Так уж получилось, что мой взвод в боевой линии полка шёл прямиком на вышку командования. При том, мой танк должен был пройти аккурат метрах в двадцати от её левой стороны. Лейтенанту первого года службы на первых своих учениях смешно мнить себя стратегом и крутым тактиком, однако чувствовал я, что происходит всё не совсем правильно. Мы уже развернулись, но комбат постоянно сдерживал рвавшихся вперёд танкистов.
-Тише, Карнизы, тише! Дуплеты , держать линию! Внимание! Всем первая передача - вперёд, - постоянно жужжали в шлемофоне увещевания комбата. Мы сегодня впервые по настоящему воевали с пехотой. А та, несмотря на то, что мы кое-как плелись, всё время отставала и не хотела топать по буеракам и кочкам Житомирского полигона. Всё происходило не так, как на занятиях по тактике. Я даже прекратил крутить тяжелым командирским люком и застопорил его в положении "Прямо". В боковые триплекса практически ничего не было видно, а прямо упрямо маячила вышка командования.
Наконец пространство впереди развернулось. Я живо крутанул люком вправо и влево, убедился, что мой взвод тут, рядышком и между машинами вместо положенных 100 метров всего лишь метров 20. Мал житомирский полигон для развёртывания целого полка. Вышка надвигалась и уже не казалась маленьким бугорком. Сейчас уже можно определить её высоту. Где-то с трёхэтажный дом. И вон там, в самом верху, за лёгкой оградкой находится ужасно высокое начальство. Даже и не ведаю - какое.
- Внимание, Карнизы! Всем стой! - оглушительно рявкнуло в наушниках. А вот это уже явно не комбатовская сто двадцать третья. В нашу сеть ввалилось явно что-то мощное.
- Всем командирам прибыть на вышку! - а вот это уже продолжение неожиданное. И каким это командирам. Вот я командир взвода - я попадаю под это определение? Что-то мне сейчас не очень хотелось попадать. Я ж всего лишь меленькая сошечка. Покрутил люком и взглянул в ТКД влево. Оптика услужливо лишила меня сомнений. Метрах в ста пятидесяти из своего танка выползал Стасик Сериков - командир первого взвода. Крутанув рукоятку люка и поймав резонанс, откинул тяжеленную крышку и выпрыгнул на броню. В нос ударил свежий, но сырой и холодный воздух апреля. Снега впереди не было. Он уже весь съёжился и спрятался под особо густыми порослями болотной растительности, покрывающей эту часть полигона. Я спрыгнул с танка и трусцой, неуклюжей в тяжёлом зимнем танковом комбинезоне двинулся к лестнице на вышку. Тут же проникся жалостью к пехоте - подмороженные кочки густо торчали на всём пути, так и норовя состроить ловушку для качественного ломания ног. Уже подбегая к лестнице очумел от мысли, что я ведь первый. А ведь некоторым с флангов предстоит километров по три скакать цаплями по этим кочкам.
-Эх-ма! Вот тебе и подальше от начальства.... - подумалось мне, но делать нечего, полез. На площадке вверху находилось около десятка офицеров, но кто из них кто? Напротив входа встал какой-то полковник, который оборвал мой доклад и указав рукой на левую часть вышки попросил меня пока подождать там. Не оговорился! Именно попросил!
Я подошёл к ограждению, посмотрел вниз, увидел всю нашу боевую линию, замерших на этом болоте пеньками, танков, мелкие чёрные фигурки спешащих к вышке офицеров и перевёл глаза на находящихся на вышке. Внимание привлекал высоченный человек, погоны которого я никак не мог разглядеть. Я видел бледное лицо, топорщившиеся светлые усы, видел даже белые руки с длинными пальцами, которые он иногда поднимал перед грудью и поигрывал пальцами одной о пальцы другой, но я никак не мог разглядеть звёзд, хотя видел, что они большие. В этот момент рядом со мной встал Стасик Сериков, а через минуту и Олег Свечканёв - командир третьего взвода. Стас пыхтя и отдуваясь прошипел:
- Нифигасе! Вареников парад принимает!.
Тут до меня и дошло, что вот этот несомненно генерал ни кто-нибудь, а командующий Прикарпатским военным округом генерал армии Вареников.
Наконец наши вроде бы все собрались. Командир полка, отдышавшись и заправив выбившееся обмундирование, отровняв и усмирив нас, лихо развернулся и печатая шаг отправился на доклад. Вареников, обойдя его подошёл к нашему строю, недовольно осмотрел наш не очень гвардейский строй и вдруг даже не сказал, а прошипел:
- Это что? Танкисты наступают?! Две минуты, что бы вас никого здесь не было!!!
Вот теперь я ничуть не жалел, что мой танк так близко от вышки. Почти весь личный состав офицеров полка облепили мою машину, а я командовал полком! Правда команда вся свелась к одной фразе:
- Всем Карнизам в исходное положение марш.
Мы позорно улепётывали с поля боя на ближайшую опушку настоящего леса. А потом совещание, а потом отдача приказа, а потом новая атака. Вот тут то мы дали жару! Пехоту где-то оставили и лавина танков, как в былые времена неслась в атаку.
Четвёртая передача, пятая! Танк ни сколько не смущали какие-то там кочки. Так шёл прямо и никуда не сворачивал. Просто некуда сворачивать. Опять мелкая болотная поросль, голые прутики ивы розгами проносились справа и слева, покорно ложились под танк. Впереди замаячил просвет, мы влетели на открытое поле, я закрутил люком и вдруг почувствовал, что летим. Рукояти люка норовисто рванули и люк с лязганьем встал в замок. В последнее мгновение я успел набычиться и смачно влепился налобником шлемофона в командирский прибор. Зимний шлемофон справился с задачей и я уже через несколько секунд начал соображать. Танк не двигался, но двигатель работал. Я взглянул в передний триплекс и обомлел. Прямо перед ним качалась грязная вода....
- Буланников, ты как там?
- Вроде нормально, только не вижу ничего!
- Не видишь - не едь, - попытался сострить я.
Наводчик Литвинов тревожно зыркал из-за поднятого казённика пушки. Преодолевая головокружение, рванул люк до стопора и вылез на башню.
- Приехали! - совершенно правильная мысль прозвенела в голове. Влетели мы в какую-то воронку, которую из-за кустов и видно то не было. Вся передняя часть танка, вместе с люком механика, люлькой пушки и почти все правой части башни была под водой. Я нервно крутанулся и посмотрел назад.
- Окончательно приехали! - ещё более правильная мысль ободрительно оповестила о том, что я мыслю адекватно. Левая сторона трансмисси так же была под водой, а правая находилось на уровне берега воронки. Но хуже всего то, что вода, вспениваемая выхлопом двигателя уже надвигалась на воздухозаборник. И, похоже, танк продолжал погружаться. В принципе, он висел на пушке, которая легла на противоположный берег воронки. Заглушить двигатель - лишить себя всякой надежды на быстрое самовытаскивание. Не глушить - очень большой риск попадания воды в двигатель и тогда летальный для него исход - гидроудар. Правда, говорят, что для шестьдесят четвёрки это не страшно, но что-то совсем не хотелось экспериментировать
- Буланников, задняя передача, давай потихоньку.
Танк слегка дёрнулся, качнулся и просел ещё глубже.
- Всё, стой, не дёргайся, глуши, - Нет хуже для танкиста вот такого решения. Сейчас я перевёл свой танк из живого и очень даже боевого, в мёртвую, громоздкую и неподвижную железяку. Механик последний раз газанул, подняв рябь на уже успокоившуюся спереди воду. Танк последний раз дёрнулся и наступила тишина...
- Буланников, как ты там? - крикнул я уже голосом.
- Затопляюсь потихоньку, товарищ лейтенант.
- Вода не видишь откуда?
- От трансмисси рекой?
Я перебросил тангенту ТПУ на внешнюю связь.
- Крюк 2, Крюк -2! Я шестьдесят четвёртый! - в ответ шипение, прерывающиеся реплики и обрывки фраз удаляющегося боя. Пришлось повторить раза четыре, пока сквозь треск и шипение донесся голос майора Демчука. Коротко доложив обстановку и координаты, занялся более насущными делами. А они, дела эти, крутели с каждой минутой. Буланников просто тонул. От боевого отделения в башне, отделение управления отделял конвеер с лотками для пушечных боеприпасов. Он кольцом шёл вокруг всей башни и для того, что бы механик мог бы перейти из своего отделения в башню, нужно было снять два лотка. Наводчик без всякой команды нырнул вниз и выкинул этих два лотка с такой сноровкой, которую не проявлял никогда и нигде! Но это не помогло. Дело в том, что пушка была в таком положении, что в положении "по-боевому" её казённик перекрывал и эту маленькую щель. Несмотря на то, что Буланников был тощим, как сушёный карась, он не мог протиснуться в неё. И мы ничего не могли сделать. Корпус танка намертво засел в воронке и повис на пушке, как молодой солдат на перекладине. А вода прибывала. Вот тут меня уже проняло. На самых первых учениях в жизни утопить собственного механика, это я вам скажу ситуация. И вопрос по-другому не ставился. И никуда от своей командирской доли тут не денешься. Механик мой тонул и я отчаянно паниковал. Я снова вызвал "Крюка" и взвыв на весь эфир, молил его поспешить, так как у меня механик тонет. Но сам то понимал, что не успеем мы вытащить машину. Вода появилась уже над поликом башни. Механику значит она уже по пояс.
- Я люк открываю, товарищ лейтенант! - скорее просясще, чем утвердительно крикнул Булаников.
Вроде бы чего проще? Открыл люк и дыши себе атмосферой, да куда там! Пушка стояла не в походном положении, да ещё и опущена. Она находилась как раз над люком механика и, может быть, Буланников и смог бы приоткрыть люк, но вот выйдет ли он из своего порога - это вопрос, отрицательный ответ на который - быстрая смерть. Кроме того, даже если и откроет, то пролезть под опущенной пушкой в зимнем комбезе не сможет. Я обречённо посмотрел в сторону, где, по моему мнению, должна плыть среди этих чёртовых кустов огромная труба-лаз тягача, но его не было....
- Буланников, стягивай комбез и передай его Литвинову.
Внизу заплескалась вода - Буланников без вопросов понял, что от него требуется. А у меня в голове нарастал шум. Литвинов принял комбез, выскочил с ним наверх и кинул его на берег. Поняв, что сейчас будет, перебежал на верхнюю часть люльки пушки и замер, приготовившись нырнуть, если потребуется.
- Давай, Лёха!, - крикнул я, услышав, что Лёха и без меня уже дал. Вода с шумом хлынула в люк...
Честно сказать, какой-то кусочек тех событий выпал у меня из памяти. По-моему, я даже и на следующий день не мог вспомнить, как всё это происходило. Только отрывки, только как мы с Литвиновым орали, глядя на воронку под пушкой, потом, как на фото из неё сразу поднялся Буланников со стекающей с него водой, растрёпанный, и в шлемофоне...Помню, как Литвинов кутал его в свой комбез, и, наконец появился тягач, совсем не с той стороны, с которой мы его ждали....
Думаете - всё? А кто танк вытаскивать будет? Правильно - тягач. Для того у него лебёдка имеется на 25 тонн, для того у него троса толстенного аж 200 метров. Для того у него имеются блоки для сборки полиспастов. Ох и хорошая машина для этих интимно-танковых дел! Только вот как зацепить всё это к нашему танку? Буксирные крюки заднего броневого листа вот тут под слоем грязи и воды в добром метре от поверхности. Вперёд нам его не вытащить. Два танковых троса, снабжённые по концам тяжеленными металлическими коушами нужно зацепить за эти крюки, а уж только потом на них вешать остальную конструкцию. Кому нырять? Я посмотрел на Буланникова, отчётливо выбивающего зубами дробь , посмотрел на Литвинова, выписанного по случаю учений из санчасти, где он лежал вторую неделю с воспалением лёгких и... начал раздеваться.
Вода, более похожая на строительный раствор, обожгла. Тело сразу закаменело, стараясь хоть где-нибудь сохранить тепло. Под прижатыми к бокам руками, например. И эти руки так трудно от боков оторвать. Я ногами шарил в этой жидкой массе, пытаясь нащёпать крюк. Нашёл. Литвинов сверху подал трос и я начал его заводить в крюк. Но коуш никак не хотел становиться на нужный угол. По пути он прибольно приложил меня по голой ступне и я, совершенно уже очумев, нырнул к крюку, для того, чтобы разгрести вокруг него грязюку. После второго нырка обнаружил, что рядом кто-то возится. Оказалось Буланников цепляет второй трос.
- Лёха, ты чего? Мало было?
- А! Больше не замёрзну, товарищ лейтенант.
С третьего или четвёртого нырка коуш встал на место и защёлка его там надёжно зафиксировала. Я вынырнул из грязюки, перед лицом, выпучив глазищи и некрасиво раскорячившись, плавала лягушка, выкопанная нами из места зимовки. Как-то попутно пожалел её. Не её это день. Правда и не мой. Но в отличии от неё, у меня, надеюсь будет завтра. А у неё не будет. Почти одновременно с Буланниковым вылезли на берег и так же одновременно кинулись к соседней воронке. Плюхнулись, судорожно обмыли головы и всё куда, дотянулись руки. При том орали, как резанные. Но я всё же умудрился членораздельно крикнуть Литвинову, что бы достал из моего рюкзака свиторы. Аз свиторочки! Когда-то приобретённые ещё на Камчатке из почти невесомой японской шерсти, он уж и не знаю, каким наущением были упакованы в мой тревожный рюкзак! И как же пришли кстати. Я кинул один Буланникову, второй торопливо натянул сам. Быстро натянув брюки и впрыгнув в сапоги мы с Буланниковым побежали. Пока там соберут полиспаст, согреемся. На очередном круге уткнулся в кого-то, стоящего в шинели. Поднял глаза и...
-Ттттоварррищь пы-пылковник!... - Попытался я доложиться командиру дивизии.
- Я не подполковник, я полковник. Где механик, который тонул?
- Рядовой Буланников! - представил я Лёху, сделав шаг в сторону. Лёха был без брюк и его синие лапки никак не вязались со строгой полковничьей шинелью.
- Водка есть, товарищ лейтенант?
- Так точно!
- Хорошо. Работайте, - и он пошёл к стоящему в сторонке БТР.
А потом тягач, выпустив клуб сизого дыма, загромыхал в своей утробе какими то шарами и начал втягивать в себя трос. Трос натянулся в струну, подняв и положив практически горизонтально тяжеленный блок полиспаста. Тагач начал осаживаться назад, загоняя сошник глубоко под себя и, наконец наша шестьдесят четвёрочка начала выбираться, толкая перед собой целую гору земли.
А потом работали. Сливали воду, обхаживали двигатель, калили масло, лили его в двигатель... Ожила наша машина только к полудню на следующий день....
Вот интересно. Когда-то потом я получал всякие поощрения за пустое. За участие в крупных учениях - благодарность от Министра обороны СССР, часы там...не одни. А уж грамот тех, так как патентов у героя фильма "Гений". Как правило, в тех случаях была обычная работа. А вот там, где действительно была напряжёнка, там, где приходилось действительно шевелить задницей и активно проявлять волю к жизни - в тех случаях ничего, кроме взыскания ожидать не приходилось. Правда, в этом случае всё обошлось.