Аннотация: Дошкольные и школьные годы в памяти взрослого человека. Ностальгические воспоминания о беззаботном детстве в Советское время.
Сборник рассказов.
Колпнянские сполохи.
(Биографические зарисовки)
Сполохи имеют характерные особенности: сверкает свет без видимого источника, никогда никого сполохи не ослепляют, отсутствует звуковое сопровождение (гром)...
Детская память
Многие из нас неоднократно задумывались над тем, с какого времени возникла наша память. Как это происходит? Существует она на генетическом уровне или с момента осознания каких-то событий, с момента становления личности? Каждый из нас пытается вспомнить те события, которые ему запомнились в самом раннем детстве, в младенчестве. Так вот и я, копаясь в далеких годах своего прошлого, иногда, к удивлению, вспоминаю, что плакал в люльке, когда долго лежал один, никого в комнате не было, и становилось уже темно. Потом кто-то приходил и вместо того, чтобы сделать свет, начинал качать люльку. Я отвлекался и засыпал. Помню, как у меня замирало дыхание, когда заканчивалась амплитуда взлета, как у маятника, и я вместе с люлькой летел обратно. Родился-то я в 1949 году, в пос. Моховое, но где летал, не знаю. Хорошо помню, что понимал родительскую речь, ровный спокойный голос, обращенный ко мне. И уже тогда я осознавал эту речь, значит, уже мыслил. Похоже, что память начинает работать на генетическом уровне.
Впоследствии такое же чувство сопровождало меня, когда приходилось качаться на качелях. Очевидно, такое состояние перешло ко мне, как рефлекторная память на получаемое удовольствие.
Я помню день, когда отец мне говорил, что скоро мама придет домой из больницы и принесет мне братика либо сестричку. Разница между мною и сестрой составляет полтора года. Значит, мне к тому времени было уже полтора года от рождения.
Потом помню, как мы всей семьей шли куда-то в гости, вечером, зимой. Мама несла сестру на руках, а меня отец вез на санках. Помню скрип морозного снега, и как мне было жарко от тесной шапки кругляшки, плотно завязанной под подбородком и надетой поверх маминого летнего платка, прижимавшего мои уши. Еще мне было обидно, что они трое шли в одном уровне и разговаривали, а я катился на санках позади их на всю длину полутораметровой бельевой веревки, привязанной к санкам. Я еще боялся, что упаду с санок, и они меня потеряют.
Это все происходило в пос. Колпна Орловской области. Было это в 1951 году. Сестра Галя в то время еще не умела ходить. Тогда родители ходили в гости к друзьям отца - Карпухиным. Мы ранее у них жили на квартире, сразу после того, как отца из п. Мохового перевели на работу в милицию в п. Колпну. Он тогда работал в милиции участковым.
У Карпухиных был также мальчик, на год старше меня, звали его Валерий, как и меня. Была у него маленькая игрушечная гармошка. Меня она завораживала своим звучанием. Иногда мне давали дотронуться до неё, даже издать звуки. Галя сразу укладывалась на большую кровать, чтобы могла там заснуть. Я с Валеркой играл во что-то, а родители предавались застолью. Помню, что у Валерки в то время была старая бабушка, которая ко мне всегда относилась доброжелательно. Порядком уставшие, успевшие немного поспать у чужих, мы, дети, потом приносились домой уже поздней ночью.
Так протекала моя детская беззаботная жизнь. Мы с сестрой подрастали.
Наш дом в Колпне был старый, деревянный, на двух хозяев. Левая половина дома, из однокомнатной квартиры, была нашей. Правая - принадлежала Ветровым. Там тоже проживали два мальчика - Генка, постарше и Игорь - младший его брат. Генка был на год моложе меня. Однако вел себя очень самоуверенно, хамовато, зная, что ему многое прощалось в поведении, потому что его отец был работником райкома партии. Это была своеобразная порода того времени. Имущие власть вели себя всегда высокомерно, а их дети им всегда подражали. Главарем и хулиганистым заводилой колпнянской молодой братии был Валерка, сын первого секретаря райкома. Валерка был старше меня года на три или четыре. Обижал маленьких пацанов, давая подзатыльники, пинки, заставлял делать, что ему было необходимо, отбирал игрушки, конфеты, ругался матом. Судьба его закончилась плачевно, он совершил какое-то преступление, потом, говорят, разбился насмерть, на стройке. Упал с лесов.
Я помню, как Генка Ветров дразнил часто меня конфетами "Золотой ключик", вытягивая, как резинку, из своего беззубого рта. Конфеты ел почти ежедневно, вызывая у меня и других ребят тайную зависть и ненависть.
Как-то, в воскресный день, на базаре, который находился недалеко от нашего дома, ближе к берегу реки, и куда мы, иногда, без разрешения родителей могли удалиться, произошел такой случай. Базар был огорожен забором, а на его территории были построены ряды ларьков и скамейки со столами. Народу всегда там было много. Торговля шла всякими продуктами и барахлом. Несколько бабок торговали прямо с земли семечками подсолнухов из мешков, насыпая в бумажные кульки или сразу в карманы. Семечки были и жареные - дороже, и просто сушеные. Генка Ветров любил просить у бабок попробовать семечек, подражая взрослым, чтобы затем купить. Хотя бабки нас и так бесплатно угощали. Однажды ему одна бабулька отказала в пробе. Так, после этого, Генка отошел метра на три от бабки и со стороны спины, разогнавшись, перепрыгнул через неё, как через спортивного коня. Бабка подняла шум, стала ругаться, жаловаться на всякую мелкую карапузню на рынке. Кричала, что сообщит родителям. Я так же был причислен к этим хулиганам, о чем узнала моя матушка. Мне досталось, вновь из-за Ветрова. Хотя я моргал глазами в стороне от той продавщицы семечек.
Однажды я был удовлетворен справедливостью, которая пришла свыше.
Недалеко от нашего дома, обросшего старыми серебристыми тополями, было ветхое здание почты, библиотека, напротив, через дорогу был клуб. В связи с чем, метрах в двадцати от дома была сделана коновязь, за которую вожжами или поводком привязывали путники своих лошадей, а сами уходили по делам в указанные учреждения. Возле коновязи всегда была солома, сено, ходили куры и клевали остатки овса. Лошади тут же оправлялись, издавая своеобразный аромат своим навозом. Генка Ветров также решил оправиться по малому на одну из куч, но промахнулся и попал коню на ногу. Конь взбрыкнул копытом Генке в пах, отбросив последнего метра на три. Ветров потерял сознание. Мне пришлось бежать к нему домой и звать на помощь его бабушку. С ним ничего страшного не произошло, но после моего рассказа, бабушка передала все его отцу. Затем, уже вечером, я слышал, как отец его проводил воспитательную работу.
Наша половина дома состояла из сеней, где была всякая утварь хозяйственная. Из сеней вела налево дверь в кладовку. Там отец сделал много полочек, на которых хранились всякие банки с вареньем. Иногда мне удавалось немного отъесть ложкой, угостить сестру и вновь закрыть банку. Особенно помню земляничное душистое варенье. Но мама догадывалась, куда пропадает варенье.
Направо из сеней так же была кладовка, где отец складывал на зиму колотые дрова для печи. Там же была его мастерская. Он что-то делал, мастерил по-хозяйству. Даже однажды сделал мне деревянные коньки. Коньки были из высушенных березовых поленьев. Трехгранные, хорошо отшлифованные, с двумя просверленными отверстиями под носок и под пятку. Продев кожаные ремни в эти отверстия, можно было хорошо прикреплять коньки к валенкам. Катились они лучше, чем настоящие, металлические, у Ветрова - снегурки. Потому, что они не проваливались, не прорезали снег и лед. Я катался с горки быстрее других. Генка психовал и даже просил прокатиться. Однако мне было обидно, что у него настоящие коньки, а у меня нет. Ему коньки привез отец из Орла. А в Орел съездить в то время было очень проблематично. По автодороге это составляло 140 километров, а поездом надо было ехать с пересадкой на станции Охочевка. Если отец ехал на совещание в Орел, то, как в командировку, с ночевкой.
Прямо из сеней дверь вела в кухню, где была плита - группка, ведра с водой, скамейка, столик. Над столом висели на стене два портрета, сделанные из обложек журнала "Огонек". Сами рамки портретов были изготовлены из оконных штапиков. Это были портреты Ленина и Сталина. Причем, портрет Ленина был черно-белый, а Сталин был во всей красе военного мундира.
Я хорошо это помню в связи со следующими обстоятельствами. Отец мой работал в то время в милиции, участковым уполномоченным. Здание милиции находилось в каком-то большом, (как мне казалось), из красного кирпича, помещении без окон (это была одна из стен). Дежурная часть находилась в другом помещении, в этом же дворе. В это месторасположение милиция переехала из совсем задрыпанного домика казарменного типа, напротив городского парка, где она располагалась, по-соседству с представителями МГБ (министерства госбезопасности), через деревянную стенку, но с отдельными входами. Вспоминаю, как утром, перед началом рабочего дня, сотрудники милиции курили на улице возле порога, что-то живо обсуждая, либо рассказывая анекдоты. Потом резко все замолкали, увидев, как на работу мимо них проходит сотрудник МГБ. Отдавали ему честь.
Поскольку я помню тот период времени, при жизни Сталина, значит, это было лето 1952 года. Я в детские садики никогда не ходил. Отец работал недалеко от нашего дома. Поэтому он брал меня с собой, и я имел возможность наблюдать, как в свободное время сотрудники милиции играли в шахматы, но чаще всего, в домино. Столы в дежурке были всегда повреждены в самом центре от ударов костяшками, забивавшими "козла". Я хорошо помню, что доставал ртом только до края стола, когда смотрел на игру. При этом получал замечания от взрослых, что грыз зубами грязный стол. В шахматах я не понимал тогда ничего, но мне нравились фигурки, я любил их трогать, когда рядом с доской их появлялось все больше и больше. Тогда, во время игры, отец, думая над шахматами, в тишине, стучал пальцами по крышке стола, отбивая какую-то мелодию. Мне это доставляло удовольствие.
Однажды отец прибежал днем с работы, очень возбужденный, стал говорить матери, что Сталин умер, что очень ситуация напряженная, волнительное и настроение народа, могут начаться массовые народные волнения, бунты. Мать стала плакать, а отец быстро снял со стены портрет Сталина и рамку его покрасил черной тушью поверх серебрянки. Он при этом говорил, что могут прийти домой и проверить, как его начальники, так и сосед - райкомовский работник. Потом помню долгие выступления по радио разных членов политбюро, Маленкова, Булганина, Берии. У нас тогда в комнате, на стене, между окон висела черная тарелка с бумажным диффузором. Мне тогда было очень интересно, как из такой тарелки раздается человеческий голос. На улице почти на всех домах были вывешены красные флаги с черными ленточками у флагштоков. Эти флаги не убирались довольно долго. Женщины на улицах плакали.
Помню, как я радовался, что мог сформировать целое предложение, в разговоре с взрослыми ребятами. Я тогда почувствовал, что становлюсь настоящим взрослым пацаном, могу уже с ними разговаривать. Взрослые на меня, почему-то, в то время не обратили особого внимания.
Помню, мимо нашего дома на работу в школу ходила старая учительница. Она ходила через мост из-за реки Сосны. Если видела меня у дороги, всегда спрашивала, как меня зовут. Я отвечал, что Валерик. Она переспрашивала: "Как, как - "Вареник?" После чего я плакал и убегал домой. Это повторялось довольно часто. Потом я сам, увидев её, также убегал домой. Мама смеялась и говорила, что это учительница, что она будет скоро учить меня в школе.
Сама мама ранее работала в школе учительницей начальных классов, а затем, стала домохозяйкой. Помню, она долго сидела вечерами, проверяя школьные тетрадки. Писала планы - работ на учебные занятия в школе. Ссорились с отцом о том, что у неё не хватает времени на детей. Я же в это время вместе с сестрой любил рисовать на тетрадных листах какие-нибудь картинки. Сидели с ней на полу под столом, чтобы не мешать никому. Стол был старинный, раздвижной. Он еще долго нас сопровождал по районам области. Сестра Галя играла с куклой, а еще любила маме помогать с бисером и возилась с пуговицами, когда мама вышивала на пяльцах. После этого мама стала домохозяйкой. Но, помню, что она ходила на шестимесячные курсы кройки и шитья. Делала многочисленные выкройки и шила на швейной ручной машинке. Я помню, что все, что носилось на мне и сестре в то время, мама шила сама. Это - трусы, рубашки, брюки, платья, куртки, фуфайки, пальто. Курсы кройки тогда были в помещении бывшей начальной школы, в старом купеческом красно - кирпичном здании. Однажды и я ходил с мамой туда, так как некуда было маленькому прибиться.
Когда мне исполнилось шесть, однажды летом, воспользовавшись отсутствием родителей дома, я пошел бродить по берегу реки Сосны. Берег был песчаным, с множеством родников. Нога проваливалась в песок и попадала в холодную воду. Бродя по песчаному побережью, я нашел обрывок немецкого солдатского кожаного ремня с металлической бляхой. На бляхе было по-немецки что-то написано. Позднее уже я узнал, что на всех немецких солдатских бляхах писалось - "С нами бог". Я тогда подумал, что и бог не спас кого-то от смерти.
По этому берегу вместе с мамой я ходил на Колпнянский маслозавод за сывороткой. Сыворотку мама добавляла в корм поросенку. Иногда она брала там и пахту. Носила все это домой она на коромысле в двух ведрах. Я тогда пробовал поднять коромысла с ведрами на плечо. Нести можно, легче, чем в руках, но вода из ведер расплескивается. Чтобы было удобнее, на воду или сыворотку накладывали широкие листья лопуха.
Так вот, воспользовавшись отсутствием родителей, однажды я забрался под низкий деревянный мост. Там было много песка, светило солнце. Оно просвечивало толщу воды, и свет доходил до песчаного дна. Такая тихая, уютная, умиротворяющая обстановка повергла меня к желанию поплавать. Течение было сильным. Я прошел метра три против течения, в пределах моста, затем, выставив руки вперед у поверхности, оттолкнулся ногами, почувствовав, что вода меня несет по течению, приземлился на выступающий песчаный косяк, проплыв это расстояние. Мне понравилось. Я повторил все несколько раз, двигая руками и ногами. После чего понял, что поплыл. После этого, как веха моей жизни, в меня вошла уверенность, что я научился плавать. У меня пропал страх перед водой. С того времени, в шесть лет, я считаю, что научился плавать.
Хотя, однажды, учась в первом классе, в весенний ледоход, как и большинство населения Колпны, пришел на берег, чтобы посмотреть, как идет лед. В то время очень долго строился мост через реку Сосна. Была сделана большая земляная насыпь с левого берега. Правый берег был в том месте высоким, обрывистым, но дальше дело не доходило. Низкие мосты делали каждый год для переправы, внизу, возле этой большой насыпи, поскольку во время ледохода льдом разрушалось все возведенное. Скопление льда поднимало воду, создавая разные проблемы. Лед взрывали толом подрывники, тем самым, спуская накапливающуюся воду. Ушлые мужики азовками на длинных шестах с берега ловили рыбу. Ловилась всякая мелочь, какую они выбрасывали на берег. Было много малька. Нам, пацанам, было интересно подержать в руках маленькую рыбешку. Я неосторожно наступил на кусок толстой льдины, но совсем небольшой по размеру. В одно мгновение очутился в воде. Кто-то из мужиков схватил меня за воротник и поставил на берег. Испугаться я не успел, да и не холодно было. Первая мысль была о том, что высохну, чтобы родители не заметили, а потом - домой.
Однако мороз и ветер стали прихватывать, пальто смерзлось, перестало гнуться, валенки покрылись льдом, хотя воду я прежде вылил. Пришлось бежать домой и сознаваться. Получив пару раз ремнем от кого-то из родителей, за то, что мог утонуть, что без разрешения ушел на речку, я был оставлен в покое, как пострадавший. После этого неделю сопатился. В те времена одна таблетка кодеина пресекала кашель напрочь.
Сосна - это первая река моего детства. В то время была полноводной, течение быстрое, вода чистая. Мама брала меня с собою на реку полоскать белье. Поднимаясь вверх по течению, от моста, у берега во многих местах можно было найти или деревянные пральни, или известковые большие камни, на которых женщины тяжелыми деревянными вальками отбивали белье, выжимая воду и грязь, а затем полоскали и складывали в ведра и тазы.
Однажды вместе с нами был и отец. Мы искупались вместе с ним. Он любил плавать только на спине. Покатал меня сидящим на нем. Вышли на берег и стали одеваться. С другого берега, метров с тридцати, раздался пьяный голос мужика, придирающегося к отцу. Тот требовал разборки в виде драки. Стал переходить реку в нашу сторону. Там было не очень глубоко. Я не все осознавал, но чувствовал, что может начаться драка. Мужик сцепился с отцом в стойке. Не реагировал на требования отца угомониться, не пугать жену и ребенка. Мать растерялась. Тогда отец крикнул мне: "Валера, принеси пистолет, он в сумке лежит". Я бросился к сумке, начал искать, но ничего там не нашел. Мужик стал взвешивать обстановку, повернул голову. Я кричу отцу, что ничего не нашел. Тогда мама побежала к сумке. Мужик расслабился, и отец сбросил его в воду. После этого, с продолжением пьяного ухарства и скандалом, мужик ушел, а мы пошли домой.
В школу я пошел в первый класс в 1956 году, когда мне в августе исполнилось семь лет.
Недалеко от нашего дома жил Леньшин Валерий, мой одноклассник. Он жил вместе с дедушкой и бабушкой. Они оба курили папиросы "Север" и "Прибой". Папиросы сушили на печи. Валерка в школе учился на "отлично", однако имел "смелое" поведение. Он мог здорово ругаться по-мужицки, покуривал. Имел неофициальный "доступ" к дедовским папиросам. Однажды, мы вместе с ним возвращались из школы. Он предложил покурить. Я никогда не пробовал. Согласился. Недалеко от центральной парковой дорожки были заросли бурьяна - полыни и больших лопухов. Мы легли на животы и ползком поползли под лопухи. Валерка зажег спичку, и мы прикурили папиросы. Неумело выпуская дым изо рта, еще не зная законов физики, тихо лежали на земле, наслаждаясь кайфом владения папироской, не думая о направлении дыма. Вдруг, кто-то зычным голосом потребовал немедленно встать и назвать фамилии родителей, чтобы им сообщить о нашем курении. Нас обоих за шивороты поднял какой-то мужчина, увидев, поднимающийся из-под лопухов дым. Мужика удалось уговорить, чтобы он нас отпустил.
В том же парке, недалеко от центрального входа, в стороне от аллеи, был памятник Сталину. Памятник был в виде бюста из темного гранита. Памятник мне тогда казался высоким. Постамент был также из гранитных плит по кругу, в радиусе около полутора метров. Помню, что отец, по выходным дням, когда гуляли через парк, изобилующий старыми серебристыми тополями (позднее там подсадили и рябины), говорил, что надо осмотреть памятник и постамент на предмет: не сделали ли там каких-нибудь надписей. Какова судьба этого памятника, не знаю. Я хорошо помню, что у данного памятника народ старался не гулять, держался вдалеке.
Метрах в тридцати от памятника было несколько ларьков, где торговали пончиками, конфетами-подушечками, карамелью, тюлькой и водкой, запечатанной картонно-сургучными пробками. Много было "четвертинок", как их называли. Вся водка входила в малинковский граненый стакан -250 граммов.
Отец тогда ходил в милицейской форме: фуражка с тульей, гимнастерка и галифе синего цвета, сапоги хромовые. Ремень носил с портупеей и пустой кобурой. По праздникам и в жаркую погоду им приказывали надевать белую гимнастерку и белый чехол на фуражку. Особенно часто приходилось ему быть в белой форме на ипподроме, по выходным дням, когда проводились скачки лошадей. Работали автолавки, ларьки, торговали спиртным, пивом, квасом. Были пьяные и много драк. Участники войны любили бравировать своей удалью и смелостью. Им все было нипочем. Дрались по-пьянке, отчаянно. Кастетами, ножами, пряжками ремней. Особенно - бывшая матросня. Убивали дерущихся часто. Потом было жутко видеть кровь на земле. Тогда законы были слабоваты, а народ смелый, прошедший войну, отчаянный. Кому-то нечего было терять, так как уже все потерял, либо не успел нажить. Кто служил в 1945г., тот демобилизовывался, в 1948 году, а то, и позднее. Служивые люди были обозленные и немцами, и потерями в войне родных и имущества, ранениями, контузиями, а также длительностью службы. На улицах были бывшие солдаты, как старые, так и молодые. Имею в виду, покалеченных: безногих, безруких, обгоревших лицами, вероятно, бывших танкистов. У многих были ордена и медали на гимнастерках. Покалеченные люди передвигались на деревянных досках с колесиками, на протезах, на костылях. Они попрошайничали, говорили, что им жить осталось немного. Сидели на каждом углу с банками, фуражками, куда им бросали мелочь. Как только набиралось мелочи, чтобы можно было купить спиртного, сразу катились к магазину или ларьку. Потом пьяные начинали выяснять, кто из них, где служил, какие части были сильнее и грамотнее. Какие командиры были лучше. Заканчивалось часто драками. Многие безрукие дрались головами. Били лбом в лицо или в нос. Подпрыгивали и кусали зубами. У кого-то были трофейные немецкие штык-ножи. Очень острые, из хорошего металла. К 1958 году это население резко сократилось. Кто-то умер от ран, а кто от водки. Кого-то отправили на Соловки неофициальным Указом.
Напротив нашего дома, расположенного по улице Советской, через дорогу, выложенную брусчаткой, был построен клуб. Это было длинное, одноэтажное здание, похожее на казарму, с множеством окон, с высоким выступающим фундаментом. Во время просмотра художественных фильмов в вечернее время, ребятам удавалось взобраться на выступ фундамента и в окно посмотреть кино или его кусочек. Помню, там, в 1957-58 годах, смотрел "Карнавальную ночь", "Тихий Дон". На дневной фильм для детей по выходным дням можно было купить билет за 10 копеек.
На чердаке клуба жили голуби. Их было много. В то время к голубям многие мужики очень серьезно относились. Во многих дворах были голубятни. Разводили разные породы. Я любил наблюдать, как гоняют голубей взрослые ребята или мужики. Посвистывая и размахивая длинной палкой, с привязанной к ней тряпкой, они заставляли голубей лететь выше, а потом смотрели, как те возвращались после полета и красиво приземлялись, каждый в свой двор.
Помню, военные или гражданское население, призванное на сборы, по всему поселку отрабатывали военные команды. Они бегали в противогазах, рыли окопы. Кричали на гражданских, что те ранены или убиты, уносили на носилках. Выли сирены. У стены нашего дома, под окнами была выкопана траншея в полный рост человека и длиной около четырех метров. Рыли её пятеро солдат. Мать кричала, чтобы отступили от фундамента, иначе обрушится стена. Её не слушали, ругались нецензурно, не обращая внимания на нас - маленьких, говорили, что приказал командир.
С нашей стороны дома, метрах в пятнадцати, была построена маленькая лачуга, приспособленная под фотографию. Фотограф был по фамилии Коржавых. У него был старый аппарат - фотокор. Фотки он делал хорошие. На одной фотокарточке, сохранившейся в нашем домашнем архиве, я стою вместе с сестрой Галей, возле фундамента нашего дома, одетые в маечках и трусиках, облитые водой. Помню, тогда был солнечный жаркий день. Впоследствии, году в 1956, эту фотографию снесли, так как на этом месте стали строить двухэтажный жилой дом из силикатного кирпича.
Мама еще подрабатывала сторожем на этой стройке. Вернее, значилась, ночью выходил охранять отец. Там было много извести, досок, строительного инструмента, дранки. Народец того времени был ушлым, мимо не проходил, чтобы не поинтересоваться государственной бесхозяйственностью.
Я любил зиму. Хруст снега, санки с красными рейками на железных полозьях, лыжи и горку в конце нашего огорода, забыть невозможно. Эта горка оставалась от какого-то строения, либо была насыпью подвала, вход в который был со стороны соседского огорода и был отделен от нашего огорода забором. Когда выпадал снег, горка исполняла свою роль по предназначению. Я прокладывал на лыжах трассу метров пятнадцати, откуда по очереди с сестрой катались. Мы с ней часто ссорились из-за того, что при падении в снег, она сразу начинала плакать, пока её не поднимешь на ноги. Потом мне доставалось от мамы, что я не сразу её поднимал из снега. Ревела Галя потому, что в рукавички попадал снег. Рукавички надевались на руки и крепились на шнурке, через шею, в рукава, чтобы не потерять при падении.
Не могу забыть и первые свои опыты борьбы с морозом. Скатываться с горки на санках любил лежа на животе. Когда санки останавливались, то продолжал лежать, иногда, трогая языком металлический передок, где была привязана веревка. Язык немедленно примерзал к металлу, а я не мог шевельнуться и начинал мычать, переходя на рев. Если сестра находилась поблизости, то бежала домой, говорить родителям. Отец подхватывал меня вместе с санками и нес на кухню, чтобы оттаивал, либо сразу приходил на улицу с горячим чайником. Он горячим кипятком поливал железо, и оно отпускало мой язык. Когда это стало повторяться часто, потому что я не делал выводов, отец или мама оставляли меня лежать с вытянутым и примороженным языком, запрещая двигаться, пока сам не отстанет от металла. При этом они говорили, что язык теперь вытянется и станет длиннее. Я после этого оставался спокойным, поскольку язык длиннее не становился.
Лето тоже мне нравилось. Особенно, когда проходил дождь, и выглядывало солнышко. От земли парило теплом, сеном. Мы любили бегать босиком по лужам. Аромат земли казался раем, наполненным разными запахами. Это придавало какое-то спокойствие и силу. Особое наслаждение доставляло то, что грязные ноги покрывались толстой пленкой со стороны подошвы, и не было больно от колкой травы, колючек и мелкого стекла на дороге. Просто в то время все воспринималось иначе, чем сейчас. Мы тогда были маленькими и были ближе к земле, сильнее носом чувствовали запахи природы, сильнее её ощущали и воспринимали, учились понимать.
Однажды, отец уговорил маму всей семьей сходить в Шушляпинский лес за грибами. Мол, дети поедят ягод, а они насобирают грибов.
Лес был за окраиной поселка, километрах в трех. Вначале все шло хорошо, пока не зашли вглубь леса. Набрали к тому времени немного грибов и баночку ягод. Вдруг впереди раздался окрик: "Стой, стрелять буду!". Подняв голову, я увидел, что перед нами колючая проволока, что-то огораживающая. По ту сторону проволоки стоял солдат и, направив на нас винтовку, кричал стоять и не двигаться с места. Это - военный объект, ходить там запрещено, что все будут арестованы, а если попытаются убежать, то он будет стрелять на поражение. При этом солдат ругался отборным матом. Дело в том, что отец ушел искать грибы куда-то в сторону, его не было с нами. Я помню, что был с мамой. Галя была с ним. Мать что-то пыталась объяснить бестолковому служаке, просила не пугать ребенка, говорила, что отец где-то здесь, что он работник милиции. Солдат утверждал свое, что мы диверсанты, пришли шпионить за воинской частью. Минут через десять пришел офицер, уточнить, кто мы, что делаем в лесу. Оказалось, что отца задержали у этой же проволоки, но у другого конца. Офицер объяснил, что лес заминирован, ходить там нельзя. Работают саперы, что они и сами не собирают грибов, потому что опасно. После этого нас отпустили, сказав идти по дорожке, по которой пришли. После этого случая я не помню, чтобы когда-либо ходили за грибами в Колпне.
Мой папа дружил с мельником, которого звали дядя Миша. Фамилию его я не запомнил. Это был добрейший человек, говорил всегда с улыбкой, любил шутить. Жил он в деревне, вверх по течению от Колпны. На реке была построена мельница (Шиловская), а поблизости и дом мельника. Он жил с женой - молдаванкой и дочерью, которая была года на три моложе меня. Был у них и старший сын. Все встречи с дядей Мишей заканчивались застольем. Отец привозил ему на помол зерно, а обратно забирал муку. Иногда отец брал меня с собой. Я любил смотреть, как вода в Сосне течет через шлюзы плотины. Как дядя Миша приоткрывает эти шлюзы, чтобы сбросить напор воды. Это всегда был сложный процесс. Крутились колеса, вода крутила лопасти, работала электростанция, а жернова мололи зерно. В другом помещении сыпалась мука. У дяди Миши было много разных приспособлений для ловли рыбы. Были разные кубари, донки, бредни. Все стояло в воде и работало. Там было глубоко, течение быстрое. Он просил, чтобы отец предупреждал о своем приезде, чтобы к этому времени успеть наловить рыбы для детей и Маруси - моей мамы.
Он был частым гостем и в нашем доме. Отец его любил угощать яичницей на свином сале, жареной картошкой с колбасой и водкой. Вино они тоже выпивали. Однажды, в нашей однокомнатной квартире, я болел и лежал на кровати родителей. У меня была простуда, кашель и насморк. Я молча наблюдал за застольем, деваться было некуда. Хорошо, что они не курили. Мама была на работе. Оба мужика, сжалившись надо мною, решили меня вылечить. Они предложили попробовать сладкого вина, после которого должен пройти кашель. Кажется, это был Вермут. Налили мне полстакана, большого, граненого, (на мои 20 кг. или меньше), убедив в необходимости выздоровления. Я выключился быстро, заснул. Не слышал, как пришла мама. Она устроила им страшный разгон, потому что мне стало очень плохо. Я не спал всю ночь от тошноты, но на второй день уже не кашлял.
Еще дядя Миша любил говорить моей сестре Гале, чтобы она лучше мыла свои черные глаза, чтобы они были светлее. Предлагал, чтобы просила маму купить ей зубную щетку для этой процедуры. Та, сначала плакала, потом привыкла к нему.
Ездил отец в то время на служебной лошадке по кличке "Мальчик". У него в то время было несколько лошадей за период работы в Колпнянском РОВД с 1951 по 1958 годы. Он их всех любил и называл "Мальчиками". Запрягал лошадей отец хорошо, знал с детства, как надо обращаться с ними. У моего деда - Григория Дмитриевича, проживавшего в Землянском уезде Воронежской губернии, было шесть лошадей. Отец рассказывал, что вместе со старшим братом Андреем, младшим братом Иваном и своим отцом они на лошадях, запряженных в брички, подрабатывали. Они развозили кирпич с кирпичного завода покупателям. Работал с детства на различных сельхозработах. В доме его отца были разные сельхозмашины - молотилки, сохи, плуги, косилки и другое. Все это работало с применением лошадей. Отец неплохо умел вить веревки пеньковые, плести кожаные ремни, плетки, кнуты. Кожу он использовал из конской сбруи.
К дяде Мише ездили на лошади летом и зимой, прикрывшись двумя тулупами, сидя на сене. Я, даже засыпал от скрипа полозьев о снег. Машин тогда было мало в районе. Редкие полуторки, с фанерными кабинами, да американские "Студебеккеры" двухосные - очень сильные и проходимые машины. В каждой организации были конюшни, где содержали служебных лошадей. Даже в райкоме и райисполкоме. Мне нравилось ездить на лошади. Скрип колес или полозьев о снег вызывали какое-то спокойствие и умиротворенность, подобно рыбалке. Можно о чем-то спокойно думать. Встречного транспорта было очень мало. В те времена часто проводились на ипподроме скачки рысистых пород лошадей. Соревновались организации и колхозы за получение призов. Самые лучшие рысаки были райкомовские, да и обгонять их было, себе во вред.
Потом, помню период, когда участковым милиционерам выдали служебные велосипеды. Но они часто ломались. Зато я научился ездить.
Через дорогу от нашего дома, ближе к реке, было несколько домов, небольшое грязное озерко из дождевой воды, для уток и гусей, живущих там хозяев, а также склад райзаготконторы Колпнянского потребительского общества. Директором был дядя по фамилии Ларионов или Илларионов. У него была красивая собака - немецкая овчарка, по кличке Джульбарс. Он говорил, что собака настоящая немецкая, досталась ему, как трофей. Она была хорошо дрессирована. Собака ходила по следу, делала выборку по запаху. Понимала команды фас, взять, принести и т.д. Часто, когда Илларионов засиживался у нас дома допоздна, его жена посылала искать хозяина по следам. Мы слышали, как собака начинала скулить с улицы и скрести по двери. Илларионов понимал, что собака пришла за ним. Жена устроит скандал. Он показывал, как она выполняла его команды. Бросал коробок спичек в угол комнаты, а та приносила коробок ему в руки. Умница.
В тот период времени нам, ребятне, приходилось играть в разные военные игры. Стреляли друг в друга из игрушечных пистолетов, у каждого имелся деревянный кинжал, выстроганный из подходящей щепки, сабля, а еще лук, с натянутой тетивой, и стрелы, из расщепленной строительной дранки. Нам казалось, что мы неплохо фехтовали. Очень современным и опасным оружием была рогатка с резинкой. Стреляли по воробьям и кошкам камешками. Очень хороший лук делался из ветки дуба. Еще мы любили делать бумажных змеев и запускать их в поле, или в огороде. Делали их на длинной прочной нитке, а в противовес конверту самой змеи, вешали детский чулок. Такой змей хорошо взлетал, в соответствующий ветер, на большую высоту. По нитке к нему можно было отправлять бумажные письма. Еще отец научил меня делать свистки из ивовых прутиков, путем сдвигания коры. Еще помню период, когда все ребята стали делать ходули. Сначала не очень высокие, потом уже и высокие. Ходили неплохо. А еще мы любили катать по дороге металлические колеса при помощи наводящей проволочной рогатины. Колеса находили на МТС (машинно-тракторных станциях) на разобранных комбайнах и тракторах. Там же находили медные трубочки, из которых делали поджигные пистолеты и резиново-гвоздевые хлопушки, набиваемые серой от спичек.
Из детских игрушек помню пластмассового маленького петуха с красивым цветным хвостом. Помню маленький заводной мотоцикл с коляской, который ездил кругами. Я его в течение одного вечера сломал, так как не верил, что в нем нет маленького человечка, который сидит внутри и управляет. Пытался разобрать, но собрать не удалось, металл отломался. Помню пластмассовую дудку с отверстиями, которая прожила у меня дольше всех игрушек. У Гали были только куклы.
Помню, что в тот период времени на улицах появлялись китайцы, плохо говорящие по-русски. Они продавали веера из крашенных очень яркими красками птичьих перьев, бумажные шарики на длинных резинках, тюбетейки, рамки для фотокарточек.
Работа у отца никогда не была сладкой, как думали многие родственники. Она была связана с большой опасностью, риском. Милицию никогда особенно не любили. Много лет прошло, но правосознания прибавилось не очень. Милицию старались избегать, чтобы не конфликтовать. Вместо того, чтобы не совершать правонарушений. Иногда сотрудников убивали: в поле, на дорогах, когда встречали поодиночке, особенно, если он начинал что-то принципиальничать. Ночью такие подонки могли придти домой к разным руководителям - райкомовским, райисполкомовским, сотрудникам милиции, председателям Советов, колхозов. Стучались в дверь. Когда дверь приоткрывалась, в образовавшуюся щель наносили сильный удар вилами, прокалывая лицо или грудь. Так было часто. Много было смертей. Поэтому, всегда соблюдалось правило: когда стучишь в дверь, то не стой перед дверью. Когда открываешь дверь, также не стой перед дверью. Спрашивай, кто пришел, зачем. Эти правила мне запомнились от старших надолго, поскольку их приходилось еще много лет соблюдать самому.
Однажды вечером, около 23 часов, в дверь нашей квартиры раздался громкий стук и нецензурная брань. Понятно было, что человек сильно пьян и не один. Стучали в дверь и требовали, чтобы отец вышел к ним для разговора. Мама сказала, что отца нет, пусть приходят на следующий день, не пугают детей. Стук и ругань продолжались. Они что-то пытались выяснить, кричали, что выломают дверь, поскольку им нужен участковый. Тогда отец, одевшись, подошел к двери в коридоре и потребовал, чтобы люди ушли, разговаривать с ними будет завтра. Однако угрозы продолжались. Отец предупредил, что будет стрелять. Пришедшие говорили, чтобы не пугал, что у него нет оружия. Тогда отец выстрелил из пистолета в притолоку над дверью. После этого за дверью все угомонилось. Убежали.
Когда я учился в первом или во втором классе, то уже мог стрелять из пистолета и малокалиберной винтовки. Это удовольствие мне и некоторым другим ребятам из нашего класса предоставлялось по случаю того, что наши отцы работали в милиции, а милиция проводила очередные учебные стрельбы по боевой подготовке. Со мною часто бывал одноклассник Витя Ушаков.
Вся милиция, в полном составе в эти дни сдавала зачет по стрельбе из оружия по мишеням на стрельбище, в одном из оврагов, за поселком. Нам, мальчишкам, было интересно посмотреть, как идет стрельба, какие результаты. Болели за своих отцов. Собирали гильзы, пули из насыпи, позади мишеней. Иногда нам давали выстрелить из оружия: пистолета "ТТ" и малокалиберной винтовки. После этих стрельбищ мы возвращались домой с набором гильз от патронов, пропахшие порохом.
Первой моей учительницей была Морозова Таисия Федоровна. Относилась она ко мне довольно строго. Когда первого сентября 1957 года я пришел на занятия в школу во второй класс. После торжественной линейки, после того, как были учителям вручены букеты цветов, всем предложили заходить в класс. Цветы поставили в вазах на столе, родители ушли. Мальчишки бегали, впервые увидевшись, после длинного лета. Я подошел к доске, смотрел на кусок мела, хотел попробовать что-то написать. Учительницы еще в классе не было. Дверь была открытой, много народа находилось в проходе. Меня кто-то сильно толкнул в спину, и я полетел в сторону стола. Ваза с цветами упала на пол, разлилась вода, выскочили цветы, кажется, и сама ваза разбилась, не помню. Но пришла учительница и стала строгим голосом выяснять, как все произошло. Девчонки показали на меня. Меня никто не стал выслушивать. Я был виноват, потому, что, якобы, бегал, сломя голову. Сообщили маме. Та вынуждена была платить за разбитую вазу. Это негативное отношение ко мне оставалось на весь учебный год. Говорят же: "как встретишь, так и проведешь..."
Из моих одноклассников помню фамилии некоторых мальчишек: Нестеров Володя, Ушаков Виктор, Коростелев Вячеслав, Леньшин Валерий, Лаврищев Саша, Улаев Виктор, Колесников Николай, Тучков Юрий, Зверев Юрий, Синяков Валерий, Шелухин Саша, Мищенко Слава, Гололобов Коля. Девчонок - Шалимова Нина, Горичева Валя, Чернышова Галя, Моисеева Люда, Панова Галя, Рыбина Галя, Олейник Ирина, Помылкина Люба. Других не помню. Судеб их также не знаю. Юрия Зверева видел в Харькове, в 1972 году, когда я был студентом юридического института. Он, в то же самое время, подрабатывал электриком в общежитии Политехнического института.
Те годы, периода 1957-1958, ознаменованы и другими грандиозными, не только для меня, памятными событиями.
Так, исполнялось сорокалетие Великого Октября. Помню, возле здания почты был сделан большой каркас из деревянных брусьев, обтянутый красным ситцем, в форме звезды, внутри горели электрические лампочки. Внизу было написано: "40 лет Великому Октябрю!" Вечером было интересно смотреть на эти праздничные огни.
Также был запущен в космос первый искусственный спутник земли, который предлагалось по радио и в газетах, наблюдать не вооруженным глазом, в том или ином небесном направлении, в хорошую погоду. Хотелось посмотреть вместе с взрослыми, так как, где находился космос, никто не знал, надеялись увидеть, поскольку спутник издавал, кроме звуковых сигналов, и световые мигания. Для этой цели мы забирались на второй этаж строящейся почты, казалось, что со второго этажа это будет ближе. Взрослые люди также группами приходили, ожидая времени пролета спутника, поплевывая семечками и периодически задирая голову к небу.
В тот же период времени в Колпне стали менять на железной дороге узкую колею на другую, стандартную, международную. Помню первый паровоз, ширококолейный. Весь обвешан плакатами, лозунгами. Вокруг много народа, выступления железнодорожников, партийцев, музыка. Я перешел через мост и побежал к вокзалу. Все это историческое событие так и зафиксировал в памяти. На станции оставалось много узкоколейных путей и старых вагонеток на них. Вместе с ребятами нам иногда удавалось откатывать эти вагонетки на возвышенность, откуда мы катились пассажирами, пока нас не разгоняли работники станции, охранники.
Новая "железка" была нужна не только, как дань моде, а еще и, в связи со строительством Колпнянского сахарного завода. Недалеко от станции, несколько выше, было построено большое территориальное ограждение из колючей проволоки, с охраной и наблюдательными вышками. Охранялась большая территория. Таким образом, был построен лагерь с казармами. Появились солдаты внутренних войск, множество арестантов. Лаяли собаки. Велось коммунистическое строительство. Завод построили быстро. Такой же способ строительства применялся и в других районах области в это же время. Это было в Залегощи, Отраде, Ливнах.
Не знать в те годы про дедушку Ленина было невозможно. Песни, стихи, картинки в книжках и все выступления, не только пишущей братии и партийцев разного рода, но и учителей, начинались рассказами и упоминаниями про Великого Ленина, ходившего зимой в валенках и любившего детей, основателя и создателя партии большевиков.
Как-то в школе, кто-то из учителей рассказал, что недалеко, по ул. Советской, в одном из старых домов барачного типа проживает старая революционерка, которая является соратницей Ленина, работала с ним. Надо бы узнать о её судьбе, проведать. Она инвалидка.
Однажды, летом, с ребятами, находясь во дворе этого дома, где так же проживали три моих одноклассника (одного звали Геной Павловым, фамилии других не помню), я увидел старую бабушку на инвалидской коляске. Напомнив Павлову о завете учительницы, мы решили подойти и опросить бабушку о "Заветах Ильича". Поблизости, в большом дворе этого дома, состоявшего из территории между фасадом и двойными рядами сараев, кипела дворовая жизнь. Ходили куры, цыплята, у сараев кололись дрова и укладывались штабелями. Посередине кипели несколько больших медных самоваров с трубами, откуда шел дым. Кто-то совал в самовар щепки для розжига, кто-то уже пил чай. Бабушка сидела в коляске и грелась на солнце. Два восьмилетних пацана смело подошли к ней. Поздоровавшись, я спросил, может ли она что-либо рассказать про Ленина, поскольку нам известно, что она работала с ним. Она засмеялась, спросила, откуда это известно. Сказала, что она соратница Ленина, работала в Центральном комитете партии, видела Ленина, но с ним никогда не работала. Спросила, как мы учимся. У нас интерес к ней сразу пропал, и мы ушли. Это был мой первый в жизни опрос чужого человека. Возможно, это "ленинское" начинание впоследствии и сделало меня следователем.
В ноябре 1958 года всей семьей мы переехали в пос. Залегощь Орловской области.
2013 г.
Считаю необходимым опубликовать отзывы моих одноклассников, земляков Прочитавших рассказ. Так как они живые свидетели тех событий и того времени.
Прочитала с удовольствием. Ну, ты умница! Генку Петрова я просто ненавидела! Подростком он был
просто невыносим. Витя Ушаков хороший человек, рано умер. Ира Олейник , наверно, написала тебе, что к ней в аптеку пришла работать его дочь, она у нас в друзьях. Я старую Колпну помню мало, но помню хорошо мельницу, это дер. Озерки, теперь ул. Заречная, там жили моя бабушка и тётя. И помню базар, а как же! А вот моего друга и соседа по парте Коростелёва зовут Слава. Мать его работала главврачом, а отец редактором нашей газеты "За изобилие". А помнишь керосиновую лавку? Летом я гостила месяц у бабушки, до переезда в Колпну, и самое ужасное было ходить за керосином, тащить тяжелый бидон. Г. Александрова (Болотина).
Здравствуйте, друг мой и земляк! Прочитал "Всполохи...". Восторг! Всё , в т.ч. фамилии всех, до боли знакомо!... Да Вы же талант! Это - НАСТОЯЩЕЕ!
С Генкой Ветровым в силу соседства /ул. Титова в Колпне/ и некоторых схожих увлечений /рыбалка/ я в 1972-1973 г.г. довольно много общался. Валера, скажу прямо: жду продолжения! Успехов Вам и удачи! Поклон семье! = В. Болотин
Валера, добрый вечер! Прочитала, очень понравилось. Нахожусь под впечатлением твоих воспоминаний. Словно побывала в том далёко. Оно, не смотря на тяжелые моменты, солнечное, безветренное и счастливое... (Ирина Олейник.)
2023г.
Сполохи продолжаются.
Мое Залегощенское детство.
Началось все в далеком 1958 году, осенью. Моего отца для дальнейшей работы перевели из пос. Колпна в Залегощенский район. Мама была домохозяйкой, воспитательницей детского сада, а затем, в результате постоянного нервного напряжения от баловней старшей подростковой группы и усиливающейся гипертонии от повышенного давления, устроилась в прохладное подвальное помещение рабочей на плодоовощной склад, местной заготконторы, где производилась засолка различных овощей и ягод (огурцов, помидоров, арбузов), а также отборка картофеля определенного размера для отправки в Кубинскую республику.
(На летних каникулах после седьмого класса многие мальчишки стремились попасть на базу заготконторы для того, чтобы заработать денег к школе. Мы сбивали из дощечек ящики для отправки на Кубу картофеля. Дощечки привозились на склад и навалом высыпались на улицу под открытым небом. Надо было найти в этой куче необходимый набор дощечек, кучу гвоздей, напилить соответствующий размер, сбить по определенной технологии, на углы набить металлическую ленту. Такой сбитый ящик стоил десять копеек. За рабочий день удавалось сбить от 10 до 19 ящиков. Помню, на первую в своей жизни зарплату удалось купить ботинки для школы. Что-то еще оставалось и родителям.)
Жили я и сестра вместе с родителями в тесной однокомнатной квартире по улице Привокзальной. Домик был старый, еще довоенный, трехквартирный. Одной стороной дом выходил и по улице Октябрьской, которая спускалась к речушке Залегощенке. На противоположной стороне располагалась старая одноэтажная гостиница с небольшим двориком на несколько машин. На углу Привокзальной и Октябрьской стояла водоразборная колонка, куда все ходили набирать воду. Зимой вокруг колонки всегда было много наледи, которая увеличивалась стараниями мальчишек, специально разливающих воду дальше по дороге, чтобы можно было кататься на ногах и санках по этой улице Октябрьской. Раскат по дороге был до двухсот метров. В вечернее время, когда ребятня приходила из школы, многолюдно становилось на данном катке. Брали большие санки, на которых возил воду хозяин по прозвищу Василий Незабудка, а по паспорту Иван Астахов. Работал он весовым мастером. Со всей округи привозили к нему во двор весы для ремонта, проверки и клеймения. Мастер он был отменный. Все знали, где живет Василий Незабудка. Его дети были завсегдатаями веселых и шумных вечеринок ребятни. Ребята Астаховы Александр и Вовка притаскивали сани, впереди садился кто-то обутый в коньки. Коньками он рулил направление по льду и твердому снегу, сидя, как на облучке, а сзади усаживалось до десяти мальчишек и девчонок. Нас разгоняли сзади подталкивающие. Сани неслись очень быстро, сопровождаемые хохотом и радостными воплями тех, кто удержался от падения с саней. Анна и Вера Астаховы с самого детства любили самодеятельность. Вера рассказывала стихи, пела, а Анна любила всякие шутки и прибаутки веселые со сцены показывать, танцевала и плясала очень здорово. Всю свою жизнь Анна посвятила художественной самодеятельности.
Самыми примечательными местами в поселке Залегощь были, да и сейчас есть, две реки - Неручь и небольшая Залегощенка, которая впадает в Неручь. Реки прекрасны, как зимой, так и летом. Река Неручь проходит через поселок с юга на север, а Залегощенка приходит с востока, огибая стадион, поворачивает на север, где впадает в Неручь, направляя обоюдные потоки в реку Зушу в Новосильском районе. Летом берега рек облеплены загорающей ребятней, а зимой мальчишки использовали в полном масштабе все их ледяные площадки, чтобы покататься на коньках и поиграть в хоккей. Во время весеннего ледохода иногда плавали на льдинах, отталкиваясь шестом. Река Неручь в некоторых редких местах едва достигала глубины в два метра.
Тут же, на улице Привокзальной, железнодорожный вокзал станции Залегощь с четырьмя путями, а рядом автостанция, откуда происходят отправления в Орел, Новосиль, Верховье, Хомутово и Красную Зарю. Старый компактный центр поселка находился в низине, на слиянии рек. На высоком берегу реки Неручь был двухэтажный дом культуры, а рядом с ним танцплощадка. Этот высокий берег был хорошей смотровой площадкой во время ледохода и разлива реки на противоположный низинный берег, где располагалась деревня Ореховка. В бурную половодную весну вся низина затапливалась водой. Оба берега соединял пешеходный подвесной мостик, который сильно раскачивался. На противоположном берегу, со стороны деревни были сделаны примитивные футбольные ворота, где можно было поиграть в футбол. Туда нас водил учитель Новоселов П.Д. во время уроков физкультуры в пятом классе. Там же в зимнее время начинались старты лыжных соревнований. Трасса проходила вокруг деревни, по местности, пересеченной полем, оврагами и железнодорожной лесопосадкой с подъемами и спусками, и составляла пять километров.
12 апреля 1961 года около 12 часов мы играли в футбол на, еще не совсем просохшем, поле этого стадиона. Вдруг нас остановил крик женщины - почтальонки с большой сумкой газет на плече. Она стояла еще на подвесном мосту и была всем хорошо видна. Кричала она о том, что в космос запустили ракету с человеком. Издалека она нам показывала развернутую газету "Правда", да и "Комсомолку". В полстраницы был изображен портрет Гагарина Ю.А. Мы все кинулись к ней, она бесплатно раздавала газеты тем, кто просил посмотреть. Новоселов П.Д. отпустил всех нас с уроков. Мы побежали радостные и кричащие забирать свои сумки из школы, и прямиком домой. Казалось, что у всех остановилась работа, учеба и, вообще, время. Чувство радости и гордости за страну переполняло нас.
После окончания мероприятий в Доме культуры, просмотра последнего сеанса кино, молодежь, в обязательном порядке, медленно прогуливалась по улицам до железнодорожного вокзала, а потом расходилась по домам. Гуляли по улицам Ленина и Привокзальной - они единственные были покрыты асфальтом.
Поселок ограничивали по восточной и западной сторонам два железнодорожных высоких моста. Тот, что с востока - через р. Залегощенка, а тот, что с запада - через р. Неручь. Эти мосты во время войны взрывались нашими саперами, чтобы немцы не могли воспользоваться передвижением своих войск. Металлические останки мостов долгое время лежали в воде, затянутые илом. Мальчишкам было интересно плавать к ним и нырять с них в воду, а также ловить рыбу, сидя на кусках торчащего металла. Убрали эти железки уже в начале семидесятых годов, вытягивая, с помощью мощных тракторов, тросами. Железнодорожные мосты не ограничивали простора для поселковых мальчишек. Вдоль всего железнодорожного полотна, направлением Орел-Воронеж, за поселком, за мостами, росли лиственно-хвойные густые посадки. Эти посадки привлекали мальчишек для различных игр, сбора ягод, диких яблок и груш, терна, боярышника, а еще кислого барбариса. Можно было вдоль железнодорожного полотна на шпалах найти хорошие сигареты для курева. Да и так, можно было спокойно, вдали от взрослых, покурить сухую листву. За пределами посадки, которая была шириной около 50-60 метров, были самые разные колхозные поля.
Помню, в один из годов, (1963), весь пригорок поля, за рекой Залегощенкой, со стороны деревни Родионовка был засеян коноплей. Мы, несколько мальчишек, вошли в высокие заросли, завалили несколько побегов на сыроватую землю, сделав перину из стеблей конопли, скрутили из сухих листьев полыни и осины самокрутки и, лежа на конопле, покуривали, по-взрослому. Никому в то время в голову не приходило, что, спустя много лет, будет процветать марихуанная наркомания. Мы в то время считали, что наша родная конопля не "кайфовая", как сейчас говорит молодежь. Наши головы в том возрасте кружились от нескольких затяжек горящей сухой травы, не говоря уже о настоящем махорочном самосаде.
У мальчишек моего возраста время тогда делилось на "до школы" и "после школы". В старом центре поселка, напротив райкома и райисполкома и вблизи дома культуры находилась Вокзальная средняя школа. С момента начала эксплуатации этой школы первым директором был Федоров Михаил Львович. В 1958 году директором этой школы работал Романов Павел Михайлович.
(Вспоминаю, что в сентябре 1959 года, в первый день учебного года нашему классу было предложено принести открытки, чтобы поздравить учителей. Я сидел за первой партой вместе Шемелиным Анатолием (умер в июне 2017г). Нас рассадила так классный руководитель- Кузина Мария Романовна. Меня посадила слева от него, чтобы я не мешал ему писать правой рукой красивым почерком. Анатолий был круглым отличником, им в школе гордились. В тот же самый год он был направлен для отдыха и с учетом семейного положения, у него не было отца, в международный пионерский лагерь "Артек". В то время писали чернилами фиолетовыми из чернильниц, налитых уборщицей и расставленных по партам в специальные углубления. Распространенным перышком для учеников было перо "Пионер" с маленькой выдавленной звездочкой. Перышко было коричневатого металлического цвета. Также писали и пером, которое называли, почему-то, "лягушкой". Очевидно, за форму выпуклостей с двух сторон, похожих на лягушиные глаза. Анатолий писал именно "лягушкой", сильно надавливая, когда вел перо сверху вниз, и тоненько, когда перо выводило буквы снизу- вверх.
Сильно не вдаваясь в грамматику написания имен человеческих, в то время, я написал на открытке: "Уважаемый Пал Михалыч! Поздравляю Вас...". Так все открытки были сданы учительнице, а на второй день был "разбор полетов". Я был удивлен, что Пал Михалыча зовут Павлом Михайловичем.)
Третий и четвертый классы мы учились в здании, которое было расположено по улице Набережной, напротив Дома Культуры. Старое кирпичное здание на четыре класса отапливалось двумя печками, расположенными в разных концах школы. Оно было самое теплое, поэтому там учились младшие классы. Нас, послевоенных детей, было много. Было по четыре третьих и четыре четвертых класса, так и до окончания школы. Позднее в этой школе разместили детскую музыкальную школу. В тот период учебы в четвертом классе я узнал, что такое игра в пристенок. На переменах ребята заходили с задней стороны здания школы и о ровно оштукатуренный завалинок, ударяя брошенной монетой, ожидали её падения на большее расстояние, чем брошенная монета другим мальчишкой. Если последний, бросивший свою монету, мог пальцами ладони дотянуться от своей монеты до брошенной другим, то чужая монета становилась твоей. Ловкачи, таким образом, становились обладателями небольших сумм на пирожки. Учителя нас за эти игры строго наказывали, сообщали родителям. Еще в то время все мальчишки умели играть в "ножички". Надо было выполнить около 10-12 бросков ножом от собственного тела в землю, в строгой последовательности, чтобы все броски оканчивались втыканием клинком ножа. В случае падения ножа ход переходил следующему игроку. Играли "под интерес" или на какое-нибудь принудительное задание.
Наша школьная жизнь шла своим чередом. Мы получали знания методом проб и ошибок, с перепадами неудач и небольших успехов. До седьмого класса я делил тройки с четверками. В то время учителя говорили, что "октябренок" должен хорошо учиться, не позорить свое звание и класс. Затем приняли в пионеры, а когда исполнилось 14 - в комсомол. Помню, что долго не мог научиться завязывать галстук, но гордился пионерским значком. Вспоминаются слеты пионерской дружины, построения на линейку в школьном коридоре, выносы пионерского знамени под звуки горна и барабана. К этому и я имел некоторое отношение, в виду, откуда-то, появившихся способностей играть на горне и выбивать ритмы на барабане. Вспоминаются так же рапорты председателей Советов отрядов председателю Совета дружины о проделанной работе, успехах в учебе, о количестве собранного металлолома и макулатуры, о помощи работникам сельского хозяйства. Отдельно замечу, что начало каждого учебного года, как правило, после первых трех дней учебы, превращалось в активную помощь колхозам и совхозам в уборке картофеля. Приходили к школе в рабочей одежде со своими ведрами и запасом еды. Нас ожидали грузовые машины, оборудованные скамейками. В кузов садились целым классом. Затем с песнями машины направлялись в колхозы на картофельные поля. Таким образом, до самых холодов, недели на две-три, школьники продолжали дышать свежим воздухом. После чего, было начинали наверстывать школьную программу первой четверти. Тогда определялись и места в этом пионерском социалистическом соревновании. Вся молодежь в то время находилась под этим организационным гипнозом. Не было иной творческой свободы. Все считалось правильным, обязательным и безукоризненным. Все, написанное в учебниках, было самым убедительным и не подвергающимся сомнению. Однако все это помогало впитывать в себя необходимые знания по общему развитию и по поведению. Признаюсь честно, математика, литературные образы и фонетика с морфологией интересовали гораздо меньше, чем уроки истории, труда и физкультуры, а также пение и рисование. На уроках труда под руководством Федорова М.Л. мы работали на станках, делали стулья, табуретки, указки, вытачивали на токарных станках ручки для слесарных инструментов, работали с рубанками, фуганками, топорами и молотками. Учились правильно забивать гвозди, работать стамеской, сверлить металл, делать заклепки. Любовь к технике и физическим процессам в двигателях проявлялась у ребят моего поколения со школьных дней. Уже в старших классах моими любимыми предметами стали физика и геометрия. Сборник задач по геометрии за десятый класс я полностью решил в отдельной общей тетради, (от первой до последней), уже в середине девятого класса. За что имел твердую пятерку в журнале, после проверки моих решений учительницей Гришиной Валентиной Михайловной.
(Два сына Федорова Михаила Львовича - старший Анатолий и младший - Александр построили во дворе своего дома двухэтажный летний домик с мансардой- новшество того времени. Также они нашли на складе чермета небольшой старый двигатель, отремонтировали его и сделали мотор для лодки. Жили они в то время недалеко от речки Неручь, по улице Набережная. Установив свое изделие на собственную лодку, успешно и, на зависть местной молодежи, катались по реке. Впоследствии Анатолий стал очень искусным сварщиком, работал с трубами, делал отопление в домах. Александр после окончания Курского электротехнического техникума стал специалистом - электроэнергетиком. Сальков Сергей сделал аэросани, установив двигатель с огромным винтом на обычные санки. Скорость езды по поселковым дорогам была приличной, однако управлять ими было сложно. Передняя лыжа не слушалась поворотов, а тормозил он палкой, упираясь в дорожное снежное покрытие через проемы сидения. Однажды его задержали работники милиции и затащили во двор его аэросани. Собралась толпа работников и с интересом стала рассматривать это изделие. Они попросили продемонстрировать, как это работает. Он попросил отойти подальше, так как винт не защищен и может оторваться. Мотор взревел, народ шарахнулся в стороны, а Сальков на санях на большой скорости вылетел из ворот милицейского двора и уехал домой. Кроме того, Сергей дома сделал электромоторчик с приводом, который качал люльку с маленьким ребенком, а также собрал закрывающиеся ворота.)
На уроках физкультуры делали силовые упражнения с гирями, на перекладине, коне, прыгали, лазали по шесту, канату, но больше всего любили играть в футбол. В зимнее время было обязательным упражнением умение бегать на лыжах. Нас учили стрелять из малокалиберной винтовки, а ребят постарше, на занятиях по военной подготовке, разбирать карабин и станковой пулемет. Военной подготовкой в школе ведал бывший военный офицер Новоселов Петр Дмитриевич (звали его ребята неофициально - "ПД"). Мужик он был справедливый, не терпящий хамства и непослушания. Хулиганивших любил ловить за ухо. Его побаивались и уважали. Когда в школах перестали преподавать военную подготовку, Новоселов стал вторым учителем физкультуры.
Физкультуру преподавали разные учителя, но самым любимым был Варичев Лев Александрович. В районной футбольной команде Лев Александрович был вратарем. Играл очень хорошо. Все девчонки нашего класса были в него влюблены. Позднее, в девятом и десятом классе, Варичев Л.А. был руководителем секции по вольной борьбе, где я с огромным удовольствием занимался, получив соответствующий спортивный разряд, и принимал участие в различных соревнованиях. Часто встречались с борцами соседнего района - Новосильского, где аналогичную секцию по вольной борьбе вел дагестанец Казимагомед Халимбеков. Еще в школе, Варичев Л.А. дал толчок развитию такому виду спорта, как лапта. Мы тогда добились хороших результатов в областном масштабе. Команда занимала первое место в области по спортивной лапте. Играли неплохо в волейбол, баскетбол, пробовали бокс, штангу, занимались легкой атлетикой. Я любил прыгать в высоту, в длину и метал копье. Позднее, уже в армии, это все здорово пригодилось. Вначале, в сержантской школе, а затем, в боевой части, где пришлось самому возглавить подготовку группы солдат приемам вольной борьбы. Успешно прыгал на соревнованиях среди подразделений в длину, за что получал трехдневные увольнительные в г. Ярославль. Результат был небольшой, всего 630 сантиметров, но на фоне других, выглядел солидным. Некоторые деревенские ребята, призванные в армию, не могли подтянуться на перекладине даже один раз. Варичев Л.А. привил любовь к спорту многим ребятам нашей школы. Харитонов В. успешно стал заниматься тяжелой атлетикой, Храмовский Валерий - после окончания Смоленского физкультурного института - фехтованием, Ермаков Валерий занимался баскетболом, уже, преподавая в Орловском пединституте физкультуру. Андрюхин Валентин - тренировал на заводе погрузчиков в Орле команду по волейболу, Зубов Иван и Пичурин Валерий стали преподавателями физкультуры и черчения в школах района.
В школу ходили одетыми в то, что могли сделать родители. Зимой почти все мальчишки моего возраста носили фуфайки и кирзовые сапоги. Было очень удобно и тепло. Сапоги годились, чтобы на них кататься по накатанным ледяным полоскам вдоль дорог. Фуфайки были теплыми, ватными, короткими, что можно было в них бегать на лыжах и коньках. В то время не было хороших дорог, не было тротуаров. После дождей и в весенний период слякоть долго мучала все население. Возле всех общественных заведений, на улицах были металлические бадьи с водой и вениками, чтобы обмывать грязь с обуви, а также металлические скребки.
Начиная с 1958 года, в поселке Залегощь стали строить сахарный завод. Он строился на южной стороне поселения. Там разбили большой лагерь заключенных, огородили проволочным забором, установили охрану с собаками. Заключенные на протяжении нескольких месяцев строили различные административные здания, ТЭЦ, делали насыпь железнодорожного пути к заводу. Вечерами слышался лай сторожевых собак. Одновременно в том южном районе строился рабочий поселок для проживания рабочих завода, а также, новая средняя школа. В это же время были построены три пятиэтажных дома - первых в поселке. В старших классах мы учились в новой средней школе. От железнодорожной станции и старого переезда в сторону сахарного завода вела одна длинная улица им. Горького. Начиналась она от небольшой площади, именуемой в народе площадью Коваля (деда, который жил в угловом доме). Дорога была насыпной щебнем, размывалась дождями, стояли лужи и грязь, особенно после проезда тяжелой техники. В школу из дома приходилось выходить в резиновых сапогах за 30-40 минут, с учетом трудностей передвижения. У школы надо было обмывать обувь и переобуваться в сменку.
Для работы будущего сахарного завода необходимо было много воды, в связи с чем, на реке стали строить плотину. Сначала экскаваторами вырыли обводной канал, длиной около 170 метров со стороны деревни Казарь. Пустили по нему воду, а на основном русле началось строительство. Мальчишек привлекало новое бурное русло в глинистом берегу. Мы там ныряли с берега в бучило, плавали на надувных резиновых шинах для автомобильных и тракторных колес. Это веселье продолжалось весь период строительства плотины. Родители запрещали ходить туда купаться, так как были случаи утоплений.
Мы радовались, когда приближалась весна, первым местом, которое напоминало о ней, было междупутье - пространство между рельсовыми путями на железной дороге. Там был уплотненный песок. Поезда ходили редко, мальчишки приносили футбольный мяч, а девчонки - маленькие мячики, и все играли во что возможно. Некоторые катались на велосипедах. Пути освещались фонарями, это был дополнительный сервис для молодежи.
Особым увлечением ребят старшего поколения на моей памяти в период с 1960 по 1964 годы было, как сейчас говорят, чернокопательство. Все мальчишки любят оружие. Ради этого старшие ребята, да и мы, вместе с ними, собирались после школы человек по шесть. Брали с собой из дома спички, кусок хлеба и соль, чтобы поесть. Полевой лук и чеснок рос везде. Щавель, анис, сиргибус тоже можно было найти везде. Можно было найти и птичих яиц из гнезда. Особенно на железнодорожном мосту, в голубиных гнездах. Можно было поймать и мелкую рыбешку под камнями на мелководье, а также раков по обоим берегам маленькой речушки Залегощенка. Рыбу тут же зажаривали на костре, предварительно завернув в листья лопуха и обмазав глиной. С собой брали металлический прутик, длиной около 70 сантиметров, вырубленный из толстой проволоки в 5-6 мм, расплющенный на одном конце. Еще необходимой принадлежностью каждого мальчишки был перочинный нож. Вооруженные этим набором вещей мы направлялись вдоль железнодорожной посадки в сторону деревни Дичня, или шли через дубово-хвойный лес, называемый в народе Лощина, в том же направлении. Так же ходили и в сторону д. Гвоздяное, через лес, называемый в народе Порточки. Ходили мы по полям, лощинам и лугам, по бездорожью. В тех местах шли ожесточенные бои с фашистами во время войны. Оставалось много окопов, разваленных блиндажей и землянок, осыпавшихся, заросших бурьяном и травой, заваленных деревьями. Мы приблизительно определяли направление движения наших войск и окопы немцев. Войдя в окоп, сориентировавшись в направлении стрельбы, начинали осторожно проверять землю, втыкая металлический прутик до упора, пока он не натыкался на твердость. Затем начинали ножом срезать землю вокруг прутика, тщательно рассматривая обнаруженное. Таким образом, находили патроны, гильзы, остатки оружия, каски, штыки, приклады, кожаные подсумки, снаряды, кости человеческие. Некоторые ребята находили ржавые пистолеты и автоматы. Мы все хорошо разбирались в марках патронов, пуль, гильзах, оружии. Могли разряжать гранаты, снаряды. Выплавляли из мин - крылаток тол. Доставали порох из патронов. Порох в наших патронах был похож на табак папирос. Порох немецких патронов был квадратным, примерно миллиметр на миллиметр. Порох снарядов был крупным, квадратным, с отверстием посередине пластинки. Мы собирали его, надевая на тонкую медную проволоку, делая гирлянду. Затем, в вечернее время, когда было темно, а люди шли смотреть вечернее кино в дом Культуры. Ребята перетягивали проволоку с порохом через аллею и поджигали из кустов перед шедшей группой девчонок. Визг девчонок и хохот пацанов раздавался в округе. Надо заметить, что все это происходило на аллее, метрах в двадцати от Залегощенского райкома партии. Нагрузка у работников милиции была достаточной, чтобы изъять все найденное копателями.
Еще одним развлечением было сделать, так называемый, "самоварчик". То есть, выстрелить из патрона. Это приходилось делать в посадке, подальше от людей. Брался старый советский или немецкий патрон. Пуля вбивалась внутрь гильзы. В ржавых патронах это делалось легче. Кончик пули торчал из корпуса гильзы, так же были видны порошинки, после небольшого потряхивания. Надо было пальцами левой руки взять гильзу, держа в горизонтальном положении так, чтобы не высыпался порох, правой рукой поднести зажженную спичку. Порох вспыхивал снаружи, затем внутри гильзы, издавая треск, выстреливала пуля метров на пять, (когда направляли в ствол дерева, она достаточно прочно в нем застревала, то есть, сила удара была достаточной), в это время удержать гильзу в руке было невозможно, так как она сильно нагревалась. Гильза вылетала в противоположном направлении. Поэтому, держать патрон направлением пули надо было параллельно собственному телу. Мы умудрялись удерживать гильзу проволокой, тряпочкой, пассатижами. Никаких несчастных случаев не было. В этом отношении послевоенные ребята были довольно практичные, смелые, достаточно само организованные и решительно уверенные.
Однажды летом, когда шли по вспаханному и заборонованному полю для занятий, описанных выше, шеренгой из пяти человек, - увидели перед собой, метрах в трех, немецкую гранату с деревянной ручкой. Все шестеро одновременно бросились к ней, чтобы ухватить первым.
Эта отчаянная безрассудная смелость в то время была у многих из нас. В тот день удалось разрядить пять найденных гранат. Взрыватели от гранат были нами взорваны в костре, а корпуса гранат очищены от взрывчатки.
Не могу забыть случай, когда был найден пластмассовый медальон нашего солдата. На свернутой и пожелтевшей бумажке из него было что-то написано карандашом. Прочесть не было возможности. В те годы нам ничего не было известно о таких медальонах. Это обстоятельство почему-то скрывалось. Так, этот медальон и остался у кого-то из ребят.
Однажды, вернувшись из такого похода, я принес домой целую горсть патронного пороха в кармане фуфайки. Порох был советского производства. Мать дома стала рассматривать мою грязную фуфайку и ругать за пустое времяпрепровождение. Увидев в кармане порох, стала ругать меня за найденный "табак". В то время у нас в гостях был её брат Еремин Е.И. Она, показав брату порох, стала говорить, что я стал курить, совсем отбился от рук. Увидев, что показала ему мама, он сказал, что это не табак, и я не курил, это - порох. Услышав о порохе, мать применила отцовский кожаный брючной ремень не по назначению.
Таким образом, незаметно, проходили мои школьные годы. За голову и учебу взялся в конце восьмого класса. Девятый и десятый закончил без четверок. Однако, не пересданные четверки в девятом классе по русскому, алгебре и химии, лишили меня возможности окончить школу с медалью. Сестра Галина, спустя два года, окончила школу с серебряной медалью. Школу я окончил в 1966 году, мечтая поступить в медицинский институт. Однако, я не прошел по конкурсу. До сих пор храню экзаменационный лист со сданными оценками.
С 1966 года, в ожидании призыва в армию, поступил работать в Залегощенский отдел культуры. Мне было 17 лет. Должность моя была - заведующий автоклубом отдела культуры. У нас была машина - автоклуб, на базе газ-51. Будка производства города Лиепая. Входило в неё около 10 человек. Очень неудобная, без окон, с плохой вентиляцией, часто ломалась. Водителем был Катальников Николай. Позднее областное управление культуры выделило нам автобус "Кубань". Автоклуб предназначался для поездок агитбригады по селам нашего района с концертами, пропагандой передовиков, поднятия веселого настроения и духа соцсоревнования во время посевных и уборочных страд, праздников и юбилеев. Два года работы на этой должности, это особый период в моей жизни, который требует отдельного рассказа. Это была уже взрослая веселая и интересная жизнь.
Эпизоды из моей памяти.
Осень 1966 года. В доме культуры пос. Залегощь выступает с концертом коллектив Липецкой филармонии - (приехали на автобусе "Кубань"). Заехали в соседнюю нашу область в порядке обмена опытом. Выступления были обычными, молодежными. Я наблюдал за концертом, сидя в зале. Привлекло мое внимание громкое объявление очередного номера ведущим. "А сейчас выступает будущая звезда советской эстрады ученица десятого класса Алла Пугачева". Я не запомнил бы эту худую девчонку, если бы она не была моей ровесницей и не пела так задорно и громко, как редко кто пел в то время из молодежи.
Зима 1967 года. В доме культуры ожидается концерт народного артиста певца Владимира Нечаева - (того самого, который пел вместе с Владимиром Бунчиковым). Концерт назначен на 12 часов. Нечаев находится в поселковой гостинице. На улице 25 градусов мороза. Он опаздывает. Звонит в отдел культуры и просит прислать за ним машину. Наша машина - автоклуб, при таком морозе, не завелась. Других машин нет. Он отказывается идти в дом культуры. В зале около двухсот мест. Все места заняты и ждут артиста. Руководство в отчаянии. Просят меня, как самого молодого семнадцатилетнего и непорочного, пойти и уговорить народного артиста, объяснить ему обстановку. Гостиница от дома культуры находится на расстоянии около километра. Я представился и рассказал, что зал полон зрителей, что машина замерзла. Он согласился идти пешком вместе со мною по морозному воздуху, однако, просил с ним не разговаривать, так как боялся застудить горло. Надев кожаную меховую шубу, обернув шею трехметровым шерстяным шарфом, он вышел со мною на улицу. Поскрипывая морозным снегом по залегощенской дороге, перекидываясь отдельными фразами, мы быстро шли к дому культуры. Еще из гостиницы, по телефону, Нечаев попросил вскипятить ему горячего крепкого чая за кулисами, чтобы в перерывах между исполнением песен согревать горло. Это его требование исполнено было по-своему. Чай был не очень крепким и сладким, что было недопустимым. Он бранился. Ему согрели другой чайник и предложили иные способы согревания. Концерт окончился успешно. Все были довольны. Машина к концу концерта приехала за ним из Орла.
Зимой 1967 года удалось мне увидеть и восхититься еще одним человеком - величайшим гипнотизером - В.Г. Мессингом. В то время я полагал, что он старый немец, а не еврей. Говорил он с небольшим акцентом. Он ставил дневные и вечерние сеансы. В зале не было свободных мест. Стояли приставные стулья. Однако в зале была неимоверная тишина, сопряженная с небывалым страхом и присутствием настоящего волшебника. Сеанс начинался предложением проверки присутствия в зале лиц, которые легко поддаются гипнозу, то есть внушению. Первым было предложение сидящим в зале скрепить пальцы обеих рук в замок. Он пояснил, что будет считать до десяти, а пальцы, тем временем, будут скрепляться все сильнее и сильнее, а когда закончит считать, то пальцы намертво склеятся. Из двухсот пятидесяти человек, находящихся в зале, около 20 человек подверглись гипнозу. Мессинг ходил по рядам и снимал гипноз, говоря это словами, а также, дотрагиваясь своей рукой до слипшихся рук. Таким образом, снимая свое заклятие и внушая дополнительный страх зрителям, убеждавшимся в его могуществе. Он этим "поддающимся" предлагал выйти на сцену, предполагая возможность дальнейшей с ним работы. Это срабатывало. Вся аудитория заводилась страхом попадания под его колдовство. Затем, в состоянии глубокого сна или транса, на сцене начинались различные номера на отсутствие боли, на окостенение мышц и несгибаемость тела, которое превращалось в доску. Старые люди могли прыгать через скакалку, как дети, играть на сцене с воздушными шариками. Могли пить воду, будучи твердо убежденными, что пьют коньяк или вино, а также сладкие напитки. Тут же он мог закодировать от пьянства любителей спиртного, с их согласия. Все эти чудеса оставались в моей памяти на всю жизнь. Я смотрел его сеансы несколько раз подряд. После этого нашел в библиотеке книгу - "Таинства человеческой психики", которую с интересом изучил. Это пригодилось на всю оставшуюся жизнь.