Я шёл по тротуару вдоль главного корпуса, когда раздался голос: "КАтышкин, поднимись ко мне!". Громко так, призывно. А в это время я думал над строкой Тютчева "Мысль изречённая есть ложь": ну как это понять - я не понимаю. До изречения не была ложью, а изреклась - стала? Или перед тем, как изречься уже стала? Или только то может изречься, что ложно - так это же неправда! Но ведь Тютчев же... Короче, запутался я.
А голос не отставал: - Катышкин, тебе говорю, немедленно поднимись ко мне! И я вдруг осознал: голос шёл сверху, с неба. Голос с неба зовёт меня! Он зовёт меня - так значит Он есть?!
- Катышкин, оглох что ли? Быстро поднялся! Чего ты там остолбенел?! Я направил лицо вверх и в окне четвёртого этажа увидел начальника Стёпу Черныха. Степана Степаныча, он мне в отцы годится, а Стёпой его Нелли Михайловна зовёт, наша машинистка. Она у нас общая: нашей группы режима и первого отдела. Степана Степаныча она зовёт Стёпой потому, что у них отношения, но это секрет. Хотя все об этом говорят. Но я вот не верю, Нелли Михайловна мне в матери не годится, в старшие сёстры может быть, к тому же она замужем, детей правда нет у неё. А у начальника и дети есть, и жена - зачем ему Нелли Михайловна?
- Катышкин, если ты немедленно не поднимешься, я тебе прогул запишу! Уволю за нарушение трудовой дисциплины! - разорялся Черных. Тут я вздрогнул и побежал, по тротуару сначала, потом по лестнице на четвёртый этаж, и, наконец, в нашу группу режима, третья справа дверь.
Я быстро открыл дверь, кепку бросил на вешалку, быстро уселся и раскрыл первую попавшуюся инструкцию - для изучения. Минут через шесть с половиной Стёпа Черных обратил на меня внимание.
- Катышким, ты тугоухий что ли? Не слышишь ни хрена? Начальник его зовёт, а он встал как вкопанный обалдуй и башкой крутит. У тебя как со здоровьем?
- Температура 36 и 7, мерял с утра сегодня. Давление вчера мама вечером померяла, 130 на 80, повышенное немного, сегодня мерять уже не будет, завтра только. Анализы тётя Вера, Вероника Сергеевна, в пятницу посмотрела, всё практически в норме.
- Тётя Вера, значит... 130 на 36 и 7... А почему тётя Вера по пятницам смотрит?
- Мама говорит, по пятницам посетителей меньше, больничный перед выходными как-то уже не интересно брать.
- Вот значит как. А сам ты, Катышкин, делаешь что-нибудь, сам, без мамы с тётей Верой?
- Ну делаю, конечно...
- А что, что конкретно?
- Температуру вот меряю, 36 и 7, нормальная.
Вообще-то я не только температуру меряю, много чего делаю, дорожки, например, по пятницам пылесосю и трясу, в субботу в магазин - тоже я, да вообще работаю же, кстати. Глупый какой-то вопрос, а ещё начальник. Может у него в семье неприятности, может жена про машинистку Нелли Михайловну узнала? Или дети?
- Понятно, - отреагировал меж тем начальник. - Ну так вот: сейчас быстро - быстро я повторяю, нигде по пути не болтаться! - идёшь на главный склад вспомогательных материалов, знаешь, где это? Правильно, там сейчас собирается комиссия, от нас будешь ты. Почему ты - да потому, что надо и тебе хоть чем-то заняться, зарплату отрабатывать. А я объясню, почему самая маленькая - не делаешь ни хрена, будешь делать, будет и зарплата. Кто тебе сказал, что у меня втрое больше, кто? А, ну я с ней поговорю, она у меня все пальцы об клавиши отобьёт. Короче, устал я с тобой тут воду в ступе толочь, живо на склад, по возвращению жду рапорт. Ну-ка, раз-два!
Торопясь, я наискосок по тропинке пересёк заросший злаковой травой пустырь, надышался аллергенами, и у входа на склад меня разобрала чихота. Я решил пока не входить, прочихаться, но тут подошла Элла Борисовна из охраны, в форме, с кобурой на ведре, на бедре, то есть - пистолета там конечно не было, пистолеты им выдают два раза в год в тире на соседнем заводе, где они всегда мажут, в мишень даже не попадают - но Элла и без пистолета могла напугать. Увидев меня, она рассмеялась: - А, Лёнечку прислали, - обхватила меня своими ручищами, прижала к своему тугому необьятному стану и прямо чихающего, больного, можно сказать, втолкнула на территорию склада.
По территории нервно расхаживал хорошо одетый мужчина, увидев нас, он замер и спросил:
- Ха, Элла, чмоки-чмоки, кто это с тобой - необстрелянный стрелок?
- Да нет, это наш мозг, из группы режима. Кусочек мозга, точнее, Катышкин фамилия.
- Это-то? Начальник ОКСа Блюменталь, запросто его Талем зовут.
- А таль - это что такое? А Окса - это кто?
- Ох, Катышкин, учить тебя да учить... И в учебном плане Элла ласково потрепала меня по шее, еле вырвался
Когда все собрались, Блюменталь высказался так:
- Я не для того десять лет начальником ОКСа стремился стать, чтоб без ничего с этого места вылететь. Я на этом месте себе дом должен построить, двухэтажный, кирпичный, фундамент уже залил, кстати. Краску эту я через министерство пробивал, девять вёдер, испанская, экстраукрывистая и гиперстойкая. Через неделю маляры придут, не разыщите краску за неделю, я цацкаться не буду с вами, я сразу в ОБХСС махну, у меня там баба хорошая знакомая, не подведёт. Я тут с ней вместе всех вас пересажаю, но за кресло удержусь. А ты, Кадушкин, думай, раз ты мозг, найдешь краску - не обижу, ОКС добра не забывает.
- Да я Катышкин, какой Кадушкин...
- А это вот не имеет значения, абсолютно никакого значения это не имеет.
Таким вот спорным утверждением выступление Блюменталя закончилось, уходя, он попытался громко хлопнуть дверью, но перекошенная дверь звука не дала, заклинило. Блюменталь для острастки тогда пнул её ногой и исчез.
Элла спросила:
- Чего у вас тут случилось-то?
Ответ держал Гаврилыч:
-Да краска пропала, Эллочка. Через месяц у завода юбилей, под это дело столовку обновляют, для юбилейного обеда, ну там обычная краска сгодится, ярославская. И ещё актовый зал ремонтируют на втором этаже, где торжественная часть пройдёт, а потом банкет для руководства с приезжими из министерства, вот там краска испанская нужна. Но нету её, пропала. По документам числится, а фактически отсутствует, вот Блюменталь и переживает, что интерьер гостям не приглянется и выгонят его взашей. Нервничает немного.
- А-а, только через проходную её точно не выносили и через ворота не вывозили, если что - я бы в курсе была, ну ты знаешь. И вообще у нас строго, - тут она похлопала себя по кобуре. - Засунули вы её куда-нибудь на своем складе, порядка никогда ж у вас не было. А если спёрли со склада, на территории где-то прячут.
- Так-то оно так, но может случиться неприятность. Блюменталь вона как переживает. Давай, Эллочка, мы с тобой с документами поработаем в конторке, я чайку заварю на коньячке, а юноша твой с Веркой пусть походит по складу, изучит местность и складские технологии, может действительно и засунули куда. Хотя вряд ли: вёдра большие, приметные, написано на них ярко и не по-нашему. Считается, что по-испанскому - и он захихикал.
Как только они ушли, Вера сказала:
- Вот сука мудак.
Я вежливо поинтересовался:
- Это вы, простите, о ком? Я вот себя мудаком не считаю, уж извините.
Но Верка мою вежливость не оценила, о своём заговорила, о наболевшем:
- Они же хотят на кладовщиков всё свалить, кладовщики мол напутали, бабы же бестолковые, с получателями заигрывают, глазки строят, за движением материальных ценностей не следят. Вот пусть, мол, из зарплаты недостачу и покрывают.
- Вера, ну вы же следите за движением, оберегаете материальные ценности?
- Конечно слежу и оберегаю, что я дура, что ли? И вдруг она слегка переменила тон: - А вы это дело расследовать будете, да, вам поручили?
- Мне. Вот видите, я от вас ничего не скрываю. Будьте же и вы откровенны, расскажите и покажите, всё как было, и как есть.
- Ну хорошо, - протянула Вера, - пойдёмте-пойдёмте, всё расскажу, а что-то и покажу.
Когда я вернулся в группу режима, Стёпа Черных спросил:
- Ну, чё там?
- Да краска пропала.
- Это я знаю. Кто спёр, как думаешь?
- Может, Гаврилыч? Скользкий он какой-то. К Элле Борисовне клинья подбивает...
- Ну, это ты пальцем в небо - Гаврилыч теперь мужик честный, он себя уже давно обеспечил, и подбойник у него сейчас не работает, сломался от перегрузки, капли пьёт. Поэтому на данный момент он так только, щипнёт да погладит, а это ненаказуемо, допускается даже как проявление уважения к слабому полу. С Веркой пообщался?
- Да, осмотрели склад на предмет соблюдения норм и правил хранения и вообще.
- Приставала она к тебе?
- Ну да, всё время просила разобраться по совести и от наветов защитить.
- И только? Ты гляди, она немало мужиков спалила - то, мол, забеременела от кого-то, то сама наградит по женской части. Гляди, уши держи востро, чтоб никакой аморалки в группе режима не было у меня!
- Степан Степаныч, вы чего - я ж комсомолец, и мама у меня медицинский работник!
- Ну ладно-ладно, это я так, в плане профилактики половой расхлябанности на рабочем месте. Какие идеи есть по обнаружению пропажи?
- Степан Степаныч, я вот обратно шёл, и опять вертолёт на пустыре сел. Дядя Гера из охраны прибежал, пистолетом своим, муляжом деревянным, размахивал, мужики собрались. Может, краску по воздуху вывезли, на вертолёте?
- Ты эту дурь из головы выбрось, скажи ещё планетяне за краской прилетали. Вертолётчики наглецы, чего и говорить, охамели, но не нам, пигмеям, в эти разборки соваться, кесарям кесарёво, а слесарям слесарёво. Вот тебе наводка: не одна ж Верка у них в кладовщицах, две другие бабы есть ещё, может они отпустили дефицит не в те руки или ещё как напортачили. Ты после обеда опять на склад сходи, с Веркой потолкуй - осторожнее только! - и с Гаврилычем чайку попей, чаёк у него хороший, заваристый - но лишнего не болтай, он, только ты за порог, сразу зам директора по снабжению звонить будет, всё передаст, да измышлений клеветнических добавит. В общем, будь как Штирлиц и думай о Родине с большой буквы.
Придя на склад, я нашёл только расстроенную Веру, Гаврилыч отсутствовал. На вопрос о местонахождении начальника она агрессивно ответила, что не знает, где его черти носят, вот уволокли бы к себе в преисподнюю и не возвращали - всем лучше стало бы. Проводить расследование в недружественной обстановке было нелегко, но такая уж у нас служба.
- Вера, а сколько на складе кладовщиц?
- Ну трое, а чего?
- А сейчас вы одна только работаете?
- Пока одна - Валька в отпуске, Надежда захворала чего-то, прохватило её вроде.
- Чем прохватило?
- Мне откуда знать, я ж не доктор. На больничном она, сказала по телефону - прохватило.
- Вот вы говорите, что краску со склада не отпускали, а не могли Валентина или Надежда отпустить, а документы по рассеянности засунуть куда-нибудь не в то место?
- Валька могла бы, а Надежда нет, она допуска не имеет. Краска - это же горючий материал, а к горючке только мы с Валькой допущены. Мы с ней года два назад на курсы ездили, учили нас там, учили, ничему не научили, но допуск дали. И время там полезно так пролетело, с учителями... А Надежда тогда ещё не работала у нас, без допуска осталась. Но уж документы мы всегда в нужное место кладём, не разбрасываем - чего вы там себе напридумывали!
- Вера, ну что вы так переживаете, ведь если вы ничего неправильного не делали, ничего же вам и не будет. Плохого, то есть.
- Не будет - мне уже есть! - в её голосе зазвенела обида. - Гаврилыч заявил тут перед обедом, что твой начальник ему звонил и с претензией, будто я на тебя утром вешалась. Подлец, денатурат несчастный, как можно про честную женщину гадости такие по телефону распространять! Я тебя хотя пальцем тронула?
Я растерялся: пальцем-то она меня, конечно, не трогала, и ещё - а причём тут денатурат?
- В каком смысле денатурат?
- В смысле мозгов у него нет, дурак он, сволочь набитая, - а дальше Вера перешла с языка делового общения на фольклор, а там и вовсе от расстройства прослезилась. Я понуро стоял, не зная, что мне предпринять. Однако она быстро успокоилась.
- Ты смотри, никому не рассказывай, что я сейчас говорила! Ни про сейчас, ни про утро, ну?!
- Да нет конечно, зачем мне это надо!
- А утром как, понравилась экскурсия, понравилась, а? - и Вера загадочно заулыбалась. Мне не хотелось углубляться в эту тему, и я быстро перевёл стрелки:
- А как с Валентиной можно поговорить, если она сейчас в отпуске?
- С Валькой-то? Хм, ну телефона у неё дома нет, в гости придётся к ней идти.
- А где она живёт, адрес вы знаете?
- На шлаковом посёлке где-то проживает, а вот в каком дому... погоди-ка. - Вера позвонила одной знакомой, другой, потом ещё какому-то Пашке и, наконец, сообщила мне адрес: улица Циолковского, дом 19, квартира 12.
- Знаешь, где это?
- Так, приблизительно, да найду, наверное.
- Найдешь, найдешь, ты паренёк сообразительный, находчивый. А не найдешь - ко мне заходи, ещё покалякаем, у нас тут и спиртик имеется. Гидролизный он, правда, отрыжечка от него деревяшкой случается, но мы его разбавляем - для мужиков вдвое, для женщин - вчетверо, и ничего - отвлекает от грустных мыслей...
- Ага, зайду как-нибудь. А сейчас мне Валентину разыскать надо...
- Давай-давай, разыскивай. Мужик у неё, она говорила, ревнивый очень, прям кидается, если её с кем увидит, так что повнимательней там... Приёмы знаешь какие-нибудь?
Я с Верой попрощался, поблагодарил и быстро ретировался. Слова её про ревнивого мужика меня насторожили, успокаивало немного то, что несколько приёмов я вроде должен был знать - нас, сотрудников группы режима, обучали как-то, но больше в теории.
- Та-а-к, - задумчиво тянул, ходя по скрипучему полу начальник Стёпа Черных, - так... Рассмотрим вопрос стратегически, по-суворовски: а почему бы тебе с Валей у неё на дому не поговорить? Поделикатней там, разумеется, её дом - её крепость, представься сразу и всё, что попросят, предъяви. Ничего мы вроде этим не нарушаем, а напротив, проявляем инициативу, демонстрируем заинтересованность в решении поставленной задачи. Я вот думаю, посещение Валентины - это действие правильное, так что ступай с Богом, а завтра утром всё расскажешь. Маме привет!
Это у него юмор такой: "Маме привет!", с мамой моей он не знаком, конечно, пижон. Начальник выписал мне увольнительную, чтоб всё у нас было по закону, хотя с моим пропуском меня и так выпустили бы. Тут же у проходной я удачно сразу сел на автобус подходящего маршрута и минут через двадцать уже гулял по Шлаковому, разыскивая улицу Циолковского. Нужный дом оказался трёхэтажным, подъезд второй, лестница деревянная, дверь с клеёнчатой обивкой. На звонок вышла женщина в халате с худым симпатичным лицом, которую я бодро-весело поприветствовал:
- Здравствуйте, Валентина!
- Э-э-э... А вы кто?
- Катышкин Леонид Львович. Вы ведь кладовщиком на складе работаете?
- Кто там? - раздался голос в глубине квартиры, и у двери появился взлохмаченный мужик в спортивных штанах, натягивавший на ходу футболку, - Чего надо? Ты кто такой?
- Катышкин Леонид Львович! - внутренне я собрался, от двери отодвинулся, стараясь занять выгодную для себя позицию в потенциальной схватке, а слова стал произносить медленно, разборчиво, чтоб доходило: - Я с завода, где ваша жена - и кивнул головой в сторону женщины в халате - кладовщиком работает, меня начальство послало с накладными вопрос прояснить.
- А, - протянул мужик, - да это не Валька... А ты куда, вот куда ты прёшь всё время, давай-давай отсюдова, видишь человек по делу пришёл! Валька-то сейчас в доме отдыха городском, ну за рекой который, где пионерлагеря, да знаешь наверное. Ей подруга путёвку достала, вот они обе туда и махнули оттянуться за казённый счёт, на две недели. А ко мне, видишь как случилось, сестра приехала, троюродная, погостить...
- Ой, извините за беспокойство, - пробормотал я, отступая, - до свидания.
Мужик повертел головой, сделал шаг навстречу, и, сбавив голос, доверительно зашептал:
- Ты это, если туда к ней поедешь, про сеструху мою ничего не говори! Они вообще-то не дружат...
- Ладно, ладно... - я уже спускался по лестнице, а мужик всё, не отставая, мычал вслед: - Недолюбливают друг друга, не сошлись характерами чего-то.
- Прекрасно, просто прекрасно, - утром Стёпа вновь ходил по помещению, иногда останавливаясь и качаясь на носочках, что делало его похожим на Ильича из старых советских фильмов, - Замечательно, а для тебя Лёня, молодого - но, я уверен, перспективного! - сотрудника очень поучительно: расследование, Лёня, никогда не бывает лёгким, это тернистый путь, трудный путь, который надо пройти до конца!
Он подошёл к раскрытому окну и поглядел на опустевшую площадку перед главным корпусом: кто успел пробежать через проходную до восьми, уже скрылись в дверях, не успевшие названивали из бюро пропусков, клянча увольнительную; Стёпа вдохнул полной грудью освежающий воздух летнего утра, сел за стол и задумался. Подумав минуты четыре, начальник сообщил:
- Давай поступим так - не будем пока привлекать к расследованию внимания, выписывать командировку, транспорт заказывать; давай я тебя отпущу на весь день, ты своим ходом доберёшься до дома отдыха, переговоришь с Валентиной - и всё, свободен как птица! Можешь в озере искупаться, можешь по лесу побродить, белые, я слышал, пошли - короче, устроить себе день здоровья. Девушку, наконец, с собой позови - есть у тебя девушка?
- Степан Степанович, туда-обратно билет рубля в два обойдётся, и плавок у меня с собой нет - чего мне, голым купаться?
- Там можно, Лёня, там можно, там на озере есть такие глухие места, такие бухточки - ну просто ... не вплывало туда тело человека! Мы всегда там с ... ну, это неважно. Ты сейчас скажешь - полотенца у тебя нет, обтереться после купания - так вот, спроси у Нелли, я знаю, у неё всегда есть в запасе, на всякий случай, и пакет у неё есть!
- А на проезд деньги, потом мне же там обедать где-то придётся?
- Эх, Катышкин, ну что ты начинаешь меня разочаровывать неуместным своим меркантилизмом! А охотничий азарт сыщика, а чувство долга - это что, пустые слова? Ну ладно, давай тогда вот как сделаем: я пишу две увольнительных, сегодня на весь день и завтра до обеда, согласен? Вот и хорошо - а завтра после обеда жду подробного доклада. И мой тебе совет, Лёня, человека много чего повидавшего: не хлебом единым!
В принципе, сделка меня устраивала, я даже считал - повезло. Вместо надоевшего уже штудирования древних занудных инструкций под присмотром Черныха, я проведу полтора дня - ну, ладно, пусть один день чистого времени - как освобождённый пролетарий, на природе, чудесной летней порой, ура! Пусть и без девушки, девушки у меня нет, мама считает, что пока рано.
Через сорок минут я уже сидел в потрёпанном пыльном пазике, ползущем по буеракам в направлении заречного дома отдыха, а ещё через полчаса брёл под соснами и замшелыми елями-великанами, почти не пропускавшими солнечных лучей, направляясь к жилому корпусу. На территории было сумрачно и прохладно, в тишине звенели комары, а людей попадалось мало: то ли по лесам разбрелись, то ли отдыхали после первого завтрака в ожидании второго. Всё вокруг было обветшавшее, старенькое, запущенное: облупившиеся скамейки, растрескавшийся асфальт, покосившиеся беседки и веранды - грусть-тоска... Но всё равно что-то было здесь привлекательное, непонятное ещё, но хорошее, как те же девушки, которых у меня до сих пор нет.
Центральная часть деревянного жилого корпуса была двухэтажной, в стороны от неё под прямыми углами отходили три длинных барака. В паре мест звучала музыка, где-то - кажется, в столовой - покрикивал телевизор. К удивлению быстро я узнал номер комнаты Валентины Ершовой: девятнадцатая, в правом пристрое, и через четыре минуты уже стучал в дверь.
На стук никто не отозвался, я подёргал ручку - закрыто, постучал снова - опять без ответа. Но телепатия моя чуяла за дверью человечинку, поэтому я без надрыва, но громко и с выражением произнёс: "Валентина, здравствуйте, моя фамилия Катушкин, я с завода, направлен к вам со складскими накладными вопрос прояснить, откройте, пожалуйста!" В помещении пошуршали и через пару минут дверь приоткрыла женщина, выразительная цыганистая брюнетка, немного, как говорится, в неглиже.
- А вы точно с завода? Документ есть какой-нибудь?
- Да, разумеется, - я достал и предъявил для осмотра краснокорочное удостоверение инспектора группы режима, и ещё раз представился: - Катушкин Леонид Львович.
- Ага, Черных ведь у вас начальник, Степан Степаныч?
- Точно так.
- Знаю я такого руководителя, приходилось пересекаться. Это он вас прислал?
- Откомандировал, для прояснения кое-каких моментов.
- Вы подождите, я сейчас оденусь и вас впущу.
Минут через пять - точно я не фиксировал - дверь отворилась снова и я вошёл. Комната была небольшая, метров пятнадцать, главным её украшением, кроме Валентины, был мужчина с небольшой бородкой и усами, сидевший как деревянный на стуле у окна и смотревший на меня с неприязнью и любопытством одновременно. Вдоль стен стояли две кровати, подруга отсутствовала, вещи в комнате были только женские. "В гости пришёл", - решил я.
- Познакомьтесь: это Катышкин, ...Леонид, а это... муж мой... Коля.
- Здравствуйте, Лёня, - я сделал шаг вперёд и пожал руку привставшему мужчине, рука была мягкой, интеллигентской.
- Здравствуйте, муж, - подал он голос.
Фотолаборатория в моём мозгу накладывала друг на друга портреты двух мужей, вчерашнего и сегодняшнего: даже если вчерашнему приклеить усы и бородку, ну, скажем, для театральной постановки в самодеятельном театре из отдыхающих, ничего всё равно не получалось - не тот был типаж.
- Так какое у вас ко мне дело?
- Дело такое, связанное с краской.
- А что с краской? Там же Вера на складе, с допуском. Ой, или случилось что?
- Случилось, но вы не волнуйтесь так, с Верой в целом всё хорошо. А краска пропала.
- Какая краска пропала?
- Испанская, девять вёдер. По факту на складе её нет, а по бумагам присутствует. Вера говорит - не отпускала я. Вы не в курсе?
Установилась какая-то особенная тишина, и сразу стало понятно, что Валя в курсе. Муж Коля тоже это почувствовал, посмотрел на неё испуганно и напрягся. Пальцы правой руки Валентины бродили по её лицу, и, наконец, она сказала:
- Коля... Коля, ты слышишь меня, ты выйди, погуляй пока, нам вот... с товарищем вопрос надо решить... производственный.
Коля поднялся и быстро, с охотой вышел. Несколько минут ничего не происходило, а потом Валентина сказала:
- Эту краску я отпускала, да.
- А почему тогда бумаги не оформлены?
- А это мне получатель так велел. Наряд он мне предъявил, накладную я выписала, получатель в ней расписался, а в книгу учёта попросил никаких записей не вносить; а накладную, про которую сказано было - придержать, я храню отдельно.
- А кто же был получатель?
Валя ещё помялась минутку, но всё-таки ответила:
- Секретарь парткома завода.
- Как секретарь? Сам Василий Яковлевич? Аристов?
- Ну не сам он, конечно, человек от него, из парткома, наверное. Но подпись на наряде была Аристова, у нас образцы подписей есть, я сличила, всё так. Краску на электрокару погрузили и увезли, куда, я не знаю.
- А фамилию получателя вы не спросили?
- Он расписался в накладной, с расшифровкой, но я фамилию не спрашивала. А видела его в первый раз. И ещё он сказал: - Если будут по этой краске вопросы, ты позвони в партком, Аристову, секретарше его скажи, что краской интересуются - и Аристов всё уладит. Вот как было дело.
- А накладная с подписью где?
- Накладная? У меня. Я её теперь с собой ношу, до инвентаризации. Вот в конце квартала инвентаризация будет, недостача всё равно всплывёт, тогда эта бумажка за меня вступится, если катавасия какая случится.
- А наряд?
- Ну, наряд документ второстепенный, я его на складе спрятала, в своей тумбочке.
- А накладная и сейчас с вами?
- Со мной.
- Покажете?
- Покажу, а чего ж? В руки не отдам, а показать покажу.
Валентина подошла к шкафу, вытащила оттуда чемодан, положила его на кровать и, покопавшись немного, достала косметичку, из которой вынула конверт, а из конверта - сложенную накладную, которую, расправив, положила на стол. Я присел на стул, на котором ещё недавно размещался муж Коля, и накладную рассмотрел. Всё было по форме, а получил краску Брызгалов. Брызгалова я знал, это замначальника АХО. Эх, был бы со мной фотоаппарат, я бы накладную сфоткал, но аппарата не было.
- Ну что ж, Валентина, большое вам спасибо. Сильно вы нам помогли, приятного вам отдыха. Вы когда на работу выходите?
- Через две недели. Неделю ещё здесь побуду и неделю в городе проведу, дома.
- Последний вопрос у меня. Вы Аристову звонить будете?
- Отсюда, ясное дело, не стану. А уж как домой вернусь, посмотрю по обстоятельствам.
Мы попрощались, и я выдвинулся в коридор. Там мыкался Николай, я подошёл, пожелал и ему приятного отдыха, пожав на прощание интеллигентскую руку, затем вышел на территорию дома отдыха и по тропинке рванул в лес, к озеру.
Стёпа Степанович был взволнован. Когда в понедельник, прямо в восемь я передал ему разговор с Валентиной, он сразу начал пить воду. Воду, конечно, пьют по разным причинам, но то, что он взволнован - это прямо бросалось в глаза.
- Что ж ты мне раньше-то не сообщил? - был его первый нервный вопрос.
- Я вышел в пятницу с обеда, как договорились, а вас уже не было, Нелли Михайловна предположила, что на дачу укатил с семейством, так она сказала.
- Я с обеда в городе был, в местной командировке, и нечего Нелли слушать, Михайловну. Мало ли чего ей в голову взбредёт! Может у неё вообще, может климакс у неё! И дачи никакой у меня нет, у жены есть дом родительский в деревне, родители умерли - царство им небесное! - а дом есть. Без дачи.
Ну видно было, что волнуется человек. А насчёт климакса интересно: ведь рановато вроде, Нелли Михайловне и сорока нет, неужели такой молодёжный климакс бывает?
- А вечером чего не позвонил или в субботу утром?
- Так у нас дома телефона нет теперь, был раньше, но мама сказала: нет, не надо.
- Лёня, у тебя мать врач - почему же телефона не надо? А если у больного обострилось чего-нибудь и срочно нужна врачебная помощь?
- Мама не врач, фельдшер вообще-то, она говорит и без телефона обойдусь, нужна буду - машину пришлют. А с телефоном, она считает, одна морока и хлопоты - весь подъезд к нам ходил звонить, хоть на лестничную площадку аппарат выноси. И отказалась. Но по-моему - зря, полезная была штука.
- Оригинальный человек твоя мама, Лёня, но это уже к делу не пришьёшь. Знаешь что, сбегаю-ка я к Чикину до оперативки, доложусь, сниму грех с души. Чикину виднее, вот пусть и думает, что теперь делать.
И Стёпа умчался. Чикин - это зам директора по безопасности и режиму, Стёпин начальник, ему и охрана подчиняется, и первый отдел, и наша группа режима. Мужик он вроде ничего, только старенький уже, предпенсионный, и все хотят на его место. Но Нелли говорит - никому не обрыбится, варяга пришлют.
Вернулся Черных через шестнадцать минут, заметно успокоившийся. Он заварил себе чайку, но усидеть на месте по-прежнему не мог, всё расхаживал по комнате, прихлёбывая горячий чай и обжигаясь. Я решился спросить:
- Степан Степанович, а что вы так переживаете, мы ведь расследование провели? И результат есть.
- Всё дело в том Лёнчик, какой у нас результат. С одной стороны, ты прав, разумеется, мы молодцы. А с другой - партию мы затрагиваем, а это штука очень чреватая.
- Ну и что, что партия? Партия ведь наш рулевой?
- Вот в этом-то и проблема, Лёня, большая проблема - он подошёл к двери, приоткрыл её и снова закрыл. - Такие виражи этот рулевой закладывает порой, что люди на местах не удерживаются, вылетают на ходу. Зачем ему эта краска понадобилась?! Хотя говорят, что краска хороша, не краска - сказка! Эх, как бы мы со своим расследованием международному рабочему движению дорогу не перешли!
Тут позвонили, и Черных убежал. Я почитал инструкции, потом пошёл перед обедом прогуляться по территории, а с обеда меня вместе с Юриком Нагорным, тоже инспектором по режиму, но старшим, Черных отправил на плановую проверку соблюдения требований режима и безопасности в 25-ый цех. Почти всю неделю я там и провёл: сначала проверка, потом составление отчёта о проверке вместе с зам начальника цеха - в группу режима я заходил только утром, отметиться. В четверг после обеда меня позвал Степан Степанович, поспрашивал, как проверка прошла, что за результаты; результаты, как обычно, были плохими, и Черных распсиховался - короче говоря, за всю неделю ничего про пропавшую краску он мне так и не сказал, а сам спросить я робел. С утра в пятницу вместе с Нелли Михайловной мы правили и печатали отчёт, я положил его на стол начальнику завизировать, но он с обеда уже не вернулся, опять отправился в местную свою командировку. Тогда я подкатил к Нелли, но она божилась, что ничего на этот счёт не знает, и вообще последнее время Стёпа стал секретиться - это её слова. Я подумал, подумал, и отправился на склад - к Гаврилычу, но его там уже не было.
- Ну-у, ты, товарищ следователь, обмишурился маленько: Гаврилыча в пятницу после обеда на рабочем месте застать захотел! Да он ещё до обеда к дружку-приятелю своему лыжи навострил, в энергоцех: они там в шахматы играют, припрятанный спирт распивают и вяленой рыбкой закусывают - приятель-то у него рыбак! Теперь только в понедельник и появится, а закрытие склада, постановка на сигнализацию - всё на меня, бессовестный, повесил, - рассказывала Вера, отчего-то радостная и энергичная, несмотря на неприемлемые действия начальника.
Опершись руками на барьер, преграждавший получателям путь в глубины склада, она как бы невзначай акцентировала свой неординарный бюст, едва сдерживаемый лёгким летним платьем.
- А ты чего хотел-то от Гаврилыча? Может, и я чем смогу помочь, меня ведь повысили, я со следующего понедельника кладовщица старшая. Полтора червонца к жалованью прибавили, ох загуляю теперь, - тут же раскрыла Вера причину хорошего настроения.
- Поздравляю, Вера, от всей души и от горячего комсомольского сердца! Это вас за трудовые успехи отметили или за политическую подготовку?
- Не, ни за то, ни за другое, а за красивые глаза, все мне про глаза говорят, правда что ль красивые, а? Да по разнарядке это, ну и подвезло чуток, вернее уж, Валька оплошала. К юбилею завода новую единицу штатную на нашем складе ввели, старшую кладовщицу, до этого все рядовыми были. Гаврилыч Вальку протежировал на эту должность, да опростоволосилась Валюша... Ёлки-моталки, ты ж этим делом-то - пропажей краски - и занимался, неужто забыл?! Так ведь и начальника твоего отметили, так мне Гаврилыч сказал: дадут, мол, Чернухе режимной к юбилею министерский значок, то ли за трудовую доблесть, то ли за трудовое отличие, - речь у Веры лилась рекой, интересные глазки поблёскивали, и тут до меня дошло: да она ж подшофе! Так мама говорит, и я раньше считал, что под шафе, а шафе это типа выпил рюмочку-другую, и вот накрыло шафе. Ха, а я-то подумал, что она от прыжка по карьерной лестнице так возбудилась...
- Да дА, проставилась, а чего я, не человек что ли? Такие случаи, между прочим, у нас, у складских, спиртом не отмечают, сглазить можно спиртом, потому что напитки должны быть магазинные и деликатные: мужикам портвейну, а женщинам, подругам дорогим, вино Улыбка, привет с южных гор. Кстати, осталась капелька, давай угощу!
- Вера, спасибо, но я не могу, я на работе же!
- Ох ты, он у нас на работе, труженик какой отыскался, а я на отдыхе что ли получается? Ну-ка давай по рюмочке за Верочку - старшего кладовщика! За её красивые глазки!
Пришлось выпить, и мне сразу ударило в голову, что Вера, может быть, и про краску знает, раз она обо всём так хорошо информирована.
- Конечно, знаю, а ты чё, не слыхал разве? Эх, да вас, следователей, в чёрном теле держат, а у нас все знают, и уборщицы, и грузчики даже. А ну-ка, давай сюда проходи, давай за столик, закусим Улыбочку, и я тебе всё-всё расскажу...!
Вот что меня в школе всё время и удивляло, и раздражало - так это задачки по математике или физике. Пока её не решишь или не спишешь у кого-нибудь, кажется каждая задача прям тайной трёх океанов, а как решение узнаешь - тьфу ты, легкотня и чепуха, и ничего интересного, так же вышло и с пропавшей краской.
А история с ней была вот какая: московские гости на юбилее нашего завода, министерские чины, взяли вдруг и обратились в ЦК - а что бы не наградить наш завод по партийной линии каким-нибудь почётным вымпелом или знаменем по случаю юбилея? В ЦК подумали-подумали и решили: - А чего, надо, достойны! И на юбилей теперь прибудет зам зав какого-то отдела и вымпел с собой привезёт. Но вручать его решили не на заводе, а для придания событию масштаба в горкоме партии. Только вот интерьеры горкома, по словам Веры - я-то туда не хожу, не член партии, не заслужил пока - оказались как бы не на высоте, поизносились и поистрепались от времени и коммунистической активности. Вот секретарь горкома и бросил по всем парткомам клич: - Помогите не ударить в грязь лицом! И секретарь нашего парткома, Аристов, молодой ещё дядечка, мгновенно решил отличиться и оторвал от сердца самое дорогое, то есть чудесную испанскую краску, которую заводу выделили для украшения к юбилею. Такой вот диалектический подход к делу проявил. Быстренько он всё это обстряпал, никто и пикнуть не успел, а на сей день все уже довольны и рады его соломонову решению.
Кроме, конечно, кладовщицы Валентины, её посчитали нужным наказать за ошибки в работе: и рублём, в смысле премии, и морально - в старшие кладовщицы не взяли, хотя и обещали; ну, кто-то же должен за общее дело и пострадать. Правда она об этом узнает только через неделю, когда полноценно уже отдохнёт и выйдет из отпуска на работу.