Бескаравайный Станислав Сергеевич : другие произведения.

Никогда не доверяйте физикам

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Легко ли утаить открытие?

НИКОГДА НЕ ДОВЕРЯЙТЕ ФИЗИКАМ

Давайте проведем мысленный эксперимент: взорвем Землю, и посмотрим, что получится.

Из лекции нобелевского лауреата.

Разрезать бы ему череп и посмотреть, как он до такого додумался.

Мысли двоечника на лекции нобелевского лауреата.

  
   Кафедра была самым темным и сырым местом во всём институте.
   Громадное пятиэтажное здание, выстроенное неправильной буквой Е, имело два больших и темных двора. Южный двор был особенно неудачен - его безнадежно портил склад без крыши, снабженный редкой сетью металлических балок, по которым ездили краны. За много лет хлам, отбросы и все те давно не нужные в институтском хозяйстве вещи, которые однако никак не получается списать в утиль, подняли уровень двора метра на полтора. Выходившие туда окна уже почти утонили в грязи. Солнце не заглядывало в захламленный колодец и входящим на него окнам почти не доставалось света. Большей частью это были окна коридоров, по которым студенты пробегали, особо не обращая внимание на свет и вид снаружи. Не повезло только физикам - на подоконниках стояли унылые фикусы и бегонии, а прямо за стеклами лежали обрезки труб и рулоны толи. Даже летними, длинными как чересчур хорошо сделанные макароны, днями, только отблески света бывали в кафедральных комнатах.
   Сырость проникала всюду. Сколько не обливали смолой кладку стен, сколько не заливали жидкого стекла во все щели - сами кирпичи, разменявшие седьмой десяток, уже настолько потрескались, вымокли и прогнили, что стали отличным фильтром для дождевой воды. Но сырость тоже бывает разной - у физиков она стала ослизлой. Несколько лет назад, в попытке принести больше света в эти вечно сумрачные комнаты, все полы вымостили большими белыми кафельными плитами. Напрасно. Плиты были тонкими и под каблуками бесконечных студенческих толп немедленно потрескались. Мелкие осколки, как старые зубы, сами собой выпали, и черные трещины вплелись в унылую паутину разрухи и заброшенности. Вдобавок плиты были скользкими, и как ни старались все проходившие по коридорам побыстрей миновать это скучное место, приходилось идти не спеша и смотреть под ноги.
   Апофеозом неряшливости была черная лестница, такая же сумрачная и потрескавшаяся, как и сама кафедра. Так уж сложилось, что туда редко заглядывали преподаватели - и потому там часто курили студенты. Окурки валялись под плакатами, яростно призывавшими к здоровому образу жизни. Дым плавал в сыром воздухе, как грустная пародия на осенний туман.
   Каждое лето двоечники-практиканты, заглаживая сессионные провалы, убирали, чистили и красили кафедру - и каждую осень она встречала новичков все такой же заброшенной.
   Не так давно эта обстановка была обманчивой.
   Второго такого душевного и крепкого коллектива не имелось во всём институте. Лишь трое заслуженных и совсем старых уже профессора выбивались из общей компании. Остальным было под пятьдесят или около того - общие заботы, общие разговоры. Здесь дружили семьями и с удовольствием, по первому поводу, приглашали друг друга в гости. Здесь вместе работали - и свары за приоритет в невеликих открытиях, а то и длинные, подспудные противостояния, что так часто тлели на других кафедрах, здесь были невозможны. Эта большая компания срослась, сбилась к середине семидесятых годов и благополучно протянула почти двадцать лет.
   Они пережили песни под гитару и разговоры на кухнях, самиздатовские книжки и поиски билетов на модные выставки. Шумные вечеринки и тихие пьянки. Они отстояли своё время в очередях и дали статистическую норму взяток.
   Было что вспомнить. Теперь всё это заканчивалась.
   Не по вине физиков. Казалось, что в умирающей стране умирает наука. Уже два года как институт понемногу лихорадило. Денег давали все меньше, да и бумажки эти все больше походили на фантики. За те исследования и находки, за которые раньше могли дать премию, сейчас не бросали и одобрительного взгляда - работы не читали совсем. Все были озабочены совершенно дикими, непонятными проблемами: политика и дефицит вытеснили из разговоров всякую романтику. Умерла душа кафедры. Лазерные пушки стали покрываться пылью, в холодильниках стала храниться только с боем добытая колбаса, и все исследования начали затухать. Старая обстановка пробивалась только в шутках, становившихся всё более язвительными, да в чае, который заваривался с неизменностью вращения часовой стрелки.
   Плесень с оконных рам стала понемногу вползать в человеческие души.
   И вот в коротком перерыве между новогодними праздниками случился полный крах.
   В угловой комнате, где даже в полдень горели изжелта-пронзительные лампы накаливания, и по случаю выпавшего снега работали электрокамины, состоялось собрание. Заведующий, самый старый из трех профессоров, держал речь.
  -- Товарищи, кхе-кхе, - он нерешительно оторвал взгляд от листка со списком, - Можно по старой памяти вас так называть? На ученом совете было принято трудное, но необходимое решение...
   Нудная и плохо слышная речь заведующего сводилась к простому объявлению о первом сокращении штатов. Вуз-то - технический. Лишняя академичность ему ни к чему. Кафедра станет просто местом, где студентам покажут классические опыты, а пара оставшихся энтузиастов сможет доделывать старые наработки и заниматься компиляциями. Денег на новые установки не предусмотрено даже в теории.
   Сотрудники воспринимали это по-разному. Бывший бард, уже года три не певший песен, картинно возмущался - знал что бесполезно, но все рано драл глотку и обещал нажаловаться. Кому? Другие, прослышав о неприятностях заранее, решили не портить себе нервы, и первыми подали на увольнение. Основная масса, все кто знал друг друга не один десяток лет, сейчас молчали, и со смешанными чувствами ждали. Им казалось, что они стоически переносят процедуру деления на овец и козлищ. Для стоиков они слишком сильно нервничали, а для обычного заседания слишком громко шептались.
   И только один человек слушал абсолютно спокойно. Сегодня он пришел с палочкой, но его пальцы не лихорадочно сжимали её набалдашник, а почти неподвижно лежали на столе. Он для себя уже всё решил. Эта суета казалась ему глупостью и жутким, фантастическим идиотизмом.
   В голос, истерично зарыдала чертежница-лаборантка, которая тридцать лет проработала в этих стенах.
   Потом назвали и его имя. Он неторопливо достал папиросу, закурил. Ждал, пока выговорятся все и собрание закончится само собой. Его флегматичное лицо казалось абсолютно спокойным. Впрочем, совсем без дела сидеть физик не собирался - стал перебирать содержимое своих ящиков. Там накопилось изрядно хлама, который нужно было переложить в загодя присмотренные картонные ящики.
   Когда за окнами встали густые сумерки, многие разошлись, а те, кто остался, давно охрип, он тихо подошел к заведующему.
  -- Игорь Семенович, я свой драндулет подгоню. Вещички вынесу.
  -- Что? Ах, да. Тарас, Кузьма - помогите ему, - директор кивнул двоим хорошим приятелям в первом ряду, - И куда ты теперь, Николай Андреевич, до пенсии еще...
  -- Я сторожем устроился. На овощебазу.
   Накинул пальто. Во дворе стояла его машина. Не горбатый "запорожец", с отчаянно пыхтящим движком. Он подогнал его поближе к выходу. В пять минут багажник и заднее сиденье забили накопленным скарбом.
   Он особенно не прощался, ведь еще приедет завтра, но все понимали, что это последнее собрание старой кафедры. "Запорожец" фыркнул и проехал за угол.
   Жизнь кончилась. Обычно так ломаются люди. Внешне спокойные, они приходят домой и умирают в постели от жуткой тоски.
   Мануилов не собирался сдаваться. Деньги и работа его сейчас почти не интересовали. Просто так уж получилось, что в последние полгода Николай Андреевич стал нащупывать открытие, которым ему не захотелось делиться с коллегами.
   Еще семь месяцев назад он сказал бы, что такого не бывает. Что физику двигают коллективы, повсюду жуткая конкуренция, и если не опубликовать своё открытие сегодня, то послезавтра его сделает другой.
   Но такое происходит с обычными, предсказуемыми открытиями. С теми, что лежат на линии развития науки, которые можно сделать сидя за столом и выписывая уже известные формулы. Сейчас, когда физика обширна и тысячи законов описывают миллионы явлений - методичных открытия много больше чем случайных. Однако же случайные открытия, которые невозможно предсказать, предвидеть - они случаются не за письменным столом. Их делают во время экспериментов. Нагревают и охлаждают образцы, пропускают через них ток и трясут ультразвуком. В результате получается нечто - эффект.
   У него поначалу нет объяснения. Всё придется домыслить позже: вывести законы и подправить теории. Надо будет придумать название и подробно разъяснить, почему все предшественники проходили мимо, а первооткрыватель сделал что-то по-другому. Придется заботливо находить новым фактам место в картине мира.
   Физик теперь даже радовался - у него, одинокого вдовца, теперь было всё время его жизни. И Николай Андреевич ехал не домой. В маленькой и холодной хрущевке нечего было делать. Прямо среди зимней темени, бесконечных снежинок, кружившихся в лучах фар и таких же бесконечных сугробов, он поехал на дачу.
   Снег убрали только с одной полосы шоссе, а дорога в дачном товариществе и вовсе была не расчищена. Рядом со своим деревянным "коттеджем", раскинувшимся на шести сотках, он объявился в полночь. С трудом загнал машину в гараж, наспех поужинал и, уложив в ноги бутылки с нагретой водой, заснул.
   Утро встретило его изморозью на окнах и замерзавшим носом. Домик, на возведение которого они с женой потратили десять лет, не отличался теплотой или прочностью. Четыре комнатки, оклеенные дешевыми обоями. Чтобы жить здесь зимой, надо было отличаться крепким здоровьем и щедро тратиться на отопление. Кидать "кошку" на провода, чтобы разжиться дармовым электричеством, было уже поздно, потому физик спокойно вскрыл счетчик. Позавтракав, начал таскать ящики из машины.
   В задней комнате обнаружилась вполне приличная, хоть и очень маленькая, лаборатория. По большому счету состояла она только из одной, явно кустарной, установки, окруженной тремя десятками недопаянных приборов и еще более причудливых и нескладных конструкций. Установка эта, размером с электропечку, и близко не могла тягаться со своим государственным оригиналом.
   Год назад кафедра начала исследовать гомогенность кристаллизующихся расплавов силикобора. Бесперспективная тема, из тех, которыми всплывают от полного хаоса в научных программах. Сплавы не применялись в технике, и раньше ничего интересного обнаружено не было. Просто всё наличное оборудование как раз подходило для серии опытов.
   Николай Андреевич перенёс последнюю коробку, вытащил с её дна пару нужных деталей и, фальшиво насвистывая мотивчик, стал их монтировать.
   Тогда, в самой серединке июля, он остался на кафедре чуть ли не в одиночестве. Механически записывал данные приборов, переставлял верньеры и давал опытному расплаву очередной импульс тока. Всё шло как и должно было идти. Только физик со своей обычной въедливостью не находил причину пологости одной из кривых. Электрический разряд встречал чуть большее сопротивление, чем полагалось. О, этому имелись десятки объяснений - самоиндукция системы, возможные химические изменения в расплаве, да мало ли что. Современные теории хороши тем, что из их большой груды всегда можно подобрать подходящую.
   У Николая Андреевича не зародилось подозрения, не сработала интуиция и вообще он хотел побыстрей разделаться с этой бодягой.
   Но однажды, когда он сам нарушил технику безопасности, сняв одну из плит работавшей установки, чтобы побыстрей вставить обратно выпавшую термопару, пришло его время попадать в переплет. Старый рубильник отвалился от стены, цепь замкнулась и пошёл дополнительный разряд. Мануилов увидел, как прямо перед его носом поднимается круг мутного воздуха.
   Потом цепь, на его счастье, разомкнулась - и триста грамм расплава, вместо того, чтобы разнести внутренний кожух и выплеснуться ему на голову, начали остывать.
   Николай Андреевич не стал заносить это происшествие в лабораторный журнал.
   За полгода удалось выяснить достаточно много. Эффект возникал в растущих кристаллах. Если магнитное поле вокруг было равномерным, или хотя бы отдаленно напоминало равномерное - он проявлял себя только легким уплощением той самой кривой. Если же была в этом поле неравномерность, имелся изъян - по оси формировавшегося кристалла возникал круг. Самый обычный, геометрически правильный круг. Воздух в нём подрагивал, как от жара, и это было хорошо видно даже на фоне обычного метания воздуха над раскаленной массой.
   Если зеркало расплава отгородить перегородкой, из любого подручного материала, круг никуда не исчезал. Именно при прохождении тока через него, а не через расплав, менялась кривизна линии в окошке датчика. Никак по-другому эффект себя не проявлял.
   За несколько месяцев он выкрал кипу документации, работал в лаборатории ночами и делал вид, что занят совсем другой проблемой. Но дальше вести работу в родных стенах не было никакой возможности.
   Николай Андреевич не хотел предавать родную кафедру. Неожиданное открытие могло сохранить её, обеспечить деньгами. Он не хотел предавать страну. Наконец, ему не хотелось тормозить науку. А сохраняя тайну он, получается, делал все это сразу.
   Для самого себя у Мануилова имелось множество отговорок странного поведения. Что сейчас это никому не нужно, и всё мгновенно уйдет за кордон. Может быть он сам, первый, захочет увезти туда новую загадку. К спокойным исследованиям и сытой жизни. Что страна, в которой он вырос, уже исчезла, а что появилось на её месте, он не уяснил. И что он лишь временно отступил, лишь копит фаты для нормального доклада в Академию. Однако, Николай Александрович сам понимал: больше всего он не хотел спасать тот умирающий коллектив, из которого уходил. Они казались ему кучкой озлобившихся завистников, предавших собственные мечты. Десять лет назад он рискнул бы жизнью за них, а теперь стыдился своих тогдашних чувств.
   Но всё равно Николая Андреевича постоянно терзала смесь обиды с муками совести - она превращала кипучую деятельность в меланхолию, а новые открытия в столбики никчменных цифр.
   И сейчас, отложив паяльник и деловито взявшись уже за третий том лабораторного журнала, Мануилов, чувствовал себя неуютно. Собственные ощущения, однако, не должны отвлекать ученого от работы.
   Поворот ручек, разряд, измерение, внесение данных в таблицу. Изменение частоты тока. Еще поворот ручек, и снова запись. Изменение температуры. Запись. Методично и последовательно, клеточка за клеточкой. Минута за минутой, час за часом. Ничего нельзя упускать, объяснять привычными гипотезами и отговорками. Всё надо фиксировать. Разборчивыми цифрами и до конца написанными словами. Аккуратно и не спеша. Это сбор материала. Без него нельзя быть уверенным в себе, как не бывает уверенным слепой картограф или глухой композитор.
   Только потом, смотря на ровные столбики цифр и красивые графики на миллиметровке, можно позволить себе выводить закономерности. Можно пускаться в буйное море гипотез, разрешать себе вспышки вдохновения, выдумывать объяснения и теории. Главное, иметь в руках факты, четкие и неоспоримые.
   Мануилов определил множество качеств этого дрожащего круга. Зависимости его диаметра от силы тока, изменения перспективы, поглощения разряда. Научился неплохо управлять им - отодвигать дальше или ближе от расплава, менять расположение, даже делать из круга овал. Еще в самом начале понял, что круг формируется в объеме расплава, но в своём положении от него не зависит. И не на шаг не приблизился к главному вопросу - почему это происходит.
   Физик щелкал переключателями до обеда. Наспех сваренная картошка, пара бутербродов и пыль индийских дорог, выдаваемая продавцами за настоящий чай.
   Мануилов понимал: долго в таком подвешенном состоянии существовать невозможно. Запасов еды у него на неделю, еще две канистры бензина лежат в сарае - и всё. Если экономить на вдыхаемом кислороде, денег хватит на пару месяцев. Надо зарабатывать хотя бы на хлеб.
   Хорошо, когда тебя ведет путеводная звезда, и ты можешь ощутить под пальцами становую жилу открытия, но почему так обидно чувствовать себя нищим в эти минуты?
   Овощебаза, куда он действительно заходил, учреждение на первый взгляд подходящее. Там его никто не побеспокоит, и ночами можно будет спокойно выводить уравнения. Однако на тамошнюю зарплату чрезвычайно легко протянуть ноги. Другим вариантом получения доходов была квартира. Её можно сдавать. Лучше помесячно. Доходы он пока представлял себе смутно, хотя картины полного разгрома и пожара, устроенного пьяными постояльцами, уже в сознании имелись. Кроме того, сколько это будет отбирать времени? Людей надо найти, договориться, регулярно приезжать, да еще следить, чтобы самого из квартиры не выпихнули. Очень даже возможный вариант.
   Наконец, еще одна проблема преследовала Николая Александровича, беспокоя больше других. "Лаборатория" казалась ему проходным двором. Дачу трижды обкрадывали за последние два года. Единственный сторож на всё "приусадебное товарищество" мог сутками не выходить из своей конуры: пил, спал и опохмелялся. Мог вообще там не показываться - холодно, мол, слишком. Да и как старый инвалид без оружия и даже без телефонной связи намеревался справляться с ворами? Только добрым словом. Крали, правда, больше с нежилых дач, где все замело снегом, и столкнуться с хозяевами, уехавшими в город, весьма затруднительно. Но, заканчивая летний сезон, дачники прятали и увозили все что только можно. Физик отчетливо представлял, как парочка бомжей по следам на снегу определяет его отъезд и специально идет в обжитой дом, надеясь поживиться. И первым делом они берут цветные металлы.
   Нужны стройматериалы, замки, засовы. Хотя бы пара кирпичных стенок или стальных листов. А то и сигнализация. Всё это были мечты. Проклятое время - вокруг один дефицит, но за все уже требуют деньги. Единственное, что удалось раздобыть - моток первосортной колючей проволоки. Пара ясеневых брусьев и подвернувшиеся доски не в счет.
   Николай Александрович согрел ладони алюминиевой кружкой с остатками чая, выпил их одним глотком, и пошел работать. До вечера надо было укрепить входную дверь и хотя бы одно окно. А в голове у него крутились графики.
   До конца зимы в жизни дачного сидельца не произошло ничего примечательного. Он оформил увольнение из института и получил окончательный расчет вместе с трудовой книжкой. Пришлось долго ругаться в библиотеке, где с него никак не хотели списывать задолженность. Определился на овощебазе: узнал свой порядок дежурств, поговорил со сменщиками и выставил небогатый могарыч. Новое место не казалось теплым или вольготным: сторожам почти нечего было воровать в пустых, холодных и наполненных запахом гнили хранилищах. У них и ключей-то от большей части замков не имелось. С квартирой получилось лучше: компания наезжавших из Никополя торговцев, нуждалась постоянном жилье - гостиницы могли разорить их, а квартира была идеальным выходом. Мануилов искренне радовался, что она такая маленькая и на четвертом этаже: под склад использовать слишком трудно, потому её не замусорят вконец.
   Нашелся еще один источник пополнения средств - случайные пассажиры. Николай Александрович и раньше брал попутчиков, зарабатывая на бензин. Теперь же приноровился "бомбить": стал замечать перспективные места, высматривал пассажиров и не стеснялся ломить цену.
   Единственное, что доставляло Мануилову неудобство - инфляция. Двое свободных суток, от дежурства до дежурства, что он проводил на даче, могли поменять цифры на ценниках. Аванс и зарплата, поначалу приятно радовавшие, растворялись через две недели. Внешние события были какие-то слишком быстрые. Почувствовав себя Робинзоном, на чей островок вот-вот сбросят ядерную бомбу, а он и не знает, Николай Андреевич потратил полдня времени, заезжая к себе домой за приёмником, а потом настраивая его. Теперь можно было не беспокоиться за внешние события.
   И так всё шло до позднего февраля.
   В ту ночь, уже не по-зимнему короткую, хотя и морозную, он взялся за резонансные колебания. Без всякого предчувствия или задней мысли - просто пришло и их время. Проверил, не засекли ли его "кошку" на проводах, повернул самодельный рубильник, аккуратно расправил на столе пустые таблицы, положил сбоку от них два карандаша. Он знал, что шариковые ручки пишут лучше и потом удобней читать текст, но карандаши были его слабостью, еще с тех пор, когда приходилось пользоваться чернильницами-непроливайками.
   В этот раз дрожание воздуха изменилось. Мануилов не мог понять, что видит перед собой. Как будто тот же самый шарик, но по центру его медленно выросло черное пятно. Это было как-то уж слишком противоестественно, казалось иллюзией, обманом уставших глаз. Физик передвинул маленькую, вывернутую из елочной гирлянды, лампочку - точно, свет через пятно не проходил. Кусочек темноты размером с пятак. По бокам шла обычная пляска лучей, а вот здесь фотоны проходить отказывались. Николай Александрович на несколько секунд отвернулся, пару раз глубоко вздохнул. Однако же клякса никуда не исчезла.
   Это уже было серьезно.
   Он обошел печурку, думая понять с какой стороны шара вылезла эта темнота - и выронил карандаш. Сбоку пятака не было. Почти не было. Обыкновенный кружок черной бумаги, наклеенный на шарик из дрожащего воздуха. Сразу и не заметишь. А сзади - это напоминало кусочек вогнутого зеркала. Он разглядел собственную перевернутую физиономию.
   Ладони вспотели, волосы встали дыбом. Восторг переполнял Николая Александровича, и ему казалось, что вот-вот и он взлетит. В этом пыльном сарае, в этой нищей, убогой обстановке он почувствовал себя почти богом - он увидел небывалое. Первый физик в целом мире. Вот так - взял и увидел. Сделал, склепал установку и смотрит на эффект. Только сердце очень заболело и пришлось лезть за валидолом.
   Минуту спустя в глазах просветлело. С табуретки было лучше не вставать - изношенное тело не позволяло сильных эмоций и теперь отыгрывалось за миг торжества. Физик просто сидел и смотрел. Думал. Пришел запоздалы страх, что где-то он читал или слышал о подобном (кажется - назвать журнал) - и это всего лишь редкий фокус, каким можно удивлять студентов на лекциях. А он - старый, выживший из последнего ума придурок, радующийся открытиям прошлого века.
   Нет. К черту скептицизм. Это было слишком похоже на световой диод - фотоны проходят только в одну сторону. О таком деле трубили бы на всех углах и пытались бы засунуть эффект в оптический компьютер. Он, хи-хи, слишком пугает сам себя.
   Сердце отпустило.
   Мануилов, еще глупо похихикивая, взял со стола второй карандаш - и ткнул им в темноту. "Чертежник" до половины ушел туда. А с другой стороны ничего не вышло. Такая же гладкая поверхность и все та же перевернутая физиономия в ней. Может быть, чуть глупее выглядящая. Рука чуть дернулась, старик не мог держать долго держать её на весу - и вот у него в руке обрубок карандаша. Аккуратный, как бритвой срезанный.
   Николай Александрович тупо уставился на ровнёхонький срез. Зачем-то понюхал его, услышав привычный запах сухой древесины и краски. И понял, что он все-таки идиот. На редкость везучий, удачливый, уникальный в своем счастье - но идиот. Уже дважды он заигрывал с неведомым, а вот еще жив и даже может тихонечко положить карандаш на стол и протянуть руку к рубильнику.
   Вот рукоять - налечь, повернуть. Щелчок.
   И темнота не исчезла.
   Дрожание воздуха вокруг пяточка сникло, ушло. А вот сам пятачок не рассеивался.
   Физику стало страшно. Судорожно он обернулся к гейгеру, но тот молчал. Николай Александрович стал медленно, не вставая, отодвигать стул от установки, и так додвигался почти до двери.
   Услышал треск. Из темноты стали выдавливаться обломки карандаша. И сама темнота понемногу пошла на убыль. Он присмотрелся - уже не было темноты, она обернулась зеркалом. Точно таким же, как с изнанки.
   Казалось, что это был пузырь, странный такой пузырь - выдувшийся неизвестно куда, но только в одну сторону. И теперь он медленно сдулся, попутно выплюнув из себя всё содержимое.
   Очень даже веселое дельце.
   Зеркальце стало ужа размером с копеечную монету, а потом исчезло безо всякого следа.
   Физик присмотрелся к тому месту, где только что видел зеркальный отблеск. Подвинул стул обратно и осторожно потянулся туда карандашом. Потом передумал, поискал глазами вокруг - и наткнулся на тряпку, ту, что считал кожухом для установки. Схватил её и помахал в районе сгинувшего темного пятна. Развернул, посмотрел на свет - одни старые дырки с разлохмаченными краями.
   Можно вздохнуть спокойно.
   Николай Валександрович решил больше не искушать судьбу. Сегодня. Надо привести в порядок журнал, обдумать - как ловчее браться за эти гармонические колебания.
   Не торопясь, осторожно.
   Следующие три недели физик вкалывал как лошадь. Это была гонка, как если бы за стенкой стояла бы точно такая установка, и конкуренты пытались бы дать каждому новому эффекту свое собственное объяснение. Николай Александрович вспомнил свои лучшие годы, когда здоровье и научный азарт были тем коктейлем, что сутками держал его на ногах. Его будто жгло изнутри неведомое. Лист за листом укрывали аккуратные таблицы и графики, появились фотографии и образцы материала, побывавшего там. Он как одержимый проводил все новые и новые серии опытов. Физик на скорую руку соорудил еще десяток датчиков, пытаясь замерить самые разные величины. Он разжился даже пачкой охотничьих патронов, соорудил из пороха что-то вроде заряда и подорвал его внутри пузыря.
   Кончилось тем, что Николай Александрович окончательно забыл про сон и аппетит, чуть не попался на воровстве электричества и понял, что у него начинают серьезно пошаливать легкие. Организм начинал сдавать. В первые дни марта Мануилов осознал, что с исследованиями надо срочно повременить. Полежать на диванчике, попить грудного сбора, дать себе возможность расслабиться. В крайнем случае - немного постолярничать на ниве укрепления лаборатории.
   Зато удалось многое разъяснить.
   Пространство выгибалось. Черная клякса была явно побочным эффектом - хотя Николай Александрович зарекся называть явления побочными эффектами, но именно в этом случае ему казалось, что всё так и обстоит. Свет не пропускала, но любые предметы входили и выходили без всякого препятствия. Заслонка, одним словом. Горловина пузыря зависела только от состояния и положения расплава. Свет, давление, вода, электричество - на неё не влияли. Края горловины были идеальным режущим инструментом - у физика получилось настрогать чугунную чушку слоями в полмиллиметра. Николай Александрович очень боялся радиации - не режет ли эта кромка прямо по атомам? Гейгер - штука хорошая, однако же вся эта гадость может постепенно накапливаться. Но в итоге разжился микроскопом: пришлось навещать родной институт и тупо красть прибор на кафедре, заодно уж прихватить реактивы и чувствительную фотопленку. Просмотрел срезы металла. Структура зерен сохранилась, и никаких новых элементов на поверхности вроде как не появилось. Пленка не засвечивалась. Ну и ладно.
   Когда отключалось питание - внутренности пузыря начинали съеживаться. Затормозить это было невозможно никакими средствами. Вторая чугунная чушка, которую физик оставил внутри - выдавилась из сужавшегося отверстия на рабочий стол, как выдавливается крем на праздничный торт. Те же сорок семь секунд до полного исчезновения эффектов.
   Создать пузырь без горловины, целиком вырванный кусок пространства, у него не получилось.
   Из этого Мануилов сделал простой вывод, что своей установкой нарушает какое-то неизвестное до сих пор равновесие, вроде как раскачивает сбалансированную рыбу. И когда пространство возвращается к норме, валун возвращается на место - ему глубоко наплевать на всевозможные препятствия-щепочки. Не тот порядок энергий.
   Живым тканям от пребывания в "зазеркалье" особого вреда не было. Трава, грибы, тараканы, мыши - они не умирали и даже намеревались жить дальше. Физик не так хорошо понимал в биологии, чтобы провести грамотный анализ на клеточном уровне, потому применил старый проверенный способ - получение потомства. Николай Александрович, правда, пока не дождался родов крысы, но был уверен, что с ней все в порядке (пасюка он убил - не хватало времени делать вторую клетку).
   Что было действительно здорово - так это несколько листиков с выведенными закономерностями. Диаметр кляксы как функция от силы тока, скорость появления - как функция от качеств расплава, соотношения объема пузыря и диаметра горловины. В этих зависимостях ему чудился ключ к открытиям.
   В поправке нуждалось не только здоровье - пора было брать квартплату, оформить увольнение с овощебазы, организовать припасов и взяться, наконец, за хорошие засовы. Но перед этим страшно хотелось поставить еще один, бесполезный для науки, но до колик интересный эксперимент. Посмотреть своим глазом, что там внутри, за тьмой.
   Отдохнув пару дней, подкормившись, чтобы ушла дрожь из рук, физик решил заглянуть в пузырь сам. Заботливо рассчитал показатели, обеспечивающие горловину достаточной ширины, оставил записи на видном месте. Осторожно просунул голову вовнутрь. Осмотрелся. Увидел своё искривленное лицо.
   Несколько часов спустя он засобирался в город. Машина не заводилось - там элементарно не хватало бензина - и пришлось пешком топать до остановки и платить за проезд в маршрутке.
   Когда не первой свежести медленно автобус-гробовозка медленно въезжал на мост, странные мысли вдруг пришли в голову Николаю Александровичу. Зачем обманываться? Тешить себя иллюзиями о великих открытиях, о всемирной славе, о признании современников или хотя бы потомков? Что таково интересного совершил физик-пенсионер Мануилов? Он вывел несколько закономерностей, установил свойства, которые при удаче смог бы обнаружить и студент-третьекурсник. Его научная удача открыла перед ним новую бездну знания - а он сиротливо копошился на её краю.
   И когда машина была на самой середине моста, а пойма реки открывалась на километры, Николай Александрович вдруг слишком хорошо ощутил этот простор. Это было странное чувство. Такой объем редко увидишь на улицах города - со всех сторон взгляд упирается в стены, а небо - оно слишком далеко. Здесь же и вода, что плескалась во многих метрах ниже, и облака, что кучерявились в нескольких километрах выше, и леса, дома, дымы заводов, что изображали стены этой гигантской комнаты - они были далеко.
   И Мануилов все равно чувствовал их. Они мешали продолжаться его взгляду, требовали сосредоточиться, ограничить себя.
   Это подсознание готовилось выдать очередную подсказку.
   Надо всё сделать здесь. Не отдавать приоритет никому. Стать великим, который объяснит, а не удачливым, который всего лишь нашёл. Да. Хватит готовиться к отдаче, к опубликованию. Подбирать фотографии, выстраивать аргументацию докладов. Всё равно, стоит ему только заикнуться, только раскрыть рот - мгновенно отберут. Месяц, может два он будет в центре внимания, из него сделают сенсацию, а потом деликатно дадут повышенную пенсию и с почетной лентой на шее отпустят в собственную квартиру. Писать статьи о собственном кратком озарении.
   В одиночку такое не потянуть. Надо искать человека, вернее, будущего коллегу. Добывать средства.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"