так что нас никто не учил этому, не соблазнял, не развращал. мы сами дошли. и даже и не дошли, а будто в воду, свежую, текучую, плескучую, кинулись безоглядно, упали...
полосатые
янтарноглазые
мальчики из камыша
набредали мы
на эту судьбу
городской прописки
питаясь уже
не мышами и жабами,
а охотясь за обрезками колбасы
и птичьими голенями
в соцветиях чёрного целлофана...
иногда какая-то госпожа
или даже благородный господин
выносили нам из дому
настоящие королевские объедки
и мы,
затаив подчёркнуто "наше"
отвращение,
с неохотою ели
фаршированные штуковины,
рябчиков в ананасах,
пироги
[понятное дело -
с печёнкой!]...
ели так неуклюже,
ведь не умели мы
есть виртуозно,
а лишь виртруозно подкидывать
на языке вкуснятину.
и наш метаболизм -
улей совсем без ячеек -
проходил мимо объедков,
как пролетает пчела
сквозь цветы на рисунке.
и госпожи,
а ещё чаще господа,
поражались, как может не нравиться
мясо мясное
или колбасная колбаса.
и госпожи с господами
сводили сурово брови,
раздражённо толкали в сумочки
кулинарные украшения,
торопливо пихали в портфели
салаты с моллюсками,
шагали -
цокали каблуками -
отяжелевшие
от всего городского -
гиперболически вкусного
и королевского.
потом
иногда
упрашивали забежать в гости,
где шкафы на рёбрах полочек
хранили одних лишь
устриц,
омаров,
лосося в цедре,
фуа-гра без конца...
и входили упруго к ним в дом,
чтобы вскоре уйти,
на мебели велюровой оставить
шерсти клочки...
и поссать неприметно
на ковре и в углах...
мы так гордились,
что впитали запах болота,
как молоко матери.
гордились и тем,
что структура наших костей
наросла
на ондатровых хрящиках
и хвостах...
и мы раскрывали городость -
цветистый зонтик с крючком -
пёстрый шатёр
из комаров болотных
и гордо шагали
мимо пажей,
господ и госпожей,
обречённо беременных
расстегаями,
котлетами по-киевски,
курицей с пшеном и брокколи,
минтаем, в овощах запечённым...
прыгали через лужи,
лузгали семечки,
смеялись так,
чтоб из корзинки рта
выглядывала белая черешня зубов.
а потом:
махнули левым рукавом - вдруг сделалось озеро, махнули правым рукавом - поплыли по озеру белые лебеди.
ДОППЕЛЬГАНГЕР АЛЕКСАНДРА БЛОКА ГУЛЯЕТ В САДУ СРЕДИ ТЮЛЬПАНОВ
возвращение -
это разновидность родов
если бы я был незаконнорожденным сыном
бородатого и сумрачного Достоевского
то направляясь из Санкт-Петербурга
в Вену
прямо в поезде
между чаем с лимоном
и чужими сальными картами
с дамой пик
смахивающей
на потаскуху-цыганку
[хотя и детям известно
что шлюхи-цыганки бывают
только в народном фольклоре
и мужских фантазиях типа:
близняшек, мулаток, племянниц...
[представьте как эти золотые зубы
клещами
клешнями краба
клацают около члена?
бррррр...
мурашки бегут по коже]]
так вот -
имея полномочия
внебрачного сына
гения беспросветности
я написал бы рассказ -
"Коричневое и розовое" -
про гибель русой
и бледнокожей
с мелкими как у мыши
чертами
но круглым как блин лицом
девственницы
инкубом к ней прилетает парниша -
крылья - полиплоидное чёрное мясо
лепестков тюльпана
[позвольте мне такой поэтизм
закроем глаза на селекционную условность -
лепестки тюльпана не бывают темнее
чем шоколад]
склоняется
в фарфоровых блюдцах для сельди
[почти что эта -
"миндальная раскосость"]
копошатся чёрными канарейками
[прошу прощения!..]
упитанные зрачки
кожа -
холодная звезда растворённая в молоке
волосы - стая подросших самок
[как там -
"иссиня-чёрных"?]
жужелиц...
девственница томно вздыхает
пьёт канареечную песню
сок пускает сквозь кожу и прочее...
в чёрном мясе тюльпанов ни одно светило
голоса не подаст -
в аутичной ночи всё погасло
лишь комок свечи соскользнёт -
не задержишь
лишь серёжки блеснут
[так вяло и сонно]
- из осторожности
и ничто не мешает ласкам
нечеловеческим...
а потом всё понятно и просто -
умрёт наша девушка
матери оставив письмо
что точит её
что-то жаркое и ледяное
что выйти нет сил
за марципанами
что второй день подряд не чёсаны косы...
только попик придёт под конец
и скажет кому-то из близких
бессодержательную
но таинственную фразку...
и со временем
в этом почти что уверен
какой-нибудь нездоровый фанат Достоевского
сделав что-то более срочное
чисто лишь от ментального зуда
настрочит обо мне два коротких абзаца
для Википедии
несколько гипотез состроит о том
кто моя матушка
[вероятно эмансипированная барышня
Аполлинария Суслова -
та ещё поблядушка!
[прототип Настасьи Филипповны]]
и напоследок скажет:
"Автор рассказа
"Коричневое и розовое" -
истории в духе раннего символизма
в центре которого три дня из жизни
гимназистки Катерины Инбер
своими страстными мыслями про булочника-еврея
девушка приманивает искусительного демона
который лишает её жизненных сил"...
представляете?
мерзость какая -
"жизненных сил" -
задушил бы! -
отзвук сыгранный в унисон
с лицом моей
непутёвой героини
кто-то подумает
что это альтернативная история
на самом же деле -
альтернативное возвращение
ОРИГИНАЛЫ:
* * *
i це волосся - пласкi пагони нерiчкового пiску
вологi вiд кави
i цi губи - ягоди перестиглi
дерези бербера
i цi руки - вага тiла супротивника
важчого за тебе
на кiлька рокiв снiданкiв манною кашею
який в бiйцi дурацькiй дитячiй з тобою заходиться
бiжить мурашка
спотикається об волосинки на грудях
срiбло маслини плаче
кидає зерна
у нашу з тобою глину
пальцi чавлять з пiску солоне i тепле
хлопчик кудлатий пихтить
з кишень на обличчя твоє
рясно сиплються
двi рiвноваги червоного й чорного:
сонечка i солдатики
хлопчик лiкоть свiй дужче
до лопаток притисне
з гiлок колючих на плечi
цi поцiлунки скрапнуть
покотяться нижче i нижче
з нiжок мурашку зiб"ють
на глобусi шкiри лощину шукатимуть
ллється срiбло маслини на кущ дерези бербера
вмирають комахи
пiд нашим з тобою золотом
ГIМН ОЧЕРЕТЯНИХ ХЛОПЧИКIВ
як страшное рождается безмятежным,
так i ми натрапляли на це випадково,
нiби звернувши раптово
не туди куди слiд
i все -
мали химерну хворобу
задарма,
мали просто так,
наче ворона - сир...
тож нас никто не учил этому, не соблазнял, не развращал. мы сами дошли. и даже и не дошли, а будто в воду, свежую, текучую, плескучую, кинулись безоглядно, упали ...
смугастi, очеретянi
бурштиноокi
мальчики из камыша
набредали ми
на цю долю
мiсько прописки
годуючись вже
не мишами i жабами,
а полюючи на ковбаснi обрiзки
i пташину гомiлку
в суцвiттях чорного целофану...
часом якась панi,
чи навiть шляхетний пан
виносив нам з дому
справжнi королiвськi надки
i ми,
затамувавши пiдкреслено "нашу"
нудоту,
з нехiттю ли
отi фаршированi штуки,
рябчикiв в ананасах,
пироги
[ясна справа -
з печiнки!]...
ли незграбно,
адже не вмiли ми
вiртуозно сти,
а могли лише вiртуозно пiдкидувати
на язицi смаколики.
i наш метаболiзм -
вулик геть без чарунок -
проходив повз тi надки,
як пролiтає бджола
повз намальованi квiти.
i панi,
та частiше пани,
дивувалися щиро як може не смакувати
м"ясо м"ясне
чи ковбаснi ковбаси.
i панi з панами
зводили брови суворо,
пхали розпачливо в сумочки
сво кулiнарнi прикраси,
квапливо штовхали в портфелi
салати з молюскiв,
йшли -
пiдборами цокотали -
обважнiлi
вiд усього мiського -
гiперболiчно смачного
i королiвського.
згодом,
зрiдка
просили забiгти у гостi,
де шафи на ребрах поличок
тримали самих лише
устриць,
омарiв,
лосося у цедрi,
фуа-гра без упину...
i пружно заходили в хнi доми
щоб невдовзi пiти
на меблях велюрових залишити
пасемця хутра...
i подзюрити непомiтно
в кутках i на килим...
ми так пишалися тим,
що всотали запах болота,
мов молоко матерi.
пишалися тим,
що кiсткова структура наша
зростала
на ондатрових хрящиках
i хвостах...
i ми розкривали ту гордiсть -
барвисту з гачком парасольку -
строкате шатро
з болотяних комарiв
i погордо йшли
повз пажiв,
панiв i панянок,
вагiтних приречено
на розтяга,
котлети по-кивськи,
курку з пшоном i броколi,
минтай, запечений з овочами...
стрибали через калюжi,
лузали насiння,
смiялися так,
щоб з кошика рота
визирала бiла черешня зубiв.
а потiм:
махнули левым рукавом - вдруг сделалось озеро, махнули правым рукавом - поплыли по озеру белые лебеди.
ДОППЕЛЬҐАНҐЕР АЛЄКСАНДРА БЛОКА ГУЛЯЄ В САДУ МIЖ ТЮЛЬПАНIВ