Аннотация: Две печатные публикации: в России и в США
Writers Guild of America
West, Inc. Los Angeles, CA
USA
Intellectual Property Registry
Registration #1140648
Американская Писательская Гильдия
Лос-Анджелес, США
Зарегистрированные права.
Сертификат #1140648
МЕЖДУ
ДВУМЯ
КОНТИНЕНТАМИ
ISBN 5-900655-01-6
...Все первоначально определено судьбой,
и тут ничего нельзя ни убавить ни прибавить.
Конфуций
Часть 1
ДИМА
Всё началось с неожиданного звонка Майкла. Было бы странным, если бы он не начал с типичного дурацкого вопроса:
- Привет, как ты?
При этом его совершенно не волновало ни Димино здоровье, ни состояние дел. Так, соблюдал форму приветствия. Раньше Диму это жутко раздражало. Ко многому он так и не смог привыкнуть в этой стране. Прожив здесь не один год, он продолжал как бы со стороны смотреть на это место, его обитателей и их странное на первый взгляд отношение не только к окружающим, но и к самим себе. Вот и теперь, произнесенные автоматически, слова звучали без всякого смысла, превратившись во фразу-шаблон. Даже если бы Дима и захотел неосмотрительно поделиться своими проблемами или случайной радостью, этого бы никто не стал слушать. Даже иностранцы, ломая свой язык и едва-едва научившись лопотать на иноземном наречии, тут же подхватывали это словосочетание, предполагая в нем свою безусловную интеграцию в американскую жизнь. Как заученная скороговорка "Во дворе трава, на траве дрова". Точь-в-точь. Даже интонация одинаковая, с неприкрытым сквозняком равнодушия.
- Здравствуй, Майкл! Что нового?
Диму его самочувствие не беспокоило. Чистый бык. На таком пахать можно.
- Эй, послушай! Мы ищем человека, знакомого с дизайном сцены. Ты никого не можешь посоветовать?
Дима про себя усмехнулся.
"...Удивительный они, янки, народ. Вместо того чтобы прямо предложить работу, осторожно заходят издалека, уступая место ему выставить на торги свои услуги. Несложно дать человеку выступить в роли робкого просителя, а им снисходительно, по-барски согласиться, наперед подсчитывая, сколько уже заработано всего лишь одним телефонным звонком."
- Майкл, а нельзя ли ближе к делу?
Дима игнорировал все эти явно искусственные и ничего не стоящие реверансы, предпочитая более конкретный разговор пустой и беспредметной болтовне. Условия игры им давно приняты в силу того, что он пока не отказывается от любого мало-мальски приемлемого для него занятия. Он будет для них работать,благодарный за это весьма своеобразное предложение. Впрочем, все довольны. Они с минимальным риском получают то, что им нужно, и платят намного меньше за такую работу, чем она того стоит, а для него это шанс попробовать свои силы в заповеднике киноиндустрии.
Майкл продюсирует и снимает малобюджетный фильм. Это то, чем он занимается в последнее время, хотя его профессия - врач. Специализация - терапевт. Лишенный видимых эмоций, бесстрастный вовсем, он как будто не живет, а работает в анатомическом театре. Существует такой тип человека, как некая редкая форма, с отсутствием гена душевности. Самоуверенный до противного, как большинство американцев. Здоровый бес с буйволиной шеей. На вид ему под сорок пять, может, чуть больше. К Диме, как ему кажется, он относится неплохо, но готов распрощаться в любую минуту без сожаления, если возникнут нежелательные для него трения в работе или слова поперек.
Он не один. Есть еще и директор. Имя директора Джеф. Они абсолютно разные люди, но, как это обычно бывает, прекраснейшим образом дополняют друг друга. Майкл, безусловно, доминирует, и такое положение вещей вполне устраивает обе стороны. Тембр его голоса громче, и вообще он держится как признанный лидер. Джеф мягче. У него жена и маленький ребенок. В прошлом он, кажется, адвокат из Нью-Йорка, и очень похоже на то, что он не сам бросил свою работу. Кто-то его подбил сменить свое беспроигрышное прошлое на очень сомнительное настоящее. По всей вероятности, Майкл. Наверняка он его надоумил. Вряд ли на такой шаг Джеф был способен по собственной инициативе. Он из тех, кто осторожен и не импульсивен. Хотя, кто знает, может, этот добровольный уход от скучной и размеренной жизни и есть панацея от наступающего кризиса середины жизни. Так здесь называют неординарные позывы души в классическом возрасте, обычно от сорока до пятидесяти. Стереотипы - это скелет американской жизни с крепкими костями общественной морали. Устойчивы шаблоны мышления, как нервные окончания, пронизывают всю местную действительность. Индивидуальность не принимается в расчет, и такое состояние мыслей и чувств отыскивается все равно, даже если его нет и в помине. Оно непременно должно появиться у мужчины при достижении определенного количества прожитых лет. Присутствие этой трещины сознания - непреложный закон. Естественный сбой организма. Как сетка морщин вокруг глаз, проплешины на голове и снижение потенции. Общеизвестное, почерпнутое неизвестно откуда знание из области человеческой психологии. Оно, привитое не опытом поколений, а выкопанное в чужом грязном белье беспринципными журналистами, живет здесь в каждом, как ненужный паразит, наряду с элементарными понятиями из сантехники или садоводства. Об этом помнят, как о том, где в доме должен лежать карманный фонарик или где расположена электрическая панель с предохранителями. Кризис середины жизни происходит с каждым, но общество воспринимает по-разному отдельно взятый конкретный случай. Все зависит от комплекции кошелька пациента. Седой мужик на очень дорогой спортивной машине - это оно, в форме уважительного понимания. Но только на дорогой, в противном случае уже другой стереотип, где не место эксцентричности. Неадекватное поведение автоматически предполагает наличие денег и вызывает не столько почтение, сколько хорошо замаскированную зависть, и та же самая манера думать и жить без них приводит окружающих к вздоху облегчения, что они, слава богу, не такие умалишенные.
Это не первая Димина встреча с людьми, кто делает недорогое кино. Время от времени судьба ненароком сталкивала его с этим миром, и каждая встреча как будто продолжала предыдущую. Трудно было судить об уровне профессионализма участников того или иного случая, дело обычно не доходило до непосредственного сотрудничества, но вот поглядеть со стороны было всегда весьма занятно.
Ну взять хотя бы, к примеру, его недавних соседей Кэтрин и Тима. Эта пара оказалась заметной с первого дня, как только они поселились в доме, где жил Дима. Даже не напрягаясь, не составляло никакого труда догадаться, что эти молодые люди имеют самое прямое отношение к бизнесу развлечений. Выглядели его новые соседи, в общем, обыкновенно, но эта самая похожесть на таких же остальных как раз и представляла собой некую характерную униформу, по которой так легко было их распознать.
Молодой человек с накачанной мускулатурой и напомаженной, нарочито небрежной прической, таких пруд пруди в этом городе. Взгляд не то нарцисса, не то дебила. Его спутница - безликая пустая блондинка, похожая на Барби, тоже не большой оригинал, срисованная копия голливудского стандарта. Смазливая девица до тридцати с огромным бюстом. Собственно, к этой части тела прилагалось все остальное. Взгляд невольно останавливался на этих силиконовых шарах, обманчиво привлекательных, которые бессовестно ломились из-под тугой майки с глубоким вырезом.
Свой нехитрый скарб они привезли на небольшом арендованном фургоне компании "Ю-холл" и быстро разгрузили с помощью своего приятеля. С лиц обоих
на протяжении всего времени не сходило неприкрытое равнодушие и полное пренебрежение к сомнительной ценности багажа, и лишь в конце они преобразились, бережно перетаскивая коробки с кинокамерой и мощными светильниками для коммерческого использования.
Поселились они втроем. Квартира с двумя спальнями была просторной, и, по всей видимости, они не стесняли друг друга. Третьим был их неприметный приятель, который впоследствии оказался достаточно дружелюбным парнем. Дима не то чтобы с ним подружился, но не избегал встреч и даже иногда коротал в его компании жаркие летние вечера, просиживая с холодным пивом у бассейна. Звали его Клод, и хотя он уже жил в Америке достаточно долго, все равно говорил с сильным французским акцентом. Непроизвольно, без всякой насмешки Дима иногда про себя его поддразнивал: "Бонжур, тужур..."
Они легко находили общие для разговоров темы. Рассказы Клода о небольшом городке на юге Франции были полны искреннего и неподдельного тепла. Там прошло его детство и в тех же краях до сих пор жили его уже престарелые родители. Отец всю жизнь прослужил в мэрии полицейским. Клод с сыновьей нежностью трепетно хранил у себя его фуражку овальной формы, как у Шарля де Голля, темно-синего цвета, с кантом и потускневшей форменной кокардой.
Димин новый товарищ не был оригинален в своих занятиях и, как не обделенный фантазией и амбициями молодой человек, писал кино и телесценарии. В этом городе, в непосредственнойблизости от "фабрики грез", таких было много. Плюнь - и попадешь в потенциальный, но не признанный талант. Приглядевшись, Дима понял, что здесь пишут если не все, то, во всяком случае, предостаточное количество народа. Большинство это делают вовсе не из-за отчаянно ноющей необходимости души высказаться, а в силу простого и незатейливого желания заработать легкие деньги. Опять-таки потусоваться по студиям или на телевидении, если повезет. Впрочем, последнее следовало скорее, как приложение и имело лишь второстепенный смысл.
Далеко не избалованный фортуной, Клод прирабатывал, где только мог, не похоронив еще навсегда надежду пробиться к медоносным слоям Голливуда. К своим товарищам он относился снисходительно и на вопрос обо всех этих съемочных причиндалах во время их очередной ленивой вечерней посиделки, посмеявшись, как-то заметил невзначай:
- Им проще. Для этого кино сценарий пишется в течение часа или двух.
Неловко, право, было расспрашивать больше, но он, не делая тайны и уверенный в скромности своего собеседника, продолжал:
- Порно, жесткое и мягкое, хорошо востребованный товар, и мы живем в мировой столице этого бизнеса, в долине Сан-Фернандо.
Ох уж эта долина...
Дима путешествовал по ней вдоль и поперек, из конца в конец, забираясь иногда под самое подножие гор, окружавших ее. Оттуда было необыкновенно наблюдать недолгий закат, когда последние солнечные лучи окрашивали красноватым отблеском унылую и безотрадную перспективу однообразных строений, словно огромным ножом размазанных по всей ее поверхности. При виде такой картины под взвесью оранжевого смога, как под плотным колпаком, начинала щипать такая беспредельная и нудящая тоска, что невольно в сознание закрадывалась мысль о полной бессмысленности его здесь пребывания. Черт знает где и зачем на этом затерянном краю земли. Утомительная жара здесь обычно висела в воздухе сутками, и хорошо прогретая за день земля почти не остывала до следующего утра, сохраняя даже ночью плотную удушливую атмосферу. В этом богом забытом месте как будто остановилось время или расплавилось, застыв причудливыми подтеками от невыносимого пекла. Без видимой смены сезона взгляд на протяжении долгих месяцев не отыскивал ничего нового в окружающем пейзаже. Напрасно Дима старался себя убедить, что все же на смену зиме приходит лето и такая цикличность повторяется из года в год, этого не происходило, делая ощущение происходящей здесь жизни похожим на мерно пересыпающийся песок в колбах гигантских песочных часов только в одну сторону.
Дима на минуту задумался, почти потеряв нить разговора, но уже, почти мгновенно очнувшись, продолжал слушать не без интереса.
- Весь фильм можно слепить за неделю.
Продолжал Клод.
- Не утруждаясь особо, кстати говоря. Вложение - минимальное. Актеры получают в пределах трехсот долларов каждый за всю съемку, плюс технические и накладные расходы. Есть, безусловно, свои сложности, но кто обходится без них. Зато при нормальном раскладе дело почти беспроигрышное. На "Оскара" не попасть, но это не главное, и у этих людей свои обыкновенные задачи. Заработать.
И точно. Его слова не разошлись на практике с делом его друзей. Не прошло и двух месяцев, как эта пара завезла приличную мебель и огромный телевизор. Девица днем часто лежала ничком на шезлонге во дворе, принимая солнечные ванны. С невозмутимостью звезды и полным презрением к окружающим. Никакого интереса не вызывала ее худосочная задница, зато громадные сиськи буквально расплывались под ее хрупким телом и выпирали бледными незагорелыми частями наружу сбоку, смущая других соседей своей откровенностью. На минуту оторвавшись, она окуналась в бассейне, придерживая свою увесистую гордость, и опять занимала ту же самую позу, предварительно аккуратно и деловито подложив под себя свой драгоценный товар. На смену дрянному и видавшему виды коричневому "бьюику" приехал четырехдверный черный "мерседес" класса "С". Огромный "сарай" с золотыми потертыми эмблемами, никелированными колесными дисками и тонированными стеклами. На таких обычно любят ездить выходцы из стран, богатых полезными ископаемыми. Не новый и устаревшей модели, но внешне в очень приличном состоянии. Дела явно шли в гору. Поскольку студия была тут же, в квартире, Диме часто приходилось наблюдать и других актеров, участвующих в производстве, больше похожих на жеребцов-производителей и аппетитных самок. Появлялся иногда и их творческий вдохновитель - дама среднего возраста с волевым подбородком. Она с Клодом была знакома и, завидев его, всегда ему приветливо кивала. В очередной раз, когда эта женщина продефилировала внутрь домашней студии, он насмешливо прокомментировал:
- Принесла очередной шедевр. Хорошо, когда знаешь, в каком месте и чем черпать вдохновение.
Когда-то он по просьбе Тима заскочил к ней подобрать какую-то ерунду и был немного шокирован видом ее жилища. Центральную стену студии занимал огромный плакат с изображением анатомического строения женского организма. Он поражал размерами - от пола до потолка. На другой стене висел кожаный хлыст с узелками на концах плетей, под ним - наручники. Под этими недвусмысленными аксессуарами на низкой подставке стояла курительница, и в ней дымилась сандаловая палочка, наполняя комнату сладковатым запахом. Рядом кальян с длинным мундштуком, и через его стеклянные стенки было видно, как там булькает вода. Она встретила его в черной комбинации и тако-го же цвета чулках. Письменного стола он не заметил, зато в избытке наблюдал всех видов изваяния фигурок, занятых любовными утехами. Ими была уставлена небольшая этажерка. Пока она доставала то, за чем он пришел, Клод без всякой задней мысли принялся разглядывать ее коллекцию. Чего там только не было и какие только ухищрения не воплотил в металл неизвестный скульптор!
- Нравится?
Она подошла к нему и медленно многозначительно облизнула губы.
Только теперь он сообразил, что под комбинацией ничего нет. Сквозь неплотную ткань проглядывала ее грудь с темными бугорками сосков, и Клод смущенно посмотрел в сторону. Хозяйка квартиры предложила выпить по чашечке кофе. Как воспитанный молодой человек и истинный джентльмен, он не смог отказать даме в такой безделице, тем более что, как ему показалось, она скучала. Не отказался он и покурить кальян. Вскоре к запаху сандала примешался и другой - густой, с примесью каких-то восточных пряностей. Единственным местом, куда они могли присесть, была низкая и широкая тахта. После несколькихзатяжек Клода мундштук оказался в ее губах, потом опять в его. Она откинулась на спинку, и без того короткое белье провокационно сдвинулось еще выше. Клоду пришлось отвести глаза от ее белой кожи на ляжках, оттенявшейся черным кружевом, но они сами собой вернулись в то же самое место и уже настойчиво проникали дальше. Ему уже не хотелось уходить, и он чувствовал, как распирает его брюки от вида этой белой кожи и ярко-алого цвета ее накрашенных ногтей.
- Ты так ничего и не сказал по поводу моей коллекции.
Она томно приблизила свое лицо к его губам.
- Какая из фигурок тебе понравилась больше?
Он не стал себя долго мучить, и когда, облокотившись, коснулся как-будто невзначай рукой ее оголенной ягодицы, она уже сама расстегивала ему пояс. До хлыста и наручников дело не дошло, хотя она порывалась. Но, в общем, оказалась очень темпераментной и изобретательной.
- Может, и мне заняться этим жанром?
Полушутя проговорил Клод, проводив ее долгим задумчивым взглядом. Дима весьма иронично посмотрел в его сторону, слабо представляя Клода на этом попри-
ще.
"...Хотя, кто знает, может, он создаст интеллектуальное порно?"
Дима поделился с ним этим словосочетанием, и тот от души расхохотался. Они относились примерно одинаково к такому виду искусства, не совсем реально представляя себе круг его потребителей. Первый раз Дима увидел порнографический журнал лет в четырнадцать. Пролистав от корки до корки глянцевые страницы, он понял, что смотреть ему неинтересно. Уже на пятой фотографии стало понятно, что кадры все одинаковые и различаются разве что ракурсом или желанием фотографа запечатлеть крупный и мелкий план. Единственное, что его заинтересовало, - это были героини сюжетов, участвующие в лесбийской любви, но лишь как другой и непонятный пока для него тип женщины. Кино того же содержания, что и журнал, он посмотрел, уже будучи взрослым, но после первых десяти минут начал зевать от скуки и однообразия. Оно
даже не возбудило. Собственно, это и кинематографом назвать было нельзя, и вот теперь он воочию сам убедился, что ничего путного невозможно ожидать от этой продукции, если у кормила стоят такие творцы.
В другой раз встреча произошла уже совсемс другими людьми. Эти снимали какие-то сериалы, и Димина физиономия даже попала в кадр. Здесь группа была посолиднее и людей было занято побольше. На очевидный факт высосанного из пальца сюжета никто не обращал внимания, и весь коллектив работал, похоже, себе на потребу, щелкая, как орехи, дубль за дублем. Оказаться немым актером не составило Диме никакой сложности, он оделся в югославскую дубленку, меховую шапку-ушанку, привезенную еще из Союза, и в таком наряде прохаживался перед камерой.
- Не смотри в объектив!
Кричал ему продюсер.
- Пройдись еще раз. Так. Хорошо...
- Еще раз! - Снято!
Кругом копошилось несметное количество народа. Первое, о чем Дима подумал, - о чрезмерно раздутом бюджете. Ведь не крутятся же все эти здесь за здорово живешь? Потом бросились в глаза два основных типа участников.Молодые люди на подхвате, усердно передвигающие кабеля осветительной аппаратуры, и девушки, которые с предельно занятым видом крутились в толпе. Создавая напряженную атмосферу, они беспрестанно что-то переставляли с места на место, гордые от сознания своего участия на съемках всей этой белиберды. Дима играл пожилого хозяина зала игровых автоматов, личность совершенно ненужную в этом сюжете. Даже ему, человеку бесконечно далекому от киноискусства, было очевидно, что его образ не несет никакой смысловой нагрузки и непонятно зачем вообще присутствует этот характер в сценарии. Одна из девушек в очередной раз щелкнула хлопушкой прямо перед его носом. Это была ее основная и единственная функция. Дима так и прозвал ее - "Хлопушка".
После грозного окрика "съемка!" он с озабоченным видом прошелся туда-сюда, не посмотрев в объектив, как велели, потом еще раз в той же последовательности, на этом все закончилось. Роль была без слов. Этот факт не давал Диме права состоять в профсоюзе актеров, а стало быть, и оплата за его съемочный день не соответствовала нормативным расценкам.
"...Почти по классику марксизма-ленинизма."
Мелькнуло в сознании.
"...Несправедливое и грабительское использование труда наемных рабочих. Вот он, звериный оскал капитализма..."
Курс политэкономии и газетные заголовки передовиц из той жизни вспыхивали в его памяти порой неожиданно, и он находил их теперь лишенными пропагандистских целей. Чужие слова всегда малоубедительны.
Работа, предложенная Майклом, оказалась вопреки его скептическим ожиданиям не настолько легкомысленной, как он себе представлял. Дима это понял с первых минут. Самое главное - она не исключала его непосредственного творческого участия. Майкл и Джеф не скрывали этого, а, наоборот, ожидали от Димы активной заинтересованности в своем проекте. Подкупал и сюжет. Позже, прочитав сценарий, Диме трудно было не признать несомненную правдоподобность и человечность истории. Он даже удивился: неужели это кто-то будет смотреть в Америке?
Его новые работодатели жили в одном доме и снимали квартиры в разных подъездах. Место было далеко не фешенебельное, но и не сильно дерьмовое. Никакое. Безликое, как большинство американских городских спальных районов. Для людей среднего и малого достатка, без акцента этнической принадлежности, похожее на сотни других во всех остальных уголках этой страны. Такое увидишь и не вспомнишь потом. Да и стоит ли вспоминать?
Трудно было откопать в памяти, как Дима с ними познакомился, они, пожалуй, тоже забыли начисто. Жизнь с кем только не сталкивала! Его универсальные способности когда-то их приятно поразили и вот, пожалуйста, отыскали номер телефона и не поленились позвонить. Теперешнее предложение немного Диму удивило, право, ничего не предвещало его с их стороны. Все предыдущие встречи вроде ничего такого не сулили. Этот звонок вечером говорил о серьезности их намерений, и теперь Майкл уже не медлил с ответом.
- Мы хотим снять короткий эпизод, и нам нужна декорация нью-йоркской квартиры. Сможешь такое построить?
Дима никогда это не делал, но, памятуя, что не боги горшки обжигают, а тем более в Америке, без колебаний заверил его в своем согласии.
- Нет проблем. А сколько комнат? И где квартира, в Манхэттене?
- Нет,
Он засмеялся.
- Все гораздо проще, только одна комната в старом доме.Не волнуйся, Джеф тебе расскажет, что он хочет. Когда ты свободен, чтобы встретиться?
Дима на минуту задумался. Планов на конец недели у него не намечалось, и они договорились увидеться в ближайшую пятницу. У них он бывал нечасто, вот и сейчас пришлось поплутать, пока удалось найти эту маленькую улочку. Завидев обшарпанную парадную, Дима невольно подумал о Джефе:
"...Несладко пришлось бедняге. После нью-йоркских дорогих апартаментов, и в такое... Можно себе представить, с каким настроением его встречает жена."
Майкл его уже ждал. Протянул для пожатия руку и предложил войти. Переступив порог, Дима невольно огляделся. Мало что изменилось здесь, та же простота, граничащая с аскетичностью, разве что новый стол посредине с аккуратно расположенной на нем видеоаппаратурой.
Через пару минут появился и Джеф. Под мышкой он держал объемную, похожую на альбом книгу в глянцевой суперобложке. Уловив Димин взгляд, он с улыбкой произнес:
- Это для тебя. Виды и натурные зарисовки города "Большого Яблока".
Он назвал имя фотографа, но Диме это ничего не говорило. Человек этот, по всей видимости, был известный, и его работы, безусловно, заслуживали определенного внимания. Дима с интересом стал листать страницу за страницей. Черно-белая печать эффектно отражала динамику повседневной жизни. Запруженные улицы, взгляд из окна небоскреба, подземка. Чувствовалось умение выбора композиции и влюбленность автора в этот сумасшедший город. Джеф внимательно следил из-за его плеча.
- Вот эта. Или следующая.
На фотографии был запечатлен старик в какой-то конуре, заваленной хламом, с очень выразительным лицом, изборожденным глубокими морщинами.
- Да, именно то, что нам нужно.
Подошел Майкл и взял альбом из Диминых рук. Портрет их нисколько не интересовал, но вид занюханного жилища явно пришелся по вкусу. Дима даже немного разочаровался. Заметив смущение в его взгляде, он пояснил:
- Действие фильма разворачивается в квартире, где главный герой прожил всю жизнь, и последние годы никуда не выходил. Никуда! То ли это было психическое расстройство или просто глубокая депрессия - неизвестно. Мы снимаем всего одну сцену, и обстановка должна выглядеть правдоподобной, выразительной и предельно убедительной.
Дима посмотрел еще раз в разворот книги. Теперь он постарался сконцентрировать свое внимание на мелочах и ухватить упущенные до того детали. Ничего особенного. Непримечательный интерьер, окно с видом на глухую кирпичную стену соседнего дома, раскардаш и неухоженность.
- Где же все это строить? Когда?
Вопрос был не праздный. Похоже, что они хотят задействовать его на какое-то время и Дима должен будет скорректировать свое расписание. Джеф стал прикидывать:
- Мы должны вместе поехать на "Сони Пикчерс", чтобы выбрать декорации и реквизит. Это займет день. Майкл, ты звонил в павильон? Когда они обещали?
- Через неделю помещение наше. Тони все подготовит к этому сроку.
- О"кей! Отлично.
Джеф, удовлетворенный таким положением дел, повернулся к Диме:
- Как у тебя?
Дима не возражал, и они договорились в следующий вторник поехать на студию выбирать все, что потребуется.
Лос-Анджелес - кинематографическая Мекка. Так, во всяком случае, этот город представляется тысячам наивных искателей счастья, которые приезжают сюда со всех концов страны в поисках придуманного ими имиджа шикарной жизни в вечно солнечном мегаполисе. Сколько Диме встречалось этих людей, молодых и не очень, зараженных навсегда стойким вирусом киношной псевдопринадлежности. Хронически больных желанием видеть себя на съемочной площадке, пусть даже пока без гроша в кармане. А вдруг?.. Скольких он перевидал тех, кто добровольно и неосмотрительно избрал для себя этот нелегкий и очень призрачный путь. Многие из них, так и не сумев толком построить свою карьеру, продолжали по инерции отираться в этом мире, не желая окончательно поверить в крушение собственных надежд и отсутствие блестящего будущего. Он хорошо их запомнил. Людей неглупых и не лишенных способностей, как его давний знакомый Клод, и множеств совсем других, похожих на стаю волнистых попугайчиков. Пустых, как звон бубна, и щебечущих только о знаменитостях, полностью подменив этим никчемным и бесполезным знанием свою реальную жизнь чужой. Так, случайно оказавшись в доме одного известного в прошлом режиссера, отца очень известного актера, Дима нос к носу столкнулся с подобной группой. Уже далеко не молодые дамы, как девочки, наперебой обсуждали своего кумира и его работу, почти без приглашения оказавшись в этом жилище. Они изо всех сил старались улучить момент, чтобы оказаться рядом с громким именем, и самозабвенно ощутить в эту минуту собственное присутствие.
Диму тогда поразила их полная и бьющая, как фонтан, пустота, отсутствие собственных мыслей и дел. Припоминая такие встречи, Дима невольно и искренне сожалел о таких людях, как и о другой, однажды увиденной им калеке. Молодая женщина плохо передвигалась и, прикованная к инвалидному креслу-коляске, проводила все свои дни напролет у телевизора. Только там она, по несчастью и по своей трагической судьбе, проживала чужую ненастоящую любовь и, сопереживая, забывала о своих собственных страданиях. Ему тогда запала в душу эта боль, и уже потом никогда он не мог отделаться от чувства вины здорового человека. Но если эта несчастна в силу своих трагических обстоятельств, то зачем же им, здоровым, без признаков заболевания, с хорошо работающими конечностями? Неужели природная глупость - это та же инвалидность, сужающая до предела индивидуальность и возможность жить собственной жизнью?
Наблюдая такое, Дима невольно благодарил судьбу. Его бог миловал, и эта работа лишь случайный эпизод, к которому он с самого первого момента относился с интересом постороннего наблюдателя. Подписываясь в это дело, не было абсолютно никакой нужды добровольно впрягаться в зависимость от успеха когда-нибудь сделанного фильма. Незачем было подобострастно заглядывать в рот продюсеру и директору, на лету хватая еще несказанное. Их взаимоотношения строились изначально по простой формуле: они платят, уважая его полную независимость и потому не давят, а он работает.
С Джефом они встретились, как договорились, утром у ворот студии. Это было Димино первое посещение подобного заведения, и нешуточный размах произвел должное впечатление. На огромной площади располагались ангары, похожие на самолетные как по конструкции, так и по размеру. Им предстояло отобрать элементы будущей декорации. Оказалось, что здесь все уже давным-давно подготовлено.
Они проходили среди длинных рядов панелей, которые представляли собой куски возможных будущих интерьеров. Примерно одинаковые по размеру, где-то восемь на десять футов - это были уже изготовленные стены. С окнами, с дверьми, разные по стилю и отделке. Сотни. Бери и собирай, как детские кубики. У Димы стало рябить в глазах от этого количества. Наконец выбор был сделан. Джеф отметил у себя в списке их индексы, и они перешли в другой ангар. Мебель и обстановка. Зная его дотошность, Дима уже не сомневался, что здесь они пробудут остаток дня.
Точно! Как в воду глядел.
На полках аккуратно были сложены предметы быта, каждая вещь с бирочкой и номером. Завалы барахла сорокалетней давности. Даже посуда. По многим вещам, конечно, плакал мусорный ящик. Об этом невольно подумалось, когда они проходили мимо строя сложенных металлических кроватей с панцирными сетками. Дима даже ощутил давнишний пионерский зуд перевыполнить план по сдаче металлолома. Там, кстати, Джеф заприметил чугунную ванну на ножках и радиатор парового отопления. Оба тяжелые, как черт, красноречивые свидетели прошлой жизни. Теперь Дима знал, что в Нью-Йорке ванна могла располагаться в кухне ввиду дефицита жилой площади. Джеф, выросший в этом городе, хорошо помнил особенности тамошнего быта.
Все отобранные здесь предметы ему предстояло скомпоновать и расположить в предварительно собранной комнате. К уже обширному списку прибавились газовая плита, округлых форм холодильник, удивительно похожий на незабвенный совет-ский "ЗИЛ", какие-то дрянные рамки с фотографиями и даже швабра. По сценарию она была в руках у главного героя в эпизоде. Впоследствии весь этот реквизит занял половину кузова в достаточно большом грузовике, и пришлось попотеть, пока они все не погрузили.
Малобюджетный фильм, как правило, не предполагает большую команду. Актеры не в счет, их количество должно соответствовать числу персонажей. Перетаскивание тяжестей легло на Димины плечи, и помогал ему Майкл. Джеф тоже не сидел без дела и тягал сам, что мог. Такая неприхотливость и невзыскательность к самому себе даже подкупала и внушала уважение. С этого момента он почувствовал себя равным участником, хотя и не вкладывал в это дело ни гроша.
Павильон для съемок был выбран удачно. Во всяком случае, ему так показалось. Назывался он "Герберт Льюис Стейж" и располагался в Голливуде. На пересечении двух больших улиц стояло здание, треугольное по периметру. Несколько необычная форма, но достаточно просторное и прохладное внутри. Диме предстояло трудиться здесь неделю, и неудобств от расположения он не испытывал. Более того, обычное в этих случаях расписание - начинать рабочий день пораньше - полностью исключало проблемы с автомобильными пробками, которые он органически не переваривал. Подготовительный процесс был завершен, и со следующего понедельника начиналась съемочная неделя.
Согласившись участвовать в этом проекте, Дима не испытывал иллюзий. Ни грамма. Приятно тешили самолюбие необычная обстановка и вошедшие в его английский лексикон новые слова. Он подустал от общения с узостью мышления и совершенной приземленностью тех, кто окружал его в последнее время. Может, они и обладали положительными качествами, что вполне допустимо, но уровень понятий и интересов...
"...Чистый кошмар. Ну как можно быть таким примитивным?"
Эти люди так и остались на уровне невзыскательных понятий эмигрантов из Восточной Европы начала века, точь-в-точь унаследовав мировоззрение своих, по-видимому, не блещущих умом родителей. Все, что их волновало, - это выгодные покупки на распродаже и нормальная работа собственного кишечника. Впрочем, нет, не только. Еще получить побольше и заплатить поменьше. Встречаясь с такими, Дима уже почти разуверился, что ему повезет иметь дело с другими, поэтому нежданная перемена в занятиях оказалась для него как нельзя более кстати. Воображение не рисовало фантастическое и бурное развитие событий, что-то вроде радужной и втайне ожидаемой сказки из американской жизни. Ну, например, вдруг востребованные и так долго лелеемые способности делают головокружительный переворот в повседневной рутине. Эдакая судьба на манер Золушки. Слава богу, очки с розовыми стеклами разбились при переезде, и теперь мир существовал в своих естественных тонах. Дима просто испытывал хорошее чувство от новизны и необычности работы, и если и присутствовало некоторое сожаление о ее непродолжительности, то такое чувство было скорее непроизвольной реакцией на его предыдущие контакты. Ожидать серьезных результатов здесь было бы совершенно недальновидным, и это он понимал с самого начала.
Ранее утро новой недели выдалось, как обычно в этом городе, солнечным, и уже где-то к семи он подъезжал к павильону. Вскоре появился Майкл на своем видавшем виды "фольксвагене". У Джефа была та же марка машины, только новая. Диму такое совпадение не удивляло. Он лишь еще раз убеждался в подверженности натуры Джефа к постороннему влиянию. Тот даже, наверное, и не сопротивлялся, когда выбирал, а просто внял дружескому совету.
Как известно, автомобиль - это всего лишь средство передвижения. Необходимо добавить, что в Америке такое определение принадлежит в основном людям, которые пытаются оправдать свое иногда незавидное финансовое положение и, как естественное следствие, свою вынужденную невзыскательность. Зачастую оно - это самое средство - прямое отражение вкусов и мировоззрения его хозяина, а самое главное, положения дел. Тем более в этой стране. Уж где-где, а здесь этому придается огромное значение. Диме даже было в диковинку наблюдать такое почти рабское отношение к вещам в свободном мире и такую вопиющую внутреннюю зависимость человека от внешних проявлений благополучия.
Тарахтевший автомобиль бодро въехал на бордюр под самую стенку, и Майкл, убедившись, что двери студии уже открыты, начал выгружать из багажника и заднего сиденья соду и брикеты питьевой воды в пластиковой упаковке.
- С добрым утром, Майкл!
Дима сознательно приветствовал его без дежурной фразы, вежливо не справляясь о его состоянии. Для него было и оставалось очень важным не растворяться в американской среде и сохранять с гордостью свою культурную принадлежность, даже в таких незначительных деталях и мелочах. Он не делал это из чувства противоречия. Дима с каждым днем все меньше и меньше хотел отождествлять свою жизнь с этой, в которую он успел достаточно вникнуть. Он не усматривал свою сопричастность прежде и все меньше хотел ее видеть сейчас.
Вместе они занесли напитки и картонные ящики с небольшими пакетами чипсов внутрь. Майкл аккуратно сложил все на столе, отдавая дань традиции делать рабочий день съемочной группы комфортным. Джеф должен был появиться позже с траком, который они вместе загрузили накануне. Ввиду вынужденного ожидания они присели. У Майкла с собой оказалось складное директорское кресло. Немного хлипкое, и Диме казалось, что он его вот-вот раздавит, но все обошлось. Дима вздохнул с облегчением: было бы комичным, если бы подломилась ножка и он шмякнулся бы на пол, но, к счастью, этого не случилось. Они разговорились. Диме не раз казалось, что он продолжал оставаться для них инопланетянином, но со значительно худшей и отдаленной от жизненного светила планеты в Солнечной системе. Его иногда просто удивляли их глупые вопросы и полное незнание действительности за пределами Американского континента. Он всегда старался себя останавливать по мере возможности, когда Майкл начинал нести полный бред. Будучи врачом и собираясь делать кино, он имел весьма смутное представление о мировом искусстве и истории.
Однажды Дима имел неосторожность посоветовать ему и Джефу побывать на фестивале польского фильма, даже предложил, на его взгляд, наиболее достойную ленту - "Пепел и алмаз" Вайды с хорошим актером в главной роли. Они честно посмотрели, но, как Диме показалось, так нихрена и не поняли. Но если бы только это. По их снисходительным шуткам он понял, что имеет дело с совершенно другим восприятием. Непрошибаемая уверенность в собственном превосходстве во всех областях деятельности без оглядки на тот факт, что почти все их заслуги перед человечеством исходят от эмигрантов в первом или втором поколении. Как-то Дима невзначай отметил эту особенность, что вызвало целый шквал ничем не подтвержденных опровержений. Несмотря на его прямоту, Майкл любил все же эти беседы. Для него, с детских лет уверенного в идеальности американского образа жизни и непогрешимости освещения исторических фактов, были откровением другая точка зрения и противоположные выводы. Нет, его они не шокировали и не раздражали. Будучи упрямым, он выслушивал, но при этом всегда оставался при своем собственном мнении, не соглашаясь с очевидным и неоспоримым. Вот и сейчас темой абсолютно неожиданно оказалась Вторая мировая война, и Дима безуспешнопытался убедить Майкла в том, что основная ее тяжесть легла на плечи Советской страны, не отрицая важности открытия второго фронта и высадки союзников в Нормандии. Он даже проявил удивительную для иностранца осведомленность о военных действиях на Тихом океане и потерях со стороны американской стороны в тяжелых боях на островах с японским милитаризмом. Майкл не слушал, твердо уверенный, что Америка победила германский фашизм.
"...Да и как могло быть иначе? Кто же еще? Уж не русские ли?"
Подъехавший на фургоне Джеф прекратил их дискуссию, и они вплотную занялись разгрузкой. В съемочную группу, исключая Диму, входило восемь человек. Продюсер, директор, администратор, три актера, звукооператор и гример. Джеф попутно выполнял обязанности оператора и сам вел съемку. Ему принадлежала профессиональная камера, и он даже, по разговорам, окончил курсы операторского дела. В основном Дима имел дело с тремя первыми. Администратор Кристина была правой рукой Майкла и отвечала за организационные моменты. По всей вероятности, ей это было не в новинку, и она довольно уверенно ориентировалась во многих специфических деталях. Она же потом попутно управлялась и с хлопушкой, но между делом, не придавая большого значения этому занятию. Судя по фамилии, ее корни были итальянскими, да и внешне она походила на жительницу севера этой страны. Невысокая, с живыми карими глазами, непонятного возраста от двадцати пяти до тридцати с лишним лет. Приехала она вместе с Джефом, тут они с Димой и познакомились. Впрочем, знакомством это было назвать трудно, перебросились дежурными фразами:
"Привет!" - "Привет!"
На этом официальная и неофициальная части были закончены.
День обещал быть насыщенным. Все, что привезли Диме, предстояло собрать воедино и придать законченный вид требуемому интерьеру. Комната должна была выглядеть так, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что здесь человек прожил без малого последние пятнадцать-двадцать лет. Особый цвет стен, где постоянно курили, в меру обветшалые занавески на окнах и прочее в подобном печальном духе жизни наперекосяк. Характерная запущенность и полное равнодушие к собственному жилищу, где только едят и спят, как бы была прологом во внутренний мир героя с его апатией к собственной жизни. При этом декорации должны быть устойчивыми, чтобы выдерживать вес настоящих навесных шкафчиков и другого внутреннего убранства, не говоря о том, чтобы не дай бог не повалились, если кто-то их толкнет или заденет. К вечеру стены были собраны и укреплены снаружи. Майкл попытался пошатать сооружение и с удовлетворением отметил основательность конструкции.
- Неужели ты сомневался?
С таким вопросом Дима обратился к нему, уже собираясь уходить.
- Хорошая работа. Я доволен, спасибо.
Он на прощание улыбнулся, и они расстались. День пролетел незаметно быстро. Дима взглянул на часы. Было уже около семи. Спала дневная жара, ослабел автомобильный поток, и он уже скоро оказался дома.
По дороге в голове опять крутились мысли о непредсказуемости любого дня и о том, как важно ни от кого не зависеть. Не думать о капризах вышестоящего и не испытывать судорожной, как ночной кошмар, боязни остаться без места. Это он зарубил себе на носу с первых дней своей жизни в этой стране. Проработав однажды две недели под началом, в общем, неплохого человека, он уже более никогда не сковывал себя абсолютно ни с кем узами ни как руководитель, ни как подчиненный, полагаясь только на собственные силы. Этот ничтожно малый срок для него оказался вполне достаточным, чтобы навсегда уже определиться в пра-виле: быть в подчинении, пусть даже в самом незначительном, не для него. Командовать Дима тоже не любил. Вот и теперь он преспокойно занимался этим новым делом, не ощущая холодного пота на спине от предчувствия неотвратимости окончания этой короткой работы.
Открывая входную дверь, Дима нос к носу столкнулся с Клодом. Он выглядел озабоченным.
- Эй, Клод! Как дела? Твои друзья уже включили тебя наконец в съемочную группу? Я думаю, ты бы смог им украсить своей фантазией пару эпизодов.
Дима пытался пошутить с ним, но тот в ответ лишь криво улыбнулся.
- Кэтрин и Тим съезжают через месяц, они сняли дом. Я остаюсь один и не знаю, как вытяну оплату за квартиру.
По его тревожному взгляду было понятно, что он не на шутку обеспокоен. И уже, пытаясь успокоить самого себя, без всякого оптимизма заметил:
- Хотя не все так плохо. Мои родители собирались ко мне в гости, и по крайней мере им не придется останавливаться в гостинице, а смогут пожить здесь, у меня.
Дима попытался его ободрить:
- Не нервничай. Я думаю,все образуется. В самом худшем случае возьмешь себе квартиранта после отъезда родителей, а может, квартирантку.
Ему изо всех сил хотелось его развеселить, и Дима закончил эту фразу игриво. К сожалению, было понятно, что положение вещей отнюдь не вселяло уверенность в завтрашнем дне.
- Ну, а как у тебя?
Клод спросил это по инерции, продолжая быть занятым ходом своих невеселых мыслей.
- Все как обычно, Клод. Ты же знаешь мою философию одиночки. Не радуйся, когда хорошо, может быть лучше. Не печалься, когда плохо, может быть хуже.
Клод, казалось, не слушал и все так же растеряно продолжал улыбаться. Дима похлопал его по плечу, и они расстались.
Наутро, как и вчера, Дима оказался у павильона первым. Без желания произвести нужное хорошее впечатление своим рвением, просто он уже давно разучился поздно вставать. Оставалось с ностальгией вспоминать те дни, когда он с трудом продирал глаза к девяти утра. Это было так давно, что он, пожалуй, и забыл когда. Теперь невидимая пружина подымала его в шесть, и было похоже, что так сладко и безмятежно поспать, как в юности, ему не удастся уже никогда.
Немного погодя в конце поворота показался знакомый "фольксваген". На этот раз Майкл был не один. Справа сидел Джеф. Выглядели они как два рослых солдата в тесном броневике и были полны решимости завоевать Голливуд. Диме оставалось только от души порадовался за неиссякаемую энергию и наличие средств все это оплачивать.
- Ну, что день грядущий нам готовит?
Дима попытался в качестве приветствия перевести первую строчку известного монолога из арии. Они не поняли.
- Пушкин. Евгений Онегин. Не помните?
Увы. Русская культура не была в фаворе. Только два российских имени цепко сидели в их сознании - доктор Живаго и Эйзенштейн. Одного они четко представляли в образе и подобии Омара Шерифа, а другой ассоциировался с очень известной афишей фильма "Броненосец Потемкин", где матрос в бескозырке, открыв чуть ли не на половину плакатного листа свой рот, кричал что-то типа "Даешь!".
Работа началась без раскачки. По сути дела, никто толком не отрывался со вчерашнего дня. Взятый накануне ритм не остыл и продолжал нервно пульсировать. Дима с Майклом вместе установили световой экран перед окном построенной комнаты, и Дима уже в одиночку принялся доводить декорацию до желаемой кондиции. Иногда подходила Кристина. Она помогала раскладывать реквизит и что-то отмечала в блокноте. Все остальные участники съемочной группы пока не были задействованы. Объявились они на следующий день для репетиции, все, за исключением звукооператора. Тот вообще появился всего один раз со своей аппаратурой, был предельно сдержан и важен от сознания собственной исключительности. При съемке очередного дубля он требовал, небезосновательно, абсолютной тишины, и все следовали его приказаниям. Его сверхчувствительная техника улавливала малейший шорох. Иногда это доходило до комизма. Так, в очередной раз сосредоточившись и щелкнув десятком тумблеров, он приготовился к команде "съемка!", как вдруг болезненно сморщился и стал подозрительно оглядываться по сторонам. Майкл заерзал в своем директорском кресле.
- Стив, что случилось? Почему ты остановился?
Тот продолжал оглядываться с непонятной миной на лице. Все, кто находился рядом, в недоумении и с виноватыми лицами пытались угадать причину конфуза звукооператора. Тот опять повертел ручки на панели пульта управления и положил ладони рук на наушники, которые уже не снимал с полчаса. Майкл опять скомандовал:
- Внимание! Все готовы?
Стив снял наушники и в сердцах произнес:
- Да, все готовы. Сверчок тоже...
Только теперь они уловили едва слышное стрекотание где-то высоко вверху, в стропилах перекрытия. Кристина прыснула в кулак, и все заулыбались.Майкл объявил перерыв. Это дало возможность немного расслабиться. Съемка, начатая несколько часов назад, уже изрядно утомила, и было жарко от нещадно палящих софитов. Джеф оторвался от камеры и приоткрыл дверь. В помещение ворвался свежий воздух и шум улицы. Через минут сорок начали опять и уже без приключений завершили съемочный день.
Гримершу Дима не запомнил. Она приезжала утром почтиодновременно с ним и, миновав заставленное пространство павильона, скрывалась в специально отведенной комнате. Немолодая особа с усталым лицом и отпечатком нерешенных проблем в глазах. Так могла бы смотреть женщина, оказавшись внезапно один на один с многочисленными бытовыми трудностями, о которых она раньше не подозревала. Для всех участие в этих съемках было временным и не могло удовлетворить возможные ожидания некоторых в постоянной работе. Дима хорошо чувствовал это их настроение, но если остальные воспринимали себя здесь с надеждой, то от нее исходило глубокое равнодушие ко всему происходящему.
"Где Майкл ее откопал?"
Откровенно говоря, он не замечал большой разницы в облике актеров до и после посещения ее кабинета, но, памятуя о своей некомпетентности, полагал, что оптика
камеры видит лучше.
Актеров было трое. Уже немолодые и совсем несвежие, они чем-то походили на лежалые фрукты и вызывали у Димы откровенное сочувствие. Может, потому, что он навидался их братии предостаточно и знал, что иногда, а может быть, и гораздо чаще им бывает нелегко сводить концы с концами. Переизбыток и жесткая конкуренция в этой среде в сочетании с очень нестабильным доходом делали их жизнь несладкой. Хорошо если кто-либо из них где-нибудь работал, в ресторане официантом или где-то еще. В противном случае дешевая квартира пополам с таким же бедолагой, старая машина, которая постоянно ломается, и плохо различимое светлое будущее в мечтах.
Вот и эти, похоже, не хватали звезд с неба. На роль главной героини Майкл взял средних лет актрису, которую привозил на съемки ее партнер. Позже Дима узнал, что они используют одну машину с целью экономии и делят расходы на бензин и страховку. Он тогда подумал, что в этой стране почета от занятия лицедейством, если тебя не знают, маловато. Совсем как у героев Александра Николаевича Островского в его незабвенной пьесе. Разве что не напиваются с тоски. Впрочем, звезды большого экрана Диму тоже мало интересовали. Таким больше просто повезло по жизни. Лотерея. Как-то он встретил одну знаменитость, и если бы ему не сказали, что она перед ним, то так бы и не заметил. Не на что смотреть. Метр с кепкой и сплошной гонор. Хорошо, что хоть догадалась скрыть свою врожденную глупость и не открывала рот. Дима не был ярым поклонником американского актерского таланта, он просто привык отличать плохое от хорошего не вдаваясь в национальную принадлежность. Наблюдая теперь сценическое мастерство этих троих, он мог с уверенностью судить об их способностях и о том, насколько профессионально они сыграли свои роли. Сказать по правде, восторг не переполнял его сознание, и он еще раз убедился, что это занятие зависит целиком от возможности человека перевоплощаться. В итоге очень эмоциональная и напряженная сцена не вызвала в его душе никакого отклика.
По окончании дубля актеры уходили к себе в уборную, и общение как-то не складывалось. Совместные беседы во время перерывов пробуксовывали. Общих тем Дима с ними не находил, хотя от всей души старался. Сказывалась их ограниченность и недостаток образования. Разговоры крутились вокруг их крайне узких интересов, и любые его попытки оживить беседу не находили у них никакой поддержки. Так и заглохло, и свое дальнейшее, редко не занятое время он посвящал знакомству со зданием, где работал.
Павильон был построен не то чтобы на заре зарождающейся киноиндустрии, но не сильно позднее. Ширину проезжей части тогда планировали с учетом полного разворота конного экипажа, и поэтому окружающие улицы было достаточно просторными. Небольшая комната-предбанник перед офисом, похожая чем-то на кабинет начальника цеха в условиях советского производства, была увешана пожелтевшими фотографиями с видами самого павильона и прилегающих окрестностей. На одном из снимков Дима обнаружил вид на небольшой двухэтажный дом и мелкую, едва различимую подпись, что здесь жил Джек Лондон. Такой факт не мог не заинтересовать. Попытаться узнать строение не имело никакого смысла. Между тем периодом и сегодняшним днем пролегал хороший кусок времени. Он решил расспросить Тони. Тот был кем-то вроде менеджера здесь, может он в курсе? Надежда была слабая, на краеведа-энтузиаста он похож не был, но чем черт не шутит. Ответ Тони превзошел все самые смелые ожидания. Имена и даты - это было бы слишком, но вот о расположении этого загадочного строения он смог поведать. Оно было недалеко, но не в пределах короткой пешеходной дистанции. Там же, в Голливуде. Улочка называлась на испанский манер. Дима посетил ее после. Очень маленькая, буквально с десятком прилепившихся друг к другу домов. Предмет его интереса даже имел подобие мемориальной доски, лепной барельеф и надпись. Выглядело это, правда, убого, но
тем не менее увековеченная память.
Двери в дом были распахнуты, и внутри угадывалось какое-то шебуршение. Дима негромко обратился в неизвестность:
- Хелло! Извините за беспокойство...
На пороге появился какой-то придурок. Уже с первого взгляда в нем легко угадывался типичный представитель околобогемной жизни. На вид лет за пятьдесят. Неряшливо одетый, с косынкой-банданой сложенной в ленту вокруг спутанных длинных седых волос, грязные ногти. Так мог выглядеть хиппи, нетленный продукт конца шестидесятых, и это мировоззрение цветка жизни, похоже, так и осталось с ним навсегда.
- А что, действительно в этом доме жил Джек Лондон?
Дима виновато посмотрел ему в глаза, все еще нервничая, что, возможно, оторвал человека от важного дела. Невольный собеседник оказался на редкость словоохотливым. Даже больше, чем того хотелось. Как оказалось, по его словам, великий писатель жил где-то внутри во флигеле, и то, что Дима видел сейчас, это была более поздняя пристройка. На этом все познания заканчивались, но он продолжал говорить уже немного о другом. Последовал традиционный вопрос:
- Ты откуда?
Димин тяжелый акцент сразу выдавал его с головой, да он и не стремился скрывать свое происхождение.
- Из России, мой друг, из России.
Тот обалдел и даже рот приоткрыл. Ничего примечательного в Диме не было, одет как все и без балалайки. Все так же продолжая с интересом рассматривать незнакомца, этот бывший хиппи наконец произнес:
- Ты знаешь его книги?
Дима рассмеялся:
- Конечно. Прочел почти все еще в юности, но больше всего понравился "Мартин Иден".
Тот все равно слегка ошалело и с недоверием вглядывался в Димино лицо.
- Ты специально приехал сюда, чтобы посмотреть на это место?
У него даже слегка съехала бандана и приподнялись кончики бровей. Дима даже засомневался,что ему было ответить. Судьба и творчество писателя давали право отдать ему дань памяти и уважения как угодно далеко. Он не стал разочаровывать своего случайного знакомого и просто промолчал. На прощание крепко пожал ему руку и, уходя, еще долго чувствовал на себе его удивленный взгляд.
Приехав домой, Дима еще издали заметил Клода. Он тащил из гаража множество пакетов и ящик дешевого американского баночного пива. При всей любви к этому напитку, Дима никогда не притрагивался к этим маркам, предпочитая бутылочное, и подороже. Клод же с банкой этого мочегонного средства, больше похожего на кислую газировку, чем на благородный тягучий хмельной напиток, почти не расставался, как и с сигаретой.
"Неужели он подобную дрянь пил у себя во Франции?"
Невольно подумалось Диме.
- Какие-нибудь новости?
Он окликнул Клода и предложил помочь, тем более что его руки были не заняты.
- Не без этого.
Голос Клода уже звучал намного бодрее, да и сам он даже как-то приосанился.
- Я имею новую работу. Теперь я продаю дома. Если хочешь, и тебе подыщу.
Дима с интересом заглянул ему в глаза.Такой крутой вираж в его занятиях был явно неожиданным.
- Ты работаешь брокером? У тебя есть лицензия?
- Без проблем. Еще в прошлом году я закончил курсы, но не было случая начать. Зато теперь он представился.
- А как же сценарии?
- И это тоже. Потом. Но жить на что-то надо...
Он вздохнул.
- Да, кстати, мои родители будут здесь в начале месяца. Заходи, я познакомлю тебя с ними.
Дима не знал, как реагировать, и на всякий случай выразил уверенность, что его потенциальные клиенты будут довольны покупками и его имя, без сомнения, со временем войдет в историю лучших написанных историй Голливуда. От предложенного пива отказался, сославшись на обилие телефонных звонков, которые должен сделать вечером. Диме уже представлялось, как наутро Клод, одетый в костюм и белую рубашку, будет бодро сидеть за компьютером в офисе, а после обеда втюхивать всяким олухам товар, о котором имеет самое смутное представление, и, что самое удивительное, сумеет убедить незадачливого покупателя в существовании поля дураков, на которое тот незамедлительно побежит закапывать свои золотые, свято уверенный в собственном редком везении.
Новый день начался с приятных впечатлений. Майкл принес уже готовый логотип и спешил его продемонстрировать. На мониторе хорошо просматривались кадры с заставкой к фильму. Теперь вся проделанная работа обретала другое звучание и перемещалась с низов драмкружка клубной самодеятельности на более высокий и солидный уровень.
Едва закончился ланч, как подвезли колею для тележки с камерой. Один из углов декорации отсутствовал, там-то и пролегли небольшие и узкие рельсы. Передвигаться внутри становилось все труднее из-за наставленного оборудования и прожекторов. Сверху свисали две штанги с микрофонами, и вся эта серьезная подготовка велась для того, чтобы отснять всего лишь пятнадцатиминутный ролик.
Джеф использовал только одну камеру вместо требуемых двух. Такая уловка экономила средства, но увеличивала количество дублей. Дима уже в четвертый раз смотрел на одну и ту же сцену и про себя автоматически повторял текст. Шел четвертый и заключительный день работы над короткой сценой. Несмотря на кажущуюся простоту и ставшую привычной атмосферу, эта неполная неделя незаметно поглотила много энергии, и он чувствовал себя как бы опустошенным. Безусловно, время не прошло даром. Замечательный, собственный приобретенный опыт и взгляд на еще одну область человеческой деятельности здесь, в Штатах. Завтра предстоит разборка декораций и в понедельник они погрузят весь инвентарь для отправки его обратно на "Сони Пикчерс". Отснятый материал Джеф должен отвезти на студию для обработки и монтажа.
Диме было интересно, что же получилось. Наблюдая всю эту кухню, трудно было себе представить конечный результат. Невольно он про себя подумал:
"...Что ж, посмотрим какова сила американского гения и настойчивость в желании создавать нетленные шедевры".
Дима потерял Майкла и Джефа из виду недели на три. Его закрутили другие дела, но он с нетерпением ждал от них новостей. Его соседи благополучно съехали, оставив Клода одного, и к нему приехали погостить родители. Они оказались на вид очень приятной парой, но не говорили ни слова по-английски. Клод любезно перевел обращенные к ним Димины слова приветствия, и они в ответ что-то затараторили с широкой улыбкой на лице. Почти все время они просидели в квартире, не проявляя никакого интереса к местным достопримечательностям. При этом Дима частенько видел их с покупками. Почти каждый день они притаскивали из супермаркета огромные сумки со снедью, и создавалось впечатление, что все их время целиком посвящалось приготовлению и употреблению пищи. Ему так и хотелось подмигнуть, когда они надрывались под тяжестью своих продуктовых пакетов, и произнести единственную фразу, которую он знал по-французски. В переводе на русский она звучала как "Я не ел шесть дней". Ну кто не помнит ее из замечательного произведения Ильфа и Петрова? Дима уже было собрался это сделать, но в последнюю минуту передумал, не уверенный в их чувстве юмора.
Клод оказался хорошим сыном и проводил с родителями все свое свободное время. Теперь они вместе с отцом сидели у кромки бассейна и потягивали паршивое пиво из банок. Дима так и не обмолвился ему о своем участии в съемках, ему не хотелось без нужды тревожить его и бередить болезненное самолюбие Клода.
Дни шли. Наконец Майкл позвонил. Он пригласил на первый просмотр. Мелочиться не стал. Вместо того чтобы собраться у кого-то в доме и прокрутить видеокассету, он арендовал небольшой кинотеатр. Наверное, это было единственно правильным решением. Сама атмосфера темного зала с рядами мягких кресел и большим экраном уже работала на лучшее восприятие. Сеанс был единственным. Народу собралось изрядно. Все так или иначе были связаны со съемочной группой - члены семьи, друзья, родственники. Гости рассаживались группами, и Дима только мог угадывать, кто с кем пришел. Майкл начал с небольшого приветствия, поблагодарил всех участников и выразил надежду, что работа произведет хорошее впечатление.
Погас свет, и вспыхнул луч кинопроектора. Тот логотип, что Дима видел на мониторе, здесь выглядел значительнее и даже цвета казались глубже. За кадром звучала музыка, то негромко, то с большей силой, завершая недосказанное. Фортепиано хорошо вписывалось в настроение сюжета и даже придавало ему некий драматический акцент. То, над чем они трудились целую неделю, уместилось в неполных двадцать минут, и хотя Дима уже много раз прослеживал эту сцену, все равно видел ее по-новому. С другого ракурса и под совершенно иным углом. В полной тишине герои произнесли свои последние слова, опять стали слышны нервно бьющие фортепианные клавиши, и пошли титры. Димино имя было в конце. Было приятно это увидеть и ощутить себя причастным к творческому процессу. Зажегся свет, и раздались аплодисменты, сначала пару жидких хлопков, но вскоре, набрав силу, уже подхваченные взволнованной аудиторией. Никто не спешил расходиться. Обменивались впечатлениями, хвалили хорошую операторскую работу, актеров, вобщем, все пребывали в благостном расположении духа.
Дима улучил момент и пригласил Майкла и Джефа с женой вместе отужинать у него дома. Они с удовольствием согласились, тем более что было что отметить в узком кругу. Принимать гостей Дима любил. Русское хлебосольство неистребимо жило в нем, как и во многих его соотечественниках, выгодно выделяя их из окружающих и превращая застолья в запоминающиеся события. Небольшую компанию он собирался потчевать в соответствии с давней и хорошо усвоенной традицией. Много, вкусно, широко. Причем без всякой посторонней цели или дальнейшего умысла поразить или удивить. Дима не старался упрочить связи, а просто хотел вместе выпить и закусить, сохраняя себя при этом хозяином импровизированного банкета и уверенно оставаясь всецело самим собой.
Гости пришли почти вовремя и даже не с пустыми руками. Майкл принес бутылку виски "Джек Дениэлс", которая незамедлительно была водружена на стол среди обилия закусок рядом с запотевшей водкой в графине. Они не ожидали такой встречи и слегка сконфузились. Только уже немного выпив и преодолев первую неловкость, Джеф и его жена без стеснения пытались все отведать, даже икру. С легкой опаской, памятуя, что это все же рыбьи яйца. Подбадриваемые Диминым взглядом и вдохновленные его примером, они уже бодро закусывали после очередной рюмки соленым грибком или хрустящим маринованным огурчиком. Беседа заметно оживилась, и это вселяло в Димину душу уверенность, что вечер удался. Так оно и было на самом деле. Много выпили и обильно поели. Алкоголь расслаблял сознание и развязывал языки, все чаще раздавался естественный и искренний смех. Было похоже, что они так проводили время впервые и не скрывали от этого открытия своего удовольствия. Разошлись довольно поздно.
Майкл, почти закончивший в одиночку свое пойло, аккуратно завинтил пробку и положил бутылку с плескавшимся на дне в сумку. Такой жест не вызвал у его спутников никакого недоумения. Дима, привыкший к разного рода непосредственности, обошелся без комментариев, оставаясь в полной уверенности, что Майкл так поступил не из желания соригинальничать. Показушность не была в его духе.
Неделю спустя пришел пакет. В нем оказалась копия отснятого эпизода. Сбоку на видеокассете была наклеена этикетка с названием так никогда и не сделанного полностью фильма "Видеть и чувствовать"...
Эти события на время вылетели из головы. Дима не был в поиске, но, подобно многим, не видел причин не пробовать свои силы и способности в разных направлениях. Казалось бы, с миром кино покончено надолго, если не сказать - навсегда, но как это часто бывает, по вполне закономерной иронии, присутствие этой сферы приложения человеческих амбиций и талантов в своей жизни, правда косвенным образом, он ощутил опять и довольно скоро.
С Майклом и Джефом он расстался. Как говорится, разошлись стежки-дорожки. Дима отказался безвозмездно участвовать в новой работе. Такая система практиковалась сплошь и рядом, и так обычно делался любой малобюджетный фильм. Подписывался контракт, и все участники сидели без зарплаты до завершения работы. Если готовую ленту удавалось продать, то по условиям соглашения каждый получал свою долю. Вроде бы обоснованный риск, но Дима не находил его приемлемым для себя. В том, что это будет впустую потраченное время, он почти не сомневался. Если в предыдущем сценарии были все основания для создания неплохой картины, то этот новый Майкл написал сам, в полной уверенности, что достойно справился с поставленной задачей. Дима едва его дочитал и, понимая всю обреченность затеи, отказался. В ответ на все попытки Майкла подмять его сознание посулами о скором и неизбежном успехе, он решительно заявил, что у него нет возможности и времени заниматься экспериментами и что без денег ничего делать не будет. Своей твердостью Дима, вероятно, безмерно озадачил всю съемочную группу. Они, должно быть, так и не поняли, почему он поступил подобным образом. Для них события развивались вполне обыкновенно, впрочем, выбор был минимальный. Или Майкл, или пока никто. Дима дружески с ними распрощался, унося с собой на память теплые, но очень снисходительные воспоминания.
Весь следующий год он напряженно работал, не обращая ни малейшего внимания на всех тех, с кем имел дело. Теперь все это казалось незначительным, и он не собирался продолжать такие знакомства на уровне личных отношений. Появился случай сделать неплохой вклад денег, и, хотя это не был головокружительный финансовый взлет, все же положительные результаты не заставили себя ждать. Проанализировав ситуацию, Дима с удивлением пришел к выводу, что он сам на-щупал этот путь, вопреки общепринятому мнению, как следует с умом распоряжаться средствами. Все вокруг поголовно бредили совместными банковскими фондами, и, как грибы после дождя, росли инвестиционные компании. Его тоже пытались втянуть, но он оказался достаточно дальновидным не соблазниться быстрой наживой и в результате ничего не проиграл. Буквально через несколько лет случился обвал фондовой биржи, и плакали денежки незадачливых инвесторов. Впрочем, такое развитие событий, наверное, легко было предвидеть, уж слишком рьяно раскручивали эту тему и привлекали тысячи людей, ничего не смыслящих в этом деле. Дима, как когда-то юный Ильич, решил пойти другим путем. Правда, пришлось приложить немало усилий, но результат того стоил. Теперь, подобно пловцу в неспокойной воде, даже самому опытному и выносливому, он понял, что ему совсем не помешает передышка, пусть на какое-то время, чтобы вздохнуть и восстановить силы. В какой-то момент он почувствовал, что должен остановиться, иначе конечным итогом этой непрерывной гонки станет хоть и признанный другими успех, но абсолютно никчемный для него самого. Это был смешной парадокс, смысл которого заключался в том, что материальный достаток, вроде гарантирующий свободу, напротив, приносил закабаление, и чем больше были старания, тем крепче становилась сила пут, привязывающих к этому процессу. Дима ощущал себя мухой на ленте-липучке. Жужжит и жужжит. Вроде и машет крыльями, а взлететь не может, потому как лапы завязли в дерьме. Нужно было что-то менять, иначе явственно маячила перспектива вот так бесплодно прохлопать всю свою жизнь.
Он вспомнил о своих желаниях, и, как теперь оказалось, они были вполне осуществимыми. Для начала Дима завел себе попугая. Большого. Пронзительно синего цвета макао с изумрудного цвета переливом отдельных перьев на хвосте. Он мечтал о такой птице уже давно, но все как-то откладывал на потом, на некоторое необозримое будущее, эту сумасбродную идею. Но вот наконец решился и был счастлив от того, что смело претворил в жизнь задуманное. Теперь попугай сидел в огромной клетке из толстых металлических прутьев, мигая и скашивая голову набок. Он философски смотрел на происходящее бесстрастным взглядом существа, готового пережить своих хозяев или, вернее, тех, кто взял на себя непомерную и необдуманную ответственность за его содержание. Попугай, не спеша, наклонялся к кормушке, опять моргал и, выбрав самый дорогой орех из обилия других, аккуратно, со знанием дела раскрывал его мощным клювом, направляя слегка овальным, похожим на финиковую косточку языком. Легко, словно специальным инструментом, раскусывал колючую проволоку.
Дима питал слабость и к другому пернатому. С таким же мерзким голосом и такой же безумной гаммой синего и зеленого цветов роскошного хвоста. При виде павлина он не мог удержаться от мысли иметь собственное большое поместье, где было бы достаточно места держать пару этих красавцев, не докучая особо соседям. Он никогда не держал прежде птиц и теперь открывал для себя этот незнакомый мир. Попугай непременно должен издать, хотя бы раз в день, заставляющий трепетать барабанные перепонки крик, лишь повинуясь воле инстинкта. Расправить уверенно крылья, приветствуя наступившее утро и первый солнечный луч. Ну не парадокс ли? Такая красота и столько невозможности в голосе. Фантастическая расцветка красочного оперения и самый отвратительный звук. Природа всегда справедлива. Наделяя одних чем-то очень исключительным, она расчетливо отмеривает по крупицам и другое, сохраняя неизбежный баланс в своих созданиях. Дима уже давно подметил эту особенность, и его трактование бытия, по сути дела, сводилось к простому выводу равновесия во всем и вся. Еще в детстве он четко определил для себя, что на смену нежелательному обязательно приходит что-то совершенно обратное, лучшее, и потому каждую неприятность он воспринимал как непременное предвестие близкой радости. Прошло время, и эта бесхитростная ребячья уловка время от времени посещала его сознание в виде спасительного средства, когда уже, казалось, надеяться больше не на что и почва медленно уходила из-под ног. Научившись верить в благоприятный исход, он обрел для себя уверенность в собственных силах. Это вовсе не значило слепую благосклонность судьбы, опрометчиво было бы считать себя ее баловнем. Теперь везением он считал отсутствие в своей жизни всякого рода лажи, а вовсе не случайные всплески удачи. В силу этого представления Дима и измерял события. С одной стороны, безропотно повинуясь обстоятельствам, с другой - проследив, что смог предпринять все необходимое, чтобы им противостоять. С такой позиции можно было вполне успешно пребывать в согласии с самим собой и в полной уверенности в закономерности происходящего. Он давно научился себе не лгать и быть предельно откровенным, отвечая на собственные вопросы. Это свойство натуры все чаще и чаще влияло на его выводы и решения. Реакция окружающих утратила для него некогда имевшийся смысл, и, хотя ему и было приятно сознавать чье-то положительное о себе мнение, этот фактор более не воспринимался им всерьез.
К таким выводам человек может прийти только самостоятельно. Напрасный труд передать свой собственный опыт. Необдуманное и бесполезное стремление будет сродни тому, что попытаться надеть чью-то разношенную обувь. Как ни старайся, а она уже никогда не будет по ноге.
Эти размышления не требовали времени и сосредоточенности. Они возникали ниоткуда и приходили внезапно с ясной простотой. Так бутон цветка, еще закрытый наглухо вечером, уже утром поражает свежестью раскрывшихся лепестков. С каждым днем он замечал, что постепенно отдаляется от своих старых связей и не испытывает при этом беспокойства остаться один. В итоге этого не произошло, но Дима уже незаметно стал другим. Его действия не всегда вписывались в ограниченное мировоззрение обывателей или просто людей с недостатком фантазии. Впрочем, это не случилось только сейчас, он и прежде редко спрашивал совета.
Не следуя расхожим представлениям, Дима уже давно перестал быть рабом идеи о правильности и целесообразности траты денег, чем часто шокировал тех, с кем он по той или иной причине был знаком. Начав от обратного, чего не хочется в жизни, он с уверенностью подошел к мысли о приобретении моторной яхты. Покупка была большой, и, преодолев все непредвиденные трудности с финансированием подобной затеи, он с удовлетворением наконец вступил на борт в качестве капитана и хозяина. Замысел не был скоропалительным. Трезво оценивая свой потенциал, Дима видел в этом стиль и линию жизни. Как человек, отдающий себе отчет в собственных устремлениях, он без всякого сомнения решился на этот шаг, который для многих мог выглядеть не то чтобы безрассудным, но и не совсем понятным. Речь вовсе не шла о небольшом капиталовложении, за эту сумму вполне можно было купить большой дом в престижном районе города, возможно, даже с бассейном. Собственно, говорить о вкладе денег не приходилось. Цена яхты в отличие от цены дома не только не росла, а лишь падала. Не катастрофически, но заметно настолько, чтобы проделать брешь в мозгах от сознания растворяющихся в воде долларах. Факт, не подвластный местечковому разумению, которое так часто прет в виде претензии на знание жизни без всяких на то оснований. Не каждый способен пробить скорлупу обыденности, видя в этом недостижимое право людей весьма обеспеченных и потому швыряющих деньги на дорогие игрушки. Бедность - это часто не отсутствие средств, а личные ограниченные взгляды на жизнь. Мир одинаково открыт для всех, и все зависит от внутренней способности смотреть вокруг широко открытыми глазами. Всегда найдется шанс отыскать и потом уженаходиться в единственной приемлемой точке соответствия собственных желаний и возможностей.
Через неделю Дима уплывал в Торагону. Срок этот был размазан и не имел четких границ. Все зависело от погоды и ее дальнейшего прогноза, нормального хотя бы на несколько дней вперед. Оказаться в открытом океане на небольшом суденышке при сильном ветре и высокой волне было бы, по меньшей мере, неразумным. Видевшееся основательным и даже большим возле причала, оно оказывалось утлой щепкой вдали от берега, и если что, можно только будет молиться о милосердии стихии. Он еще и еще раз перебирал в уме предполагаемый ход развития событий, маршрут, готовился, но прекрасно понимал более чем вероятную непредсказуемость и всю тщетность предусмотреть все до мелочей.
Торагона был небольшой городок к югу на расстоянии примерно в триста морских миль. Побывав там однажды, он более не терялся в догадках, и даже если его воображение и рисовало это место лучше, чем оно того заслуживало, то в итоге эта незначительная ошибка не имела ровным счетом никакого принципиального значения. Ожидание распрощаться на время с укладом жизни, вошедшим в систему и привычку, не было томительным. Давно уже успокоившись, он более не торопил событий. Перешагнув этот незаметный, но очень важный для себя рубеж, Дима теперь с удовольствием замечал едва различимые в повседневной занятости мелочи, из которых, собственно говоря, и складывается хорошее расположение духа. Настроение и вправду было неплохим. Он привыкал к яхте, ее характеру и норову, как привыкают к незнакомому человеку, с которым хочется теперь делить свое время. Он не спеша прохаживался по палубе вдоль бортов, представляя скорый длительный переход или облокотившись о лакированный блестящий поручень на корме, задумчиво глядел на тихую гладь залива.
Предстоящее путешествие не имело никакой конкретной цели, но и считать его прогулкой скуки ради было бы несправедливым. Повинуясь понятной только ему, но очень легко объяснимой причине, Дима уже не мог и не хотел более откладывать этот вояж.
Торагона манила его не сомнительной исключительностью своего географического расположения, а элементарной удаленностью от того места, где он находился в последнее время. Он не бежал от себя. И не бежал вовсе. Он уже давно по-своему смотрел на вещи и не желал слушать чьи-то убедительные доводы. Каждый определяет для себя сам степень принадлежности к обществу и необходимость участия окружающих в своей личной жизни. Попадая на тихие улочки этого небольшого портового городка на берегу океана, он чувствовал простую и спокойную обстановку другой страны. Не такой богатой, как Америка, но с другими, не менее, а может быть, и более важными ценностями. Там, не обложенный ежеминутно стаей человекоподобных с явно выраженными шакальими повадками, Дима приходил в себя. Он чувствовал себя лучше и безопаснее вдали от людей, с выработанным годами и постоянно прогрессирующим иммунитетом к чужой боли. Дима все чаще ловил себя на мысли о том, что ему просто физически необходимо оказаться хоть ненадолго вне круга его новых сограждан. Незаметное сначала и все более заметное ощущение их самоуверенности, от которой совсем недалеко до глупости, все чаще действовало на нервы. Если раньше было недосуг, то теперь его коробило от нескрываемого и ничем не оправданного чувства собственного превосходства этих людей. Ну как можно без раздражения относиться к тем, кто никогда не сомневается в своих лучших стремлениях осчастливить весь мир только им одним известной истиной?
Вечер перед отходом прошел незаметно. С поcледним погасшим лучом солнца уснул попугай. Птичка даже не поменяла позу и, оставшись в той же самой, что и пару часов назад, лишь изредка что-то переживала во сне, слегка дергая веком. Соседние парусные яхты мерно покачивались у причала. На их голых мачтах кое-где засветились топовые огни. Совершенно стих ветер, и было едва слышно где-то очень далеко ту другую городскую жизнь с ее несмолкаемым и монотонным гулом вечно движущегося фривея. Двери салона были распахнуты настежь, и свежий воздух опустившихся сумерек обволакивал все вокруг. Он проникал приятным ощущением угасшего жаркого дня и приближающейся прохладой наступающей ночи. Обильная роса выступила на деревянном планшире бортов, делая их лакированную поверхность неприглядно мутной. Стоило только до него дотронуться, случайно облокотившись, и вся ладонь тут же становилась совершенно мокрой от обилия влаги.
Дима любил проводить время в марине. Особенно привлекательными были поздняя осень и зима. Почти безлюдно, без утомительной сутолоки летних месяцев. Опустевшие доки, короткие дни. Редкие посетители, гуляющие здесь иногда вдоль причалов, да немногочисленное сообщество людей, избравших для себя жить на борту, довольствуясь малыми удобствами. С последними Дима не водил дружбу, но был в приятельских отношениях, не выходивших за рамки добрососедства. По общепризнанным меркам люди эти отличались некоторой странностью. Всегда все, что не так и противоречиво принятой норме, естественно, вызывает недоумение и снисходительное сочувствие. Дима уже давно привык к такому подходу и не обращал на это внимания. Вероятнее всего, и его воспринимали примерно так же. Местные обитатели были людьми особого склада характера. По натуре бродяги-одиночки, они никогда без нужды не лезли не в свое дело, и потому ладить с ними было легко, отвечая взаимностью на их природную скромность. Не любопытный сам, он видел в этом свойстве уважение к себе и платил тем же самым. Иногда Дима даже выпивал с ними. Беседы и предметы обсуждений при этом замыкалась в основном вокруг морской тематики, забавляя его тоже своего рода ограниченностью.
Один из его соседей был священник, и с ним неожиданно он разговорился о другом. В небольшой вечеринке по поводу национального праздника участвовали человек десять, пригласили и Диму. Как водится, жарили сосиски на гриле, пили пиво, а кто хотел - кое-что и покрепче. Дэвид, так звали служителя культа, был человеком примерно Диминого возраста, жил одиноко и производил приятное впечатление. По его акценту можно было предположить, что он уроженец одной из трех стран. Это могла быть ЮАР, Австралия или Великобритания. Оказался, Уэльс, так что догадка была недалекой от истины. К европейцам Дима относился всегда с симпатией, усматривая в них родственную принадлежность к Старому Свету. Дэвид был лишен английского снобизма, а наоборот, охотно шел на контакт. И вообще, он оказался не только приветливым парнем, но и интересным собеседником. После третьей рюмки медовой с перцем, которую принес Дима, они случайно коснулись Нового Завета.
- Дэвид, не находишь ли ты некоторую недосказанность этих глав Библии?
- Что ты имеешь в виду?
Дэвид серьезно посмотрел Диме в глаза.
- Я о четырех Евангелиях. Никто не усомнится в предательстве Иуды, но никто и не подумает о той незавидной и трагической роли, что выпала на его долю.
Дэвид удивленно поднял брови. Такая необычная идея никогда не посещала его, каноническое бесстрастие выхолащивало напрочь всякие другие мысли. Дима продолжал:
- Я много раз перечитывал эти тексты, и везде Иисус знает и предсказывает свою судьбу, как и то, что один из его учеников предаст его. Об этом он проповедует в Галилее, о неотвратимости уготованного он говорит в своей молитве в Гефсимании. Помнишь, в Евангелии от Марка: "И говорил Авва: Отче! Все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты..." И от Иоанна: "...Истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня".
У Дэвида полезли глаза на лоб. Он впервые столкнулся с таким необычным трактованием. Справедливое недоумение вызывало и дословное цитирование. "...Здесь, в марине? Среди народа, больше приверженного к практической навигации или простым и понятным удовольствиям, чем к теологической философии. Странный русский..."
- Иисус должен был быть распят. С этой необходимостью своей жертвы он пришел в этот мир, зная об этом, но и другой человек родился, совершенно не ведая о своем незавидном предназначении. Кто-то должен был предать Иисуса, и выбор этот пал на Иуду. Судьба Иисуса была стать мучеником, судьба Иуды - предателем. Жестокое, но неотвратимое предначертание. Был ли выбор у Иисуса? Не думаю. Мог ли Иуда поступить иначе? Мог, но лишь отсрочив эту минуту или не захотев, прекрасно понимая обреченность их обоих.
На Димином лице вдруг отпечаталось такое неподдельное страдание, как будто это он переживал всю тягостность того рокового дня и его губы должны были коснуться чела Учителя в страшном поцелуе.
- Он жертва, и его имя было проклято в веках, став нарицательным.
Иисус простил его, но не простили другие. Бог отпустил ему его грех, люди возвели это падение в идею. Приняв новую веру, он один из первых пострадал за нее и самым незавидным образом.
Хмель прошел. Они больше не пили. Дэвид, потрясенный таким неожиданным для него откровением своего малознакомого соседа, и Дима, с ноющей болью сострадания в груди к этому несчастному и его матери, которой тот принес слезы и неизмеримые страдания, если она дожила до этого горестного мгновения.
Скорее всего, Дэвид так и не смог до конца постичь эту мысль. Как и большинство, он не воспринимал религию на таком нравственном уровне, а уж и подавно не строил свои собственные отвлеченные умозаключения по этому поводу. Лишь немногим дано думать и тем более делать соответствующие выводы, не пугаясь потом собственных открытий.
Дима вдруг сейчас живо припомнил этот эпизод. Они встречались иногда потом, и Дэвид с едва заметной опаской смотрел в его сторону, так и не взявши в толк, что многое так и осталось навсегда для него сокрытым в простых и скупых словах Книги. Наверное, наставлять и утешать - это далеко не собственный выбор.