Бергельсон Александр : другие произведения.

Ёжиков - Созерцание (фрагмент)

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  1.
  
   Каждую ночь к Ёжикову приходил Ангел. Приходил и говорил о непонятном.
  Эти разговоры Ёжиков по началу прятал от остальных людей в памяти, но однажды не выдержал, выпил с приятелем Ивановым-13ым масандровского портвейну, и рассказал ему обо всём.
  Портвейну рассказал, не Иванову же 13ому!..
  Однако, на то он и Иванов-13ый, чтобы повсюду влезть. И влез.
  Влез, и, будучи человеком злым, но образованным, ничего не понял. Однако, тут же Иванов-13ый предложил Ёжикову за ним, Ёжиковым стало быть, записывать всё то, что говорит Ангел. Иванов-13ый, конечно же, хотел Ёжикова обмануть и беседы с Ангелом, мягко говоря, прикарманить. Но Иванов-13ый не учёл только одного: Ёжиков от общения с Ангелом приобрёл особый взгляд внутрь себя и по сторонам. В тот момент, когда Иванов-13ый задумал своё воровство, Ёжиков увидел на месте Иванова-13ого только зеркало, покрытое слоем пыли.
  И Ёжиков сказал Иванову-13ому:
  - Ты хочешь писать по своей пыли? Но если в действительности нет ни одной вещи, откуда может взяться пыль?..
  И погрузился в постепенное самосовершенствование.
  С тех пор Ёжиков там, и всё записывает.
  А Иванов-13ый пьёт, причём никак не может остановиться, называя Ёжикова "свиньёй". При этом сам Ёжиков посылает Иванову-13ому свой досконально точный зрительный образ в виде свиньи, раз уж Иванову-13ому так того в пьяном виде хочется.
   На самом деле, в своей иллюзии мира и Пустоте Иванов-13ый и сам свинья порядочная. Пишет, знаете ли, всё подряд, безо всякого стеснения. Да мало того, что пишет: публикует за счёт соблазнённых этим "всем подряд" среднерусских богатеньких тёток.
  В сердце его вместо Пустоты, куча ненужных желаний.
   В Пустоте его нет сердца, поэтому она не может быть заполнена ничем.
   Другое дело Ёжиков: он смотрит на вечную Стену перед собой, видит на ней себя, и в ней тоже видит себя, и в себе самом он видит эту Стену.
   Вот, собственно, и всё, что можно сказать в виде предыстории.
   Впрочем, это тоже Пустота, только на миг освященная лампочкой любопытства.
  Что выхватил из пустоты её тусклый свет?
  Случайно организованную пустым набором привязанностей обманную картинку. И свет этот не свет, и люди не люди, и ложь одна всё то, что было и всё то, что будет потом.
   "Если в предыдущий миг находишься в миру – переживаешь беспокойства, если в последующий миг расстаёшься с миром – обретаешь прозрение", - как сказал однажды Ёжикову Ангел, что, впрочем, повергло Ёжикова только на новые пустые и не нужные привязанности.
  
  2.
  
  Порой в мире царила Тишина, как форма семантического ожидания.
  В такие минуты все вокруг были сами по себе Существами без названия.
  Ко мне, например, пришла один раз женщина, пребывающая в состоянии "существо без какого-либо названия", и мы чудесно провели время.
  Мы сделали вид. что время нас не интересует.
  Таким образом мы его "провели", что равносильно глаголу "объегорили". Глагол "объегорить", в свою очередь, восходит к имени святого Егория Победоносца и означает конкретную победу над Змием. Отсюда простейший вывод: мы, будучи Существами без какого либо названия, победили Мирового Змея, который до этого принимал вид нашего времени с целью нарушить Тишину.
   Когда всё это случилось, лично мне стало очень хорошо.
  А вот женщина почти сразу куда-то делась.
  
  3.
  
   Бабушка Ёжикова служила в разведке. Она была секретная проститутка Вермахта в чине штандартенфюрера СС. На её удочку попалась половина резедентуры Кремля. Вторая половина попалась на её попку.
  Впрочем, и её перевербовали в сорок втором.
  С тех пор Ёжиковы стали Ёжиковыми и переехали в Россию.
   Эту историю рассказала Ёжикову его тётушка, которая была замужем за хирургом, и всё –всё знала о тайнах семейной родословной.
   Ещё тётушка открыла Ёжикову тайну: за бабушкой ухаживал сам великий и ужасный товарищ Берия.
  Точнее – не ухаживал, а вообще...
  Ну словом, как там было – никто не знает, но бабушку не расстреляли, а отправили в Грузию, где она и жила в Абхазии, пока, собственно, не вышла замуж за мордовского коммуниста Ёжикова.
  Впрочем, всё это была только легенда: под именем Ежикова, как выяснилось в пятьдесят третьем году, был спрятан от чужих глаз известнейший китайский товарищ Чжу Итин, в последствии автор самого известного учебника по истории китайской философии, а в те годы, как и до того, тайный борец за освобождение Китая и всего китайского народа от власти феодалов и империалистов.
   После тетушкиного рассказа Ёжиков две недели не ходил в школу.
  Он ничего не говорил и только тихо плакал.
  Вылечил Ёжикова старый педиатр районного масштаба, который и не такое видел, сделав два нужных укола в попу: ровно по одному на каждую розовую ребячью ягодицу.
  
  4.
  
   Апокалипсис и Конец Цвета пришёл по Интернету. Его прислал неизвестный отправитель, чей адрес "Pizdets @. ru" вскорости узнали не только в России.
  Ёжиков истпугался поймать вирус и письмо не открыл.
  Это спасло мир, но породило массу неудобств в смысле запрограммированного состояния дел во Вселенной.
  Некоторые небесные Боги в запале чувств пообещали устроить Ёжикову весёлую жизнь. Словом, всё то, что с Ёжиковым случилось, есть просто суета разобиженных на него Богов.
  Что же до Апокалипсиса и Конца Света, то он так и бродит письмом по сети.
  Не открывайте писем от неизвестных вам отправителей! Берите пример с Ёжикова...
  Хотя, ещё неизвестно, что лучше: спасти мир или получить проклятие не понять чьих истеричных Богов на всю свою и без того ёкнутую жизнь.
  
  5.
  
  Во всеобщей Пустоте Ёжиков наблюдал Толстого и под его диктовку писал откровенный монолог, который сам Лев Николаевич просил передать людям в виде книги с названием "Тайный Толстой".
  Авторство Толстого может подтвердить Стена, на которую смотрел Ёжиков, находясь в состоянии созерцания и самосовершенствования.
  Ещё авторство Толстого может подтвердить Иванов-!3ый, который видел Толстого в состоянии своего алкогольного коллапса.
  Но Иванов-13ый этого делать не будет: свинья потому что!..
  Сам Ёжиков говорил так:
  - Э-хе-хе... Не могу я по отношению к Иванову-13ому расстаться со своими иллюзорными образами! Всё сам понимаю, но не могу. Мне Иванова-13го жалко: он здесь в Аду. Ему, бедолаге, мирские вещи сердце так нагрузили, что в голове одни лишь абсурдные мысли.
  Дальше Ёжиков смущенно молчит. Но нам понятно, что самая абсурдная мысль Иванова-13ого связана именно со свиньёй. Почему он решил сравнивать кого либо с этим существом? Кто внушил ему, что свинья есть плохо, а то, как он относится к людям, соответствует поведению свиньи?
  В своём внутреннем мире Иванов-13ый не подошёл ещё к отсутствию ложных представлений. Если в один прекрасный день Иванов-13ый достигнет отсутствия ложных представлений, внезапно постигнув собственную основную природу, то сразу же станет в местах своего проживания вечно наслаждаться спокойствием и радостью.
  Не следует, впрочем, путать внутри контекста - Ангела, научившего Ёжикова понимать всё вышесказанное и осознавать нижеизложенное, с Толстым, который сам до сих пор мучается контекстом.
  Ангел останется Ангелом, а Толстой – всего на всего Толстым.
  У каждой временной формы Пустоты свои задачи и своя, хотя и непрочная, но форма.
  Я сам видел однажды во сне себя в песочнице мира, где я брал наугад из неоткуда первые попавшиеся формочки и лепил из песка то, что улетало потом обратно в никуда.
  Это был очень светлый и, пожалуй. самый радостный сон за всю историю моих сновидений.
  
  6.
  
  Толстой тоже наблюдал Ёжикова во всеобщей Пустоте.
  Ёжиков был Толстому симпатичен, и он, Толстой стало быть, говаривал Ангелу:
  - Ты там Ёжикова посильнее трансцендентуй, он мне люб!..
  Ангел складывал руки ладонями друг к другу и благодарно кивал.
  Сам Толстой трансцендентным быть до конца не мог. Поэтому и посылал Ёжикову свою книгу в виде приходящих из созерцания отрывков с названием "Тайный Толстой".
  Предположим, что любому Толстому хочется быть немножко тайным.
  Например: "Я написал множество автопортретов, точнее сказать - пять миллионов двести семнадцать написал! Но лучший из них – Анна Каренина за секунду до паровозного колеса..."
  Из этого высказывания Толстого видно, как он сидит, погружась, и пытается представить себя колесом и Анной Карениной одновременно.
  Между прочим, эхо внутреннего скрежета ещё вернётся к Толстому в 1910 году, пройдя большой путь через множество миров и времён впереди и позади земной жизни самого Толстого.
  Услышав эхо, Толстой поспешно ускользнёт из Ясной Поляны.
  Его неудержимо потянет на железную дорогу.
  Он так и остался там, на железной дороге, внутри рельс, тенью созданного им эха, гулом изданного им звука, мукой даденного ему контекста.
  "Иероглиф Дао состоит из двух частей: шао – голова и цзоу – идти", - как писал по этому поводу в своём известном учебнике истории китайской философии законспирированный дедушка Ёжикова товарищ Чжу Итин.
  
  7.
  
  "На самом деле, писателя Льва Толстого никогда не было. Была абсолютная копия Толстого – механическая кукла, сделанная хитрым немцем Гугою фон Блюмбенштуком по заказу меня же, графа Толстого, возжелавшего смолоду логическую машину для письма романов прикупити..." – диктовал Ёжикову Толстой из ниоткуда.
  Ёжиков поморщился.
  Он понял, что мучимый контекстом Толстой пытается опять, в уже который очередной раз, оправдаться за избыточную склонность к материальному наследию.
  "Бедный! – подумал Ёжиков о Толстом, - "во скольки же мирах он испачкал своё сердце?.."
  
  8.
  
  В первом глотке утренней праны содержится около пятидесяти тысяч ста двадцати одного микроорганизма, из которых процентов семьдесят для организма вредны просто, а четыре – так даже совсем смертельны. Но не потому, что от них в организме заводится болезнь или – что ещё хуже! – прекращается жизненно важная деятельность внутренних органов. Нет. Просто эти четыре микроорганизма сами по себе есть система и никакой другой системы стерпеть не могут.
  У Ёжикова была однажды знакомая Лётчица Бузякина, которая регулярно летала в стратосферу. Там она включала своему аэроплану автопилот и предавалась внутреннему диалогу с исконно населяющими сей уголок воздуха живыми существами.
  Это происходило не долго, но часто.
  - Знаете. Гриша, - говорила Лётчица Бузякина Ёжикову, - они не имеют вида, не принадлежат форме, не издают звуков, но только с ними можно достичь глубины и высоты одновременно...
  - Ах, Мусенька! – Страстно отвечал её Ёжиков. – Что есть глубина? Что есть высота? Это одно только лишь ваше воображение... В вас, Мусенька, слишком много желаний, но слишком мало логики...
   Лётчица Бузякина начинала сердиться и топала на Ёжикова малюсенькой ножкой, обутой в блестящие сапоги из красной крокодиловой кожи.
   - Вы хам, Гриша! Что вы можете знать? Ущелье, будучи пустым, имеет форму, в то время как пустота в ущелье пуста всем одиночеством мира и формы иметь не может!
   Ёжиков вздыхал, но всё ещё пытался объяснить:
   - Но, Мусенька, будьте же милосердны! Что есть мир?.. Что есть одиночество?.. И – ради Бога! – о какой такой форме вы всё время изволите говорить?..
   - Нет, это не выносимо! – вскрикивала Лётчица Бузякина и бежала к аэроплану.
   Увы, но им так и пришлось расстаться в полном непонимании.
   Ёжиков на прощанье подарил ей волшебной красоты прибор. Он состоял из одного, спрятанного во второе, и помещённого в третье. Причём второе автоматически скрывалось в первом, а третее содержалось в двух предыдущих.
   - Это вам, милая Мусенька... – Грустно сказал Ёжиков. – Выбранный путь уже дал вам радость первого, так пусть это первое породит второе, и вы достигните в великой радости третьего...
   - Ах. Гриша! Если бы вы только знали... – Глаза Лётчицы Бузякиной уплыли, качаясь на слезах. – Но прибор я возьму.
   И взяла.
   А что делать? Если Лётчица Бузякина сама по себе система, то никакой другой системы она стерпеть не может.
  Впрочем, всё это только досужие привязанности временного пребывания на земле..
  Ёжиков часто, закрывая глаза, видел в воздухе Лётчицу Бузякину. Она стала частью воздушной среды, потому что стремилась к этому.
  И Ёжиков каждый раз внутренне здоровался с ней, ласково шепча:
  - Летите. чудесная Мусенька! Летите!.. Ведь если никто не будет верить в духи и души, разве в Поднебесной не воцарится беспорядок?..
  
  9.
  
  Иванов-13ый вяло жевал зелёный лук и уныло смотрел на бутылочное пиво.
  Пиво плескалось в зелёной темноте бутылки и тоже смотрело на Иванова-13ого.
  Однако, если Иванову-13му пиво нравилось, пиву Иванов-13ый не нравился совсем.
  - Кто меня пьёт? – С негодованием говорило само себе пиво. – Где в нём возвышенность? Что ему моя бродяжая романтическая суть? Да он же никто, родом ниоткуда, и фамилия его никакая! Тоскливый алкаш, не трогай меня! Хоть оцени! Хоть посмакуй! Нет. Тупо смотрит мимо и понужает, как последнюю скотину...
  Пиво мучилось, а Иванов-13ый тянул нечистую ладонь и хватал бутылку за горло. Она начинала задыхаться, а Иванов-13ый только впивался жадными слюнявыми губами и всасывал в себя твёрдые края бутылочных губ, пока не истекала из них искомая жидкость.
  Пиво последний раз тихонько булькнуло и перестало быть пиво само по себе. Оно стало частью внутренней пустоты Иванова-13ого.
  Тогда Иванов-13ый сказал, злобно захохотав:
  - В миг, когда происходит расставание с миром, наступает прозрение...
  Иванов-13-ый не верил даже в то, что говорил сам. Слова вначале накапливались внутри его, взятые отовсюду, где плохо лежит, путём слушания, чтения и других обыденных форм уворовывания. Потом Иванов-13ый их писал или говорил другим людям.
  Когда Ёжиков смотрел на Иванова-13ого, Иванов-13ый был виден Ёжикову в виде безотказно работающей машины для умертвления слов.
  Когда пиво стало ничем, растворясь в Иванове-13ом, оно почувствовало себя гораздо лучше и вырвалось через рот Иванова-13ого слегка искажённым, но чрезвычайно длительным звуком АУМ, который и был услышан окрестным миром:
  - Ик...
  10.
  
   Папа Иванова-13, Иванов-12ый, был большой деятель искусств.
   Он, извините, делал в искусстве.
  Причём: в отличии, например, от родственников Ёжикова, никто из близких Иванова-13ого законспирированным не был. Даже наоборот. Всё открыто, всё настежь, никаких тайн. Папа ихний, Иванов-12ый, так тот вообще на государственном обеспечении жил и деньги получать по удостоверению в специальный дом на улице Коммунизма ходил, и даже погоны для этого надевал, вместе с орденами. Маменька же Иванова-13ого, госпожа Иванова-12ая, урождённая Титаненко-Михаленко, не менее открыто руководила подростковым отделением растущих потребностей при управлении народного образования республиканского масштаба. Настолько открыто руководила, что о ней даже на Венере знают, потому как именно в её педагогическую честь самый глубокий венерианский кратер Кратером Ивановой назвали...
  Скорей всего по причине этой чрезмерной открытости своих предков, сам Иванов-13ый имел внутри себя тайную, глубоко законспирированную область Ужаса и Кошмара.
  Если кто-то не знает, то я скажу вам: даже один законспирированный и тайный человек внутри – это проблема.
  А у Иванова-13ого такой проблемой была целая область.
  Причём, по последним статистическим данным, область эта равна по территории пяти с половиной Швейцариям плюс-минус княжество Монако.
  Иванов-13ый был с малолетства всем этим внутри себя мучим, отчего и вырос большой дрянью с глобальными возможностями социальной адаптации. От папеньки Иванов-13ый наследовал его не мереный дар делать в искусстве, а от маменьки – украинский вредный характер. Проблем, кстати говоря, у общающихся в силу жизненных обстоятельств с Ивановым-13ым людей, это отнюдь не убавило.
  Люди порой открыто недомогали и даже тайно умирали от ужаса и кошмара.
  Впрочем, ещё древние знали: есть множество вещей, которые практически бесполезно объяснять словами.
  Ко мне однажды пришли вот так же тени Гогенцоллеров и стали требовательно греметь костями, выть и просить о том, чтобы я включил им – наконец-то! – телевизор...
  Слов они не понимали, визуальных картинок различать не могли, но желание их искони для меня закон, ибо я, и предки мои, и предки предков моих всегда служили, служат и будут служить Гогенцоллерам.
  Служба наша есть привилегия моей фамилии.
  Она длится от века.
  Вот её суть: когда приходят тени Гогенцоллеров и начинают греметь костями, каждый живой мужчина в моём роду обязан в силу службы своей включить благословенным теням Гогенцоллеров телевизор.
  
  11.
  
  Ёжиков сказал:
  - Ангел сегодня был мрачен. Он только что обнаружил целые страны потомков Пигмалиона и Галатеи.
  - И что же? – поинтересовался я, тогда уже твёрдо зная: следующий мой роман в жизни будет о Ёжикове.
  - Ничего. – Ответил Ёжиков. – Просто Ангел очень от них устал. Вы же
  понимаете, Саша: они талантливые и каменные одновременно...
  
  12.
  
   Ёжиков сидел и смотрел на стену. Стена, само собой разумеется, подсказывала Ёжикову главные внутри Ёжикова состояние.
   Тут из стены вышел трезвый палестинский рыбак Симон и протянул Ёжикову руку.
  - Пётр! – Сказал палестинский рыбак Симон Ёжикову.
  - Кто Пётр? – Вежливо переспросил ради понимания смысла Ёжиков.
  - Я Пётр. – Ответил Симон.
  - А зовут Вас как? – Опять исключительно ради смысла поинтересовался Ёжиков.
  - А зовут меня Симон. – сказал Симон.
  - Тогда кто Пётр? – Ёжиков был терпелив, не то что некоторые.
  - Да я Пётр и есть! – Ответствовал Симон, тоже отличавшийся большим терпением. Руку он всё ещё держал перед Ёжиковым протянутой.
  - Пожалуйста, пожалуйста, если Вам так удобней... – Ёжиков искренне пожал палестинскому рыбаку Симону всё ещё протянутую руку. – А я, знаете ли, так вот не умею... Хочется, да не могу...
  - Ты это о чём? – Напрягся палестинский рыбак Симон, но руки не убрал.
  - Я это о Вашей свободе! – Ёжиков немного потряс руку Симона, от чего Симон слегка поморщился, но руки не убрал всё равно.
  - Моя свобода в вере! – Твёрдо сказал палестинский рыбак Симон.
  - Именно в вере! – Ёжиков опять потряс руку Симона. – Иначе Вы были
  бы привязаны к имени, как козёл к колышку!..
  - Кто козёл? – Симон всё-таки убрал руку.
  "Какой неприятный собеседник!" – подумал Ёжиков, но сохранил выдержку и, улыбнувшись, примирительно сказал:
  - Я имел ввиду свободу Конфуция, который выдвинул требование об исправлении имён...
  Тут палестинский рыбак Симон почувствовал непреодолимое желание уйти. Но он сдержал себя, и со всей убедительностью, отпущенной Небесами, сказал:
  - Сын мой, я Симон, а имя моё – Пётр! И ты в сердце моём, сын мой!..
  - Ну, конечно же! – Ёжиков даже обрадовался. – Я в Вашем сердце, и Вы мне – отец! А я – отец Вам, и Вы – в сердце у меня! Мы все внутри друг друга на этой земле! Вы – Ёжиков!..
  - Каких ёжиков? – Заревел Симон-Пётр. – Что говоришь ты, завязавший ноги в узел? Да кто ты такой вообще на моём пути, прости Господи гнев мой и нетерпение моё!.. Да я... Да ты...
  Ёжиковы стало грустно. Он закрыл глаза и представил себе тихое голубое море, которое должно было его, Ёжикова, на данный момент сию минуту отвлечь и прямо сейчас же успокоить шорохом крупной гальки, шёпотом белой пены, как известной Ёжикову формой истинного покоя...
  Но – увы! - из моря тут же вышел трезвый палестинский рыбак Симон.
  Ёжиков на всякий случай открыл глаза.
  Палестинский рыбак Симон из его воображения совместился с таким же точно палестинским рыбаком Симоном в реальности.
  Теперь они кричали и негодовали вдвоём, соединясь в друг друге.
  Ёжиков пожалел, что они так и не стали его, Ёжикова, частью, а он не стал частью их.
  Впрочем, Ёжикову было не привыкать.
  "Он бы мог понять, но ему помешала его одержимость. своими именами.." - Думал Ёжиков. – "Но он хотя бы приблизился к тому, что любое имя – это всё равно одна и та же сущность..."
  Ёжиков снова закрыл глаза. Теперь перед ним была только стена.
  Ёжиков полностью сосредоточился на этой стене и вскорости был уже там, где никакого палестинского рыбака Симона не было и быть не могло.
  - Улетел, слава Богу! – Сказал Симон, отдуваясь, и гордо добавил:
  - Что тут не понятного? Зовут меня Симон, а имя моё – Пётр...
  И звякнул ключами.
  
  13.
  
   Под голову Иванов-13ый положил кроссовки, чтобы их не украли. А саму свою голову накрыл тяжёлым ватный одеялом, чтобы голова не улетела. Под этим же одеялом Иванов-13ый держал ночью и остальное тело, но это была уже просто привычка земного существа.
   Голова жаловалась ногам:
  - Мне лично вот так - душно...
  - А нам вот даже совсем тепло! – отвечали ноги.
  Во всём теле Иванова-13го даже ночью зрело непонимание. Оно беспокоило и мешало, хотя очень хотелось спать.
  Однажды Иванов-13ый попробовал перед сном не класть кроссовки под голову, а голову не укрывать одеялом.
  Кроссовки тут же украли, а голова улетела не ведомо куда.
  Между прочим, Иванову-13ому почти сразу же после этого стало немного легче. По крайней мере, непонимание из тела Иванова-13ого ушло, перестав его беспокоить и мешать.
  Кроссовки Иванова-13ого видели позже и многократно на разных случайных существах семи миров и одиннадцати небес.
  А вот голову – голову так и не нашли вообще...
  У самостоятельно обитающих голов, на самом деле, не так уж много вариантов обитания.
  Ёжиков однажды сосредоточился и вступил с улетевшей навсегда головой Иванова-13го в ментальный недолговременный контакт.
  - Как Вы там? – Спросил Ёжиков, когда почувствовал связь с головой
  Иванова-13го. И, уже спросив, увидел вдруг её ясно перед собой. Голова была плохо выбрита и выглядела лет на двадцать старше самого Иванова-13-ого.
  - Плохо... – Прошипела голова, и под выцветшими её глазами резко
  обозначились на чёрных мешках две кристально чистые слезы. – Пью я тут...
  - А вернуться не пробовали? – Ёжикову было не приятно, но он изо всех
  сил держался.
  Голова только мотнула щеками, от чего изображение всё сразу как-то съехало вбок, а потом и вовсе пропало.
  На стене перед Ёжиковым остались только две, не успевшие улететь вслед за головой, кристально прозрачные слезы.
  Но и они пропали, спустя совсем немного времени.
  
  14.
  
   Однажды Ёжикову понадобилась отвёрточка.
   И нет в этом ничего такого или этакого!
  Ведь может же человеку в жизни понадобится отвёрточка...
  Так нет.
  Миры забеспокоились. Небеса разволновались.
  Ангел полетел, из Стены к Ёжикову вышел, спрашивает:
  - Что это тебе, Ёжиков, отвёрточка понадобилась?
  - Винтик на левой стороне ослаб... – Ёжиков Ангелу отвечает, взгляда
  от Стены не отводя.
  И пальцем, стало быть, показывает: где эта самая левая сторона, на которой винтик ослаб, находится, и что там, на этой левой стороне, за винтик такой ослаб–открутился.
  - А мы переполошились! – Вздохнул Ангел облегчённо, - думали случилось чего...
  - Да нет, только винтик... – Подтвердил ничего не случившееся Ёжиков.
  Ангел полетел обратно на Небо.
  Там Ангел всё подробно рассказал, и все на Небесах были рады.
  От радости Небес на земле стояла хорошая погода и почти никто из добрых людей не болел и не умирал
  А Ёжикову была ниспослана отвёрточка.
  И Ёжиков, тихонечко напевая что-то очень душевное, подвертел ослабший на левой стороне винтик.
  
  15.
  
   Вначале Стены не было. Хотя, Стена была всегда, просто Ёжиков её не замечал. Ещё точнее – Ёжикову даже в голову не приходило, что Стена есть. Жил себе, жил, и никакого дела ему, как Ёжикову, до Стены не было.
   Но как-то раз всё в его жизни изменилась.
   Потому что появилась Стена.
   Давайте, опять же, уточним: Стена появилась только для Ёжикова. Для многих других Стена так и не появилась вообще. А для кого-то, кому особенно повезло, Стена была и раньше.
   Ёжикову в детстве Стены не хватало, в юности он без Стены помучился, а в зрелости даже собирался одно время уехать от себя самого за тридевять земель, в какую-нибудь Богом забытую Америку.
   "Бог забыл Америку, потому что слишком занят Россией!" – Информировал Ёжикова Толстой из ниоткуда. – "Все, кто туда уехал, тосковали о Родине, даже не подозревая, что они – на самом деле! – тоскуют о Боге..."
   А Ёжиков искал тем временем Стену среди женщин, но не нашёл.
   Видел Ёжиков Стену во сне, но испугался; и, проснувшись в Страхе, пошёл искать успокоения в местах иных.
   И встречали иные места Ёжикова пивом. И пил Ёжиков пиво, и Страх Ёжикова пил вместе с ним.
  И видел Иванов-13ый самолично, как пьяный Страх Ёжикова танцевал одиноко боевой танец племени Мумбу-Юмбу среди притихшей пивнухи.
   И спросил Иванов-13-ый Страх Ёжикова:
  - Ты что же, солдатик. на войну собрался?..
  - Моя шибко кушать хочет! – Ответил тогда Страх Ёжикова и, страстно
  облизнувшись, схватил Иванова-13го за все места, чтобы съесть.
   И съел.
   С тех пор Иванов-13ый съеден Страхом.
   А Ёжиков этого не видел. Потому что спал лицом на столе в той же пивнухе сном праведника.
  Ещё бы Ёжикову не спать сном праведника!
  Страха-то во сне уже не было!
  Страх был снаружи и был занят. Он вначале во всю плясал, как подобает воину перед битвой, а потом кушал Иванова-13го, что, собственно, и обязан делать победитель.
  Но это всё была ещё не Стена.
  Проснувшись лицом на столе, Ёжиков захотел пить и пошёл к стойке за пивом.
  Перед ним стояла очередь из китайцев.
  До этого момента Ёжиков никогда в пивнухе китайцев не видел.
  - Вы крайний? – Спросил у китайцев Ёжиков.
  - Мы крайний. – Ответили все китайцы хором.
  И расступились.
  Ёжиков ничего не понял. Китайцы предлагали ему, Ёжикову, взять пиво без очереди. Больше того: китайцы низко кланялись Ёжикову, а тот, кто был у них главным, потому что держал в руках деньги, показал этими руками вместе с зажатыми в них деньгами на Ёжикова и сказал своим:
  - Собственно говоря, Будда тоже происходил из инородцев! Он говорил на языке других стран, носил другую одежду, не знал долга, не чтил усопших правителей, не испытывал чувств, принятых между отцами и сыновьями...
  - И Стены у него нет! – Заметил самый младший из китайцев, который стоял в очереди последнем.
  Остальные на него зашукали.
  А главный, прижав к сердцу руки с деньгами, грустно сказал:
  - Ты глуп, юный Юй по прозвищу Тай! Ты включил его, презренный болтун!..
  Остальные китайцы закивали головами.
  А главный китаец пал перед Ёжиковым на колени и протянул ему руки вместе с деньгами:
  - Прости нас, господин! Мы не должны были при тебе говорить о Стене!..
  Ёжиков от всего происходящего ошалел изрядно.
  А тут ещё пивница за стойкой, баба сочная, заголосила:
  - Брысь отсюда, мелочь узкоглазая! Чо к человеку пристали! Ужо я на вас мента натравлю! Петрович, фас!..
   И тут же из-за перегородки выпрыгнул дрессированный охранный милиционер Петрович, и тут же лязгнули его стальные челюсти, и тут же побежали китайцы, роняя друг друга в узком проходе между столиков.
   Ёжиков же не суетясь взял пиво и вернулся на своё место.
  Он отхлебнул пиво долгим глотком, пока хватило дыхания, потом выдохнул, а потом закрыл глаза.
   И увидел перед собою Стену.
   На стене было написано мелом слово: "ЙУХ".
   Ёжиков засмеялся.
   Он сразу сообразил, что видит зеркальное отображение действительности.
   И Ёжикову стало легко.
  
  16.
  
   Когда Ёжикову исполнилось три года, родственники, сложившись деньгами, подарили Ёжикову ведро и лопатку.
   Радостный Ёжиков тут же ушёл во двор и начал строить из песка фрагменты Стены.
   Больше того: Ёжиков, на самом деле, начал тут же строить из песка Храм Соломона.
   Это, наверное, потому, что любая Стена есть сама по себе фрагмент Храма Соломона.
   - У, масон! – закричал играющий рядом с песочницей, где радостно возился малолетний Ёжиков, не менее малолетний тогда ещё Иванов-13ый Закричал, и бросился топтать фрагменты построенной Ёжиковым Стены.
  Это потому, что у Иванова-13го ведра и лопатки не было.
  Стена рассыпалась под скороходовскими сандалиями Иванова-13го. Ударил гром.
  Пошёл дождь.
  Это заплакал ничего не понимающий Ёжиков.
  Это в очередной раз рухнул Храм Соломона.
  
  17.
  
   Ангел устало посмотрел на Толстого.
   - Вам обязательно хочется дословности? – Спросил Ангел, хотя вслух, естественно, сказано ничего не было.
   - Мне бы очень хотелось... – Отвечал так же беззвучно Толстой, от чего-то маясь изнутри себя.
  - Ну, хорошо. – Вздохнул Ангел. – Давайте.
  Толстой поспешно начал диктовать.
  Из его сумбурного монолога получалось, что Небесный Орден Свободных Каменщиков выбирал среди ныне живущих не просто Строителей.
  - Все ищут реформации, - шептал Толстой без слов, - а им нужен просто адепт, просто верящий и строящий, без этой патологической тяги к собственному мнению! Ведь до чего дошло? До абсурда и глупости дошло! Чуть что не по их, переиначивают, нелюди, по чём зря! И Гегель им не Гегель, и Конфуций не Конфуций... Лишь бы своё, лишь бы по-своему образу и подобию... Каждый, понимаете ли, демиургом себя числит и в Творцы лезет, как не стыдно!.. А на деле? На деле даже читать толком не умеют, прости Господи!..
  Ангел поднял крыло, вежливо останавливая Толстого:
  - Я ведь не бездонный, батенька! У меня формат, знаете ли... Покороче, умоляю Вас! А то мне никакого внутреннего пространства не хватит...
  - Да, да... Конечно... – Сконфузился Толстой. – Извините, привычка...
  - Знаю я Ваши привычки... – Проворчал Ангел, вслух, впрочем, так ничего и не сказав. – Это только бумаге, знаете ли, всё по барабану - кто и чего на ней пишет! Сколько Вы её, батенька, того – сего, вдоль и поперёк, поставив целью вести человечество к достижению земного Эдема, золотого века, царства любви, истины и Астреи!..
  - В каком смысле Астреи?.. – Опять сконфузился Толстой. – В смысле, Справедливости?
  - В нём. – Кивнул молчаливо Ангел, продолжая говорить. – Или Вы чего другого хотели?..
  - Ну что Вы... – Толстой замахал руками. – Как можно?..
  - По всякому бывает. – Ангел погрозил Толстому пером, словно пальцем. – Знаю я вас, во плоти земной поживших: на уме одно, в чувствах другое, а по бумажке - третье...
  - Я не такой! – Молча закричал Толстой, даже покраснев лицом от желания не попасть в разряд описанных Ангелом существ. – Я...
  - Вы, Вы... – Ангел добродушно ткнул Толстого крылом в бок. – Ишь, скромник какой... Бросьте, батенька, лучше диктуйте!..
  Толстой потупил глаза, вздохнул, дескать – чего там! Вас не переубедишь...
  И стал диктовать продолжение:
  - Строительство Стены не может быть прервано. Те, кто строит её для себе, строят её за счёт других. Тогда построенный фрагмент Стены приводит ко всеобщему непониманию и хаосу. Об этом, например, земной миф о Вавилонской Башне. "И было смешение языков, и всё рухнуло..." Многие возводят вообще Мнимые Стены. Одним это Власть, другим – Гордыня, третьим – Храмы земные... Да мало ли, куда занесёт, если стержня нету! А стержня чаще всего и нету... Да и откуда ему, стержню, быть?.. Ведь эти с позволения сказать...
  - Стоп!.. – Перебил Ангел. – Опять Вас в лирическое отступление тянет...
  Вы уж сдерживайте себя, батенька, ради Бога! А то ведь, не ровен час, лопну, не вместив, где не надо в дороге расплескаю, а это – сами понимаете! – уже совсем другая история...
  - Да я стараюсь! – Толстой сжал кулаки. – Изо всех сил стараюсь...
  - И это правильно. – Ангел покивал. – Только старанием можно достичь блаженства... Давайте дальше.
  - Небесный же Орден Свободных Каменщиков, - Толстой даже язык высунул от напряжения, - допустить этого не может, но и противостоять процессам сиим в силах только через конкретного представителя на Земле. Среди многих кандидатов они отобрали Ёжикова.
  - У кого отобрали? – Молчаливо спросил Ангел.
  - У него самого и отобрали. – Ответил так же молча Толстой.
  И Ангел с Толстым посмотрели друг на друга понимающе.
  - Тогда я полетел... – Сказал Ангел.
  - Но я ещё не закончил... – Робко возразил Толстой.
  - Уж кому – кому, а Вам, батенька, грешно не уметь ставить точки...- Сказал Ангел с укоризной и потянулся.
  – Крылья затекли.. – Пожаловался он. – Ну, что Вам привезти в подарок?...
  Толстой совсем смутился.
  - Ну, я не знаю... Если Вам не трудно...
  - Не трудно. – Сказал Ангел. – Не стесняйтесь!
  - Раковинку морскую. – Попросил Толстой – Только что бы в ней море.
  - Ладно.
  Ангел взмахнул крыльями.
  И вскоре Толстой перестал различать его в доступных сферах.
  18.
  
   - Ангел летит! – Заорал Иванов-13ый. – Крылья белые, глаза голубые, сам на Есенина похож!
   - Это и есть Есенин. – Сказала такая же слегка клюкнутая пивом спутница Иванова-13ого.
   У неё было странное имя Тыквочка.
  - Дура. – Сказал Иванов-13ый. – Он же пил...
  - Ну и что? – Тыквочка даже обиделась за своего любимого поэта.
  - А то!.. – Иванов-13ый назидательно покачался на нетрезвых конечностях. – Пьющих в ангелы не берут!..
  И добавил, вздыхая:
  - Я ведь сам – пьющий писатель.. Поэтому знаю...
  
  19.
  
   Лётчица Бузякина летит.
  - Привет! – Сказал Ангел, как всегда беззвучно.
  - Привет! – Довольно громко махнула крыльями Лётчица Бузякина.
  Она покружилась какое-то время около Ангела, а потом произнесла задумчиво:
  - Что-то Вы сегодня на Есенина похожи...
  - Настроение такое. – Объяснил Ангел.
  - Бывает... – Кивнула крыльями Лётчица Бузякина.
  И они полетели рядом.
  Потом Лётчица Бузякина коснулась случайно бёдрышком Ангела и почувствовала, какой он холодный.
  Лётчица Бузякина отодвинулась в полёте почти рефлекторно, но было уже поздно: настроение Ангела передалось ей вместе с холодом, и Лётчица Бузякина ушла в маленькую мёртвую петлю.
  Ангел видел, как внутри маленькой мёртвой петли Лётчицы Бузякиной возникло из мельчайших воздушных частиц лицо Есенина.
  Так всегда бывает, потому что мельчайшие воздушные частицы очень чувствительны и, непроизвольно заряжаясь от окружающей среды настроением, рисуют соразмерные этому настроению светящиеся картинки.
  А Есенин с укоризной глянул на Лётчицу Бузякину:
  - Да сколько же можно тревожить меня? – Грустно спросил Есенин. – Сколько можно дёргать? Что вам, делать больше нечего? Да и вообще: мне эти ваши мёртвые петли поперёк горла стоят...
  После чего Есенин повернул лицо к Ангелу и даже скривился от негодования:
  - А Вам уж, уважаемый, вообще не по чину меня передразнивать! Что за панибратство? Если Вы, конечно, по заданию меня изобразили, как Посланец и Вестник, тогда ладно... А вот если сами собой, своевольно, без каких-либо на то причин Божьих, то извиняйте!.. Взяли моду! Что у Вас, других прототипов нет? Или матрицы настроений теперь с меня пишут?.. Тогда доплачивайте! Доплачивайте! И грехи отпустите, и срок скостите, и вообще!...
  Лицо Есенина в маленькой мёртвой петле Лётчицы Бузякиной сделалось злым и потеряло свою привлекательность.
  - Фи!.. – Сказала Лётчица Бузякина, - Какой Вы, Сергей Александрович, зануда стали...
  И улетела.
  Да и Ангел задерживаться не стал: просочился сам в себя, да и ускользнул от есенинского ворчания.
  А сам Есенин только засмеялся, когда рядом никого не обнаружил.
  - Ну, вот и славненько! – Воскликнул Сергей Александрович совсем уже другим голосом. – Эко я их!.. А то – достали, ироды!..
  И тут же растаял лицом внутри мёртвой петли, видимо, стихи писать к себе в ссылку небесную отправясь.
  
  20.
  
   Ёжиков строил свою Стену всегда.
   Даже когда про Стену ничего не знал, всё равно её строил.
   Или готовился, набираясь предшествующих строительству Стены навыков и знаний.
   Да и окружающие, сами того порой не подозревая, Ёжикову в подготовке к строительству Стены помогали. То ведёрко с совочком подарят, то книжечку подсунут, то сон навеют... А совочек то не простой! В предках его изначально и Киркомотыга, которой Каин Авеля в землю заховал мётрвенького, подальше от глаз Божьих; и Лопата Всевышнего, которую Он, Всеславный, на посадке Райского Сада использовал; и – даже! – самый исконно первый масонский мастерок, коим сам мастер Адонирам при строительстве Храма Стену клал...
  Да и книжечки, что Ёжикову в чужих шкафах на глаза попадались всё время, так или иначе со строительством Стены связаны оказывались всегда.
  Хотя, какие книжечки со строительством Стены связаны не бывают?
  Только те не бывают, которые человек, к строительству призванный, читать не станет. Ну, не станет, и всё, потому как он к строительству призван, и ни к чему другому душа у него не лежит.
   Таким уж он получился по стечению обстоятельств, соразмерно папе и маме, в ходе природных процессов и в силу расклада планет.
   Как Ёжиков, к примеру.
   А уж про сны Ёжикова и говорить не стоит: сплошь про Стену сны у Ёжикова с самого рождения, сплошь про стену.
  Вот, к примеру, сон, который Ёжикову ниспослали Небесные Мудрецы ещё в трёхдневном возрасте.
  Видел Ёжиков себя, будто бы он живёт себе, как проходная форма существования разумной материи, и выглядит именно как Ёжиков.
  А внутри у него, Ёжикова стало быть, живёт Ши Хуанди, первый император династии Цинь. Тот самый, который приказал сжечь все книги, написанные до него, и повелел построить Великую Китайскую Стену.
  Видел Ёжиков себя, сидящим на троне, в глубокой задумчивости видел Ёжиков себя, на троне сидящим
  А то! Ведь книг-то лишних, которые строительству Стены мешают, понаписано было столько, что потенциальные строители, их отсеивая в поисках чтения своего, совсем уже Стену строить не успевали. Только сидели, только открывали подряд любую книжку, и опять закрывали её же, обнаружив, что она не нужна.
  Поэтому-то Ши Хуанди и повелел сжечь все книги, без разбора, а Стену - Кончай носом хлюпать! Волевым порядком, строго соразмерно графику и плану! - просто строить! -Типа – так надо!...
  Стена получилась Великой.
  Вот только в результате эта Великая Стена не соединила мир, а разъединила его, отгородив целый Китай от всего и вся на свете...
  И трёхдневный от роду Ёжиков сам себе подумал, проснувшись: "Ага! Теперь я понял, как не надо делать в предстоящей мне жизни!.."
  И не делал.
  Соединять - соединял, а вот отгораживать – не отгораживал.
  "Пусть каждый верит тому, что покажется ему согласным с разумом", - как сказал обо всём этом Спиноза, хитренько улыбаясь над своими точёными увеличительными стёклами.
  
  21.
  
   Между прочим, Иванов-13ый показывал как-то Ёжикову старинные круглые очки в металлической оправе, которые папа Иванова-13ого, Иванов-12ый, купил как-то за бутылку водки у обрусевшего потомка богатых европейских евреев.
   Ёжиков самолично видел на правом стекле, внизу, около самого краюшка, мелкую, нацарапанную чем-то острым надпись: "Беня (Барух) С., 1670 год, Нидерланды".
   - Вот тебе, Ёжиков и модус! – Сказал Иванов-13ый, показывая. - Душа его – модус, и сам он – модус, и – модус его задери! – никакого от этих жидо-модусов житья нам, православным, нету!
   - Я на данный момент дзэн-буддист... – Скромно поправил Иванова-13ого Ёжиков. который действительно на тот момент был искренним дзэн-буддистом.
   - Да хоть мудист рерихернутый! – Обиделся Иванов-13ый, пряча. – По мне главное. чтобы русский человек!...
   Тогда ещё Иванов-13ый не знал, что в Ёжикове русской крови нет вовсе, хотя всех других намешано, как после Вавилонского столпотворения.
   Потом, когда Иванов-13ый про это узнал, он навсегда перестал Ёжикову показывать, и ничего больше никогда Ёжикову не показывал совсем.
  
  22.
  
   Толстой сидел и смотрел в никуда перед собой. Он представлял, что это – море.
  Море в воображении Толстого было величественно-великолепным и непреодолимо-сильным.
  Толстому хотелось это величие постичь, это великолепие понять, эту непреодолимость преодолеть, а силу втянуть в себя.
  Вдруг из моря вышел трезвый палестинский рыбак Симон.
  Лицо у трезвого палестинского рыбака Симона было встревоженным. Борода торчала в разные стороны. Глаза косили.
  - Пётр! – Сказал Симон и протянул Толстому руку.
  - Знаю, знаю! – Поспешно ответил Толстой. – Ты Симон и Пётр, на тебе руку, только не приставай...
  - Ты здесь ничего такого не видел? – Спросил Симон, беря руку Толстого.
  - Какого "такого"?.. – Толстой вежливо, но решительно руку отобрал.
  - Ну, чего раньше не было... – Заговорчески сказал Симон.
   - Нет. – Толстой даже обиделся. – Я в своих видениях, слава Богу, хозяин. И ты здесь – не к месту! – Толстой стал грозен. Он встал, нависая над палестинским рыбаком Симоном, которого звали Пётр, всей своей громадой. – Ну, так ответь мне, пришедший незвано, зачем ты здесь?!..
   - Да я так, я ничего... – Симон-Пётр суетливо стал осматривать песок под ногами. – Я просто ключик потерял...
  - Во как!... – Толстой опять сел. – Что же теперь будет?.. Слышь, Пётр!..
  Эй, Симон...
  Но Симон по имени Пётр не слышал. Он с необычайной скоростью полз на четвереньках по песку в сторону горизонта, с необычайной же проворностью просеивая в пальцах песчинки.
  - Ключ ищет... – Прошептал догадливый Толстой. – Только бы нашёл! А то ведь такое будет...
  Настроения представлять себе море у Толстого пропало.
  Но он ещё долго сидел, боясь завершить видение.
  А то вдруг - трезвый палестинский рыбак Симон по имени Пётр потерял ключ именно в нём...
  
  23.
  
   Маленький Ёжиков часто слушал рассказы своей тёти, которая была замужем за хирургом и всё-всё знала о тайнах семейной родословной.
   - И очень многих тогда опять поставили к Стенке... – Говорила тётя время от времени.
   И Ёжиков очень живо представлял себе эту Стенку, к которой опять и опять ставят очень многих их с тётей общих родственников.
   По рассказам тёти выходило, что те, кого к Стенке не поставили, всё время чего-то очень-очень боялись и вообще – жили крайне плохо.
   Поэтому в живом воображении Ёжикова те Ёжиковы, которые попали к Стенке, стояли там чрезвычайно довольные, а когда попадали в его, Ёжикова, живое воображение, начинали махать руками, дескать – привет! Иди к нам! У нас тут Стенка есть...
   И Ёжиков постепенно свыкся с мыслью о том, что есть Стенка, к которой стоит стремится.
  
  24.
  
   Иванов-13ый сидел дома и писал заказанные ему газетой "Славянский базар" (бывшая "Русская речь") к годовщине разгрома татарских захватчиков стихи в развёрнутой форме героической поэмы. Писал Иванов-13ый уже давно, почти две недели, и довольно далеко продвинулся. Оставалось Иванову-13ому до полного завершения поэмы придумать три рифмы к слову "жопа", кроме уже использованных "Европа", "окопа" и "остолопа", а также исправить одно сомнительное место, где во время описания процесса осквернения татарами русской церкви вылезла вдруг откуда не возьмись активная анти масонская пропаганда...
   И тут раздался робкий стук в дверь.
   - Мать-и-мачеху их в перпендикуляр на спиртовом растворе! – взревел Иванов-13ый и, оскальзываясь шлёпанцами по линолеуму. пошёл открывать.
   За дверью стоял давно и сильно пьющий сосед по лестничной клетке.
   Имени его никто не помнил. Поэтому последние лет сорок называли по профессиональному признаку: Плотник.
   Хотя, это могла быть и фамилия.
   Действительно, почему бы у русского человека не быть фамилии Плотник?
   Ну, да это не важно. Важно, что Плотник смотрел на Иванова-13ого такими глазами, какими способны смотреть только византийские святые с иконы не позднее четырнадцатого века.
   Взгляд был чист и гипнотичен.
   - Ну?.. – Мрачно спросил Иванов-13ый. – Чё надо?.. Только учти: денег не дам.
   - Что вы, что вы! Какие деньги... – Плотник протянул вперёд руки, в которых лежало что-то продолговатое и круглое, бережно укрытое чистым полотенцем. – Я к вам со всем уважением, как к писателю, как к классику, так сказать...
   Плотник прижал руки с завёрнутым в полотенце предметом к самому животу Иванова-13ог, и Иванов-13ый почувствовал, как в пупок ему упёрлось что-то острое.
   - Вот! – Дыхнув застарелым перегаром, почти шепотом сказал Плотник. – То самое бревно... Сам я не возьмусь... Руки уже не те... А вы – вы сможете... У вас талант...
   Иванов-13ый брезгливо отстранился.
  - Какое бревно? Ты что, Плотник, с глузу съехал?
  - То самое, уважаемый! То самое!
  Плотник развернул полотенце. Под ним было полено.
  Полено Иванову-13ому сразу не понравилось.
  Во-первых верхняя часть полена весьма напоминала лицо. Только на месте глаз были два плоских коричневых сучка, а на месте носа – один длинный, желтоватый и острый.
  А ещё у полена были явно обозначены руки – ноги, прижатые к туловищу, а между ног явно выпирало то, что придавало полену мужской характер.
  - Ты что от меня, сука, хочешь?.. – Прошипел Иванов-13ый. – Алкаш рубленный! Я тут вкалываю, как папа Карло, ни сна, ни отдыха, пукнуть некогда, а ты мне эту хрень берёзовую в брюхо тычешь! Отвали, а то счас...
  - Уже ухожу... – Заторопился Плотник. – Извините, ради всего святого! Меня уже нет... Только вот ЕГО возьмите...
  - Зачем? – Спросил Иванов-13ый.
  - Но ведь я же от чистого сердца!.. Мне ведь ничего не надо... Хотите. я вам водки дам? У меня есть... Или денег... Только ЕГО возьмите!.. Я с ним вот уже второй день... Ну не могу... А у вас – талант.. Вы моложе... Да и чему я его научу?.. Дураком быть? Два класса и коридор?.. До седых волос - ни семьи ни коровы... А он, может, совсем для другого здесь... Так что – вы и берите...
  Иванов-13ый с интересом посмотрел на Плотника.
  Потом на полено.
  Потом сказал.
  - Где-то я это уже видел.
  После чего отодвинул Плотника от двери, а саму дверь захлопнул.
  И, опять оскальзываясь шлёпанцами по линолеуму, вернулся к своей писанине.
  Плотник постоял какое-то время перед закрытой дверью, потом бережно запеленал полено в полотенце и, сильно сутулясь, пошёл на четвёртый этаж, в квартиру 35, где жил одинокий интеллигентный старичок, в прошлом музыкант, а нынче – никому не нужный полунищий пенсионер.
  
  25.
  
   Ёжиков нашёл на улице ключ.
   Вообще, Ёжиков находил ключи довольно часто.
   При этом Ёжиков всегда отдавал найденные ключи Иванову-13ому, у которого была богатейшая коллекция ключей, которую начал собирать ещё папа Иванова-13ого, Иванов-12ый.
   - Вот... – Сказал Ёжиков, отдавая Иванову-13ому найденный ключ. – Нашёл...
   Иванов-13ый жадно схватил ключ и принялся его рассматривать через огромное увеличивающее стекло.
   - Бороздка внутри... Три зубца... Две канавки по боку... – Иванов-13ый покраснел и вспотел.
  – Ну, это просто праздник какой-то... – Наконец выдохнул Иванов-13ый и поднял кулак с зажатым ключом высоко вверх. – С меня, Ёжиков, бутылка...
  Ёжиков тоже был доволен.
  У него была одна хитрая идея, про которую он никогда никому не рассказывал.
  Ёжиков полагал, что если отдавать все найденные им, Ёжиковым, потерянные ключи Иванову-13ому, то среди них обязательно найдётся ключик, который откроет Иванову-13ому путь к другой жизни.
  Но и это была ещё не вся хитрая идея Ёжикова.
  Стена не имела дверей, ворот и калиток.
  Поэтому самому Ёжикову никакие ключи были не нужны.
  "Тогда, – спрашивал себя Ёжиков, - для чего Небеса постоянно дозволяют мне находить ключи?.."
  И сам отвечал себе: "Да чтобы я отдавал их Иванову-13ому!.."
  И отдавал.
  А Иванов-13ый ключи радостно брал, страстно изучал, скрупулезно пронумеровывал, тщательно описывал и торжественно вешал на коврик. А потом посылал описания в специальный международный орган Коллекционеров Ключей, где прослыл знатоком и был записан латинскими буквами в десятку Первых Ключников мира.
  Хотя, на самом деле, у Иванова-13ого тоже была тайная идея.
  Однажды в пьяном коллапсе Иванов-13ый вместе со своим папой Ивановым-12ым видели одновременно видение в форме плачущего апостола Петра, который потерял доверенные ему ключи.
  С тех пор Иванова-13ого вместе с его папой Ивановым-12ым неудержимо влекло к собирательству ключей.
  Ёжиков, отдав ключ, вышел на лестницу. Навстречу ему с четвёртого этажа спускался старенький музыкант из 35ой квартиры.
  - Здравствуйте. – Сказал Ёжиков.
  Но старичок Ёжикова не заметил. Он почти бежал вниз по лестнице, прижимая к груди старую, но ещё вполне хорошую кожаную куртку.
  - Рублей за двести.... – Бормотал старичок. – Этого вполне хватит на букварь...
  
  26.
  
  Тайный Толстой передал через Ангела Ёжикову:
  "Моё сердце осталось в моих книгах... Ищите его в "Войне и мире", там где стоит дуб и едет, едет, думая о прошедшей жизни, князь Андрей"
  Ёжиков огорчился.
  Он взял "Войну и мир", открыл её наугад, и тут же на его колени выпал засохший дубовый листик. Во время следующей встречи Ёжиков передал Ангелу сердце Толстого со словами:
  - Отдайте его графу! Без сердца тяжело на земле, а уж на Небесах – так невозможно и вовсе...
  
  27.
  
   Иванов-13ый ехал в трамвайчике, сидел на скамеечке и слушал разговорчики.
   Город всегда был полон разговорчиков.
   А как же без разговорчиков? Каждому большому городу нужны разговорчики. Потому что нужна мифология.
  А мифология это и есть разговорчики. Что же ещё, кроме разговорчиков, может сблизить, хотя бы на время, людей, совершенно разорванных, в смысле потерянных, на уровне чего-то общего?
   Вот это общее и есть разговорчики.
   Есть разговорчики страшненькие, есть успокоительные, есть политические, есть любовно-героические, а есть и просто эмоционально выражающие присутствующее на данный момент в городе настроение масс.
   Да мало ли какие есть разговорчики!
   Всё от сочетания говорящих зависит.
   Говорящие ведь обладают природой и чувствами.
   При этом природа выражается в человеколюбии, правилах поведения, доверии, справедливости и уме, а конкретное содержание чувств – в радости, гневе, скорби, страхе, любви и желаниях.
   Вот, собственно, и всё.
   Теперь предположите возможные сочетание природы и чувств в каждом из предполагаемых собеседников, и делайте выводы о типах разговорчиков.
   Чёрте чё получается!
   Едет в трамвайчике не любящий людей, живущий без правил, недоверчивый и лишённый справедливости, но очень умный Иванов-13ый, едет, разговорчики слушает.
  И никому в голову даже не приходит, что сей мрачноликий усатый дядька в неопрятных брюках есть писатель и всё такое прочее, то есть – разговорчики ему - пища, а люди - материал...
   Жуть.
   Ну, да ладно.
   Тем более, что разговорчики в трамвайчике были нынче какие-то для Иванова-13ого не интересные.
   Всё про какого-то мальчика деревянного, который, якобы, в квартире профессора музыки живёт и чудеса обучаемости демонстрирует.
   "Миф о гомункулусе... – Вяло думал Иванов-13ый. – Профессор музыки, извлекший чудесного ребёнка из деревяшки... А-ля Буратино, только в современной обёртке: среди своих недоучек-оболтусов этот профессорский вундеркинд из чурки должен быть абсолютно правильным ребёнком!.. Скукота, прости Господи: ни хрена в этой стране своего не осталось... И всё эти – Львы да Алексеи Толстые, мать их в противоположность! Вольные каменщики, строители умов, мастерок им в частное место!.. Засрали ментальность..."
   Словом, мысли Иванова-13ого перешли в обычное русло его размышлений о судьбах отечества.
   А разговорчик в трамвайчике продолжался.
   Какая-то дама в шляпе сказала:
   - Это мутация. Мы едим слишком много химии! Природа требует возвращения к себе! Вот мальчик и деревянный...
   Трамвайчик на мгновения притих, наслаждаясь всей несуразностью дамской логики.
   Потом некий субъект без каких либо волос на голове и пола в облике визгливо заявил:
  - Ишь, бабы! Им даже мальчик должен быть с деревянным!.. Хоть бы
  детей постеснялись...
  Логики в его страдательно-мужском заявлении было не больше, чем в предыдущем дамском.
  Трамвайчик оценивающе помолчал... Трамвайчик проникся... И...
  И понеслось!
  Через две с половиной секунды трамвайчик перешёл от разговорчика к такому шторму и натиску, что Иванов-13ый был вынужден выйти, прокладывая себе дорогу матом и пиханием.
  Выйдя, Иванов-13ый обнаружил, что не доехал.
  Больше того: стоял Иванов-13ый прямо на остановке "Старая баня", что было не желательно, потому как именно напротив остановки "Старая баня" находился любый сердцу Иванова-13ого пивной бар с аналогичным же названием "Старая баня".
  А Иванову-13ому ну никак сегодня в пивной бар было нельзя! Заказ у него лежал в кармане! Да не просто заказ, а за живые доллары от самого продюсерского-издательского центра "Братан-Таганка" на написание пятидесяти стихотворных текстов к песням раскручиваемой сиим продюсерско-издательским центром популярнейшего коллектива "Гоп-стоп’inq"!..
  Ну как тут можно пить?
  Никак нельзя.
  А что поделаешь?..
  И вот уже Иванов-13ый сам непонятно как стоит у стойки и берёт кружку.
  А мысли его снова возвращаются к привычному монологу о вреде и пользе: "А ведь эти гады опять меня сделали! – Злобно подумал Иванов-13ый, отхлёбывая пиво. – Если бы не разговорчик в трамвайчике про деревянного мальчишку, доехал бы я спокойно до своей остановки... Сидел бы уже дома. писал бы уже тексты... Так нет!.. У, проклятые!.. И ведь мальчишка-то масонский всего лишь победу разума над Богом обозначает, и было это всё уже в виде мифа тысячу раз, так нет! Ловится русский человек на всякую гадость..."
  Так подумал Иванов-13ый и пошёл брать вторую кружку.
  28.
  
   Ёжиков сел поудобней, представил себе, что сейчас будет, радостно улыбнулся и закрыл глаза.
  Когда Ёжиков закрыл глаза, он увидел Стену.
  И Ёжиков стал смотрел на Стену.
   Стена на этот раз была с Гвоздём.
   И Ёжиков, посмотрев на Стену, посмотрел одновременно и на Гвоздь.
   Гвоздь был одновременно как бы частью стены, но и – одновременно же! – чем-то ей как бы чуждым.
   Ёжикову стало не по себе.
   Он разглядел вдруг за торчащим в Стене Гвоздём некое тайное усилие Стены. Словно бы мелкие трещинки на поверхности Стены разглядел, или, скорее, почувствовал Ёжиков.
   "Да, да! – Подумал Ёжиков, мучаясь. – Гвоздь и вправду есть символ, обозначающий страдание..."
   И сразу же внутри Ёжикова возник привычный христианский Крест.
   "Странно, - подумал Ёжиков, - почему это некоторые люди носят на груди изображение мучающегося Бога? Правильнее было бы носить на груди изображение Бога радующегося или Бога прощающего..."
   Едва Ёжиков это подумал, как почувствовал себя ещё хуже.
   Ёжикова кинуло в озноб. У него похолодели руки и замёрзли ноги.
   Это Ёжикову намекнули сверху, что он сморозил глупость.
   "Извините, пожалуйста! – Сказал Ёжиков мысленно. – Я ведь просто хотел подчеркнуть, что у христианства есть великий образ Искупления через Прощение... Мне это как то ближе, знаете ли, чем муки, чем боль..."
  - Не в муках дело! – Ответил Ёжикову появившийся Ангел.
  - А в чём? – Спросил Ёжиков.
  - В том, что у людей короткая память... – Ангел вздохнул. – Вот Вы, Ёжиков, едва увидели Гвоздь, как сразу же забыли о Стене и размышляете теперь только о Гвозде, эту Стену мучающем!
  Ёжиков расстроился.
  Ангел был прав.
  - Видите ли, - Ангел оказался так близко, что Ёжиков ощутил шелест и щекотание перьев, - Гвоздь, как правило, у большинства людей сразу же вызывает из подсознания образ вины. И дело тут, милейший Ёжиков, не в христианстве, а в том, что Гвоздь, извините уж за откровенность, - торчит...
  - Фалический страх? – Спросил догадливый Ёжиков.
  - Да что Вы такое говорите! – Ангел прямо таки затрепетал весь от негодования , - Что я Вам – фрейдист какой-нибудь? При чём здесь страх, да ещё фалический?..
  - Тогда почему "образ вины"? – Спросил переставший быть догадливым Ёжиков.
  - Потому что все мы всегда в чём-то перед кем-то виноваты... – Ответил
  Ангел.
  И Ёжиков понял.
  Стена перед Ёжиковым была на этот раз с Гвоздём и чувствовала себя виноватой.
  Ёжиков видел Стену с Гвоздём и чувствовал себя виноватой перед ними.
  Гвоздь торчал из Стены и это вызывало в нём чувство вины перед Ёжиковым.
  Мир состоял из виноватых.
  Все были равны и виновны одинаково.
  Или – не виновны совсем.
  Причём: даже безвинными они все чувствовали себя не уютно.
  Ангел виновато посмотрел на Ёжикова.
  Ёжиков виновато посмотрел на Ангела.
  - Простите меня! – Сказал Ёжиков. – Но лучше я в другой раз...
  - Что "в другой раз"?.. – Спросил Ангел.
  - Всё в другой раз. – Вздохнул Ёжиков.
  - А Вы уверены, что в "другой раз" будет иначе?.. – Удивился Ангел.
  - Не знаю... – Ёжиков совсем огорчился. – Но я попробую!.. Я очень хочу попробовать!
  - Попробовать что?.. – Ангел явно не понимал Ёжикова.
  - Я попробую не вызывать из подсознания образ вины. – Терпеливо объяснил Ёжиков.
  - А откуда Вы его будете вызывать? – Не менее терпеливо выспрашивал Ангел.
  - Да я вообще не хочу его вызывать! – Ёжиков изо всех сил старался сдержать раздражение.. – Зачем мне его вызывать? Что я – без чувства вины не смогу на Стену с Гвоздём посмотреть?..
  И добавил, взяв себя в руки:
  - Я же не подглядываю, а созерцаю! Да и они ничего такого не делают...
  - Вы это о чём?.. – Ангел совсем запутался.
  А Ёжиков задумался.
  То, что он хотел сказать Ангелу, не укладывалось в слова.
  - Знаете, - сказал Ёжиков, -я хотел бы немного помолчать...
  - А!.. – Ангел обрадовано замахал крыльями, - Извините! Я сразу не
  понял...
   И они замолчали.
   Ёжиков смотрел на Стену.
   Само собой получалось, что Ёжиков одновременно со Стеной смотрел и на Гвоздь.
   Ангел смотрел на Ёжикова.
   Как-то само собой получалось, что Ангел, когда смотрел на Ёжикова, одновременно смотрел и на Гвоздь, и на Стену.
   "Только в молчании нет вины!.." – подумал Ёжиков.
   "Слава Богу! Кажется он понял!.." - подумал Ангел
  
  
  29.
  
   - Гвозди бы делать из этих людей... – Читала маленькому Ёжикову стихи его тётушка, которая была замужем за хирургом и всё-всё знала о тайнах семейной родословной.
   Ёжиков засыпал. и ему снилось, как из людей делают гвозди, и как потом эти гвозди вбивают в Стену.
   - В мире бы не было крепче гвоздей... – Слышал маленький Ёжиков уже во сне.
   И маленький Ёжиков даже во сне понимал: чтобы Стена была крепче, в неё нужно вбивать гвозди, сделанные из самых крепких людей.
  
  30.
  
   Однажды Ёжиков и Иванов-13ый, будучи тогда ещё студентами, угодили на лекцию профессора Ёшкина, посвящённую гомункулусам. Профессор был маленюсенького роста лысый человек с плоским землистого цвета лицом. Говорил он трубным глухим голосом и всё время смотрел прямо перед собой.
  Но тему свою знал прекрасно.
  - О невероятных существах, созданных руками человека, повествует множество легенд и мифов. – Словно бы из-под земли вещал профессор Ёшкин. – Это рассказы о Пигмалионе и Галатее, истории о гомункулусе Парацельса, романы о Франкенштейне и его безымянном детище... - Профессор Ёшкин говорил меланхолично и даже отрешённо. Но вдруг, именно в этом месте, заорал, страшно рыча:
  - Сказки вспомните!.. – Аудитория вздрогнула. – Помощничка они делают!.. Снегурочек лепят!.. Буратино из палена им нужен!.. А выходит – гомункул!.. А всё от безделия!.. От лени всё!.. От лени!..
  Профессор Ёшкин упёрся взглядом в тех, кто сидел прямо перед ним. Это оказались Иванов-13ый и Ёжиков. Взгляд профессора Ёшкина был тяжёлый, как рельса.
  Ёжиков закрыл от испуга глаза и представил, что его здесь нет.
  Иванов-13ый встал по стойке смирно и гаркнул голосом отличника боевой и политической подготовки:
  - Так точно! От лени! Разрешите исполнять?.. – Иванов-13ый преданно смотрел на профессора Ёшкина.
  Профессор Ёшкин, не отводя взгляда от Иванова-13ого, помолчал оценивающе, потом оттаял лицом и пророкотал благосклонно:
  - Не время ещё, юноша!.. Не время...
  Профессор жестом приказал Иванову-13ому садится, и продолжал про гомункулусов:
  - Голем – аналогичный персонаж еврейского фольклора...
  Вот именно это Иванов-13ый воспринял как откровение и приказ одновременно.
  Причём на всю жизнь.
  31.
  
   Лётчица Бузякина зависла своим аэропланом прямо над купающимися в небесном озере молоденькими Душами.
  - Привет, девочки! – помахала перчатками Лётчица Бузякина.
  - Ура!.. – Закричали молоденькие купающиеся Души. – Здравствуйте, тётечка Лётчица Бузякина!..
  И бросились, прямо как были мокрые, целоваться.
  - Ай!.. – Закричала Лётчица Бузякина. - Мокрый какие!.. Кыш, Анимы!.. Вы мне весь аэроплан измочите!..
  Но Души не слушались.
  Они лезли на колени, лизались в лицо, баловались. хватали ручонками рычаги и тросы аэроплана, качались на его матерчатых крыльях, содрали с Лётчицы Бузякиной очки и шлем, залезли за шиворот и щекотали подмышки.
  Лётчица Бузякина, хохоча, ослабла.
  - Совсем заморили... – Устав даже улыбаться, сказала Лётчица Бузякина. -
  А мальчички ваши где? – Спросила она. – Где, девчата, Анимусы ваши? Где эти шаловливые Яни?..
   - Мы купаемся отдельно! – Прокричала одна из молоденьких Душ. – Они вот за той тучкой!..
  - Тогда - брысь!.. – Лётчица Бузякина решительно стряхнула с себя играющих баловниц. – Мне ещё этих оболтусов попроведать надо.
  - Прилетайте к нам ещё, дорогая тетечка Лётчица Бузякина!.. – Наперебой загалдели молоденькие души. – Мы вас любим!..
  - Ладно!.. – Лётчица Бузякина решительно опустила на глаза очки и поддёрнула раструбы перчаток, - Только вы тут без меня не шибко бал’уйтесь!..
  И полетела.
  До места купания Анимусов лететь было совсем недалеко.
  Но Лётчица Бузякина к самому месту купания Анимусов подлетать не стала. Она спряталась вместе с аэропланом за тучкой и выглянула оттуда со всей осторожностью Подглядывающего.
  А что делать? Если Лётчица Бузякина сама по себе система, то никакой другой системы она стерпеть не может.
  Словом, ну никак ей нельзя с Анимусами вот так же...
  В силу определённого устройства.
  Да и Анимусам совсем ни к чему Лётчицу Бузякину лицезреть.
  Потому как задачи развития у Анимусов совсем другие.
  
  32.
  
   Старенький профессор музыки держал на руках ворочающийся свёрточек, пытаясь угомонить, то есть усыпить, того, кто был внутри.
  Старенький профессор музыки напевно рассказывал свёрточку нежным голосом сонную историю и сам раскачивался в такт:
   - Баю-бай, баю-бай! Поскорее засыпай! От юга до Севера росло Дерево, само древнее... И были у Дерева детишки: девчонки, мальчишки... Сколько листиков, столько мальчиков... Сколько веточек, столько девочек... Спи, засыпай, поскорей вырастай...
   Свёрточек засыпал.
  Старенький профессор музыки осторожненько клал свёрточек на диван и шёл к столу. На столе была открытая тетрадь. Профессор снимал одни очки, одевал другие, брал карандаш и писал в тетрадке крупными буквами:
   "Он уснул. Я снова благодарю Небеса за посланную мне возможность... Я снова стал Творцом! Кто будет Он, спелёнатый и спящий в моём жилье?.. Что я смогу дать Ему?.. Жизнь прожита. Ученики состарились. Ученики учеников забыли данное им Право Творить в погоне за богатством и Славой... И я говорю себе сегодня: кто бы ни был Он, я сделаю из Него ЧЕЛОВЕКА!.."
   Профессор откладывал карандаш и шёл к дивану.
   Он наклонялся к свёрточку и поправлял съехавшее одеяльце.
   Свёрточек пах свежим лесом и стружкой.
   Профессор садился рядом с диванчиком на пол и по щекам его текли медленные слёзы.
   Профессор был счастлив.
  
  33.
  
   "Первая Стена – силы Души, "замок света", Небесный Иерусалим. Тень Первой Стены – "чёрный замок", Царство Мёртвых, Преисподняя..." - Передавал через Ангела Ёжикову Тайный Толстой.
   Ёжиков сидел, закрыв глаза. Ёжиков видел перед собой всё то, что передавал ему через Ангела Тайный Толстой.
   К сожалению, Толстой очень торопился.
   Причём, совершенно не понятно: куда торопиться Толстому, который давным-давно стал частью Вечности?
   Да не надо Толстому никуда торопиться, ей Богу!
   Так нет! Гонит, как будто до сих пор у себя в Ясной Поляне сидит, как будто у него впереди сто семь романов не написано, а сто восемь – не закончено...
  Гонит, как живой, а не как Вечный.
  От этой гонки всё то, что видит в это момент Ёжиков, чрезвычайно быстро сменяет кадры.
   И не успел Ёжиков толком увидеть Замок Света, как на месте едва проступившего Небесного Иерусалима уже вылез из ниоткуда Замок Чёрный, страшный, инфернальный, испоганив Ежикову поле зрения всем своим видом.
   - Вы меня извините, - сказал тогда Ёжиков Ангелу, обращаясь, естественно, к Тайному Толстому, - но я вынужден попросить Вас не торопиться! А то – сами посмотрите, что получилось...
   Ангел и Толстой посмотрели. Ангел и Толстой увидели, как от толстовской поспешности во всём появилась мучительная незавершённость.
   - Действительно... – Пробормотал Толстой из неоткуда, страшно удивлённый своим открытием поспешности. – Чего это я тороплюсь?.. Да не стану я больше никуда торопиться!..
   И действительно: как сказал. так и сделал.
   Перестал.
   "Вторая Стена, - начал диктовать Толстой через Ангела, больше никуда не торопясь из принципа, - есть то, что видим и чувствуем, слышим и осязаем. Вторая Стена есть обман. Вторая Стена есть иллюзия человека, считающего, что он – живёт в реальности!.".
  - Стоп. – Вмешался Ангел. – Этого я, извините, передать не могу.
  - Почему? – Удивился никуда больше не торопящийся Толстой.
  - Потому что не соответствует. – Коротко, но твёрдо отвечал Ангел.
  - Не понял... – Сказал Толстой.
  - Потому и не соответствует! – Ответил Ангел.
  - А мне что делать? – Спросил Ёжиков.
  - Вы пока сидите. – Отмахнулся крылом Ангел. – Что у Вас, Стены что ли нет? Смотрите себе на Стену, наслаждайтесь себе Стеной и её лицезрением! А мы с господином Толстым пока разберёмся: с чего это он вдруг, перестав торопиться, начал вместо точных фактов своевольным сочинительством оных заниматься?..
  - Так я же по жизни сочинитель! – Воскликнул Толстой. – Мне же на роду написано: со-чи-няй! Да и не одному мне! Вон, сколько родственников в писателях оказалось! Это ведь генетика!.. Это ведь история рода!.. Это ведь...
  - Ой, да перестаньте Вы, батенька, про эти земные дела! – Ангел был явно раздосадован. – Кому здесь это может быть интересно?.. Вас, извините, выбрали для определённой работы с господином Ёжиковым за Старательность и Раскаянье, а не за какую-то прошлую земную сущность!..
  Ёжикову стало не удобно. Всё-таки Ёжиков привык уважать классиков литературы. И Ёжиков сосредоточился на Стене. И Ёжиков увидел уже знакомый Гвоздь
  - Здравствуйте! – Сказал Ёжиков Гвоздю.
  - Хай Гитлер! – Ответил Гвоздь, сразу же напомнив Ёжикову высоко вздёрнутую в нацистском приветствии руку.
  - Зачем Вы так? – Грустно спросил Ёжиков.
  - А что делать? – Ответил Гвоздь и Ёжиков вдруг понял, что Гвоздь говорит с Ёжиковым на немецком языке, а он, Ёжиков, этот немецкий язык почему-то понимает. – Что делать, если я есть прямой железный гвоздь арийского производства?..
  - Гитлер здесь при чём?.. – Спросил Ёжиков.
  - К слову пришлось... – Ответил Гвоздь.
  - Тогда и вам – Хай!.. – Вздохнул Ёжиков. – Лишь бы все были без войны и здоровы...
  - И то правда... – Согласился Гвоздь.
  И они с пониманием посмотрели друг на друга.
  
  34.
  
   Иванов-13ый пришёл в редакцию газеты "Славянский базар" (бывшая "Русская речь"). У входа его встретил охранник с финским ножом, резиновой дубинкой, пистолетом, автоматом, пулемётом, гранатомётом и табличкой "Серый волк" - "Группа крови А(II)RH+" на груди.
   - Пароль! – Сказал охранник заговорческим голосом и приставил к горлу Иванова-13ого весь свой арсенал.
  - Мать вашу так! – Выпалил Иванов-13ый, до полусмерти испугавшись. - Да свой я!.. Свой!
  - Конечно свой, раз пароль знаешь... – Ответил довольный охранник, убирая оружие. – Слушай отзыв и проходи!
  - Слушаю отзыв и прохожу...- На всякий случай сказал Иванов-13ый.
  - Так вашу мать... – Твёрдо произнёс отзыв охранник.
  И вежливо распахнул перед Ивановым-13ым бронированную дверь.
  Иванов-13ый сразу же пошёл в кабинет главного редактора господина Зырянова.
  - Здравствуйте! – Сказал Иванов-13ый, входя.
  - Шалом! – Ответил в шутку главный редактор господин Зырянов. И захохотал. – Большой Вам, дружочек, мой чисто русский шалом на ниве борьбы с масонством!..
  - Всё шутите?.. – Спросил Иванов-13ый.
  - Всё шучу. – Ответил господин главный редактор Зырянов.
  - А вот они – не шутят... – И мрачный Иванов-13ый поведал господину главному редактору Зырянову услышанный в трамвайчике разговорчик про деревянного мальчика.
  - У нас в городе?.. – Голос господина главного редактора стал свинцовым. – Да об этом же надо немедленно писать!.. – Главный редактор показал перстом на Иванова-13ого. – И писать об этом должны именно Вы!..
  Иванов-13-ый изо всех сил замотал головой.
  - Я не могу! Вы же сами знаете, Артём Артёмыч, у меня пятьдесят стихотворных текстов для песен центру "Братан-Таганка" не сделаны! Я же не разорвусь! Они же нас всех, если я не напишу, в пять минут на "славянскую" колбасу пустят...
  Главный редактор господин Зырянов вздохнул.
  - М-да... – Сказал господин главный редактор. – Это вы верно сказали... Причём хорошо ещё, если на "Славянскую"! – Главный редактор опять вздохнул. – Вон, редакция журнала "Страна Сибирская" с романом из жизни ихнего пахан-директора лажанулась... Так они, любезный господин Иванов-13ый, всю редакцию на "Еврейские пикантные сосиски" перемололи...
  Главный редактор господин Зырянов широко перекрестился.
  - Какого теперь их славянским душам, прости Господи!..
  А потом, помолчав, добавил:
  - Ладно!.. Тогда писать не будем... Я просто нашему охраннику поручу, и всё... Он сделает. Его кое где как раз этому хор-рошо обучили!..
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"