Ночь - время для нас, Ночь - наша мать. Мы почитаем ее вот уже несколько веков, с того самого времени, как появился первый представитель нашего клана. Мы - "Дети тьмы" Это название еще давно было придумано нашим основателем, темнейшим Клеме. Говорят, он был самым выдающимся из нас, и до сих пор никто не может его превзойти, ни в силе, ни в учености.
Я стоял, весь в предвкушении оттого, что наконец-то меня допустили к самому важному в моей жизни обряду, сегодня мне предстоит принести жертву Ночи. Было ветрено, меня бил озноб, но это скорее от страха, да, сколько бы я не ждал этого приношения, мне все равно было жутко. Сейчас до обряда оставалось каких-то полчаса, и я вспоминал долгие десять лет обучения, сколько я всего натерпелся от старшин, и все это было ради Ночи. Она ждала, она, казалось, хотела принять меня к себе, раскрыть все тайны.
Мое лицо, как и подобало, намазали золой, оставив лишь маленький обвод вокруг губ. На меня надели парадную рясу, она была черной с красными отворотами, а на грудь мне надели амулет - символ нашего клана. Он был на золотой и очень тяжелой цепочке - глаз из изумруда, в окружении черных агатов, символизирующий то, что Ночь беспрестанно за нами наблюдает. Ночь может все дать, но может и все забрать...
Капюшон полагалось надеть так, чтобы лица видно не было, ночи ведь все равно, как выглядит ей преклоняющийся, она всех нас любит и знает, она - наша мать.
Вот пробил час! Меня подвели к большому алтарю, покрытому красным бархатным покрывалом, с черной оторочкой по краям. Наши братья встали в круг и стали петь, призывать зверей, это было традиционно, сам я раньше много раз пел, когда обряд приношения проходил кто-то из воспитанников. Как же я завидовал им тогда! С каждым пропетым словом страх все больше проникал в меня, как я ни старался ему противиться. Страх заполнял все клеточки моего тела, и, казалось, что скоро во мне ничего не останется, кроме этого страха. Я знал, что после того, как братья допоют, я останусь один. Только я и Ночь, однажды я пытался спросить Нико (моего соседа по комнатам, который был старше меня на полгода, и уже проходил обряд), что там происходит дальше, но тот только замкнулся и сказал, что я узнаю все сам.
Пение прекратилось, поклонившись, братья стали расходиться, не оглядываясь (часть обряда), низко склонив головы. Ко мне, же подошел старейшина и, дав в руки кривой нож, сказал: "не бойся, и запомни, ты должен это сделать, иначе гнев матери направится на тебя и на нас, ты же знаешь, что мать наша во гневе страшна. Запомни: должен! В сердце".
Он поправил съехавший капюшон и быстрыми шагами пошел прочь.
Я остался совсем один! Хотя, нет, конечно, не один, предо мною в клетке из ивовых прутьев сидела девушка. Руки и ноги ее были привязаны, а рот заткнут, все время, которое братья пели, а я стоял внутри круга, мне не позволялось смотреть на нее. Сейчас я ее изучал. Признаюсь, мне нельзя было этого делать, но было очень интересно, ведь за свои двадцать лет я ни разу не видел девушек. Она была одета в черный бесформенный балахон с завязками и серую, почему-то рваную юбку. Волосы были длинные и скомканные, половина из них сползла ей на лицо, но из-за того, что руки ее были связанны, а клетка была низкая, она не могла убрать волосы с лица.
Я подошел к клетке, долго возился с замком, руки дрожали, девушка смотрела себе под ноги и не двигалась. Я наконец-то справился, и она вывалилась из клетки на меня.
Я от волнения не выдержал и упал. Как плохо, земля грязная, я запачкаю рясу, это может вызвать гнев Ночи. Девушка не двигалась, и от этого мне было труднее подняться, кое-как встав, я посадил ее на алтарь, что же я делаю, это еще хуже. Но гораздо ужаснее было то, что, когда девушка лежала на мне, я почувствовал запах. Странный, незнакомый, но приятный запах, и что-то еще, чего я объяснить никак не мог. Я отодвинул волосы с лица девушки, и никак не мог заставить себя убрать руку. Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Мне со страху, а, может, и вправду так было, померещилось, что глаза ее такие же, как на моем медальоне. Зеленые, яркие, пронизывающие, и кроме этих глаз нет ничего - темнота. Прав был старшина - ведьма!
Ведьма! Я стоял, как вкопанный, в голове все перемешалось, что делать, как будто эти десять лет ничего не учил, я пытался вспомнить хоть одну строчку из песен, но не мог. Она не отводила взгляда, ни страха, ни ненависти в этих глазах не было. Тогда я совершил величайший грех: снял с ее рта кляп! "Развяжи мне руки!" - попросила она.
"Я, я не могу!"
"Развяжи!" - глаза молили, и я развязал.
"Ты пожалеешь, я понимаю, что ты не отпустишь меня, только знай, теперь все рухнет, все ради чего ты столько прилежно учился, все, что ты почитал, ненавистно станет тебе! Ты никогда не забудешь то, что сделал!" И вдруг руки ее обхватили меня, а губы впились в мои! Перед глазами возникли разноцветные круги, я умирал, я умирал! Собрав осколки воли и разума, я оттолкнул ее, не понимая, что со мной происходит, дыхание сбилось, и я еле втягивал воздух распухшими легкими. Получалось что-то вроде всхлипываний. "Не забудешь!" - прошептала она. И на меня вдруг напала ярость, кровь бешено стучала в висках. "Ведьма, ведьма, я очищаю тебя!" я кинулся на нее, но она не пыталась увернуться, она выгнула спину, она вся, как будто, стремилась навстречу удару. "Не забудешь!" Кровь ее текла по алтарю, а я, отбросив нож, опустился на колени и заплакал, заплакал в первый и последний раз.
Небеса загрохотали, Мать приняла жертву. Вокруг уже кружили тени, тысячи теней, и я в водовороте... нарастал тревожный рев, рев зверей, звери идут лакомиться, звери - верные помощники Ночи. Вот уже видны их когти и оскаленные пасти.
Когда я очнулся, было тихо, я лежал на земле около алтаря, моя ряса была вся в грязи и порвана справа. Трупа девушки не было, на алтаре не осталось ни одного следа крови, как будто ничего не было. Я оглянулся - свет факелов - братья уже идут за мной, все хорошо, все кончено, я выдержал!
Уже перед сном, спев песни Ночных теней, я услышал "Не забудешь!". Дрожь, постыдная дрожь пробежала по всему моему телу, я закрыл глаза и еще яростнее начал петь, пел так, что зазвенели стекла в комнате, вот только перед собою я видел ее глаза...