--
Если ты - не ты, а набор масок, то кто же тогда ты?
--
Я - закон перемещения этих масок.
Диалог во тьме.
Обычно приёмка дел новым должностным лицом, да еще и на высокой должности, проходит с глазу на глаз. Так надежнее. Какова бы не была степень ненависти чиновников, есть секреты, которые выше её и не предназначены для чужих ушей.
Здесь и сейчас этого не случилось. Старый министр лежал в реанимации с обширным инфарктом, и врачи не ручались за его жизнь. Новый, годами тоже не юноша, заседал в главном кабинете министерства и решал основной вопрос бюрократии - кадровый. Говоря проще, тасовал колоду. Сидел он не в центральном кресле с высокой спинкой, это был бы дурной тон, и потеря чувства субординации. Он выбрал маленькое кресло за низким, уютным, вишневого дерева столиком, помещавшемся в углу большой, как волейбольная площадка, комнаты. Рядом с ним сидело двое. Ближайший помощник, готовящийся занять хлебное место и кадровик прежнего министра.
Особой напряженности в воздухе разлито не было. Бывший уходил на вольные хлеба, уходил обеспеченным человеком, со спокойным и твердым будущим, потому сейчас мог сказать о своих коллегах чуть больше обычного. Понятное дело, начальники департаментов здесь не обсуждались - их новый министр приводил с собой. Но тело министерского аппарата, вся та чиновничья толща, которую не мог пробить ни один реформатор, нуждалась в пояснениях.
На столе имелся дисплей, где и высвечивались совокупные характеристики подчиненных.
--
Эта вот троица, кто сланцами занимается - крепкие ребята. У них основное - выгода. Берут по чину, но если слишком сдружатся, то могут и сорваться. Поосторожней с ними.
Новый кадровик не изменился в лице, и что-то выбил на маленькой наладонной клавиатуре.
--
А эти - фанатики своего дела, - уходящий явно гордился ими, - Мастеровые люди. Как пришли с топазов, так в профессионалку и зарылись. Штучный товар.
--
Что-то кроме работы видят? - поинтересовался министр.
--
Даниил Фёдорович, как можно?! Влияющий всегда рядом, вот на этой должности, - на экране мелькнуло дерево каталога, - Дорнан Петерс. Этого подобрали быстро: хорошо вычисляет чужие просчеты, но не умеет оформить свои дела. Трусоват.
--
На чём держите?
--
Порочный человек. Нет, всё в пределах политкорректности, - поднял ладони уходящий.
--
Значит редкая сволочь, - резюмировал министр.
Политкорректные развлечения, убийственно действующие на карьеру. Маленькие законопослушные гнусности, что не рекомендуется показывать широкой публике - какой компромат может быть хуже?
Новый зам отстучал короткую тихую дробь, но старому неясно было - утвердительную или отрицательную.
--
А вот этот список - редкости министерства. Барышни гарантировано влюбляются в начальство. Есть разновидности на все вкусы: обожание, платоническое томление, даже страсть.
--
Искренность проверяли? - без малейшей насмешки или скабрезности осведомился министр.
--
Сами же знаете - у нас четыре месяца как постоянный государственный мониторинг.
--
Я предпочитаю не связываться с любовью, - Даниил Федорович чуть приподнял тяжелые кустистые брови, - В ней маловато терпения, да и капризная она, сволочь. Чего не то скажешь, и в ненависть перейдёт. Вот вера, Михаил ...эээ Владимирович, дело другое.
--
Вера бывает разная, - осторожно заметил уходящий, - Люди и их дела часто противоречат друг другу. Фанатик тоже может обидеться на вас за ваше же богохульство.
--
Это у маловеров. Настоящий верующий всегда сам себе объяснит, почему он должен верить. Такие люди у вас есть?
--
Конечно. Молодежь, стараемся только такую и брать - с тех пор как аналитика в свободном доступе появилась. Разочаровываются года за полтора. Те, кто остаются - валенки. Умных, чтоб верили, да еще чтобы в делах понимающие были, - Михаил Владимирович потянулся к дисплею, - О-о. Вот здесь. Я, конечно, помню, парочку личностей, но только Леопольд Кириллович подобных не жаловал. Подвохов боялся.
Министр посмотрел на бывшего кадровика пустыми глазами. Новый зам отметил в уголке памяти, где лежит список.
--
Еще у нас патологические трусы есть - дрожат от всего. Держим про запас. Да, чуть не забыл - даже один коммунист завалялся. Настоящий.
Сведения о кадрах, как мелкие разменные монеты, текли от начальника к начальнику. Они говорили еще долго.
Ничего страшного, подлого или просто значительного за этим не последовало. Контроль лояльности к руководству стал уже настолько рутинной и распространенной процедурой, что его учитывали все. И вот так просто, на голубом глазу, оставлять преемникам законспирированных саботажников было бы просто глупо. Это были вполне нормальные люди.
Числился среди них и Всемил Карлович. Личность, мало чем примечательная. Высокий, сутулый, чуть нервный субъект с коротким ершиком блеклых волос. Близорукий. Моль. Человек осознанной веры в начальство. Добровольный, и тем очень ценный винтик.
Такие люди редко делают карьеру - они слишком незаменимы на второстепенных должностях. Как начальствующие субъекты, они бывают очень полезны, ведь в них нет излишнего честолюбия или своекорыстия. Но зачем назначать подобных хороших управленцев на высокие посты, когда можно этого не делать? Внизу они тянут свою лямку не хуже.
Таким можно между делом перепихнуть сложный и нудный проект. Их можно засадить за мелочную и утомительную работу. На них можно навьючить даже общественно полезную деятельность. И они не обидятся. Их жизнь проходит в вечном исполнении мелких услуг.
Многие из них сваливаются в страх. Они боятся не выполнить очередную просьбу начальства - и превращаются в издерганных, замученных судьбой неврастеников. С собачьей преданностью заглядывают в глаза всем своим коллегам и больше всего на свете боятся собственных ошибок. Проходят месяцы, и друзья начинают презирать их, начальство в упор не замечает, а ошибки всё множатся.
Другие становятся равнодушны к работе, механически выполняют все обязанности, а взамен ищут себе хобби по вкусу, увлечение, которому можно отдать жизнь. Они ходят на футбол и в свободное от него время бывают на рабочем месте.
Но есть и третьи - они ждут. Как трусливый чиновник ждет половину жизни, чтобы единственный раз взять крупную мзду, как наёмный убийца, дрожа на морозе, ждёт указанную жертву, как ржавеющий капкан - добычу. Они ждут своего шанса, того единственного и неповторимого стечения обстоятельств, которое откроем им новые возможности. И в этом ожидании они выполняют все указания. Чтобы лучше исполнять приказы они верят в ум начальства и доверяют его словам.
Когда Всемил Карлович следующим утром появился на рабочем месте, дисплей уже светился требованием зайти к главе департамента. Входя в начальственный кабинет, он привычно сгорбился и постарался быстрей сесть - скрыть свои немалые габариты.
Его новый начальник до постороннему наблюдателю ужаса напомнил бы растолстевшего богомола, выряженного в костюм-тройку. Не рассусоливая, он сразу повёл речь о главном.
--
Есть проект. Серьёзный. Фарфоровое производство. Премия обеспечена.
--
Новомухаревское каолиновое? - подстраиваясь под начальство, уточнил Всемил.
--
Оно, родимое. Давно пора за него браться. Соображаешь?
Губы под очками начальника казались неотличимыми от жвал насекомого. Подчиненный не мог не заметить этого, однако не придал никакого значения.
--
А как же, - исподлобья блеснули внимательные глаза.
--
Всё надо сделать аккуратно. Чисто. Через месяц там уже должны работать бульдозеры.
Всемил кивнул и покинул кабинет.
Задача ставилась большая, требовала помощников и, вернувшись к себе, Всемил, провел переучет коллег - кто из них остался на своих местах. Оставалось достаточно, новички тоже не казались случайными людьми. Надо было работать.
Порученное ему мошенничество, внешне было простым, как выключатель. На некоем производстве должны были работать люди, снабжённые хорошим количеством новой техники. В документах отражались перспективные технологии гуманного взаимодействия человека с машиной. Экологично, красиво, капитально. А вместо них ставилась автоматика, да еще из третьих рук. Подразвинтившаяся, с напрочь содранной краской, но ещё вполне работоспособная. В придачу десяток полупьяных сторожей и прекрасная система видеоконтроля.
Каолин будет добываться в любом случае. Что может быть проще извлечения из земли глины? Свидетелей почти нет - экскаваторы доносить в налоговою ещё не научились. Но экология, санитария и правдивость бухгалтерии страдали от этой рокировочки непоправимо. Придется принимать меры.
Всякая простота таит в себе массу сложностей - чего стоит правильно оформить хотя бы один внятный и одновременно правильный документ? А тут предстоит забить распечатками не одну пухлую папку и замусорить файлами не один десяток дисков. Надо добыть массу подписей и при этом не ссылаться каждые пять минут на важное поручение. Зачем всё это делать? В чём высший смысл этого вроде как вульгарного мошенничества? Начальству виднее.
Способов провернуть такую комбинацию насчитывается множество. Можно всё сделать на бумаге, но придется много и часто делиться с инспектирующими организациями. Можно изобразить пародию на рабочий городок: завезти десяток дачных, продуваемых всеми ветрами, домиков, поставить будку вахтера и натянуть колючую проволоку. Люди всегда излишни в таких декорациях. Ветер должен в одиночестве гулять по единственной улице и свободно шевелить незапертые окна. Есть и третий вариант: облагодетельствовать вполне реальный вымирающий поселок. Пусть там остаётся два, ну пять десятков семей. На работу можно нанять их всех, платить щедро и вовремя. В документах иметь - вдесятеро больше. Таких прибылей не получить, конечно. Зато безопасней, не всякая инспекция и поймет, что к чему.
В своей рабочей ячейке верующий подчиненный несколько минут задумчиво щелкал старомодной мышью, переставляя окна с блоками информации. Он решил выбрать четвертый вариант, самый отчаянный, но и самый прибыльный. Потёмкинские деревни. Карнавальный поселок, существующий только на время инспекции. Надувные палатки, фальшивый асфальт, фанерные домики. И артисты. Самые натуральные, массовка из театра. Выходило не так дорого. Только вот как всё это организовать?
Всемил, как большой ткацкий челнок, начал прясть полотно иллюзии.
Поначалу дело шло превосходно. Артём, старый приятель, любивший при случае пропустить рюмочку, и прибывшая с последней кадровой волной дородная бухгалтерша Тростикова, прекрасно уловили, откуда дует ветер. Документацию по профильным карьерам подняли в момент, юридическую базу вытащили чуть не до последнего параграфа. Не забыли старые и свежие уголовные дела - надо же учиться на чужих ошибках? Оболочку сделки сконструировали в три дня.
Надо было собрать маленькую коллекцию автографов и ещё найти человека, который организует всё на месте.
Получение подписей - это особое искусство, сродни гаданию на кофейной гуще. Надо учесть борьбу кланов, обыкновенные ссоры, просто настроение и время суток. Проявлять выдержку сидя под кабинетом и быстроту реакции при входе в него, скромно блистать остроумием и ненавязчиво диктовать свою волю. В совершенстве овладеть этим искусством невозможно: тот, кто жаждет росчерка пера на дисплее и цифрового пароля, кто подобно борзой собаке бегает за ними по кабинетам - всегда несовершенен и жалок. Он выпрашивает. Потому всего лишь любитель, пусть и занимается этим три десятка лет. А кто может добыть все подписи под документами, уже не интересуется подобными изысками. Он присылает фельдъегеря.
В несовершенстве, однако, есть своя шкала. Можно не добыть вообще никакой подписи. Можно добыть несколько и серьезно поссориться с хозяевами кабинетов. Неплохо прослыть нужным человеком, своим парнем - и получить подписи через пару месяцев. Можно, наконец, прикрываясь начальственным именем, проходить кабинеты на манер танковой дивизии, но эта тактика хороша только с мелкими чиновниками и не в этом случае.
Всемил умел другое - он выгадывал время, неслышной тенью появлялся в кабинете, и внимательным, понимающим взглядом пронзал душу коллеги. Человек внезапно осознавал, что здесь необходимо оставить подпись. Рука объекта сама тянулась к перу и человек только пять минут спустя понимал, что он сделал. В этом Всемил был неотразим, как отключение электричества. Ему помогала вера.
Об специфическом его умении знали психологи, но он пользовался им достаточно редко, чтобы не насторожить окружающих. Здесь и сейчас это умение понадобилось.
С ответственным строителем городка всё было сложнее. Всемил, понятно, знал нескольких подобных личностей, но кого сочтёт нужным взять начальство? Чтобы лишний раз не ломать голову, он явился к главе департамента с отчётом о собранных подписях. Тот, без всяких намёков, ту же назвал фамилию и велел поговорить с дальнобойным порученцем после обеда.
Командировочный, которому приходилось выезжать на пару тысяч километров от столицы, а порой в совершеннейшую глушь, был хорошо приспособленным для этого человеком. Кряжистый, бородатый, громогласный. Типичный геолог, что пару месяцев может провести в избушке посреди тундры или на спор слазить вместе с шахтёрами в забой и отработать смену. Ещё он был жадным, в нём слишком давно умерла романтика путешествий, и теперь он гонялся по стране за очередной суммой. Сейчас, впрочем, одетый в приличествующий костюм, он казался Всемилу не слишком опасным. Примерно как медведь в наморднике. Ему надо было дать инструкции.
--
Поблизости есть подходящий театр, - на экране шли строчки пояснений, - Труппа плохенькая, заработки не ахти какие и через пару лет там всё рассыплется. За случайный заработок они зубами ухватятся.
--
Схватятся раз, другой. Потом шантажировать станут? Ты им, что ли, платить будешь?
--
Зачем так грубо? - картинно удивился Всемил, - Ты ведь не подумал о грязной пачке денег, которую нужно сунуть директору? Половину взять самому, еще половину возьмет он, а массовке останется так мало, что кто-нибудь смертельно обидится и накатает донос?
Командировочный нагло, презрительно ухмыльнулся и Всемил вдруг резко ощутил всю казарменную безличность, заурядность своих слов. Разговаривай командировочный с начальством, приказы слышались бы как труба архангела.
--
Вот документы. Всё строго официально - программа поддержки отраслевой самодеятельности.
--
А домики, раскраска. Вся эта мишура?
--
Слушай, дорогой, это ведь твоя забота. Поговори с киношниками, найди декоратора.
--
Стилиста ещё посоветуй.
--
Деньги будут. Счёт твой обычный, - сухо продолжил Всемил, - Да! - он со значением поднял палец, - Вот как домики после твоих трудов выглядеть должны. Как справишься, пришлешь видео - было бы неплохо, чтобы картинки совпадали.
Командировочный сгрёб всё добро в свою папку и ушёл.
Всемилу никак не давал покоя взгляд командировочного. Он привык к презрению, да и кто будет уважать мелкий винтик? Даже сейчас, когда он выполняет волю начальства, осуществлял поручение, он всё равно почти никто, а в глазах бравого геолога - обыкновенная канцелярская скрепка. Но что-то всё равно было не так. Вопрос не был насущным, и затерялся в потоках других мыслей.
Ближе к вечеру, когда осталось добыть всего две подписи, ответ на него нашелся сам собой.
По привычке перекладывая распечатанные документы в своей папке, Всемил, думал, как ему обойти очередное препятствие. Мысли никак не шли в голову, и тут его словно пробило стиплером - он понял, для чего так нужен начальству.
Кто такой этот маленький чиновник, что может он сделать? В одиночку прокрутить такую большую аферу? Это смешно, такому не поверит даже участковый. До этой минуты полагая себя марионеткой, Всемил ощущал полную безопасность. Он не годился даже на роль разменной фигуры, пешки, которой можно пожертвовать в сложных комбинациях.
А теперь понял. Командировочный смотрел на него, как на отработанный материал, как на смертника, по дурости своей прущегося в атаку. Ещё помог последний взгляд сытого богомола. Таким оценивают рыжего клоуна перед выходом на манеж. Спустя несколько секунд над ним можно будет вдоволь смеяться, вот только надо чуточку подождать и окончательно решить - он справится или нет?
Его хотят назначить первым учеником дракона. Тем, что лучше других учился гадостям. Самым подлым и беспринципным участником этой истории. Он слишком мал для истинного козла отпущения, а потому будет моральным примером - образцово раздавленным приспешником злодея. Так можно сделать, когда вместо реального разбирательства идет показушная акция. Так делалось уже много раз, и вот пришла его очередь играть роль половичка.
Всемил тяжело оперся руками о стол, и ему казалось, что подписанные им за всю жизнь бумаги разом легли ему на спину.
Но почему, почему он понял это только сейчас? Откуда такой страх и это чувство опоздания? Ах да, надо срочно сделать хорошее лицо пока не заметили коллеги.
Почему-то стало холодно и жутко не хотелось смотреть на себя со стороны.
Он просто утратил веру. Это старое, надежное чувство - знать, что ты нужен. Ощущать себя полезным. Необходимым. Он превратился в одноразовое гигиеническое приспособление. Он - никто. И некуда бежать, некому жаловаться.
Всемил не был таким уж нервным субъектом, шарахающимся от собственной тени. Вера ушла? Надо проверить. Ближайший автомат - в компьютерном клубе. От мониторинга, конечно, глаза большого брата, всё равно не уйти, но лучше выбрать случайное заведение.
Вдруг повезет сохранить анонимность?
По пути домой он вышел на две остановки метро раньше. Подходящее заведение нашлось в три минуты. Обычное место сбора благопристойных компаний: кофейня за стеклянной перегородкой и стандартный набор программ. Если специально не приставать к "жокею", рубящемуся в стратегию по местной сетке, он и не запомнит твоё лицо.
Всемил занял пульт, нацепил очки с наушниками и прогнал себя через моральный тест. Через минуту результаты парой зеленоватых строчек высветились перед глазами. В нём исчезло доверие, то неуловимое свойство психики, которое позволяет циркачам-гимнастам зависеть от пальцев партнера, а жуликам - давать арестовывать себя, надеясь на ловкость подельников. Возникла помеха. Эта крошечная капелька цинизма, крупинка соли, которую невозможно забыть. Она требует малого, но совершенно в данной ситуации невозможного, - знания. Понимания не только мелочей, а всей ситуации. Понимания исчерпывающего, абсолютного. Приходящего не уверениями, не с клятвами или намеками. С доказательствами.
Кажется, это называется скептицизм.
Теперь он не сможет верить начальству. Раньше он опасался прохожих на улицах, теперь - практически всех. Верит ли он кому-то еще? Семье? Он не стал задавать программе такие вопросы.
Что делать дальше? Как жить?
Неторопливо идя домой по дымчатым сумеречным улицам, он обстоятельно решал эту проблему. Редкие, только вспыхнувшие фонари играли с его тенью, превращая Всемила то в карлика, то в гиганта.
Можно тупо обратиться к консультанту. Казенному министерскому психологу, обязанному выслушивать все фобии сотрудников и держать наготове жилетку - для слёз. Всемил знал, что ему предложат. Катарсис веры. Эта гнусненькая процедурка неизменно одобряется начальством. Человека в виртуалке прогоняют через самые экзотические ситуации. Чувства перехлестывают через край. Полный эффект присутствия. Перебирают душу по запчастям. Пациент начинает верить. Но кто получается в результате этого? Холуи. Выжатые лимоны, без малейшего сопротивления могущие подписать что угодно. Бюрократические растения. Такие не годятся на роль лучшего ученика дракона. Но он не хочет существовать в таком состоянии. Это кастрация собственных мыслей, лоботомия без скальпеля. Мерзко.
Можно найти временный выход - взять "слуховой аппарат". Программка в сотовом телефоне и маленький наушник. Постоянно вдувает в мозг лояльное отношение к старшим товарищам. Мера хорошая, позволяет не лезть с напильником к себе в душу. Изящный способ поддержать преданность делу. Периодически с ним ходят многие. Начальство смотрит на это с меньшим энтузиазмом, но мирится. Лучше уж, если сотрудник добровольно прогоняет себя через лечение, чем его потащат туда насильно. После того, как он набьёт морду начальнику или скажет пару гадостей на важной встрече.
Вот только от такого советчика, если не подбирать по своим параметрам, можно через пару месяцев сойти с ума. К хорошему "слуховому аппарату" слишком быстро привыкаешь. А подсаживаться на него, как многие подсаживаются на сердечные лекарства, было неинтересно.
Есть еще вариант - можно вспыхнуть энтузиазмом. Рискованное, но жутко интересное занятие. Таких людей мало. Начальство их не любит, но ценит - ему приходится это делать. Свихнувшиеся на качестве работы, они вечно ссорятся со всем миром. Доказывают свою правоту. Обоснованно доказывают, аргументировано. С удовольствием выясняют отношения со всеми несогласными, и зовут к себе единомышленников.
Но сможет ли он так гореть? Придётся делать это всю жизнь, не отступая ни на секунду. Ослабевших пожирают тут же. Всемил поёжился - не от вечерней прохлады, от перспектив. Колючие выходили перспективы. Опасные. Надо было утратить осторожность и быть один на один с истиной. Всемил грустно улыбнулся отражению собственного лица в случайной витрине. Он так не сможет. Крутизны маловато. Вот если бы взять темп только на пару месяцев...
Но выход быть должен.
С этим убеждением Всемил провел вечер и заснул.
Через два дня на стол министру легла докладная записка. Вполне официальная, оформленная в полном соответствии с утомительными бюрократическими правилами.
--
Что за ...?! - изволил выразиться Даниил Федорович.
Бланк электронного сообщения информировал: во время подготовки документации была допущена ошибка. Триста двенадцать трудовых договоров были заключены с один и тем же человеком. Иваном Ионычем Топорковым. Каковой Топорков и скончался двенадцать часов назад. В записке содержались требования на дополнительную юридическую защиту - пару адвокатов и некоторую сумму денег. Родственники Топоркова могли подать в суд за чрезмерную эксплуатацию покойного.
Министр, скрипнув зубами, ткнул пальцем в кнопку интеркома.
--
Алёша, зайди.
Заместитель, прочитав текст, удивился, но привычка к быстрым решениям у него еще не атрофировалась.
--
На проверку этого Карловича. За полчаса ему мозги выпотрошим.
Служащего мгновенно пригласили в профилакторий, уложили на кушеточку, одели шлем и облепили датчиками. Психологи могли бы наблюдать клиента и в рабочей атмосфере, но любой специалист требует удобств для своей работы. Да и пациент уже никуда не денется.
Выяснилась странная вещь - Всемил сохранил свою лояльность, и даже большую часть старой веры, но упорно не соглашался с очевидными указаниями.
--
Что тебе больше всего нравится в твоей работе? - спрашивали его мелодичные разводы на экране.
--
Подпись начальства под документом, - правдиво отвечал Всемил.
Он еще верил - но только в совершенство. Стал чуточку реалистом. Понимал, что совершенство недостижимо, идти к нему, так же безнадежно, как и навстречу восходу. Но он хотел идти, хотел услужить начальству. Всеми фибрами души Всемил жаждал быть полезным - только тем, кто этого заслуживает.
Штатный психолог, в соседней комнате увидевший эту выкладку на экране, обернулся к замминистра и сочувственно поцокал языком.
--
Он вам сильно нужен?
--
На несколько дней - очень.
--
Мг... - глубокомысленно поиграл "мышкой" душевед, - Есть у меня неплохие средства. Как раз на такой случай.
--
Это обратимо?
--
Практически всегда, - он подмигнул замминистру, - Врач плохого не предложит.
--
Не сейчас. Если что не так, как его в записях оформлять - тушкой или чучелом? - тот скривил губы, обнажая фарфор и пластик зубов.
Чиновникам гуманизм, как правило, чужд. Сплавили бы отработавшего сотрудника на поправку здоровья и забыли. Следователи вот только не забывают, а статья за аппаратную манипуляцию сознанием - много звонче простого мошенничества.
--
Ваши проблемы - ваше решение, - медицина умыла руки.
Замминистра ещё посмотрел на дисплей, и ему показалось, что его тоже сейчас обманывают. Не грубо и нагло, а так, едва-едва. Недоговаривают. Интригуют. Готовят к тонкой, изощрённой разводке.
--
Он осознанно подправил контракты?
--
Трудно сказать. Он понимал, что делает, когда не заметил изменений. Он вчера просто испугался, что всё свалят на него, и решил подстраховаться.
--
Сплошная психушка, чёрт побери. К чему мы идём? С кем работать будем? - чиновник решил, что кабинет психолога, не лучшее место ля принятия решений, - Вот что, выуди мне из его головы образ, который он примет за совершенство. Скинешь мне на машину.
Ещё через час пришли результаты вещественного расследования. Поминутная выкладка изменения файлов, список посещаемых учреждений. Не зафиксировали, правда, что он делал в компьютерном клубе. Однако, и без всяких провидческих способностей было ясно, чем он там занимался - заглядывал к себе в душу.
Зам, покачиваясь в своём любимом, в пятый кабинет уже переставляемом кресле, взвешивал перспективы. Просмотрев анализ личности Всемила, он понял в нём много больше, чем сам пациент. В маленьком чиновнике росла ненависть. Тупая, страшная жажда мести за все те аккуратно выполненные задания, поданные документы и оформленные договора. Раньше веру серого клерка питала надежда - сделать в жизни что-то хорошее, значительное. Она обволакивала его разум иллюзиями. В тот момент, когда Всемил убедился в собственном статусе, он понял, что ничего подобного совершить ему не удастся.
Но иллюзия не исчезла до конца - слишком страшно было Всемилу посмотреть на себя в зеркало и понять, кто он. Потому надежда остаться в собственных делал, в памяти людей, вообще в чём-то хорошем, сменилась новой жаждой - убрать всех, кто стоит на пути старой мечты. Только вот беда: желание увидеть хорошее начальство, и работать с ним - это самообман. Такого начальства ему уже не найти.
Всемил стал бомбой замедленного действия. В миг, когда сработают хитрые механизмы его разума, он не схватит канцелярский нож и не пойдет резать всех вокруг. Он будет рушить систему: вывесит документацию в открытом доступе, стравит в безумной интриге всех своих коллег. Что-нибудь, да придумает, изобретательности ему не занимать. И когда на кон станет человеческая жизнь, не обязательно его собственная - Всемил поймет, что к чему. И точно так же, как раньше хотел добра, возжелает зла.
Проклятый психоанализ, вдруг нелогично подумалось кадровику. Раньше бы взяли за жабры, вытрясли душу, вернули бы хоть часть издержек, а теперь надо плести интриги, прикидываться цивилизованным. Зачем столько сложностей?
Просто эта человеческая бомба ценна. Её вот так, с ходу, не раскусишь. Нужна динамика наблюдения за психикой, а где её взять в конкурирующем департаменте? Совершенный начальник пока может приказать Всемилу - и он бросится в любую бездну.
Старый кадровик думал, как половчей пристроить это страшное сокровище, это идеальное оружие для византийских подлостей. На растерзание прессе надо будет выставить другого, а этот, как его, Всемил, пусть будет обманутым. Только вот куда его продвинуть, чтобы там помощнее рванул - к Рыбачкову, скотине редкостной, или к Мансуровой, тоже твари первой степени подлости?
Он посмотрел на часы и понял, что пора звонить Даниилу Фёдоровичу - докладывать.
Разразившийся скандал имел одну странность - во всём обвинили не обычную мелкую сошку, а старого и прожженного хищника, разъезжавшего по всей стране и умевшего провернуть любую комбинацию. За скорым на подъём жуликом обнаружилось ещё много.
Чиновника, более других близкого к этому делу, перевели с повышением.
А сам Всемил Карлович открыл в себе новую полезную черту - стал спорить с начальством по мелочам. Не нарушая грани лояльности, он яростно отстаивал мелкие поправки, никому не нужные пунктики. Правильную величину экзотических символов или качество печати малозначимых докладных записок. Иногда стал позволять себе замечания по грамматике текстов.
![Архейские миражи [Бескаравайный]](/img/b/beskarawajnyj_stanislaw_sergeewich/abacinmoz/arhejskie_mirazhi.gif)