Клещенко Елена:
Ключ от дома
- Постарайтесь расслабиться, ни о чем не думать. Затем сосредоточьтесь и расскажите о том, что придет вам в голову. Все просто, правда?
- Все просто, - донор улыбнулся. Микрофон доносил его ровное дыхание. В боксе он был один, Ким сидел за перегородкой, в аппаратной. Обычная практика. Иначе вместо искомого нового кандела получишь что-нибудь вроде: "А ученый-то, что ли, кореец?" или: "Чем он там шуршит?"
Корейцем был не он, а его прадед. Вообще-то Кима звали Александром, но коллеги вспоминали об этом редко. При такой короткой фамилии зачем человеку имя?
- Готовы?
- Да.
- Начали.
Три. Два. Один. Есть! Один. Два. Пульс растет...
- Ветер. И бубен. - Донор откашлялся.
- Подробнее, пожалуйста.
- Ну... Пасмурный день. Небо серое, темное, как бы дождь вот-вот пойдет. Ветер дует, и бубенчики.
- Ветер холодный?
- Н-нет. Не знаю. Воет, гудит. И эта... кожа на бубне тоже гудит.
- Как выглядит бубен?
- Круглый, звякает чем-то. Вы говорили - ассоциации отсекать.
- Да, конечно. А что насчет эмоций? Вам приятен, неприятен этот образ? Что-то пугающее или, наоборот, радостное?
Человек в боксе задумался.
- Да вы знаете, и то, и то. Вроде я жду чего-то. Мне так кажется.
- Вы можете сказать, с чем связано воспоминание?
- Нет. Бубен какой-то... Не знаю. Может, из фильма. Я эти бубны в реале вообще не видел никогда, не увлекаюсь всеми этими вещами.
- Очень хорошо, спасибо. Сейчас подойдет ассистент и вам поможет.
В прошлом веке было модно называть нейроны человеческого мозга "ячейками памяти", по аналогии с памятью компьютерной. Этот миф продержался долго. Лишь к концу века стало ясно, что дело не в одних нейронах, а в связях между ними.
Информация - образ, слово, запах, звук - отражается в мозгу как сигнал, переданный по цепочке нейронов. Новая информация - новая цепочка. Это все знали. А на рубеже тысячелетий Нобелевскую премию по физиологии и медицине получил худой старик в допотопных огромных очках, австриец по происхождению, чьи родители некогда бежали от нацистов в Америку. Он показал, что память из кратковременной превращается в долговременную, когда связи между нейронами изменяют структуру. В одной отдельно взятой цепочке раз и навсегда снижается сопротивление, сигнал легко пробегает от первого нейрона к последующим - как выражаются литераторы, вспыхивает воспоминание.
Серая сеть нейронов - всего лишь канва для вышивки. Или, если кому больше нравятся технические аналогии, печатная плата, на которой чертят блестящие дорожки впечатление, опыт и память. Сотни, тысячи клеток, соединенных повышенной проводимостью, - буква "А", или пение зяблика, или чье-то лицо.
О расшифровке этого механизма, об установлении соответствия между образом и цепочкой нейронов мечтали давно. Нанотехнологии сделали это возможным. Псевдоциты, клетки-роботы, можно ввести непосредственно под паутинную оболочку, инъекцией в висок или затылок. Дальше они разберутся сами: выделят цепочку среди миллионов, включат ее, вызвав экспериментальное воспоминание. А если будет надо, то и проложат новую цепочку, понизив сопротивление в нужных местах.
Мысли на расстоянии, оказалось, передаются микрохирургическим путем. Если известна конфигурация одной цепочки в мозгу индивида, почему бы не создать такую же последовательность в мозгу другого? Подарить ему чужое воспоминание - и тут же спросить: "О чем вам думается, уважаемый?".
Международный проект HBC ("Human Brain Code") работал восемь лет, с 2035-го, и до завершения было далеко. Опыт всех предыдущих восхитительных головоломок человечества, от Шампольона с его Розеттским камнем до расшифровки генетического кода - мог пригодиться здесь в очень малой степени.
То, что заданная последовательность нейронов всегда означает нечто определенное, обнадеживало. Такую цепочку стали называть "кандел", по имени нобелевского лауреата - вместо скомпроментированного шарлатанами "энграмма". Созвучие с единицей силы света никого не смущало, многим даже нравилось, а студенты в кофейнях распевали песенки о "мозге силой в три свечи".
Но проблема в том, что всякая мысль порождает лавину других, иначе она не может существовать. Чтобы воспринять вновь увиденное, его надо сравнить с тем, что видел раньше, подобрать название и объяснение. Чтобы вспомнить, нужны ассоциации. В этом узелковом письме есть отдельные слова и в то же время нет отдельных слов, и следовательно, значение кандела можно установить только статистически.
Считываешь цепочку у донора, воспроизводишь ее у реципиентов. И если одному вспомнятся корабельные снасти, другому - санки в детстве и как бечевка врезалась в ладонь, а третья расскажет о плетеных кашпо, можно с некоторой вероятностью предположить, что данный кандел - веревка, вервие простое... Работа, как любил повторять начальник Кима, дураков любит. Иногда на одно "слово" требовались сотни добровольцев, прививающих себе кусочки чужой памяти.
Операция, испытанная на животных и в клинике, считалась практически безопасной - псевдоциты, сделав свое дело, распадались на жирные кислоты, которые уходили с кровотоком. Другое дело, что малоприятно может быть подцепить чужое воспоминание. Но, во-первых, экспериментаторы старались избегать канделов, очень уж туго завязанных на эмоции, а все доноры были кристальнейшими людьми - без пятен в биографии, без каких-либо особенных несчастий в прошлом, со средним IQ. А во-вторых, пардон, не задаром же! Половина бюджета проекта шла на вознаграждения для волонтеров.
Академик РАМН Виталий Васильевич Захаров рассматривал свою коллекцию. Он знал, что самая разумная запись кандела - численно-буквенная формула, и не приписывал причудливым формам нейронных цепочек никакого таинственного смысла. Сказки о голографической записи информации в мозгу давно канули в прошлое. Просто - канделы были красивы, и Захаров, в отличие от многих, никогда об этом не забывал.
Картинки в его коллекции были всего лишь компьютерными моделями, созданными по сигналам псевдоцитов, - нет микроскопа, который позволял бы рассматривать клетки живого мозга. Но модели соответствовали истинным формам звездчатых и пирамидных клеток, точно представляли их расположение в коре, изгибы аксонов и дендритов.
Огненные вышивки опыта по серой канве мозга. Где тонкие, ажурные, весь каркас на трех ниточках, где густые, сплошными зигзагами. Которая из вас, невестушки, выткет мне ковер всех краше... Этот кандел - как непролазная чаща деревьев, тесно стоящих, сплетенных ветвями. Этот - морской цветок с тоненьким корешком и гигантским раструбом. Этот - полуразрушенный облачный замок. По правде, если что и отражали сии причудливые формы, то анатомию и гистологию мозга: знакомые еще по студенческому атласу очертания зон неокортекса, слои и колонки нейронов...
Вот раннее, самое начало проекта. Ветвистые молнии, бесконечно разнообразные и все-таки чем-то сходные: буквы латинского алфавита. А это развесистое чудо, лихими струнками длинных аксонов соединившее теменные, височные и лобные доли - начертание иероглифа "путь". Вот - обобщенный образ человеческого лица: четыре пятна, расположенные по системе "двоеточие-минус-скобка", один из многочисленных зрительных синонимов понятия "человек". Вот несколько вариантов головы Нефертити...
Захаров переместил новый файл в каталог, раскрыл. Тоже красиво - кольцевидная лента, увенчанная зубцами, словно корона. Ввел название: "Ветер и бубен". Традиции предписывали именовать неидентифицированные канделы по версии донора. Но в любом случае, чем бы это ни оказалось, - место в коллекции оно заслужило...
"Мария, 25 лет.
Сирень. Кусты сирени, нет, не цветет еще. Листья темные, гладкие. Это мы с подругой стоим у ее дома... Да, я поняла, отсекать. Значит, просто: сирень, листья.
Сергей, 46 лет (опыт проводится повторно, по причине сбоя аппаратуры).
Есть, теперь получилось! Вы мне стихи скачали?! Правильно? Сейчас, минутку... (Скандирует.) Не надо мне - ни света, ни привета. Звезда в окне - и мне довольно света. Прости мне бред - глухих гитар гавайских. На свете нет - зеленых вод бискайских. Зеленых вод - бискайских, где, мерцая - корабль плывет - как бабочка большая... Всё! (Смеется.) Ну вот, не такой уж я тупой...
Илья, 52 года.
Вы знаете, это что-то связанное с религиозным чувством - "не умрете, но будете иметь жизнь вечную". Так? (С оттенком раздражения.) Слушайте, вы уверены, что не зря взялись за эти дела?
Jane, 31 год. (Перевод протокола с английского.)
Как странно. Кирпичный свод, арка, из красных таких кирпичей, понимаете? А под аркой висит колокол, и его раскачивает ветер, он звонит. Невозможно, ведь они тяжелые, ваши колокола, правда? А внизу вода, целое озеро, стены поднимаются из воды. Странно. Будто сон. Это все".
- Да, - сказал Захаров. - Что странно, то странно. А у донора?..
- Ветер и бубен. У американки тоже ветер и колокол, а у него бубенчики. И еще у одного был ветер в лицо. Итого всего три совпадения! Не ветер это!
- Хорошо подумал?
- Долго думал.
- Ах, долго? - протянул шеф. - Долго это еще не хорошо. Про стихи, конечно, выяснил?
- Выяснил, - с готовностью ответил Ким. - Стихи известные, опубликованные. Вторая половина двадцатого века, автор... м-м...
- Бродский?
- Обижаете. Бродского я бы не забыл. Сейчас посмотрю.
- Оставь, не суть. Какие будут соображения?
- Из пятнадцати реципиентов, - четко, как на кафедре, заговорил Ким, - восемь описали зрительные образы, четверо упоминали понятия и вербальные конструкции, двое - звуки, в одном случае, возможно, мелодия, один - запах. Один или, возможно, двое цитировали стихи, один - Библию, еще один - английскую художественную прозу. Эмоции, связанные с экспериментом, оцениваются в основном как положительные, хотя некоторые упоминают и волнение, тревогу. Исключение - тот, кто воспринял цитату о "жизни вечной", но он скорее возмущен действиями экспериментаторов.
- Тоже не радует, но неизбежно. Перекрывания?
- Следовые. Ветер упоминается дважды, не считая донора, еще в трех случаях можно притянуть за уши - если корабль под парусами, так и ветер. Пасмурное освещение - четырежды, зато в трех других - яркое солнце... Здесь у меня полная таблица. Но если одним словом - хреново. Сдается мне, это в ста процентах случаев их персональные воспоминания, а не отклики на кандел.
- Еще что скажешь? - у шефа было экзаменаторское настроение.
- Два варианта, - послушно отозвался Ким. - Первый: статистические флуктуации. На сотню добровольцев обычно двадцать дают трудно интерпретируемые результаты, сейчас они вышли первыми... согласен, что чушь. Идея вторая: мы опять нарвались на код. Как с шахматами.
Добровольцам, далеким от шахмат, канделы задач и партий представали в самых причудливых видах. Кто-то начинал припоминать сюжет романа, персонажами которого ему казались фигуры, кто-то воспринимал эмоциональные составляющие позиции - азарт или угрозу, кто-то видел трапеции и треугольники, соответствующие "силовым полям" ферзей и слонов, а в половине случаев ассоциации казались необъяснимыми. Так возникло понятие о "коде": контексте канделов, вне которого единичный кандел не читается. "Кодами" были языки, японские иероглифы, музыкальная грамота, всевозможные игры, в которые играют люди.
- Лучше, - одобрил Захаров. - С одним "но": почему сам донор заявил, что образ ему непонятен и незнаком? И что это за код, который состоит из образов?
- Почему бы нет? Если сущность понятия забыта донором или неизвестна реципиенту, субьективно он принимает его за что угодно. Как во сне: видишь чемодан и знаешь, что он изображает контрольную по математике. Я считаю, надо набрать побольше статистики, может быть, тогда станет ясно...
- Нет, друг ты мой. Набирать статистику мы погодим. Вернее, подождем другой статистики. Технику безопасности в нашей работе никто не отменял.
Ким молча наклонил голову.С добровольцами, воспринявшими чужой кандел, проект не терял связи: через месяц после опыта они отвечали на вопросы анкеты.
Из пятнадцати участников серии "Ветер и бубен" двое оценили свое состояние как стабильное, с некоторыми изменениями к лучшему благодаря полученному гонорару, но никаких серьезных перемен не отмечали. Зато остальные...
Мария ("листья сирени") влюбилась и готовится выйти замуж. Илья ("иметь жизнь вечную"), во-первых, угодил в милицию за участие в уличной драке, а во вторых, взял отпуск за свой счет и начал писать теоретическую статью для "Успехов математики"; и то, и другое немолодой физик проделал впервые в жизни. Сергей ("звезда в окне") работал в респектабельном еженедельном журнале, вдруг ушел оттуда и основал свой проект; ради начального капитала продал собственную квартиру в центре, а обитал на неотапливаемой даче. Джейн ("колокол над водой"), американская сотрудница проекта НВС, разорвала контракт и вернулась в свой Сиэтл; причины охарактеризовала как личные, подробности остались невыясненными. Виталий ("гудок паровоза") развелся с женой. Андрей ("лазурный свет") и Наталья ("аккорды фортепиано") жаловались на депрессию, неверие в свои силы. Алексей ("солнце на асфальте") начал ходить в церковь; между тем в анкете, заполненной до эксперимента, он игриво назвал себя христианином-заочником. Дмитрий, донор кандела "ветер и бубен", перевелся в Морской институт Дальневосточного отделения РАН, оттуда отправился в экспедицию; на звонки и письма не отвечал.
Было от чего запаниковать. Тринадцать человек из пятнадцати, с донором четырнадцать. Все, по уверениям психологов, вполне благополучны - и у каждого после опыта серьезные перемены в жизни. И у всех разные. Смена работы, дальние переезды, пертурбации на личном фронте, депрессии, обращение к вере - но все это были цветочки по сравнению с главной неприятностью. Ирина (21 год, "запах кофе и осенних листьев") находилась в больнице после попытки самоубийства.
Такого не бывало за всю историю проекта. Шеф постарел лет на десять, шутил машинально и невпопад, целыми днями пропадал то на коврах у разнообразного начальства, от международных руководителей проекта до следователя, намекающего на уголовное дело, то в больнице, где лежала бедняга. Врачи не радовали. Стоило снизить дозу успокоительного, девушка начинала рыдать и жаловаться на бессмысленность жизни. "Студентке промыли мозги!", "Жертва вивисектора вскрыла себе вены!" - поддавала жару объективная и независимая пресса. Вивисектором, само собой, был академик В.В.Захаров.
Кима все, начиная с шефа, ободряли. Словесно. А молча, при встречах в коридоре или институтском кафе - поглядывали на него, как на тихого, но опасного психа. Точно, люди, какой черный глаз и тяжелую руку надо иметь, чтобы вот так нарваться! Девятый год весь мир работает, ни с кем ничего, и вот на тебе - того гляди, русская часть проекта накроется большим медным тазом... С тем же успехом можно было бы винить группу психологов, подбиравшую добровольцев. Но Кима это не утешало. Он сам себя казнил.
Работы, конечно, не было. Какая там работа. Ким сидел за компом, просматривал все, что удавалось собрать об участниках серии, о кодах, о депрессиях и суицидальных синдромах, о ветре и бубне с точки зрения психологии... Его мучило отвратительное ощущение, что разгадка рядом, что он совсем недавно прочитал ответ на свой вопрос, только не среагировал.
Несколько раз открывал картинку, вынутую из папки с досье. Ирина, 21 год, студентка экономического факультета. Темные блестящие глаза, выпуклый лоб и острые, углом вылепленные надбровные дуги, острый ведьминский носик и мягкая линия щеки, маленький рот и заостренный подбородок. Пожалуй, хорошенькая, но до чего мрачная - даже фотографу не улыбается. На месте психологов ни за что бы ее не взял. Ах, Ирина, Ирина, сидела бы ты сейчас на лекции, конспектировала бы всякую нутоту о причинах экономического кризиса в России конца ХХ века, и мы бы забот не имели...
...Пока то же самое не произошло бы с другим добровольцем. Что бы ни значил проклятущий "ветер и бубен", ясно одно: значение у него есть.
Ким понимал, что задуманное им не только банально, но и глупо. Что эксперимент над экспериментатором не может считаться чистым. Что прививать кандел лицу, которое до мурашек в извилинах думает об этом канделе и, скажем честно, боится его, - прямой риск. Только он не видел другого выхода.
Взлом защиты занял некоторое время. Затем он переписал управляющие программы на ноутбук, подключился к сетке. В боксе подготовил аппаратуру, протер дезинфицирующим раствором затылочную ямку. Включил камеры, микрофон. Лег в кресло, зафиксировал голову, ноутбук положил на грудь. Шприц-пистолет, заряженный псевдоцитами, тихо, на пределе слышимости, запел. От влажного холодка на затылке начинался озноб. (Выбрать) последняя серия (выбрать) программа (выбрать) пуск...
он бы засмеялся, будь он зрителем, а не сценой. Он тоже слышал ветер и бубен! Ветер выл долго, насколько хватало воздуху за пухлыми щеками; иссякнув и отдышавшись, заводил заново. Бубен размерял песню звучными ударами. Летящий воздух и человек на земле играли вместе: то, что было пустотой, становилось музыкой
...В папке с досье добровольцев он быстро нашел нужный телефон.
- Сергей? Снова беспокоят из проекта Эйч-Би-Си, Ким - я работал с вами, если помните.
- Помню, конечно, здравствуйте, Ким. Как ваши дела? Я видел в новостях про эту девушку...
Ким почувствовал, что не ошибается. В голосе журналиста не было ни фальшивого соболезнования, ни профессиональной цепкости. "Как ваши дела?" - так мог бы спросить доктор у больного.
- Я как раз об этом. Вы заинтересованы в эксклюзивной информации?
- Вероятно, да. - Он чуть задержался с ответом: явно не ожидал такого.
- Вы можете заработать эту информацию, - весело сказал Ким. Будто звал соседа потаскать мебель и потом угоститься пивком.
- Что вы имеете в виду?
- Давайте встретимся. Там, у больницы.
Неверно было бы сказать, что заведующий отделением посмотрел на них как на ненормальных. К пациентам он относился бережно и уважительно, насколько позволяли курсы лечения. Вменяемые бездельники, мешающие работать, раздражали его куда больше.
- Вас прислал Захаров?
- Нет, - ответил Ким.
- Тогда не понимаю, о чем я буду с вами говорить.
- О здоровье пациентки, - невозмутимо сказал Ким. - У меня есть основания предполагать, что повторная процедура ей поможет.
- Клин клином? - холодно усмехнулся врач.
- Приблизительно. Сергей - тоже наш доброволец, причем получилось так, что активацию кандела ему проводили дважды. После первой активации он жаловался на депрессию, снижение самооценки. После повторной - пришел в норму, сейчас активно работает. Если хотите, можете с ним побеседовать.
- Я бы разогнал всю вашу контору к чертовой матери.
- Вернемся к этому вопросу через десять лет, - предложил Ким. - Я правильно понял, что положительной динамики в лечении пока нет? (Врач не ответил.) Вы думаете, будет хуже, если мы это сделаем?
- Ну хорошо, - врач ткнул пальцем в монитор. - Как вас... Сергей? Давайте поговорим. Отвечайте только на мои вопросы. А вы пока выйдите, будьте любезны.
Они усадили Ирину на заднее сиденье Сергеева авто. "Глаз не спускаем, одну не оставляем ни под каким видом, в туалет провожаем до двери кабинки", - напутствовал их завотделением. Девушка, однако, не делала ничего ужасного: не визжала, не билась в конвульсиях, не пыталась выпрыгнуть на ходу. Она просто молчала - так мог бы молчать маленький ребенок, который устал плакать и понял, что мама никогда не придет.
В институте их ждали. Хакер из Кима оказался фиговый: система, хоть и с опозданием, но засекла несанкционированный опыт. Шеф прибыл, и Ким был немедленно приглашен к нему. Девушка и журналист остались в комнате отдыха.
Захаров не стал задавать риторических вопросов. Он показал на кресло для посетителей и произнес:
- Слушаю тебя.
- Есть хорошая идея про "ветер и бубен". Я ее проверяю.
- На себе?
- На себе уже проверил. Виталий Васильевич, это не элемент кода, это ключ к нему. Ключ от личности. Детонатор, если угодно. - Ким покраснел.
- А без метафор?
- Сейчас скажу. Каждый человек имеет цель, верно?
- В каком это смысле? В религиозном?
- В психологическом. Вернее, человек в каждую минуту имеет много целей. От "пообедать" до "когда-нибудь жениться на прекрасной женщине и быть счастливым". Много целей, из них состоит жизнь. Но это все равно, что отмерять километр школьной линейкой. Много коротких векторов, легко запутаться.
- Ну-ну? Проще давай, яснее. Соберись.
- Я предполагаю, что данный кандел позволяет интегрально оценивать собственную жизнь. Такая формулировка подойдет? Запускается процесс, в результате которого начинаешь видеть события прошлого, причинно-следственные связи... как некий текст. Мы ведь умеем стимулировать вычислительные способности, зрительную память, здесь может быть сходный механизм.
- Активизируются воспоминания?
- Да нет. Я и раньше склерозом не страдал, но теперь... я понимаю, что со мной было. Каждый эпизод - слово, причем у каждого индивида свой язык... вот как ребенок рассматривает печатный лист и как взрослый человек читает. Начертание букв не меняется, и все-таки для взрослого это больше... Читаешь свою память и понимаешь, как продолжать.
- Ага. Ты у нас, стало быть, отныне взрослый? Вышел на новую ступень развития? Просветлился? И вместе с тобой пятнадцать добровольцев?
- Десять, - поправил Ким. - Двое без изменений, у троих депрессия. А теперь смотрите: депрессия у тех, чей мозг выдал труднорасшифруемые сигналы. Не зрительный образ, а запах, обрывок музыкальной фразы, полузабытые стихи. То, что трудно воспринять, запомнить, повторить про себя... Представляете - включается режим поиска смысла жизни, а смысл не находится?
- Прошу прощения. Насколько я понял, твой любитель поэзии прошлого века - вон за стенкой сидит, полон трудового энтузиазма!
- Виталий Васильевич, так Сергей получил кандел дважды! Вы обратили внимание - первый опыт был неудачен, мы грешили на сбой аппаратуры. Повторили на следующий день, а до повтора он крайне эмоционально выражал досаду, ругал себя никчемным тупицей, это есть в протоколе. Мы думали, что он шутит...
- А ты, стало быть, догадался, что у него развивалась депрессия. И решил, что повторная активация поможет и барышне? Так сказать, со второго раза поймет?
Иронизируя, он пытался скрыть растерянность. Этот парень - неглупый, но начисто лишенный хватки, вечный "талантливый исполнитель" - сейчас напомнил Захарову, страшно сказать, его собственного учителя. А Киму во взгляде шефа мерещилось сожаление. Мол, как это ты вдруг оказался таким кретином?..
- Делай. Под мою ответственность.
Ким крепко пожал руку, протянутую над столом. Слова тут не годились, а лезть обниматься с академиком было бы нарушением субординации.
- Ирина, постарайтесь ни о чем не думать. Мы начинаем. - Черные ресницы дрогнули, вместо кивка.
Три. Два. Один. Есть! Один. Два. Три... Восковое личико неподвижно, дыхание и пульс учащаются. Десять секунд...
- Она же под таблетками, -сказал Сергей, - может быть...
Ким, не оборачиваясь, махнул на него рукой.
пузырьки от кофейной пенки на белом блюдце. Кленовый лист описывает в воздухе спираль, и пока он падает, части головоломки собираются, выступы входят в пазы, запах перекипевшего кофе соответствует голосу маминой сестры, забиравшей меня из школы, а полет листа - первому дню в Москве после каникул: полузанесенные песком обломки оживают, обращаются в корабль
Девушка улыбалась. Она в самом деле была очень красива.
Двое в аппаратной - долговязый научник в белом халате, с черными взъерошенными волосами, и элегантный господин с ноутбуком в кармане модного френча - переглянулись. И снова, как в первый раз, у больницы, каждый не увидел в другом ничего такого... никакого сияния или там белых лотосов, мужик как мужик. И обоих это успокоило.
- Все? Пойдем, выпустим ее?
На "ты" они перешли еще раньше, чем доехали до института.
- Не надо торопиться. Еще пару минут пусть побудет одна.
- Тогда можно три вопроса? - Журналист ловко выхватил ноутбук, раскрыл его и приготовился включать микрофон.
- А я и забыл, с кем связался! - Ким начал смеяться, но окоротил себя, почувствовав, что на глазах выступают слезы. Тот еще выдался денек. - Давай.
- Остальных добровольцев с депрессией вы теперь тоже вызовете на повтор?
- Почему бы и нет? Если врачи не будут против.
- А что с теми двумя, кто не почувствовал изменений?
- Я бы не стал их беспокоить. Может, они невосприимчивые... а может - и без нас достаточно совершенны.
- Еще вопрос: что будет дальше? Микрохирургическая терапия, новый стимулятор?
Ким широко улыбнулся.
- Ну ты оптимист. Пока неизвестно, долго ли продержится эффект. Потом, не совсем понятно, что он собой представляет: писать в отчете, что нашли смысл жизни, как-то неловко, согласен? Неочевидно, что эффект позитивен: один жену бросил, другой подрался на старости лет, третий квартиру продал... (Журналист ухмыльнулся в холеную бороду.) Будет ли прекрасна жизнь в социуме, где каждый понимает, что должен делать, чего хочет и в чем нуждается - вопрос спорный. Вообще, знаешь, как наши студенты говорят: кесарю кесарево, слесарю - слесарево. Если человек потерял ключ от своего дома, слесарь может сделать ему новый. А остальное... Не спрашивай, что будет, спроси - чего бы я хотел.
![Автор дизайна - Мировое Зло []](/img/b/bes_s/keyofthehouse/diplom-22.jpg)
Автор дизайна - Мировое Зло
Комментарии к произведению - в разделе Елены Клещенко
|