Искажённо однажды услышанное запало в фонотеку персональной моей Мнемозины: ЭйяФлетлаЙекуле - исландский вулкан, именуемый иначе... Эйяфьядлайёкюдль. А впрочем, какая разница. Такая же словесная условность. Словно. Ах нет, чтО вы - это ж по-исландски осмысленно, а у меня вот абракадабра, звуковая аберрация, хотя и завораживающая, сомнамбулическо-магическая какая-то... ЭйяФлетлаЙекуле. Такие звуки.
Занятно и то, что, просматривая в инете перечень вулканов Исландии, удостоверился в приблизительной именной похожести чуть ли не каждого из них на вот это: ЭйяФлетлаЙекуле. А уж возникающая из совокупности их наречений среднеарифметическая словоконструкция просто неизбежно приведёт к незыблемости священного сего названия-заклинания: ЭйяФлетлаЙекуле.
Вознамеренное здесь словоплетение будет пропускаемо через призму предельно индивиДуализованного претворения...
В ожидании автобуса, отошед, насколько возможно, подалее от газовыхлопного шумного потока транспортных средств, зафиксировался на афишной тумбе - ветер потрёпывал отклеившуюся сверху афишу, дёргавшуюся в позе низкого поклона: иногда ветра порыв приподнимал её неровно, и обнаруживались прятавшиеся слова: COSMIC DREAMS. Тут же плакатик обречённо сгибался в глубоком поклоне, колышась от рыданий, подставляя немо-застывшему взору бледно-белую спину свою... Погодя вдруг опять взметнётся, некую тайну на секунду приоткрывая... COSMIC DREAMS.
---
Замедляющийся поезд вдоль перрона под навесом прозрачным; формы конструкций, формы объектов, формы трудоёмкой разумной эволюционной деятельности; чистенько, продуманно, уютно. У стенда застеклённого с жёлтым расписанием странствий дальних и не очень совсем ещё юная девушка в шортиках коротких, ножки прелестные, ягодицы снизу чуть приоткрыты, и юноша сухощаво-долговязый сплелись кистями рук, пальцами, зачарованно очей две пары изучают друг друга, любя. Вагон нехотя плавно миновал парочку - символ и суть бытия.
Ещё одна милая блондино-девочка, и тоже в шортах, скучает у металло-стеклянного куба лифта; поодаль вбрасывает мелочь в автомат напитковый одетый помято лохматый парень; ограждённый перилами, ступенчато зияет зев подземного перехода, где шагов-голосов эхо; сосредоточенная тесной кучкой туристов группа с рюкзаками; дородный дядька пожилой за ручку держит чемодан - а кажется, будто за чемодан держится он.
Гвалт внезапно раздаётся - ватага школьников-школьниц, горластых и голоногих, предаётся бурно радости бытия; сейчас заполонят вагон-другой, огласят его гулко беззаботным чириканьем юности...
---
ЭйяФлетлаЙекуле. Извержение словес.
Искания. Движитель жизни? Найти НЕЧТО. Нечто такое, что... ЧТО.
Терпеливо-медлительно-плавно по серпантину или - карабкаться круто ввысь, задыхаясь... ?
В преддверии гребня непокорной громам-грозам крутой гордой горы, густейше-дремучим - взоро-непроницаемым - лесом тевтонским окутанной, монументально-неустанно встал величавый Германн. Вблизи от него попробуй его отыскать: заколдованный дебрями чащи, ускользает он от отчаявшихся глаз. Словно ночь заволокла сию статую. Nacht. Nichts.
А издали: вон он, стоит себе молчаливо и хмуро, длинный меч воздев над Вестфалией, повергнувший в прах отборные легионы, триумфируя над спесивым Римом.
И тонкий силуэт словно стрела, а острый меч - нить. Луч.
---
Клавиши пиано словно домино. Посыпались, обрушились трелью пассажей. Полоски чёрные вместо точек средь белого. Звонкое домино. Си-ля-соль-фа-ми-ре-до. Теперь через одну одновременно. Граблями пальцев по клавишей грядкам. Аккорды домино. На белой же бумаге на пюпитре крапинки, кляксы, грозди чёрные нот. На стан пятирельсовый нанизанных. Шпалы-диезы. Пальцев мельканием по домино. Дома оно - пианино.
Изумляюще-ошеломляюще воздействуют словообразы, чуткой чувство-мыслью вытканные. В пространстве слов причудо-дивные рождаются ландшафты, тайны полные озёра среди гор и голых скал (средь гор он озеро искал, икал, плутал, устал, уснул в лесу, отчаявшись), мерцающие серебристой рябью реки уплывающие извивами-изгибами за размытый горизонт, оазисами гомо сапиенсайенсфикшными города многодомные многомерные разноликие разноязыкие...
Дабы постигать, интеллектуиции недостаточно. Нужно ещё не бояться.
---
Увы, не мой день. Немой день. Молчание муз. Хандровая муть. Синдром хандры. Симптомы сомнамбулы. Сонливая вялость. Жалкая слабость. Не выплетается и самая малость. Не рефлексируется. Суть не фиксируется.
Карабкаешься по крутому склону лесному, опасаешься перехода одышки в удушье. Вода на исходе - почти пустопорожняя прозрачно-пластиковая бутылка блуждает бульк в сумке. В сумме капель осталось всего грамм сто. Забытое (не взятое) лекарство дома на полке - отсюда далеко. Дома пианино с белыми клавишами словно домино. Зачем же ты не дома? Занесло тебя в древний лес, динозаврам знакомый.
Где же ты, Германн, кёниг тевтонский?
Клянёшь себя за ненужное, напрасное приключение. Сненужничал. Снапрасничал. Ползи. Пыхти. Старайся. УпреКайся. За колкие пруткие ветви цепляйся. Из хватких упругих ветвей вырывайся. В чаще угрюмой не заблуждайся. За жизнь ветхую свою - с раненого детства раннего - опасайся.
Биться с великанами и в истерике.
---
Прекрасное и ужасное.
Природа и... Природа.
Природа (ох, постоянно) бывает злой. В целом ряде своих проявлений.
Кровавое пиршество хищников.
Изречено: природа - равнодушна. Но равнодушие - уже зло. Природе недостаёт моральной категории.
Нет смысла требовать от природы морали... Можно лишь сокрушаться, почему у неё этой категории нет.
---
Надолго его не хватает, - говорят, - дыхание короткое...
Вот и да. О своём коротком дыхании мог бы он сложить длинную и весьма печальную сагу... или балладу... или илиаду... или одиссею... Эпопею.
Дыхание... ЗАдыхание...
Выдыхался он очень быстро - с детсадовского детства, сколько себя помнит. Впалая рахитичная, несколько приплющенная грудь... - в схватках долго выдержать нет возможности... Наделённый мягким, дружелюбным характером (обделённый качествами мачо), зачинщиком он не бывал, пытался КАК-ТО защищаться от обидчиков - отвратительной, типично советской, дворовой и школьной шпаны, подонистых пацанов с их зверской неизбывной тягой доминировать, терзать, подавлять...
Физически отнюдь он не был слаб. Крепкие 'жилистые' руки. Столкновение, если только не приходилось отбиваться сразу от целой своры гадёнышей, пусть с двумя или тремя, поначалу сулило победу, справедливое отмщение... Но... увы, 'дыхалка' не держала, подло, предательски капитулировала... Он задыхался, иссякал - больше не мог... И тогда обессиленного били - с остервенелой радостью безнаказанности, с глумлением прирождённых негодяев, мучающих котёнка или инвалида... Его били, он падал оземь и по-рыбьи судорожно ловил ртом воздух...
Ещё и скверное зрение... Часто противники коварно сбивали очки (бывало, и умышленно наступали на них, ломая) - достигали преимущества - и тогда он беспомощно промахивался...
Случались и маленькие триумфы - если несколькими решительными ударами удавалось отъять у противника охоту драться, прежде чем проклятая 'дыхалка' превращала его в немощную обмякшую биомассу... Однако, такое происходило редко - хотя бы потому, что шпанята почти никогда не рыскали в одиночестве... Увы, не возмездие торжествовало, но - опять и опять зло. Жертву неумолимо, усугубляя её жертвенную участь, настигала первобытная ярость нелюдей...
Он боролся со своей 'дыхалкой', со слабостью своей, дабы научиться стоически отражать атаки звероподобных двуногих - в изуверской уголовной русоветской среде иначе не выжить... Вечерами ходил в спортзал тягать штангу... бегал до изнеможения, дефилировал по просторному спортзалу изводящим мышцы ног гусиным шагом... усердно, истово занимался дома с тяжёлыми гантелями и гирями, от чего всё выразительнее вырисовывались и набухали бицепсы и трицепсы... затем была секция каратэ, восемь месяцев, из которых два последних играл он 'возвышенную' роль - сэнсэй назначил его сэмпаем, типа 'замом'... Как потешно всё это сейчас... Но тогда это было серьёзно.
Всё же каратэ не пригодилось. А потом и позабылось...
Учился музыке. Участвовал в концертах, фестивалях... Несмотря на слабое зрение и "волчий билет", угодил в армию - очередное коварство советской власти, воспрепятствовавшей отъезду их семьи в Германию... Позже отъезд состоялся всё же - из криминальной быдло-холуйской державы в цивилизованный мир... Армия окончательно объяснила ему характер и суть того общества: беспричинная, бессмысленная, бестиальная жестокость как образ жизни, уклад, самоцель... Состояние перманентной злобы, испепеляющая ненависть ко всем и вся, патологическая лживость, животный шовинизм, жгучая страсть попирать достоинство и права, отнимать чужое... при этом самоупоённое самовосхваление, самославие в оголтело-патриотских оргиях абсурда, зычно-выспренних речугах, запредельно гнусных фильмах, книжонках, статейках...
---
За три версты отсюда ни души. Что значит глухомань, что значит чаща и даже пуще. Пока не паника, но близко. И всё же угомоняешь, уТИШаешь атаку страха. Ресурсы воли есть ещё. Ползёшь... ввысь. Не обязательно взлетать и лететь - можно и ползти... Ну вот, тропинка - некий ярус, гору опоясывающий. И так же ни души вокруг. Лес, лес, лес, участками редеющий, панораму духзахватывающую открывающий, отверстающий. Внизу далече город разостлался - гул еле уловимый из мареватой дали той доносится как шёпот, будто бормотанье приглушённое; а там лента реки посверкивает, сужаясь, растворяясь в небе.
Бредёшь опять, а цели нет. Громадный Германн спрятался от взора, хоть меч его вздымается за пару горизонтов. Лабиринты: лесных ли тропинок, улочек ли, коридоров-помещений - пространство позволяет эту игру воплощений, всему сущему потребных. Преодоление одномерности.
---
Уют и комфорт - категории хрупкие, ненадёжные. Как и мы сами.
Дух и разум не желают блуждать в быту, но бытом спасаются все, спасаешься и ты.
Быт людей. Люди быта. Они просто живут и живут просто.
---
Устаёшь от ошибок своих настолько, что уже не сожалеешь. Устаёшь сожалеть. Не хочется знакомств и встреч, новыми досадами чреватых.
Зачем волноваться из-за их отношения к тебе? ведь для них ты - всего лишь имя. Абстракция. Имя-фамилия. Набор букв - условно обозначающий некоего субъекта отчуждённого. Они не знают, кто ты, не видят твой мир, не представляют его, оттого не понимают его. Их мир неведом тебе. И они - всего лишь имена. Со своим чужим неясным миром.
---
Сохранится ли после (вне) твоей жизни накопленное: опытом выпытанное, усердием выстраданное, узнанное, осознанное, постигнутое, сотворённое, сокровенное?
Закон сохранения чего бы то ни было должен действовать и здесь. Закон сохранения ВСЕГО. И не только сохранения. Применения. Пользования.
---
Своё отражение в ванном зеркале, неделю не бритый, зубы оскалить - не для того, чтобы посмотреть на их состояние - просто привычка, рефлекс. Возле глаз появляются хитрые мелкие морщинки, что не вяжется с удручённым ликом.
Возьми книжку, опусти свою главу над главой книги, задумайся о чём-нибудь таком..., что позволит тебе просидеть полчаса в застывшем трансе, не перевернув ни разу страницу. Буквы на ней расплывутся и плавной рябью будут колыхаться, как мелкие водные насекомые.
В детстве ненавидел запах зубной пасты, потому что он предварял запах школы, самый тоскливый запах детства. Хотя учился отлично... потом - хорошо... потом - хм...
А когда-то, ещё раньше, в беспросветное уныние повергал запах столовки, вызывавший неизменные ассоциации с детским садом, где приходилось оставаться на весь день, неохотно-невкусно обедать в тесном сопящем чавкающем сообществе за длиннющим столом и укладываться на тихий час в неприятную чужую казённую постель. Звяканье коллективных мисок, тарелок, ложек и вилок, доносящийся грохот мытья посуды - удручающий звуковой фон малолетства.
Художником становится отчаявшийся. Воображение, оплодотворённое отчаянием, рождает искусство... в избранном страдальце.
Самовыражающихся до жути много. Славновыражающихся - единицы.
Взор фокусируется на тексте уставшей ждать страницы. В месте, где её прижимал палец, она стала шершавой от дозы пота.
Мутное, муторное самоощущение. Вернее, муторное отсутствие самоощущения. Отсутствие себя.
Ты не совсем настоящий. Ты немножко понарошку.
Оторванный от мира, пребываешь в нём.
Оторванность?.. Как быстро может пресловутая реальность дать тебе по башке, мигом напомнив о себе...
---
Помрачнело небо, сгустились в нём краски зловещие. Перенёсся вулкан чрез моря и земли, задымил, зарокотал, загрохотал, бабахнул, угрожающе в небо взметнув страшный чёрно-оранжевый сноп, брызжущий жаркими искрами. Вспенилась и понеслась вниз из кратера лава-магма раскалённая, сметая древний лес, окутывая всё павшее от неё светящейся жижей своей. Покосилась-накренилась статуя Германна, вождя тевтонского, и рухнула, прежде чем лава настигла её, и отвалилась у неё крепкая рука с длинным мечом, и покатилась она, дымным извержением преследуемая, по хвойному склону крутому, подкашивая-вырывая неисчислимые древа, и низверглась с глухим уханьем к ногам орды магометанской, и остановилась союзничья орде лава, и окаменело застыла, подножья горы не достигнув, под взором довольным калифа. И в экстазе буйном заорала орда дикая, оглашая Европу громом победным, славя идола своего. Аллауакбар. В овечий загон согнанные мутанты, тевтонов потомки, до поры уцелевшие идейные зомби, активисты мультикультурного инферно, самозабвенные толерасты-мигрантофилы, радостно лыбились, блеяли и аплодировали, гремя тяжёлыми ржавыми цепями. Ибо - свершилось.
---
Кто там шепчет в тревожной ночи: ЭйяФлетлаЙекуле?
...---...
2015 г.
Данное произведение включено в литературный фонд интернет-журнала "Точка Зрения", m-tz.ru (страница автора)