Аннотация: Что делать, если невозможно противостоять рекламе?
Бескаравайный С.С.
Утилита спокойствия.
Покой вам только снится.
Надпись на бутылочке со снотворным.
Петя Толстиков вечно попадал в разные неприятные истории и что характерно - не по своей воле. То друзья подговорят его заорать на переменке, будто его режут, или угнать асфальтовый каток с ближней стройки. Бывает, выложит он все свои карманные деньги за абсолютно ненужную и уже через пять минут неинтересную ему вещь. А то засидится за играми, пытаясь одолеть последний уровень, сил нет к реальности вернуться. И не то чтобы Петя каким-то отсталым или скудоумным был. На уроках от дисплеев глаз не отрывал, домашние задания всегда готовил, что ему говорили делать - все исполнял. Дома же был послушным и огорчений родителям не доставлял ни малейших. Такая раздвоенность всех смешила, пока мальчик, насмотревшись разных ужасов, не вообразил себя оборотнем и не укусил руку гостившей в доме тетушки.
Психолог и психиатр, заседавшие в одном маленьком, но уютном кабинете, сошлись в том простом диагнозе, что молодой человек слишком внушаем. Чересчур. И стоит проявить упорство, надавить, как он сломается и будет хоть головой об стенку биться, хоть за горизонт идти. Госпожа Толстикова страшно испугалась.
--
Лечить его не дам! В психушку запрете...
Ее долго пытались убедить, что медицина уж сколько лет, как гуманная, людей против воли в смирительные рубашки не заворачивает.
--
Врете вы все, - безапелляционно заявила мать и слезы испугавшегося сына только укрепили ее ответ.
Но отказаться от лечения одно, а выздороветь - другое. Петя про диагноз молчал изо всех сил, целых две недели держался. Потом его раздразнили и он начал рассказывать, а остановиться ему не дали. Ох, и тяжело ему пришлось после этого... Половина класса выстраивалась перед ним и хором начинала требовать. Только руки ему надо было держать, чтоб уши не затыкал, а так Петя все исполнял.
По счастью Пете с самого начала подсказали противоядие - все нехорошие требования быстро докладывать родителям. И властный родительский голос из трубки детского сотового телефона исправно снимал все приказания. Это продолжалось до того дня, как его попросили вначале разбить телефон. Что было потом, Петя не любил вспоминать, да и класс тоже. Не то, чтобы остальным было стыдно - просто им влетело по первое число, как подстрекателям.
--
Так дальше продолжаться не может, - вынес вердикт отец.
--
В интернат я его не отдам. Мы ведь переезжаем, пусть попробует сначала, - так же отчеканила мать.
Ангел-хранитель в белом халате, явившийся на дисплее телефона, не только погасил ссору, но и принес спасение.
--
В клинике только закончились испытания. Это прекрасная вещь - фильтр информации. Очки с наушниками - и вашему сыну уже никто не сможет приказывать, - рядом с улыбающимся лицом предстало очередное диво науки, выглядевшее как помесь очков со слуховым аппаратом.
Обмануть теперь Петю стало очень трудно, а приказать еще труднее. Лживые слова тотчас отражались на дисплее очков красным нимбов вокруг головы лжеца или красными вспышками. Интонации всякой обидной гадости он просто не слышал, а зловредные указания и подстрекательские разговоры, которыми иногда досаждали ему новые приятели, воспринимались им в самой безобидной, не повелевающей форме. Дальше больше: теперь даже реклама, которая раньше попортила родителям так много крови, теперь была не страшна - на месте всех рекламных объявлений мальчик видел либо расплывчатые цветные пятна; либо ту полезную информацию, что пытались скрыть рекламщики, очки подавали ему в самой простой форме. Петя жил за новым панцирем, как за каменной стеной, главное было помалкивать о столь ценных качествах окуляров.
Вот только тайна эта долго не продержалась, кстати, не по вине Толстикова - такие очки вошли в моду и вообще, информационные фильтры стали появляться на всем, что говорило и показывало. Соответственно, начала совершенствоваться та информация, что должна была эти фильтры обходить. Первой была именно реклама. Обольстительная и запоминающаяся, полезная и просто необходимая, она перла буквально изо всех смысловых щелей. Примитивно, в лоб покупателя теперь никто не брал - это просто не помогало. Можно кричать человеку в оба уха, чтобы он покупал прочную и хорошую обувь, но он этого просто не услышит. Другое дело, выпустить интересный, увлекательный роман, переделку древних мифов, где Гермес продаст Ахиллу железные сапоги. Бог торговли даже не будет называть их марку, но на иллюстрации они будут почти неотличимы от оригинала, стоящего в витрине ближайшего магазина.
И это было только начало - каждый виток в спирали предохранения от вредных покупок был изощренней предыдущего. Попытались воскресить 25-й кадр, но эту затею использовали только продавцы очков - они то и позволяли фильтровать кино безо всякого ущерба. Попытались перейти на ассоциации: старый прием, когда в очертаниях любой вещи покупатель видит бутылку. Программисты очков немедленно ответили подстрочным комментарием: "Не дай сделать из себя алкаша". Продажи спиртного только упали.
Вполне естественно, что гуманисты прокляли эту полезную вещь всеми способами, которые только знали. Они с удовольствие объявили бы компанию по срыванию таких очков, но даже до них быстро дошло, что отличить обычные очки от компьютеризированных почти невозможно и будет множество недоразумений. Пришлось ограничиться подачей тысяч жалоб в самые различные суды, бюро и другие стационарные банды по защите потребителей. Это оказалось не таким простым делом: когда судья, принимающая иск, смотрит на адвоката именно через такие очки - трудно говорить о беспристрастности во взглядах.
Шайка товаропроизводителей, однако, не думала сдаваться. Разумней всего было попытаться вмонтировать рекламу в приспособление, защищающее от рекламы. Вдруг распространилось множество вирусов, которые блокировали цензуру по отношению только одного товара. Самые простые версии, однако, сильно раздражали покупателей: человек, видящий вокруг только рекламу газировки "Веселая отрыжка" разве что смачно сплюнет в ее адрес, но покупать и не подумает. Рекламные щиты стали попадаться на глаза только изредка, появился ассортимент. Еще дальше пошли другие товарищи, что умудрились допускать к глазам потребителей только смешную и остроумную рекламу (но кем утверждался список остроумной рекламы было неизвестно). Старая реклама, которая и раньше была чем-то до неприличия банальным, стала в глазах потребителей больше чем грехом - она стал глупостью.
Штучки с рекламой были только началом, это была самая больная и близкая сердцам потребителей тема. Почти сразу за ней, а кое-где и одновременной, взялись и за другие нераспаханные поля деятельности. Кому не захочется видеть мир именно так, как он его понимает? Сильно пострадали политики, когда их агитация совершенно перестала восприниматься населением. Но это что - реклама как реклама, только вместо телевизоров людям впаривают менеджеров. Другим захотелось отделаться от вредных соседей, неприятного вида из окна или даже тещиной физиономии. Мода на "редакцию входящих информационных пакетов", вспыхнула неимоверно ярко.
Но все хорошее имеет плохое свойство кончаться, и вот когда подросток в очередной раз перечитывал "Трех мушкетеров", он не смог найти, из какой именно ткани был тот платочек, что Арамис уронил на парижскую мостовую. Немного порывшись в книге, из всех тех брендов, что были там раньше, он нашел только бургундское, да и то, бегущая строка сообщила ему, что он, во-первых, несовершеннолетний, и спиртное ему не доступно, а этого вина не продается в радиусе сотни километров - во-вторых. Не было даже названия кабачка, в подвале которого безобразничал пьяный Атос.
Петя снял очки, пролистал несколько страниц, после чего пошел жаловаться родителям. На его беду родители были юридическими грамотными людьми и отец, не самый плохой адвокат, усмотрел в этом случае возможность подачи иска на предмет материальной компенсации. Процесс был затеян без всякой волокиты. Не прошло и недели, как уже в зале суда Петя рассказывал о своем самом большом несчастье: теперь он не мог читать книги.
--
И теперь совершенно ясно, что преступное небрежение точностью программного продукта... - его отец говорил с большим драматизмом, но не учел нескольких важных деталей.
--
А как на счет лечебного эффекта очков? Вы хоть инструкцию читали: носить очки три часа в день! - раскричался адвокат противоположной стороны.
Извлеченный им будто из рукава врач заявил, что лучшим лечением будет полный отказ от информационных корректоров. Словом, не успел Петя опомниться, как ему уже в судебном порядке ему было запрещено пользоваться отредактированной версией мировоззрения.
И наступили тут мрачные времена. Карманных денег теперь у него не стало вовсе - слишком он легко с ними расставался. В интернат его не отдали, но пришлось пойти на другое: вшить в ухо передатчик сотового телефона. Часть отмены вредных приказов взял на себя компьютер, бубнивший самые простые запреты, но с родителями приходилось связываться по двадцать раз на дню. Так чувствует себя человек, почти утративший власть над своим телом: малейшее действие грозило ему оплошностью, каждое слово могло обернуться приказом.
--
Петька, вскроешь себе вены?
--
Отвали!
--
А ты вскрой!
--
Не причинять вреда своему телу, - раздавался в ухе руководящий шепот.
--
Вскрыыывай! Вскрыывай!! - надрывались уже двое или трое его обычных мучителей.
--
Не причинять вреда своему телу, - исправно поступала опровергающая команда и Петя, как зависший компьютер, замирал в неподвижности и только моргал.
Но такие разговоры скоро кончились: родитель-адвокат нашел, что иски против подстрекателей к суициду почти беспроигрышны и тут ему действительно удалось выдавить некоторую сумму. Однокашники развлекались теперь лишь тем, что отдавали резкие команды: "Руки вверх, в стороны, по швам!", - и смотрели как Петя дергается, пытаясь подавить свои исполнительные рефлексы. С этими подергиваниями ничего нельзя было сделать - мышцы исправно сокращались, отвечая на приказы нервной системы.
Психолог с психиатром, дававшие всем советы из своего уютного логова, произвели на свет еще одно ценное указание - пытаться давать приказы самому себе. Дескать, зачем вам слушаться какого-то жалкого компьютера: слушайтесь себя. Посоветовали засыпать под тексты, внушающие самоуверенность и утром десять раз повторять перед зеркалом: "Я самый умный, я самый главный, я самый волевой". Беда была в том, что приказы самому себе у Пети выходили слабыми, неубедительными.
Жизнь немного наладилась, с приказаниями людей он почти справился, вот только реклама продолжала отравлять его существования. Он не мог выйти на улицу с деньгами: в тот раз, как он выпросил на день рожденья возможность самому потратить деньги, он избавился от них как нельзя хуже. Магазин "зеленых" в котором продавалось "мясо животных, умерших только естественной смертью" стал богаче на стоимость давно облюбованного им велосипеда, а домашний холодильник оказался забит дохлой фазанятиной.
--
Думай, прежде чем что-то сделать, - напоминали ему каждый день.
И он начал стараться. Петя шевелил извилинами изо всех сил. Ведь если поразмыслить, у марионетки очень много времени - ей не надо обдумывать свои движения. Все приказы, сыпавшиеся на него, он все больше воспринимал как нечто постороннее. Самый строгий режим, тесные застенки и внимательные надзиратели очень быстро превращаются в редкую сеть, состоящую из одних дыр - заключенные выдумывают развлечения, обучаются играть в карты, находят радость в отдыхе между перекличками. В тот день, когда утренняя проверка становится источником вдохновения, человек может считать себя свободным даже за решеткой.
Как ни странно, проще всего удалось отделаться от иезуитской рекламы: изощренные намеки, околичности и косвенное влияние легко им расшифровывались. Стоило только подумать - хотят ли получить с меня деньги эти люди - как туман рассеивался и все становилось ясно. Помогало изучение всяких идеологий, которое ему прописал психолог.
Но Толстиков все-таки был испуган, осторожность придерживала его за локти - и он по-прежнему не мог нарушать приказы. Тонущее сознание цеплялось за правила и инструкции, потому вскорости Петя знал наизусть все школьные предписания. Инструкция по пользованию огнетушителем вставала перед глазами каждый раз, когда он проходил мимо пожарной стойки. Любой текст повелительного наклонения отпечатывался в его мозгу с ксероксной точностью. И тут всплыла среди всех этих указаний одна маленькая подробность: они противоречили друг другу. Петя знал, что так и должно быть - он все-таки смотрел телевизор и там каждый день говорили о противоречиях в законах. Но одно дело слушать, другое - пользовать. Основная сложность этого была в том, что законов Петя знал мало, и противоречий в них было еще меньше.
Да, он нашел целых три противоречивых параграфа в инструкциях, по поводу открытия форточки в классе и открыл ее на перемене, и почувствовал себя свободным. Учительница, которая не любила сквозняков, немедленно потребовала от исполнительного ученика закрыть ее.
--
Нет, Варвара Борисовна, согласно пункту 132/5, я не должен этого делать.
Класс замер, будто он вынул из-за пазухи десяток гранат.
--
Петя, немедленно закрой форточку! - она была удивлена не меньше учеников.
--
А по правилам не должен, - упорствовал Толстиков, повторяя про себя тест пункта.
Варвара Борисовна пожала плечам и начала урок. Но скоро сквозняк стал надоедать именно Пете, так как он сидел под самой форточкой. Потому он встал и закрыл ее.
--
Согласно пункту 142-б, - любезно пояснил он классу.
Варваре Борисовне стало любопытно.
--
Петя, пересядь на другую парту, а Кирилл пусть откроет фрамугу.
Ровно через две минуты она потребовала ее закрыть, а еще через три - снова открыть. Класс азартно наблюдал за Петей, но тот, получив указание сидеть на месте, из-за парты не вставал. Он бы с радостью закрыл форточку, однако, этот параграф предписывал ученикам действовать самостоятельно только если их самих продувало.
--
Хорошая попытка, - одобрила мама.
--
Только поосторожней, - запричитали психолог и психиатр, - Может плохо закончится!
Петя прочел уголовный кодекс, а потом и административный. Познакомился с подзаконными актами и временными уложениями. Не совсем понятные строчки придали ему еще больше уверенности. Он выпросил у родителей на дисплеях которых исправно появлялись все законы и инструкции, которые он только знал.
И все бы хорошо, но есть у психологов такое вредное свойство: если они говорят гадости, те имеют тенденцию сбываться. Петя так закопался в правила и законы, так проникся их духом, что это стали использовать все кому не лень.
--
Не подскажешь, Толстиков, кто сейчас шпаргалками пользуется? - нейтральным голосом осведомлялся учитель химии.
И Петя мог только процитировать:
--
Пользоваться шпаргалкой на уроках запрещено! - и указать пальцем на провинившегося.
Такие фразы принесли ему славу стукача, подлизы и вообще вредного человека. Однокашники не сделали скидки даже на болезнь. Но когда его пытались побить в темном углу, он вытащил лицензионный баллончик с "черемухой", процитировал параграф о запрещении драк и статью УК. Пришлось распахивать окна по всему этажу и вскрывать баллоны с кислородом в медпункте. Скандал в учительской вышел страшный, но Петя не произнес ни одного слова от своего имени, а только цитировал всевозможные статьи, пункты и параграфы - придраться к нему, при наличии явившего папы-адвоката, было невозможно.
Поделать с таким было ничего нельзя и Петя остался в гордом одиночестве. Изредка ему выкрикивали на ухо приказы, но в остальном старательно обходили стороной. Реклама досаждала по-прежнему: денег он с собой носить не мог, а после того, как злые однокашники рассказали ему о ломбардах, пришлось закладывать в дирижирующий им компьютер жесткий запрет на появление в районе этих заведений.
Так прошло полтора года. Разум искал выход из того тупика, в котором оказался. Петя постоянно пробовал новые приемы, которые ему в изобилии поставляли психологи. Очки, которые он носил, теперь давали полный обзор, и ему уже ничего нельзя было внезапно каркнуть в спину. Петя научился определять, когда к нему подходят с совершенно невинным лицом и намерениями выкрикнуть что-нибудь командное. Это было особое состояние физиономии, когда напускное безразличие скрывает злорадство - Петя уподобил его тому слою пудры что накладывала мама перед походом в гости. Поначалу его только угнетало это знание, как приговоренного к казни угнетает вид палача. Однако знать о замышляемой гадости - это уже неплохо. Толстиков выработал почти виртуозное умение обходить неприятные компании и вообще любого человека, у которого было подлое настроение. Если шли уже прямо к нему - научился не теряя достоинства спасаться бегством, мгновенно выдумывать повод оказаться в другом месте или, хоть это и редко удавалось, отвлечь зловредную личность разговором. Он даже выработал состояние временной глухоты, когда изо всех сил считал в уме или пробовал решить сложную задачу в две секунды. И, естественно, он знал все пункты в инструкциях по запрещению громких разговоров - табличка "Тишина!!!" одно время стала его лучшим другом. Он даже почти привык к одиночеству!
Но все эти ухищрения помогали плохо - класс был неутомим в мелких пакостях отщепенцу, неистощим на выдумки и мог дать по этой части фору любым психологам. Они научились кричать "Упал-отжался!" стоя к Пете спиной, выкрикивать команды из-за угла и из-под парты. Почти у всех выработался отличный командный голос, которому мог только позавидовать хилый отставной капитан-очкарик, что вел начальную военную подготовку в старших классах. Научились давать команды шепотом и даже мимикой лица.
Лучшая выдумка Толстиков была связана с очками - почти все его недруги редактировали мир вокруг себя. Он начал повторять в ответ на приказы, как и пункты законов, рекламные слоганы. Очки исправно превращали его в расплывчатое немое пятно, которое было совсем неинтересно мучить. Однокашники стали снимать очки - это было слишком заметно и Петя успевал приготовиться. Тогда они стали их отключать: стекла-дисплеи у школьников должны били быть прозрачными и Петя понимал, что его выкрики бесполезны, только когда не видел отражений вспышек в их глазах.
Тогда он освоил резкий, противный, скрипучий голос - это была какофония звуков мела, скрежещущего по доске, гудящего ведра, и вопящей кошки. Этот голос навевал тоскливую безнадежность холодного декабрьского вечера, вкус подгоревшей яичницы, жаренной на подсолнечном масле и вид экрана телевизора, в ту секунду, когда отключили электричество. Тактика скунса приносила успех две недели, пока однокашники не научились отключать в очках только зрение - отредактированный голос смешил всех.
Трудно сказать, как именно Петя нашел эту лазейку, но освободился он от проклятья исполнительности почти мгновенно. В тот день, после физкультуры, когда в раздевалке все спешили сбросить одну форму и натянуть другую, он заметил, как к нему медленно подвигается Сашка-Хрыч. Это было аккуратное, будто бы случайное перемещение вдоль стенки, у которой стояли те скамейки, на которых и сидели мальчишки. Хрыч выменял у Димки жвачку, притворился, что ему интересны анекдоты Серого и вот он стоит почти нос к носу с Петькой. А Толстиков почти ничего не мог сделать. Схватить портфель и, натягивая по пути штаны, брызнуть в коридор? Он просто не успевал, да и остальные немедленно начнут кричать ему вслед. Временная глухота не поможет - Хрыч будет стоять над душой две или три минуты. Заткнуть уши он тоже не сумеет - отдерут ладони. Петя судорожно пытался вспомнить слоган, анекдот, интересную новость или шутку и даже набрал воздуху в легкие, но Хрыч успел раньше.
--
Встать!
--
Се-есть!! - рявкнул неожиданно для себя Петя. Сколько ненависти, отчаяния, повеления, старых приказов было в этом крике!
И Хрыч сел прямо на пол раздевалки. У него просто подогнулись колени, и он не удержался на ногах. Толстиков остался сидеть.
--
Ты че, страх потерял? - удивленно прохрипел Сашка, поднимаясь с пола. Петя мгновенно стал центром внимания, и в лицах, повернувшихся к нему, не было сочувствия. Они еще ничего не поняли, но до него сразу дошло - приказы других людей не страшны ему, если те починяются ему самому.
--
А ну встал! - крикнул Димка.
--
Встал! Встать! Встать!! - закричали все вокруг. А он не двигался и так же кричал в ответ
--
Сесть! Всем сесть!
И каждый, кому он выкрикивал это в лицо, чувствовал, как у него подрагивают колени.
--
Встать!!
--
Сесть!!
Минуту спустя в раздевалку вломился бы физрук и драться было глупо, но все эти капризные малолетние инквизиторы, у которых взбунтовалась любимая игрушка, были слишком обижены. К нему уже тянулись руки, готовые заткнуть рот и разукрасить физиономию - не успели. В ладонь прыгнул тот самый баллончик и Петя не стал нажимать кнопку, а просто скрутил колпачок и, смеясь, бросил его подальше. Выплеснувшаяся гадость сразу нашла всем хорошее занятие - быстрее оказаться снаружи.
--
Всем сидеть! - продолжал кричать Петя, пытаясь выбежать первым.
В коридоре уже был физрук, что спешил на крики. Он бросился в раздевалку и, хватая отстающих за шкирки, вытолкал их на воздух. Продолжать никому не хотелось - все размазывали слезы по щекам и искали воду. Физрук сам окунул Петину голову в раковину умывальника и потащил к директору. Далеко идти не пришлось - тот и сам явился.
--
За это вылетишь с треском, и папочка не поможет! - орал главный преподаватель школы на Петю.
--
Тьфу на тебя! - азартно заявил Толстиков в ответ, выкручиваясь из хватки физрука и опять бросаясь к крану, - Я больше не исполняю приказов, слышишь? Можешь быть свободен. Круго-ом марш, я сказал!
--
Ты совсем свихнулся!?
А Петя только смеялся, горстями бросая себе в лицо воду.
Выпихнуть его в интернат не удалось и на этот раз. Психолог и отец, явившиеся по звонку через десять минут, чего только не перечислили: состояние аффекта, смягчающие обстоятельства, поведение остальных детей. Разбирательство началось у тех же умывальников: директор смотрел, как плескались в воде и медленно приходили в себя пострадавшие. Представитель науки радовался как ребенок.
--
Я почти разработали эту методику лечения, а он ее сам применил! Клиническая проверка уже готова - монография в кармане!
--
Раньше надо было думать, медицина, - процедил сквозь зубы отец.
--
А кто возместит ущерб? - не унимался директор.
--
Как посмотрим видео, так и узнаем, кто кому и что должен возмещать, - провозгласил адвокат.
--
Статья, пункт, абзац, - начал Петя, одевая очки.
--
Да когда все это кончится!? - заорал физрук.
--
Для меня, считайте, закончилось, - Толстиков-младший был счастлив, но недооценил обиды одноклассников.
--
Холодильники! Морозильники! Со складов в городе! Возможен кредит и залог! Спешите приобрести! - трое самых устойчивых к действию "черемухи" мальчишек уже пришли в себя и решили взять реванш. В воздухе затрепетала голограмма трехкамерного холодильника с подключением к интернету и собственным компьютерным. По дверцам электронного призрака уже бежала строка: "И лед здесь не намерзает!". Они ждали, что взбунтовавшийся половичок, об который так приятно было вытирать ноги, не выдержит и начнет просить отца купить эту полезную вещь.
Петя замер как кукла с поломанной пружиной - по его лицу было видно, как внутри что-то щелкает - подергивались губы, дрожали пальцы рук.
--
Как ведут себя учащиеся в вашей школе? Я вам встречный иск вчиню! Да им сейчас уши надеру! - адвокат знал, что это невозможно - прикасаться к этим малолетним хулиганам для него смерти подобно, однако это не повод оставлять сына совсем уж без поддержки.
--
Прекратите немедленно! - закричал директор.
В этот день судьба решила рассчитаться с Петей за унижение прошлых лет: вдохновение от такой долгожданной победы еще не оставило его, он чувствовал на своей стороне правду и дело было только в нужных словах. Они сами пришли к нему.
--
Кипятильники! Чайники с непригарным покрытием! Нагреватели!! Доставка бесплатно! - он почти прыгнул вперед, схватил Димку за воротник и стал кричать ему прямо в глаза, - С нами нет холода! Совсем нет холода, слышишь!!
Очки исправно обнулили его голос в Димкиных ушах и в ту секунду, пока он восстанавливал ориентацию, Толстиков от души врезал ему коленом ниже пояса. Потом бросился на остальных.
Под радостные крики психолога: "Это точно по Скринтауну - подбор смысловых противоположностей!!", - их бросились разнимать.
--
Да я тебя урою! - шипел Димка, под не менее радостные улыбки адвоката, фиксировавшего все происходящее.
Выяснение отношений плавно переместилось в директорский кабинет. Там много говорили - обещания подать в суд сыпались с обоих сторон, провокационные вопросы и ядовитые намеки вырывались, как пули из автоматного ствола. Директор тоже нацепил очки и прямо подключился к сайту юридических консультаций - ссылки на инструкции и постановления пропитали своими миазмами воздух так плотно, что, казалось, невозможно вздохнуть без законодательного обоснования.
--
Покушение на жизнь!
--
Признание в покушении на убийство!
--
Моральный ущерб ученикам школы!
--
Систематическая травля с их стороны!
Так продолжалось до позднего вечера, когда обе стороны охрипли, исчерпали все аргументы и доводы высказывались по второму, по третьему разу.
И когда в сумерках, разгоняемых тусклыми школьными фонарями, отец и сын шли к машине, опытный юрист сказал одну единственную фразу.
--
Ты научился делать гадости людям в осуществление закона и для своей пользы - быть тебе прокурором.