Тишина и темень были настолько полными, что Артур растерялся. Ни мерцающего отблеска, ни даже звона в ушах. Он не мог сказать с уверенностью, как давно начал осознавать себя и что теперь вообще означало это 'себя'. Тепла или холода тоже не было. Как и рези в глазах, головокружения и тошноты, к которым за последние полгода он привык настолько, что теперь без них не мог сосредоточиться. Было только полное отсутствие всего, и это отсутствие заполняло его медленно и неограниченно расширяющейся Вселенной.
С момента первого запуска Реактора ЦПН-СД* прошло почти семь лет. Встречались люди, прошедшие через него по два-три раза, но сам Строжанский тянул до последнего. Тянул из суеверного страха, в котором сам себе никогда бы не признался. Тянул, пока уже не начал падать в обмороки без всякой лишней нагрузки, просто подняв взгляд от монитора к панорамному окну...
* * *
- Пойми ты, Духов, мы не знаем его до конца! Что?.. Не знаем его полностью, говорю тебе!.. - сотовую связь, не говоря уж о сетях, в лабораториях глушило беспросветно, пришлось вспомнить проводные телефоны. Линия трещала и шипела, и Строжанский пытался перекричать помехи. - Да понимаю я, что расчеты наши! Чьи же ещё-то! Проверяли, и что?! Да к чертям все комиссии! Они ж не смыслят в этом, с чем им сравнивать, других таких аппаратов в мире нет! Слушай, я не могу так кричать, у меня голова кружится. Давай приезжай уже, надо пройтись по схеме ещё раз! Да какое утром, у меня нет уже этого времени, это ты у нас только годами считаешь! Найдешь бездыханный труп - обсудишь с ним, ага! Вот не шучу, серьезно. Давай, час тебе даю!
Духов постучал через сорок две минуты. Взъерошенный, с опухшими красными веками, из-под которых смотрели уверенные, спокойные серые глаза.
- Что б я делал без твоей выдержки, - Артура окатило такой благодарностью к коллеге, что он срочно наклонился поискать резиновые тапочки, заодно усмирить хоть чем-то этот опостылевший тремор в руках. Духов обнял одной рукой Строжанского за плечи, и где-то под солнечным сплетением резануло и скрутило, жар хлынул в глаза: саркопения четвертой степени - мышц нет почти совсем, шутка про труп была как-то уж слишком к месту... Единственная надежда на Реактор - если только не поздно. Они вошли в отсек контроля, сели к мониторам, черные глаза Строжанского, провалившиеся глубоко в глазницы, полыхали и метались по пульсирующим показателям.
- Так, давай с самого первого цикла, - неожиданно глухо начал Духов. - Что там у нас первое? Диагностика. Здесь главное - успеть. До точки невозврата. Сам писал программу, знаешь. Нужен достаточный потенциал для сборки. Чтобы разрушений в тканях было хоть на полпроцента, но меньше, чем синтеза. Частоту внутренних вибраций реактор считываем сам, здесь я не влезу и не отрегулирую.
Строжанский шевельнулся еле заметно, но Духов ощутил это слабое шевеление как вакуум, забравший весь свет и воздух из его тела.
- Может, все-таки изменим...традиции? - почти прошептал Артур. - Снизим чувствительность, повысим дельту допущения? ('Что ты несешь, - пронеслось на дне сознания, - вот же доводит немощь физическая... до чего дошел! Регулировать, кому жить, а кому нет... Кому ты нужен будешь, синтезированный из нежизнеспособного материала, зомби хренов... Нет, все-таки эти глиальные опухоли - занятная штука. Не только тело сжирают, но и психику явно деформируют... Вот выберусь из Реактора - доберусь... докопаюсь!')
Духов сжал кулаки, вдохнул:
- Ты сам понимаешь, что нельзя. Сместим хотя бы один параметр - нужно всю программу ректифицировать. Ты же помнишь, зачем нужно это считывание витальных волн. Человек не может вторгаться в эту сферу. Мы не можем оживлять. Мы только чистим и сепарируем. Это же не магия и не алхимия... всё-таки. Итак, если всё же точка невозврата...
- ...то я безболезненно умру в Реакторе, - Строжанский улыбнулся, - избавлю тебя от этих слов.
- Не умрешь! - вдруг почти крикнул Духов. - Не может этого случиться, ты же сам создал программу Реактора!
Он осекся. Опять эмоции. Нельзя здесь... Не сейчас. Надо продумать. Максимально аккуратно.
- Давай дальше я, - взял его за руку Строжанский. - Допустим, не умер. Так, запускаем калибровку. Построение теневых маршрутов памяти. Гидролиз длинноцепочечных макромолекул. Органический матрикс - в резервуаре. Отделение поврежденных участков, синтез заменителей из матрикса - есть. Активация теневых маршрутов памяти, сцепка тела и сознания - есть. Теперь самое интересное - что он там соберет из остатков...
Строжанский впервые поймал себя на этой мысли: что если всё пройдет удачно, то ему представятся два-три уникальных месяца работы с собственной Теневой Копией - со своими же болезнями, отделенными от его исправленного тела. На мгновение стало жутковато, а потом азарт всё перекрыл. После удачного обновления человека в Реакторе всегда оставались достаточно 'больного' материала, который нелогично было бы пускать в расход. Это была совершенно гениальная идея Духова - из поврежденных частиц и остатков матрикса Реактор производил не мыслящую, но существующую физиологически копию человека, которая, учитывая ее патологии, не могла прожить долго, но представляла большую ценность для науки: на этой модели в дальнейшем изучались способы борьбы с теми далеко зашедшими заболеваниями, с которыми Реактор был побороться не в силах.
- И всё-таки, - прошептал Строжанский, - мне кажется, Реактор становится слишком живым...
* * *
Чувство полного растворения завораживало и расслабляло - не то звучало симфоническим оркестром, не то светило радугой в каплях на окне. Через всепоглощающую тьму и пробегающие по ней низкочастотные волны начало проступать ощущение чего-то плотного и ограничивающего, откуда-то из его солнечного сплетения стал нарастать густой гул - Строжанский ощутил себя как в том детском сне: он идет, идет по плотной темноте, темнота начинает рябить, мерцать, уже не видно, куда двигаться... он сделал ещё шаг - и так же неожиданно, как во сне, оборвался в ничто.
Проснулся он так же, как в детстве, будто резко вытолкнутый кем-то из почти свершившегося небытия в жизнь, которая почти уже успела продолжиться без него. Тошноты, рези, головокружения действительно не было, он счастливо выдохнул и открыл глаза.
* * *
'Дяде, наверно, очень плохо. У дяди кожа вся серая и желтая. Дядя на кого-то похож, но я не помню. Наверно он скоро умрет и его сожгут. А где то красивое стеклышко, и через него всё светилось? А где мама? Надо подождать у окошка - и мама придет. Нет, мама легла, и ее увезли и сожгли. Пол желтый, на нем серая трещина. Живот болит. Ой, что-то мешает. И пахнет. А руке мягко и тепло. Солнышко в окне. Дяди еще зашли. Зачем они меня хватают, это нельзя! Я не дам. Серый дядя, спаси! Не! НЕ! НЕЕЕЕЕ! Меня не надо туда совать! Там темно! Темно... Шумит... Щекотно внутри... щек...'
...Ошарашенный Строжанский глядел, как его обезумевшее тело, пытаясь отшвырнуть вбежавших санитаров, не произнося ни звука, впилось в него жгуче-черными, полными слез глазами и смотрело-смотрело куда-то внутрь него, пока окошко Реактора не затянулось розоватой дымкой. Он попытался что-то произнести, но пересохший язык не слушался. С трудом поднял дряблую руку и ощупал острые скулы, покрытые пергаментной кожей. Недостаточно потенциала. Разрушение превышает синтез... Сознание не вошло в новое тело... Почему... Господи... Его пронзило: снизить чувствительность, увеличить дельту допущения. Сместить всего один параметр... Духов! Зачем же он это... Пытался... исправить? Духов, слышишь? Духов!...
Его голова дрогнула и тихо, без сопротивления, свесилась с кушетки.