Аннотация: Многим надоел Г. Поттер. Но ведь он все равно бы возник. Даже в альтернативной реальности
Бескаравайный С.С.
Обратная связь.
--
Если оно ходит как утка, крякает как утка, выглядит как утка - это и есть утка.
Т. Рузвельт N... президент США.
--
Нет! Это клон утки!
Дж. Буш. N... президент США(возможно).
Процедура объявления результатов этого конкурса - формальность. Но она так насыщена маленькими неожиданностями, новыми сведениями и теми мелкими подаркам, что делают пребывание нового Автора в должности приятным. Наконец, церемония просто необходима - как иначе вступить во владение служебным особняком, конем и соколом?
Иван Семенович Гончаров принимал поздравления, стоя посреди вестибюля. Там же располагался десяток журналистов, имущественный чиновник и представитель Союза писателей. И аккуратная кучка фанов, детишек старшего пионерского возраста, получивших право задать ему вопросы - к ним, правда, прикрепили загонщицу. Журналисты азартно щелкали камерами. Имущественный чиновник, у которого плохо скрытая жажда наживы, выпирала из всех морщин на лице, торжественно передал ключи. Тяжелая связка кованных позолоченных и посеребренных железяк оттянула карман.
Потом начались наивно-щебечущие вопросы, детворы: мальчики и девочки, напуская на себя серьезность, один за другим выходили из кучки, выдавливали зазубренные предложения и под взглядом пионервожатой нехотя возвращались обратно. Иван Семенович отвечал радушно, с полной серьезностью и заинтересованностью, вот только все вопросы он знал заранее, потому из обтекаемых ответных фраз невозможно было выудить никакой информации. Процедура закончена и особняк в его распоряжении.
Он углубился в это переплетение столетних стен, зашел в конюшню, проведал сокола, ковырявшего клювом остатки дневной трапезы. Посмотрел на обезличенную тщательной уборкой обстановку, на бронзовые, плохо отшлифованные, подсвечники, репродукции, сделанные студентами-троечниками, плохо приколоченную драпировку стен. Рекламная бижутерия... Впрочем, особнячок пытались обживать и кое-где виднелись следы ремонта. Иван Семенович вздохнул, поднялся на второй этаж и заснул, слушая удары дождевых капель по крыше.
Все началось пять лет назад. Некая минская писательница, имя которой он заставлял себя вспоминать только перед официальными мероприятиями, написала книгу. "Приключения Федора и его команды". Знаменитую книгу. Судьба мальчика Федора Кротова, сироты, обиженного злым волшебником Желамортом. В ней было классовое примирение - ибо большое генеалогическое древо Федора оттенялось его круглым сиротством. В ней была несомненная сказочность - заклинания, волшебные палочки и магические зелья присутствовали в изобилии. В ней была технологичность: прекрасно описанное учебное заведение, образовательные программы и наглядные пособия. В ней была даже безопасность - ведь в каждом рецепте был ингредиент, в природе не наблюдаемый. Присутствовал даже оттенок диалектики: главный злодей виделся такой противоположность главного героя, что местами они были неотличимы - это подтверждалось моментом, когда они перепутали свои волшебные палочки. И стиль - четкость предложений, выветренность лексики, филигранность намеков. История поступившего в китежградский интернат сироты, впилась в сердца детворы мертвой хваткой. Словом, ее коммерческий успех идеально соответствовал линии партии. Естественно, ее попросили продолжить, да она и сама рвалась.
Увы, написав первые три книги, автор погибла. Глупая авария на дороге - и как не пытались вражьи голоса приписать ее козням гэбистов, все их рассуждения выглядели фальшивыми.
Но популярность книги-то большая, спрос гигантский, со всего Союза письма приходят, детишки в истерике бьются. В большом количестве подделки завелись, мало что глупые, топорные и графоманские - так порой очень расчетливые, идеологически вредные. И чтобы пресечь "нежелательные общественные явления", было решено организовать написание стандартизированного продолжения. Поставить это дело на широкую ногу, на твердую государственную основу. Общесоюзный конкурс, тысячи кандидатов, жесткий отбор. Новый автор должен был в течении полугода выдать следующую книгу. Соблюсти стиль, направленность, жанр. Автору полагались немалые почести, обязательное место почетного писателя и немалые имущественные льготы - квартира в Москве для иногородних, коттедж для москвичей и просто много денег для всех. Дабы идейные капиталистические враги не соблазнили автора взяткой или возможностью побега, команда цензоров следила за ним, опекала и наставляла.
Остаться на второе полугодие было мечтой всех победителей, но лишь один вологодский писатель смог продержаться год.
И вот - победа. Иван Семенович будет писать следующую часть, следующие хроники полугодового отрезка жизни Федора. Ему снились очень приятные сны.
Утренние дела встретили Семена Ивановичи ранними визитером: охрана явно знала его в лицо, потому как пропустила, не спросив документа. Человек скорее круглый и упитанный, нежели толстый, с тщательно маскируемой зачесом плешью и в квадратных очках.
--
Доброе утро. Я цензор. Казимир Кириллович Кох.
--
Кох?
--
Я не родственник гауляйтера, не беспокойтесь.
--
Вы один?
--
А вы думали, Иван Семенович, здесь будет команда? Все вместе мы только рукописи проверяем, со знаменитыми личностями мне доверяют общаться в одиночку, - слово "знаменитыми" он произнес с тем вежливым презрением, от которого в голове провинциального автора зародились мысли об убийствах. Кстати, ощущалась полная взаимность этих чувств.
Но они оба взяли себя в руки, присели за столик в гостиной и начали пережевывать многочисленные процедурные вопросы: когда подавать на проверку главы, и в какие сроки их будут проверять, какие вольности позволены автору, и что будет считаться аморальным образом жизни. Казимир Кириллович подарил Семену Ивановичу несколько брошюр с подробными инструкциями. Перешли они и к обсуждению ошибок предшественников.
--
За что отчислили Прохоровну, у нее ведь все шло хорошо?
--
Тому есть много причин. Официальная формулировка - за преувеличение роли финансового вознаграждения в эмоционально мотивировке.
--
Но ведь Федор тут же отдал премию - три тысячи золотом - на нужды маркетинговых исследований в потребкооперации, - удивился автор.
--
Но ведь он хотел получить деньги.
--
А кто не хочет? У нас теперь богатеть можно. Еще в 68-м Хрущев реформу начал.
--
Вы желаете открыть политическую дискуссию...? Только смерть Сергея сделала денежный приз непривлекательным.
--
Какая смерть, он еще до этого решил честно поделить все пополам!
--
Вот потому это и официальная формулировка.
--
Так. А какова истинная?
--
Истинная формулировка, молодой человек, не отличается от официальной, советую вам это запомнить. Есть дополнительные аргументы, - вежливость цензора была сродни работе автомата по продажи билетов.
--
Какие?
--
Они не вошли в изданный текст.
--
Тем больше у вас оснований сообщить их мне.
--
Вообще-то вы найдете все черновики в архиве. Библиотека, третья полка на левой стене. Но чтобы вы не копались в старье, скажу так. Первое название контрреволюционной партии тьмы.
--
Смертокусов?
--
Да. Так вот она их назвала элитной дивизией Hohland. А у нас дружба между народами.
Иван Семенович секунду соображал. Потом улыбнулся.
--
Между славянами, так точно дружба.
--
Вот видите. Далее - то, что невозможно было вырезать никакими средствами. Почему у нее ГБ объявилось раньше партии?
--
МВД объявилось еще раньше - и какое МВД! Ожившие транглюкаторы. Сотрудники пенитенциарных учреждений.
--
Вы бы еще сказали - охранные части концентрационных лагерей!
--
Извините.
--
И тем не менее, идеологически это неправильно. В романах вообще слишком много моментов, что держаться только на сказочности.
--
Невмешательство магов в реальную жизнь? - выдал пробный шар Иван Семенович.
--
Это только самая общая формулировка. Была ли у магов революция? Как у них вообще обстоят дела с деньгами: что стоит им отобрать золото у людей? Что с квартирным вопросом? А как они участвовали в войне и насколько определяют современную политику?
--
Секундочку, вы вычеркиваете все рассуждения на эту тему? Не понял. То есть угождаете внешнему рынку?
--
Следите за словами, молодой человек! Мы оспариваем все политически неверные предположения.
--
А то, что остается и попадает в текст?
--
Естественно. Из первой книги вообще пришлось выкинуть страниц тридцать - попытки исторического хроникерства. Осталась только дата - 1945-й год, победа величайшего из живущих светлых волшебников.
--
Но ведь довольно хорошо описан кризис времен рождения Федора.
--
Он ведь происходит среди волшебников, не так ли? Что плохо, так это строки - он приходится на времена геронтократии в Союзе. Возникают аллюзии.
--
Что еще?
--
Довольно много. Тут и постоянные отчисления, что висят над Федором - другой на его месте давно бы привык, а этот все пугается. И эти робы, в которых ходят школьники...
--
Мантии.
--
Какая разница? Тут и чистое иезуитство - поместить маленького волшебника под опеку мерзких и отвратительных взрослых. А потом дать ему доступ в интернат, такой волшебный и чарующий. Что еще? Осторожней с домовыми, их еще пытались назвать домашними эльфами - почему они с таким удовольствием работают? - обид у цензора было много и перечислять он их мог долго, но сегодня почему-то был не в настроении, - Я ведь говорил - перечитайте все черновики. Расписочка ваша о неразглашении у нас лежит. Отсюда мы переходим к пожеланиям команды цензоров в ваш адрес.
--
Я слышал обо всем этом, но принимал за пропаганду, - Ивану Семеновичу на секунду показалось, что он один держит на своих плечах весь особняк.
--
Меньше слушайте голоса. Сейчас это не преступление, но все же... Итак. Должна появиться партия. Хорошая.
--
Коммунистическая?
--
Я бы вас попросил!
--
Нет, нет. Я к тому, что Федор еще не дорос до твердого, эээ не ленинца, но вы поняли, немокнижника.
--
И не надо. Что сопровождает партию?
--
?
--
Молодежные организации.
--
А... Партия сказала "Надо...".
--
Прямолинейных лозунгов попрошу избегать. Ну вы и сами знаете. Словом, партия и что-то среднее между комсомольцами и пионерами. Лучше с уклоном в боевые искусства.
--
Но? - возразил Иван Семенович.
--
Что? - спросил Казимир Кириллович.
--
Невозможно будет совместить партию со всеми теми безобразиями, что там творятся, без... критики.
--
Ну вы деревенские даете... Партия должна быть в подполье. И чтоб без фракционной борьбы, - цензор пригладил зачес, - Да, у меня к вам еще одна просьба, немного так сказать личная.
Чуть поднявшиеся брови автора дополнили композицию вежливой настороженности, каковую он разработал для глупых фанатов, взяточников и чересчур рьяного начальства.
--
Преподаватели защиты от сил зла, - цензор со значением поправил очки, пытаясь предать себе еще больше важности, - Пусть в этом году будет что-то пристойное. В смысле человек чтоб был хороший. А то у молодежи скоро рефлекс образуется, что учиться этому делу вообще не надо, все равно учит непонятно кто.
Иван Семенович работал сутками. Ночами глотал весь громадный архив - он с удивлением обнаружил, что название самой первой книги скопировано с названия работы малоизвестного ныне Гайдара, расстрелянного в черные времена ежовщины. А днями он аккуратно и подробно расписывал причинно-следственный каркас нового романа, придумывал значимые детали и черновики диалогов. Впрочем, на выходные он аккуратно отправлялся к жене и детям в Калугу. В столицу он их не вывез, так как особо не хотел переселяться в слишком большой город. Изредка его вытаскивали на воздух с рекламными целями, заставляли сниматься верхом на коне или с соколом на руке. Так прошло два месяца и цензор, как неумолимый палач, пришел перечитывать черновики. По уставу он не мог выносить их из особняка, потому обосновался в той же библиотеке. Правда, непрерывно созванивался с основным коллективом, анализировавшим ксерокопии черновиков. Еще через пару дней состоялся разговор.
--
Не захотели вы со стариком по доброму, по человечески, - мягким голом попенял Казимир Кириллович Ивана Семеновича, - Я вам только напомню, что цензор тогда мастер, когда берет рукопись и вычеркивает оттуда все ненужное... Приступим.
--
Начнем, - согласился автор.
--
Во-первых, как мог образцовый советский мальчик так хамски противодействовать преподавателю? А еще стилистический конкурс выиграли.
--
То есть?
--
Когда эта инспекторша, жабоподобная тетка, неделю оставляла его после уроков у себя на служебной квартире, почему за обедом он уплетал только гороховый суп и квашеную капусту с черным хлебом?
--
Это вполне по пролетарски, - Иван Семенович мысленно поздравил себя, что расставил по тексту моменты, от которых легко можно будет отказаться, - Или вы думаете, что в том интернате нет в меню горохового супа?
--
Федор - представитель боевой интеллигенции! - отчеканил цензор, и продолжил уже чуть мягче, - Как-то это мелко. Подло. Больше подойдет другому факультету. Тому - в зеленых шарфах. И ведь же она ведьма, - укоризненно протянул цензор, - избавилась бы от запаха. Я делаю вам официальное замечание: и даже не за хамство, а за непонимание стиля - любое значимое действие там должно твориться с примесью волшебства. Это же не реальная жизнь, а лубок, картинка-раскраска. Дети должны подсознательно усваивать схемы поведения, а не брать их с листа. Вычеркиваем.
--
Ладно.
--
Второй момент - само наказание. Кто вообще позволил физическую форму воздействия на ученика? Да еще с пролитием крови.
--
Спокойно! - поднял ладонь Иван Семенович, - Есть карцеры. В интернатах. К тому же, она ведь не поднимала на него руку! Он сам. И по физическому воздействию пребывание в карцере может сравниться с подобной травмой. Вот справка от медиков. И еще - политически здесь все честно. На том же западе, по-моему, в Англии, физические наказания учеников еще сильно распространены. И ничего - все молчат.
--
Я не о том толкую, - продолжил цензор, - Сколько ребят сделает себе наколки на тыльной стороне ладони? Я вас спрашиваю?
--
А сколько государство заработает денег, продавая смываемые наклейки аналогичного содержания? - торжествующе заявил Иван Семенович, - Вы только представьте?
--
Мы на людях не зарабатываем! - взвился Казимир Кириллович.
--
Давайте отложим вопрос? - примирительным тоном завел автор, думая, что стоит этому нехорошему человеку прикинуть прибыль, и все сразу станет на свои места.
--
Хорошо, - цензор быстро успокоился, - Дальше идем. Вы зачем с самого начала произведения политические анекдоты травите?
--
Не понял?
--
Как Федор читает "Ежедневный предвестник"? - цензор приподнял бровь, но автор все еще не понимал, - Рассказываю. Покупает старый еврей каждый день "Правду", смотрит на первую полосу и выкидывает. Спрашивают его - что ты там ищешь? Да, отвечает, некролога жду. Так их ведь на последней странице печатают? Тот, которого я жду, будет на первой.
Иван Семенович не улыбнулся.
--
И часто его рассказывают?
--
Достаточно. Что делать будем?
Автор вскочил, сел, опять вскочил.
--
Этот момент нужен. Он подчеркивает умение выбирать главное и отстраненность от разных пустых сплетен. А потом там долго внушают, что газеты до конца дочитывать надо. Говорят, что все лето о нем всякую гадость писали, а он и не замечал.
--
Хм. Замысел мне понятен, но вы этот момент еще больше смягчите. Пусть попытается найти следы воскресшего злодея и в обычных человеческих новостях. Убийства там разные, землетрясения. - Казимир Кириллович был готов пойти навстречу.
--
Но такие крупные несчастья попадут на первую полосу даже волшебной газеты! А несчастья калибром поменьше и так везде случаются.
--
А вы подумайте, напрягите воображение. Кто из нас автор? - цензор поправил очки и сверился с заметками, - Дальше, что за предложение убить преподавателя? Это подстрекательство.
--
Во-первых, уже стало ясно, что она явная саботажница, а у них не было опыта законной борьбы с такими. Естественно, первое желание - убрать. Это патриотические, бдительные мысли! Хорошее начальство ведь и так в конечном итоге все знало.
--
Патриотически подсыпать яду, - ехидно вставил Казимир Кириллович, - А как они обсуждали сорта отравы...
--
Обсуждение способов отравления готов убрать. Но в итоге они ведь отказались от этой затеи?
--
Да. Пусть будет немедленный отказ, без дискуссий. Тем зельем для превращения уже траванулось три десятка школьников, я не хочу, чтобы теперь начали упражняться на учителях.
--
Простите, а вы где-то преподаете? - нейтральным голосом осведомился Иван Семенович.
Цензор улыбнулся той милой, очаровательной для всякого зубного врача улыбкой, когда за один взгляд на человека, можно сосчитать все его пломбы.
--
Нет, - голос его был сама политическая корректность.
--
Заметано, - поспешно согласился автор.
Цензор прошуршал черновиком.
--
Ладно, не буду вас утомлять слишком сильно. Работайте дальше.
--
У меня тоже... есть личная просьба.
--
Да?
--
Нет, нет. Ничего серьезного. Просто я обшарил весь архив и не смог разрешить загадку - на чем она написала текст первого романа. Копии последних страниц каких-то бланков. Ни ссылок, ни дополнений. Но это не похоже на салфетки.
Казимир Кириллович улыбнулся, добродушно и чуть мечтательно.
--
О, вы не узнаете этого, даже если проживете девяносто лет. Это была весьма маленькая партия полиграфической продукции. И мы уничтожили ее. Всю. Даже документацию на печать. Я сам поджигал бумагу, - он захлопнул папку с листами рукописи и, не прощаясь, вышел.
В тот день у автора появилось первое плохое предчувствие.
Они обсуждали текст через две недели, потом через неделю, а потом автор закончил с архивом и кинул все силы на рукопись. Расхождения по судьбе Федора становились все острей. Диалоги значительно ожесточились.
--
Мне не нравится очередная его победа в этот баскетбол на метлах, - рычал Казимир Кириллович!
--
А я не понимаю, что вас не устраивает. Все четко - очередное использования оборотного зелья, и он меняется внешностью со своим лучшим другом Романом. В итоге выигрыш. Прекрасное проявление духа коллективизма! - возмущался автор.
--
Какие игры вообще? Помните, вы сочиняете инструкцию для подростков - как взрослеть. В своей самой большой игре он победил в прошлом году, когда взял Кубок Огня. Теперь он должен больше о серьезных вещах думать! Какие вообще метлы? Засуньте их подальше! Кроме того: прием уже дважды упоминался. Повторяться нельзя!
--
Это вы мне говорите? Повторяться нельзя! А кто ввел принцип, что любой фокус и трюк должен иметь аналог в мировой литературе и запретил выдумывать что-то новое?! Это что, творчество - это конструирование!! Все уже было, все кто-то написал - я чувствую себя плагиатором.
--
Неужели у вас проснулась совесть? А ее заметки вы не читали? Не помните? Она установила принцип шлягера: надо брать только успешные старые выдумки! Сюжет конструировать по схемам! Иначе вы провалитесь!! А это валютный проект, между прочим!
--
При чем тут совесть!! Я творить не могу, - автор походил на человека, продешевившего свою душу.
--
А от вас этого ни кто и не требует! В этих книгах почти нет творчества! Только заимствования, понятно? Схема сюжета по принципу костяшек домино? Помните, те чертежи - вы ведь тоже за них взялись? Все намеки должны сработать по логике морали, а не по логике реальной жизни! Главное листаж дать и диалоги не корявыми сделать! Я вычеркну все неправильное, кроме основных сюжетных линий, которых не могу изменить. Но слышите?! Вы либо будете делать по-моему, либо сорвете сдачу текста!
После такой ругани обычно мирились и цензор заводил длинные спокойные речи.
--
Нет, поймите, многое здесь мне нравится. И их боевая ячейка имени Немокнижника - просто прелесть. Почти "Молодая гвардия". Подпольные занятия и все прочие. Вы их, правда, в конце не пытаете, угрожаете только, но все очень похоже. Даже мне захотелось туда вступить.
--
Мер за стукачество, что они приняли, не боитесь? - подначил автор.
--
Меры тоже хорошие, правда, чисто женские - мальчишек бы это не остановило. А трепетное отношение учеников к государственному экзамену - что может быть лучше? Они же работали по стахановски, учились по ломносовски! Но у вас сюжет весь какой-то ненастоящий. Склеенный из кусочков. Напрягитесь, постарайтесь. А этот орден Феникса? Может, у меня субъективные заблуждения, но "орден" - чересчур тевтонское слово, старорежимное. Да это не коммунисты - эсеры. Такие же нервные, без дисциплины. Уберите весь этот мусор. Я вам всегда помогу.
Иван Семенович смотрел на цензора и в сознании его начали происходить некоторые подвижки - он решил написать более реалистичную концовку книги.
За месяц до сдачи рукописи (и за два до появления книг в продаже, ведь рукопись многократно вычитывалась еще до того, а читатели очень ждали), очередной Автор по традиции обязан был принять прессу. Пресс-конференция Ивана Семеновича Гончара давалась все в том же особняке, и на нее не прибыло так уж много журналистов - не потому, что это была рутинная процедура, нет, здесь всегда приоткрывалось содержание новой книги. Просто все записи надо было вести гусиным пером на пергаменте не самого лучшего качества - это мало кто умел - а за любое искажение слов Автора на журналиста безжалостно подавали в суд и там-то всегда прослушивалась магнитофонная запись. Как бы там ни было - полтора десятка кресел в библиотеке оказались заполненными. Длинный стол под зеленым сукном, принесенный сюда по случаю, уставлен чернильницами. В его торце, устроенном в виде слишком маленькой перекладины буквы "Т", сидели двое. Казимир Кириллович, перебирая пергамент рядом с Автором, играл роль диспетчера.
--
Итак, все пройдет как всегда. Автор немного скажет о книге, о ее перипетиях, и вы сможете задать свои вопросы. Не больше двух предложений от человека. Начинаем, - он повернул голову к Ивану Семеновичу.
--
Самую главную новость лучше сообщать первой. Федор погибнет в сражении. Это решение окончательно и обжалованию не подлежит.
Тишина. Даже перья, которые должны были шуршать всегда, и те остановились на секунду. Цензор не ждал такого подвоха и только привычка к чудовищным капризам начальства помогла удержать ему выражение лица.
--
Он победит главного врага всего прогрессивного человечества, - Иван Семенович еще чуть помолчал, - Можете задавать свои вопросы.
Цензор механически показал своим пером на крайнего правого журналиста.
--
Вы, чувствуя шаткость положения, хотите остаться в истории, убив столь знаменитого персонажа?
--
Нет, у меня есть шансы остаться на второе полугодие, а я предполагаю, что имя мое будет забыто быстрее прочих. Дело в другом. Я, как и вы, достаточно давно наблюдаю развитие сюжета. В отличии от вас, я ознакомился с черновиками, с множеством вариантов развития событий. И передо мной встала проблема, даже не передо мной, а перед сериалом в целом, - автор говорил тихим, спокойным, чуть уставшим голосом, - Сюжет подошел к тому уровню, что мои преемники, или я, если бы остался на второй срок, встали бы перед неразрешимой альтернативой. Либо выводить его из подростковой группы, либо резко снижать уровень произведения. Поймите, история взросления написана почти полностью. Дальше - это уже история мужчины. Писать же его биографию, и теми же средствами учить взрослых людей, как им жить - я считаю неправильным.
--
Почему? - следующий журналист едва дождался своей очереди.
--
Взрослые люди потому и взрослые, что могут разобраться в окружающей жизни без всей этой волшебно-метафорической декорации. Им не нужны злые и добрые маги, ни заклинания, ни что-то другое. Они сами поймут, кто подонок, а кто герой. В современном мире им часто придется устанавливать новые нормы морали, приспосабливаться и открывать неведомые горизонты. Мы можем воспитывать детей, но не имеем права, используя популярность книг, указывать путь обществу, - Иван Семенович чуть помолчал, но успел продолжить раньше, чем, Казимир Кириллович махнул пером, - Сложность образов в сказке доведена до уровня сложности личности чуть выше, чем у обычного человека. Мир волшебников, по началу такой яркий и красивый, мало чем теперь отличается от реальности - среди колдунов и ведьм столько же серых и пассивных душ, сколько и среди обывателей. Взгляды на этот мир главных героев доведены от уровня десятилетнего ребенка до совершеннолетнего образца. Конечно, мы не до конца прописали экономическую структуру общества волшебников, ну да это задача вторичная...
--
А кто дал вам право прекращать сериал? - голос журналистки не спрашивал - обвинял, выносил приговор и, казалось, приводил его в исполнение.
--
Кто? - автор чуть улыбнулся, - Вы же и дали. Я чьим мнением сюда назначен? Народным. По условиям контракта я имею право на подобные действия, да и какой настоящий писатель согласиться работать над героем, не имея возможности его убить? Ну так какие проблемы? Если вы жаждете продолжения, то представьте, что Федор всю жизнь будет воевать с Желамортом. Это не жизнь - вендетта: к ее концу он станет таким же одноглазым, одноногим, изувеченным человеком, что и Шизоглаз. А если убьет Желаморта, не погибнув при этом, то что у него на повестке дня, с его то характером, возможностями и командой? Осчастливить все человечество. А про это вы уже читывали...
--
Журналисты не примут во внимание последнюю фразу, - скрипучим голосом вклинился цензор.
Вопросов было еще много, ближе к концу они стали подробными и обстоятельными, требовали деталей, которых автор не сообщал, и аргументов, которые он начал говорить по второму разу.
Когда конференция закончилась, и все расходились, цензор чуть дольше прочих собирал свои листы пергамента и взгляд его, брошенный на закрытую автором за собой дверь, больше напоминал дуло расстрельного пистолета. В зале были микрофоны, но даже самые чуткие из них не могли зафиксировать те слова, что угадывались по движениям его губ.
--
Ну гнилой интеллигент, ну толстовец...
Через две недели Казимира Кирилловича поднял из постели ранний телефонный звонок. На той стороне провода представились товарищами из органов и сказали оставаться на месте. Через минуту у подъезда скрипнули шины. В предрассветную серость вышли фигуры.
--
Когда вы последний раз были в особняке?
--
Э... Собственно вчера днем.
Фигуры переглянулись.
--
Ну его все равно уже опознали? - сердитый сорящий шепот, - Но все рано нужен, и перестрахуемся. Проедемте с нами!
--
А в чем дело?
Уже в машине ему сказали, что один из охранников увидел открытую заднюю калитку. Позвонил автору. Тот не ответил. Тело лежало в прихожей.
--
От вас потребуется максимум сведений. Что, где, когда, - служитель закона протирал рассвирепевшую физиономию, - Это ж надо, нашли кого убить! Теперь все на уши встанут.
--
Не горюй, Иваныч, теперь у нас совсем как на западе - фаны стали знаменитостей валить, - отозвался другой, - В особняке такая система - что-то, да записалось. А раскроем дело - звездочка будет.
Синий, расшитый золотом халат, свалившиеся тапочки. Удивленные не закрытые глаза. Жуткий, непонятно откуда взявшийся ожог против сердца - даже не ожог, а выглоданная пламенем дыра в плоти. Валяющаяся рядом лакированная деревянная палочка, слишком толстая для вязальной спицы. Надпись под торшером на правой стене светящимися буквами: "Так умрет каждый, кто поднимет руку на Федора Кротова". И непонятные синие сполохи, временами проскакивающие в воздухе.
Процедуры опознания, снятия отпечатков пальцев, сличения списков имущества - вся эта протокольная круговерть продолжалась своим чередом. А цензор, кивнув один единственный раз и ожидая, когда его позовут опять, тихо сидел в уголке. Он все вертел в голове одну и ту же мысль, выстраивая слова самым литературно правильным образом.
--
Думаешь, я обиделся на твои очередные выходки? Нет. На мне столькие вымещали злобу, неудачи, презрение. Но ты убил его. Ты предал парня, не захотел дать ему путевку в жизнь. Я слишком полюбил его. Другие бы описали бы его свадьбу, рождение детей. Его победу в войне. Можно было написать метафорическую историю нашей эпохи. А ты оборвал все это - рукопись пойдет в тираж и нельзя этого остановить... Аппаратуру я уже утопил, надо и самому исчезнуть. Совсем. Но ничего, пусть лучше родится легенда, чем придет забвение.