Аннотация: Немного депрессивная сказка с открытым финалом.
Я -- молодой единорог, ещё подросток. При рождении шкурка моя отличалась приятным золотистым цветом, и потому я получил имя Доре́. Мой дом -- лес, я брожу по густым лесам и редко заговариваю с людьми. Нам, лесным духам, единорогам, положено держаться подальше от людей. Но случается и нам завести разговор с одиноким путником, дабы вывести его на дорогу или, наоборот, завести в самую чащу, к домику тётушки Брижитт.
В самой глубине леса стоит её домик, и не зря называют его заколдованным местом. Не любит тётушка Брижитт, когда её беспокоят понапрасну. Только старый ворон Морис может отвлечь её в любое время, ведь он всегда приносит важные новости. Да и мы, единороги, осторожные и свободные, не любим шума, как и другие лесные жители.
Я знаю -- мы не такие, как все. У нас нет семьи. Мы рано лишаемся родителей, и так воспитывают всех молодых единорогов. Нас часто считают существами странными, пугливыми и одинокими. И это даже иногда верно. Пусть мы не собираемся в стаи, но всегда чтим семейные узы.
Я не считаю себя пугливым. Правда, я очень восприимчив -- говорят, даже слишком. Но, наверное, я никогда не научусь разбираться в жизни так, как мой друг, старый ворон Морис. И вряд ли я смогу когда-либо понимать женские сердца так же хорошо, как он.
Единственную девушку, о которой я знаю довольно много, зовут Ариан. Никто не поручал мне побольше узнать о ней, но вышло так, что мы знакомы и дружны довольно долгое время. И я дорожу её хорошим отношением ко мне.
А ещё мы знаем способ смотреть на людей, не будучи увиденными.
В соборе, на одном из витражей северной стены, куда так редко заглядывает солнце, есть изображение единорога, наполовину скрытого листвой. Мы умеем вселяться невидимыми в этот облик на чудовищной высоте и наблюдать оттуда за прихожанами: нам тоже не чуждо любопытство.
Мы рядом, но нас не замечают; мы, вольные духи -- неизменные гости соборов, аббатств и колоколен. Мы -- невидимые обитатели великолепных цветных витражей.
С момента, когда я смог там появляться, я научился наблюдать за людьми. Там я и увидел малышку Ариан -- с кормилицей, а позже -- одну, и всё чаще -- без подруг. Их род был из самых знатных, но фамильный замок пользовался недоброй славой. Суровый негостеприимный нрав её отца делал мрачным и неприятным весь дом; даже слуги с трудом находили себе друзей или подходящую компанию в городе. Ариан в детстве была открытой и весёлой, и совсем не набожной. Я знал, что вопросы религии не беспокоят её сверх требуемого: она жила чувствами, а не разумом. И для неё всегда было истинным то, что прекрасно, а всё прекрасное -- истинным.
Я видел -- ей часто было грустно, ей, рано потерявшей мать, растущей в одиночестве и под странной опекой отца, который никогда ею не интересовался. Старый граф Годар, всегда погружённый в занятия алхимией, так и не пришёл в себя после смерти прекрасной супруги -- Катрин, матери нашей Ариан. Я много слышал о безумной любви, поразившей уже не молодого дворянина, и последующей женитьбе на пятнадцатилетней девушке. Счастье их было недолгим: Катрин умерла вскоре после родов, подарив мужу единственную наследницу.
Теперь, по прошествии многих лет, граф Годар не жаждал ничего, кроме уединения и тишины, необходимых для его занятий и опытов. Он мог пропадать часами и днями в таинственной подземной лаборатории, куда был закрыт доступ всем, кроме доверенного помощника да молчаливых незнакомцев в серых плащах, которые появлялись на закате и исчезали глубокой ночью, как будто их и не было. Из подземелья граф выходил с покрасневшими глазами, пропахший резкими запахами, порой с горелыми дырами на одежде. Когда он спит и что ест, было загадкой не только для дочери, но и для многих слуг.
Отец, а других родственников Ариан не видела, мало интересовался дочерью, он лишь оплачивал ей учителей и наряды, каких требовало её положение в обществе. Но и роскоши особой она не знала.
С возрастом Ариан всё более походила на свою мать, которую знала лишь по портретам и по рассказам слуг. Каштановые волосы Ариан были очень похожи на пышные косы её матери. Но граф не подавал виду, что замечает это сходство -- он был занят другим и привык гнать от себя пустые мысли. Поглощённый наукой, граф запретил себе думать о женской красоте и обращать внимание на цветущих женщин. Даже на собственную дочь.
Приближался четырнадцатый день рождения Ариан, и никто, кроме меня да тётушки Брижитт, не предчувствовал так ясно грядущие перемены. Но даже я не мог представить, насколько изменится жизнь юной Ариан и она сама.
Я знал, я видел: прекрасный юноша уже на пути к нашему городу.
Имя его было Аристид, и он был достойным потомком прославленного рода.
В то апрельское утро -- утро их первой встречи -- я, как всегда невидимый, наблюдал за прихожанами с высоты своего витража. В тёмной толпе я нашёл Ариан, недавно ещё такую малышку, так скоро подросшую и расцветшую. Я знал, что приезжий юноша заметит её даже в такой толпе.
Ариан была прелестна, хотя порой и слишком серьёзна. Нежный румянец играл на её лице всегда, не только в летнюю пору. Такую нежную красоту нельзя не заметить!
И я был свидетелем того, как молодые люди увидели друг друга впервые. Потом они встречались в церкви, обмениваясь взглядами, провожая друг друга лёгкими вздохами. Намного позже Аристид нашёл повод заговорить с Ариан.
Конечно, за это время кто-то -- может быть, няня, а может, словоохотливые всезнающие подруги -- рассказали ей всё, что касалось молодого дворянина. Одна только новость оказалась весомее всех остальных. Аристид был помолвлен.
Как бы поступила другая девушка -- подумала, что это всего лишь слухи? Или решила бы узнать правду -- из первых рук, вернее, из первых уст?
Ариан поверила сразу.
Ариан, от природы жизнерадостный ребёнок, не умела грустить долго. Но сейчас ей приходилось изо дня в день терпеть душевную боль, как занозу в сердце -- необходимость смириться с тем, что любимый юноша связан словом, а ей самой надо оставить надежду на взаимные чувства.
Ведь уже произошло неизбежное. Девушка ждала любви, мечтала о любви, и любовь нашла её.
Я знал о метаниях Ариан. Ведь я не просто смотрю на людей из витражных стёкол, я умею улавливать человеческие эманации, окрашенные устремлением и страданием.
Так что, скажу без ложной скромности -- я чувствовал то же, что и она.
Ариан -- тихая и скромная, красивая и милая, обречена была глядеть издали на предмет своего обожания, не смея даже приблизиться к нему.
Тяжело было смотреть на мучения безответно влюблённой девушки.
Совершенно незначительные слова, которыми обменивались молодые люди по дороге в собор или выходя из него, не могли скрыть вспыхнувших чувств.
К счастью, Ариан не была пленницей в замке своего отца. Она пользовалась свободой и могла совершать одинокие прогулки по окрестным лугам и перелескам.
Возможно, это не заслуга отца -- просто графу Годару не было до неё никакого дела.
Ариан всегда любила гулять далеко от дома.
Совсем маленькой девочкой она увидела меня впервые. Это было в огромном запущенном саду, похожем на лес.
Я умею превращаться, менять облик и даже становиться изображением, но пока я гуляю по лесам, я очень похож на оленя с гладкой блестящей шкуркой и большими глазами.
Ариан никогда не боялась меня. И радовалась, когда мы виделись.
Она сразу догадалась, что меня зовут Доре. Я ещё даже не начинал говорить, боясь испугать девочку, как вдруг она позвала меня по имени. Может ли быть так, что дети умеют читать чужие мысли?
Я горжусь тем, что Ариан считала меня своим другом.
С тех пор я появлялся часто и уводил её из замка, где она тосковала, в наш густой лес, и здесь Ариан могла забыть на время то, что её мучило.
Конечно, она знала все лесные тропинки и полянки. И не удивительно, что наш лес очень скоро стал местом встреч влюблённых.
К чести Аристида, он сразу предупредил Ариан, что помолвлен и ждёт прибытия своей невесты. Но не могло же это помешать молодым людям...
Им принадлежало целое лето.
Только я, невидимый, мог наблюдать за их прогулками и невинными прикосновениями. В облике оленя мне случалось появляться на виду у случайных путников, проходивших слишком близко от наших влюблённых, и заставлять их повернуть в другую сторону. Потом я бесшумно исчезал.
И я же просил ворона Мориса прилететь к месту свидания и показаться влюблённым, когда они совсем забывали о времени, а дома их ждали и могли поднять переполох.
Но солнце когда-нибудь прячется за тучи, и начинаются проливные дожди.
В начале осени Аристид стал появляться в соборе в сопровождении своей невесты. Звали её Изабо, и она была постарше, чем Ариан. У Изабо были холодные серые глаза, тонкие губы и тяжёлые косы, словно налитые свинцом, и того же свинцового оттенка; и я понимал, что восторженный юный рыцарь не сможет долго оставаться столь же весёлым и щедрым. Дама сердца погасит его веселье, возьмёт в свои руки нити его судьбы -- и бедняга быстро попробует искать других развлечений и утешений. Или среди легкомысленных девиц, или в питие и шумных играх -- если не случится для него в это время военного похода, где бы он мог проявить доблесть и мужество.
Все могут искать утешение, но не всем дано находить его.
Аристид и его невеста вскоре перестали появляться в нашем соборе. По слухам, шла подготовка к свадьбе, и родственники невесты выбрали другой собор для венчания.
И это оказалось правдой. Я изучил витражи собора, куда теперь ходил Аристид. Я не смог настроиться на восприятие его чувств, но молодой человек был бледен и казался подавленным.
* * *
Непросто смотреть на молоденькую девушку, которая сохнет от любви. Бледная, похудевшая, она мало похожа была на всегда приветливую Ариан, какой я её всегда знал. И даже прекрасные волосы её потускнели.
Возможно, граф Годар тоже заметил перемену. Обратив, против обыкновения, внимательный взгляд на дочь, он, должно быть, не вынес такого зрелища. Так или иначе, у него созрели совсем другие планы.
Мой -- или, вернее, наш -- друг, старый ворон Морис, вскоре сказал мне, что был свидетелем сцены у графа Годара. Мужчины вели переговоры. Граф собирался выдать дочь замуж, причём в ближайшее время.
Я даже не дослушал до конца рассуждения Мориса о достоинствах и недостатках выбранного жениха. Если я не смог спасти Ариан от горького разочарования, то теперь в моих силах было предотвратить её свадьбу с нелюбимым. Наши волшебные силы могли сделать меня невидимым, но даже они не делали никого из нас всемогущим.
* * *
Ариан сидела на берегу реки. Должно быть, сегодня она уже звала меня, но я не слышал, я был далеко -- искал по берегам целебные травы для тётушки Брижитт.
-- Наконец ты пришёл, Доре, -- сказала она и поцеловала меня в шею.
Мы -- волшебные животные, не просто лани или олени, но эта девушка -- сама волшебное существо! Мне всегда становилось радостнее от встреч с ней, даже если она грустила.
-- Доре, мой друг! Я так рада тебя видеть!
Я тоже был рад. Но сейчас я не мог стоять на месте. Я показывал дорогу, и Ариан шла за мной, не обращая внимания ни на заросли, ни на яркие осенние цветы. Она верила мне, и я совсем не хотел её обманывать и исчезать -- но пришлось.
Лес уже стал намного гуще, и солнце с трудом пробивалось сквозь кроны.
-- Доре, милый! Что ты хотел мне показать? Ты вёл меня к ручью с драгоценной водой, к волшебному колодцу? Я представляла, что найду здесь источник, вытекающий из-под корней дуба... Доре, куда мне теперь идти? Разве я уже пришла? Появись, прошу тебя...
Но перед ней была только большая поляна. Слегка покачивались еловые ветви.
Она не должна была ни растеряться, ни испугаться. Ариан должна была показать себя храброй умницей, какой она и была. Подобное испытание проходила и сама тётушка Брижитт. Тогда решалось, достойна ли она получить знания и умения, которыми владеет сейчас.
Ариан поняла: за ней, должно быть, наблюдают и ждут, как она поступит.
Если она выберет верное направление, перейдёт на другую сторону поляны, то перед ней откроется вторая, маленькая полянка, и возникнет спрятанный среди деревьев дом тётушки Брижитт.
Я застыл в проёме единственного окна и ждал.
-- Меня привёл Доре.
Я же знал, что Ариан умница и не будет ни плакать, ни звать на помощь.
У неё не дрожал голос, хотя быстрый взгляд в мою сторону -- вернее, в сторону окна -- показался мне встревоженным.
-- Ариан, дочь Годара, возлюбленная Аристида, -- начала говорить тётушка Брижитт. -- Доре привёл тебя сюда, и ты поймёшь, что для тебя это был единственный выход.
Ведь твоя душа не хочет мириться с неизбежной свадьбой. Ты отказываешься повиноваться отцу и бунтуешь против всех порядков мира лишь потому, что твоего любимого забрала другая.
Теперь ты не можешь ни пойти в монастырь, ибо в душе твоей живёт обида на Бога, ни остаться в доме старого отца из-за страха, что тебя выдадут замуж. Ты пребываешь в отчаянии.
Но перед тобой оказалась открыта ещё одна дорога, которая и привела тебя в дом старой колдуньи. Прежде чем стать ученицей тётушки Брижитт, ты должна была пройти испытание. И ты, Ариан, показала редкое для молодой девушки присутствие духа!
Так Ариан стала ученицей тётушки Брижитт. И превосходной ученицей. Ей здесь не грозила опасность ни от людей, которые ненавидят "ведьм", ни, тем более, от обитателей леса. Наша лесная, и чащобная, и болотная фея, тётушка Брижитт редко принимает гостей и редко появляется на людях.
Ходили по лесу слухи, что тётушка Брижитт помогла Ариан из-за каких-то событий, случившихся во времена молодости Брижитт и графа Годара. Я спросил ворона Мориса, правда ли, что Брижитт и граф были знакомы. Но он только каркнул недовольно в ответ. Прищурил один глаз, как всегда, когда собирался мне сказать что-нибудь вроде: "Молодой ты ещё, Доре, и глупый".
Я не обижался. Он слишком часто бывал прав, наш Морис.
* * *
Года через два произошёл необычный случай.
После свадьбы Аристид был принят в свиту короля и уехал из наших краёв. Но король иногда приезжал поохотиться в нашем лесу, и на этот раз взял с собой Аристида -- как человека, хорошо знающего эти места. Мы, единороги, разделили охотников. Мы отвлекли короля, сопровождаемого Аристидом, и вдвоём они заблудились в неожиданно возникшем тумане. Их искали отчаянно, но только через сутки король объявился -- выехал в одиночку навстречу своим людям. Но был он так молчалив, что придворные забеспокоились о его здоровье. А когда заговорил, то лишь затем, чтобы рассказать историю о какой-то прелестной девушке, что обратилась потом в старуху. Лекарь же объяснил, что это были всего лишь видения, вызванные густым туманом.
В тот же день дети нашли Аристида лежащим без сознания на опушке леса. Он был болен, но вскоре выздоровел и вернулся на королевскую службу. Только он не мог вспомнить ничего о той злополучной охоте и о том, как заблудился в тумане.
А я знаю только одно -- это был важный, страшный и счастливый день в жизни Ариан и Аристида.
Больше Ариан не надеялась, что Аристид когда-либо вернётся.
Она больше не мечтала о семье. Рядом с ней никому не хотелось говорить ни о мужчинах, ни о детях. С виду Ариан перестала быть воплощённым горем, как в тот день, когда впервые появилась у колдуньи. Она тогда была похожа на тень и больше всего мечтала излечиться от несчастной любви.
Но сейчас она казалась злой, и глаза её блестели холодным зелёноватым огнём. И сама Ариан понимала, что с ней происходит что-то плохое. Она стала даже внешне похожа на своего отца.
Может быть, лучше ей было уйти в монастырь? Но Ариан слишком любила свободу и лесную тишину. Она бы спряталась в монастыре от отца, но не от своих душевных терзаний.
Казалось, Ариан тихо начинала терять разум, из неё по каплям уходила жизнь. Но если до того, как она пришла к колдунье, это выглядело так, как будто девушка молча таяла -- то теперь взамен уходящей жизни её заполняла какая-то тёмная неуправляемая злая энергия.
Известие о смерти графа Годара ничего не изменило. Даже если бы Ариан полагалось наследство, она не стала бы возвращаться к людям. А так, мало того, что граф был разорён, так он ещё и свой замок завещал монашескому ордену. Тем самым людям в серых одеяниях, что приходили на закате, уходили глухой ночью и которых граф называл своими учителями.
О, если бы граф оказался богат! Тогда... тогда я бы уговорил Ариан появиться среди людей и принять наследство, и жить в богатстве, всеми почитаемой хозяйкой замка -- и вернуть замку и своему роду доброе имя.
И тогда бы нашёлся достойный мужчина, пленённый её красотой, а если бы не нашёлся сам, то я знал, как это устроить. Не впервые мне встречать путника, заблудившегося в густом лесу, и указывать ему верную дорогу -- а в этом случае верной будет не та дорога, которую выбрал бы он, а та, что ведёт к дому Ариан.
Я мечтал и грустил, и всё яснее понимал, что это были одни мечты, не более чем воздушные за́мки.
Я вдруг тоже заметил, как для Ариан проходит время. Мне стало страшно, когда я это понял. Черты её лица стали жёстче, в глазах то появлялся, то исчезал мрачный блеск.
Но -- ещё не всё потеряно. Пусть она не богата, но ведь она знатного рода. И можно, можно устроить ей встречу с заблудившимся путником. Пусть только тётушка Брижитт подскажет мне, доброе ли у него сердце и по какой дороге он будет проезжать мимо. А там уж мне сложно будет ошибиться.
Я узна́ю об этом первый. Если недалеко от нашего леса будет проезжать достойный рыцарь, один или со свитой, я просто появлюсь перед ним, весь золотой и струящийся в лучах утреннего или полуденного солнца. Говорят, что многие единороги с возрастом темнеют -- но, надеюсь, не я. И вот я появлюсь перед рыцарем и увлеку его в лес, и зря будет сетовать его свита, причитая, какие же они незадачливые. Я приведу его сюда, может быть, прямо к двери, и он сможет увидеть Ариан.
Или я устрою им встречу в гуще леса, и будет апрель или май, и будут одуряюще пахнуть цветы и лесные травы, а дальше -- как знать...
Да, если такое случится, он увезёт Ариан в свой замок. И тогда она забудет все магические секреты. Нет, скорее всего, не забудет, но постарается забыть; и надо полагать, у них родятся дети, и Ариан будет счастливой матерью, преданной своей семье. Как и её матушка, так рано ушедшая.
А если этого не случится, то Ариан ждёт судьба тётушки Брижитт. Я не знаю, произойдёт ли чудо -- а ведь оно может произойти? Ариан много страдала, разве она не заслуживает счастья?