.... Малиновый шар восходящего солнца, окруженный двумя оранжевыми столбами, обещающими жестокий мороз не далее как сегодня же к ночи, еще не оторвался от курящегося искристой ледяной пылью горизонта, когда покрытая белым кружевным куржаком мохноногая лошадка неторопливо, но бодро повлекла наши санки по заснеженным улицам предместья... Я поднял вверх воротник шинели, а мой заботливый Микки тут же перевязал мне шею серым домашним шарфом. Последний раз обо мне так заботилась мама в Рождество 1913 года, когда я, гимназист, собирался на каток... Сидящий спиной вперед, напротив нас с Микки, подполковник погрузился в свои думы, сердито морща высокий лоб под лохматой папахой. И резким контрастом для задумчивого офицера был веселый, заросший до мохнатых бровей косматой цыганской бородищей возница, беспечно и весело насвистывающий какую-то песенку...
- Эй, человек!- вежливо обратился я к нему. - Скажи-ка, будь любезен, откуда ты? Из какой ты деревни? Кем был до войны?
- И-ех-х! - звонко щелкнул бичом мужичок. - Деревенька наша убогенькая всем известна! А на фронтоне моей избушки любой грамотей прочитает : Concordia parvae res crescent, discordia maximae dilabintur!
Микки рядышком со мной от изумления широко раскрыл рот. Я же только тихо вздохнул: латынь мне еще с гимназических времен была сугубо противна... но каков мужик!
- Это сказал римский историк Гай Саллюстий., - не прерывая размышлений, пояснил образованный Талвела. Кандидат исторических наук, что уж там...- Означает же это крылатое выражение буквально следущее - "При согласии и малые государства растут, при раздорах и великие разрушаются". "Избушка" та называется Атенеум, от греческого слова "Афина", и находится на площади Раутатиентори, напротив Центрального вокзала, в ней размещаются Академия Изящных Искусств и Университет дизайна города Хельсинки. А на облучке у нас сидит некто Галлен-Каллела, по имени Аксель Вольдемар...
- Модернист. - скромно отрекомендовался старый художник.
- Ну, уж так-то о себе не надо бы! - покачал головой подполковник.- У модернистов все девушки на картинах тощие, угловатые и какие-то зеленые...
- Это у них после абсента!- доверительно поведал Галлен-Каллела. - Помню, мы с Дега, бывало, сядем рядышком, нальем ложечку, насыплем сахарку, подожжем ... Полынью запахнет... а уж только потом мы за кисти и беремся... эх, бывали же времена...
- А скажите, Аксель, вот я в кабинете Маршала одну картину видел... это что, ваша?- уважительно спросил Талвела.
- Это "Лыжники", что ли? Ну да, моя!... Был грех, я её Барону уж давненько как подарил... У него как раз юбилей был, а у меня как раз на подарок денег не было... Впрочем, это у меня частенько бывает, гораздо реже, когда наоборот. Вот я сижу и думаю: метафизическую "Русалку" он не поймет, барбизонцев он не любит, разве ню ему подарить?...Так это только незабвенный Ренуар любимый баронов типаж писал: рыжих, жопастых и сисястых! Бывало, хлопнет меня мастер по плечу и скажет: "Эх, Аксель! Толстые натурщицы, это моя единственная слабость..." А тут раз! Достаю из чулана явно неудачный на мой взгляд холст, который я к грунтовке уж приспособил - вот оно! И природа, наша, финская... и почти все ясно! А что, вам понравилось? - доверчиво, как большой ребенок, спросил старый художник.
- Ну вот, представьте себе, - таинственно понизив голос, начал Талвела,- На картине изображена группа лыжников, двигавшихся с левой стороны композиции вправо. Их фигуры размещены на фоне обыкновенного зимнего пейзажа: таких пейзажей в живописи Финляндии очень много, просто на этой картине к традиционному зимнему лесу были добавлены лыжники. Фигуры некоторых из них почти по пояс закрывает снежный сугроб, что создает впечатление некоей таинственности, недосказанности... Группа лыжников осторожно, словно соблюдая все меры маскировки и безопасности, движется в пейзажном пространстве магического квадрата слева направо, словно бы из Финляндии к... Ленинграду. Белоснежный костюм военного лыжника не претерпел за прошедшие тридцать с небольшим лет почти никаких модификаций и от этого картина получала некое вневременное измерение. Да и люди, изображенные на полотне, показались мне таинственными призраками...
- Ничего там особо таинственного нет! - смущенно пробормотал польщенный автор. - Это мужики из Миккели через русскую границу контрабандный спирт тащат!
- Извините, маэстро, - осторожно спросил его я.- Вот вы говорите... Дега, Ренуар... как о своих хороших знакомых! а сколько же вам тогда лет?
- Семьдесят восемь, а что? - окрысился художник.- Да! Натурщиц я уже ...гм-гм... лет семь как уж нет. Но быть от этого финном я не перестал!
- Но как же так?! Вы, талантливый человек, и вдруг здесь...
- А что, Сивку запрягать я уже не достоин? Да. Винтовку мне не выдали! Сказали, нужна тем, кто помоложе... так я карандашом воюю! Вот, иллюстрировал брошюру о борьбе с русскими танками! - и он вытащил откуда-то из глубин своего тулупа тоненькую книжицу в бумажном переплете.
- А! Я её знаю. Бред полный!- захохотал доселе стеснительно молчавший Микки. - Тут такое поднаписано, обхохочешься.
Вот первый способ остановить русский танк: засунуть лом или бревно в ходовую часть! Один наш солдат, Виену Лойма, здоровенный такой лось из Лоймаа, так и решил действовать. Припас заранее здоровенный лом, и когда на него пошел русский танк, сунул его под каток. Лом со страшным скрежетом обернулся вокруг гусеницы и выпал сзади, не причинив танку никакого вреда. Тогда упертый, как все лоймайцы, Виену схватил толстенное бревно и сунул его в гусеницу. Бревно тут же превратилось в охапку зубочисток, которых хватило бы на целую роту! А танк поехал себе дальше...
Способ второй: стрельба из дробовика в упор по смотровым приборам танка. Вилли Ваттонен привез из дому на фронт дробовик. И когда танк поехал прямо на него, встал, и ударил картечью по смотровым приборам! В ответ танк ударил из пулеметов. Бедный Ваттонен...
Наш фенрик Ильманен, в мирной жизни адвокат, написал авторам строгую претензию. В ответ они прислали нам телеграмму, в которой просили нас русских танков не бояться, и рекомендовали убирать и перепутывать с развилок дорожные указатели, чтобы русские танки в нашем тылу заблудились...
Но - великодушно добавил фельдфебель- к вашим иллюстрациям претензий никаких нет! Здорово нарисовано, дедушка...
...В очаге жарко и весело трещали березовые поленья, от которых исходил ровный, согревающий до сердцевины промерзших костей жар... Вот удивительное дело: нигде, кроме как в Лапландии, я не видел, чтобы вокруг печки создавали настоящее теплое царство! Поставят полочки, теплые скамеечки, выложат пол горшечным камнем - и вся большая семья лопарей живет вокруг живого огня всю долгую, морозную зиму.
Гостеприимный хозяин потчевал нас, разумеется, олениной! Ей-то, в сущности, всю зиму саами и питаются... Оленье мясо присутствовало на вытесанном из сосновых плах столе в сыром (вернее, замороженном) виде, настроганное тончайшими прозрачными ломтиками, перемешанное с брусникой, морошкой и голубикой; в вареном виде...
Ох уж этот вареный вид! Одетый в малицу хозяин, принесший с улицы очередной разносол (замороженное молоко), сначала сунул руку в корытце у входа, где в моче, регулярно собираемой всеми членами большой семьи, отмокали оленьи шкуры, тщательно помял их, а потом полез этой же рукой накладывать нам на деревянные, резные тарелки вареное мясо. Дитя природы, ебть...
Не пожалел хозяин и местного разносола: оленьего языка и нагретых в очаге костей, из которых, предварительно их разбив, надо было высасывать костный мозг...
Заметив, что я презрительно морщу нос (я же не собака, чтобы кости грызть!), подполковник наставительно произнес:
- Напрасно, Юсси, ты морду лица воротишь! Лесные саами здесь живут столетиями, и уж они-то знают, что в холода организму обязательно требуется горячая, жирная пища! А строганина с морожеными ягодами, это же естественный источник витаминов. Так что давай, улыбайся и наяривай... И не забудь потом сыто рыгнуть! А то наш хозяин на тебя обидится.
Услышав его слова, лопарь ответно радостно заулыбался, от чего его черные раскосые глаза на круглом, как тарелка, лице превратились в совершенные щелочки.
Хозяйка, в вязанной полосатой шапочке, между тем подала на стол какие-то хлебцы, радикально красного цвета. Попробовав их, я понял, что это весьма вкусно, но вот съедобно ли?
- А знаете ли, что у вас во рту?- конспиративным сценическим шёпотом, который слышно и на последнем ряду галерки, спросил меня старый модернист.
- Это ...хлеб такой, да?
- Как бы не так! Лопари хлеба вообще почти не едят. Дорог он для них! Это сосновые опилки...
- К-как?!
- Да вот так.- подтвердил слова художника бывалый Микки.- Лопари обыкновенно сдирают кору с сосен почти у самого корня и потом собирают тонкие такие, совсем как бумага, внутренние оболочки, очищают их и кладут на солнце, чтобы они хорошенько подсохли. После этого их рушат пестом и ссыпают в довольно большие берестовые короба, которые зарывают в землю, желательно под песок. Там они остаются целые сутки. Затем над тем местом, где зарыты эти короба, разводят большой костер. И все, что там ни есть, проваривается в своем соку под землей и превращается в такую вот красную массу... Запах не дурен, а жрать просто невозможно!
- Для финского солдата ничего невозможного нет! Ешь, фельдфебель. Это приказ.- ласково улыбаясь хозяйке, довольно ощерившей редкие черные зубы, скомандовал подполковник.
- Есть...,- печально произнес Отрывайнен и стал со стоическим видом пережевывать угощение.
- А знаешь, парень,- толкнул его рукой в бок наш добрый возница.- что сейчас нам и самогон принесут?!
- Правда?! - радостно изумился Микки.
- Вот те крест! На angelica ("На дягиле!"- перевел подполковник) настоянный. Но за угощение и самогон придется расплачиваться...
- Э-э-э... да у меня и денег-то...,- озабоченно протянул солдат.
- Ха! Да нужны им в дремучем лесу твои жалкие пенни! У них другая проблема: народ лопари маленький, все друг на друге давным-давно переженились... и вот, чтобы детки уродами у них не рождались, они приглашаю путников ...как бы это тебе сказать... провести некоторое время с хозяйкой! Так сказать, влить новую кровь! Вон, вон, смотри, Микки, как она на тебя смотрит...
Страшная, как полярная ведьма Лоухи, хозяйка, как видно, польщенная вниманием гостей, ласково строила Микки свои раскосые глазки...
- Но почему я?!- возмутился бедный парень.
- А кто же?! Я не могу, я уже старенький. Командиры тоже не могут, им думать надо! А ты парень молодой, ражий... Да что там! Не бывает некрасивых женщин, просто бывает мало выпивки!
В этот драматический момент к столу подошел хозяин дома, неся в руках большую бутыль молочно-мутной жидкости.
- Нет, я столько не выпью..., - ещё раз внимательно посмотрев на раскрасневшуюся от такого пристального взгляда хозяйку, с сожалением произнес Отрывайнен.
- Аксель, ну хватит уже вам бедного парня запугивать! Не дрейфь, солдат! Никто на твою невинность не покусится... а вот нам на дорожку выпить надо бы! Сто граммов водки не помешают... Думаю, что и у русских такой же обычай. Только я НЕ думаю, что они ста граммами могут ограничиться...
(Заметки на полях расплывающимся карандашом: " Комдив Котов встал перед натянутым на телефонном кабеле между двумя соснами занавесом, сделанным из больничной простыни, и сказал, обращаясь к танкистам: Вы все, сволочи, получили инструкцию, что у нас сейчас новый антифриз, этиленгликоль. Вы все, сукины сыны, были предупреждены, что это сильнейший яд. Но некоторые говнюки считают, что это только пустая угроза, что Котов брехун усатый. Они думают, что антифриз прежний, спирт, глицерин и вода, который вы лакали, как свиньи, доливая в радиаторы воду и замораживая моторы. Так вот вам, мать вашу, наглядная агитация. Приказываю, бляди в штанах, всем смотреть сюда и не отворачиваться, суки, пока я не подам команду!
С этими словами он отдернул импровизированный занавес.
Там, на брезентовых носилках, стоящих прямо на снегу, лежал экипаж Т-28, пять человек. Они лежали, изгибаясь в смертных муках, корчась и изламываясь, постепенно долго, очень долго угасая в зеленой блевотине... Это был экипаж, отравленный выпитым ими антифризом. Не помню, сколь долго они умирали, без всякой медицинской помощи, воспрещенной комдивом... И до самого их мученического конца комдив Котов и его порученцы лично следили, чтобы никто не отводил глаз. Хороший человек наш комдив товарищ Котов.")
... За нашей спиной наливался вишневым закат. Огромные ели с белоснежными шапками, смыкаясь над нашими головами могучими лапами, медленно брели нам на встречу вдоль узкой, шириной едва ли три-четыре метра от одного высокого сугроба слева до такого же справа, проселочной лесной дороги... Которая, тем не менее, носила гордое имя Valtatie 4 (Национального Шоссе номер четыре).
Вот удивительно! В России первый же снежок превращает любую автомагистраль (а в России вообще, есть автомагистрали?) в непролазную ловушку для любого иноземного захватчика. А из всех видов дорожного сервиса несчастный интурист может претендовать в основном только на услуги квалифицированного гида Ивана Сусанина.
А у нас... интересно, кто это на лесной дороге-то снег чистит? И, главное, для кого?
- Как это кто?- удивился Талвела. - Все оно же, Tiehallinto , сиречь Управление Дорог, подразделение Министерства Транспорта и Связи. И не только здесь, в медвежьем углу, а по всем семидесяти восьми тысячам километрам финских дорог... Via est Vita! - это ещё Имперский Рим сформулировал! Дорога, это жизнь государства. И любой тромб на ней чреват инсультом для государственного организма...
- А что, красные не воспользуются, часом, такой нашей любезностью? - ехидно спросил я.
- Вот это меня очень сильно тревожило...,- пояснил Талвела. - Потому что, пройдя нашу страну в самом узком её месте и выйдя на начало ледовой трассы, по которой мы получаем через Швецию все, необходимое нам для ведения этой несчастной для нас войны, русские просто взяли бы нас за горло! И придушили бы, как хорек цыпленка...
- Но почему ты говоришь об этой страшной угрозе в прошедшем времени? - теперь в моем голосе звучала робкая надежда на чудо...
- Да потому, что это могучее русское зло сожрет само себя! Русские двинули на нас чудовищные силы! Две дивизии, 163-ю стрелковую и 44-ую мотострелковую, имени Ярославского пролетариата... У них ведь стрелковых полков больше, чем у нас пехотных батальонов. Да и что это за батальоны? Восемьсот человек с винтовочками, да огневой взвод из двух минометов Стокса... Пулеметы "Максима", производства Императорского Тульского Оружейного Завода, сделаны в 1915 году! Должны были бы иметь еще по два 37-мм орудия "Бофорс", да... Ты же знаешь, мы второочередные... На всю бригаду - есть одно-единственное противотанковое ружье. На нас не то, что пушек не хватило. Обмундирования не завезли!
- И зачем нам то обмундирование?- проворчал Микки, до этого момента усердно делавший вид, что дремлет.- Что, соскучились по лыжным ботинкам на тоненьком носке? В которых через пять дней не нога, а заготовка для протеза... Нет уж, в домашнем, оно как-то сподручнее.
- Но единственное, что нас спасает, это как раз то, что красные решили навалиться на нас такой силищей! Это вроде того, как гвоздь в сырое яйцо молотом забивать! Да, у них по сравнению с нами очень много людей, много техники, много лошадей! Но технике нужен бензин, людей нужно хотя бы три раза в день кормить горячей пищей (Заметка на полях: "Какой все-таки этот подполковник наивный человек! Трехразовое питание... Понедельник, среда и пятница!") Ну ладно, человек может день-другой пожить в сухомятку, хотя на морозе...,- и Талвела зябко повел плечами. - Но лошади, лошади-то как? Или они ждут, что им их бородатый Карл Маркс с неба подбросит охапку-другую сенца? Это они напрасно так думают... Вот что нас спасет: весь тыл красной группировки висит на единственной железнодорожной станции с неразвитым путевым хозяйством, а от "железки" к границе и далее вглубь страны ведет вот эта единственная дорога... Ширину её ты видишь сам. И вот, просто представь. Что на этой дороге ломается грузовик... просто так, сам собой! Да ведь его даже на обочину не спихнешь. Нет их, этих обочин...
- Не понял? - удивился я.- Что же, по-твоему, ЗИМОЙ иного пути нет, кроме как по дороге? Болота да озера ведь уже давно замерзли...
- Во-о-от! - утвердительно поднял вверх указательный палец подполковник. - Ты думаешь, зря я диссертацию о войне 1918 года писал? Единственное, что могло бы сокрушить Финляндию на этом фронте, нами уже, к счастью, убито ещё ДО начала этой войны.
- Что же это такое было?- поинтересовался я.
- Это была Карельская Егерская бригада РККА. После принятия Коминтерном решения о финнизации Советской Карелии, Карельская Трудовая Коммуна была преобразована в Автономную Карельскую Советскую Социалистическую Республику (АКССР). В политической перспективе АКССР виделась красным финнам форпостом мировой революции на Севере Европы. Имелось ввиду ее последующее включение в состав "Великой Красной Финляндии" и даже "Красной Скандинавии". Ну, разумеется, для этих целей был нужен особенный военный инструмент. Им и стала стрелковая бригада особого назначения (Осназ). В состав Карельской егерской бригады входили два стрелковых батальона (Петрозаводский и Олонецкий), артиллерийский дивизион, саперная рота и рота связи. Бригада являлась территориальной войсковой частью - солдаты проходили пятилетнюю службу по месту жительства путем постепенного прохождения военных сборов продолжительностью от восьми до двенадцати месяцев. В случае объявления мобилизации в состав бригады должны были войти еще два батальона (Заонежский и Вепсский). В июне 1932 года в связи с расформированием военного комиссариата АКССР управление бригады было пополнено мобилизационной и квартирной частями. Бригада была уникальным соединением! Мало того, что она в случае войны могла быть развернута в полнокровную дивизию (когда каждый батальон развертывался в полк). Весь личный состав формировался только из местных уроженцев, финнов и карелов: превосходно ходивших на лыжах, имевших богатый охотничий опыт, владеющих финским языком. У нас имелись сведения, что некоторые подразделения были оснащены финской военной формой и соответствующим вооружением...Командир бригады, комбриг Иосиф Кальман, кавалер трех(!) орденов Красного знамени, выпускник Академии имени Фрунзе, сражался с нами ещё в 1918 году, разгромив финские войска на Сулажгорских высотах...
- И что же стало с этой бригадой?
- Доблестные органы Ге-Пе-У сумели в 1935 году раскрыть так называемый "заговор финского Генштаба", в ходе ликвидации которого были получены неоспоримые улики участия в нем ВСЕХ командиров. Они все были осуждены и расстреляны... в том числе и пятеро наших разведчиков, которые служили в бригаде еще с двадцатых годов, и пожертвовали жизнью, чтобы дать чекистам НУЖНЫЕ показания. А зловещая бригада была расформирована...
- Скажи, Пааво, а где ты служил во время Великой войны? - немного помолчав, задал я нескромный вопрос.
- В прусском егерском батальоне!- ничтоже сумняшеся, с улыбкой отвечал мне Талвела. - При этом я носил чин штаб-ротмистра Отдельного Корпуса Жандармов... Я Империю не предавал! Это она предала меня...
... "Ну, как же не шпион?!"- с досадой подумал я.
... Между тем, синие сумерки призрачно наливались густой чернотой, будто в прозрачный и звонкий от морозца воздух, как в аквариум, медленно добавляли чернил. Все так же шелестел снег под полозьями саней, все так же побрякивала уздечка, все так же мерно шлепали по снегу лошадиные копыта...
Старый художник то пускал своего Сивку мелкой рысцой, то снова, словно задремав, сивый конек переходил на мерный шаг.
- Как ты думаешь,- спросил я своего нового командира.- что сейчас делают красные?
- Думаю, они сейчас стоят на этой же самой дороге, но километрах в восьмидесяти восточнее от нас! - задумчиво произнес Талвела. - Ночным маршам они не обучены, тем более, что 44-ая дивизия переброшена на наш театр военных действий прямо из степного Киевского Военного Округа, и с лесом не знакома. Представляешь, их выгружали из вагонов в том же самом виде, как грузили в Белой Церкви: у них ведь даже телогреек нет! Не говоря уж о тулупах...А один полк вообще одет в какие-то непонятные черные пиджаки. (Видимо, в лагерные бушлаты. Прим. Редактора) Наш человек на станции прибытия внимательно прислушался, о чем они там ругались: так вот, их должны были переодеть в пути. К нашему счастью, красные интенданты видимо, унаследовали все самые худшие черты интендантов старой армии! Так что наш противник идет в бой в брезентовых сапогах... (Точнее, в кирзовых, пошитых из многослойной хлопчатобумажной ткани, обработанной плёнкообразующими веществами. Названы так по месту первого производства, Кировскому обувному заводу (КирЗа), в 1936 году. Прим. Редактора). Так что, до красных нам еще ехать и...
- Тпр-р, Сивка..., - натянув вожжи, почему-то шёпотом сказал Аксель.
- Что там, волк? - встревожился я. Боюсь я волков... И шипящих злых кошек. И серых противных мышей... и еще мохнатых пауков.
- Да вы что! - успокоил меня Микки.- Коли бы это был волк, так лошадка бы захрапела! А она, вон, даже ушами не прядает...Что, дедуля, пописать захотелось?
- Смотри, сейчас сам не обоссысь. - все так же шёпотом, отвечал ему художник.- Впереди, прямо на дороге, стоит танк.
- Какой танк?- удивился Талвела, резко обернувшись к вознице.
Талвела стремительно, как атакующая кобра, выскочил из саней, выхватил из коричневого кожаного чехла на груди цейссовский бинокль и долго, напряженно всматривался в сизую черноту дороги, которая была только чуть светлее окружающего её черного леса.
- М-да, похоже, это действительно BT- piyat! - промолвил он после нескольких, показавшихся бесконечными, вязких секунд тягостного молчания. - Но какого чорта он здесь делает?! Сейчас разберемся... Юсси, Микки, за мной. Аксель, прикрываешь нас с тыла... Оружие есть?
Старик молча показал вытащенный из-под облучка топор.
... Сторожко ступая, чтобы под ногой не скрипнул даже сучок (вернее, ступал один я. Пааво и Микки неслышно скользили, будто клочки бесплотного тумана), мы приближались к черному пятну на фоне чернеющего леса, которое мало-помалу начинало принимать, действительно, угловатые характерные очертания... Как Аксель его вообще увидел? Да я бы просто носом в него уткнулся, прежде чем заметил! Одно слово, художник...Глаз наметан.
Рядом с танком краснел трепещущими язычками клочок пламени, от которого в морозном, сухом воздухе слышался резкий запах бензина и доносились негромкие голоса:
- А правда, товарищ лейтенант, что наш комдив ране в авиации служил?
- Слышал я такое... Вроде, он пролетел под линией высоковольтных передач, и его в мотострелки разжаловали... - отвечал охрипший юношеский голос.
- На исправление, вроде? Ну, так, как он командует ... и у нас недолго удержится!
- Берем двоих, командира и вон того, молодого!- прошептал Пааво. - Юсси, на месте. Не стрелять ни при каких обстоятельствах! И не сопи ты так, Бога ради... Спокойнее, без фанатизма. Ну, Микки, я работаю.
Аппетитно хрустя снегом по дороге, Пааво обогнул танк и вышел к горящему на стальном листе комельку, вокруг которого настороженно вдруг притихли три фигуры в танкистских комбинезонах.
- Здравствуйте, товарищи танкисты!- радостно и весело поприветствовал их Талвела.- Огоньку не одолжите?!
Не ожидая ответа, он присел на корточки к огоньку, протянув к нему свои ладони, а потом, все также весело и открыто улыбаясь, коротко ударил недоверчиво глянувшего на него парня мгновенно блеснувшим ножом снизу вверх, под подбородок.
Танкист мокро всхлипнул, и из открывшейся, как второй, багровый рот, раны хлынуло что-то черное на старшинские петлицы, выглядывавшие из-под синего комбинезона. Потом приподнявшийся, но так и не успевший до конца разогнуть ноги старшина, схватившись обеими ладонями за рану, молча повалился лицом в костерок. На пламя что-то обильно плеснуло, и огонь сыро зашипел.
Пааво, все так же не убирая с лица свою веселую и добрую улыбку, развернулся всем своим гибким телом и одновременно, не прерывая движения, резко и сильно ударил обушком ножа за ухо потянувшегося к брезентовой кобуре юношу с одиноким рубиновым кубиком на черной бархатной петлице. Парнишка как подкошенный, рухнул навзничь, выбивая в снегу ямку каблуками своих хромовых сапог.
Рядом, как пойманный зайчик, тонко пищал третий, самый молоденький из танкистов, которому глухо матерящийся Микки безжалостно заламывал руки.
Младший лейтенант, пришедший после этой процедуры в себя, попытался, дергая узкими плечами, освободиться от крепко стягивающих ему запястья кожаных ремней, замотал головой, жалко, неумело, как-то совершенно по-детски выматерился...
- Значит, коммунист. - удовлетворенно констатировал Талвела. - Или как у вас там: КИМ? (Коммунистический Интернационал Молодежи, комсомол. Прим. Редактора)
Да это мне все едино! Беседовать, надо полагать, со мной ты не намерен? Ну и ладно... Микки, подтащи поближе второго пациента, пусть посмотрит.
Завернув младшему лейтенанту руки назад, Талвела осторожно надрезал кожу на его запястье. Стерев хлынувшую кровь, он острием пукко поддел какую-то белую нитку, и стал аккуратно, чтобы не порвать, наматывать её на обструганную тонкую палочку... Из груди младшего лейтенанта вырвался утробный дикий, нечеловеческий вой...
- Вот это и называется, мотать нервы!- весело произнес Микки, похлопывая по щекам своего вмиг побледневшего танкиста. - Смотри, смотри парень, и мотай себе на ус, которого нет! Пока ТЕБЕ кое-что другое мотать не стали...
- Ну что, комсомолец, говорить не будешь?- продолжил допрос Талвела. Юноша, насквозь прокусывая губы в черную кровь, только молча отрицательно мотнул головой.- Я так почему-то и подумал! Ну, как знаешь.
С этими словами он, распоров комбинезон от шеи до воняющего свежей мочой паха, осторожно ударил острием юношу в низ живота, около лобка, вскрывая его снизу вверх, будто молнию на нем расстегивая. В воздухе разнесся тошнотворный запах парной крови и экскрементов. Из раны, точно клубок змей, поползли сизо-бордовые кишки. Комсомолец бело закатил глаза и тяжко захрипел.
Осторожно взрезав ему толстый кишечник, Талвела озабоченно сказал:
- Вот дела! Они же голодные! По крайней мере, два дня ничего не ели!
Рядышком тяжело рвало последнего оставшегося в живых танкиста... действительно, рвало одной водой и желчью...
... С трудом подбирая слова, танкист, оказавшийся наводчиком, служащим по первому году, осеннего призыва, рассказывал:
- Нас комдив, товарищ Котов, построил... Велел прорываться. Вперед и вперед! Мы пошли... белофинны стрелять начали... Пехота тут же залегла. Мы трижды возвращались, товарищ младший лейтенант трижды выходил из танка и трижды их в атаку за собой поднимал... А потом по радио нам сказал комдив, мол вперед, только вперед, иначе он всех расстреляет! Мы и поехали... сначала выскочили на белофинскую кухню, нам повар черпаком грозил! Потом ехали, ехали... другие машины остановились, а мы пошли дальше.
- Зачем?- ласково спросил Талвела.
- Так ведь комдив приказал!
- А почему остановились?
- Бензин кончился...
- А почему назад не ушли?
- Да как же танк бросить?! Он же наш, советский...
- Ну, мне все ясно.- сказал подполковник. - За твое сотрудничество я тебя отблагодарю. Микки, принеси вожжи...
Когда фельдфебель сноровисто вязал петлю, я осторожно спросил: - Пааво, а может мы его ... того... пожалеем?
- Но ведь я и так его жалею?- не понял меня подполковник. Угостил сигареткой пленного, который прикурил её испуганно и неумело, как школьник за гимназическим забором.
Отрывайнен перекинул вожжи через ствол танковой пушки и потянул их на себя.
Танкист выронил из открывшегося рта дымящуюся сигарету, схватился обеими руками за ременный жгут, захрипел, вывалив язык, выплевывая вместе со слюной что-то вроде : Нееее нааа...
Потом, высоко поднимая колени, стал приплясывать, становясь на цыпочки, то одной, то другой ноги...
Его запрокинутое вверх лицо посинело, руки, раскинутые, как сломанные крылышки, затрепетали. Послышалось журчание, и из-под брючины полилась дымящаяся на морозе струйка.
Микки еще раз крепко подернул вожжи, и удовлетворенно произнес:
- Видно, не понравились тебе наши финские качели?
Но русский парень уже бессильно обвис, смотря в звездное небо мертвыми молодыми, полными слез глазами.
... Мимо нас медленно проплывал черный русский танк с висящей на его стволе черной, жутко вытянутой фигурой. Отрывайнен довольно и радостно, как объевшийся сметаной кот, сыто урчал. Дело в том, что подполковник велел ему наскоро обшарить советский танк, не особенно надеясь обнаружить там что-либо ценное для нужд разведки. Да и что там можно найти? Пулемет ДТ мы уже сняли, диски с патронами забрали... Оказалось, я ошибался! Свинья грязь везде найдет! Так и мой фельдфебель вынырнул из узкого люка с большой брезентовой сумкой, в которой были треугольничками свернутые письма красноармейцев, даже, судя по всему, не побывавшие в руках военной цензуры! А кроме того, добычей Микки стала полевая сумка, полная русских денег! (Как оказалось, погибший младший лейтенант был секретарем комсомольской организации танкового батальона Дубровским, пропавшим без вести 22 декабря 1939 года. Деньги, которые обнаружил и впоследствии присвоил М. Отрывайнен, за что был посмертно судим военным судом, были комсомольскими членскими взносами за месяц, а письма Дубровский собирался отправить на полевую почту. Именно после этого случая танки ВТ-5 получили жаргонное название "posti-vaunu", или почтовый фургон. Финны были хорошо знакомы с американскими вестернами, в которых почтовые фургоны возили письма и деньги. Прим. Редактора)
(Сожалею, что эта рукопись вообще попала в руки этой vitun в штанах, настучавшего\настучавшей в военную прокуратуру. Которая не преминула измазать грязью имя павшего бойца. Прим. Автора)
Довольный Талвела вначале попытался читать чужие письма, потом, благодушно махнув рукой, полез в свой рюкзак и достал из него завернутый в чистую холстину кусок аппетитно пахнущего копченого мяса:
- Вот, у лопарей оленинкой разжился! А меня всегда после работы на еду пробивает! Уж и не знаю, чем это объяснить?... Нервы, надо полагать... Микки, хочешь кусочек?
Отрывайнен с благодарным урчанием мигом запихал предложенный кусок себе за щеку.
- А ты, Юсси? - ласково и очень по-доброму улыбаясь, Пааво протягивал мне на лезвии ножа тоненький ломтик вкусно пахнущего мяса. Я машинально взял его, положил в рот, не чувствуя вкуса... И вдруг увидал на ноже Талвелы крохотное такое темно-бордовое пятнышко... совсем маленькое, у самой деревянной ручки...
Тяжелый приступ рвоты немедленно вывернул меня на изнанку.
Микки, поддерживая меня за плечи, сочувственно говорил:
- Не надо было вам у этих неопрятных лопарей их сосновый хлеб есть, вот что! Мне-то что, у меня желудок луженый, деревенский! Что хочешь выдержит... А вот вы человек культурный, городской...
... Спустя некоторое время, когда над верхушками елей взошла ледяная, равнодушная к человеческим страданиям луна, чей тонкий серпик повис острыми рогами кверху, Аксель вдруг снова резко натянул поводья...
- Что, еще один танк?! - подскочил, как ужаленный, Микки.
Но на этот раз это оказался автобус-фургон, сделанный на базе двухтонного грузовика отечественной фирмы Sisu, но покрашенный в белый цвет. Фары автомобиля не горели, но в кабине был виден отблеск неяркого света. И по поднимающемуся сзади дымку было видно, что его мотор работает на самых малых холостых оборотах, чтобы только греть печку.
- Вроде наш?!- с сомнением произнес Талвела. - Или не наш?! Рисковать не буду!
И он поднял на сгиб руки трофейный пулемет, собираясь дать по машине очередь. Так, для порядка.
В эту минуту из двери фургона, громко ей хлопнув, выскочила на снег светловолосая девчонка в зеленом пальто поверх белого, испачканного темными пятнами халата и смешной шапочке с понпончиками...
- Ой, мальчики, как вы вовремя!!- затарахтела она, хватая за рукав тулупа семидесятилетнего мальчика Акселя. - Скорей, скорей...
- Что за спешка такая? Неуж ктой-то рожает? - недовольно проворчал, вылезая из-под теплой полости Микки.
- Хуже! У нас шофер помирает...
- Ну а мы-то здесь причем?- продолжал ворчать фельдфебель.- Я-то ведь не доктор?
- Да доктор у нас есть, сам Лео Скурник! Доцент! Вот он-то и попросил вас зайти...
Удивляясь этой нелепой просьбе, мы поднялись по узенькой металлической лестничке в теплый кузов. Там, слева и справа от прохода, на подвесных брезентовых койках стонали, бредили или безучастно лежали в забытьи раненые камрады...
А посреди прохода... Прямо на покрытом оцинкованной жестью полу кузова лежал молоденький солдатик, чем-то неуловимо похожий на того мальчика, только что зверски убитого нами: круглая, стриженная ежиком голова на тоненькой шейке, огромные испуганные глаза на бледном, как смерть, лице...
Над парнишкой склонился очень молодой и очень курчавый майор медицинской службы, с явными семитскими чертами лица. Такой нордический ариец, хоть кантором в синагогу приглашай.
Увидев нас, военврач сильно оживился:
- А, шолом, ребята! Помогите мне спасти этого самоубийцу!
- Почему самоубийцу?- с интересом спросил Талвела.
- Да мы на дороге стояли, повязки раненым меняли... Растрясло их! И тут догоняет нас русский танк. Подъехал, посигналил, а потом стал нас по обочине объезжать... Так этот герой выскочил из кабины и давай его штыком тыкать!
- ЗАЧЕМ? - ошеломленно вскрикнул я.
- А... нам... господин учитель... в школе... говорил... что у "руски" ... танки фанерные...,- тихо простонал бедный дурачок.
- Ну, ноги я ему уже успешно ампутировал, конечно... но крови он потерял слишком много. Нужна трансфузия, причем прямая, из вены в вену... А у нас с Лайзой кровь, как на грех, третьей и четвертой...
- Даже не думай!- строго сказал мне подполковник. - И сам не сдам, и тебе не дам! Нам нынче ночью на морозе воевать... И людей на смерть вести.
- А у вас какая кровь?- с безнадежной тоской обратился майор к Микки.
- Э-э-э... вроде как у всех, красная?! - не понял его Отрывайнен.
- Эх ты, деревня... Что у тебя на последней страничке военного билета написано? - усмехнулся подполковник.
- Я такими гнусностями, вроде чтения военного билета, никогда не интересовался! И я не ... А, вот, действительно написано: "I(0)+". Это хорошо или плохо?
- О господи, господин доцент! Что вы его спрашиваете? Когда он мог кровь сдавать и где?- с досадой буркнула медсестра.
- Сдавал я энту кровь! И может даже, что поболе вашего! - гордо произнес Микки, быстро, по-солдатски, раздеваясь по пояс. На его могучей, волосатой груди синела татуировка: пробитое стрелой сердце и подпись: "Не забуду Анни (соскоблено) Леёну".Сдавал!
Было это аккурат перед самой армией. Мы с моим одноклассником Пентти поехали свет посмотреть, аж в самый Хельсинки! Ну, вышли на Центральном, смотрим во все глаза, как настоящие келломякские пеньки... кругом все сияет, в огнях переливается! И тут мне приятель и говорит: пошли, Микки сКриптиз смотреть! Пошли, говорю... А что энто такое? Это, говорит мне друг, такое место, где девки за деньги раздеваются! Э нет, отвечаю! Я за это дело деньги платить не намерен! Пойду лучше дома в сауну, да бесплатно там посмотрю на наших деревенских девчат. Ишь, нашел чем меня удивить! А он мне- тюха ты деревенская! Ничего в искусстве не понимаешь! Пойдем да пойдем... Ну, мы и пошли...
- А при чем здесь переливание крови? - удивленно спросил звякавший какими-то железными штучками врач.
- Так я же и говорю. Пришли мы в зал, даже поболе, чем в нашей церкви. Темно, музыка играет, а на круглой сцене девка изгаляется... Да так здорово! И так она повернется, и этак... И потихоньку все с себя скидывает. Сама такая худенькая, талия у ней - ну, вот просто ладошкой обхватишь, но си-и-и-иськи зато-о-о-о...,- и Микки показал обеими руками что-то такое, по размерам, похожее на два арбуза.
- Плясала она значит, плясала... а потом прыг из зала прямо мне на колени! А на самой из одежды - только такой махонький треугольный золотой напиздничек. Обняла она меня, и жарко шепчет: Я тебя люблю! Приходи ко мне, Микки, и приноси сто марок! Я буду вся твоя... И упорхнула.
Что делать? Поскребли мы с друганом по карманам... Нет, не выходит! Даже если мы назад в деревню пешком пойдем.
Вышли мы, горюем... Может, думаем, гробануть нам какого- нибудь городского? Не вздумайте, говорит нам подошедший шуцман, я за вами слежу! а ежели вам, ребята, деньги срочно понадобились, то вот она, Töölö Hospital, прямо возле вокзала. Да на что, спрашиваем, нам та больничка? Мы ведь здоровы... Вот, говорит шуцман, и хорошо! Господа студенты, когда напьются, а денег на девок нет, всегда туда бегают кровь сдавать... О, думаю, тогда нам туда...
Пришли, здание, конечно, громадное, заходим в мраморные сени... Тетка в белом халате взяла с нас расписку, что мы не больны венерическими заболеваниями и гепатитом и что не пили в течении последних суток и пригласила в операционную... Захожу, там лежаки... А врач, ну вот вылитый как вы, и спрашивает- тебе иглу какую, потоньше или потолще?
Я тут и - брык... Приятель мой постоял, подумал, и вслед за мной тоже - брык...
Очнулся я - локоть перевязан, в руках полсотни крон. Откуда вы, чудики, такие?,- медсестра нас спрашивает- Да неужели же по ним не видно? Дураки из КелломякИ, - отвечает ей врач...
- Ну что, встретили вы свою прелестницу из стрип-бара? - со смехом спросил Скурник, держа в руке пинцет с йодной салфеткой.
- Встретили, а как же! Да толку что? Заходим в сКриптиз, а она на коленках уж у другого скачет! Что же ей, мои кровные отдавать? Да пошла она...,- ложась на пол рядом с впавшим в забытье парнем, проворчал Микки.
... Я вышел на морозный воздух. Над моей головой бесшумно разворачивался лилово-синий сполох полярного сияния. За моей спиной скрипнула дверца:
- Будет ЖИТЬ мальчишка!- утирая радостные слезы, тихо сказала медсестра.
... Да, ЭТОТ мальчик будет жить... А тот, первый... И я болезненно застонал от мучительного, смертного стыда.
... И вновь Сивка в такт мелкой рысце мотал своим коротко, по -армейски, подстриженным сивым хвостом слева направо и сверху вниз, будто крестился по-православному...
Сзади нас неровно взрыкивал мотор автобуса, еще вчера возившего теток с молочными бидонами из глухих лесных деревень на маленький крытый рынок в уездный городок, а теперь уносившего к теплу и жизни как не десяток человеческих душ. За рулем санитарной машины сидел доцент Скурник, что меня изрядно тревожило. Увидев, с каким профессиональным интересом хирург Лео смотрит на руль, я не удержался, и спросил, есть ли у него права. На что доцент с энтузиазмом ответил, что прав у него таки нет, и никогда уже не будет, потому что, сдавая в пятый раз экзамен по вождению, он умудрился как-то, правда, совсем не больно, переехать своего инструктора из автошколы и сбить с ног инспектора-экзаменатора из Дорожной полиции. Но Бог даст, все-таки, как-нибудь, авось доедет? (Доедет. Майор Лео Скурник, уроженец Одессы, станет единственным в Финляндии военным врачом, награжденным Крестом Маннергейма, за блистательную организацию системы эвакуации раненых прямо с поля боя, и незаурядное личное мужество, проявленное при этом. Его близкий друг, медицинская сестра Лайза Макконен будет удостоена международной медали Красного Креста имени Флоренс Найнтингейл, за то, что вынесла с поля боя сто пятьдесят три человека, Безногий парень выжил, выучился на часовщика. Прим. Редактора)
Рядом со мной поправлялся самогоном из фляжки подполковника Микки, с чисто детским удовольствием рассматривая приколотый ему на грудь симпатичной блондинкой Лайзой нарядный значок: красная капелька крови на сине-белом национальном фоне ...
- Скажи, Пааво, а у тебя дети есть? - вдруг совершенно неожиданно для себя спросил я подполковника.
Тот на секунду отвлекся от тяжких дум:
- Что? Ах, дети... Да у меня и жены-то нет! То есть была, да... Убежала. Не могу, говорит, больше с тобою вместе жить, мне страшно! Ты, говорит, милый, какой-то нелюдь, садист. Из чего она такой странный вывод сделала, просто не понимаю...
- Да дурр-ра, вот и все! - вступил в разговор малость захмелевший после обильной кровопотери Микки. - Я вот, тоже, как со службы в первый свой отпуск в родную деревню приехал, стал было на вечерке сдуру показывать, как у нас в Егерском рекрутов обучают. Надел, значит, я рукавицы, взял хозяйскую кошку за глотку, выколол ей шилом глаза и потом голову руками оторвал... Так со мной потом ни одна девка танцевать не захотела, даже хозяйкина дочка, страшная как моя судьба! Дурры они все и есть... Городские вот, тоже... Не хочу, говорит, с тобой! Ты, говорит, кусаешься! Ну и что? Подумаешь, укусил, играясь, разок-другой за сиську... до крови... А то, что я этой дурре Анни сосок напрочь отгрыз, так это она на меня просто наговаривает...я и судье так сказа...хр-р-р...
И Микки уснул, сладко причмокивая, как младенец.
... Не прошло и часа, как нам навстречу потянулись беженцы. Они шли, пешком, а чаще на охотничьих, обитых оленьим мехом, лыжах, ехали на санях, в которые были запряжены мохнатые деревенские лошадки и лапландские олени... Многие шли от самой границы, оставив позади себя полторы сотни километров безжалостного зимнего леса. Старики и старухи оставались сидеть на обочине, без сил, ожидая припозднившейся смерти... Не выдерживали и малые... На всю жизнь я запомнил стоящую на обочине плетеную детскую колясочку на полозьях, в которой лежал, похожий на большую фарфоровую куклу, насмерть замерзший младенец в кокетливом шелковом конверте...
Ужасное имя "Kotov" гнало людей из их теплых домов, часто навстречу леденящей смерти в промерзшей до звона ночи.
... Штаб "Группы Тайвола", которой еще и не существовало, представлял собой настоящий бедлам, охваченный пожаром во время наводнения. Суетящиеся штабные, как муравьи свои яйца, энергично выносили из избы драгоценные папки-скоросшиватели, кто-то что-то со звоном ронял, рассыпал по полу бумаги, звал какого-то запропастившегося Юсси...
- Это не тебя потеряли? - с кривой усмешкой спросил подполковник, по-хозяйски взяв трубку истошно звонившего полевого телефона, стоявшего на покрытом зеленой картой, в угле которой синел штамп "Совершенно Секретно!", столе.
- Да, я слушаю! Что? - прикрыв микрофон ладонью, Талвела с доброй улыбкой сказал мне:- Спрашивают, дебилы, не пора ли им сматывать связь?
Потом, так же ласково, ответил в телефон:
- Слушай, парень... Поступай, как знаешь! Но если связи вдруг не будет, я тебе лично яйца отрежу и на шею тебе же их и примотаю, на манер бубенчиков, ты меня ясно понял? Вот и ладушки...
- Вы что тут делаете, а? - фальцетом завопил вошедший штабной майор с кожаной папочкой под мышкой. - Вы кто такой вообще, а?
- Ты что, меня не узнал?- искренно удивился Талвела.- Ведь я же старик Йоулупукки, привез тебе, мой славный мальчик, рождественский подарок! А это мои спутники, гном и эльф...
- Не понял.- озабоченно потряс головой штабной.
- Сейчас поймешь!- радостно сказал Талвела. - Подойди сюда, мой сладкий, и скажи мне, дедушке Морозу, на ушко, а то я у себя в Корватунтури что-то плохо стал слышать: ты что же это, отступать собрался?
- Да... нет... то есть, перебазирую штаб в более удобное место... А вы, собственно, кто?!
ХЛОБЫСТЬ! И отлетевший от Талвелы штабной громко впечатался в бревенчатую стенку.
- А я, собственно, смерть твоя лю-ю-ю-тая...,- ласково пропел подполковник. - Очнулся? Не слышу ответа...
- Д-даа... так точно...
- Ага, тогда строй личный состав.
... Через несколько минут во дворе испуганно жался реденький строй в мундирах с аксельбантами.
- Так, родные мои. - ласково начал подполковник. - И до какого же мы места будем драпать? До Оулу? До Хельсинки? Или уж прямо до самого Буэнос-Айреса? Не понял ответа. ЛЛЕЧЬ!! ВСТАТЬ! ЛЛЕЧЬ!! ВСТАТЬ!!! ЛЕЧЬ! ВСТАТЬ! Очухались, уроды? Я вас научу воевать! Я вас ЗАСТАВЛЮ воевать!
... Хищно склонившись над картой, где синели и краснели поперек дороги изящные волнистые отметки, повисающие флангами в зеленой пустоте, подполковник весело произнес:
- Вижу, что первый бой вы приняли на границе?
- Так точно!- потирая свежий синяк на подбородке, подтвердил его вывод штабной майор.
- И каков же результат? Можете не сообщать. Давайте, я пофантазирую? Заняв линию окопов в хорошем стиле Великой войны, вы были перемешаны с грязью и снегом массированным артиллерийским огнем русских... Потом на вас пошли русские танки! Пехоту вы сумели отсечь пулеметным огнем, так? Танки ушли в наш тыл, побезобразничали там вволю, потом они вернулись. Я имею в виду, их большая часть... Потом танки с пехотой пошли снова, после новой арподготовки... Ваше счастье, что по большей мере, русские стреляли по площади, а не по вам! Танки прошли, пехота завязла... И так потом еще пару раз. Пока Kotov не погнал на вас в лоб, прямо на пулеметы, одну лишь пехоту, задавившую вас тушей... Бросив позицию, вы бежали... Так было дело?
- Э-ээ... но мы... несколько... да, так.- Вынужден был признать правду поминутно краснеющий и бледнеющий майор.
- Второй раз вы дали бой вот здесь, у Суммоярви... По тому же сценарию и с тем же плачевным результатом... А теперь...Кстати, а чем занят сейчас личный состав?!
- Окопы копает!- пожал плечами майор.
- Угу. Солдаты копают окопы, а штаб намылился драпать?...
- Мы не... мы перемещали орган управления на дистанцию, предусмотренную Уставом...
- Ага. Ага. План боя на сегодня?
- Стоять насмерть, до последней капли крови! Ни шагу назад!!!
- Неправильный ответ. Слушай приказ. Отставить копать окопы. Весь личный состав, за исключением боевого охранения, вооружить реквизированными топорами и пилами и бросить сюда: заваливать дорогу! Через каждые двадцать метров.
- Но ...это же невозможно... по дороге отходят обозы, и... беженцы...
- Это более чем возможно. Обозных лошадей увести всех до единой, все возы сжечь. Беженцы пойдут через лес.
- Там не пройти! Там сплошной бурелом! Они же погибнут!
- Погибнут, да. Погибнут многие. Но если их настигнет Kotov, то сдохнут все.
- А наши раненые? Как быть с ними?!
- Ходячих увести, лежачих добить.
- Я... я отказываюсь!
- Вы отказываетесь исполнять мои приказы?- ласково спросил Талвела.
- Вы сумасшедший!!
- Возможно. Но я ваш сумасшедший командир!. - и с этими словами подполковник выстрелил майору прямо в лицо.
- Кто еще не хочет исполнять мои приказы?- засовывая еще дымящийся "Лахти" в кобуру, спросил Талвела побледневших штабных. - Так как же быть с ранеными?
- Ну, есть разные гуманные способы... облегчить напрасные страдания... укол морфина...,- пробормотал серыми губами капитан.
- Вот и займитесь этим лично., - с веселой лаской сказал ему Пааво. - А что касается боя, то диспозиция такая. Встретим красных вот здесь, на опушке, массированным пулеметным огнем! Дадим им возможность развернуть из походных боевые порядки, благо, место для этого здесь достаточно... Еще малость потрепыхаемся, потом на лыжи- и дай нам Бог ноги! Лоб под русский обух мы подставлять не будем. Тяжелое вооружение разрешаю бросить... Скоро у нас будет достаточно трофеев.
- Смысл? - не понял я.
- Заставить развернуться из походного в боевой, потом опять в походный... затратят драгоценное горючее, боеприпасы, а главное, время! Время, Юсси, для тебя и твоих людей... Смотри. Вот мы здесь... берешь второй батальон, встаете на лыжи и...,- широкая синяя дуга обогнула красных с фланга и уперлась в линию границы. - Выходишь сюда. Первым делом, рвешь им проводную связь! Не просто провода режешь, а вырезаешь куски кабеля и уносишь с собой! На протяжении минимум двадцати километров!
- У красных много радиостанций...,- осторожно вставил один из штабных.
- Вы хоть когда-нибудь свой нос из штаба высовываете, кроме того, когда ходите в сортир? Посмотрите на небо! Там же Аурора Бореалис! Какая может быть радиосвязь во время полярного сияния?!
После этого Талвела продолжил постановку задачи:
- Затем, ты оседлаешь дорогу, завалишь её и жжешь там бензовозы! Бензовозы, ты меня понял? Ну, и все, что под руку попадется, продфураж, огнеприпасы, все... Это что у них в бывшем здании пограничного кордона, лазарет? Сожжешь и лазарет...
- Пааво, ведь там беспомощные раненые...
- Вот и хорошо. Беспомощных резать легко и даже приятно. Юсси, запомни - раненый выздоровеет, и от этого не станет менее красным! Лучше убить его сейчас, чем потом, когда он придет в полную силу...Но это детали. Сейчас речь о главном...