Вот что до меня конкретно - командировки я не люблю, уклоняюсь, можно даже сказать - избегаю. Есть тому причины, личного плана, ну и вообще... Хотя до категорической, принципиальной формы отказа дело, конечно же, не доходит: я человек маленький, подчинённый, скажут: а ну-ка! - и пожалуйста, приходится ехать. Но внутреннее, личное отношение к этому вопросу иметь мне никто запретить не может, вот я имею и ни от кого не скрываю... ну разве что только от непосредственного начальства. Тут наша социалистическая конституция - это я в смысле личного отношения - на страже моих интересов твёрдо стоит.
При этом - спорить не стану - имеются у командировок привлекательные, так сказать, аспекты: романтическая немного грусть-печаль от расставания с близкими, пусть и на короткий срок (я-то лично только с мамой расстаюсь, других близких нет пока), потом как-бы неурядицы и тяготы всякие в пути, вселяющие тревогу, типа билетов не достать на поезд или, напротив, ехать на третьей полке, страшновато с точки зрения высоты возможного падения. Что обворуют, опять же, вероятность не исключается. Перечисленное вроде как в минус, но парадоксальным образом, при его преодолении, поднимает самооценку, укрепляет веру в себя, в пусть и невеликие, но собственные силы - а ведь это важно для мужского здоровья!
Кроме того, случаются в командировках встречи с разными людьми, необычными или просто, как бы это сказать, интересными... даже если и в трезвом состоянии; короче, возможны приключения. И это вызывает беспокойство, душевное волнение и порядком разнообразит жизнь неожиданностями. Окунаешься, так сказать, в море людское с непривычной атмосферой, ветер странствий и прочие подобные глупости... Вроде как минус на минус, и в итоге должен уже плюс выходить?
Ан нет, минусы преобладают, конечно. Происходит разрыв привычного течения жизни, а это уж непременный стресс. Появляется масса мелких неприятных вопросов типа: что с собой брать и в чём это везти, а что если то, а что если это, а как там, а вдруг... и всё такое прочее, что изнуряет нервную систему и портит настроение. К тому же с точки зрения эффективности командировок для народного хозяйства очень большие сомнения имеются: деньги тратятся немалые, а результат порой нулевой. Или вообще отрицательный.
Нет, понятно, что есть ситуации, когда командировки оправданы и, может быть, даже необходимы. На космодром, например - ракету ведь из центра города не запустишь. И нефть там не добудешь, и угля не нароешь. Или вот артисты эстрады - разве могут они себе безбедную жизнь обеспечить, выступая постоянно на одном месте с одним и тем же номером или распевая полжизни две-три разученные в молодые годы ещё песни? Им-то для целей комфортного проживания непременно требуется охват, просторы родины от Москвы до самых, как поётся, до окраин. Это и дураку понятно, а я вроде не дурак, так мне кажется.
Так что сейчас я речь веду о рядовых сотрудниках заурядных предприятий и организаций, вроде нас с вами. Их в командировки направляют для обсуждения текущих вопросов, которые вполне можно решить, послав письмо или по телефону поговорив. Да, почтой не быстро, а телефонная связь пока ещё не очень качественно передаёт оттенки мысли, среди шумов на линии порой и теряется нить разговора. Личная встреча отмеченных недостатков лишена, но какой ценой это достаётся - сотрудник минимум на неделю выбывает из рабочего процесса, а то и на две, а случается - и на месяц!
Вот, к примеру сказать, командировали в прошлом году Славку Милютина в Омск, через три дня получаем от него телеграмму: "На место прибыл зпт приступил к озеленению города". Что, как, почему озеленение? - 15 суток он там, оказывается, схлопотал, вот и озеленяет. По возвращению объяснял так: есть-то надо же где-то, не дома ведь, вечером пришлось пойти в ресторан, ну а там всё по местному, по-сибирски, своеобразный выбор блюд, необычный вкус и цвет, возникла потребность поговорить с работниками общепита, обсудить... Консенсуса не достигли, вопрос стал ребром - это он про ушиб ребра официанта так отзывался, но хорошо уж, что не сломал, а то вместо озеленения получил бы лесоповал.
И это не единичный случай, не хочу сказать, что массовое явление, но случай не единичный, вот вам, пожалуйста, другой примерчик: уже в этом году из цеха парня одного - не знаю даже его фамилии, простой работяга - послали в командировку срочно отвезти агрегат, небольшой. Специальный фанерный ящичек для агрегата разработали, декорировали дерматином, получилось совсем как чемодан. Резон-то какой для командировки: если обычным способом отправлять - две-три недели пройдёт груз, а так он через три дня на месте окажется, то есть до конца месяца, и, значит, цех план перевыполняет, премия получается! Паренёк уехал, утром следующего дня звоночек: плачет командировочный, потерял агрегат! Как, что случилось, это ж скандал страшной силы! Объясняет, что поздно вечером, уже при посадке на поезд дальнего следования в районном центре, находился он в нервном истощении от переживаний и усталости, да ещё под грузом ответственности, отчего растерялся и просто забыл про этот фанерный чемоданчик, не успел ещё с ним свыкнуться и сродниться.
С пареньком-то всё понятно, вырвался он из-под плотной опеки жены и тёщи, и расправил крылья в привокзальном ресторане, с постоянными посетительницами стал налаживать связи. Его достаточно вернуть в лоно семьи, и своё он получит, даже опасение есть, что наказание может стать неадекватным, то есть возможен чрезмерный перебор. А вот как с агрегатом быть? - вещь ведь дорогая и даже в некоторой степени секретная, может попасть во враждебные руки! Конечно, надо недюжинной фантазией обладать, предполагая, что в районном нашем городке обосновались агенты ЦРУ или там Моссада, но агрегата-то нет! Дамы из ресторана мамой клянутся, что ничего не брали, швейцар крест целует, начальник ресторанный перед портретом Ильича божится, что не было никакого фанерно-дерматинового чемодана на их ведомственной территории.
Но заводской первый отдел переходит на трёхсменную работу, а секретарь парткома ложится в больницу, так, на всякий случай, для профилактики и подальше от греха. Четыре дня всех лихорадит, а на пятый приезжает участковый из посёлка, через который следует пригородный автобус - на нём наш командировочный до вокзала добирался. Он, оказывается, ещё там, в посёлке начал внезапно обретённую свободу праздновать: пока водитель в столовке обедал, вышел с чемоданом прогуляться - потому как строго сказано было, чтоб агрегат из рук не выпускал - а на обратном пути из сельповского магазина в автобус рук для чемодана уже не хватило: в одной было чего выпить, а в другой - чем закусить. Свой-то чемодан с вещами у него в автобусе оставался, а про чемодан фанерный паренёк даже и не вспомнил, оставил у прилавка, где местные жители его обнаружили, вскрыли и долго обсуждали, как агрегат наш в их сельском хозяйстве можно применить. Ничего не придумали и сдали участковому, а тот, пользуясь увиденным в кино дедуктивным методом исключения, добрался до нашего завода. За что получил поощрение по службе, а от заводской администрации премию в виде часов Полёт. Вот они какие, командировочки...
И в моём личном опыте тоже скопилось, несмотря ещё на относительно молодой производственный возраст, немало негатива и чернухи, связанных со служебными поездками на казённые деньги. Вот извольте, первая моя командировка, первый мой блин комом на заре, так сказать, трудовой юности: послали нас с Шамшиевым в Вильнюс, только приехали - бац, умер Брежнев! Нет, он не в Вильнюсе, конечно, умер, в Москве, кажется, но именно в день нашего появления в Вильнюсе. А мы рано приехали, часов в шесть, темно ещё, и ничего об этом не знали. Решили до гостиницы пешком добраться, от вокзала вроде недалеко. Решал-то, конечно, всё Шамшиев, он за главного был, у меня же первая командировка, зелёный ещё совсем специалист, только-только институт закончил, наш местный, молока и сыра. Идём, а я по сторонам зыркаю и удивляюсь: слишком уж всё чистенько, аккуратно, прибрано - неприятно даже! Домишки на улице мелкие, захудалые, задрипанные какие-то, у нас про такие никто бы и вспомнить не почесался, а тут ухоженные стоят, заботу о них проявляют, типа национальное достояние...
И в гостинице администратор не мымра невыспавшаяся за стойкой, а аккуратная такая женщина, почти дама, всё у неё на месте, всё к лицу, и это сразу как-то настраивает на деловой лад. При этом и ведёт она себя как европеоид, гуманист - не старается показать, что она вообще-то по карме актрисой великой должна была стать, или женщиной-учёным, или даже директором дома моделей, а то, что она здесь - так это, так, гримаса судьбы. Нет, держит себя литовка дружелюбно, своей работой довольна, улыбкой приятной ласкает - а это, надо сказать, тонус мышечный повышает сильно! Замечательная эта черта у местных женщин!
В номере я радио включил - грустная музыка пошла, такая вот, лирическая одним словом. Радиоточка трёхканальная, современная, но по всем каналам одни симфонии. И пока мы туалет осматривали и опробовали, чемоданы разбирали, халявного чайку перехватили из пакетиков - тот же лирический настрой сохранялся. Прервутся на минутку, пощебечут по-своему, по-литовски - и опять неувядаемая классика. Я даже сказал Шамшиеву:
- Меланхолический какой-то у них репертуар! Не созвучный развитому социализму. Где та песня, которая строить и жить помогает?
- А чего ты хочешь - прибалты. Они же себя за европейцев выдают, вот и стараются марку держать, особенно перед нами, мужиками кондовыми. Культура! Хотя и тоска.
Тут мы из номера вышли, а когда ключ сдавали, администратор нам опять улыбнулась, причём индивидуально каждому, но не интимно, конечно, а так, для повышения производительности труда. Рассвело, народу уже порядочно на улицах, и что интересно, все в плащах, платках и беретах, в беретах, понятно, мужики. Поголовно они все в беретах, даже маленький какой литовец - и тот в плаще и берете. Без беретов только, мы, командировочные, и, может быть, здешние русские; позже я узнал, что поляки местные и украинцы беретов тоже не носят, чураются. А мне лично берет как головной убор приглянулся, я даже купил потом один такой на память. Пробовал его и у нас носить, но отчего-то не пошёл он в нашем городке, не прижился...
Ну вот, идём мы, и вдруг один мужик нас по-русски зовёт, с другой стороны улицы, меня в основном, потому что Шамшиева он не знает. Он хоть и в берете, но я его сразу узнал - Стелингис ему фамилия, когда он к нам на завод в командировку приезжал, я с ним полвечера по местным гостиницам ходил. Пристроить его на ночь пытался, но так ничего и не получилось, нет мест и всё тут; разместили тогда этого Стеленгиса на две ночи в доме культуры, в гримёрке, где приезжие артистки перед выходом на сцену прыщи и морщины замазывают, желая перед народом покрасоваться. Вот он с нами прямо на улице и поделился трагической вестью, услышанной, кстати, от Голоса Америки; у них, в Вильнюсе, это второй после центрального радио и телевидения информационный ресурс по значимости.
Расстроились мы, понятно, сильно, что тут говорить - у нас же по случаю приезда намечалась в гостинице дружеская встреча с представителями местной технической интеллигенции, которая при возникших обстоятельствах могла накрыться медным тазом. Ну и Леонида Ильича жалко, конечно, светлый был человек, никого до смерти не обидел. Но при встрече литовцы, даром что тормоза прибалтийские, нас успокоили, мол всё в силе. На трагическое событие, постигшее партию и весь народ, мы, разумеется, не можем не отреагировать, поэтому встреча переносится из гостиницы на рабочее место, в институтскую лабораторию, вы как? И все вздохнули с облегчением.
Однако, как частенько бывает при резкой смене обстоятельств, вышла неувязочка. После встречи по второму классу - пили спирт не медицинский, а гидролизный, но по народному рецепту с местными ягодными сиропами, получалось как ликёр - принимающая сторона, расчувствовавшись, поехала нас провожать до гостиницы, потом провожали до номера, ну а потом кто-то сбегал в магазин... В итоге приперся дежурный по этажу в галстуке и стал нам угрожать: и депортацией из гостиницы, и сообщением по месту работы, и неприятностями по партийной линии за то, что мы мол оскверняем память. Но мы-то - вот честно! - ничего не оскверняли, и неоднократно пили за здоро.. о, ну то есть за упокой дорогого Ильича. И вот тут местные литовцы, что с нами были, на удивление нас выручили, защитили от административного произвола и партийного контроля: потолковали с этим цербером по своему, по-литовски, ну то есть проявили пролетарскую солидарность. И инцидент был исчерпан, а так могли бы возникнуть осложнения, времена были сами понимаете какие... недружественные.
Да, кстати, вот ещё одна причина командировки не любить - большая алкогольная нагрузка на душу населения, возникающая при поездках по служебной надобности. Развёрнутой статистики по этому вопросу я в руках не держал, но вот однажды к нам на завод приезжал, в командировку опять же, один учёный, специалист по научной организации труда. Прямо настоящий учёный в данной области, доктор каких-то соответствующих наук. И рассказал он такую историю из своей творческой биографии: несколько лет назад проводилось у них что-то вроде собрания, слёта, если по-пионерски, а по-ихнему - школа по этой самой организации научной. А проходило мероприятие не совсем обычным образом - на корабле, который в другое время туристов катает! Специально арендованный такой прогулочный кораблик, значит, плывёт по Волге, до Волгограда, кажется, и обратно, а они всю дорогу обсуждают и решают под плеск волны свои научно-организационные проблемы. Почему на корабле - не знаю, он не сказал, а мне судить трудно, может, думается лучше на речном просторе с ветерком, или чтоб не разбегались никуда учёные с заседаний, по бабам там или по ресторанам. Не в том дело - в конце рейса помощник капитана, ответственный за снабжение, признался этому учёному, что был поставлен рекорд: никогда ещё за одну поездку не было выпито столько алкогольных напитков, ну то есть водки, коньяка и вина, пиво в таких подсчётах во внимание не принимается. Причём это только по линии корабельных буфетов и ресторана, а ведь каждый наверняка с собой в порядке личной инициативы ещё пару пузырей прихватил, чтоб быть независимым в принятии решений... Подумать только, какой ущерб здоровью от этих командировок!
Или вот снова аргумент на ту же мельницу из собственной жизни: довелось мне однажды присутствовать на конференции по системам контроля доступа, в Звенигороде она проходила, под Москвой. Если честно - так себе конференция, осенью было дело, в доме отдыха, доклады всякие читали - я не вникал - а по вечерам возлияния и настольные игры, карты в основном, понятное дело, изредка в домино; интеллигенция в шахматишки резалась, но по уровню потребления напитков соответствовала, не сачковала. В нашей делегации четверо было участников: руководитель Просов с соседнего завода, из службы охраны, Монастырский Петя с нашего первого отдела, Евдокия Фёдоровна из канцелярии и зачем-то я. У Евдокии - её все наша Дуня звали - было спецзадание: она вообще ничего не посещала, а прям с утра отбывала в Москву и весь день там проводила в магазинах, выполняла поручения заводского руководства. Когда уезжали, у нас у каждого было по два чемодана: один свой, а другой от Дуни, с дефицитом.
Так вот, со мной на этой конференции в первый же день случилось жуткое несчастье, дамы в таких случаях говорят - залёт. После заселения и состоявшегося затем товарищеского ужина с тостами за успешное проведение (во, блин, накаркали!), мои коллеги и другие участники предавались интеллектуальным забавам типа буры, козла, а некоторые, с повышенным айкью, даже расписывали пулечку, разумеется под водку или коньячок, согласно индивидуальному бюджету. Я же, утомившись и всем пресытившись, от коллектива оторвался и решил побродить по фойе большого зала, где было расставлено много стендов с информацией о последних достижениях и прорывах в сфере того, что в народе называют вертушками. Тут-то я и попал в лапы милого - как мне ошибочно показалась вначале, а на самом-то деле скверного и гадкого - дядечки с седой бородкой и в очках: он приветствовал моё внимание к интереснейшей, по его словам, теме, сыпал цифрами и примерами, привлекал внимание к схемам, картинкам и графикам, а когда я совсем разомлел и расслабился, заполучил моё согласие поработать на утреннем заседании за слайд-проектором, ассистируя докладчикам. Я, лопух, не придав значения просьбе, легкомысленно согласился.
Наутро, встав с тяжёлой головой, я и думать забыл об этом маленьком, но ответственном поручении, однако дядечка, теперь почему-то решительный и суровый, меня разыскал, напомнил в ультимативной форме о вчерашнем обещании и усадил за слайд-проектор. Двигая слайдики, я наблюдал за залом. Терпения у участников хватило на два выступления. Потом началась болтовня между соседями, хождение по проходам, чем дальше, тем больше, а к обеду зал заседаний стал напоминать зал ожидания на большом ж/д вокзале, по которому во всех направлениях хаотично передвигаются в поисках буфета транзитные пассажиры, или крытый рынок перед праздником. Дождавшись обеда, я выпорхнул из зала и сначала побродил по коридорам и лестницам, восстанавливаясь от гиподинамии и неестественной концентрации, а потом покушал - без большого, надо сказать, аппетита: еда была ещё чуднее, чем у нас в рабочей столовке. Вторую часть дня я решил позволить организму, испытавшему слайд-шок, провести в кровати за чтением книги нейтрального содержания, не имевшего отношения к теме конференции. Однако противный дядька и тут меня настиг! Не помню в деталях, как он на меня воздействовал - скорее всего, это была какая-то малоизученная форма гипноза - но в итоге я встал и пошёл за ним на свою голгофу, к слайд-проектору и отсидел там всё вечернее заседание, гоняя слайдики.
Вечером я упал в ноги к Просову, нашему руководителю, с просьбой снять с меня слайдовское заклятие. Он сперва запаниковал, забеспокоился за моё ментальное здоровье в смысле белочки - уж слишком эмоционально и ярко я всё излагал, с душевным надрывом - но осознав масштаб проблемы, рассмеялся, посоветовал не волноваться из-за всякой хрени и утешил, сказав, что утром всё порешает, что мол вопрос этот для него как два пальца... Ночь я спал спокойно, а утром даже полноценно позавтракал. Тем чудовищнее было потрясение от слов Просова, когда он, отозвав меня в травмобезопасное в плане возможной истерики место и попросив предварительно присесть, с плохо скрываемой дрожью в голосе сообщил, что ничего сделать невозможно, у него, по крайней мере, не получилось. Смотреть на этого большого и сильного человека, путавшегося в словах и суетливо оправдывающегося, было тяжело...
Отработав за слайд-проектором до обеда, я, видимо уже не вполне адекватно воспринимая действительность, попытался не упросить или там умолить призывами к справедливости и гуманизму - смешно было на это рассчитывать! - а подкупить поймавшего меня в сети демона. С усмешкой глядя на две двадцатипятирублёвки, трепетавшие в моей позорно трясущейся руке - больше денег у меня не было, вот честно! - он, играя в жестокую игру, заявил, что готов отпустить меня, если я сам найду кого-нибудь, кто добровольно согласится работать со слайд-проектором оставшиеся дни. Тут я понял - это конец! В те времена в районной глуши или где-то в национальных окраинах ещё можно было найти пару-тройку человек, готовых добровольно отдать жизнь за победу коммунизма на планете Земля, но чтоб найти человека, согласного по собственной воле три дня сидеть за слайд-проектором и передвигать слайды - не было такого человека в нашей стране! О, я был обречён страдать за грехи собравшихся на эту конференцию участников и оказался прикован к слайд-проектору как Прометей к скале!
Так и провёл я оставшиеся дни, в грусти и унынии наблюдая из своей слайд-проекторской темницы пышное цветение конференцевской жизни во всех её неординарных проявлениях. Участники свободно перемещались по залу и за его пределами, мало обращая внимания на выступавших - да те и не были в претензии! - разговаривали в полголоса, а то и в полный голос, шутили, хохотали и успокаивались на несколько минут только после строгих окликов председателя. Мне же приходилось вкалывать как чиновнику на карьере. Несколько раз я допускал оплошности: ставил слайды не в том порядке, или вверх ногами, или их заклинивало в середине выступления докладчика, что вызывало смешки, но в общем-то мало кого занимало и тревожило. Делал я это не со зла или там в знак протеста, а просто от общего упадка сил, моральной и физической деградации.
Даже вечера не приносили утешения: осознание того, что завтра мне опять предстоит сидеть за проклятым проектором, не позволяло душе и телу расслабиться и веселиться, я был мрачным изгоем в шумных беззаботных компаниях беспечных командированных. Те, кто знал о наложенной на меня слайд-проекторской печати, избегали со мной заговаривать и вообще старались обходить стороной, будто инфицированного, отчего я много гулял в стылых осенних сумерках по плохо освещённой территории дома отдыха, размышляя о жизни, о судьбе и о своём месте в мироздании.
Однако всё земное имеет свой срок, закончилось и моё злоключение. Полностью я пришёл в себя и обрёл утраченную было радость бытия только в купе отходящего от Казанского вокзала поезда Москва-Барнаул, закусывая первые пятьдесят грамм Сибирской дефицитным балычком, добытым нашей Дуней в её многодневной атаке на советскую торговлю.
Грустно, да? Нет, не люблю я командировки! А вот ещё одна история, недавняя, с открытым пока что концом. Как-то утром, но после второго чая уже, Клубукова мне шепнула:
- Ну, Николай, в командировку тебя Сумбурский отправляет!
- Вот чёрт, опять! - подумал я про себя. Эх, не по душе мне эти командировки!
- А куда?
- Не сказал конкретно, в общем рассуждал. Говорит, засиделся наш Стычкин-затычкин на одном месте, не развивается, как специалист не растёт. Надо, мол, ему встряхнуться, послать надо его куда подальше, чтоб горизонты свои расширял. Вот и всё пока. Как детали появятся, я тебя проинформирую. А с тебя конфетка!
Ну, это ещё как сказать. Не в смысле конфетки, а в смысле командировки, конечно. Это может он так свои эмоции выражает в отношении меня. Не нравлюсь я Сумбурскому, и ничего уже с этим не поделаешь. Вон Юрка Коновалов нравится, он нахрапистый и исполнительный, Евгений Иванович нравится - он хоть и коротышка, но умеет вызвать к себе уважение. Клубукова наша тоже нравится, ну это понятно - хотя, кстати, и непонятно: моя бы воля, её, с учётом комплекции и развитости отдельных форм, в мини-юбке через проходную не пропускали бы, к чему заводской народ эмоционально травмировать, у него жизнь и так непростая. А я вот Сумбуру не нравлюсь, хотя и стараюсь, вроде бы. Однако, может и в командировку зашлёт, не в первой. И я стал ждать.
Ждать недолго пришлось, пары дней не прошло. Подходит ко мне Леночка, Клубукова то есть, как бы официально уже, и сразу в лоб прям как по лбу:
- Ну, Николай, приготовил конфетку? Иди, Сумбурский тебя требует для беседы по тому самому поводу. Допрыгался мальчик...
Я тут выразился нелицеприятно сгоряча - за что Ленка меня дыроколом огрела в воспитательных целях - и побрёл на толчок.
Толчок - это так у нас кабинет Сумбурского называют, эвфемизм, если выразиться по-научному. Давным-давно - я вот не застал - как по лестнице поднимешься, перед приёмной было два туалета, мужской и женский, чтоб, наверное, облегчиться мог сотрудник, прежде чем пред директорские светлые очи явиться, чтоб не оконфузиться ежели чего - директор в ту пору сердитым мужчиной считался. Но время шло, число начальников росло, кабинетов им стало не хватать, а нрав директора смягчался, стал он больше не производством интересоваться, а женской частью трудового коллектива, не без взаимности, надо признать. Может, правда, и нервы у сотрудников стали покрепче, короче говоря, сочли, что потребность в этих архитектурных излишествах отпала, и оба туалета трансформировали в кабинеты: один для главного экономиста Вали Пановой, его уборной стали звать, а второй - для Сумбурского, он получил имя толчок. Имеет хождение, правда, альтернативное мнение, будто бы не из-за предшествовавшего туалета его толчком зовут, а из-за того, что воду там толкут в ступе, то бишь из-за пустых, бессмысленных разговоров, но массы не позволили этой идее собой овладеть; сам я думаю, что истина, как обычно, посерёдке где-то. Кабинет - толчок то есть - кстати, неплохой получился, и не подумаешь, что когда-то в нём нужду справляли. Болтают, будто попахивает там временами, ну сами понимаете чем, но я кабинет этот посещал нечасто, не замечал.
Сумбурский, как всегда, был в рубашке с галстуком, пиджак свой на спинке стула разместил.
- Здравствуйте, Анатолий Аполлонович, вызывали?
- Проходи, Коля, присаживайся. Не вызывал, а пригласил для разговора.
Сесть-то некуда было: сам Сумбурский расположился в кресле на колёсиках, а на спинке стула для посетителей висел, как уже сказано было, его дорогой пиджак, иностранный, с блеском. Я остался стоять, впрочем, фишку эту про пиджак я уже знал, не впервой, но Сумбурский реакцию мою отметил, однако вид сделал, будто стоять - это мой свободный выбор.
- Так вот, Коля, решили мы тебя направить в командировку, встряхнуться тебе надо, что-то засиделся ты на одном месте.
- Анатолий Аполлонович, так я ж недавно только из командировки приехал!
- Это когда же недавно?
- Да в прошлом месяце...
- О, видишь - целый месяц прошёл, а ты ничего нового не узнал, с новыми людьми не встретился, новыми идеями не заразился! То есть не подхватил новых идей... не проникли они в тебя, точнее говоря! А ведь время-то сейчас какое, Коля, замечательное же в настоящий момент время: борьба идёт нашего, прогрессивного и ихнего, отжившего! Так вот надо пользоваться этим, развиваться, обогащать себя и других! Это я в переносном, конечно, смысле, духовно обогащаться, нравственно. А командировка какая прекрасная у тебя будет, Коля, в такую ты никогда ещё не ездил! Знаешь куда?
- В Верхнюю Пышму, что ли?
- Хм, в Пышму, какую Пышму, при чём тут вообще Пышма... Нет, Коля, не в Пышму. В Германию!
Вот тут я прям обомлел, еле на ногах устоял! Иное, конечно, словечко надо было употребить, обомлел - это я так, для приличия. Кто другой мог бы подумать, что он шутит, но Сумбурский никогда не шутил, я его со стороны юмора изучил досконально. Промелькнула мысль про старые времена и туалеты для подготовки - а ведь не лишняя вещь-то была ... Но справился я с собой, удержал, так сказать, равновесие, спросил:
- А зачем в Германию-то, Анатолий Аполлонович?!
- Долго рассказывать. Но ты не бойся, Николай, не шпионом нашим работать - вон ведь как побледнел... Для налаживания взаимовыгодного делового сотрудничества.
- Анатолий Аполлонович, а как же я там? В смысле - как налаживать буду? Я ж языка немецкого не знаю. Я вообще никаких языков не знаю! Кроме русского...
- Ну это ты, допустим, врёшь - вот в анкете у тебя (он ткнул пальцем в лежащий на столе документ) написано: читаю по-немецки и перевожу со словарём. Словарик мы тебе достанем, в библиотеке заводской выдадим, карманный. Ты в нашей библиотеке записан?
- Нет пока.
- Вот давай тогда дуй в библиотеку, записывайся. Это первое задание будет.
- Анатолий Аполлонович, в анкете я про немецкий так написал, для округлости формы, чтоб с дипломом противоречий не было. В дипломе у меня же есть немецкий, четвёрка по нему. На самом-то деле мы его не проходили, преподавательница в декрете постоянно была. У нас немецкий практическими занятиями заменяли, по машинному доению...
Сумбурский было задумался, но недолго, подолгу у него не получалось.
- Так ты ж не один едешь! Двое же вас будет: Сазонов и ты. Или ты и Сазонов? Ну, это мы позже решим, ты, главное, готовься, вот прямо сейчас начинай. Пару недель вам паспорта заграничные прооформляют, визу ещё какую-то надо, а как ехать - я тебя вызову... Ну ладно, пока, про словарик не забудь!
- Анатолий Аполлонович, что пока, какое пока может быть! Сазонов тоже немецкого не знает! Он хоть и переводчиком числится, но только немного английский знает и французский, что ещё не забыл со школьной поры, в школе он его проходил!
Но Сумбурский меня уже не слушал, он что-то писал, а свободной рукой махал мне - отваливай мол, отваливай...
Ну, и куда мне было идти? - к Сазонову я пошёл, начальнику Бюро переводов. Дверь была закрыта, но я знал, что он, скорее всего, там, надо только правильно постучать. Приоткрыв дверь, Сазонов оглядел меня, и, посторонившись, сказал: - А, привет, проходи. Гена был подшофе, впрочем, другим я его никогда и не видел; кабинетик у него был маленький, но с приятным интерьером - душа отдыхала...
- Чего тебе? - начал Гена без экивоков, хотя знакомы мы были шапочно, не уверен даже, что он помнил, как меня зовут. Я решил, что надо быть на одной волне.
- Ты слышал, что нас в Германию посылают?
- Так это тебя Сумбур выбрал? Ну что ж, я очень рад! Примем по капельке?
- Погоди, Ген. Хочу тебе сказать, что я немецкого не знаю, вообще ноль!
- Подумаешь, удивил, я тоже его не знаю. Могу сказать - мы же сейчас в одной команде? - что и в английском я не силён, так, наблатыкался по жизни. Французский вот помню, со школы ещё.
- Ну и как же мы?
- А что? Если что-то вдруг принципиальное - девчонки помогут. И он махнул рукой в сторону комнаты, где сидели три - сейчас-то две, одна, как обычно, временно была в декрете - сотрудницы Бюро.
- Гена, там девчонок не будет, мы вдвоём едем!
- Где там?
- В Германии, Гена! В Германии.
- А, ты вот о чём... Почему, кстати, в Германии?
- Так Сумбурский сказал...
- Да нет, ты чего, - и у меня отлегло от сердца, и стало легче дышать, но, как оказалось, лишь на мгновение. - Сумбур услышал, что по-немецки, и решил - в Германию. Нет, конечно, в Австрию же!
- Ну, знаешь, Гена, хрен редьки не слаще.
- Да зря ты так, Австрия - прекрасная страна, я был там два раза! А вот в Германии не был... И вообще, давай присядем, наконец. Ты чего такой нервный?
- Боюсь, Гена.
- Боишься? А чего? Фашистов недобитых?
- Проблем, связанных с незнанием языка!
- А какие могут быть проблемы, связанные... с незнанием..?
- Могу для примера рассказать одну историю из собственной жизни.
- Трогательную? Я трогательные люблю.
- Трогательная. А могла бы стать трагической.
К этому времени Гена уже нацедил две рюмки коньяка Кавказ, мы опрокинули, заценили, помолчали и я изложил ему свою трогательно-тревожную быль.
- Был у меня в жизни период, прибалтийским его можно назвать, в Вильнюс я тогда часто ездил в командировки, и вот однажды возникла там на месте необходимость смотаться на день в Каунас, это, как мне объяснили, часа полтора на электричке. Спланировал я так: вечером на электричке выезжаю в Каунас, там ночую, делаю дела, посещаю местный какой-то знаменитый музей и возвращаюсь обратно; парни из Вильнюса место в тамошней гостинице мне на ночь организовали. Всё по плану и шло, только вечером припозднился я чуток и к отправлению электрички опаздывал. Когда на вокзал примчался, там как раз объявление передавали, на местном языке, но что про Каунас - это я понял, по табличкам кое-как разобрался, где платформа с электричкой на Каунас, едва вскочить успел - и поехали. Людей в вагоне немного, в основном народ простой, типа куркули деревенские, болтают о чём-то своём, но я их речь, понятное дело, не разбираю. Замечаю только, что в вагоне прохладно, вообще как-то остывать стало к вечеру: время было весеннее, днём жарко уже, а вот вечером свежо. Одет я был легко, по-дневному, но думаю ничего, фигня - до Каунаса час-то потерплю, гостиница моя у вокзала, а утром посплю подольше, чтоб окружающей среде на разогрев время дать.
Ну вот, едем мы, едем, и что-то начинает меня беспокоить, неосознанно так сперва, словами невыразимо. Вроде нормально всё: пьяные или хулиганы отсутствуют, обстановка лирическая-меланхолическая, но вот людей отчего-то мало становится в вагоне, и не те какие-то это люди. Я терпел, терпел, но решил всё же инициативу проявить, узнать, а долго ли ещё до Каунаса? Спрашиваю соседей, слово Каунас они узнают, да-да, качают головами, Каунас, да-да, и добавляют что-то от себя, но вот что - я не врубаюсь. Наконец, один на ломаном русском - а может и на литературном белорусском - растолковал мне, что электричка не в Каунас направляется, а из Каунаса проследовала через Вильнюс и сейчас движется в какую-то местную глухомань: получается, что не в тот поезд я в вокзальной суматохе прыгнул. А тут как раз очередная остановка. И я, ситуацию всесторонне не обдумав, реагирую мгновенно - ноги в руки и выскакиваю на платформу. Моя электричка отбывает, я быстро перебегаю на соседний путь и начинаю с нетерпением ждать уже другую, правильную электричку на Вильнюс и дальше на Каунас.
А прохлада меж тем всё ощутимее, и я с одной стороны как бы остываю, успокаиваюсь, а с другой - мозговая деятельность да и общая физическая активность от этого низкотемпературного фактора заметно ускоряются. Я энергично оглядываюсь по сторонам, внимательнейшим образом присматриваюсь к деталям обстановки, и замечаю, что народу рядом никого, ни одной живой души; платформа, на которой я оказался - всего лишь несколько бетонных плит, не то, что павильона - даже будки никакой нет, только по фонарю с каждого конца. Я, обуреваемый уже самыми мрачными предчувствиями, бегу просто к тому, на котором табличка висит с расписанием - и о ужас! - оказывается, что следующая электричка в 5-45 утра, а сейчас почти 23 вечера, или, вернее сказать, ночи!! Немедленно я перемещаюсь на ту платформу, где высадился, смотрю там расписание: капец, следующая электричка только в 7-10 утра завтра!
И не с кем даже поделиться своим горестным открытием: на обеих платформах по-прежнему только я один - да и что там людям делать в это время при таком расписании! Окружающая природа глаз тоже не веселит: по одну сторону железной дороги тёмный лес, по другую - тёмное бескрайнее поле и где-то далеко-далеко, на краю галактики, помигивают огоньки, тусклые, как звёздочки на туманном весеннем небе. А градус всё понижается и понижается... Мама, я думаю, что же делать-то?!
- И что же ты сделал? - подал голос Гена.
- Я? Я пошёл.
- На мигающие огоньки?
Я вздохнул и ответил: - Нет, Гена, я пошёл по шпалам.
- И дошёл до Каунаса?
Меня вдруг разобрал смех, а Гена показался давно знакомым близким человеком - коньяк, что ли, подействовал?
- Ты чего, дед, там до Каунаса километров может сто было, разве способен человек ночью по холоду в пиджачке сто километров по шпалам отмахать?
- А как же ты... теперь вот... здесь?
- Дрезина, Гена, мотодрезина. Минут через десять она меня догнала, в ней дорожные рабочие возвращались в Вильнюс. Подобрали меня литовские парни, напоили местным самогоном и доставили до вокзала в прекрасном настроении. Почему в прекрасном? - да я всё время сопоставлял, что бы со мной было, если бы они в тот день не ремонтировали свою ж/д стрелку допоздна и никто бы меня не выручил, и настроение было прекрасным.
- Да уж, - многозначительно отозвался Гена - зловещий эпизод. А к чему ты это рассказал?
- Показать, к каким последствиям может привести незнание местного языка.
- А... Ну, знаешь, это не аргумент. Я вот тоже раз, находясь в командировке посреди России-матушки, на реке Оке под Горьким сел на Ракету - кораблик такой на подводных крыльях - которая вдруг помчалась совсем в другую сторону, чем я рассчитывал. Причём я был совершенно трезв, хотя у меня такое состояние - чего греха таить - нечасто случается, и билет мой проверили при посадке, и место, положенное мне по билету, оказалось свободным, я сел, но поехал - или поплыл? - абсолютно в противоположном направлении. Заметь, я вскоре сам это осознал, никого не спрашивая, но даже сойти с транспортного средства уже не мог - нет там стоп-крана - и километров пятьдесят всё плыл и плыл туда, куда не надо. Представляешь, что я пережил?! Почему так случилось - ума не приложу, и никто не знает, и теперь уже не узнает никто. Никто и никогда! Вот как провожают пароходы... это тебе не рельсы в два ряда... Так что незнание языка тебя ругать - пугать, то есть - не должно, нет у тебя для этого объективных оснований, если рассуждать диалектически. И материалистически...
- Так чего же делать, Гена - я командировку нашу имею в виду?
- Как чего - жить и выполнять свои обязанности! - похоже, начальника бюро переводов порядком уже развезло...
А со следующего дня я начал готовиться. В базарную субботу сходили с матерью на рынок, купили кое-какую одежонку - не в обносках же моих в Европу ехать? В заводскую библиотеку я записался, но взял там не словарик, посчитав такой путь бесперспективным, а разговорник, и выучил оттуда с десяток выражений. Некоторые и сейчас помню, ну вот, например: Вас хабен зи цу эссен? - что означает: Чем хорошеньким у вас можно подхарчиться?; также и некоторые другие в том же роде. В рабочее время стал регулярно посещать заводской читальный зал и знакомиться с австрийской географией, экономикой, культурой в целях расширения кругозора; узнал, к примеру, что наше жигулёвское пиво когда-то было венским, и ещё кое-чего - короче, старался время проводить с пользой.
Но дни шли, а новых инструкций от Сумбурского я не получал. На третьей неделе решил посетить Гену, вдруг он какой информацией располагает по линии переводов, но застал его в дурном расположении духа. У Гены, как он сам сказал, началась очередная чёрная полоса: во-первых, на проходной его застукали в нетрезвом состоянии; это, конечно, и раньше случалось, и обходилось без последствий, но всё равно неприятно, когда все об этом болтают, минус премия, и вообще... Во-вторых, ещё одна Генина сотрудница в нарушение всех графиков ушла в декрет, и вот теперь приходится ему время от времени самому впрягаться в работу, а это всегда тяжело и раздражает. Наконец, в третьих, Гену отправляют на курсы повышения квалификации руководителей служб перевода в город Оренбург, а город этот он активно не любит, потому что там родился и провёл детские годы. Так что разговор получился коротким, коньяка начальник Бюро больше не предлагал, конспирация, наверное, а насчёт командировки высказался пессимистически: - Извини, старик, наверное, в этот раз без меня, видишь как, со всех сторон обложили!
Короче, пустил я вопрос с командировкой на самотёк и жду дальнейших распоряжений. Но сам, конечно, к Сумбурскому узнавать или там интересоваться как, что с моей зарубежной поездкой, не пойду. Очень надо! Не люблю я их, не по душе мне эти командировки! Не моё это дело!