с неимоверным трудом попытался раскрыть свинцовые веки...
Лежавший рядом с ним на нарах бывший дефективный подросток, а теперь сознательный коммунар (впрочем, теперь тоже уже бывший) , по широко открытым глазам которого неторопливо ползла жирная тифозная вошь, действительно того... освободился!
Два санитара, из социально-близких, лениво матерясь, подхватили тощее, невесомое тело с выпирающим частоколом рёбер и с размаху швырнули его на окованную цинковым листом каталку...
'А может, и этого заодно уже, чтобы два разА не ездить?'
'Христос с тобой, Гриня! Он же еще двошит...'
'Да это не надолго! Не жилец...видишь, одеяло обирает.'
'Не бери греха на душу. Отмается- тогда и приберем мальца...'
Заскрипев колёсами, каталка поехала дальше...
Как голова-то болит, Господи... помоги мне, добрый Боженька!
И невесомо -прозрачный ангел, нарисованный на высоком, сводчатом потолке бывшей монастырской трапезной, неслышно слетел, и коснулся воспалённых век...
И сразу стало легко и хорошо!
И ярко сияло в бездонном голубом небе весёлое солнышко, и вторил ему радостным блеском начищенный до огневого жара весело шипящий самовар , на белоснежной кружевной скатерти, покрывшей огромный дубовый стол, за которым собралась вся большая и дружная семья...
Ян- младший одиннадцатилетний, среди восьми старших братьев и сестёр.
Остальные- все крепкие, работящие... что дед- бывший боцман дальнего плавания, приехавший в родное местечко в июльскую жару , в белоснежной меховой шубе, для форсу!
Отец, с отличием окончивший хедер- и в Великую войну ставший из ратника второго разряда, нестроевого ездового - полным кавалером Знака Военного Ордена, кавалером Святого Станислава с мечами, кавалером Золотого Оружия 'За Храбрость', начальником пешей разведки полка, поручиком, православным ... отравленный немецкими газами, вернулся домой аккурат до начала Смуты- а потом всю гражданскую возглавлял местную самооборону, успешно отбиваясь поочередно от красных, белых, опять красных, зелёных, петлюровцев, махновцев, будённовцев ... и всех прочих, желающих устроить весёлую игру- 'Режь жида!'
Всё вместе трудовой коллектив - производственный кооператив 'Интенсивник'...
Мельница, построенная у запруды, своими собственными руками.
Маленький магазинчик, в беленой халупе- в котором, однако есть все, от колёсной мази до гасу...
Куркули такие, кровопийцы ...младшенький в десять лет сам, в одиночку, с возом муки на ярмарку ездил! Безменом от лихих людей отмахивался...
А потом- пришли в уютный дом чужие люди, кто - местные, в домотканном, а городские- те в черной коже... стук грязных сапог по чистейшим крашенным полам, пух от распоротой перины.
Теплушка, из окна которой дед выпихнул на волю самого младшего- ежели не дурак, выживешь...
Вот с выживанием получалось как-то пока не очень...
Скорее всего, совсем никак...
Не получалась вольная жизнь.
Не украсть, не на вассере постоять...
Погорел на первом же скоке...
И теперь тихо доходил...
... 'Это ты чего, малец, помирать вздумал? Отставить!'- чекист, в скрипящих ремнях, осторожно поднял Яна на руки.
'Как зовут тебя, пролетарий?'
Ян с трудом разлепил запекшиеся губы:'Иваном...'- так звали остывающего сейчас на леднике соседа по нарам.
Нет, парнишка был явно не дурак...
'Ничего , Ванька! Будешь жить!'
И так в первый раз умер кулацкий выродок, и остался жить на этом прекрасном свете сын трудового народа Ваня...
Фотография вторая.
Предутренние сумерки. Москва, Большая Лубянка, дом два. Февраль 1941 года.
'Сынок , ты комсомолец?'
'Подследственный, какое отношение это имеет к Вашей вредительской деятельности?'
'Вредительской деятельности я не вёл. А отношение к Вашей партийности такое- электропечь, в повреждении которой меня обвиняют, именуется 'Комсомольская, имени товарища Косарева'... хорошая печь! В мире таких мало. На ней варят сталь для орудийных стволов, для валов авиадвигателей...'
'Как же Вы, подследственный, такую хорошую печь угробили?'
'Тов... гражданин следователь, Вы имеете понятие, что такое режим эксплОатации?'
'Я, гражданин подследственный, с отличием техникум электросвязи закончил...'
'Ну вот... согласно регламенту фирмы - изготовителя, немецкой компании 'Демаг', загрузка печи - три тонны. А наши скорбные разумом комсомольцы решили, что на ней можно варить шесть с половиной тонн...
Понятно, я возражал. Потому что с дуру можно и хрен сломать, извините за прямоту... Ну, меня, известное дело, за это где только не полоскали, и в газете 'Уралмаш', и в многотиражке 'За тяжёлое машиностроение', и даже в 'Техническом вестнике УЗТМ' статья была- 'Клеймим ретрограда Зубкова!'
'Кто же Вас там, подследственный, клеймил?'
'Да, нашлась одна- уборщица, член районной контрольной комиссии РКИ. Я даже не выдержал, и врезал ей на собрании- мол, Вам, женщина, сейчас как раз бы ребятишек рожать, а Вы занимаетесь бог знает чем!'
'Это есть в Вашем следственном деле...предлагаю Вам на обозрение протокол профсоюзного собрания.'
'Ага, он самый. Ну вот- а когда перегруженная печь всё-таки крахнулась, меня же и обвинили во вредительстве!'
'Интересное дело! А кого же и обвинять? Не уборщицу же из РКИ... Вы ведь инженер! Надо было грудью лечь, а не давать внедрять сомнительных новшеств!'
'Виноват, против общественности не сдюжил... да кто бы меня и послушал?'
'А в НКВД написать?'
'Я, милостивый государь, московский студент! И на товарищей своих доносить...'
'Какие же они Вам, подследственный, товарищи? Вот, будьте любезны:'Презрительно отзывался об отечественных производительных силах!'
И еще:'Низкопоклонствовал перед иностранной техникой!'
И даже :'... несмотря на то, что получает 1750 руб. в месяц, вполне может подписаться на заем, но до сих пор не подписался. Сотрудники конторы клеймят т. Зубкова общественным позором.'
'А кто это писал? Господи, и он... и он... ведь они же у меня... господи, может, их пытали? Угрожали им?'
'Пытали. На даты заявлений обратите внимание...'
'Подумать только! Это значит, он утречком в НКВД, а вечером ко мне на юбилей... ах,люди, люди, вам имя- крокодилы!'
'Вы, ТОВАРИЩ Зубков, сейчас садитесь, и подробненько напишите всё, что считаете нужным по поводу аварии электропечи номер семь. С указанием, кто, когда, давал распоряжение превысить проектную загрузку. А мы- разберемся...'
... 'Ах, сволочь! Бериевский выкормыш! По протоколу выходит, что этому вредителю не вышка полагается, а талоны на усиленное питание! Ловко, а?'
'Нет, камрад, этот протокол ни в коем случае не должен на стол Берии попасть... надо этого вредителя срочно опустить в подвал...'
'И следака! Следака тоже!'
'Конечно, камрад! Сейчас же займёмся...'
... Звеня подковками по истёртым ступеням , смертельно уставший сержант ГБ Иван Дворкин спускался в лубянский подвал. Глядь, а навстречу ему старший майор Эйтингтон, Наум Исакович, который от парторганизации к их комсомольской ячейке прикреплен, для кураторства :'Привет, комсомолия! Куда путь держишь?'
'Здравия желаю! К коменданту НКВД.'
'Зачем?'
'Да вот, позвонил мне- говорит, зайди - сапоги новые тебе выдам, хромовые...'
Старый, сорокадвухлетний, чекист на секунду задумался. Внимательно посмотрел Ивану в глаза, взвешивая и измеряя, а потом отрезал :'Знаешь что, милый... ты в подвал не ходи. Приказываю- сейчас иди к себе в общежитие, а утречком, часов в одиннадцать, приходи ко мне в НКГБ, знаешь, где это?'
'Так точно, второй подъезд...'
'Ну вот. Поговорим...'
И добавил, непонятное :'Если в НКВД честные ребятки, хоть и дураки- не нужны, то отчего бы ...иди, короче!'
... Ранним утром, в одиннадцать часов утра (для справки, начинали работать в одиннадцать, обед в пять вечера, а потом- трудились, почитай, до четырех часов утра...) пришёл сержант Дворкин в Контору - а его не пускают!
Позвонил в отдел, выписал разовый пропуск... идёт по коридору, а от него все встречные шарахаются...
Спустя много лет он с интересом рассматривал Акт исполнения решения Коллегии НКВД, списком - с двумя отметками коменданта против своей тогдашней фамилии- первая, что прибыл, вторая- что решение Коллегии исполнено!
Вот такие сапоги...
Так второй раз умер на этой земле Ваня Дворкин, сержант НКВД, и родился Иван Дворецкий, сержант НКГБ...
Фотография Третья.
Предрассветные сумерки. Гарнизонная гаупвахта города Брест. Двадцать второе июня 1941 года. Три часа тридцать минут.
Младший лейтенант пограничных войск НКВД БССР, переведенный в войска после многочисленных просьб из следственного аппарата НКГБ (ну не его это!) , Иван Дворецкий, с головой накрылся тоненьким одеялом...
Ноги ужасно мерзли, зато над ухом перестал зудеть проклятый комар...
Чёрт знает что!
Только сошёл с московского поезда, как к нему подошёл патруль:'Ваши документы?'
Иван с гордостью протянул новенькое, пахнущее картоном удостоверение личности, с сияющими металлом скрепками...
И с изумлением увидал, как старший патруля переложил его 'корочки' в верхний карман кителя - пройдёмте...
Начинать службу со скандала , с соседями (патрульные были в васильковых фуражках) - не стоило!
Пришлось Ивану отправиться в местное управление НКВД, где пол-ночи писать объяснительные записки... впрочем, удостоверившись , что Иван именно тот, за кого себя выдаёт- дежурный , однако, его не отпустил, сказав загадочно :'Всё равно, с Вашим удостоверением- уйдёте только до первого патруля!'
(Спустя много лет, в Музее Пограничных Войск, он узнал, что у немецких диверсантов, в изрядном количестве орудовавших в эту самую короткую ночь в районе Бреста и Кобрина- были на руках изумительно достоверно выполненные удостоверения личности. Вот только, скрепки на удостоверениях были сделаны из нержавеющей проволоки. А удостоверения настоящие- скреплялись проволокой простой, стальной... и от воды, пота проволока ржавела, оставляя на бумаге характерные следы. А новенькое удостоверение- прямо кричало - это враг!)
Тяжкий удар, наполнивший старинное здание, построенное при Александре Миротворце из несокрушимого красного кирпича тучами красной пыли, швырнул Ивана с топчана на жесткий пол...
За решетчатым окном выло, грохотало и скрежетало... отдельных разрывов было вообще не слышно, всё сливалось в единый , чудовищный гул, сотрясающий гаупвахту, как тоненькую осинку...
Первая мысль Ивана была :'Опоздал!'
Сейчас советские пограничники, преодолевая сопротивление врага, малой кровью, могучим ударом на чужой территории громят агрессора, посягнувшего на нерушимость советских границ!
А он тут, на губе припухает!
'Гады, сволочи, открывайте!!'
Нет ответа.
Иван в щепки разбил о окованную железом дверь табуретку - увы, бесцельно...
После этого он сел на койку и охватил в горестном недоумении голову руками- ну почему ему так не везет? Ведь мог! Мог выехать на два дня раньше! Тогда бы он был сейчас на заставе, на границе...
Следуй в Жабинку - знаешь,где это? Не важно! Спросишь, не маленький. По прибытии, найди на вокзале сборный пункт мотострелковой дивизии, организуй охрану сборного пункта от немецких парашютистов, и вообще... действуй там по фактической обстановке. Война, она тебе дело покажет...
Давай, младшой... живи!'
И невысокий, с усиками мушкой , лысоватый сержант ГБ Лернер, похожий на школьного учителя, грустно улыбнулся...
... Жабинка, последняя железнодорожная станция перед Брестом, поразила Ивана тишиной и безмятежностью... где-то на западе всё грохотало, будто там шла невиданной свирепости гроза.
А здесь, в уютном привокзальном скверике, перед милым , наивным в своем намёке на стиль арт-нуово вокзальчиком, на лавочке с гнутой чугунной спинкой тихо сидел босой солдатик...
Но когда Иван тронул его за плечо - солдатик поднял на него абсолютно мёртвые глаза, и Иван с ужасом увидел на стриженной голове восемнадцатилетнего парнишки следы седины...
Вмиг поседевший солдат чудом вырвался из пылающей казармы, и верный долгу и Присяге- прибыл, согласно полученному ранее приказу, на сборный пункт своей части.
Чтобы воевать дальше...
... Через два часа Жабинка пылала... горел вокзал, горели кусты сирени, горел сам воздух...
Иван,вскрыв своей волей склад ВОХРа, вооружив всех, кого мог, винтовками Бердана и револьверами Смит-Вессон, яростно отбивался от немецких мотоциклистов, периодически пытавшихся заскочить на станцию то слева, то справа... встретив малейший отпор, мотоциклисты тут же исчезали. И тут же появлялись дико воющие пикирующие бомбардировщики...
На привокзальную площадь, сокрушив останки сгоревшей лавочки, вполз двухбашенный Т-26, из которого выглянул танкист в синем комбинезоне, одетом прямо на голое тело...
Когда он снял шлемофон, то Иван увидел,как из ушей танкиста стекают , чернея, тонкие кровяные струйки...
'Эй, граница.... я командир батальона, капитан Басечка... кончай хернёй страдать! Слушай приказ. Двигайся на шоссе, становись на перекресток, и задерживай всех, кто отходит на Восток.
Кто с оружием- формируй в взводы и клади в оборону. Кто без оружия... на что они нужны! Давай, ДАВАЙ... я без пехоты не могу!'
Шел третий час войны... а Ивану она уже успела смертельно надоесть! Что это такое? Давай да давай. Он и так уже даёт, без всякой передышки...
... Уходя со станции, верный своей куркульской натуре Дворецкий захватил с собой: поливо-моечную машину из местного ЖКХ, в цистерну которой налили воды с чудом еще действующей водокачки; фельдшера и двух санитарок из железнодорожной амбулатории; продукты из ОРСовского магазинчика... почему-то, там оказалось ужасно много яблочного повидла в трехлитровых пыльных банках.
Спустя недолгое время на перекрёстке начал свою работу первый, быть может, в этой войне заградительный отряд.
Это вот что такое- каждый, кто шёл из пылающего Бреста, первым делом бросался к цистерне с водой. Хоть раннее утро- но солнце палило нещадно...
Тем, кто был ранен- пытались оказывать первую помощь, в основном- перевязывая раны.
Желающие получали - прямо в ладони- шмат повидла. Но таких было относительно мало, потому что людям было не до еды...
Люди искали хоть какого-нибудь порядка! И встретив начатки организации- радостно становились в строй...
Иван удивлялся- и всё вспоминал , как на уроке их любимый учитель-химик, из земских народных учителей, опускал в пересыщенный раствор ветку- и она мигом покрывалась кристаллами...
Центр кристаллизации! Вот что это было такое...
Мгновенно находились командиры (особенно буйствовал седой солдат, призванный на Большие Учебные Сборы из запаса - копайте скорей траншеи, сынки! Траншеи! И дайте мне максим, ящик патронов и бочку воды- и я здесь немца до морковкина заговения держать буду!), которым охотно подчинялись... К сожалению, многих, безоружных, приходилось отправлять в Кобрин- так же, как и всяческих специалистов... в общем и целом, люди были готовы драться...
Хотя и не все... сами же красноармейцы привели интеллигентнейшего лейтенанта, тоже из запаса... который кричал, что Советам конец, что немцы - культурная нация, и надо немедленно им сдаваться в почётный плен... а лично он готов застрелиться, а в противной РККА служить не желает!
Для разъяснения этого субъекта- пригодились члены Военного Трибунала, которые как раз пешком из Кобрина подошли...сняв сапоги, они как раз под дубом отдыхали. Посовещавшись на месте, не обуваясь, трибунал определил- просьбу не желающего служить в РККА удовлетворить... тут же, за кустами, сухо треснул одинокий выстрел.
... Прибывший лейтенант-пограничник, представившийся командиром Резервной заставы, деятельность Иванову одобрил, сообщил, что гады переправились через Буг и обходят Брест с обеих сторон, а в самом городе идут жаркие бои... больше ничего сказать лейтенант не успел, потому что на дороге появилось облако пыли...
Встреченные дружным огнём, немцы откатились, недалеко... и тут же открыла огонь немецкая артиллерия. И прилетели самолёты... и лейтенанта убило, пришлось опять брать команду.
Снова - немцы сунулись, тут же отошли, и снова- шквал огня, и снова- самолёты...
Это было первое, что Ивана поразило... казалось, что немецкая армия- это многоголовый дракон, все проклятые головы которого действуют заедино!
У нас же танкисты воевали отдельно, артиллеристы- отдельно, пехота- сама по себе... что касается нашей авиации, то Иван умом-то понимал, что она, верно, где -то летает и тоже воюет. Но сам её так и не видел...
Через час немцы окончательно , не вступая в ближний бой, одной артиллерией смели со своей дороги наш хлипкий заслон, и покатились дальше...
Раненый шрапнелью в обе руки (огнестрельный перелом обеих лучевых) , Иван наблюдал парадоксальную картину- как по шоссе движется на Восток стальная серая лавина, а с обеих сторон шоссе , тоже на Восток- по полям, идут и идут толпы людей в светло-зелёном...
Периодически теряя сознание, Иван дотащился до разъезда, на железной дороге идущей от Бреста- где с изумлением увидел паровоз, к которому были прицеплены пара вагонов, в которые тётки в черных железнодорожных кителях грузили раненых...
Когда его втаскивали в обгоревший, простреленный пульман, он крепко приложился белеющей костью, выпирающей из прорехи шевиотовой гимнастёрки , об поручень и провалился во тьму...
Фотография Четвертая.
Предутренние сумерки. Двадцать пятое ноября 1941 года. Московская область, Солнечногорский район. Какая-то деревушка, в несколько серых избёнок..
Погода была изумительная! Просто замечательная погода ... потому что серые тучи , из которых валился мокрый снег, ползли, цепляясь распухшими брюхами, за верхушки вековых сосен, окаймлявших ослепительно белеющую ленту Ленинградского шоссе... значит, скорого визита немецких самолётов можно было не опасаться, немцы не дураки- в такую погоду летать...
На сколько хватал глаз- шоссе было пустынным, так же, как и лежащая слева от него Октябрьская железная дорога...
А между двумя магистралями, в кустарнике, усердно звякали лопатами о мерзлую землю слушатели четырехмесячных курсов усовершенствования командирского состава пограничных войск , которые были созданы при пехотном отделении Московского военно - технического училища НКВД имени В.Р. Менжинского ...
Собраны на эти курсы были те, кто выжил в чудовищной мясорубке приграничных сражений, когда чекисты погибали не то что целыми заставами... бывало, из целых погранотрядов не выходил к своим никто...
Потому, что , как сказал товарищ Берия- как львы, дрались советские пограничники!
И без приказа не отступали... в результате, безвозвратные потери западных погранокругов достигали 82%...
Из оставшихся в живых- генерал Богданов формировал войска по охране тыла Действующей Армии...
Собранные из госпиталей, слушатели курсов должны были спешно закрыть чудовищную кадровую дыру - границу на Юге и Востоке надо было также, как и до войны , тщательно и надёжно охранять.
Да только недолго пришлось им проучиться...
Когда двести пограничников , в своих зелёных фуражках, выступали на фронт- то им была передана ПРОСЬБА - продержаться, сколько можно...
Впрочем, вскоре спешно окапывающиеся командиры получили неожиданное подкрепление- лязгающий гусеницами 'Сталинец' притащил длинноствольную зенитную пушку, еще утром прикрывавшую мост в Химках, у платформы Левобережная...
Зенитчики нежданной встречей тоже были изрядно обрадованы, потому что получили такую же просьбу - а бронебойных снарядов у них было целых два ящика, аж четыре штуки. Впрочем, ещё на шесть человек расчёта у них пришелся один мосинский карабин, с одной обоймой патронов...
Ну, патронов-то им дали, а трактор тут же отправили назад, в расположение- с грозным приказом без снарядов не возвращаться...
Место для засады было довольно удачным - протекающая под насыпью , в трубе не покрытая льдом речка, хоть и была глубиной всего по-колено, однако берега имела весьма топкие. Кроме того, перед мостиком шоссе делало плавный г-образный поворот, так, что около полусотни метров все, кто по шоссе ехали или шли, открывали для фронтального огня неприкрытый фланг.
Справа позицию прикрывала довольно высокая насыпь, вдоль текущего обочь дороги ручья росли густые кусты, на которых стеклянно звенели последние жёлтые листья...
Короче, бывает и хуже...грех Бога гневить.
... Выкатившихся из секущих лицо снежных струй мотоциклистов , в бабьих платках под нахлобученными касками, пограничники благоразумно пропустили...
На мосточке немцы остановились, один из них приподнялся на седле, оглядел окружающую местность в бинокль, махнул рукой- и продолжил движение... до Москау было уже не столь и далеко, два часа езды...
(Кстати, немецкие мотоциклисты , проехавшие по шоссе, каким-то образом проскочили аж до пересечения Ленинградского шоссе с Головинским, то есть оказались фактически в черте города Москвы, у Водного стадиона 'Динамо'. Где и налетели на следовавших на строительство оборонительных сооружений в Тушино зека из лагпункта Дмитровлага Московского отдела гидротехнических сооружений Канала Имени Москвы. Которые немедленно и забили немецких байкеров киркомотыгами).
Спустя еще минут двадцать из серой мглы выползла длинная колонна - танки, грузовики...
Зенитка сделала в упор пару выстрелов- а потом под ней вспух огненный шар, и её длинный ствол, замотанный бинтами, взлетел к серым тучам и шипя, упал на мокрый снег...
Главное, что было сделано - немцы свернули с шоссе, и устало, увязая в снежной каше, стали давить отстреливающихся пограничников...
Заняло это минут тридцать- сорок...
А потом на насыпи вдруг появились камуфлированные грязно-белыми разводами угловатые коробки броневагонов, и бронепоезд 'Сталинец' , то вытягиваясь к мостику, то отходя назад, в течении часа не давал немцам сдвинутся с места, пока наконец бронепаровоз не окутался облаком белого пара, и немцы яростно стали утолять свой гнев, на этих тупых русских, которые не понимают, что уже проиграли войну - расстреливая пылающий состав в упор...
А потом вдруг раздался рокот- и над соснами вдруг пролетел смешной, кургузый самолётик, который, подхватив пулеметную очередь, послушно рассыпался на свои фанерные листы. Но перед тем как упасть, сыпанул что-то на колонну из огромного мешка, подвешенного под фюзеляжем- и грузовики на шоссе запылали не менее весело и жарко, чем врезавшийся в опушку леса даже и не самолёт, а просто аэроплан...
А потом сзади на шоссе выскочили несколько измазанных белилами танков сталинского любимца, генерала А. А. Власова , и застучали резкие, как щелчки кнута, выстрелы их башенных сорокопяток, и среди танков- гаснущим сознанием раненный в обе ноги Иван увидал давешний трактор , который тащил на позицию уже не нужный погибшим зенитчикам прицеп со снарядами...
Фотография Пятая.
Предутренние сумерки. Двадцать третье февраля 1942 года. Каюта второго класса, палуба 'Буки' теплохода Совторгфлота 'Сванетия'.
'Нет, Ваня. Что-то мы не то с тобой делаем...'
Омар, тонкокостный, худощавый, в свои четверть века похожий на подростка, откинулся на мягкую спинку дивана - которая, если её поднять, образовывала второе, верхнее спальное место. Что было весьма удобным, так как по судовой роли в этой одноместной каюте располагался только один пассажир, сидевший сейчас на удобном мягком кресле напротив Омара ...
Сидеть так Ивану совсем не нравилось...
Нет, Омар был парень, судя по - всему, что надо. Смелый, решительный, умный. И образованный- что Иван, всю жизнь тянувшийся к знаниям, весьма ценил...
Только вот, с детства похлебавший казённой баланды в колонии, намерзнувший на ремонте телеграфных линий, когда голыми руками приходилось на трескучем морозе сплеснивать провода- дабы районные начальники вовремя получали ценные указания Сверху, понюхавший вдоволь дерьма и крови в лубянских подвалах - Иван хребтом чуял какой-то подвох...
Страна тяжко воюет, мерзнет, голодает, а они с Омаром - как довоенные беспечные курортники, отдыхают в каюте роскошного лайнера...
Ох, не зря ему говорил зарезанный потом своими же корешами Колька-Свист :'Не маленькая пайка убивает! А большая...'
Зачем и почему им дают такую непомерно большую, совсем не по лейтенантскому чину, пайку?
Иван стал, подошёл к прикрытому шёлковой занавеской иллюминатору, приоткрыл круглое толстое стекло, застопорил начищенной до нестерпимого блеска задвижкой...
Пахнуло морской свежестью... над тихо плещущими у высокого , белоснежного борта лайнера волнами нежно дрожали далёкие огни анатолийского берега...
'Ну, давай еще раз.
Поехали.
Время Ч-5 минут.
Завожу мотор.
Время Ч-4 минуты.
Появляется Фигурант.
Время Ч-3 минуты.
Включаю сцепление, еду по бульвару.
Время Ч-2 минуты.
Ты начинаешь движение навстречу Фигуранту.
Время Ч-1 минута.
Ты сближаешься с Фигурантом, я догоняю его сзади, следуя по проезжей части.
Время Ч.
Ты наносишь удар . Я на траверзе Фигуранта, скрываю вас со стороны дороги, Если твой удар не получается, я давлю Фигуранта,ты садишься на заднее седло.
Время Ч+4 секунды.
Я даю газ, ты достаешь дымшашку, инициируешь её, бросаешь на тротуар...
ВОТ!
Что вот?
Да ведь пока дымшашка разгорится, мы ведь будем как на ладони? И зачем нам она вообще нужна?
Ну, я не знаю... наверное, чтобы под прикрытием дыма уйти?
Пусть так. Тогда инициировать дымшашку надо заблаговременно! Перед ударом. Чтобы, когда мы рванём, она уже дымила!
Слушай, Омар. Так делать не годится. Схема разработана и утверждена Инстанцией. Значит, надо строго ей следовать... добуквенно.
Эх, Ваня, Ваня... какой же ты все-таки тупой...
Был бы тупой, меня бы сюда не послали...
Как знать, как знать.'
Обиженный Иван , хлопнув в сердцах полированной дверью, шагнул через высокий комингс в коридор, покрытый кроваво-красной дорожкой...
Безлюдной палубой спящего судна он прошёл к трапу, поднялся по сверкающим медью ступеням, не касаясь лакированных поручней благородного морёного дуба...
Омар был абсолютно прав! Но сказать это ему - Иван не имел права...
Во-первых, он ему не верил. После работы в аппарате НКВД он не верил никому... вдруг, это очередная проверка? Кроме того, у Ивана был приказ- в случае малейшего сомнения- валить Омара. Иван не сомневался, что у Омара в отношении его самого- был приказ аналогичный...
Во-вторых... да что там! Идет война. И если его послали ... ну ведь правда? Зачем и кому здесь, в Стамбуле, он нужен со своим детским немецким , с крохотным оперативным опытом, с единственным умением- добуквенно исполнять приказы?
Там, дома... Иван лежал (не в палате, а в одном бесконечном , наполненном страданиями коридоре переполненного госпиталя, бывшей горьковской школы) рядом с одним лейтенантом, который рассказал, как их батальон послали - в разведку боем. И пока немцы методично истребляли истекающие кровью роты, чистенькие штабные , с блокнотиками в руках, аккуратно вычерчивали схемы выявленных огневых позиций фашистов.
Это- тоже война.
Тяжело вздохнув, Иван вышел на покрытый благородным тиком променад-дек.
Да, 'Сванетия'- это была белоснежная сказка, дрим-шип, корабль- мечта...
Этот теплоход был спущен со стапеля "Helsingors J. & M. Helsingoer" (корпус 244) в 1936 году, полностью построен, передан заказчику - СССР и введен в эксплуатацию в 1937 году. Сразу же после ввода в эксплуатацию судно , постукивая двумя мощными дизелями 'Бургмейстер энд Вайн' по 5400 лошадиных сил каждый, с эксплуатационной скоростью 17 узлов взяло курс из Дании на Чёрное море в свой порт приписки - Одессу.
Судно выглядело удивительно элегантно!
Красивые и изящные очертания форм, рациональные и современные обводы корпуса, отсутствие нагромождений архаичных конструкций оснастки на открытых палубах делали "Сванетию" необычным судном, к такому уровню мировое пассажирское судостроение снова пришло лишь к концу 50-х годов.
Оно было самым современным пассажирским судном СССР на Чёрном море до Войны , и одним из трёх самых новых пассажирских судов в предвоенном Советском Союзе.
Сначала судно стало совершать рейсы по Крымско-Кавказской линии Одесса - Батум, а затем стало на Ближневосточную линию Одесса - Александрия.
Теплоход "Сванетия" изначально и предназначался для работы на этой международной пассажирской линии, и стал основным пассажирским судном, обслуживавшим её в предвоенный период.
Теплоход "Сванетия" был более комфортабельным судном, чем все остальные Советские пассажирские суда на Чёрном море в то время. Об этом говорит также и большое количество площади помещений, приходившихся на этом судне на каждого пассажира - такая низкая пассажировместимость была необычна для Советских пассажирских судов того времени .
Начало войны застало теплоход 'Сванетия' в проливе Босфор, и турецкие власти сразу поспешили задержать его, дабы сразу дать почувствовать, что их 'нейтралитет' во Второй мировой войне весьма относительный.
Это с их стороны было вопиющим нарушением международной конвенции Монтре 1936 года, и работники советского посольства в Стамбуле через дипломатические каналы под ухмылки нацистских и турецких спецслужб принялись за вызволение 'Сванетии' и всей команды из 'турецкого плена'.
Получалось пока -что не очень...
Впрочем, каюты лайнера не пустовали.
Одно время на нём жили советские дипломаты и совграждане, которые были эвакуированы из Берлина, Рима , Будапешта, Братиславы и Бухареста - в обмен на немцев, итальянцев, венгров, румын и словаков, интернированных с началом Войны в Советском Союзе.
Потом через Анкару их вывезли на Родину...
А в уютных апартаментах нашли приют новые постояльцы - советские моряки торгового флота... однажды турецкой портовой жандармерией на борт были доставлены моряки с буксира 'Аккерман' вместе с пассажирами - военнослужащими Тендровского боевого участка.
Их буксир застиг жестокий шторм, и его на вторые сутки прибило к берегам Турции.
Интернированные матросы нашли на 'Сванетии' и стол, и кров.
А потом 28 ноября под охраной лидера 'Ташкент' и двух эскадренных миноносцев 'Способный' и 'Сообразительный', в условиях плохой видимости и штормящей погоды к Босфору благополучно был проведен большой танкер 'Варлаам Аванесов', который проморгали торпедоносцы и бомбардировщики люфтваффе.
Лидер и эсминцы вернулись в Севастополь, но радость успеха была недолгой. 19 декабря в нейтральных водах Эгейского моря танкер был атакован итальянской подводной лодкой и потоплен. Почти всем членам экипажа удалось спастись и достичь на шлюпках и плотах турецкого берега у мыса Баба-Кале, где они были интернированы и вскоре переданы на 'Сванетию', как и незадолго до этого люди с 'Аккермана'.
Капитан Беляев всех спасшихся с танкера поставил на довольствие, и каждому было доверено рабочее место на теплоходе. Беляев заверил, что скоро все будут на Родине, и приказал 'не вешать носа'.
Действительно, в середине февраля турецкие власти официально оповестили капитала Беляева, что причин для удержания теплохода в турецких территориальных водах более не существует и 'Сванетии' разрешено покинуть гавань Стамбула...
Однако, кое- какие дела у некоторых пассажиров 'Сванетии' на турецком берегу еще оставались...
'Что, Ваня, не спится?'- видный журналист-международник, Леонид Наумов, в миру- Эйтингон Наум Исакович, бывший старший майор бывшего НКГБ, появился за левым плечом, неслышно, как тень... будто мрак сгустился, и возникла невысокая мускулистая фигура.
'Да вот, думаю... можно, вопрос?'
'Валяй...'
'А ... кто этот, Фигурант?'
'Сволочь старая. Древнего аристократического рода, фон-барон... еще в Империалистическую занимался шпионажем.
Принимал участие в подготовке и проведения аншлюса Австрии, с началом Войны- налаживает в Стамбуле контакты с британцами...'
'Так ведь англичане- наши союзники?'
'Эх, Ваня. У Англии нет вечных союзников и вечных врагов, у неё есть только вечные имперские интересы...представляешь, что будет, если империалистам удасться сговориться? За нашей спиной?'