Беразинский Дмитрий Вячеславович : другие произведения.

Красный опричник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.28*35  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    По просьбам читателей выкладываю незаконченное произведение, но с твердым намерением его закончить.

Красный опричник

5.01.2006

(Легенды Зачернодырья - 4)

Для тех, кто пьянствовал, пока он геройствовал

(краткая биография генерала Волкова)

   Андрей Константинович Волков родился в 1972 году в неполной семье. Его мать имела непродолжительную, но памятную связь с курсантом Минского высшего политического военного училища Константином Норвеговым, результатом которой и стало рождение нашего героя. Как известно (априори), одинокой женщине трудно вырастить и воспитать полноценного мужчину. Даже если ребенок в конечном итоге получается лучше многих, так называемых "настоящих мужчин", то он все равно испытывает чувство неполноценности. И благодаря этому чувству порой попадает в такие истории, что только диву даешься!
   Андрюша Волков рано женился, не получил высшего образования, болел гепатитом, который дал впоследствии осложнения на печень. Вылечился. Упорно в двадцать шесть лет пошел в армию, чтобы доказать в первую очередь самому себе, что здоров и годен ко всему на свете. В 1990 году у них с супругой Анжелой родился сын Константин (бабушка попросила, чтобы так назвали). В 1998 году Андрея призвали на службу в Вооруженные силы Республики Беларусь и для дальнейшего прохождения службы направили в город Бобруйск, на секретную российско-белорусскую военную базу "Бобруйск - 13".
   19 мая 1999 года в районе секретной базы произошел до конца не понятый и не изученный катаклизм, в результате которого сегмент земной поверхности, на котором располагалась База, переместился в параллельный мир "Унтерзонне". Предпосылками для возникновения катаклизма стали испытания на Земле генератора гравитационных волн, спроектированного в начале девяностых, а с другой стороны - опробование на Унтерзонне шабашем волхвов нового телепортационного заклинания типа "портал". С этого момента начинается описание приключений нашего героя, своеобразные "Легенды Зачернодырья".
   В первой легенде под названием "По ту сторону Черной Дыры" описываются приключения небольшого контингента военной базы в параллельном средневековье, куда вышеописанная база имела удовольствие попасть. Сомнительное удовольствие. В составе ограниченного контингента Андрей Волков учится нелегкому ремеслу "воина без права на поражение", воюя с тевтонами, аварами, свеями и своими братьями-славянами. К счастью, он не один. 19 мая была суббота, к нему приехала жена с ребенком, но супруга не вовремя (а может как раз и вовремя) отлучилась. В итоге Андрей остался один с девятилетним пацаном на руках. После оказалось, что счастье ему улыбнулось ему еще раз: командиром базы "Бобруйск-13" был полковник Норвегов Константин Константинович.
   Андрей взрослеет, и под присмотром сурового, но нежного отца вырастает в бравого командира. Это он осуществляет практически безукоризненное исполнение операции по ликвидации войска степняков под предводительством Иссык-хана, а затем через несколько лет возглавляет посольство Белороссии в Париже. На этой радужной ноте и оканчивается первая книга об Андрее Волкове.
   Во втором романе под названием "Путь, исполненный отваги" Андрей Константинович близко знакомится с Хранителем Триады параллельных миров Земля-Унтерзонне-Гея по имени Семен. У Семена для него имеется предложение: проверить некоторые выкладки коммунистической теории на практике - в параллельном мире с романтическим названием Гея. Волков имеет право набрать свою "команду прогрессоров", а также в качестве ударного кулака ему подчиняется "Лазурный корпус Ревенантов" - искусственно воскрешенных и прошедших дополнительную подготовку созданий. Все это подкрепляется ракетным крейсером "Орион" и транспортным судном для перевозки десанта. В качестве дополнительного бонуса Волков получает в напарники и сотоварищи студента Ростислава Каманина - реинкарнацию репрессированного в 1938 году профессора Переплута. Заглянувший "за грань" и помнящий свое прошлое перевоплощение студент весьма будет полезен в роли Мастера Равновесия. Команда собирается и на десантном корабле отправляется в точку перехода - Бухту Суфиа, что аж на севере Мадагаскара. В Черном море десантный корабль ожидает корабль-матка - крейсер "Орион", на котором наши герои отправляются в путешествие к иным мирам.
   Пройдя через Врата, крейсер отправляется в обратный путь, но уже по водным просторам Геи. Выбив из Керчи турок, команда Волкова отправляется вверх по Дону, вновь на том же десантном корабле класса "Мурена". "Орион" остается на страже подле первой московской крепости на Черном море. Переживая настоящие приключения по пути в столицу русского государства, полковник Волков и его команда благополучно прибывают в Москву прямо перед прибытием Великого Посольства. Во дворе стоит август 1698 года по современному летоисчислению. Цель Андрея Константиновича - реставрация на российском престоле правительницы Софьи, томящейся в келье Новодевичьего монастыря на Воробьевых горах. Согласно расчетам Хранителя, именно с момента воцарения на московском престоле Петра Алексеевича российская история свернула в заброшенное русло, из которого потом так и не смогла выбраться. Стоило попробовать переиграть и глянуть - что получится.
   Переворот удается, Софья Алексеевна возвращается на трон, формируя новый кабинет, в котором Ростиславу Каманину достается ответственный пост Премьер-министра и сердце реставрированной царицы. Андрей Константинович становится советником по прогрессу, а остальные портфели достаются боярам, примкнувшим к заговорщикам. Чтобы Софья Алексеевна имела представление о том, чего Россия может лишиться, и о том - что может приобрести, ее заставляют совершить небольшое путешествие по мирам Триады и ознакомиться с Историей Государства Русского. По возвращении Правительница и ее окружение разрабатывают планы развития Русского государства и превращения его в могучую державу по имени Российская Империя.
   Третья книга "Легенд Зачернодырья" повествует о начале преобразований в стране. О реформировании армии, создании системы образования и здравоохранения, о попытках сбалансирования экономики. Также решено построить новую столицу будущей империи. Однако местом строительства выбирают не болотистые берега Невы, а место возле западной русской крепость Гдов. Однако отправленный в изгнание Петр Алексеевич не дремлет. Он вступает в сговор с датским кабинетом и плетет заговор с целью вернуть себе шапку Мономаха. На карету царицы, отправившейся в путешествие к Псковскому озеру, совершается нападение. Но на беду злоумышленников, Софью Алексеевну охраняют не простые солдаты, а часть Лазурного корпуса. Мятежники арестованы: их главарь Александр Данилович Меньшиков повешен скорым судом, а остальным воздано по заслугам.
   В ту же пору Андрей Константинович вместе с отцом Ростислава Каманина начинают исследования, которые можно назвать термином "изучение взаимодействия параллельных миров". Советник по прогрессу погружается в пучины магии, а Софья Алексеевна возвращает из ссылки своего бывшего фаворита - князя Голицына. К сожалению, от князя помощи мало. За двенадцать лет ссылки он одряхлел и телом и душою, скрутила его старость.
   В ту же пору на землях далекой Скандинавии расправляет свои крылья молодой шведский лев. Львы не летают, аки орлы, но уж очень ему хочется отчебучить что-нибудь этакое, чтобы тыщу лет народы вспоминали Карла Двенадцатого, короля Швеции и попечителя бывшей земли русской - острова Рюген. Андрея Константиновича, уже генерала, очень беспокоят потуги начинающего завоевателя. Успеть бы завершить войсковую реформу да строительство укрепрайонов, защищающих новую столицу с севера и юга. Тогда можно будет и настучать наглому Карлу промеж рогов его шелома скандинавского.
   Чтобы ускорить экономические процессы в стране, прогрессорами решено начать на сто лет раньше, чем на Земле, строительство железной дороги. Магистрали, связывающей горнодобывающие районы Урала и новую столицу России. К сведению, после окончания строительства новой столицы, нареченной Свято-Софийском, Государство Русское стало именоваться Российской Империей, а Правительница Софья - Императрицей Софьей Алексеевной.
   За несколько лет молодой шведский король приобретает столь необходимую и милую его сердцу славу полководца, разбивает датчан и в нескольких битвах наносит окончательное поражение польскому королю Августу Сильному. Но его тревожит восток - молодая Российская Империя трансформируется в сильного соседа и опасного противника. Сильное славянское государство никому и никогда не было нужно, разве что в 12-13 веках, как буфер от нашествия степняков, поэтому Карл решается. Английский и Французский кабинеты изо всех сил стараются убедить его в самостоятельности такого поступка.
   Решение его твердое, но с самого начала ничего не заладилось. Далеко на подступах к русской столице его войска обстреляны дальнобойной артиллерией, что является для шведского короля как бы знаком свыше. Лично возглавив аккордную группу, он заключает с русскими перемирие. Одним из гарантом дальнейшей безопасности русские предлагают считать брак шведского короля с российской императрицей. Делать нечего - Карл дает свое согласие. Сочетавшись скорым браком, король отбывает в Стокгольм, где его уже заждались министры в Риксдаге.
   Внезапно все планы по проекту "Метаморфоза Геи" нарушает сам Хранитель, отзывая свое "миротворческое войско" обратно. Оказывается, Хранители тоже не безгрешны. И над ними есть контроль: к Хранителю прибывает Корректировщик, который приказывает свернуть всю деятельность на Гее, а мир Унтерзонне вообще - отправить на карантин. Оказывается, нельзя безнаказанно растягивать и сжимать спирали развития - это чревато обвалом энтропии всей системы трехмирья. Объясняя популярным языком, из развития миров в таком случае исключается элемент случайности. Развитие становится предсказуемым. А это противоречит законам мироздания.
   На Гее в качестве тайных эмиссаров остаются трое: граф Волков, бывший премьер Каманин и возглавляющий культурный сектор Иннокентий Симонов. Они еще пытаются, несмотря на запрет, подчищать следы своего пребывания в этом мире. Но программа сворачивания континуума уже запущена Корректировщиком, и наших героев межпространственное Торнадо раскидывает по мирам, восстанавливая первоначальный уровень энтропии. Иннокентия забрасывает на новый мир, включенный в Триаду, после удаления Унтерзонне на карантин. Он попадает в Великое Княжество Литовское, в самый миг его расцвета. Ростислав Каманин остается на Гее - при императрице и собственной дочери, а вот Андрея Константиновича Волкова сила Торнадо возвращает обратно на Землю. Но... выбрасывает в 1938 год, ровно за три года до войны с Германией. А что при нем? Валенки, тулуп, папаха да ноутбук командирский. Как же выжить бывшему солдату, командиру и советнику по прогрессу в этом обществе? Об этом и многом другом повествует эта книга - логическое продолжение серии "Легенды Зачернодырья".

Глава 1

   Андрей Константинович не сразу понял, что произошло. Лишь когда налетевшая метель угомонилась, он поднял глаза на небо и увидал там знакомые очертания Большой Медведицы. Но и тогда долго тряс головою и глядел по сторонам.
   Он находился на широкой дороге, слева и справа был лес, вдалеке виднелся железнодорожный переезд. Дорога, по всей видимости, была грунтовой - даже "заштукатуренные" снежной массой рытвины и колдобины отчетливо были видны опытному глазу. Волков обернулся назад. Насколько позволяли рассмотреть сумерки, метрах в трехстах дорога делала поворот и исчезала невидимой в лесу. Что это была за дорога? Откуда и куда она вела? Андрей Константинович вдохнул морозный воздух - здесь было ощутимо холоднее. Поэтому, не тратя время на раздумья, он развернулся в первоначальном направлении и зашагал к переезду.
   Бормоча под нос самые невероятные предположения, он пытался осмотреть себя со стороны. Бараний полушубок, под которым мундир полувоенного покроя. На ногах - валенки на кожаной подошве. Голову венчает папаха.
   - Твою мать! - с чувством произнес он, - типичный бродячий замполит.
   В ответ на это откровение сзади раздалось пение матчиша. Волков оглянулся. Метрах в сорока светились фары какого-то легкового автомобиля: то ли "двадцать первой" "Волги", то ли чего-то подобного. Причем, подобных автомобилей Андрей Константинович больше не знал. "Горбатые", что "Запорожец", что "Москвич" были гораздо меньше.
   Автомобиль притормозил рядом с ним и оказался довоенной "эмкой", весьма неплохо сохранившейся. Дверца открылась и мягкий баритон с заднего сидения предложил:
   - Садись, служивый. Подвезем.
   Андрей Константинович поначалу собирался отказаться, но что-то в голосе незнакомца подсказало, что отказ будет расценен, как попытка к бегству. Поэтому быстро отряхнул снег с тулупа и папахи, и забрался в теплый после студеной погоды салон, где витал давно забытый запах - крепкого хорошего табака.
   - Старший майор госбезопасности Кречко! - представился благодетель, - а вы кем будете, прекрасный незнакомец?
   - Кем прикажете, - буркнул ошалевший Волков. Надо же, очутился в самом "веселом" периоде жизни страны - "сталинском". Сейчас вот запросто поставят к стенке - и прощайте все три реальности навсегда. От пули в голову никакой симбионт не вылечит.
   Но старший майор Кречко был настроен благодушно. Принюхавшись, Андрей Константинович различил в гамме запахов и "Красную Москву", и аромат коньяка "Двин", которым их с Ростиславом иногда угощал Хранитель. "Любимый напиток красных командиров", - говаривал он, - "после спирта, конечно".
   - Замерзли, батенька? - осведомился Кречко, - вот, хлебните!
   Волков взял предложенную фляжку, свинтил колпачок и нерешительно посмотрел на своего собеседника.
   - Валяйте прямо из фляжки, - разрешил тот, - ради такого дела машину останавливать не станем. Ну, как?
   - Великолепно! - искренне ответил Андрей Константинович.
   - А теперь скажите, - ласково посмотрел на него гэбэшник, - за каким чертом нормальному человеку разгуливать ночью по территории укрепрайона?
   "Вот попал, так попал!" - подумал Волков, - "это ведь надо в такое дерьмо вляпаться!"
   Если начать объяснять представителю НКВД концепцию параллельных миров и всех прочих принципов построения мирозданья, то недолго и к докторам угодить. Во всех остальных случаях бродячий генерал из вооруженных сил Российской Империи приговаривался военным трибуналом СССР к исключительной мере наказания. Исключительной - в мире Земли начала двадцать первого века, а в этом времени такое наказание являлось стандартным. Как говорится: "решение окончательное и обжалованию не подлежит".
   - Старший майор госбезопасности, - вспомнил вслух Андрей Константинович, - если не ошибаюсь, соответствует армейскому полковнику.
   - Не ошибаетесь, - любезно подтвердил Кречко.
   - Значит, вы - один из высших офицеров НКВД, присутствующих в этом районе.
   - Самый высший!
   - Отлично! Это означает, что мне повезло. Вам, вполне возможно, повезло не меньше.
   Кречко заинтересованно поднял брови и испытывающе поглядел на свою "находку". Нет, не ошибся он, подобрав на дороге одиноко бредущую фигуру в полушубке и валенках, учуял его горбатый энкавэдэшный нос странности в поведении на дороге, уловил мозг флюиды иноземные! Рожа у незнакомца славянская, но кто его знает. На всякий случай он произнес давно сидящую в подсознании фразу на французском:
   - Si et non l'espion vous, le monsieur ?
   - Est absent, dans aucun cas! Je le voyageur ordinaire entre les mondes! - ответил шутливо Андрей Константинович, вспомнив молодость и средневековый Париж.
   Судя по тому, как напрягся энкавэдэшник, он ни бельмеса не понял.
   - Я не говорю по-французски, - признался Кречко.
   - Я вижу. Английский мне тоже известен, господин старший майор!
   - Вот вы и попались! - торжественно провозгласил Кречко, - у нас в ходу обращение "товарищ".
   Волков засмеялся. Энкавэдэшник обиделся, вздохнул и покачал головой.
   - Извините! - промолвил Андрей Константинович, - весь мир знает, что у вас в ходу именно это обращение. Однако, всяк, кто выше майора, спит и мнит себя "господином".
   - Тоже верно, - нехотя признал Кречко, - уж очень вы интересный типчик, товарищ э-э... или господин?
   - Волков Андрей Константинович, - отрекомендовался случайный попутчик, - кому-то товарищ, а кому-то и господин. Но суть дела от этого не меняется. Вы уж не взыщите за смелость, но не проще ли нам будет поговорить тет-а-тет в вашем кабинете, либо в другом подходящем месте? Надеюсь, я еще ничего не нарушил, чтобы меня сразу в камеру...
   Кречко задумался. Вообще-то, он ехал в Полоцк с целью инспекции ПоУр: несение внутренней службы караульными расчетами, содержание долговременных огневых точек, соблюдение правил маскировки и демаскировки, изучение предложений по укреплению обороноспособности и живучести объектов. Этого странного попутчика он подобрал где-то в километрах трех восточнее Фариново, а едут они уже около пятнадцати минут... следовательно, до Полоцка еще километров десять. Старший майор был в прекрасном расположении духа. Это обуславливалось тем, что он разнес вдребезги и пополам весь батрайон "О" и едва не стал причиной самоубийства тамошнего коменданта - майора Горюнова. Дела на военно-инженерном комплексе были плохи. Это искренне огорчало энкавэдэшника, совсем недавно ставшего "гэбистом", но никак не привыкшего к новому номенклатурному прозвищу. Однако, недочеты выявил именно он, а не враг - это не могло не радовать. С другой стороны, инспектор для того и назначается, чтобы находить прорехи и недостатки. Тогда товарищ Куклачев, комиссар государственной безопасности второго ранга, не станет спрашивать товарища старшего майора: не пьянствовал ли он напропалую все время своей командировки с комендантами батрайонов, вместо того, чтобы заниматься своими прямыми обязанностями. А если сидящий рядом гаер окажется агентом империалистической разведки, то вполне вероятно появление еще одного ромба в петлице по соседству с двумя имеющимися...
   - Чувствую, что дело плохо, - поерзал на кожаном сиденье Волков, - ну честное слово, не спешите меня в шпионы зачислять, товарищ старший майор!
   - А кем прикажете вас считать? Как вас называть? "Господином" у нас не принято, назови я вас "товарищем" - потом мне это припомнят, на "гражданина" вы не похожи...
   - А по имени-отчеству? - иронично спросил попутчик.
   - Где это вы видели, чтобы старший майор ГБ постороннего по имени-отчеству именовал? - хмыкнул Кречко, - так он величает исключительно начальство. Ну, и тестя разве.
   - У старшего майора ГБ имеется тесть? - невинно осведомился Волков.
   - У каждого свои слабости. Вы, мил человек, не ерничайте. Если вы окажетесь тем, в качестве кого я вас подозреваю, то разговор наш придется продолжить в ином ключе. Поверьте человеку, видевшему очень многое: не стоит сердить старшего майора ГБ.
   - Боже упаси! - серьезно сказал Андрей Константинович, - а если бы я был именно тем, кем вы думаете... то у вас не было бы ни одного шанса. Такой вот факт.
   Волков отвернулся и стал хмуро смотреть в окно на медленно надвигающиеся огоньки древнего белорусского города.
   - Батенька, да вы сам никак обиделись! - еще раз хмыкнул Кречко, - а как я, по-вашему, должен думать о человеке, который в десять часов вечера разгуливает по укрепрайону с видом Коперника, открывшего новое светило?
   Волков протер уставшие глаза. Он две ночи не спал там - на Гее, затем перенесся в иной мир и опять бодрствует. Тяжело организму выдерживать такие нагрузки. Даже, несмотря на симбионта - живущего в нем целителя-паразита. Симбионтом его и всех участников экспедиции снабдил, естественно Хранитель.
   - Извините, - сказал он, - много работал, нервы.
   - Тогда вам не помешает еще один глоток.
   - Спасибо.
   К Полоцкому отделению ГБ автомобиль подъехал в половине двенадцатого. Кречко закутался в тулуп и пошел стучать в дверь, вызывая дежурного, а Волкову велел оставаться в машине. Пришлось колотить минут пять, пока дверь отворилась, и на пороге показался человек во френче цвета хаки, с тремя треугольниками в петлицах и заспанной физиономией.
   - Сержант, твою мать! Ты что это начальство морозишь? - вежливо поприветствовал его Кречко.
   - Извините, товарищ старший майор - радиограмму принимал, - оправдывался дежурный.
   Кречко дал знак Волков вылезать из автомобиля. Андрей Константинович подошел к нему, хрустя валенками по снегу. Мороз крепчал - можно было смело утверждать, что термометр показал бы градусов двадцать ниже нуля. Водитель "Эмки", повинуясь жесту начальника, врубил передачу и покатил в гараж, разрывая тонкую корку наста цепями на шинах.
   - До чего техника дошла! - восхитился Кречко, - теперь наши сотрудники даже во сне принимают радиограммы!
   - И расшифровывают, не просыпаясь, - согласился Андрей Константинович.
   Сержант изволил обратить свое внимание на новоприбывшего.
   - А товарищ...
   - Иванов, - подсказал Кречко, - товарищ Волков.
   - А товарищ... Иванов с вами? - спросил дежурный.
   - А вот мы и разберемся, с кем товарищ Иванов. Понял? Никого не впускать, никого не выпускать. Понял?
   - Так точно! - вытянулся сержант.
   По скрипящей деревянной лестнице поднялись на второй этаж - в гостевую комнату. Кречко щелкнул выключателем, и над потолком тускло загорелась электрическая лампочка свечей в сорок. Скудная обстановка: две панцирные кровати, шифоньер, стол, два стула.
   - Сортир за дверью, - проинформировал энкавэдэшник, - умывальник тоже. Есть хотите?
   - Спать хочу, - признался Волков, - третьи сутки не сплю.
   - Через границу перебирались?
   - И это тоже.
   - Ясно! - протянул Кречко, - тогда легкий ужин, вводная беседа и здоровый сон. Предупреждаю сразу: без беседы я не усну. Можете считать это сказкой на ночь.
   - Как скажете! - пожал плечами Андрей Константинович.
   - Вот и отлично!
   Кречко вытащил из шифоньера объемный саквояж свиной кожи и вытащил оттуда увесистый сверток. Потянув воздух ноздрями, многообещающе улыбнулся. Сноровисто положил сверток на стол и достал из него копченую курицу, несколько соленых огурцов и сваренных вкрутую яиц. В маленькой баночке оказался хрен, в другой такой же - горчица. Пустую газету Кречко аккуратно расправил и сложил в несколько раз. Затем сунул ее обратно в саквояж, а из недр его извлек четвертинку "Любительской".
   - Как говорится, одновременно снотворное и успокоительное! - хохотнул он.
   Не задуривая голову, разлил по граненым стаканам жидкость. Взял свой стакан и предложил неоспоримый тост:
   - Ну, за здоровье товарища Сталина и нашего дорогого Лаврентия Павловича!
   - Согласен! - кивнул Волков.
   Опорожнили стаканы и принялись терзать курицу.
   - М-м! - пробурчал с полным ртом Андрей Константинович, - поразительно.
   - Моя Дарья Петровна изумительно готовит курицу, - кивнул Кречко, - сколько мне приходится по командировкам ездить... не представляете - как дома питаюсь! Холодная, чертовка, но вкусовая гамма сохраняется как у только что поданной с плиты.
   - М-м! - согласился Волков, - перемалывая крепкими зубами сочное куриное крылышко.
   По незримому соглашению ужинали молча. Зато быстро. Не прошло и пятнадцати минут, как на столе остались лишь куриные кости и яичная скорлупа. Водки больше никто не предлагал, пили полуостывший чай из термоса.
   - Завтра поставлю на вид! - недовольно пробурчал старший майор, - чай надо заваривать не утром, а к вечеру. Чтобы уставший инспектор пил его горячим! Ладно, черт с ним, с чаем. Выкладывайте, господин хороший: откуда, куда, зачем?
   Разморенный сытным ужином попутчик прикрыл глаза.
   - Волков Андрей Константинович. Граф. Последняя официальная должность - советник по прогрессу при императрице Софье Алексеевне. Звание: генерал-адъютант. Нечто среднее между комдивом и командиром корпуса. Кстати, я и был командиром Лазурного Корпуса.
   - Водки больше не дам! - отрубил Кречко, - вам и так, сударь мой, крепко приложило.
   - Ну, вот! - усмехнулся Волков, - три предложения произнес, а вы меня уже за шизика держите.
   Кречко на всякий случай заставил свой стул отскочить немного назад.
   - А за кого мне вас держать? - огрызнулся он, - плетете чепуху всякую. Сами за кретина меня держите! Так вот, я вас разочарую: кретинам в СССР такую форму не выдают! Тут...
   - Смотрите! - перебил его Андрей Константинович.
   Взяв нож, которым двадцать минут назад Кречко нарезал хлеб, он полоснул себя по мякоти большого пальца левой руки. Старший майор от неожиданности отпрыгнул со стулом еще на полметра назад.
   - Точно, псих! - с сожалением сказал он.
   - Смотрите! - повторил Андрей Константинович.
   Кречко гадливо глянул. Кровь уже перестала сочиться по руке Волкова, рана медленно наполнялась какой-то вязкой белесой жидкостью. Лейкоциты в форсированном режиме вырабатывали антитела, а начавшийся процесс ускоренной регенерации позволял визуально наблюдать затягивание ранки.
   - Гм! - неопределенно кашлянул старший майор, - а может, это водка такая? Плохая, в смысле...
   - Да бросьте! - перед Кречко сидел смертельно уставший человек, - еще одно доказательство - и спать. Согласны?
   - Валяйте!
   Волков достал из-под лежащего полушубка небольшой (где-то тридцать пять на тридцать сантиметров) узкий чемоданчик. Сравнительно тонкий - сантиметров восемь в толщину. Поверхность у чемоданчика была блестящая, незнакомая. Он сделал неуловимое движение руками и достал из чемоданчика некий предмет, формой напоминающий шахматную коробку. Еще одно неуловимое движение - и коробочка раскрылась наподобие книги. Любознательный Кречко встал с так и не ставшего конем стула и подошел ближе.
   - Это все кнопки? - спросил он.
   Вместо ответа попутчик нажал на боковую клавишу. Вспыхнул экран, на котором красовались синие полосы и надпись "IBM". Вскоре она сменилась заставкой, известной каждому компьютерному пользователю начала двадцать первого века: "Windows XP Professional". Затем ноутбук издал звук "Start Windows", и экран осветился премиленькими обоями "Лазурь".
   Кречко наблюдал за процессом загрузки в каком-то ступоре. Увидев его растерянность, Андрей Константинович пошарил по винчестеру и поставил документальный фильм английского производства из раздела "Живая природа Австралии". За все двадцать минут фильма старший майор не вымолвил ни слова, даже когда успевший заснуть Волков несколько раз всхрапнул и едва не свалился со стула.
   - Них... нихрена себе! - воскликнул он по-окончании, - это ведь какой-то домашний кинотеатр!
   - У нас под "домашним кинотеатром" подразумевают нечто иное,- снисходительно усмехнулся Андрей Константинович.
   - Бля! - выругался старший майор Кречко и полез в портсигар, - курите?
   - Нет, спасибо.
   - И вот как теперь спать? - задал энкавэдэшник вполне резонный вопрос, - как вы представляете теперь мой сон?
   Странный попутчик пожал плечами.
   - Вы ведь сами просили "сказку на ночь".
   - Да! Но не такую страшную! Бр-р!!! Да откуда вы вообще взялись на мою голову?
   Андрей Константинович испросил разрешения посетить сортир, где ополоснул лицо холодной водой. Намочил также затылок и несколько мгновений наслаждался ощущением прохлады. Поскольку последние дни на Гее он работал инкогнито, то знаки различия на его мундире были спороты. Из всей атрибутики остался один аксельбант - как знак принадлежности к Генеральному штабу. Он глянул в зеркало, висевшее в туалетной комнате. Тусклая лампочка освещала изможденное лицо бравого вояки, одетого в темно-синюю полушерстяную форменную тужурку и такого же цвета галифе. Вздохнув, Волков вышел из туалетной и выключил свет.
   - Проблемы? - участливо спросил все еще офигевающий Кречко.
   - Есть немного, - согласился попутчик, - вам, любезнейший мой, выпал один шанс из миллиарда. Только вот закавыка: шанс этот не приз, а лишняя головная боль. Думаю, вы никогда не встречались с людьми из иных миров?
   - А что, их даже несколько... этих миров?
   Кречко все еще не верил во весь этот бред. Возможно, в водке и впрямь оказалась какая-то дурь... а может, его самым банальным образом проверяют? Но каким образом! Откуда взялась эта чертова коробка, шарманка? Цветное кино в ней - тоже результат воздействия подмешанного вещества? И скорое заживление раны - с помощью какого гипноза все это можно осуществить?
   - А вы бы на моем месте поверили? - огрызнулся он, - я уже отщипал себе всю правую икру, считая происходящее мороком и отводом глаз!
   - Вы не против, если я прилягу? - спросил Андрей Константинович, - спасибо. А представьте себя на моем месте: только что я шел по дороге в Свято-Софийск, вдруг на меня налетает смерч, бац - и я опять иду, но уже совершенно по другой дороге! Другое дело, что я знаю, как и почему меня оттуда выбросило, и путешествовать между мирами мне не в диковинку...
   - Тогда и я прилягу, - заявил старший майор ГБ, - у меня сегодня тоже был нелегкий день. А вы, товарищ Волков, рассказывайте, рассказывайте! Это будет интереснее, чем "Война миров".
  
   ...Старший майор госбезопасности Кречко Иван Михайлович бежал по заснеженной Красной Площади, огибая кареты и экипажи, на ходу перепрыгивая крестьянские сани, стараясь не угодить сапогами в кучи конских яблок. Не сбавляя ходу, он вбежал в Мясницкие ворота и, не отвечая на приветствия караульных, понесся дальше - к Государевому Дворцу. Задыхаясь, вбежал по Золотому крыльцу в главную горницу (или как это называлось), поднялся по резной лестнице на второй поверх и самой царской опочивальни был остановлен двумя бутырцами из личной гвардии Императрицы.
   - Куда прешь! - рыкнул один, - ремонт здеся! Ходу нет!
   - А где Софья Алексеевна? - спросил Кречко.
   - Государыня в своем новом граде! - загоготали бутырцы.
   - А чего вы тут стоите? - недоумевал он.
   - Вот человек! Русским языком тебе говорят - ремонт здеся! Чтобы никого не зашибло, значит!
   В следующее мгновение он уже летит на железнодорожный вокзал и заказывает экстренный поезд до новой столицы. К локомотиву, помимо его вагона, железнодорожники прицепляют еще с десяток.
   - Всем ехать надо, - авторитетно поясняет начальник станции, - да и чего уголь зря жечь? Завтра утречком будете на месте. Счастливого пути, ваше благородие!
   Почти сутки в пути, но вот уже из окна вагона видны купола храмов новой столицы. Прыгнув в возок, он приказал извозчику править прямо во Дворец. Сани неслись по широким улицам новой столицы, а резвый жеребец скакал, не убавляя шага, лишь портил воздух от натуги. На пару с сидящим в седле мужичком. За такую быструю езду Кречко, не жадничая, заплатил цельный пятак.
   Во дворце его встретил дежурный офицер и проводил к кабинету императрицы. Стоящие на часах гвардейцы, (копия московских) взяли "на караул". Церемониймейстер распахнул двери и громко провозгласил:
   - Беглый тать, именующий себя старшим майором государственной безопасности, в миру известный как Кречко Иван, доставлен!
   - Не ори! - раздался мужской голос, - не видишь - он спит!
  
   Кречко отрыл глаза. Он лежал на кровати, заботливо прикрытый полушубком. Вчерашний попутчик выговаривал сменившемуся дежурному. Тот оправдывался:
   - Товарищ Куклачев на прямом проводе!
   - Куклачев - не Игорь Кио. Подождет.
   - Отставить! - рявкнул старший майор госбезопасности, - я уже иду.
   Спустив ноги с кровати, Иван Михайлович натянул шерстяные носки и сунул ноги в сапоги. Быстро сбежал по скрипящей лестнице и через несколько мгновений уже держал в руках тяжелую эбонитовую трубку телефонного аппарата.
   - Слушаю, товарищ комиссар второго ранга!
   - Долго спишь, Иван Михайлович.
   - Прошу прощения, товарищ комиссар второго ранга, поздно вернулся из батрайона "О".
   - И как там - на батрайоне "О"?
   - По-всякому, товарищ комиссар второго ранга.
   - Ладно. Ты это... давай возвращайся в Москву. Я уже послал Михеева, чтобы тебя сменил. Есть одно маленькое, но серьезное задание. Как понял?
   - Понял вас отлично. Вечером выезжаю в Москву курьерским из Вильно.
   - Вечером? А раньше никак не возможно?
   - Товарищ комиссар третьего ранга, прямой до Москвы из Полоцка ходит раз в сутки! - отбарабанил без запинки Кречко.
   - Ох, и глухое это место - Полоцк. Ладно, жду тебя утром у себя.
   - Есть!
   Иван Михайлович положил трубку, задумчиво глянул на дежурного, а затем - на самовар.
   - Сделаем, товарищ старший майор! - вскочил сержант.
   - Что, сделаем? - казалось, Кречко витает в своих мыслях очень далеко отсюда.
   - Ну как же? Чайку!
   - Да-да, конечно! Два чая. И вот еще, братец... свяжись с вокзалом - пусть забронируют два места в купе до Москвы. На вечерний.
   - Слушаюсь! Товарищ старший майор, - приглушил голос любопытный лейтенант, - а кто это с вами?
   Кречко надул щеки спесью.
   - Ты, сержант, как будто в детском саду работаешь. Что за вопросы неуставные? Ладно, высунь башку из плеч. Это - комдив из Ленинградского округа. Но имей в виду, чтобы ни одна душа живая...
   - Понял, товарищ старший майор!
   - Это хорошо, когда понял! - вздохнул Иван Михайлович, топая по лестнице вверх, - а я вот нихрена не понял.
   Воспользовавшись отсутствием Кречко, Андрей Константинович умылся, заправил постель и почистил зубы порошком, полная коробка которого стояла на полочке под зеркалом для бритья. Он бы и побрился, да вот незадача - нечем. Когда вернулся энкавэдэшник, Волков посетовал на отсутствие бритвенного прибора.
   - Воспользуйтесь моим! - предложил Кречко, - если, не брезгуете.
   - Благодарю. Когда я служил срочную, то мы, бывало, брились одним станком на троих. О-па! Пшепрошу пана, мы с такой системой незнакомы!
   - Что??? Да ведь это обычная бритва!
   - Это для вас обычная. А между прочим, на Земле конца двадцатого века такой штукой только маньяки орудовали. Так что вынужден отказаться.
   - Садитесь на стул! - обреченно сказал Кречко, - я вас побрею. Бесплатно.
   - А может не стоит? - сомневался Волков.
   - Не выношу небритые морды! Садитесь!
  
   Когда сержант госбезопасности Коля Плюев вошел с двумя стаканами чая в гостевую комнату, он офонарел. Напевая что-то себе под нос, Иван Михайлович брил таинственного гостя, после каждого движения аккуратно вытирая лезвие о мятую газету.
   - Не больно? - спрашивал он.
   - Вы прирожденный цирюльник! - отвечал Волков.
   Выйдя вон, Коля с отрешенным видом спустился в дежурку и глянул в книгу посетителей. Таинственного комдива там не было. Непорядок. Только вот этот непорядок на вид товарищу Кречко не поставишь. За такое дело можно и получить по шее. Ладно. После он спросит у товарища старшего майора, как оформить таинственного незнакомца.
   В дежурку заглянул начальник отдела - лейтенант госбезопасности Афанасенко.
   - Николай, а что там у нашего Кречко за незнакомец в гостях?
   - Не знаю, Андрей Васильевич, что это за птица, - шепотом ответил Плюев, - но наш Кречко при нем брадобреем.
   - Брешешь!
   - Честное слово! Только что чай им носил. Тот даже Кречко похваливал, мол, хорошо справляетесь, товарищ старший майор.
   - Ничего себе! - присвистнул Афанасенко, оправляя на себе френч, - ладно! Если что - я у себя.
  
   - А ведь мы с вами, Андрей Константинович, вечером в Москву отбываем, - сказал Кречко, окончив процедуру бритья.
   - С чего такая срочность? Вы ведь еще здесь работу не закончили.
   - Начальник звонил непосредственный. Приказал утром быть у него. Вот и задачка у нас нарисовалась: докладывать мне ему о вас, али нет?
   Волков задумался. Самое слабое в любой цепи - это звенья. Кто его знает, быть может и вправду не зря Сталин свои чистки затевал. А ну как решит кто-то из комиссаров безопасности попросту убрать пришельца из иного мира куда подальше? Например, на тот свет, откуда в свое время так удачно вернулся Ростислав Каманин - его ближайший соратник и друг. Вряд ли служители Закона будут настолько любезны и рассеяны, чтобы вернуть обратно и Волкова Андрея Константиновича - человека неопределенного возраста и занятий.
   - А нельзя ли, товарищ старший майор, напрямую обратиться наверх? Если не к Иосифу Виссарионовичу, то хотя бы к Берии.
   - Хлопотно это. И рискованно. Допустим, вы окажитесь в состоянии убедить того же Лаврентия Павловича, а вот после как ко мне будет относиться мое начальство, через которого я молча перепрыгну?
   - Да поймите вы! - вскочил Волков, - моя ценность относительна. Как личности и как носителя информации. А вот ценность вот этого прибора для Советского Союза превышает все разумные границы! Таких вещей лет пятьдесят еще не будет! Здесь хранится одной информации на миллиард фунтов золотом!
   - Да верю я вам! - отмахнулся Кречко, - и не хуже вас понимаю ценность этого "ящика Пандоры". Хлопотно это все! Но попробовать, в принципе, можно. В надежде на "авось".
   После того, как собеседники попили чаю, старший майор предложил сходить на завтрак в железнодорожный ресторан - единственное, по его словам, место в городе, где можно позавтракать и после не мучиться изжогой. Волков поблагодарил благодетеля, но стеснительно заметил, что не желал бы вводить уважаемого Ивана Михайловича в расход.
   - Да бросьте вы! - скривился Кречко, - вы хотя бы представляете, какие у меня доходы? К тому же, безмерное уважение к людям нашей профессии буквально заставляет снижать цены работников общепита.
   И решительно пресек все дальнейшие возражения. А ресторан на вокзале оказался и впрямь хорош! Особенно тем, что в нем утром практически не было посетителей. Но, даже, несмотря на это, их усадили за столик спецобслуживания и подали меню.
   - Хорошо, что народу нет, - заметил Иван Михайлович, изучая стандартный лист писчей бумаги с накарябанным отвратительным почерком списком блюд.
   - Да! А здесь, в принципе, часы пик бывают?
   - Разве когда латыши с поляками наезжают. Тогда случается, - старший майор ГБ понизил голос, - дело в том, Андрей Константинович, - что с продовольствием в стране... мягко говоря, не очень. И довольно неловко чувствуешь себя, когда рубаешь какой-нибудь шницель по-венски, а в окна детишки голодные пялятся. Я, конечно же, могу раздать им содержимое своего бумажника... но ведь его на всех не хватит!
   - Наверное, не стоит за завтраком обсуждать положение страны! - кашлянул Волков.
   - Увы, вы здесь совершенно правы. Официант!
   Заслышав командирский голос, из подсобки выбежал вертлявый молодой человек в белом переднике.
   - Если вы думаете, что я нагуливаю аппетит, - прогудел Кречко, - то вынужден вас разочаровать. Голоден я давно!
   - Сию минуту, господин полковник! - подобострастно кивнул официант и убежал.
   - Деревня! - пробурчал старший майор ГБ, - хотя, звания так часто меняют, что немудрено попутать! У нас уже вот в третий раз за последние пять лет. Сам скоро забуду: майор я, аль полковник.
   Скоротопом официант притащил на спецстолик в два приема комплексный командирский завтрак: пятьдесят граммов водки в хрустальных стопках, овсяную кашу с жареными колбасками, маринованный перец и по стакану чая с булочкой.
   - Приятного аппетита! - пожелал он, удаляясь.
   - Типа, чтоб вы подавились! - снова пробурчал Кречко.
   - Да что вы в самом деле, Иван Михайлович? - удивился Волков, - выспались плохо?
   - Спал я точно, не очень. Просто, на роже у этого шельмеца написано: "Чтоб тебе икалось всю дорогу, товарищ старший майор!" Германия! Вот где обслуга на уровне! Заходишь в ресторан, так офицеры младше по званию встают всегда. Несмотря, на что "ихь бин руссиш оберст"
   - А ля натюрэль оберст! - подтвердил Андрей Константинович, который успел слопать половину овсянки и уже доедал колбаски, - "Настоящий полковник" - песенка была у нас такая.
   - Русская или немецкая?
   - Что за вздор? Русская, конечно!
   Заплатил по счету Кречко смешную сумму - двенадцать рублей. Подмигнул шельме-официанту, передал благодарность шеф-повару, своему земляку из-под Ровно. Предложил Андрею Константиновичу прогуляться по городу, поболтать о том, о сем. Волков согласился. В самом деле, не лежать же день на "панцер-ваффе", как Кречко в шутку обзывал кровати. Да и погулять по городу, который является ровесником таких "долгожителей" как Киев и Новгород было просто интересно. Раньше Андрей Константинович никогда здесь не был, поэтому превратившийся в гида Кречко много рассказывал и показывал: Софийский собор - памятник архитектуры союзного значения, иезуитский коллегиум, собор Свято-Ефросиньевского монастыря.
   - Памятники величайшим заблуждениям человечества! - сказал Иван Михайлович, глядя на купола Святой Ефросиньи.
   Волков иронично посмотрел на него.
   - Скажите, товарищ Кречко, а что дает вам основания судить о заблуждениях. Вполне возможно, когда-нибудь марксизм-ленинизм тоже признают лженаукой. И совершенно по делу, кстати...
   - Вздор, батенька! - огляделся по сторонам Кречко, - учение Маркса всесильно! Наш Великий вождь товарищ Сталин в своем выступлении на пятнадцатом съезде...
   - Бред! Полный бред! Хватит говорить шаблонами! Если я говорю что-то утверждающе, уважаемый Иван Михайлович, то это значит - сообщаю факты. А против фактов, знаете ли, голых цитат мало.
   Кречко тупо уставился себе под ноги и несколько минут играл желваками.
   - Изыди, Сатана! - наконец изрек он, - если бы я не уверовал, что вы прибыли из будущего, то расстрелял бы вас на месте. Вы просто убиваете мою веру в дело партии.
   - Партия в конце-концов сама расстреляла в народе веру в себя, - возразил Волков, - но ни вы, ни нынешнее поколение не виновато. Гниение обострилось гораздо позже, после смерти Иосифа Виссарионовича. Когда не было кому проводить в ее рядах чистку. Ведь партия - что куча картофеля. Если вовремя не перебрать - сгниет вся. Гитлер, для примера, в 1934 году основательно подчистил ряды своих верных штурмовиков из СА. Если быть точнее, отрезал головы селедкам. И такие меры становятся почти необходимостью... что с вами?
   - Сталин умрет? - спросил Кречко. Он невидящими глазами смотрел в никуда, олицетворяя несозданную скульптуру "Человек, у которого отняли Веру".
   - Конечно, умрет! - убежденно ответил Андрей Константинович, - он ведь живой человек. У нас даже поговаривали, что его отравили партийцы. Чтобы больше никаких чисток не проводил. И вот после этого КПСС загниет вовсю!
   - Нужно срочно предупредить Лаврентия Павловича! - оживился энкавэдэшник, - он не допустит. Скорее пойдемте, мне необходимо к прямому проводу! Нет, по телефону слишком опасно! Я должен...
   Волков улыбнулся и взял своего собеседника за плечо.
   - Погодите. Никуда не нужно бежать. У нас в запасе почти пятнадцать лет. Иосифу Виссарионовичу предстоит еще множество дел провернуть: великих и не очень. Стать, между прочим, одной из самых грандиозных фигур двадцатого века!
   - Уф! - вытер со лба пот Кречко, - а ведь вам, паршивец, удалось напугать старшего майора госбезопасности. Скажите, вы там у себя по аналогичному ведомству не работали?
   Ему ответом был смех Андрея Константиновича.
   - Ну, во-первых, - ответил он, - "у себя" - это где? Я во всем Трехмирье "у себя". Даже дети рождались в двух мирах - на Гее бог миловал. Во-вторых, подобные ведомства у нас были, но я их работы практически не касался. Курировал разведку иногда, был грешок... я ведь все понимаю, Иван Михайлович. У вас куча вопросов, но ответы на некоторые вы просто боитесь услышать.
   Кречко поджал губы.
   - А вы не боитесь? Представьте, что вам сообщат точную дату вашей смерти. Неужели не страшно?
   - Я, Иван Михайлович, - человек из трех миров, - дату моей смерти сообщить не может никто. Возможностей не хватит. В крайнем случае, при моем блате, меня даже могут вернуть с того света. Бывали прецеденты. Хотя бы моего приятеля Переплута взять... был такой профессор когда-то.
   - Переплут? - оживился Кречко, - вспоминаю я одного Переплута! И впрямь был профессором физико-математических наук. Его мои придурки осенью расстреляли, а я такого штыря от Николая Ивановича получил... если бы его не перевели в наркомат водного транспорта, то я бы мог уйти вслед за этим Переплутом.
   Волков заметно оживился. Мир и впрямь - гораздо теснее, чем мы думаем.
   - Не об Афанасии Поликарповиче ли мы говорим? - уточнил он.
   - Точно, он! - убежденно произнес Кречко, - так что, его вернули с того света?
   - Ну, тело не вернешь. Психоматрицу вернули и закрепили на новом мозге. Вот такие вот дела. Забыли только память стереть, так что он все прекрасно помнит.
   - Да! - Значит, саботажники и там встречаются, - протянул старший майор, тыча пальцем в небо, - а где этот "прохвессор" нынче?
   - А нынче вашим службам до него не дотянуться - на Гее он. Работает фаворитом у Софьи Алексеевны... ну, и ученым попутно. Выводит страну в передовики. Кстати, Европа сильно недовольна.
   - Англия и Франция? - продемонстрировал знакомство с предметом Иван Михайлович, - эти всегда недовольны. Несмотря на то, что мы были союзниками в мировой войне.
   - "Случайная половая связь", - как говорит один мой знакомый ветеринар! Англоговорящие всегда были притчей во языцех.
   - А у вас там? - осторожно поинтересовался Кречко.
   - А у нас... а у нас Гайдар в газетке и Чубайс в розетке, - пошутил в рифму Волков, - а некоторые, как я слыхал, даже на оленеводах такие бабки делают, что Альбион трепещет. Это вы не обращайте внимания - я ругаюсь.
   Они гуляли до обеда. Когда встал вопрос о дальнейших планах, Иван Михайлович вспомнил, что приглашен к столу местного первого секретаря райкома партии. Пусть товарищ Волков не беспокоится - здесь можно приводить с собой приятелей. Правда, в малом количестве, но в большой расход они товарища Кравченко не введут. Андрей Константинович понял, что отказываться - значит, навлекать на себя подозрения. Согласился, конечно.
   Первый секретарь Полоцкого райкома партии жил на противоположном конце города, и наши герои добрались туда пешком почти целый час. Товарищ Кравченко обитал в просторном четырехкомнатном доме с семьей: супругой и тремя детьми, а также на его попечении была старуха теща. Волкова представили обществу как все того же красного комдива из Ленинградского военного округа Иванова, товарищ Кравченко был очень польщен. Такого рода знакомства снова входили в моду, ибо время кадровых чисток в армии уже миновало. Значит, красный комдив и впрямь был верным ленинцем, раз его не затронул "страшный тридцать седьмой".
   За столом "Иванов" вел себя расслабленно: сиживали и не за такими столами, обедали и не с такими людьми. Под конец даже рассказал пару бородатых анекдотов на постороннюю тему, чем окончательно расположил к себе товарища Кравченко и его семейство. Обедали долго - часа два. Один раз даже Кречко попросил разрешения воспользоваться телефонным аппаратом и предупредил отдел, чтобы за ними прислали машину к пяти часам. Разомлевшим товарищам краскомам не хотелось в воскресный вечер топать пешком. На улице разгулялась метель, и даже "эмке" с цепями на колесах пришлось несладко.
   Курьерский поезд "Вильно - Москва" прибывал в половине седьмого, и времени для того чтобы собраться было достаточно. К тому же, русская пословица на этот счет говорит приблизительно следующее: нищему собраться - только подпоясаться. А в те героические времена более семидесяти пяти процентов населения слонялось за чертой бедности. Афишировать достаток еще было не принято. Это касалось всех: и крестьян, и рабочих, и слуг народа вместе с цепными псами, охранявшими их от того же народа.
   Старший цепной пес Кречко достал из массивного сейфа папку с бумагами и ноутбук Волкова, который тот прицепил на старое место - на левой стороне его полушубка располагались специальные крючки. Хитрый прибор был почти не заметен под одеждой. Иван Михайлович придирчиво осмотрел бывшего генерала: зимой многие старшие офицеры носили полушубки, так что одежда Волкова подозрений не вызывала, разве что чуть иной покрой; папаху пришлось заменить - в ней Андрей Николаевич чересчур был похож на "ваше превосходительство" - удовлетворились офицерской треухой, которую отыскал дежурный среди "реквизита" в кладовой. Остроносые сапоги Волков отстоял - на складе подходящих по ширине стопы не отказалось. Хоть и ворчал Кречко на неуставную обувь, зато по качеству пошива она давала сто очков вперед стряпанным фабричным способом офицерским сапогам.
   - Главного имперского сапожника работа! - бахвалился Волков, - ни кусочка эрзаца! Обошлись они мне в три рубля с полтиной - настоящее сокровище!
   - Сокровище? А что в Империи можно было на три рубля купить? - спросил Кречко, с усилием надавливая на саквояж, чтобы застегнулась пряжка.
   - Много чего. Две коровы, например. Лес на небольшую избу, штуки три топора плотницких, питаться два месяца можно было неплохо!
   - А почему только три топора? Вроде, нехитрое приспособление...
   - А потому, что сталь дорога. Вот, когда уральское железо станет поступать по железной дороге, тогда цены снизятся. Тьфу ты! Это ж уже прошедшее время... или нет - мир другой ведь.
   Кречко поморщился. Он предпочитал не думать о концепции параллельных миров и не вспоминать, откуда именно взялся его собеседник. К Андрею Константиновичу он испытывал искреннюю симпатию, но вполне возможно, что ему об этом чувстве еще придется пожалеть. Кто его знает, чем вся эта история закончится! Попробуй пробиться на прием к главному комиссару государственной безопасности! Это вам не к Марлен Дитрих в гримерную вломиться с пучком роз - тут пути нужно знать. И пути такие имелись, чего кривить душой! Однокашник его, Петька Крючков, близко знаком с порученцем при Лаврентии Павловиче. Понятно, за просто так Петька и жопу от стула не оторвет, но ему можно пообещать что-нибудь экстравагантное. Он, насколько Иван Михайлович помнит, является ценителем кубинских сигар. А сигары те можно приобрести у одного скупщика на Волхонке...
   - Не пора ли? - глянул Андрей Константинович на часы, показывающие без пяти шесть. Часы Волкова являлись дополнительным доказательством его слов. Банальная "Электроника - 55", запасы которой были на Гее воистину неисчерпаемыми. При последнем посещении Земли, в Минске они приобрели оптовую партию в тысячу штук и пять тысяч батареек; некоторые из них сохранили работоспособность и через десятилетие.
   - Да, вы правы! - кивнул Кречко, отвлекаясь от своих мыслей, - присядем на дорожку - и в путь. Нас ждет столица!
   Опустившись на стулья, они отдали дань старой традиции, а затем поднялись. Волков первый покинул гостевую комнату; Кречко же окинул цепким взглядом интерьер, проверил стол и тумбочку на предмет забытых вещей, а затем решительно щелкнул выключателем. Сюда он больше не ездок!

Глава 2

   13 ноября 1938 года Альбрехт Зееман, двадцатилетний оберфенрих был разбужен вестовым из казарм. В этот воскресный день Альбрехт рассчитывал проваляться в кровати хотя бы до восьми часов утра, но за окном было еще совсем темно. Его мать, фрау Зееман суетилась на кухне, пытаясь приготовить кофе с бутербродами, а отец сидел в гостиной и читал вчерашнюю газету. Он был труппфюрером СС и в эту ночь дежурил в районной штаб-квартире - в соседнем доме.
   - Что случилось, гефрайтер? - спросил Альбрехт у вестового.
   - Проверка, херр оберфенрих, - равнодушно ответил тот. Ему еще предстояло доставить депеши по нескольким адресам, поэтому он нетерпеливо "бил копытом", - херр оберст в половине девятого проводит смотр. Распишитесь, херр оберфенрих!
   Альбрехт черканул свою подпись в бланке, получил запечатанный конверт и кивнул на прощание посыльному. На часах было шесть тридцать. Утренний туалет занял у него всего пятнадцать минут - белокурое лицо истинного арийца еще не ведало бритвы, а коротко стриженая голова не нуждалась в расческе.
   - Служба, сынок? - ласково спросил старик Зееман (ему еще не было и сорока пяти), - позавтракаем вместе?
   - Да, папа. Времени еще - вагон.
   - Отлично! У тебя, насколько я помню, завтра экзамен на присвоение первого офицерского звания?
   - Да, отец. Если все будет хорошо, то завтра к вечеру я буду лейтенантом.
   - Я очень за тебя рад. Будем коллегами.
   Разменяв шестой десяток, булочник Зееман ввязался в авантюры нового имперского канцлера. В 1933 году он вступил в ряды штурмовиков, а затем перекочевал в элиту - охранные отряды, больше известные в народе как Schutzstaffeln, либо просто и коротко - СС. Единственного сына Альбрехта он пристроил в отряды "Юнгфольк", а дочери остались при фрау Зееман. В те демократические времена для женщин подразумевалась известная свобода действий между тремя литерами "К": Die Kirche, die Kueche, die Kinder - Церковь, Кухня, Дети.
   За пять лет Отто Зееман дослужился до высокого звания труппфюрера и питал надежды уйти на пенсию гауптштурмфюрером. Но не собственной карьерой он жил - все свои надежды и помыслы он связывал с Альбрехтом. Именно его сыну предстояло стать полноправным членом Новой Германии, страны без евреев и славян, и мира, где гегемония чистокровных арийцев не будет вызывать ни малейшего сомнения.
   Сорок пять лет Отто прожил, не ведая столь сильной надежды на светлое будущее немецкого народа, существовал между булочной и своей квартиркой на окраине Дрездена - центра некогда баснословно богатого курфюршества. Его супруга Берта металась между тремя литерами, а он, работяга, метался между домом и булочной. Да и той же Кирхой. Не намного бюргер имел больше свободы, нежели его фрау. С приходом к власти Гитлера все поменялось. Он сумел вселить в свой народ надежду, а это немало. Оставалась малость: сделать сказку былью, и первые успехи у Адольфа на этом поприще уже были. Весенний аншлюс Австрии и осенняя аннексия Судетской области Чехии при полном попустительстве Англии и Франции, откровенно боявшихся фюрера - это ли не успех!
   - Что там, в газетах? - осведомился Альбрехт, усаживаясь на жесткий стул напротив отца.
   - Речь Черчилля в Палате общин по случаю появления там "миротворца" Чемберлена.
   - И что?
   - "Не думайте, что это конец. Это только начало расплаты. Это первый глоток. Первое предвкушение той горькой чаши, которую нам будут подносить год за годом", - процитировал Отто Зееман конец речи. Альбрехт в это время поедал бутерброд с салями и запивал кофе. Он заметил с набитым ртом:
   - Этот Черчилль - он не дурак.
   - Конечно, нет. Дурак - Чемберлен. Будь на месте английского премьера Уинстон Черчилль-нашему фюреру пришлось бы гораздо труднее.
   - Он бы что-нибудь придумал.
   - Конечно! Нашему фюреру палец в рот не клади. Поел, сынок?
   - Да, отец! Матушка, спасибо!
   - Тише, Альбрехт, девочек разбудишь, - ласково укорила его вошедшая в столовую Берта, - дай поспать в воскресный день нашим "юнгефрау". Ведь до мессы еще далеко.
   - Прошу прощения. Издержки военной службы.
   - Тебя проводить, Альбрехт? - спросил Отто.
   - Не нужно, папа. Ты лучше ложись отдыхать - всю ночь не спал ведь.
   - Какой сон в мои годы, сынок? Высплюсь уж когда ты станешь офицером.
   Улыбнувшись озорной улыбкой и показав тридцать два великолепных зуба, Альбрехт принялся натягивать сапоги. Отец стоял с фуражкой в руках, мать держала плащ. Он поцеловал в щеку Берту, пожал мозолистую руку бывшего пекаря и щелкнул каблуками.
   - Хайль Гитлер!
   - Хайль! - вытянулся в струнку Отто.
   На улице было еще совсем темно. Середина ноября - не самое приятное время в Германии: температура всего в пару градусов под влажный северо-западный ветер с Северного моря пробирает до костей. Альбрехт знал, что морозы кратковременны, что плащ спасает от подобной промозглости гораздо лучше шинели, что холода в ноябре скорее нонсенс, чем закономерность. Он отдал честь проходящему мимо гауптману и свернул в переулок, ведущий к Аугустусбрюкке - каменному мосту через Эльбу. Так было ближе к казармам и менее зябко, ведь ветер дул перпендикулярно переулку.
   Когда он достиг величественного здания Оперного театра, небо на востоке стало сереть. Альбрехт глянул на часы - половина восьмого. Еще пятнадцать минут размеренной ходьбы, и вот уже показались серые стены императорских казарм - исходной точки его утреннего променада. Караульные на входе отдали честь будущему офицеру Вермахта, оберфенрих поднял руку в ответном приветствии. Из казарм в направлении столовой мимо них прошагала седьмая рота, дежурный фельдфебель рявкнул "Habacht! Rechts schaut!", Альбрехт оглянулся. Рядом стоял дежурный офицер - обер-лейтенант Бергер.
   - Полковник уже прибыл, - сообщил он под уверенную поступь уходящей роты, - построение сразу же после завтрака.
   - А что за спешка? - поинтересовался Зееман.
   - Полковник все объяснит, - обер-лейтенант после рукопожатия поспешил натянуть перчатку ибо было зябко, - от себя добавлю, что хлопоты скорее приятные.
   Поскольку время позволяло, Альбрехт прошел в помещение казарм, проверил закрепленное за его взводом помещение и доложил командиру роты о прибытии. Гауптман Шиллер одобрительно посмотрел на часы и предложил кандидату в офицеры подумать над целью полкового сбора. Оберфенрих старательно собирался с мыслями, но в конце-концов признался:
   - Не имею ни малейшего понятия, херр Гауптман. Единственное, что приходит в голову - это посещение нашего абшнита одним из руководителей Рейха.
   - Браво, херр оберфенрих! - довольно улыбнулся Шиллер, - такая проницательность делает вам честь.
   - Неужели... мое предположение верно?
   - Отчасти. А теперь - молчок! Все остальное узнаете в течение дня. Остальных офицеров роты прошу в это не посвящать.
   - Ich werde, Herr Hauptmann! - пролаял Альбрехт.
   В ту же минуту помещение ротной канцелярии начало наполняться офицерами и фельдфебелями. Не ожидая, пока каждый из них доложит о своем прибытии, Гауптман Шиллер громко объявил:
   - Господа! Сегодня давайте обойдемся без церемоний! Все-таки, выходной день. После завтрака переодеть солдат в парадную форму и ровно в восемь тридцать построение в общеполковое каре на плацу. Побатальонно. Личному составу объявить, что после обеда им разрешат сходить в город. Все ясно?
   Дружный "Jawohl" было ему ответом. Даже пришедший чуть позже всех гауптфельдфебель Риккен кивнул наполовину седой головой и лишь спросил:
   - В город отпускать как обычно - треть?
   - Уставы, гауптфельдфебель, еще никто не отменял, - подчеркнуто вежливо проговорил Шиллер.
   Риккен развел руками и еще раз кивнул. Подойдя к Зееману, он спросил:
   - Поможете мне, херр оберфенрих?
   - Конечно, помогу, - сказал Альбрехт, - а в чем именно?
   - Нужно будет проверить всех солдат роты, отпускаемых в город.
   - Можете на меня рассчитывать! - пообещал он гауптфельдфебелю.
   Отвлечемся немного от нашего повествования и поясним читателю, что же за зверь такой - гауптфельдфебель. Проводя параллель с Красной и Советской Армией можно с уверенностью констатировать: гауптфельдфебель Вермахта есть старшина Вооруженных сил. Почти. Если учитывать, что по штату в пехотной роте Вермахта не было ни замполита (комиссара), ни чистого заместителя, то львиную долю их работы выполнял гауптфельдфебель, которого величали "матерью роты", а солдаты за глаза называли "Шпайсс", то есть - "Длинный нос". Итак, наш "Буратино" был полным заместителем командира роты по хозяйственной части, контролировал работу всех тыловых служб и обеспечивал порядок в тылу. "Гауптфельдфебель делал все, чтобы даже в условиях войны снабжение роты было поставлено на должном уровне. "Шпайсс" просматривал бумаги, в том числе отчеты, поступающие приказы, списки на повышение, списки прибывших и убывших, инвентарные перечни, доклады и тому подобные мелочи. Через руки гауптфельдфебеля проходила вся информация, касающаяся личного состава роты, он составлял похоронные извещения, отвечал на запросы властей и прочее. "Шпайсс" проверял и раздавал солдатам почту, в его обязанности входило следить за четким распределением отпусков. Он следил за тем, чтобы в роту вовремя поступало все необходимое. Гауптфельдфебель организовывал баню для солдат, отправлявшихся домой, а если тем приходилось ждать поезда, то обеспечивал им проживание. В крайнем случае, гауптфельдфебель мог заменить вышедшего из строя командира взвода".
   Короче говоря, один гауптфельдфебель заменял красноармейского старшину, политрука и заместителя командира роты. И дело здесь не в том, что Вермахт был более высокоорганизованной боевой единицей по сравнению с РККА. Это и коню понятно. Дело в том, что немцы за пять лет на осколках Рейхсвера создали современную армию, а инертная Русь (как выяснилось впоследствии) за двадцать лет ни к чему подобному не смогла и приблизиться. Лишь когда упершаяся в задницу рогатина не позволила пятиться дальше, наш олимпийский Мишка начал отрабатывать давно забытые приемы ближнего боя. Еще немного отвлечемся и вкратце расскажем о немецкой системе подготовки кадровых офицеров. Это необходимо для предупреждения возникновения различных вопросов.
   "Желающий стать офицером после проверки его благонадежности по линии гестапо, сдачи экзаменов по физической подготовке по линии "Юнгфольк" и "Гитлерюгенд" сдавал вступительные экзамены в училище.
Затем кандидат посылался в боевой полк (во время войны обязательно в полк, ведущий боевые действия) на год солдатом (во время войны срок сокращался).
   После окончания срока при условии положительного отзыва командования полка кандидат получал звание "фаненюнкер" равное званию "ефрейтор" и после непродолжительных теоретических занятий (от 2 до 6 месяцев) вновь посылался в другой боевой полк на ефрейторскую должность на срок от 4 до 6 месяцев. В это период ему должны были предоставить возможность часть времени выполнять обязанности командира отделения. Не отвечающие требованиям командования фаненюнкеры в училище не возвращались, а оставались служить в части ефрейторами.
   По возвращении в училище фаненюнкер получал звание "фаненюнкерунтерофицир", проходил 2-6 месячный курс теоретического обучения и отправлялся в третий боевой  полк командиром отделения. Часть времени он должен был исполнять обязанности заместителя командира взвода и старшины роты.
   При условии положительного отзыва командования по возвращении в училище он получал звание "фенрих" и после непродолжительного теоретического курса посылался в четвертую боевую часть командиром взвода (на офицерскую должность) и после установленного срока службы командиром взвода в училище сдавал выпускные экзамены.
   После этого он в звании "оберфенриха" отправлялся в полк для постоянной службы. Присвоение звания "лейтенант" зависело от командования полка и дивизии. В основном, время от поступления в училище до присвоения офицерского звания составляло более трех лет (даже и во время войны, а для обеспечения достаточного пополнения войск офицерами увеличивался набор в училища). Для присвоения каждого очередного офицерского звания требовалось пройти 4-6 месячное обучение в соответствующем училище или академии по той должности, на которую планировалось направить офицера, пройти стажировку по новой должности.
   Таким образом, происходило постоянное фильтрование качественных кандидатов от случайных и неспособных руководить солдатами. К моменту получения офицерского звания кандидат имел боевой опыт, теоретические знания; умел пользоваться всеми видами оружия, умел командовать солдатами, знал особенности управления различными подразделениями, имел авторитет. Стажировки в различных частях у разных командиров и их решающее заключение о пригодности кандидата гарантировали, что офицерское звание не получат недостойные (по блату, за папины заслуги, за происхождение и т.п.). Более того, в мирное время на каждую следующую ступень подготовки могло быть принято не более 75% от числа лиц, прошедших предыдущую ступень.
   Значительная часть офицеров в военное время комплектовалась из числа отличившихся, способных унтер-офицеров. При необходимости им давалась возможность получить военное образование, и перед присвоением офицерского звания они также проходили курс теоретического обучения".
   На кой черт, казалось, в нашей несерьезной книге такие вот "обращения к корням"? Да недоумение мучает: а что, нельзя было "скомуниздить" систему подготовки офицерских кадров у действительно хороших армий? Если "комуниздили" все остальное? Ладно, черт с ним, не знали о том, что немцы такие крутые перцы. Англичане тоже не знали, и в начале сорокового года восторгались французской армией, считая ее за идеал вооруженных сил. Но почему после не ничего не изменилось? Почему автор этих строк, отслужив двадцать пять месяцев в элитной части, ни разу не пульнул из закрепленного за ним боевого оружия? Зато бегать в противогазе и комплекте химзащиты научился так, что ни один среднестатистический лось не угонится! Какая польза была в том, что мы топтали бесконечные наряды через день на другой, бессмысленно зачеркивая циферки в календаре? А наши командиры знали нас всех по имени-отчеству, но называли исключительно по-матушке. Каждое двадцать третье число февраля я гляжу в календарь и гаденько ухмыляюсь. А злобный противник мой на той стороне океана даже не представляет, где находится моя маленькая, но такая самоуверенная страна. У них своя крайность. Профессиональная армия, которая лишившись десяти процентов личного состава уже не боеспособна. Остальные жители той страны в отличие от меня даже не знают, из чего состоит автомат Калашникова, но каждое утро тщательно отделяют желток от белка и выбрасывают его в мусорное ведро. И я никак не могу взять в толк, зачем?
   Но вернемся же к нашему оберфенриху. Он славный парень, правда, вырос с той стороны забора. И говорит на другом языке. И слушает не того человека. Но он, в отличие от многих, искренен. Особенно от тех, кто живет по другую сторону Одера. Хотя мерзавцев хватает по обе стороны...
   Каре двенадцатого полка, принадлежащего второй пехотной дивизии Вермахта, замерло в ожидании. Полки второй пехотной дивизии были разбросаны по территории Саксонии: одиннадцатый полк уже больше месяца оккупировал Градец-Кралове; тринадцатый располагался на Западе - в Арденнах. Двенадцатый пехотный полк тоже намеревался съезжать с теплого насиженного места в Дрездене. В офицерской среде поговаривали, что уже пришел приказ из штаба дивизии готовиться к передислокации в Судеты. Вполне возможно. Что в связи с этим и прибыл из Берлина один из высших военных чиновников.
   Если Альбрехт и ошибся относительно причины общеполкового сбора, то ненамного. В остальном он был подобен Кассандре, ибо рядом с их командиром полка стоял только что назначенный на должность командующего 1-й группой армий генерал-полковник Теодор фон Бок. Командующий войсками, занимающим весной этого года Австрию и, совсем недавно, Чехию. Пятидесятивосьмилетний пруссак, потомственный вояка, исключительный исполнитель планов Великого Фюрера. Выслушав "dreimal hoch" в свою честь, командующий поздравил личный состав полка с успешным разрешением "судетского вопроса". Снова раздались троекратные крики ликования, после окончания которых генерал-полковник фон Бок выразил надежду, что доблестные солдаты двенадцатого полка второй пехотной дивизии с таким же энтузиазмом продолжат несение службы в недавно присоединенной к Германии Судетской области, бывшей территории Чехии. А именно - в городке Троппау, который проклятые славяне называют Опавой. Еще минут пятнадцать фон Бок распространялся о предназначении немецкой нации, затем устал и пригласил штаб дивизии в полном составе на пирушку в один из лучших ресторанов города.
   После этого личный состав полка прошел торжественным маршем колоннами поротно мимо высокого гостя, демонстрируя четкий печатный шаг и отменную строевую выучку. Затем в штабе батальона всех офицеров, фельдфебелей и унтеров собрал майор Фукс - командир батальона. Под подписку о неразглашении он довел до всех собравшихся приказ по полку: в недельный срок передислоцироваться в Троппау, соблюдая элементарные правила маскировки.
   - Правила элементарной маскировки... надеюсь, господам офицерам, фельдфебелям и унтерам не нужно напоминать, что такое элементарная маскировка? Не нужно, отлично! Но на всякий случай напомним, что включает в себя простейшая маскировка, ибо задница майора Фукса тоже в этом деле участвует. Это значит, что военнослужащие должны стараться вступать в контакты с гражданскими лицами по-возможности реже, это означает, что дома не следует болтать свыше обычного и все остальное. Что остальное? Старайтесь не болтать больше министра пропаганды, поняли? Отлично!
   После всех высших и нижних чинов роты собрал Гауптман Шиллер и уже провел "политинформацию" на своем уровне. Он сказал, что в России есть популярный плакат со страстным призывом "Не болтай лишнего", и если господа станут следовать ему, то Вермахт непобедим.
   - Ведь половина успеха наступающей армии кроется в скрытых для противника передвижениях. Что? Я сказал "наступающей армии"? Я ошибся. Гауптман тоже может ошибаться, ибо непогрешим только Фюрер. Говорят, даже Господь Бог ошибается. Когда обходит покровительством великую Германию... надеюсь, всем понятно, что я только что ляпнул? Все свободны! Лейтенант Браун и оберфенрих Зееман! Вас я попрошу остаться.
   - Ich werde, Herr Hauptmann!
   Гауптман упругой походкой обделавшегося тигра походил между столом и шкафом, ожидая пока канцелярия опустеет. Затем обратил свое внимание на присутствующих.
   - Итак, господа, что же вам хотел сказать ваш "старик"?
   "Старику" было около тридцати лет, но двадцатилетним лейтенанту и оберфенриху он казался почти пожилым человеком. Шиллер был из того поколения, кто Мировую войну встретил сопливым пацаном, с удовольствием сшибающим камыш деревянной саблей. Он дослужился в войсках Рейхсвера до чина фельдфебеля и с энтузиазмом воспринял приход Гитлера к власти. Перед молодым человеком в стране с колоссальной безработицей открывались радужные перспективы. Уже за это можно было превозносить фюрера до небес. В 1935 году, когда на остатках былого могущества Германской империи начала возрождаться новая армия, Шиллер сдал экзамен на чин лейтенанта. Год назад, в 1937 году, ему присвоили звание Гауптман. Для него все складывалось все как нельзя лучше.
   - Из штаба дивизии получен еще один приказ. Секретный, - произнес он таким тоном, будто выиграл в розыгрыше лотереи полмиллиона марок, - я с оберфенрихом Зееманом убываю в Градец-Кралове для формирования там отдельного батальона из местного немецкого населения. Лейтенант Браун принимает у меня роту и становится ее командиром.
   - Ich werde, Herr Hauptmann! - радостно объявил Браун.
   - Вам я оставляю гауптфельдфебеля Риккена. Думаю, с ним вы не пропадете. Имеете что-нибудь сообщить?
   - Данке, херр Гауптман!
   - С вас фляжка коньяка, лейтенант!
   Браун усердно подпрыгнул. В его глазах читалось желание залить Гауптман коньяком по самые помидоры. Он только что совершил восхождение на очередную ступеньку в карьерной лестнице, а такое событие полагалось отпраздновать.
   - Надеюсь, херр Гауптман, вы не сочтете за обиду если мы сегодня вечером заглянем на Фридрихштрассе? Напротив гимназии имеется погребок, где можно получить неплохой коньяк. Сосиски там тоже недурны...
   - Отлично, господин лейтенант! - пришел в хорошее расположение духа Шиллер, - чувствую, что отдаю свою роту в надежные руки. Оберфенриха тоже пригласите, надеюсь?
   - Разумеется, херр Гауптман! Итак, давайте условимся: в семь вечера встречаемся напротив входа в гимназию.
   - Идет! - улыбнулся Гауптман, - господин Зееман, вы поддержите нашу компанию?
   - Чувствую себя обязанным это сделать, - искренне ответил Альбрехт.
   На прощание Шиллер велел помалкивать о разговоре в канцелярии. Лейтенант Браун отправился в свой взвод, наш молодой человек, помня об обещании гауптфельдфебелю, поспешил к нему. Риккен заседал у себя в ротном цейхгаузе, либо, говоря по-русски - в каптерке. В комнате было жарко. Гауптфельдфебель снял китель и сидел за столом в шароварах и нательной рубахе, перетянутой тесьмой подтяжек. Увидав Альбрехта, он предложил ему стакан чая.
   - Благодарю! - усмехнулся оберфенрих, - но такой жарой чай, наверное, не совсем уместен.
   Тут нелишне упомянуть, что гауптфельдфебелю Риккену шел сорок пятый год, он начал свою службу в 1912 году рядовым в Дар-Эс-Саламе - столице Восточно-африканских владений Германии. За свою жизнь он многое повидал, в том числе множество вот таких наивных желторотых оберфенрихов. По-отечески ухмыльнувшись, он наполнил стакан цейлонским чаем и придвинул его Альбрехту.
   - Когда-то мне довелось побывать в Африке. На восточном побережье...
   - Это далеко? - перебил его кандидат в офицеры, но гауптфельдфебель не обиделся.
   - Это страшно далеко, причем на юг. В экваториальной зоне, если вы помните, что это такое...
   Теперь уже не обиделся Альбрехт. Он и в самом дело, нетвердо помнил, чем экватор от экскаватора отличается. В Веймарской республике образование для среднего класса находилось не на самом высоком уровне. География и история были для набором белых пятен. Он отлично разбирался только в одном: насколько гибельным унизительным для народа Германии оказался Версальский мир, разбирался благодаря пламенным речам сорокалетнего Йозефа Геббельса - Имперского министра пропаганды. Разбирался настолько, чтобы не удосуживаться отделять художественный вымысел от реального положения вещей.
   - Так вот. Жарко было в этой чертовой Африке. Ужас, как жарко. Солдаты изнемогали от постоянной жары и спасались от нее только чаем. Шнапс ведь в жару пить не станешь, а вот холодный чай... понимаете, о чем я?
   - А что вы делали в Африке, херр гауптфельдфебель?
   - Юноша, когда-то у Германии там были земли. Свои колонии, заметьте. Мы их охраняли от англичан и бельгийцев, а так же от французов. Представляете, наши земли на восточном побережье Индийского океана - в центре Африки. С океана со стороны Занзибара хозяйничают англичане, с запада находится Бельгийское Конго, а с севера - французские владения. Каково?
   - А с юга?
   - С юга? - Риккен пошевелил густыми пшеничными бровями, вспоминая политическую обстановку давно минувших дней, - с юго-востока располагались земли португальцев. Мозамбик, или как его там... а вот на юго-западе снова были англичане. Северная Родезия. Черт! Везде эти мерзавцы, предпочитающие воевать чужими руками!
   - А теперь что на этих землях? - удобно расположившись в мягком кресле, Альбрехт почти допил чай, жадно впитывая новые для себя сведения.
   - Англичане! - сплюнул словами, как слюной Риккен, - в Версале они делили Фатерлянд, как хотели. Проклятые островитяне! Сидят на своем острове и поплевывают сверху на всех! Даже французов я ненавижу меньше, чем этих жалких ублюдков! Ладно, господин оберфенрих, ни к чему вам слушать глупые россказни старого солдата. Приступим к проверке личных дел солдат. Смотрите, чтобы в число отпускников не попали солдаты, имеющие за последнюю неделю провинности или дисциплинарные взыскания. Вот вам копия списка отпускников и личные дела на ребят вашего взвода, а я возьму на себя взвод Брауна и третий взвод фельдфебеля Миллера.
   Оберфенрих Зееман наизусть помнил грехи всех своих солдат и мог бы написать по памяти докладную записку на эту тему. Но взял список и принялся педантично сверять его с соответствующими карточками из личных дел. Все правильно. Дисциплинированные воины Вермахта, имеющие взыскания, не изъявляли желание проболтаться по Дрездену в воскресный день. Через полчаса отпускников построили и гауптфельдфебель своим цепким взглядом пробежался по шеренге.
   - Обершутце Фёллер! Куда вы собрались в таком свинском виде? Неужели вы думали, что я выпущу вас за ворота? Снимайте свою сбрую и готовьтесь к заступлению на дежурство!
   Ефрейтор (по-русски) Фёллер скорчил грустную рожу и побрел в цейхгауз переодеваться. Все знали, что это комедия, но никто не подал и виду. Даже Альбрехт уже был в курсе, что один или два солдата из роты подают фальшивое заявление на отпуск в город, а затем делают так, что их оставляют в казармах. Иначе гауптфельдфебель может изучать строй и два часа на предмет выявления скрытых недостатков. Прием нехитер, все про него знают, но ведь действует. Таковы правила игры.
   Альбрехт проводил взглядом исчезающую за воротами колонну отпускников и глянул на часы. Половина двенадцатого. Сегодня здесь больше делать нечего, однако можно дождаться обеда и перекусить здесь. Чтобы лишний раз не тревожить фрау Зееман. Альбрехт считал себя достаточно взрослым, чтобы таким образом "заботиться о семье". Он еще раз заглянул в расположение своего взвода, отдал какие-то мелкие распоряжения отделенным унтерам и заглянул в ротную канцелярию.
   - Пойдемте обедать, херр оберфенрих! - предложил ему Гауптман Шиллер, примеряющий перед зеркалом новую фуражку, - сегодня на обед тушеная говядина с картофельным пюре и суп с клецками. Вы как относитесь к супу с клецками?
   - Великолепно! - искренне произнес Альбрехт.
   - И я того же мнения.
   По дороге в столовую Гауптман посоветовал оберфенриху подготовить родных к своему отъезду заранее. Ничего не уточнять, просто сказать с первым письмом они узнают номер полевой почты. Тем более, они должны оставаться в неведении относительно участия оберфенриха Зеемана в формировании нового войскового подразделения, ибо дело это весьма серьезное и секретное. Пусть оберфенрих не думает, что его считают за ребенка, но еще раз напомнить об этом - обязанность непосредственного начальника. Когда-нибудь и молодой Альбрехт Зееман станет начальником, и в его обязанности тоже будет входить воспитание своих подчиненных.
   - Мне все понятно, херр Гауптман! - сказал Альбрехт, - отец у меня - человек понятливый. Служит в соответствующих органах. А мать и сестры давно отучились задавать скользкие вопросы.
   - Так и должно быть! - серьезно кивнул Шиллер.
   Они поднялись в офицерскую столовую, где офицеров кормили все тем же солдатским пайком, но за дополнительную оплату можно было получить что-нибудь сортом повыше. Альбрехт обычно всегда трапезничал вместе со своим взводом и очень редко заходил в офицерскую столовую. Шиллер был здесь тоже нечастым гостем. Поэтому они облюбовали столик в углу и помимо обычного обеда заказали лишь по стакану легкого красного вина по случаю выходного дня. Альбрехт попросил дополнительно принести ему сто грамм сыра, а Гауптман изъявил желание съесть порцию салата.
   Когда обед был принесен, Шиллер приподнял свой стакан и тихо произнес:
   - Мы с вами, господин оберфенрих, являемся основателями новой боевой единицы. Все начнется только с нас: я стану командиром отдельного батальона, а вот вас... вас, вероятнее всего, назначат командиром одной из рот. Каково?
   Альбрехт едва не подавился клецкой.
   - Герр Гауптман, но ведь я только полтора месяца, как командую взводом! Как же...
   - Выпейте еще вина, юноша, оно - великолепно! - Гауптман глянул сквозь свой стакан на оттаявшие стекла окон офицерской столовой, - Германии нужно много офицеров. Германия намерена выбраться из того унизительного положения, в которое ее загнали Версальским договором страны Антанты. Я рекомендовал вас на эту должность. Вы справитесь. Ешьте суп, пока не остыл. А звание "лейтенанта" вам присвоено еще на прошлой неделе. Приказом по дивизии за номером тридцать. Так что потрудитесь сменить погоны!
   - Слушаюсь, херр Гауптман! - кивнул головой Альбрехт. Ему стало не до еды. Как жаль, что никто не должен узнать, что ему предстоит вскорости командовать целой ротой. То есть, примерить под себя должность Гауптмана. Как бы обрадовался отец... эх, как жаль, что нельзя ему даже намекнуть. Ничего, потом он напишет письмо старику!
   Обед после этого сообщения показался ему не самой важной на свете вещью. Важно то, что ему доверяет командование, важно то, что до сих пор ему казалось не совсем важным. Как жаль, что нельзя ни с кем поделиться такой радостной новостью!
   Но нос у старого Отто был на месте. Когда Альбрехт вернулся домой и в осторожных выражениях намекнул отцу, что в течение следующей недели им придется сменить место дислокации, тот произнес:
   - Сынок, я же вижу, что будет что-то еще... или старый труппфюрер СС неправ? Что-то с экзаменом?
   - Нет, папа, экзаменов не будет. Мне, оказывается, уже присвоили звание лейтенанта. Нужно, кстати, сменить погоны...
   - Альбрехт! - укоризненно покачал головой Отто, - что-то еще... такое, что про погоны ты вспомнил в последнюю очередь! Тебя назначили на другую должность?
   Новоиспеченный лейтенант, в памяти которого всплыло полмиллиона различных инструкций и циркуляров, а также утреннее наставление командира батальона о необходимой маскировке, чертыхнулся про себя.
   - Понимаешь, папа, - осторожно начал он, - обо всем этом нам нельзя рассказывать. Военная тайна...
   - Еще бы, мне не понимать! - фыркнул труппфюрер, - ты мне только скажи, прав я или нет!?!
   - Да! - тихо сказал Альбрехт, - кстати, мне нужно поспать пару часов. Сегодня я приглашен на вечеринку по случаю отбытия нашего полка из Дрездена.
   - Конечно, сынок! Перед гулянкой нормальному человеку всегда необходимо отдохнуть. Ибо ни одна работа так не способна вымотать человека, как хорошая гулянка. И не беспокойся. Матери я объясню все сам - врать ты еще не умеешь.
   Альбрехт зашел в ванную и умылся. Затем проследовал в свою комнату, где аккуратно снял форму и разложил ее на стуле. Завесил темно-синие шторы и улегся под одеяло. Сон не шел, но он усилием воли заставил себя ни о чем не думать и вскорости уснул. Ему снилось, будто он ведет свою собственную роту торжественным маршем по Рейхсканцлерплац, а Фюрер с балкона приветливо машет ему рукой. Затем ему снилось, что его назначают командиром батальона вместо убитого Шиллера, и он приказывает батальону атаковать неприятельские позиции. В тот момент, когда они брали в плен французского генерала, его разбудила фрау Зееман и сказала, что уже половина шестого. Французский генерал был спасен, а стремительно перенесенный из войны в мирное время Альбрехт еще долго сидел на кровати и тупо пялился в темное окно, шторы на котором уже были отвешены.
   Время было собираться на Фридрихштрассе. По словам вернувшегося с улицы отца, там было прохладнее, чем утром. Поэтому Альбрехт решил надеть шинель, хотя на ней и красовались старые знаки различия. "Вообще, подожду до официального приказа!" - решил он, - "если нам успеют его зачитать - необходимо все же осведомиться у Гауптмана Шиллера". Чувствуя себя последним идиотом, он все-таки зашел в винную лавку и купил бутылочку коньяка - отметить свое новое звание.
   Напротив главного входа в гимназию еще никого не было - Альбрехт пришел слишком рано. Часы показывали всего половину седьмого. Он прошелся взад-вперед по Фридрихштрассе. Народу в этот вечерний час на улице было мало - кому охота гулять в промозглый осенний вечер, когда изморозью покрыты все лавочки, деревья и мостовые. На мостовых даже образовалась тонкая корка льда, которую офицерские сапоги с небольшими подковками все же крошили, не давая скользить подошве. Без десяти минут семь явился Браун.
   - Давно стоите? - спросил он.
   - Минут двадцать! - признался порядком продрогший Альбрехт.
   - Рановато вы! Ничего, сейчас придет Гауптман - пойдем в бар. Я заказал столик на троих. Согреемся.
   Браун лукаво подмигнул Альбрехту. Тот виновато улыбнулся и развел руками. Мол, что возьмешь с салаги. Шиллер пришел без пяти семь. Командир был точен - договаривались к семи!
   - Ну, что господа офицеры? Готовы к праздничному ужину?
   - Так точно, херр Гауптман! - ответил лейтенант Браун.
   - Тогда вперед!
   Конечно, пьянка офицеров Вермахта мало похожа на пьянку прапорщиков Советской Армии. Даже на пьянку краскомов РККА. Наша троица заказала три раза по пятьдесят граммов коньяка, употребленного исключительно под ужин. Затем Шиллер и компания распили трехсотграммовую бутылочку, принесенную с собой лейтенантом Брауном. Бутылочку распивали долго - часа полтора. Распивали под сигары с того берега Атлантики. Когда на висевших над стойкой бара часах оформилось половина двенадцатого, юный Альбрехт полез во внутренний карман кителя и достал свою часть общего взноса.
   - Герр Гауптман, вы не возражаете, если и с меня...
   - Валяйте, херр оберфенрих! - великодушно разрешил Шиллер и пояснил недоумевающему Брауну, - нашему желторотому чин лейтенанта на днях присвоили. Я только сегодня в полковой канцелярии узнал.
   - Поздравляю вас, херр лейтенант! - произнес Браун.
   - Благодарю, - ответил Зееман, наполняя рюмки.
   - Что ж, господин лейтенант! - поднял свою рюмку Гауптман, произнося тост, - я пью этот коньяк за то, чтобы первую звездочку на ваших погонах вы получили так же быстро и неожиданно! Прозит!
   Коньяк лакали стоя. С непривычки у Альбрехта зашумело в голове, но он успел приготовить и произнести ответный тост. Остатки выпили за успехи новоиспеченного командира роты. Много шутили. Курили и желали успехов друг другу и Великой Германии вместе с ее бессменным лидером Адольфом Гитлером.
   Вышли из бара, когда было далеко заполночь. Лейтенант Браун жил совсем в другой стороне, поэтому он попрощался и ушел ловить такси.
   - Прогуляемся, херр лейтенант! - предложил Шиллер.
   - Охотно, херр Гауптман, - кивнул Альбрехт.
   Они медленно пошли вниз по освещенной улице. Редкие автомобили проезжали мимо, безжалостно жаля фарами то в спину, то в глаза.
   - Вы хотите мне что-то сказать, херр Гауптман? - не выдержал наконец лейтенант.
   - Напротив, это вы мне что-то хотите рассказать, - рассмеялся непосредственный начальник, - смелее, Альбрехт! Вы славный юноша, а эта застенчивость вскорости покинет вас. На военной службе застенчивым места нет. Так что вы хотели мне сказать?
   - Знаете, херр Гауптман...
   - Альбрехт, ты во внеслужебной обстановке можешь звать меня Вилли. Все-таки, мы будем одни в этом чертовом городишке, как его там...
   - Градец-Кралове!
   - Точно! Так что выкладывай, что у тебя там наболело!
   - Знаете, Вилли, - смущенно произнес парень, - мне кажется... я плохой офицер. Мне так и не удалось скрыть от отца свои чувства. Он понял, что меня повысили не только по должности, но и по службе.
   Шиллер повернулся к нему и внимательно посмотрел ему в глаза. Затем серьезно сказал:
   - Ты хороший офицер, Альбрехт! А стариков наших не обманешь. Они такие вещи душой чувствуют. Понимаете, херр лейтенант? Ничего, с возрастом поймете.
  

Глава 3

   Курьерский поезд Вильно-Москва на скорости около пятидесяти километров в час уносил героев нашего повествования в темноту просторов одной седьмой части суши. Это только рекламный трюк, что она - одна шестая. На самом деле, если поделить сто пятьдесят миллионов квадратных километров суши (Земли вообще) на двадцать два миллиона квадратных километров территории СССР в самые лучшие годы (без Аляски, столь бесталанно проданной в свое время), то мы получим где-то около одной седьмой. Все остальное - вздор и юношеское желание молодой страны приукрасить собственную "окружность бицепса".
   Летом расписание поездов из-за кордона изменялось так, чтобы приграничную полосу они преодолевали в полной темноте. Нечего всяким иностранцам глазеть на укрепрайоны и заграждения, возведенные на случай лихой смуты. По ту сторону границы правительства не возражали по поводу изменения расписания. По тому же поводу. Системы маскировки всегда и во все времена приблизительно одинаковы. Зимой же темное время суток наступает гораздо раньше, поэтому можно пойти навстречу пассажирам, не заставляя их мерзнуть до полуночи. И можно вглядываться сквозь замерзшее вагонное стекло до одурения - все равно, ничего не увидишь. Заграница поприветствует тебя утром.
   Кречко что-то такое шепнул проводнице, чем-то таким взмахнул у ее носа, отчего она пообещала больше никого к ним в купе не подсаживать и всю оставшуюся дорогу растерянно улыбалась. Мол, силь ву пле, господин старший майор - весь вагон к вашим услугам. Можем даже отдельное купе превратить в камеру пыток. Только работайте. Довольный, он вернулся к Волкову и спросил, не желает ли он перекусить.
   - Помилуйте, Иван Михайлович! - воскликнул Андрей Константинович, - мы ведь только два часа как встали из-за стола!
   - Сдается мне, что вы все же шпиён! - процедил Кречко,- русский человек не стал бы отказываться пожрать "на шару". Что вы все осматриваетесь?
   - Да вот, ни разу не бывал в подобном вагоне... странно как-то все.
   - Что, у вас там купейных вагонов нет? - недоверчиво переспросил попутчик, - все в мягких ездят?
   - Да нет! - поморщился Волков, - просто, таких вагонов уже нет. Это же... это же произведение зодчества, а не вагон. У нас все закатано в пластик и кожзаменитель со странным именем дерматин.
   - Вроде кирзы что-то?
   - Ага. Воняет так же. А у вас пока все натуральное. Цените!
   - Что это, батенька, вы тут за ностальгию развели! Ну-ка, хлебните из фляжки!
   Кречко подождал, пока Волков последует его указанию, затем отхлебнул из фляжки сам. Тактично поинтересовался:
   - Небось, у вас там семья осталась?
   - Да! - мрачно кивнул Андрей Константинович, - две жены, пятеро детей и двое внуков. Плюс еще отец волнуется.
   Старший майор автоматически отхлебнул из фляжки, забыв предложить Волкову. Не торопясь, кряхтя, снял китель и стащил сапоги.
   - Я слегка не понял, - признался он, - так сколько же вам лет, уважаемый?
   - Что-то около пятидесяти.
   - А вот на вид вам ну никак не дашь больше сорока! Это оттого, что у вас две жены?
   Волков промолчал. Кречко покряхтел еще немного, затем конфузливо спросил:
   - И как они уживаются? Не дерутся?
   - По всякому бывает, - улыбнулся Андрей Константинович, вспоминая обеих своих спутниц жизни, - нет! Чтобы дрались, не припомню.
   - А спите вы как? Втроем...
   - Иван Михайлович! - укоризненно погрозил собеседнику пальцем Волков. Тот смутился еще больше.
   - А что, "Иван Михайлович"! Старший майор госбезопасности Кречко - большая сволочь, но он также и человек. Со многими бабами имел это удовольствие, но с двумя, признаться, ни разу... кхм!
   Волков поглядел в окно. Ни черта не видно, но где-то там, в темноте проплывают леса, поля и редкие деревеньки Витебщины. Ну чего этот мудак приклеился со своими вопросами?
   - Это, как бутерброд! - наконец ответил он, - с одним куском колбасы - просто вкусно, но с двумя - вкуснее. И давайте больше не будем терзать падишаха воспоминаниями об утраченном гареме!
   - Прошу прощения, - повинился Кречко, - поймите, у какого-нибудь араба я спрашивать бы постеснялся, а тут - свой брат славянин... кхм! А у вас в Москве и впрямь никаких знакомых нет?
   - Иван Михайлович! - укоризненно протянул Волков, - ну что вы, в самом деле! Я в Москве всего два раза был. Один раз в восемьдесят первом году, сразу после Олимпиады. Другой - в восемьдесят третьем. Проездом в Ленинград. Мои знакомые и самые близкие родственники еще попросту не родились! Даже моя мама с пятьдесят второго года!
   Кречко в это время поправлял кокарду на своей шапке. Как говорится, энкавэдэшник всегда на работе. Даже если его там нет. Вроде бы Андрей Константинович и не вызывает никаких подозрений. А в то же время - подозрительный субъект он, ну просто до чрезвычайности! Такая же ситуация, как и с Богом: вроде бы доказали, что нет его по всем канонам диалектического материализма; а если все-таки есть... каждый наизусть "Отче наш" помнит. Грянет гром, так и перекрестишься - что поделать!
   - Слыхали? - спросил он внезапно, - в следующем году решили все-таки строить Дворец Советов. Пять лет уже проект мусолят, даже станцию метро открыли.
   - Да? - отвлекся Андрей Константинович, - конечно, пусть строят.
   Этого Кречко уже вынести не смог. Ладно, пусть его нежданно обретенный знакомец прибыл хоть с обратной стороны Луны. Но ведь про Дворец Советов он должен был слышать! А то отреагировал так, как будто услыхал об открытии новой песочницы. Ведь только конкурс на лучший проект охватил лучших архитекторов мира, но победил наш, русский человек - Борис Иофан. Не совсем русский, но какая разница!
   - У вас что, про Дворец Советов ничего не известно? - недоверчиво спросил он, пытливо вглядываясь в собеседника. Тот пожал плечами.
   - А чем он знаменит?
   - Как, чем знаменит! - взорвался Кречко, - да ведь это самое высокое сооружение в Европе - полкилометра высотой. Огромный дворец с гигантской статуей Ленина наверху! Неужели вы ничего о нем не слышали?
   - Такого здания нет, - возразил Волков, - в наше время самое высокое сооружение Европы - телебашня где-то в Польше. Свыше шестисот метров. Останкинская телебашня в Москве - около пятисот с половиной метров. А про Дворец Советов я не слышал. Но мне доподлинно известно, что такого здания в Москве не было.
   Старший майор бессильно опустился на полку. Значит, если верить Волкову, проект так и останется проектом. А жаль - такое сооружение сделало бы честь не только советской, но и мировой архитектуре. Как жаль!
   - Интересно, а что помешало осуществить проект? - спросил он, разговаривая сам с собой.
   Мысли у Волкова были насчет того, что именно помешало. Однако, он принципиально решил не упоминать о грядущей войне, пока не встретится с фигурой позначительнее майора. Пусть и старшего. Маловата личность для осознания подобных фактов. Вот Сталин - это другое дело. Однако к Вождю всех времен и народов подобраться не так то просто. В идеале, подошел бы и Лаврентий Павлович - узнавал о нем кое-что Волков из архивов Базы на Унтерзонне. Не такая уж это была сучья "Лапа" - сокращение от Лаврентий Павлович. Многие из давно канувших в Лету авторов воспоминаний отзывались о Лаврентии Павловиче как о крепком хозяйственнике, направляемом на самые ответственные "пожарные" участки. И он справлялся. Так что как ни старался Андрей Константинович, а не мог себе вообразить крепкого хозяйственника, рубящего под собой сучья.
   Зато гораздо более вероятным казалось ему то, что наши знаменитые переписчики Истории, эти борзописцы и летописцы искусно меняли освещение героев советской античности в связи с генеральной линией партии. Им указывали сверху - они ретушировали. И хрен разберет в девяностом году, что за человек был какой-нибудь Вячеслав Менжинский. Это после трех-четырех смен курса. Вроде и лет прошло не так уж много, но все перепачкано так, словно на картину гениального художника нагадил кот и размазал свои экскременты по всему полотну. Пришли реставраторы, очистили картину, громко браня несчастное животное, но активная химическая среда успела сотворить с раствором необратимое. И гадают после люди: то ли баба с такой рожей считалась в эпоху Декаданса эталоном красоты, то ли что-то случилось с полотном. Но виноват вовсе не кот, а сторож, которому было скучно без домашнего любимца.
   - О чем задумались, Андрей Константинович? - поинтересовался Кречко, - небось, о семье своей вспоминаете?
   Волков глянул на него. Старший майор госбезопасности устроился поудобнее на своей полке и прикрыл глаза от наслаждения. В вагоне было тепло, но не жарко, рельсы стучали свой, известный всякому путешественнику мотив, а мягкий свет верхнего светильника смягчал резкие черты энкавэдэшника.
   - Военный человек, Иван Михайлович, о семье вспоминает в свободное время. А его, обычно, не так уж и много.
   - Верно! - согласился Кречко, - но, например, фото моей супруги всегда со мной. Где же мой лопатник? А, вот он, паршивец!
   Иван Михайлович достал из портмоне маленький кусочек картона и протянул его Волкову. Тот взял его и вгляделся в миловидное женское лицо.
   - Хорошенькая, сказал он.
   - А у вас с собой ничего похожего, конечно, нет! - построил утвердительную фразу Кречко, однако его собеседник лишь рассмеялся.
   - Да бог с вами, Иван Михайлович! Хватит меня проверять уже... есть, есть конечно же!
   Он извлек из внутреннего кармана кителя небольшой бумажник - генералу ее величества Императрицы Российской для денег служил небольшой кошель, крепившийся к поясу мундира. Из бумажника он достал снимок, на котором красовались обе его супруги и он сам - застывший посредине в расслабленной позе.
   - Извольте! Только пальцами глянца не касайтесь - смажете.
   Кречко буквально выхватил у него фото и ястребиными очами впился в него.
   - Цветная! - буквально выдохнул он.
   - А какая же еще? У нас везде нынче цветные снимки - даже на паспортах.
   - Ну, это уже полная брехня!
   - Жаль, с собой документов никаких - я бы вам продемонстрировал. В начале восемнадцатого века как-то больше верят рожам и словам. Лишь выезжающие в Европу имеют себе бумагу с описанием примет подателя. Петруша пытался пачпорт ввести с ежегодной его перерегистрацией, но мы сие дело пресекли.
   - Не понимаю. Зачем каждый год паспорт менять? - пожал плечами Кречко.
   - А чтобы денежки в казну шли. Армия то у России половину бюджета в самый скромный год съедала. Вот и платил народ сорок видов налога. Ладно, не будем вспоминать об этом - до сих пор тошно. Не представляете, с чем сталкиваться приходилось!
   Кречко встал и оперся обеими руками о столешницу. Окно было темным, сквозь него не было видно решительно ничего, но он не вглядывался. Он вдумывался.
   - Знаете, Андрей Константинович, ну хоть на куски меня режьте - не получается верить во все эти путешествия во времени и пространстве! Марксизм в это не верит!
   - Ну так и не верьте!
   - Тогда выходит - шпиён вы, батенька!
   - А вы - идиот, любезный Иван Михайлович! Верите в какое-то липовое учение сбрендившего нахрен немца, а то что под рукой - замечать не желаете. Боитесь, как бы крышу ветром не унесло?
   - Какую крышу? - не понял Кречко. На "идиота" он не обиделся, так как допускал в полемике известный перекал спиралей нравственности.
   - Выражение такое. Крыша - это синоним сознания, рассудка.
   - Странные у вас там синонимы. Давайте лучше в вагон-ресторан сходим, водочки накатим. Сносит меня что-то, в голове не укладывается эта ваша концепция Мироздания. Кстати, товарищ Волков, а почему вы не пьянеете, как все нормальные люди? Что-то не замечал, а уж за столом нам раза три сиживать приходилось.
   - Организм моментально разлагает спирт на составляющие.
   - Полезное качество... хотя и не совсем. А если стресс снять или расслабиться нужно, то что вы употребляете?
   - Настойку коки на спирту. Здесь такую штуку не найти. Так что, вы серьезно настроены насчет ресторана?
   - Абсолютно! Мне просто необходимо выпить двести грамм под горячую закуску. Иначе я за себя не ручаюсь. Думаете, легко быть рядом с человеком из другого времени?
   Хотя Волков и не был голоден, но глянуть на довоенный вагон-ресторан ему очень хотелось. Поэтому он без возражений оделся и повесил на плечу сумку с ноутбуком.
   - Можете оставить здесь ваш искусственный интеллект! - поморщился старший майор госбезопасности, - не украдут.
   - Береженого Бог бережет! - покачал головой Андрей Константинович, - эта вещь здесь бесценна, потому как аналогов не имеет.
   Кречко хмыкнул и опечатал своё купе большой печатью с номером "7". Подошедшей проводнице было велено не спускать с купе глаз - там, дескать, в саквояже находятся секретные бумаги. Бумаги там и вправду были - скомканные "Известия", в которых еще вчера хранилась вареная курица, да несколько брошюр с текстами речей товарища Сталина. Об этом Иван Михайлович поведал по пути в вагон-ресторан, до которого оказалось несколько переходов по промерзшим тамбурам и теплым вагонам первого и второго классов.
   В ресторане было довольно-таки многолюдно: почти все места были заняты, но метрдотель среагировал моментально и освободил товарищам чекистам столик у самого входа. Обслужил он их так же стремительно, как будто собственную тещу. Кречко заказал котлеты по-киевски с лапшой, а аскет Волков ограничился на ночь салатом из кольраби и селедочным хвостом. Двухсотграммовый графин водки почти в одиночку "уговорил" Иван Михайлович - его собеседник согласился лишь на рюмку "за товарища Сталина". Откушав водки, Кречко размяк и стал добрее душой.
   - Свихнусь я с вами, Андрей Константинович! - пожаловался он, разминая в пальцах папиросу, - вначале все казалось правильным...
   - А что теперь? Сомнения одолевают?
   - Не перебивайте, прошу вас. Мне, видите ли, есть что терять: хорошую должность, молодую супругу и красавицу-дочку. Вареньке моей всего двенадцать лет... думаю, вы понимаете мои тревоги?
   - Не только понимаю, но и полностью разделяю, - Волков допил остававшуюся в его рюмке водку, - вы мне, главное, контакт необходимый обеспечьте... иначе не вижу смысла вообще ни в чем.
   Кречко искоса глянул на него.
   - Неделя цельная уйти может, пока я попаду на прием к Лаврентию Павловичу. Он хоть пока еще официально не назначен наркомом внутренних дел, но все нити у него в руках. Ежов - чистой воды фантом. Понимаете, что я хочу сказать?
   - Конечно.
   - Нихрена ты, Константиныч, не понимаешь! Мне придется прыгать через головы Куклачева и Меркулова! А Меркулов - мужик злопамятный. Этот Всеволод Николаевич, у него знаешь клыки какие? Не совайся!
   Краем уха Андрей Константинович слыхал, что на прием к Берии попасть было проще простого. От сведущего человека слыхал, но афишировать это пока не стоит.
   - А кто он, этот Меркулов? - спросил он.
   - Заместитель начальника Главного Управления госбезопасности. Второй человек после Лаврентия Павловича. Третий после Бога. Это у вас там при Софье госбезопасностью не пахло, а у нас... враги кругом, генерал!
   Волков вспомнил про контору светлейшего князя-кесаря Ромодановского и хмыкнул. Спецслужбы существовали еще при царе Горохе, только назывались по другому. Суть от этого не изменилась. Он доел свой салат и подождал, пока Кречко расправится с последней котлетой. Иван Михайлович легким посвистом подозвал метрдотеля, достал портмоне и расплатился. Волков в это время конфузливо смотрел в темное окно, а на обратном пути сказал:
   - Знали бы вы, как стыдно нормальному, здоровому мужику, когда за него расплачиваются в ресторане!
   - Вы у меня в гостях, батенька! - процедил уже "теплый" Кречко, - теперь у нас одна судьба. Мля! Такой геморрой на плечи взвалил! Так бы и врезал себе под задницу сапогом! Короче, генерал, или как вас там... утро вечера мудренее. Осведомлены о такой поговорке? Отлично! Всем отбой!
   Выпивший Иван Михайлович старался не смотреть собеседнику в глаза. Утром он проснулся буквально за полчаса до прибытия и сразу отправился умываться. На Белорусский вокзал поезд Вильно-Москва прибыл около полудня - зимнее солнце стояло точно посредине малой дуги. Выходя на перрон, Андрей Константинович весьма удивился. Точно таким же он запомнился ему и в собственном детстве начала восьмидесятых, когда доводилось посещать столицу. Волков вслух высказал свое удивление, на что его собеседник, равнодушно глядя в сторону, ответил:
   - Чего тут удивляться? Вокзал построен всего лишь в двенадцатом году - четверть века назад. Говорят, кучу царских червонцев на него угробили...
   - А других тогда не было. Но что любопытно - и в конце двадцатого века подъезд к вокзалу остался четырехпутным. Как у вас сейчас. Перрон для электричек не в счет. Да я там и ни разу не был...
   - Электрички у нас только на Ярославском и Курском направлениях, - будто вспоминая о чем-то неприятном, сказал Кречко, - поговаривают, что и на Ленинградском "эсвэшки" вскоре забегают... не знаю. Вот что, любезный Андрей Константинович, нам нужно к коменданту вокзала зайти - отметиться.
   Нехорошо бегали у старшего майора госбезопасности глаза. Как будто задумал он свершить нечто постыдное, не согласующееся с понятиями его офицерской чести. К несчастию, Волков в это время загляделся на красавец паровоз Фт - локомотив финского производства, мимо которого они шествовали к указателю с лаконичной надписью "Выход в город".
   - Нам сюда, произнес Кречко, потянув собеседника за рукав.
   Они вошли в служебное помещение вокзала, прошли мимо вооруженного табельным оружием милиционера и остановились напротив строгой серой двери с надписью "Комендант". Иван Михайлович постучал и зашел первым, сделав знак Волкову, чтобы следовал за ним.
   - Ну, вот и мы! - радостно произнес Кречко.
   От двери за спинами прибывших отделились два крепко сбитых мужика в кожаных куртках, встали по бокам и чуть сзади Андрея Константиновича. Со стульев поднялись еще двое. Сидящий за столом человек в форме старшего лейтенанта госбезопасности засмеялся.
   - Здравствуйте, Иван Михайлович! Кого это вы прихватили по дороге?
   Волков беззвучно застонал. Ну конечно! Надо было быть последним кретином, чтобы поверить в искренность человека, носящего погоны комиссариата госбезопасности! В принципе, он мог бы расшвырять всю эту кодлу в пять секунд - здоровье, поддерживаемое заботливым симбионтом, позволяло. А что дальше? Судьба изгоя, человека вне закона, который вынужден шарахаться от каждого встречного? Тем временем ловкие и проворные руки оперов НКВД расстегнули его тулуп и вот уже его ноутбук перекочевал к старшему майору госбезопасности Кречко. Тот улыбнулся и положил его на стол.
   - Извиняйте, гражданин Волков, или как вас там... ну нет у меня права на легкую веру первому встречному. Особенно, если он весьма непонятный субъект. Не приучены мы верить во всякие небылицы.
   До этого времени Андрей Константинович, стоявший неподвижным истуканом, перевел взгляд на своего попутчика и сказал, заглянув ему прямо в глаза:
   - Ну, что ж, проверяйте! Но учти, майор, если посеешь ноутбук, я тебя с того света достану и к маврам на галеры отправлю! Ты меня хорошо понял?
   Кречко от этого взгляда передернуло и обдало морозом. Но, справившись с собой, приказал операм:
   - Уведите задержанного! - оперативники поспешили исполнить приказ.
   Когда Волкова увели, он сел на место коменданта, любезно освобожденное старшим лейтенантом, и снял трубку телефона. Набрал номер, терпеливо вслушиваясь в раздающиеся гудки.
   - Алло, ну здравствуй, Дарья! В Москве, где же еще! Вчера вызвали... к вечеру буду. Как Варвара? Отлично. Ну все, целую!
   Старший лейтенант деликатно отвернулся, пока его начальство беседовало по телефону с супругой. Отправиться бы сейчас товарищу старшему майору с дороги домой, принять ванну расслабляющую, в постельку теплую к Дарье Петровне забраться. Чаю после откушать стакана три с калачами московскими... эх! Тяжелая у них работа! Тяжелая, но почетная! Неблагодарная... но почетная. И хорошо оплачиваемая. Промолчал старлейт. Спросил только:
   - Иван Михайлович, а что за птица то?
   - Гусь, брат! Да гусь непростой! Видал, чем мне пригрозил? Стоп, Апполонов! Даже не вздумай прикасаться к этой хреновине - лапы отобью!
   Федор Апполонов недоуменно глянул на начальника, но руки послушно убрал. Да что это такое, в самом деле? Он за пять лет совместной работы впервые видит Ивана Михайловича в таком нервном состоянии. Неужто испугался Кречко угроз этого странного незнакомца? Рискнул задать еще один вопрос:
   - А что там? Секретные бумаги?
   - Дурень! - в сердцах бросил Кречко, - техника это, нашей науке неизвестная. Пока неизвестная. Прав Волков, подлец! За потерю такого чемоданчика полстраны перестрелять можно! Такие возможности открываются!
   Старлейт побледнел.
   - А что делать-то?
   - Вызывай усиленный наряд, доставим его на Лубянку. Спрячем его в мой сейф - место надежное.
   - А может, сразу к товарищу Куклачеву? - рискнул предположить Федор.
   - А если я ошибаюсь? - огрызнулся Иван Михайлович, - тебе приятно перед начальством дураком стоять, когда руки по швам? Нет? Вот и мне неприятно! Свяжись с Лубянкой - пусть пришлют наряд на автомобиле. Два человека помимо водителя. Иначе все в машину не вместимся. Можешь сказать коменданту, что через полчаса его кабинет освободится. Не забудь поблагодарить за помощь органам, понял?
   Волкова трясло внутри "воронка", он сидел на низенькой металлической скамеечке, отделенной от караула решеткой, сработанной из полуторасантиметровых арматурин. Двое конвойных молча дымили "Казбеком" и время от времени чесали за ухом "сотрудника Рекса" - здоровенного кобеля немецкой овчарки. Пес время от времени поскуливал и в шутку хватал зубами за протянутые ладони. Ехали недолго - минут двадцать. В конце автомобиль несколько раз свернул и замер перед финальным рывком.
   - Конечная станция - Лубянка! - произнес один из конвоиров, - к выходу готовимся заранее.
   Оба громко заржали. "Оперуполномоченный Рекс" недовольно заворчал, когда открылась решетка, и Волков вышел из тесной клетки. В виду того, что было довольно скользко, наручники на него надели спереди, а не сзади, и это Андрея Константиновича весьма обрадовало. В таком положении у него, пожалуй, был даже некоторый гандикап. Волков при дневном свете внимательно рассмотрел свои ручные кандалы. Это были знаменитые наручники известной во всем мире фирмы "Смитт и Вессон", доставшиеся нынешним органов от их предшественников - Тайной полиции.
   - Пошел вперед! - подтолкнул его один из оперов сзади.
   Андрей Константинович спустился по ведущей вниз лестнице- сквозь прорезанные в цоколе двери, обитые металлическим листом. Оба его конвоира шли сзади. Достигнув нижней площадки, один велел ему встать лицом к бетонной стене, а другой нажал кнопку звонка, прикрепленную металлической скобой на дверной коробке. Двери распахнулись моментально, как будто их ждали часов шесть и не успели даже позавтракать. Мужчина с четырьмя кубиками в петлицах щелкнул каблуками:
   - Помощник дежурного коменданта - Васильев! Кого привезли?
   Один из конвоиров передал встречавшему пакет и хмыкнул:
   - Там все написано, товарищ Васильев. И кого привезли, и когда увезут, и все остальное. Бывай здоров!
   Волков остался с помощником дежурного коменданта один на один. Тот задумчиво посмотрел на него и что-то черканул в отрывном календаре. Затем поднял эбонитовую трубку телефона и негромко произнес:
   - Симагин, зайди.
   Молча сел за стол и закурил сигарету. Как только между ним и Волковым оказалась значительная дымовая завеса, спросил:
   - Может, сигарету?
   - Не курю! - отрицательно помотал головой Андрей Константинович.
   - Это хорошо. Вы в каком звании?
   - А что, заметно?
   - Слава богу, навострился за пятнадцать лет военных от гражданских отличать. Так в каком звании? Майор, подполковник?
   - В понятных вам единицах измерения... генерал-лейтенант! - хмыкнул Волков, наблюдая, как вытягивается лицо у помощника дежурного.
   - В Красной Армии нет генералов, - несколько неуверенно выдавил тот.
   - Тогда командарм второго ранга. Слушайте, какая вам разница, если вы при аресте все равно погоны срываете? И в сопроводительной должно быть указано...
   - Разговорчики!
   - Молчу-молчу!
   - Условия содержания под стражей! - хмыкнул Васильев, - вот какая разница.
   Тут в караульное помещение заглянул плохо выбритый детина в погонах старшего надзирателя.
   - Вызывали?
   - Да, Симагин! Отведи-ка задержанного в камеру номер ноль-ноль-пятнадцать. К бывшему комкору Иванову. Согласно предписанию, гражданина Волкова требуется содержать в одиночке, но откуда ж я возьму такую роскошь?
   - Следуйте за мной! - безразличным тоном предложил Симагин.
   Пройдя в дверь, пропустил арестованного перед собой.
   - Теперь вперед!
   Таким же бесцветным и безразличным был его голос при командах "налево", "направо", "пропустить", "к стене". Спустившись по узкой лестнице на второй этаж цокольного этажа, старший надзиратель кликнул дежурного вертухая и они вдвоем проводили Андрея Константиновича до камеры номер 15. Пока Симагин снимал с него наручники, вертухай отпер дверь камеры и жизнерадостно объявил:
   - Пополнение к вам, арестованный Иванов!
   - Как, пополнение? - донеслось изнутри. Ведь товарищ следователь обещал...
   - У всех своя работа, Иванов! - буркнул старший надзиратель, - следователь обещает, а я исполняю. Другой следователь вот тоже гражданину пообещал... короче, знакомьтесь!
   Волков вошел внутрь тесной одиночки и подождал, пока за ним захлопнется дверь. Но и после остался стоять у порога, рассматривая обстановку камеры. За свою долгую жизнь он впервые оказался в заключении. Что ж, от сумы да тюрьмы... как говорится, не зарекайся. Тем более. Что пока к нему не применяли никаких насильственных методов, если не считать таковыми саму процедуру ареста. Может, все еще образуется... товарищи разберутся, выпустят. Тьфу ты, черт! И часа не прошло, как арестовали, а уже психология изменилась. Смотри, как бы вперед ногами отсюда не вынесли!
   Волков осмотрел крохотное помещение одиночки. Несмотря на название, в камере стояли двухэтажные деревянные нары с роскошными соломенными матрацами неопределенного цвета. Крохотная лампочка свечей в двадцать нерешительно разгоняла темноту и даже не позволяла рассмотреть лица сидящего на нижней шконке.
   - А мне говорили, что камеры освещаются так, что спать невозможно! - произнес Андрей Константинович в полутьму, - здравствуйте, товарищ!
   - Товарищи остались за забором! - тоскливо произнес некто с редкой фамилией Иванов, - а здесь находятся исключительно враги народа.
   - Тогда позвольте представиться: враг народа - Волков Андрей Константинович.
   - Не скажу, что рад знакомству, - хмыкнул мужчина, - но вежливость соблюдем. Иванов Петр Максимович. Бывший начальник штаба семнадцатой армии. Комкор. Третий месяц здесь кантуюсь... а сильные лампочки вворачивают тем, кто ни в чем не признается.
   - А вы, значит...
   - Вот только не нужно осуждать, товарищ! - Иванов при слове "товарищ" запнулся, - я месяц не спал и трое суток навытяжку стоял перед идиотами в синих фуражках. Да и просили признать не так уж много...
   Волков неопределенно хмыкнул. Это в детстве, будучи пионером, просто было осуждать сломавшихся под пытками. И восхищаться "пионерами-героями", и преклоняться перед мудростью партии. А когда вот так - загонят в задницу рыболовный крюк самого большого калибра, а в газетах напишут, что сам его проглотил...
   - Я не осуждаю, - мягко сказал он, - неизвестно еще, в чем придется признаваться мне. А ведь попросят, сукины дети, еще как попросят!
   - Простите, - произнес бывший начальник штаба, - я не расслышал, вы на какой должности служили?
   - А кто сказал, что я служил? - удивился Андрей Константинович, - я в деревенской школе детишкам французский язык преподаю. Пошел как-то в лес за грибами, и сам того не желая, заблудился. Вышел в каком-то незнакомом месте... даже не предполагал, что такое есть в нашем лесу. Каменные здания, огражденные колючей проволокой... вышли двое вооруженных карабинами и с собакой... собака из них самая добрая была. И вот теперь меня обвиняют в шпионаже. Какой из меня, нахрен, шпион?
   - Удивительно! - покачал головой Петр Максимович, - простого учителя запирают вместе с высшим комсоставом. А в шпионаже нынче обвинят всех. Время такое...
   Он недоговорил, но из его серых командирских глаз внезапно хлынула волна недоверия. Мол, знаем мы таких учителей, которых подсаживают к комкорам. Пусть даже и к бывшим комкорам. В том, что он "бывший", Иванов не сомневался. О реабилитированных пока не слышали. Он, во всяком случае, не слышал.
   - Так я займу верхнюю коечку? - ласково посмотрел на него Волков. Он молча кивнул и отрешенно уставился в темный угол, где, судя по запаху, стояла параша.
   Его неожиданный и незваный гость ловко запрыгнул на верхнюю шконку, отчего пятисантиметровые доски жалобно заскрипели под отнюдь не легким его весом, зевнул с наслаждением вольного человека.
   - Сколько времени, не подскажете? - спросил Иванов, - я видел, что у вас хронометр не отобрали.
   - Около шести вечера, - до ушей комкора донесся еще один зевок Волкова, - забыли, наверное, про мои часы.
   Иванов решился.
   - Не похожи вы на преподавателя французского. Где вы проходили службу, товарищ Волков?
   - Отдельный Лазурный Корпус! - ответил тот, засыпая, - командиром.
   Петр Максимович честно пытался уснуть, но из головы не шли последние слова его сокамерника. Ни о каких "лазурных корпусах" Иванов не слышал, о своем собеседнике до сих пор тоже ничего не знал, хотя вот это как раз и не странно. В свете последних событий корпусами командовали бывшие капитаны и майоры, то есть, комбаты. Но Волков не походил на майора. У него было суровое лицо как минимум командарма второго ранга, поставившего не на ту лошадку... странно это все. Но ему что до этого? Скоро суд, приговор, неотвратимые десять плюс пять по пятьдесят восьмой статье. И томительное ожидание пятьдесят третьего года, и случившиеся в связи с этим пятьдесят пять лет. Практически, старость. Как же партия могла в нем так ошибаться, а? Да не участвовал он в этом проклятом заговоре! К жене Фриновского он ходил, а не на собрания комсостава!
   А в душе червячок сомнения. "Не возжелай жены ближнего своего" - написано в Библии. Это Фриновский то - ближний? Выскочка хренов, Хреновский! А жена у него ничего: колени белые, мягкие; талия зовущая, губы податливые; мужу некогда заниматься прелестной женщиной - все заговоры против товарища Сталина плетет. Зачем такому молодая жена?
   Тревожный эротический сон Иванова был прерван металлическим лязгом. Дверь камеры отворилась и суровый пропитый голос объявил:
   - Волков! На допрос!
   Не спавший вот уже полтора часа Андрей Константинович быстро слез со шконки и проследовал к двери. Начиналась новая жизнь - жизнь политзаключенного страшных тридцатых.
  

Глава 4.

   - Проходите, Иван Михайлович! Не стесняйтесь, мы ведь с вами не первый год работаем на ответственных должностях.
   - Спасибо! Вы правы, Лаврентий Павлович! Но уж случай больно неординарный...
   - Это вы бросьте! Для меня все случаи важны! И ординарные, - нарком черканул что-то на лежащем перед ним листке бумаги, - и неординарные.
   Берия снял пенсне, которое наводило прямо какой-то мистический ужас на его гостей, и поднял трубку телефона.
   - Будьте добры, чаю!
   Пригласив жестом Кречко присесть на стул напротив, он взглянул на него уже простым взглядом, без магической силы пенсне.
   - Так что у вас случилось?
   Кречко вздохнул. Мужик он был в годах, заматеревший на этой собачьей работе, но все равно - случай с его непонятным попутчиком из Белоруссии стоял особняком. Творилась какая-то чертовщина: как говорится, ни Ленин, ни Маркс подобных историй не описывали - от всего этого веяло сверхъестественностью. Он пригорюнился.
   - Только попрошу вас, Лаврентий Павлович, отнестись к моему рассказу серьезно и не сомневаться в моем психическом расстройстве... прошу прощения, здоровье.
   - Да не волнуйтесь вы! - мягко повторил Берия, - рассказывайте все по-порядку.
   Иван Михайлович крякнул, пробормотал, что во всем случившемся порядку нету ни на грош, но рассказывать начал почему-то с того места, когда отъезжал в командировку. Лаврентий Павлович застыл и превратился в слух. Не часто в его работе выпадали такие моменты, когда можно было спокойно откинуться на спинку мягкого, кожаного кресла и даже вытянуть ноги. По ходу он только уточнил результаты проверки Полоцкого укрепрайона, сделав несколько пометок на перекидном календаре.
   - Значит, вы не видели, откуда появился этот ваш Волков?
   - Откуда! - пожал плечами Кречко, - он с таким же успехом мог спрыгнуть и с поезда... честно говоря, товарищ Берия, при современном развитии печатного дела на Западе...
   - Это вы о чем?
   - Да я о фотоснимке... Волков мне демонстрировал фото, где он снят с обеими своими "женами". Еще хронометр у него необычный... но больше всего вызвало мое удивление...
   - Да-да! И не только ваше удивление! Я бы тоже взглянул на этот таинственный прибор. Саперы его прослушали?
   - И не только саперы! Я этот чемоданчик проверил в нашей лаборатории - ничего, даже отдаленно напоминающего взрывчатку! Ничего особенного!
   - Ни-че-го, - медленно, с расстановкой проговорил Берия, - или все? Это его вы принесли с собой?
   Кречко с типично ламерской неуклюжестью положил на стол ноутбук и поддел ногтем большого пальца защелку крышки-экрана.
   - Насколько я понял, - извиняющимся тоном проговорил он, - этот прибор может работать как от электрической сети, так и от аккумуляторных батарей. А вот нажатие на эту кнопку его включает...
   - Ну, так нажмите! Смелее!
   Кречко ткнул мизинцем правой руки в кнопку "Power". Остальные пальцы его по-крестьянски громадных рук для этой цели не подходили. При появлении на экране заставки "IBM" Лаврентий Павлович недовольно нахмурился.
   - Зарубеж! - тем временем по экрану пробежала полоска стандартной загрузка "Виндовоза", - точно, зарубежное!
   Два чекиста уныло смотрели на рабочий стол "Windows", где красовались обои с изображением фрегата, стоявшего на якоре у пристани Гдова. По рабочему столу были щедро разбросаны иконки с надписями на нескольких языках: русском, английском и французском.
   - Полиглот, твою мать! - вполголоса выругался Кречко.
   - Да!!! - выдохнул Берия, - и что же ваши специалисты, Иван Михайлович? К какому выводу они пришли?
   - Мои специалисты наврут с три короба, чтобы не угодить под горячую руку в холодный Магадан, - буркнул старший майор, - доложили мне, что "при существующем развитии технологий, создать данный предмет невозможно. Даже на Западе". Бред!!!
   - А может и не бред! - рассудительно сказал нарком внутренних дел, - как говорят у нас в Абхазии, "не все так просто"... а сколько-нибудь значительных успехов в обращении с этим... предметом... они достигли?
   Кречко возмущенно фыркнул:
   - Говорят, что научились правильно выключать. Один из техников болтал что-то о пасьянсах, но от него пахло водкой и вообще. Вот, смотрите, товарищ Берия!
   Он нажал пальцем на одну из нижних клавишей слева и с помощью манипуляций курсором завершил работу операционной системы. Пискнув в последний раз, ноутбук выключился.
   Берия пожевал узкими губами.
   - Уже неплохо. Что ж, Иван Михайлович, история получается весьма интересная. Наверное, пора выпускать вашего протеже из карцера...
   - Из карцера? - ужаснулся Кречко, - что же он натворил такого, что его...
   - Зверски избил двоих следователей! - нехорошо улыбнулся Лаврентий Павлович, - при попытке проведения ими... несколько не совсем демократического...
   - Они били его? По-моему, я в сопроводительных документах оставил достаточно четкие инструкции! Ну, я им!
   - Поздно, батенька! - в устах Берии это ленинское крылатое слово звучало несколько странно, - ваш подопечный выдал им по первое число... последнего месяца. Хотел бы я знать, где это его обучили расправляться... одного и безоружного с двумя вооруженными людьми... профессионалами.
   Кречко пробормотал несколько слов насчет того, что эти "профессионалы" привыкли издеваться над запуганными и беззащитными людьми, но как только сами получили по морде, тут же забыли свои профессиональные навыки. А, судя по тому, что он успел узнать о Волкове - тот волчара непростой.
   - И фамилия у него соответствующая, - заметил Берия, - так что, Иван Михайлович, мы будем делать с вашим найденышем? Разрабатывать его нужно, но и дальнейшее пребывание на Лубянке господина Волкова становится нежелательным. Остальные наши сотрудники постараются завершить то, что не удалось их коллегам. Несмотря на недвусмысленные распоряжения...
   - Может, его в Кремле где-нибудь разместить? - предложил Кречко, но Берия возразил:
   - Нет. Слишком заметно и много вопросов возникнет. А если его поместить на "Объекте N110", то будет не совсем удобно нам - далеко...
   - В Сухановку? Не стоит!
   - Нет, однозначно!
   - А если в Бутырку? Тьфу ты! Да что, у нас и мест подходящих для этого нет?
   - Вот, товарищ Кречко, так и получается. Мест хватает, но подходящих - ни одного. Есть один хороший адресок в Кунцево, да слишком близко оно к...
   - К даче Иосифа Виссарионовича? - выдохнул старший майор.
   - Практически, рядом. Зато там расположен резервный взвод охраны. Надежные, проверенные люди. Не натворят глупостей, не станут задавать лишних вопросов.
   - Но ведь рядом с товарищем Сталиным! - упрямо бубнил Иван Михайлович. Берия надел пенсне.
   - Эх, товарищ Кречко! Рядом с товарищем Сталиным всякие люди находились. Сегодня - преданный ленинец, а завтра оказывается, что наймит японской разведки. Слыхали, про Блюхера?
   Кречко негодующе покачал головой.
   - Да, Лаврентий Павлович! Кто бы мог подумать, что такой легендарный командир - и окажется предателем!
   - Чушь! Какой из Блюхера шпион? Пьяница, да, первостатейный! Перестарался товарищ Ежов, и вашего "легендарного командира" уже нет. А нам с вами, Иван Михайлович, нужно сделать так, чтобы этот таинственный товарищ Волков не исчез куда-нибудь "случайно" из-за того, что прихвостень Дяди Коли его кирпичом решил погладить. Я напишу приказ: арестованного Волкова перевести на спецобъект N110, а лично вы отвезете его в Кунцево вот по этому адресу. В Сухановку отправите кого-нибудь другого.
   Берия быстро черканул несколько строчек по-грузински на четвертушке бумаги.
   - Уж извините, там начальник охраны - капитан Ашветия, а это - вместо пароля. Насколько мне известно, вы грузинским языком не владеете...
   Кречко протестующе замахал руками:
   - Даже со словарем!
   - Вот и Ашветия так подумает. А сейчас, Иван Михайлович, распорядитесь доставить арестованного. Очень хочется на него взглянуть. Надеюсь, большой опасности для нас нет... в особенности, для вас.
   - Почему это, для меня? - не понял Кречко, но Берия подмигнул ему из-под пенсне. Получилось достаточно дико.
   - Ну... ведь это вы его предали...
   - Вы полагаете, товарищ Берия, что я поступил неправильно?
   - Вы поступили в меру своей компетенции! - перебил его собеседник, - и согласно инструкции... распорядитесь доставить задержанного.
   Было видно, что Берию разговор с исполнительным Кречко несколько утомил. Он не стал ему рассказывать, что опытный сотрудник(каким вроде как является Кречко) вошел бы в еще большее доверие к Волкову, а затем постарался бы узнать его конкретные цели. Если Волков - иностранный шпион, то и цели у него соответствующие. И задания, и явки, и пароли и адреса... и много чего другого. Теперь, когда момент упущен, подследственного придется "колоть". А вот раскалываются далеко не все - это Лаврентий Павлович уяснил, просматривая избранные дела бывших товарищей по партии, а нынче личностей, снабженных беспощадным штампом "враг народа". Причем, раскалываются легче всего те, кто действительно участвовал в чем-то дурно пахнущем...
   Невеселые мысли завели Лаврентия Павловича далеко в дебри логики: индуктивной и дедуктивной; он едва не заплутал в собственных мыслях, пытаясь отыскать начало клубка в который спутались его умозаключения. В тот момент, когда Берия наконец решил, что для логических построений у него маловато информации, трое дюжих сотрудников НКВД ввели Андрея Константиновича. Вопреки опасениям Кречко, он был в довольно пристойном виде, если не считать помятых галифе и кителя. Ну, и недельной небритости на щеках - следствия пребывания в карцере.
   - Товарищ нарком, заключенный Волков доставлен!
   - Благодарю! - кивну Берия, - вы можете быть свободными. Подождите за дверью!
   - Но, товарищ нарком...
   - За дверью! - с нажимом произнес Лаврентий Павлович, - гражданин задержанный понимает, что ему отсюда не уйти... не правда ли... Андрей Константинович?
   Волков кивнул.
   - Задержанный все понимает. Ноутбук не профукали? - это уже вопрос к Кречко. Тот отрицательно помотал головой.
   Берия жестом приказал конвойным уйти и незаметно приоткрыл средний ящик стола, где у него лежал маленький "коровин". Тульский завод снабдил этими "пукалками" практически весь высший командный состав Красной Армии, но в серию они так и не пошли. В 1928 году подобный "подарочек" получил и Сталин, однако приказ о вооружении командного состава был подписан на легендарный ТТ. Тульский пистолет системы Токарева имел больший калибр, увеличенную дальность стрельбы и был начисто лишен некоторых недостатков ТК. Некоторые и них, например, застревание пули в стволе - весьма огорчали стрелков.
   Но в настоящий момент Волков даже не подозревал о существовании каких-то "коровиных", поэтому сделал вид, что не заметил, как рука наркома тенью метнулась к ящику стола. Забавно, но Кречко заметил, что Волков заметил. Он нервно дернул уголком рта и обнажил прореху в верхней челюсти. Этот зуб он потерял еще на Гражданской войне: пойманный за шкирки скаут петлюровцев брыкался, точно бешеная лошадь. Иван Михайлович виновато развел руками:
   - Вы поймите, Андрей Константинович, ну не имел я права вам верить! И сейчас не имею... бродит неизвестный субъект по территории укрепрайона, приборчик у него непонятный с собою... фокусы какие-то демонстрирует над собою.
   - Наше ведомство служит партии и народу страны и не имеет права на ошибки, касаемо всяческих шпионов! - скрипучим голосом наставительно произнес Берия.
   - Ага! - кивнул Волков, - поэтому четверть страны и пребывает ныне в ГУЛАГе. Как с этим быть?
   - Мы не святые! - сквозь зубы почти без акцента процедил нарком, - но стараемся быть объективными. Чистка рядов проводится и внутри самой системы...
   - Да кто вы такой, чтобы нас упрекать! - не вытерпел Кречко.
   - Вот те раз! - огорчился Волков, - я, по-моему, объяснил вам на доступном уровне! Что же мне теперь, новую легенду сочинять?
   - Ваши слова проверить... у нас нет никакой возможности, - твердо сказал Берия, - поэтому извините, но мы вам пока не верим.
   - Кассандре тоже не верили! - буркнул Волков, - а в результате Троянская война началась...
   - Еще одна красивая легенда! - перебил более образованный Берия.
   - Что вам, дату смерти... Блюхера сказать, что ли?
   Берия задумался. Точной даты расстрела Блюхера он не знал и сам - мельком просмотрел приведенные в исполнение приговоры и сделал необходимые пометки. А если... нет! Но все же...
   - Вы лучше скажите дату моей смерти! - решился наконец он.
   - А что толку? - ухмыльнулся Андрей Константинович, - пятнадцать лет ждать будете, чтобы проверить мои слова?
   Глубоко внутри Лаврентия Павловича распрямил спину червячок сомнения. Авось, этот малый прав, и он не последует в топку революции вслед за Ягодой и Ежовым. Хотя бы в ближайшее время. Тут же в разговор влез Кречко.
   - А что, Блюхера уже...
   - Девятого ноября! - кивнул Волков, - отлично помню, потому как эта дата - день рождения моего старшего сына.
   - А война будет? - продолжал расспросы Иван Михайлович.
   - Ну, хватит! - хмыкнул Андрей Константинович, - у вас допуск есть соответствующий, чтобы такие вопросы мне задавать? Вижу, ваши спецы так и не научились курсор "трэк-пойнтом" гонять. Иначе бы вы у меня подобных вещей не спрашивали...
   - Любопытно! - протянул Берия с едва уловимым акцентом, - что вы еще поняли?
   Понял я и еще одну вещь: вы не знаете, что у меня спросить, чтобы мне поверить, а я сейчас не знаю, что сказать, чтобы вы мне поверили.
   - В принципе, верно, - признал Берия, - а когда вы будете знать? Не скажу, что время нас поджимает, но все же...
   - Время вас как раз и поджимает, - загадочно произнес Волков, - я бы мог приступить к процессу убеждения прямо сейчас, но меня смущает присутствие товарища старшего майора...
   - При чем здесь я? - взвился Кречко, но Берия уже все понял и сказал:
   - К сожалению, прямо сейчас не получится. У меня через двадцать минут совещание. А вот завтра вечером - пожалуйста. Но не забудьте приготовить самые веские аргументы для моего убеждения.
   Лаврентий Павлович нажал на скрытую в панели стола кнопку, и тотчас в кабинет вошли сотрудники НКВД. Не раздумывая, нарком приказал старшему:
   - Приготовить гражданина задержанного к транспортировке. Выдать ему теплую одежду: тулуп, шапку и варежки. Вас, гражданин Волков, переводят на другой объект. Постарайтесь не конфликтовать с тамошней охраной.
   - Собака напала первой! - буркнул Андрей Константинович загадочную фразу, - Лаврентий Павлович, распорядитесь, пожалуйста, чтобы мне выдали мою прежнюю одежду. Все-таки, она моя... собственная.
   - Иван Михайлович, проконтролируйте! - приказал Берия.
   Кречко встал и кивнул головой.
   - Слушаюсь, товарищ нарком!
   Берия сделал рукой отпускающий жест и углубился в бумаги.
   - Это пусть останется у вас? - указал Кречко на ноутбук.
   - Да. Можете идти.
   Старший майор госбезопасности кивнул и вышел вслед за нарядом. По дороге он приказал старшему, чтобы ровно через час арестованный был в его автомобиле вместе с двумя сопровождающими, одетый точно так, как был доставлен на Лубянку три недели назад. И пусть только комендант попробует заявить, что вещи Волкова куда-то затерялись - дело на контроле лично у товарища Берия. "Старшой" понятливо кивнул и с преисполненным решимости лицом свернул направо - в боковой проход. Кречко прошел дальше и заглянул к старшему следователю Данилко, с которым когда-то познакомился на Гражданской войне.
   - Здорово, Ваня! - обрадовался тот визиту приятеля, - может, коньячку?
   - Я с утра ничего, кроме шампанского в рот не беру! - пошутил старший майор, - Денис, это по твоему отделу проходил мой подопечный? Некто Волков.
   - А, бузотер? Да, ты прав. Ну и подсунули вы мне подарочек, товарищ старший майор!
   - Что он натворил?
   - А ничего! Только поломал ребра двум моим следователям: Повшебному да Гниломедову. Гниломедову пришлось и селезенку вырезать - лопнула от ударов твоего "подопечного". Где ты откопал этого зверя, Ваня? И уж не обессудь: отыгрались мои ребята на нем по полной программе - в карцер волокли за ноги.
   Кречко налил себе из хозяйского графина стакан воды и залпом его выпил.
   - А я для кого в сопроводиловке написал "обращаться корректно"? А, майор? Наше с тобой счастье, что у наркома сегодня настроение хорошее...
   - Так ведь я вроде внимательно читал...
   - Вроде! - буркнул Кречко, остывая, - это еще хорошо, что на этом типе болячки заживают, как на собаке. Иначе, мое чувство, завтра ломали ребра бы уже тебе! А послезавтра - мне! Особый это типчик... ладно, я его забираю!
   - Куда? - удивился Данилко.
   - На муда! Лаврентий Павлович велел сменить ему режим содержания. Бывай, майор! И впредь внимательно читай сопроводиловки.
   Оставшись в одиночестве, Берия некоторое время писал, а затем вызвал секретаря и приказал не беспокоить его в течение часа. Секретарь отнесся к просьбе наркома с пониманием, так как тот приходил на работу с рассветом и уходил затемно. Хочет товарищ нарком соснуть часок - пожалуйста. Нарокм тоже человек. Но товарищ Берия и не думал спать. Вместо этого он пододвинул к себе ноутбук, неуверенным движением открыл его и, вглядываясь в черную поверхность экрана, задумался. Кречко докладывал, что эта штуковина может работать как от сети, так и от внутренних аккумуляторов. Но у каждого аккумулятора есть определенный предел - это недоучившийся студент политехнического института знал точно.
   - Эх, была не была! - прошептал он и добавил еще что-то по-абхазски.
   Напряжение в сети наркомата было двести двадцать вольт - это он знал точно. Включив вилку в розетку, расположенную на боковой стороне стола (подошла, однако), Лаврентий Павлович несколько раз ткнул пальцем в кнопку "Power". Ничего не произошло. Берия достал из нагрудного кармана кителя носовой платок и вытер промокнул вспотевший лоб. Затем еще раз надавил на злополучную кнопку. Неожиданно ноутбук ожил и по экрану резво побежала полоска индикатора загрузки операционной системы. Еще через тридцать секунд мелодия из динамиков оповестила, что компьютер готов к работе. Нарком вгляделся в изображение фрегата и обратил внимание на то, чего Кречко не заметил вовсе. На заднем плане виднелись "теплушки" грузового состава, поданного под разгрузку. Или, под загрузку.
   Недоверчиво хмыкнув, Берия продолжил осмотр хитроумного прибора. Клавиши с буквами располагались в той же последовательности, в которой он привык видеть их на печатных машинках. Для чего же были предназначены остальные клавиши? Он снова перевел взгляд на экран и обратил свое внимание на разбросанные по нему ярлыки с надписями: "Мой компьютер", "Winamp", "Microsoft Word", "Корзина". Ярлыков было более трех десятков и названия некоторых ему ничего не говорили, а некоторое и вовсе были на другом языке. Кажется, он сумел прочитать по-французски "Ле сан". Или что-то в этом роде.
   Затем внимание его привлек штырек тачпойнта, слегка возвышающийся над клавишами. Потрогав его, он обнаружил, что на экране в такт его касаниям движется курсор. Ради эксперимента Лаврентий Павлович навел его на один из значков и, не отдавая себе отчета в своих действиях, машинально нажал левую клавишу. Из динамиков щелкнуло и взору потрясенного наркома предстало окошко "Моего Компьютера".
   - Тьфу ты! - выругался Берия, вновь промакивая испарину на лбу.
   На экране он увидал иконки с изображением дисковода, логических дисков, физических и виртуальных устройств со съемными носителями, а также несколько пиктограмм папок с документами.
   - Что бы это могло значить? - прошептал он, - ничего не понимаю! "Логический диск "Цэ", Логический диск "Дэ"! Какая здесь может быть логика? Как же Кречко выключал эту машинку?
   Курсор вновь неуверенно пополз по экрану, спотыкаясь о каждую пиктограмму. Наконец, Берия припарковал его у кнопки "Пуск". Немедленно выехало окошко с различными надписями, которые он поспешил прочесть.
   - Ага! "Справка и поддержка"! Ладно, это после... а вот и выключение! - торжествующе прошептал он!
   Только Берия собрался тыкнуться в "Справочное бюро", как зазвонил телефон.
   - Я же просил! - шикнул он в трубку, но, услыхав взволнованный голос секретаря, проворчал, - сейчас!
   - Так, значит "Выключение"! Ага! Не понял! "Выключить", "Перезагрузить", "Спящий режим"... какой к дьяволу "Спящий режим"? Выключить!
   Отключив от сети ноутбук, Берия аккуратно спрятал его в сумочку (Кречко, сказал, что это - специальный футляр для переноски) и положил его в сейф. Заперев его и спрятав ключи в кармашек, он вышел из кабинета с видом укротителя, который одержал победу над самым строптивым из своих подопечных хищников.
   - Одного я не понимаю, - сказал он сам себе, - почему для выключения этой штуки необходимо нажать на кнопку "Пуск"?
  
   - Отыгрываетесь? - спросил с первого сиденья "Эмки" Кречко, когда наконец Волков уселся сзади. По бокам его "страховали" двое сотрудников госбезопасности.
   - О чем вы? - не понял Волков.
   - Ай, бросьте! - усмехнулся Иван Михайлович, - насколько я понимаю, вы обиделись на меня за принятые мною, старшим майором госбезопасности меры предосторожности. И решили убедить Лаврентия Павловича отстранить меня от дела.
   - Узнаю мощь системы! - хмыкнул Андрей Константинович, - высасываем из пальца обвинение и подтасовываем факты под жидкую цепочку собственных умозаключений... сынок, если ты еще раз попытаешься меня ударить, я сломаю твою нежную шею!
   - Лейтенант! - прикрикнул Кречко на чересчур самостоятельного сотрудника, - я что, не предупреждал! Смотри - их благородие и впрямь способны сломать хребет даже такому красавцу, как ты. Потом твоя жена будет хлопотать за тебя пенсию, скажет: погиб при исполнении. Так, ваше благородие?
   - Двоечник вы, Иван Михайлович! - произнес Волков, - обращение "ваше благородие" применимо лишь чинам от двенадцатого до девятого класса. То есть, не выше штабс-капитана... или это вы меня обидеть вздумали?
   - Боже упаси вас обидеть! - воскликнул Кречко, - кстати, а у вас какой класс был? Запамятовал...
   Слушающие эту белиберду сотрудники только мысленно пожимали плечами. Ну, колет товарищ старший майор какого-то субъекта, разыгрывающего помешательство, ну и пусть колет. Нельзя бить подследственного - значит нельзя. Совсем плох, раз бить нельзя. Только с чего этого придурка в Кунцево везут? Ведь неподалеку - дача самого товарища Сталина. Не может быть, чтобы товарищ Сталин лично допросить этого подозрительного субъекта желал. Тем временем Волков ответил:
   - Все вы помните. Чин - третьего класса, а вот по должности - второй.
   - Ну, это нам знакомо, ваше превосходительство! - хохотнул один из сотрудников, - и у нас капитаны, случается, полками командуют...
   - Что-то ваши люди язык за зубами держать не умеют! - пожаловался Волков, - агенту вражеской разведки уже бы стало ясно, что в частях Красной Армии - некомплект.
   Кречко обернулся и взглянул на своих сотрудников.
   - А ведь этот гражданин прав, товарищ сержант государственной безопасности!
   Пристыженный сотрудник замолчал, а Иван Михайлович подумал, что пора с личным составом проводить разъяснительную работу. Припухли на теплых местечках - скоро щеки из-за ушей торчать будут. Всегда можно сменить тесную Москву на бескрайние просторы Якутии. Кажется, вчера что-то говорили насчет вакантной должности в Вилюйске. Нету в тамошнем улусе своего сержанта госбезопасности. Что-то видимо отразилось на его лице, потому как пристыженный сержант начал обеспокоено ерзать на сиденье. Это дало повод Волкову очередной раз поиздеваться:
   - Гражданин старший майор, а ваш подчиненный кажется того... обмочился.
   Реплику Андрея Константиновича проигнорировали оба: Кречко счел ее вовсе не шуткой, а сержанту было не до Волкова. Он мысленно давал себе клятву отрезать при первой удобной возможности собственный язык. Это было у него уже не первое замечание, в то время как в стране царил строгий лозунг "болтун - лазейка для врага". Как же он был рад, когда автомобиль наконец достиг Кунцево и затормозил у высокого забора с окованными листовым железом воротами.
   - Кажись, приехали, - сказал шофер.
   В воротах отворилась небольшая калиточка, из нее на улицу шагнул некто в штатском и решительно направился к припарковавшемуся в неположенном месте автомобилю. Когда взгляд человека царапнул по номеру машины, шаги его несколько замедлились. Кречко понял это по-своему и поспешил вылезти наружу.
   - Здравия желаю, товарищ старший майор! - поздоровался человек в штатском, - должен вас предупредить, что здесь нельзя ставить автомобиль.
   - Здорово! - хмуро бросил Кречко, протягивая удостоверение - с кем имею честь?
   - Лейтенант Иванов! Охрана спецобъекта номер...
   - Верю! Передайте своему начальнику, что я по личному указанию товарища Берия. Вот, отнесите ему эту записку.
   Лейтенант кивнул и скорым шагом направился обратно. Кречко неодобрительно посмотрел на, как ему показалось, не слишком торопящегося сотрудника охраны и вытащил из кармана пачку "Нашей Марки". В ожидании нужного человека он успел скурить почти половину сигареты и прилично замерзнуть - погода стояла на редкость морозная. Наконец, калиточка распахнулась и из нее вывалился широкоплечий молодец характерной наружности.
   - Слушаю, товарищ старший майор? - спросил он, сильно коверкая слова.
   - Вы кто? - спросил Кречко, выбрасывая сигарету далеко в сугроб, - представьтесь пожалуйста!
   - Капитан Ашветия. Я прочитал записку Лаврентия Павловича. Вы доставили человека, о котором меня известил товарищ Берия?
   Старший майор кивнул.
   - Демидов! Выбирайтесь из машины! - повысил голос он.
   Из "эмки" сначала вылез давешний нарушитель-лейтенант, затем - Андрей Константинович. Еще один сотрудник госбезопасности вылез последним. Шофер остался в машине.
   - Мои люди проводят? - спросил Кречко у начальника охраны.
   - Спасибо, не нужно. Сами справимся. А ну, пошел!
   - Еще один совет, э-э... капитан! - окликнул Ашветию Иван Михайлович.
   Грузин недовольно обернулся.
   - Что еще?
   - Будьте с ним повежливее. Иначе у вас могут быть неприятности.
   - Грамотный! - осклабился грузин, - сопроводиловку прочитал.
   Кречко загнал своих орлов обратно в "эмку" и уселся на переднее сиденье, плотно захлопнув дверцу. Водитель включил передачу, поддал газу, и автомобиль тронулся с места с пробуксовкой.
   - Я сам кому хочешь устрою неприятности! - пробурчал Ашветия.
   Волков смотрел во все глаза на открывшиеся ему виды. В его время Кунцево уже было далеко не окраиной Москвы. После станции "Кунцевская" по филевской линии располагались еще "Пионерская", "Молодежная" и "Крылатское". И, насколько помнил Андрей Константинович, достраивались еще три. В том числе и "Митино", где в один из "налетов" на мир Земли его орлы затаривались радиодеталями.
   В конце семнадцатого века деревенька Кунцево представляла собой хутор в "полтора двора" с населением буквально в несколько человек. В лесах, окружавших деревеньку любил охотиться покойный Алексей Михайлович - родитель троих московских правителей: Федора, Софьи и Петра. Если еще вспомнить Ивана, то тогда четырех. Софья охоты не любила, поэтому Андрею Константиновичу не довелось побродить в этих местах со штуцером для охоты на слонов. Однако майору Дениске Булдакову с помощью вышеуказанного штуцера удалось однажды завалить здоровенного медведя-шатуна весом в добрые четыре сотни килограмм. Целый год хвастался, мальчишка...
   Насколько мог судить Андрей Константинович, сейчас Кунцево являлось небольшим городком в его родном, Можайском направлении, который отделяло от столицы всего несколько километров. Вокруг этого городка (зоркие очи Волкова углядели даже такой элемент инфраструктуры, как парк) располагались деревушки: Мазилово, Давыдково, Сколково, Крылатское, Волынское. Вот между ними, на окраине Кунцево и располагалась "ближняя" дача Сталина. Усадьба, куда вождь народов наведывался довольно часто, а в летнюю пору и вовсе - ночевал постоянно. Сама дача была построена в 1932 году после трагической смерти жены Иосифа Виссарионовича - Надежды Аллилуевой. Казалось, таким образом товарищ Сталин пытался забыть прошлое.
   Само собой разумеется, что и охрана подобного объекта была организована на соответствующем уровне. В двух усадьбах по соседству расквартировались мрачные верзилы в штатском - караул, состоящий их двух взводов лично подчиненного Сталину полка охраны. Начальствовал на объекте капитан Ашветия - грузин, командир спецроты охраны, а в подчинении у него были бравые украинские ребята. Хохлы, в просторечье.
   Хохлы за глаза называли Ашветию "грузинским орлом", когда он, широко расставив кривые ноги, смотрел в бинокль с господствующей высотки на окрестные деревеньки. Вот Прасковья подоила корову - можно отправлять гонца в Крылатское, а в Мазилове хозяин свинью заколол - к вечеру пришлет свежей печени. Все в округе знали, что Ашветия любит жрать сырую печень, предварительно посыпав ее киндзой и солью. Бравый капитал любил и свиную шкурку, но шкуры высочайшим повелением крестьянам было предписано сдавать на заготовительные пункты. Растущая в численности Красная Армия нуждалась в сапогах, кожанках и тулупах. Кстати, бравый Ашветия был одет в полушубок и яловые сапоги, что как нельзя кстати подтверждает все сказанное выше.
   Андрея Константинович он внимательно осмотрел своими орлиными глазами, затем нахмурился и прочитал еще раз записку Берии.
   - Добро пожаловат! - хмыкнул он, изо всех знаков признавая только твердый, - Лаврентий Павлович просит встречат вас, как дарагой гост. Хм! И хочэт, чтоб вы никуда не подевалис! Шутник, товарищ Берия!
   Волков пожал плечами и пристально посмотрел на капитана.
   - Чэго уставилса? - грозно спросил Ашветия, - я - не красная девица, я - Красная Армия! Значыт так: жит будэм в доме, а во двор выходыт не будэм. Сортир ест внутри! Понятно?
   - А то! - фыркнул Андрей Константинович, - ведите!
   Ашветия крякнул, кивком подозвал одного из бравых хохлов и приказал разместить товарища в флигеле, находящимся неподалеку от домика охраны. Прежде, чем произнести "товарища", он еще раз глянул в записку Берии.
   - Я еще приду! - многозначительно сказал он, - обживайтесь.

* * *

   В Москве заканчивался долгий зимний вечер. На кухне одной из квартир дома по бывшему Охотному ряду сидел старший майор госбезопасности Кречко и тоскливо глотал полуостывшие пельмени. Напротив его стояла четвертушка с "Московской особой" и миска с маринованными груздями, приправленными подсолнечным маслом. Рядом на табуретке сидела дочка - смешливая шестиклассница и делала вид, что читает учебник по географии.
   - Папа, а правда, что скоро изобретут цветные фото? - донимала его время от времени его Варенька всяческими каверзными вопросами.
   - А как же! - хмыкнул Иван Михайлович, - уже изобрели! Пару лет назад я в каком-то журнале читал о фотопленке нового типа...
   - Здорово! - восхитилась девочка, - а снимков цветных ты не видел?
   Кречко в этот самый момент подливал себе из бутылки; рука его дрогнула, и несколько капель пролились на белоснежную скатерть.
   - Видел! - неохотно буркнул он, вспомнив о снимке Волкова в кругу семьи.
   - Немецкое? - не отставала Варя.
   - Оно самое, - кивнул отец, зашвыривая водку внутрь.
   Ребенок задумался:
   - Папа, скажи мне: а почему у немцев есть цветные снимки, а у нас - нету. Ведь у нас самое передовое государство?
   Кречко вздохнул. Попробуй, ответь на некоторые детские вопросы!
   - Варюша, у нашей страны много сил уходит на борьбу с теми, кто не желает видеть Страну Советов такой, как она есть. Много сил, а значит, и средств. Поэтому нам просто некогда заниматься цветной фотографией. Поняла?
   - Жаль! - вздохнула дочка, - ведь это так интересно.
   Иван Михайлович заткнул бутылку пробкой и поставил ее в холодильник - американский "Фриджидейр". В ней оставалось еще на один ужин. Выпил юшку из пельменей и прикрыл пластиковой крышечкой грибы. Затем тщательно вытер губы салфеткой и позвал Варю:
   - Ну, иди ко мне. Уроки хорошо выучила?
   - Дочка вспорхнула птичкой к отцу на колени и принялась докладывать домашнее задание. Иван Михайлович слушал, не перебивая, а затем вздохнул:
   - Ишь, какая ты умница! Ладно, иди послушай граммофон. Мать спит уже, наверное...
   - И вовсе не спит! Мама с тетей Фросей в кинематограф ушла, скоро должна вернуться.
   Кречко недовольно посмотрел на часы, показывавшие без четверти девять, зевнул и прошел в свой кабинет. Если удастся, то на сон грядущий можно будет просмотреть несколько газет. Или полистать томик Алексея Толстого. Заинтриговал его Волков своими рассказами о своей миссии в прошлое. И чем им Петр не угодил? Царь-реформатор, одиозная фигура, человек самых передовых взглядов...
   Мягко зазвонил телефон. Иван Михайлович недовольно поморщился, но трубку взял.
   - Кречко слушает! - пробасил он в микрофон.
   - Добрый вечер, Иван Михайлович! - сказала трубка голосом Берии, - надеюсь, вы не слишком заняты?
   Кречко удивленно привстал.
   - Никак нет, товарищ Берия. Можете мною всецело располагать!
   - Очень хорошо. Тогда почему бы нам не навестить нашего подопечного... пока он там не обустроился и не начал обрастать легендами?
   - Что я должен делать?
   - Через пятнадцать минут мы за вами заедем. Успеете собраться?
   - Уже готов! - бодро отрапортовал Кречко.
   - Ну-ну! Тогда спускайтесь! - фыркнула трубка, после чего в ней раздались короткие гудки.
  

Глава 5.

   Фрау Зееман за две недели до рождества получила письмо от единственного сына, дорогого Альбрехта. Сын писал скупо, но с чувствами. "Милые мои родители! Обживаюсь на новом месте и привыкаю к своему новому положению. Я ведь теперь командир роты, но часть моя еще полностью не сформирована. От меня требуются все знания, что были вложены в мою голову и еще даже больше. Много занимаюсь самостоятельно, изучаю труды великих немецких полководцев прошлого. Очень скучаю по вас и по сестрам, хотел бы вас всех крепко обнять. Пиво здесь неплохое, но ни в какое сравнение с нашим не идет. Хотелось бы на Рождество получить отпуск, но это вряд ли. Шиллер говорит, что очень много работы и очень много предстоит сделать. С большим бы удовольствием скушал, мама, твои фирменные Weisswurst или коруонблянц "Шаргач". Здесь можно раздобыть неплохие Blutwurst , однако это все не то... Передавай привет папе и скажи ему, что его сын имеет все шансы стать великим человеком. Мой командир также передает привет всей нашей семье. До скорого!"
   - Что-то мало наш Альбрехт написал! - вздохнула фрау Берта, - совсем не сказал, где он живет, в каком городе...
   - Значит, нельзя было написать! - сказал Отто, примостившийся у окна на табурете и усердно вощивший дратву для ремонта ботинок, - не обо всем и напишешь. Тем более, он где-то в Судетах.
   - Лучше бы он служил в Дрездене. Пусть и простым лейтенантом...
   - Мать! Что за вздор ты несешь? У нашего мальчика все условия для прекрасной карьеры! Фюрер увеличивает армию, а это значит, что ей понадобятся, не только солдаты, но и офицеры. Офицеры, Берта!!! Ты понимаешь???
   - Тише, девочек разбудишь! - шикнула на него супруга, - пусть поспят еще часок - рано еще. Если ты не забыл, Отто, то мой бедный брат тоже был офицером!
   Херр Зееман фыркнул. "Либер брудер" Берты - упрямый парень по имени Михаэль погиб в семнадцатом году под Ипром. Он был одногодком Отто, то есть, сейчас бы ему исполнилось пятьдесят три. Нынче он, ясное дело, дожидался бы внуков и разводил породистых собак. К этому у него всегда была тяга.
   - Берта, - произнес Отто, пыхнув трубкой, - Михаэль был фельдфебелем. Это, конечно, высокий чин, но до офицера ему, как мне до штурмбанфюрера. Если бы он был хотя бы капитаном, то возможно, что был бы жив и теперь.
   - Все равно! - упрямо сказала супруга, - а если бы он вообще не пошел на войну, то...
   - Хватит! - Отто пришил оторванный хлястик ботинка к голенищу и отрезал специальным ножом нитку, - вот и готово! Мика будет довольна - ботиночек, как новый.
   Микой звали старшую из двух дочерей Отто и Берты. Ей было восемнадцать лет, а Микой ее назвала мать в честь погибшего на войне брата. Фрау Берта пробормотала, что не понимает, зачем людям убивать друг друга, и принялась вытаскивать из печи завтрак. Сегодня Отто завтракал отдельно - ему нужно было заступать на дежурство по штаб-квартире, и этим фактом он был весьма недоволен. В воскресенье народу будет мало, значит, сиди одинокий труппфюрер на стуле и глазей через замерзшее окно на улицу, где добрые бюргеры будут гулять от одного трактира до другого.
   - Скажи Мике, чтобы сегодня продавала хлеб на два пфеннига дешевле, - отдал он последнее указание, затем вытер рот и принялся одеваться.
   Жена спрятала руки под передником и смотрела на него. Отто зашнуровал ботинки, пользуясь специальной скамеечкой, затем смахнул с них пыль тряпочкой и немного натер ваксой. Он не любил гуталина и считал, что для натирания натуральной кожи нужно пользоваться натуральными средствами. А всякие там воско - и парафиновые основы портят хорошую кожу. Вакса, в отличие от гуталина, прилично воняет, поэтому всякий раз после ухода мужа Берта тщательно проветривала прихожую.
   - Ну, дорогая, я пошел! - клюнул ее Отто в сухую щеку. Берту обдало запахом дешевого одеколона, что немногим лучше ваксы, - хайль, Гитлер!
   - Береги себя! - сказала фрау Зееман, а когда за мужем плотно закрылась дверь, вполголоса добавила:
   - В задницу твоего фюрера!
  
   Забравшись на гору Снежка, несколько молодых лейтенантов отмечали Рождество. Неподалеку от вершины примостился небольшой трактирчик, в котором можно было закупиться всем необходимым, для покорения этой вершины. В понятие "все необходимое" входили: фляжка шнапса, несколько бутылок пива, небольшая жаровня с набором для приготовления мяса на открытом огне, кастрюля с мясом и вязанка дров. Альпинисты отправились покорять вершину налегке.
   Пусть наш дорогой читатель при слове "вершина" не представляет собой грандиозные шапки Гималаев или коварные пики Памира. Даже прогулка по Монблану в сравнении с самой высшей точкой Судет имеет право назваться альпинизмом, тем более что само это слово произошло от Альп; вояж нескольких молодых балбесов на Снежку с альпинизмом не имеет ничего общего, так как эта гора больше всего похожа на гигантский холм. На вершину Снежки ведет довольно удобная тропа (почти дорога), и вообще, предусмотрительные чехи сделали все возможное, чтобы поднявшийся на эту вершину турист не чувствовал себя обделенным благами цивилизации.
   Итак, наши "альпинисты" праздновали Рождество практически в одиночестве. В былые годы на вершине Снежки в такое время было полно народу, но в связи с осенней аннексией Судетской области ни о каком туристическом бизнесе говорить не приходилось. Четверка молодых энтузиастов из семьдесят шестого отдельного пехотного полка решила свой первый значительный праздник провести "на высоте". Лейтенант Альбрехт Зееман раздувал угли в жаровне и с улыбкой слушал, как его товарищ - бывший мюнхенский студент размышляет о своем месте под солнцем.
   - Нет, что не говорите, господа, а если бы не приход фюрера к власти, то все мы до сих пор влачили жалкое существование. Бр-р! Подумать только, я - потомок великих полководцев Мольтке вынужден был бы проектировать какие-то дейдвудные валы!
   - Фриц! - с веселым смехом перебил его еще один лейтенант, - вы забываете, что среди нас нет инженеров! Поэтому приберегите свои заумные термины для тех, кто их поймет. Например, для местных фройлян.
   - Я бы рад, - серьезно сказал Фриц Мольтке, - да вот беда! Местные фройлян пока что предпочитают местных парнишек.
   - Они просто не в курсе насчет превосходства белокурых арийцев, - скептически заметил четвертый участник пирушки.
   Альбрехт наконец раздул из искры пламя и присел на искусственный пенек, выполняющий здесь функции табурета. В глазах рябило от гипервентиляции легких, поэтому он заговорил не сразу. А когда заговорил, обратился к недавнему скептику:
   - Карл, вы не верите фюреру? И считаете, что немцы недостойны править миром?
   Карл Густав Ромберг, лейтенант и командир роты связи при семьдесят шестом полке загасил подкованным каблуком цигарку. Он выделялся своей статью среди не самых мелких приятелей. Ростом под два метра и обладатель знаменитой косой сажени был гуманистом. На пламенную речь лейтенанта Зеемана он только хмыкнул:
   - Счастье ли в том, чтобы править миром? Или в том, чтобы сеять несчастия?
   - Наш Карл Густав оказался в армии случайно, не так ли? - засмеялся Мольтке, - случайно завалил молодую жену старого соседа и вынужден был свалить из Пруссии!
   Третий, пока не представленный участник пиршества, мгновенно подскочил и на всякий случай встал между Ромбергом и Мольтке. Однако Карл Густав остался на своем месте, лишь криво улыбнулся. И тогда третий лейтенант повернулся к потомку знаменитых предков.
   - Вам, херр Мольтке, не следует опускаться до уровня базарных торгашей. Как будто вы не знаете, как могут быть коварны женщины? Или не знаете, признайтесь?
   Фриц слегка покраснел, но быстро сказал:
   - Да знаю, знаю! Даже анекдот на эту тему есть. "Господин судья, изнасилование осуществлялось в такой позе: я - сверху, он - снизу". Господин Швебер, не волнуйтесь, наш громила не собирается на меня нападать!
   Лейтенант Фридрих Швебер, с которым мы познакомились тремя минутами раньше, вынул из галифе серебряный портсигар, бывший его единственной ценной вещью. Достав папироску, он долго разминал ее своими музыкальными пальцами и подносил к носу, вдыхая терпкий аромат табака. Затем вынул зажигалку и прикурил.
   - Нашему Карлу Ромбергу следовало бы служить в элитных частях. Но господь Бог любит равновесие и редко награждает подобных верзил агрессивностью. В то время, как петушки типа Мольтке - явление довольно частое.
   - Ты назвал меня петушком! - подскочил со своего пенька Фриц.
   - Ну, вот - пожалуйста вам! - заключил Швебер.
   Все рассмеялись.
   - Хотел бы я также оперировать словами, как и вы, Фридрих! - сказал Карл Густав, - а то иногда сидишь вот так, и не знаешь, как реагировать. Кулаком? Так ведь он вроде пока не заслужил...
   - Пока! - произнес со смехом Альбрехт, - господа, а не выпить ли нам? Боюсь, как бы шнапс не прокис. Кстати, Карл, вам грешно говорить об отсутствии красноречия.
   Карл Густав Ромберг, наследник баронского титула и замка в восточной Пруссии, с отвращением произнес:
   - Или краснобайства? У меня есть другое предложение. Вот оно.
   С этими словами он достал из внутреннего кармана очень плоскую длинную фляжку, засверкавшую на декабрьском солнце миллионами солнечных зайчиков. Один из них попал в глаз лейтенанту Швеберу, отчего тот пробормотал вполголоса:
   - Пижонство!
   - А вот и нет! - услышал его недовольный голос Ромберг, - это - вполне приличный коньяк. Пижонство - это пить его в одиночку.
   Происходивший из малообеспеченной семьи, Фридрих Швебер скрипнул зубами, но стаканчик с коньяком принял и долго нюхал темную, янтарную жидкость.
   - Шнапсом пахнет, - наконец выдал он, - а дядя меня уверял, что от хорошего коньяка должно нести клопами. Значит, это - плохой коньяк.
   Радостное ржание было ему ответом. Больше всех радовался и катался по земле студент-недоучка Фриц Мольтке.
   - Ой, не могу! - стонал он, - клопами! Да ты хоть знаешь, как пахнут клопы? Я, кстати, не знаю.
   - Клоп в разных местах пахнет по разному, - серьезно сказал Карл Густав, - от подмышек клопа запах совсем иной, нежели от ног. А носоглотка клопа воняет так...
   - Карл!!! - умоляюще прошипел уже начинающий зеленеть Альбрехт, - при чем тут коньяк и клопы! Все удовольствие от хорошей выпивки испортили!
   - Это удовольствие немудрено и повторить! - заявил Ромберг, наливая всем еще по пятьдесят грамм.
   На этот раз Швебер уже не нюхал, а сделал три раза по маленькому глотку. После того, как порции коньяка были уничтожены, лейтенант Зееман вплотную занялся жаровней. Обязанности по приготовлению мяса были возложены на него, так как он один со всего дружного квартета имел отношение к пищевой промышленности.
   - Я, конечно, могу встать к мангалу, - рассудительно заметил Ромберг, - но тогда вам всем придется есть горелое мясо. Повар из меня, господа, никудышный.
   - Я не хочу есть горелое мясо! - заявил Мольтке, - херр Зееман, пожалуйста, не дайте нам умереть с голодухи!
   - Эксплуататоры! - проворчал Альбрехт, - когда мы будем править миром, у меня будет личный повар и три садовника. А своему отцу я куплю несколько кондитерских...
   - Браво, херр Зееман, браво! - произнес раздобревший от коньяка Ромберг, - и четыре мускулистых еврея будут носить его портшез от одной кондитерской к другой. Не так ли?
   - Скорее, четверка негров, - поправил приятеля Мольтке, - думаю, что к тому времени еврейский вопрос будет окончательно решен.
   - Простите, обмолвился. Но сперва нам надо крепко отомстить тем, кто заставил нашу нацию терпеть голод и унижения последние два десятка лет. И кто заставлял? Эти кретины даже не вякнули, когда наши войска занимали рейнскую область! Орлы Даладье отошли за свою "линию Мажино" и оттуда наблюдают за нами, точно посетители зоопарка за обезьянами.
   Произнеся этот краткий спич, Карл Густав расстелил на замерзшей земле плащ-палатку и уселся, вытянув ноги к костру. В идеально надраенных сапогах отразилось беспокойство пламени, небо пронзительной синевы и даже тень от легких облаков. Он глянул по сторонам и пробормотал:
   - Красота какая! Даже не верится, что всем этим великолепием владеет человек - самое кровожадное из ныне живущих существ.
   - Нынче всем этим владеем мы! - гордо выдвинул нижнюю челюсть Альбрехт, - единственные потомки древней расы арий.
   Карл Густав скептически ухмыльнулся, но промолчал. У него было свое мнение об ариях, атлантах, гипербореях и лемурийцах. Но спорить об этом с собеседником, который даже и не слыхал о трех последних - безумие. Карл даже не был уверен, что Альбрехт точно знал, кто такие - эти арии. Да что там! Будущий барон не был уверен даже в том, знает ли точно фюрер - кто такие арии. И подспудно подозревал, что от незнания фюрером истории и неверной ее интерпретации завязался узелок новой истории. В которой на долю его любимой страны могут выпасть неприятности, не сравнимые с Версальским договором от 28 июня 1919 года.
   Получивший прекрасное и разностороннее образование лейтенант не мог принимать всерьез человека, не захотевшего окончить даже школу. Зато капрала Адольфа Гитлера всерьез принимало большинство населения страны, и это не могло не печалить Карла Густава Ромберга. Ему оставалось лишь поглубже запрятать свои диссидентские взгляды и служить в нейтральных войсках связи, что он с успехом и предпринял. Меж тем в беседу вступил "вечный студент" Мольтке.
   - Единственное, что меня смущает, так к это тот факт, что о некогда могущественной цивилизации ариев сегодня почти никто не знает. Как так могло случиться?
   - Обычное явление! - фыркнул со своего места Ромберг, - цивилизация подобна в своем развитии человеческому существу. Отчасти потому, что сама является продуктом развития общественной массы. Только, в отличие от отдельно взятой личности, она обладает громадной инертностью. Но существование любой цивилизации подчиняется божьим законам: рождение, юность, зрелость, старость... и, наконец, как неизбежное - смерть.
   Мольтке ошарашено смотрел на здоровяка-философа.
   - Господин лейтенант! Но ваши слова означают, что и наша цивилизация когда-нибудь...
   - Безусловно, мой дорогой Фриц, безусловно!
   - Хорошо, что мы до этого не доживем! - засмеялся Швебер.
   - Но все равно, это - ужасно! - выдохнул Альбрехт.
   Ромберг поднялся с плащ-палатки и глянул на окружающий мир. Прекрасный, между прочим, мир.
   - Вспомните Ницше и Шопенгауэра. Во-первых, почему это мы должны бояться смерти? А во-вторых, почему вам не обидно за то, что вы не жили "до", а обидно за то, что вы не будете жить "после"?
   Мольтке хмыкнул.
   - Мне кажется, что Артур погорячился. Ведь у реки под названием "Время" есть течение, но нету омутов и отмелей. Поэтому и обидно, что безысходность.
   - А вы точно уверены, что их нету? - прищурился Карл Густав, - и точно знаете, что нет существ, способных плыть в обратную сторону?
   - В чем мы вообще можем быть уверены! - сварливо произнес Альбрехт, - разве что только в том, что пора готовить мясо! Иначе нам придется есть его сырым. Господа спорщики! Прошу вас помочь повару наполнить жаровню углями!
   Ромберг сказал, что вот оно - занятие достойное благородного господина, и принялся наполнять жаровню маленьким совочком. Меж тем Швебер и Мольтке решили, что фляжку с коньяком следовало бы прикончить. Фриц разлил остатки коньяка по рюмкам, и собравшиеся произнесли тост за возрождение древней расы. Черный, как цыган, Швебер пил за белокурых сверхчеловеков, а остальные уверяли его, что в Персии были и смуглые арийцы.
   Когда стемнело и сготовилось мясо, его употребляли под шнапс и пиво. Выпивший немногим более обычной своей нормы, лейтенант Ромберг прочитал господам-товарищам небольшую лекцию о древнем мире: материке с красивым названием Пангея, что начал распадаться около двухсот миллионов лет назад на привычные нам континенты, и об исчезнувших материках-загадках - Гиперборее, Лемурии и Атлантиде. Его слушали, затаив дыхание, а Карл Густав без устали делился с ними сведениями, почерпнутыми из источников разной степени достоверности. Пламя костра освещало одухотворенные лица, потрясенные открывшимися им картинами из прошлого и перспективами на будущее. Сам того не желая, Ромберг подкинул дров в топку фанатизма.
   Спускаясь с горы, Мольтке то и дело переспрашивал:
   - Если мы потомки арийцев, то кто тогда потомки атлантов?
   - У атлантов нету потомков, - отвечал Ромберг.
   - А лемурийцы, с ними что?
   - От лемурийцев остались только большеглазые обезьяны! - хихикал Швебер.
   - А гипербореи?
   - Так частенько называют русских, - ответил, не задумываясь, Карл Густав.
   - Значит, остались лишь арийцы и гипербореи?
   - Точно так! Но это еще ничего не значит!
   - Это мы еще посмотрим!
  
   Рождество - праздник, корнями и традициями ходящий в глубину веков, его можно назвать самым любимым и ежегодно отмечаемым праздником во всей Западной культуре. Не смотря на то, что Рождество отмечается во многих странах мира, пожалуй, самым значимым и любимым он остается в Центральной и Северной части Европы. Великое множество Рождественских песен, традиционные праздничные блюда и даже известная всем Рождественская Елка - все это древние традиции, которым мы следуем и по сей день. Немцы на Новый год и Рождество обязательно подают ярко раскрашенное блюдо с яблоками, орехами, изюмом и всеми пирогами, которые пеклись в эту неделю. Символика здесь особая: яблоко осталось от яблони познания добра и зла в раю, орехи означают тайны и трудности жизни как воплощение пословицы: "Бог дал орех, но человек должен расколоть его". Яблоки будут висеть на рождественском дереве, золотые и серебряные орехи тоже.
   Первоначально Рождество отмечали только на Севере и на Юге Европы, но зародился этот праздник в той части Европы, которую теперь все мы называем Германией. Рождество 1938 года было последним мирным рождеством для немецких солдат. Оно праздновалось в обстановке беспечности и пьянящей вседозволенности. Трусливое Мюнхенское соглашение показало Германии, что ее боятся, и что ее готовы ублажать всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Англия и Франция опасались нацизма, но еще больше они опасались коммунизма. Поэтому нежно взлелеяли немецкого волкодава, не задумываясь о том, что собачка то становится неуправляемой. А аппетит ее растет с каждым днем. Единственное, что требовалось Чемберлену и Даладье - это держать пса войны рылом к востоку. И это пока удавалось. Гитлер спал и видел, как бы это возвратить себе Данциг и ту часть Померании, что после войны отошла к Польше. Чуть попозже заботливо взращенный англичанами и французами немецкий волкодав обратит свой взор на Польшу, а капающая с его языка слюна ужаснет тех, кто подкармливал его чешским и австрийским мясом. Но станет уже поздно что-либо менять.
   Рождественские праздники прошли на "ура". Судетские немцы праздновали вместе со своими "доблестными освободителями", зазывая их в свои дома и усаживая на почетные места. Последнее мирное рождество многим запомнилось этой беспечностью и легкомыслием, когда еще никто ни с кем не воевал, когда немцев встречали, как долгожданное избавление. Наши герои веселились вместе с личным составом, а Зееманы в Дрездене напрасно ждали сына - из формирующихся соединений пока никого не отпускали. Альбрехт немного скучал по родным, но ничего не мог поделать - должность командира роты оказалась весьма хлопотной.
   Дома Альбрехт побывал только в середине января, когда все прогрессивное человечество отмечало праздник Крещения Господня. Господа католики (и некоторые протестанты) успели отметить это грандиозное событие две недели назад, но бюргеры Дрездена жили по новому календарю. Поэтому у семейства Зееманов было двойное торжество, а Альбрехт ненадолго заслонил Господа, ибо семья его ждала больше, нежели в свое время ожидали мессию.
   - Альбрехт! - удивленно сказал отец, - армия сделала из тебя мужа! Где мой желторотый мальчик в коротких штанишках? Я тебя не узнаю, сынок!
   - Полно тебе, Отто! - одернула мужа Берта, - ты смущаешь нашего Альбрехта. Садись сюда мой дорогой, сейчас мы будем кушать. Я не знала, что приготовить, поэтому у нас есть и Weisswurst , и твой любимый коруонблянц... представляешь, мне даже отец помогал!
   - Да полно тебе, Берта! - хмыкнул херр Зееман, - вся моя помощь заключалась в том, что я подавал зелень и специи.
   Не помнящий ничего подобного с самого раннего детства, Альбрехт едва не присвистнул. Максимум, на что хватало отца при посещении кухни, так это притащить из мясной лавки продукты. Он ставил пакеты на пол и гордо удалялся.
   - Он очень гордится тобой! - шепнула ему мать, когда Отто вышел пыхнуть трубкой.
   Особенно трогательной получилась встреча с сестрами. Мика рассказала ему, как пыталась поступить в "юнгфольк" по примеру старшего брата, но у нее ничего не вышло - чертова близорукость все испортила. Вторая сестра, Катрин, потешалась над Микой и придерживалась традиционных взглядов из трех литер "К" - киндер, кирха и кухня. Альбрехт проявил дипломатичность: успокоил и утешил Мику, а затем в чистосердечной беседе с Катрин признался ей, что свяжет свою судьбу только с девушкой, у которой будут такие же взгляды, как у его младшей сестренки.
   Пятикилограммовый запеченный с яблоками и миндалем гусь благоухал на столе, а ему вторили остальные деликатесы: знаменитые белые колбаски "от фрау Берты", мясной пудинг из свинины, рыбный пирог и заливной язык; на десерт девочки приготовили кленовый мусс, а вездесущая фрау Берта вытянула из духовки пряник-коврижку с труднопроизносимым названием. Отто с сыном (как мужчины и самые взрослые) степенно тянули неплохое бельгийское бренди, а женщины довольствовались слабеньким мозельским вином. Альбрехт без устали шутил, подтрунивал над Катрин, щелкал по носу близорукую Мику, рассказывал матери о том, какие блюда считаются традиционными у чехов и судетских немцев, вкратце поведал о том, как отмечал Рождество.
   - Как романтично! - хлопала ресницами Катрин.
   - Будет, что вспомнить! - соглашался Отто, - лично у меня подобных воспоминаний нет.
   Фрау Берта молча улыбалась.
   После того, как праздничный стол был убран, а посуда перемыта, в кухне засели Отто с Альбрехтом. Приоткрыв окно, отец закурил трубку и принялся обстоятельно расспрашивать сына об особенностях его службы. Альбрехт некоторое время крепился, затем полез за портсигаром.
   - Вот даже как? - удивился Отто.
   - Да никаких нервов не хватает! - смущенно улыбнулся молодой человек, - оказывается, формирование новых частей - это только одна сторона монеты...
   - Что хоть смалишь? - перебил его отец.
   - "Кэмел", - скромно признался Альбрехт.
   - Неплохой табак! - похвалил херр Зееман, - хоть и американский.
   Сын при этих словах смутился. Табачок был хорош, чертовски хорош. Вот только достался он Альбрехту не совсем честным путем. В Пардубице орлами из гестапо был арестован склад одного еврейского торговца табаком и сигаретами. Хозяина отправили в гетто, табак отправили в войска, а сигаретками гестаповцы любезно поделились с дежурным офицером, выделившим для перетаскивания табака нескольких солдат. Этим офицером был, естественно Альбрехт Зееман.
   - Хочешь, пару пачек могу подарить?
   - Спасибо! Спасибо... но не нужно, - пыхнул трубкой отец, - ты ведь знаешь - я привык к своей трубке и к этой румынской дряни. В моем возрасте, сынок, привычки не меняют. Кури, чего уж там! Скажи, а действительно ли к немцам в Судетах так плохо относились. Слышал я краем уха кое-какие сомнения.
   Альбрехт глубоко затянулся и выпустил струю дыма в направлении окна. Отец, конечно, товарищ проверенный, но стоит ли подвергать сомнению приказы фюрера и действия командования. Поэтому он очень осторожно сказал:
   - Некоторые... перегибы были, несомненно. К тому же, я провел там слишком мало времени, чтобы об этом судить. Но думаю, отец, что фюреру все-таки видней.
   - Очень рад, что ты так считаешь, мой мальчик! - раскрыл объятия Отто, - когда армия начинает сомневаться в своем командующем, то ничего хорошего ждать от такой армии не приходится. Эх, молодость моя, молодость! Где ты?
   - Папа, я - твоя вторая молодость! - произнес Альбрехт, обнимая отца.
   Отто смахнул внезапно выступившие слезы и произнес:
   - Сынок, а не сходить ли нам по такому поводу в "Der leichte Schaum"? Он недавно открылся, и его хозяин - мой старинный приятель. А затем... а затем я приготовил еще один сюрприз. Тебе понравится.
   - Отчего же, - согласился Альбрехт, - только мне, наверное, стоит переодеться в гражданское платье.
   - Зачем? Ведь тебе так идет военная форма...
   Сын смущенно улыбнулся, но сказал, что краем уха слышал о строгости военных патрулей. Одним словом, если херр Зееман мечтал продемонстрировать приятелям отпрыска в полной парадной форме, то следует выбрать более удачное время и место. Отто горестно вздохнул и признал справедливость слов сына. Черную шинель от "Schutzstaffeln" со знаками отличия труппфюрера пришлось оставить висеть на вешалке; ее сменило демисезонное пальто с тяжелым каракулевым воротником - середина января в Саксонии выдалась на редкость студеной. Альбрехт надел утепленный плащ и фетровую шляпу, которую когда-то ему подарила мать на двадцатилетие. Отто взял в руки свою любимую трость, больше походившую на альпеншток, и объявил, что он готов к выходу. Этой тростью в случае нужды можно было отбиться от злой собаки или даже чувствительно перетянуть кого-нибудь по спине - набалдашник у нее был выточен из слоновой кости.
   "Легкая Пена" располагалась на соседней улице и оказалась небольшим трактиром, где чудаковатого вида хозяин предлагал своим гостям около двадцати сортов пива. Десять из них являлись его "ноу-хау" и были получены от лежащего на смертном одре отца. Причем три из этих десяти рецептов старый кретин твердо намеревался унести с собой в могилу. Но нынешний хозяин трактира оказался очень настойчивым.
   - Брешет, как старый еврей! - фыркнул Отто, сдувая с литровой кружки тяжелую шапку пены, - и трактир он свой неправильно назвал. Ну, какая же она "легкая"? Третий раз дую - хотя бы на дюйм сдвинулась!
   - Мой командир говорит, что чем тяжелее пенная шапка, тем пиво лучше! - наставительно произнес Альбрехт.
   - Твой командир может быть асом в работе с солдатами, но в пиве он ни черта не смыслит! - заявил Отто, отхлебывая темный, почти черный напиток, - пена у настоящего пива должна стоять ровно две минуты! А не полчаса... Руфус! Да ты притащишь эти проклятые колбаски, или мы будем пить на пустой желудок?!?
   - Сию минуту, херр труппфюрер! - отозвался из-за стойки хозяин, - Отто, да потерпи ты немного! Не видишь - у меня сегодня много посетителей!
   - У тебя всегда до черта посетителей! - громко проворчал херр Зееман, - а у меня сын не каждый день бывает!
   Трактирщик краем уха уловил недовольное ворчание и отправил к Зееманам помощника с подносом. Помимо традиционной кислой капусты и сосисок, употребляемых обычно бюргерами, в "Легкой Пене" подавали тонкие соленые охотничьи колбаски. Они пользовались повышенным спросом у посетителей, поедались килограммами и запивались бочонками пива. Старина Руфус Обергаус знал свое ремесло на "отлично", и заведение его процветало. Несмотря на тяжеленные пивные шапки, что свисали с каждой пивной кружки и занимали до четверти полезного места.
   - Ну, чтобы издох этот проклятый Оуэнс! - произнес тост Отто.
   - Дался тебе этот ниггер! - покачал головой Альбрехт, - и что ты про него вспомнил?
   Со времени Одиннадцатых Олимпийских игр прошло уже два года, но старый Отто Зееман без устали выказывал ненависть к американскому чернокожему легкоатлету, признанному лучшим спортсменом Берлинской Олимпиады. Альбрехт подозревал, что отец колеблется "вместе с генеральной линией партии", и ненависть к Джесси Оуэнсу была чувством подданного Адольфа Гитлера. А уж о ненависти Адольфа к разрушителю арийского образа ходили легенды. После того, как МОК признал Оуэнса самым лучшим спортсменом Олимпийских игр, фюрер полчаса бесился в своем кабинете: брызгал слюной, крушил мебель и катался по ковру, время от времени кусая его за углы. За это среди членов НСДАП он заработал нелегальную кличку "Ковроед", но официальные исследователи Великого и Ужасного Фюрера выделяют несколько событий, в результате которых за Адольфом Алоизовичем закрепилось такое обидное прозвище. Это Берлинская Олимпиада, нервные события в Чехословакии и провал осеннего наступления под Москвой.
   С другой стороны, возможно, что все это - обычная скверно приготовленная утка. На данный момент нас заботят лишь чувства Зеемана-старшего, который собирался пригласить сына в синематограф на просмотр титанического труда тридцатишестилетней Лени Рифеншталь - документального фильма "Олимпия". За этот фильм Лени Рифеншталь, так же как и Джесси Оуэнс, получила награду от Международного Олимпийского комитета. Гонорар в четыреста тысяч рейхсмарок стал достойной наградой талантливой женщине-режиссеру за два с лишним года работы. Свой документальный фильм Лени Рифеншталь посвятила красоте и гармоничности человеческого тела, а Адольф Алоизович был от "Олимпии" в полном восторге, ровно как и миллионы зрителей во всем мире.
   Альбрехт по настоянию отца посетил синематограф и потратил три часа собственного времени на просмотр этого шедевра. Он уже был знаком с творчеством Лени - ее фильмы "Триумф воли" и "Наш Вермахт" им показывали во время учебы в офицерском училище. Вопреки устоявшемуся мнению, молодой Альбрехт не чувствовал никакого душевного подъема после просмотра этой "ненаглядной агитации". Во всяком случае, относился к творчеству Лени именно, как к агитации и пропаганде. Возникновению подобных взглядов способствовало сближение его с Карлом Ромбергом; тот, получивший прекрасное образование, стремился по мере сил просвещать своего молодого друга. Поэтому Альбрехт честно проспал где-то около половины фильма, а на вопрос отца о своих впечатлениях, честно ответил:
   - Если откровенно, то я бы посмотрел что-нибудь с Марлен Дитрих.
   - Что-о? - с головы Отто слетел котелок.
   Альбрехт устало улыбнулся:
   - Пап, ну хватит! Ты представляешь, сколько раз мы показывали подобное искусство солдатам в целях формирования и укрепления воинского духа?
   - Хм! Ну, если с этой позиции, - протянул Отто, - а то я смотрю - ты какой-то поникший.
   - Устал сильно. Это и был тот сюрприз, о котором ты упоминал дома?
   - Да...
   - Папа, ну что же ты, честное слово! Бюргера бокалом пива удивить хотел! Лучше бы в оперный театр сходили... сколько ты отдал за билеты?
   - Сколько надо, столько и отдал! - буркнул Отто, до крайности разочарованный тем фактом, что Альбрехт не обрадовался сюрпризу, - а вот до оперы я не охотник. Но если ты так настаиваешь - сходим!
   - Да что ты, отец, я же пошутил! Где ты слыхал, чтобы офицеры ходили в оперу?
   - Раньше ходили! Мне мать рассказывала - твоя бабушка. Ты помнишь, она ведь в услужении у одной оперной певички была. Так вот, к этой певичке после представления офицеры ходили толпами, представляешь?
   - Представляю! - рассмеялся Альбрехт, - просили спеть "на бис"! Пошли, выпьем перед сном за великую силу искусства. Прозит, папочка!
  

Глава 6.

   Долгий, увлекательный и утомительный разговор подходил к концу. Самым тяжелым он стал, как ни странно, для Ивана Михайловича Кречко. Лаврентий Павлович обладал поистине чудовищной работоспособностью - что ему просидеть пять часов под интересную беседу и заваренный турецким способом кофе. О Волкове и говорить нечего: Андрей Константинович отдыхал, работая. Поэтому Кречко изо всех сил сдерживал зевоту, но за окном был уже третий час ночи - предрассветное время для деревенских петухов. На улице трещали от мороза деревья, бродили закутанные в тулупы караульные, негромко перекликаясь и приплясывая для сугреву.
   - Хорошо! - растягивая на восточный манер, произнес Берия, - человек вы очень интересный, и если все то, о чем вы нам рассказали - правда... то будем считать, что Господь Бог нам предоставил гандикап.
   При слове "Бог" проснулся Кречко и с упреком посмотрел на наркома. Тот только отмахнулся:
   - Все равно, как "это" назвать. Рок, фатум, судьба! Смысл в ином: грядут великие события, предугадав ход которых, можно получить для страны немалую выгоду. Только выгода ли в том, чтобы выйти из катаклизма с наименьшими потерями? Выгода, товарищи, однозначно, выгода!
   - Несомненно! - кивнул сонным лицом Иван Михайлович.
   - Я постараюсь как можно скорее переговорить с Иосифом Виссарионовичем относительно вас, Андрей Константинович, - сказал Берия, подытоживая, - надеюсь, вы не обидитесь за нас за некоторую изоляцию...
   - Ни в коей мере! - помотал головой Волков, - только есть несколько просьб...
   - Все о чем пожелаете! - окончательно проснулся Кречко, - в разумных пределах.
   Андрей Константинович протянул руку к столику и взял с блюдца кусок швейцарского сыра.
   - Свежие газеты, возможность гулять по территории усадьбы и... верните мне мой ноутбук. Я должен подумать над тем, что из арсенала потомков возможно производить в современных условиях. А так же не составит труда для освоения бойцами Красной Армии. Надеюсь, это не слишком...
   Берия снял пенсне и протер его мягкой салфеткой.
   - Да полно вам, товарищ Волков! Но, надеюсь, и вы понимаете, как хочется лично мне ознакомиться со всеми тайнами этого, как вы его называете, ноутбука?
   Волков задумчиво показал глазами в сторону опять начинающего впадать в дрему Кречко. Берия мельком бросил взгляд, усмехнулся:
   - Ну, что же, товарищи! Полагаю, что на этом мы можем и закруглиться. Пока. Время уже позднее, а на службу я опаздывать не привык. Безо всяких там "вокруг да около" скажу, что весьма рад нашему знакомству. Надеюсь, это взаимно.
   Погасив жестом невысказанные восторги Волкова, нарком продолжал:
   - Я сейчас распоряжусь относительно прессы и прогулок, а чемоданчик вам доставят после обеда. Думаю, никаких проблем с энергией не будет - дача питается от специального правительственного кабеля. Иван Михайлович, голубчик, мы отбываем!
   Попрощавшись с Андреем Константиновичем, гости отбыли, попросив их не провожать. Волков допил свой холодный кофе и принялся раздеваться, попутно размышляя и анализируя события сегодняшнего вечера.
   Берия с Кречко приехали около девяти вечера и привезли с собой гостинцы: коньяк "Двин", банку черной икры, два килограмма сыра и увесистый кусок балыка. На даче у Берии, само собой разумеется, также был холодильник. И тоже - американский. Вместительный. Не "Электролюкс", конечно, но для своего время смотрелся чудом инженерной мысли. Андрей Константинович не питал иллюзий относительно наркома. Он будет стараться всеми силами узнать начинку "черного ящика". Это нужно даже не ему, это нужно стране. Даже то, что производить пока нет ни денег, ни возможности - загрести под предлогом будущей безопасности. А у Волкова рука не поднимется стереть кое-какие файлы, разве что в разделе "бактериологическое оружие". Ну, и еще пару подразделов, существование которых не оправдывается никакой моралью. Даже самой извращенной. Хорошо, что всегда можно поменять у файлов атрибуты - для дилетанта сойдет. Это потом умный человек может задуматься: почему свободное место на жестком диске не соответствует ручному подсчету. Однако, еще нужно сообразить относительно ручного подсчета... и всегда можно сказать, что в килобайте больше, чем в километре...
   Засыпая, Волков внезапно вспомнил, что так ничего и не узнал о планах Лаврентия Павловича. Берия был корректен и вежлив, внимательно выслушал историю Андрея Константиновича, задавал наводящие вопросы, но ни словом не обмолвился о его будущем. Возможно, он так поступил из-за присутствия Кречко, а возможно оттого, что четкие планы у него попросту отсутствовали. Еще Андрей Константинович удостоверился, что политический портрет Берии конца двадцатого века был выполнен... мягко говоря, в искаженной манере. Пока что Лаврентий Павлович ни словом ни поступком не напомнил Волкову того человека, чье имя стало нарицательным и синонимом слов "тиран" и "самодур". Однако, для подобных выводов пока маловато данных.
   ...Берия появился на "объекте" на следующий день в три часа дня. Он лично доставил Волкову ноутбук и дал понять, что сгорает от любопытства. Кречко в этот раз с ним не было, а на вопрос Андрея Константиновича нарком прищурился и сказал голосом доброго дядюшки:
   - Разве я ошибся, и вы, товарищ Волков, не желали пообщаться тет-а-тет? Вот видите! Товарищу Кречко пришлось утром отправиться в командировку. Недалеко, в Петрозаводск. На две недели. Этого должно хватить, чтобы мы с вами определились относительно дальнейших планов.
   - Разумеется, Лаврентий Павлович, - кивнул Волков, - я прошу прощения за некоторые свои негативные ассоциации...
   Берия вопросительно посмотрел на него. Андрей Константинович попытался объяснить.
   - Дело в том, товарищ Берия, что я родился и вырос в эпоху, когда все, что было связано с этим историческим периодом, поливалось грязью. Наши правители старались убедить население страны, что при Сталине и Берии было все плохо. Жить было страшно, жить было тяжело... для обычного человека жизнь была страданием. Поэтому, когда вы мне сказали, что Кречко отбыл в командировку, у меня внутри оборвалось: пустили в расход. Такие уж у нас, потомков, стереотипы.
   Берия хмыкнул.
   -Любопытно! Для того, чтобы пустить, как вы выразились, "в расход" работника на такой должности должны быть веские обоснования. Вы хотя бы отдаленно представляете, какой у нас кадровый голод? Причем, везде. И на производстве, и в Красной Армии, и даже... во внутренних органах.
   Он встал и принялся ходить взад-вперед по комнате. Пошевелил кочергой угли, подкинул два полена в камин. Видно было, что слова Волкова задели его за живое.
   - Во многом ваши правители правы. Жить сейчас трудно. Чрезвычайно трудно. Но вы хотя бы представляете, что за страна в наследство нам досталась? Огромная, инертная масса... как будто огромная капля смолы, катящаяся непонятно куда. Катящаяся не спеша, никуда не торопясь. Россия была, как зажиревшая гусеница. Все вокруг давно превратились в бабочек и порхают, а наша гусеница все жрет и жрет. Ей и так неплохо! Понимаете, Андрей Константинович?
   Волков с нескрываемым интересом слушал наркома, открывшегося ему сейчас в совершенно новом свете. Наркома-романтика, если так можно выразиться. Плохо только, что ассоциации у него со словом нарком были плохие. Нарком-наркомат-наркоман. Ну, привязалось к языку.
   - Понимаю, Лаврентий Павлович, - сказал он, - хуже всего, что превратившись в бабочку, наша страна не потеряет инертности. В бабочку она превратится, но летать не сможет. Завалится в спячку, точно обожравшийся медведь. Что поделать, национальная черта гипербореев.
   Берия подошел к окну и глянул сквозь замерзшее стекло наружу.
   - А мне ведь до сих пор не верится, что вы - наш потомок.
   - А мне до сих пор не верится, что вы - не тот головорез, о котором написано несколько книг и сотни публикаций в газетах и журналах.
   Плечи наркома на мгновение опустились. Он как-то осунулся и превратился в очень уставшего человека. Похлопал по карманам в поисках сигарет, затем вспомнил, что давно не курит. Прокашлялся.
   - И что, ни одной положительной? - Андрей Константинович присел на кожаный диван и задумчиво проговорил:
   - Да нет! Вроде бы, нет! Я лично просматривал две книги, в которых вы показаны на удивление хорошим человеком. Это так контрастировало с общим фоном, что удивлению моему не было предела. Одну из книг написал некто Серго Берия.
   - Мой сын? - обернулся к нему Лаврентий Павлович, - и ее издали?
   - Издали. Но очень поздно. В конце столетия.
   - Все равно! Лучше поздно, чем никогда. А вторая книга?
   Волков хмыкнул.
   - Один из скандально-популярных писателей издаст в начале следующего столетия дилогию, в котором попытается пересмотреть традиционные взгляды на нынешнюю эпоху. Я не любитель подобного чтения, но вам было бы интересно. В таком стиле пока не пишут.
   Берия подошел ближе и присел рядом.
   - Жаль, что это невозможно. Я бы с удовольствием прочел то, что напишет обо мне мой сын...
   - Ну, почему же невозможно? Эта книга есть на ноутбуке. Жаль, что нет принтера... пардон, печатающего устройства. Но это даже к лучшему. Не нужно, чтобы подобная информация просочилась наружу. Вы мне дадите слово, что никому и никогда не расскажете...
   - Конечно! - взволнованно перебил Волкова нарком, - как только выдастся свободная минутка, я обязательно прочитаю книгу Серго. Но сейчас хотелось бы конкретики. Какая именно информация содержится в вашем... приборе, что ли?
   - Это называется - компьютер. "Машина для приема, переработки, хранения и выдачи информации в электронном виде, которая может воспринимать и выполнять сложные последовательности вычислительных операций по заданной инструкции -- программе". Такое определение дает компьютеру энциклопедический словарь. Словарь двадцать первого века, разумеется. На самом деле, это устройство - универсальный помощник для делового человека с многими дополнительными функциями. У меня здесь помимо различной полезной документации находятся несколько моих любимых фильмов, очень много музыки, несколько игрушек.
   - Игрушек? - удивился Берия.
   - Конечно! - рассмеялся Волков, - компьютерные игры - одна из форма проведения досуга людьми будущего. Их производство - гигантская индустрия, объединяющая миллионы специалистов и множество компаний в разных частях света. Но об этом позже. Сейчас я вам вкратце расскажу, что такое операционная система и с чем ее едят, а затем продемонстрирую некоторые возможности этого... компьютера.
   Сказать, что машина из будущего заинтересовала Лаврентия Павловича, значит, не сказать ничего. Он буквально влюбился в это гениальное творение рук человеческих. Берия прослушал краткую получасовую инструкцию о поколениях ЭВМ, о роли операционной системы Windows, о миллиардах Билла Гейтса. Получил представление о емкости жесткого диска в сто гигабайт при размере в два с половиной дюйма, поразился тому, что на этот винчестер можно скинуть все знания планеты в упакованном виде и еще останется место для "тетриса". Но больше всего его поразила энциклопедия "Кирилла и Мефодия" - ее полный вариант. Волков на свой выбор показал ему несколько статей на нейтральную тему, а затем закрыл программу и вышел на рабочий стол.
   - Но хватит о добром, - сурово сказал он, - пора и шоковую терапию вводить. Мы, Лаврентий Павлович, на пороге величайшей войны за все время, что существует наша цивилизация. И наша задача на данный момент - сделать так, чтобы Страна Советов вышла из нее с наименьшими потерями.
  
   Лаврентий Павлович вернулся домой в двенадцатом часу. Извинился перед водителем своего служебного "Паккарда" за то, что так задержал его и попросил заехать за ним в восемь утра. Нино еще не спала - ждала его. Он поцеловал жену в прохладный лоб и стал рассеянно раздеваться.
   - На совещании был? - спросила супруга, - устал?
   - Сил нет, - честно ответил Берия, - очень тяжелый выдался день.
   Разговор между двумя грузинами, само собой, велся на грузинском языке. Она очень беспокоилась за его утомленность и прибавила со вздохом:
   - Не щадишь ты себя. А кто это ценит?
   - Товарищ Сталин ценит. Видишь, какую квартиру нам выделили!
   В новый дом семья Берия вселилась буквально на днях. Сперва они ютились в огромном правительственном здании. Но приехал вездесущий Коба, окинул соколиным глазом их жилище, фыркнул:
   - Ну и муравейник. Переезжайте лучше в Кремль - и работа рядом, и куда спокойнее.
   - Мрачновато в Кремле! - отшутился Лаврентий Павлович, - мы, грузины, дети солнца.
   - Это правильно! - сказал Сталин.
   И дал задание Поскребышеву подыскать семье тогда еще заместителя наркома приличное жилье. Нино Теймуразовна была в восторге от особняка на Малой Никитской и долго после переселения наводила в нем порядок. В этом здании как нельзя лучше разместилась их семья и немногочисленная прислуга вместе с охраной. Больше всего было проблем с молодым поваром, которого приставили к семейству Берия сразу после окончания курсов шеф-поваров. Бедный паренек постоянно стеснялся и, плюс ко всему, толком не умел готовить. Пришлось супруге Лаврентия Павловича учить незадачливого кулинара самой.
   ...Нарком долго не мог уснуть. Уже вовсю свистела носом Нино, за окном несколько раз прошел неторопливой походкой охранник, а сна все не было. Берия никак не мог смириться с тем, что Волкову известна его биография не только до сих пор, но и всех последующих лет. Жгучее любопытство овладело им, но вместе с тем в душу прокрались непонятные сомнения. В конце-концов, в четвертый раз перевернувшись на "рабочий" правый бок, он решил поговорить с Андреем Константиновичем относительно своей смерти. Ведь это не в человеческих силах - жить, зная о том, что кому-то известна твоя судьба. Приняв это мучительное решение, он тотчас же уснул.
   Как это ни странно, но встретившись в следующий раз с Волковым и поведав ему историю своих мучений, Берия не получил исчерпывающего ответа. Нет, ответ он получил, но не совсем такой, на который надеялся. Можно даже утверждать, что после слов Волкова все окончательно перепуталось в душе Лаврентия Павловича.
   - Мой дорогой нарком! - сказал путешественник между мирами, - мне от вас скрывать нечего. Я вам расскажу все, что случилось с Лаврентием Павловичем Берия, народным комиссаром внутренних дел и членом Центрального Комитета Коммунистической партии. Только это вам ничуть не поможет. Вот если бы вы не встретили в своей жизни некоего Волкова, то тогда бы... но вместе с тем, если бы вы не встретили меня, то... понимаете, насколько причудливы линии судьбы?
   Берия пожевал губами и сказал:
   - Сформулируем вопрос проще. Что случилось с тем Лаврентием Берия, о котором вы слышали так много негатива?
   Волков пристально посмотрел сквозь линзы пенсне в карие глаза. Его оппонент не отвел взгляда.
   - Темная история. Знаю точно, что Берия был расстрелян в 1954 году. Он был обвинен в антипартийной и антигосударственной деятельности, шпионаже (а также в ряде изнасилований, в том числе несовершеннолетних). Да вот, я вам продемонстрирую выдержку из энциклопедии две тысячи пятого года (какова инерция, а, товарищ нарком)!
   Лаврентий Павлович молча подвинул стул к сидящему за раскрытым ноутбуком Волкову. Тот быстро запустил энциклопедию, набрал в строке поиска "Берия" и слегка отодвинулся, давая возможность наркому прочитать о себе самом. Тот же, цепенея от ужаса, читал холодные информативные строчки "Книги Судей" из будущего:
   - БЕРИЯ Лаврентий Павлович [17(29) марта 1899, село Мерхеули, близ Сухуми -- 23 декабря 1953, Москва], советский государственный деятель, руководитель органов госбезопасности, с именем которого связаны массовые репрессии в конце 1930-х -- начале 1950-х годов. В 1938-1945 нарком, в 1953 министр внутренних дел СССР. В 1941-1953 заместитель председателя Совета Народных Комиссаров (Совет министров) СССР. С 1941 член, с 1944 заместитель председателя Государственного Комитета Обороны. Член ЦК партии в 1934-1953, член Политбюро (Президиума) ЦК в 1946-53 (кандидат с 1939).
   - Дальше читайте! - проворчал Волков, переворачивая виртуальную страницу. Берия послушно продолжил чтение, но уже не вслух, а про себя. Окончив читать, он ощутил, как по всему телу струится холодный пот.
   - Это... это же чудовищно! Какие, к черту изнасилования! Какой, к такой-то матери, шпионаж! Что за бред!
   Волков, отвернувшись, смотрел в замерзшее окно на матовый закат.
   - Этому бреду в течение пятидесяти лет верило триста миллионов человек. Вы, Лаврентий Павлович, для советских людей являлись аватарой Люцифера. Думаю, за это стоит благодарить не Иосифа Виссарионовича, а кое-кого другого. Вернее, других. Тех, кому вы будете опасны просто фактом своего существования. Или нет, не так. Тех, кто не сможет жить из-за факта вашего существования. Это же простейший закон: от нашей жизни зависит чья-то смерть. И наоборот.
   Лаврентий Павлович налил в стакан холодной воды и с омерзением отпил из него. Затем позвонил и потребовал чаю. Хлопнул рукой по столешнице, так что ноутбук слегка подпрыгнул. Позвонил еще раз и потребовал бутылку коньяка.
   - Надеюсь, вы составите мне компанию? - спросил он у Волкова, - я вообще лишь хорошее грузинское вино употребляю, но здесь... о, боги, какой бред! Ведь я не щадя живота своего работаю... а что вместо благодарности, что??? Что, я вас спрашиваю?
   Волков печально смотрел на него. На человека, возглавлявшего самую совершенную карательную структуру в мире и очень тяготившегося этой должностью. Нынешний Берия был почти на двадцать лет моложе самого Андрея Константиновича, ему было всего тридцать девять лет. Смешной возраст для управленца и младенческий - для партаппаратчика эпохи Брежнева. Берия был во всех отношениях моложе Волкова, однако его поразительная работоспособность заставляла относиться к ему с уважением. Таких людей немного во все времена: будь то конец девятнадцатого века, или середина двадцатого, а то и вовсе - начало двадцать первого. Возможно, это характерная особенность России: когда не возьми - всегда работы непочатый край. Зато интересно. Но иногда страшно. Эпоха второй половины тридцатых годов двадцатого века - самая страшная в истории СССР. Самая страшная в памяти людей, потому что живы очевидцы. Вполне возможно, что трехлетний голод 1601-03 годов был не менее ужасен, но с тех пор большинству памятны лишь скупые строки "поби мраз сильный всяк труд дел человеческих в полех".
   Очевидцы всегда являются сильным козырем. Даже, если нелады с памятью, даже если беззастенчиво врут, приукрашивая, и с каждым разом добавляя жертв на языческий алтарь. Берия это знал, потому что сам творил историю, превращая достижения империи в тяжкое наследие царского режима и обзывая лентяев бедняками. Но верил, что творит во благо. И все верили, что творят во благо. Даже расстреливая тысячами и отправляя на каторгу, пардон, в лагеря.
   - Ваше недоверие видно невооруженным глазом! - напряженно сказал Волков, всматриваясь в линзы пенсне.
   - А вы бы сразу поверили? - огрызнулся Берия, - не будь с вами этой штуковины...
   - Ага! Готовый клиент психбольницы! Или нет... ваши психи работают на благо страны. Я не ошибаюсь?
   - А что им - прохлаждаться на курортах?
   - В этом что-то есть, - кивнул Андрей Константинович, - однако, со мной оказалась эта чертова штуковина. Которая ну никак не может являться продуктом этой эпохи!
   - Не может! - согласился Берия, - но жить как теперь? Как теперь жить, товарищ Волков, зная, что за все свои старания получишь пулю в затылок!?! За весь свой труд получить лишь звание палача - для потомков! Черт! Черт!! Черт!!!
   Андрей Константинович уселся в кресло и закинул ногу за ногу. Берия залпом опрокинул в себя чай. Нужно было его подбодрить, поэтому Волков добродушно рассмеялся:
   - Как пел один товарищ, "не стоит прогибаться под изменчивый мир - пусть лучше он прогнется под нас"...
   - Кто такой? - удивился Лаврентий Павлович.
   Волков молча врубил Winamp и загнал в плейлист вышеупомянутую песню Андрея Макаревича. Берия внимательно прослушал, затем некоторое время размышлял. Внезапно лицо его прояснилось.
   - А! Понял! Эта песня ничего общего с вашими словами не имеет - просто контекст...
   Волков молча поразился тому, как легко Берия ухватил суть. Все же не зря товарищ нарком ел свой хлеб с маслом, и не зря пил наркомовский коньячок под лимон с икоркой. Личность оказалась и впрямь, замечательная и достойная. Во всех отношениях.
   - Так вы утверждаете, что ход Истории можно изменить?
   Андрей Константинович мрачно кивнул. Он не в первый раз уже менял ход Истории. И не такое уж это увлекательное занятие, как кажется дилетанту. Он не помнил, где читал следующее утверждение: "если бы не открытие Америки, то в двадцать первый век мир вступил бы с паровозами и дирижаблями". И это вовсе не повод для гордости современным американцам - это законы развития мира. Берия уловил, что его собеседник внезапно помрачнел, налил ему и себе коньяка, пригласил выпить.
   - Что, я снова сморозил глупость?
   - Да нет! - Волков выцедил коньяк, точно воду, - просто... ход Истории отлично символизирует такой простой предмет, как весы. Стоит одной чаше весов опуститься, как другая - поднимается. Лишь одна надежда есть у меня...
   - На то, что не заметят? - скептически хмыкнул нарком, - вряд ли? Не такие уж Там дураки сидят - я отлично помню ваше повествование о петровской Эпохе. Слушайте, Андрей Константинович, а может - ну его? Я не последний, кому вместо благодарности влепят пулю...
   - Да погодите вы! - поморщился Волков, - ведь не дослушали. Надежда не на то, что не заметят...
   - А на что? - подался вперед нарком. С его вспотевшего лба упала тяжелая капля пота прямо на лакированную столешницу.
   Андрей Константинович прикрыл глаза.
   - А на то, что чаши изначально находятся в разных положениях. Тогда приведение Системы в равновесие не вызовет никаких побочных эффектов... тьфу, ты! Эффекты, конечно, будут, но не столь фатальные, как в моем предыдущем случае. Можно рискнуть.
   Берия шумно выдохнул и вновь наполнил рюмки.
   - А как узнать, что наша чаша ниже?
   Волков хмыкнул:
   - Выше! Ниже! Какая, к дьяволу, разница? Если ниже, то гирьку снимем; выше - добавим. Главное в нашем безнадежном деле, мой дорогой Лаврентий Павлович, не переборщить с гирьками. Если в их качестве использовать ядерное оружие, то и весы сломать можно. Надеюсь, я понятно излагаю?
   - Нечто вроде Пирровой победы? - спросил Берия.
   - Нечто вроде конца света. И, самое обидное, только нашего. Нашего дурацкого света. Человек, конечно, наделен разумом. Но не настолько, чтобы совершать разумные поступки. По большому счету, люди всего лишь разумные млекопитающие, и от факта наличия разума животными быть не перестают. Вот это - самая горькая правда нашей жизни.
   - А как же душа? - осторожно спросил Берия.
   - Вы ведь коммунист! Какая душа? Или вы - тайный агностик?
   Берия сухо рассмеялся.
   - Если рассматривать агностицизм как учение о недостижимости истины, то да: я - агностик. Даже Владимир Ильич Ленин никогда не утверждал, что человек в состоянии объять необъятное. Он лишь подчеркивал, что к этому нужно стремиться. В этом стремлении и есть соль жизнь. Таково мое мнение.
   Волков кивнул, соглашаясь.
   - Владимир Ульянов был умнейшим человеком своего времени. Даже несмотря на то, что являлся потомственным дворянином и помещиком.
   Берия усмехнулся, давая понять, что тайный умысел слов собеседника узрел.
   - Об этом мы предпочли забыть. У нас и сейчас живут и даже работают бывшие дворяне: графья - хотя бы графа Алексея Толстого взять для примера; того же графа Алексея Игнатьева... они душой, понимаете, душой приняли революцию!
   Он едва не сорвался на крик - сказывалось нервное напряжение последних нескольких дней. Волков поспешил разрядить обстановку.
   - Вот и относительно души решили. Давайте, выпьем за это.
   По странному стечению обстоятельств, Берия назвал фамилии тех, кто закончит свои дни пусть и не в достатке, но в почете. Тех, на ком не будет стоять несколько десятилетий штамп "репрессирован", чья судьба была более удачливой. Граф Толстой нужен был советскому правительству в виде прижизненного экспоната-легенды, этакого перековавшегося барина, мужицкого графа. А Алексей Игнатьев своей добровольной помощью в сохранении для России 225 миллионов рублей золотом обеспечил себе неприкосновенность. Какой вид бы имели большевики на мировой арене, пустив бескорыстного до фанатизма графа Игнатьева в расход? Будущего генерал-лейтенанта и автора труда "Пятьдесят лет в строю".
   Конечно, Волков ни словом не обмолвился о том, что стало с военспецами Троцкого, когда в них отпала нужда. Что стало с прочими специалистами "из дворян". Как спасала и будет спасать графа "происхождение". Не стоит давить человеку на и без того больную мозоль. Рано или поздно любой режим надевает белые одежды. Если, конечно, не хочет белого савана.
   - Что же вы замолчали? - блеснуло пенсне в напряженной тишине комнаты, - у вас вид врача, который ну никак не желает сообщить пациенту о его болезни.
   - Да если бы один пациент был! - вздохнул Андрей Константинович, - а ведь еще и врач без права практики! Вижу, что вы понимаете, в каком я положении. Попробуй отрезать больную кисть питекантропу, когда в другой его руке - дубина.
   Берия, несмотря на нервное напряжение, расслабленно засмеялся:
   - Емкий образ у вас получился с питекантропом. И очень хорошо, что вы сами осознаете свое положение. Да-с! Не будь у вас ноутбука, все могло сложиться иначе. Это... это просто супердоказательство какое-то. С этим предметом можно уже и о лечении поговорить, как вы считаете?
  
   Товарищу Сталину в последнее время стал сниться один и тот же сон. Будто бы входит в его кабинет странный посетитель - ростом выше двух метров, косая сажень в плечах, мужественное усталое лицо. Совершенно незапоминающееся. Чисто выбритое. Поскребышев закрывает за странным гостем дверь, а тот и говорит:
   - Ну, здравствуй, Сосо! Не признал?
   И лицо незнакомца, такое незапоминающееся, вдруг начинает что-то напоминать. Не то давно умершего отца, не то не столь давно почившего Ильича-Ленина, не то ритора из Тифлисской духовной семинарии, откуда он был исключен в 1899 году - почти сорок лет назад. Посетитель внезапно трогает Иосифа Виссарионовича за плечо.
   - Вижу, не признаешь меня!
   Над головою его вспыхивает электрическая дуга, точно у троллейбуса при подключении роликов; точно такой же дугой осеняет Вождя.
   - Г.. господи? Ты ли это?
   - Наконец-то!
   Господь Бог присаживается на краешек массивного стола, берет личную трубку Иосифа и насыпает из кисета табак. На кончике указательного пальца его появляется огонек, Господь Бог прикуривает и выпускает несколько роскошных колец.
   - Сына своего к вам отправлял, - с укоризной напомнил он.
   - Не к нам, - уточняет Сталин.
   - Точно! - в бездонных глазах появляются черные кристаллики, - вы бы его не распяли! Это - факт. Расстреляли... да?
   Вождь молча пожал плечами.
   - Понимаю... работа такая. Строим демократию, а кто против нее - тех расстрелять... с чего вы взяли, что русскому народу нужна демократия?
   Сталин при этих словах оживился.
   - Вот и я так считаю!
   Господь насмешливо выпустил струю дыма, точно цельный паровоз.
   - Ага! Только некоторые товарищи по партии не согласны. Ладно... хватит демагогии. Не время и не место. Прислал на этот раз я в мир не молодого мальчика, но взрослого мужа. Можно сказать, пожилого почти человека. Вы уж проявите уважение к его сединам. Душевно вас прошу!
   Сталину на миг стало нехорошо от этой просьбы, однако он собрался и спросил:
   - Так... а как же нам узнать этого посланника?
   Господь на миг изменился в лице и стал похож на Андрея Константиновича Волкова.
   - По глазам! - сказал он и улыбнулся, начиная таять в воздухе, - в тот день, когда старое считается новым, он попадется тебе на глаза, Сосо!
   Если бы довелось в сон Вождя Народов проникнуть Волкову, то он бы с радостным удивлением узнал в прощальной улыбке характерный оскал Хранителя.
   Когда странный сон повторился в третий раз, Иосиф Виссарионович почувствовал, что вскоре должно произойти что-то очень важное. Вопреки обыкновению, он встал с постели в девятом часу, попросил, чтобы ему подали стакан кефира и залпом опорожнил его. Взгляд его упал на настольный календарь - 13 января 1939 года. В этот день все прогрессивное человечество отмечало канун Старого Нового года, а особенно прогрессивные славяне праздновали праздник Коляд. Как не боролась церковь с языческими пережитками - память народа оказалась сильнее. Нынче советская власть с тем же успехом боролась с пережитками в виде православной религии. Хотя вполне возможно, большевики так мстили Церкви за то, что не захотела объявить их новой Мессией.
   Совсем некстати Сталину вспомнился навязчивый сон, и внезапно он принялся вспоминать годы, проведенные в Горийском духовном училище, а так же кружок самообразования из таких же зеленых сорванцов-грузин, что учились в Тифлисской семинарии. В отличие от Ульянова-Ленина, у него не было отца в чине действительного статского советника. И структуры образования не спешили распахивать свои двери, когда к ним подходил алчущий познаний Иосиф. От отца ему передалось это обостренное чувство жажды, но Виссарион предпочитал книгам грузинское вино. Не брезговал и чачей. С детских лет Иосиф не любил поговорку: пьет, как сапожник. Ибо была в ней сермяжная правда.
   После обеда он появился в своем кабинете и долго сидел, упершись локтями в столешницу. Он понял, что сегодня именно тот день, когда старое считается новым - сегодня именно тот день, когда ему доведется повстречаться с мессией.
   - Чертовщина какая-то! - произнес он по-русски, - плотника ведь тоже Иосифом звали. И Евангелие утверждает, что плотник поверил. Доверчивый, кретин, был! А как империалисты проклятые оружие новое придумали - чтобы сны насылать прелестные. Тьфу ты! Это ведь до чего удуматься можно!
   На всякий случай вызвал Власика и учинил ему подробный допрос: не случалось ли чего в последние несколько суток. На недоуменные взгляды своего "волкодава" пояснил, что последние несколько ночей плохо спал. Вроде бы слышал шум работающего автомобиля. Власик подумал, что шеф попросту переработался, но вслух этого говорить не стал.
   - Полнолуние, Иосиф Виссарионович! - вместо этого произнес он, - некоторые люди плохо спят в полнолуние.
   Сталин едва не вспылил и не ответил резкостью. Мол, старому революционеру не пристало обращать внимание на фазы луны, а ему и вовсе - всегда было на них начхать. Затем вспомнилось, что в этом году ему исполняется шестьдесят лет, а время - это такой фактор, которому также на все чихать. Даже на товарища Сталина - лидера самой передовой страны в мире. Увидав кислую мину на лице вождя, Власик испросил разрешения удалиться. Сталин же продолжал философствовать. За окном уже начало смеркаться, а он никак не мог заставить себя вернуться к сиюминутным делам. Карусель времени кружила его, выхватывая из тьмы прожитых лет лица былых соратников и врагов, бледные портреты обоих покойных жен, сцены ограбления Тифлисского банка и похороны Ленина.
   От горестных воспоминаний Сталина отвлек Александр Поскребышев - его личный секретарь.
   - Берия просится, - произнес он, - с каким-то штатским.
   - Наконец-то! - едва слышно произнес Иосиф Виссарионович, - пусть Лаврентий войдет.
   - А штатский? Некто Волков Андрей Константинович...
   - Пускай подождет!
   Вошел Берия. Поздоровался с вождем на грузинском языке. Обменялись рукопожатиями. Сталин жестом пригласил Лаврентия Павловича присесть на кожаный диван.
   - Как там империалисты? - полушутливо спросил он, - небось, не додумались до того, чтобы отметить старый новый год?
   - Считаю, что не додумались, товарищ Сталин, - ответил Берия, не понимая, к чему клонит вождь.
   - Вот-вот! Только наши люди могут замечать подобные парадоксы. Память народа тяжеловесна - несмотря на то, что мы уже двадцать лет живем по григорианскому календарю. Вы, товарищ Берия, помните, почему календарь называется григорианским?
   - По-моему, оттого, что он был введен римским папой по имени Григорий... не помню, которым именно - я не силен в вопросах религии...
   - Тринадцатым, товарищ Берия, тринадцатым! Григорием Тринадцатым в одна тысяча пятьсот восемьдесят втором году. Представляете, даже в те годы люди задумывались о том, что принятая система измерения времени несовершенна. Вполне возможно, что спустя триста лет наши с вами потомки будут удивляться, как мы с вами могли жить в столь несовершенное время.
   Сталин замолчал. Берия искоса посмотрел на него, недоумевая, к чему вождь затеял эту беседу. Он решил подождать, пока Сталин сам не поинтересуется целью его визита. Но тот не торопился: смотрел в темное окно на усыпанное звездами небо, отстукивал пальцами по подоконнику неслышный ритм лезгинки, что-то промычал себе в усы.
   - Вы что-то сказали, товарищ Сталин?
   - Нет. Я подумал. Подумал, что хорошо было бы править нашей страной через три сотни лет. При условии, что социализм победит во всем мире, и над миром воссияет солнце свободы. И наши с вами преемники, товарищ Берия, станут думать лишь о том, как разнообразить жизнь людей в своей стране. И не будут проводить бессонных ночей, оттого, что вокруг враги. Внешние... внутренние.
   Вождь вернулся к дивану и устало опустился на него.
   - Что у вас там? Выкладывайте.
   Берия не к месту вспомнил анекдот, который ему буквально вчера рассказал Волков. На приеме у врача мужик на аналогичное предложение расстегнул ширинку и выложил свое хозяйство на стол. "Жалуетесь?" - оторопел врач. "Хвастаюсь!" - буркнул пациент.
   - Чему вы улыбаетесь? - спросил Сталин, пытливо посмотрев ему в глаза.
   - Извините, -смутился Берия, - просто... тот человек, который ждет в приемной, намедни рассказал мне один забавный анекдот.
   - Так расскажите! - попросил Сталин, - я тоже люблю анекдоты.
  

Глава 7

   - Значит вы, товарищ Волков, считаете, что у нас есть немногим более двух лет?
   - Товарищ Сталин, - Волков посмотрел в смертельно уставшие глаза Вождя Народов, - это не я так считаю, это - моя прошлая реальность. Вы надеетесь избежать войны с Германией?
   Сталин докурил свою трубку и принялся аккуратно ее чистить. На вопрос Андрея Константиновича он ответил не сразу. Берия священнодействовал напротив - он собственноручно заваривал кяхтинский чай. Видимо, два грузина решили удивить Волкова своим гостеприимством: на черном лакированном столе стоял графин "Хванчкары", лежал огромный блин свежеиспеченного лаваша, на тарелке -тонкими ломтиками нарезанная брынза.
   - Мы всеми силами стремимся избежать этой войны, - наконец произнес Иосиф Виссарионович, - но так же понимаем, что просто так Гитлер не успокоится. Товарищ Волков, вы ведь тоже прекрасно знаете, что Советский Союз к войне не готов.
   - Товарищ Сталин, - вмешался Берия, - Андрей Константинович, в силу определенных факторов, понимает все. А так же знает, к чему приведут последствия подобной войны.
   - Мне известно насчет "определенных факторов"!
   Сталин произнес эти слова с неудовольствием. Все-таки, он был единоличный правитель огромной страны, владыка многих миллионов душ. Если смотреть на вещи более приземлено, то к появлению Волкова он отнесся настороженно - точно интендант к ревизору. Но помимо того, что он являлся Вождем Народов, он был еще и Отцом Народов - со всеми родительскими заботами и рефлексами. Здесь появлялся тонкий психологический подтекст: отношениям Андрея Константиновича и Сталина суждено было перерасти в плоскость " родитель - гувернер". Но не тот гувернер-француз, а свой дядька-слявянин. По глубочайшему убеждению Волкова, Иосиф Виссарионович попросту конфузился. То же самое чувство он бы испытывал, если бы его ради спасения страны попросили бы спеть где-нибудь в Большом театре. Это из того же ряда.
   Берия подал чай - что-то темно-красное, жгучее и безумно вкусное. Немного отпив, Андрей Константинович с недоверием покачал головой и втянул в себя чайный аромат.
   - Великолепно! - искренне признался он, - я уж думал, что чаем меня не удивишь. Как называется этот сорт?
   - Кяхтинский! - пожал плечами Берия. Чай он любил, но в тонкости не вдавался.
   - Кяхтинский? - недоуменно переспросил Волков, - но ведь Кяхта - это небольшой городок на границе с Монголией. Разве там выращивают чай? Или мне послышалось, и вы сказали "Кахетинский"?
   Послышались непонятные звуки. Волков повернул голову и увидел, что Сталин поставил чашку с чаем на поднос и залихватски смеется; при этом лицо Вождя народов приняло совершенно разбойничье выражение. Видимо, он знал об этой своей особенности, поэтому старался смеяться как можно реже.
   - Прошу прощения! - произнес он, вытерев губы салфеткой, - вы, товарищ Волков, меня неплохо развеселили. Сразу видно, что вы не грузин... так, Лаврентий?
   Берия согласно кивнул. Он тоже улыбался во весь рот.
   - Сразу видно, что Андрей Константинович - не грузин!
   Сталин продолжал:
   - "Кахетинское", товарищ Волков, бывает только вино. И вино, признаться, неплохое. "Кяхтинским" этот чай называется в России уже два столетия, потому что поступает к нам из Китая именно через Кяхту. Тот самый поселок, о котором вы осведомлены. Кяхтинский чай завозится сухопутным путем. Есть еще Кантонский - он перевозится морским путем через китайский порт Кантон. Я ничего не путаю, товарищ Берия?
   - Все верно! - кивнул нарком, - однако мы пытаемся выращивать свой чай. Чтобы не зависеть от китайских поставок. Любопытно, какой чай будут пить наши потомки?
   Волков прикрыл глаза, вспоминая чай своей юности.
   - Насколько я могу припомнить, из отечественных на первом месте был "Бодрость". Смесь из лучших сортов чая. Ценился "Краснодарский" и "Грузинский высший сорт". Второй сорт народ скептически именовал "чайный куст рубленый".
   - Слышишь, Лаврентий! - произнес Иосиф Виссарионович, - значит, ты был прав.
   Пили чай, пили понемногу "Хванчкару", разговаривали обо всем. Вождь заинтересовался загадочным "ноутбуком" и попросил доставить его сюда, в кабинет. Волков ответил, что в этом нет необходимости, потому что ноутбук всегда носит с собой.
   - Эта папочка? - удивился Сталин, - и в ней собрано все знание Человечества? Не верю, как кричал этот театрал Станиславский.
   Он скептически осмотрел ноутбук, затем хитро прищурился и заявил:
   - Товарищ Берия, а наводили ли вы справки о существовании подобного аппарата? Возможно, у американцев есть что-то подобное?
   - Это и есть - американский переносной компьютер, - пояснил Волков, - но только у американцев шестьдесят пять лет спустя. Вы сейчас сами убедитесь, Иосиф Виссарионович.
   Как ни странно, но в том, что такой техники пока не существует, Сталина убедили кинофильмы, сжатые алгоритмом DivX. Естественно, на алгоритм ему было плевать со Спасской башни, но то, что фильмы были цветные - сказало многое. Вождь очень любил кино, и подобно Ленину отводил ему первенство в соревновании "современных искусств". Все остальные навороты ноутбука, в том числе и жидкокристаллический дисплей, оказались вторичны. Ведь, по большому счету, он не был техническим человеком. Как, например, тот же Берия. Ознакомившись с возможностями чудо-машины, Сталин внимательно выслушал историю Волкова и убедился в том, что его сон был вещим. Так же ему показалось, что сам Андрей Константинович не подозревает о роли "мессии". Это прекрасно ложилось на каноны православной религии. Ведь Иисус практически до тридцати лет (по некоторым источникам) также не занимался своими прямыми обязанностями. Конечно, Волкову было уже не тридцать, но ведь и мир за две тысячи лет стал гораздо сложнее.
   Узнав о том, что до начала войны с Германией остается два с половиной года, Сталин огорчился. Он надеялся, по крайней мере, на пятилетку. Положа руку на сердце, он так до конца и не поверил в чудесное появление Андрея Волкова в качестве исключительно русского предтечи, спасителя Отечества. И даже годы, проведенные в духовной семинарии, не способствовали развитию этакой религиозной доверчивости. По натуре Вождь был прагматик до мозга костей, и полностью отметать мысль о чьей-то грандиозной провокации отметать не стал.
   - Товарищ Берия, - обратился он к наркому внутренних дел, - я попрошу вас взять это дело на свой личный контроль. Определить узкий круг лиц, которым будет доступна информация о новых технологиях, тщательно все проверить. Если в полугодичный срок все, что предсказывает товарищ Волков сбудется, то темпы исследований и производства жестко форсировать.
   Глядя своими тигриными глазами в лицо Андрея Константиновича, он резюмировал:
   - Было бы очень легкомысленным поверить сразу во все то, что вы нам рассказали, но было бы вдвойне беспечно, даже преступно, отмахнуться от вашей информации. Прошу в кратчайшие сроки подготовить развернутый обзор: что из того, чем располагает наш таинственный товарищ Волков на своем не менее таинственном хранителе информации мы в состоянии производить. Что мы способны производить при условии не слишком глобальных исследований. Что нам понадобится на будущее.
   Он закончил набивать трубку, разжег ее и задумчиво затянулся.
   - Возможно, товарища Волкова имеет смысл сделать вашим заместителем.
   - Но у меня ведь уже назначен Меркулов...
   - Одним из ваших заместителей! - поправился Сталин, - по-вашему, товарищ Берия, в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, не стоит создать при наркомате внутренних дел нового управления? По-моему, стоит. Тем более, что по рассказам товарища Волкова, у него по части управления имеется солидный опыт. А у нас с вами наблюдается жестокий кадровый голод.
   - Логично! - отозвался Берия, - о новом управлении стоит подумать и в кратчайшие сроки что-то решить.
   Сталин пустил несколько колец дыма и вновь посмотрел на Андрея Константиновича.
   - Товарищ Волков! Вы подождите, пожалуйста, в приемной. Нам с Лаврентием нужно кое-что обсудить.
   Андрей Константинович согласно кивнул и покинул кабинет. Вождь тотчас перешел на грузинский язык и непривычно яростно жестикулируя, произнес:
   - Не нравится мне все это. Ты точно уверен, что он - не наймит буржуев? Вдруг, в каком Массачусетсе изобрели что-то, на несколько шагов опередившее наше время?
   Берия скептически посмотрел на Сталина из-под пенсне. Затем пожал плечами.
   - Не думаю. Слишком уж он опережает нынешний уровень развития техники. Этот аппарат ценен и как сам по себе - как супермеханизм для вычислений; но также ценность его гораздо выше для нас, что он представляет собой некое хранилище знаний, накопленных нашими потомками. Андрей Константинович мне показал чертежи и снимки стратегического бомбардировщика... по-моему, Ту-160. Что тут можно сказать? Хищная птица, почти в двести тонн весом на реактивной тяге - точно по Циолковскому.
   Сталин прищурился.
   - А вы уверены, товарищ Берия, что наш незнакомец показывал вам чертежи реального бомбардировщика?
   - Там была даже видеохроника! - буркнул Лаврентий Павлович.
   В тридцатые годы слово "видеохроника" еще имело некий авторитет последнего довода. Это спустя шестьдесят лет на компьютерах будут топить "Титаник" и изображать "терминатора" в натуральную величину. Тогда практически единственным приемом кинематографистов был "монтаж", а каким монтажом можно заставить полететь стратегический бомбардировщик? Это ведь не ступа Бабы-Яги, которую можно подвесить на веревочках! Кстати, подвешенными на веревочках снимали в СССР флаеры в фильме "Гостья из будущего", датируемого 1984 годом. Тем самым, когда вышел легендарный первый "Терминатор".
   Просим извинить читателя за краткое погружение в историю кинематографа. За это время в кабинете Вождя Народов не случилось ничего, заслуживающего внимания. Сталин еще раз прокрутил в памяти свои сны, а Берия послушно искал противоречия в рассказах Волкова.
   - Ты редко ошибаешься в людях, Лаврентий! - наконец произнес Иосиф Виссарионович, - я тоже редко. Но здесь особый случай. Имеем ли мы с тобой право безоговорочно довериться этому человеку и тем самым поставить под угрозу развитие нашей страны?
   - Можно сделать по другому! - быстро предложил Берия, - в течение, скажем, полугода мы не предпринимаем никаких кардинальных изменений. Волков работает моим заместителем и готовит почву для перехода на новые приоритеты... а если за полгода сбывается все, что он предрекал, то...
   - Отличный план, Лаврентий! - одобрил Сталин, - превосходный! За одним исключением. Если то, что говорит этот Андрей Константинович, правда, то полгода - неоправданно большой срок. Я бы рекомендовал три месяца. Что он там напророчил на начало года?
   - Да он как бы ничего и не упоминал о начале года, - задумался Берия, - а если и говорил, то совсем немного. В феврале должно уйти в отставку правительство Стоядиновича... буквально через пять дней англичане должны прибыть в Германию на переговоры относительно сотрудничества промышленников...
   - Они так это называют! - фыркнул Сталин, - а мы это называем совсем по-другому! Дальше, Лаврентий!
   Берия послушно покопался в памяти.
   - Пятнадцатого марта войска немцев войдут в Прагу. Поэтому, закончившиеся в тот же день переговоры о необходимости развитии торговли между Германией и Британией англичане не обнародуют. В середине апреля Чемберлен в ответ на наше предложение о трехстороннем договоре (СССР, Англия, Франция) ответит: "Я скорее уйду в отставку, чем подпишу договор с Советами!"
   - И не удивительно! - недовольно кашлянул Иосиф Виссарионович, - эта английская сволочь со своей политикой непротивления Германии поставила всю Европу в очень неудобное положение. Он что, не чувствует, чем это все пахнет?
   Берия мягко произнес:
   - Волков утверждает, что в мае сорокового года ему придется подать в отставку. Его заменит некто Уинстон Черчилль...
   - Потомок герцогов Мальборо? Тот, что постоянно критикует Чемберлена?
   Лаврентий Павлович кивнул.
   - Волков предрекает ему стать "спасителем короны". Товарищ Сталин, так что, продолжать? В июне...
   - Довольно! - произнес вождь, - судя по всему, у нас в июне будут другие заботы. Ты, Лаврентий, сказал о том, что пятнадцатого марта немцы должны войти в Прагу. Думаю, этого будет достаточно, чтобы поверить нашему незнакомцу. В течение же оставшихся двух месяцев необходимо сделать все для того, чтобы переход нашей промышленности на военные рельсы возможно было совершить даже без малейших задержек.
   Берия хмыкнул:
   - Честно говоря, мне кажется, что Запад и так не вполне понимает, по какому пути мы развиваемся. Даладье что-то там говорил...
   - Пусть говорит. Если Волков прав, то у нас есть чуть больше двух лет. А мы, товарищ Берия, надеялись как минимум - на пять. Еще лучше - десять. Попросите, пусть он войдет.
   Когда Андрей Константинович вновь занял свое недавнее место в кабинете главы государства, Сталин с трудом заставил себя присесть.
   - В такой обстановке мы не имеем права пренебрегать столь убедительными доказательствами. Но и верить в ваши пророчества, товарищ Волков, нам не хочется. Страна не хочет войны - это лишь недобитые троцкисты мечтают о "мировом пожаре". Мы же с товарищем Берия придерживаемся мнения, что любой пожар - это беда. Так, Лаврентий?
   - Абсолютно верно! - кивнул нарком.
   - Поэтому поработайте пока на должности одного из заместителей наркома внутренних дел. Составьте тщательный анализ мировой обстановки и проработайте план: как нам отодвинуть сроки войны. За два года стране к войне не подготовиться - это факт. Не нужно думать, что мы дураки и не видим, что творится в Европе.
   Сталин замолчал. Волков с неудовольствием сказал:
   - Я не говорил, что тут сидят дураки.
   Иосиф Виссарионович примирительно произнес:
   - Возможно, я неправильно выразился. Но судить вам все равно проще. А мы не знаем прикупа. Вот так, товарищ Волков!
  
   В следующую ночь товарищу Сталину вновь приснился загадочный сон. Господь Бог укоризненно качал головой.
   - Не можешь ты, Сосо без своих чекистских штучек! Тот Иосиф был сговорчивее.
   - Тот Иосиф был дурак! - буркнул непочтительный Сталин.
   - Ну-ну! - хмыкнул Бог, - а ты, значит, умный? Самая работящая лошадь в конюшне! Ладно. Признаю: тот Иосиф и впрямь... был немного кретином.
   - Вот-вот! А у меня страна!
   - И народ!
   - И народ. Который не знает сам, чего хочет.
   - Зато это прекрасно знаешь ты!
   - Что именно?
   - Что нужно народу!
   - Конечно, знаю! Ты мне, Господи, лучше скажи: война точно будет?
   Бог пожал плечами.
   - Если бы к вам не попал мой... Волков, то война была бы точно. А теперь все зависит от степени вашего доверия.
   Сталин во сне топнул ногой.
   - Да ты хотя бы представляешь, каково это - перевести экономику в режим интенсивной подготовки к войне?
   - Откуда? Я - Бог, а не экономист. И в твое кресло не рвусь, заметь. Уж слишком оно на электрический стул похоже.
   Но Иосиф Виссарионович не замечал сарказма.
   - У меня до сих пор крестьяне кое-где в лаптях ходят! А ты говоришь, война! Неужели невозможно остановить этого ненормального Гитлера?
   Казалось, Бог немного сконфузился.
   - За ним стоят не менее влиятельные господа, - наконец изрек он, - и имя им - легион. Не забыл еще курс "Закона Божьего"? Поклоняется Гитлер древним призракам, имена которых по-хорошему должны были бы забыть во всем мире. Ведь пока о них помнят, они не угомонятся. Понял? Это тебе не по Тибету таскаться в поисках Шамбалы.
   - Понял! - угрюмо проворчал Сталин.
   - И еще, Иосиф! - Бог впервые назвал его взрослым именем, - передай Волкову на словах: пусть он работает, а затем я найду способ его отсюда забрать.
   - А сам почему не сможешь передать?
   - К нему в сон не так просто попасть. Даже не знаю, возможно ли вообще...
  
   Волков в эту ночь ночевал впервые в своей, пусть и служебной, квартире. Как птице высокого полета и персоне особой важности Сталин лично приказал "выделить товарищу Волкову жилплощадь в Кремле". Андрею Константиновичу на скорую руку отвели помещение в одном из особняков, которые строились в незапамятные времена для членов царской семьи. Княжеские палаты Волкову, конечно, не дали - факт. Но двухкомнатные апартаменты, в котором раньше жила прислуга, он получил. Рассохшиеся дубовые полы, подтверждающие каждый его шаг скрипом и визгом, узенькие окошки-бойницы, небрежно оштукатуренные стены, которые уже позже кто-то пытался привести в божеский вид - все это напоминало ему казармы в Учебном центре Несвижа, где по-молодости довелось побывать в командировке. Старина Джером говорил, что иметь дом, обшитый резным дубом - все равно, что жить в церкви.Приблизительно в таком месте и довелось поселиться Андрею Константиновичу.
   Узкая солдатская постель - гражданские такую называют "девичьей" - она с трудом подходит человеку, разменявшему седьмой десяток. Это ерунда, что тело молодое - нервы за годы бурной жизни в нескольких мирах привыкли к относительному комфорту. Попытавшись уснуть сразу же, Волков своей цели не достиг. Пришлось садиться за миниатюрный письменный стол и изучать его содержимое. Затем взгляд его плавно переместился на стены. О прежнем владельце этих покоев напоминали лишь репродукции картин известных художников: Шишкина, Репина, Айвазовского. Висел даже "Философ" Рембрандта. Из картин ему понравились лишь полотна Шишкина, пейзажи его расслабляли. Репин был чересчур реалистичен, а картины Айвазовского заставляли сопереживать несчастным людишкам в шлюпках и на кораблях.
   Андрею Константиновичу захотелось чаю, поэтому он включил освещение и прошел в другую комнату, где стоял примус, а на столе располагался чайный сервиз со всем необходимым для чаепития. При виде примуса ему расхотелось чаю, и он с удовольствием выпил несколько глотков холодной воды.
   - Нужно будет попросить, чтобы достали мне термос!- проворчал Волков, укладываясь спать.
   Неожиданно для себя он мгновенно уснул. Снились ему сорта чая, выставленные в специализированном магазине Минска, куда они любили заходить с матерью. Андрюша был снова маленьким, но тревожно дергал мать за руку и просил купить кяхтинского. Старый еврей-продавец мечтательно закатывал глаза, вспоминал молодость и кяхтинский чай, но в руки им совал пачку индийского первого сорта. Андрюша плакал и сучил ногами. Странное дело: топал ногами он по мраморному полу, но звук был такой, будто стучат по дереву.
   Стук в дверь повторился. Волков открыл глаза и увидал, что в окна-амбразуры уже пытается заглядывать позднее январское солнце. В дверь постучали снова.
   - Минутку! - произнес он, вставая с постели и натягивая брюки-галифе, - войдите!
   Вошел молодой, настороженный. Лицо истукана, но по дергающимся пальцам видно - робеет.
   - В распоряжение товарища Волкова. Адъютантом.
   Андрей Константинович оценивающе посмотрел на него.
   - Представьтесь, пожалуйста!
   - Сержант госбезопасности Приходько! - звонким мальчишеским голосом доложил утренний визитер, - Алексей Кузьмич.
   Волков улыбнулся. Когда-то и он смущался в присутствии старших... особенно начальства.
   - Что у вас в руках, Алексей? - спросил он.
   В руках его адъютант держал сверток. Весьма объемный сверток. Был он перетянут пенькой и весил добрых килограмма три.
   - Здесь ваше обмундирование, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга! - доложил сержант, - пока готовое, а затем нужно будет заказать у местного портного. Размер 176-108-88, я ничего не перепутал? Товарищ комиссар госбезопасности второго ранга, я сейчас мигом поутюжу и можно будет надевать!
   Волков решительно забрал у него сверток.
   - Значит так, юноша: стойте там и слушайте сюда! Во-первых, поскольку вы мой адъютант, то обращаться будете ко мне по имени-отчеству - "Андрей Константинович", ясно?
   - Так точно! - вытянулся адъютант.
   - Во-вторых, если в доме нет женщины, то я предпочитаю утюжить белье и одежду сам. И в-третьих, в-третьих... каким хреном тут утюжат белье, ты мне не скажешь?
   Приходько сорвался с места, сбегал куда-то и принес огромный электрический утюг, весивший не менее четырех килограмм. Волков пришел в хорошее расположение духа и послал адъютанта за куском чистой марли, а затем собственноручно распаковал сверток. В нем были завернуты отдельно три пакетика. В одном находилась фуражка со светло-синей тульей и красным околышем. Массивная кокарда лежала отдельно. Во втором пакетике лежали новенькие кожаные сапоги его любимого, сорок третьего размера.
   - И когда успели, мерзавцы, подсмотреть! - покачал головой он, понимая, что секрета здесь никакого нет. Его знаменитые сапожки рассматривали все, дивясь забытому покрою.
   Третий сверток включал собственно, униформу: темно синие бриджи с широкими лампасами и френч дорогого сукна цвета хаки. В петлицах сидело по четыре серебристых ромба - знак высокого положения лица, носящего данный френч.
   Ворвался Приходько с серой драповой шинелью и серой каракулевой папахой.
   - Вот, товарищ... Андрей Константинович! - выдохнул он, - какие будут распоряжения?
   - Откуда я знаю! - ответил Волков, выходя из сортира и застегивая не притершиеся еще пуговицы ширинки, - что там у нас по-плану?
   - По плану у нас завтрак! - сообщил адъютант, - а после - встреча с товарищем Берия. В девять ноль-ноль!
   - Отлично! - потер руки новоиспеченный комиссар госбезопасности, - и что у нас на завтрак?
   Адъютант Приходько жестом пригласил его на кухню (все-таки, вторая комната оказалась кухней) и указал на накрытый стол. Волков посмотрел на "табльдот":
   - Жили же люди! - проворчал он себе под нос.
   На завтрак комиссару госбезопасности предлагалась гречневая каша и бифштекс. Так же стол украшало блюдо с корнишонами и маслинами, несколько крупных кусочков кеты или горбуши; стакан сметаны выглядел дополнительным бонусом, так же, как и два бутерброда с красной икрой.
   - Приятного аппетита! - пожелал Алексей.
   - А вы как же? - спросил Андрей Константинович, - заботиться о своих подчиненных - есть священный долг всякого начальника.
   - Я позавтракал в общей столовой! Пока получал ваш завтрак.
   - Ну, что ж! Тогда - спасибо!
   - Может, чаю принести? - предложил адъютант, отступая к двери.
   - Чаю я у Берии попью, - произнес Волков не оборачиваясь, - если предложит!
  
   Берия чаю предложил. Он также долго рассматривал Андрея Константиновича в новом обмундировании, просил "поворотись, сынку", а после крякнул:
   - Видно, что военную форму вы лет сорок носите! Хотя на сорок и выглядите...
   По древней китайской традиции, важный разговор начался с чаепития. Грузин из Абхазии Лаврентий Берия сильно уважал за это китайцев и предполагал, что наступит такое время, когда их станет гораздо больше.
   - Наступит! - согласился Волков, - но от этого не станет легче никому. Даже самим китайцам. А еще индусов станет почти столько же...
   - А нас... русских?
   Андрей Константинович скептически осмотрел абхазского грузина и ответил:
   - А русских... вместе с нерусскими станет меньше, чем сейчас. Если выиграем войну такой же ценой, как на моей памяти. И если будем подкармливать половину Африки и Латинской Америки. Китайцы не будут подкармливать. И о кяхтинском чае к концу века никто не вспомнит. Зато... Лаврентий Павлович, хотите, расскажу вам один забавный случай? Так сказать, театральный анекдот...
   - Берия молча кивнул.
   - Может это и враки, но рассказывают, как народный артист Борис Андреев учил молодого актера
   заваривать чай.
   - Ты, милок, не знаешь, что такое чай. Чай - это же волшебный напиток.
   Наслаждение! Ты вот слушай и запоминай. Чай так заваривается: кипятком
   чайник споласкиваешь, потом бросаешь щепотку краснодарского, чуть-чуть
   заливаешь. Салфеточкой накроешь и пусть постоит маленько. Потом
   салфеточку снимешь, досыплешь цейлонского. Снова кипяточку и -
   салфеточкой. Минутки через три - щепотку индийского. Кипяточком и
   снова - салфеточкой. Минут через пять наливаешь чай в стакан... Это же
   произведение искусства!! Это же не чай, а симфония цвета и запаха!!
   А заканчивал Борис Андреев свой рассказ о чае такими словами:
   - Потом берешь эту симфонию, выплескиваешь в форточку, наливаешь водки
   и вот уж тогда получаешь истинное наслаждение!..
   Берия послушно хмыкнул. Возможно, окажись на его месте какой-нибудь Молотов-Скрябин или Маленков, шутка была бы оценена. Но грузинский абхазец толком не въехал, почему чай сравнивают с водкой. Еще ладно бы - с коньяком! Волков увидел, что его анекдот успеха не имел и поэтому сказал:
   - Кстати, это тот Борис Андреев, кто станет знаменитым после фильма "Большая жизнь", который должен выйти в этом году.
   Чай был выпит, чашки убраны. Берия наконец понял смысл анекдота и засмеялся. Волков вздрогнул.
   - Простите! - хмыкнул нарком, - я просто вспомнил свое состояние, когда прочел статью из вашей энциклопедии. У советского человека понятия счастье и водка, очевидно, синонимы.
   - Это так, - кивнул Андрей Константинович, - хотя нам с вами очевидно, что на самом деле они - антонимы. Но эта проблема на данный момент из второстепенных. Как вы считаете, Сталин мне поверил?
   - Никто не знает, что думает Иосиф Виссарионович. А я еще не так долго работаю в Кремле, чтобы судить об этом. Но мое впечатление такое... что поверил. Мы все в глубине души знаем, что война будет...
   - Но не хотим ее!- закончил его мысль Волков.
   - Какой нормальный хозяин хочет, чтобы у него на подворье была война?
   - Лучше, когда на соседском! - скептически заметил Андрей Константинович, но Берия не рассердился.
   - Это - наша доктрина, - согласился он, - но по вашим утверждениям, нам такого шанса не дадут.
   - Там не дали! - подчеркнул собеседник.
   В таком вот неспешном тоне беседа генерального комиссара госбезопасности с новым подчиненным продолжалась почти три часа. В ходе ее были намечены основные направления для работы, пусть пока и невидимой для постороннего глаза. Но когда придет время, эта работа должна помочь сократить время для подготовке к войне. Время, которого осталось всего два с половиной года. Возможно, сам Гитлер еще ничего не планировал, но уже задумчиво посматривал на карту, где огромное цветное пятно неправильной формы покрывало едва ли не половину холста. В то время, как у его Германии не было и десятой части. Не было и двадцатой. А была едва ли одна пятидесятая. Вполне возможно, что Советскому Союзу были несколько в напряг его собственные "крутые" размеры. Но разве ж хоть один мужик признается, что тельняшка ему велика? Все в один голос будут стонать, что жмет.
   Охранять территорию, площадью в двадцать два миллиона квадратных километра было бы и вовсе невозможно, если бы эта территория находилась на тысячу километров южнее. Но Сталину вместе с Берией и примкнувшему к ним Волкову было ясно одно: через тундру на них никто не полезет. Тем более, что Волков твердо знал: Японцы будут сомневаться до последнего. Потому что их плотно прижучат в августе уже этого года на Халхин-Голе. А если послать туда не Жукова с его тремя классами образования и непомерными амбициями, а человека более толкового? Вот только как договориться с Берией? Как начать этот опасный разговор?
   Начали с конкретики.
   - Как говорит папаша-Мюллер, "что знают трое, то знает и свинья", - начал Андрей Константинович, - однако даже двумя посвященными в нашем деле не обойтись. Сколько вы намерены привлечь человек?
   Берия улыбнулся.
   - Давайте, все же, мы этот вопрос сформулируем по-другому. "Сколько мы планируем привлечь к этому делу человек". Мне кажется, что на первых порах будет достаточно десяти-двенадцати.
   - Это без учета генеральных конструкторов тех отраслей, которым мы подкинем их поздние разработки, - уточнил Волков, - но вы правы. Костяк должен составлять человек десять. На первых порах. К концу года можно немного увеличить круг посвященных.
   - Но не намного! - перебил его Берия, - иначе об этом станет известно слишком многим. А большинство у нас, как известно, всегда надеется на "авось".
   - Совершенно справедливо. От режима строжайшей секретности никуда не денешься.
   - А у вас там не изобрели ничего такого? Ну, чтобы не болтали...
   - К сожалению, нет. Лучший способ открыт задолго до нас, уважаемый Лаврентий Павлович. Ноги в тазик с цементом - и в реку. Это если по-современному. Нужно подбирать таких, чтобы не болтали. Или болтали, но не о работе. У вас есть на примете такие люди?
   - Человека три назову с ходу, а насчет остальных нужно будет Меркулова озаботить. Я полагаю, что мы его также включим в "круг посвященных"?
   - Да хоть в "квадрат осведомленных"! Главное, чтобы люди были толковые и не болтливые. Кстати, как там поживает наш почтенный Иван Михайлович?
   Берия покрутил головой.
   - Любите вы личностям прилагательные подыскивать. Сдается мне, что в вас восточной крови больше, чем у меня.
   - Разве что у сына моего старшего. Жена моя первая лезгинкой по национальности была, - Андрей Константинович хитро наморщил лоб, - или я запамятовал, и лезгинка - это грузинский танец? Ладно, прошу пардону. Вы знаете такую хохму про горилку? В мое время весьма популярная шутка была... что такое горилка?
   - Знаю! - ответил Берия, попадаясь на крючок, - это такой украинский национальный самогон.
   - Нет! Это - маленькая обезьянка.
   Вопреки надеждам, нарком даже не улыбнулся.
   - Ну и юмор там у вас, в будущем! - фыркнул он, - но возвращаясь к вопросу о Кречко, скажу: может он и не сильно толковый, но зато преданный. Кремень-человек. Хотите сделать его своим заместителем?
   Волков минуту размышлял.
   - Пожалуй, нет. Заместителем я бы хотел видеть более смышленого человека. Чтобы доверить ему пересмотр дел тех, кто нынче пребывает в местах отдаленных. Вы ведь представляете, Лаврентий Павлович, сколько туда невинных и смекалистых угодило? Скольких перемолол этот адский конвейер?
   Волков произнес эти слова и затаил дыхание, ожидая реакции наркома. Вопреки его ожиданиям, тот просто вздохнул, снял пенсне и с упреком взглянул на собеседника.
   - По-вашему, для чего меня сюда назначили вместо Ежова?
   - Я знаю, почему вас назначили. И понимаю, что Каток Возмездия остановить очень трудно. Но ведь нужно.
   - Вы не горец, - вздохнул Берия, - и не понимаете, что остановить лавину практически невозможно. Но я пытаюсь. Скажите, кто вам нужен оттуда?
   Волков хмыкнул.
   - Нам нужны оттуда все, кто может хоть как-то оказаться полезным. Но на первое время я бы хотел видеть рядом с собой будущего маршала Константина Рокоссовского. И еще Туполева с сотоварищи. А еще есть в Харькове такой талантливый конструктор - Михаил Кошкин. Если за ним не уследить, то он в следующем году даст дуба. Отчасти по вине харьковских бюрократов... да вот, давайте посмотрим!
   Волков раскрыл ноутбук и в течение часа собеседники перебирали тех, кому впоследствии суждено сыграть значительную роль в Победе. Берия с тревогой заметил, что товарищ Сталин прав. Окажись этот таинственный товарищ из логова врага, лучшего способа для развала вооруженных сил не найти. Он делал на бумаге пометки по подсказкам Волкова: этого убрать, того выдвинуть; Мерецкова снять с Ленинградского округа и отправить в Туркестанский, никому не известного комкора Жукова отправить в Дальневосточную армию в подчинение Апанасенко - он сделает из этого обормота человека. Павлова вообще лучше куда-нибудь от греха подальше убрать. Если нельзя грибочками отравить. Ну Украине есть такой товарищ Хрущев Никита Сергеевич. Одна из ключевых фигур, виновных в провале первого этапа войны. Болтун и саботажник. Послом в Бразилию его, противного. Пусть диким обезьянам свою "кузькину мать" показывает.
   Уж исписал Берия несколько листов, а Волков все ноутбук терзает. Наконец, оглянулся на Лаврентия Павловича.
   - Что, страшно?
   - Страшно, - признал тот, - особенно, если вы и в самом деле - не тот, за кого себя выдаете.
   - Я вас прекрасно понимаю. И не призываю тотчас следовать моим советам. Можно и проверить... только недолго. Времени нет.
   - А разрешите мне самому кое-что глянуть.
   - На ноутбуке как раз была статья о Жукове. Нарком бегло просмотрел ее и удивился:
   - Вот те раз! Такой прославленный человек, главный герой войны, а вы его - на второстепенные роли.
   Волков хмыкнул.
   - Ну, это ведь энциклопедия для общего пользования. Вы же про себя уже прочли статью, не так ли? Если нужно, у меня и другие материалы имеются. Эх, все же жалко, что нет принтера. Ладно. Договоримся так: я ноутбук буду вам вечером оставлять и покажу, где что лежит...
   - Лежит? - изумился нарком.
   - Ну, образно говоря. Оно, конечно не лежит, но если проводить аналогии с бумагами и прочими документами...
   - Да ради бога! - взмолился Лаврентий Павлович, - лежит, так лежит. А этот, как вы говорите, прин-тер, его легко сконструировать?
   Волков задумался.
   - Мне пару раз приходилось разбирать матричный принтер. Он работает по принципу пишущей машинки - только вместо клавиш головка с иголками. Так называемая матрица. В зависимости от команд компьютера, головка формирует из иголок изображение. Только тут проблема даже не в механическом устройстве - электрическую часть пока нашим умельцам не осилить. Насколько я помню, вся нынешняя радиоаппаратура базируется на электронных лампах?
   Берия наморщил лоб. Вышло смешно.
   - Я, конечно, на инженера не выучился. Но вроде на лампах. А что?
   - Да так. Там в принтере такая фигня должна стоять... микросхема-процессор. Толком я и сам не помню, но для того, чтобы наш теоретический принтер заработал, нужно половину этой комнаты заставить ящиками с лампами и прочей начинкой. Плюс затратить время на разработку схемы замещения процессора. Поэтому проще привлечь двух сотрудников: один читает, другой - печатает. Хоть это и раздувание штата, но ничего не поделаешь.
   Уже прошло обеденное время, а Волков с Берией никак не могли закончить формирование штатного расписания нового отдела. Слишком глубоко в воде сидел айсберг. Нарком позвонил куда надо и охрипшим голосом потребовал обед на две персоны. Доставить его в горячем виде и не задавать дурацких вопросов насчет старого вина. Бокал хорошего вина еще никому не повредил. Так что пусть несут полуторалитровый графин трехлетнего "Саперави".
   Прения продолжились и за обедом. К сожалению, "Саперави" шло гораздо лучше, чем поиски "золотой середины"; Лаврентий Павлович увлекся и стал рассказывать о том, что древние грузины еще восемь тысяч лет назад просекли секрет возделывания виноградной лозы.
   - По мнению же лингвистов, cамо название вин у разных народов (вино, wein, vin) произошло от грузинского слова "гвино".  Письменные источники свидетельствуют, что ассирийцы, ещё в XI веке до н. э. подчинившие соседние страны, брали с покорённых народов дань золотом, наши же предки расплачивались вином, хотя, золото у них  было в достаточном количестве. Высокое качество грузинских вин воспевали в своих произведениях древнегреческие поэты и писатели, называя его "благовонный", "душистый" и "сладкий как мёд".
В Грузии лоза и вино тесно связано с историей, культурой, жизненным укладом и традициями нашего народа. Грузинское вино - это символ гостеприимства, дружбы, взаимопомощи, долголетия и не случайно, что многочисленные враги, нападавшие на Грузию, с особой жестокостью уничтожали лозу, стремясь подорвать как экономику страны, так и духовные силы народа. Вы понимаете меня, Андрей Константинович?
   - Вполне, - ответил Волков, - приблизительно так же арабы про гашиш говорят.
   - Сухое красное вино "Саперави" производится с 1886 года! - активно продолжал Берия, - вино экстрактивное, с сортовым ароматом, гармоничным вкусом. Вы знаете, что значит "экстрактивное"?
   - Ну... вино сохраняет букет, присущий лозе.
   - В принципе, правильно. Слушайте, по-моему, я сегодня переборщил с вином... который там час?
   - Седьмой.
   - А-а! Пропади все пропадом! Приглашаю вас, друг мой, к себе на дачу. Тем более, что сегодня суббота. Попаримся в баньке... а там и шашлыки поспеют... вы у себя шашлык ели?
   Волков улыбнулся собственным воспоминаниям.
   - Едали. Но исключительно свиной.
   Берия протер вспотевшее пенсне и заявил:
   - Это просто возмутительно. Я просто обязан восполнить пробел в вашем гур... гурманитарном образовании.
  

Глава 8.

   В середине февраля лейтенанта Зеемана вызвал к себе командир батальона. В кабинете Шиллера находился не только он, но и также незнакомый капитан с эмблемами танковых войск. Притом, что о танковых войсках Альбрехт узнал не так давно - пока у Германии их было всего три дивизии.
   - Капитан Роттигер! - представился незнакомец, а Шиллер произнес:
   - Приходится нам расставаться, Альбрехт. Капитан, я отдаю вам своего самого старательного командира роты.
   На лице у Зеемана было написано такое изумление, что незнакомый капитан рассмеялся.
   - Согласно постановлению фюрера относительно формирования нового управления подвижных войск, нам предоставлен карт-бланш в наборе офицеров. Начальник нового управления - генерал Хайнц Гудериан. Слышали такую фамилию?
   Альбрехт такую фамилию слышал. В пехотной среде имя беспокойного командира танкового корпуса стало нарицательным, вроде солдата с геморроем, который не может толком присесть и облегчиться. Толковали, что Гудериан ни в грош не ставит военную науку, а изобретает нечто свое. Авторитет прославленных военачальников для него - ничто, будущее армии он видит в мощных ударных "кулаках", а не в противостоянии огромных армий. Интересный такой господин...
   Много лейтенант на себя брать не хотел, поэтому ответил просто:
   - Так точно. Слышал.
   Не обращая внимания на кислую физиономию Альбрехта, Роттигер объявил ему, что забирает лейтенанта Зеемана с собой - в новое управление на Бендлерштрассе. Что, естественно, находится в Берлине. Служба предстоит трудная, но интересная. Потому, как для Бронетанковых войск еще нет даже Боевого Устава. И его предстоит разработать. Альбрехт подавил невольную антипатию к штабисту и вежливо, но довольно едко поинтересовался, каким образом зеленый пехотный офицер может помочь в составлении Устава Бронетанковых войск, если сами эти войска он до сих пор видел лишь издали.
   - Отдаю должное вашей смелости, херр лейтенант! - хмыкнул капитан, - обещаю, что лично вам просиживать сукно в кабинете не придется. А придется с утра до ночи кататься на полигоне, укрощая "панцерваген", а так же взаимодействовать с такими же новоиспеченными командирами танковых взводов. Вот в процессе этого взаимодействия и будет вырабатываться Боевой Устав. Опять же таки, не сразу, а постепенно. Еще вопросы есть?
   - Никак нет!
   - Тогда даю вам четыре часа на сборы, после чего ожидаю вас в своем "Опеле".
   На прощание Шиллер посоветовал своему уже бывшему подчиненному.
   - Не лезь на рожон, Альбрехт. Молодость частенько бывает неправа, хотя и берет штурмом города. Хайнц Гудериан толковый офицер, пусть и генерал, и не чета этим - с плоской задницей, что в огромном количестве плодятся в штабах. Учись у него всему, чему можно научиться, перенимай все то, что можно перенять. Удачи тебе!
   По пути заехали в Прагу, где Альбрехт никогда не был. Город ему понравился. Скрепя сердце, лейтенант признал, что он почти такой же красивый, как и его родной Дрезден. Если не красивее. Было что-то неуловимо стремительное в этом славянском мегаполисе, что-то бросающее вызов мировой архитектуре. Капитан Роттигер предполагал решить в Праге какие-то вопросы, поэтому они несколько часов колесили по ее узким улочкам. Молодой Зееман с неудовольствием отметил, что жители чешской столицы как бы сторонятся автомобиля с номерными знаками Германии. Чехи наверняка чувствовали, что с ними вскоре произойдет то же, что и с австрийцами.
   Из Праги выехали поздно - в четыре часа пополудни, не забыв при этом пообедать в одном из тех трактиров, которые так живописно описывал ныне покойный Ярослав Гашек. Отсюда до Берлина было немногим более трех сотен километров. Но главное было не это, ведь в аккурат посередине располагался родной город Альбрехта.
   - Мы можем заночевать в Дрездене, - предложил капитан Роттигер, как будто уловил сокровенные мысли Альбрехта.
   - Спасибо, херр Гауптман! - растрогался наш молодой лейтенант.
   - Не за что. Благодарите господа, что наступает вечер, и что нам просто ничего не остается делать. Если бы мы въехали в Дрезден рано утром, то я бы мог вам позволить провести у родителей всего лишь несколько часов. Мы нужны в Берлине.
   Подобно славным римским императорам, Адольф Гитлер начал свое царствие земное с улучшения дорог, радиально расходившихся от Берлина во все стороны света. И без того неплохие пути сообщения укатывали асфальтом, кое где даже использовали бетон. Поэтому полтораста километров от Праги до Дрездена служебный "Опель" преодолел всего за два часа с четвертью. Родители оказались панически рады неожиданному визиту сына, поэтому приютили даже Роттигера, который намеревался переночевать в гостинице, а утром заехать за Альбрехтом.
   В феврале темнеет все еще рано, но мать Альбрехта Зеемана накрыла такой стол, что офицеры просидели за ним до поздней ночи. В половине третьего Роттигер зевнул, прикрыв рукой рот, и вспомнил о том, что к обеду им нужно быть на Бендлерштрассе. Восторженные сестрички Альбрехта ушли спать раньше - в час ночи, поэтому тридцатилетний капитан лишился части благодарной аудитории и некоторой доли куража. Наблюдательный Отто подумал, что если бы девицы сидели за столом до сих пор, то Роттигер вообще бы забыл про сон. А Берта подумала, что было бы неплохо выдать старшую дочь за штабного многообещающего офицера.
   Поначалу капитан намеревался встать в семь часов, но несколько переоценил собственные силы. Поэтому завтракать сели только в десять утра. Для того чтобы позавтракать, хватило и часа. При расставании юнгефрау Мика подошла к бравому капитану и полушепотом просила его не проезжать их дом стороной, если случится бывать в Дрездене.
   - Хозяйка растет! - проворчал Отто, отвешивая дочери шлепок пониже спины.
   Путь до Берлина занял несколько больше времени, чем планировалось. Кое-где шоссе ремонтировалось, поэтому путники попали на Бендлерштрассе около трех часов дня. Генерал Гудериан оказался на месте, и Альбрехта Зеемана сразу же отвели к нему, представив по всей форме. Вопреки опасениям молодого лейтенанта, начальнику управления он понравился.
   - Когда то и я был таким! - сообщил Гудериан, улыбаясь, - рыжим, нескладным и с огромными амбициями.
   Нынче пятидесятилетний генерал был стройный, с выцветшими волосами, сохранившими первоначальный цвет лишь в щетке усов. От него несло едва уловимым запахом бензина, перебивавшим даже ядовитый армейский одеколон. Рукопожатие генерала было твердым, взгляд - пронзительным, а аура уверенного в себе человека излучала и пронизывала не хуже рентгена. Альбрехт понял, что наконец повстречал своего кумира.
   - Сегодня с дороги отдыхайте, а завтра - на полигон. Ознакомитесь с нашими достижениями и с нашими красавицами.
   Под "красавицами" Гудериан имел в виду танки, конечно.
   - Господин генерал! - решился Зееман, - а разрешите сразу на полигон. Я не устал.
   - Похвально! - посмотрел на него начальник, - но нецелесообразно. Все великие дела делаются с утра. А знакомство с нашими "панцер" - дело, безусловно, великое. Поэтому отправляйтесь сейчас к подполковнику фон ле Суир (он поставит вас на довольствие и официально зачислит на должность), а затем отдыхайте. И имейте в виду: я буду требовать от вас досконального знания каждой закрепленной за вами машины. Вы будете должны знать все сильные и слабые стороны, теорию и практику, уметь делать то же, что и каждый член вашего экипажа.
   - Так точно, херр генерал-майор! - рявкнул Альбрехт.
   - Отставить, пехота! - махнул рукой Гудериан, - за нас, танкистов, говорит не громкость голоса, а наши поступки. Можете идти.
   В течение следующих нескольких недель лейтенант днем не вылезал из Pz.III и сравнительно новых Pz.IV, обучаясь нелегкой профессии танкиста, а половину ночи сидел над всевозможной литературой о бронетанковых войсках и изучал многочисленные циркуляры своего начальника, поставившего свою жизнь на службу механизированным соединениям. Личного времени у лейтенанта практически не было, но курировавший его Гудериан настаивал, чтобы он два-три раза в неделю вылезал из своей школярской шкуры и посещал театр. Или хотя бы синематограф. Не подчиняться человеку, который в свое время стал самым молодым офицером германского генерального штаба Альбрехт попросту не мог. И, сидя в синематографе, он думал о том, что когда-нибудь и он станет таким же великим парнем, как и его начальник. Хотя на экране вовсю блистала Марлен Дитрих, пытаясь своими белокурыми локонами и томной улыбкой отвлечь молодого офицера от его повседневных забот.
   То, что не удалось Марлен, отчасти получилось у Магдален. Так звали девятнадцатилетнюю машинистку из отдела подполковника фон ле Суира. В первый раз они встретились, когда Альбрехт принес стопку мелко исписанных листов с выдержками из суровой науки побеждать. Здесь были цитаты, выписанные им из многих книг, целые параграфы, скопированные из циркуляров Гудериана. Как сказал бы наш современник, лейтенант принес скомпилированный материал, с целью создания единого наставления по боевой подготовке для экипажей танков. Из секретной части высунулась белобрысая головка, попросила немного обождать. Ждать Альбрехт уже научился, причем, дивясь самому себе, думал в эти минуты не о бронетехнике, а о фигурке, которую венчала светлая голова.
   Тогда еще не было анекдотов о блондинках, но красавицы вроде Марлен Дитрих встречались среди немок достаточно редко. А если и встречались, то копни корни любой - и наружу вылезет проклятая славянская кровь. Что противоречит указам фюрера о чистоте нации. Поэтому Альбрехт до сих пор не решался даже на попытку обзаведения спутницей жизни. Из всех возможных кандидатур ни одна не вызывала у него того вожделения, которое с упоением описывают писатели и воспевают поэты.
   Магдален Штурмхофф оказалась тоже не совсем арийкой. В жилах ее текла кровь пруссаков, то есть, бывших прибалтийских славян. Говоря между нами, среди бывших прибалтийских славян тоже редко встречается симпатичная мордашка, но все же, братцы, все же. Родители Магды были с противоположных концов бывшей Германской империи. Отец ее происходил из шварцвальдских крестьян, а мать принадлежала к захудалому роду прусских помещиков. Из тех, "помещиков", что босиком пахали землю, но на боку у них болталась жестяная шпага.
   Все это было не важно. Взглянув в синие глаза Магды, Альбрехт наконец понял структуру Мироздания. Это было все очень просто: есть ядро атома, а есть дурак электрон. Иногда таких дураков бывает несколько. Так сказал еще Эрнест Резерфорд в тысяча девятьсот одиннадцатом году. Что касается Магдален, то "электронов" вокруг нее вилось несколько. Но самым серьезным считался некий капитан из Потсдамского кавалерийского полка. Мерзавец капитан был красив, высок и удачлив. Ходили слухи, что у него в "запасниках" не одна такая красавица.
   Но в тот момент наш Альбрехт испытал такой творческий подъем, что готов был сразиться не только с капитаном, но даже и с целым майором. Справедливости ради стоит отметить, что в увлечении своем лейтенант даже не задумался, что розы без шипов не бывает. И уже мысленно протягивал свои офицерские лапки в тонких кожаных перчатках. Магдалена была удивлена наивностью и настойчивостью молодого парня. И, как это часто случается, от неожиданности проявила благосклонность.
   - Материал подобран толково, - сказала она, протягивая ему несколько папок с распечатанными экземплярами "методического наставления по огневой подготовке", - а насчет ужина... я подумаю.
   Баловень кавалерист задумался. Мысль о том, что его оставляет с носом желторотый лейтенант, не бодрила. К сожалению, канули в Лету времена, когда более удачливого соперника можно было вызвать на дуэль и проткнуть каким-нибудь личным оружием. Или пристрелить из дуэльного пистолета. Или отравить при помощи перстня Борджиа. Или сослать в командировку на Рюген. Стоп! А это - целая идея! Тем более, что капитан слабоват был в бою на саблях, не очень хорошо стрелял и плохо разбирался в ядах. Зато у него был хороший знакомый в недавно сформированном управлении РСХА. Тучи над головой Альбрехта стали сгущаться.
   Ужин протек плавно и без лишней суеты, точно молодой Зееман только и занимался всю жизнь тем, что водил девушек по ресторанам. Тем временем интрига против него расплелась, не успев толком сплестись. Хайнцу Гудериану очень понравился проект наставления по огневой подготовке, в который органично вписались тезисы из произведений его любимых авторов и цитаты его собственных трудов. И тут его адъютант подполковник Рибель доложил ему, что из имперского управления безопасности интересовались личным делом Альбрехта. Генерал Гудериан нахмурился, пораскинул мозгами и двинул прямо к Рейнхарду Гейдриху - шефу политической полиции. Гейдрих был моложе на шестнадцать лет и в свое время кое-чему учился у своего старшего товарища, поэтому угостил Хайнца глотком доброго коньяка и приказал принести запрос на подчиненного Гудериану лейтенанта.
   - Кто составлял? - спросил он у своего секретаря.
   - Майор фон Лееб, - ответил тот.
   - А пригласите ко мне майора этого фон Лееба, - распорядился шеф РСХА.
   Майор юлил, как пойманный на "горяченьком" советский прапорщик со складов НЗ. Бормотал бессвязно о сигналах из штаба бронетанковых войск, косился пугливо на рыжего Гудериана, тянул коня за хвост. В конечном итоге выложил всю историю, как на исповеди.
   - Еще одно использование нашей конторы в личных целях, и перейдете в танкисты! - тепло пообещал немецкому дворянину группенфюрер Гейдрих. Неудавшийся химик и неплохой скрипач. Жгучий блондин, окончивший военно-морской училище.
   - Спасибо, Рейнхард! - поблагодарил на прощание Гудериан.
   - Всегда рад помочь, - мило улыбнулся блондин.
   Таким образом настырный капитан был отстрелен, словно отработавшая ступень ракетоносителя. Друг майор из "органов" посоветовал ему выбрать себе "сиськи по рукам", а тутовые деревья оставить жукам-шелкопрядам. Гудериан ничего не сказал Альбрехту, и молодой лейтенант к концу весны сдал экзамены по истории и перспективам танкостроения лично ему, генералу бронетанковых войск. А после того, как танковый взвод Зеемана оказался самым лучшим в полку, Альбрехт получил знак отличия - первый шаг к росту в звании. Итак, к двадцати одному году наш молодой человек имел неплохие шансы в карьере и красавицу Магдален в перспективе создания семьи.
   Тем временем, в конце апреля Гитлер расторг мирное соглашения с Англией и пакт о ненападении с Польшей. Поскольку в середине марта немецкие войска тихой сапой заняли Чехословакию, то заявления Гитлера были восприняты остальным миром весьма настороженно. К началу лета Гудериану было приказано готовить бронетанковые войска к грандиозным маневрам, а Альбрехт Зееман вместе с майором Роттигером отправились осматривать пополнение в виде чешских танков и прочей бронетехники: тягачей, бронетранспортеров и самоходных установок. В конце марта парк чешских "панцер" осматривал сам Гудериан и остался весьма доволен его состоянием. В приватной беседе со своим штабом он даже выразил недоумение: как можно было чехам банально "сдать" свою страну, имея в качестве защитных сооружений линию "Ханички" и такую технику!
   Тем не менее, чешские танки оказались не хуже немецких. Альбрехт провел в Градец-Кралове почти месяц, привык к чешскому пиву и даже однажды воспользовался услугами чешской красотки. Намереваясь в будущем заполучить в качестве супруги прекрасную Магдален, он боялся осрамиться. Сделавшийся ему почти приятелем Роттигер отнесся к проблемам молодого парня с пониманием, и перед отъездом домой свозил его в Прагу. Там он заставил Альбрехта перепробовать нескольких проституток, чтобы интерес к этому "делу" был разносторонен, и чтобы он не грешил некоторой однобокостью. Лейтенант Зееман был молод, проститутки - мастерицы своего дела, так что процесс ему понравился. И с некоторым удивлением он заметил, что образ Магды несколько померк в его сознании. Поэтому на военном совете с собственной совестью парень решил связываться со жрицами любви лишь в крайнем случае - когда восстанет в протесте плоть.
   Выслушав сомнения Альбрехта, Курт Роттигер фыркнул:
   - Плоть глупа! Но решение похвальное.
   Тем временем наступало лето. Управление бронетанковых войск покинуло Берлин и вместе с личным составом училось нелегкому солдатскому ремеслу. Гудериан требовал, чтобы на все машины были установлены рации, иначе он ни за что не отвечает. Старина Хайнц бесился от разговоров с пехотным генералитетом, чьим главным девизом была пословица "спешка нужна только при ловле блох". Начальник бронетанковых войск ругался, используя немногочисленные экспрессивные выражения немецкого языка, несколько раз срывался в Берлин и изливал душу самому фюреру. Гитлер добродушно похлопывал Гудериана по плечу и обещал разобраться как следует. На прощанье он советовал бензина не жалеть и воспитывать экипажи "панцер" в полном соответствии с идеей превосходства арийской расы.
   - У меня должны быть лучшие танкисты в мире, Хайнц!
   - Они уже лучшие, мой фюрер! - отвечал Гудериан, - но этого мало!
   - Мало? - изумлялся Гитлер, - чего же вы хотите?
   - Большей скорости, лучшей маневренности "панцер", повышенной живучести на поле боя, что предполагает собой броню классом выше имеющейся! На "панцер" будущего я вижу орудия более крупного калибра, установленные двигатели в тысячу лошадиных сил и приборы ночного ориентирования. Хотелось бы еще, чтобы на наших "панцер" были небольшие зенитные установки, позволяющие в случае налета авиации успешно отстреливаться от самолетов противника и...
   - Идите, Хайнц! - отвечал прочувственно фюрер, - работайте!
   После этого он вызвал к себе командующего сухопутными силами генерал-полковника фон Браухича.
   - Что у вас с Гудерианом? - напрямую спросил он.
   Генерал-полковник поджал губы. Он терпеть не мог этого молодого (Гудериан был на семь лет моложе) выскочку. Гудериан был молод, инициативен, его любили солдаты и считали в доску своим. Тем временем Гитлер продолжал развивать свою мысль:
   - Хайнц Гудериан болеет за техническое переоснащение армии. Он хочет, чтобы у немцев была самая передовая техника, позволяющая решать самые разнообразные задачи. Например, вы слышали о возможностях наших "панцер" сбивать вражеские самолеты?
   Фон Браухич только фыркнул, точно лошадь, которой в ведре с водой попалась лягушка.
   - Мой фюрер, если Гудериану дать волю, так он вскоре из танков начнет британские линкоры обстреливать. И французские подводные лодки.
   Теперь поджал губы Гитлер. Он был романтиком и не привечал вот таких старых пердунов. Старых не по возрасту, а по взглядам на современное ведение войны.
   - Все же, я вас прошу не препятствовать генералу Гудериану. И хорошо, что вы мне напомнили о наших кригсмарине. Мне нужно срочно поговорить с гросс-адмиралом Деницем!
   Генерал-полковник понял, что разговор окончен, произвел контрольную отмашку по системе "Хайль, Гитлер" и ускакал прочь. Когда тебе под шестьдесят, руке не очень хочется взмывать в приветствии отставного ефрейтора. Особенно, если сам закончил Мировую войну в звании майора. Руке не хочется приветствовать, а голова отказывается верить, что этот безумец толкает его страну в пучину войны. И потомственному офицеру остается только сказать:
   - Яволь! Ихь бин зольдат.
   Альбрехт тоже был "зольдат". Вокруг были все "зольдатен". Солдаты учились воевать, но добросовестно учивший их Гудериан все время надеялся, что у фюрера хватит здравого смысла на то, чтобы вовремя остановиться. Возвращение исконно немецких территорий - это просто здорово, но Хайнц слишком хорошо знал историю, чтобы понимать: даже самая сильная империя имеет предел своих возможностей. И не раз государство, откусившее сверх меры, давилось и погружалось в бездну забвения. Такими были римляне, монголы, османы; даже империя Карла Великого оставалось таковой только до его смерти. История судит всех по-разному, но так одинаково. Так стоит ли умирать за то, чтобы тебя не помнили уже через какие-то сто лет?
   Лейтенант Зееман находился только в начале жизненного отрезка и собирался прожить так, чтобы его помнили не менее трех тысяч лет. Хотя бы. Поэтому он яростно и неистово изучал матчасть, проводил часы за рычагами танка Pz.III, обжигая правый бок о коробку передач, и с упоением слушал вой фрикционов. Ему казалось, что он может с закрытыми глазами разобрать и собрать половину боевой машины. Но куда больше, нежели Pz.III, ему пришелся по сердцу командирский Pz.IV, недавно прибывший на испытания. Казалось, крупповские инженеры объединили невозможное: мощь трехсотсильного "Майбаха", поставленного на двадцатитонную махину с легкостью управления обычного "мерседеса". Все пятеро членов экипажа располагались с комфортом и каждый занимался своим делом.
   После дня уплотненных занятий хотелось лишь одного: заползти под танк и уснуть вечным сном, но наш Альбрехт бегло просматривал пару журналов и спешил на свидание к Магде. Она не возражала, когда после ужина в ресторане они шли в кино, и лейтенант Зееман клевал носом у нее на плече. По дороге домой она весело рассказывала содержание фильма; Альбрехт конфузился и бормотал слова прощения, слушая в ответ веселый смех пощады. Магдалена прекрасно понимала, что успех в жизни сопутствует лишь тем, кто упорно трудится. И однажды откровенно сказала своему бывшему воздыхателю:
   - Вы не слышал последнюю речь фюрера, Генрих? "Панцерваффе" - вот сила будущего.
   Кавалерист отнюдь не был ослом и попросту переключился на медсестру из местного госпиталя. Таким образом, Альбрехт взял первую в своей жизни "высоту". И готовился к первому в жизни расставанию с любимой. Перед летними маневрами в Судетах на конец мая в Померании были запланированы очередные учения первого танкового корпуса, к которому нынче относился и он, и подчиненный ему взвод: один легкий танк Pz.II, три "тройки" и одна неожиданная "четверка". Вообще, Pz.IV были предназначены для командиров танковых рот, но лейтенант Зееман получил подобную "игрушку" в свой взвод. Это свидетельствовало о доверии командования к нему, а так же о желании испытать "отличника боевой и политической".
   Но на этот раз судьба была к нему не совсем благосклонна. Во время маневров один из танков его взвода, "тройка", при форсировании небольшой речушки попал в омут и едва не утонул. Виновен был, конечно, Альбрехт, лично не проследивший за промером глубины в месте брода. Особенность конструкции "троек" позволяла им форсировать водные преграды, глубиной до 1.3 метра. Речек в Померании - тьма тьмущая, поэтому командиру взвода тяжело было справиться со своими многочисленными обязанностями. Как оправдывался после фельдфебель Дитрих - командир несчастной "тройки":
   - Вроде, проверили - все нормально. Но машину слегка повело влево. А там оказалась яма. Вот и все.
   Это "все" стоило Зееману первых седых волос. Выскочив из командирской машины и стремительно раздевшись, он схватил конец стального троса.
   - Разматывайте! - приказал лейтенант, следуя по маршруту затонувшей машины.
   Вода быстро дошла до горла, и Альбрехту ничего не оставалось, как вздохнуть поглубже и нырять. В чертовой речушке было от силы метров двадцать ширины, но в тихом омуте кого только не встретишь. Понадобилось десять минут упорного ныряния, чтобы найти ушедшую в сторону машину и накинуть трос на буксировочный крюк. Командирская машина помогла ближайшей "тройке" вытащить на свет божий "утопленника". Хвала господу, у фельдфебеля хватило ума задраить заслонки и воздухозаборники двигателя - воды внутрь попало немного. Как заново рожденные, экипаж выбирался из люков на солнышко и падал прямо возле гусениц.
   Ту как раз подоспел на командирской машине сам Гудериан, узнавший о случившемся по рации. Увидав вытащенную из воды машину и блюющего в стороне командира взвода, он покрутил головой:
   - Господь сдает вам карты, мерзавцы! Господин лейтенант, вы как?
   - Отлично! - хрипел, наглотавшийся воды Зееман, - мутит только чего-то! О-о-о!!! У-у-у!!!
   Его тошнило остатками раннего завтрака. Гудериан передал свою фляжку с коньяком одному из танкистов.
   - Воин, передайте своему командиру укрепляющее. Кто здесь в состоянии рассказать о том, что случилось? Почему боевая машина оказалась под водой?
   Командир спасенного экипажа обо всем рассказал генералу, умолчав ишь о том, что лейтенант Зееман не принимал личного участия в промере брода. Гудериан списал все на неопытность экипажа.
   - Вот поэтому, братцы, и существуют маневры. Представьте, если бы все это случилось на реальной войне, да еще под артобстрелом? Все вы числились бы уже в покойниках. Благодарите за свое спасение нашего Господа и своего командира. Как только он опростоволосился с промером глубины? От Альбрехта я такого не ожидал...
   - Да все нормально было с промером, херр генерал! - опустил голову Дитрих, - это моя вина. Я приказал Петеру... водителю взять немного левее. Мне уклон в том месте не понравился.
   - Ладно, фельдфебель! - кивнул Гудериан, - пока даю команду на отдых. До завтрашнего утра. Все равно, этот чертов арьергард где-то потерялся! Тьфу! Если через два часа Роттигер не приведет мне своих "черепашек", я отправлю его сторожем в зверинец.
   Сидя на собственном командирском танке, генерал слушал исповедь Альбрехта. Слушал, и кивал головой.
   - Ну будущее запомни сюда! Командир не в состоянии успеть повсюду. Поэтому стоит выделить из своего окружения несколько человек с хорошими способностями. И ответственных, конечно. Одного толкового парня назначаешь ответственным за рекогносцировку. Другого - за форсирование водных и прочих преград. Третьего натаскиваешь в преодолении минных полей. У тебя в подчинении двадцать два человека! Выбрать из этого числа троих смышленых не представляется мне трудной задачей.
   А вообще... ты молодец! Вот за такими офицерами солдаты идут куда угодно. Потому, что чувствуют: офицер будет с ними до конца. Каким бы он ни был.
   На этом неприятности для Альбрехта не кончились. Вечером его вызвал к себе командир батальона майор Штази. Кривя губы в ревнивой улыбке, он поинтересовался, не простыл ли герой дня после сегодняшнего купания. И пусть герой скажет спасибо, что экипаж нырнувшей "тройки" остался жив. Иначе к герою у майора Штази были бы претензии. И никакой генерал Гудериан был бы не в состоянии помочь своему любимчику. Abtreten!
   Лейтенант Зееман побрел в расположение своего взвода, размышляя о том, что все-таки Карл Густав Ромберг был прав: погоня за чинами вытесняет из людей все человеческое. И это когда-нибудь отрицательно скажется на боеготовности армии. Офицеров одногодок редко связывала дружба. Скорее их связывало ревностное служение идеалам Германии и зоркое поглядывание по сторонам: не обошел ли в звании вчерашний приятель. Армия росла, карьеры делались стремительные. Недовольных была масса. И, ясное дело, тридцатилетний майор был недоволен, что у него в батальоне завелся герой и любимчик начальника управления.
   Далее маневры шли своим чередом, а в самом их конце роте гауптмана Нимица (к которой относился и Альбрехт) удалось первой прорваться к штабу "противника". Следовавший за ними десант захватил штаб "врага", и маневры завершились. Результатами этих маневров остался доволен не только Хайнц Гудериан, но и сам фюрер, прибывший из Берлина лично и приветствовавший своих воинов. Впервые Альбрехт так близко воочию встретился с главой своей страны. А дальше случилось и вовсе невообразимое: Адольф Гитлер сам награждал проявивших себя офицеров. Больше всего отличившихся было в их полку: злюка Штази получил погоны оберстлейтенанта (подполковника), Гауптман Нимиц стал майором, а Альбрехт неожиданно для самого себя получил из рук фюрера первую звездочку на погоны. Это значило, что в двадцать один год он стал обер-лейтенантом.
   - Так держать, господин обер-лейтенант! - произнес Гитлер громко, а затем уже вполголоса добавил:
   - Генерал Гудериан рассказал мне о вашем мужественном поступке. Считаю, что Германия должна гордиться такими сыновьями!
   Вечером Альбрехт в числе еще нескольких офицеров был приглашен в палатку фюрера на небольшой банкет в честь окончания маневров. Чувствовал себя он там отвратительно, ибо и по званию и по возрасту оказался младше всех. Весь вечер он просидел в уголке, попивая слабое вино во славу немецкого оружия и арийской расы, а офицеры выше рангом прибились в ближайшее окружение фюрера и занимались откровенным подхалимажем.
   - Скучаем, обер-лейтенант? - подсел к нему произведенный в подполковники командир батальона. Он пыхтел сигаретой и, кажется, выпил не менее пяти рюмок коньяка.
   - Никак нет. Для меня честь присутствовать на этом ужине.
   - Ну-ну! - вздернул бровь командир, - а вот я вижу, что вы не совсем в своей тарелке.
   - Не каждый день доводится ужинать в присутствии фюрера, - уклончиво ответил Альбрехт.
   - Это точно. Смотрю, вы - неплохой парень, обер-лейтенант! Амбиции вот только у вас... еще больше моих. Но это нормально, наверное... знаете, как говорил русский фельдмаршал Суворов?
   - Никак нет. Не знаю.
   - Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом, - Штази затушил окурок в пепельнице, - лишь бы это было не в ущерб общему делу. А у нас именно, что в ущерб. Завидуем успехам товарищей по оружию и радуемся их неудачам. Это ненормально, вы не находите?
   В это время Гитлер начал произносить очередной тост и его слегка занесло в иные миры. Из этих миров он вернулся, почти убедив публику, что курить - вредно. Сам он бросил курить много лет назад (у будущего вождя попросту не было денег на сигареты) и ни капли об этом не жалеет. На лицах заядлых курильщиков появились разные выражения, но почти все безропотно потушили сигареты. Глядя на это, Штази угрюмо хмыкнул. Альбрехт решил, что с завтрашнего дня бросает курить. Они опрокинули бокалы за триумфальную речь Адольфа Гитлера (потому как никто не понял, что именно сказал фюрер) и начали понемногу расходиться. Было уже поздно, а назавтра предстояла самая нелюбимая часть любых учений и маневров - сворачивание.
   Физически и духовно опустошенным солдатам очень тяжело собирать свои пожитки, наводить порядок в местах ночевки и отправляться обратно в казармы. По мнению Хайнца Гудериана, это - то же самое, что заставлять спортсмена после удачного финиша подметать дорожку и стирать собственную спортивную форму. Генерал считал, что прибирать после учений должны специальные команды. Иначе у армия забывает вкус победы. Он даже поделился этой мыслью с Гитлером. Тот пришел в восторг и сказал, что после учений должны прибираться побежденные. Этим самым будет повышена цена победы на учениях.
   Гудериан вздохнул и напомнил фюреру ситуацию после поражения Германии в Мировой войне. Он указывал на недопустимость глумления над проигравшими; к его удивлению, Гитлер принял такую точку зрения.
   - Хорошо, господин генерал! - произнес он, - мы вернемся к этому вопросу позднее, а теперь попрошу вас сопровождать меня в Берлин. Я хочу, чтобы вы рассказали о маневрах на совещании Командования Сухопутных сил. Пусть этот индюк фон Браухич послушает компетентное мнение специалиста, побывавшего на учениях лично. Я слышал, вы даже спали в своем танке?
   - Приходилось, мой фюрер!
   - Я тоже как-нибудь попробую. Хотя в нашем возрасте кровать смотрится предпочтительнее, ха-ха!
   Фюрер отбывал в Берлин в прекрасном расположении духа.
  
   - Мой бог! - воскликнула Магда, - вас, господин обер-лейтенант следует поздравить!
   Благородное арийское лицо Альбрехта было покрыто поцелуями красавицы Магдален. Альбрехт обнял Магду и предложил ей отпраздновать новое звание, посетив сегодня вечером ресторан. Но девушка попросила его не торопиться, так как к ней сегодня к ней приезжают родители. Альбрехт согласился с тем фактом, что приезд родителей - это всегда праздник, и поход в ресторан был перенесен на завтра. Сказать по правде, он сейчас мечтал лишь о своей узкой кровати, стоявшей в офицерском общежитии. Маневры заставили его приобрести несколько седых волос и похудеть на четыре килограмма.
   - А что ты будешь делать сегодня вечером? - игриво поинтересовалась девушка.
   - Сегодня вечером я намерен выспаться за все предыдущие дни, - честно ответил новоиспеченный обер-лейтенант, - потому, что я уже забыл о том, что такое нормальный здоровый сон.
   После учений Зееману был положен недельный отпуск. Он намеревался половину недели провести его с Магдой, а еще на пару дней смотаться в Дрезден и навестить родителей, которых не видел больше двух месяцев. Несмотря на усталость, Альбрехт был счастлив. У него была любимая работа, на которой его ценили. Так же у него была любимая девушка, которая любила его. И только его. Будущее казалось ему безоблачным и чистым. Его родина медленно восставала из того неуклюжего и постыдного положения, в которое ее поставили страны Антанты, принудив заключить позорный Версальский договор. Великой Германии быть! С таким чувством обер-лейтенант Зееман провалился в беспамятство сна, и уставшая от одиночества постель мягко заскрипела под его исхудавшим телом.
  

Глава 9.

   - Что ж, неплохо. Неплохо!
   За круглым столом в одном из бесчисленных кабинетов Кремля располагались Лаврентий Берия, Андрей Волков и ведущие конструкторы бронетехники. Те конструкторы, которые впоследствии скажут свое слово. Даже посмертно. Кошкин, Котин, Морозов, Ермолаев, Духов, Петров и будущий нарком тяжелой промышленности Вячеслав Малышев. Все талантливые. Все молодые и амбициозные. Старшему нет и сорока. Жозефу Котину в прошлом году исполнилось тридцать. Перед каждым эскизы их лучших творений: ИС-3; Т-34; Т-70. Все дали расписку о неразглашении. Михаил Кошкин мрачно пошутил, что это уже его шестьсот шестьдесят шестая расписка.
   - Тихо, Ильич! - сказал Волков, - нужно будет - еще тысячу расписок подпишете. Это вам не на базаре брюкву щупать.
   Берия исподлобья глянул на весельчаков.
   - Развеселились, однако, молодежь! Дело серьезное. Вам пришлось дать подписку о неразглашении во избежание всяческих нелепых слухов, опасных в первую очередь... ладно, скажу! Опасных, в первую очередь, для кремлевских коридоров. Кто из вас читал Герберта Уэллса? Меня интересует роман "Машина времени"?
   Оказалось, что все конструкторы читали Уэллса. Некоторые даже в оригинале.
   - Что ж! Тогда нам будет проще. Товарищ Волков... Андрей Константинович послан к нам товарищами из недалекого, но будущего.
   Волкова при упоминании о "товарищах" передернуло. Берия же продолжал обстоятельный доклад по серьезности момента, о пороге, на котором находится страна и о том, что как бы стране не споткнуться об этот порог.
   - Простите, товарищ Берия! - вежливо, но решительно перебил его Кошкин, - так война... будет?
   - Будет! - резко ответил вместо наркома Волков, - и наша с вами задача состоит в следующем: не допустить повторения того сценария, по которому Советский Союз когда-то был вынужден играть. Вы внимательно ознакомились с эскизами своих лучших творений?
   - Но это - не мое творение! - возразил Котин, вглядываясь в контуры ИС-3.
   - Пока не ваше. Но вы году так в сорок пятом все же придете к этому. И у вас, Михаил Ильич... на сегодняшний день ваш танк - просто не имеет аналогов (разве что немецкий Pz.IV может поспорить). Но нужно нечто большее. Хотя бы вот это!
   На гладкую поверхность стола секретарь Берии положил красную кожаную папку с опечатанными сургучом тесемками. На сургуче красовалась личная печать Берии. После того, как чертежи танка будущего были тщательным образом скопированы с ноутбука на бумагу, Лаврентий Павлович потерял покой и сон. Ему часто мерещилось, что папка с чертежами пропала из его личного сейфа, и товарищ Сталин лично обвиняет его в шпионаже. В другом кошмаре он видел себя расстрелянным в лубянском подвале, точно по рассказу Волкова.
   В полной тишине хруст раздирающих сургуч шнурков прозвучал как резкая автоматная очередь. Наконец, папка была развязана, и три копии чертежей разложены на столе так, чтобы всем было удобно. Несколько пар очень внимательных глаз впились в незнакомый, неземной чертеж.
   - Что это? - потрясенно спросил Михаил Кошкин - самый старший в компании конструкторов.
   - Это? - переспросил Волков, - это - дальнейшее развитие вашего детища - "тридцатьчетверки". Средний танк Т-54А. Будет выпущен тиражом в сто тысяч экземпляров. Это - мировой рекорд!
   Александр Морозов, один из учеников Михаила Кошкина, спросил:
   - А что за двигатель установлен на нем? Какая система вооружения? Бронирование? Запас хода? А марка брони...
   - Все узнаете, - улыбнулся Берия, - теперь, товарищи конструкторы, ваша задача состоит в том, чтобы принять решение: реально ли в наших условиях наладить выпуск вот таких чудо-танков? Если уж нам предстоит воевать, то почему бы не подготовиться к войне капитально?
   Цвет конструкторской мысли думал долго. Несколько дней. Ведущие конструкторы сидели в одном из кабинетов по соседству и изучали чертежи машины будущего. Наконец, уставший как черт Кошкин в сопровождении Котина и Ермолаева завалился в кабинет наркома и заявил, что в два года им не вписаться. Как пить дать. Чтобы начать производство дизелей В-54 и пушек Д10-ТГ, а так же прочих эжекторов для продувания ствола мало подготовить высокотехнологичное оборудование. В два года не позволит вписаться человеческий фактор: для производства столь высокотехничных изделий необходимы соответствующие специалисты. А их нет. Пока нет.
   - Будем обучать, - сказал Берия, внимательно выслушав резюме,- вы идите, товарищи конструкторы, работайте.
   Конструкторов долго упрашивать было не нужно. Опытный образец танка можно сварганить и без тысяч специалистов. В год управятся. Они сами неплохие специалисты. Вот когда придет пора пускать детище в серию - тогда пусть товарищ Берия чешется.
   Товарищ Берия почесался, и они с Волковым снова засели за документы, которые для них по ночам копировали на бумагу два секретаря-машиниста. Прямо с ноутбука они переносили чертежи, эскизы и даже некоторые фотографии. Причем, так искусно, словно копировальный аппарат первого поколения. Как шутил Волков: "Ну, где этот наш "Ксерокс" в две лошадиные силы?" Необходимо было подготовить документы для производства АК-47, противотанковых и противопехотных гранатометов. Особый упор Андрей Константинович делал на средства доставки личного состава на поле боя.
   - Видите ли, Лаврентий Павлович, - говорил он, загибая развитые пальцы, - без бронетранспортеров нам не сохранить людей. Немцы понимают это уже, поэтому у них в производстве уже находятся: СД 251 - "Ганомаг" для транспортировки личного состава; СД 231 для действий в разведке; СД 250 - многофункциональный механизм.
   - Многофункциональный - это в разных вариациях? - уточнил нарком.
   - Да. Есть модификации для подвоза боеприпасов, есть машины радиосвязи, есть машины разведки, а есть и самоходные минометы. Поймите, Лаврентий Павлович, что даже прошлую Мировую войну можно разделить на два этапа: война методами девятнадцатого века и война современными методами. И в нынешней войне предстоит сыграть огромную роль именно машинам и механизмам. А роль человека сводится именно к вопросам согласования действий механизированных частей, авиации и флота. Кстати, вы знаете, что Российский Флот после памятного Чесменского сражения ни в каких победных действиях больше замечен не был?
   - Да ну?
   - И не будет замечен, смею вас уверить! В конце этого века детишки будут уверены, что самый славный корабль нашего флота - это крейсер "Аврора", неведомо как оказавшийся приваренным к Петроградской набережной в Санкт-Петербурге. Да-да, батенька! Ленинград снова станет Санкт-Петербургом! Великий Мясник маршал Жуков выскажется о советском флоте так: "стоит флот дорого, жрет неимоверно - так стоит ли на него тратится?". Знаете, какое самое знаменательное событие я запомнил из послевоенных событий относительно флота? Взрыв на линкоре "Новороссийск"! Когда водолазы на учениях маленько ошиблись, и вместо учебной мины приварганили боевую. А собравшиеся на набережной адмиралы так успешно организовали спасательные действия, что шестьсот человек из личного состава погибло! Это неофициальная точка зрения...
   Берия снял пенсне и протер его.
   - И что, никого не наказали? - поинтересовался он.
   - Отчего же не наказали? Наказали, конечно. Того, кто не имел отношения к аварии. Адмирала флота Советского Союза - Кузнецова Николая Герасимовича. Он в то время находился в больнице, то есть, был главным виновником произошедшего. Ладно! Не о Кузнецове сейчас речь. Я говорю о том, что мало иметь передовую для своего времени технику. Нужно еще и уметь на ней воевать. А когда в войсках нет согласованности - такая армия опасна в первую очередь для собственной страны. Где-то у меня здесь был один любопытный файл...
   Волков принялся рыться в виртуальных просторах ноутбука, а Берия встал и задумчиво подошел к окну.
   - Интересная штука получается, - сказал он, вдоволь наглядевшись на ведущую наступление весну, - получается, мы будем играть краплеными картами. Ну, выражаясь языком картежников. Но от этого нам не становится легче.
   - А я разве говорил, что будет легче? - спросил Волков, подняв голову, - уже давно известно, что знание имеет мало общего со счастьем. Вот, кстати, сведения о механизированных соединениях на начало войны! Советские войска, механизированный корпус: бригада на БТ-7; бригада на Т-26; стрелковая бригада и вспомогательные части. Танковая бригада состоит из трех танковых батальонов и стрелково-пулеметного батальона. Всего в корпусе - четыреста девяносто танков.
   - Что-то я не пойму, - произнес Берия, внимательно слушавший Волкова и записывающий за ним, точно секретарь, - это много или мало?
   - Немцы! - вместо ответа продолжил Андрей Константинович, - состав танковой дивизии. Танковый полк, мотопехотная бригада, мотоциклетный батальон и артиллерийский полк. Среднее количество танков в дивизии - сто восемьдесят машин.
   - Маловато, - подивился нарком.
   - Они пришли... придут к этому оптимальному составу после военных действий в Европе. И дойдут до Москвы.
   - Если их не остановить. А у вас есть данные по нашей танковой дивизии более поздних образцов?
   - Танковая дивизия образца 1946 года, - вздохнул Волков, - есть такое дело! Есть также предвоенный штат (с учетом финской и польской кампаний, но мы его в расчет не берем). Итак, танковая дивизия: три танковых и один мотострелковый полк. В составе полка кроме трех танковых батальонов еще батальон автоматчиков. Собственно танков - 210 штук.
   Берия закончил записывать и снял пенсне. Задумался. Хмыкнул.
   - Определили опытным путем! Через понос и кровавые мозоли! - сказал он, - Андрей Константинович, я подозреваю, что и во всех Вооруженных Силах ситуация не лучше? У вас есть послевоенные штаты на остальные войска?
   Волков с сожаление покачал головой.
   - Только на авиацию. Ну, еще разве что мотострелки... я ведь не специалист по Второй Мировой. Просто, мое хобби - войска быстрого реагирования: танки, авиация, морская пехота. Мне довелось многое узнать об организации развед- и диверсионной деятельности. Мой бывший командир - специалист по диверсиям.
   Берия брезгливо поморщился.
   - Как-то все это звучит... бр-р! Непопулярно! Но, в принципе, для достижения успеха все средства хороши. Так говорил Владимир Ильич и неустанно повторял этот мерзавец Троцкий.
   При слове упоминании фамилии Троцкого Волков оживился.
   - Ну-ка, ну-ка! - сказал он, - всю жизнь интересовался, что стало причиной убийства Троцкого!
   - Какого убийства? По нашим сведеньям этот негодяй проживает где-то в Латинской Америке. Предположительно, в Мексике.
   - А почему бы не оставить его в покое? - осторожно поинтересовался Андрей Константинович.
   - Этот сукин сын сдал половину нашей агентурной сети в Европе! - поджал губы нарком, - если бы он сидел, поджав хвост, то никто его бы и не трогал. Но Троцкий - это не та фигура, чтобы сидеть спокойно. Он живет интригами! В прошлом году по его инициативе начал созываться Четвертый Интернационал... кто его просил это делать? Он что, возомнил себя спасителем человечества?
   Берия умолк, раздраженный. Волков хмыкнул про себя и подумал, что во все времена находится некто, пытающийся уберечь Человечество. А как его зовут: Иисус ли, Адольф ли или Лейба Бронштейн - неважно. Главное, что "спаситель" уверен в своей непогрешимости и уникальности. Нынешние - тоже спасители, только кое-кто из них понимает, что и работать нужно. А не просто пустозвонить на площадях. Нарком внутренних дел пытается остановить маховик репрессий, запущенный несколько лет тому назад, и это оказывается ему не под силу. Пока. Огромная инерционность аппарата не позволяет менять курс так быстро, как хотелось бы. Поэтому приходится менять кое-какие звенья в самом аппарате. Но дело уже сдвинулось с мертвой точки: неделю назад начала работать специальная комиссия по пересмотру дел осужденных офицеров Красной Армии. Первым делом, конечно, начали с "верхушки". Планировалось освободить не менее пятидесяти процентов осужденных, чтобы лишенная "головы" армия не путалась в собственных соплях.
   Сталин в ответ на предложение Волкова и Берии об освобождении семидесяти пяти процентов осужденных офицеров поджал губы и сказал:
   - Пятьдесят процентов. Сейчас! И еще двадцать пять - в случае суровой необходимости. Пусть они будут нашим "стратегическим резервом". Явных "троцкистов" не выпускать вообще. Эта публика только и мечтает о том, чтобы посеять смуту в армии, а затем раздуть мировой пожар. Вы сомневаетесь в моих словах, товарищ Волков?
   - Нет, Иосиф Виссарионович. Я прекрасно знаю историю зарождения интеллигенции в России...
   - Вот-вот. "Интеллигентами" этих военспецов представить трудно, но действуют они по методике "народовольцев". Тем более, товарищ Волков, вы утверждаете, что Красная Армия перегружена командирским составом...
   - Точно так, товарищ Сталин, перегружена. Можно для сравнения привести штаты любой зарубежной армии...
   - А вот этого не нужно. Я осведомлен о штатах немецких и французских дивизий. Товарищ Берия, вы уверены, что мы сможем обойтись без комиссаров? Я лично - не уверен.
   Волков поджал губы. В отличие от присутствующих товарищей, он служил в армии без комиссаров и замполитов. Причем, не в одной.
   - Хорошо, - сказал он, - возможно, в этом что-то есть. Тогда давайте приведем комиссаров, замполитов и прочих политруков к нормальному количеству! Скажем, одна штатная единица на полк?
   Теперь уже поджал губы Сталин.
   - Политрук не капеллан. У него приход больше. Я думаю, что одной единицы на батальон будет достаточно. Если вы не боитесь, что бойцы Красной Армии будут политически неграмотны и сомневаться в своем правом деле. Но лично мое мнение, что вы, товарищ Волков, здесь ошибаетесь.
   - Солдат не должен быть политически грамотен. Солдат должен быть мастером ратного дела. А если ему загружать голову всякими лишними идеями, то... Да вспомните вы, Иосиф Виссарионович, печальный конец Мировой войны, когда всяческого рода агитаторы разложили морально вполне боеспособную армию, и вместо лавров победителей Россия получила еще четыре года Гражданской войны! Уж давайте не будем касаться политической подоплеки и обратимся только к социальной! Разве этот народ не заслужил покоя и спокойной, мирной жизни? Заслужил!!! А я вам говорю, что при существующей организации Вооруженных сил Советскому Союзу обеспечено еще пять лет войны, разрухи, голода и прочих прелестей!
   Лаврентий Берия почуял приближение грозы и испросил разрешения удалиться. Сталин молча кивнул и принялся гулять взад-вперед по кабинету. У них с Гитлером было много общего. В том числе и эта привычка - мерить кабинет шагами в периоды раздражения. Но если Адольф Алоизович носился, как угорелый, заставляя взлетевшие со стола бумаги кружиться в хороводе, то Иосиф Виссарионович гулял медленно, инертно. Волков даже подумывал, что ему, как резиденту высших сил, пришел логический конец. Наступило то мгновение, когда Вождь Народов мог попытаться избавиться от навязчивого советника и проверить его способности к естественной смерти. В самом деле? Почему нельзя подстроить обстоятельства, чтобы сомнений не было даже у Бога?
   - Значит вы, товарищ Волков, утверждаете, что я виноват в смерти еще неубитых людей? - тихо спросил Сталин, остановившись напротив окна и набивая трубку.
   Андрей Константинович пожал плечами. Что ему еще оставалось делать.
   - По-моему, бессмысленно упрекать руководителя страны в жертвах среди его подчиненных. Эти жертвы были, есть и будут всегда, пока существует государство. Но вдвойне честь и слава императору, что теми или иными действиями уменьшает число этих жертв. Я лишь утверждаю, что наступил момент, когда нужно прекратить бить своих и нужно начинать учиться бить чужих. Если бы у нас было время, Иосиф Виссарионович, я бы смог вам рассказать и показать немало позорных моментов, которые отнюдь не прибавили славы нашей стране на мировой арене. Неужели вам не интересно узнать, в каких местах нам надают по шее... фигурально выражаясь?
   Сталин раскурил свою трубку и уже успел сделать несколько затяжек. Стоя как ангел, окутанный клубами курений, он тихо произнес:
   - Интересно. И время для этого есть. Заряжайте свою адскую машинку. И еще... запомните, товарищ Волков, я - не император.
   - Прошу прощения, Иосиф Виссарионович, - хмыкнул Волков, - но традиции сильнее законов. Корона Российской Империи не есть вещь материальная, как впрочем, любая объективная реальность... апостериори.
   В течение нескольких часов Волков знакомил главу государства с обстановкой накануне очередной мировой войны: рассказывал о грядущих успехах немецкого оружия, освещал промахи и провалы земляков и единоверцев. Подробному анализу была подвергнута Финская кампания и сражение при Халхин-Голе. На первый взгляд, удачная война в Монголии, была подвергнута особенно резкой критике со стороны Волкова.
   - Закидали япошек шапками и уверовали в свою исключительность! - ядовито комментировал Андрей Константинович, - а, между прочим, так воевали еще при царе Горохе! Руководство возложат на "товарища Жюкова" - диавола в генеральской форме. У меня стойкое впечатление, что он не солдат ведет к победе, а гонит баранов на жертвенный стол.
   В отличие, скажем, от Ленина, Сталин умел работать с цифрами. Он немедленно затребовал точные сведения о принявших участие в сражении, состав войск, привлеченных к операции, а также количество погибших с той и другой стороны. После этого он бегло пересмотрел отчет о Финской кампании.
   - Ничего хорошего! - это на памяти Волкова было впервые, когда вождь обошелся без своего "карашо", - похоже, товарищ Волков, вам удалось меня загнать в угол. Мне придется уверовать в то, во что верить не хотелось. Что половина нашей техники морально устарела, не успев даже побывать в боях; что структура нашей Красной Армии далека от оптимальной, и нужной при развертывании войск оперативности не обеспечивает; и самое главное: противник нас превосходит в настырности, мастерстве и в умении учиться. Так ведь?
   - Да, товарищ Сталин, - пока других преимуществ у него нет. Однако у меня есть сведения, что Гитлеру тайно помогает Америка. Точнее, кое-кто в Соединенных Штатах.
   - У нас тоже есть такие сведения! - произнес вождь, - проклятие! Этот чертов Рузвельт является президентом, но из-за этой хваленой демократии ничего не может поделать со своими бонзами, что возрождают в Германии военную промышленность. Но как они на словах осуждают фашизм!
   Уставший Сталин посмотрел на уставшего Волкова и взял трубку внутреннего телефона.
   - Александр Николаевич, распорядитесь, чтобы доставили ужин на двоих человек!
   На другом конце линии голос Поскребышева ответил, что буквально через десять минут ужин будет на столе. В ожидании его Иосиф Виссарионович предложил гостю выпить по стакану вина. Потянулась неспешная беседа: Сталин задавал вопросы о будущем, а Андрей Константинович честно отвечал. На вопрос о грузинском вине пришлось сообщать правду:
   - В коммунистические времена будет страшным дефицитом. Народ станет потреблять в основном азербайджанский портвейн и плодово-ягодное местного разлива. После развала СССР для пополнения бюджета войдет в моду дешевое суррогатное вино - на основе ароматизаторов и спирта не самого лучшего качества. Дорогих вин будет хватать, но "партейцы" станут предпочитать водку. Есть такой Никита Сергеевич Хрущев... вот после него и войдет в моду употребление крепких напитков номенклатурой.
   Сталин болезненно поморщился.
   - Мои врачи говорят, что чрезмерное потребление крепких напитков плохо действует на печень.
   Волков хмыкнул, но ничего не успел сказать, потому что внесли поздний ужин. Картофель с рыбным ростбифом. Сырные оладьи и неизменный вечерний кефир для Сталина.
   - Что принести вам, товарищ Волков? - поинтересовался Поскребышев.
   - Благодарю, - отозвался Андрей Константинович, - я поддержу товарища Сталина кефиром. Вещь полезная, особенно на ночь.
   Сталин ничего не сказал, лишь усмехнулся в усы. Но когда Поскребышев вышел, спросил:
   - А правда, товарищ Волков, что вам уже за шестьдесят?
   Собеседник улыбнулся.
   - Вам, товарищ Сталин, скажу как на духу. Где-то около шестидесяти. Плюс-минус несколько лет. Когда большую часть жизни проводишь в таких местах, где даже само понятие времени непостоянно, как-то возраст теряет свое значение. Четверть века - здесь, еще четверть - в другом месте, десять лет - в средневековье Геи... да, около шестидесяти лет. По местному летоисчислению.
   - А самочувствие? - осторожно спросил Иосиф Виссарионович. Он очень осторожно касался личных тем, но вопросы здоровья и самочувствия для него были актуальны.
   - Когда как, - осторожно ответил Волков, - но у меня улучшена регенерация клеток, так что об очень плохом самочувствии говорить не приходится.
   Он говорил тоже тактично, ни словом не обмолвившись о личном враче-симбионте и не намекая на возможность собственного долгожительства. Понятно, что любой человек чувствует собственную ущербность рядом с родственником Мафусаила. Однако Иосиф Виссарионович не настаивал на подробностях и просто предложил выпить под рыбу белого вина - как оно положено у "проклятых буржуинов". Все это время он присматривался к Волкову с хитрым прищуром, а после доброго глотка вина заметил:
   - Да вы никак робеете, товарищ Волков?
   Сидящий напротив пожал плечами.
   - А вы представьте себе, что вам выпала честь вот за просто так посидеть за столом с Петром Великим. Не оробели бы?
   - Хм! - сказал Сталин, - вынужден признать... не только робел, но и предпочел бы вовсе уклониться от трапезы. Говорят, наш великий предок был за столом невыносим. А что, товарищ Волков, может и обо мне у ваших... хм, современников бытует подобное мнение?
   Внезапно Вождь что-то вспомнил и пристально взглянул на собеседника.
   - Андрей Константинович, а позвольте мне взглянуть на одну статью в вашей энциклопедии. Интересно было бы ознакомиться...
   - С какой статьей? - чувствуя подвох, переспросил Волков.
   - Коротенькое такое название, - желтые глаза Сталина загорелись мрачным огнем, - называется она... "Сталин"!
   Андрей Константинович поперхнулся белым вином. Иосиф Виссарионович участливо протянул салфетку.
   - Что с вами, товарищ Волков? Или в этом вашем "вместилище знаний человеческих" нет статьи с таким названием.
   - Есть такая статья, - хмуро ответил собеседник, - только зачем портить такой хороший вечер?
   - Покажите мне эту статью! - потребовал Сталин, - не нужно меня щадить.
   И все-таки Волков попытался "умереть достойно".
   - Имейте в виду! - предупредил он любознательного Вождя, - мнение составителей энциклопедии не всегда и не во всем совпадало с мнением народа...
   - А еще частенько формировало его! - произнес Сталин в стиле Троцкого.
   Спорить было не с руки. Волков молча отставил от себя столовый прибор и придвинул ноутбук. Программа энциклопедии загрузилась быстро, но еще быстрее набиралось шесть букв партийного псевдонима человека, сидящего напротив. Мысленно попрощавшись с этим светом, Андрей Константинович развернул ноутбук экраном к Вождю Народов, а сам встал и прогулялся к темному окну. Где-то внизу чернели силуэты елей Энгельмана, в простонародье - голубых елей. В темноте цвет их лапок был неразличим, лишь ощущалась излишняя пушистость по сравнению с обычной елью. Чуть дальше их возвышалась кремлевская стена, по которой прогуливалось несколько характерных силуэтов.
   - Какой позор! Да в этой вашей энциклопедии свыше двух третей вранья! Какая чудовищная однобокость! Уходите, товарищ Волков! Уходите и вашу чудо-аппаратуру унесите с собой! Я в нее не верю!
   Волков молча выключил ноутбук и засунул его в сумку.
   - Мне очень жаль, Иосиф Виссарионович! - сказал он на прощанье.
   За его спиной о стену разбился графин с недопитым вином. Поскребышев привстал в изумлении.
   - Что это было? - спросил он.
   - Товарищ Сталин очень обиделся, - кротко сказал Волков.
   - На кого? На вас??? - на лице секретаря медленно проступал ужас.
   - Нет! - ответил Андрей Константинович, - на проклятых империалистов. И, отчасти, на товарищей по партии.
  
   В шесть утра в дверь его квартиры постучали. Явившийся полчаса тому назад Алеша Приходько открыл дверь. На пороге стоял Берия. Не говоря ни слова, он бросился к кровати Волкова и принялся ее трясти.
   - Что вы наделали! - горько воскликнул он, - товарищ Сталин позвонил мне в три ночи! Что вы ему такого наговорили?
   Мгновенно проснувшийся хозяин принял сидячее положение.
   - Прекратите мне "дембельский поезд" устраивать! - строго сказал он, - говорите толком: что случилось?
   - Я это и хотел бы знать! - разгоряченный Берия сел на стул и снял с головы шляпу с налипшей на нее мелкой порошей, - он сказал, что у него появились веские причины не доверять вам. Что вы натворили?
   - По просьбе товарища Сталина я показал ему статью в энциклопедии. О нем. Просьба была весьма похожа на приказ.
   - Черт возьми! - растерянный Лаврентий Павлович достал из бокового кармана футляр с пенсне и принялся его протирать носовым платком, - а я уж места себе не находил. Думаю, ошибся товарищ Берия в товарище Волкове...
   Волков тем временем надел галифе и уже облачался во френч.
   - Надеюсь, - произнес он голосом старорежимного полковника,- что вы, господин Главный комиссар Государственной Безопасности окажете мне честь и позавтракаете у меня? Как говорится, война войной, а обед по расписанию.
   На кухне сержант госбезопасности Приходько уронил кастрюльку. На его памяти никто не обзывал наркома внутренних дел "господином". К его удивлению, Берия ничего не сказал. Только буркнул:
   - Ну и нервы у вас, господин генерал-секретарь Её Величества!
   Оба собеседника фыркнули, точно удачно нашкодившие коты. На кухне горевал Приходько. Кастрюлька с овсяной кашей упала так удачно, что испачкала ему сапоги по самые голенища.
   - Беги, несчастный! - сказал ему Волков, появляясь на пороге, - отмой эту жуткую овсянку и неси нам с Лаврентием Павловичем яйца с беконом и что-нибудь из салатов. Не забудь про аперитив!
   - А-пе-ри-что? - переспросил адъютант, - какое-то слово ненашенское...
   - Двухсотграммовый графинчик с кислятиной, ё! - объяснил Андрей Константинович, - кислятина может быть любая: абсент, текила, глинтвейн, ром. Только не приноси граппу - у меня от нее изжога.
   - У меня стойкое подозрение, - начал Берия, когда адъютант отправился в столовую, - что я зря вам рассказывал про грузинские вина. Судя по вашей осведомленности, товарищ Волков, вы до революции были половым в "Континентале".
   - Разве что в прошлой жизни, - согласно кивнул Волков, - а то и в позапрошлой. Лакейство - не интеллект, просто так не выветривается. А давайте, любезнейший Лаврентий Павлович, сегодня надеремся и на работу не пойдем. Посмотрим, как старик без нас обойдется...
   - Уж он точно обойдется, - уверенно ответил нарком, - так что двести грамм на двоих - это максимальная утренняя доза. Если кислятина, конечно, градусов под сорок. Вам то ничего, товарищ Волков, а вот я элементарно поплыву.
   Быстрый на ноги Приходько быстренько доставил из кремлевской столовой французскую солянку и яйца "бенедикт". В никелированном металлическом судке плавало несколько колбасок. Берия скептически посмотрел на яйца без скорлупы, сваренные в крутом кипятке, но не сказал ни слова.
   - А про а-пери-тив шеф ничего не знает. Вот, передал маленький графин коньяку-с...
   - А с чего это ты расшаркался? - подозрительно посмотрел на него Волков.
   - А от нас наслушался, - догадался Берия, - не обращайте на это внимания, сержант. Лучше накрывайте на стол - у нас с Андреем Константиновичем много работы.
   Ближе к концу рабочего дня в кабинет Волкова заявился сам Сталин. Берия просматривал на ноутбуке биографии гитлеровских военачальников и зачитывал выдающиеся, по его мнению, подробности. Волков записывал подробности в школярскую тетрадочку грязно-фиолетового цвета и рассуждал вслух:
   - Набор индивидуальностей! Как Гитлеру удалось с этими тараканами половину Европы захомутать - ума не приложу...
   Появление Вождя внесло в мирный характер беседы известный дискомфорт. Иосиф Виссарионович это прекрасно знал, поэтому он сразу ответил на неоконченный вопрос Волкова.
   - Не нужно недооценивать Гитлера, товарищ Волков. Набор индивидуальностей может увести за собой еще более яркая индивидуальность. Вы считаете, легко было товарищам Ленину и Троцкому организовать октябрьский переворот? Чего стоит только одно выступление Каменева и Зиновьева в газете "Новая Жизнь"! После Октября многие из этих "индивидуальностей" показали свое истинное лицо.
   По Сталину было все просто. Было два мнения: его и неправильное. И тот, у кого мнение было неправильным, попал под каток Истории. А не нужно деткам разгуливать по проезжей части! Иосиф Виссарионович как будто прочувствовал эти мысли Волкова и тяжело присел на один из стульев.
   - В той статье я выставлен в очень неприглядном свете. Товарищу Сталину тоже бывает больно, не забывайте. Товарищ Сталин тоже человек. Я был вчера с вами резок, Андрей Константинович. Прошу вас: примите мои извинения... мы не имеем права сердиться на потомков, ибо сами подсказываем им методы борьбы с неугодным элементом.
   Было заметно, что извинительная речь непросто далась Сталину. Извиняться Хозяин Кремля не очень-то привык и не очень умел. Чтобы разрядить обстановку, Берия позвонил и попросил чаю. Волкову захотелось кофе, но он промолчал. Сталину хотелось вина, но он тоже промолчал. Все трое пили чай с лимоном и овсяным печеньем. Иосиф Виссарионович расспрашивал Волкова о том, какой он видит позицию Советского Союза на политической арене в обстановке надвигающейся экспансии Германии. Андрей Константинович признался, что единственное, что ему приходит в голову - это подчеркнутая нейтральность на дипломатическом фронте, а в реальности - "тактика мелкого фола". Причем, не со стороны Советского Союза, а со стороны Великобритании.
   - Понимаете, товарищ Сталин, - говорил он мягко, но убедительно, - мы применим против британцев их собственную тактику: мелкие подлости Германии от анонимных источников с подчеркнутым английским акцентом; шалости в Северном море с применением радиоуправляемых мин; непонятные пожары на румынских нефтепромыслах; неожиданные обвалы на шведских рудных шахтах и диверсии на заводах "Бофорс", где плечом к плечу нынче трудятся шведские и немецкие пушкари. Добрая тетушка по имени "Голландия" исправно предоставляет мощности своих предприятий небезызвестной фирме "Фоккер", а нейтральная Швейцария поставляет господину Гитлеру зенитные автоматы системы "Эрликон".
   Сталин молчал. Допил чай, в раздумьях закурил. Лицо у него было непроницаемое.
   - А вы, товарищ Волков, случайно не подскажете нам с Лаврентием Павловичем, как нам вырастить скороспелых высококвалифицированных работников тяжелой промышленности. У нас половина лицензий на высокоточное производство валяется без дела - советским людям это пока не по плечу. Помните, намедни мы это уже обсуждали?
   Волков хмуро ответил:
   - А на моей памяти нам так и не удастся конкурировать с Западом. Разве что в области вооружений. И это отчасти из-за проклятой Второй Мировой войны. А сколько лжи, связанной с ней, выльется на голову потомков...
   - Верю! - пробурчал Сталин из своего угла, - хотя нападение Германии мне по-прежнему представляется маловероятным. То-то Шапошников поломает голову, когда я ему предложу разработать стратегический мобилизационный план без учета начальной фазы. Неужто немцам удастся скрытно подвести войска к границе? А что наша разведка? А зачем, товарищ Берия, нам такая разведка, которая не замечает перемещения огромных масс неприятеля у себя под носом. Может, пошлем такую разведку подальше - подымать Нечерноземье?
  
   Почти целый месяц для Волкова вечера протекали в форме вопросов и ответов. Вождь уподобился самому скрупулезному и дотошному следователю с какой-нибудь Лубянки: пытался поймать Андрея Константиновича на противоречиях. Иногда они с Берией как будто в шутку устраивали перекрестные допросы, но за милыми улыбками Волков видел настороженные взгляды. Нарком был моложе и еще не растерял всего отпущенного ему Богом человеколюбия и гуманизма. Но Иосиф Виссарионович являлся тертым калачом. В молодости ему довелось поработать и налетчиком, и просто экспроприатором, а также приобрести другие полезные навыки профессионального революционера. Господь Бог ему более не являлся во сне, поэтому он предпочел о происшедшем забыть и даже ни словом не обмолвился Волкову. Поэтому с позиций здорового прагматика (словосочетание было абсолютно не в ходу) пытался понять: где он и что упустил.
   В конце-концов, Андрей Константинович "фишку просек". Посоветовать Сталину воспользоваться услугами психиатра не осмелился бы никто, сам он навыками психовоздействия на личность почти не обладал. Пришлось воспользоваться тактикой перманентного убеждения. Ему приходилось выворачиваться из собственной шкуры, чтобы Сталин четко усвоил несколько истин. Первое: воевать Красная Армия пока не умеет. Второе: Гитлер - человек больной (с прогрессирующей манией величия), беспринципный и непредсказуемый. Третье: победить немецкую армию на раннем этапе военных действий можно только еще более совершенными формами борьбы. Четвертое: работа с кадрами. С любыми. С военными, гражданскими - без разницы. В стране слишком мало специалистов, даже хреновых.
   В один из первых мартовских дней вернулись к старому больному вопросу о количестве офицеров в Красной Армии. Старый мудрый вояка, Борис Михайлович Шапошников, закончивший Мировую войну в качестве полковника, был с Волковым не согласен.
   - Да, вы совершенно правы, товарищ Волков - в Красной Армии имеется переизбыток офицеров. Но это только одна сторона медали. По сравнению с любой из европейских армий у нас наблюдается превышение количества офицеров в полтора-два раза в процентном соотношении. Причины этого кроются в откровенной слабости унтер-офицерского... сержантского состава. И такая ситуация наблюдается вот уже чуть ли не полвека.
   Волков молча кивал головой и слушал. Все было правильно. В Советской Армии девяностых годов наблюдалась та же картина. Многочисленность офицеров и прапорщиков компенсировала чисто номинальные функции младших командиров, к которым относится весь сержантский состав. И не поселишь сверчка-командира отделения в казарму вместе с личным составом, потому как и "в падлу" это, да и "сверчков" нет. Зарплата у лейтенанта - командира взвода не превышает 220 рублей. Он ночует дома (где хочет), а по утрам отправляется на службу. Сколько должны платить "сверчку", который тянет лямку наравне с солдатами и ночует там же? 180? А нахрена ему это надо?
   Андрей Константинович раскрыл ноутбук и глянул в свежевнесенные данные.
   - Товарищ Шапошников, а вы считаете, что сержанта подготовить тяжелее, чем офицера?
   - Глупый вопрос! - хмыкнул генерал армии, - прошу прощения, не хотел вас обидеть.
   - Какие, к дьяволу, обиды! - махнул рукой Волков, - просто получается, что за неимением серебра мы используем золото. Сколько нынче получает командир взвода, рублей пятьсот?
   Сталин молча курил, Шапошников вздохнул, Берия поскребся в затылке.
   - Точно знаю, что среднее денежное довольствие командира батальона с этого года будет около восьмисот пятидесяти рублей.
   - Так! - удовлетворенно крякнул Волков, - допустим, командир взвода получает пятьсот. Будет получать. Значит, в процессе увеличения численности армии (а от этого никуда не денешься) оставляем пятьсот рублей, как оклад для вновь изобретенного "сверчка", а командиру взвода положим рублей шестьсот пятьдесят - семьсот. На сегодняшний день по моим данным в Красной Армии насчитывается около ста сорока тысяч офицерского состава. Даже если перед войной нам придется увеличить численность войск до двух - двух с половиной миллионов, то количество офицеров мы сохраним на прежнем уровне. Увеличение командного состава будет прежде всего за счет "сверчков-контрактников".
   - Каких еще "сверчков"? - не понял Сталин, - что-то вас, товарищ Волков, заносит из военной науки в какую-то энтомологию.
   - "Сверчок", то есть - сверхсрочник, - пояснил Берия.
   - Не из числа же "наиболее подготовленных солдат" мы будем набирать унтеров! - хмыкнул Андрей Константинович, - это же вечный геморрой на тему "а чо я?"
   Сталин на время прекратил мучить трубку.
   - Вы все же считаете, что на двух миллионах можно остановиться? Не маловато ли? А, товарищ Волков?
   Вместо ответа Андрей Константинович вызвал на ноутбуке послевоенную политическую карту мира. Вздохнув, как водолаз-ассенизатор перед погружением в канализацию, он принялся терпеливо объяснять.
   - В 1948 году на территории Палестины согласно резолюции Генеральной Ассамблеи ООН создано первое в мире еврейское государство - Израиль - площадью около 20 тысяч квадратных километров. Понятное дело, что палестинцы, сиречь арабы, были недовольны. Не буду касаться остальных конфликтов, но в 1967 году окрестные арабы вновь задумали водрузить над синагогами Израиля зеленое знамя ислама. При солидной поддержке Советского Союза войска Египта, Иордании, Сирии, Ирака, Кувейта и Алжира сосредоточились у границ Израиля. В такой обстановке армии Израиля и ее главнокомандующему Моше Даяну ничего не оставалось, как нанести превентивный (упреждающий) удар. За шесть дней боев силы арабской коалиции были разбиты наголову, а армия Израиля залегла в обороне на вновь завоеванной территории. Правительство Советского Союза чувствовало себя в полной заднице, но все же правильных выводов не сделало и продолжало выбрасывать деньги на ветер - помогать арабам.
   Генерал армии Шапошников промокнул носовым платком вспотевший лоб. Его лишь неделю назад приобщили к "тайне номер один" и ввели в святая святых. Ему, как и всем, объяснили, что товарищ Волков послан "товарищами из Будущего". Теоретик от Бога, он молча принял такое объяснение и попытался сразу же включиться в работу.
   - Предлагаете подождать, пока немцы отмобилизуют силы, а затем ударить по ним? - спросил он, покашливая в кулак.
   - Не совсем. Предлагаю всеми возможными способами оттягивать начало войны, используя все доступное время с целью повышения обороноспособности. Думаю, что если нам удастся продержаться еще лет пять, то войны можно будет избежать вообще. Если немцы, конечно, раньше времени ядерного оружия не изобретут.
   Сталин недовольно поморщился. Относительно ядерного оружия у Волкова наблюдался стойкий пунктик, но Вождь уже отдал распоряжение братьям Курчатовым, чтобы не зацикливались на строительстве первого циклотрона, а занимались более серьезными изысканиями. Из разговоров с Волковым хитрющий Сталин уловил, что для проекта "Ядерное оружие" необходима не только лаборатория по обогащению урана, но и конструкторское бюро по разработке систем доставки ядерного заряда к месту подрыва (применения). В срочном порядке с берегов Колымы был доставлен и тщательно обследован врачами тридцатидвухлетний Сергей Королев. Памятуя о словах Волкова, что "равной ему по масштабу личности так и не появилось ни в России, ни в США", Сталин особым приказом вернул ему его Реакивный институт и в личной встрече высказал пожелание, что "отныне ничто не помешает его работе на благо Родины".
   Повторимся, Андрей Константинович об этом не знал. А если бы и узнал, то ничем бы не смог воспрепятствовать. Скорее всего, и не стал бы. Моральную ответственность за это сомнительное дело возложил на себя Вождь, поэтому ему оставалось лишь умыть руки. Ядерное оружие - это сверхмощный сдерживающий фактор. И еще. Сталин десять дней назад все же пересилил себя и передал ему привет от Хранителя. Ожидая, что Андрей Константинович лишь недоуменно пожмет плечами, он был поражен переменой в лице своего "Советника по чрезвычайным ситуациям". Волков круто развернулся и живо спросил:
   - Где вы его видели?
   Лучше бы он не спрашивал. Угрюмо поглядывая по сторонам, Иосиф Виссарионович признался, что чувствует себя последним идиотом. Хранитель вошел в его сон, как будто не знал, что явление Господа атеисту - это нечто из ряда вон выходящее. Волков спрятал глаза и хихикнул про себя. Уж больно сконфуженный вид был у Вождя.
   - Он ничего больше не говорил.
   - Говорил! - нехотя выдавил Сталин, - просил передать, что он про вас помнит и заберет при первой же возможности. Со своей стороны надеюсь, что произойдет это не слишком скоро, уж простите за откровенность.
   - Как же, как же, - отозвался Андрей Константинович, - у каждого свои интерес в этом деле. Прошу вас, товарищ Сталин, не считать, будто мне не дорога судьба моей страны. Мы хотя из космополиты, но родом из русского племени.
   За прошедший месяц Сталин прочел около двадцати книг с анализом Второй Мировой войны. В совместных беседах с Берией и начальником Генерального штаба подробно рассматривались все ошибки, делались соответствующие выводы с пометками в блокнотах, намечались планы будущих операций. Сталин расстроено качал головой:
   - Какая чудовищная недооценка противника! Ну почему нельзя было перегруппироваться в марте сорок второго? И я подписывал эти приказы!!! Еще одно "Головокруженье от успехов!" Товарищ Шапошников, как же могло оказаться, что мы в такой степени не готовы к войне? Ведь на протяжении чуть ли не десяти лет мы ожидали чего-то подобного. Помните, еще Владимир Ильич предупреждал о том, что империалисты не угомонятся.
   - Но если материал товарища Волкова верен, то получается, что Франция с Англией оказались к войне не готовы вовсе! - осторожно заметил Шапошников.
   - Прошу прощения, - они оказались не готовы к "такой" войне, - заметил Волков, - вспомните, ведь германский фронт еще в предыдущую войну едва удерживали французская, английская и русская армии. А еще прошу учесть, что в эту войну на территории Германии практически не велось боевых действий. Солдаты никуда не делись, они просто сложили оружие. Теперь Гитлер при полном попустительстве англичан им его вернул. В германской армии полным-полно толковых командиров, которые буквально с тридцать третьего года с радостью передают свой богатый опыт молодому поколению.
   - Вы говорите так, словно в Красной Армии нет толковых командиров, - упрекнул Волкова Берия.
   - Отчего же нет, - сказал Волков, - но воевать эта армия не умеет. Во всяком случае, пока не умеет. Вы ведь даже в самом страшном сне не могли себе представить, что немецкое нашествие растянется на четыре года. И три с половиной года мы будем выкуривать гадов с территории нашей Родины.
   - Товарищ Волков прав! - произнес Сталин, - судя по прочитанной мною литературе, наша армия не научится воевать даже к сорок пятому году. И с февраля по май наша доблестная, непобедимая армия будет преодолевать шестьдесят километров, разделяющий польско-германскую границу и Берлин. И в сражении за Берлин два наших выдающихся маршала положат почти миллион бойцов. Хм!
   - Учитывая, что теряя одного бойца мы к девяностому году лишаемся почти десятерых человек общего населения,- уточнил Волков, - это же вместо двухсот восьмидесяти миллионов нас было бы полмиллиарда!
   Сталин молчал. Шапошников молчал. Берия думал, что в результате бестолкового руководства страна в будущем недосчитается двухсот миллионов человек. Волков мыслил более глобально.
   " На кой хрен меня забросило именно сюда и именно в такое собачье время! Легче обучить лошадь кузнечному ремеслу, нежели русских - искусству сражаться в строю. Вон, наши и в послевоенное время практически ни разу у немцев в футбол не выиграли. Бразильцев обыгрывали, итальянцев тоже, родоначальников футбола англичан - почти всегда, а вот немцев - нет. Если только в несерьезных матчах. Русские не умеют играть в команде, если их больше пяти. Под них специально заточили хоккей. Поэтому только подвижные подразделения: диверсанты, группы проникновения, мобильные отряды. Немцы в хоккей и за сто лет играть не научились. Нет! Только хоккей... никакого футбола!"
   Говорят, что у русских не было рабовладельческого строя. Раба нужно ведь всю зиму кормить, а нахрена лишний рот. Проще весной купить, а осенью продать. Постоянных рабов на Руси не было. А вот с перерывом в стаже - были. Так и перед Волковым вставала геркулесова задача: научить советскую армию сражаться по правилам 21 века. Армия эта не умела сражаться по правилам века двадцатого, да и не особенно отличилась в предыдущем, девятнадцатом веке. Преследовать по морозу голодных французов - это ли доблесть, господа. Потом Наполеон рвал, как Тузик грелку, войска русско-прусско-английской коалиции и с ним ничего не могли поделать ни Кутузов, ни прославленные европейские военачальники. Лишь в "битве народов" под Лейпцигом совместно русско-прусско-шведско-австрийские войска смогли обуздать неистового корсиканца.
   К чему все эти мысли. Не умеем мы воевать, господа! И никогда не умели. Всегда брали числом, а неожиданные победы приписывали полководческому гению очередного старца. И при ближайшем рассмотрении просто оказывается, что все наши полководцы косят мастерством под Ивана Таранова: пиво "Пит", водку жрат и баб е...ат.
   Точно такие же мысли были нарисованы на лбу у Иосифа Виссарионовича, о том же думал выпускник еще старой академии Генштаба Шапошников. Не обладавший военным опытом Берия знал изнанку любой артели: два вора, три пьяницы и один работник. Который на своем горбу тащит жбан с дегтем - смазку для колес русской государственной машины. Он слегка придурковат, от него ушла жена, его обсчитывает бухгалтерия, но он все идет и тащит.
   И в глазах всех присутствующих Волков видел, что в роли этого мужика придется выступать ему.
  

Глава 10

   Семнадцатого марта вместе с дипломатической почтой прибыло письмо от полпреда в Германии. Полпред утверждал, что немецкие войска пятнадцатого марта вошли в Прагу и начали занимать Чехословакию. Таким образом, подтвердилось то, что Сталин назвал "истерикой на коротких волнах". Два последних дня эфир был забит воплями на разных языках. Воплями о гитлеровском беспределе. Восемнадцатого марта Волков при очередной встрече с Вождем предложил начать подготовку к покушению на Адольфа Гитлера. В этом мире еще не додумались пользоваться снайперской винтовкой с крыши здания напротив. Можно даже это сделать не в Берлине, а в каком-нибудь Риме.
   - И что, стрелявшего не найдут? - спросил Берия.
   - Если он не воспользуется трассирующей пулей, то вполне возможно, что и не найдут. Но в нашем случае необходимо, чтобы его нашли. Это будет какой-нибудь чех. Еще лучше - англичанин. Да какая разница, кто это будет? В конце-концов, можно подкинуть труп со сквозной раной в области затылка. Вроде того, что мавр сделал свое дело - мавр застрелился. Главное, чтобы все поняли - это сделано во имя Мавритании.
   Сталин крякнул.
   - Хороший у вас план, товарищ Волков. Но я считаю, что Гитлера ликвидировать рановато.
   - А да! - с досадой произнес Андрей Константинович, - зверя пока трогать рано. Пусть немного Европу напугает. А потом, когда уже вся Западная Европа будет в штаны мочиться от страха - тут на сцену выйдет добрый дядя Джо с гранатометом и замочит супостата.
   - Какой дядя Джо? - не понял Берия.
   - Так американцы Иосифа Виссарионовича называть станут. Вскорости.
   Полные сарказма слова Волкова Сталин пропустил мимо ушей. Андрею Константиновичу даже показалось, что Сталин обиделся, но обиделся исключительно на тугодумство окружающих.
   - Да как же вы не понимаете, - сказал он, - что еще за самаритяне на мою голову! Устранить Гитлера - это только одна проблема. Необходимо, чтобы все эти англичане и французы, которых пока еще никто не тыкал мордой в дерьмо... необходимо, чтобы они все потеряли хотя бы часть своего могущества. Вот вы неделю назад, товарищ Волков, говорили о тактике "мелких пакостей". Есть мнение, что такая тактика будет наиболее правильной.
   - Что вы хотите этим сказать, товарищ Сталин? - удивился Андрей Константинович.
   - Ликвидировать нужно не Гитлера... пока не Гитлера. А его военачальников. Судя по документам, извлеченным из вашего аппарата, и внимательно мной изученным, один из наиболее ярких немецких стратегов - некто Гудериан. Без его решительных и умелых действий, возможно, не была бы так скоротечно завоевана Франция.
   - Возможно! - кивнул Волков.
   - А мы с вами не заинтересованы, чтобы Франция пала так быстро. Мы с вами не заинтересованы в немецкой молниеносной войне в польскую кампанию. Вот и будем потихоньку вредить. А пока наша промышленность нуждается в высокоточном немецком оборудовании, с Германией мы будем дружить. И пакт с ней подпишем. И поможем ей сырьем. И продовольствием.
   На лице Сталина было написано едва различимое самодовольство. Про себя Волков обозвал Вождя "генералом иезуитского ордена". Уж больно человек был мастером на всякие подлости! Вслух же он произнес:
   - Да уж, товарищ Сталин, не хотел бы я видеть вас в числе своих врагов!
   Во взгляде главы государства мелькнули непонятные искры, он смущенно откашлялся.
   - В нашем деле нельзя быть мягкотелым. Съедят! На что уж норвежцы - казалось бы, инертная нация. Так и те в двадцатых годах браконьерствовали в наших водах. На тюленей охотились. Пока пару эсминцев и подводных лодок туда не отправили, да они не потопили несколько норвежских карбасов. А вы сводки с Дальнего Востока не читали? Что творят японцы в наших территориальных водах! Вот, я слышал, что вы резко высказывались относительно флота. Мол, бесполезен он, денег много требует на содержание. Как же в такой ситуации без флота!
   Волков подумал про себя, что цитировать Жукова, конечно, хорошо. Но уж лучше цитировать умные мысли неизвестных людей, чем глупые - великих. А что Георгий Константинович считался великим полководцем - нет никаких сомнений. Ведь величие полководца прямо пропорционально количеству загубленных им жизней. Причем, не только чужих, но и своих.
   В середине марта он вступил во владение собственным корпусом - неприметным зданием в районе Китай-города. Должность Андрея Константиновича нынче именовалась так: инспектор при политбюро ЦК КПСС по чрезвычайным ситуациям. Звание у него осталось прежнее - комиссар госбезопасности второго ранга, но Берия ему как-то проговорился, что планирует решить с "хозяином" вопрос о переходе всех военизированных служб страны к единой системе званий. Чтобы, в первую очередь, избавить не самый грамотный в мире народ от извечной путаницы. А во вторую очередь, причесать под одну гребенку военизированные формирования. Не то получается, что капитан госбезопасности соответствует воинскому полковнику и военветврачу первого ранга.
   Под началом Волкова нынче работало двадцать человек прямого подчинения и несколько закрытых конструкторских бюро. Берия утверждал, что благодарен ему за то, что снял с его плеч часть ответственного груза, однако два раза в неделю Волкову приходилось появляться в Кремле и отчитываться перед "Хозяином" о состоянии дел во вверенном ему секторе.
   - Хорошо, хоть ежедневных планерок нет! - шутил Волков, усаживаясь поудобнее на неудобный пролетарский стул.
   Сталин долго его не задерживал. Выслушает, кивнет головой, скажет: "Карашо. Идите, работайте, товарищ Волков". Один раз в субботу пригласил в баньке попариться. Вся прислуга на ближней даче была удивлена. Обычно Иосиф Виссарионович мылся в бане один, даже отказывался от услуг профессионального грузинского банщика. Тело у Вождя Народов было сухое и все еще крепкое - они с Волковым исхлестали друг друга можжевеловыми вениками. Вероятно, что Сталин пригласил Волкова в баню с целью "полного осмотра".
   - Получается как, Андрей Константинович! - говорил он, сидя на широкой дубовой лавочке и вытирая голову махровой простыней, - мне шестьдесят и вам шестьдесят. Но по вам никогда не скажешь, если только по глазам.
   - Что поделаешь! - отшучивался Волков, - я ведь не совсем обычный человек. Самый первый мир, в который я попал (еще в юности) имел куда меньший естественный радиационный фон. В этом мире (очень, кстати, похожем на нашу Землю) практически в два раза меньше агрессии. Страны меньше воюют друг с другом, люди меньше ссорятся, на первых порах было очень странно. Когда мужик попадает себе молотком по пальцу - поморщится, и дальше работает. Без наших любимых проклятий и трехэтажных выражений. Век человеческий там в два раза длиннее.
   - Какой хороший мир, однако! - с чувством произнес Сталин.
   - Хороший! - подтвердил Волков, - единственный в нем есть недостаток. Цивилизация развивается очень медленно. Мы поначалу дивились. Сейчас там эпоха средневековья, если можно выразиться, этакий золотой век. Правда, там практически любой век так можно именовать. По сравнению с нашей Землей.
   Сталин встал из-за стола, прошелся по кабинету, разминая затекшие члены. Присел в кресло, достал из кармана кителя кисет и принялся набивать трубку. Задумчиво произнес:
   - Средневековье! Хм! Нету войн, а значит - нет развития. По моим наблюдениям, основное развитие Цивилизаций происходит в период войны, когда общество неистово желает выжить, и в желании своем производит интеллектуальный продукт гораздо интенсивнее, чем в мирное время.
   Волков потрясенно покачал головой:
   - Черт побери! Вы до этого додумались... сами?
   Сталин, недовольно фыркнув, разбросав по ковру мелкие табачные крошки.
   - Неужели вы считаете, что в наше время нет умных людей? Умных хватало во все времена... вы так не считаете. Уважаемый Андрей Константинович, я в курсе, что Вождь и Фюрер - это одно и то же, просто на разных языках.
   - Но почему бы двум странам-изгоям не объединиться в единое целое? Союзу СССР и Германии просто не было бы достойной альтернативы, вы не находите.
   Сталин рассмеялся. Негромко. Тоскливо.
   - Видимо, цивилизация все же против таких союзов. Слишком большие различия между взятыми курсами. До тридцать третьего года мы вполне могли бы, вполне. Но с Гитлером дружить невозможно. Он - дурак. Однако нужно отдать ему должное: дурак искрометный. Мне бы в наследство такую страну, как Германия, - мечтательно произнес он, выдыхая клубы дыма, - я бы из нее конфету сделал. А этого дурака здесь бы давно съели. Такой на один зуб... какому-нибудь Зиновьеву. Эти евреи бы его порвали... хе-хе!
   Волков вежливо посмеялся шутке Великого и Ужасного Сталина, посочувствовал Германии и обратил внимание вождя на тот факт, что в его мире после окончания войны Германия буквально через какие-нибудь тридцать лет вновь стала одной из ведущих в экономическом отношении стран. А вот СССР, к сожалению, развалился. Деление на республики по национальному признаку подвело, наверное. Между прочим, в конце двадцатого века Грузия с Россией были на ножах...
   - А чего не поделили? - спокойно спросил Сталин.
   - Грузия хотела лечь под Америку, а России не нужны были под боком американские базы.
   - Выходит, нам еще нужно и с Соединенными штатами что- то решать! - вздохнул вождь, - не дают, сволочи, жить спокойно!
   В течение получаса Иосиф Виссарионович информировал Волкова о том, что сильное государство рабочих и крестьян никому не нужно, что три четверти России до революции принадлежали иностранному капиталу. Права на разработку богатейших сибирских недр, исключительные права на всякого рода концессии, права на ловлю рыбы в Каспийском море, железные дороги - все принадлежало частному капиталу. Как по вашему, с чего они все взбеленились и организовали приснопамятную Интервенцию вдобавок к Гражданской войне? Такие богатства уплыли из рук французов, бельгийцев и англичан! Немцы, ясное дело, нынче не в том положении и сами после революции. А то бы к вышеуказанным народностям прибавились бы и немцы.
   - Владимир Ильич сильнейшим экономистом был, я ему не чета, - говорил тихонько Сталин, - мы при его жизни планировали совместное сотрудничество двух народов - немецкого и русского. Вы это уже предлагали, не так ли? Их промышленность плюс наше сельское хозяйство - повторимся, альтернативы бы подобному союзу не нашлось. К сожалению, не вышло. С фашистами нам не по пути.
   Поскольку Волков был уже "официальным" сотрудником Системы, Сталин предложил ему проехаться по Стране и собственными глазами увидеть и оценить темпы индустриализации. Мимоходом проверить несение службы гарнизонами и воинскими частями. Возможно, товарищу Волкову, как свежему человеку, бросятся в глаза некоторые недостатки. Недостатки присущи всем. Необходимо их выявлять и необходимо с ними бороться. Необходимо также отличать недостатки от вредительства. Если товарищ Волков где заметит какое вредительство, то может связаться по прямому проводу с ним или с Лаврентием Павловичем. Мелкое вредительство товарищ Волков может пресекать сам. После необходимо только отчитаться.
   Тем временем, запущенный с появлением Волкова процесс подготовки к суровым испытаниям начал давать первые результаты. Красная армия принялась понемногу избавляться от устаревших танков и самолетов, которые предполагалось сбывать за твердую цену на сторону, а вырученные деньги направлять на перевооружение и переоснащение войск современными средствами ведения боя. Пока реальных денег наблюдался лишь тонкий ручеек, времени прошло не так уж и много. Но общая концепция начала сдвигаться в сторону качества, а не количества. Танки БТ-2, БТ-5, Т-28, Т-26 и Т-35 предназначались для продажи в страны Азии и Ближнего Востока. Предварительная договоренность была достигнута даже с Ираном, хотя официальный Тегеран хлебал из британской миски. Что-то такое пронюхали турки, потому что турецкий посол намекнул монгольскому послу, что его страна готова платить по пятьдесят тысяч рублей за Т-28 и сорок тысяч - за БТ-5. Только вот приобретать танки они хотят через посредника - Монголию. Потомки Сухэ-Батора раздумывали недолго, а затем сдали турок с потрохами Иосифу Виссарионовичу. Несколько сотен танков втихаря друг от друга решили закупить страны Южной Америки. Сталин укрепился духом и долго думал, какую технику сбывать с рук в первую очередь.
   Со средним танком Т-28 можно было бы и подождать, пока Харьковский завод не переключится на выпуск легендарной "тридцатьчетверки". Волков категорично советовал от всего разнообразия моделей оставить лишь БТ-7, а от остального хлама избавляться к чертовой матери. Прейскурант был очень прост: Т-35 - семьдесят пять тысяч (ну и что, что он стоил за сотню - реальной пользы от него никакой, их всего шесть с половиной десятков), Т-28 - пятьдесят, БТ-5 - сорок тысяч, а остальную мелочь сдавать по двадцать вместе с "зипом" и считать удачей, если будут брать.
   Согласно приблизительных расчетов стоимость производства среднего танка Т-34 приближалась к двумстам тысячам рублей. Харьковскому заводу доводилась задача: во втором полугодии начать их серийный выпуск и к первому января следующего года выпустить двести единиц. Заточенный под паровозы и легкие танки ХПЗ принялся лихорадочными темпами закупать за границей металлорежущие станки и прочее оборудование высокой точности. Цеха, в которых прежде собирались легкие танки, стали в спешном порядке расширять для достижения проектных мощностей - двух с половиной тысяч танков в год. Бронекорпус для танка планировалось изготавливать на Николаевской судостроительной верфи. Для подготовки деталей бронекорпуса было решено привлечь специалистов Мариупольского завода имени Ильича. Тем временем конструкторское бюро Кошкина доводило до ума комплект чертежей "тридцатьчетверки" и технологию изготовления, а попутно начинало работать над более совершенной моделью - Т-34-85 образца 1944 года. Под производство усовершенствованной модели нарком тяжелой промышленности Малышев предложил использовать мощности Сталинградского тракторного завода, которому попутно предлагалось увеличить производство тракторов и тягачей. В Сталинграде принялись строить новые цеха.
   Для работы же над новым секретным объектом "А-50" (такое название дало своему будущему детищу новое конструкторское бюро) была создана творческая группа в составе конструкторов Котина, Духова и Ермолаева. Они обосновались в Ленинграде, где находились самые лучшие и квалифицированные специалисты. Под объектом "А-50" подразумевалось создание по чертежам, слитым с ноутбука Волкова, танка Т-54А, имеющего фантастические пока характеристики, вооружение, бронирование и двигатель. От разработки проектов "КВ" и "СМК" решено было отказаться и все силы конструкторов сосредоточить на разработке двигателя В-54, нарезной пушки Д-10Т, вертикального стабилизатора, торсионной подвески с лопастными гидроамортизаторами и еще множестве различных мелочей. В процессе подготовки к выпуску опытного экземпляра несколько конструкторских бюро разных заводов страны получили заказы на освоение танковых компонентов. Горьковский заводу N92 получил заказ на разработку нарезной пушки, челябинский тракторный завод должен был заниматься торсионной подвеской, а специалистам ленинградского завода "Русский дизель" предлагалось поломать голову над новым типом двигателя, который вообще-то представлял собой дальнейшее развитие знаменитого В-2. Для изготовления бронекорпуса и некоторых других агрегатов планировалось привлечь мощности еще нескольких ленинградских предприятий, в частности Ижорского и Металлического завода.
   Много работы предстояло провернуть в области радиофикации боевых машин. Не только танков, но и самолетов. В современной войне значение рации трудно переоценить, ибо лишенные "органов чувств" железные монстры уподобляются ослепленному Одиссеем циклопу. Известны даже комические случаи, когда летчикам приходилось высовывать из кабины ногу, подсказывая неопытным товарищам, что нужно убрать шасси. А товарищ на земле набрасывается с кулаками, дескать, вы обозвали его "сапогом".
   На год раньше времени пришлось Сталину вводить драконовские меры об укреплении трудовой дисциплины, о порядке увольнения административно-технического персонала и о переходе на восьмичасовый рабочий день с шестидневной рабочей неделей. Следовало отдать Вождю должное - на эти меры он пошел с неохотой, ворчал, что советскому человеку и в гробу отдохнуть не дадут. То, что подобные меры вызваны острой политической необходимостью, поймет едва ли один из десяти, а вот перемывать кости Отцу Народов станут через одного. Кто надо донесет куда надо, и недовольными станут наполняться учреждения Наркомата Внутренних дел. Чтобы этого не случилось, лично Берия подготовил секретную записку для внутреннего пользования, но эффект от нее ожидался мизерный. Не все следователи сочтут за труд досконально разбираться в грехах арестованных, опять следует ожидать новую волну "шпиономании".
   Охренев от всех, свалившихся на него забот, Волков принял предложение Сталина и решил посетить Киевский Особый военный округ (КОВО), а так же Западный Особый Военный Округ (ЗапОВО), с территории которого и попал в это тревожное Время. Берия целиком и полностью одобрил решение Волкова, однако предложил ему отправиться во главе группы компетентных "товарищей". Сесть в спецпоезд из пяти-шести вагонов и по железной дороге отправиться по маршруту: Москва - Смоленск - Минск - Бобруйск - Мозырь - Коростень - Шепетовка - Проскуров - Каменец-Подольский - Винница - Умань - Киев - Брянск - Москва. Андрей Константинович выразил сомнения в целесообразности подобной "кругосветки". Нет, он был не против посещения древнерусских городов, но его сильно тяготила свита и излишний в таких случаях официоз.
   - Что я там наревизорю? - возмущался он, - учебные тревоги, проверки и штабные тренировки, братцы, в наше время были визитной карточкой частей.
   При этом Волков в лицах вспомнил свои молодые годы. Вечернее построение базы на плацу. Суровый рык командира базы: "Внимание, завтра в пять пятьдесят утра, внезапно будет объявлена учебно-боевая тревога. При этом будут присутствовать три рыла из штаба в звании... предположительно полковников. Чтобы мне, сукины дети, спали в х\б и первым делом ринулись в оружейку - получать оружие. Водители получают оружие первыми и выгоняют из боксов все, что стоит на четырех колесах, отгоняя за пятьсот метров от расположения части. Все, что не передвигается своим ходом, вытаскивается на жесткой сцепке. Зампотех! Хоть этого триппера у нас хватает? Приветствуется маскировка на местности. Это не значит, что вы в гражданских шмотках становитесь в очередь за пивом!"
   - Нет уж, увольте! - хмыкнул генерал-инспектор, - я уж лучше прокрадусь инкогнито. Иначе пользы от моего вояжа не будет никакой.
   - Только не забудьте, - сказал на прощанье Берия, - у нас пока еще социализм только строится. Могут где-нибудь тихонько инспектора и прихлопнуть. Особенно, если заметит что-нибудь этакое... нежелательное. Это на словах наши руководители - все, как один, коммунисты. А на самом деле они пока еще средневековые феодалы.
   В итоге было решено, что отправится Волков вдвоем со старшим майором Кречко. Ивана Михайловича отозвали откуда-то из-под Нижнего Тагила специальным приказом Берии (чем мог заниматься там пузырь в чине армейского генерала - неизвестно), и откомандировали в распоряжение Волкова. Кречко был битый волк и стреляный воробей в вопросах ревизий и тайных, а также явных проверок. Волков был сам по себе волчара; на его памяти это была служба в четвертом временном поясе, но все-таки русской армии, обладающей всеми достоинствами и недостатками, наслоившихся друг на друга еще со времен Рюрика. Путешествие двух генералов без какого-либо денщика в принципе невозможно. Салтыков-Щедрин, Михаил свет Евграфович убедительно доказал это в одном из своих памфлетов. Посему в эту затею Волков взял и личного адъютанта - Алексея Приходько, который был родом из-под Кременчуга и вполне мог пригодиться в качестве толмача. Это сказал сам Волков, а он в этой реальности пока проявлял себя, как человек исключительной серьезности.
   Стояла середина апреля. Кречко предложил тронуться в путь по обратному маршруту: Москва-Брянск-Киев-Каменец Подольский-Мозырь-Минск-Смоленск-Москва.
   - В Белоруссии еще весенняя распутица, в то время, как на Украине уже тепло и сухо, - говорил он.
   - В Белоруссии - Пономаренко, а вот на Украине - Хрущев, - покачал головой Волков, - Никиту Сергеевича надо оставлять напоследок. Иначе я ни за что не отвечаю. Пока еще он царствует в Киеве, но уже есть решение... есть решение. И под это решение необходимо подвести хоть какое-то теоретическое обоснование. Ставка в нас верит, но требует доказательств.
   - Какая Ставка? Каких еще доказательств? - не понял Кречко.
   - Вы когда систему Полоцкого укрепрайона осматривали, у вас замечаний не наблюдалось? - ехидно спросил Андрей Константинович.
   Кречко возмущенно фыркнул. Замечаний не наблюдается только у того, кто ничего не замечает. Недостатков на укрепрайоне хватало. Как по материальной части, так и по части личного состава. Полоцкий УР ему показался не совокупностью батрайонов, а каким-то кулацко-хуторным хозяйством. Быть может, такое мнение сложилось у него оттого, что инспектировать УР пришлось зимой, то есть, в то время, которое самой природой отведено человеку для отдыха? Все эти печки-лавочки, русалочьи песенки, вечерние посиделки под гармонику - старший майор Кречко представлял службу на укрепрайоне вовсе не так. А как? Хрен его знает, но не так. Поэтому его деятельная натура воспылала активностью, когда представилась возможность сопровождать Волкова в этой "кругосветке".
   - В тот раз был начальником я, теперь - вы, - говорил он, удобно устраиваясь на нижней полке купейного вагона курьерского поезда Москва-Смоленск, - на вас и вся ответственность ложится. Боже, как приятно - ни за что не отвечать и путешествовать по России-матушке! Алексей, что же вы коситесь на верхнюю полку? Никто вас не заставляет в светлое время суток находиться там! Присаживайтесь вот рядом с нами, чай не царские генералы - за чуб таскать не станем. Что там отвалили товарищу генерал-инспектору в качестве сухпайка? Нам, старшим майорам, это весьма интересно.
   - Да полно вам! - протянул Волков, на миг отрываясь от рассматривания перрона, - за четыреста километров успеете еще сухпаек стрескать. Иван Михайлович, сколько я вас знаю, так вы всегда в дороге что-то жуете. Я больше, чем уверен, что и завтра в пять утра вы будете что-нибудь жевать.
   - Пока жую - я жив! - парировал Кречко, - а вообще, вы со мной только второй раз едете.
   - Ну, кажется, договорились! - протянул Андрей Константинович, - "я с вами" - это в тот раз, а сегодня "вы со мной". Ладно, наливайте по коньяку, а то этот бесполезный треп лично меня начинает утомлять.
   Кречко обрадовано крякнул, подтверждая свою фамилию, а затем протянул фляжку с коньяком "Двин" Приходько.
   - Банкуйте, молодой человек! Вот у меня и рюмки с собой есть. Походные мои, бесценные мои. Себе рюмочку тоже не забудьте, мы в этом деле конформисты. Сказано: "товарищ генерал", значит я вам товарищ, Алеша.
   - Эй! - поправил со своего насеста Волков, - генерал тут, типа, я. И командую тоже я. Слушай мою команду, господа чекисты: отставить употребление горячительных напитков до полного отправления поезда! Алексей, накрывайте на стол, а не то наш товарищ старший майор сейчас похож на голодного бедуина...
   - Минутку! Меня еще никто не сравнивал с бабуином! - возмутился Кречко, - возможно, налицо некоторый диссонанс между отполированными сапогами и постной физиономией, но...
   - Бедуин, товарищ старший майор, - это араб-кочевник. Обычно на верблюдах по пустыне передвигаются, - пояснил эрудированный адъютант.
   - Эх, Приходько! - вздохнул Кречко, пожирая глазами фляжку с коньяком, - когда вы такой умный, то объясните мне: когда наш злой генерал разрешит нам дрябнуть коньяку? Андрей Константинович! Ну, ладно, я перетерплю. Но ведь паренек первый раз в дороге. Как не выпить?
   В купе деликатно постучали, а затем в дверь просунулась сконфуженная рожа проводника:
   - Товарищи командиры, прошу прощения. Тут одной женщине места не хватило... какая-то ошибка с билетами. А у вас одна полка не занята. Не разрешите ли...
   Кречко с ужасом глянул на Волкова. В его понятии коньяк ну абсолютно не стыковался с женщинами. Предвкушаемое одиночество начало трещать по швам. Волков не обратил никакого внимания на первородный ужас в глазах старшего майора, вскочил и одернул на себе френч.
   - Приходько, продолжайте. Иван Михайлович, подберите челюсть. Представьте, что в такой ситуации оказалась ваша жена.
   - Боже упаси! - прошептал Кречко. Волков благосклонно кивнул.
   - Конечно, мы готовы потесниться. Красная Армия не обижает собственное население, а всячески его защищает.
   Проводник извернулся бедрами, скорчил под фуражкой уксусную мину, но промолчал. Старший майор хрюкнул:
   - Ну вы и загнули, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга, ну вы и загнули, товарищ генерал-инспектор! Маяковский отдыхает рядом с вами.
   - Я тоже в юности стихи писал, - признался скромно Волков, - особенно, про всякие там дальние страны и чудесных зверей. Как-то раз мое стихотворение даже в "Пионерской правде" напечатали. Только вот нецензурную лексику многоточием заменили. Идиоты, такие стихи испортили!
   Кречко изумленно смотрел на своего разоткровенничавшегося "патрона". Приходько жадно ловил каждое слово, для него Волков был вообще - кумиром, типа Джона Леннона. И впрямь, харизма из нашего Волкова так и перла - словно из рок-звезды конца двадцатого века. Общение с ним было сверхинтересным - это признавал и Берия, и (в узком кругу) даже Иосиф Виссарионович. Он по-особенному строил предложения, беззастенчиво пользовался гиперболами и эпитетами, правильно склонял имена собственные и нарицательные, умело обходил грамматические ловушки. Общение с Волковым было как глоток свежего воздуха, слава богу, в ту пору не было диссидентов - иначе Волков был бы объявлен прозападной версией советского комиссара.
   Приходько прекратил нарезать балык и попросил:
   - Андрей Константинович, а прочесть можете что-нибудь? Из раннего...
   Волков хмыкнул. Да пожалуйста!

ЛЕГЕНДА О САЙМОНЕ

В моем словаре нету слова "Любовь",

В моем словаре только слово "война".

А как называть, когда пьют твою кровь

С таким видом, словно жалеют вина.

В моем словаре нету слова "Рассвет",

Лишь ночь, да туманы далеких костров,

Которые, вот уже тысячу лет,

Заслоняют руины родных берегов.

И, может, я не понимаю людей,

Красивых иллюзий и радужных слов,

Но ты мне поверь, что я знаю людей,

Которые там расстреляли любовь.

И, если вдруг встретив меня на заре,

Ты ждешь, что я радостно крикну "Привет!"

То ты извини, но в моем словаре

Таких выражений давно уже нет.

Лишь злоба и подлость, коварство и грех;

Мне вслед плюют села и города,

Но если однажды услышат мой смех,

Пусть знают - я плачу о синих китах.

В моем словаре нету слова "Прощай",

Один лишь небрежный кивок головы.

И, может быть, мне и знакома печаль,

Но в моем словаре нету слова "Увы".

   Последние строчки он дочитывал, стоя лицом к окну, упершись в стол обеими руками и задумчиво глядя на серое здание багажного отделения. Кречко откинулся на стенку купе и полулежал с закрытыми глазами. Как и всякому человеку, далекому от искусства, ему любые стихи были в тягость. Но когда читает начальник - это святое. Приходько сидел на краешке полки и с жадностью внимал. Никто из них не заметил, что уже буквально три минуты в раскрытой двери их купе стоит миловидная женщина лет тридцати пяти и недоуменно вслушивается в строки стихов.
   - Кто же автор? - недоуменно воскликнула она,- я очень люблю стихи, но это стихотворение ни разу не слышала. Или оно... из неодобренного? Ой, простите! Здравствуйте, товарищи военные!
   - Здравствуйте, товарищ женщина, - как то неловко ответил Кречко. Волков скривился, но выдал не лучше:
   - Здравствуйте-здравствуйте. Проходите, не стесняйтесь.
   Он был при общевойсковых знаках различия, а вот Кречко щеголял в "гэбэшной" форме. На всякий случай они решили разделиться. К общевойсковой форме больше доверия, а "гэбистов" больше боятся. Вошедшая в их купе женщина наверняка в своей жизни о страхе перед представителями армии знала лишь понаслышке. Левая рука ее была занята дамской сумочкой, а правая сжимала чехол, в котором находился некий музыкальный инструмент в форме гитары. Если гитара была под стать чехлу, то она наверняка должна быть очень дорогой. Простые музыкальные инструменты в бархатных чехлах не возят.
   Женщина была пострижена по последней московской моде; на нешироком, но выразительном лице ее слева от маленького носа было небольшое родимое пятно, размером с булавочную головку. Над верхней губой выступили капельки пота - в вагоне было натоплено. Темно-синяя сорочка и длинная (значительно ниже колен) юбка шоколадного цвета дополняли портрет незнакомки. Волосы у нее были русые, а выглядывающие из-под юбки лодыжки - словно выточенные из дорогого мрамора. На ногах ее были изящные дамские ботиночки на длинной шнуровке.
   - Полагаю, что вы не обидитесь, если я вам уступлю свое место, - Андрей Константинович вылез из-за стола, - позвольте представиться: комиссар госбезопасности 2-го ранга Волков Андрей Константинович.
   - Света! - протянула руку Волкову женщина, - Полякова Светлана. Преподаю в консерватории по классу фортепиано, хотя больше всего люблю играть на гитаре. Еду на выходные к тетке в Смоленск.
   - А я - Иван Михайлович, - представился Кречко, - имею звание старшего майора.
   - А молодой человек?
   - Адъютантом я у товарища Волкова, - покраснел парень, - Алексеем меня звать. Если в дороге захотите чайку испить, с удовольствием вам принесу.
   "Господа генералы" засмеялись.
   - Ишь, какой адъютант нынче прыткий пошел! - покачал головой Кречко, - не смущайтесь, Алексей. Девушки - они внимания требуют.
   Светлана задумчиво сдула со лба прядь волос. Девушкой она себя давно не считала, молодого человека по имени Алексей была старше на дюжину лет, а вот моложавый комиссар ей понравился. Сколько же ему лет? Сорок? Пятьдесят?
   - Спасибо вам огромное! - поблагодарила она, - я как-то не дружу с верхними полками.
   - Не за что! - сказал Волков, - в детстве я любил ездить на верхних полках. Никому не мешаешь ты и никто не мешает тебе.
   Пока расположились, пока перезнакомились, поезд тронулся. За окном стало темнее от дыма паровоза, запах которого проникал даже через затворенное "на зиму" окно. Кречко сопел в своем углу, делая Алексею какие-то странные знаки и указывая глазами на почти накрытый стол. Показывал четыре растопыренных пальца, намекая, что количество пассажиров купе увеличилось на одного (одну). Алексей вопрошающе посмотрел на Волкова и принялся заканчивать сервировку "по-походному". В это время Светлана и Волков разговаривали о поэзии. То есть, Светлана разговаривала, а Андрей Константинович следил, чтобы не ляпнуть что-нибудь этакое... из Евтушенко или Вознесенского. Которых, в принципе, и не читал никогда. Ему больше был понятен Есенин, нежели "буревестники" его современности.
   - Андрей Константинович, мы ждем команды! - напомнил истосковавшийся Кречко.
   Волков очнулся от переполнявшей его душу лирики и плотоядно посмотрел на сервированный стол.
   - Прошу вас, уважаемая Светлана...
   - Леонидовна, но это не существенно!
   - Светлана Леонидовна, присоединяйтесь к нашему столу, - простодушно сказал он, - пока едят солдаты спокойно дети спят.
   - Не поняла? - очаровательно выстроила брови "домиком" женщина.
   - Гиперболическая аллегория, - наморщил память Волков, - прошу не путать с параболической антенной.
   За ужином много разговаривали о музыке и живописи. Разговаривала Светлана, а остальные мужчины ей внимали. В этой области разговор мог поддержать только Андрей Константинович, да и тот боялся попутать эпохи и рассказать о становлении русской школы живописи в начале восемнадцатого века под руководством французских мастеров. Особенно, когда в отечественной истории никогда и ничего подобного не наблюдалось.
   После ужина военное красноречие убедило Светлану достать гитару из футляра и спеть несколько романсов. Голос у нее был низкий и бархатистый, чуть ниже чем у Жанны Бичевской. "Окрасился месяц багрянцем" в ее исполнении был очень неплох. Этакие сочные переливы, заставляющие разгибать мужские спины и втягивать намечающиеся животы.
   - Я тоже немного на гитаре играю... играл, - признался Волков.
   - Ну, так спойте что-нибудь, - предложила Светлана.
   Кляня себя за свою непредусмотрительность, Андрей Константинович взял шикарный инструмент и к своему удивлению обнаружил на нем семь струн.
   - У-у! - сказал он, - это - неправильная гитара. Я только на шестиструнной играть умею... умел.
   Тут он понадеялся, что его оставят в покое. Но Светлана слегка наморщила свой очаровательный лобик и сказала, что это - беда поправимая. Конечно, у нее дома есть всякие гитары, но для того, чтобы превратить семиструнку в ее испанский вариант не надо быть Страдивари. Снимается самая верхняя струна и строй гитары перестраивается из Ре-Си-Соль в Ми-Си-Соль-Ре-Ля - вот и все дела. Только ей интересно вот что: шестиструнная гитара - штука в стране редкая. Не всякий преподаватель по классы гитары ей владеет. Очевидно, что товарищ Волков исполнял свой интернациональный долг в Испании и там пристрастился к шестиструнке?
   - Лично товарищ Баамонде играть учил! - фыркнул Волков, - я ведь не невесть какой игрок...
   - Не прибедняйтесь, товарищ командир! - засмеялась Светлана, протягивая настроенный под шесть струн инструмент.
   ...До половины одиннадцатого в купе была тишина. Игрок Волков был неважнецкий, певец... певец и вовсе не ахти. Но песни Высоцкого, Цоя, Шевчука, Макаревича, Григоряна (естественно, исполнявшиеся впервые) не оставили равнодушным даже Ивана Михайловича. Когда же под занавес Андрей Константинович спел несколько хитов "Арии" и "Мастера", публика была в культурологическом шоке. В открытых дверях купе теснилась молодежь, жадно внимавшая текстам, временами извергавшая религиозные стоны и вздохи.
   - Прошу прощения, время уже позднее. Да и я гитару несколько лет в руки не брал.
   Он смущенно потряс опухшими пальцами левой руки. В прошлой реальности они с Иннокентием Симоновым частенько играли на две гитары: Симонов вел соло, как наиболее виртуозный музыкант, а на долю Волкова доставался ритм.
   - Товарищ командир, ну пожалуйста, еще одну - попросили пассажиры. Волков грустно улыбнулся и подул на пальцы. Митяева не мешало бы в финале.
  

Изгиб гитары желтой ты обнимешь нежно,

Струна осколком эха пронзит тугую высь.

Качнется купол неба - большой и звездно-снежный.

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

   В половине первого вагон спал. Лишь у окна напротив их купе Светлана строго допрашивала комиссара госбезопасности. Сам того не зная, он произвел маленькую революцию в музыке.
   - Вы кто? - спрашивала она его, - брат Стрелки из кинофильма? Не может быть, чтобы были такие песни, о которых я не знала.
   - Почему? - простодушно спросил он.
   - Потому что автору или Сталинскую премию давать надо, или его арестовывать. Пока подобное творчество не одобрено наркоматом по культуре - это я вам как профессионал говорю. Признайтесь, что это - ваши песни, не правда ли, товарищ командир?
   - Не мои... приятелей.
   - Талантливые у вас приятели, я вам скажу! - восторженно прошептала Света, - надеюсь, у них все благополучно?
   Он задумался.
   - Относительно. А как с вами? Почему такая молодая, симпатичная, и без мужа путешествует?
   Светлана горько вздохнула:
   - Не всем принесло славу испанское небо. Муж мой пилотом "Чайки"... был. Два года уже... как был. Зачем нам нужна была эта Испания, Андрей Константинович? Что мне говорить детям?
   Волков сжал губы и пристально посмотрел на нее.
   - Света, летчику нужно летать. А боевому летчику - вдвойне. Иначе нельзя. А вдруг война - его собьют в первом же бою...
   - Я все понимаю... но ведь сбили его где-то там. Далеко! Он ведь не Родину защищал!
   - Защищал, Светлана Леонидовна. Если бы ваш муж вернулся, то он смог бы подготовить много молодых пилотов. Неправда, что он погиб бесцельно. Цель есть всегда, просто иногда она замаскирована. Конечно, вам от этого не легче, но лучше пусть дети знают, что папа разбился на войне, а не отравившись суррогатным спиртом. Мало ли гибнет народу в мирное время!
   "Утешил, как мог!" - ругал себя последними словами Волков. Светлана ворочалась где-то внизу, а он лежал камнем на своей верхней полки и до боли в ушах вслушивался в перестук колес. Оно негаданно нагрянет, когда его совсем не ждешь! Проклятое либидо! Проклятое время! Проклятая доля!
  

Глава 11

   Древнерусский город Смоленск Волков признавал за древнебелорусский, ибо основан он был племенами кривичей - одним из четырех племен славян, официально считавшимися родоначальниками современных белорусов. Мысли свои он держал при себе, чтобы не зачислили в шовинисты - в тридцатые годы это было легко. В середине девяностых от таких мыслей отдавало тухлятиной, но некоторые особо передовые господа считали национализм особой степенью любви к Родине. Андрей Константинович считал, что россиянам легко упрекать младших братьев в национализме - ведь это не от их пустошей отрезали Белосток, Ковно, Вильно, Коростень, Смоленск и Брянск. Это славянофилы Коминтерновского разлива щедрою рукою дарили белорусские земли Польше, Литве и Украине, не менее щедрой рукой забирая оставшееся от дележки себе. А двести семь тысяч квадратных километров обзывались пятью Нидерландами, семью Бельгиями и восьмидесятью Люксембургами, но ни одна сволочь не обозвала Белоруссию одной третью Украины, десятой частью Саудовской Аравии и сотой частью бывшего СССР!
   По "скромным" подсчетам комиссара госбезопасности 2-го ранга площадь его родной страны была лишена законных ста тысяч квадратных километров, которые ох как пригодились бы после развала Советского Союза. В свое оправдание он частенько приводил брянских бабок, разговаривающих на чистейшем белорусском языке (восточной его разновидности) и карту какого-то "прохвессора", датированную 1903 годом. На карте контуры "западной окраины России" совпадали с самыми смелыми его мечтами, правда, там не было Бреста. Своими потаенными мыслями он не делился ни с кем, но при случае кое-какие земли своей родине бы отписал. Хотя бы те, что "исторически сложившись".
   Столица кривичей была по-российски мрачна и неприветлива. Вокзальные куранты покосились и облезли, громадина здания самого вокзала также не блистала свежестью. У молодой страны, волею судьбы вступившей на прогрессивный путь развития, пока не хватало масляной краски для многочисленных своих вокзалов. Краска нужна была для танков и самолетов, эсминцев и крейсеров. Волков с сопровождающими вышел из теплого вагона в промозглое раннее утро и вспомнил, как в детстве не любил Тургенева. Ровно, как "упоительны в России вечера, так же омерзительно ее сырое утро. Даже если не употреблял вечером.
   - Прямо не Смоленск, а Лондон какой-то! - зябко повел плечами Андрей Константинович.
   - Вы были в Лондоне? - спросил Кречко. Он спешно дожевывал печенье и запивал его водой из фляжки.
   - Только в Париже. Но это практически рядом. По нашим меркам. Ближе, чем от Москвы до Смоленска, однозначно.
   Из вагона спрыгнула Светлана со своим минимумом багажа и гитарой в футляре. Все насупились, ибо прощались навсегда. В этой жизни встретиться им, скорее всего, не придется.
   - Что же, товарищи военные, - грустно улыбнулась она, - вы - самые лучшие попутчики, которые только может послать судьба. Прощайте!
   Волков галантно поцеловал даме ручку. "Точно, в Париже был!" - подумал Приходько. Кречко решил, что жест его коллеги вовсе не выглядит вычурным и принужденным. Это была, прежде всего, дань уважения красивой женщине. Все трое отдали Светлане честь, она кивнула и быстро скрылась в сыром тумане. Отцепленный паровоз выпустил солидную порцию пара, обдав им и без того отсыревший перрон, а затем под монотонное "чух-чух" укатил на запасной путь.
   - Вот мы и в Смоленске! - выдохнул полной грудью Кречко, - может, зайдем к начальнику вокзала - чайку попьем?
   - Ага! - отозвался Волков, - а тем временем начальник вокзала предупредит комендатуру, а уж комендатура поднимет на ноги всех. Кстати, сколько воинских частей насчитывается в городе?
   - Несколько. Нам во все не нужно - все равно, необходимых результатов это не принесет. Круговая порука, понимаете ли...
   - Понимаем. У командира части много врагов и мало друзей. Отправимся... куда поближе.
   Смоленск был современным городом, поэтому в этот ранний час им удалось взять такси. Здесь же Волкову пришла в голову удачная мысль, что ревизию стоит начать не с самой близкой воинской части, а с самой отдаленной, располагавшейся где-то на окраине, едва ли не в пригороде.
   - Опыт мне подсказывает, что в самой близкой части все будет на уровне, - разъяснял он Кречко, - а вот на периферии что творится? Что там у нас за часть?
   - Семнадцать-девяносто два, - лаконично ответил Иван Михайлович.
   - А конкретней? - Кречко пожал плечами и подбородком указал на водителя. Однако тот буркнул:
   - Отдельный саперный батальон. Это каждый в городе знает.
   - Вот вам и готовый кандидат в колымские степи! - воскликнул Кречко. От испуга водитель дернулся, автомобиль вильнул и едва не врезался в столб освещения.
   - Смотри, не дрова везешь! - буркнул Волков, - и не болтай языком попусту. Всякие люди могут воспользоваться услугами такси.
   Испуганный водитель ответствовал предательски дрожащим голосом:
   - Так ведь это... товарищи командиры, вы ведь свои?
   - На нас что, написано? - рявкнул Кречко, - вот законопатили бы тебя лет на пятнадцать - были бы свои! Да не дергайся ты, за дорогой следи!
   Успели как раз в тот момент, когда в спокойный, безмятежный сон бойца врывается ненавистный крик дневального: "Рота, подъем!" В это мгновение организм совершает стремительный скачок от состояния глубокого сна к состоянию активной бодрости. Спустя несколько минут ты уже несешься по направлению к спортгородку, еще толком не проснувшись и не соображая ничего. Волков вспомнил свою карантинную юность, когда он задал невинный вопрос командиру взвода:
   - А не вредно ли так быстро организму переходить из одного состояния в другое?
   На что многомудрый старший прапорщик Шевенко похлопал новобранца по плечу и привел пример автомобиля и собаки. Спящая на дороге собака просыпается, когда ее коснется колесо быстро едущего автомобиля, и успевает отпрыгнуть в сторону. После чего снова ложится спать.
   - Вот когда вы, боец Волков, достигните скорости реакции этой собаки, тогда я лично освобожу вас от утренней зарядки.
   - Но ведь, товарищ старший прапорщик, не раз видел, как собаки попадают под колеса...
   - Это они в состоянии бодрости и от беспросветной своей дурости. Пробегите-ка три круга вокруг спортгородка, бегом марш!
   Бледный от бессонной ночи дежурный по части бдительно потребовал документы у неожиданных визитеров, затем вытянулся по струнке и доложил о состоянии дел в батальоне.
   - Разрешите уведомить командира части? - старший лейтенант ел глазами телефон, а по спине его тек холодный пот.
   - Зачем? - спросил Волков.
   - Так ведь сегодня - воскресенье! Товарищ майор Беспрозванный отдыхает!
   - Ну и пусть отдыхает, - равнодушно произнес проверяющий, - меня, собственно, бойцы интересуют. У вас сегодня подъем на полчаса позже? А обычно?
   - Обычно - в шесть.
   - Ну-ка, постройте мне батальон вместе с вверенным ему имуществом и техникой. Полчаса вам хватит?
   Рот дежурного по части несколько раз беззвучно открылся, точно у глубоководной рыбы при виде цветного телевизора "Радуга", но ему хватило мудрости рявкнуть "так точно" и упасть на телефонный аппарат.
   Полчаса не хватило. Через сорок минут перед ошалевшими солдатами и сержантами прохаживался некий типус в форме командарма второго ранга в сопровождении хмурого дядьки из госбезопасности. Дядька с неодобрением посматривал по сторонам; встретившим его прямой взгляд сержантам было стыдно за то, что они родились на свет божий. Наконец, Волков взглянул на часы.
   - Итак, наши сорок человечков и восемь лошадок построились! Хорошо! Сорок человечков уложились в сорок минуток, а теперь внимание, вопрос: во сколько уложится миллион человечков? Правильно, такую армию прихлопнут в первый же месяц!
   "Человечков" было вовсе не сорок, а почти триста, но все промолчали. Люди - потому что боялись, а лошади - по привычке. Сзади от каждой саперной роты располагалась техника: грузовички, тягачи, специализированные автомашины-летучки. Проверяющие отправились придирчиво изучать технику и то, что цепляется к лошади со стороны хвоста. Дежурный по части про себя молился лишь об одном: чтобы не отобрали ТТ, чтобы на закате дня можно было сдать это гребаное дежурство и застрелиться где-нибудь у неохраняемых складов. Чтобы злые дяденьки не взяли его под белы рученьки и не отвели в камеру, где спрятанным в валенке кирпичом сотрудники НКВД выскажут свою извечную неприязнь к внутренним органам. К его, старлеевским внутренним органам.
   Под конец проверки в часть заявился начальник штаба батальона капитан Смирнов. Уяснив для себя, что происходит, он взволнованным строевым шагом подбежал к Волкову.
   - Товарищ командарм второго ранга, начальник штаба батальона капитан Смирнов! Разрешите представиться?
   - Так вы уже вроде как представились, - удивленно ответил Волков, - или вы на тот свет торопитесь? Не спешите, товарищ капитан, туда не опаздывают.
   - Какие будут замечания? - спокойный тон проверяющего Смирнова не успокоил. Он приплясывал возле командарма, как жеребенок возле кобылы.
   Проверяющие обменялись многозначительными взглядами.
   - Замечаний пока два. Первое: хотелось бы, чтобы ваш батальон быстрее реагировал на сигнал тревоги - в целях повышения собственной живучести, естественно. Ну, и второе: что-то мало техники и вспомогательного имущества. Насколько я понимаю, у саперов кроме личного оружия, должно быть еще кое-что...
   - Товарищ командарм второго ранга! - взмолился капитан, - так ведь мы сколько раз заявку на доукомплектование отправляли в штаб округа! Разрешите вызвать командира части, майора Беспрозванного?
   - Давайте! - отеческим тоном разрешил Волков.
   Капитан побежал в штаб. Тем временем Кречко отправился бродить по территории части практически в гордом одиночестве. Из офицеров в расположении были лишь дежурный по части и начальник штаба. Из рядового и сержантского состава в сопровождающие никто набиваться не рискнул. Иван Михайлович обогнул конюшню и гаражи, и оказался на территории ПТО. Из раскрытых помещений ремонтной мастерской несся суровый сержантский рык. Заинтригованный, старший майор отправился туда.
   - А ну, давайте поживее порядок наводите! - орал здоровенный парень в промасленной спецодежде, - мало нам работы было, так еще какая-та шишка из Москвы прикатила. От...ет, как отстирает! Всех начальников опять поснимают к чертовой матери!
   По мастерским суетились личности в комбинезонах, нервно сжимая в руках веники и совковые лопаты.
   - Если начальники соответствуют, то никто их не поснимает! - заявил Кречко, выходя из тени, - здорово, орлы!
   Бойцы ремвзвода побросали дворницкий инвентарь и замерли в позах "смирно". Сержант кашлянул и исподтишка показал им кулак.
   - Здравия желаем... товарищ... ау-ау!!!
   - Здравия желаем, товарищ старший майор! - опытный глаз сержанта рассмотрел знаки различия гэбэшника.
   - Порядок наводите?
   - Так точно!
   - А на хрена?
   Сержант опешил. Всем проверкам в первую очередь порядок подавай, а вот до нехватки запчастей никому дела нет. Держат солдаты в руках веники - молодцы, уважают проверяющего. Этот из какого зоопарка сбежал? Кречко прочел диагноз по лицу сержанта и ухмыльнулся.
   - Мне ваш порядок до задницы. Мне интересно другое: сможет ли саперный батальон номер двести девяносто выполнять свои прямые обязанности? Сможет?
   Сержант в этот момент ощутил себя младшим лейтенантом, с которого срывают погоны.
   - Представьтесь, пожалуйста! - попросил Иван Михайлович.
   - Сержант Величко, Степан Исаакович. Заместитель командира ремонтного взвода!
   - Так вот, Степан Исаакович, скажи мне честно... да уберите вы к чертовой матери эти метлы - на шабаш что ли собрались? Скажи мне честно, много ли неисправной техники в батальоне?
   - Да почитай половина, - осторожно ответил Величко.
   - Так какого хрена вы метете? Ремонтировать технику надо, а они метут! - раздраженный Кречко пнул носком сапога в колесо стоящей на приколе полуторки.
   Сержант опустил голову.
   - Так, товарищ старший майор, запчастей нет. Приедут из штаба корпуса, поцокают языком, а запчастей как не было, так и нет. Говорят, проявите солдатскую смекалку. Как же ее проявишь, если например аккумуляторов нет? Ладно, полуторку можно и "пердячим паром" завести, а вот ежели на трелевочнике батарея села? Механизм на гусеничном ходу в пять тонн весом не шибко толканешь!
   Кречко внимательно слушал жалобы солдат-ремонтников на нехватку ГСМ, необходимых запчастей и недостаточный моторесурс двигателей. Возвращается тягач из капремонта с ресурсом в триста часов - как молодежь на такой технике обучать?
   - И что, это официальная гарантия завода? - спросил он.
   - Вы имеете в виду то, что в бумагах написано? В бумагах стоит четырехзначное число. Меньше писать не имеют права. Так ведь на дореволюционных станках блоки растачивают, товарищ старший майор! У токарного станка ресурс станины какой? Пять - семь лет! Какая может быть точность, когда бабки гуляют и направляющие сточены на полсантиметра?
   Иван Михайлович оценивающе глянул на солдата.
   - Откуда такой? В смысле, грамотный?
   Парень струхнул, но честно ответил:
   - Ленинградские мы. У меня батя начальником цеха на Путиловском работает. Я с ним сызмальства по цехам гулял - ума набирался.
   Кречко кивнул головой и продолжил осмотр расположения части. На территорию складов ему проникнуть не удалось: складская зона была по периметру обнесена "колючкой" и охранялась с нескольких караульных вышек. Внутри с хозяйским видом прохаживалась здоровенная немецкая овчарка, а неподалеку старший майор заметил еще одну. Что ж, на первый взгляд служба здесь поставлена неплохо.
   Волков инспектировал казармы. К удивлению дежурного по части, он совершенно не обращал внимания на образцовый порядок в помещении, не заглянул и в ленинскую комнату. На первом этаже располагались комнаты по технической подготовки - туда он и направился. Там его и перехватил командир части майор Беспрозванный. Низенький полный офицер вкатился в класс по изучению тракторов-тягачей "Сталинец" и громко произнес:
   - Разрешите представиться! Командир двести девяностого саперного батальона майор Беспрозванный.
   Волков оторвался от созерцания располовиненого и раскрашенного в разные цвета двигателя.
   - Комиссар безопасности второго ранга Волков. Неплохой у вас батальон, товарищ майор.
   Майору Беспрозванному на краткий миг стало дурно. Он был готов ко всему, но не к похвалам. Поэтому ответил не по уставу. Вернее, совсем не по тому уставу:
   - Рад стараться, товарищ комиссар госбез...
   - Просто, командарм второго ранга. Без излишеств. А раз рад стараться, то давай-ка ты мне сюда в этот класс третий взвод... скажем, третьей роты. Посмотрим на грамотность советских саперов. Давно на батальоне?
   - Полгода, товарищ командарм...
   - Хорошо. Можно просто: командарм. А то на языке мозоль натрешь. Так как насчет солдатиков?
  
   В Красной (Советской) армии можно было наблюдать следующую закономерность. Хотя бы на примере отдельного батальона. Лучшие солдаты всегда собраны в первом взводе первой роты: самые умелые стрелки, отличники боевой и политической, мастера своих специальностей. Затем идет второй взвод первой роты. Третий взвод первой роты и первый взвод второй приблизительно равны по общему уровню. Но, конечно же, самые "перлы" собраны в третьей роте и последнем по счету ее взводе. Нарушители дисциплины, парни из такой глубинки, где пароконный плуг слывет за диковинку, люди с дефектами речи и ущербным здоровьем. Конечно, явных калек нет, но бойцы с нерабочими конечностями встречаются. Короче, та еще рота. Ну, и приятность напоследок: командует ею какой-нибудь горький пьяница, ходивший еще с Брусиловым в легендарный прорыв летом 1916 года.
   Чумазые технари занимали свои места, а командир части знакомил Волкова с вытащенным откуда-то из дальней каптерки, толком не проспавшимся старшиной - командиром третьего взвода третьей роты. Запашок от старшины стоял - будь здоров, но Андрей Константинович лишь деликатно покашлял в кулачок.
   - Старшина Алекперов! - представил майор Беспрозванный командира третьей роты, - большой знаток всяких военно-технических штук.
   - Спирт на протирку запчастей получаете регулярно? - поинтересовался Волков у старшины.
   - Ну, дык... так точно, товарищ командарм! - скосил раскосые глаза старшина на знаки различия проверяющего.
   - Ректификат?
   Не вполне адекватно оценивающий окружающий мир, старшина Алекперов достал из внутреннего кармана гимнастерки фляжку и протянул ее Волкову. Майор Беспрозванный побелел, глядя на этот позор.
   - Вот, не побрезгуйте!
   Для командира части дальнейшие события напоминали какой-то кошмар. Командарм взял у старшины фляжку, свинтил колпачок и глотнул спирта.
   - Неплохой продукт! - отметил он, погоняв спирт между зубов и проглотив его без какого-либо изменения в мимике, - не желаете, товарищ майор?
   - Благодарю. На службе не употребляю.
   - И правильно делаете. Старшина, если вы будете следовать правилам вашего командира, то ничего плохого с вами не случится. Это я вам как комиссар госбезопасности гарантирую. А теперь проверим уровень технической подготовки ваших архаровцев.
   Бойцы третьего взвода самой зачуханной роты сидели и не дышали. Один лишь солдатик на задней парте пробормотал вслух:
   - Это где же учатся так спирт глотать?
   - На курсах Академии Генштаба! - ответил Волков, - идите сюда, красноармеец...
   - Красноармеец Дигилеев! - послушно отозвался боец.
   - Идите к... сюда, Дигилеев!
   Возле учебного пособия замерли трое: командир части, командир взвода и боец Дигилеев. Волков прохаживался гоголем и изучал физиономии.
   - Я смотрел в эти лица и не мог их простить, оттого, что у них нет тебя, и они могут жить! - изрек он, - так сказал Вячеслав Бутусов - великий русский поэт эпохи Ренессанса. Дигилеев, что вы скажете насчет вот этой хреновины?
   Палец Волкова уперся в маховик двигателя. Дигилеев шмыгнул носом.
   - Что, боец? Просишь помощь зала? Ну-ка, мужики, кто мне ответит, что это такое?
   Поднялся еще один красноармеец. С умным очкастым лицом.
   - Маховик вроде, товарищ командарм!
   - Вроде! Ни роду, ни племени - одна растрата боевого красного семени. А для чего он? Маховик, в смысле.
   - Для более ровного вращения вала! - напрягся парень.
   - Фамилия?
   - Красноармеец Потапов!
   - Молодец, Потапов! Маховик, сиречь механический аккумулятор, предназначен для сглаживания инерционного момента и для уменьшения неравномерности вращения вала. Что ж, один умник на целый взвод - это не так уж и плохо. Присаживайтесь! Про инерционный момент не спрашиваю, это у типусов с первого курса технических вузов спрашивать надобно. А про степень сжатия кто-нибудь мне может объяснить? Сиди, Потапов, а то во взводе после моего отъезда разборки начнутся: ты че, типа, самый умный!
   - Он у нас и есть, самый умный! - кашлянул командир взвода.
   - Ладно! Вы ведь саперы! Саперы?
   - Так точно! - раздался нестройный гул.
   - С минами обращаться умеете наверняка? Кто мне доложит величину усилия на срабатывание противотанковой мины ТМ-35 с взрывателем нажимного действия?
   - Сто двадцать - двести шестьдесят! - выдохнуло несколько глоток.
   - Молодцы! А чем вас эта мина не устраивает? В смысле, какие замечания можете высказать?
   Оживился до сих пор стоявший соляным столпом Дигилеев.
   - Малая масса заряда, большое количество операций перед установкой и почти невозможная работа с миной в ночных условиях! - отбарабанил он.
   - Ишь, какой молодец, - похлопал его по плечу Волков, - а чего с дизелями в таких непонятках? Подучи матчасть - старшина значок повесит. Хорошо, все свободны. Кроме командиров, естественно. Распорядитесь, чтобы дальше по плану выходного дня - воскресенье придумано для отдыха.
   В кабинете командира части было накурено и натоптано. Вот-вот из столовой должны были доставить обед (на ресторанный вариант Волков не согласился - решил побыть демократом), и в ожидании его проверяющие завершали "разбор полетов".
   - Мало, конечно, специалистов! - качал головой Кречко.
   - И "действия по тревоге" не вполне меня устроили, - доводил Волков, - но по уровню третьего взвода неплохо. Старшина как, не все время безобразничает?
   Майор Беспрозванный пожал плечами.
   - Иногда бывает. Но мужик неплохой, жаловаться грех. Сапер от бога.
   - Я у вас с сержантом разговорился,- сказал Кречко, вытаскивая записную книжку, - Величко его фамилия. Есть решение на самом высоком уровне, чтобы хороших специалистов оставлять на сверхсрочную. Не насильно, конечно. Нужно создавать условия: жилищные, материальные, досуг - все в комплексе. Девку ему, в конце-концов подсунуть смазливую! Такие кадры в армии нужны.
   - Толковый сержант! - подтвердил командир части.
   Волков кивнул.
   - В условиях острого дефицита командного состава нас может выручить лишь профессионально подготовленный сержантский состав, состоящий из вот таких вепрей, типа Величко. Чтобы и в авторитете был, и с дисциплиной без проблем, и ответственность на уровне. Скажу вам, товарищ майор, больше: в ближайшее время планируется поднять размер денежного довольствия. Те деньги, что нынче получает командир взвода - лейтенант, будет получать командир взвода - сержант-контрактник. Офицерская зарплата поднимется на двадцать-тридцать процентов.
   Двигаясь по кабинету командира части перенятой у Сталина походкой, Андрей Николаевич рисовал картины грядущей реорганизации Красной Армии. Точно Остап Бендер по прибытии в Васюки, он не жалел красок и терзал палитру, на которой пока ничего определенного не вырисовывалось.
   - У нашей страны не хватает офицеров! - вещал он, - что поделаешь! Офицер - продукт долгой готовки. Поэтому нужно с умом использовать уже имеющихся! В стрелковой роте нового состава, согласно моим данным, планируется оставить два офицера: командира роты и его заместителя - стажера. За два года молодой лейтенант перенимает опыт своего старшего "коллеги" и отправляется на повышение - командовать ротой. Остальные же должности останутся за контрактниками: командир взвода, старшина роты, политрук! Возможно, политруков и упразднят, ибо главная задача солдата - это, все-таки, воевать.
   - А что же будет с остальными офицерами? - поинтересовался Беспрозванный, - если в роте их останется двое, а согласно настоящих штатов должно быть шесть.
   - Возможно, пока останется офицерской должность командира первого взвода! - предположил Кречко, - однозначное мнение по этому вопросу пока не выработано.
   Волков пристально посмотрел на начальника штаба.
   - Думаю, можно поручить начальнику штаба работу по вербовке сверчков... прошу прощения, по работе с наиболее грамотными сержантами. Красная Армия нуждается в специалистах. Как, товарищ капитан?
   Смирнов осторожно заметил:
   - Но ведь на этот счет пока не получено никаких указаний...
   - Получите! В течение недели. Потому, как вскоре предстоит увольнение в запас и здесь прозевать нам никак нельзя. Вопросы ко мне еще есть?
   Командир части вздохнул, и сказал что все вроде бы ясно. Неясно только одно: останется ли он, майор Беспрозванный командовать этой частью или его через месяц перебросят командовать каким-нибудь Иркутским военкоматом. Текучка кадров нынче наблюдается необычайная: кого вовсе увольняют из Вооруженных сил, кого переводят на другую работу, а кого переквалифицируют вовсе - в лесорубы. Чтобы валить тайгу на берегах Колым-реки.
   После этой речи майору почудилось, что вскоре и впрямь, придется рукам командирским привыкать к топору, но Волков все то дело просек и решительно пресек.
   - Несправедливо уволенные офицеры начинают возвращаться в части. Вот уже несколько месяцев в Москве заседает комиссия по пересмотру дел осужденных. К вам что, ни одного краскома не вернулось?
   - Почему "не вернулось"? Вот, Алекперова уволили за пьянство в тридцать шестом... судя по личному делу. А в январе опять вернули.
   Волков вздохнул и сказал, что все комиссии - это откормленный полуслепой слон на площади. Кого хоботом вверх зашвырнет, а кого и затопчет. Некоторых после этого реанимируют, а некоторых нет. Такова жизнь, которую можно сравнить с огромным катком - инерционность ее огромна, а смысла до сих пор явного не видно. И если к нему, Волкову, вопросов больше нет, то после обеда им нужно попасть еще в две части. А затем поздним вечером уехать в Минск - в штаб округа. Часть у Беспрозванного не самая плохая, а чтобы стать "отличной" потребуется много труда, так что простор есть, направления указаны - с Богом вперед!
   Про бога Волков добавил про себя, чтобы не смущать и так уже порядком смущенного майора. В этот день они побывали еще в двух местах: управлении 44-го стрелкового корпуса (к нему относился 290-й саперный батальон) и на автобронетанковом складе. После посещения управления (туда заглянули напоследок) и все время до посадки в минский поезд Волков ругался последними словами.
   - Нет, ну вы видели! Это что, общая черта любой русской армии? Что в Первую Мировую, что в Гражданскую, что теперь! Слетелись, как мухи на... сахар, понимаешь! Вот что докладывать товарищу Сталину надо! Это, а не высокий дух в боевых частях, который неустанно поддерживается силами легиона политруков!
   Волкова разъярил тот факт, что управление корпуса было укомплектовано кадрами на все сто процентов, в то время как в строевых частях не хватало офицеров. Откормленная харя местного особиста привела в смущение не только Волкова, но даже и Кречко, а ведь он по роду своей деятельности привык общаться на периферии и всякого повидал. В ответ на приказ Ивана Михайловича ознакомить его с текущей документацией, на стол из сейфа было извлечено полкубометра доносов и компромата на работников управления и прочих офицеров корпуса.
   Едва сдерживаясь, чтобы не отхлестать этой макулатурой по тяжелой роже капитана госбезопасности, Кречко затребовал личные дела. Полистав с полчасика папки, он протянул несколько из них Волкову.
   - Вот. Полюбуйтесь, товарищ комиссар второго ранга! Полубесконечная система под названием "вхождение в курс дела". Больше всех служит в управлении машинистка из строевой части - три года. Командир корпуса прибыл в начале зимы, начальник штаба - два месяца тому назад, заместитель по тылу - прошлым летом.
   Волков поежился.
   - Представляю себе, как они работают! Особенно, когда вот такие товарищи капитаны госбезопасности следят за каждым их шагом. И палки в колеса вставляют, и компромат собирают, и стучат вышестоящему по системе Морзе. Что, товарищ капитан, крамольные мысли генерал-инспектор высказывает? Ничего, стукнете кому следует. Мне потом передадут, что именно вы доложили. Посмеемся вместе... если доживете.
   Капитан госбезопасности Лопатин был в несколько странном положении. Приехали высокие рожи из Центра и жарят его за то, что он дословно выполняет их прежние указания. Кто его знает, может генеральная линия сместилась чуть в сторону? А может на него сигнал пришел? Так ведь он никогда ни сном ни духом, ни ухом ни рылом. Вся жизнь в борьбе с сомнительным и вредным элементом.
   - Товарищ комиссар второго ранга! - произнес он тоскливо, - я ничего не понимаю. Никаких указаний мне не спускалось, новых требований не доводилось - все делаем, как и раньше. У меня одни благодарности в личном деле. Сорок восемь выявленных врагов народа...
   - А тебе не приходило в голову, что враг народа в таком случае получаешься ты сам? Если мировоззрение народа не совпадает с твоим собственным, то что, капитан?
   - Но ведь Владимир Ильич Ленин и товарищ Сталин в своих трудах указывают...
   - Глупец! Товарищи Ленин и Сталин лично тебе ничего не указывают! Если Иосиф Виссарионович предлагает бороться со шпионами и вредителями, то это вовсе не значит, что ты должен этих шпионов и вредителей по триста штук в месяц отыскивать и представлять к высшей мере! Еще непонятно?
   Капитан пожал поникшими плечами. Он был как все: работал такими же методами, пользовался одинаковыми приемами, допрашивая на результат. Волков сердито сплюнул в урну.
   - Идиот! Ты своей башкой когда-нибудь думать пытался? Ты и тебе подобные подрывают боеготовность Красной Армии! Теперь понял?
   - Не совсем...
   - Фюр готт, кайзер унд Фатерлянд! - выругался Андрей Константинович, - твою старушку с проседью поперек седла драть отсюда и до рассвета! Имбецилл в погонах! Не запоминай ругательства, придурок, а кайся!
   Лопатин послушно втянул голову в плечи и решил молчать. Все равно, что теперь будет: попал под раздачу - так терпеть надо. Что же там все-таки произошло, в верхах? На помощь Волкову пришел Кречко.
   - Давайте я попробую к нему достучаться. Слышь, Лопатин, ты хоть связываешь аресты командиров с боеготовностью армии? Понимаешь, что чем больше ты напишешь донесений, тем больше народу посадят?
   Капитан кивнул. Еще бы! А как же иначе?
   - Вынь башку из плеч! Я с тобой по-хорошему пока и по-серьезному. Ты ведь не Стаханов, придурок, чтобы рекорды ставить. Если всех посадишь, то кто командовать останется? Армия ведь не безразмерная. Или ты потом за солдат примешься? Чтобы офицерам не скучно на Колыме было?
   - Так ведь за результат не ругали! - упрямо гнул свою линию Лопатин, - и все признавались...
   - А тебе не приходило в голову, что и ты бы признался? Ладно! Хватит! Хватит этих арестов, доносов и нервотрепки. Ты хоть представляешь, каково командиру корпуса работать, зная, что у него в штабе сидит дятел и на всех стучит, стучит, стучит. Ты цигаркой мимо урны промахнулся, а он тебе замечание сделать боится! Ты сапоги забыл почистить, а он видит и молчит. Короче, Лопатин, халява кончается! Придется не стучать, а работать. И вспоминать: чем это начальник особого отдела корпуса заниматься должен, когда стучать на своих коллег не нужно.
   После этого состоялся визит к командиру корпуса. Комбригу Ткачеву в момент визита непрошеных гостей показалось, что под ним горит мраморный пол, однако выглядели товарищи "из оттудова" довольно мирно. За револьверы не хватались, дулом в зубы не стучали. Интересовались наличием закрепленной за корпусом по штату техники, людей и лошадей. Справлялись о штатном вооружении, артиллерии корпуса и способах доставки ее на пока еще теоретическое поле боя. Выяснилось, что если личным оружием (карабины СКС и винтовки СВТ и Мосина) корпус еще кое-как укомплектован, то с артиллерией полный бардак. Минометов, пушек и гаубиц наблюдалось около полусотни разновидностей, большинство из них требовали индивидуальных снарядов; запас некоторых видов боеприпасов не достигал и двухсот выстрелов на ствол.
   Волков просмотрел некоторые документы и убедился, что действительно, парк орудий был весьма разнообразен: одна полковая трехдюймовка была представлена в вариациях 1893, 1902, 1913 и 1927 годов. Заряды к ним хоть и подходили по калибру, но различались по составу. Полковая 76-миллиметровка образца 1902 года из-за своей чрезвычайной громоздкости требовала для транспортировки не много ни мало - шестерку лошадей. Шестеро бойцов расчета не могли производить перекатывание орудия с целью изменения огневой позиции. Анекдотичные ситуации наблюдались и в прочих случаях.
   - Да, уж! - вздохнул генерал-инспектор, - хоть ты создавай отдельные дивизионы прикрытия, вооруженные подобными анахронизмами.
   Кречко воспользовался замешательством штабных офицеров и занимался своим любимым делом: бродил по расположению части и разведывал обстановку внутри. Волкову приходилось в одиночку изучать документы, отчеты и служебные записки. Картина была нерадостная. Не хватало техники: тягачей для транспортировки орудий крупного калибра, санитарных автомобилей, ветслужба передвигалась на двуколках, а парк гужевого транспорта тогда составлял едва ли не двадцать процентов от количества военнослужащих. За лошадьми нужен был уход, снабжение кормами, для них необходимы были конюшни, телеги, упряжь и ветврачи. Боевые будни зооветслужбы практически не отражены ни в одной книге о войне - а ведь лошадки внесли вклад в победу Красной Армии не меньший, чем те же саперы или связисты.
   Бегло просмотрев поданные ему бумаги, Волков затребовал сведения об организации учебного процесса красноармейцев. Настороженный корпусный комиссар принес папку с недавно утвержденным расписанием на май. Волков бегло просмотрел ее и распорядился выбросить нахрен восемьдесят процентов часов политинформации, шестьдесят процентов строевой подготовки и за счет их увеличить часы боевой и физической. На все возражения корпусного комиссара Андрей Константинович отвечал:
   - Здесь, бля, не школа благородных девиц, а Красная армия. Случись что, бойцы от неприятеля томиком Карла Маркса отмахиваться будут? Молчи, комиссар! Я ведь на твою штатную единицу не посягаю, но достанешь - отправлю в Уссурийск, батальоном командовать.
   В глазах сидящего рядом комбрига Ткачева он уловил еле заметную радость. Комбриг дело свое знал (его перевели сюда из-под Кандалакши), но радости от комиссарского контроля не испытывал. Волков пресек на корню развернутую корпусным комиссаром полемику о значении в грядущей войне бойца с высокими морально-волевыми качествами и уверенного в превосходстве коммунистической идеи.
   - Наше дело, комиссар, воспитать умелого бойца. Иначе людей в армию призывать незачем. Собери всех жителей деревни в сельском клубе - и бухти им про Маркса-Энгельса. Ты, кстати, в курсе, что старина Карл Маркс был невысокого мнения о русских? Ах, не в курсе? Тогда дуй в библиотеку и читай Маркса внимательнее. Возможно, этого немецкого еврея вообще стоит из программы выкинуть.
   Это были слишком смелые слова для того времени. И комиссар их запомнил, чтобы когда-нибудь использовать против чересчур энергичного генерала-инспектора. И не имело значения, что при себе у Волкова имелись документы с подтвержденными лично Сталиным полномочиями. Есть понятие основы всего сущего. Основа первого в мире государства рабочих и крестьян - это учение под названием "марксизм-ленинизм". И подвергание сомнению этой основы есть святотатство. Взглянув на корпусного комиссара, Волков это понял. Ему внезапно захотелось вывести этого мудака с фанатичным блеском в глазах на задний дворик и пристрелить его там во имя Мировой Революции.
   - Командир! - окликнул он негромко Ткачева, - ты мне не можешь объяснить, откуда берутся вот такие фрукты? Я о твоем комиссаре. Кем он был раньше, кем были его родители? В детстве не хватило витаминов, потому что сильно пороли за проникновение в чужой сад?
   Комбриг промолчал. Вся напряженная фигура его молча кричала в пустое пространство: "вы уедете, а мне с ним работать!". Волков знал, что в эти былинные времена комиссар состоял при командире в качестве заботливого "дядьки" с ремнем, следившего за правильностью принимаемых решений. Комиссар имел право вмешиваться в процесс руководства, а вот сменивший его на полях сражений политрук такого права не имел. С 1937 года в РККА начался процесс замены комиссаров на политруков, но почему-то не с "головы", а с "хвоста". Конечно, не все комиссары и политруки были плохими, а командиры - хорошими, но сама практика - ставить под сомнение способности командиров боевых единиц ничего хорошего не принесла.
   Бисер больше метать не стоило. Поэтому Андрей Константинович поспешил закончить штабные посиделки своеобразным напутствием:
   - Ладно, товарищи командиры. Направление для развития я вам указал, а буквально спустя пару дней вам спустят для ознакомления кое-какие бумаги, в которых твердо определены нынешние приоритеты Генерального штаба и четко указаны направления дальнейшего развития. Я постараюсь через месяц выбраться к вам вновь, и уже не говори мне тогда, комиссар, про Маркса, Энгельса и Плеханова с Каутским. Согласно принципу "бритвы Оккама" распрощаешься со своими полномочиями, как бабушка с дедушкой. Всего хорошего!
   Провожал их на минский поезд лично комбриг. Выслушав поток волковского красноречия, он попытался как-то оправдать действия комиссара.
   - Товарищ командарм второго ранга, но ведь мы работаем так, как от нас требуют. Попробуй только уклониться от курса - вмиг на тебя летят в Москву доносы, строчат докладные записки, и после этого летят головы. Я ведь в Мировую войну под Перемышлем взвод в атаку водил - все то же самое! Инициатива в нашем деле ни к чему хорошему не приводила. Только к пуле в голову от соотечественника в синем мундире госбезопасности... как же быть?
   Волков издевательски приподнял бровь.
   - Мне, бля, вам что, всем храбрыми и смелыми с сегодняшнего дня приказать быть? Послушайте, Ткачев, я вам лично нечто шепну на ушко - Иван Михайлович отвернется. За инициативу сейчас наказывать не будут! - прорычал он низким голосом, - главное, это боеготовность войск. Вот вам три приоритета из моего командармского рукава: хорошее питание, физическое состояние и боевая подготовка. Причем учитывайте, что мозг голодного солдата глух к остальным приоритетам. А вообще, комбриг, хлопотное это дело - направления развития менять. Но хотя бы запомните эти три. И никого не бойтесь. Командир, который испытывает страх, годится только на роль козла отпущения. А за последние годы что-то слишком козлятиной вонять стало!
  
  

Глава 12

   К середине апреля Волков с Кречко успели побывать в БОВО везде, где это намечалось маршрутом. На территории Белорусского особого военного округа, в принципе, было не все так плохо, как описывалось в массовой литературе конца двадцатого века. Командующий округом, командарм второго ранга Ковалев произвел на Андрея Константиновича приятное впечатление: был обстоятелен, немногословен, деловит. Зачем потребовалось менять его на Павлова - загадка природы. В июньские дня сорок первого он проявил бы себя, как минимум, не хуже. Хотя хуже уже невозможно. Однако за время Великой Отечественной войны советские полководцы не раз доказали, что для них нет ничего невозможного.
   Критическое положение с вооружением накануне войны Волкову пришлось объяснить для себя следующими факторами. Во-первых, лихорадочное формирование новых дивизий. Оснащение войск попросту не поспевало за их формированием. Во-вторых, стремительное преобразование соединений, часто недальновидное и бесполезное. В-третьих, нерациональное использование уже имеющихся средств. На армии тридцать девятого года эти факторы сказываться пока не начали, поэтому те восемьдесят дивизий, что имелись на данный момент, были вооружены сравнительно неплохо.
   Впрочем, на неизысканный вкус Андрея Константиновича наслаивались требования уже поднаторевшего на ниве инспектирования Кречко. Иван Михайлович быстро сообразил, что его коллега и новый начальник в последний раз инспектировал войска императрицы Софьи Алексеевны, поэтому глядел в четыре глаза. За себя и за начальство. А в перерывах между "налетами" на гарнизоны проводил этакий ликбез.
   - Допустим, если вам сообщают, что командир части болеет, а часть расположена где-о в Жлобине, то вероятнее всего он или по бабам, или где-то пьет водку. Любят эти орлы на периферии вольничать. Слишком быстро маховые перья отрастают, что ли...
   - А если и впрямь болеет? - спросил Волков.
   - В таком случае, это укладывается в те десять процентов случаев, когда я ошибаюсь. Уж поверьте моему специфическому опыту. Четверть всех арестованных военных "троцкистов" - банальные пьяницы. Но не будешь же разглашать военную тайну и сообщать в газетах, за что именно арестован тот же Блюхер! Пьянство у нас черта, конечно, общенародная, но не нужно ее возводить в культ! Читали - несколько лет назад этот модный "товарищ граф Толстой" издал пару книг о царе Петре? Вот где пьянство, вот где "культ Бахуса"! Как там в будущем с этим дело обстоит, победили ли эту заразу?
   - Зараза побеждает всегда! - фыркнул Волков, - не может государство одной рукой получать громадные доходы от продажи спиртного, а другой рукой - бороться с алкоголизмом. Пьянство стимулирует искусство, но тормозит промышленность, слыхали такую мудрость?
   Кречко сказал, что это вовсе не мудрость, а глупость. Промышленность в данный момент в стране на первом месте. И это естественно, что страна не может позволить себе иметь руководящие кадры с уклоном в пьянство и беспорядочный образ жизни. Тогда Волков ответил, что страна многое не может себе позволить, например потерю дохода от реализации спиртосодержащих веществ. Так что мы имеем палку о двух концах. И не существует точного определения, где у нашей "палки" начало, а где конец.
   - Я тут с вами поездил немного, - хмыкнул уже Кречко, - и приблизительно себе представляю дальнейшее развитие нашей беседы. Вы теперь скажете, что вся наша жизнь - это попытки определения, где у разных палок начало, а где конец. Вся эта философия (которую я очень не любил, будучи учащимся) мало соприкасается с реальным моментом. Наша с вами задача, товарищ начальник, оценить общее состояние войск, а не вникать в причины их низкой боеготовности. Это только в личной жизни сентенции типа "понять - простить" имеют право на существование, а в нашем случае виновных нужно снимать и пороть. Чтобы клочья летели с израненой шомполами задницы!
   - Чтобы пули от черепа отскакивали! - кивнул Волков.
   Весь этот разговор происходил в вагоне поезда "Минск-Житомир", на который они сели в Мозыре. Командующий округом проводил их и точно таким поездом возвратился назад в Минск. Командарм Ковалев присоединился к ним практически инкогнито, даже сменил нашивки на полковничьи, и в ответ на ругань высокой комиссии отвечал, что пусть его расстреляют, но на территории округа хозяин он. И несколько дней добросовестно шнырял вместе с проверяющими по разбросанным по Полесью воинским частям. После этого Волков и сказал Кречко, что командарм - неплохой мужик. Кречко сказал, что лучше гонять с комиссией, чем играть очком в своем штабе, гадая о выявляемых недостатках. Иван Михайлович ко всему на свете подходил практически. Единственный раз, когда он сработал по велению души - это в декабре прошлого года, когда подобрал на переезде одиноко бредущую фигуру товарища Волкова.
   Украина встречала ясноглазую комиссию теплым весенним дождиком. Кречко подобрался уже на вокзале в Шепетовке и вполголоса сообщил Волкову, что с местными нужно держать ухо востро. Это вам не Коростень, где неподалеку Киев и Советская власть с электрификацией всей страны. Здесь же неподалеку польская граница, с которой регулярно проникают на советскую территорию почитатели творчества Степана Бандеры. Особисты здесь лютуют, так что ничему удивляться особо не нужно: жизнь в приграничной полосе имеет свои особенности. Волков при этих словах вспомнил свои детские впечатления от Гродно и решил, что украинский национализм пикантнее белорусского. Тут же вспомнилось, что нишу ОУН во время войны на гродненщине занимала польская АК.
   Повторилось все то же, что и при посещении Смоленска, только Киевский особый военный округ считался как бы на более стратегическом участке, поэтому и снабжение здесь было лучше. Андрею Константиновичу все же казалось странным, что нигде не видно знакомых силуэтов "тридцатьчетверок". Ведь всего два года до войны, а новинкой танкостроения до сих считается БТ-7. Еще не выпущены танки КВ - эти пятидесятитонные неуклюжие "чебурашки" с проблемной трансмиссией, еще никто слыхом не слыхивал о истребителях Як-1, фронтовых бомбардировщиках Пе-2, штурмовиках Ил-2, реактивных установках БМ-13, самозарядных винтовках Токарева и пистолетах-пулеметах Шпагина. Не верилось, что все эти достойные (порою просто еще не разработанные) образцы вооружения пока не увидели свет. Нет, уже товарищи конструкторы получили чертежи, по которым им необходимо изучить собственные творения, но пока у Красной Армии техническое оснащение на весьма и весьма дремучем уровне.
   Впрочем, Волкову тоже не чем гордиться. Ведь совсем недавно ему подсказали идею снятия фотоизображения с ноутбука, а не тупого копирования с экрана чертежей "аки под кальку". Между прочим, подсказал тот же адъютант Приходько. Малый увлекался фотографией и одним особенно грустным вечером предложил не пыхтеть над ноутбуком с чертежным прибором, а просто установить его треногу с аппаратом, установить выдержку в несколько секунд и глянуть, что получится. Размер фотопластинки с мелким зерном позволил безболезненно увеличить снимок в несколько раз - из Приходько бил триумф. Конечно, для большей детализации требовался специальный объектив с маленьким фокусным расстоянием, но дело сдвинулось с нижней мертвой точки.
   - Как же мы, такие дураки, войну выигрывать собираемся! - вздохнул тогда Волков, - пацан нас обставил, как салажат. До такого простого метода не додуматься!
   Тогда еще Берия выписал пареньку премию в размере пяти тысяч рублей - умников необходимо стимулировать, пока дураками не повырастали. Он же сказал, что победа в войне достигается не чьей-то одной умной головой, а результатами усилия миллионов людей. Приходько же - один из этих миллионов. С тех пор процесс пошел. Был привлечен профессиональный фотограф (из смежного ведомства), и день и ночь напролет над его снимками корпело специально созданное секретное копировальное бюро. Это был уже не копировальный аппарат "в две лошадиные силы", это был прогресс.
   К сожалению, между чертежами и серийными моделями лежит целая пропасть из горы проблем. Такое вот странное определение дал Волков бесконечной череде нестыковок, препятствующим появлению образцов в металле: отсутствие сплавов металлов с необходимыми свойствами, низкий уровень квалификации персонала и высокоточных станков. Есть чертежи пушки для Т-54, но нет пока немецких токарных станков; есть чертежи перспективных истребителей и бомбардировщиков, но не хватает аллюминия для производства двигателей; есть чертежи автомата Калашникова, но сам Калашников еще семнадцатый сын из крестьянской семьи только год назад призван в РККА - Волков планировал изъять его для прохождения дальнейшей службы в конструкторском бюро Федорова-Шпагина, а затем как-то натолкнуть на идею АК-47. Четежи этого знаменитого в будущем автомата Андрей Константинович пока никому не показывал, потому как пытался соблюдать в отношении товарищей конструкторов определенную этику и лишать их заслуженной славы от собственных изобретений.
   Волков вспомнил, как со своим "копировальным бюро" сгоряча подготовил комплект чертежей на американский бомбардировщик В-2 (будущий Ту-4), но Сталин после короткого совещания с конструкторами отложил чертежи до лучших времен. В тридцать девятом такое было не под силу. Возможно, станет под силу в сороковом.
   Вернемся на Украину образца весны тридцать девятого года. По сравнению с советской армией времен молодости Волкова особенных отличий не было. Таже показуха с фронта и грязь с тыла. Те же тщательно скрываемые недостатки и старательно выпячиваемые достоинства. То же непонятное засилие строевой подготовки в ущерб тактической и боевой. То же непонятное желание политработников воспитывать бойцов в духе превосходства советского образа жизни.
   - Объясните же мне, чем ваши методы отличаются от идей нацизма! - вопрошал Волков у армейского комиссара второго ранга, коллеги по званию и количеству "батонов" в петлицах.
   - Немецкие нацисты кричат о превосходстве своей нации, а мы - о превосходстве коммунистического образа жизни. Мы - интернационалисты и космополиты! - снисходительно объяснял тот, - наше дело - правое.
   Андрей Константинович разъярился.
   - Ваше дело - труба! - заорал он на опешившего комиссара, - когда в вас начнут стрелять братья по классу, чем вы их испугаете? Интернационализмом? Так им на него начхать и растереть! Немецкий пролетариат не подозревает о том, что он пролетариат и желает стать землевладельцем с сотней гектар земли под Жмеринкой! Ты в Германии был и пролетариат тамошний видел? На Берлинском стадионе в тридцать шестом? От овации, устроенной Гитлеру, земля дрожала. А у Адольфа лозунг знаешь какой? "Пока наш дом - Германия, но вскоре им станет весь мир!" А ты тут херню порешь о человеколюбии и классовой солидарности!
   - Но товарищ Сталин...
   - И товарищ Барбаросса тоже! Классовое сознание существует только в вашем воспаленном мозгу, мудаки! Войска должны не ленинские чтения слушать, а учиться воевать! Тот же Владимир Ильич говорил, что "всякая революция тогда чего-нибудь стоит, когда она умеет защищаться". Это Христос проповедовал насчет ударов по лицу, так ведь он у нас вроде не в авторитете!
   Обиженный политработник после ухода Волкова связался с Киевом и попросил дальнейших указаний у своего прямого начальства. Странное дело, но начальство было ни ухом ни рылом не осведомлено о каких-то генерал-инспекторах в чине комиссара госбезопасности второго ранга. Начальство сориентировалось мгновенно и доложило командующему округом Семену Константиновичу. Тому, который Тимошенко. Командующий посовещался с членом военного совета и, хотя тот вспомнил, что приходила какая-то телеграмма из Москвы, все же доложил Хрущеву. Никита Сергеевич принял близко к сердцу тот факт, что в его владениях шныряет какая-то штабная крыса, пусть и в чине комиссара госбезопасности второго ранга, и в Умани Волкова с Кречко арестовали. Добрый молодец Приходько успел прошмыгнуть из расположения части и на перекладных добраться до Кировограда, а оттуда попасть в Харьков. От Харькова до Москвы было восемь сотен километров, но доехать на поезде уже было делом техники, и на исходе второй недели изголодавшийся и пообносившийся сержант госбезопасности попросился на прием к Берии.
   В это время арестованных доставили в Киев, где Хрущев лично допытывался, чье задание они выполняют. Никите Сергеевичу казалось, что он имеет дело с происками конкурентов: Маленкова и его приближенных. Волков впервые воочию увидал, какие ценные кадры управляют стратегическими регионами страны. В отведенной им камере (их даже не озаботились развести по разным камерам) Андрей Константинович смаковал "никитины пассажи".
   - Нет, ну кому в голову могло только... ну, это ни в какие ворота не лезет. Это ведь безграмотная сволочь, способная лишь преданно лизать ботинки хозяину! Кто этого шахтера поставил руководить богатейшей республикой?
   - Зато происхождение Никиты Сергеевича безупречно, - вставил Кречко, морщась от боли в сломанном ребре - с ними особо не церемонились.
   Волков промолчал, а через минуту вздохнул:
   - У Дарвина происхождение еще безупречнее.
   - Это - когда человек от обезьяны произошел?
   - Точно. Но по-моему, обезьяна все-таки стала напоминать человека, после первого поражения электрическим током.
   Кречко призадумался.
   - Вы имеете в виду удар молнии?.
   - Нет! - фыркнул Волков, - я имею в виду, когда обезьяна вместе с толпой таких же обезьян ворвалась в барский дом и сунула гвоздь в электрическую розетку.
   - Ох, и не любите вы пролетариат! - осуждающе заметил Иван Михайлович.
   - А за что его любить? Этот самый пролетариат несколько часов назад пинал нас сапогами, словно мы не инспекторы, обличенные доверием товарища Сталина, а бандиты с большой дороги.
   Волков сплюнул, потрогал уже зажившие губы и встал со своих нар.
   - Ох! - прокряхтел Кречко, глядя на то, как точно так же избитый (если не больше) товарищ бродит по камере и разминает затекшие члены, - скажите, а нельзя ли научиться вашим штучкам с заживлением? Такое впечатление, будто по мне проехала ломовая телега. Ох!
   Волков подумал.
   - Наверное, можно. Только вот острого ничего нет...
   - Резать будете? Тогда не надо, наверное.
   - Балда вы, старший майор! Кровью же обменяться как-то нужно! И учтите: у вас этот эффект будет наблюдаться слабее. Чтобы вы получили степень регенерации, аналогичную моей, необходима инъекция материнского препарата. А его на всей Земле не сыщешь, сколько не ищи.
   Сказал Андрей Константинович и призадумался. Вроде Хранитель с него слова не брал, чтобы никому не прививал своих "талантов". Тем более, они все-таки уменьшаются в арифметической прогрессии с каждой новой прививкой. От "инфицированного симбионтом" к следующему "инфицированному". Но Кречко необходимо помочь: эти палачи в мундирах сломели ему ребра и наверняка что-то отбили. Только вот чем произвести надрез, если у них отобрано все колющее и режущее?
   Случай представился на следующей неделе. Их повели на очередной допрос, но в кабинете Волков сумел отвлечь следователя и сунуть в карман своего измятого френча простую канцелярскую кнопку. Окно в кабинете было раскрыто, вот наверное ее и смахнуло со стола вместе с бумагами на пол. Бумаги следователь поднял, а вот кнопку - нет. Она осталась лежать на полу. Волков акуратно наступил на нее сапогом, а затем украдкой отделил от подошвы.
   Через полчаса прибыл Хрущев. Следователь - молодой капитан госбезопасности - вытянулся в струнку.
   - Ну как? - деловито спросил секретарь местного отделения ВКП(б), - не признаются, подлецы, на кого работают?
   - Никак нет! Молчат!
   - Не валяй дурака, Никита! - угрюмо глядя на Хрущева, произнес Волков, - позвони Сталину или Берии. Узнаешь, на кого мы работаем.
   Хрущев снял свой легкий плащ, в котором прибыл, и уселся на стул рядом со следователем. Три сотрудника безопасности расположились неподалеку, готовые в любой момент приступить к активной фазе допроса.
   - Может и позвоню, - с ленцой произнес он, а может, и не позвоню. Товарищ Сталин не любит, когда его отвлекают по пустякам. А вот товарищ Берия - человек у нас относительно новый, может и не вникнуть в ситуацию. Нет, ребятушки, мы уж тут с вами разберемся. На месте.
   - Ох, и плачет по тебе веревка! - зло произнес Волков, - не приведи бог, перед апостолом Петром окажешься. Чем оправдываться будешь?
   Вместо ответа, Никита Сергеевич кивнул одному из конвойных. Тот шагнул к сидящему Волкову и с размаху ударил его по губам. В голове у Андрея Константиновича взорвался заряд неконтролируемой ярости. Взревев по-звериному, он схватил мерзавца сотрудника за кисть обеими руками и с размаху сломал ее о спинку стула. Конвойный заорал благим матом и скрючился на полу, лелея поврежденную конечность. Демонстрируя невиданную в таком возрасте скорость и впечатляющую растяжку, Волков ударом обутой в сапог ноги выключил второго конвойного, а затем схватил в охапку третьего и бросил его за стол, где сидели следователь и Хрущев. На полу образовалась куча мала. Волков в тигрином прыжке метнулся к массивной дубовой двери, повернул неосмотрительно оставленный в замке ключ, а также сунул ножку стула между ручкой двери и дверным косяком, блокируя ее на открытие.
   С пола уже поднимались конвойный и следователь, только Хрущев что-то кряхтел, сидя задницей на паркете. Кречко схватил стоящий на столе бюстик Ленина, и со всего размаху опустил его на голову поднимавшегося конвойного. Подоспевший Волков ударом по сонной артерии вырубил следователя.
   - Не дергаться, падла! - рявкнул он на Хрущева, - тьфу, кажись, убил?
   Удар, расчитанный для погружения следователя вв сладкий анабиоз, получился чуть сильнее, чем следует. Но Кречко только буркнул:
   - У короля - много!
   Никита Сергеевич перетрусил, точно инквизитор на аутодафе.
   - Товарищи, в чем дело? - голос его не выдержал и пустил петуха.
   - Гусь свинье - не товарищ! - оборвал его Волков, - сиди и не хрюкай. Что будем делать, майн либер комрад Иван Михайлович?
   - Вы - немцы? - ужаснулся Хрущев.
   - Ya, Ya! - сказал Андрей Константинович, - особенно, вот он. Хайнц Михаэль фон Кречко. Любимый друг фюрера и куратор "гитлерюгенд". Михалыч, кто этого дурня на работу в госаппарат взял? Как он медкомиссию прошел? Я хочу посмотреть на записи его лечащего врача!
   На следовательском столе деловито зазвонил телефон. Волков задумчево потер подбородок.
   - Слышь ты, дитё времени! Ну-ка возьми трубку и поговори с абонентом правильно!
   - Это как? - потянулся нерешительно к аппарату Хрущев.
   - Чтобы не убило! Идиот! Только ляпни кому, что тебя в заложники захватили - вмиг остынешь навсегда.
   Никита Сергеевич поморщился от командно-матерного тона Волкова. Он не причвык, чтобы с ним разговаривали в таком ключе. Сам он - сколько угодно, но с ним? Боже упаси! Теперь Андрей Константинович жалел, что не прочел книгу "Воспоминания" вот этого вот партаппаратчика, что стоит перед ним в позе "одинокого бедуина, собирающего трюфеля". Хотя бы знал - "где у него кнопка".
   - Да? - сварливо осведомился тем временем Хрущев. Он почти не играл. Раздражение на себя самого, на бестолкового следователя, на странного инспектора (а он все более убеждался, что это - человек из Москвы) вылилось в резкое начальственное "да?".
   Затем он резко подскочил и бросил трубку на рычаги аппарата.
   - Сюда поднимаются Берия с Мехлисом, - сообщил он стенам.
   Волков удивился.
   - Ладно, Берия! Но при чем здесь Мехлис... кем он у нас пока числится?
   - Заместитель начальника ГПУ и наркома обороны! - столь же удивленно ответил Кречко, - а может, уважаемый Никита Сергеевич блефует? Чтобы мы открыли дверь?
   - Хорошо! Держите этих в поле зрения, а я выгляну в коридор.
   Сняв импровизированный запор с двери, Андрей Константинович осторожно приоткрыл дверь. Слава богу! Приглушенные войлочным ковровым покрытием, шаги наркома внутренних дел были еще не слышны, но знакомый силуэт уже выделялся на фоне широкого окна в торце здания. "Система коридорная",- пел Владимир Семенович и был прав. Волков не знал, какое количество уборных приходится на один коридор здесь, в центре Киева, но думал, что засранцев хватает везде.
   - Товарищ Волков! - обрадовался Берия, увидев, как двери нарисовался силуэт Андрея Константиновича, - а мы уже беспокоимся. Что там, в кабинете, трупов много?
   - Только один, - усмехнулся Волков.
   - Стареете! - укоризненно покачал головой Лаврентий Павлович, - и кто этот несчастный?
   - Следователь. Там еще товарищ Хрущев...
   - Вы его тоже? - ужаснулся Мехлис.
   - Не успел.
   Высокие гости вошли в кабинет, где в живописном беспорядке валялись тела оглушенных сотрудников безопасности, а также в некотором смятении пребывал лично Никита Сергеевич. Следовавшему за ними полковнику Мехлис приказал "убрать здесь", а тем временем Берия ввел Андрея Константиновича в курс дела. По каким-то стратегическим делам они с Мехлисом посещали один из заводов Чернигова, когда его вызвали к прямому проводу. Взволнованный Меркулов сообщал, что эмиссаров Лаврентия Павловича задержали в Киеве. Предъявленные им объявления неизвестны, но очевидно, что какая-то липа. Никита на контакт не идет, отвечают, что отсутствует "с проверкой гарнизонов". Сталину информацию не доложили, так как преждевременно.
   Отругав Меркулова, Берия рванул на "паккарде" в Киев. Вместе с ним увязался Мехлис, так как был облечен полномочиями, не меньшими, нежели нарком внутренних дел. По крайней мере, считал, что облечен. Преодолев за четыре часа двести километров, они успели к шапочному разбору, затеянному Волковым.
   - Кто бы сомневался, что вы себя в обиду не дадите! - сказал Берия.
   - Характер у Андрея Константиновича тяжелый, - подтвердил Кречко, - в минуту разбросал вооруженных сотрудников, как кегли.
   - Так он и впрямь - ваш человек? - деланно удивился Хрущев.
   У него появилась маленькая надежда на то, что все случившиеся можно рассматривать, как недоразумение.
   - А это - точно Хрущев? - спросил Волков, - по вашим сведениям, Никита Сергеевич находится с проверкой гарнизонов на периферии.
   Он подошел к 1-му секретарю ЦК КП(б) Украины и наотмашь хлестнул его по лицу. И столь сильным был этот удар, что из-под разбитых щек и носа хлынула кровь, а сам Хрущев отлетел на добрых пару метров и распластался на полу.
   - Что вы делаете? - воскликнул пораженный Мехлис, - что у вас за методы!
   - Что вы говорите, Лев Захарович? - сварливо осведомился Волков, - ваши методы - это когда пальцы в дверь и напильником по зубам! Хорошо! Гляньте-ка напильник... где-то в шуфлядке должен быть!
   В каком-то ступоре собравшиеся наблюдали, как осатаневший комиссар второго ранга схватил лежащего и стонущего Хрущева за шиворот и потащил к двери. Сунул руку Никиты между косяком и дверью, начал нажимать. И когда затрещали фаланги пальцев, Берия наконец опомнился.
   - Андрей Константинович! Прекратите же вы этот садизм!
   - Я только начал! Напильник мне, сукины дети, напильник!
   Кречко совсем одурел и с готовностью принялся рыскать по ящику стола, а Мехлис понянулся к кобуре пистолета.
   - Руку оторву! - заорал Волков. Тем временем Кречко и впрямь отыскал напильник. Крунозернистый рашпиль, со следами "прошлых побед" был услужливо протянут Андрею Константиновичу, но все планы нарушил Никита. Громко испортив воздух, он совершил две вещи: обделался и потерял сознание.
   - Хлипковатый клиент! - прокомментировал Волков и похлопал напильником по плечу Хрущева, - ну что, товарищи, как вам ваша передовая методика в применении к самим изобретателям?
   - Бросьте! - некурящий Берия хлопал по карманам пиджака в поисках сигарет, а Мехлис нервно опустился на стул.
   - Есть бросить! Только если я сейчас нашего дорогого Никиту Сергеевича легонько поспрашиваю, то он у меня признается в чем угодно: и в том, что он аргентинский шпиён; и в том, что его семья живет на доходы с рудников в Южной Родезии; и даже в том, что заключил секретный договор с женой Рузвельта о взамонападении! Пока у Франклина Делано полиомелит!
   Волков демонстративно отряхнул руки и уселся за стол следователя, ногами выпинав из-под него прежнего владельца.
   - Что же вы творите, господа-товарищи! Торжество социалистической системы достигается не системой реальных фактов и достижений, а страхом и террором! Шпионы реальные есть, я не спорю... но неужели нужно пользоваться вот такими средствами?
   - Какую же вы предлагаете альтернативу? - спросил Берия.
   - В 1922 году врач из Техаса Роберт Эрнест Хауз, которого называют "отцом сыворотки правды", опубликовал в техасском медицинском журнале статью под названием "Использование скополамина в криминологии", - начал докладывать по памяти Андрей Константинович, - в те времена, когда привычной была практика выбивания показаний, использование сыворотки правды, казалось, будет способствовать гуманизации правосудия и защите прав человека, избавляя от необходимости прибегать к "допросу третьей степени".
   Однако, ни создатель сыворотки правды, ни его многочисленные последователи не представляли, какой решительный отпор встретит их метод в судах. Первый прецедент был в 1926 году в штате Миссури, когда адвокат обвиняемого в изнасиловании попытался использовать в качестве доказательства невиновности своего подзащитного свидетельство врача- эксперта, проводившего допрос обвиняемого под наркозом. Суд счел показания эксперта неубедительными и несостоятельными с научной точки зрения. С тех пор в Старом и Новом Свете суды не принимают показания, полученные под наркозом, прежде всего потому, что эти показания получены "в измененном состоянии сознания", и, следовательно, могут быть продуктом психологического давления. Кроме того, последующие эксперименты заставили более сдержанно относиться к надежности самого метода наркоанализа. Как оказалось, существует категория лиц, способных лгать даже под наркозом, а лица, дающие правдивые показания, говорят то, что они считают правдой, хотя это не всегда соответствует реальности.
   Волкова слушали внимательно. Берия и Мехлис, избитый и совершенно подавленный Хрущев, внимательный Кречко и даже начавшие "оживать" сотрудники госбезопасности.
   - Откуда вам это все известно? - наконец, спросил Мехлис.
   - Мне многое, Лев Захарович, известно, - надулся Волков, - Лаврентий Павлович подтвердит мои полномочия. А что касается "сыворотки правды", то наше, не отягощенное излишним гуманизмом ведомство, вполне может себе позволить этот метод. На фоне не слишком большой грамотности, на фоне всеобщего доверия к генеральной линии партии, на гребне индустриализации в конце-концов!
   Волков сделал жест Кречко, чтобы тот вытурил из кабинета все лишние уши (в том числе и Хрущева), а затем произнес:
   - И никто не мешает довести до сведения допрашиваемого, что истинность такого допроса - девяносто девять процентов и девять в периоде. Глядишь, до наркоза вообще дело может не дойти. И вообще: какие у нас планы, а то я разнесу этот гадюшник вдребезги и пополам!
   Мехлис недовольно нахмурился.
   - Довольно странно, товарищ Волков, как вы обзываете оплот социалистической законности на Украине.
   - Я просто называю вещи своими именами! - резко одернул Андрей Константинович Мехлиса, - есть принцип "Бритвы Оккама", но поскольку здесь все атеисты, то воспользуемся обычным здравым смыслом. Оставим богу - Богово, а идею - массам. Как еще назвать такую ситуацию, когда генерал-инспектора из самой Москвы задерживает местный "барин", который не только мешает ему исполнять прямые обязанности, но также начинает угрожать расправой?
   - Да полно вам! Ну, обознался Никита Сергеевич!
   - На таком уровне подобные деятели не имеют права на ошибку - слишком высока ее цена! - тихо сказал Берия, - к тому же, товарищ Сталин на прошлой неделе согласился с мнением о назначении товарища Хрущева послом в Уругвай. Вам же, Андрей Константинович, необходимо вернуться в Москву.
   - Что же такого могло случиться?
   - Товарищ Сталин считает, что пора проверить вас в деле. Вам поручено возглавить нашу группировку в Манчжурии. Согласно договору, Советский союз оказывает помощь братскому народу Монголии. Вашу миссию здесь доведет до конца Иван Михайлович. Справитесь, товарищ Кречко?
   - Так точно, товарищ нарком! - ответил Кречко, - мне не впервой.
   - Вот только по голове больше никого бить не надо. Товарищ Волков эту норму перевыполнил на годы вперед.
  

Глава 13.

   - А вот товарищ Рычагов утверждает, что рация на самолете только мешает, - усмехнулся в усы Вождь Народов.
   Паша Рычагов, двадцативосьмилетний комдив, встал во весь свой невысокий (чуть ниже Волкова) рост и тряхнул чубом:
   - Так точно, товарищ Сталин! Я считаю, что лишние приборы только отвлекают внимание летчика. Ему осматриваться по сторонам нужно, а не за стрелками смотреть.
   - А если враг "на хвост" упадет? А если цель атаки внезапно изменится? А если нужно после боя машины собрать в одном месте, чтобы идти общим курсом? А если шасси у кого-то из группы не до конца убрались? Как командиру отдать приказ, находясь в воздухе, чтобы летчик довернул рукоятку убирания шасси? А если нужно подмогу вызвать?
   Рычагов хотел что-то возразить, но все-таки счел лучшим промолчать. А распаленный Волков продолжал:
   - Вот так и получается: ни тебе внезапности, ни тебе согласованности, ни тебе атаки с уязвимого направления - одна голая импровизация.
   Произнеся эту тираду, Волков остановился напротив комдива и внимательно осмотрел его. В сущности, мальчишка, сопливый мальчишка в генеральских погонах. Храбрости не занимать, но лучше бы ее было поменьше, а вот смекалки и стратегического мышления побольше. На одном юношеском задоре долго не повоюешь.
   - Товарищ комиссар госбезопасности когда-нибудь летал? - наконец, иронично осведомился командующий Первым Краснознаменным воздушным флотом.
   Волков фыркнул. Точно - ребенок! Пытается перейти на личности, вскоре начнет хамить. С таким нужно и вести себя соответственно.
   - Ка-50. Машина огневой поддержки.
   - Никогда не слышал, - пожал плечами комдив, - а ведь я - человек интересующийся авиацией. Как такое может быть?
   Сталин усмехнулся в усы и предложил Волкову продемонстрировать фрагмент художественного фильма "Черная Акула". Сценарий в этом фильме, можно сказать, отсутствовал. Однако в качестве наглядного пособия он оказался незаменим. Все три десятка фильмов, что хранились на винчестере ноутбука, были перенесены на пленку с помощью квалифицированных специалистов. Не с "Мосфильма", естественно, а с помощью специалистов Главного Управления Государственной Безопасности. Там были такие мастера, что дирекция "Мосфильма" взяла бы на работу любого - даже без традиционного конкурса-собеседования.
   Волков, в свою очередь, предложил перейти в помещение для просмотра фильмов, где киномеханик по его просьбе прокрутил двадцатиминутную нарезку из фильма. Сказать, что Рычагов был потрясен, значит промолчать. Легендарный летчик-истребитель был сражен наповал.
   - Это... это секретные наработки? - спрашивал он у Волкова, - почему я ничего не знаю о производстве геликоптеров у нас в стране? Над автожирами Камов корпел, но чтобы вот так... конечно, я слышал об успехах Сикорского в этой области, но ведь он работает в Америке...
   - С этой Гражданской войной мы большую половину интеллектуальной элиты прошляпили! - Сталин едва не произнес еще не произнесенное "просрали", - нечего сказать - укрепили позиции американцев на мировой арене! Сикорский строит им вертолеты, Зворыкин - телевизоры, Лодыгин - электричеством занимался (мир его праху), а Склодовская-Кюри чуть ли не новое оружие придумала.
   - С вашего позволения, Иосиф Виссарионович, она была полька; во-вторых, работала во Франции; в-третьих, не оружие, а изучала явление радиоактивности...
   - Товарищ Волков! Часть Польши тоже когда-то была в составе Российской империи! И Франция с ее "радиоактивностью" нас не устраивает также. Лучше бы все эти люди работали здесь! Сколько их, не перечислить! Кузнец, Челищев, Арсеньев, Бобровников, Вавиловы (ну, эти вернулись), Серебряков, Вернадский, Родичев, Савицкий
   Удивленный Рычагов смотрел то на Сталина, то на Волкова. На его памяти с Иосифом Виссарионовичем в таком ключе не беседовал никто. И никто не сожалет об уехавших. Однако вождь переключился на главную тему.
   - Так вот, товарищ Рычагов, вы нам и расскажите: возможно ли оснащение наших самолетов в Монголии радиостанциями в предельно сжатые сроки?
   Рычагов задумался.
   - В предельно сжатые - это в какие?
   - Максимум, к концу мая, - ответил вместо Сталина Волков, - есть сведения, что японцы подтягивают к Халхин-Голу крупные силы. Одной авиации - около двух с половиной сотен истребителей и бомбардировщиков.
   - Значит, нам необходимо перебросить в район Халхин-Гола не меньше авиаполка. Учитывая, конечно, тот факт, что в районе боевых действий уже находится две эскадрильи...
   Сталин подал свой решающий голос:
   - Давайте попробуем так, товарищи: чтобы не смешить весь мир (как в прошлом году у Хасана), мы перебрасываем в Монголию один истребительный авиаполк и один полк бомбардировщиков СБ. Надеюсь, ни у кого возражений нет? Карашо!
   Ох уж это "карашо!" Снова Волков столкнулся с типично сталинским пониманием демократии: если нет возражений, то принимаем мой план. И разговаривать больше не о чем. Андрей Константинович решительно вмешался.
   - Иосиф Виссарионович, вы разрешите мне сделать небольшое дополнение?
   Вождь поджал губы, но марку "демократа" выдержал:
   - Прошу вас, товарищ Волков, не стесняйтесь.
   - Благодарю. В настоящее время в Монголии ощущается недостаток опытных летчиков. Кроме того, наших молодых летчиков даже некому обучать "на месте". Если так можно выразиться. Мое предложение следующее: отправить в район Халхин-Гола наших самых опытных асов, прошедших боевое крещение в Испании и Китае. Павел Васильевич наверняка знаком с многими из них...
   - Да я хоть сам... хоть сегодня!
   - Павел, не нужно! - мягко сказал Сталин, - ты уже даже не командир авиаполка - тебе подчиняется целая воздушная армия!
   Тяжело молодому парню буквально за пару лет прыгнуть из капитанов в генералы. Еще вчера ты был гордым асом-летчиком, лично водившим в бой авиаотряд, а сегодня твоя задница покоится на бархатной антигеморройной подушечке; и горячий молодой мозг пытается переключиться на решение совсем других задач. Не имеющих ничего общего с сопровождением и перехватом, зато приносящими нешуточную боль в не самую глупую голову.
   - Простите, товарищ Сталин. Значит вы, товарищ комиссар госбезопасности, настаиваете на оснащении самолетов радио? А возможно ли это практически? Ведь эти двести-триста радиостанций нужно откуда-то взять?
   - Это уже не ваши проблемы, товарищ Рычагов, - ответил Волков, - пусть за это болит голова у других товарищей. Вы уж нам подберите самых лучших летчиков. Поймите, ведь это - не просто локальный конфликт. Нападение Маньчжоу-Го на суверенную Монголию в сущности является пробой сил двух империй: Японии и СССР.
   Рычагов удивленно возразил:
   - СССР - не империя!
   - А вот товарищ Волков считает, что Страна Советов - империя, а я в ней - император, - усмехнулся Сталин.
   - Это несущественно! - фыркнул Андрей Константинович, - как ты не назови слагаемые - результат не меняется.
   Важно то, что за развитием конфликта у Халхин-Гола будут смотреть зеваки со всего мира. И мы не можем себе позволить повторить прошлогодний "успех" у озера Хасан, где потери с нашей стороны были несоизмеримо больше японских.
   Рычагов удивленно глянул на Сталина, как вождь отреагирует на политическую ересь Волкова. Однако Сталин лишь хмуро кивнул. Волков продолжал:
   - Если уж меня назначают вместо старшего советника МНРА Афонина, то я хочу высказать свои соображения относительно авиации и танков...
   Сталин нетерпеливо кашлянул.
   - Товарищ Волков, может быть, вы ваши соображение выскажете несколько позже? Товарищ Рычагов торопится на заседание в наркомат авиапромышленности.
   Рычагов понял, что таким образом ему дают понять о нежелательности его дальнейшего присутствия и попрощался, дрожа ноздрями от обиды.
   - В сущности, еще совсем мальчишка, - прокомментировал Сталин.
   - А не рановато ли ему командовать целой армией?
   - Может и рановато. Да только у нас не так уж много специалистов с его опытом. Вы не так давно сами обратили внимание на данный факт.
   - Не передергивайте, Иосиф Виссарионович! Павел - уникальный в своем роде специалист... по истреблению самолетов противника. А вот в роли командующего воздушной армией я его пока не воспринимаю. Пока. Это совершенно другой уровень.
   Сталин крякнул.
   - Ладно. Обещаю вам, что мы вернемся к этому разговору. Что вы хотели сказать, товарищ Волков, по поводу танков? На танки вы тоже рации предлагаете установить?
   Волков обреченно вздохнул. Сталин вздохнул еще обреченнее.
   - Неужели в такой большой стране не найти какой-то тысячи радиостанций? - спросил Андрей Константинович, - ведь я не сомневаюсь, что вы понимаете значение радиостанции на танке и самолете.
   - Товарищ Сталин все понимает. Он понимает важность авиации дальнего действия, исследований реактивных двигателей, значение производства тягачей и тракторов, бронетранспортеров и прочих транспортных средств...
   Вождь достал из затертого кармана кителя кисет с табаком и принялся набивать трубку. Волков в очередной раз не захотел оказаться на его месте, а Иосиф Виссарионович продолжал:
   - Товарищ Сталин только не понимает, откуда взять средства и силы на освоение неосвоенного и произведение непроизведенного. Он устал уговаривать крестьян жить за чертой бедности и рвать жилы за непонятную им индустриализацию; ему надоело его окружение, наполовину состоящее из романтиков революционной работы. Как им всем объяснить, что есть время романтики, а есть - время работы. Тяжелого, кропотливого и неблагодарного труда, который никто и никогда не оценит, кроме горстки толковых экономистов. Вот, Владимир Ильич был бы в состоянии оценить успехи нашей страны за последнее десятилетие. А товарищ Троцкий с сотоварищи считают наши действия позорным уклонизмом... да, вот еще! Что-то привык я в вашей компании употреблять наше национальное вино, товарищ Волков. Как вы?
   Андрей Константинович сказал, что от грузинского вина еще ни один белорус не умер. Разве что, при штурме Зимнего. Сталин поправил, сославшись на Антонова-Овсеенко. Сказал, что в подвалах Зимнего революционный народ ужирался в основном коньяками и красными французскими винами. Хотя несомненно, среди французских вин не терялись и грузинские. Некоторые из великих князей были весьма охочи до "Ркацители".
   Волков беседу принял, немного расслабился, но после вина и брынзы решительно потребовал радиостанции. Мол, где хотите, берите, но выньте и положите.
   - В Германии закупить, что ли? - в отчаянии произнес Сталин, - из Америки полгода ждать придется. И свое производство отлаживать. Я так понимаю, что вас не устраивают наши радиосредства...
   - Не устраивают. Как только они начнут нормально работать, они сразу же станут меня устраивать.
   - Значит, отставем мы и здесь?
   - Ага! - кивнул Волков, - и от немцев, и от американцев. И еще от кое-кого.
   - Что же ваша умная машинка не может схему радиостанции нарисовать? - ехидно спросил вождь.
   - Хоть сейчас. А интегральные микросхемы брать где прикажете? В особенности, если пока нет даже и транзисторов. Впрочем, вместо транзисторов можно лампы присобачить... м-да! А существуют ли нынче предприятия, производящие военную электронику повышенной точности?
   По задумчивому и грустному виду вождя народов он догадался, что в Советском Союзе пока нет даже обычных предприятий по выпуску деталей для радиоэлектроники. Как все запущено... то есть, не развито!
   - Делаем срочный заказ из нескольких частей. Одну часть радиостанций заказываем во Франции, еще одну - в Германии, а еще одну - в Британии. Можно еще тысчонку заказать в США, пусть и через год придут - все равно, понадобятся. А мы тем временем разберемся, чья рация лучше.
   - А я тем временем разберусь, откуда нам денег взять на эти заказы, - подытожил Сталин, прощаясь, - а вы тем временем отправляйтесь в Монголию. Есть сведения, что командир нашего 57-го корпуса комдив Фекленко действует очень нерешительно. То ли прогрессирующая болезнь имени Блюхера, то ли с детства такой застенчивый. Непонятно только, кто его командовать корпусом назначил. Ворошилов отмалчивается, а вот вы, товарищ Волков, и разберитесь там. Вы молчать не станете.
   "Разберусь как следует, и накажу кого попало!" - подумал Волков, закрывая почти бесшумную дверь сталинского кабинета.
  
   Товарищ Фекленко Николай Владимирович, командир особого 57-го стрелкового корпуса, мрачно бродил по расположению штаба корпуса в Тамцаг-Булаке. Ему не нравилась эта страна, ему не нравились местные жители, его ужасно раздражали местные чингисхановские лошадки размером с крупного пони и их наездники-цирики. Цирик на монгольском наречии означает воин, но товарищ Фекленко в их воинских качествах сильно сомневался. Население всей Монголии уместилось бы в одном, не самом крупном городе СССР, территория ее была огромна. Ничтожный процент цириков был не только не в состоянии ее защитить, но даже обскакать границу по периметру. Это понимали все: и терзаемый внутренними противоречиями Китай, и точившая старые гнилые зубы Япония, и ехидно оскалившаяся из-за океана Америка, и товарищ Ворошилов. Отправивший комкора Фекленко по решению правительства СССР вместе с особым 57-м корпусом в монгольские степи.
   - Всю Монголию вы охватить не сможете, - сказал товарищ Ворошилов, - поэтому партия нацеливает ваше внимание на восточные рубежи - на границу с этим марионеточным Маньчжоу-Гоу. Не подведите меня, Николай Владимирович, ибо ваше назначение - это целиком моя инициатива.
   Да, маньчжурское государство плясало не под барабаны собственных шаманов, а под дудку японских империалистов, что сидят на своем сейсмически неустойчивом острове размером с парочку местных аймаков и держат в напряженности весь тихоокеанский сектор вкупе с Дальним Востоком. Население острова в восемьдесят раз превышает население всей Республики Монголия, а наглость этого населения вообще не укладывается ни в какие рамки. Собственно, ни один монгол (если бы не старший товарищ СССР) наверняка не смог бы показать на карте, где расположена его страна, а не только точные ее границы. Плотность населения в этих степях ужасающая - 0.75 человека на квадратный километр. Лепота! Вот только как верить официальной истории, что восемь сотен лет назад из этих безжизненных степей вывел Чингисхан своих древних цириков и завоевал полмира. А нынче монголоидов спасают те, кто некогда платил им дань...
   Дурь! Если сегодня население Монголии составляет едва миллион (а может и меньше - кто считал этих монголов), то каким же оно было в двенадцатом веке? И каким образом орды кочевников-скотоводов смогли завоевать полмира...
   Товарищ Фекленко уставился в карту, что лежала на его рабочем столе, хлебнул из фляжки коньяку и крикнул:
   - Соболев!
   Отчего-то старший командный состав любил подбирать себе адъютантов с благозвучными фамилиями и правильными чертами лица. Хотя, В принципе, тут все ясно: кому охота ежедневно терпеть возле себя урода с погонялом "Корытин". Существует два типа прислуги: большие и статные, а так же маленькие и юркие. Из первых в перспективе получаются дворецкие и командиры рот почетного караула, а из вторых - лакеи и начальники продовольственно-вещевой службы. Так называемые прапорщики и старшины с большими погонами.
   Октябрьский переворот официально отменил институт лакейства. Однако, как говорится в старой шутке: "в процессе эволюции хвост у человека отпал, но потребность вилять осталась". В Советском Союзе вилять умели все, кому дорога была спина. Исторически не вилял лишь один, а как его звали: Николай ли, Петр ли, Иосиф ли - неважно.
   Соболев вбежал в кабинет командира корпуса и застыл на полусогнутых перед начальством, имея вид лихой и придурковатый. В точности такой, как предписывалось Петром Великим. Указа этого, кажется, так никто и не отменил. Фекленко жестом велел ему заткнуться, и, не сильно нуждаясь в ответе, спросил:
   - Ты, Соболев, случайно не в курсе, как одной дивизией защитить территорию в полтора миллиона километров?
   - Я, товарищ комкор, не вполне себе представляю, на что похожа территория в полтора миллиона километров, - осторожно ответил адъютант.
   - На Народную Республику Монголия, дурень! - фыркнул Фекленко, - хотелось бы мне знать, как местное население обороняло бы свою родину, не будь у них большого и теплого северного друга. Может, растолкуешь мне?
   Соболев понял, что конкретики от него не требуется и почесал свою рабоче-крестьянскую тыковку. По его мнению, "великие моголы", или как их там, сами не ведали о том, что же делать со своей независимостью. С подачи молодой страны советов они обрели это право в борьбе, и под ее же могучей длани боязливо косились на окружающий мир. Точно недавно прозревший кутенок из-под лохматой суки-матери.
   - Я тут говорил с ихними "цириками", - начал он, - они надеются на нашу помощь...
   - А як же ж! - хмыкнул хохол Фекленко, - гуртом и батьку бить не страшно! Скажи-ка ты мне, друг Соболев: нового полпреда еще не привезли? Я же за ним машину еще вчера вечером послал...
   - Так же он на аероплане летит! - удивился адъютант, - прямо из Верхнеудинска утром вылетел. Я только от связистов... на чаёк заходил...
   - Твою раком... Соболев! Чего же ты молчишь? Новый полпред уже два часа в воздухе, а я ничего не знаю! На чем он летит?
   - На "антошке"!
   - Чего? На какой еще "антошке"?
   - АНТ-35! Сам Громов им управляет... небось, важная птица! - проворчал адъютант.
   - Сам ты, птица! Ну-ка, сбегай к связистам пулей! Узнай все о новом полпреде: имя-отчество, звание, возраст. А то от Верхнеудинска сюда три часа лету, бегом, сукин кот!
   - Есть!
   - Только бы пить и есть! - проворчал Фекленко, - а о командире кто думать будет? Шут гороховый!
   В прескверном настроении он вышел из штаба - двухэтажной каменной лачуги. Городок Тамцаг-Булак был похож на ставку Чингисхана: низкорослые лошадки с их кривоногими наездниками, юрты с засраным подворьем, небольшие каменные строения. Кое-где видны и слышны верблюды - эти губатые корабли пустыни. Причем кораблями Николай Владимирович считал их за трубный, ни с чем не сравнимый рев.
   Штаб стоял на холме, и с него хорошо просматривалась местность на несколько километров. Вон там араты гонят огромную отару овец, меняя дислокацию... тьфу, пастбище. А немного правее расположился наспех сделанный аэродром - утоптпнная солдатами площадка размером триста на пятьсот метров. На него и должен приземлиться пассажирский АНТ-35, на котором в расположение 57-го корпуса прибывает новый полпред - некто Волков. Темная лошадка с блестящими подковами.
   Фекленко, кряхтя, взобрался на свою командирскую кобылу и дал ей шенкеля. Кобыла неохотно оторвалась от кормушки с овсом и мягко потрусила с холма вниз. Можно было бы конечно и на автомобиле, но топливо в этой дикой стране на вес золота - пусть солдаты видят, что их комкор первым подает пример экономии. За командиром торопливо выехал начальник штаба корпуса и коновод с двумя лошадками в поводу. Командир корпуса лично отобрал двух наиболее смирных жеребцов и не его беда, если прибывший из Москвы столичный хлыщ никогда в жизни не ездил верхом. Тут вам не Москва, а Республика Монголия! Народная, понимаешь!
   К аэродрому они успели вовремя. Даже пришлось еще минут пятнадцать наблюдать за тем, как спокойна и величественна монгольская степь. То есть, попросту говоря, еще раз обозревать надоевший до белых чертиков пейзаж. Начальник штаба успел негромко сказать Николаю Владимировичу, что было бы неплохо, если новый полпред догадался прихватить из столицы одноименной водки - местный арак успел надоесть не хуже окружающей природы.
   - Гляди, как бы новый полпред наручники для нас с тобой не прихватил! - буркнул озабоченный Фекленко.
   Загоняя своего жеребца, примчался Соболев. Спешившись, он бросился к комкору и трагическим шепотом доложил:
   - Андрей Константинович Волков, звание - комиссар госбезопасности второго ранга. Приятель самого Лаврентия Павловича!
   - Провидец вы, командир! - испуганно пустил петуха начальник штаба.
   - Не дрейфь, полковник! Изыди, Соболев! - Фекленко подождал, пока ушастый адъютант отъедет на достаточное число шагов и полюбопытствовал, - у тебя револьвер с серебряными пулями есть?
   - Зачем? - не понял начштаба.
   - Чтобы уж наверняка. Хотя из положения "дуло к виску" еще ни один не промахивался.
   Николай Владимирович чувствовал себя в положении проворовавшегося интенданта. Хотя предпосылок к такому ощущению, вроде бы, не было. Нормально отреагировал на инцидент от одиннадцатого мая, отправив семнадцатого группу поддержки к монгольским пограничникам. Семнадцатого отправил, потому что всю неделю конфликты были типа "три на три", то есть, незначительных сил. Какого же черта к нему отправили аж комиссара второго ранга, сняв вполне справляющегося со своими обязанностями старшего советника Афонина!
   - К чему бы это? - растерянно произнес Фекленко.
   - Наверное, не хотят повторения прошлогоднего "успеха", - осторожно заметил начштаба.
   Оба замолчали, вспомнив трагическую судьбу Блюхера. Тот год назад ни шатко ни валко воевал с японцами у озера Хасан. Одни говорят, что Блюхер был на службе у японских империалистов, другие - что пил Василий Константинович больше обычного среднестатистического командира. Третьи подавленно молчат, но все помнят, как Блюхера вызвали в Москву и в ходе следствия маршал Советского Союза помер. Не выдержав тяжести обвинений, представляющих собой обычный кирпич в валенке, чья масса была поделена пополам и умножена на квадрат скорости, с которой его лупили бравые ребятушки Николая Ивановича Ежова. Но обвинений в сотрудничестве с япошками он так и не признал. Значит, просто бытовой алкоголизм на фоне мании величия.
   - Ты, полковник, все-таки осторожнее насчет водки! - посоветовал Фекленко, заслышав шум двух тысячесильных моторов. АНТ-35 еще не был виден из-за холмов, но слышно его уже было хорошо.
   - Скажу, что кумысом пахнет, - решил начальник штаба, - он не отличит.
   - Гляди у меня!
   Из-за легких перистых облачков вынырнул АНТ-35 - двухмоторный моноплан, которых было выпущено всего девять единиц. Стране нужны были бомбардировщики, и очередь гражданской авиации отодвигалась на неопределенный срок. На перспективу. Да и сами граждане страны советов пока не были разбалованы, чтобы принимать самолет в качестве транспортного средства. Разве что для высадки десанта в тыл вероятного противника.
   Семь тонн металла мягко приземлились на грунт аэродрома. Прокатившись с сотню метров, самолет подрулил к встречающим, и замер неподалеку.
   - Мастер! - восхищенно произнес начальник штаба.
   Из раскрывшейся двери показались чьи-то руки. Они деловито спустили на землю металлический трап, по которому шустро сбежал молодой румяный парень в фуражке с синим околышем. Встав наизготовку у трапа, он воскликнул:
   - Прилетели, товарищ комиссар госбезопасности!
   По трапу из недр "антошки" проворно выбрался коренастый мужчина, одетый в повседневную форму строевых частей. Следом наружу выбрался еще один, с двумя шпалами в петлицах.
   - Спасибо, Михалыч! - крикнул первый высунувшемуся из кабины летчику, - доставил, что твою хрусталь.
   - С нашим удовольствием! - ответил Громов.
   Волков оправил на себе френч; сняв фуражку, пригладил зачесанные назад слегка тронутые сединой волосы. И только теперь соизволил заметить встречающую команду под предводительством Фекленко.
   - Здравствуйте, товарищи! - произнес Андрей Константинович.
   - Доброго дня вам, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга! - расшаркался комкор, - как долетели?
   Вспомнив по случаю наставление отца, Волков приветливо поздоровался со всеми: пожал руки Николаю Владимировичу, начальнику штаба и даже Соболеву с коноводом. Затем он похлопал по морде лошадок и автоматически поверил подпругу у "своей". Забравшись в седло, он ответил:
   - Нормально долетели. Самолет еще не авиалайнер, но уже не "рус фанер", это точно. Ну что, поскакали?
   Фекленко обалдело глянул на него. Полпред безошибочно определил лучшего конька - того, на котором сюда прибыл начальник штаба, да еще и вспрыгнул на него, едва коснувшись левой ногой стремени. Да, на монгольскую лошадь можно вспрыгнуть, как на велосипед, но не кабинетному же товарищу! Вон, спутник его - типичный москвич. Это сразу видно. Осмотрел коня, которого ему подвел коновод, боязливо погладил морду "транспортного средства".
   - Залезай, Борис Игнатьевич, не бойся! - хохотнул Волков, - смотри только, яйца на скаку не отдави - больно будет. Товарищ комкор, а как же мой адъютант? Прикажете ему своим ходом добираться?
   - Ни в коем случае! - ответил Николай Владимирович, - Соболев, слезай с лошади. Пешком доскачешь - не впервой.
   - Если мне укажут направление, то лучше я доберусь пешком, - подал голос тот, которого Волков радушно назвал Борисом Игнатьевичем.
   Андрей Константинович отрицательно покачал головой.
   - В чужой стране лица с воинским званием выше майора могут передвигаться только в сопровождении охраны. Если только инкогнито...
   - Как? - в один голос спросили Фекленко и не шибко ладящий с лошадьми подполковник.
   - Грузом 200. Садитесь на лошадь и вспомните детство. Эх, у кого из нас не было лошадки! Игреневой масти с хвостом, деланным из куска пакли... не бойтесь, подполковник, с лошади Пржевальского падать одно удовольствие!
   Нервный смешок Бориса Игнатьевича был весьма похож на конское ржание. Его боевой конек вызов принял и припустил рысью по направлению к штабу корпуса. За ним устремился Фекленко, а следом рванулся Волков. Сзади, работая шенкелями, едва поспевал коновод. И самой последней трусила лошадь начальника штаба.
   - Гадом буду, если хотя бы один из них не свернет себе шею! - пробормотал ее всадник, - хотя этот Волков не свернет точно. Где это его верховой езде обучили? Или кадр из старой гвардии затесался?
   Прогнозы начальника штаба не сбылись. Борис Игнатьевчич всего-лишь ушиб мягкие ткани, когда уже у штаба попытался покинуть седло. Каблук его сапога зацепился за стремя, и он рухнул в монгольскую пыль, нелепо взмахнув руками. Слава богу, что не угодил в кучу конских яблок.
   - Для первого выезда - дивно! - сказал на полном серьезе Волков, когда подполковника подняли и с помощью невесть когда подоспевшего Соболева отряхнули, - вам бы отработать посадку-высадку, и прямой дорожкой в жокеи. За гриву вы держались вполне уверенно.
   Начальник штаба решил рискнуть.
   - А где вы учились верховой езде, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга? - спросил он.
   Волков притянул его к себе за третью пуговицу кителя.
   - Когда общаетесь с высшим командным составом, полковник, извольте дышать в сторону. Если употребляете арак, то в качестве закуси лучше использовать простой овечий сыр - брынзу. Не так воняет. Лук жрать до восьми вечера я запрещаю с сегодняшнего дня всему штабу. Спиртные напитки - строго после шести вечера. Товарищ Фекленко!
   - Да, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга! - выдохнул комкор.
   - Вы что, ничего лучше не могли придумать, чем пригласить в команду встречающих своего пьяного заместителя?
   - Виноват, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга, - произнес полковник, - я, конечно выпил. Но я не пьян!
   - Саблей луковицу очистишь? - закрыл ему рот Волков, - и запомните крепко-накрепко: нет здесь никаких комиссаров госбезопасности! Есть только комдив Волков Андрей Константинович и военинженер второго ранга Холодов Борис Игнатьевич. Во-первых, язык целее будет, а во-вторых, нехрен сюда органы госбезопасности впутывать.
   - А ваш адъютант, что в сержантской форме?
   - Алексей? Ну, Николай Владимирович! Когда двух приезжих сопровождает сержант ГБ - это разве не нормально? Через пару дней Приходько сменит форму и станет обычным лейтенантом, в которых здесь недостатка нет. Полковник, запомнили, о чем я тут? Повторите!
   - Никаких представителей из госбезопасности нет! Есть лишь комдив Волков и военинженер Холодов. Приходько скоро станет лейтенантом пехоты!
   - Молодец! А теперь ступай к себе и проспись. Перед сном советую сосчитать до тысячи. На последней сотне ты забудешь про цвета наших мундиров и запомнишь только легенду. Также утром у тебя будет тяжкое похмелье, но ничего крепче кумыса ты выпить не сможешь. Кругом! Шагом марш на процедуры!
   После отправки начальника штаба в кабинете комкора стало вовсе тягостно. Фекленко понимал, что его будут сношать. Москва одновременно требовала решительности и Христом богом заклинала от опрометчивости. Корефан Ворошилов в случае чего от него открестится, а больше рассчитывать не на кого. Начальника штаба новый полпред отымел по полной, теперь очередь его - комкора Фекленко. Отослал бы это Волков куда подальше своего военинженера бронетанкового! Не при людях же!
   - Как его фамилия? - спросил тем временем Волков.
   - Кого? - не понял Николай Владимирович.
   - Вашего начальника штаба. Вы нас друг другу так и не удосужились представить. Совсем одичали в этих степях!
   Фекленко втянул в себя полкубометра воздуха.
   - Виноват, товарищ коми... простите, товарищ комдив! Фамилия начштаба корпуса - полковник Полуштоф!
   - Полу-штоф или Полуштофф? - переспросил Андрей Константинович.
   - Кличка "Чекушкин"! - буркнул Фекленко.
   Волков сказал, что фамилия соответствует содержанию. А вот соответствует ли сам Чекушкин занимаемой должности?
   - Пока замечаний не было. Строевая часть в порядке.
   - У Блюхера тоже замечаний не было. Представляете, Николай Владимирович, никто ничего не замечал! Или не хотел замечать. Ладно, с этим я разберусь. Работать будем?
   - А от работы никто и не отказывался, товарищ комдив!
   - Тогда прикажите накрывать на стол, топить баню и подготовить нам с военинженером жилые помещения.
   Командир 57-го особого корпуса обрадовался.
   - Так помещения готовы! И со столом никаких проблем нет. А вот с баней, извините, проблема. Растительность здесь сами видите какая. Цирики весь кизяк на полсотни верст в округе подобрали для обеспечения потребностей корпуса. Но дерьмом, простите, топить баню...
   Волков поморщился. И как это он позабыл о географических особенностях братской республики? Еще бы командующего монгольским флотом к себе вызвал. Или главного лесничего.
   - Так что, совсем деревьев нет? - спросил он чуть растерянно.
   - Есть! - ответил довольный Фекленко, - на юго-западе страны. В предгорьях Алтая и исключительно хвоя. Мне, честно говоря, доставляют по несколько чурочек из Борзи... с каждым рейсом. Особист в курсе, сам пользуется...
   Волков начал медленно закипать.
   - Так я не понял: баня есть или ее нет?
   - Ну... как бы ее нет. Но что-то типа баньки имеется.
   - Тогда зубы не заговаривайте, а топите. Вам же самим приятно будет, когда чистый и вымытый полпред вас иметь начнет!
  
   Монголия удручала белоруса Волкова. Человека с украинской фамилией Фекленко она тоже нервировала - будь здоров. Особенно, если учитывать, что Николай Владимирович был родом из-под Воронежа. Вот уже три дня группа авторитетных товарищей (сам Волков, Фекленко, начальник разведки корпуса подполковник Грибанов и заместитель по вооружению) осматривала места будущих боев. Речка Халхин-Гол оказалась не совсем большой, но и не совсем маленькой - что-то вроде Свислочи, на которой стоит Минск. Берега ее поросли ивняком и во многих местах были наполовину затоплены, образуя болотистую местность. Кроме этого, с монгольской стороны в Халхин-Гол здесь впадала другая река - Хайластын-Гол, которая делила предстоящий район боевых действий на две части, что автоматически ставило войска обороняющиеся войска союзников в невыгодное положение. Маневрировать войсками в такой обстановке было, мягко говоря, затруднительно. Особенно, если учитывать обилие у союзников бронетанковой техники.
   Волков шипел, плевался и матерился. Фекленко делал то же самое, только в два раза тише. В конце-концов, после прибытия группы опытных летчиков, Андрей Константинович лично провел рекогносцировку с воздуха и отстучал в Москву: "Прошу разрешения в случае начала крупномасштабного конфликта перейти границу и навязать противнику бой на его территории". Ответ пришел на следующий день, когда Волков натаскивал командиров от лейтенанта и выше искусству "блицкрига" - согласованным действиям основных родов войск в обороне и наступлении. Лейтенанты сидели насупившись и хмурыми майорскими лицами смотрели на доску, где военный гений Андрея Константиновича чертил скверным мелом идеальные стрелки на нанесенных контурах района боевых действий.
   Вестовой вошел в "юрту-класс" и передал комдиву Волкову записку от командира пункта связи. Там Андрею Константиновичу вручили сложенный вчетверо листок бумаги с ответом Сталина. Вождь ограничился двумя словами: "Если сможете". Спустя полсотни лет немец по имени Дитер Болен напишет один из своих первых хитов: "You can win if You want", который оставалось просвистеть Волкову перед радиостанцией. Как и следовало ожидать, мелодию никто не оценил.
   - Вы что, не могли мне это передать с вестовым? - спросил Волков и капитана связистов.
   - Не положено, товарищ комдив! - кратко ответил тот.
   - А, да! - хлопнул себя по лбу тот, - служба такая! Ладно, благодарю вас, капитан!
   Каким-то сверхъестественным способом по корпусу стало известно, что новый полпред не жалует Устав Внутренней службы, поэтому связист не стал орать: "Служу Советскому Союзу", а просто с достоинством пожал протянутую ему руку. Кивнув капитану, Волков вышел из связной юрты и окинул глазом начинающий темнеть горизонт.
   По левую руку шло обучение механиков-водителей, по правую - виртуозы испанского неба гоняли молодых летчиков по матчасти вражеских истребителей и бомбардировщиков. По приказу Волкова в расположение корпуса приволокли совершивший "вынужденную посадку" истребитель Ki-27, вокруг которого теперь командир авиагруппы Герой Советского Союза (за Испанию) Яков Смушкевич трижды в день устраивал экскурсии с практическим обучением. К сожалению, подобной "вынужденной посадки" не совершил ни один из вражеских бомбардировщиков, поэтому обучение летчиков-истребителей проходило на фанерном макете Ki-21 - основного японского бомбовоза на тот момент. Словосочетание "вынужденная посадка" заключено в скобки, потому что по указанию Волкова в окрестностях Тамцаг-Булака дежурило несколько зенитных расчетов с приказом сбивать наблюдателей с той стороны. Вот один раз и повезло.
   В конце мая количество сил, принимающих участие в конфликте с обеих сторон, возросло. С японской стороны по ту сторону Халхин-Гола насчитывалось почти три тысячи человек: сборный пехотный японский полк под командованием полковника Ямагато и два полка баргутской кавалерии, также отданные под его под его начало. Баргутами монголы называли маньчжурских скотоводов, из которых японцы в спешном порядке сформировали несколько полков легкой кавалерии.
   Со стороны объединенных советско-монгольских сил народу было несколько меньше: два батальона цириков (советских баргутов) и 149-й стрелковый полк. Плюс во всему, в распоряжении Волкова и Фекленко был бронетанковый батальон (9 легких танков и двадцать семь бронеавтомобилей), две артиллерийские батареи и три пулеметных взвода. Это непосредственно то, что было на боевых позициях. В Тамцаг-Булак по единственной псевдоавтомобильной дороге прибывали из Борзи войска. Пока каждый автомобиль был на вес золота, так как от Борзи до театра военных действий было около семисот пятидесяти километров, и снять даже несколько автомашин на переброску подкреплений к Халхин-Голу не представлялось возможным. Волков надеялся пока связать противника боем, а затем пустить в дело свежие силы. Памятуя о тактике мелкого фола, он сформировал полтора десятка мелких диверсионных групп, которые шныряли в тылу у япошек и устраивали им "пакости третьего рода": резали линии связи, минировали автодороги, заражали открытые источники воды дизентерийной палочкой.
   Две группы были укомплектованы особо и нацелены на партизанскую войну - готовились рвать рельсы в час пик, чтобы не дать возможности японцам прислать подкрепление на помощь полковнику Ямагато. С командирами групп Волков занимался лично, попутно обучая их нелегкому искусству диверсанта конца двадцатого века. Одна группа была ориентирована на бывшую КВЖД, а другая - на новую ветку Солони-Ганчжур. Волков заклинал ребят не высовываться до тех пор, пока япошки по железке не начнут перевозить действительно что-то стоящее: самолеты, тяжелую артиллерию, танки.
   - В конце-концов, вам придется уходить. Но рассчитайте так, чтобы ваше выступление пришлось на пик перевозок! Этим вы поможете нашим войскам больше, нежели воевали вместе с ними. Как наши "батуры" и "багатуры", не подкачают? Кальсоны не замарают в самый ответственный момент?
   - В случае чего, - уже немолодой старлей погладил кобуру пистолета, - придется им стать героями. Во имя народной Монголии.
   - С этим тоже не спешите. Вояки они так себе, а вот проводники - действительно, ценные.
   Благословив диверсантов на ратный подвиг, Андрей Константинович вновь и вновь возвращался к картам местности. Для лучшего знакомства с обстановкой он еще совершил в паре с Громовым несколько разведвылетов на скоростном бомбардировщике СБ, вооруженном фотокамерой. Расположение собственных войск они рассмотрели прекрасно, а вот над территорией, занятой японцами, им пришлось испытать разочарование. Истребителей с опознавательными знаками страны восходящего солнца решительно преградили им путь и заставили ложиться на обратный курс. Говоря по правде, Волков с Громовым едва унесли ноги. Огрызаясь всеми четырьмя пулеметами, скоростной бомбардировщик оторвался от преследователей лишь благодаря тому, что являлся новой модификацией СБ, отправленной конструкторским бюро Туполева на обкатку в боевых условиях.
   Тогда Михаил Громов предложил, как он выразился, "слетать ва-банк". Летчику, рожденному в интеллигентной семье, пристало говорить правильно... он и разговаривал всегда по канонам изящной словесности, лишь иногда вкрапляя в свою речь трехэтажные выражения.
   - Только не говорите мне, что хотите прогуляться над японскими позициями вот на этой штуковине!
   Волков красноречиво пнул шасси трофейного и уже подлатанного техниками Ki-27.
   - Вы знали! - красноречиво вздохнул Громов.
   Нечего было и думать - отказываться от такой возможности. У Волкова, разумеется, были приблизительные планы расположения японских войск на конец мая, но он им не совсем доверял. Расхождения с его реальностью становились все более ощутимыми. Не молчала и Москва. Сталин требовал сводку два раза на день и ненастойчиво предлагал помощь одного из гигантов современной мысли: Буденного, Ворошилова или вообще - Шапошникова. Иосиф Виссарионович проникся идеей насчет того, что в локальных конфликтах армия зарабатывает очки и страсть как боялся повторения прошлогоднего конфуза у озера Хасан.
   Обучение войск слаженным действиям в обороне и наступлении шло непрерывно. Волков тоже боялся потерять лицо перед титанами военной мысли во главе с грозной и непоколебимой верхушкой. Начало активной фазы было запланировано на первую декаду июня, а пока "ограниченный контингент" умело связывал боем три полка Ямагато, которому тоже деваться было некуда. Командующий Маньчжурской группировкой генерал-лейтенант Камацубара считался большим специалистом по Красной Армии и недоумевал, отчего потомок самураев так долго возится с этими "лапотниками". С 1927 по 1930 год Камацубара был военным атташе Японии в СССР и не верил, что за прошедшие десять лет что-то могло измениться. Меж тем, заканчивался май и от обоих кукловодов требовалось одно: решительные, желательно победные действия. Японцы верили в судьбу, а русские надеялись на извечное "авось".
  

Глава 14.

   - Нет, эти русские все же - бравые ребята! - в который раз повторил генерал Гудериан, сидящий вместе с Альбрехтом на заднем сиденье штабного "Опеля", мчащегося по недавно построенному шоссе. Их снова переводили - в который раз за этот год! Нынче их ожидала северная Пруссия - страна тысячи рек и озер. Очередные маневры для изучения возможностей столь любимых Гудерианом моторизованных частей. Хайнц ходил у фюрера в любимчиках и пока ни в чем не ведал отказа: полигоном для бравого генерала нынче должны были стать тысячи гектар заповедных земель, составляющих национальное достояние Германии. Но ослепленный собственными мечтами Адольф бредил о возвращении в состав Германии земель Данцигского коридора - его Карфагеном стала Польша, согласно Версальского договора получившая доступ к Балтийскому морю.
   Но сегодня мысли офицеров Вермахта занимала не Польша и не предстоящие маневры, а блестяще завершенная Красной армией операция на Дальнем Востоке. Группировка красных наголову разбила полумиллионную Квантунскую армию, а затем советские танки утюгом прошлись по Маньчжурии, отбросив японцев за Большой Хинган. Одновременно в восточном Китае активизировались партизаны, ведущие активные действия чуть ли не с начала века. Но на этот раз они все-таки перестали мутузить друг друга, а взялись за островитян. Посол Японии в Москве запросил живота, и советские дипломаты принялись обдумывать последствия столь изящного "хода конем". Получившую пинка страну Восходящего Солнца необходимо было чем-то занять, пока она была в шоке от проигранной кампании. Командующему Квантунской армией генералу Умедзу пришлось уйти в лучший мир при помощи традиционного ритуала потерявшего лицо самурая, а императору Хирохито - приводить к присяге новый кабинет министров.
   Тем временем китайские партизаны все-таки выкурили интервентов из Внешней Монголии и снова занялись гражданской войной. Европа же с жаром принялась обсуждать успехи Красной Армии, а Чемберлен выступил с секретной речью в парламенте, содержание которой на следующее утро появилось в основных европейских газетах. Понятие "военной тайны" пока еще не было сформировано, и за разглашение ее лишь неодобрительно покачивали головами: ну, что ж вы так, мой дорогой сэр! Я ведь вам по-секрету, как родному, а вы...
   Разъярился Адольф Гитлер, которому вовсе не хотелось, чтобы его дергал за ниточки кукловод Невилл Чемберлен. Он полагал формирование европейской политики в числе своих основных приориритетов. Хотим - Австрию присоединим к империи, хотим - Судетскую область аннексируем. А вот так, когда на поводке и команда "фас"... не годится! Да, фюрер уже и сам начинал рассматривать Советский Союз как неиссякаемый источник сырья и дешевой рабсилы, но не для Англии же каштаны из огня таскать! Зарывается "Туманный Обливион", ох и зарывается!
   - Учитесь, господин обер-лейтенант! - снова повторил Рыжий Хайнц, - как будто бы я сам разрабатывал эту операцию. Вот прибудем на место - проведу штабную игру: синие - красные, а красные - самураи.
   - А почему синие будут играть за красных? - удивился Альбрехт.
   - А чтобы никто не догадался! - усмехнулся генерал.
   Этот потомок прусских помещиков был поклонником молниеносных операций и держал в уме все те сражения, где успех обеспечивался согласованными действиями родов войск. Он даже перевел на немецкий язык труды Лиддел-Гарта и Фаллера, однако у его начальства были в двадцатые годы совсем иные взгляды и планы. В особенности, на механизацию в армии. Гитлер шутил, что количество рапортов и доносов, поступающих на Рыжего Хайнца, наполовину парализует службу внутренней безопасности.
   Штабная игра действительно состоялась. По итогам ее Гудериан устроил своим офицерам чудовищную головомойку, ибо то, что удалось русским в реальности, стало не по плечу немцам даже на карте. Пока не по плечу.
   - Пока не по плечу! - как заведенный повторял Альбрехт Зееман, разбирая вместе со своими танкистами столь плачевный результат штабной игры. По всему выходило, что маневренности русских им не достичь без...
   - Без чего? - спросил его на следующий день Рыжий Хайнц.
   - На мой взгляд, херр генерал-майор, необходимо некоторое уменьшение танков и увеличение количества автомобилей. Плюс саперное обеспечение хорошо бы заполучить.
   - Хорошо бы! - вздохнул генерал, - вот видите, Альбрехт! Одними танками мы ничего не добьемся. А попробуйте доказать это в штабе! Фон Браухич и слышать ничего не хочет о реформировании штатов механизированных корпусов. Легче и в самом деле у японцев выиграть, чем у наших стариков что-то выпросить.
   Гудериан снова вздохнул. За прошедший со времени боев у Хасана год русские сделали стремительный качественный рывок. Пребывая последние пять лет в качестве безмолвных наблюдателей за экспансией японцев в Маньчжурию и Корею, они воспользовались пограничным инцидентом на реке Халхин-гол чтобы покончить с обозначившейся угрозой своим владениям в Сибири и на Дальнем Востоке. Собрав на восточной границе Монголии войска в бронетанковый кулак
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  
  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  

   А не шпион ли вы, сударь?
   Ни в коем случае. Я обычный путешественник между мирами. (Французский Волкова отдает средневековым инопланетным миром Геи).
   ПоУР - Полоцкий укрепрайон.
   Батальонный район обороны - основная тактическая единица укрепрайона.
   У автора нет точных сведений, какой именно литерой обозначался тамошний батрайон. Это не суть важно. Пусть он будет батрайоном "О", от немецкого слова "Ост" - западный. Тем более, что батрайон с такой литерой действительно существовал.
   Почти все фамилии главных и второстепенных героев изменены к такой-то матери. Я не собираюсь ни с кем судиться - эта книга есть продукт моего воспаленного сознания.
   Смотри вторую книгу цикла - "Путь, исполненный отваги"
   Печатается на правах рекламы. Вдруг мне дядя Билл сто баксов даст. Или дядя Торвальд тортом в физиономию засветит.
   "Война миров" - произведение английского писателя Герберта Уэллса.
   Я есть русский полковник (нем.)
   Оберфенрих (Oberfaenrich, нем.) - выпускник офицерского училища, исполняющий офицерскую должность в ожидании присвоения офицерского звания.
   Гефрайтер - (Gefreiter, нем) - звание рядового легкой и горной пехоты войск Вермахта.
   В дальнейшем мы будем именовать военнослужащих вермахта более привычно, но пока они и сами в растерянности. Ведь Вермахт был сформирован на осколках Рейхсвера (остатков Германской армии после поражения в Первой Мировой войне) всего три года назад - в 1935 году.
   Вполне возможно, что старик Зееман произнес нечто вроде: "Цигель, ай лю-лю! Шнелле, киндер", а молодой Альбрехт ответил вовсе не: "Der Zeit noch - der Wagen". Поскольку наш роман несерьезный, то нечего ожидать изысканных речей от военизированных бюргеров, пусть и с очень высоким уровнем самосознания.
   Звание труппфюрер СС приблизительно соответствует лейтенанту войск Вермахта.
   Смирно! Равнение направо!
   Абшнит - военно-территориальная единица, сродни гарнизону.
   Слушаюсь, господин капитан!
   Информация взята с сайта "Der Angriff - штатное расписание немецкой пехотной дивизии"
   Эту цитату мы подгребли на сайте www.slujba.ru
   dreimal hoch (нем.) - троекратное ура
   Судетский вопрос - насильственное присоединение Судетской области Чехии, населенной этническими немцами, к Германии. При полном попустительстве Англии и Франции Гитлер уверовал в свою безнаказанность, и аннексия Судетов явилась прелюдией к захвату Чехословакии весной 1939 года. По воспоминаниям многих высших офицеров Рейха, именно позиция Англии и Франции - непротивления Гитлеру стала началом "Драг нах Остен", ибо в 1938 году у Вермахта еще не было сил, чтобы сокрушить даже такое маленькое государство, как Чехия. Вот почему немецкие офицеры очень долго поздравляли друг друга с такой "халявой".
   У лейтенанта Вермахта на погонах не было звездочек. Обер-лейтенант носил одну звездочку, Гауптман - две.
   "Эсвэшки" - электропоезда, составленные из моторных секций типа Св.
   Ежов Николай Иванович
   См. предыдущие романы.
   Белые колбаски
   Кровяные колбаски
   Высшая точка гор Крконоше - массива, принадлежащего Судетам. Высота - 1602 метра над уровнем моря.
   Легкая пена (нем.)
   Winamp - виртуальный проигрыватель
   Сверхсрочник
   Данные по середине восьмидесятых
   Роль Любови Орловой в кинофильме "Волга-Волга" (1938)
   Организация украинских националистов), объединение в Зап. Украине в 1929 -- нач. 1950-х гг.; преемница Украинской войсковой организации (УВО).
   АРМИЯ КРАЙОВА (польск. Armia Krajowa -- Отечественная армия), в 1942-45 действовала под руководством польского эмигрантского правительства в оккупированной фашистской Германией Польше.
   Таким возгласом британские моряки обычно провожают тонущий военный корабль.
   Верхнеудинск - до 1934 г. название города Улан-Удэ. Но память народная весьма инертна, к новым названиям привыкает долго.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   62
  
  
  

Оценка: 6.28*35  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"