На встречу дня!" (Песня о встречном. прим. переводчика)
А и вправду, от чего ты, кудрявая моя головушка, не рада? Да от того, что оные кудри за ночь малость примерзли к осиновым кольям, на которые натянут каркас нашей палатки, стены которой были покрыты ровным слоем изморози от дыхания ... Палатка, чего там греха таить, была очень хорошая, двойная. Поэтому в ней было гораздо теплее, чем на вольном свежем воздухе. Градуса на полтора...
"Да разъебит твой пердолет стальным самотыком!" - печально подумал я. И грязно выругался. Потому что после ночевки все моё тело просто задубело! Рук и ног я вообще не чувствовал...Ничего себе, неделька начинается! А ведь сегодня только 30 ноября...
Кашляя и чертыхаясь, я с трудом выбрался из палатки. Над вершинами заснеженных сосен был виден самый краешек малинового солнца.
Хлопая себя рукавицами по бокам шинели, на манер извозчика, притоптывая по громко скрипящему снежку своими замечательными, совершенно задубевшими ботинками, я огляделся по сторонам и совершенно обомлел... У ближней сосны стоял голый по пояс подполковник Вершинин и аккуратно выполнял упражнения дыхательной гимнастики по Мюллеру. От его розового тела валили, как мне показалось, густые клубы пара...
- О! Das ist fantastisch ! Russische Wunder..., - потрясенно произнес возникший за моим правым плечом военный наблюдатель Ройзман. Видимо, он уже не жалел, что согласился поехать Into the Wild Moskau. В его фатерлянде такого, верно, не увидишь! Да и у нас, нечасто...
Закончив классический пятиминутный цикл резким выдохом, Вершинин подхватил пригоршню пушистого снежка и тщательно растер им мгновенно покрасневшие грудь и плечи. Завидев нас, с открытым ртом наблюдающими за его экзерсисами, подполковник наставительно произнес:
- Игнорировать свое телесное благополучие безнаказанно не сможет никто. И человеческая природа страшно мстит за всякое презрительное к ней отношение! Господин капитан!
- Слушаюсь!
- Потрудитесь привести себя в порядок, на Вас батарейцы смотрят. А затем, будьте любезны, озаботьтесь своими прямыми обязанностями... Ориентирую! Север находится в направлении одинокой сосны, основное направление: сорок-восемь -ноль... Противник занимает заранее подготовленную оборону в восемнадцати километрах северо-западнее нас. Наши войска в настоящий момент совершают марш до соприкосновения с передним краем неприятеля. Приказываю! Огневую позицию оборудовать по месту нашего расположения, быть готовым к открытию огня...Я убываю в штаб Н-ской дивизии, коей мы приданы, для получения боевой задачи. Остаетесь за меня. Вопросы?
- Когда прикажете организовать прием пищи, господин подполковник?
- Завтракать будем в ужин. Другие вопросы?
- Никак нет!
- Тогда, бегом марш!
Развернувшись вокруг левого плеча, я со всех ног под одобрительным взором подполковника ринулся... как куда? К орудию, разумеется...
По дороге я чуть не сшиб с ног Петровича, со стариковским кряхтением вылезающего из заснеженных кустов:
- Ты ета, командир, чевой-та? Аль случилось что?
- РАСЧЕТ, К БОЮ!!- ласково проревел ему в ответ я.
- Ах, мать моя женщина...- подхватился старый пролетарий, и тут же с истошным криком:
- Подъём! Боевая тревога, мать, мать, мать!!- перевел порученный ему вчера затемно личный состав в вертикальное положение. Ничего, поднялись. Правда, некоторых, особо сонный, пришлось попинать.
Чумазый тракторист, затемно притащивший нашу красавицу на эту огромную, вытянутую эллипсом поляну, с пулеметным грохотом запустил двигатель. Тягач, выбросив в сизое небо, где тонко истаивал серпик луны, черную тучу сгоревшего соляра, звонко лязгая траками, развернул огромное орудие к лесу передом, а к нам, естественно, казенной частью...Бойцы, неумело копаясь, начали расстегивать задубевшие на морозе брезентовые ремни, освобождая ствол от чехла...И когда они, матерясь, его наконец стянули, я увидел вдоль изящного, как лебединая шея, ствола ровную цепочку белых букв :" НАТАША"
- Что за блядь? Я имею в виду, это вот написала?
- А это не блядь, а товарищ Лацис,- гнусным тоном комсомольского сикофанта немедленно наябедничал мне старший лейтенант Саня,- он сказал, что Вам будет приятно...
- Товарищ командир огневого взвода, будьте любезны, извольте сначала пойти на хуй! А потом вернитесь, и доложите, как положено!
- Ну ладно...,- растерянно произнес Саня. - А как положено?
- Старшина Петрович!
- ИЙЙА!
- В свободное время займитесь с товарищем командиром отработкой Строевого Устава.
- ИЙЕЕСТЬ!
- А сейчас, товарищ командир огневого взвода, приведите в порядок подчиненных и развертывайте орудие. Я убываю для проведения ТГП. Остаетесь за меня!
- Е-е-есть... а ТГП, это что?
А это вот чего... Заглянув в палатку. я подхватил брезентовый круглый чехол буссольки, треногу, бинокль, планшет с картой и зашагал по гусеничным следам встречь солнцу... Где-то там впереди шумела моторами дорога...
... Когда примерно через сорок минут, взмокший от пота (а попробуйте четыре раза установить буссоль, четыре раза её соориентировать, четыре раза замерить углы, четыре раза их записать на специальную жестяную табличку карандашом... это все называется топо-геодезическая привязка ходом в четыре стороны, от ориентира!) я выбрался на знакомую поляну, то её и не узнал...
Палатки были убраны, раскиданный снег пачкали комья выброшенной земли от надежно закопанных сошников могучих станин, тягач уведен в укрытие, на панораме орудия уже стояла вешка, по которой я и навел в последний раз свой окуляр. Теперь осталось только с помощью артиллерийского круга и линейки построить этот ход по карте, и привязка начерно готова... Потом мы её проверим парой других способов. А как же? Это называется "треугольник ошибок", из трех точек, нанесенных на карту ! и... Беда, если сторона этого треугольника больше, чем один миллиметр. Надо тогда все делать заново.
Но делать этого мне не пришлось, потому что из подъехавших розвальней выскочил комбат и весело скомандовал:
- Стой! Отбой! Расчет, к орудию! Орудие на передок, к маршу!
Вот она какая, наша жизнь артиллерийская...
17
...Спустя шесть часов наш короткий, как говорят артиллеристы, "поезд", продолжал оставаться все на том же месте: у перекрестка проселочной дороги, ведущей на лесное колхозное поле, место нашей первой, так и не состоявшейся огневой позиции. За это время я, оседлав комбатовские санки, в компании двух мрачных, как осеннее утро перед расстрелом, разведчиков с чудесными именами Малахий и Эльпидифор, из прионежских кержаков, еще вчера валивших лес в ближайшем лагпункте ГУЛЛП (Главное управление лагерей лесной промышленности. Прим. Переводчика), уже смотался в так называемый "огневой разъезд", отыскав в указанном мне комбатом квадрате "трехверстки" приличную полянку невдалеке от границы, обладающую одним немаловажным достоинством, а именно: ясно видимым геодезическим знаком.
Привязаться будет куда как удобнее и быстрее. В принципе, размещение огневой позиции в таком месте недопустимо, так как супостат тоже, к сожалению, не дурак, и понимает, где бы он сам привязывался...
Будем надеяться на то, что контрбатарейную борьбу нам вести пока не придется. Прежде всего потому, что у финнов, как уверяли меня встреченные коллеги из Н-ской пушечной бригады (по нашим данным, 402-го артполка большой мощности. прим. переводчика), дальнобойной артиллерии вообще не было. А мы не могли бы выполнять такую задачу, зане вокруг стеной стоял густейший хвойный лес, а из средств инструментальной разведки в батарее имелся только бинокль.
С трудом пробираясь обочь шоссе, ведущего к границе, я был просто поражен величиной той чудовищной пробки, которая всё тянулась и тянулась, насколько видел глаз...
В этой страшной каше перемешапись дивизионные пушки и автобусы с красными крестами, полуторки, доверху заваленные мешками и огромные трехбашенные танки, покрашенные в белый цвет... Прямо на дороге дымили полевые кухни, у которых толпились озябшие красноармейцы , лошади протягивали свои покрытые инеем морды к тюкам прессованного сена, уложенного на покрытые зеленым брезентом фургоны. Над дорогой висело облако тумана, в который сливался пар от дыхания десятков тысяч людей...
- Давно стоите?- спросил я молоденького комвзвода в ладно сидевшей на его фигуре шинели, носившей явные признаки индпошива.
- За тридцать два часа прошли двенадцать километров!- пожаловался он, потирая красные уши. - И до границы-то все еще не дошли!
"Наше счастье, что у финнов нет авиации!"- с тревогой подумалось мне. - "Всего пара аэропланов, и тут такое может начаться..."
Но аэропланы у финнов все же были...
Сначала над нашими головами низко прошли две тройки серебристых двухмоторных самолетов. И, хотя на их голубых снизу плоскостях были ясно видны красные звезды, все, что могло стрелять, немедленно открыло заполошный, никем не управляемый огонь. Стреляли танкисты из пулеметов, установленных на башнях громадных танков, азартно лупили вверх красноармейцы из винтовок с примкнутыми штыками... Даже мой собеседник выхватил из новенькой желтой кобуры наган и начал оглушительно палить.
- Стой, ты что делаешь?- ухватил я его за руку.
- Да все стреляют..., - смущенно пожал он плечами.
- Дурр-рак! А если все головой об ствол биться начнут?- устыдил его я.
Командир в ответ только покраснел, неловко засовывая в кобуру разряженное понапрасну оружие.
К счастью, беспорядочный огонь с земли, по видимому, никак не повредил нашим самолетам. Спустя полчаса они все в том же количестве, две тройки, возвращались обратно... И, когда они, ясно видимые на фоне ярко-голубого неба, уже проплыли над нашими головами, их догнал маленький тупоносый моноплан с неубирающимися шасси, покрытыми похожими на лапти обтекателями (Фоккер D-XXI из LLve26, суб-лейтенант Яарко Какко. Прим переводчика) с белым знаком "сувасти" в синем круге. Похожий на треск рвущейся материи, послышался звук его пулеметов. И на наших глазах один из красных бомбардировщиков охватило ярко-алое пламя. Оставляя за собой смоляно-черный хвост дыма, самолет рухнул в ближайший лес. А финский (а чей же ещё?) истребитель погнался за другими нашими машинами...
Ринувшиеся в сторону глухого взрыва красноармейцы привели чудом уцелевшего пилота, в изорванном об сосновые ветки меховом летном комбинезоне.
- Что же вы не стреляли? - с горечью спросил его я .
- Чем стрелять-то?- отплевываясь кровью из разорванного рта, отвечал он.- У нас стрелка нет! А у штурмана и радиста нет патронов...
- Почему?- яростно возмутился я.
- Не выдали! А зачем? Говорят, они вам все равно не понадобятся. У финнов-то авиации совсем не осталось! Наши сталинские соколы все финские аэродромы заранее разгромили! (Все шесть советских "СБ" из 41-го СБАП в этом бою над Лаппиинратта были сбиты, один за другим. Пилот истребителя, вернувшийся на свой аэродром, оборудованный на льду лесного озера Анна-ярви, был страшно удивлен, отчего не стреляли русские воздушные стрелки? Теперь эта загадка прояснена. Прим. Переводчика)
- Да кто говорит-то? - зловещим шёпотом спросил один из бойцов.
- К-к-команди-и-иры...- со стоном отвечал искалеченный пилот.
...Когда мы с разведчиками подъехали к перекрестку, где в куче машин, людей, лошадей, повозок, как шмель в патоке, застряла наша пушка, я увидел как под сосной о чем-то сердито спорят Лацис и Вершинин.
- Ничего, Арвид Янович, продолжайте! У меня от старшего офицера секретов быть не может!
- Товарищ подполковник, я Вас второй и последний раз спрашиваю: как это так вышло? Вы сутки не пробыли на фронте, а уже послали на хуй двух старших командиров?
- Докладываю Прибыв на КНП Н-ской стрелковой дивизии (по мнению нашего консультанта, это 123-я СД 50-го стрелкового корпуса. прим. переводчика) обнаружил таковой в сауне лесозаготовительного поселка номер три, где товарищи командиры вместе с вольнонаемными работницами медико-санитарной части что-то радостно отмечали. Отказавшись от предложенной мне водки, потребовал поставить мне боевую задачу. После чего был послан на хуй толстомордым товарищем, как впоследствии оказалось, самим комдивом, которому я и помешал праздновать. Вытащив из предбанника наиболее вменяемого военнослужащего, оказавшегося начальником штаба, я вновь потребовал поставить мне боевую задачу уже от него.
Начальник штаба махнул рукой и предложил мне открыть беспокоющий огонь по сопредельной территории. Боевого распоряжения в письменном виде, карты обстановки, а ровно начертания переднего края не получил, за отсутствием у дивизии такового.
После чего я предложил начальнику штаба просто закопать выданные мне снаряды, купленные на деньги, вынутые изо рта рабочих и крестьян, в снег. Мотивировав это тем, что толк будет ровно такой же, а износ ствола меньше. После чего начальник штаба спросил, от чего я не хочу заработать себе орден, сделав, пока есть возможность, хоть один выстрел по финнам, пока они окончательно не разбежались, и настоятельно порекомендовал мне заниматься с личным составом строевой подготовкой, в свете предстоящего через десять суток парада Красной армии в Хельсинки.
После чего я послал на хуй указанного начальника штаба и направился искать начальника артиллерии дивизии.
Обнаружив его в фургоне с секретаршей военного прокурора, вытащил оного на свет божий и потребовал поставить мне боевую задачу. Начальник артиллерии потребовал у меня карту, и поставив точку у перекрестка лесных, отмеченных пунктиром лесовозных дорог на финской территории, приказал открыть по указанной цели беспокоющий огонь. На моё предложение указать мне цель путем наведения на неё оптического прибора ответил отказом. Также отказался связать меня с воздухоплавательным подразделением для корректировки моего огня, за неимением такового. После чего тоже был послан мной на хуй.
Учитывая, что моя батарея дивизии не нужна, принял решение перебазироваться к границе, чтобы иметь возможность достигать огнем переправы на реке Тельпаннийокки.
Доклад закончил.
Вершинин, во время доклада державший руку у виска, резко опустил её вниз, будто рубанув врага...
Лацис печально улыбнулся:
- Хорошо, что Вы в своих скитаниях хотя бы товарища Мерецкова с товарищем Мехлисом не встретили... Ну, обстановка мне понятна! А вот скажите, что Вы у себя в подразделении старорежимное слово "господин" частенько употребляете?
- Это я от волнения... Не хочется, очень не подгатить!- пожал плечами Вершинин.
- Ну ничего! Я вам цель отыскал. - успокоил его Лацис- Вышел тут на связь один товарищ с той стороны, доложил, что белофинны по железной дороге резервы подбрасывают! Вот мы их и накроем!
... Пока командир огневого взвода Саня вновь на прежнем же месте развертывал орудие (сделать это было тем труднее, что за прошедшие часы новые бойцы расчета полностью успели забыть, что им нынешним утром рассказывали. Если бы не Петрович, уж и не знаю, как бы мы обошлись! Золото, а не старик! ) я уточнил координаты позиции своим любимым методом засечек (как прямым, так и обратным). Получилось не то, чтобы очень, но весьма близко к первоначальным координатам, которые я просто поленился стереть с металлического листа. Вот, и лень для чего-нибудь сгодилась!
В то короткое время, что я с буссолью вокруг огневой шероёбился, наш радист, Вася Кирдяшкин, очень серьезный молодой человек с "поплавком" техника, в прошлой жизни директор почты в селе Пурдошки Мордовской АССР, развернул свою коротковолновую станцию РБ и вошел в радиосеть дивизии... Не услышав там ничего путного, он последовательно поднимался к сетям корпуса, армии... пока на волне штаба Фронта не поймал "Метео-средний"!
Это было очень кстати. Направление и скорость ветра, температура воздуха на разных высотах, давление - без этих данных рассчитать поправки было просто немыслимо.
Некоторые штатские, вот, думают, что попутный ветер ускоряет движение снаряда... Какая наивность. Самый мощный ураган мчит над землей со скоростью пятьдесят метров в секунду, а самый медленный мортирный снаряд - за эту же секунду пролетит сто пятьдесят. Дело не в скорости...Просто уменьшилось сопротивление воздуха, именуемое парциальным давлением... Да тут много всяких факторов! Ну вот, например, если мы придадим 76-миллиметровой дивизионной пушке угол возвышения 20 градусов, то в "нормальных" условиях, на которые рассчитаны её "Таблицы стрельбы", то есть при температуре воздуха в +15№ и давлении 750 миллиметров ртутного столба, при отсутствии ветра, снаряды пролетят в среднем 10000 метров; но если мы произведем выстрелы из того же орудия при том же угле возвышения и теми же зарядами и снарядами в холодный зимний день, при 25 градусах мороза, то снаряды пролетят в среднем лишь около 9 000 метров - на целый километр меньше, чем летом. А у нас снаряды поднимаются куда как выше! В стратосферу почти.
Умные люди годами вычисляют эти самые замечательные таблицы... так, открываем:Winkelmesser, Schritt Winkelmesser, Wasserwaage, Aufsatz, все понятно...
" А-ангх!!" - заставив меня вздрогнуть, из ствола пушки вылетает сгоревшее пушечное сало клубочком оранжево-желтого огня. Это Саня дал прогревающий холостой выстрел, на первом, самом малом заряде, чтобы прогреть гидравлику. "Наташа" потихоньку просыпается...
Так, что у нас с внутренней баллистикой? Температура заряда - есть,температура снаряда... Приведенные в окснарвид (Окончательно снаряженный вид, то есть с вкрученными взрывателями, протертые керосином от смазки. Прим. переводчика) фугасные гранаты уже лежат на брезенте, разложенные по весам: плюсики к плюсикам, минусики к минусикам...(снаряды отличаются от табличного веса в ту или иную сторону, поэтому их маркируют. Стреляют как правило, серией с одними весовыми знаками. Прим. переводчика), зарядные мощным деревянным, окованным медью (чтобы не давал искру при соударении со стальной гильзой) ганшпугом выламывает усиленную, залитую парафином крышку с первой зарядной гильзы...
Хорошо, что цель у нас протяженная в широтном направлении! Значит, перелеты и недолеты будут все равно по цели. Это раньше артиллерист говорил: Цель вижу- стреляю. А теперь только укажите мне координаты...
Наконец готовы исходные данные. Вершинин наскоро проверяет мои исчисленные установки, одобрительно кивает головой и отходит молча в сторону. Здесь, на огневой, я сейчас главный.
Огневая, высота укрытия? - Сорок! ("Отлично. Эта команда была совершенно излишняя, но лишний раз проверить себя не мешает. Стыдно будет, если во время первой же стрельбы засажу снаряд по верхушкам ближних деревьев!")
Прицел 550! ("В первый раз на такую дальность стреляю!")
Основному!
Один снаряд! ("Господи, благослови!")
О-гонь!
Саня около орудия машет флажком: - О-рррудие!
"А-А-А-А-АРГХХХ!!!" - это совсем не похоже на выстрел. Из ствола вылетает огромное соломенно-желтое облако, осветив на долю секунды все кругом. А потом звуковая волна ОБНИМАЕТ тебя, гася все звуки...Не смотря на то, что я предварительно открыл рот, чувствую, что оглох...
Однако Санино :- Откат нормальный! - все-таки я услышал. Значит, тормоз отката сработал штатно. Шипящий гидравликой накатник медленно возвращает ствол на место.
Да, вот это долбанули! Перед орудием снег сдуло, а где не сдуло - присыпало черным конусом сгоревшего кордита. Лязгает затвор, выбрасывая раскаленную, змеино шипящую на снегу гильзу. Зарядный подхватывает её, просунув ганшпуг в дымящийся зев и с усилием откидывает в сторону.
Батарейцы неумело суетятся, под руководством неумолимого Петровича! Быстрей, быстрей, ребятки! У нас боевая скорострельность - 25 выстрелов в час.
Наконец, зарядили, проверили установки...
Саня поднял вверх свой флажок.
Огонь!
И новый снаряд с с жутким сверлящим звуком улетает в закат...
Потихоньку разойдясь, батарея все увеличивает и увеличивает темп стрельбы... До конца огневого налета остается всего два снаряда, как вдруг...
После очередного А-А-А-АРГХХ!!! вдруг звучит ужасающее ЧВАНГ!
Я вижу, как опытный Петрович, как сноп, рушится на землю, по дороге сбивая с ног и прижимая к черному снегу Саню...
Я со всех ног бросаюсь к орудию... Бедная "Наташа", обнажив залитые желтым веретенным маслом цилиндры, застыла в крайнем положении! Ствол назад не вернулся.
Саня, с неумелой беспомощностью матерясь, обливаясь злыми слезами, уже лезет с гаечным ключем на верхний станок...
- Что там?
- Опять сальник! Чертов "Фарбениндустри"! Надо было "Дюпона" дожидаться...
Неизвестно откуда нарисовавшийся Ройзман, вертя в руках поднятый сертификат, который Саня в гневе швырнул на снег, с интересом его читает:
- Dieses Produkt ist für den Einsatz bei Temperaturen von plus 50 Minuten bis zwölf Grad Celsius bestimm ... Вот, камераден, слышите? minus zwölf ! А на дворе все минус тринадцать! Разумеется, что никаких гарантий фирма при таких чудовищно низких температурах не дает1...
18.
... Спустя несколько (по нашим расчетом, трое. Прим. Переводчика) суток мы все еще оставались практически на месте нашей прежней огневой позиции, где провели свой пока все ещё первый, не слишком удачный бой. Хотя, как сказать! Для нас, может быть, и не слишком, а вот для белофиннов...
Немедленно сменив место расположения огневой (под этим громким именем надо было понимать перемещение на соседнее, чуть меньшее по размерам и чуть более ближнее к дороге заснеженное колхозное поле), как это предписывает канон русского артиллерийского искусства ("Сделал дело - вымой тело! Отстрелялся? Немедленно меняй ОП!"), мы было приступили к обустройству огневой и ожиданию дальнейших боевых задач.
Взявшись за топоры, лопаты и пилы, вчерашние зека, они же позавчерашние кулаки, дружно сварганили за одну ночь хоть и не мост хрустальный через матушку-Онегу, но пристойные землянки в один накат. Смотрю я на русского мужика в сером лагерном ватнике, и понимаю все больше и больше: да сошли ты его в самую Камчатку, он только поплюет на натруженные мозолистые ладони и мигом сварганит себе - барак да баню, охране - казарму и сторожевые вышки, интеллигентным лагерным придуркам- хлеборезку, больничку и КВЧ...И все эти чудеса в решете он делает ведь для начальства, из-под палки... а дай ты просто русскому мужику вольную ВОЛЮ, да не загоняй ты его насилу в колхозный общий хлев...Ведь русский мужик и так заядлый коллективист: все у него делается всем миром, артельно да сообща... Когда ему будет нужно, он и сам добровольно кооперируется! Эх, мечты, мечты...
Среди прочего оборудовали и штабной блиндаж, чуть просторнее и покрытый уже тремя накатами. Сидя на истекающем смолой чурбачке, сержант Кирдяшкин усердно прочесывал эфир, как вдруг... Подняв вверх указательный палец, он произнес:
- Товарищ командир! Там... вроде про нас говорят!
- Кто говорит? Ленинград? Радио имени Коминтерна? - безмерно удивился я.
- Нет, Radio KLF, Hilsinki, Finland! Вот, перевожу... Вчера в восемнадцать двадцать пять по средне-европейскому времени...русская сверхдальнобойная артиллерия.. произвела бесчеловечной жестокости артиллерийский налет на приграничную железнодорожную станцию Оллила...точно, про нас! На которой в этот момент разгружался эшелон с бойцами SS (Охранный добровольческий корпус "Шютц-кор", состоящий на 50% из крестьян, на 25% из рабочих, на 10% из интеллигенции, с добавлением армейских инструкторов в качестве офицеров и унтер-офицеров. Прим. Переводчика) ... Первый русский снаряд разорвался у водокачки...
- Карту мне, немедленно! - страшно закричал Вершинин, и затем только азартно ставил на ней точки своим остро, по- генштабовски, "лопаточкой", заточенным карандашом.
- Второй снаряд врезался в левый угол станционного здания, разрушив его и убив телеграфиста... Третий снаряд разорвался на перроне, перевернув два железнодорожных вагона и убив восемнадцать шютцковцев... Четвертый снаряд сбросил с рельс паровоз у выходного семафора...(Подлинный случай. После этой передачи, вечером этого же дня русская дальнобойная артиллерия произвела повторный огневой налет, полностью уничтожив станцию! Прим. Переводчика) (Вот оно, торжество гластности! А краснопузые журналисты побоялись бы сообщить своему закабаленному народу ПРАВДУ о войне! Прим. Редактора) (Смотришь и думаешь себе: он всегда такой непроходимый дурак или только по средам? Прим. Переводчика)
Рассматривавший карту Лацис потом еще очень подивился:
- Товарищ Кирдяшкин! А откуда ВЫ САМИ-то финский язык знаете?
- Товарищ майор, да я же урожденный мокшень, ну, то есть по-вашему буду мордвин!
- И что?
- У белофиннов ведь язык очень на наш, мордовский, похожий! Ну, вроде как украинский или белорусский на великорусский! По крайней мере, понять их мне было не особо сложно...
- Похожий язык, значит? Ну-ну..., - недоверчиво хмыкнул чекист.
Короче, "ложечки нашлись, а осадок-то на душе остался"...
Через час довольный Лацис убыл в Ленинград, наказав нам без него не скучать и заниматься боевой подготовкой. Вместе с ним наш обер-лейтенант в специально не заклеенном конверте, дабы согласовать текст с советским цензором, отправил в свое консульство донесение, о своих первых наблюдениях, собственноручно написанное им на двадцати четырех страницах убористым почерком.
Стрелять, понятно, мы пока не могли. Ну, чертов сальник мы из ЗИПа заменили, однако доверия к нему уже не было! Хватит на пяток выстрелов, а дальше что?
Так что, развернув "Наташу" раком, то есть переведя её из походного в боевое положение, КОВ Саня, страшно переживающий, что эта война может закончиться без него, стал зверски гонять вверенный ему личный состав. Лязг затвора и истошные вопли: "Я СКАЗАЛ, СО ЗВОНОМ!!" (Снаряд в камору для создания должной обтюрации резко досылается до соприкосновения его медного ведущего пояска с идущим по стволу орудия нарезом, чтобы "закусило", от чего раздается характерный звон. Вот не пойму, как русские потом снаряд вынимали из ствола2? Прим. переводчика) скоро распугали всех окрестных ворон.
Я же занялся обучением моих разведчиков. Суровые лесные мужики на удивление быстро схватывали науку обращения с артиллерийскими угломерными приборами.
Вершинин в компании замполита Ройзмана, взяв сани, направился на мародерку, то есть в тылы. При этом комбат, изображая отца русского НКВД и лицо, особо приближенное к Лаврентию Павловичу Берии, только сердито хмурился и раздувал грозно щеки.
Результатом их рейда стала добыча подшитых коричневой кожей серых новеньких валенок, крытых белым брезентом полушубков, меховых жилетов и зимних финских шапок, причем все это сокровище не лежало, а валялось огромнейшими грудами возле станционных пакгаузов прямо на снегу...Да что там! Наши обозные лошадки скользили и падали, а камрад Ройзман, с энергией, присущей его племени, мгновенно надыбал где-то из-под снега целые связки зимних подков, с шипами, бесцельно сваленные прямо под откос железнодорожного полотна. Видимо, чтобы освободить вагоны...
Вообще, Ройзман проявлял недюженную старательность! Своими силами он в одной из землянок оборудовал уголок пропаганды, где рядком разместил очень похожие портреты товарищей Молотова и Сталина, камрада Геринга и еще одного толстомордого угрюмого типа, названного им партайгеноссе Борманом.
Под портретами он ежедневно стал вывешивать рукописную Kampf Zeitung, с самолично нарисованными карандашом портретами отличившихся бойцов. Портреты все как один являли собой образец героического арийского, нордического воина в немецких касках образца Империалистической войны. Особенно умиляло, если такой воин носил фамилию Биллялитдинов... Однако бойцам портреты тем не менее нравились.
А у себя в землянке, которую он делил со мной и Саней, на стенке он прилепил фотографию старушки, лет этак тридцати, весьма легко одетой. Из одежды на старушке были только пляжные шлепанцы и большие солнечные очки.
- Это моя eine alte Tante, Anna! - пояснил он. - Она специально подарила мне своё фото, сказав: мой милый племянничек! Может, твои боевые камераден, смотря на него в мокром окопе долгими холодными вечерами, вдруг захотят посетить во время своего отпуска старую, больную, одинокую, разведенную женщину? Приму их всех совершенно бесплатно, питание и проживание за мой счет! Но только не более трех одновременно...Я-то выдержу! А вот кровать, вряд ли.
... Я аккуратно вычерчивал схему ориентиров, когда в землянку вдруг ворвался встревоженный Ройзман и истошно заорал:
- Ахтунг!! Форгезетцен ин дер Люфт!! (Странные люди эти немцы! Вот я прошлым летом ездил со своим мужем в Гамбург. И только мы с ним зашли в турецкую баню, где отмывали морскую соль курсантики с "Георга Фока", такие молоденькие-молоденькие лапочки, так бы и ухватил бы их за сладкие попочки! - как один из них, увидев нас с мужем, тоже заорал: "Ахтунг!! Цвай "ахтунг" ин дер баде!" Странно, да? Наверное, это какой-то немецкий национальный обычай, ахтунг! кричать. Прим. Редактора) (Вот педераст. Прим. Переводчика)
Выскочив на свет Божий, я увидел маленький краснозвездный подкосный моноплан, который планировал на нашу поляну.
- Это наш "Физелер-Шторьх"! - авторитетно произнес Ройзман.- На нем только большое начальство летает!
- Нет, это наш советский "ОКА-38"!3- не согласился с ним Саня.- Но да, скорее всего, это начальство...
Так и оказалось.
... Подпрыгивая лыжами по свежевыпавшему снежку, самолетик, подняв пропеллером тучу снежной пыли, подкатился почти к самому штабному блиндажу.
Подполковник Вершинин, придерживая одной рукой финскую шапку с собственноручно им нашитой на ней красной пентаграммой ("А то еще ненароком, свои же, красные, подстрелят, черти драповые!") отправился встречать незваных гостей.
Из распахнувшейся двери кабины выпрыгнул невысокий курчавоволосый мужчина, чем-то неуловимо напоминавший нашего Ройзмана. Из-под курчавившегося бараньей шерстью распахнутого полушубка сверкнули рубином аж четыре ромба...
- Товарищ генерал-полковник! Личный состав отдельной экспериментальной батареи производит обслуживание материальной части...- четко и лихо доложил наш комбат.
- Я - не генерал, а армкомиссар второго ранга! И что-то не замечаю у вас особенно бурных работ., - отряхивая со своих белоснежных бурок снег, отвечал нам прибывший высокий чин.
- Отсутствует в ремкомлекте важная деталь, товарищ армейский комиссар второго ранга! - являя собой вид лихой и чуть дурковатый, каковой по петровскому рескрипту офицеру перед лицом начальствующим иметь подобает, дабы не смущать оное лицо своим шибко умным видом, продолжил докладывать Вершинин.
- Вот-те, нате...- язвительно протянул комиссар. - Деталь, значит?! И какая же именно?! Учтите товарищ подполковник, если соврете, я Вас немедленно разжалую и отдам под трибунал!
В эту драматическую минуту, когда Вершинин, по его словам, уже собирался в рифму ответить залетному комиссару "Хрен в томате!" из землянки огневиков, уже заранее расстегивая на ходу портки, вылез охающий и кряхтящий старшина Иван Петрович. Его голову снова покрывал свежий бинт: когда он, уже опытный, услышав знакомый скрежет, валил инженера Саню на землю, то как-то ненароком приложился лбом о гусеничный трак.
- Что такое?! Раненый? Почему не в санбате? - уставился на него своими выпуклыми глазами комиссар.
- Так что, Ваше Превос... тьфу, товарищ военный, какая же это рана? Так, пустячок...,- застеснялся своего не парадного вида старшина.
- Кто такой?- отрывисто спросил комиссар.
- Старшина Петрович! Наводчик орудия! Ранен при спасении им жизни командира!- по-строевому в ответ проорал Вершинин. И добавил, чуть понизив голос:
- В старые времена Знак Военного Ордена Четвертой степени - ему как с куста следовал бы.
- Дык на што мне был бы тот четвертый Егорий?- крайне удивился Петрович.- Я, чай, весь полный бант имел! (Все четыре степени солдатского "Георгиевского" Креста. Прим. переводчика)
- А! Так значит, вы бой вели? Молодцом... И раненый в строю остались?- комиссар ласково положил руку на плечо нашего старшины.
- Дык, какой ето бой был и какая там у меня рана! Вот, помню, в Моонзунде у нас на "Громе" (Эскадренный миноносец, типа "Новик". В бою на Кассарском плесе 29 сентября 1917 года был поврежден в бою с немецкой эскадрой. Когда один из немецких миноносцев приблизился к тонущему русскому кораблю, минный машинист Симончук взорвал свой корабль. Немецкий и русский эсминцы затонули. Прим. переводчика.) (Бессмысленный русский фанатизм. Прим. Редактора) наводчику бакового орудия глаз вышибло! Дохтур его перевязал, а он опять шасть к прицелу. Говорит, хоть у меня одного глаза нет - так ведь второй-то пока есть?!
- А скажите, не бойтесь...Ведь ваше орудие полностью исправно? - доверительно понизил голос Мехлис.
- Чего мне бояться! Я японцев не боялся, немцев не боялся, беляков не боялся! Что, сейчас я комиссара испугаюсь? Как так, наше орудие исправно? Да ента сволочь у нас с рождения с придурью! Я же её собственными руками собирал, а она меня дважды чуть не убила! Исправна она, как же, как же, зараза ... На пару выстрелов.
- А какой важной детали у вас для ремонта нет? - продолжал допытываться комиссар.
- Да у нас ни черта нет! Масла веретенного нет, принадлежностей нет, коллиматора с подсветкой для создания ночной точки наводки нет, бленды на прицел нет.... А деталь...Что деталь? Да и была бы- как мертвому припарки...Чертовы бракоделы!
- Какие бракоделы, откуда?- деловым тоном, быстро переспросил Петровича комиссар, достав из кармана записную книжку и карандаш.
- "Красный Треугольник"! А деталь - изделие номер 389\47-12, прокладка такая...А вы что же, записываете?
- Конечно. Спасибо, товарищ! Мы обязательно во всём тщательно разберемся и кого надо, строго накажем! "Пиздец Красному Треугольнику"- грустно подумалось мне.
- Э-э-э..., - дипломатично подал голос Вершинин.- Товарищ армейский комиссар второго ранга! Мы уже отнеслись... с просьбой... э-э-э... в соответствующие органы...
- НКВД пусть копает по своей части, а мы, Госконтроль, будем по своей! - грозно отрезал комиссар. - И будьте любезны, если дело обстоит именно так, то мало никому не покажется! Хорошо, деталь вам доставят, как бы она не называлась. Причем доставят деталь надлежащего качества! Это, товарищ подполковник, я вам твердо обещаю. ЛИЧНО ОБЕЩАЮ! А вам нечего здесь, в тылу, сидеть! Выдвигайтесь ближе к линии фронта! Вот, учитесь воевать у армейцев... Они тридцатого вечером станцию Оллила по камешку разнесли!
- В котором часу они вели огонь? И каким калибром? - с ядовитейшей вежливостью спросил подполковник.
- Около восемнадцати часов... Мортира, 280-мм..., - уже чуя какой-то подвох, несколько неуверенно ответил комиссар.
- Старший офицер!- при этих словах комиссара аж передернуло.- Подайте журнал боевых действий. Вот... Извольте взглянуть, огневой налет, дистанция 25850 метров, четыре снаряда... А дальность полета фугасной гранаты у мортиры-с системы Шнейдера будет максимально 7350 метров... Сколько там была дистанция-то?
Комиссар начал стремительно багроветь... Когда его лицо достигло цвета буряка, он выхватил из полевой сумки какие-то удостоверения и стал их с рычанием рвать на куски... Из его изломанных в страшном гневе уст донеслось:
- Всех порву...
Придавив обрывки ногой, он в сердцах сплюнул, помолчал немного...
- Товарищ старшина, как ваша фамилия?
- Так что, Петрович!
- А! А я-то думал, это отчество?- удивился комиссар.
- Все так думают!- печально пожал плечами Петрович.
- Товарищ Петрович! От имени Военного Совета Фронта награждаю Вас правительственной наградой!- с этими словами комиссар торжественно прикрепил к потертому ватнику старшины новенькую медаль на серой муаровой ленте. На медали летели самолеты и полз многобашенный танк...
Так в нашей батарее появился первый награжденный.
Идиллию прервал подъехавший медицинский фургончик, из которого выскочила смертельно уставшая, серая от бессонницы медсестра в грязно-белом халате, заляпанном засохшей кровью:
- Ребята! У вас печка топится?Согрейте моих мальчишек, а то не довезу...
Батарейцы начали осторожно выкладывать из кузова тела в летних гимнастерках, которые были навалены в кузов на манер дров...
- Кто самый тяжелый?- с какой-то непонятной ненавистью в голосе спросил комиссар.
- Вот этот! Травматическая ампутация... Определенно мог бы выжить, да не довезу я его!
- Грузите его в самолет! Летчик, лети прямо в Ленинград, на Комендантский! Скажешь, чтобы немедленно доставили товарища красноармейца в Военно-Медицинскую Академию. Будут волынку тянуть, добавишь, что Я ЛИЧНО приказал. И обязательно исполнение проверю!
- А Вы как же, Лев Захарович?- охнул пилот.
- А что я? У меня все ноги целы... Я с товарищами ранеными красноармейцами останусь!
Когда мы помогали грузить совсем слабо стонущего бойца в кабину, я украдкой спросил у летчика:
- А это вообще кто такой?
- Это Мехлис! Член Военного Совета фронта...
... Не боясь запачкать в крови руки, комиссар Мехлис помогал батарейцам перетаскивать на пушечных чехлах раненых в наши землянки, где стараниями старшины уже гудели докрасна раскаленные железные печки, излаженные нашими умельцами из двухсотлитровых бочек, которые где-то украл (зачеркнуто) достал неутомимый Ройзман. Кстати, жесть на трубы приволок он же, по его словам, эти водосточные трубы все равно до весны никому не пригодились бы!...
Обрадованная медсестра, оказавшаяся военфельдшером второго ранга, с благодарностью принимала любую помощь. Прежде всего, надо было согреть измученных, находящихся в шоке людей, напоить их горячим и по возможности сладким... Тут еще раз добром вспомнилась оборотистость нашего обер-лейтенанта, сменявшего у проезжего интенданта свою любимую колоду карт с фотографиями весьма скромно одетых барышень на целый мешок белейшего кускового сахара.
Вообще каждый новый выход Исаака на большую дорогу оборачивался для батареи такими существенными выгодами, что Вершинин, по его собственным словам, стал как-то совсем ИНАЧЕ смотреть на жидов и политруков:
- Пожалуй, нам в Ледовом походе вот такой Ройзман весьма и весьма пригодился бы!- и ностальгически вздыхал при этом.
Когда было сделано все возможное в наших условиях, и раненных красноармейцев уже более не сотрясала пронизывающая дрожь, Мехлис обвел свинцовым тяжелым взглядом всех присутствующих:
- Товарищи, среди вас средние командиры есть?
- Так точно, товарищ комиссар! - донесся тихий, безучастный голос, похожий на шепот.
- Кто вы? Покажитесь?- властно задрал подбородок политработник.
- Виноват, не могу встать..., - вновь прошелестел тот же серый, бесцветный голос.
Мехлис решительно поднялся и направился к выходу, откуда доносилось чье-то хриплое, с бульканием, дыхание.
- Вы кто? Вам плохо? Почему вы молчите?
- Виноват... говорить трудно...
- Это лейтенант Степанов! - подхватилась от печки военфельдшер. - Торакоабдоминальный огнестрел с гемопневмотораксом...
И сообразив, что Мехлис ничего не понял из её объяснения, тут же перевела:
- Пулевое, в грудь...Средней тяжести пока, но вот прогноз...
- Так чего же он у двери-то лежит? - возмутился комиссар.- Надо его немедленно...
- Не надо...,- прохрипел лейтенант.- Там еще более тяжелые лежат ... я коммунист, потерплю.
- Товарищ лейтенант, вы откуда? Что с вами случилось? Почему бойцы в таком виде? Вы можете объяснить? Но, если вам говорить трудно, то... - осторожно склонился к нему Мехлис.
- Ничего... я ведь Партии отчет даю... Я - исполняющий обязанности командира второго батальона Н-ского полка Н-ской дивизии (Вероятно, 19-ый полк 142-ой стрелковой. Прим. Переводчика), до начала войны командир третьей роты...
- А где комбат и батальонный комиссар? Где адъютант батальона?4 Где командиры первой и второй рот? - удивленно спросил Мехлис.(В такой последовательности передается командование согласно БУП-39. Прим. Переводчика)
Степанов, прикрыв глаза, промолчал...
- Понятно... продолжайте, товарищ...
- На границу... прибыли тридцатого в восемь утра... полчаса артподготовка... пошли... там было много колючей проволоки, и на колах, и вьющейся (Спирали Бруно. В среднем проволочные заграждения на границе имели глубину в тридцать рядов. Прим. Переводчика). Однако прошли мы их без единого выстрела, потому что в дзотах финских пулеметчиков сняли еще ночью наши пограничники, а в окопах, настолько хорошо замаскированных, что их не было видно, пока в них не свалишься, никого не было...
(Это случилось потому, что 19 ноября командующий располагавшимся на Перешейке 2-ым Армейским корпусом генерал-лейтенант Харальд Энквист доложил парламентской комиссии буквально следующее: "Концентрация всего сорока пяти русских дивизий у границы на укрепленных позициях и наличие в их резерве всего двух дивизий гораздо меньше принятых в Красной Армии нормативов на оборону. Генеральное наступление до того, как будет сосредоточена главная группировка против отмобилизованных и полностью готовых к бою наших сил, кажется мне невероятным." То, что ведомые своими безумными командирами русские собираются наступать с такими ничтожными силами, и при этом надеяться завершить операцию за десять дней, мы и предположить не могли!
В результате Парламент 20 ноября постановил демобилизовать сто пятьдесят тысяч из двухсот шестидесяти пяти тысяч наших военнослужащих, призванных в вооруженные силы. Это следовало сделать потому, что наша страна испытывала глубочайший финансовый кризис и солдат было просто нечем кормить.
Кроме того, патронов для винтовок у нас имелось на два месяца боев, снарядов на 19 дней, минометных мин на 22 дня, авиационного бензина- на месяц.
Снаряды для "pravoslavni" - бывших русских трехлинейных пушек, 48-линейных5 и шестидюймовых гаубиц были выпущены до октября 1917 года, их взрыватели и дистанционные трубки в результате небрежного хранения покраснели от ржавчины, более трети снарядов не взрывалось.
В более хорошем состоянии находилась противотанковая артиллерия: мы имели новейшие 37-мм и 40-мм шведские пушки "Бофорс", 25-мм французские ПТО "Марианна" и крупнокалиберные английские противотанковые ружья "Бойз". Для нужд ПТО могли использоваться также шведские зенитки 37-мм и 20-мм "Эрликон". Танковые войска были представлены 25 английскими танками "Виккерс". Прим. Переводчика) (Следует отметить, что у нас кроме военных еще были наши доблестные SS! Постоянные кадры состояли из двадцати тысяч человек, а число добровольцев, которые, прослужив в шютц-коре год, продолжали в течение еще четырех лет обучаться на периодических военных сборах по программам регулярной армии достигало еще восьмидесяти тысяч. Причем каждый из них отлично ходил на лыжах, владел всеми видами холодного и огнестрельного оружия, и мог прибыть в пункт сбора в течение максимум пяти часов. Не стоит забывать и о женской добровольческой организации "Лотта Свярд", с её девизом "За дом, религию и родину!", члены которой готовились служить связистками, разведчицами, снайперами... Её численность достигала более девяноста тысяч человек. Прим. Редактора)
Немного передохнув, раненый продолжил рассказ:
- Мы уже семнадцатого знали, что перейдем границу! У нас был корпусной комиссар, который проводил открытое партсобрание и так сказал: мол, мы идем не как завоеватели, а как друзья финского народа...Красная Армия поддерживает финский народ, восставший против эксплуататоров... финский народ за дружбу с Союзом ССР... мы победу достигнем малой кровью и одним могучим ударом! Однако, все сразу пошло не так...
Раненый мучительно закашлялся и с трудом продолжил:
- Зря мы школили бойцов: не обижай местных крестьян! не бери ничего чужого! Зря мы учили первые финские слова: Хей, товерит! Олеме уставаси, олеме велиямме! (Искаж. Здравствуйте, товарищи! Мы ваши друзья, ваши братья!. Прим Переводчика)
Некому было это говорить... финны уходили в леса, сжигая все за собой, так, что нам негде было отогреться или приклонить голову... А то, что они не сжигали, они минировали...На дороге валялись десятки портмоне, портсигары, часы... но только их тронешь, так сразу взрыв!
Но мы шли, и шли, стараясь не останавливаться ни на час, ни на минуту...потому что никакой теплой одежды у бойцов не было! В чем осенью ходили, в том и в поход пошли. Нам сказали, что надо потерпеть... Хорошо, что было не так холодно, но стоял промозглый туман, так что и в метре ничего не было видно...
Вот, мы наконец подошли к какой-то бурной реке (видимо, Тайпален-йокки. Прим. Переводчика)
Широкая, сволочь, наверно, метров сто шириной... (В месте боя 182 метра, глубина до восьми метров. Прим Переводчика)
Наш берег пологий, а их высокий, лесом порос... ничего не видно! Наша полковая батарея постреляла полчаса... финны молчали. Потом на берег выехали наши новенькие грузовики, сбросили в воду понтоны... Мы погрузились... а железо под ногами бум, бум...точно по крыше хожу... поплыли... не успели доплыть, как на нашем берегу выстроились вряд два десятка других грузовиков, тоже с понтонами...новенькие, в ряд встали...(пятидесятитонный понтонный парк Н2П из 7-го понтонного полка. Прим. Переводчика) смотрю, их командир колышками с флажками место для каждой машины установил, чтобы было ровно и красиво...и вот наш понтон берега коснулся...
В упор резанули по нам из пулеметов... я случайно оборачиваюсь, а на том берегу наши понтоны, как свечки, на своих машинах горят... ровно так... как по линейке...
Мы залегли... наша артиллерия по финнам стрелять не может, чтобы нас не накрыть... а финны нас минометами, минометами6...
- А помощь вам посылалась?- играя желваками, спросил Мехлис.
- Даже танки нам посылали, из разведбата, плавающие Т-38... да течение сильное, не выгребли они! А три танка из пяти перевернуло вверх гусеницами, никто и не выплыл... Наши полковушки и сорокопятки на прямую на том берегу вытаскивали, да так там они и остались стоять... а расчеты вокруг них полегли...
- А дальше что было?
- Собрал под огнем уцелевших. Вступил в командование... из 930 человек насчитал живых менее ста, из них совсем целых сорок три... решил атаковать...чтобы пробиться к взорванному железнодорожному мосту и занять там плацдарм...
- И как?
- Финны отошли... а потом нас зажали в огневой мешок среди скал ... товарищи, я такое видел... финские женщины с повязками Красного Креста и в белых косынках наших раненых собирали... а потом они на наших глазах им ломали руки, пальцы отрезали...