Жила-была девочка постбальзаковского возраста. Ну как, "жила"... Утром - на работу, вечером - за младшей в детский сад, потом - готовить ужин, укладывать детей и спать. На следующий день - опять сначала. В выходные - уборка, глажка на неделю и в качестве развлечения поход в кино, например. Девочка даже была замужем, местами. Особенно ей нравилось колечко на пальчике. Больше ей в замужестве ничего не нравилось, да ещё родственников с бесконечной готовкой салатов на дни рождения прибавилось.
В детстве девочка хотела стать экологом и путешествовать, но родители решили, что экономистом - выгоднее, тем более, девочка была отличницей и вполне претендовала. С тех пор прошло лет десять, девочку всё устраивало. Работа на приличном заводе, с хорошей зарплатой, даже на пристойной для её красного диплома должности. Двое детей - все в неё, голубоглазые светловолосые девочки, очень приличные, в розовом. Муж - глава семьи, обходительный и зарабатывал хорошо.
Девочке было скучно и, глядя на других, грызло смутное чувство "не того". Вот когда просто "всё плохо" или хотя бы видишь ошибку, то легко: пошёл и исправил. А "не то" - самое страшное проклятье человека. Когда вроде живёшь, как люди, а чувствуешь себя говорящей табуреткой. Девочке было некогда выяснять, что же именно "не то" с ней творится, да уже и лень, если честно. Но грызшее смутное чувство просто-таки вынуждало принимать меры. И девочка принимала.
По ошибке наняв целеустремлённого помощника, который знал, куда и зачем жил, и не смотрел на мир со смутным чувством "не того", девочка очень быстренько его уволила, тщательно придумав, за что. Со зла она лишила его большей части зарплаты пред увольнением, да ещё постаралась испортить парню репутацию на следующей работе, потому что а чё он. Девочке понравилось ощущение после всего этого, и впредь она не упускала случая. Поначалу девочка мстила только тем, у кого, по её мнению, звезда во лбу горела, а таких же, как она, обделённых смыслом жизни, не трогала. С собратьями по несчастью она сплетничала за чаем, любезничала и с удовольствием манипулировала ими. Чуть погодя она уже не могла различить, у кого звезда, у кого - табуретка, ей казалось, что все живут хоть в чём-то счастливее, чем она, и девочка говорила елейные гадости бухгалтерии, изо всех сил растопыривала коготки перед сметным отделом, да и в принципе постепенно обрастала иглами, как дикобраз.
Только наедине с собой девочка, всякий раз внезапно, чувствовала, как с каждой выросшей иголкой всё тяжелее становится дикобразья шуба. Скоро её уже даже не получалось снять, и девочка начала колоть мужа, детей, друзей. Сначала - невольно, каждый раз сожалея, а потом за что-то навсегда обиделась и на них тоже. Вскоре, за неимением альтернативы, девочке стало нравиться колоть людей иголками, и она уже выбирала, куда бы побольнее ткнуть, даже не задумываясь, кого и за что. И очень ценила себя, когда у неё получалось.
Прошли годы. Муж замкнулся, выросшие дети перестали даже пробовать угодить маме, на работе сторонились, и только директора ещё могли обмануть голубые девочкины глаза и красный диплом, потому что перед "кормушкой" девочка не выпендривалась. Девочка уже не помнила, почему и как это началось, и даже не пробовала снять дикобразью шубу. Она предпочитала думать, что не ходит на корпоративные гулянки потому, что превосходит умом всех своих коллег, вместе взятых, а не потому, что никто её особо не жаждет там видеть. И ей гораздо удобнее было думать, что, раз навсегда послав подальше тех, кто осмелился ей возражать, и заблокировав их в Одноклассниках, можно спокойно жить дальше, ни о чём плохом не вспоминая.
Вскоре старшая, а за ней - и младшая дочь сбежали из дома, предпочтя общежитие своеобразному комфорту отчего дома. Муж подумал, подумал, да и ушёл к своей шлюхе, слабак. Тогда девочке-дикобразу стало непривычно мирно дома, и она еле выдерживала ночь, чтобы утром, выйдя из подъезда, сразу же втыкать свои иголки теперь уже буквально во всех встречных людей. От неё стали шарахаться бабушки двора, дети убегали и прятались за мам, мамы брали в охапку детей и уходили на другой конец дома. Девочка даже ставила машину во дворе и начала ездить в метро, там от дикобраза никуда не денешься, и её отпускало. На какое-то время девочка оказалась своеобразным демоном толпы: стоило ей почувствовать рядом человека, как сразу вставали дыбом все иглы, и девочка шла на таран.
Прекрасным зимним вечером, в оттепель и при полной луне, когда всё живое радуется нахлынувшему терпкому запаху тающего снега, девочка вышла из подъезда в магазин. Вокруг подъезда стояла толпа людей. Молча. Девочка встопорщила все свои иголки и грозно зарычала. Толпа, вместо чтоб привычно убежать, придвинулась ближе. Девочка вдруг впервые испугалась и запаниковала. Ключи от дома были уже спрятаны в сумку, и сейчас девочка судорожно сунула туда руку, надеясь быстро их найти.
Люди стояли и наблюдали, как огромный дикобраз зло шипит и возится. Но, в конце концов, терпеть дальше сил уже не было. Вокруг собрались жители со всего девочкиного двора. Наконец, кто-то шагнул к дикобразу, и остальные кинулись следом.
Закончилось всё очень быстро. Кроме девочки, голоса так никто и не подал. Когда люди разошлись, у подъезда лежал совершенно голый дикобраз, ни на что не похожий в таком облике. И скулил. Прекрасно понимая, что грозный умный изысканно колючий зверь просто не может так себя вести, девочка с трудом поднялась и поплелась домой. И с тех пор она передвигалась по городу мелкими перебежками, а если встречала кого знакомого, заискивающе улыбалась и давала дёру. Новой игольчатой шубы у девочки не выросло, пришлось довольствоваться обычной одеждой. Вы когда-нибудь видели лысого дикобраза в обычной одежде?